Реферат

Соотношение светской и церковной юрисдикции на Руси в XII-XIV вв.

XII-XIV века на Руси - это время значительного развития производительных сил в городе и деревне, усиления классовой дифференциации и поляризации общества, победы и господства феодальных отношений на старых территориях государства и распространения их на подвластных землях, время роста церковных и боярских вотчин, расцвета города как одной из форм социально-политической жизни средневекового общества. Это - время, когда политическая (и юридическая) власть переходит к группам феодалов, которые являются первичными звеньями эксплуатации крестьянства, что приводит к политическому дроблению государственной территории и власти. Особенностями этого периода являются также монгольское разорение, установление завоевателями особого финансового и политического режима в южных, центральных и восточных землях Руси, переход под власть литовских и польских феодалов западных ее земель. К концу интересующего нас периода появляются тенденции к политическому объединению ряда земель вокруг новых центров и к использованию в этих целях церковных организаций.

Церковь к XII-XIII вв. значительно изменила свое экономическое и политическое положение. Важным источником ее материального обеспечения вместо отчислений десятины от княжеских даней и судебных пошлин становится земельная собственность. Она формируется как из княжеских волостей, так и из сел и незаселенных, но культурно освоенных территорий (пожней, озер и пр.), переданных ей в дар и по завещанию. Церковь и самостоятельно осваивает села и территории, не входящие в состав вотчин, но находящиеся лишь под верховной юрисдикцией князя. Эта собственность церковных организаций была бессрочной, а корпоративный характер собственника, принадлежность его к верхним слоям государственной церковной организации наряду с нормами права христианской церкви, перенесенными на Русь, оберегали церковную собственность и способствовали ее необратимому расширению в течение нескольких веков.

Церковные феодалы обладали правом суда над принадлежащим им на началах феодальной собственности населением не только по церковным делам, но и по гражданским и уголовным, как об этом можно судить по косвенным данным, перенося на вотчины кафедр основы феодального устройства монастырских вотчин и учитывая постепенные ограничения в судебном иммунитете московской митрополичьей кафедры в XV в. [Веселовкий, 401-412]. С появлением в первой половине XII в. этих феодальных организмов и увеличением в течение следующих веков их числа расширяется юрисдикция кафедр, как феодальных вотчинников.

От XI в. кафедры сохранили и расширили древнейшие сферы своей юрисдикции: над всем христианским населением Руси по определенным делам, не подлежащим княжескому суду («тяжи епископские», или «церковные суды», по терминологии источников), и над некоторыми группами этого населения независимо от территории, где они жили, но уже по всем делам («церковные люди», по той же терминологии).

Важным средством формирования феодальной зависимости от церкви было распространение ее юрисдикции на те группы населения, которые оказывались вне традиционных, зависимых от князя групп раннеклассового строя. Если в XI в. в числе церковных людей мы встречаем лишь монахов, церковнослужителей и членов семей последних, а также людей, участвовавших в отправлении культа (проскурница, пономарь), то в XII-XIII вв. этот перечень значительно возрастает. Среди церковных людей в княжеских уставах появляются упоминания крестьян, непосредственных производителей, которые становятся феодальнозависимыми от церкви (задушный человек, прикладник, прощенник), людей, в подчинении которых церковь была заинтересована (лечец, паломник, сторонник, калика), наконец, людей, лишенных средств существования по своим физическим данным (слепец, хромец и пр.), которые жили на средства церкви и служили пропаганде ее идеологии.

Значительным источником обеспечения церкви в то время стала и другая, общегосударственная сфера ее юрисдикции - суд по семейным и брачным делам. Число этих Дел в ведении церкви в XII - XIII вв. расширилось на имущественные споры супругов, дела о нецерковных и иноцерковных религиозных культах, о применении опыта народной медицины, смешанной с языческой магией, и на случаи смерти, вызванные применением этих средств («зелья и душегубства»), нормы жизни и деятельности церковников. Расширяется и круг дел, уже принадлежавших епископскому суду ранее: на браки и контакты с лицами нехристианских исповеданий, взаимоотношения внутри семьи и пр.

Развитию церковной юрисдикции способствовали укрепление и уплотнение ее структуры, выражавшиеся в создании новых кафедр и дроблении территории епархий. Это членение не поспевало за дроблением княжеской власти в процессе усиления феодальной раздробленности на всей территории Руси, но следовало за ним, и при благоприятном для данного князя соотношении политических сил на Руси столица его, а иногда и территория княжества совпадали с новой епархией.

Параллельно с возникновением новых кафедр и епархий, опережая и дополняя его, шел процесс развития церковной организации - на периферии епископий, в центрах не получивших церковной автономии княжеств и в крупных городах появились владычные наместники, представители епископского управления и суда. Возникновение этого института, как в городах епархии, так и на кафедрах, при самих епископах, можно отнести к XII в., хотя некоторые исследователи предполагают его существование еще в конце XI в. [Попе, 69-71], а другие относят его возникновение к концу XIII в. [Янин, 86]. Владычные наместники впервые упоминаются в новгородских и суздальских документах 20-30-х годов XIII в., но они выступают в них не как какой-либо новый, а как известный и признанный институт. Источники XIII-XIV вв. характеризуют владычных наместников как чиновников, несущих функции церковного суда и управления. Возможно, эта должность при кафедрах возникла специально для отправления судебных функций в пору значительного роста юрисдикции церкви на Руси в XII в. Владычные наместники терминологически не связаны с византийскими патриаршими должностями, и это также позволяет видеть в них институт, вызванный местными особенностями, причем появившийся не с начала возникновения церковной организации, а со времени формирования ее структуры, приспособленной к условиям древнерусского общественного и государственного строя [Голубинский, 385].

Для государственной церковной организации на древнерусских землях, подпавших под власть Золотой Орды, большое значение имела своеобразная религиозная инертность завоевателей. Использовав ее, русской церкви удалось значительно укрепиться, расширить вотчинную и государственную юрисдикцию и получить соответствующие гарантии не только от русской княжеской власти, но и непосредственно от Орды.

Экономическое и политическое развитие древнерусских земель в XII-XIII вв., эволюция органов власти, управления и суда приводили к столкновению церковной и светской юрисдикции, их конкуренции и перераспределению, к слиянию ведомств или к вытеснению одних ведомств другими.

Рассмотрим эту конкуренцию церковного и светского судов в трех сферах государственной юрисдикции, там, где она оставила зримые следы в документах. Это, во-первых, суд по наследственным делам, во-вторых, по уголовным и, в-третьих, ведомственная принадлежность службы мер и весов и суд по этим делам. Вне нашего анализа останется четвертая большая сфера постоянной конкуренции - случаи, когда конфликты возникали между людьми различной ведомственной принадлежности (светской и церковной), когда требовалось участие «общего», смешанного суда.

Пространная Правда содержит большую группу статей о праве наследования и относит все наследственные дела к ведомству княжеского суда, не оговаривая какое-либо участие церковного ведомства в рассмотрении споров о наследстве. Устав князя Владимира относит некоторые споры о наследстве («заднице») к суду митрополита и епископов, причем в различных текстах устава объем и значение этих дел различаются. Так, в редакциях Синодально-Волынской группы, возникших во второй половине XIII-XIV в., к церковному суду отнесен казус, когда «братья или дети тяжются о задницю». Так же говорит о принадлежности этих дел церковному суду основывающийся на уставе Владимира новгородский устав Всеволода XIV в. В последующих обработках этого текста, принадлежащих XV в., формула изменена. В ней говорится о тяжбе «братних детей», т. е. племянников (Софийский извод Варсонофьевской редакции). Другая обработка того же текста - Толстовский вид, находящийся в тех же рукописях, что и Сокращенная редакция Русской Правды, опускает указание на причину спора и оставляет в ведении церковного суда дела о спорах вообще между младшими членами большой семьи, не указывая, о каких. В более ранних текстах рубежа XII-XIII вв. (Оленинская редакция, сохранившаяся в списках XV- XVI вв.) также говорится о принадлежности споров по наследственным делам церковной юрисдикции, и есть все основания видеть аналогичную формулу и в архетипе устава XII в. [Щапов, 121].

Таким образом, противоречия в ведомственной принадлежности споров о наследовании имущества в двух важнейших кодексах несомненны.

В изложении ст. 108 Пространной Правды, говорящей об обращении братьев по наследственному спору к княжескому суду («аже ростяжются перед князем о задницю»), чувствуется какой-то уступительный характер, как будто по этому делу можно было «растяжиться» и перед кем-либо другим. Очевидно, это и был епископский суд. М.Ф. Владимирский-Буданов считал, что ведомству князя принадлежали дела о дележе имущества в случае, если сами тяжущиеся пожелают обратиться к его ведомству [Владиморский, 64]. А.Е. Пресняков признавал в княжеском чиновнике роль третейского судьи, т. е. относил фактическое решение этих дел к светской власти, а в статьях устава Владимира видел скорее выражение стремлений и притязаний духовенства, чем кодификацию норм действующего права [Пресняков, 117-118].

Сущность этого конфликта можно видеть в стремлении церкви в XII-XIII вв. участвовать в разрешении споров при наследовании имущества на нижней, семейной, их стадии до передачи дела в ведение публичной, княжеской, власти. На такое разделение ролей церкви и княжеского суда кроме формулы ст. 108 Правды указывают также подробная разработка норм наследственного права в этом светском княжеском судебнике и отсутствие всякого упоминания о регулировании наследственного права в государственном судебнике церковного ведомства - уставе Ярослава.

О стремлении церкви сохранить в своем ведении суд низшей инстанции по наследственным делам в дальнейшем говорят только церковные полемические памятники конца XIII-XIV в., посвященные защите традиционных десятин, земельных владений, судебных и других привилегий церкви: «Правило о церковных людях» и «Другое слово» о церковных судах. Оба памятника возникли, очевидно, во Владимиро-Суздальской Руси и в соответствующих местах восходят к уставу Владимира Синодально-Волынской группы редакций. При этом одна из переработок «Правила о церковных людях» XIV-XV вв. заменяет формулу «братья или дети» на другую: «сестры, или дети, или племя» (Крестининский извод), что, с одной стороны, расширяет круг лиц, подведомственных в наследственных делах церкви, а с другой - выставляет на первое место наследниц - женщин. Возможно, в этом памятнике отразились тенденции к расширению круга наследников и признанию права наследования за дочерьми как общая норма, отличная от Русской Правды и сближающаяся с нормами судебника 1497 г.

В своеобразной форме участвовал в суде по наследственным делам в Новгородской земле XV в. владыка, однако, нет оснований видеть в нормах этого времени нововведения. Документы XV в. говорят, что в компетенции владычного управления находился суд по земельным спорам, связанным с осуществлением права наследников на выкуп земель, принадлежавших в свое время их предкам, но проданных на сторону. Именно в актах такого рода, и только в них, указывается, что владыка (как и князь) получает неустойку в случае нарушения ряда. Участие владычных органов в этих наследственных делах в XV в. показывает, что притязания церкви на такое участие не были безрезультатными и в определенных исторических условиях могли превратиться в признанную правовую норму, отразившуюся в актах.

Сложную картину взаимоотношений светской и церковной юрисдикции рисуют памятники XII-XIII вв. относительно уголовных дел - краж, убийств, побоев и оскорблений.

Пространная Правда фиксирует нормы права XII-XIII вв. о преследовании за убийства мужчин и женщин, членовредительство, оскорбления мужчин действием, за кражи в различных формах и другие покушения на имущество. Здесь нет установлений и норм, касающихся оскорбления действием женщин, изнасилований, оскорбления мужчин и женщин словом и некоторых других дел. Однако все эти дела с соответствующими пенитенциальными нормами перечислены в церковных уставах Владимира, Ярослава и Всеволода, а большая их часть - и в Смоленской уставной грамоте Ростислава 1136 г. Одни из дел, такие, как изнасилования, оскорбления женщин действием и словом, принадлежат наиболее ранним текстам этих памятников, относящимся к XI-XII вв., другие появляются позже, уже в XII и XIII вв. Это соответствие дел, зафиксированных в двух - светской и церковной - группах памятников права Руси XI-XIII вв., подтверждает существование сфер юрисдикции, принадлежавших двум большим ведомствам управления и суда.

Вместе с тем существует немало дел, которые дублируются и соприкасаются в светских и церковных кодексах, обнаруживая совпадение или большую близость в сферах интересов этих ведомств.

Близость и соприкосновение, но не противоречия светской и церковной юрисдикции обнаруживаются в особых случаях убийства, оскорблений действием, краж и ограблений. Так, в уставах Владимира и Ярослава ведению церковного суда принадлежат убийства в особых условиях: в результате употребления зелий и во время традиционных свадебных обрядов-игр, т. е. те случаи, когда эти убийства не представляли большой социальной опасности для феодального общества. В текстах устава Владимира конца XII - начала XIII в. появляются дела о видах ограбления, не подведомственных княжеской юрисдикции: кража из церкви и ограбление трупов. Наконец, ведомству епископа принадлежали избиения детьми родителей, драки между женщинами и некоторые другие проступки, также отсутствующие в светских кодексах, но включенные в церковные.

Наряду с этим кругом дел, сопрягающихся с кругом княжеской юрисдикции Русской Правды и не противоречащих ему, есть целый ряд таких, которые прямо дублируются в светских и церковных кодексах и свидетельствуют о существовании конфликтов или конкуренции. Это, во-первых, кражи продуктов сельского хозяйства и домашнего промысла, а также одежды, относимые в уставе Ярослава к ведению епископа, в то время как Русская Правда, немногочисленный актовый материал и памятники конца XIV-XV в. единогласно рассматривают все случаи кражи принадлежащими светской юрисдикции. Во-вторых, это поджог двора или гумна, который отнесен к ведению епископа в уставе Ярослава, но по другим памятникам права принадлежит к ведению княжеской власти и даже, судя по средствам наказания («поток и грабеж»),- более ранней, общинной юрисдикции. В-третьих, это похищение девушки в целях заключения брака («тяжа уволочская»). Последнее правонарушение, по уставам Владимира и Ярослава, принадлежит нераздельной юрисдикции епископа, в Русской Правде оно вовсе не упоминается, но в Смоленской уставной грамоте неожиданно отнесено к смешанному суду светской власти (князя или посадника) и епископа.

Противоречия показаний источников могут быть объяснены как различным социальным значением правонарушений, так и особенностями возникновения самих памятников. Включение в устав Ярослава некоторых дел о краже и поджоге свидетельствует о стремлении церковной организации принять участие в рассмотрении этих дел не только как грехов, нарушений этических принципов, включенных в христианское учение, но и как уголовных действий, караемых продажей в пользу митрополита. При этом значение названных дел в претензиях церкви на юрисдикцию различно.

Кража конопли, льна, жита, полотен и одежды - это наименее опасные формы нарушения собственности. В перечисленные объекты не входят ни орудия труда, ни скот, ни кони, эти нарушения не касаются границ земель, они не сопровождаются открытым насилием. Не случайно, очевидно, обе статьи в уставе называют нарушителем не только мужчину, но и женщину: в Пространной Правде ничего не говорится о нормах процесса и наказания при нарушении собственности женщинами, в какой степени распространялись на них общие нормы этого кодекса. В некоторых позднейших обработках устава Ярослава появляется указание, что речь идет о краже женой у своего мужа и наоборот, т. е. о краже в семье. Очевидно, церковная власть претендовала на юрисдикцию по делам о кражах лишь в особых случаях, когда ответчицей выступала женщина или когда объектом нарушения были предметы потребления, находившиеся в доме, причем нередко эти конфликты ограничивались кругом семьи в моменты ее кризисного состояния.

Иначе обстоит дело с поджогом. Статья о поджоге - инородное тело в группе статей устава Ярослава о браке и блуде. Помещена она между статьями о блуде с кумой и сестрой и включена в устав позже, чем другие статьи группы,- тогда, когда основной его текст уже сложился. Можно датировать появление статьи в уставе XII в. временем возникновения церковной земельной собственности и вотчинной юрисдикции церкви и связывать ее с этой сферой. В дальнейшей истории текстов устава статья о поджоге никогда не опускается, не изменялось отнесение этого дела к церковному ведомству и в северо-восточных обработках XIV-XV вв., в которых, как будет показано ниже, прослеживается ограничение церковной юрисдикции в пользу княжеской власти по важнейшим уголовным делам.

Принадлежность смешанному суду дел о нарушениях христианских форм заключения брака, об «уволочении» - особенность Смоленской уставной грамоты, не имеющая аналогий в других памятниках XII-XIII вв. Если эта норма не результат позднейшей вставки (грамота сохранилась в единственном позднем списке XVI в., а расширение светской юрисдикции на традиционные церковные ведомства на землях, входивших в XV-XVI вв. в состав Великого княжества Литовского, известно), то она отражает местные особенности Смоленского княжества, которые нелегко объяснить. Возможно, они связаны с поздним учреждением местной епископии (1136 г.), слабостью церковного судебного ведомства в Смоленской земле в XI - первой половине XII в., когда эта земля принадлежала юрисдикции переславских епископов, и переходом в связи с этим некоторых дел о ликвидации языческих обычаев к светской власти в лице самого князя или его смоленского наместника - «посадника». В других частях Руси, прежде всего в Киевской земле, с которой связан происхождением устав Владимира, дела о языческих формах заключения брака безраздельно принадлежали церковной компетенции.

Изучение соотношения юрисдикции светских и церковных ведомств в XII-XIII вв. показывает, что в процессе развития общественного и государственного строя и укрепления церковной организации продолжали расширяться границы церковной юрисдикции. Распространяя свою судебную власть по стране вслед за княжеской властью, древнерусская церковь наложила руку на новую большую группу институтов раннеклассового общества, не встретив в большинстве случаев противодействия со стороны государства, но объективно помогая государственной власти в укреплении классового феодального строя. Вместе с тем в ряде случаев расширение церковной юрисдикции приходило в столкновение с княжеской юрисдикцией. Результатом этого являлись вынужденные компромиссы, выражавшиеся в учреждении смешанного суда по отдельным делам в Смоленске, в стремлении сохранить суд низшей инстанции по некоторым делам о кражах и о наследстве в церковной компетенции и в фиксации этой конкуренции ведомств не только в полемических памятниках, но и в актах.

Условия государственной жизни на Руси в XII- XIII вв.- существование единой централизованной церковной организации с центром в традиционном Киеве, определенное политическое единство древнерусских княжеств, совместно наследовавших земли Древнерусского государства и структуру власти на них, тесные политические связи княжеств и ряд других факторов,- несмотря на феодальную раздробленность, способствовали тому, что направление эволюции церковной юрисдикции в различных частях Руси в XII-XIII вв. при отдельных нюансах типа смоленского было относительно единым.

Это единство в некоторых сферах прослеживается ив следующий период развития государственной организации - в XIV в. Такова ведомственная принадлежность некоторых городских институтов, связанных с юрисдикцией епископа, в частности службы мер и весов.

Наблюдение за правильностью мер и весов и хранение эталонов мер впервые в памятниках древнерусского права появляется на рубеже XII-XIII или в начале XIII в. в архетипе Синодально-Волынской группы редакций южного, киевского, происхождения. Ни в текстах устава Владимира XII в., ни в Смоленской уставной грамоте 1136 г. об этой службе ничего не говорится. Тексты устава Владимира относят контроль за мерами и весами к компетенции епископа, о хранении их эталонов в кафедральном смоленском соборе говорит и договор Смоленска с Ригой 1229 г. Осталось мало сведений для того, чтобы судить, возникла ли служба мер и весов на Руси сразу как церковное учреждение или перешла в ведение епископий и кафедральных храмов от каких-то других, княжеских или городских властей [Щапов, 101-102].

Эволюция принадлежности этой службы весьма показательна. Существуют свидетельства о ведомственной принадлежности городских мерил на двух далеко отстоящих друг от друга территориях Руси: в Новгороде в конце XIII и начале XIV в. и в Турове и Пинске в середине XIV в. Оба они показывают утрату епископиями монопольного права эксплуатации городских мерил и переход большей части этих прав к другим ведомствам. Так, в Новгороде, судя по церковному уставу князя Всеволода, развивающему нормы устава Владимира в новых условиях республиканского Новгорода XIII-XIV вв., торговые весы и мерила номинально продолжают принадлежать епископу, который несет за них ответственность «в день великого суда». Фактически же, судя по порядку раздела конфискованного имущества нарушителя правильных мер, это ведомство принадлежит наряду со «святой Софией» еще двум республиканским организациям - купеческому «Иванскому сту» и новгородским сотским [Памятники, 164]. Здесь епископия, игравшая в республиканском управлении важную роль, сохранила номинальную ответственность за эту службу, но утратила две трети реальных доходов от ее эксплуатации.

В другой части Руси, в Турово-Пинской земле, ко времени включения ее в состав Великого княжества Литовского в середине XIV в. местный епископ сохранил лишь право на получение небольшой доли (1/26) пошлин при пользовании мерами и весами в течение двух недель в году 16. К кому перешли в течение XIII-XIV вв. юрисдикция и основные доходы, связанные с этим ведомством, указаний нет. Это могли быть представители городской администрации, например туровские старосты, которые значительно позже, в XVII в., нарушали права епископа на его доходы, или княжеские чиновники, поскольку князь в XIV в. обладал правами на другие городские доходы, например на поступления с корчем.

Особенности эволюции этого ведомства в XIV в. в Северо-Восточной Руси не отражены источниками. Однако более поздние свидетельства середины XVI в., говорящие о принадлежности городских мерил к ведению царских чиновников, позволяют считать, что основное направление в развитии института было таким же.

Значительно больше расходятся пути эволюции соотношения светской и церковной юрисдикции в различных частых Руси XIV в. в других сферах. Проследим эту эволюцию по трем основным регионам: в Новгородской, земле, в Северо-Восточной и Юго-Западной Руси.

Перераспределение административных и судебных функций светских и церковных ведомств в Новгороде в XIII - XIV вв. было вызвано республиканским строем Новгородского государства, в котором церковные организации составляли важную и неотъемлемую часть. Это были новгородский владыка, выполнявший важнейшие государственные функции, организация черного духовенства во главе с архимандритом новгородским, организация новгородских соборов. Для Новгородской республики, более чем для каких-либо других феодальных государств, было характерно сращивание светской и церковной администраций и слияние мирских и конфессиональных функций в руках некоторых церковных институтов.

Важным в этом плане является расширение юрисдикции новгородского владыки на дела, не связанные с традиционными функциями и интересами церковных организаций. Можно выделить несколько сфер общественной жизни Новгорода, которые в XIII-XIV вв. переходят в ведение владыки. Таковы внешнеполитические ведомства республики, активное участие владыки в регулировании государственных отношений с другими странами и русскими князьями, нашедшее отражение в утверждении епископом договоров, а затем и в заключении договоров от его имени вместе с другими высшими представителями республики. Далее - это вторжение кафедры в лице самого владыки и владычных наместников в широкую сферу суда по гражданским делам, прежде никогда не принадлежавшую церкви.

Об этих новых функциях владыки в последнее время собраны значительные и интересные, хотя и противоречивые свидетельства. Большая часть их относится к XV в., но формирование и укрепление тех же явлений принадлежат более раннему времени. Таковы прямое указание на посреднический суд владыки Алексея в светском земельном споре 60-80-х годов XIV в. и целый ряд косвенных данных: появление в третьей четверти XIII в. или не позднее рубежа XIII и XIV вв. [Янин, 58] серии анонимных печатей новгородских архиепископов, которыми утверждались документы, очевидно, от имени этого института; возникновение в 30-х годах XIV в. новых функций новгородского наместничества - утверждения актов поземельных отношений [Янин, 87].

Расширение владычной юрисдикции на светский суд показывает также Новгородская редакция устава Владимира, сохранившаяся в списках середины XIV в. и более поздних, но датируемая XIII в., скорее последней его четвертью [Щапов. 45]. Здесь среди добавлений к древнему тексту устава XII в. находятся распоряжения (также, естественно, от имени князя Владимира) не судить церковные суды без владычного наместника и делить судебные пошлины между князем и церковью. В несколько более поздней обработке этой редакции, Крестининском изводе, который можно отнести к первой половине XIV в., эти требования церковного ведомства, вложенные в уста князя Владимира, звучат более определенно: «не судити наших (т. е. княжеских) судов без судьи владычня», «из судов из городских давать девять частей князю, а десятая часть святой церкви». Здесь содержится прямое требование делить княжеский и торговый суды с владыкой, производить их в присутствии владычного наместника.

Наконец, новой сферой юрисдикции владычного ведомства стали управление и суд от имени Новгорода на некоторых территориях Новгородской земли, которые осуществлялись владычными наместниками. Таково Ладожское владычное наместничество, функционировавшее в последней четверти XIII в., Новоторжское в XIV в. и Двинское, сформировавшееся только к XV в. [Янин, 51-87].

В Северо-Восточной Руси в XIV в. основные сферы церковной юрисдикции, зафиксированные в источниках XII-XIII вв., остаются неизменными. Перенос на рубеже XIII и XIV вв. в Северо-Восточную Русь митрополичьей кафедры способствовал укреплению церковной организации и увеличению ее роли в начавшемся процессе сложения централизованного государства. Дробление епархий и возникновение новых епископий в XIV в. почти приостановились. В конце XIV в. на части Пермской земли, захваченной миссионером Стефаном, была основана новая епархия. Епископ Стефан Пермский стал своеобразным наместником московского великого князя, объединявшим в своих руках светские и церковные функции управления и суда. Памятником этой широкой юрисдикции пермских епископов можно считать так называемое «Правосудие митрополичье».

Во взаимоотношениях светских и церковных властей в Северо-Восточной Руси в XIV в. можно проследить тенденции к ограничению судебных прав церкви по некоторым наиболее важным и опасным преступлениям: душегубству и татьбе, а также изнасилованию. Эти тенденции являются частью более широкого процесса усиления власти великих князей, шедшего на различных территориях Руси накануне сложения Русского централизованного государства. Они впервые проявились во взаимоотношениях между московским великим князем и монастырем в 1330-х годах, когда дела о татьбе, разбое и душегубстве в принадлежащем московской администрации городе Волоке были изъяты из судебного иммунитета Юрьева монастыря и переданы княжескому суду. Постепенный переход уголовных дел в вотчинах местных феодалов к местным и московским князьям происходит, судя по сохранившимся грамотам, в процессе укрепления нового государства в XV-XVI вв.

В XIV и XV вв. приходит конец тем судебным правам епископов, которые существовали в течение нескольких веков феодальной раздробленности страны. В обработке устава Ярослава, известной под названием Краткой его редакции, традиционные статьи о краже продуктов сельского хозяйства и одежды, о конфликтах во время свадебных и других игр получают важные дополнения, гласящие, что «вина», т. е. штраф, следуемый власти, платится "не только владыке, а владыке и князю «на полы», а вира за убитого в свадебных боях - не только владыке, а князю и владыке также «на полы» 30. Краткая редакция устава вместе с другими памятниками русского церковного права имеет в рукописях подтверждение великого князя Василия и митрополита Киприана 1402 г. и принадлежит времени до этой даты, т. е. XIV в. На основании анализа всего комплекса статей ее можно датировать серединой XIV в.

Подобное же ограничение в пользу княжеской власти испытывает церковная юрисдикция и по такому делу, как изнасилование. Анонимная уставная запись северо-восточного происхождения, известная под названием «Ряд и суд первых князей», которая может быть отнесена также к XIV в., традиционно включает «пошибание» в число «церковных орудий», т. е. дел. Однако некоторые списки XV-XVI вв. содержат важную вставку «а с князем на полы» («пошибание»), которая говорит о частичной уступке юрисдикции по этому делу в пользу княжеской власти. Таким образом, во второй половине XIV и в XV в. происходят важные изменения в соотношении юрисдикции церковной и светской, княжеской, власти, заключающиеся в появлении контроля со стороны последней за епископским судом по наиболее опасным уголовным преступлениям.

Особым путем шло развитие церковной юрисдикции на юго-западных землях Руси, включенных в XIV в. в состав соседних государств - Польского и Литовского. Усиление феодальной раздробленности на этих землях и рост фактической власти светских феодалов сопровождались ослаблением церковной организации и нередким выпадением целых ее звеньев - как высших органов церковного управления, епископов и митрополитов, так и низших - священников. Об этих явлениях говорят источники более позднего времени - XV в., но начало их относится к XIV в. Перенос митрополии во Владимир-на-Клязьме, а затем в Москву сделал митрополитов политическими деятелями ограниченной, хотя и большой части Руси, где шел процесс формирования нового государства. Попытки организации митрополичьих кафедр на западных землях Руси были малоуспешны, хотя и предпринимались неоднократно. В Галицкой Руси местными князьями, а затем польским королем митрополия в течение XIV в. создавалась три раза, а на белорусских землях литовскими великими князьями - два раза. Значение этих попыток в начале XIV в. и в более позднее время было различным, а соотношение политических сил в Восточной Европе не способствовало длительному функционированию митрополичьих кафедр, что приводило к ликвидации церковной организации на некоторых территориях Руси. Когда в 1371 г. в Галиче в четвертый раз была восстановлена митрополичья кафедра, все четыре подведомственные ей епархии - Холмская, Туровская, Перемышльская и Владимирская - не имели епископов и новый митрополит Антоний должен был одновременно исполнять их обязанности. Изменения в соотношении светской я церковной юрисдикции в сторону сужения последней в таких условиях были неизбежны.

Это сужение можно проследить в различных сферах. В одной из поздних обработок устава Владимира конца XIV - начала XV в., которую можно связать с территорией Великого княжества Литовского, в списке церковных людей, подведомственных суду епископа, исчезают такие традиционные для древнерусского права объекты, как поп и попадья. Это является отражением перехода юрисдикции над причтом ктиторских церквей к князьям и боярам, известного по памятникам права Великого княжества Литовского. Они рисуют такое состояние церковной организации в государстве, когда епископы не подчинялись власти митрополита, чему способствовали светские феодалы, также не признававшие никакой его юрисдикции, светские собственники церквей, содержавшие их на свои средства, не считались с нормами деятельности церковной организации, осуществляли суд над священниками, сами ставили их в свои церкви, а то и исполняли их функции. Суд по делам о браках и разводах находился в ведении светских феодалов, а сама форма заключения браков была мало связана с церковными нормами, что дало исследователям возможность говорить о светском характере брачного права на белорусских землях Великого княжества Литовского в XV-XVI вв.

Возникший в этих условиях в первой четверти XV в. полемический памятник, называемый «Свитком Ярославлем», имел целью восстановить распавшуюся церковную организацию и сделать ее одним из звеньев феодального государства. Он стремился закрепить в церковном ведомстве .суд только по трем делам из всего того, что когда-то ему принадлежало: разводы, блуд и еретичество. При этом по делам о разводах для суда над феодалами, обладавшими нередко большей властью, чем епископ и митрополит, в «Свитке» оговорено существование второй, великокняжеской инстанции.

Изучение сфер церковной юрисдикции и их эволюции на Руси в XII-XIV вв. позволяет глубже понять общие черты развития древнерусских земель в период феодальной раздробленности, причины особенностей в их политическом и государственном строе.

Литература

1. Веселовский С.Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. т. 1. - М., 1947.

2. Попе А. Учредительная грамота смоленской епископии // Археографический ежегодник за 1965г. М., - 1966.

3. Янин В.Л. Актовые печати Древней Руси X- XV вв. т. ІІ. - М., 1970.

4. Голубинский Е.Е. История русской церкви, т. 1. - М., 1901.

5. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси. - М., 1972.

6. Владимирский-Буданов М.Ф. Хрестоматия по истории русского права, вып. 1. - К., 1908.

7. Пресняков А.Е. Лекции по русской истории, т. 1. - М., 1938.

8. Памятники русского права, вып. 2. Сост. А.А. Зимин. - М., 1953.