МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ

КИЕВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

им. ДРАГОМАНОВА

РЕФЕРАТ

С КУЛЬТУРОЛОГИИ

НА ТЕМУ: От язычества к христианству. Господин Великий Новгород. Начати старыми словесы трудных повестей”

Выполнил студент 33 группы

Корниенко Алексей

Киев 2009

От язычества к христианству

Древнерусское язычество, с точки зрения многих исследователей, недостаточно изучено, хотя настолько глубоко проникло практически во все стороны русской культуры, не исключая и христианства, что до сих пор мы встречаемся со многими его явлениями. Период домонгольской Руси иногда называют “золотым веком” ранней русской культуры [23], но не одно лишь христианство составляло сущность этого периода — языческие основы присутствуют и в фольклоре, и упоминаются в летописях.

Обожествляя природу во всех ее проявлениях, древний славянин связывал свои радости с добрым божеством, а горести — со злым. Так появились первые объекты поклонения, о чем вдохновенно писал Кайсаров: “История человечества показывает нам, что до того еще, как человек не знал искусства делать себе изображения богов, чтил он некоторые предметы, предлагаемые ему природою. С удивлением взирал он на огненный шар, катящийся над его головою, стоял у порывистого ручья, шумно ниспадавшего с горы в долину, чувствовал приятное дуновение воздуха, изумлялся, был вне себя от восторга; он не примечал, чтобы существо, подобное ему, всем этим управляло” [199, с. 28, 29]. Не обнаружив таких существ, славяне поклонялись природе: рекам (Бугу или Дону), озерам (Ильмень-озеру), рощам или холмам (недаром в фольклоре упоминается Лысая гора). Это самый древний слой языческих верований, с ним связаны все последующие божества и объекты поклонения.

Поэтическое одухотворение природы вызвало к жизни в сознании древних славян представления о различных неперсонифицированных божествах, злых и добрых. Одни оберегали дом, угодья и окружающую природу, другие, враждебные человеку,-— требовали особого к себе отношения. Духов было великое множество: домовой, банник (дух бани), кутный бог, дрёма (вспомним детскую песенку “Ходит Дрёма возле дома”), баюн (кот-баюн — сказочник), домашние духи-“вредители” — злыдни, бесы, шишиги, кикиморы. Добрые и злые божества населяли и окрестности. Русалки первоначально были берегинями, помогающими попавшему в беду человеку, и только христианское мировоззрение превратило их в утопленниц. Были и другие берегини: первоначально женское божество Полкан (“полуконь”, позже превратилось в сказочного богатыря полуконя, получеловека), возникшее по аналогии с другими подобными божествами — птицами с лицом женщины: Жар-птица, Ноготь-птица, оберегающими жизнь человека, его скот, посевы. Лесные духи — разные лешие, мавки, лихо одноглазое, анчутки (помесь черта и утки) — олицетворяли опасные силы природы.

Развитие отношений с природой, попытки лучше понять ее привели к персонификации сил природы — появлению могущественных богов. Центральное место занимают божества солнца, света, с ними славяне связывали происхождение всего земного, в том числе своего рода. Таким богом был Даждьбог, создавший свет, тепло, солнце, времена года, бог, охраняющий род (в “Слове о полку Игореве” славяне называются даждьбожьими внуками). У многих племен западных славян таким божеством был Световид с четырьмя лицами, символизирующими его власть на четыре стороны света, даровавший людям урожай, изобилие, свет и тепло. Бог солнца Хоре был также и богом врачевания. Его имя произошло от греческого понятия, обозначающего круг (отсюда хоровод, хоромы —-круговая застройка) [199].

Особое место в пантеоне славянских богов занимал Перун. Любопытно, что когда в 988 году киевский князь Владимир принял христианство, то “Перун, как важнейший из богов, получил и большее наказание перед прочими богами. В Киеве его привязали к лошадям и таким образом тащили по городу до реки, а там двенадцать молодых людей били его палками, а потом бросили в реку и сделали конец его славе” [там же, с. 56].

После Перуна по значимости шел Велес-Волос. Б. Рыбаков считает, что он был также богом богатства. “Выражение идеи богатства... ведет нас в совершенно определенную историческую эпоху, когда главным богатством племени были именно скот, стада крупного рогатого скота, “говяда”, т. е. в бронзовый век” [там же, с. 220]. Культ Велеса был связан с культом мертвых, культом предков: предавая мертвых земле, славяне считали, что они помогают плодородию и богатому урожаю. Вплоть до XIX века крестьяне оставляли ему в жертву колосья “на бородку” от последнего снопа, отсюда у славянских народов почтительное отношение к последнему снопу, его зерна считали плодовитыми и примешивали к посевным.

Кроме природных божеств, а также Рода и Рожаниц, был Дид — прародитель, “хранитель рода и прежде всего детей”... Для тех, кто считали, что ведут свой род от Перуна... это еще и синоним Перуна” К таким божествам относили и женские божества — Золотую Бабу, Мокошь — покровительницу домашнего изобилия и женских рукоделий. Богиню Мокошь воспринимали как “мать счастья”, рисовали “пряхой, вмешивающейся в женские работы, тайком стригущей овец, запрещающей прядение в праздничные дни” [там же, с. 15, 187].

Особое место в языческом сознании древних славян занимали календарные праздники, они расширяли пантеон богов, приурочивая к главным природным состояниям множество других объектов поклонения. Многие праздники приходились на переломные периоды природных циклов — встречи и проводы зимы (коляда и масленица), весны (радуница и семик), лета (русалии и купала) — или были связаны с земледельческими работами. До наших времен сохранился праздник Коляды (лат. calendae), воплощения новогоднего цикла, которому на святках посвящались величальные песни — колядки. “Солнце наряжается по-праздничному в сарафан и кокошник и едет “в малеваному возочку на вороному конечку” в теплые страны (к весне и лету)” [там же, с. 77]. На смену старому нарождается “новое солнце”, оно и будет светить в новом году. До сих пор мы представляем Новый год в виде младенца или маленького мальчика.

Самым известным летним праздником был Купала, или Ярила, праздновавшийся в день летнего солнцестояния. Обряды, совершаемые на празднике, и название — Купала (от глагола купать, кипеть; родств. лат. cupido “стремление”) указывают на связь купальских ритуалов с огнем — земным и небесным (солнцем). “В ночь на 24 июня был обычай не спать: караулить встречу месяца с солнцем...” В эту ночь жгли костры, прыгали через них, чтобы показать молодечество и испытать счастье. Считалось, что в эту ночь могут происходить различные чудеса. Непременным ритуалом праздника было предание соломенной куклы Купалы огню под шутки, непристойные песни и причитания [там же, с. 78].

Были на Руси свои боги любви — Лада или Лель, подобный греческому Амуру, различные местные божества. Славяно-русскую мифологию, богатую и поэтичную, постигла печальная участь: при введении христианства, по свидетельству летописей, целые деревни, где жители держались за прежнюю веру, выжигались и уничтожались, а вместе с ними ушли в небытие многие славянские мифы.

Конечно, христианство должно было сыграть и сыграло свою главную роль в культуре и истории России, в период становления русской государственности оно стало ее цементирующей основой. Христианство нашло на Руси и свою культурную основу: почитание главы рода, его зачинателя органически сплелось с идеей Бога-Творца, Бога-Отца, создателя, заступника и высшего судии. В древнем язычестве (у балтийских славян) было триглавое божество Триглав, головы которого символизировали власть над тремя царствами — небом, землей и преисподней. Эти языческие верования как бы предвосхитили некоторые стороны христианского культа.

Многие элементы славянского язычества органично вошли в христианскую культуру. Календарные праздники древних славян воплотились в праздниках, посвященных христианским святым: праздник Купала соединился с поклонением Иоанну Крестителю, Перун преобразовался в образ Ильи-пророка, Мокошь — в Параскеву Пятницу, которой выстроена была в Новгороде церковь, праздник масленицы предваряет великий пост и так далее. Главные праздники христианства сочетаются как с календарными состояниями природы, так и со сроками полевых работ. Совсем не случайно праздник Пасхи, воскресения Бога является весенним праздником, когда возрождается (воскресает) земля и все живое. Не случайно Рождество Христово приходится на тот же период, что и праздник Коляда, когда рождение младенца-солнца отождествляется с рождением младенца Христа. Праздник же Рождества Богоматери приходится как раз на окончание уборки урожая.

Однако взаимодействие славянского язычества с христианством не было безоблачным, их отношения не сводились к простой замене одних божеств другими. Переосмысление языческих богов и их функций произошло, скорее, вопреки, чем благодаря христианству, особенно сильно порицавшему веселые праздники, на которых хмельной разгул, брань, гаданья имели магическое значение. Официальная русская государственность и церковь всячески поносили язычество: одна из записей XI века гласит, что люди живут “не слушая божественных словес, не аще плясци или гудци (играя на гудках) или ин хто игрецъ позовёть на игрище или на какое зборище идольское, то вси тамо текут радуяся... и весь день то (т) предстоят позорьствуюе тамо” [там же, с. 146].

Приход христианства на Русь, определенным образом негативно сказавшийся на языческой культуре, имел важные, далеко идущие последствия — и политические (объединение Руси вокруг общей религии, заключение союза с Византией), и культурные. Христианство обогатило русскую культуру множеством уже развитых культурных ценностей, придало безудержной поэтической фантазии древних славян более совершенную и гармонизированную форму, внесло в славянский мир сложнейшую логическую и образную систему, выработанную человечеством. Принятие христианства было осознанным выбором Владимира Святославича, хотя некоторые источники утверждают, что якобы первое крещение приняли киевские князья Дир и Аскольд еще в 60-е годы IX века, практически за сто лет до официального принятия христианства. Благодаря просветительской деятельности Кирилла и Мефодия еще до реформ Владимира на Руси были переведены с греческого некоторые богословские книги, поэтому просвещенные и грамотные люди в какой-то мере были знакомы с текстами Священного писания.

Христианство ввело Русь в культуру остальной Европы, что было немаловажно для развития и укрепления внешнеполитических связей. “Христианство с его монотеизмом, иерархией святых, развитым учением о господстве и подчинении, проповедью непротивления злу и насилию наиболее полно отвечало феодальному строю” [23, с. 15]. Как мировая религия, христианство отвечало интересам практически любой народности, входившей в русское государство, и во многом способствовало дальнейшему развитию общества на протяжении последующих эпох.

Культурную роль принятия христианства на Руси трудно переоценить. Одним из самых значительных последствий этого явления была выработка нового мировоззрения, в котором непосредственность, искренность и целостность языческого мировоззрения сочетались с высокими моральными установками, с идеей жертвенности во имя общего дела, наконец, с идеей единства, столь необходимого феодальному государству.

Господин Великий Новгород

К XII веку Россия насчитывала множество богатых городов — Чернигов, Полоцк, Галич, Смоленск, Суздаль, Владимир и другие. Недаром скандинавы называли Северо-Западную Русь Гардарикой — “страной городов”. Появляются “стольные” города с резиденциями князей, монастырями, соборами, боярскими палатами. Постепенно устанавливается особый тип русского города — “окольный город”. В центре сооружается укрепление — детинец, с XIV века именуемый кремлем. В кремле находились резиденция князя и все административные здания. Рядом с кремлем располагался посад с торговой площадью, как правило, обнесенный мощными стенами. Строительство домов ведется по улицам, мощенным деревом, но за отсутствием общего плана застройки улицы на всем своем протяжении имели разную ширину и были кривыми и извилистыми. Русский средневековый город отличался от городов европейского типа: для них характерны были тесная застройка и узкие улицы, поэтому они росли ввысь, а все земельные участки горожан находились за городскими воротами. На Руси города строили просторно, дома располагались вольготно, вокруг жилищ — дворы, палисадники, сады, огороды. Европейские города либо подчинялись сеньору, либо были вольными, русские — находились под властью феодалов и церкви. Города на Руси были центрами торговли и ремесла, но в них еще не сложился, не оформился средний класс (подобный западноевропейскому бюргерству) со своими культурными и моральными ценностями.

К XII—XIII векам насчитывалось уже примерно 300 городов, в которых ремесленники представляли около 60 специальностей. По качеству изготовления оружия, доспехов, украшений русским мастерам не было равных в Европе. Хотя городские жители в социальном отношении не были однородными, но все они находились в равном положении перед власть имущими — и экономически, и политически.

Вокруг городов группировались деревни и села, входившие в земельные владения князей, бояр и церкви. Существовали города-крепости с немногочисленным населением. Развитие городов немало способствовало отделению целых областей от Киева.

Среди русских городов один выделялся своей абсолютной неповторимостью, в былинах и сказаниях его называли с почтительной торжественностью: господин Великий Новгород. Знаменит он был прежде всего своей древностью: на реке Волхов уже в IX веке (в летописи упоминается 859 год) стояло поселение, разделенное рекой на Торговую и Софийскую стороны, которые соединял Великий мост. Другая его особенность — многонациональность: здесь жили не только славяне, но и другие народности: водь, ижора, карелы, чудь, финны. Окрестные места были суровыми, но благодатными и для земледелия, и для охоты, и для рыбной ловли. В Новгороде варили соль (в ту пору весьма важный и ценный продукт), в окрестностях добывали железо. Новгородские ремесленники славились далеко за пределами своих земель. Новгород располагался на удобных водных путях, и прочие ремесленные города — Псков, Старая Русса, Великие Луки — поставляли через него свои изделия на внутренний и внешний рынок. Новгородцы имели торговые связи с Швецией. Данией, Германией, куда поставлялись изделия гончаров, ювелиров, оружейников и обычные дары природы — воск и мед, лен и пенька, меха, моржовые клыки. Из Европы везли сукно, предметы роскоши. Город рос и богател, украшался, строился, один из первых (если не единственный!) построил систему водоотведения (канализацию).

Не только экономическая самостоятельность делала Новгород единственным в своем роде: он был самостоятелен и политически. Еще в начале XI века город отказался платить дань великому князю и стал приглашать к себе “княжити” князей по своему выбору. В 1126 году новгородцы выбирают посадника из местных жителей (конечно, не простолюдина или ремесленника, а боярина), но именно так в первый и последний раз в Древней Руси появилась республика, где главные вопросы решало вече — собрание свободных жителей города (бояр, купцов и “черных людей” — ремесленников и мелких торговцев), избиравшее из бояр посадника, который ведал всеми делами Новгородской земли, и тысяцкого — начальника новгородского войска. Вместе с ними управлением города занимался архиепископ, он был казначеем, распорядителем земли и торговли, ведал внешней политикой, возглавлял церковный суд, наблюдал за ведением летописей, имел людей, состоявших у него на военной службе, и полк воинов. При этом в Новгороде было самоуправление. Город был поделен на пять округов (“концов”). В каждом округе было свое вече, выбиравшее старост, осуществлявших власть в округе. Только не было мира и благополучия в Новгороде: постоянно вспыхивали восстания горожан и крестьян, недовольных правлением бояр. “В 1228 году “простая чадь” Новгорода расправилась с архиепископом Арсением, прогнала его “акы злодея, пхающе за ворот” [125, с. 93]. С 1236 года князем в Новгороде стал Александр Ярославич (1220—1263), будущий Невский.

Новгородцы отличались от большинства жителей Руси более суровым в своем стремлении к справедливости и свободе отношением сограждан друг к другу, но и более возбудимым, “бунташным” духом. Дело, очевидно, в том, что, как пишет известный русский историк С. М. Соловьев (1820—1879), само вече имело неопределенный характер. Народ собирался на него по колокольному звону, чтобы выслушать князя, посадника или любых “недовольных граждан против князя или другого какого-нибудь лица”. Поэтому новгородцы выглядели крамольниками, присвоившими себе “волю любить добрых и казнить злых” [280, т. 2, с. 28]. Новгородский люд был и более развитым, способным дать достойный отпор любому враждебному для них действию — от великокняжеского посягновения на их независимость до вражеской агрессии.

В Новгороде было 69 церквей, в центре города возвышалась крепость (детинец) с мощными башнями и бойницами в них. Новгородские храмы, предназначенные не столько для торжественных, сколько для повседневных служб, отличались скромностью, а иногда использовались как складские помещения. Новгородские летописи, в отличие от других, например киевских, всегда торжественных, велеречивых и субъективных, просты в описании фактов, летописцев больше заботит точная запись событий новгородской жизни. Да и писались летописи не в монастырях, а среди так называемого “белого” духовенства, близкого к мирской жизни.

Начати старыми словесы трудных повестей”

Период развития культуры домонгольской Руси обладает одной важной особенностью. До сих пор мы имели дело с историей древнерусского государства, в XII веке — это уже история самостоятельных княжеств и их политического и экономического противостояния, о чем свидетельствуют летописи и другие письменные источники. Их авторы призывают Русь к единству, но — подчеркнем — к единству политическому, а не к некоей религиозной или “русской идее”. Киевская Русь к тому времени утеряла свои позиции как централизующая власть. Многие удельные князья претендовали на киевский престол, усилились набеги окрестных кочевых и прочих племен, а выстоять под их натиском, сохранить свою независимость можно было только в единстве. Это прекрасно понимали образованные люди своего времени, они обращались не столько к народу, сколько к князьям, убеждая их в необходимости воссоединения: взывали к разуму, совести, доброй воле, славному прошлому.

Не удивительно, что слово, прежде всего письменное, начинает приобретать огромное значение, распространяется грамотность, особенно среди горожан. Князья, бояре, монастыри составляли библиотеки из наиболее значительных книг, их писали или переводили с других языков, переписывали, украшали орнаментами, виньетками, заглавными буквами — “буквицами”.

Раздробленность Руси привела к тому, что ее культура вбирает в себя областнические элементы, свойственные до того образу жизни жителей лишь определенной местности. В обособившихся друг от друга княжествах создавались свои обычаи и традиции, изменения касались не только поведения, одежды (отсюда такое разнообразие народных костюмов), песен, танцев, устных рассказов и былин, но и языка: постепенно углубляющиеся местные произносительные, лексические и грамматические расхождения привели к возникновению диалектов — местных наречий.

Русский фольклор также приобретает местные, областнические особенности. Появляются былины Киевского цикла, Новгородского цикла, по мнению большинства исследователей, существовали рязанские, ростовские, черниговские и другие былины. Сохранились, к сожалению, только Киевский и Новгородский циклы, отражающие различные типы государственности, характер отношений к государству составителей былин, следовательно, и самого народа. Для Киевского цикла характерно столкновение богатыря и князя, как в былине об Иване Гостином сыне, вызвавшемся на пиру Владимира показать свою удаль. Те, кто друг за друга попрятался, не приняв вызова Владимира, начали ставить заклады, при этом за Ивана об заклад бьются “руськи богатыри”, а за князя “бояра всё”. Это противопоставление двух сил уже носит социальный оттенок. В былине “Ставр Годинович” с князем состязается не богатырь, а жена Ставра Годиновича “Василиса, дочь Никулишна”, своим хитроумием победив не только князя, но и Алешу Поповича с Добрыней Никитичем. Новгородские герои более демократичны: Садко, например, не богатырь и не воин, а бедный гусляр, чудом получивший богатство и сумевший благодаря таланту и уму выбраться из пучин царя морского. Василий Буслаев, который со своей “хороброй дружинушкой” свершал буйные набеги, чем занимались некогда реальные новгородские “ушкуйники”, от Белого моря до Черного, бьется об заклад со всем Новгородом. При этом он, будучи весьма благочестивым, посетил святые места “душа спасти”. “Даже отправляясь на богомолье, замаливать свои грехи, Василий Буслаев остается таким же бунтарем. Но только теперь он вступает в единоборство с судьбой...” [48, с. 477].

Величайшим творением древнерусской культуры конца XII века является “Слово о полку Игореве” (1187), остающееся пока анонимным. По мнению Д. С. Лихачева, автор мог быть приближенным Игоря или Святослава, киевлянином или черниговцем, дружинником или ученым “книжником”. Некоторые считают, что автор — грамотный половец, не понаслышке знакомый с перипетиями похода, тем более, что задолго до описываемого похода хан Кончак был другом князя Игоря, и им вместе приходилось выступать против русских князей. Третьи предполагают, что “автор “Слова”, очевидно, был богатым феодалом, поэтом-певцом князей Ольговичей... и жил в Киеве при дворе старшего в их роде Святослава” [121, т. 2, с. 426]. Имя автора “Слова” до сих пор неизвестно и, считает Лихачев, вряд ли станет когда-нибудь известно.

В “Слове”, как в фокусе, соединилось многое: прошлое и настоящее Руси, реальность и идеальные представления о должном, язычество и христианство, и это поставило его в разряд произведений с мировой известностью. В лучших традициях мировой культуры автор произведения видит истину в прошлом, когда Русь еще была единой. Ко времени написания “Слова” Киев уже утратил свое могущество, а многие князья перестали играть сколько-нибудь значительные роли, поэтому странно, на первый взгляд, что в повествовании носителем идеала выступает киевский князь Святослав (“грозный, великий”) — на самом деле незначительный персонаж истории. Автор призывает князей Всеволода Суздальского, Ярослава Галицкого, Романа Волынского выступить за Киев, несмотря на то, что в исторической реальности они были не столь могущественны, да и сами претендовали на киевский престол. Все эти исторические несоответствия — лишь художественный прием: автору важно, говоря о желательном и должном, показать идеального героя, идеальное состояние Руси. “Идейная сила “Слова” состояла в том, что оно пыталось противостоять политической действительности с позиций в данных условиях хотя и несбыточного, но высокого идеала... Столкновение высокого идеала с печальной действительностью обусловило... органическое слияние гражданского пафоса с поэтической одухотворенностью...” [там же].

Так соотносятся в “Слове” реальное и идеальное: автор не писал хронику похода, а создавал художественное произведение, и такое соотнесение — одно из непременных условий искусства. Интересны в “Слове” соединение языческих и христианских воззрений, отражающих особенности русской культуры того времени, авторское представление о мире как о Космосе, в котором все едино — человек, история, природа, символы добра и зла, выраженные через природные состояния света и тьмы, солнца и месяца. Знаменитый эпизод солнечного затмения — символическое предупреждение Игорю о неудаче похода, поэтому опрометчивым и дерзким кажется князьям и дружинникам пренебрежение Игоря таким серьезным “знамением”. (Предания рода Ольговичей — потомков князя Олега, а также летописи сохранили сведения о том, что многие бедствия были связаны с солнечными затмениями).

Образ солнца как бы сопровождает князя Игоря на всем протяжении его похода и поражения: в самом начале Игорь “възре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся свои вой прикрыты”; по пути “Солнце ему тьмою путь заступаше”; на Каяле “тьма свет покрыла”, Ярославна в своем плаче-заклинании восклицает: “Светлое и тресветлое слънце!” Но не только в этом заложена языческая символика “Слова”. Автор соединяет действия людей с разными состояниями живой, одухотворенной природы: здесь действуют не только свет и тьма, но и ветер, гроза, тучи, звери и птицы, деревья и травы. И, главное, он связывает людей с языческими богами: не только дружинники Игоря — даждьбожьи внуки, но и Боян вещий — “внук” Белеса, Стрибог выступает покровителем половцев, а выражение “Буй тур” (Бешеный Бык), адресованное Всеволоду, восходит к тюркским (половецким) мифологическим образам. Ярославна в своем плаче использует языческие заклинания.

Язык “Слова” удивительно поэтичен: то торжественно приподнятый, то лиричный, то величественно горделивый, то бесконечно печальный, он до сих пор не утратил своего пафоса.

Жанр “Слова” стал традиционным для древнерусской литературы. В начале XI века были написаны “Слово о законе и благодати”, “Слово о вере варяжской”, “Слово о князехъ”, в которых говорилось о насущных проблемах своего времени. Автор “Слова о князехъ” обличал враждующих князей в гневной фразе: “Славы и чести вы лишитесь за свое злопамятство и вражду” [23, с. 29].

Один из сторонников неограниченной власти владимирского князя, некий Даниил по прозванию Заточник пишет послание князю с тем, чтобы привлечь его внимание к обездоленным, зависимым от него людям. Послание известно в двух вариантах — “Слово Даниила Заточеника, еже написа своему князю Ярославу Володимировичю” (XII век) и “Моление Даниила Заточника” (составленное на основе “Слова” в XIII веке). В “Слове” автор жалуется князю на свое нищенское состояние, хотя он человек образованный; в “Молении” он обличает бояр, создавая идеальный образ князя — защитника подданных. Даниил Заточник предлагает себя князю в качестве советника, поскольку он, по его признанию не храбр “на рати”, но зато силен в “словах” и “крепок умом”. Блестящий слог обнаруживает у автора дар публициста:

"Яко же бо олово гинет часто разливаемо, тако и человек, приемля многия беды... Злато съкрушается огнемъ, а человекъ напастьми; пшеница бо много мучима чистъ хлеб являет, а в печали обретаеть человекъ умъ свръшенъ. Молеве, княжи, ризы едять, а печаль человека; печалну бо мужу засышють (засушат) кости. Аще кто в печали человека призрит, какъ студеною водою напоить во знойный день... Княже мои, господине! Яви ми зрак лица своего, яко гласъ твои сладокъ и образ твои красенъ; мед истачают устне твои и послание твое аки рай с плодом... Да не будет, княже мои, господине, рука твоя согбена на подаяние убогих; ни чашею бо море расчерпати, ни нашим иманиемъ твоего дому истощити. Яко же бо неводь не удержитъ воды, точию едины рыбы, тако и ты, княже, не въздержи злата, ни серебра, но раздавай людем" [102, с. 119].

Главным пафосом “Слова” Даниила Заточника становятся защита обездоленных, представление о княжеской власти как власти справедливой. Автор восторгается книжной ученостью, умело использует иронию, прославляет силу ума: “Вострубим, яко в златокованныя трубы, в разумъ ума своего и начнемъ бити в сребреныя арганы возвитие мудрости своеа” [там же, с. 117].

Высокой образованностью отличались многие древнерусские писатели, например, епископ Кирилл Туровский (ок. 1130-х годов — не позднее 1182), автор торжественных “Слов” и поучений, Климент Смолятич, киевский митрополит в 1147—1154 годах, боровшийся за независимость русской церкви от Византии, знавший сочинения Гомера, Аристотеля, Платона.

Большое место в искусстве Руси продолжают занимать летописи, также гласящие о феодальной раздробленности. Именно в это время Волынское княжество пытается создать первую историю России в процессе переписывания Ипатьевской летописи. Правда и этим попыткам по-прежнему присуща субъективность: взгляды летописцев на историю зависят от их политических привязанностей, переписчики также вносят в тексты оценочный момент. Таким образом, русскую историю начали переписывать уже в древности.

Использованная литература:

1. Мир культуры (Основы культурологии). Учебное пособие. 2-е Б95 издание, исправленное и дополненное.— М.: Издательство Фёдора Конюхова; Новосибирск: ООО “Издательство ЮКЭА”, 2002. — 712 с.