Реферат на тему Психологические корни религии
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2014-12-23Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
от 25%
договор
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ КОРНИ РЕЛИГИИ
Религиозная вера представляет собой феномен субъективного мира человека, его психики, его сознания. Но далее неизбежно встает вопрос: откуда берутся у людей религиозные верования и представления? Каковы причины, обуславливающие появление этих верований?
На эти вопросы различные ответы давали как защитники религии, так и ее противники.
Так, русские православные богословы и близкие к православию философы отвечали на этот вопрос однозначно: всякая душа — «христианка», ибо ей присуще изначальное тяготение к своему творцу, т. е. к богу, абсолюту. Православный философ В. Зеньковский писал: «Знание бога» не есть вообще «творчество души», а есть первичное данное и неустранимое ее достояние,— оно-то и стоит позади феноменологии веры, оно, очевидно, связано с самой природой души...» Зеньковскому вторит другой религиозный философ — С.Л. Франк: «Подлинную и первичную реальность мы видим не извне, мы ощущаем и переживаем ее внутри нас самих, в бытии нашего Я, а поскольку мы сознаем наше Я ограниченным, мы вместе с тем сознаем, что оно своими корнями укреплено в некой абсолютной непреходящей и всеобъемлющей реальности».
Несмотря на всю «ученую» терминологию, основной смысл этих рассуждений проступает достаточно ясно: идея бога изначально присуща человеческому сознанию, которое непосредственно «ощущает и переживает» присутствие божества.
Нет необходимости подробно доказывать, что подобное объяснение феномена религиозной веры полностью несостоятельно с научной точки зрения. Оно противоречит реальным фактам, ибо заранее предполагает всеобщий и обязательный для всех людей характер религиозной веры. А как тогда быть с миллионами вольнодумцев и атеистов?
Образовывается «порочный круг»: вера в бога выводится из существования бога, а само существование бога доказывается особым характером религиозной веры.
Как показывает история философии и общественной мысли, наиболее содержательные и плодотворные попытки объяснения религиозной веры исходили от мыслителей, которые критически относились к религии и стремились объяснить феномен веры естественными, земными причинами, не прибегая к «помощи» сверхъестественного.
Уже мыслители древности обратили внимание на связь между религиозной верой человека и его психическими состояниями и переживаниями. Тезис «страх создал богов» был популярен в среде античных материалистов, от Демокрита до Лукреция. Эта идея была углублена и развита многими мыслителями Нового времени. Например, Б.Спиноза писал: «...так как люди часто попадают в столь затруднительное положение, что не могут составить себе никакого плана, и так как они из-за сомнительных благ фортуны, безмерно желаемых ими, большею частью находятся в жалком колебании между надеждою и страхом, то поэтому в большинстве случаев они чрезвычайно склонны верить чему угодно... Итак, страх есть причина, благодаря которой суеверие возникает, сохраняется и поддерживается».
В этих суждениях Спинозы обращают на себя внимание два момента. Во-первых, он связывает определенные психологические состояния людей с их реальными условиями жизни, подчеркивая, что люди «склонны верить чему угодно», когда они находятся в «затруднительном положении» и не могут принять какого-либо решения. Во-вторых, Спиноза не сводит эмоциональное состояние, рождающее «суеверия», к страху, а определяет его как «колебания между надеждой и страхом».
Говоря о мыслителях, которые исследовали реальные условия, предпосылки и причины религиозной веры, нельзя не упомянуть о Людвиге Фейербахе, который в своих «Лекциях о сущности религии» пытался углубить концепцию страха как источника религии. Он выдвинул тезис, согласно которому основой религии является чувство зависимости.
Фейербах не абсолютизировал роль отрицательных переживаний в формировании религиозных верований. Боги, как он считал, представляют собой не только воплощение качеств, вызывающих страх, они олицетворяют и положительные свойства людей и поэтому вызывают в них чувства восхищения, радости, благодарности. «Я существенно отличаюсь от прежних атеистов... именно тем,— писал Фейербах,— что я беру для объяснения религии не только отрицательные, но и положительные мотивы, не только невежество и страх, но и чувства, противоположные страху, — положительные чувства радости, благодарности, любви и почитания, что я утверждаю, что обожествляют как страх, так и любовь, радость, почитание». Заметим, что у Фейербаха нет здесь четкого различения чувств, вызывающих религиозную веру. Однако необходимо отдать должное стремлению немецкого философа выйти за узкие рамки страха при объяснении психологических истоков религии.
Философ подчеркивает роль человеческих желаний и стремлений в формировании религиозных образов и мифов. По Фейербаху, «Желание есть потребность, чтобы что-нибудь было, чего нет; сила воображения, вера представляет это человеку как существующее».
Именно эти неудовлетворенные желания лежат, по мнению Фейербаха, в основе веры в чудеса, которая составляет важный элемент большинства религий.
Таким образом, можно с полным правом утверждать, что Л. Фейербах сделал значительный вклад в раскрытие гносеологических и психологических корней религии.
Приступая к изложению проблемы психологических корней религии, необходимо, прежде всего, уточнить содержание анализируемого понятия. Речь идет о решении двух задач: выяснении, во-первых, соотношения психологических и гносеологических корней религии и, во-вторых, соотношения психологических и социальных ее корней.
В содержание понятия «гносеологические корни религии», как правило, включают все аспекты функционирования человеческой психики, которые создают благоприятные возможности для формирования религиозных верований. В такой трактовке гносеологические корни религии фактически включают в себя психологические. Возможен и иной подход, если исходить из точного значения термина «гносеологический». Гносеологический подход — это подход с точки зрения теории познания. Следовательно, гносеологические корни религии — это те условия, предпосылки и возможности формирования религиозных верований, которые связаны с функционированием познавательных процессов: ощущений, восприятий, представлений, мышления. Реально в психике индивида эмоциональные процессы никогда не существуют в отрыве от познавательных (когнитивных) и волевых. Они в значительной мере создают общий «тонус» психической жизни личности, общую окраску ее умственной и предметной деятельности. Этот общий эмоционально-психологический «фон» личности оказывает влияние и на ее мировоззренческие установки, именно он в определенных случаях создает благоприятные возможности для приобщения индивида к религиозным верованиям, бытующим в окружающей его социальной среде.
Также на формирование религиозности влияет понятие психического настроя личности, выдвинутое Б.Д. Парыгиным. Парыгин определяет психический настрой личности как «интегральное структурное образование, которое характеризует тональность и степень предметной направленности психического состояния человека в каждый данный конкретный отрезок времени».
Для понимания «настроя», способствующего возникновению религиозности, важно также различать ситуативный настрой, который представляет собой весьма подвижное и текучее образование, и константный, характерной особенностью которого является его связь с общей жизненной позицией личности, с системой ее взглядов и убеждений. Константный настрой обычно связан с определенным социальным типом личности.
Б.Д. Парыгин выделяет основные социальные факторы, определяющие устойчивость или неустойчивость константных настроений личности. К числу факторов устойчивости настроений он причисляет сложившееся мировоззрение, цельность убеждений, критичность, уравновешенность. Все эти факторы, несомненно, оказывают существенное влияние на личность в момент ее мировоззренческого и морального кризиса.
Таким образом, для характеристики психологических корней религии важно учитывать не просто отдельные эмоциональные процессы, свойственные данному индивиду. Главное здесь состоит в выявлении общих психических состояний личности, которые накладывают отпечаток на протекание всех ее психических процессов, на ее поведение в обществе, на выбор ею той или иной системы ценностных ориентации. Устойчивые константные психические состояния, если в них преобладают отрицательные настроения — пассивность, апатия, нерешительность,— и составляют социально-психологический фон, благоприятствующий приобщению к религии, формированию религиозной веры.
Вторая важнейшая методологическая проблема — это проблема соотношения психологических и социальных корней религии.
В решении этой проблемы можно выделить три основных подхода:
1. Религиозная вера индивида якобы имманентно присуща его сознанию («душе»), так как источником сознания («души») является бог. Это религиозно-идеалистическое решение проблемы.
2. Индивидуальная религиозность определяется внутренней психологической (или биологической) потребностью отдельного индивида в вере. Такой подход характерен для многих концепций в буржуазной психологии, в том числе и для психоанализа.
3. Научное, материалистическое решение проблемы: сама по себе психика индивида религиозную веру не рождает, но под воздействием условий жизни создаются определенные психические состояния, которые благоприятствуют усвоению индивидом религиозных верований из окружающей среды.
Остановимся кратко на характеристике первых двух концепций. Как уже говорилось, выведение религиозной веры из божественного источника свойственно не только богословам и церковным проповедникам, но и представителям буржуазного религиоведения. Например, по мнению немецкого философа и религиоведа Рудольфа Отто (1869—1937), в основе индивидуальной религиозности лежит встреча человека со «святым», т. е. с богом, встреча, которая происходит в глубинах психики, носит иррациональный характер и вызывает соответствующие религиозные переживания.
Согласно взглядам немецкого философа Макса Шелера (1874—1928), психология религии должна постулировать реальность «религиозных объектов» (т. е. сверхъестественного, бога), прежде чем она предпримет попытки исследовать их воздействие на человеческую психику. И отсюда Шелер делает вывод, вполне естественный, исходя из его посылок : все те, кто не верят в реальность сверхъестественного, не имеют права исследовать психологический феномен религиозной веры'(стр57), то есть психологией религии могут заниматься только верующие.
Что касается второй концепции, постулирующей субъективную биологическую либо психологическую потребность индивида в религиозной вере, то ее варианты весьма многочисленны. Для представителей психоанализа, например, характерны попытки рассматривать в качестве основного источника религиозной веры биологические инстинкты и побуждения человека, которые приходят в конфликт с социальными нормами и, будучи подавлены, сублимируются в религиозных иллюзиях. Главный корень религии, по Фрейду, заключается в бессознательных влечениях и желаниях, которые присущи человеку от рождения и носят инстинктивный характер. Это дает основания считать его концепцию натуралистической, биологизаторской.
Элементы биологизаторства характерны и для Эриха Фромма (1900—1980), самого видного представителя так называемого социофрейдизма. С точки зрения Фромма, необходимость религии (которую он понимает как общую систему жизненной ориентации и почитания каких-либо объектов) коренится в «факте дихотомии человеческого существования»: с одной стороны, человек есть часть природы, а с другой— разум возвышает его над природой и в то же время лишает естественной целостности и единства. Человек вечно неудовлетворен собой и окружающим. Он стремится решить загадки своего существования, но экзистенциальные противоречия его бытия возобновляются вновь и вновь. Именно эти противоречия, прежде всего, противоречие между разумом человека и его телесным бытием как природного существа, и лежат в основе существования религии.
Последователь Фрейда Н. Браун, пытавшийся на основе психоаналитических идей о врожденных инстинктах объяснить ход человеческой истории, писал о близости учения Фрейда о «неврозе человечества» и учения христианства о первородном грехе. Он заявлял даже, что история неврозов человечества есть в значительной мере история религии. Подобные и близкие к ним позиции типичны для многих теологов и религиоведов, пытающихся использовать «реинтерпретированный» психоанализ как для обоснования необходимости религии, так и для практических целей религиозной психотерапии. Вольнодумец и рационалист Фрейд стал изображаться ими в качестве «апостола психоаналитического евангелия».
Среди буржуазных психологов, исследующих религию, широко распространены попытки интерпретировать потребность индивида в религии как его внутреннюю психологическую потребность. Американский психолог У. Кларк, признавая многообразие психологических истоков религии, склоняется к мнению, что главным ее источником являются поиски смысла жизни. Конечно, вопрос о смысле жизни может решаться индивидом с религиозных позиций, но значит ли это, что поиски смысла жизни всегда ведут к религии?
Американский психолог П. Джонсон связывает существование религии с потребностью человека в «сохранении ценностей». Религия, полагает Джонсон, вырастает из желания человека сохранить в мире то, что наполнено для него ценностным содержанием, что удовлетворяет его основные потребности. Бог становится для человека гарантом его личных и общественных ценностей1.(стр60) Нет сомнения, что образ или идея бога в сознании верующего действительно выполняют роль основного творца и «хранителя» ценностей. Однако остается недоказанным тезис, согласно которому религию рождает всеобщая потребность людей в сохранении ценностей. Ведь система ценностей и ценностных ориентации людей исторически меняется. И далеко не всегда она связана с религией, с идеей бога.
Американский социальный психолог Г. Оллпорт попытался создать «многофакторную» теорию психологических корней религии. Он заявляет, что «в процессе развития религия индивида преломлялась через:
- его физиологические потребности,
- его темперамент и умственные способности,
- его психогенные интересы и ценности,
- его поиски рационального объяснения мира,
- его реакцию на окружающую культуру» 2. (стр60)
Нельзя отрицать, что многие перечисленные Оллпортом факторы действительно играют определенную роль в процессе формирования религиозности индивида. Однако, во-первых, у Оллпорта физиологические и биогенные факторы (темперамент) ставятся в один ряд с социальными. А во-вторых, Оллпорт в данной схеме не выходит за рамки абстрактного антропологизма, поскольку основой формирования религиозности у него выступает индивид, а социальные воздействия лишь придают индивидуальной религиозности общепринятые в данном обществе формы.
Потребность в религии, как и многие иные духовные («высшие») потребности человека, не является ни потребностью его организма, ни всеобщей характеристикой его абстрактно понимаемой человеческой природы или психики. Она социальна по своему происхождению и сущности. Говоря более конкретно, потребность в религии есть потребность определенных социальных систем в иллюзорном восполнении действительности, в основе которой — практическое бессилие людей, их неспособность подчинить своему контролю объективные условия своей жизни.
Это не значит, что данная потребность может реализоваться вне отдельных индивидов. Ведь общество не есть некая целостность, существующая независимо от отдельных личностей. Общество образуют люди в их реальных отношениях и связях. Поэтому потребность в религии находит свое конкретно-историческое воплощение и на индивидуально-психологическом уровне. Для того или иного человека, живущего в условиях, когда религия есть необходимый элемент социальной жизни, потребность в религиозных иллюзиях представляется его внутренней психологической потребностью. В действительности же она задана ему обществом, социальной средой, в которой он формируется и воспитывается.
Эти отправные суждения помогут правильно решить вопрос о соотношении психологических и социальных корней религии. Религиозная вера непосредственно есть психологический феномен, достояние субъективного мира личности. Поэтому, исследуя формирование веры, нельзя игнорировать те психические состояния, которые благоприятствуют ее возникновению, создают определенные субъективные предпосылки для этого. Однако, анализируя подобные психические состояния, следует иметь в виду, что они сами по себе не предопределяют формирования религиозности у индивида. Иначе говоря, само наличие психических состояний и настроений, благоприятствующих возникновению религиозной веры (например, состояний психической подавленности, горя, переживаний одиночества, неудовлетворенности собой и т. п.), не влечет с необходимостью обращения человека к религии. В реализации этих предпосылок решающую роль играют социальные факторы: наличие или отсутствие определенных мировоззренческих позиций, непосредственное социальное окружение человека, условия его семейного воспитания и т. п.
Следовательно, психические состояния и настроения, способствующие формированию религиозности, т. е. психологические корни религии, следует рассматривать лишь как условия, предпосылки, которые реализуются только благодаря воздействию определенных социальных факторов. Религиозная вера представляет собой феномен субъективного мира человека, его психики, его сознания. Но далее неизбежно встает вопрос: откуда берутся у людей религиозные верования и представления? Каковы причины, обуславливающие появление этих верований?
На эти вопросы различные ответы давали как защитники религии, так и ее противники.
Так, русские православные богословы и близкие к православию философы отвечали на этот вопрос однозначно: всякая душа — «христианка», ибо ей присуще изначальное тяготение к своему творцу, т. е. к богу, абсолюту. Православный философ В. Зеньковский писал: «Знание бога» не есть вообще «творчество души», а есть первичное данное и неустранимое ее достояние,— оно-то и стоит позади феноменологии веры, оно, очевидно, связано с самой природой души...» Зеньковскому вторит другой религиозный философ — С.Л. Франк: «Подлинную и первичную реальность мы видим не извне, мы ощущаем и переживаем ее внутри нас самих, в бытии нашего Я, а поскольку мы сознаем наше Я ограниченным, мы вместе с тем сознаем, что оно своими корнями укреплено в некой абсолютной непреходящей и всеобъемлющей реальности».
Несмотря на всю «ученую» терминологию, основной смысл этих рассуждений проступает достаточно ясно: идея бога изначально присуща человеческому сознанию, которое непосредственно «ощущает и переживает» присутствие божества.
Нет необходимости подробно доказывать, что подобное объяснение феномена религиозной веры полностью несостоятельно с научной точки зрения. Оно противоречит реальным фактам, ибо заранее предполагает всеобщий и обязательный для всех людей характер религиозной веры. А как тогда быть с миллионами вольнодумцев и атеистов?
Образовывается «порочный круг»: вера в бога выводится из существования бога, а само существование бога доказывается особым характером религиозной веры.
Как показывает история философии и общественной мысли, наиболее содержательные и плодотворные попытки объяснения религиозной веры исходили от мыслителей, которые критически относились к религии и стремились объяснить феномен веры естественными, земными причинами, не прибегая к «помощи» сверхъестественного.
Уже мыслители древности обратили внимание на связь между религиозной верой человека и его психическими состояниями и переживаниями. Тезис «страх создал богов» был популярен в среде античных материалистов, от Демокрита до Лукреция. Эта идея была углублена и развита многими мыслителями Нового времени. Например, Б.Спиноза писал: «...так как люди часто попадают в столь затруднительное положение, что не могут составить себе никакого плана, и так как они из-за сомнительных благ фортуны, безмерно желаемых ими, большею частью находятся в жалком колебании между надеждою и страхом, то поэтому в большинстве случаев они чрезвычайно склонны верить чему угодно... Итак, страх есть причина, благодаря которой суеверие возникает, сохраняется и поддерживается».
В этих суждениях Спинозы обращают на себя внимание два момента. Во-первых, он связывает определенные психологические состояния людей с их реальными условиями жизни, подчеркивая, что люди «склонны верить чему угодно», когда они находятся в «затруднительном положении» и не могут принять какого-либо решения. Во-вторых, Спиноза не сводит эмоциональное состояние, рождающее «суеверия», к страху, а определяет его как «колебания между надеждой и страхом».
Говоря о мыслителях, которые исследовали реальные условия, предпосылки и причины религиозной веры, нельзя не упомянуть о Людвиге Фейербахе, который в своих «Лекциях о сущности религии» пытался углубить концепцию страха как источника религии. Он выдвинул тезис, согласно которому основой религии является чувство зависимости.
Фейербах не абсолютизировал роль отрицательных переживаний в формировании религиозных верований. Боги, как он считал, представляют собой не только воплощение качеств, вызывающих страх, они олицетворяют и положительные свойства людей и поэтому вызывают в них чувства восхищения, радости, благодарности. «Я существенно отличаюсь от прежних атеистов... именно тем,— писал Фейербах,— что я беру для объяснения религии не только отрицательные, но и положительные мотивы, не только невежество и страх, но и чувства, противоположные страху, — положительные чувства радости, благодарности, любви и почитания, что я утверждаю, что обожествляют как страх, так и любовь, радость, почитание». Заметим, что у Фейербаха нет здесь четкого различения чувств, вызывающих религиозную веру. Однако необходимо отдать должное стремлению немецкого философа выйти за узкие рамки страха при объяснении психологических истоков религии.
Философ подчеркивает роль человеческих желаний и стремлений в формировании религиозных образов и мифов. По Фейербаху, «Желание есть потребность, чтобы что-нибудь было, чего нет; сила воображения, вера представляет это человеку как существующее».
Именно эти неудовлетворенные желания лежат, по мнению Фейербаха, в основе веры в чудеса, которая составляет важный элемент большинства религий.
Таким образом, можно с полным правом утверждать, что Л. Фейербах сделал значительный вклад в раскрытие гносеологических и психологических корней религии.
Приступая к изложению проблемы психологических корней религии, необходимо, прежде всего, уточнить содержание анализируемого понятия. Речь идет о решении двух задач: выяснении, во-первых, соотношения психологических и гносеологических корней религии и, во-вторых, соотношения психологических и социальных ее корней.
В содержание понятия «гносеологические корни религии», как правило, включают все аспекты функционирования человеческой психики, которые создают благоприятные возможности для формирования религиозных верований. В такой трактовке гносеологические корни религии фактически включают в себя психологические. Возможен и иной подход, если исходить из точного значения термина «гносеологический». Гносеологический подход — это подход с точки зрения теории познания. Следовательно, гносеологические корни религии — это те условия, предпосылки и возможности формирования религиозных верований, которые связаны с функционированием познавательных процессов: ощущений, восприятий, представлений, мышления. Реально в психике индивида эмоциональные процессы никогда не существуют в отрыве от познавательных (когнитивных) и волевых. Они в значительной мере создают общий «тонус» психической жизни личности, общую окраску ее умственной и предметной деятельности. Этот общий эмоционально-психологический «фон» личности оказывает влияние и на ее мировоззренческие установки, именно он в определенных случаях создает благоприятные возможности для приобщения индивида к религиозным верованиям, бытующим в окружающей его социальной среде.
Также на формирование религиозности влияет понятие психического настроя личности, выдвинутое Б.Д. Парыгиным. Парыгин определяет психический настрой личности как «интегральное структурное образование, которое характеризует тональность и степень предметной направленности психического состояния человека в каждый данный конкретный отрезок времени».
Для понимания «настроя», способствующего возникновению религиозности, важно также различать ситуативный настрой, который представляет собой весьма подвижное и текучее образование, и константный, характерной особенностью которого является его связь с общей жизненной позицией личности, с системой ее взглядов и убеждений. Константный настрой обычно связан с определенным социальным типом личности.
Б.Д. Парыгин выделяет основные социальные факторы, определяющие устойчивость или неустойчивость константных настроений личности. К числу факторов устойчивости настроений он причисляет сложившееся мировоззрение, цельность убеждений, критичность, уравновешенность. Все эти факторы, несомненно, оказывают существенное влияние на личность в момент ее мировоззренческого и морального кризиса.
Таким образом, для характеристики психологических корней религии важно учитывать не просто отдельные эмоциональные процессы, свойственные данному индивиду. Главное здесь состоит в выявлении общих психических состояний личности, которые накладывают отпечаток на протекание всех ее психических процессов, на ее поведение в обществе, на выбор ею той или иной системы ценностных ориентации. Устойчивые константные психические состояния, если в них преобладают отрицательные настроения — пассивность, апатия, нерешительность,— и составляют социально-психологический фон, благоприятствующий приобщению к религии, формированию религиозной веры.
Вторая важнейшая методологическая проблема — это проблема соотношения психологических и социальных корней религии.
В решении этой проблемы можно выделить три основных подхода:
1. Религиозная вера индивида якобы имманентно присуща его сознанию («душе»), так как источником сознания («души») является бог. Это религиозно-идеалистическое решение проблемы.
2. Индивидуальная религиозность определяется внутренней психологической (или биологической) потребностью отдельного индивида в вере. Такой подход характерен для многих концепций в буржуазной психологии, в том числе и для психоанализа.
3. Научное, материалистическое решение проблемы: сама по себе психика индивида религиозную веру не рождает, но под воздействием условий жизни создаются определенные психические состояния, которые благоприятствуют усвоению индивидом религиозных верований из окружающей среды.
Остановимся кратко на характеристике первых двух концепций. Как уже говорилось, выведение религиозной веры из божественного источника свойственно не только богословам и церковным проповедникам, но и представителям буржуазного религиоведения. Например, по мнению немецкого философа и религиоведа Рудольфа Отто (1869—1937), в основе индивидуальной религиозности лежит встреча человека со «святым», т. е. с богом, встреча, которая происходит в глубинах психики, носит иррациональный характер и вызывает соответствующие религиозные переживания.
Согласно взглядам немецкого философа Макса Шелера (1874—1928), психология религии должна постулировать реальность «религиозных объектов» (т. е. сверхъестественного, бога), прежде чем она предпримет попытки исследовать их воздействие на человеческую психику. И отсюда Шелер делает вывод, вполне естественный, исходя из его посылок : все те, кто не верят в реальность сверхъестественного, не имеют права исследовать психологический феномен религиозной веры'(стр57), то есть психологией религии могут заниматься только верующие.
Что касается второй концепции, постулирующей субъективную биологическую либо психологическую потребность индивида в религиозной вере, то ее варианты весьма многочисленны. Для представителей психоанализа, например, характерны попытки рассматривать в качестве основного источника религиозной веры биологические инстинкты и побуждения человека, которые приходят в конфликт с социальными нормами и, будучи подавлены, сублимируются в религиозных иллюзиях. Главный корень религии, по Фрейду, заключается в бессознательных влечениях и желаниях, которые присущи человеку от рождения и носят инстинктивный характер. Это дает основания считать его концепцию натуралистической, биологизаторской.
Элементы биологизаторства характерны и для Эриха Фромма (1900—1980), самого видного представителя так называемого социофрейдизма. С точки зрения Фромма, необходимость религии (которую он понимает как общую систему жизненной ориентации и почитания каких-либо объектов) коренится в «факте дихотомии человеческого существования»: с одной стороны, человек есть часть природы, а с другой— разум возвышает его над природой и в то же время лишает естественной целостности и единства. Человек вечно неудовлетворен собой и окружающим. Он стремится решить загадки своего существования, но экзистенциальные противоречия его бытия возобновляются вновь и вновь. Именно эти противоречия, прежде всего, противоречие между разумом человека и его телесным бытием как природного существа, и лежат в основе существования религии.
Последователь Фрейда Н. Браун, пытавшийся на основе психоаналитических идей о врожденных инстинктах объяснить ход человеческой истории, писал о близости учения Фрейда о «неврозе человечества» и учения христианства о первородном грехе. Он заявлял даже, что история неврозов человечества есть в значительной мере история религии. Подобные и близкие к ним позиции типичны для многих теологов и религиоведов, пытающихся использовать «реинтерпретированный» психоанализ как для обоснования необходимости религии, так и для практических целей религиозной психотерапии. Вольнодумец и рационалист Фрейд стал изображаться ими в качестве «апостола психоаналитического евангелия».
Среди буржуазных психологов, исследующих религию, широко распространены попытки интерпретировать потребность индивида в религии как его внутреннюю психологическую потребность. Американский психолог У. Кларк, признавая многообразие психологических истоков религии, склоняется к мнению, что главным ее источником являются поиски смысла жизни. Конечно, вопрос о смысле жизни может решаться индивидом с религиозных позиций, но значит ли это, что поиски смысла жизни всегда ведут к религии?
Американский психолог П. Джонсон связывает существование религии с потребностью человека в «сохранении ценностей». Религия, полагает Джонсон, вырастает из желания человека сохранить в мире то, что наполнено для него ценностным содержанием, что удовлетворяет его основные потребности. Бог становится для человека гарантом его личных и общественных ценностей1.(стр60) Нет сомнения, что образ или идея бога в сознании верующего действительно выполняют роль основного творца и «хранителя» ценностей. Однако остается недоказанным тезис, согласно которому религию рождает всеобщая потребность людей в сохранении ценностей. Ведь система ценностей и ценностных ориентации людей исторически меняется. И далеко не всегда она связана с религией, с идеей бога.
Американский социальный психолог Г. Оллпорт попытался создать «многофакторную» теорию психологических корней религии. Он заявляет, что «в процессе развития религия индивида преломлялась через:
- его физиологические потребности,
- его темперамент и умственные способности,
- его психогенные интересы и ценности,
- его поиски рационального объяснения мира,
- его реакцию на окружающую культуру» 2. (стр60)
Нельзя отрицать, что многие перечисленные Оллпортом факторы действительно играют определенную роль в процессе формирования религиозности индивида. Однако, во-первых, у Оллпорта физиологические и биогенные факторы (темперамент) ставятся в один ряд с социальными. А во-вторых, Оллпорт в данной схеме не выходит за рамки абстрактного антропологизма, поскольку основой формирования религиозности у него выступает индивид, а социальные воздействия лишь придают индивидуальной религиозности общепринятые в данном обществе формы.
Потребность в религии, как и многие иные духовные («высшие») потребности человека, не является ни потребностью его организма, ни всеобщей характеристикой его абстрактно понимаемой человеческой природы или психики. Она социальна по своему происхождению и сущности. Говоря более конкретно, потребность в религии есть потребность определенных социальных систем в иллюзорном восполнении действительности, в основе которой — практическое бессилие людей, их неспособность подчинить своему контролю объективные условия своей жизни.
Это не значит, что данная потребность может реализоваться вне отдельных индивидов. Ведь общество не есть некая целостность, существующая независимо от отдельных личностей. Общество образуют люди в их реальных отношениях и связях. Поэтому потребность в религии находит свое конкретно-историческое воплощение и на индивидуально-психологическом уровне. Для того или иного человека, живущего в условиях, когда религия есть необходимый элемент социальной жизни, потребность в религиозных иллюзиях представляется его внутренней психологической потребностью. В действительности же она задана ему обществом, социальной средой, в которой он формируется и воспитывается.
Эти отправные суждения помогут правильно решить вопрос о соотношении психологических и социальных корней религии. Религиозная вера непосредственно есть психологический феномен, достояние субъективного мира личности. Поэтому, исследуя формирование веры, нельзя игнорировать те психические состояния, которые благоприятствуют ее возникновению, создают определенные субъективные предпосылки для этого. Однако, анализируя подобные психические состояния, следует иметь в виду, что они сами по себе не предопределяют формирования религиозности у индивида. Иначе говоря, само наличие психических состояний и настроений, благоприятствующих возникновению религиозной веры (например, состояний психической подавленности, горя, переживаний одиночества, неудовлетворенности собой и т. п.), не влечет с необходимостью обращения человека к религии. В реализации этих предпосылок решающую роль играют социальные факторы: наличие или отсутствие определенных мировоззренческих позиций, непосредственное социальное окружение человека, условия его семейного воспитания и т. п.
Воздействие социальных факторов в процессе формирования религиозной веры индивида проявляется на двух уровнях. Прежде всего, социально детерминированы сами психические состояния индивида, благоприятствующие его обращению к религии. Любой устойчивый отрицательный психический настрой (страх, подавленность, апатия и т.п.) есть результат определенных условий жизни данной личности, он не случаен и не выводим из общих, антропологических характеристик человека. Но, как уже говорилось, социальные факторы играют и здесь решающую роль, определяя направление, в котором реализуются уже сформировавшиеся психические состояния личности. Следовательно, само формирование религиозной веры представляет собой сложный процесс диалектического взаимодействия психического и социального.
Анализ сложной диалектики психического и социального в процессе формирования религиозной веры позволяет наметить два аспекта, два направления исследования психологических корней религии. Одно направление может быть названо историческим, или филогенетическим. Его задачей является изучение эволюции психологических корней религии в ходе исторического развития человечества. Неверно было бы считать, что психологические корни религии не претерпевали исторических изменений. Напротив, можно с уверенностью предположить, что исторически менялись и содержание психологических корней религии, и место определенных психических состояний в индивидуальном сознании, и широта их распространения в обществе, и их устойчивость. Все эти проблемы требуют своего исследования с материалистических позиций. Второе направление исследования может быть названо индивидуально-психологическим, или онтогенетическим. Речь идет о психологических особенностях развития ребенка, а затем и взрослого человека, которые имеют важное значение для объяснения процесса формирования религиозной веры.
Первая проблема, которая встает перед исследователем исторической эволюции психологических корней религии, — это проблема психологических предпосылок и корней религии в первобытном обществе. Специфические условия жизни первобытного человека сформировали некоторые особенности его психики, которые непосредственно связаны с возникновением и воспроизводством так называемых ранних форм религии — магии, фетишизма, тотемизма. К настоящему времени этнографы накопили значительный материал, проливающий свет на вопрос о социально-психологических предпосылках формирования магических верований и магической практики.
Известный английский этнограф Б. Малиновский (1884—1942) близко подошел к правильному пониманию социально-психологических корней магии. Он писал: «...магия снабжает первобытного человека рядом готовых ритуальных действий и верований, содержащих в себе определенные умственные и практические приемы, которые призваны преодолеть опасные пробелы, возникающие в ходе достижения важных целей, либо критические ситуации. Она позволяет человеку с уверенностью добиваться важных целей, сохранять его равновесие и его психическую целостность в приступах гнева, в муках ненависти, неразделенной любви, отчаяния или страха. Функция магии состоит в том, чтобы ритуализировать оптимизм человека, утвердить его веру в победу надежды над страхом». Малиновский связывает магию с особыми ситуациями в жизни первобытных людей, когда те не были уверены в достижении поставленных целей, ибо в их жизнь вмешивались силы, людям неподвластные. Он характеризует психологические корни первобытной магии, связывая ее с господством чего-то непредвиденного, с эмоциональными колебаниями между надеждой и страхом.
Аналогичный материал находим в работах русского этнографа Л.Я. Штернберга (1861 —1927). Перед первобытным человеком, писал он, «в борьбе за существование встает «его величество случай», то, что мы называем удачей, счастьем и т. д., явление для него совершенно непонятное, таинственное... Вот тут-то и начинается область религии».
Малиновский и Штернберг не останавливаются на констатации связи между определенными психическими состояниями первобытного человека (страх, колебания между надеждой и страхом) и первобытной религией, в частности магией, а пытаются выявить реальные социальные источники указанных психических состояний, усматривая их в практической слабости первобытного человека, его неуверенности в результатах своих действий.
Эта неуверенность порождает и такую форму магических верований, как гадание, бросание жребия, предсказание судьбы. Перед лицом огромного числа внешних объективных и непредвиденных факторов первобытный человек как бы снимает с себя ответственность за принимаемое решение, перекладывая ее на магические силы предсказателя или случайно выпавшего жребия. С помощью него, по Л.С. Выготскому, человек пытается практически овладеть своим поведением, искусственно вводя в ситуацию особый созданный им стимул (жребий). С точки зрения нашей темы особый интерес представляет характеристика С.А. Токаревым социально-психологических корней вредоносной магии. Он убедительно доказал, что социальной основой вредоносной магии в первобытном обществе является межплеменная вражда. Первобытный коллективизм ограничивается рамками данного племени. Иноплеменники рассматриваются как потенциальные враги, которые могут убить, причинить вред, «околдовать».
Итак, с одной стороны, несомненно, что психологическим корнем религии является страх перед действием непонятных для человека и непредсказуемых им факторов, включая силы природы и потенциально враждебные действия иноплеменников, с другой стороны, психологические корни первобытной религии были бы не раскрыты полностью, если бы мы игнорировали такие психические состояния людей той эпохи, как страстная надежда на удачу (в охоте, в стычке с врагами и т. п.) и связанное с ней стремление выдать желаемое за действительность.
Исторический анализ психологических корней религии предполагает выяснение вопроса о том, насколько указанные психические состояния (страх, колебания между страхом и надеждой, стремление выдать желаемое, за действительность) сохранялись и воспроизводились в различных системах общественных отношений, сменявших друг друга в процессе исторического развития. По-видимому, в сфере отношений людей к природе развитие производства и науки понемногу ослабляло и сужало социальные источники данных психических состояний. Отсюда и постепенное падение влияния магии на сознание и поведение людей, процесс, который Макс Вебер назвал «расколдованием мира» .
Одной из психологических предпосылок религии в первобытном обществе было стремление к оживотворению, одухотворению, олицетворению мира.
И.А. Крывелев полагает, что «стремление к олицетворению присуще человеческому сознанию в той или иной мере на всех ступенях развития»2. Конечно, какие-то элементы олицетворения мы находим в психике современного ребенка. Однако в отношении взрослых вряд ли можно сейчас говорить о тенденции к олицетворению действительности. Думается, что данная тенденция специфична в основном для первобытного человека и объясняется, прежде всего, тем, что он в силу ограниченности своей практики был не способен выделить себя из мира природы, сознательно противопоставить себя как субъекта познания и действия окружающим его предметам и явлениям. Не будучи в состоянии провести четкой разграничительной линии между собой и природой, человек той эпохи пытался осмыслить явления природы по аналогии с собой как живые, сознательные существа, а их изменения и взаимодействия объяснял сознательными актами поведения.
Психологи на эмпирическом уровне подтверждают вывод об историческом изменении психики людей в зависимости от условий их жизни.
Как отмечает А.Р. Лурия, «в конкретных психологических исследованиях накапливалось все больше фактов, показывающих, что строение сознания изменяется с историей и что... по мере перехода от одной общественно-исторической формации (или уклада) к другой меняется не только содержание сознания, но и его строение. Иначе говоря, факты все более отчетливо начинали указывать на историческую природу психических процессов человека».
Общий вывод об историческом характере содержания и строения человеческой психики, об определяющей роли объективных условий жизни и деятельности людей в процессе изменения их психических функций является той методологической основой, которая должна быть путеводной нитью для будущих исследователей исторической эволюции психологических корней религии.
Несмотря на гигантское развитие науки и техники в современных странах наблюдается «всплеск» так называемой нетрадиционной религиозности, что определяется условиями жизни.
Интенсификация трудовой деятельности, нервные перегрузки, связанные с урбанизацией, резкое обострение экологической ситуации, постоянная неуверенность в завтрашнем дне, как следствие безработицы и разорения мелких собственников, наконец, возрастающая угроза термоядерной катастрофы — вот те главные социальные факторы, которые вызывают настроения безысходности, отчаяния и страха. Эти настроения и психические состояния толкают многих из них в различного рода секты, к «пророкам», «гуру», которые обещают духовное исцеление, заявляют, что путь к спасению — не в изменении общества, а в изменении сознания человека.
Представители так называемого реформированного психоанализа с помощью специфических категорий пытаются доказать, что состояния внутреннего конфликта и неудовлетворенности — извечные состояния любого человека. Так, например, А. Адлер пишет о «чувстве неполноценности», якобы присущем каждому человеку. К. Хорни определяет основное состояние человека как «беспокойство». Г. Салливен также считает «беспокойство» исходным состоянием любого индивида. Подобные же идеи, но в ином теоретическом обрамлении находим и у представителей экзистенциализма. У них такие характеристики человеческой психики, как «страх», «отчаяние», «чувство вины», становятся основными, определяющими человеческое существование антропологическими категориями. Не случайно некоторые протестантские теологи с готовностью использовали философские построения экзистенциализма для обоснования необходимости религиозной веры. Так, П. Тиллих (1886-1965) считал, что «страх» - коренное «экзистенциальное» (т. е. антропологическое, всеобщее) состояние человека. Преодолеть этот экзистенциальный страх человек, по Тиллиху, может лишь с помощью религиозной веры. Только она способна, вопреки экзистенциальным конфликтам, сформировать «мужество быть». Философия экзистенциализма является, с точки зрения Тиллиха, неизбежной предпосылкой и указанием пути к христианской вере. Не случайно его взгляды характеризуют обычно как «экзистенциальную теологию».
На этом примере видно, как буржуазные идеологи, абсолютизируя некоторые психические состояния, присущие людям, превращая эти состояния во всеобщие (антропологические) характеристики человека, утверждают в массовом сознании мысль о религиозной вере как необходимом и единственном пути спасения.
Индивидуально-психологический анализ психологических корней религии предполагает, прежде всего, изучение ряда психических особенностей человека, которые оказывают влияние на формирование религиозной веры.
Психолог К.К. Платонов относит к психологическим корням религии противоречие в психике человека между осознанным и неосознанным, сознанием и бессознательным. Исходя из известного высказывания Л. Фейербаха, согласно которому «тайна религии есть, в конце концов, лишь тайна сочетания сознания с бессознательным, воли с непроизвольным в одном и том же существе», К.К. Платонов полагает, что неспособность понять и объяснить неосознанные и непроизвольные проявления человеческой психики толкает людей в сторону религиозной мистификации этих явлений.
Проблема психологических корней религии не может быть решена и без учета тех кризисных и критических состояний, которые испытывает человек под воздействием социальной среды и которые в психологической литературе обозначаются различными терминами (стресс, фрустрация, конфликт, кризис). Ф.Е. Василюк в книге «Психология переживаний» указывает на один из возможных вариантов «защиты» от критических ситуаций: «Отрицание, искажение, сокрытие от себя реальности, бегство от нее, самообман» '. Это один из путей иллюзорного выхода из критических ситуаций, выхода, при котором достигается лишь психологическое уравновешивание личности, субъективное успокоение или утешение. Именно такой выход предлагает религия.
Выбор личностью того или иного выхода из критических ситуаций, как уже говорилось, детерминируется социальными факторами, в число которых входят мировоззренческие, идейные позиции самой личности и система ее взаимоотношений в коллективе, в социальной группе. Иллюзорный, религиозный выход из критической ситуации может быть избран индивидом и под влиянием воспитания, и в силу слабых связей его с окружающими людьми, когда психологические потребности в сочувствии и сопереживании не удовлетворяются или удовлетворяются носителями религиозной идеологии, использующими это в своих целях.
В богословской и философско-идеалистической литературе значительное внимание уделяется страху смерти, который рассматривается как один из важнейших источников религиозной веры.
Католический психолог-религиовед В. Херр подчеркивает, что «основной онтологический факт, который логически ведет к изучению психологии отношения человека к богу, есть реальность смерти». По его мнению, проблема жизни и смерти может рассматриваться как указание на непрочность человеческого существования и на последовательную и полную зависимость от силы, которая может обеспечить человеку жизнь после смерти.
Искусственно возбуждая и стимулируя страх смерти, защитники религии пытаются принизить роль разума, утвердить в сознании людей веру в бога и в бессмертие души как якобы единственный выход из «трагизма существования» человека.
Религиозная вера
В системе любой религии вера занимает центральное место. Вне веры в сверхъестественное невозможна сама религия, ее культовые и институциональные формы. Не случайно слово «верующий» отождествляется в нашем сознании с понятием «религиозный человек».
Анализ феномена веры может проводиться с различных теоретических позиций и вычленять разные стороны этого сложного явления. Выделяют три аспекта изучения веры:
1.Гносеологический аспект - исследует предмет веры, выясняя при этом, является ли он чем-то реальным, объективно существующим, либо иллюзорным, фантастическим ;
2.Социологический аспект главное внимание уделяет проблеме социальной детерминации веры, выявляя те общественные условия и обстоятельства, которые ее породили ;
3.Психологический аспект изучает специфику и сущность тех психологических процессов, которые участвуют в вере, рассматривая последнюю как специфическое психическое состояние личности.
С материалистической точки зрения все названные выше аспекты изучения веры находятся в тесном единстве, понять особенности различных типов веры можно лишь при учете всех трех аспектов. Однако эта многоаспектность феномена веры является одним из факторов, обусловивших многообразие подходов к ее объяснению и оценке.
В рамках психологии религии речь, естественно, пойдет прежде всего о социально-психологическом анализе веры, и при этом главное внимание будет уделено особенностям религиозной веры. Религиозная вера с точки зрения психологических ее особенностей есть лишь частный случай веры вообще, необходимо выяснить, какова социально-психологическая природа феномена веры вообще и чем нерелигиозная вера отличается от веры религиозной. Наконец, представляется уместным и полезным показать многообразие различных точек зрения на веру, обратившись к истории теологии, философии и психологии и выделив лишь некоторые, наиболее существенные тенденции, которые типичны не только для прошлого, но и в той или иной форме существуют и в настоящее время.
Говоря об основных тенденциях в объяснении веры, необходимо выделить, с одной стороны, теологическую традицию (речь пойдет только о христианской теологии), а с другой — взгляды различных философов и психологов. В первую очередь обратим внимание лишь на те моменты, которые характерны для ортодоксальной теологической традиции. Прежде всего, следует отметить, что христианские богословы рассматривают веру как «дар божий», как нечто, в конечном счете, исходящее от бога, а не от человека. Протестантский теолог Карл Барт (1886—1968) писал, что вера «представляет собой... милостивое обращение бога к человеку, свободное личное присутствие Иисуса Христа в действиях человека». И далее: «Человек — субъект веры. Не бог, но человек верит. Однако именно это бытие человека как субъекта в акте веры выступает как предикат субъекта бога...»
Основа веры, с точки зрения теологов,— это божественное откровение, данное, прежде всего, в «богодухновенной» книге — Библии. Так христианская церковь отмежевывается от субъективистских трактовок религиозной веры, сводящих ее к тем или иным состояниям человеческого сознания. Если основа религиозной веры— божественное откровение, переданное людям через Библию (а единственной хранительницей этого откровения объявляется церковь), то тем самым «ортодоксальная вера» отделяется от всякого рода «ересей».
Поскольку христианская вера якобы исходит, в конечном счете, от бога, то, с точки зрения богословов, она предполагает уверенность в могуществе и силе бога и одновременно сознание ничтожности и слабости человека.
Мартин Лютер утверждал, что христианская вера представляет собой непременное условие справедливости, благочестия и спасения человека, а отсутствие веры означает грех. Ссылаясь на евангельский текст, он объявлял всех неверующих «осужденными к погибели».
Таковы наиболее существенные особенности трактовки веры официальной христианской теологией. Следует учитывать, что характеристика веры христианскими теологами отнюдь не исчерпывается выделенными выше суждениями и оценками. В качестве примера приведем взгляды протестантского теолога Пауля Тиллиха, высказанные им в работе «Что такое вера». Тиллих определяет религиозную веру как «высший интерес» личности, который находится в центре ее духовной жизни и обнимает все структуры, включая как бессознательные элементы, так и сознание. В акте веры, уверяет Тиллих, преодолевается противоположность между субъектом и объектом, между имманентным и трансцендентным. Вера, по его мнению, реализует непосредственную связь между человеком и богом. При этом сам бог, в отличие от ортодоксальной традиции, рассматривается им не как трансцендентная сущность, а как «основа и источник» человеческого бытия.
Усилия многих теологов направлены также на то, чтобы избежать противопоставления религиозной веры знанию и разуму. Разными способами и путями доказывается, что религиозная вера якобы ничуть не противоречит современному знанию, науке, человеческому мышлению. Подобные идеи теологов принципиально несостоятельны, поскольку совместить веру в сверхъестественное с наукой и человеческим разумом невозможно. Такие попытки говорят лишь о том, что устои религиозной веры, в свое время казавшиеся незыблемыми, в современную эпоху оказываются не столь уж прочными.
В философии прошлых веков предпринимались многочисленные попытки раскрыть содержание понятия «вера», рассматривая его в широком, нерелигиозном контексте.
Английский философ Давид Юм (1711 — 1776) считал, что вера, с одной стороны ,необходима для того, чтобы отличить продукты воображения от реальных фактов, а с другой — она лежит в основе тех связей в нашем сознании, которые рассматриваются как каузальные (причинные), а в действительности формируются на базе привычной последовательности впечатлений.
С такой трактовкой веры, предложенной английским философом, нельзя согласиться. Основой причинных связей с точки зрения диалектического материализма является не вера в привычную последовательность впечатлений, а объективные связи между материальными явлениями, доказываемые человеческой практикой. Юм сделал веру необходимым компонентом всякого чувственного и рационального познания и тем самым растворил ее в познании, лишил ее социально-психологической специфики.
Вера, по Бертрану Расселу, выступает как субъективно-психологическая основа человеческих действий (и даже поведения животных). Такое понимание веры, как и концепция веры у Юма, лишает ее всякой определенности с точки зрения психологической и с точки зрения ее предмета, т. е. гносеологической.
В отличие от Юма, Иммануил Кант дает довольно четкую гносеологическую и психологическую характеристику веры. В своем основном труде — «Критика чистого разума» он рассматривает веру как особый способ признания истинности суждений. Согласно его взглядам, признание истинности суждения имеет три ступени: мнение, вера и знание. «Мнение есть сознательное признание чего-то истинным, недостаточное как с субъективной, так и с. объективной стороны. Если признание истинности суждения имеет достаточное основание с субъективной стороны и в то же время считается объективно недостаточным, то оно называется верой. Наконец, и субъективно и объективно достаточное признание истинности суждения есть знание». В этих рассуждениях Канта ценными являются попытки отделить веру от знания, подчеркнув при этом, что вера не имеет достаточного объективного основания. Интерес представляет и стремление Канта связать веру с «практическим разумом», с поведением человека, прежде всего с его моральным поведением. Кант отделял «моральную веру» от «церковной». «Основывающийся на Библии богослов,— писал Кант,— есть, собственно, знаток Священного писания для церковной веры, покоящейся на уставах, т. е. на законах, исходящих от воли другого. Рациональный же богослов есть знаток разума для религиозной веры, следовательно, для веры, покоящейся на внутренних законах, которые могут быть развиты из собственного разума каждого человека». Именно религиозную, а не церковную веру считал Кант необходимой из моральных соображений, поскольку она, по его мнению, обеспечивает соблюдение нравственного императива.
В идеалистической системе Г.В.Ф. Гегеля (1770—1831) вера рассматривается как одна из форм постижения «мирового духа».Он критикует точку зрения Ф.Г. Якоби (1743— 1819), который рассматривал веру как непосредственное знание, в том числе и как чувственное познание окружающего мира. «Из того, что критерием истины должно быть непосредственное знание,— писал Гегель,— следует... что всякое суеверие и идолопоклонство объявляется истиной...». Вере, понимаемой лишь как сфера чувства и непосредственного знания, Гегель противопоставляет веру, оплодотворенную диалектическим мышлением и ведущую, по его мнению, к познанию «мирового духа». Гегель определяет веру «как свидетельство духа об абсолютном духе, или уверенность в истине». Будучи последовательным рационалистом, Гегель и веру пытается рассматривать в контексте рационального познания. Признавая, что вера не может существовать без чувства, он в то же время отнюдь не сводил веру только к эмоциональному отношению, ибо «вера — это тоже знание, только в своеобразной форме».
В идеалистической философии XIX—XX вв. существовало влиятельное течение, в рамках которого веру трактовали с противоположных Гегелю позиций крайнего иррационализма. Так, например, общепризнанный предтеча современного экзистенциализма Серен Кьеркегор (1813—1855) резко выступает против рационализма Гегеля, против понимания истины как объективного содержания мышления. Для него «истина» лежит в сфере субъективной. «Это — истина для меня, идея, за которую я могу жить и умереть». Соответственно религиозная вера резко противопоставляется мышлению и познанию вообще.
В зарубежной психологии религии наблюдаются две противоположные тенденции. Теологически ориентированные психологи стремятся всячески отделить религиозную веру от нерелигиозной, подчеркнуть принципиальное различие между ними. Ирландский психолог Е. О'Догерти подробно обосновывает специфику религиозной веры, которая направлена на объекты сверхъестественные, находящиеся вне пространства и времени и недоступные для человеческого опыта. Религиозная вера есть свободный выбор личностью определенного взгляда на мир, определенного мировоззрения. Она представляет собой не результат познавательной деятельности человека, а ее предпосылку, ее исходный пункт, источником которого является «божественная благодать».
Представители противоположной тенденции пытаются вообще снять либо игнорировать отличие религиозной веры от нерелигиозной. Американский психолог Дж. Пратт писал, что «веру можно кратко определить как ментальную (умственную) установку, утверждающую реальность данного объекта»2.(с 106) Его коллега П. Джонсон рассматривает веру как всеобщее достояние всех людей, включая и атеистов. «Существует естественная тенденция верить,— пишет он.— Каждый человек — верующий. Не все верят в одно и то же, но каждый верит во что-нибудь».
Растворяя религиозную веру в «вере вообще», игнорируя принципиальные различия между религиозной и нерелигиозной верой, западные психологи тем самым объективно (независимо от их субъективных побуждений) стирают грань между научным и религиозным мировоззрением.
В «Философском энциклопедическом словаре» (М., 1983) термин «вера» трактуется только в контексте его религиозного содержания. Большинство философов считают, что вера присутствует не только в религии. Наряду с религиозной верой они исследуют и веру нерелигиозную.
Предмет веры обладает своей спецификой. Когда речь идет о нерелигиозной вере, то ее предметом будет либо утверждение (гипотеза, концепция и т. п.) не вполне доказанное, гипотетическое, либо явление или процесс, который относятся к будущему. Однако эта субъективная вера нуждается в дальнейшем в объективном подтверждении: человек должен своим поведением доказать справедливость этой веры. Ученый может сказать: «Я верю в истинность данной гипотезы», однако для того, чтобы истинность его гипотезы стала общепризнанной, необходимы научные, теоретические доказательства и факты, ее подтверждающие.
Гносеологические особенности нерелигиозной веры тесно связаны с ее психологической спецификой. Всякая вера представляет собой социально-психологическое явление, ибо она характеризуется как участвующими в ней психологическими процессами, так и особым. отношением субъекта веры к ее предмету, отношением, реализующимся не только в сознании, но и в поведении.
Важную роль в том личностном отношении, которое мы именуем верой, играют чувства человека. Поскольку предмет веры вызывает заинтересованное отношение человека, оно реализуется, прежде всего, в эмоциональной сфере, вызывая те или иные чувства и переживания. Диапазон этих переживаний может быть весьма различным как по содержанию, так и по интенсивности, однако вне эмоционального отношения вера невозможна. вера невозможна вне личностной оценки предмета веры. В этой связи некоторые авторы выделяют «аксиологический» аспект веры'.(с.115) Эта оценка чаще всего бывает позитивной. Человек верит в то, что соответствует его идеалам, принимаемой им системе ценностей, что приносит ему субъективное моральное удовлетворение. Вера предполагает активное личностное отношение к своему предмету, которое захватывает волевые процессы и проявляется в той или иной степени в поведении человека.
Все перечисленные особенности характерны для любой веры, как религиозной, так и нерелигиозной. Однако исследование психологического аспекта нерелигиозной веры обнаруживает черты и особенности, отделяющие ее от веры религиозной. Речь, прежде всего, идет о соотношении нерелигиозной веры с мышлением, знанием и наукой. Нерелигиозная вера, включенная в общий процесс человеческого познания и практики, опирается либо на эмпирические знания человека, когда речь идет о вере в обыденном, житейском смысле слова, либо на научные знания, научные гипотезы и т. п., либо на обобщенный опыт социального развития, когда речь идет о решении социальных проблем, затрагивающих будущее.
Вопрос о практической реализации веры представляет для социального психолога и социолога первостепенный интерес, поскольку он тесно связан с местом веры в общественном сознании и ее социальной ролью. Во многих общественных движениях прошлого вера, как религиозная, так и нерелигиозная, играла главную мотивирующую роль. Причем ее воздействие на развитие общества могло быть самым различным, как прогрессивным, так и реакционным.
Выявление особенностей религиозной веры следует начать с ее гносеологической характеристики. Как известно, главным признаком религиозного сознания является вера в сверхъестественное. Религиозный человек верит в исключительный, непохожий на все существующее облик сверхъестественных сил или существ. Эта его вера питается официальными догматами церкви. Так, с точки зрения православной церкви, «бог есть неведомая, недоступная, непостижимая, неизреченная тайна... Всякая попытка изложить эту тайну в обычных человеческих понятиях, измерить неизмеримую пучину божества безнадежна». Религиозный человек не применяет к сверхъестественному обычные критерии эмпирической достоверности. Если нерелигиозная вера отличается от знания, но не противостоит ему как нечто принципиально несовместимое, то религиозная вера по своей природе всегда несовместима со знанием. Фактически это признают и богословы, заявляя, что постичь божественную сущность можно лишь с помощью веры, а не знания. В христианском богословии, как православном, так и католическом, рациональные аргументы, доказывающие бытие бога, никогда не считались главным путем приближения к нему. «Никакое, даже самое безошибочное, доказательство истины не может заменить живого переживания, интуиции веры,— пишут православные богословы.— Вера не доказывает себя, а показывает»'.(с.123) «Вера сама по себе есть психологический акт, а не формула... Вера христианская, прежде всего, есть переживание. Аргументация веры есть нечто внешнее, от чего сама вера не зависит».
Из всего этого можно сделать вывод, что в религиозной вере разум человека играет третьестепенную, подчиненную роль. Церковь принимает его лишь как средство сформулировать догмат. Тезис: «Верю, потому что абсурдно» — не является для религиозного сознания случайным, а выражает некоторые его общие и характерные особенности.
Какие психические процессы играют доминирующую роль в религиозной вере? Прежде всего, воображение. Глубокая религиозная вера предполагает существование в сознании человека представлений о сверхъестественных существах (в христианстве, например, Иисуса Христа, богоматери, святых, ангелов и т. п.) и их ярких образов, способных вызвать к себе эмоциональное и заинтересованное отношение. Эти образы и представления носят иллюзорный характер, им не соответствуют реальные объекты. Но они возникают не на пустом месте. Почвой для их формирования в индивидуальном сознании являются, во-первых, религиозные мифы, где повествуется о «действиях» богов или иных сверхъестественных существ, и, во-вторых, культовые художественные изображения (например, иконы и фрески), в которых сверхъестественные образы воплощены в чувственно-наглядной форме.
На базе этого религиозно-художественного материала и формируются религиозные представления верующих. Таким образом, индивидуальное воображение отдельного верующего опирается на те образы и представления, которые пропагандируются той или иной религиозной организацией. Именно поэтому религиозные представления христианина будут отличаться от соответствующих представлений мусульманина или буддиста. Для церкви бесконтрольная деятельность воображения опасна, ибо может увести верующего в сторону от ортодоксального вероучения.
Для глубоко религиозного человека бог или иные сверхъестественные сущности нередко выступают как более важная реальность, чем окружающий мир. Бог для верующего — собеседник, утешитель, к которому можно обратиться в любую минуту жизни, он всегда доступен, всегда выслушает и утешит. К иллюзорному общению с богом человека нередко толкает дефицит общения с людьми, дефицит внимания и сочувствия к его нуждам и потребностям.
В заключение несколько слов о роли религиозной веры в жизни личности и общества. Основным методологическим ориентиром здесь служит известная формула К. Маркса о религии как «опиуме народа» (с.132) Подчеркивая иллюзорный характер предмета религиозной веры, указанное положение Маркса о религии выявляет важнейшую социальную функцию религиозной веры и религии в целом — функцию иллюзорного восполнения практического бессилия людей. На психологическом уровне эта функция реализуется через религиозное утешение, о котором речь пойдет дальше.
Социально – психологическая сущность религиозного утешения
Религиозное утешение может быть исследовано с разных позиций. Материалистический его анализ предполагает, в частности, выяснение тех социальных причин и условий, которые рождают потребность в нем. Для социологии религии важно изучение социальной роли религиозного утешения, тех функций, которые оно объективно выполняет в различных общественных системах.
Для выяснения проблемы реализации религиозного утешения в психике верующего следует определить специфику религиозных чувств, исследовать особенности их динамики в процессе богослужения и индивидуальной молитвы, выявить особенности религиозного катарсиса, которые определяют его специфическое воздействие на личность и на общество, а также выявить специфику религиозных чувств, их отличительные особенности.
Чувства в сфере религии играют важнейшую, первостепенную роль. С точки зрения психологического содержания чувства делятся на положительные (радость, любовь и т. п.) и отрицательные (гнев, страх и т. п.). Чувства относятся к сфере психики человека, но интенсивные чувства могут вызвать существенные изменения целого ряда жизненных, в том числе и физиологических, функций организма.
В религиоведческих работах, в том числе и в книгах ряда психологов, отчетливо проявилась тенденция к подчеркиванию роли религиозных чувств как основного источника религии. Так, датский философ и психолог Г. Геффдинг писал: «Чувство... составляет самую существенную особенность всех религий и всех религиозных точек зрения. По сравнению с ним все представления являются подчиненными и обусловленными».
Как уже отмечалось, религиозная вера включает не только эмоции людей, но и их представления, мифы, выступающие в качестве предмета веры. Именно эти представления, образы формируют специфическое ядро религиозной веры, определяющее направленность эмоциональных и волевых процессов. У. Джемс по этому поводу писал: «...если мы согласимся понимать термин «религиозное чувство» как собирательное имя для всех тех чувств, которые в разных случаях порождаются религиозными объектами, то мы признаем вероятность того, что этот термин не заключает в себе такого элемента, который имел бы с психологической точки зрения специфическую природу. Есть религиозная любовь, религиозный страх, религиозное чувство возвышенного, религиозная радость и т. д. Но религиозная любовь — это лишь общее всем людям чувство любви, обращенное на религиозный объект. Религиозный страх — это обычный трепет человеческого сердца, но связанный с идеей божественной кары. Религиозное чувство возвышенного— это то особое содрогание, какое мы испытываем в ночную пору в лесу или горном ущелье, только в данном случае оно порождается мыслью о присутствии сверхъестественного. Таким же образом можно рассмотреть все разнообразные чувствования, какие переживаются религиозными людьми». Характеризуя чувства своих прихожан, священник К. (Ровенская область) сказал: «Страха перед богом больше, чем любви... Верующий все время помнит, что если он не выполнит заповеди, то бог накажет его». О роли страха в системе религиозных чувств пишет православный богослов П. Флоренский : «Религия есть, прежде всего, страх божий, и кто хочет проникнуть в святилище религии, тот да научится страшиться».
Сказанное не означает, что религиозные чувства можно свести только к отрицательным переживаниям. Напротив, надо определенно заявить, что в системе религиозных эмоций важную роль играют и положительные чувства: любовь, восхищение, благоговение и т. п. Однако положительные чувства, будучи компонентом религиозной веры, приобретают специфическую направленность. Их предметом являются сверхъестественные, т.е. иллюзорные, нереальные, существа или явления (бог, дух, ангел и т. п.). Направленность религиозных чувств, как отрицательных, так и положительных, на иллюзорные, сверхъестественные предметы веры предопределяет их специфику в социально-психологическом плане, т. е. в плане их места в психике верующих, воздействуя на их сознание и поведение. Постараемся показать социально-психологическую специфику религиозных чувств, обратившись к чувству любви в системе переживаний верующего христианина. О любви твердят все христианские молитвы и богослужебные тексты, о любви как основном качестве христианина вещают в церквах и баптистских молитвенных домах, слово «любовь» склоняют во всех падежах христианские богословы, уверяющие, что христианство является самым гуманистическим в мире учением, так как в основе его — любовь. Христианская религия требует, прежде всего, любви к богу. «...Возлюби господа бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь»,— сказано в Евангелии от Матфея (22: 37—38). Что же касается любви к людям, то эта любовь, согласно канонам христианского вероучения, всегда должна быть подчинена любви к богу.
В этой связи становится понятно, что жестокость, свойственная христианским фанатикам в прошлом, а иногда и в настоящем, не является случайным отклонением от духа христианского вероучения. В нем всегда было заложено нечто, что позволяло, к примеру, инквизиции истреблять и преследовать «еретиков» во имя «спасения их душ», во имя любви к богу. Еще Л. Фейербах вскрыл псевдогуманистический характер христианской любви. «...Ведь даже любовь, как самое искреннее, внутреннее настроение,— писал он,— становится благодаря религиозности лишь мнимой, иллюзорной любовью, ибо религиозная любовь любит человека только ради бога, т. е. она лишь призрачно любит человека, а на самом деле любит только бога» .
Направленность религиозных чувств на сверхъестественные, иллюзорные, объекты, означает не только бессмысленную растрату человеческой энергии, физической и духовной, она лежит в основе психологического механизма религиозного утешения, который, в свою очередь, отвлекает религиозных людей от практического решения их жизненных проблем.
Проблема религиозного утешения имеет много граней и аспектов. Концентрируя в дальнейшем внимание на социально-психологических проблемах, необходимо упомянуть о важнейшей социальной функции религии, которая, в частности, реализуется через религиозное утешение. Речь идет об иллюзорно-компенсаторной функции, т. е. функции иллюзорного восполнения практического бессилия людей. Эта функция, которую К. Маркс метафорически обозначил как функцию «опиума», является специфической и всеобщей функцией религии.
В широком смысле утешением можно назвать всякое воздействие на человека, способствующее снятию отрицательных переживаний и преодолению душевных конфликтов. В основу утешения могут быть положены различные идеи и представления. Так, утешение может опираться на трезвый, объективный подход к тем или иным проблемам и противоречиям, что помогает найти реальные пути решения жизненных проблем, активизирует человека, внушает ему уверенность в своих силах. Но существует и утешение иного рода, идейной основой которого являются иллюзии, ложные представления о мире и человеке. Такое утешение переносит решение проблем в сферу фантастических представлений, обрекает человека на пассивное ожидание «милости божьей». Именно таковым и является религиозное утешение.
В чем основные особенности религиозного утешения? Во-первых, религия утешает, поскольку формирует верования, в которых содержатся идеи и представления, дающие ложное, иллюзорное решение реальных проблем и противоречий человеческой жизни. В монотеистических религиях, к примеру, подобную роль играет идея загробного воздаяния. И христианство, и ислам учат, что праведник, выполняющий все нормы и предписания религии в течение всей своей жизни, получит воздаяние после смерти: его ожидает райское блаженство. В христианском вероучении особенно ясно проявляется социально-классовая подоплека этой идеи: оно учит, что страдания в земной жизни необходимы и даже благотворны, поскольку они являются гарантией потустороннего спасения. В буддизме компенсирующую роль играет учение о карме — сверхъестественном законе, согласно которому перерождения живых существ зависят от их поведения в земной жизни, и учение о нирване как о некоем высшем состоянии, освобождающем человека от дальнейших перерождений, сопряженных со страданиями.
Во-вторых, религиозное утешение реализуется и на уровне функционально-психологическом. Религия утешает не только благодаря тому, что внедряет в сознание людей определенные идеи и представления, но и потому, что в своеобразной форме удовлетворяет некоторые объективные психологические потребности людей, формирует определенные психологические состояния или своеобразные «динамические стереотипы» психической жизни, которые в системе религиозного сознания приобретают специфическую направленность, отвлекая людей от окружающего их реального мира. К числу «динамических стереотипов», свойственных психике верующих, можно отнести так называемый религиозный катарсис, психологические процессы, лежащие в основе религиозной исповеди, а также религиозную медитацию.
Наша главная задача состоит в анализе тех функциональных психических систем, которые активно используются в сфере религиозного сознания и являются одним из важных средств религиозного утешения. Начнем с характеристики религиозного катарсиса.
В основе явления, именуемого катарсисом, лежит определенная закономерность смены эмоциональных состояний, определенная динамика чувств и переживаний. Понятие «катарсис» употреблял Аристотель, причем оно призвано было характеризовать динамику эстетических переживаний при восприятии греческой трагедии. Эстетический катарсис в широком смысле этого слова состоит в том, что в процессе художественного творчества или восприятия произведений искусства отрицательные переживания преодолеваются и вытесняются положительными. В ходе катарсиса противоречивые, порой тяжелые и мучительные переживания, по выражению Л.С. Выготского, как бы находят свой разряд, что «приводит к их короткому замыканию и уничтожению». В результате возникает эмоциональная разрядка, чувство освобождения, «очищения».
Динамический стереотип протекания эмоциональных процессов, отмеченный выше, свойствен любому катарсису. Если эстетический катарсис имеет своим содержанием эстетические переживания, то религиозный катарсис неразрывно связан с религиозными представлениями и верованиями.
Некоторые особенности динамики религиозных чувств в ходе богослужения и молитвы отмечались зарубежными психологами. Так, У. Джемс писал, что общей психологической особенностью всех религий является переход от «душевного страдания» к постепенному освобождению от него.
Закономерность развития религиозных чувств в процессе богослужения и молитвы обнаруживается наиболее четко, если попытаться вычленить их основные этапы, или фазы.
Первая фаза с точки зрения интенсивности эмоциональных процессов характеризуется постепенным нарастанием эмоционального напряжения. Этот факт может быть зафиксирован с помощью наблюдения за молящимися в культовом помещении. С точки зрения психологического содержания чувств данную фазу отличает преобладание в сознании молящихся отрицательных переживаний. Священник или проповедник призывает покаяться, осознать свои «грехи», и это внушение, подкрепляемое целой системой средств физического и психологического воздействия, нередко вызывает у молящихся приступы религиозного раскаяния, слезы, просьбы о взаимном прощении грехов и т. п.
Вторая фаза — момент кульминации и одновременно разрядки эмоционального возбуждения. У многих православных и католиков этот кульминационный момент внешне проявляется в слезах, а внутренне — в переходе от отрицательных переживаний к положительным, от страха и чувства греховности — к радости, «просветлению». В экстатических же сектах и культах кульминация принимает крайние, граничащие с патологией формы экстаза, полного отключения от окружающего, возникновения мистических видений, явлений непроизвольной речи («глоссолалия»).
Третья фаза — заключительная. Ее особенность состоит в том, что здесь преобладают спокойные положительные религиозные чувства. По словам многих верующих, в результате богослужения или молитвы наступает душевное просветление, духовное освобождение, делается «легко, радостно, светло».
Таким образом, динамика религиозных чувств состоит в том, что в процессе коллективного богослужения и индивидуальной молитвы происходит трансформация отрицательных переживаний в положительные, сопровождающаяся эмоциональной разрядкой, успокоением. Богослужение или молитва, рассматриваемые с точки зрения их психологических функций, представляют собой своеобразные способы и средства снятия отрицательных переживаний, накопившихся у людей. Верующие обращаются к богу в надежде, что он избавит от страданий, неприятностей, болезней, удовлетворит их мольбы и желания. И так как они верят в реальность бога и его всемогущество, то молитва приносит им психологическое облегчение и утешение. Таков социально-психологический механизм религиозного катарсиса.
Существенным для социально-психологического анализа религиозного катарсиса является вопрос о факторах, которые формируют и стимулируют его. К их числу относятся как физические факторы, непосредственно воздействующие на психику личности, так и многие искусственные «психотехнические» приемы, способствующие повышению внушаемости личности, ее эмоциональному заражению. Не менее важное значение для формирования интенсивных и глубоких религиозных верований имеет и такой фактор непосредственного воздействия на личность, как пост. Ослабляя человеческий организм, пост создает благоприятные условия для усвоения верующим религиозных идей, образов и представлений, для воздействия на него проповедника. Недоедание, недосыпание, искусственная изоляция от окружающего мира, своеобразный сенсорный голод (человек заключен в течение длительного времени в стенах своей кельи и имеет очень мало внешних впечатлений) — все это направлено к одной цели: сделать психику человека наиболее восприимчивой к воздействию церкви, проповедника или религиозной общины.
Большую роль в интенсификации религиозных чувств молящихся в ходе богослужения играют такие социально-психологические функциональные системы, как внушение, подражание, эмоциональное заражение. Внушение есть способ непосредственного психического воздействия на личность, при котором решающее значение имеет доверие к внушающему, его авторитет. В отличие от убеждения, где главное воздействие оказывают рациональные аргументы, внушение апеллирует прежде всего к эмоциональной стороне человеческой психики. Сочетаясь с убеждением, оно способствует формированию определенного миропонимания.
Для обеспечения максимального внушающего воздействия служители культа используют все выразительные средства речи — ритмику, интонацию, ударения, паузы.
Аналогичные функции выполняют в религиозной общине подражание и эмоциональное заражение. Все перечисленные приемы воздействия в условиях коллективного богослужения интенсифицируют религиозные переживания верующих, способствуют возникновению у них экстатических и мистических состояний.
Анализ религиозного катарсиса убеждает, что определенные психологические функциональные системы (динамические стереотипы) приобретают конкретную социальную направленность, соединяясь с теми или иными идеями и представлениями. Религиозное «наполнение» этих систем меняет принципиально их роль в жизни личности, группы и общества.
Этот вывод можно подкрепить и на основе анализа психологических состояний и процессов, возникающих у индивида в ходе религиозной исповеди.
Следует, прежде всего, отметить, что у людей, независимо от их отношения к религии, существует объективная психологическая потребность в исповеди, т. е. в откровенном рассказе о тяжелых и противоречивых переживаниях, зачастую интимных, о сложностях и превратностях индивидуальной судьбы, об ошибках и ложных шагах, которые они сделали в прошлом. Эта потребность неразрывно связана с потребностью в сочувствии, сопереживании, в утешении со стороны окружающих людей.
Следует заметить, что само высказывание «наболевшего» помогает человеку разобраться в проблемах, которые его мучают. Это объясняется механизмом вербализации мыслей и чувств: то, что первоначально было не вполне осознано или осознавалось смутно и неотчетливо, в ходе исповеди приобретает более ясные очертания, становится более осознанным. И уже это, как доказано многочисленными фактами, приносит человеку известное облегчение, утешение, помогает ему в дальнейшем принять верные решения.
У разных людей потребность в исповеди может мотивироваться по-разному, приобретать различное содержание. Для некоторых — это один из способов подвергнуть свою жизнь, свое прошлое суду совести, т. е. суду с нравственных позиций. У других на первый план выступают мировоззренческие поиски, стремление обрести смысл жизни. Есть и такие, у кого стремление к нравственному самоусовершенствованию органически сочетается с поисками твердых мировоззренческих ориентиров. Не менее разнообразны и формы, в которых реализуется психологическая потребность в исповеди. В художественной литературе давно подмечено, что часто у людей возникает на первый взгляд необъяснимое желание поделиться с незнакомыми, случайными попутчиками и т. п. Почему незнакомым или малоизвестным людям подчас доверяется больше, чем своим близким? Здесь действует несколько факторов. Немаловажно, что в этом случае анонимный слушатель не сможет в дальнейшем злоупотребить доверенными ему и не предназначенными для широкого обсуждения переживаниями. Следовательно, необходима «тайна исповеди», которая в данном случае обеспечивается анонимностью слушателя.
Бывший католический священник И. Рагаускас, порвавший с религией, пишет: «Надо признать, что исповедь — могучее средство воздействия и контроля в руках церкви. Индивидуальное, основанное на обоюдном доверии общение священника с прихожанином —- великое изобретение духовенства»2.(стр170) Включение тех или иных психологических стереотипов в систему религиозного вероучения и культа меняет их социальную направленность.
Так, включение исповеди в систему христианского вероучения и культа меняет, прежде всего, ее адресат. Хотя непосредственно исповедь принимает священник, однако он рассматривается лишь как посредник между богом и верующими. Исповедь требует, чтобы каждый христианин покаялся в своих грехах перед богом. Нравственные оценки поведения человека здесь подчиняются иерархии ценностей, сформулированных христианством. Согласно этой иерархии, высшей и абсолютной ценностью является бог, все остальные ценности рассматриваются как находящиеся на более низкой ступени. Соответственно самый тяжкий грех, который может совершить человек, согласно христианскому вероучению,— это грех богохульства, отрицания или забвения бога. Нравственные пороки личности объясняются не ее социальными качествами, а ее греховностью, т. е. забвением норм и предписаний бога, содержащихся в церковном вероучении.
В процессе религиозной исповеди происходит «снятие» отрицательных переживаний, накопившихся у исповедующегося. Этот психологический процесс окрашен целиком в религиозные тона: верующий убежден, что его исповедь и раскаяние через посредство церкви дойдут до бога, что прощение грехов также в конечном счете будет даровано богом. Церковь учла потребность людей в нравственном исправлении и совершенствовании, придав ей религиозное содержание: священник как представитель бога отпускает любые грехи, даже самые тяжкие, подчеркивая тем самым безграничное милосердие бога. Религиозная исповедь заняла важное место в системе средств и приемов, обеспечивающих религиозное утешение.
Остановимся еще на одной функциональной психологической системе, которая играет важную роль во многих религиях и культах как эффективное средство психологического утешения и преодоления отрицательных переживаний. Речь идет о медитации.
«Философский энциклопедический словарь» определяет медитацию (от лат. meditation — размышление) как психическую активность личности, целью которой является достижение состояния «углубленной сосредоточенности. В психологическом аспекте медитация предполагает устранение крайних эмоциональных проявлений и значительное понижение реактивности. Соматическое состояние медитирующего характеризуется при этом расслабленностью, а его умонастроение — приподнятостью и некоторой отрешенностью (от внешних объектов и отдельных внутренних переживаний)».
Как следует из этой характеристики, медитация сама по себе не обязательно связана с религией. Можно себе, например, представить ученого, который использует медитацию для полного сосредоточения на какой-либо научной проблеме. Медитация может быть включена и в систему психотерапевтической и даже педагогической деятельности.
Однако исторически сложилось так, что приемы и способы медитации были подробно разработаны в ряде религий, прежде всего восточных (в индуизме, буддизме и др.). Медитация, становясь важной формой культовых действий, и, будучи включена в систему религиозных верований, приобретает важные социально-психологические особенности. Если медитация представляет собой особое психическое состояние личности, которое способствует формированию углубленной сосредоточенности, то немаловажным является вопрос о том, на чем сосредоточен человек, какие идеи и образы находятся в центре его внимания, осознаются и переживаются им.
Цель медитации, если она включена в систему религиозных ритуалов, не сводится только к изменению психики субъекта, но предполагает и достижение мистического «слияния с богом» (в теистических религиях) или «просветления» (в восточных религиях).
В зарубежной литературе преобладает тенденция жестко связывать медитацию с религией, давать ей религиозное или даже мистическое объяснение. Например, известный популяризатор дзэн-буддизма в США Д. Т. Судзуки трактует медитацию как необходимый этап формирования у последователей дзэн-буддизма так называемого «просветления» («сатори» по-японски), которое означает, по его мнению, сверхрациональное, интуитивное постижение сущности мира и человека. Характеризуя «просветление», Судзуки выделяет следующие его особенности: оно иррационально, недоступно интеллектуальному анализу и даже невыразимо в словах; оно интуитивно, т. е. достигается путем внезапного «озарения», «просветляющего» сущность явлений; оно содержит в себе момент «утверждения», принятия существующего, момент, связанный с преодолением «дуализма» субъекта и объекта; знания на основе «сатори» являются абсолютными, никакие аргументы их поколебать не могут, через «сатори» человек проникает в тайну трансцендентного (Beyond); сознание дзэн-буддиста в результате «сатори» не имеет персональной, личной окраски, чем отличается от сознания христианского мистика; «просветление» включает «чувство экзальтации», связанное, по мнению Судзуки, с преодолением зависимости человека от окружающего мира, его ограниченности; наконец, «сатори» приходит внезапно, неожиданно для верующего '.(с.174) В этой характеристике слиты чисто религиозные и собственно психологические моменты.
Активно действующий в США пропагандист «тибетского буддизма» (т. е. ламаизма) Ч. Трунгпа различает две формы медитации в зависимости от религиозной традиции: первая форма, по его мнению, связана с учениями, которые призваны открыть природу всего существующего, вторая — направлена на поиски связи с существующим вне человека личным богом. Первая форма медитации характерна для индуизма и буддизма, вторая — для иудаизма, христианства и ислама. Уделяя основное внимание анализу первой формы медитации, Ч. Трунгпа пытается охарактеризовать и некоторые «психотехнические приемы», которые необходимы для погружения человека в состояние медитации. К их числу он относит, в частности, особую организацию дыхания, включающую концентрацию внимания на этом процессе, особую позу (сидение со скрещенными ног ми на полу или на ковре), свободное созерцание «потока сознания», т. е. мыслей и образов. Однако он не отделяет все эти приемы от главной цели медитации, которая, по его мнению, заключается в достижении такого состояния личности, при котором она осознает необходимость отказаться от каких-либо целей, желаний и стремлений.
Медитация, как и катарсис, представляет собой сложную функциональную психологическую систему, которая может возникать, формироваться и «работать» в различных сферах социальной деятельности. Этот вывод, в частности, доказывается тем, что в разных религиях медитация приобретает разную направленность и разное содержание.
Все это еще раз подтверждает правильность того вывода, который был сделан выше: психологические функциональные системы (катарсис, исповедь, медитация), обеспечивающие религиозное утешение, могут функционировать вне религиозного идейного содержания, их не следует отождествлять с религиозными верованиями и представлениями.
В западной психологии религии активно обсуждается проблема использования религии в психотерапевтических целях. Одним из активных пропагандистов этой идеи был американский протестантский священник и психолог А. Бойзен. С его точки зрения, психические расстройства и религия имеют один общий источник — кризисную ситуацию в жизни личности. Но религия представляет собой, по мнению Бойзена, «конструктивный», благотворный для личности выход из этой ситуации, а психоз — разрушительный, негативный. Отсюда его вывод о значении религии как важнейшего средства лечения психических больных. Другой американский психолог, В. Оутс, заявляет, что «тщательное исследование роли религии в предотвращении и лечении душевных заболеваний показывает важность профилактической и терапевтической роли священника в жизни его прихожан». Ему вторит С. Хилтнер, который считает, что достижения психологии религии должны быть поставлены на службу религиозному обучению и воспитанию и широко использоваться священниками в их практической деятельности.
В ряде стран уже давно оформилась особая ветвь психологии религии — так называемая «пастырская психология» (pastoral рsychologу). Пастырская психология занимается изучением путей и способов наиболее эффективного воздействия священников на сознание верующих.
Весьма модными являются также «клинические исследования» психотерапевтического эффекта воздействия религии на больных неврозами. В журналах и по телевидению рекламируется целебное воздействие, которое якобы оказывает религия на подобных больных. Журнал «Пастырская психология» публикует многочисленные статьи, где отмечается благотворная роль религии в предупреждении и лечении неврозов и психических заболеваний.
Утешение, которое дает религия,— иллюзорное утешение, достигаемое путем временного отклонения от реальности. Религия утешает, но не облегчает условий жизни людей. «Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья»,— писал К. Маркс. Проблемы человека имеют психологические корни, которые невозможно устранить посредством религиозного утешения.
В религиоведческих работах, в том числе и в книгах ряда психологов, отчетливо проявилась тенденция к подчеркиванию роли религиозных чувств как основного источника религии. Так, датский философ и психолог Г. Геффдинг писал: «Чувство... составляет самую существенную особенность всех религий и всех религиозных точек зрения. По сравнению с ним все представления являются подчиненными и обусловленными».
Как уже отмечалось, религиозная вера включает не только эмоции людей, но и их представления, мифы, выступающие в качестве предмета веры. Именно эти представления, образы формируют специфическое ядро религиозной веры, определяющее направленность эмоциональных и волевых процессов. У. Джемс по этому поводу писал: «...если мы согласимся понимать термин «религиозное чувство» как собирательное имя для всех тех чувств, которые в разных случаях порождаются религиозными объектами, то мы признаем вероятность того, что этот термин не заключает в себе такого элемента, который имел бы с психологической точки зрения специфическую природу. Есть религиозная любовь, религиозный страх, религиозное чувство возвышенного, религиозная радость и т. д. Но религиозная любовь — это лишь общее всем людям чувство любви, обращенное на религиозный объект. Религиозный страх — это обычный трепет человеческого сердца, но связанный с идеей божественной кары. Религиозное чувство возвышенного— это то особое содрогание, какое мы испытываем в ночную пору в лесу или горном ущелье, только в данном случае оно порождается мыслью о присутствии сверхъестественного. Таким же образом можно рассмотреть все разнообразные чувствования, какие переживаются религиозными людьми». Характеризуя чувства своих прихожан, священник К. (Ровенская область) сказал: «Страха перед богом больше, чем любви... Верующий все время помнит, что если он не выполнит заповеди, то бог накажет его». О роли страха в системе религиозных чувств пишет православный богослов П. Флоренский : «Религия есть, прежде всего, страх божий, и кто хочет проникнуть в святилище религии, тот да научится страшиться».
Сказанное не означает, что религиозные чувства можно свести только к отрицательным переживаниям. Напротив, надо определенно заявить, что в системе религиозных эмоций важную роль играют и положительные чувства: любовь, восхищение, благоговение и т. п. Однако положительные чувства, будучи компонентом религиозной веры, приобретают специфическую направленность. Их предметом являются сверхъестественные, т.е. иллюзорные, нереальные, существа или явления (бог, дух, ангел и т. п.). Направленность религиозных чувств, как отрицательных, так и положительных, на иллюзорные, сверхъестественные предметы веры предопределяет их специфику в социально-психологическом плане, т. е. в плане их места в психике верующих, воздействуя на их сознание и поведение. Постараемся показать социально-психологическую специфику религиозных чувств, обратившись к чувству любви в системе переживаний верующего христианина. О любви твердят все христианские молитвы и богослужебные тексты, о любви как основном качестве христианина вещают в церквах и баптистских молитвенных домах, слово «любовь» склоняют во всех падежах христианские богословы, уверяющие, что христианство является самым гуманистическим в мире учением, так как в основе его — любовь. Христианская религия требует, прежде всего, любви к богу. «...Возлюби господа бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь»,— сказано в Евангелии от Матфея (22: 37—38). Что же касается любви к людям, то эта любовь, согласно канонам христианского вероучения, всегда должна быть подчинена любви к богу.
В этой связи становится понятно, что жестокость, свойственная христианским фанатикам в прошлом, а иногда и в настоящем, не является случайным отклонением от духа христианского вероучения. В нем всегда было заложено нечто, что позволяло, к примеру, инквизиции истреблять и преследовать «еретиков» во имя «спасения их душ», во имя любви к богу. Еще Л. Фейербах вскрыл псевдогуманистический характер христианской любви. «...Ведь даже любовь, как самое искреннее, внутреннее настроение,— писал он,— становится благодаря религиозности лишь мнимой, иллюзорной любовью, ибо религиозная любовь любит человека только ради бога, т. е. она лишь призрачно любит человека, а на самом деле любит только бога» .
Направленность религиозных чувств на сверхъестественные, иллюзорные, объекты, означает не только бессмысленную растрату человеческой энергии, физической и духовной, она лежит в основе психологического механизма религиозного утешения, который, в свою очередь, отвлекает религиозных людей от практического решения их жизненных проблем.
Проблема религиозного утешения имеет много граней и аспектов. Концентрируя в дальнейшем внимание на социально-психологических проблемах, необходимо упомянуть о важнейшей социальной функции религии, которая, в частности, реализуется через религиозное утешение. Речь идет об иллюзорно-компенсаторной функции, т. е. функции иллюзорного восполнения практического бессилия людей. Эта функция, которую К. Маркс метафорически обозначил как функцию «опиума», является специфической и всеобщей функцией религии.
В широком смысле утешением можно назвать всякое воздействие на человека, способствующее снятию отрицательных переживаний и преодолению душевных конфликтов. В основу утешения могут быть положены различные идеи и представления. Так, утешение может опираться на трезвый, объективный подход к тем или иным проблемам и противоречиям, что помогает найти реальные пути решения жизненных проблем, активизирует человека, внушает ему уверенность в своих силах. Но существует и утешение иного рода, идейной основой которого являются иллюзии, ложные представления о мире и человеке. Такое утешение переносит решение проблем в сферу фантастических представлений, обрекает человека на пассивное ожидание «милости божьей». Именно таковым и является религиозное утешение.
В чем основные особенности религиозного утешения? Во-первых, религия утешает, поскольку формирует верования, в которых содержатся идеи и представления, дающие ложное, иллюзорное решение реальных проблем и противоречий человеческой жизни. В монотеистических религиях, к примеру, подобную роль играет идея загробного воздаяния. И христианство, и ислам учат, что праведник, выполняющий все нормы и предписания религии в течение всей своей жизни, получит воздаяние после смерти: его ожидает райское блаженство. В христианском вероучении особенно ясно проявляется социально-классовая подоплека этой идеи: оно учит, что страдания в земной жизни необходимы и даже благотворны, поскольку они являются гарантией потустороннего спасения. В буддизме компенсирующую роль играет учение о карме — сверхъестественном законе, согласно которому перерождения живых существ зависят от их поведения в земной жизни, и учение о нирване как о некоем высшем состоянии, освобождающем человека от дальнейших перерождений, сопряженных со страданиями.
Во-вторых, религиозное утешение реализуется и на уровне функционально-психологическом. Религия утешает не только благодаря тому, что внедряет в сознание людей определенные идеи и представления, но и потому, что в своеобразной форме удовлетворяет некоторые объективные психологические потребности людей, формирует определенные психологические состояния или своеобразные «динамические стереотипы» психической жизни, которые в системе религиозного сознания приобретают специфическую направленность, отвлекая людей от окружающего их реального мира. К числу «динамических стереотипов», свойственных психике верующих, можно отнести так называемый религиозный катарсис, психологические процессы, лежащие в основе религиозной исповеди, а также религиозную медитацию.
Наша главная задача состоит в анализе тех функциональных психических систем, которые активно используются в сфере религиозного сознания и являются одним из важных средств религиозного утешения. Начнем с характеристики религиозного катарсиса.
В основе явления, именуемого катарсисом, лежит определенная закономерность смены эмоциональных состояний, определенная динамика чувств и переживаний. Понятие «катарсис» употреблял Аристотель, причем оно призвано было характеризовать динамику эстетических переживаний при восприятии греческой трагедии. Эстетический катарсис в широком смысле этого слова состоит в том, что в процессе художественного творчества или восприятия произведений искусства отрицательные переживания преодолеваются и вытесняются положительными. В ходе катарсиса противоречивые, порой тяжелые и мучительные переживания, по выражению Л.С. Выготского, как бы находят свой разряд, что «приводит к их короткому замыканию и уничтожению». В результате возникает эмоциональная разрядка, чувство освобождения, «очищения».
Динамический стереотип протекания эмоциональных процессов, отмеченный выше, свойствен любому катарсису. Если эстетический катарсис имеет своим содержанием эстетические переживания, то религиозный катарсис неразрывно связан с религиозными представлениями и верованиями.
Некоторые особенности динамики религиозных чувств в ходе богослужения и молитвы отмечались зарубежными психологами. Так, У. Джемс писал, что общей психологической особенностью всех религий является переход от «душевного страдания» к постепенному освобождению от него.
Закономерность развития религиозных чувств в процессе богослужения и молитвы обнаруживается наиболее четко, если попытаться вычленить их основные этапы, или фазы.
Первая фаза с точки зрения интенсивности эмоциональных процессов характеризуется постепенным нарастанием эмоционального напряжения. Этот факт может быть зафиксирован с помощью наблюдения за молящимися в культовом помещении. С точки зрения психологического содержания чувств данную фазу отличает преобладание в сознании молящихся отрицательных переживаний. Священник или проповедник призывает покаяться, осознать свои «грехи», и это внушение, подкрепляемое целой системой средств физического и психологического воздействия, нередко вызывает у молящихся приступы религиозного раскаяния, слезы, просьбы о взаимном прощении грехов и т. п.
Вторая фаза — момент кульминации и одновременно разрядки эмоционального возбуждения. У многих православных и католиков этот кульминационный момент внешне проявляется в слезах, а внутренне — в переходе от отрицательных переживаний к положительным, от страха и чувства греховности — к радости, «просветлению». В экстатических же сектах и культах кульминация принимает крайние, граничащие с патологией формы экстаза, полного отключения от окружающего, возникновения мистических видений, явлений непроизвольной речи («глоссолалия»).
Третья фаза — заключительная. Ее особенность состоит в том, что здесь преобладают спокойные положительные религиозные чувства. По словам многих верующих, в результате богослужения или молитвы наступает душевное просветление, духовное освобождение, делается «легко, радостно, светло».
Таким образом, динамика религиозных чувств состоит в том, что в процессе коллективного богослужения и индивидуальной молитвы происходит трансформация отрицательных переживаний в положительные, сопровождающаяся эмоциональной разрядкой, успокоением. Богослужение или молитва, рассматриваемые с точки зрения их психологических функций, представляют собой своеобразные способы и средства снятия отрицательных переживаний, накопившихся у людей. Верующие обращаются к богу в надежде, что он избавит от страданий, неприятностей, болезней, удовлетворит их мольбы и желания. И так как они верят в реальность бога и его всемогущество, то молитва приносит им психологическое облегчение и утешение. Таков социально-психологический механизм религиозного катарсиса.
Существенным для социально-психологического анализа религиозного катарсиса является вопрос о факторах, которые формируют и стимулируют его. К их числу относятся как физические факторы, непосредственно воздействующие на психику личности, так и многие искусственные «психотехнические» приемы, способствующие повышению внушаемости личности, ее эмоциональному заражению. Не менее важное значение для формирования интенсивных и глубоких религиозных верований имеет и такой фактор непосредственного воздействия на личность, как пост. Ослабляя человеческий организм, пост создает благоприятные условия для усвоения верующим религиозных идей, образов и представлений, для воздействия на него проповедника. Недоедание, недосыпание, искусственная изоляция от окружающего мира, своеобразный сенсорный голод (человек заключен в течение длительного времени в стенах своей кельи и имеет очень мало внешних впечатлений) — все это направлено к одной цели: сделать психику человека наиболее восприимчивой к воздействию церкви, проповедника или религиозной общины.
Большую роль в интенсификации религиозных чувств молящихся в ходе богослужения играют такие социально-психологические функциональные системы, как внушение, подражание, эмоциональное заражение. Внушение есть способ непосредственного психического воздействия на личность, при котором решающее значение имеет доверие к внушающему, его авторитет. В отличие от убеждения, где главное воздействие оказывают рациональные аргументы, внушение апеллирует прежде всего к эмоциональной стороне человеческой психики. Сочетаясь с убеждением, оно способствует формированию определенного миропонимания.
Для обеспечения максимального внушающего воздействия служители культа используют все выразительные средства речи — ритмику, интонацию, ударения, паузы.
Аналогичные функции выполняют в религиозной общине подражание и эмоциональное заражение. Все перечисленные приемы воздействия в условиях коллективного богослужения интенсифицируют религиозные переживания верующих, способствуют возникновению у них экстатических и мистических состояний.
Анализ религиозного катарсиса убеждает, что определенные психологические функциональные системы (динамические стереотипы) приобретают конкретную социальную направленность, соединяясь с теми или иными идеями и представлениями. Религиозное «наполнение» этих систем меняет принципиально их роль в жизни личности, группы и общества.
Этот вывод можно подкрепить и на основе анализа психологических состояний и процессов, возникающих у индивида в ходе религиозной исповеди.
Следует, прежде всего, отметить, что у людей, независимо от их отношения к религии, существует объективная психологическая потребность в исповеди, т. е. в откровенном рассказе о тяжелых и противоречивых переживаниях, зачастую интимных, о сложностях и превратностях индивидуальной судьбы, об ошибках и ложных шагах, которые они сделали в прошлом. Эта потребность неразрывно связана с потребностью в сочувствии, сопереживании, в утешении со стороны окружающих людей.
Следует заметить, что само высказывание «наболевшего» помогает человеку разобраться в проблемах, которые его мучают. Это объясняется механизмом вербализации мыслей и чувств: то, что первоначально было не вполне осознано или осознавалось смутно и неотчетливо, в ходе исповеди приобретает более ясные очертания, становится более осознанным. И уже это, как доказано многочисленными фактами, приносит человеку известное облегчение, утешение, помогает ему в дальнейшем принять верные решения.
У разных людей потребность в исповеди может мотивироваться по-разному, приобретать различное содержание. Для некоторых — это один из способов подвергнуть свою жизнь, свое прошлое суду совести, т. е. суду с нравственных позиций. У других на первый план выступают мировоззренческие поиски, стремление обрести смысл жизни. Есть и такие, у кого стремление к нравственному самоусовершенствованию органически сочетается с поисками твердых мировоззренческих ориентиров. Не менее разнообразны и формы, в которых реализуется психологическая потребность в исповеди. В художественной литературе давно подмечено, что часто у людей возникает на первый взгляд необъяснимое желание поделиться с незнакомыми, случайными попутчиками и т. п. Почему незнакомым или малоизвестным людям подчас доверяется больше, чем своим близким? Здесь действует несколько факторов. Немаловажно, что в этом случае анонимный слушатель не сможет в дальнейшем злоупотребить доверенными ему и не предназначенными для широкого обсуждения переживаниями. Следовательно, необходима «тайна исповеди», которая в данном случае обеспечивается анонимностью слушателя.
Бывший католический священник И. Рагаускас, порвавший с религией, пишет: «Надо признать, что исповедь — могучее средство воздействия и контроля в руках церкви. Индивидуальное, основанное на обоюдном доверии общение священника с прихожанином —- великое изобретение духовенства»2.(стр170) Включение тех или иных психологических стереотипов в систему религиозного вероучения и культа меняет их социальную направленность.
Так, включение исповеди в систему христианского вероучения и культа меняет, прежде всего, ее адресат. Хотя непосредственно исповедь принимает священник, однако он рассматривается лишь как посредник между богом и верующими. Исповедь требует, чтобы каждый христианин покаялся в своих грехах перед богом. Нравственные оценки поведения человека здесь подчиняются иерархии ценностей, сформулированных христианством. Согласно этой иерархии, высшей и абсолютной ценностью является бог, все остальные ценности рассматриваются как находящиеся на более низкой ступени. Соответственно самый тяжкий грех, который может совершить человек, согласно христианскому вероучению,— это грех богохульства, отрицания или забвения бога. Нравственные пороки личности объясняются не ее социальными качествами, а ее греховностью, т. е. забвением норм и предписаний бога, содержащихся в церковном вероучении.
В процессе религиозной исповеди происходит «снятие» отрицательных переживаний, накопившихся у исповедующегося. Этот психологический процесс окрашен целиком в религиозные тона: верующий убежден, что его исповедь и раскаяние через посредство церкви дойдут до бога, что прощение грехов также в конечном счете будет даровано богом. Церковь учла потребность людей в нравственном исправлении и совершенствовании, придав ей религиозное содержание: священник как представитель бога отпускает любые грехи, даже самые тяжкие, подчеркивая тем самым безграничное милосердие бога. Религиозная исповедь заняла важное место в системе средств и приемов, обеспечивающих религиозное утешение.
Остановимся еще на одной функциональной психологической системе, которая играет важную роль во многих религиях и культах как эффективное средство психологического утешения и преодоления отрицательных переживаний. Речь идет о медитации.
«Философский энциклопедический словарь» определяет медитацию (от лат. meditation — размышление) как психическую активность личности, целью которой является достижение состояния «углубленной сосредоточенности. В психологическом аспекте медитация предполагает устранение крайних эмоциональных проявлений и значительное понижение реактивности. Соматическое состояние медитирующего характеризуется при этом расслабленностью, а его умонастроение — приподнятостью и некоторой отрешенностью (от внешних объектов и отдельных внутренних переживаний)».
Как следует из этой характеристики, медитация сама по себе не обязательно связана с религией. Можно себе, например, представить ученого, который использует медитацию для полного сосредоточения на какой-либо научной проблеме. Медитация может быть включена и в систему психотерапевтической и даже педагогической деятельности.
Однако исторически сложилось так, что приемы и способы медитации были подробно разработаны в ряде религий, прежде всего восточных (в индуизме, буддизме и др.). Медитация, становясь важной формой культовых действий, и, будучи включена в систему религиозных верований, приобретает важные социально-психологические особенности. Если медитация представляет собой особое психическое состояние личности, которое способствует формированию углубленной сосредоточенности, то немаловажным является вопрос о том, на чем сосредоточен человек, какие идеи и образы находятся в центре его внимания, осознаются и переживаются им.
Цель медитации, если она включена в систему религиозных ритуалов, не сводится только к изменению психики субъекта, но предполагает и достижение мистического «слияния с богом» (в теистических религиях) или «просветления» (в восточных религиях).
В зарубежной литературе преобладает тенденция жестко связывать медитацию с религией, давать ей религиозное или даже мистическое объяснение. Например, известный популяризатор дзэн-буддизма в США Д. Т. Судзуки трактует медитацию как необходимый этап формирования у последователей дзэн-буддизма так называемого «просветления» («сатори» по-японски), которое означает, по его мнению, сверхрациональное, интуитивное постижение сущности мира и человека. Характеризуя «просветление», Судзуки выделяет следующие его особенности: оно иррационально, недоступно интеллектуальному анализу и даже невыразимо в словах; оно интуитивно, т. е. достигается путем внезапного «озарения», «просветляющего» сущность явлений; оно содержит в себе момент «утверждения», принятия существующего, момент, связанный с преодолением «дуализма» субъекта и объекта; знания на основе «сатори» являются абсолютными, никакие аргументы их поколебать не могут, через «сатори» человек проникает в тайну трансцендентного (Beyond); сознание дзэн-буддиста в результате «сатори» не имеет персональной, личной окраски, чем отличается от сознания христианского мистика; «просветление» включает «чувство экзальтации», связанное, по мнению Судзуки, с преодолением зависимости человека от окружающего мира, его ограниченности; наконец, «сатори» приходит внезапно, неожиданно для верующего '.(с.174) В этой характеристике слиты чисто религиозные и собственно психологические моменты.
Активно действующий в США пропагандист «тибетского буддизма» (т. е. ламаизма) Ч. Трунгпа различает две формы медитации в зависимости от религиозной традиции: первая форма, по его мнению, связана с учениями, которые призваны открыть природу всего существующего, вторая — направлена на поиски связи с существующим вне человека личным богом. Первая форма медитации характерна для индуизма и буддизма, вторая — для иудаизма, христианства и ислама. Уделяя основное внимание анализу первой формы медитации, Ч. Трунгпа пытается охарактеризовать и некоторые «психотехнические приемы», которые необходимы для погружения человека в состояние медитации. К их числу он относит, в частности, особую организацию дыхания, включающую концентрацию внимания на этом процессе, особую позу (сидение со скрещенными ног ми на полу или на ковре), свободное созерцание «потока сознания», т. е. мыслей и образов. Однако он не отделяет все эти приемы от главной цели медитации, которая, по его мнению, заключается в достижении такого состояния личности, при котором она осознает необходимость отказаться от каких-либо целей, желаний и стремлений.
Медитация, как и катарсис, представляет собой сложную функциональную психологическую систему, которая может возникать, формироваться и «работать» в различных сферах социальной деятельности. Этот вывод, в частности, доказывается тем, что в разных религиях медитация приобретает разную направленность и разное содержание.
Все это еще раз подтверждает правильность того вывода, который был сделан выше: психологические функциональные системы (катарсис, исповедь, медитация), обеспечивающие религиозное утешение, могут функционировать вне религиозного идейного содержания, их не следует отождествлять с религиозными верованиями и представлениями.
В западной психологии религии активно обсуждается проблема использования религии в психотерапевтических целях. Одним из активных пропагандистов этой идеи был американский протестантский священник и психолог А. Бойзен. С его точки зрения, психические расстройства и религия имеют один общий источник — кризисную ситуацию в жизни личности. Но религия представляет собой, по мнению Бойзена, «конструктивный», благотворный для личности выход из этой ситуации, а психоз — разрушительный, негативный. Отсюда его вывод о значении религии как важнейшего средства лечения психических больных. Другой американский психолог, В. Оутс, заявляет, что «тщательное исследование роли религии в предотвращении и лечении душевных заболеваний показывает важность профилактической и терапевтической роли священника в жизни его прихожан». Ему вторит С. Хилтнер, который считает, что достижения психологии религии должны быть поставлены на службу религиозному обучению и воспитанию и широко использоваться священниками в их практической деятельности.
В ряде стран уже давно оформилась особая ветвь психологии религии — так называемая «пастырская психология» (pastoral рsychologу). Пастырская психология занимается изучением путей и способов наиболее эффективного воздействия священников на сознание верующих.
Весьма модными являются также «клинические исследования» психотерапевтического эффекта воздействия религии на больных неврозами. В журналах и по телевидению рекламируется целебное воздействие, которое якобы оказывает религия на подобных больных. Журнал «Пастырская психология» публикует многочисленные статьи, где отмечается благотворная роль религии в предупреждении и лечении неврозов и психических заболеваний.
Утешение, которое дает религия,— иллюзорное утешение, достигаемое путем временного отклонения от реальности. Религия утешает, но не облегчает условий жизни людей. «Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья»,— писал К. Маркс. Проблемы человека имеют психологические корни, которые невозможно устранить посредством религиозного утешения.