ДЖУЗЕППЕ ГАРИБАЛЬДИ

В истории случаются моменты, когда кричащие проблемы, стоящие перед той или иной стра­ной, решаются в результате появления челове­ка, как бы воплощающего в себе совесть народа и освещающего светом своей личности массовое дви­жение.

Таким человеком для Италии середины XIX в. можно по праву назвать Джузеппе Гарибальди. Ро­дился он 4 июля 1807 г. в Ницце, в семье моряка. С юных лет ему был уготован жизненный путь отца — дорога в море. Уже подростком Джузеппе стал юнгой на торговом судне, побывал во многих пор­тах, в том числе в Одессе.

А время на юге Европы было бурное. Мрак, опус­тившийся над Европой после Венского конгресса, был прорезан вспышками революций в Испании, Португалии, Неаполе, Пьемонте. Девять лет шла освободительная борьба против турецкого ига в Гре­ции. Молодой Гарибальди, проходя водами Эгей­ского моря, мечтал присоединиться к греческим по­встанцам. В самой Италии для него как будто бы не было дела.

Всё изменила случайная встреча на юге России, в Таганроге, куда Гарибальди приплыл, став уже капитаном небольшого торгового корабля, за пар­тией зерна. В небольшом портовом кабачке незна­комый итальянец агитировал соотечественников вступать в освободительное общество «Молодая Италия». Деятельность этого общества, вероятно, знакома многим нашим читателям по роману Этель Лилиан Войнич «Овод». «Молодая Италия» была основана в 1831 г. группой итальянских револю­ционеров-демократов во главе с Джузеппе Мадзини. В отличие от движения передовых дворян — карбонариев в предшествующие годы, «Молодую Италию» составляли люди, которых в России наз­вали бы «разночинцами». Общество вело борьбу за демократическую и единую Итальянскую респуб­лику, против австрийского господства и папской власти. Многие революционеры всё ещё надеялись достичь перемен в стране с помощью заговоров и одиночных выступлений. Другие пытались развер­нуть агитацию в народе.

26-летний Гарибальди понял, что нашёл своё де­ло. После встречи с Мадзини в Марселе он прини­мает участие в подготовке вооружённого выступ­ления в Генуе и использует в этих целях корабль «Эвридика». Но в феврале 1834 г. замысел его со­ратников был раскрыт, многие арестованы, а сам Гарибальди через Ниццу перебрался на территорию Франции, чудом избежав ареста. Заочно его при­говорили к смертной казни.

Летом 1835 г. во Франции вспыхнула эпидемия холеры, и Гарибальди оказался там, где людям

нужна была помощь, — в Марселе он выполнял работу санитара. Вскоре вторым помощником ка­питана Гарибальди на корабле отправился в Рио-де-Жанейро. Начался бурный латиноамериканский период его жизни (опять напрашивается параллель с судьбой Овода из романа Войнич). В Бразилии, Уругвае, Аргентине было много итальянских эми­грантов, в среде которых оказался Джузеппе. Не­которое время Гарибальди всецело отдаёт себя ре­меслу моряка. Он даже совершает плавание в далё­кий китайский порт Макао. Но постепенно он на­чинает помогать повстанцам на юге Бразилии, ве­дущим борьбу против власти императора и рабства. Флагманом партизан становится его судно, назван­ное «Мадзини». Сражения, бегство в Аргентину по реке Ла-Плата, буря, арест... Пытки в застенках диктатора Росаса. Друзья добились его освобожде­ния. И вновь — партизанский отряд в Бразилии. В Бразилии Гарибальди встретил свою будущую суп­ругу — Аниту. Она стала неразлучной спутницей героя, сражалась вместе с ним, стойко переносила все лишения. Вскоре родился сын — Менотти.

В 1841 г. повстанцы потерпели серьёзное пора­жение. Гарибальди пришлось поселиться в Уруг­вае. Но и здесь он предложил свои услуги в качестве бойца против войск Росаса, пытавшихся захватить маленькую соседнюю страну. Он сражался на море и на суше, организовал итальянский легион и с че­стью расквитался со своим бывшим обидчиком-диктатором. Для уругвайцев он стал живой леген­дой. Известия о блестящем полководце дошли и до Европы. В Италии в народе уже стали связывать его имя с надеждами на лучшие времена. В свою очередь Гарибальди знал, что на его родине растёт недовольство иностранным господством. В конце

1847 г., услышав об амнистии, он отплыл в Европу с женой, тремя сыновьями и своим легионом в пол­ном составе.

Когда корабль вошёл в Средиземное море, в раз­ных странах Европы грянула буря революций

1848 г. Известие о начале народных выступлений в Неаполитанском королевстве придало гарибаль­дийцам огромное воодушевление. Один из бойцов, Кочелли, сочинил боевой гимн:

Разверзлись могилы, и мёртвые встали, И наши страдальцы пред нами предстали, Венчанные лавром, как некогда в жизни, С любовью к отчизне в горячей груди. Восстань же! Восстань же, о юность народа! Неси наше знамя под ветром свободы...

В родной Ницце Гарибальди был встречен с ли­кованием. Но в столице Сардинского королевства

553

Джузеппе Гарибальди наблюдает за битвой при Вольтурно

(1-2.10.1860 г.).

554

(Пьемонта) Турине король Карл-Альберт принял его весьма холодно. Король опасался массового на­родного движения. После поражения регулярной сардинской армии под Кустоццей Гарибальди начал партизанскую войну. Осенью 1848 г. он появился в Центральной Италии, пытаясь пробиться к осаж­дённой Венеции, но тут началось восстание в Риме, и полководец повернул свои отряды туда. Но и рим­ские власти, несмотря на чрезвычайную популяр­ность народного героя, не спешили доверять ему и не допустили, чтобы он полностью разбил француз­ский корпус, направленный Луи Наполеоном на по­мощь Папе, т. к. рассчитывали на примирение с Францией. В результате французы, подтянув све­жие силы, взяли Рим в июле 1849 г. При этом ге­роический неравный бой с ними вели только гари­бальдийцы... Оставалась ещё Венеция, к которой вновь начал продвигаться Гарибальди. Но силы его бойцов были истощены. Всего 200 повстанцев до­шли по горам до Сан-Марино. Спустившись к морю, разместились на лодках. Ночью последовала атака австрийцев. На берег Гарибальди вынес смертельно раненную Аниту. Смерть горячо любимой жены бы­ла для него тяжелейшим ударом.

Всё, казалось, было кончено. В августе пала Ве­неция. Ценой моря крови в Италии были восста­новлены прежние границы и порядки. Самого Гари­бальди поспешили арестовать власти Сардинского королевства, где он укрылся, но под давлением об­щественности освободили и выслали за границу.

На некоторое время Гарибальди отдаляется от политики. Он совершает новые морские плавания — в Перу, Китай, Новую Зеландию; кругосветное путешествие. В Лондоне он вновь встречается с Мадзини и итальянской революционной эмиграци­ей. Какое-то время Гарибальди надеется на объеди­нение страны с помощью дипломатической актив­ности Пьемонта, где с программой реформ высту­пил премьер граф Камилло Кавур. В союзе с Фран­цией, которой были тут же отданы Савойя и Ницца (родина Гарибальди), Пьемонт начал войну с Авст­рией за её итальянские владения.

Новый отряд Гарибальди был специально от­правлен на самый тяжёлый участок боёв. Видя, что инициатива от регулярных войск переходит к гари­бальдийцам, Кавур попытался «обезвредить» своих политических соперников. Было спровоцировано поражение войск под командованием Гарибальди (единственное!). Путём искусных интриг Сардин­ское королевство (Пьемонт) объединило под своей короной север страны, а республиканцы и люди из низов оказались не у дел.

Мадзини стремился подготовить восстание своих сторонников в Неаполитанском королевстве. Воору­жённое выступление было намечено на начало ап­реля 1860 г. на Сицилии. Гарибальди получил при­глашение возглавить экспедицию помощи повстан­цам. Долгое время с Сицилии в Геную, где собра­лась тысяча бойцов, приходили тревожные вести — восстание началось неудачно. Но вот крестьяне ста­ли захватывать помещичьи усадьбы.

«Едем!» — сказал Гарибальди. И 6 мая «Тысяча»

бойцов-гарибальдийцев на двух кораб­лях отплыла на юг. Через пять дней бойцы, одетые в красные рубашки, вы­садились в порту Марсала под оркестр и звон коло­колов. Сразу же народный вождь добился ликви­дации декретами революционного правительства наиболее тяжёлых налогов и раздачи помещичьей земли крестьянам. К «Тысяче» присоединились крестьянские отряды. 14 мая 25-тысячная армия неаполитанских Бурбонов встретилась с восставши­ми у городка Калатафими. Это была самая удиви­тельная победа Гарибальди. С лёгким оружием бой­цы врезались в части противника, крича: «Да здравствует Гарибальди!» Всё выше в гору вздыма­лось их знамя, переходя из рук в руки. Впереди был главнокомандующий. В панике противник бе­жал. При полном моральном превосходстве бойцы-гарибальдийцы вступили в Палермо. В июле вос­ставшие заняли весь остров. Почти не встречая соп­ротивления, за 18 дней Гарибальди совершил путь из Калабрии в Неаполь и триумфально вступил в южную столицу. Королевская армия капитулиро­вала, её солдаты отдавали честь победителям. На­родное ликование было небывалым. Неграмотные крестьяне и ремесленники уверовали в то, что Гари­бальди — Христос.

Поход 1860 г. способствовал необычайной попу­лярности Гарибальди в Европе. В его войска сте­кались добровольцы из разных стран — французы, немцы, поляки, венгры, русские. Адъютантом Га­рибальди был русский учёный-географ Л. И. Меч­ников.

Но, увы, будучи человеком гениального общест­венного чутья, Гарибальди не был профессиональ­ным политиком. И при первых же попытках Кавура прибрать к рукам Южную Италию он уступил. Объявив о передаче власти в Неаполе Виктору-Эм­мануилу, Гарибальди двинулся с войсками на Рим, где сохранял власть Папа, и одержал новую победу — при Вольтурно. Но в обход Рима папские вла­дения уже занимали пьемонтские войска. Властям Пьемонта вовсе не нужна была ликвидация поме­щичьего землевладения (они искали поддержки дворян Юга) и перспектива установления республи­ки. 26 сентября севернее Неаполя произошла встре­ча Гарибальди с Виктором-Эммануилом. Несколько сотен гарибальдийцев приветствовали короля. Тот пожал Гарибальди руку и объявил добровольческие войска распущенными. Напрасно Гарибальди про­сил оставить ему на год управление занятыми им территориями — король был непреклонен. Гари­бальди отправили на остров Капрера, где он ранее купил земельный участок. От титулов и наград пол­ководец отказался. Фактически это было почётной ссылкой. Провозглашение единого Итальянского королевства в марте 1861 г. прошло уже без челове­ка, который был душой объединения страны. Пло­дами его труда воспользовались другие люди, рас­чётливые, осторожные и беспринципные... «Это совсем не та Италия, за которую я боролся всю мою жизнь!» — говорил Гарибальди.

Впрочем, энергия и жажда справедливости ещё

555

возвращали его в «строй». В 1862 г. Га­рибальди попытался возглавить выс­тупление против Рима, был встречен пьемонтскими войсками и ранен, т. к. не хотел стре­лять в своих. Его вновь арестовали, но выпустили, потому что голос в его защиту подняли все передо­вые люди в Европе. Вылечил Гарибальди видный русский учёный-хирург Н.И. Пирогов, приехавший к нему. А потом Гарибальди командовал войсками во время новой войны с Австрией за Венецию в 1866 г. и, наконец, взял в 1870 г. Рим — этим за­вершилось объединение страны. После этого неуто­мимый ветеран освободительных движений прибы­вает во Францию и защищает от прусских войск Дижон. Он горячо поддержал Парижскую комму­ну, а его сын Менотти стал депутатом Совета ком­муны.

Последние годы жизни Гарибальди были нелёг­кими: неудачный второй брак, смерть многих со­ратников, отчуждённость от королевской Италии. Но в его скромном доме часто бывали многие при­верженцы демократических, революционных взглядов. Умер Джузеппе Гарибальди 2 июня 1882 г.

Конечно, это лишь немногое из того, что можно

рассказать о Гарибальди. Будучи самоучкой и прак­тиком, а не теоретиком освободительного движения (такую роль в Италии сыграл Мадзини), он стал, однако, одной из самых замечательных фигур в ми­ровом революционном движении конца XIX в.

Александр Герцен познакомился с Гарибальди во время его приездов в Лондон и способствовал однажды его примирению с Мадзини. Николай Доб­ролюбов был в Италии вскоре после движения 1860 г. и высоко оценил борца за объединение стра­ны. Алексей Горький, живший уже в другое время, вспоминал, как вошёл в его жизнь Гарибальди: «В первый раз я услышал это великое имя, когда мне было 13 лет. Я служил тогда кухонным мальчи­шкой на пассажирском пароходе... Кто сидя, кто стоя слушал рассказ одного пассажира: "Звали его Джузеппе, по-нашему Осип, а фамилия его была Гарибальди. Великая у него была душа. И кликнул он клич по всей стране: «Братья, свобода выше и лучше жизни! Подымайтесь все на борьбу с врагом и будем биться, пока не одолеем!» И все послуша­лись его, потому что видели, что он скорее трижды умрёт, чем поддастся. Все пошли за ним и побе­дили..."»

КАРБОНАРИИ

Лучшие драматурги — во Франции, а лучшие театры — в Италии...

Вольтер

Странное зрелище представляла собой Италия в XVIII в. С одной стороны — страна высочай­шей культуры, вековых традиций науки, об­щественной мысли, литературы; страна, бывшая школой для живописцев, скульпторов, компози­торов, музыкантов, артистов и зодчих всей Европы; страна роскошных вилл, фонтанов, карнавалов и потрясавших воображение учёных людей археоло­гических находок. С другой стороны — сохранение самой рутинной раздробленности, отсутствие са­мостоятельной политики у большинства мелких государств, зависевших сначала от Испании, а за­тем — от Австрии, стоявшая поперёк всякого сво­бодомыслия папская власть в самом центре — Ри­ме, тяжёлая отработочная система в поместьях, обилие батраков и городских нищих, разбойничьи шайки, инквизиция, шпионаж и дворцовые за­говоры. Одна лишь Венеция была относительно свободной республикой, но и ей было далеко до былого величия. При всём блеске своего искусства Италия не дала за весь «век Просвещения» ни одного крупного мыслителя европейского масшта­ба.

Положение стало меняться только после Фран­цузской революции. Гром пушек в Париже разбу­дил все страны Европы, где господствовали феодально-абсолютистские порядки. Во многих горо­дах Италии проходили демонстрации в поддержку революционного народа Франции. Появилась на­дежда, что освобождение от австрийского господ­ства и политические преобразования в Италию при­несут французские войска. Появились первые тай­ные общества, в том числе «Общество лучей» в бо­лее культурно развитой северной части страны. Сторонниками преобразований в Италии выступа­ли часть молодых дворян, буржуазия, офицерство. Наиболее решительно настроенные выступали за республиканский строй в княжествах и королевст­вах, были и сторонники якобинцев, из которых вы­двинулся Филиппо Буонаротти, приехавший затем в Париж и ставший сподвижником Гракха Бабёфа. И вот в 1795 г. войска Франции под командо­ванием генерала Наполеона Бонапарта вступили в Италию под лозунгами республики и борьбы против контрреволюционной Австрии. На севере страны была провозглашена Цизальпинская республика, в центре — Римская, на юге — Партенопейская. Ка­залось, старые режимы рухнули навсегда и в стра­не, правда, по-прежнему раздробленной, устано­вился конституционный строй. Однако с самого на­чала Наполеон стремился прежде всего подчинить Италию Франции. Он отказался от помощи мест-

556

ных революционеров и начал вывозить в Париж культурные ценности. «Общество лучей» было рас­пущено. Окончательно захватническая политика Бонапарта проявилась после узурпации им едино­личной власти во Франции в 1799 г. и затем — провозглашения себя императором с помощью Па­пы Римского. Пьемонт, Генуя, Тоскана, Венеция и Рим стали французскими владениями, на осталь­ной территории были образованы Итальянское и Неаполитанское королевства с приближёнными На­полеона, Богарне и Мюратом, на тронах.

Всё это определило двойственное отношение пе­редовых людей к тому, что произошло в Италии. Идеи французской революции, принесённые в стра­ну, совершили в ней внутренний сдвиг. Но фран­цузская империя грозила похоронить идею нацио­нального возрождения. Поэтому с 1805 г. в Италии начали возникать новые тайные общества, высту­павшие против наполеоновского господства, но за сохранение нового законодательства. На Севере это было «Общество адельфов» (братьев), на Юге — «Общество карбонариев» (угольщиков). Угольщи­ками называли себя члены масонского братства на юге Франции, собиравшиеся в заброшенных уголь­ных копях. Общества возникли по типу масонских лож и вначале проповедовали идеи раннего хрис­тианства, но постепенно приобрели революционный характер. Они были разбиты на секции — венты (ячейки на определённой территории). Венты под­чинялись «материнским вентам», а те — «высоким вентам». У испанских революционеров карбонарии позаимствовали катехизисы — своды правил своей деятельности. Большую привлекательность для тайных обществ Италии имела испанская консти­туция 1812 г., принятая также на волне борьбы с Наполеоном. После поражения Наполеона в России и изгнания его войск из Испании была надежда, что с Сицилии придут англичане и обеспечат неза­висимость как от Франции, так и от Австрии, под­держав конституцию, подобную испанской.

Тактикой карбонариев и адельфов стала органи­зация восстаний в армейских частях. Первое вос­стание удалось организовать в сентябре 1813 г. в Калабрии, но оно было сразу подавлено. Не увен­чались успехом и последующие разрозненные выс­тупления. Тем временем Венский конгресс вновь отдал север Италии под власть Австрии. Неаполи­танский король Мюрат, вначале заявивший о ло­яльности победителям Наполеона, во время "Ста дней" вновь выступил на его стороне. Под этим предлогом австрийцы вторглись и на юг Италии и восстановили там власть династии Бурбонов. Была восстановлена Папская область, герцогства Тоска­на, Модена, Парма и Лукка и Сардинское королев­ство, к которому присоединили бывшую республи­ку Геную. По существу были восстановлены поряд­ки XVIII в. в ещё более худшем варианте.

Тайные общества ушли в глубочайшее подполье и были строго законспирированы. Постепенно они вновь начали развёртывать свою деятельность. Все они выступали за ликвидацию иностранного при­сутствия и конституцию. Многие революционеры

стремились к объединению страны, но некоторые выступали лишь за федера­цию итальянских независимых госу­дарств. Допускалось даже сохранение в районе Ри­ма светской власти Папы. Как и раньше, нечёткой и частичной была программа улучшения положе­ния крестьян. Только «Общество высокодостойных мастеров», созданное в Алессандрии (Пьемонт) под влиянием французского утопического социализма, имело «символом веры» своей высшей венты лозунг «Пусть будут уничтожены различия» (имуществен­ные). Члены вент не должны были в это время даже знать друг о друге, получая распоряжения свыше. Наиболее значительным по-прежнему было движе­ние карбонариев на наиболее отсталом Юге, где сильнее было недовольство в народе.

Революция в январе 1820 г. в Испании, открыв­шая мятежную волну на юге Европы, вновь окры­лила карбонариев. Во главе их заговора встал Гульермо Пепе — бывший офицер Мюрата. Он готовил план восстания в Неаполитанском королевстве. В ночь на 2 июля 1820 г. было поднято 127 солдат и младших офицеров в городе Нола. Во главе восста­ния встал священник, руководитель местной венты Луиджи Миникини. Всё дальнейшее развёртыва­лось как яркое эффектное итальянское зрелище. С криками «Ура, смелее, граждане! Да здравствует свобода и конституция!» восставшие прошли по ма­леньким городам и вступили в город Авеллино при поддержке народа, увеличив свои ряды. Повстанцы заняли дорогу в Неаполь. Другие карбонарские вен­ты, предупреждённые способом древнеримских времён — огнями на вершинах гор, также подняли восстания. Неаполь был отрезан от провинции, а в ночь на 6 июля в нём выступил Пепе, за которым пошли два кавалерийских полка. Пепе соединился с отрядами у Авеллино и принял командование все­ми силами восставших. Напуганный король Ферди­нанд обещал дать в восемь дней конституцию. 9 июля повстанцы торжественно вступили в Неа­поль, и уже через четыре дня в королевстве была принята испанская конституция 1812 г. Новое пра­вительство составили выдвиженцы Мюрата. При этом не было пролито ни единой капли крови! Авст­рийский посол доносил Меттерниху: «Необходимо согласиться с тем, что конституционные идеи доми­нируют и пустили свои корни в нацию. Клир, дво­рянство, военные, буржуазия и особенно судебные служащие пропитаны ими...»

Однако после победы революции карбонарское общество превратилось в организацию, в которую вступали все, кому вздумается. Избранный к октяб­рю парламент, в котором преобладали представи­тели буржуазии, не спешил с какими-либо рефор­мами, а войска были в основном посланы на Си­цилию, где восстанием в Палермо воспользовались местные бароны, потребовавшие независимости острова. Австрийские власти призвали к интервен­ции стран «Священного союза» в Неаполь. На конг­рессе в Троппау их поддержали Россия и Пруссия. Фердинанд норовил убежать из Неаполя. В январе 1821 г. он с согласия парламента поехал на конг-

557

ресс в Лайбах и по пути заявил, что конституция навязана ему и он требует австрийской интервенции. И она нача­лась. В феврале австрийцы перешли реку По. Народ уже не поддерживал горячо карбонариев, не решав­ших аграрный вопрос. До прихода австрийцев Пепе попытался поднять против них Папскую область, двинулся туда, был атакован и отступил. 23 марта интервенты вступили в Неаполь. Парламент был распущен.

В это же время был составлен революционный заговор в Пьемонте. Адельфы и федералисты рас­считывали на приход к власти либерально настро­енного наследного принца Карла-Альберта. Вече­ром 11 января два студента явились в театр в крас­ных беретах и были арестованы. Начались студен­ческие волнения, которые были использованы заго­ворщиками. В Алессандрии и Турине в марте под­нятые членами тайных обществ полки водрузили над крепостями трёхцветные флаги сторонников

единства Италии. После отречения от престола ко­роля наследник присягнул испанской конститу­ции, но за его спиной придворные уже вели пере­говоры со «Священным союзом». Революционные войска были разбиты у Новары, а в Генуе само на­селение потребовало возвращения королевского гу­бернатора. ..

Повстанцы бежали из Италии.

Вскоре были раскрыты венты карбонариев в дру­гих областях Италии (читайте новеллу Стендаля «Ванина Ванини»). Многие революционеры были осуждены, некоторые — казнены. Слишком огра­ниченное, хотя и самоотверженное, движение кар­бонариев потерпело поражение. Движение Рисорджименто — за объединение и освобождение Италии — продолжали уже другие люди.

Движение карбонариев отозвалось и в России. «Ах, Боже мой, он карбонари!» — говорит в ко­медии Грибоедова «Горе от ума» Фамусов о Чацком. Это слово стало символом вольномыслия.

ПАРИЖСКАЯ КОММУНА

Парижская коммуна 1871 г. — восстание на почве голода и лишений, которые испытыва­ло население французской столицы во время франко-прусской войны 1870—1871 гг. — в марк­систской литературе традиционно рассматривается как первая в мировой истории социалистическая революция, прообраз диктатуры пролетариата.

Парижская коммуна завершила цикл револю­ций и восстаний — демократических по целям, ро­мантических по духу, которые периодически сотря­сали Францию на протяжении первой и второй тре­тей XIX в. Её вождями были люди, искренне ве­рившие в то, что ценой героических усилий можно одним махом установить на земле царство свободы и справедливости. Большей частью они считали се­бя продолжателями дела великих предшественни­ков — революционеров конца XVIII — первой по­ловины XIX в. Отсюда и названия основных партий Парижской коммуны: якобинцев (называемых так­же неоякобинцами, чтобы подчеркнуть их отличие от современников Робеспьера и Дантона) и блан­кистов (по имени социалиста Огюста Бланки).

От прежних революционных выступлений Па­рижскую коммуну отличало то, что она в большой степени была обусловлена противоречиями капита­лизма. Ей предшествовали годы беспрецедентного в истории Франции экономического подъёма и про­цветания, которые, однако, имели и теневую сто­рону. Широкое развёртывание промышленной ре­волюции, ускорение темпов индустриализации привели к обнищанию значительного слоя мелких собственников. Они шли работать на фабрики и за­воды, где условия труда оставались крайне тяжёлыми, а заработная плата — нищенской. Ведь ма­шинное производство моментально обесценивало квалификацию, опыт и способности десятков тысяч ремесленников, мануфактурных рабочих. На фаб­риках и заводах широкое распространение получи­ло использование низкооплачиваемого труда детей и женщин. Копившаяся в обездоленных массах не­нависть к эксплуататорам грозила рано или поздно вырваться наружу.

Однако, не будь франко-прусской войны, клас­совая борьба во Франции вряд ли переросла бы в кровавую гражданскую распрю.

Причиной войны между Францией и Пруссией было их соперничество за гегемонию в Центральной Европе. Франция опасалась усиления Пруссии и рассчитывала помешать объединению немецких зе­мель под её главенством. Наполеон III объявил вой­ну Пруссии 17 июля 1870 г., а уже в начале августа прусские и союзные им войска других германских государств вторглись в пределы Франции и окру­жили основные силы противника в городах Мец и Седан. 2 сентября они заставили капитулировать седанскую группировку французских войск, при которой находился Наполеон III.

Весть о пленении императора всколыхнула Па­риж. 4 сентября толпы людей заполнили улицы столицы. По их требованию Франция была провоз­глашена республикой. Власть перешла к Времен­ному правительству национальной обороны, кото­рое представляло широкий блок оппозиционных Империи политических сил — от монархистов до радикально настроенных республиканцев. Оно не помышляло о продолжении агрессивной войны и

558

предложило Пруссии перемирие, рассчитывая на заключение в дальнейшем почётного мира. В ответ Пруссия предъявила откровенно захватнические требования.

Республиканцы, пришед­шие к власти во Франции, счи­тали бесчестьем принять прус­ские условия. Они опасались, что на республику падёт подо­зрение в предательстве нацио­нальных интересов, тогда как ещё во время революции конца XVIII в. она заслужила репу­тацию патриотического режима в отличие, например, от монар­хии Бурбонов (1814—1830 гг.), навязанной французскому на­роду иностранными интервен­тами. Но и масштабы потерь, по­несённых Францией в этой вой­не, не оставляли надежд на ско­рую победу. 16 сентября прус­ские войска появились в ок­рестностях Парижа и спустя три дня полностью его блокиро­вали. В течение короткого вре­мени они оккупировали весь се­веро-восток Франции, а 27 ок­тября приняли капитуляцию последней крупной группиров­ки французских войск в Меце. На некоторое время Франция осталась беззащитной перед противни­ком. Лихорадочные усилия правительства по вос­созданию военной мощи принесли ощутимые ре­зультаты лишь к концу 1870 г., когда к югу от Парижа была развёрнута Луарская армия.

Оставалась возможность призвать Францию к всенародной войне за освобождение, как это сде­лали в сходной ситуации революционеры 1792 г. К этому побуждали и демократические силы — как радикальные республиканцы наподобие Гамбетты, который занимал в правительстве пост министра внутренних дел, так и социалисты, пользовавшиеся влиянием среди рабочего населения крупных горо­дов. Однако страх перед угрозой перерастания на­ционально-освободительной войны в гражданскую (что, кстати, и случилось в 1792—1793 гг.) удер­живал правительство от такого шага. Оно пришло к выводу о неотвратимости заключения мира на ус­ловиях, которые предлагала Пруссия, но ожидало для этого благоприятного момента, а пока имити­ровало национальную оборону.

Затягивание войны поставило Париж в тяжёлое положение. Его гарнизон насчитывал до полумил­лиона вооружённых людей, большей частью солдат Национальной гвардии, состоявшей из мужчин не­призывных возрастов. Плохо обученные и не особо дисциплинированные, они вряд ли смогли бы про­тивостоять регулярной армии противника в чистом поле, но, защищая дома и улицы родного города, представляли серьёзную силу. Поэтому прусские войска, в стремительном броске подступившие к

Свержение Вандомской колонны.

Парижу, отказались от намерения взять его с ходу и предпочли вести осаду по всем правилам военного искусства. Город был окружён несколькими ряда­ми укреплений, численность осаждавших доведена до 235 тыс. человек. Подтянули тяжёлую осадную артиллерию. В конце декабря 1870 г. началась мас­сированная бомбардировка оборонительных пози­ций и жилых кварталов французской столицы, предвещавшая скорый штурм.

Как ни велики были разрушения и потери, при­чинённые Парижу и его населению военными дей­ствиями, жизни города зимой 1870—1871 гг. угро­жали прежде всего голод и холод. В январе 1871 г. на одного жителя выдавали всего лишь 300 г низко­качественного хлеба в день. На дрова были распи­лены все деревья, украшавшие парижские бульва­ры. Правда, на чёрном рынке можно было купить всё, но достаточными для этого средствами мало кто располагал. Прекращение подвоза сырья и вывоза готовой продукции парализовало промышленность, а вместе с ней и всю деловую активность огромного города. Промышленники и торговцы лишились до­хода, рабочие и служащие — заработной платы. Тысячи семей были вынуждены существовать на скромное вознаграждение, которое получали кор­мильцы за службу в Национальной гвардии, — 1,5 франка в день. Квартиросъёмщики не могли платить за жильё, промышленные и торговые пред­приятия — по ранее взятым кредитам. Чтобы пред­отвратить волну банкротств, правительство времен­но запретило взыскивать плату за наём помещений и по долговым обязательствам. Но эти меры не мог-

559

Э. Пиккио.

"Расстрел коммунаров".

ли остановить рост социальной напряжённости в городе, где на фоне недоедания и обнищания боль­шинства населения особенно бросались в глаза сы­тость и благополучие богатых классов.

Недовольство парижан приобрело политическую окраску. Ответственность за недостатки в снабже­нии города продуктами питания, за всяческие зло­употребления они возлагали — и небезосновательно — на правительство. Его осуждали прежде всего за военную политику, не приносившую успеха. Ибо парижане, несмотря на тяготы осады, оставались патриотами — в том особом, воинственном смысле, который вкладывали в это слово ещё волонтёры 1792 г. По их мнению, было бы предательством сло­жить оружие до победы над врагом. Едва стало из­вестно о новой попытке правительства вступить в переговоры о мире, как в Париже вспыхнуло вос­стание. 31 октября 1870 г. солдаты Национальной гвардии арестовали и несколько часов удерживали министров в качестве заложников, пока их не выз­волили верные правительству войска.

Теперь правительство было едва ли не больше озабочено тем, как унять беспокойных парижан,

чем национальной обороной. Восстание 31 октября сорвало план заключения перемирия, подготовлен­ный Адольфом Тьером. Французские войска безус­пешно пытались прор­вать блокаду Парижа. К началу 1871 г. поло­жение осаждённой столицы выглядело безнадёжным. Прави­тельство решило, что дальше медлить с за­ключением мира нель­зя. Чтобы нейтрализо­вать оппозицию, оно запретило демократи­ческие клубы Парижа и несколько особенно досаждавших ему га­зет. На репрессии па­рижане ответили 22 января 1871 г. новой попыткой восстания. Лишь его разгром окончательно развя­зал руки правительст­ву.

28 января между Францией и объеди­нённой Германией (18 января 1871 г. в Зер­кальном зале Версаль­ского дворца француз­ских королей прус­ский король Виль­гельм I был провозгла­шён германским импе­ратором) было подпи­сано перемирие. По его условиям форты Пари­жа и армейские запасы оружия передавались нем­цам. На 8 февраля назначались выборы в Нацио­нальное собрание Франции, которое должно было утвердить мирный договор.

Выборы дали решающий перевес представите­лям правых, консервативных партий, выступав­ших за скорейшее подписание мира, — монархис­там и части солидарных с ними в этом вопросе рес­публиканцев. Главой исполнительной власти На­циональное собрание назначило Тьера. Уже 26 фев­раля он представил депутатам предварительные ус­ловия мира, согласованные с Бисмарком. Они пре­дусматривали уступку Германии Эльзаса и части Лотарингии, а также выплату 5 млрд. франков кон­трибуции. Национальное собрание утвердило эти условия. Окончательно мир был подписан во Фран­кфурте 10 мая 1871 г.

Возмущение парижан условиями мира было тем большим, что они подозревали Национальное соб­рание и правительство Тьера в стремлении к рестав­рации монархии. В то время многие демократы ис­кали защиту от реакции в децентрализации власти. Поэтому лозунг предоставления французской сто-

560

Ярослав Домбровский —

Активный участник Парижской коммуны.

Луи Эжен Варлен

— активный участник Парижской коммуны.

лице самоуправления, которого она была лишена со времён Империи, приобрёл популярность. В роли защитника интересов Парижа выступила Нацио­нальная гвардия, которой побаивались даже нем­цы: при заключении перемирия они не настаивали на её разоружении. Национальная гвардия была и самой организованной политической силой столи­цы. 24 февраля возникла Республиканская феде­рация Национальной гвардии во главе с Централь­ным комитетом. Фактически в нём сосредоточилось руководство оппозиционным движением.

При всей серьёзности разногласий с правитель­ством никто в Париже не помышлял о вооружённом восстании, тем более не готовил его. Но действия властей подлили масла в огонь. После снятия бло­кады была прекращена выплата вознаграждения солдатам Национальной гвардии. В городе, эконо­мика которого ещё не оправилась от последствий блокады, тысячи жителей остались без средств к существованию. Когда Национальное собрание ан­нулировало отсрочку по взысканию задолженно­сти, в считанные дни к оплате было предъявлено 150 тыс. долговых обязательств! Задело гордость жителей столицы и решение Национального соб­рания избрать местом своего пребывания Версаль.

Играя на нервах парижан, правительство само подталкивало их к импульсивным поступкам. На рассвете 18 марта 1871 г. по его приказу войска попытались захватить артиллерию Национальной гвардии, сосредоточенную на Монмартрском холме. Солдаты были остановлены жителями и без боя от­ступили. Но случилось непоправимое. Генералы Леконт и Тома, командовавшие правительственны­ми войсками, были схвачены гвардейцами и в тот же день расстреляны.

Этого было достаточно, чтобы Тьер распорядился об эвакуации правительственных учреждений в

Версаль. Вслед за ними покинули столицу многие представители богатых и праздных классов. Един­ственной авторитетной силой в Париже остался Центральный комитет Национальной гвардии. Он временно принял на себя властные полномочия, од­новременно назначив на 26 марта выборы в Париж­скую коммуну (так по традиции назывался орган городского самоуправления французской столицы). В оставшееся время мэры парижских округов, дру­гие политики республиканского толка пытались примирить Центральный комитет с Версальским правительством, добиваясь согласия последнего на проведение выборов. Но безуспешно. Правительст­во дало понять, что считает парижских оппозицио­неров преступниками, восставшими против закон­ного порядка, с которыми можно разговаривать лишь на языке пушек.

Поскольку сторонники правительства бойкоти­ровали выборы 26 марта, в голосовании приняло участие лишь меньшинство избирателей — 229 тыс. из 485 тыс., внесённых в списки. В Коммуну было избрано 86 человек, однако 20 вскоре подали в от­ставку. Поэтому 16 апреля были проведены допол­нительные выборы. Среди членов Коммуны встре­чались известные люди, такие, как участники ре­волюции 1848 г. Луи-Шарль Делеклюз и Феликс Пиа или художник Гюстав Курбе. Имена же боль­шинства ничего не говорили широкой обществен­ности. Кстати, лишь немногие из них оставили след в истории рабочего движения конца XIX в.: Эдуар Вайан, Лео Франкель, Эжен Потье. Члены Комму­ны были по профессии чиновниками, врачами, журналистами, адвокатами, рабочими. В политиче­ском отношении они принадлежали к прудонистам (сторонникам социалиста Прудона), неоякобинцам и бланкистам. При этом часть из них состояла в секциях Международного товарищества рабочих

561

Расстрел коммунаров в Версале.

(I Интернационала). Политические разногласия за­трудняли работу Коммуны. Довольно скоро в ней образовались «большинство» и «меньшинство», столкновения которых не раз ставили под угрозу единство коммунаров.

Коммуна заявила о своём намерении осу­ществить глубокие реформы, за которые боролось не одно поколение французских демократов — рес­публиканцев и социалистов. Впечатляет простой их перечень: замена постоянной армии вооружением народа, демократизация государственного аппарата (включая выборность и сменяемость чиновников), справедливая организация труда, отделение церкви от государства, введение бесплатного, обязательно­го и светского обучения и т. д. Как ни оценивать замыслы Коммуны — иногда утопичные, — ясно, что масштаб их намного превосходил скромные воз­можности парижских реформаторов. Во многом по­этому они не продвинулись в их осуществлении дальше деклараций и первых скромных шагов. Бо­лее плодотворной оказалась деятельность Коммуны по удовлетворению насущных социально-экономи­ческих требований населения столицы. Среди при­нятых ею мер, целесообразность которых трудно ос­порить, — списание задолженности по квартирной плате, безвозмездное возвращение владельцам ве­щей, заложенных в ломбарде на сумму не больше 20 франков, введение рассрочки на три года по ком­мерческим кредитам и др. Впрочем, и здесь не обо­шлось без курьёзов, к которым следует отнести по­пытку законодательно отменить ночной труд в пе­карнях.

Да можно ли вообще строго судить хаотичные попытки реформ, предпринимавшихся Коммуной, если главной, всепоглощающей её заботой была война? В начале апреля нача­лись столкновения федератов, как называли себя бойцы во­оружённых отрядов Коммуны, с версальскими войсками. До середины мая они не принесли решающего успеха ни одной из сторон. Но силы были заве­домо неравны. После того как не удалось заручиться под­держкой провинции, комму­нарам оставалось рассчиты­вать только на себя. Зато Вер­сальское правительство полу­чало от командования герман­ской армии помощь оружием, боеприпасами и солдатами из числа французских военно­пленных, досрочно отпущен­ных на свободу.

Противники как будто ста­рались превзойти друг друга в жестокостях и бесчинствах. Узнав, что версальцы расстре­ливают пленных коммунаров, Парижская коммуна приняла декрет о заложниках, грозив­ший репрессиями ни в чём не повинным жителям столицы, лишь заподозренным в симпатиях к Вер­салю. Уже после того как бои завязались на улицах Парижа и дни Коммуны были сочтены, была рас­стреляна часть заложников, среди них архиепис­коп Парижский, многие священники и монахи-до­миниканцы. Столь бесчеловечные действия не име­ют оправданий, равно как и беспримерный ванда­лизм, проявленный коммунарами во время улич­ных боёв. Они умышленно подожгли ряд зданий в центре столицы, в том числе городскую ратушу, Дворец правосудия, Тюильрийский дворец, мини­стерство финансов, дом Тьера. В огне погибли бес­численные культурные и художественные ценнос­ти. Покушались поджигатели и на сокровища Лув­ра. Что касается версальцев, то они в эти дни за­лили кровью улицы Парижа. Жертвами их террора стали десятки тысяч граждан, убитых в боях, рас­стрелянных по приговору военно-полевого суда или вообще без суда и следствия. Десятки тысяч других были приговорены к тюремному заключению, ка­торге или ссылке.

«Кровавая неделя» 21—28 мая 1871 г. не только завершила недолгую историю Парижской комму­ны, но и подвела её итог. Дорого обошлись Франции упрямство политиков, не желавших идти на комп­ромиссы, и самомнение народных вождей, уверо­вавших в свою историческую миссию. Память лю­дей на редкость избирательна. Для одних Коммуна навеки осталась мрачной, трагической страницей истории Франции, для других — светлым празд­ником торжества демократии и справедливости.

562

ЖОРЖ КЛЕМАНСО

Жорж Клемансо (1841—1929) — один из наиболее влиятельных политических и го­сударственных деятелей Франции своего времени, прозванный «тигром» за страсть, которую вкладывал в борьбу.

Всю жизнь Клемансо любил Вандею — депар­тамент на крайнем западе Франции, где он родился 28 сентября 1841 г. в местечке Муйерон-ан-Паре. Здесь прошли его детство и юность. Здесь были его семейные корни. Прадед Жоржа, служивший вра­чом, не упустил случая сделать карьеру при им­ператоре Наполеоне I. Отец же, тоже врач, был убеждённым республиканцем и противником как монархии Луи-Филиппа, так и империи Наполео­на III. Его идеалом была якобинская республика, а кумиром — Робеспьер. Под влиянием отца почи­тателем революции и сторонником республики стал и сын.

Клемансо не затруднялся в выборе профессии. Он и здесь продолжил семейную традицию. По окончании лицея он поступил в медицинское учи­лище в Нанте, а в 1860 г. — на медицинский фа­культет Парижского университета — Сорбонны, от­куда вышел пять лет спустя с дипломом врача. Но вместо того чтобы заняться профессиональной дея­тельностью, он в 1865 г. отправился в путешествие по Соединённым Штатам Америки. Отчасти причи­ной этого были неприятности с властями, возник­шие у него в студенческие годы. За организацию антиправительственной демонстрации Клемансо был арестован и провёл за решёткой два с полови­ной месяца.

Но прежде всего им руководил интерес к демо­кратическим учреждениям североамериканской республики, авторитет которой в его глазах лишь подняла недавняя отмена рабства в ходе войны Се­вера против Юга. Три года пробыл Клемансо за ок­еаном, переезжая с места на место, зарабатывая на пропитание то корреспонденциями в парижские га­зеты, то уроками французского языка в женском колледже, на одной из учениц которого, Мэри Пламмер, он в конце концов женился.

Знакомство с Америкой оказалось для Клемансо поучительным. Не то чтобы она его разочаровала. Но он понял, что республиканская форма правле­ния сама по себе не гарантирует ни чистоты нравов, ни подлинного народовластия, а лишь является ус­ловием постоянной борьбы за демократию.

На родину Клемансо вернулся незадолго до того, как в июле 1870 г. Наполеон III объявил безрас­судную войну Пруссии. Францию она привела к на­циональной и социальной катастрофе — военному поражению, оккупации, потере части территории, гражданской войне. С самого начала Клемансо — в гуще политических событий. Он — свидетель революции 4 сентября, провозгласившей Францию республикой.

Клемансо.

Вскоре его назначают мэром 18-го ок­руга Парижа, избирают депутатом Национального собрания. Движимый патриотическими чувствами, он голосует против грабительских условий мира, предложенного Пруссией. В то же время он не скрывает сочувствия к страданиям трудящегося люда. По прихоти судьбы именно на территории его округа, на Монмартрском холме, начинается вос­стание 18 марта 1871 г., которое привело к про­возглашению Парижской коммуны. Клемансо стре­мится предотвратить гражданскую войну. Он пы­тается выступить в роли посредника между про­тивоборствующими сторонами. Но не находит по­нимания ни среди повстанцев, отдающих приказ о

563

его аресте, которого он благополучно избежал, ни среди версальцев, в свою очередь привлекающих его к суду за по­такание «мятежу». Подавленный своей неудачей, а ещё больше трагическими событиями, Клемансо слагает с себя полномочия мэра и депутата.

Ни о чём он так не мечтал в последующие годы, как о возвращении в большую политику. Под вли­янием опыта 1870—1871 гг. он уточняет свою по­литическую программу. Три основных её раздела: защита республики от реставрации монархии, про­ведение социальных реформ в интересах трудящих­ся, восстановление военной мощи Франции в целях борьбы за возвращение захваченных Германией территорий. В 1876 г. он избирается в палату де­путатов от всё того же 18-го округа Парижа, где становится во главе левой группировки радикал-социалистов.

Так началась парламентская карьера Клемансо, принёсшая ему славу одного из главных лидеров оппозиции. Его не удовлетворяла политика правя­щих кабинетов, которые и слышать не хотели о сколько-нибудь глубоких реформах в политическом и социальном строе. Но и возможности сформиро­вать правительство на свой вкус у него не было. Для этого он не располагал достаточной поддержкой в парламенте, где радикал-социалисты составляли незначительное меньшинство. Ему не оставалось ничего другого, как критиковать политику прави­тельства и требовать замены консервативных ми­нистров. Скоро он заслужил репутацию «ниспро­вергателя министров».

Добившись за несколько лет отставки доброго десятка министерских кабинетов, сам Клемансо, однако, ни на шаг не приблизился к власти. Хуже того, неожиданно под угрозой оказалось его собст­венное политическое будущее. В начале 80-х гг. часть его избирателей ушла к социалистам, выдви­нувшим ещё более привлекательную программу мер в интересах трудящихся. Символично, что в 1885 г. Клемансо отказался представлять в парла­менте слишком уж требовательных избирателей Парижа, предпочтя им «милых провинциалов» из департамента Вар, что на юге страны. Наконец, в ходе «панамского скандала» в 1892 г., вызванного фактами коррупции депутатов и государственных чиновников, вскрылись компрометирующие его связи. Всё это стоило ему места в палате депутатов на выборах 1893 г.

Этот провал был не только личным поражением Клемансо, но и крахом той разновидности полити­ческого радикализма, которую он олицетворял в 70—80-х гг., — обращенного в прошлое, живущего воспоминаниями о «великой революции», «якобинствующего». Вполне ли отдавал себе в том отчёт Клемансо? Во всяком случае, он красноречиво от­далился от Республиканской партии радикалов и радикал-социалистов, которая была образована в 1901 г. Он предпочёл стать независимым полити­ком, опирающимся лишь на преданных друзей да на свой моральный авторитет.

Девять долгих лет голос Клемансо не звучал с

парламентской трибуны. Но это время не было по­теряно для его политической карьеры. Свободный от обременительных обязанностей, Клемансо в со­вершенстве овладел таким мощным оружием борь­бы, как журналистика. Он редактировал газету «Жюстис» — «Справедливость», принимал участие в издании газеты «Орор» — «Заря», основал жур­нал «Блок», публиковал статьи во множестве дру­гих органов печати. Вскоре он добился такой по­пулярности, о какой и мечтать не мог, оставаясь лишь парламентским оратором. Его имя было на устах десятков тысяч людей по всей Франции, к его мнению прислушивались во всех слоях общества.

Журналистика сблизила Клемансо с видными представителями творческой интеллигенции — пи­сателями Альфонсом Доде, Эдмоном Гонкуром, Анатолем Франсом, Октавом Мирбо, Эмилем Золя, Жозефом Ренаном, скульптором Огюстом Роденом, художником Клодом Моне. Очевидно, не без их влияния он и сам засел за литературный труд, на­писав несколько художественных произведений. Но, трезво оценив их достоинства, он вовремя ос­тановился. Особенно Клемансо был дружен с Моне, творчеству которого посвятил ряд эссе. Тот в свою очередь запечатлел образ друга в многочисленных портретах и зарисовках. Дружеским общением Клемансо в какой-то мере восполнял тот недостаток душевного комфорта, который ощущал в личной жизни.

Возвращению Клемансо в парламент способство­вало его активное участие в борьбе демократиче­ских сил за пересмотр приговора по «делу Дрейфу­са» (см. ст. «Дело Дрейфуса»). Именно в газете «Орор» Золя опубликовал своё знаменитое «Я об­виняю!». В 1902 г. Клемансо был избран членом верхней палаты парламента — сената — от депар­тамента Вар. И здесь он примкнул к решительным сторонникам оправдания капитана Дрейфуса, орга­низации отпора клерикально-монархической и на­ционалистической реакции, принятия закона об от­делении церкви от государства.

Когда возникли трудности с проведением в жизнь этого закона, Клемансо впервые пригласили в правительство, доверив ответственный пост ми­нистра внутренних дел. Случилось это в 1906 г. — на 65-м году его жизни и 36-м году политической карьеры. Клемансо не только оправдал оказанное ему доверие, но и превзошёл в чём-то ожидания коллег. При появлении угрозы массовых забасто­вок в угледобывающей отрасли он не остановился перед применением вооружённой силы против рабо­чих. Он окончательно расстался с романтическими мечтами «радикал-социалистической» молодости и готов был бороться с врагами республики не только справа, но и слева. С тех пор он и приобрёл репу­тацию человека «сильной руки», способного на ско­рые и решительные меры в чрезвычайной обстанов­ке.

Несколько месяцев пребывания Клемансо в ми­нистерстве внутренних дел убедили парламент в возможности поручить ему формирование прави­тельства. Почти три года, с октября 1906 г. по июль

564

1909 г., находился у власти его кабинет — рекордно длительный срок по меркам Франции того времени! И это несмотря на множество сложнейших проблем, которые ему приходилось решать в области внут­ренней и внешней политики. Любая из них могла бы оказаться роковой для кабинета, если бы не твёрдость и целеустремлённость, проявленные Кле­мансо. С чувством исполненного долга он вышел в отставку, когда коалиция обиженных им депута­тов, самолюбия которых он и вправду не щадил, сумела-таки незначительным большинством голо­сов провалить резолюцию доверия правительству.

Освободившись от бремени власти, Клемансо от­нюдь не снял с себя ответственности за судьбу стра­ны. Чутьё многоопытного и мудрого политика под­сказывало ему, что надвигается большая европей­ская война. Отныне все помыслы его были о том, чтобы Франция во всеоружии встретила противни­ка и взяла реванш за поражение в 1870—1871 гг. Он активно сотрудничает в сенатском комитете по делам внешней политики и армии, обращается к общественному мнению. С 1913 г. Клемансо издаёт газету «Ом либр» — «Свободный человек», в ко­торой доказывает неизбежность скорой войны с Германией, внушает французам веру в будущую по­беду и, невзирая на лица, критикует правительство за медлительность в осуществлении военных про­грамм.

Разразившаяся в 1914 г. мировая война лишь подтвердила опасения Клемансо. В сражении на Марне французы чудом остановили наступление германских войск. Но, хотя Франция выдержала первый удар противника, началась затяжная «вой­на на изнурение», потребовавшая напряжения всех сил. В этих условиях правительство не нашло ни­чего лучше, как запретить газету Клемансо, досаж­давшую ему своей критикой. Когда же она стала выходить под новым названием «Ом аншене» — «Человек в оковах», правительство обрушило на неё цензурные преследования. Лучшего способа за­ставить французов прислушиваться к каждому сло­ву опального сенатора нельзя было бы придумать.

На исходе третьего года войны, когда вызванные ею страдания и жертвы, казалось, достигли пре­дела, всю Францию потрясло заявление Клемансо о том, что правительство не сможет добиться по-

беды, пока не положит конец «пора­женчеству» внутри страны. Он метил не только в антивоенное движение, ко­торое активизировалось под влиянием революции в России, но и в членов правящего кабинета, не проявлявших твёрдости в борьбе с ним. Вокруг Кле­мансо объединились все силы общества, выступав­шие за продолжение войны «до победного конца». Они и добились его назначения главой правительст­ва в ноябре 1917 г.

Программу своего кабинета Клемансо сформули­ровал кратко: «Я веду войну». И сделал всё воз­можное для её осуществления: очистил аппарат во­енного и гражданского управления от лиц, укло­нявшихся от фронта, арестовал видных деятелей антивоенного движения, привлёк к ответственнос­ти бывшего министра внутренних дел Мальви и премьер-министра Кайо, добился создания единого военного командования Франции и её союзников и т. д. Эти меры позволили Франции выдержать мощное наступление германских войск весной и ле­том 1918 г., а затем предпринять контрнаступление и обратить противника в бегство. 11 ноября 1918 г., когда Германия признала себя побеждённой, народ­ная молва наградила Клемансо самым лестным из всех его многочисленных прозвищ — «Отец побе­ды».

Клемансо председательствовал на переговорах, предшествовавших подписанию Версальского дого­вора 1919 г., который подвёл итог Первой мировой войны и заложил основы послевоенного устройства Европы и мира. Это был тяжкий, изнурительный труд, признательности за который от своих сограж­дан он так и не дождался. В январе 1920 г. палата депутатов «прокатила» его на выборах президента республики. В последний раз он не по своей воле был вынужден уйти из политики.

После войны Клемансо, несмотря на возраст, много путешествовал. Он побывал в Индии, Индо­незии, Сингапуре, Египте, Судане, США и других странах. Потом уединился в Вандее, в своём ма­леньком домике на берегу океана, посвятив остаток времени и сил работе над философскими трудами и мемуарами. Умер он в своей парижской квартире на улице Франклина 24 ноября 1929 г.

ДЕЛО ДРЕЙФУСА

В истории каждого народа есть страницы, ко­торые иначе как мрачными не назовёшь. Во Франции последнее десятилетие XIX в. было «испачкано» грязным судебным делом по ложному обвинению в шпионаже честного офицера Альфреда Дрейфуса. Связанная с ним вспышка политической борьбы, пристальное внимание мировой общественности вывели «дело Дрейфуса» за рамки юрис­пруденции.

Альфред Дрейфус родился в 1859 г. в Эльзасе, в состоятельной еврейской семье. Хорошо образован­ному и проявившему способности к военному делу молодому человеку прочили блестящую военную карьеру. По отзывам родных и друзей, он был не-

565

подкупно честен и безгранично предан родной Франции. В роковом для него 1894 г. Дрейфус в чине капитана артил­лерии состоял при Генеральном штабе французской армии.

Весной того года военный министр Франции ге­нерал Мерсье в парламенте сделал доклад «О со­стоянии армии и флота». Он нарисовал радужную картину: армия и флот в образцовом состоянии, всё великолепно и безупречно! Депутаты бурно апло­дировали его выступлению. Между тем доклад ге­нерала был лживым. Военное положение страны внушало тревогу. В Генеральном штабе Франции гнездилась измена. Там исчезали, а потом снова по­являлись важные документы. Очевидно, кто-то уносил их, а потом опять клал на место.

В сентябре 1894 г. французская контрразведка напала на след, появилась надежда схватить ви­новного. Одним из агентов французского Генераль­ного штаба был сторож германского посольства в Париже. В его обязанности входило собирать всё, что можно было найти в корзинах для бумаг, в вы­метаемом мусоре, в золе, выгребаемой из печей и каминов. Он-то и предоставил контрразведке разор­ванное на мелкие клочки письмо, адресованное не­мецкому военному атташе и содержащее опись пяти важнейших секретных записок французского Ген­штаба. Письмо получило название «бордеро» — от французского слова «опись».

Почерк письма мог стать ключом к разгадке тай­ны. По роковой случайности почерк бордеро ока­зался схожим с почерком капитана Дрейфуса. Экс­перты-графологи тщательно изучили почерк Дрей­фуса и дали разноречивые заключения. Многие из них считали капитана невиновным. Но руководи­тели Генерального штаба не захотели прислушать­ся к их мнению. Скромный, не имеющий знатных родственников и влиятельных заступников, Дрей­фус был белой вороной в аристократической среде офицеров Генштаба. Еврейское происхождение поз­воляло сделать его объектом ненависти национа­листов. На него удобно было свалить вину и списать злоупотребления и беспорядки во французской ар­мии.

Вести следствие по делу арестованного капитана поручили майору дю Пати де Кляму, человеку сом­нительных моральных качеств. Дю Пати заставлял капитана писать в тюрьме то левой рукой, то лёжа, то сидя — так он добивался наибольшего сходства с почерком бордеро. Желая захватить Дрейфуса врасплох, заставить его проговориться, майор вры­вался внезапно в камеру Дрейфуса, нарочно затем­нённую, и наводил на него яркий свет. Всё было напрасно. Мужественный капитан, для которого арест явился полной неожиданностью, твёрдо, не сбиваясь и не путаясь, продолжал доказывать свою невиновность. Он отказался признать вину в обмен на мягкое наказание, отклонил предложение о са­моубийстве. Даже комендант тюрьмы уверовал в невиновность своего узника. Следствие не смогло подкрепить обвинение ни одним доказательством. Даже в вопросе о том, писано ли бордеро рукой

Дрейфуса, эксперты продолжали расходиться. Но генералам Генштаба, презревшим честь, справед­ливость и законность, во что бы то ни стало нужна была виновность Дрейфуса. С подачи армейской верхушки информация о деле просочилась в прессу. Правые газеты подняли невообразимый шум о прес­тупнике, какого не знала история, о негодяе, про­давшем Германии военные планы и документы ро­дины. Миллионы граждан, привыкших верить пе­чатному слову, не могли и предположить, какая чудовищная ложь изливается на них. Поднималась волна антисемитизма. Обвинение в шпионаже ев­рея Дрейфуса давало возможность шовинистам об­рушиться с нападками на евреев, объявить их ви­новниками всех бед французов.

Дрейфуса судили военным судом при закрытых дверях. Беспомощности обвинения, отсутствию бес­спорных фактов представители Генштаба противо­поставили пресловутую военную тайну: доказатель­ства есть, но предъявить их не позволяет необходи­мость сохранить военную тайну. И всё же, несмотря на грубый нажим генералитета, судьи заколеба­лись. Тогда, с ведома военного министра, следова­тель тайно от всех передал в комнату, где совеща­лись судьи, грубо сфабрикованную фальшивку — записку, якобы написанную германским послом ко­му-то в Германию: «Этот каналья Д. становится слишком требовательным». Наскоро состряпанная бумага перевесила чашу весов. Суд признал Дрей­фуса виновным в государственной измене и при­говорил его к разжалованию и пожизненной ссылке на далёкий Чёртов остров близ Французской Гвиа­ны. Потрясённый защитник Дрейфуса заявил: «Осуждение Дрейфуса — величайшее преступление нашего века!» Однако многолетняя эпопея мы­тарств Дрейфуса ещё только начиналась.

После вынесения приговора состоялась омерзи­тельная церемония публичного разжалования — на площади, перед строем войск, при стечении народа. Под гром барабанов и звуки труб четыре канонира с шашками наголо вывели Дрейфуса. В парадном мундире, при шпаге, смертельно бледный, он шёл уверенно, высоко вскинув голову. Обращаясь к вой­скам, Дрейфус крикнул твёрдым и ясным голосом: «Солдаты, клянусь вам — я невиновен! Да здравст­вует Франция! Да здравствует армия!» Под улю­люканье зевак с кепи Дрейфуса, с его доломана сор­вали офицерские нашивки. Бросили наземь куски переломленной над его головой шпаги...

На следующую ночь его морем отправили в дру­гое полушарие, на Чёртов остров, прозванный из-за губительного климата бескровной гильотиной. Медленно потекли годы, и, казалось, все забыли о несчастном. Но это было не так.

В 1897 г. внимание французской общественно­сти вновь было привлечено к пресловутому делу. Полковник Генерального штаба Пикар усомнился в виновности Дрейфуса ещё во время суда. После высылки Дрейфуса Пикар был назначен новым на­чальником контрразведки Генштаба. Он изучил де­тали нашумевшего дела и пришёл к твёрдому убеж­дению: Дрейфус не шпион. Вскоре ему удалось пе-

566

рехватить открытку немецкого посольства, направ­ленную на имя майора Генштаба графа Шарля-Ма­ри Фернана Эстергази. За ним была установлена слежка, обнаружившая его связь с иностранными разведками. Истинный автор злополучного борде­ро, Эстергази любил только деньги, добывая их пу­тём мошенничеств, вымогательств, подлогов. Нена­видел и презирал Францию. «Я не убил бы и щенка, — писал он в одном письме, — но я с радостью расстрелял бы сто тысяч французов».

Однако шпион граф Эстергази оказался ближе французской военной верхушке, чем невиновный Дрейфус. И когда Пикар, доложив начальству о вы­явлении подлинного преступника, предложил арес­товать Эстергази и освободить Дрейфуса, генералы Генштаба уняли не в меру ретивого полковника; вскоре он был отослан с экспедицией в далёкую Аф­рику.

Однако слухи о том, что Генштаб укрывает пре­ступника, распространились. Газета «Фигаро» по­местила фотографию бордеро. Теперь всякий, зна­комый с почерком Эстергази, мог убедиться в том, что писал бордеро именно он. Брат осуждённого ка­питана Матье Дрейфус возбудил судебное дело про­тив Эстергази как шпиона и предателя. А почтен­ный сенатор, вице-президент сената Шерер-Кестнер сделал специальный запрос правительству.

Струсивший было Эстергази быстро успокоился. Он понял, что пересмотр дела Дрейфуса не в ин­тересах военных руководителей. Они не захотят вы­носить сор из избы и оградят изменника от спра­ведливого возмездия. Так и случилось. Эстергази предстал перед военным судом, но был оправдан, несмотря на очевидные факты. Зло восторжество­вало вновь, демократическая общественность Фран­ции была оскорблена. И не успели Эстергази и его покровители вздохнуть спокойно, как загремел но­вый гром.

В борьбу включился всемирно известный фран­цузский писатель, кавалер ордена Почётного легио­на Эмиль Золя. Он с болью следил за развитием дела Дрейфуса. После скандального оправдания пре­ступника Золя не мог молчать. Писатель выступил в печати с открытым письмом к президенту Фран­ции Феликсу Фору. «Господин президент! — писал Золя. — Каким комом грязи лёг на Ваше имя про­цесс Дрейфуса! А оправдание Эстергази — неслы­ханная пощёчина, нанесённая истине и справедли­вости. Грязный след этой пощёчины пятнает лик Франции!» Писатель открыто обвинил власти и суд в сознательном осуждении невиновного. В своём письме писатель предупреждал: «Когда правду хо­ронят во мраке подземелья, она набирает там такую неодолимую силу, что в один прекрасный день про­исходит взрыв, разрушающий всё и вся».

За оскорбление властей Золя был предан суду. Процесс привлёк многих сторонников правого дела, лучших представителей Франции, друзей Золя — вождя социалистов Жана Жореса, писателя Анатоля Франса, людей искусства и политических дея­телей. Но не дремала и реакция — наёмные банди­ты врывались в зал суда, устраивали овации противникам Дрейфуса и Золя, орали и улюлюкали, заглушая речи защитни­ков, пытались учинить на улице само­суд над Золя. Писатель превратил своё место на скамье подсудимых в трибуну для защиты Дрейфу­са. В своём последнем слове он сказал: «...Дрейфус невиновен, клянусь вам в этом! Клянусь моим со­рокалетним писательским трудом, клянусь моей честью, моим добрым именем! Если Дрейфус ви­новен, пусть погибнут все мои книги! Нет, он ни в чём не виноват, он страдает без всякой вины...» Суд вынес Золя обвинительный приговор — заключе­ние в тюрьму на один год и штраф в 3 тыс. франков. Писателя лишили ордена Почётного легиона. В знак протеста от своего ордена отказался и Анатоль Франс.

Нестабильность политической жизни Франции последних лет переросла в политический кризис. Судьба капитана французской армии стала олице­творением политической проблемы. О ней загово­рили в правительстве, палате депутатов. Она была у всех на устах.

Реакция торжествовала. Волна еврейских погро­мов прокатилась по городам Франции. Правые бур­жуазные партии стремились не допустить прове­дения в стране реформ. Монархисты мечтали вос­становить старые порядки, готовили заговор против республики.

Страна разделилась на два лагеря: дрейфусаров — сторонников оправдания Дрейфуса — и антидрейфусаров, сторонников его осуждения. Столк­нулись как бы две Франции: реакционная, шови­нистическая, милитаристская — и прогрессивная, трудовая, мыслящая. В воздухе запахло граждан­ской войной.

В августе 1898 г., не выдержав нервного напря­жения, бежал за границу Эстергази, выдав себя полностью. В феврале 1899 г., воспользовавшись смертью президента Фора, в день его похорон мо­нархисты и националисты предприняли неудачную попытку государственного переворота. Чаша весов качнулась в сторону дрейфусаров. Новое прави­тельство страны возглавил член партии умеренных республиканцев, крупный адвокат, блестящий ора­тор, опытный и здравомыслящий политик Вальдек-Руссо. Был дан ход пересмотру дела. В августе были арестованы наиболее одиозные антидрейфусары, участники февральского заговора. Привезённый с Чёртова острова Дрейфус предстал перед новым во­енным судом в городе Ренне. Но шовинисты не со­бирались сдаваться. Антидрейфусары создали для суда невыносимые условия. Во время процесса по­досланный бандит ранил защитника Дрейфуса и Зо­ля — адвоката Лабори. Штабисты и теперь не могли допустить признания невиновности Дрейфуса, и во­енный суд снова не осмелился им перечить, покрыв себя несмываемым позором. Дрейфуса опять при­знали виновным, но в силу смягчающих обстоя­тельств приговорили к разжалованию и десяти го­дам ссылки. Вторичное осуждение Дрейфуса пока­зало всему миру реакционность высшего генерали­тета и продажность военного суда.

567

В дело вмешался недавно избранный президент Франции Эмиль Лубе, кото­рый помиловал Дрейфуса под предло­гом плохого здоровья. Полностью Дрейфус был реабилитирован лишь в июле 1906 г. Умер он в 1935 г.

Дело Дрейфуса с ужасающей откровенностью высветило бессилие порядочного человека, перемо­лотого безжалостной военно-политической маши­ной. Для современников оно стало строгой провер­кой личной порядочности, совести и здравого смыс­ла. События рубежа веков останутся серьёзным пре­дупреждением об опасности разнузданного шови­низма.

БЕНДЖАМИН ДИЗРАЭЛИ

Жизнь Бенджамина Дизраэли, лорда Биконсфилда, похожа на удивительный приклю­ченческий роман. Бессчётные биографы посвятили Дизраэли многочисленные исследова­ния. Причина большого интереса к его личности в том, что он заложил основы народного, или демо­кратического, консерватизма, идеи которого сейчас широко распространены и пользуются поддержкой населения на Западе, особенно в Великобритании. Бенджамин Дизраэли, британский государствен­ный деятель и писатель, родился 21 декабря 1804 г. в Лондоне. Отец Бенджамина, Исаак Дизраэли, был известным английским писателем и литератур­ным критиком. Мать, Мария Бесеви, происходила из знатной португальской еврейской семьи Виллериал. Бенджамин не получил традиционного для людей его круга образования. Однако он упорно за­нимался самообразованием и приобрёл обширные познания в области классической литературы, ис­тории, религии и истории политики. Чтение было излюбленным занятием Дизраэли всю его жизнь. Книги давали ему всё необходимое для литератур­ной и политической деятельности.

Исаак Дизраэли мечтал, чтобы его сын стал юристом, поэтому Бенджамина отдали для обуче­ния в фирму лондонских адвокатов. Работа, однако, не понравилась молодому клерку. Впоследствии Дизраэли так писал об этом периоде своей жизни: «Я проводил вечера дома один и всегда занимался самообразованием. Я стал задумчив и беспокоен, и ещё до своих 20 лет был вынужден положить конец мечте моего отца. Ничто не могло удовлетворить меня, кроме путешествия. Тогда отец сделал слабую попытку отправить меня в Оксфорд, но час прик­лючений настал». Присущие Дизраэли честолюбие, стремление к славе, успеху и материальному благо­получию заставили его желать большего, чем скуч­ная работа в адвокатской конторе. Со свойственной молодости опрометчивостью он пустился в авантю­ры, плачевные итоги которых давали о себе знать на протяжении всей его последующей жизни. Пы­таясь быстро разбогатеть, Дизраэли занялся спеку­ляциями на бирже. Результатом были финансовая катастрофа и огромные долги. Потерпев неудачу на бирже, он попытался заняться изданием полити­ческой газеты. Это предприятие тоже завершилось крахом, но провал с выпуском газеты побудил Дизраэли заняться самостоятельной литературной дея­тельностью.

Дизраэли.

В 1826 г. он написал роман «Вивиан Грей», в котором всю вину за свои неудачи неспра­ведливо переложил на друга своего отца, известного издателя Мюррея. Книга имела скандальный ус­пех, потому что автор вывел в ней как отрицатель­ных персонажей многих представителей велико­светского общества. Имена, конечно, были вымыш­ленными, но личности легко узнавались.

Первые неудачи вызвали у Дизраэли нервное расстройство, из-за которого следующие четыре го­да он почти ничем не интересовался. Лучшим ле­карством оказались путешествия. Сначала он от-

568

правился в поездку по Европе, а в 1830 г. — в 16-месячное странствие по государствам Средиземно­морья и Среднему Востоку. Вернувшись в Лондон, Дизраэли с головой окунулся в общественную и литературную жизнь столицы. Выдающиеся спо­собности, огромная эрудиция и великолепное вла­дение ораторским искусством быстро привлекли к нему внимание высшего света. Однако его большое самомнение, манера экстравагантно одеваться и несколько скандальная репутация делали нежела­тельным его присутствие в домах некоторых знат­ных персон.

К 1831 г. Дизраэли окончательно определил сферу своей деятельности. Это — политика. При­чём, как и во всех начинаниях, Дизраэли ставит перед собой максимально высокие цели. Ещё в на­чале политической карьеры на вопрос, чего бы он хотел добиться, Дизраэли неизменно отвечал: «Я хочу стать премьер-министром Великобритании». В 30-е гг. XIX в. это звучало фантастически. Серь­ёзным препятствием к достижению этой цели было его еврейское происхождение. В то время в Англии евреи были ещё ограничены в гражданских правах, и в обществе существовало сильное предубеждение против них. Однако главным было то, что Дизраэли не принадлежал к высшей земельной аристокра­тии, выходцы из которой только и могли в то время занять пост премьер-министра. И всё же он вопло­тил в реальность свою мечту. Но до этого было ещё очень далеко. Пока же Дизраэли предстояло сде­лать первый шаг на политическом поприще — по­пасть в парламент.

Трижды Дизраэли пытался победить на парла­ментских выборах как независимый радикал и трижды терпел поражение, прежде чем понял, что его критика ведущих политических партий страны к успеху не приведёт. Дизраэли всегда отличался умением точно оценивать ситуацию. Он понял, что для победы на выборах необходимо присоединиться к одной из двух главных партий Великобритании — тори (консервативной) или вигов, впоследствии ставшей либеральной. По своим убеждениям Дизраэли был ближе к консерваторам, и на выборах 1835 г. он выступил уже как кандидат тори. Однако потребовалась ещё одна, пятая попытка, чтобы в 1837 г. Дизраэли наконец попал в парламент Вели­кобритании. Первая ступенька к вершине была пре­одолена.

Начало парламентской деятельности для Дизраэли оказалось неудачным. В Палате общин парла­мента Великобритании большое внимание тради­ционно уделялось первому выступлению парламен­тариев. Для Дизраэли оно закончилось полным про­валом. На этот раз самоуверенность сильно его под­вела. Он решил сразу продемонстрировать свои вы­сокие интеллектуальные способности и тем самым вызвал неодобрение палаты. К выскочкам там все­гда относились с подозрением. К тому же своё вы­ступление Дизраэли посвятил Ирландии и связан­ным с ней острым национальным проблемам и был освистан. Вынужденный прекратить своё выступ­ление, Дизраэли сказал в заключение знаменательную фразу: «Я начинал некоторые ве­щи по нескольку раз и добивался в ито­ге успеха, хотя многие предсказывали, что я должен проиграть. Сейчас я сажусь, но придёт время, когда вы будете слушать меня».

Это время пришло очень скоро. Дизраэли никог­да не забывал преподанных ему уроков. Умения ло­гично и красиво говорить Дизраэли было не зани­мать, оставалось только приспособиться к условиям Палаты общин, понять, что не всегда следует де­монстрировать своё интеллектуальное превосходст­во. Осознав это, Дизраэли вскоре стал одним из ве­дущих ораторов парламента и непревзойдённым мастером ведения дебатов в Палате общин.

Вклад Дизраэли в развитие политической систе­мы Великобритании невозможно оценить без рас­смотрения его литературного наследия. Во второй половине 30-х гг. XIX в. в серии политических па­мфлетов и трактатов Дизраэли изложил в общих чертах свою теорию торизма, которая впоследствии была им развита в романах «Конингсби, или Мо­лодое поколение», «Сибилла, или Две нации», а также в ряде публичных выступлений. Фактически он разработал концепцию национальной партии, которая позволила консерваторам в будущем доми­нировать на политической сцене Великобритании. В основе этой концепции лежала выдвинутая Дизраэли идея «одной нации». Она исходила из убеж­дения Дизраэли, что человеческое общество по сво­ей природе иерархично, одни люди обладают боль­шими способностями, чем другие. Люди с больши­ми способностями составляют истинный правящий класс. В него входят прежде всего крупные зем­левладельцы, которые должны мудро руководить страной и заботиться об остальной части общества. Для обоснования своих положений Дизраэли обра­щался к истории. Он рисовал картину «золотого века» Англии, никогда не существовавшего в дей­ствительности. Дизраэли идеализировал феодаль­ные порядки, когда лорды-землевладельцы якобы сердечно относились к крестьянам и опекали их. Но потом, с приходом фабричного производства, англичане были разделены на две нации — богатых и бедных.

Однако не надо думать, что Дизраэли призывал к возвращению в прошлое. Он был политиком-реа­листом и понимал невозможность этого. Дизраэли говорил о необходимости уничтожения разрыва на две нации и объединения в одну. Для этого разные классы должны быть связаны крепкими узами вза­имных обязательств. Задача правящего класса — осознать свою ответственность перед народом. Ре­шение её будет способствовать достижению сразу двух целей: заботясь об условиях жизни народа, правящий класс одновременно сможет соблюсти и собственные интересы. Как сказал Дизраэли в 1848 г.: «Дворец не будет спокоен, когда несчастли­ва хижина». Тем самым он признавал необходи­мость реформ. Весь вопрос заключался в том, как их следует проводить. В своей речи в Эдинбурге в 1868 г. Дизраэли сказал: «В прогрессивной стране изменения происходят постепенно, и великий во-

569

прос не в том, сопротивляться ли из­менению, которое неизбежно, а в том, будет ли оно осуществлено с должным уважением к нравам, обычаям, законам и тради­циям народа или же в соответствии с абстрактным принципом, общими доктринами и по произволу». Дизраэли, конечно, был за первый, как он его назы­вал, «национальный», путь изменений. Для этого необходимо поддерживать и укреплять устоявшие­ся общественные институты: монархию, церковь, аристократию. Следует заметить, однако, что под аристократией Дизраэли понимал не только круп­ных земельных собственников, но и крупную бур­жуазию, и талантливых людей из среднего класса, к числу которых он причислял прежде всего самого себя.

Другим важнейшим элементом концепции Дизраэли была имперская идея. Смысл её заключался в постоянном поддержании в британцах гордости за свою великую страну путём проведения активной внешней политики. Таким образом, концепцию на­циональной консервативной партии Дизраэли мож­но свести к трём основным элементам: социальное реформирование, сохранение традиций прошлого и имперская идея. Эта концепция оказалась очень удачной и с известными изменениями успешно слу­жит британским консерваторам до сих пор.

Путь к вершине власти, к которой всегда стре­мился Дизраэли, был для него долгим и трудным. Прошли годы политической борьбы в парламенте и партии. Ему очень мешали его происхождение и трудное финансовое положение. Однако благодаря большим способностям, силе воли и работоспособ­ности он добился в конце концов своей цели. Даже свою личную жизнь Дизраэли подчинил её дости­жению. Чтобы укрепить своё материальное и об­щественное положение, он женился на Мэри Энн Эванс, которая была на 12 лет старше его, но вла­дела большим состоянием. Правда, в итоге брак их оказался удачным. Впоследствии Мэри Энн гово­рила: «Диззи женился на мне из-за денег, но если бы он имел шанс сделать это снова, он бы женился по любви».

Дизраэли никогда не был особенно щепетилен в выборе средств для достижения своих целей. Ха­рактерным примером является проведение парла­ментской реформы 1867 г. Дизраэли как никто дру­гой понимал её необходимость. Однако, когда в 1865 г. лидер либералов лорд Рассел предложил проект такой реформы, Дизраэли приложил мак­симум усилий для её провала. Став же в 1866 г. министром финансов в правительстве консервато­ров, он со всей энергией начал проводить идею ре­формы в жизнь. Он отлично понимал, что её реали­зация поднимет авторитет не только партии тори, но и его собственный. Результатом реформы 1867 г. было расширение числа людей, имевших право го­лоса, до двух миллионов. При проведении билля о реформе через парламент Дизраэли полностью про­явил свой политический гений. В ходе дебатов по этому вопросу он выступал более 300 раз, показал чудеса политической гибкости и изворотливости, иногда не гнушался подтасовывать факты, но до­бился принятия закона, несмотря на сильную оп­позицию.

Идеи демократического консерватизма, пропо­ведуемые Дизраэли, оказались как нельзя более кстати после значительного расширения числа из­бирателей. Но для привлечения их голосов помимо общих концепций необходимо было перестроить структуру местных партийных органов так, чтобы они были ориентированы главным образом на про­ведение избирательной кампании, т. е. создать по­литическую партию в современном смысле слова. Такая перестройка была проведена, когда Дизраэли стал лидером консервативной партии в 1868 г.

В первый раз Дизраэли возглавил консерватив­ное правительство Великобритании в 1868 г. Это было правительство меньшинства, т. е. в Палате об­щин большинство мест было за вигами. Поэтому Дизраэли не мог проводить самостоятельную поли­тику и через несколько месяцев ушёл в отставку.

Вершиной политической карьеры Дизраэли ста­ли 1874—1880 гг., когда он во второй раз возглав­лял правительство Великобритании. В области внутренней политики Дизраэли показал, что идеи демократии для него не просто фраза. Были при­няты законы об улучшении жилищных условий ра­бочих, об общественном здравоохранении, а также серия законов, получивших название «Хартия со­циальной и промышленной свободы рабочего клас­са». Однако главное внимание Дизраэли уделял вопросам внешней политики. Он чувствовал, что только здесь сможет в полной мере удовлетворить свои амбиции. Наиболее крупными успехами в этой сфере стали для него покупка акций компании Су­эцкого канала и Берлинский конгресс 1878 г.

Строительство Суэцкого канала, соединившего Средиземное и Красное моря, было закончено в 1869 г. Он значительно сократил путь кораблей, следующих из Европы в Индию и Тихий океан. Для Великобритании значение канала было огромным потому, что большая часть грузов, следовавших по нему, была английского производства. Между тем акции компании, управляющей каналом, были по­делены приблизительно поровну между Францией и Египтом. Хедив Египта был очень расточитель­ным человеком и, увязнув в долгах, решил в 1875 г. продать свою часть акций. Англичане узнали, что хедив ведёт об этом переговоры с французами. Дизраэли понимал, что, прибрав к рукам все акции компании Суэцкого канала, французы тем самым значительно осложнят торговлю Великобритании. Тогда он решил опередить французов и купить за 4 млн. фунтов стерлингов половину акций для своей страны. Но действовать надо было решительно, не теряя времени. В казне не было денег, и Дизраэли обратился за помощью к крупнейшему банкиру Ротшильду, который и финансировал сделку. Та­ким образом, Дизраэли не только обеспечил Вели­кобритании контроль над каналом, но и подготовил последующую оккупацию ею Египта.

Настоящим триумфом внешней политики Дизраэли стал Берлинский конгресс 1878 г., созванный

570

для пересмотра условий Сан-Стефанского мира. Мирный договор между Россией и Турцией, отве­чавший интересам России и других славянских го­сударств, не устраивал Великобританию и Австро-Венгрию. Дизраэли, стремившийся к усилению по­зиций Великобритании по всему миру, увидел в этом опасное для своей страны укрепление влияния России. Угрозой войны он вынудил Россию пере­дать заключение мирного договора на суд ведущих европейских государств. На Берлинском конгрессе Россию заставили пойти на крупные уступки фак­тически в интересах Великобритании. Другим ус­пехом Дизраэли в Берлине было то, что ему удалось разорвать союз императоров России, Австрии и Гер­мании и тем самым восстановить преобладающую роль Великобритании в Европе.

После Берлинского конгресса Дизраэли оказал­ся на вершине своего политического могущества, но полностью им воспользоваться уже не смог. Сам он по этому поводу сказал: «Власть! Ко мне она при­шла слишком поздно. Были времена, когда я, про­сыпаясь, чувствовал, что могу перемещать динас­тии и правительства, но всё ушло в прошлое». На выборах в 1880 г. консерваторы потерпели пора­жение. Дизраэли мужественно согласился остаться лидером партии, хотя был уже серьёзно болен. До

конца своих дней он принимал посиль­ное участие в политической и общест­венной жизни, продолжал писать кни­ги. Он умер 19 апреля 1881 г.

Дизраэли, как любая талантливая и яркая лич­ность, может вызывать противоречивые чувства. В любом случае мы должны признать его одной из наиболее выдающихся политических фигур за всю историю Великобритании. Очень немногие люди, не принадлежавшие к знатным аристократическим фамилиям Англии, сумели достичь поста премьер-министра в этой стране даже в более демократиче­ском XX в. Дизраэли добился этого в XIX-м. Его внешняя политика в 1874—1880 гг. заложила ос­нову империалистической политики Великобрита­нии начала XX в. Миф народного торизма, с по­зиций которого Дизраэли трактовал прошлое Анг­лии, может быть легко опровергнут, однако Дизраэли немало потрудился для превращения его в реальность за время своей Политической деятель­ности. Дизраэли придал консервативной партии тот вид, который она в основном сохраняет до настоя­щего времени. Понятен поэтому неослабевающий интерес политиков и историков к политическому наследию Бенджамина Дизраэли.

ХОСЕ МАРТИ

Сегодня символ мира для меня — поло­манные крылья». Так сказал о своём вре­мени человек, сочетавший талант поэта, мудрость философа, мужество солдата и не раз испытавший боль «поломанных крыльев».

Эти слова великого кубинца Хосе Марти (1853— 1895) содержат ёмкий образ не только второй по­ловины XIX в., но и его многострадальной родины, а в каком-то смысле и всей его жизни. Выходец из бедной семьи тюремного надзирателя, юный Хосе едва не повторил карьеру отца, страстно желавшего увидеть в сыне своего преемника по службе. К счас­тью для мировой культуры, этого не случилось.

Уже почти четыре столетия Куба была колонией Испании, «островом сахара и рабов». Чувство про­теста рано проснулось в душе юноши. Да и как мог­ла эта многогранная натура снести посвист хлыста надсмотрщика на плантациях и беспощадное подав­ление свободолюбивых устремлений кубинцев. Много лет спустя, умудрённый жизненным опытом и борьбой, Марти напишет: «Не успел человек ро­диться, а возле его колыбели уже стоят, держа на­готове широкие и толстые повязки философий, ре­лигий, увлечений отцов, политических систем. Че­ловека скручивают, связывают, и он на всю жизнь остаётся взнузданным и осёдланным, словно конь. Поэтому земля нынче полна людей, лица которых скрыты под личинами». Ему же самому всегда была чужда маска ханжи и лицемера.

1868—1878 — годы Десятилетней войны кубин­ского народа за свободу и независимость. Хосе — с теми, кто борется; он пишет политические стихи и сотрудничает в газете «Ла Патриа Либре» («Свобод­ная Родина»). Уже в 16 лет он подвергается аресту за свои политические убеждения. Несколько меся­цев он проводит в каторжных каменоломнях «Сан Ласаро», затем попадает на остров узников Пинос, а в 1871 г. испанские власти высылают его на Пи­ренейский полуостров.

Здесь, в метрополии, Хосе Марти стремится как можно более продуктивно использовать вынужден­ное отлучение от родины. Уже в мае 1871 г. он поступает в Мадридский университет, а через два года переезжает в Сарагосу и в 1874 г. заканчивает сразу два факультета Сарагосского университета: юридический и факультет философии и литерату­ры. Ещё в Мадриде Марти публикует свою первую публицистическую брошюру «Политическая тюрь­ма на Кубе» — о страшном положении узников ка­торжных тюрем. После провозглашения Испанской республики в феврале 1873 г. он пишет книгу «Ис­панская республика и кубинская революция», где заявляет: «Куба декларирует свою независимость

571

по тому же праву, по которому Испания объявляет себя республикой».

После Десятилетней войны, так и не освободившей Кубу от колониальной зависимости, Хосе Марти получает разрешение возвратиться на родину и вновь включается в политическую борьбу. Он твёрд и бескомпромиссен. Пламенные речи в за­щиту кубинского народа делают его имя чрезвычай­но популярным. На одном из банкетов, не стесняясь присутствия губернатора острова, назначенного Ис­панией, — генерал-капитана Кубы, Марти высту­пил со столь обличительной и непримиримой ре­чью, что глава колониальной администрации ост­рова воскликнул: «Я хочу как можно скорее забыть о том, что я здесь слышал. Я никогда не смогу по­нять, как можно в моём присутствии, в присутст­вии представителя испанского правительства, гово­рить подобные вещи. Я думаю, что Хосе Марти — это сумасшедший, но сумасшедший слишком опасный ».

Вольтер писал, что человек рождён, чтобы жить или в конвульсиях беспокойства, или в летаргии скуки. Хосе Марти никогда не искал покоя. Его постоянно влекли политическая борьба и подготов­ка к решающей схватке за национальное освобож­дение, но эта страсть к свободе сочеталась в его ду­ше с другой, не менее сильной стихией, имя ко­торой — поэзия.

Всю свою жизнь Марти преклонялся перед фран­цузской культурой, обожествлял литературу Фран­ции. Он оставался истинным поэтом и в своих ли­тературно-критических статьях. Виктора Гюго он уподоблял солнцу в зените, ослепительно-яркому, приковывающему к себе восхищённые взоры всех. О братьях Гонкурах писал, что их отличает «рафи­нированное изящество, аромат надушенного сало­на, таинственная игра светотени...». Флоберу, «ко­торый одевался, как мавр, и чеканил слова, как гот», на его взгляд, присуща волшебная основатель­ность.

Неудивительно, что творчество Марти находи­лось под влиянием французских поэтов и писате­лей, особенно символистов и парнасцев. Именно от них в его творчество приходят цветопись и образ­ность: он стремится перенести в литературу приёмы живописи и музыки. Необходимость использования этих приёмов Марти обосновал в своего рода стихо­творении в прозе: «В языке есть нечто пластичное, слово имеет своё видимое тело, свои законы, кра­соты, свою перспективу, свой свет и свои тени, свою скульптурную форму и свои краски. Всё это можно постичь только вглядываясь в слова, поворачивая их в ту и в другую сторону, взвешивая их, лаская их, шлифуя их. В каждом великом писателе скры­ты великий живописец, великий скульптор и ве­ликий музыкант».

Именно таким писателем был сам Марти, хотя бродячая жизнь политэмигранта и активное учас­тие в борьбе за независимость Кубы оставляли не­много времени для творчества. При его жизни выш­ло всего четыре поэтических сборника: «Исмаэлильо», «Свободные стихи», «Цветы изгнания» и

«Простые стихи». В них — израненная душа поэта, любовь, тревоги, надежды, весь его внутренний мир.

Хотят, о скорбь моя, чтоб я совлёк

С тебя покров природной красоты,

Чтобы подстриг я чувства, как кусты,

И плакал только в кружевной платок.

Чтобы в темнице звонкой изнемог

Мой стих, который подарила ты.

Живительной лишённый простоты,

Засохнет он, как сорванный цветок.

Нет, так не будет! И пускай актрисы

Разучивают вздохи наизусть,

Картинно опускаясь на подмостки.

Душа не делит сцену и кулисы,

Румянами не скрашивает грусть

И, падая, не помнит о причёске.

(Перевод В. Столбова)

Избранница его сердца — Кармен Сайяс де Басан, дочь богатого кубинского землевладельца, с ко­торой он познакомился в Испании, — выделялась не только красотой и обаянием. Она была очень на­читанной, увлекалась поэзией, играла в шахматы и в девичестве во многом разделяла патриотиче­ский порыв Хосе Марти. Не о таком ли идеале жен­щины мечтал он? И раньше в жизни поэта были увлечения, которые, казалось, вот-вот испепелят молодое сердце. Он писал: «Любовь для меня чув­ство столь могущественное, столь абсолютное и вне­земное, что до сих пор я не встретил на нашей гус­тонаселённой земле женщину, которой я мог бы предложить его целиком. Какая тоска чувствовать себя самым живым среди живых, преисполненным неувядаемой нежности и бесконечной верности в душном воздухе, среди невыносимой мелкоты и мо­нотонной безликости, в пустоте, которая сдавлива­ет моё тело и гнетёт мой дух внутри его телесной оболочки... Жизнь для меня мучение. А я живу, ибо должен быть сильным, чтобы справиться с лю­бым препятствием, сломать любую силу...»

И вот это огромное чувство пробудило ответную любовь. «Для меня брак с другой женщиной был бы безумием, — писал Марти одному из своих дру­зей, — но, вступая в брак с Кармен, я делаю осу­ществимым самое заветное моё желание, которое часто непонятно людям, — согласие наших духов­ных страстей».

В конце 70-х гг. они поженились. В 1878 г. в их семье появился крохотный Хосе, которого счаст­ливый отец называл не иначе как «маленькое об­лачко». Однако счастье — понятие эфемерное. Пос­тоянные скитания и неустроенный быт приводили к тому, что романтическая влюблённость Кармен всё более ослабевала. Оставалась лишь любовь к «маленькому облачку», и наконец, взяв его с собой, в 1884 г. она покинула Марти.

Увы, личная жизнь поэта не сложилась, да и вряд ли могла сложиться. Его душа была отдана прежде всего прекрасному острову Куба. Знаме­нитое стихотворение Марти «Родина и женщина»

572

стало своеобразной исповедью его как поэта и пат­риота, как человека и революционера. Когда речь заходила о Кубе, он всегда был непреклонен: «Нет такого горя, унижения, лишения, наглости, кото­рых бы я не вытерпел для Родины».

Марти интересен и значителен не только в поэ­зии, но и в прозе, и в литературной критике, и на ниве исторических исследований. И сколько ещё ярких работ было бы написано им с его удивитель­ной работоспособностью и творческим горением, ес­ли бы не обречённость изгнанника, если бы не тя­готы быта и необходимость зарабатывать на жизнь то в качестве корреспондента ряда латиноамери­канских газет, то в качестве консула Уругвая, Па­рагвая и Аргентины в США; если бы, наконец, го­воря его словами, рука его с негодованием не от­брасывала перо, ибо жаждала «оружия более дей­ственного, задач более мужественных и трудных».

В начале 80-х гг. Хосе Марти вместе с Антонио Масео и Максимо Гомесом становится во главе на­ционально-освободительного движения. В это вре­мя верхушка кубинского общества, обладавшая не­малыми капиталами, боясь радикальной социаль­ной ломки, стремилась не к независимости, а толь­ко к автономии, в рамках которой она надеялась осуществлять реформы экономического и полити­ческого характера. Критикуя автономистов, Марти заявляет: «Человек, который зовёт в бой, неизме­римо дороже человека, который лишь умоляет; пра­ва не вымаливаются, а берутся, их не выпраши­вают, а вырывают».

Такая бескомпромиссная революционность при­водит Марти к новой ссылке. И опять он оказы­вается в Испании. Однако теперь он задерживается здесь ненадолго. Вскоре начинаются его многолет­ние странствия по странам Центральной Америки и Карибского бассейна. Он собирает средства и сплачивает живущих там кубинцев, разрабатывает планы вооружённого восстания на Кубе. В 80-е гг. Марти подолгу живёт в США. От его проницатель­ного взора не ускользают намерения официального Вашингтона подчинить своему влиянию латиноаме­риканские государства и прибрать к рукам Кубу. Захватнические устремления великого северного соседа порождают у Марти вопрос: «Объединятся ли в насущно необходимый, благословенный союз

древние, неразрывно связанные между собой народы Америки?» Идеи о соли­дарности и общности языка, религии, культуры и истории становятся главными аргумен­тами в пользу создания этого «союза», который Хосе Марти называет «Наша Америка».

В начале 90-х гг. подготовка патриотических сил Кубы к вооружённому восстанию вступила в решающую фазу. С этой целью Марти основал в 1892 г. Кубинскую революционную партию. Её ячейки действовали не только на самой Кубе, но и на североамериканском полуострове Флорида, где проживало много кубинских рабочих-табачников. Иллюстрацией к этому предельно насыщенному пе­риоду в жизни Марти могут служить его собствен­ные слова: «Как я хотел бы оседлать молнию, чтобы повсюду поспеть...»

Хосе Марти стал организатором и главным идео­логом второй войны за независимость кубинского народа (1895—1898 гг.), начатой патриотами 24 февраля 1895 г. в провинции Орьенте. Совре­менники называли его наиболее радикальным рево­люционером своего времени, стремившимся преж­де всего к тому, чтобы независимое государство на Кубе «обеспечило бы своим сынам счастливую жизнь на протяжении многих лет», как говорил сам Хосе Марти. Ради этого он боролся, ради этого готов был умереть.

Для непосредственного участия в восстании Хо­се Марти прибыл на Кубу вместе с Максимо Гомесом 11 апреля 1895 г. из Доминиканской рес­публики. Началась совершенно новая полоса его жизни в повстанческих отрядах, когда «всё иму­щество за поясом», когда под голову подкладывается «опасность вместо подушки», когда «пасть по­беждённым в великом бою — это уже победа».

Когда-то, обращаясь к своей Музе, Марти пи­сал:

Если есть высший суд, лишь с тобою

Я предстану пред этим судом:

Либо нас осудят обоих,

Либо мы спасемся вдвоём.

Он погиб в самом первом своём сражении 19 мая 1895 г.

БУРЫ (АФРИКАНЕРЫ)

Слово «бур» происходит от голландского «кре­стьянин». Так называли себя первые пересе­ленцы из Голландии в Южную Африку. В первой четверти XX в. распространяется другое, ставшее официальным, название буров — африка­неры.

В 80-х — начале 90-х гг. нашего века африка­неры составляли большую часть белого населения

Южно-Африканской Республики (60%) и Намибии (70%). Их поселения существуют также в Зимбаб­ве, Малави, Кении, Танзании, Заире, Бурунди и за пределами Африки — в Аргентине и некоторых других странах. Согласно оценке, общая числен­ность африканеров — около 3 млн. человек, из них свыше 2,8 млн. проживают в ЮАР и около 50 тыс. — в Намибии.

573

Колонизация бурами Южной Афри­ки началась с создания в 1652 г. Ни­дерландской Ост-Индской компанией укреплённого поселения близ мыса Доброй Надеж­ды. Поселение положило начало Капской колонии и выросло впоследствии в город Капстад — совре­менный Кейптаун. После отмены в 1685 г. Нантского эдикта 1598 г. о веротерпимости в Капской колонии появились гугеноты-французы, опасавши­еся новых религиозных преследований, за ними по­следовали протестанты из Германии и других стран. К концу XVII в. число переселенцев превы­сило 15 тыс. человек.

Новая колония быстро расширялась и крепла за счёт захвата земель у коренного населения — пле­мён готтентотов и бушменов, а также заключения с ними «обменных» договоров, когда металличес­кая утварь, алкогольные напитки, табак менялись на живой скот. На захваченных землях буры созда­вали обширные земледельческие и скотоводческие хозяйства, основанные на рабском труде. Рабы вво­зились из Анголы, Западной Африки, Индии, с Ма­дагаскара, Цейлона. По мере расширения своих владений и роста нехватки рабочей силы буры ста­ли захватывать в рабство и местных жителей.

В течение жизни одного поколения «старожи­лы» — голландцы — слились с новыми поселенца­ми — французами, немцами и др. Их сплочению способствовала общность религии. Буры принадле­жали к голландской Реформаторской церкви, кото­рая возникла как одно из направлений реформации в Швейцарии и стала господствующей в Голландии в XVII в. Основываясь на учении Кальвина о пре­допределении, буры считали себя избранным наро­дом, призванным управлять и властвовать. Мест­ные жители-нехристиане в их представлении по­просту не были людьми.

Общим у буров стал и язык — африкаанс, воз­никший в результате смешивания разных диалек­тов голландского языка с немецким, английским и французским. Африкаанс испытал на себе и влия­ние местных африканских языков, португальского, малайского, а также наречий, на которых говорили посещавшие Южную Африку моряки, торговцы и ввозимые рабы. Первоначально африкаанс был только разговорным языком и функционировал од­новременно с голландским, который оставался письменным языком буров. В конце XIX в. появ­ляются литературные произведения на африкаанс, а с 1925 г. он наряду с английским становится офи­циальным языком страны. В середине 80-х гг. на­шего века на африкаанс говорили свыше 5 млн. че­ловек.

Продвигаясь на восток, буры в 70-е гг. XVIII в. вторглись на земли племён коса, которых они назы­вали кафрами (от арабского «кафир» — неверный, неверующий). Начались затянувшиеся на целое столетие так называемые кафрские войны, которые вели против коса сначала только буры, а затем и англичане, захватившие в начале XIX в. Капскую колонию. В результате границы последней заметно расширились.

С переходом Капской колонии в руки Англии связано такое овеянное романтикой событие бур­ской истории, как «Великий трек». Слово «трек» происходит от голландского «переселение». Так на­зывали начавшееся в 30—40-е гг. XIX в. переме­щение больших групп буров из Капской колонии на север и восток страны, за реки Оранжевая и Вааль, а также в Натал. Буры, как они сами говорили, уходили в поисках новых земель, где «...им не до­кучали бы ни английские миссионеры, ни англи­зированные готтентоты, где кафры ручные, где можно найти хорошие пастбища... охотиться на слонов, буйволов и жираф и где человек может жить свободно». Одной из непосредственных при­чин трека стала отмена англичанами рабства в Кап­ской колонии, что создало угрозу подрыва экономи­ческой основы бурских хозяйств.

«Великий трек» напоминал освоение белыми пе­реселенцами американского «дикого Запада». Треккеры передвигались группами, без карт, по солнцу и другим приметам. Запряжённые волами большие крытые повозки, в которых находились старшие члены семей, женщины, дети и нехитрый скарб, сопровождали вооружённые всадники.

На новых землях буры столкнулись с упорным сопротивлением коренного населения — зулу, ндебеле, суто и других племён. Одно из решающих сра­жений между бурами и зулусами произошло у реки Инкоме, которая вошла в историю Южной Африки под названием Кровавой.

Для утверждения буров на завоёванных терри­ториях потребовались десятилетия. Их противни­ками были не только африканцы, отстаивавшие свою независимость, но и англичане — главные ко­лониальные соперники буров в Южной Африке. Созданная в 1839 г. бурская республика Натал была в 1843 г. захвачена Англией. Более долгой была жизнь двух других бурских республик, возникших в середине XIX в., — Оранжевой, созданной в 1854 г. под официальным названием «Оранжевое свободное государство», и Трансвааля, основанного в 1856 г. под именем Южно-Африканской Респуб­лики. По отношению к местному населению в этих бурских республиках практиковались полурабские методы эксплуатации.

В то же время повседневный жизненный уклад большинства буров оставался вплоть до конца XIX в. глубоко патриархальным. Интересна иро­ничная характеристика, данная бурам Марком Тве­ном после его поездки в Южную Африку в 1896 г.: «Буры очень набожны, глубоко невежественны, ту­пы, упрямы, нетерпимы, нечистоплотны, гостепри­имны, честны во взаимоотношениях с белыми, жес­токи по отношению к своим чернокожим слугам, искусны в стрельбе и верховой езде, увлекаются охотой, не терпят политической зависимости, хо­рошие отцы и мужья... ещё до недавнего времени здесь не было школ, детей не учили; слово «но­вости» оставляет буров равнодушными — им со­вершенно всё равно, что творится в мире...». Афри­канцы и колонисты-англичане, сталкиваясь с ними на поле битвы, были не столь ироничны...

574

Из среды буров вышли многие выдающиеся по­литические и государственные деятели, учёные, пи­сатели. Имена некоторых из них можно найти на современной географической карте Южной Афри­ки: например, столица ЮАР Претория названа в честь её основателя, первого президента Трансвааля Мартинуса Преториуса; город Крюгерсдорп и на­циональный парк Крюгер — в честь другого пре­зидента Трансвааля, Стефануса Крюгера.

В середине 80-х гг. XIX в. в Трансваале, в районе Витватерсранд, было открыто крупнейшее в мире месторождение золота. Впоследствии здесь были об­наружены и урановые руды. Это фактически ре­шило судьбу республики. В Трансвааль устреми­лись могущественные британские монополии и ста­ратели-иммигранты из Европы. Начался торгово-промышленный бум. Англия и её Капская колония начали экономическую блокаду Трансвааля, стре­мясь не дать ему выход к морю, помешать его тер­риториальному расширению.

С середины 90-х гг. Англия берёт курс на под­готовку прямой агрессии против бурских респуб­лик. Срывается попытка организации переворота в Трансваале и устранения президента Крюгера. Один за другим следуют британские ультиматумы и угрозы Трансваалю и Оранжевой. Наконец в 1899 г. разразилась Англо-бурская война.

Буры предвидели войну и готовились к ней. У немцев, соперников англичан в Африке, были за­куплены новейшие магазинные винтовки «Мау­зер», пулемёты и орудия. Под ружьё были постав­лены все мужчины в возрасте от 16 до 60 лет. Из числа наиболее искусных, опытных и храбрых бой­цов выбраны командиры.

Первое время благодаря более совершенной так­тике, лучшему оружию и отличному знанию мест­ности буры имели военное преимущество. Однако постепенно из Англии в Южную Африку были пере­брошены значительные силы — до 250 тыс. человек против 45—60 тыс. солдат-буров. Англичане пере­шли в наступление, заняли столицы Оранжевой и Трансвааля — города Блумфонтейн и Претория. Бу­ры продолжали упорную партизанскую борьбу, од­нако в конечном счёте Англия в 1902 г. победила и захватила бурские республики.

Англо-бурская война 1899—1902 гг. была пер­вой жестокой репетицией Первой мировой войны. В Южной Африке впервые в широких масштабах были применены новое автоматическое оружие, ко­лючая проволока, созданы концентрационные ла­геря, в которых англичане содержали пленных бу­ров, включая женщин и детей.

Англо-бурская война была несправедливой с обе­их сторон: и Англия, и буры стремились утвердить­ся в качестве господствующей колониальной силы в южноафриканском регионе. Но симпатии мил­лионов людей во многих странах мира были на сто­роне маленького бесстрашного народа, бросившего вызов одной из самых могущественных держав того времени. Вместе с бурами сражались сотни добро­вольцев из Германии, Голландии, Франции, Амери­ки, России. О бурах складывали песни. В одной из

них, ставшей известной и в нашей стра­не, были такие слова: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне...»

В 1910 г. возник новый британский доминион — Южно-Африканский Союз (ЮАС), в состав которо­го вошли английские самоуправляющиеся колонии Капская и Натал и захваченные Англией бурские республики. Создание ЮАС было своего рода комп­ромиссом между местными английскими финан­систами и промышленниками, с одной стороны, и богатыми фермерами-бурами — с другой. В его ос­нове лежало стремление урегулировать англо-бур­ские противоречия путём усиления эксплуатации африканского и цветного населения, составляюще­го большинство в стране. Первым премьер-минист­ром ЮАС стал бывший главнокомандующий бур­скими войсками во время войны 1899—1902 гг. Лу­ис Бота.

После образования ЮАС усилилось расслоение в бурском обществе, начавшееся ещё в годы эко­номического подъёма в Трансваале и Оранжевой. Значительно возросло число бедных и разоривших­ся фермеров, которые уходили на шахты и в города в поисках работы. Определились и политические расхождения среди буров. Часть из них, возглавля­емая Ботой, выступала за тесный союз между «верхними» слоями бурского и английского насе­ления страны. Им противостояли сторонники вос­становления власти буров в Южной Африке, вос­создания независимых бурских республик. Они ор­ганизовывали антибританские заговоры, создавали политические и военизированные организации. В 1914 г. возникла Националистическая партия, опи­равшаяся на буров — «белых бедняков» и мелких предпринимателей, а в 1918 г. — общество «Афри­канер Брудербонд» («Союз братьев-африканеров»), ставшее в 1921 г. тайным. В 1922 г. правительство ЮАС потопило в крови восстание белых горняков, в основном буров, в Витватерсранде, выдвинувших требования введения «цветного барьера» на шахтах — дискриминационной системы найма и оплаты труда африканцев.

В 1924 г. на выборах в ЮАС победила Национа­листическая партия, поддерживаемая Брудербондом. Пришедшее к власти правительство Джеймса Герцога, одного из создателей Националистической партии, бывшего бурского генерала, осуществляло неприкрытую расистскую политику. После слия­ния Националистической партии и Южноафрикан­ской партии, лидером которой был Ян Смэтс (также бывший бурский генерал и премьер-министр ЮАС в 1919—1924 гг., сторонник «диалога» с Англией), крайне реакционная африканерская группа во гла­ве с известным политическим деятелем Маланом воссоздаёт в 1934 г. «очищенную» Националисти­ческую партию. С середины 30-х гг. в ЮАС рас­пространяется фашистское движение. В Юго-За­падной Африке появляются военно-фашистские ор­ганизации, такие, как «Серые рубашки» и др. В 1939 г. Герцог заявил, что «взгляды южноафрикан­ских буров на расовый вопрос совпадают со взгля-

575

дами национал-социалистической Гер­мании». В том же году его, решитель­ного противника войны с Гитлером, сменил на посту премьер-министра Смэтс, и ЮАС вступил во Вторую мировую войну на стороне ан­тигитлеровской коалиции. Однако и в военные годы многие африканеры не скрывали своих прогерман­ских симпатий.

После Второй мировой войны Националистиче­ская партия выдвинула идею апартхейда. В стране развернулось национально-освободительное движе­ние, против расистской политики Националистиче­ской партии выступали не только чёрные и цветные южноафриканцы, но и часть белого населения, включая большие группы африканеров. После про­возглашения в 1961 г. Южно-Африканской Респуб­лики внешняя и внутренняя оппозиция апартхейду усилилась, углубилось размежевание в африканерской общине. В 1988 г. произошёл раскол Националистической партии. Питер Бота был смещён с поста её лидера. В 1989 г. он ушёл в отставку с поста президента страны, его преемником стал по­литический лидер африканеров Трансвааля Фреде­рик де Клерк, провозгласивший курс на полную ликвидацию системы апартхейда.

Официальная отмена в ЮАР большинства ра­систских законов в начале 90-х гг. была поддержа­на значительной частью белых южноафриканцев, включая многих африканеров. Настоящее и буду­щее африканеров определяется прежде всего их за­метной ролью в экономической и общественно-по­литической жизни страны. В среде африканеров, несмотря на сохраняющиеся политические разно­гласия, крепнет понимание того, что расовая обо­собленность является тормозом на пути экономи­ческого и общественно-политического прогресса всего населения Южной Африки.

БИСМАРК И ОБЪЕДИНЕНИЕ ГЕРМАНИИ

Статуя Бисмарка.

Впервой половине XIX в. Германия оставалась раздробленной на множество государств. В каждом из них была своя политическая власть, армия, свои законы и таможня. Самыми значительными среди них были Австрия и Прус­сия, претендовавшие на роль объединителя всех германских земель. В 1848 г. в Германии произо­шла революция, в ходе которой на политическую арену выступила буржуазия. Она ставила перед собой цель национального объединения, однако не смогла её достичь. В прусском парламенте — ланд­таге — буржуазия никогда не имела серьёзного влияния на политику. Зато помещики (юнкеры) не переставали быть значительной силой. Они не по­теряли экономического могущества, потому что су­мели перестроить своё хозяйство применительно к требованиям рынка. С другой стороны, в стране появлялось всё больше фабрик и заводов. Посте­пенно помещики и буржуазия пришли к осознанию общих интересов, которые нашли выражение в идее единой сильной Германии. Её воплощение связано с деятельностью человека необыкновенной воли и энергии — Отто фон Бисмарка. Ещё до его появле­ния ряд государств был объединён в Германский союз, который, однако, не имел сколько-нибудь значительных органов центральной власти. Место обычных представительных учреждений занимал Союзный Сейм, который являлся скорее конферен­цией представителей германских государств.

Отто фон Бисмарк родился в небольшом дворян­ском имении Шёнгаузен неподалёку от Берлина в семье юнкера средней руки и дочери профессора. Следуя семейной традиции, он должен был стать

военным, но мать мечтала видеть сына дипломатом, и Отто поступил на юридический факультет Гёттингенского университета. Науками будущий ми­нистр и первый канцлер Германской империи себя не утруждал, отдавая большую часть времени, по обычаям студентов тех лет, охоте, фехтованию и пивным. Впоследствии он не раз хвастался шрама­ми, приобретёнными в 27 дуэлях в Гёттингене. За-

576

кончив образование в Берлинском университете, он попытался поступить на дипломатическую службу. Но без поддержки влиятельных лиц это было не­возможно, поэтому Бисмарк сделался чиновником судебного ведомства. Однако служба не задалась. После нескольких столкновений с начальством он оставил должность и отправился в деревню управ­лять двумя отцовскими имениями. Его одарённость проявилась и здесь — вскоре он стал преуспеваю­щим помещиком.

Неукротимый, резкий, прямой, Бисмарк полу­чил в своей округе прозвище «дикий». В светских кругах его называли «бешеным юнкером». Это был человек необычайно волевой, физически выносли­вый, с громовым голосом, презирающий человече­ские слабости. Его политические взгляды к этому времени вполне сформировались: Бисмарк был ярым монархистом. Впоследствии один из его спо­движников так сформулировал политическое кредо Бисмарка: «Сила преобладает над правом!»

В дни революции 1848 г. он явился в Берлин для подавления бунтовщиков с вооружённым отрядом из своих крестьян. Даже такой реакционер, как ко­роль Фридрих-Вильгельм IV, сказал о Бисмарке: «От этого юнкера пахнет кровью», и поначалу из­бегал отношений с ним. Однако спустя несколько лет именно Бисмарку был доверен пост руководи­теля правительства и именно он стал идеологом по­литики, призванной объединить Германию.

Перед этим Бисмарк прошёл хорошую диплома­тическую школу, начав карьеру с поста посланника Пруссии при Союзном Сейме во Франкфурте-на-Майне. Там он изучил все хитросплетения австрий­ской политики, понял стремление Австрии любой ценой играть главную роль на политической арене и ослабить влияние Пруссии. Бисмарк считал, что Австрия хочет унизить и уничтожить Пруссию, и поклялся отомстить Австрии. Клятву эту он выпол­нил.

Именно тогда молодой дипломат выбрал свой путь — руководствоваться в политике прежде всего государственными интересами. Для этого были не­обходимы военная сила и союз с сильными государ­ствами.

Бисмарк побывал в Петербурге и Париже в должности посла и понял, что для борьбы с Авст­рией лучшие союзники — Россия и Франция. На российского царя ум, воля, работоспособность и мо­нархические убеждения прусского посла произвели столь сильное впечатление, что он предложил ему перейти на русскую службу. Но Бисмарк видел своё будущее только на родине. В 1862 г. он стал ми­нистром-президентом, или первым министром Пруссии.

Бисмарк оказался на этом государственном пос­ту в момент наиболее острого конфликта между ко­ролём и ландтагом по поводу военной реформы, уве­личения и перевооружения армии. Ландтаг высту­пал против военной реформы. В борьбе против него король нуждался в таком сильном человеке, как Бисмарк. Новый министр заявил, что считает недо­пустимым диктат парламента и что он будет бороть­ся с либерализмом до последнего своего вздоха.

Выступая перед парламентом, министр изложил программу своей будущей внутренней и внешней политики: «Не на либерализм Пруссии взирает Германия, а на её мощь. Не речами, не постановлениями большинст­ва решаются великие вопросы времени — это было ошибкой 1848 г., — а железом и кровью».

Не считаясь с либерально-буржуазной оппози­цией в парламенте, отказывавшей правительству в кредитах на увеличение и реорганизацию армии, Бисмарк завершил военную реформу и значительно усилил армию. В 1864 г. Пруссия и Австрия вели войну против Дании, а в 1866 г. Пруссия напала на бывшего союзника — Австрию. В результате по­ражения Австрия признала право Пруссии на соз­дание Северогерманского союза, в котором объеди­нилось 21 германское государство. Но для полного объединения Германии нужно было подчинить юж­ногерманские государства. Препятствием к этому служила Франция. Следовало спровоцировать её на войну.

В победе Бисмарк не сомневался: прусская ар­мия превосходила французскую. Однако Виль­гельм I не хотел открытого конфликта с Францией. В такой ситуации становилось затруднительным найти повод к войне. Но Бисмарк не был бы Бис­марком, если бы не справился с этим. Однажды, давая обед своим сторонникам, он получил депешу от Вильгельма I, находившегося в Эмсе, в которой говорилось о кандидатуре на испанский престол. По этому поводу между Францией и Пруссией были расхождения. Но депеша короля была составлена в примирительных тонах. На глазах у своих едино­мышленников Бисмарк решительно вычеркнул из неё несколько строк, и послание приобрело оскор­бительный для Франции характер. В таком виде Бисмарк приказал разослать телеграмму в газеты и во все европейские миссии, кроме французской. Париж был оскорблён и через неделю объявил вой­ну Пруссии. Этот широко известный эпизод с Эмсской депешей был типичен для Бисмарка, не оста­навливавшегося ни перед чем во имя интересов Пруссии и Германской империи, созданию и ук­реплению которой он посвятил всю свою жизнь.

В войне с Францией Пруссия одержала полную победу. Франция потеряла богатые углём и желе­зом Эльзас и Лотарингию и уплатила контрибуцию размером в 5 млрд. франков. В 1871 г. была про­возглашена Германская империя. Бисмарк стал её первым канцлером.

Оценивая свою роль в деле объединения страны, он говорил: «Я всегда радовался, если мне удава­лось каким бы то ни было путём хотя бы на три шага приблизиться к единству Германии». Побе­доносные войны и образование Германской импе­рии примирили большую часть оппозиционной не­мецкой буржуазии с Вильгельмом I и Бисмарком. Забыв о прежних ссорах, она восторженно привет­ствовала завоевательную политику канцлера. А тот в свою очередь считал возможным поставить на службу своим воинственным планам самые демо­кратические принципы, например всеобщее изби­рательное право.

577

Немалую роль в образовании Гер­манской империи сыграло умение Бис­марка поддерживать отношения с Рос­сией. Благосклонность России к объединительным усилиям Бисмарка объяснялась прежде всего его последовательными призывами к соблюдению Пруссией нейтралитета в годы Крымской войны и его активным противостоянием идеям раздела Рос­сии западными странами. В ответ Россия во время франко-прусской войны также придерживалась во­оружённого нейтралитета. Более того, когда Авст­рия вознамерилась напасть на Пруссию в поддерж­ку Франции, Россия активно выступила против это­го. Кайзер Вильгельм I писал Александру II: «Прус­сия никогда не забудет, что лишь благодаря Вам война не приобрела чрезвычайного размаха. Вос­поминания о Вашей позиции по отношению ко мне и моей стране будут определять мою политику по отношению к России, что бы ни случилось».

Однако, когда Пруссия была готова начать но­вую войну с Францией в 1871 и в 1875 гг., Россия твёрдо выступила против. В подобных ситуациях Бисмарк, будучи дальновидным и зорким полити­ком, умел избежать поражения, играя на проти­воречиях между государствами Европы. Теперь он начал интриговать против России, пытаясь столк­нуть её с Англией и Австро-Венгрией. Все три го­сударства имели интересы на Балканском полуост­рове. Когда после русско-турецкой войны 1877— 1878 гг. Россия получила преимущество в этом ре­гионе, Бисмарк немедленно стал поддерживать Австро-Венгрию. Извлекая выгоду из обострения англо-французского противостояния на Ближнем Востоке, Бисмарк обещал помощь Англии в случае войны в Египте. Подобная политика подрывала по­зиции Франции.

Франция была постоянной мишенью агрессив­ной политики Бисмарка. Россия же оставалась мо­гущественной державой, и расклад сил в Европе в значительной степени зависел от её позиции. Союз­нические коалиции, создаваемые канцлером, вклю­чали в себя Россию и, таким образом, поддержи­вали Германию в её противостоянии Франции на Балканах. Бисмарку удалось заключить так назы­ваемый «Союз трёх императоров» между Германи­ей, Россией и Австрией. Союз распался из-за трений между последними двумя государствами.

По мере усиления военной и экономической мощи Германии интересы её стали распространяться и на Африку, где она захватила ряд колоний. Очень скоро её колониальная политика пришла здесь в столкновение с английской, и отношения между Германией и Англией крайне обострились. Чтобы обеспечить себе свободу рук в случае столкновения с одной из западных держав и обезопасить себя с тыла, Бисмарк заключил с Россией в 1887 г. так называемый «Перестраховочный договор». Обе им­перии должны были поддерживать взаимный бла­гожелательный нейтралитет в случае нападения третьей державы. Бисмарк признал интересы Рос­сии на Балканах, обещая «поддерживать их в мо­ральном и дипломатическом отношении». С другой стороны, договор обеспечивал безопасность восточ­ных границ Германии, если бы Франция решилась взять реванш за утрату Эльзаса и Лотарингии в 1871 г.

Колебания канцлера в проведении русской по­литики возникали как под влиянием политической ситуации, так и в силу непростых личных отно­шений с русскими государственными деятелями, в частности с министром иностранных дел Горчако­вым. Хотя в правящих кругах Германии были вли­ятельные фигуры, настроенные антирусски и время от времени призывавшие к войне против России под предлогом угрозы с Востока, Бисмарк в целом всег­да был сторонником дружественных отношений с сильным соседом. «Едва ли, — писал он, — когда-либо может возникнуть необходимость войны Гер­мании с Россией, если только либеральные глупос­ти или династические промахи не изменят ситуа­ции». Взгляды Бисмарка разделял и Вильгельм I. По этому поводу английский историк Карр заме­тил: «Этой максимой пренебрегли Вильгельм II в 1914 г. и Адольф Гитлер в 1941 г., что в обоих случаях имело катастрофические последствия для Германии».

Бисмарк ушёл в отставку в 1890 г. Он покидал Берлин, шумно приветствуемый толпой, забывшей жестокость этого человека и помнившей лишь о его чрезвычайных заслугах перед Германией. В своей книге «Мысли и воспоминания» он рассказывает о своей жизни, о мотивах, руководивших им на его нелёгком поприще. При всей неоднозначности сво­ей деятельности Отто фон Бисмарк — одна из самых ярких фигур в немецкой истории.

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

Первая мировая война (1914—1918 гг.) — одна из самых длительных, кровопролитных и значительных по последствиям в истории че­ловечества. Она продолжалась более четырёх лет. В ней участвовали 33 страны из 59, обладавших в то время государственным суверенитетом. Население воюющих стран составляло свыше 1,5 млрд. человек, т. е. около 87% всех жителей Земли. Под ружьё было поставлено в общей сложности 73,5 млн. че­ловек. Более 10 млн. было убито и 20 млн. ранено. Жертвы среди мирного населения, пострадавшего от эпидемий, голода, холода и других бедствий военного времени, также исчислялись десятками миллионов.

578

Причины мировой войны многообразны. Это бы­ла попытка разрубить узел острейших противоре­чий, которые накопились к началу XX в. и не раз давали знать о себе территориальными спорами, на­циональными конфликтами, борьбой за военное превосходство на суше и на море, торговыми вой­нами, соперничеством за обладание колониями, на­конец, всплесками напряжённости в отношениях между общественными классами и политическими партиями в отдельных странах.

Никакой неизбежности перерастания этих про­тиворечий в войну не было. Доказательством тому служат около 40 лет мира, который вопреки всем опасностям царил в Европе со времени франко-прусской войны 1870—1871 гг. и русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Основной предпосылкой со­хранения мира было широкое международное со­трудничество во всех областях жизни: экономике, политике, культуре. Густая сеть железных дорог связывала между собой самые отдалённые уголки Европы и впервые по-настоящему их сблизила. Гра­ницы государств стали как никогда прозрачными. Всё это облегчило обращение капитала, товаров, людей, информации.

Перед крупными державами и малыми странами в начале XX в. открывались перспективы небыва­лого процветания. Это лишало всякого смысла при­менение военной силы для разрешения противоре­чий между ними. Складывались и политико-юри­дические гарантии от возникновения войн. На внут­ригосударственном уровне это выражалось в укреп­лении парламентаризма, расширении свобод и прав граждан, усилении их контроля над правительст­вом, на уровне международных отношений — в зак­лючении соглашений между странами. Большое значение имели конвенции, подписанные в Гааге в 1899 и 1907 гг., которые определяли юридические механизмы разрешения международных конфлик­тов, в частности путём передачи их на рассмотрение специального суда. Многим в ту пору казалось, что не за горами время, когда правовые нормы оконча­тельно восторжествуют над грубой силой в качестве решающего довода в спорах не только между людь­ми, но и между странами.

Если мировая война всё же началась, то не по­тому, что оказались недейственными механизмы достижения компромиссов. В критический момент ими не пожелали воспользоваться сами державы, от которых в первую очередь зависело сохранение мира. Трудно усмотреть в этом недоразумение или случайность. То был продуманный шаг, продикто­ванный целями, которые преследовали их прави­тельства и которые были заведомо недостижимы мирными средствами, поскольку вступали в про­тиворечие с самим международным правопорядком и ущемляли законные интересы других стран и на­родов.

Не будет преувеличением сказать, что мировая война явилась продолжением политики территори­альных захватов, которую проводили крупнейшие державы. Такая политика издавна называлась им­периалистической, поскольку вела к образованию

многонациональных и колониальных империй. К началу XX в. мир в зна­чительной мере был поделён между ни­ми. На просторах Центральной и Восточной Евро­пы, населённой десятками разноязыких народов, господствовали три монархии: Германская, Австро-Венгерская и Российская. Владения последней про­стирались до восточной оконечности азиатского континента. Почти вся Африка, Южная и Юго-Восточная Азия, земли в других частях света стали добычей колонизаторов Великобритании, Фран­ции, Португалии, Германии, Италии и других ев­ропейских стран. Но столь обширные владения от­нюдь не умерили их аппетита.

В начале XX в. они вынашивали планы новых захватов, в оправдание нередко ссылаясь на необ­ходимость защиты соплеменников или единоверцев от притеснений, обретения «естественных границ» или «жизненного пространства». Так, Германия стремилась создать из германоязычных и соседних с ними стран, которые она относила к сфере своих интересов, тесный экономический и политический союз — Срединную Европу. Австро-Венгрия рас­считывала распространить влияние на независи­мые государства Балканского полуострова, в кото­рых усматривала угрозу своей безопасности. Россия же укрепляла позиции на Балканах под предлогом защиты «братьев-славян». Исходя из своих страте­гических интересов, она добивалась также контро­ля над черноморскими проливами — Босфором и Дарданеллами. Франция мечтала не только о воз­вращении Эльзаса и Лотарингии, отнятых Герма­нией в 1871 г. в результате франко-прусской войны, но и о присоединении всего немецкого левобережья реки Рейн, которая должна была стать её «естест­венным» рубежом на востоке. Италия присматри­валась к сопредельным французским и австрий­ским землям, считая их своими исконными тер­риториями.

Все эти захватнические планы можно было бы объяснить лишь великодержавными амбициями или национальным эгоизмом, если бы за ними не просматривались экономические интересы. В нача­ле XX в. никого не надо было убеждать в том, что основным источником торгового и военного могу­щества государств является крупная промышлен­ность. Понимали это и правительства того времени. Поэтому в своей внешней и внутренней политике они во многом руководствовались поощрением на­циональной индустрии.

Задача более чем похвальная. Вот только способ её решения оказался негодным и обернулся для ми­ра катастрофическими последствиями. Чтобы это стало ясно, вспомним азбучные истины политиче­ской экономии. Крупной промышленности тесно в национальных границах. Для полнокровного раз­вития ей необходимы зарубежные рынки сбыта продукции, источники сырья, полуфабрикатов, оборудования, рабочей силы. Заполучить их круп­ная промышленность какой-либо страны может в принципе лишь двумя взаимоисключающими пу­тями: либо добившись победы в открытом и равно-

579

правном состязании за них с индустри­ей других стран, либо обеспечив себе преимущественное право пользоваться ими от имени государства, которому они подконт­рольны. Первый путь означает режим свободной конкуренции производителей. Это тоже война, но экономическая, т. е. бескровная, победители в ко­торой подсчитывают свои барыши, а побеждённые и жертвы — убытки. Второй путь — режим госу­дарственной монополии, когда коммерция возво­дится в ранг государственной политики, что рано или поздно приводит к соперничеству держав за сферы влияния, экономический и территориаль­ный раздел мира. Это означает войну в самом пря­мом смысле, войну, потери в которой исчисляются не только в рублях, долларах и других денежных единицах, но и в миллионах загубленных челове­ческих жизней. Увы, ведущие державы выбрали именно второй путь защиты и поддержки своей ин­дустрии.

Усилия многих правительств сосредоточились на борьбе с иностранной конкуренцией, объявлен­ной едва ли не бедствием для национальной индуст­рии. В конце XIX в. это стало навязчивой идеей политиков и дельцов, способных распознать лишь сиюминутные выгоды. Действительно, от иностран­ной конкуренции жестоко страдали отечественные производители. Но была ли нужда в её удушении, если известно, что в долгосрочной перспективе она приносит неоценимую пользу как стимул повыше­ния производительности труда? Тем не менее в пос­ледней трети XIX в. правительства ряда стран стали повышать таможенные пошлины на ввозимые то­вары. «Экономический национализм» привёл к рез­кому обострению международных противоречий. Испортились отношения даже таких давних парт­нёров и союзников, как Россия и Германия. Дер­жавы стали ограничивать конкуренцию на между­народных рынках, приступив к их дележу, подтал­кивая тем самым мир к военной катастрофе. Об этом свидетельствовали участившиеся с конца XIX в. международные кризисы (Памирский 1895 г., Фашодский 1898 г., Панамский 1901 г., два Марокканских — 1905—1906 гг. и 1911 г. и Боснийский 1908—1909 гг.) и локальные войны — пока на периферии Европы (японо-китайская 1894—1895 гг., испано-американская 1898 г., анг­ло-бурская 1899—1902 гг., русско-японская 1904— 1905 гг., итало-турецкая 1911—1912 гг. и две Бал­канские — 1912—1913 гг.).

В обстановке нарастания военной опасности Ев­ропа раскололась на две группировки противобор­ствующих держав. Костяк одной из них составил союз Германии и Австро-Венгрии, заключённый в 1879 г. против Франции и России. В противовес ему возник франко-русский союз, оформленный рядом договоров 1891—1893 гг. Другие державы Европы, а также США и Япония долгое время не могли ре­шить, к какой из группировок примкнуть. Наконец в 1904 г. Великобритания разрешила компромис­сом споры о разграничении колоний и сфер влия­ния с Францией, а в 1907 г. — с Россией. Так воз-

никла Антанта (Согласие) — коалиция Великобри­тании, Франции и России.

Случаю было угодно, чтобы сигналом к войне прозвучали выстрелы, которыми 28 июня 1914 г. в г. Сараево в Боснии был сражён племянник и нас­ледник австрийского императора Франца-Иосифа эрцгерцог Франц-Фердинанд. Ни одна из сторон не планировала начало этой войны на какую-то оп­ределённую дату. Но столь высок был уровень их военного противостояния, столь тщательно были продуманы планы мобилизации и развёртывания армий, а главное — столь велика была психологиче­ская готовность к войне, что любой серьёзный ин­цидент мог привести к аналогичным последствиям. 28 июля 1914 г. Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В ответ Россия заняла угрожающую пози­цию, начав всеобщую мобилизацию. Германия не стала терять времени и 1 августа объявила войну России, а 3 августа — Франции. 4 августа против Германии выступила Великобритания. Наконец, 6 августа о состоянии войны с Россией заявила Авс­тро-Венгрия.

С самого начала война приобрела не только об­щеевропейский, но и мировой характер. Против во­ли в неё были втянуты нейтральные Бельгия и Люксембург. 5 августа Черногория объявила войну Австро-Венгрии. Вместе с Великобританией на сто­роне Антанты выступили её доминионы: Канада, Южно-Африканский Союз, Австралия и Новая Зе­ландия. 23 августа войну Германии объявила Япо­ния.

С точки зрения военного потенциала Антанта имела явные преимущества. Однако её территори­альная разобщённость, отдалённость важных ис­точников снабжения и пополнения армий от основ­ных театров военных действий мешали реализации этого преимущества. Германии и Австро-Венгрии шанс на успех давала возможность быстрой кон­центрации сил на направлении решающего удара. Из этой предпосылки исходил и стратегический план германского Генерального штаба, разработан­ный задолго до войны под руководством генерала Шлифена: сначала нанести молниеносный удар по Франции и покончить с ней за 6—8 недель, а затем все силы бросить против России.

Однако германский Генштаб недооценил как боевые качества, так и взаимодействие войск Ан­танты. Сопротивление бельгийской и французской армий, застигнутых врасплох обходным манёвром немцев через Бельгию и Люксембург, сорвало план молниеносной войны. На ход операции повлияло и наступление русской армии в Восточной Пруссии во второй половине августа. Оно заставило герман­ское командование бросить в бой резервы, предназ­наченные для запада. В сражении на реке Марне 5—12 сентября французская армия и английские экспедиционные силы успешно контратаковали противника. Германские войска были вынуждены перейти к обороне, так и не достигнув стратегиче­ских целей. «План Шлифена» рухнул.

Однако русская армия из-за ошибок командо­вания не смогла удержать Восточную Пруссию. Но

580

Верденская операция Первой мировой войны. Французский обоз направляется на боевые позиции. 1916 г.

Верденская операция Первой мировой войны.

Солдаты у тяжёлого орудия на железнодорожной платформе.

1916 г.

её наступление против австро-венгерских войск, на­чавшееся в конце августа, развивалось успешно. К концу сентября она овладела всей Галицией, и по­явилась угроза русского вторжения в Венгрию и Силезию, важный индустриальный район Герма­нии. В октябре—ноябре в междуречье Вислы и Варты развернулись ожесточённые сражения между германскими и австро-венгерскими войсками, с од­ной стороны, и русскими — с другой. Они не дали решающего перевеса ни одной из сторон.

Война приобрела затяжной характер. Началось соперничество воюющих держав за нейтральные страны. Германия и Австро-Венгрия нуждались в новых союзниках, чтобы восполнить быстро таю­щие сырьевые, продовольственные и людские ре­сурсы. Страны Антанты стремились не допустить прорыва международной изоляции, в которой фак­тически оказались «центральные державы» в на­чале войны. Что касается нейтральных стран, то некоторые из них сделали своё участие в войне предметом беззастенчивого торга.

Самым крупным «призом» в дипломатическом соперничестве воюющих держав выглядела Ита­лия. Являясь союзницей Германии и Австро-Венг­рии по договору 1882 г., она в начале войны пред­почла нейтралитет, но после переговоров с обеими коалициями решила, что посулы Антанты выгля­дят заманчивей. 23 мая 1915 г. Италия объявила войну Австро-Венгрии. Однако надежды, которые возлагали на неё союзники, оправдались далеко не в полной мере. Неоднократные попытки итальян­ских войск прорвать оборону противника не имели успеха.

Зато удачно действовала австро-германская дип­ломатия на Балканах. Турция ещё в августе 1914 г. подписала с Германией союзный договор и спустя три месяца начала военные действия против России

на Чёрном море и в Закавказье, а против Велико­британии — в Месопотамии и Египте. Долго коле­балась Болгария, но к концу 1915 г. она сочла, что шансы «центральных держав» на победу предпоч­тительней. 14 октября её армия перешла сербскую границу и поддержала наступление германских и австро-венгерских войск, в результате которого к началу 1916 г. Сербия и Черногория были захва­чены, а остатки их армий вытеснены на греческий остров Корфу. После такого поражения слабым уте­шением для Антанты служило согласие Греции на высадку англо-французских войск в Салониках и создание на севере страны так называемого Салоникского фронта.

В результате увеличения числа воюющих госу­дарств в 1915 г. сложились основные фронты Пер­вой мировой войны — в Европе и на Ближнем Вос­токе. Военные действия велись и в других районах мира — в Африке, на Дальнем Востоке, в Океании, — но в неизмеримо меньших размерах и были свя­заны главным образом с захватом германских ко­лоний. Действия же военно-морских флотов в ос­новном ограничивались охраной побережья и су­доходства. Бесспорно, главными и решающими для хода войны были два фронта — французско-герман­ский и австро-германо-русский, обычно именуемые Западным и Восточным.

Примерно равные по силам, которые участвова­ли в боях с обеих сторон, эти фронты отличались рядом особенностей. Западный по протяжённости вдвое-втрое уступал Восточному, зато превосходил его по плотности войск и вооружения. Это наряду с более густой сетью оборонительных сооружений, сплошной линией тянувшихся по обе стороны фронта от побережья Северного моря до границы Швейцарии, резко ограничивало возможности ве­дения на западе манёвренной войны. Уже с осени

581

1914 г. боевые действия там приобрели позиционный характер. При этом вой­ска, лишённые подвижности, представ­ляли отличную мишень для прицельного огня тя­жёлой артиллерии и несли большие потери. В таких условиях наступательные операции редко приводи­ли к прорыву фронта. Обычно они завершались зах­ватом нескольких траншей, полностью разрушен­ных артиллерийским огнём и оставленных против­ником, который отходил на заранее подготовлен­ные позиции в глубоких эшелонах обороны.

В 1915 г. на Западном фронте наблюдалось за­тишье, связанное с тем, что ударные силы герман­ской армии были заняты на востоке. Но кампания 1916 г. ознаменовалась рядом крупных сражений. Среди них — знаменитая битва под Верденом, про­славившая имена французских генералов Петэна и Нивеля. Эта крепость, вклинивавшаяся в позиции германских войск, являлась ключевым пунктом обороны французов. Если бы немцы её взяли, то открыли бы себе путь в глубь Франции. Сознавая, что Верден будет защищаться до последнего солда­та, германское командование стремилось макси­мально обескровить противника. Верденская битва продолжалась 10 месяцев. Она вошла в историю не только как крупнейшее сражение Первой мировой войны, но и как пример бессмысленного кровопро­лития («Верденская мясорубка»). Немцы, так и не сумев овладеть крепостью, потеряли в боях до 600 тыс. солдат, французы — 358 тыс. Чтобы облег­чить положение Вердена, англо-французские вой­ска предприняли летом 1916 г. наступление на реке Сомме. Но, несмотря на трёхкратное превосходство в живой силе и артиллерии, они за 5 месяцев су­мели продвинуться вперёд всего лишь на 10 км, потеряв до 900 тыс. солдат.

Протяжённость Восточного фронта, обусловив­шая рассредоточенность сил и средств, предостав­ляла противникам большие возможности для ма­нёвренной войны. В январе 1915 г. русские войска возобновили наступление в Карпатах. В феврале ак­тивизировались и немцы в Восточной Пруссии. Но по-настоящему Восточный фронт пришёл в движе­ние в мае, когда на русские позиции обрушилась мощная группировка германских и австро-венгер­ских войск под командованием генерала Макензена. Русская армия с боями отступила, оставив Польшу, Литву, Волынь, Галицию. Лишь осенью

1915 г. она закрепилась на новых позициях. С этого времени война на Восточном фронте также приоб­рела позиционный характер. Но ненадолго — летом

1916 г. русским войскам под командованием гене­рала Брусилова удалось прорвать оборону против­ника в районе города Луцка и вновь занять часть Галиции и Волынь.

Осенью 1916 г. Восточный фронт стал длиннее ещё на несколько сотен километров. 27 августа Ру­мыния после долгих размышлений примкнула к Антанте и объявила войну Австро-Венгрии. Но ру­мынская армия вскоре потерпела поражение. Что­бы спасти Румынию от разгрома, на помощь ей бы-

ли переброшены крупные русские силы, снятые с других участков фронта.

На исходе кампании 1916 г. страны Антанты, несмотря на большие территориальные потери, бы­ли исполнены оптимизма. Они сорвали стратегиче­ские замыслы противника и сумели оправиться от поражений первых лет войны. Благодаря многок­ратному росту военного производства их склады ло­мились от запасов оружия и снаряжения. Не ис­пытывали они серьёзных трудностей и с пополне­нием армий. На Западный фронт постоянно прибы­вали подкрепления из колониальных империй Ве­ликобритании и Франции: канадцы, австралийцы, индийцы, марокканцы, сенегальцы и прочие. В 1917 г. командование Антанты готовило наступле­ние на всех фронтах.

Сложнее выглядели перспективы «центральных держав». Большое преимущество им давало то, что военные действия велись на чужой территории. В условиях позиционной войны они могли бы про­держаться весьма долго, если бы не столкнулись с нехваткой основных ресурсов. Преодолеть её не удавалось ни закупками в нейтральных странах, ни расхищением богатств оккупированных районов Франции, Бельгии, России, Сербии. Совершенно невосполнимыми оказались людские потери. Затя­гивание войны реально грозило истощением ресур­сов. С целью их экономии «центральные державы» в 1917 г. планировали перейти к обороне на всех фронтах.

Но в военные планы внесли коррективы соци­альные и политические потрясения, которые пере­жили воюющие государства.

Начало войны повсеместно вызвало прилив пат­риотических чувств, хотя с примесью национализ­ма (свидетельством тому служат оскорбления и на­силия, которым подвергались «враждебные» ино­странцы). На короткое время в воюющих странах установилась атмосфера национального сплочения всех классов и партий во имя победы над внешним врагом. Во Франции оно получило название «свя­щенного единения», в Германии — «гражданского мира» и т. д. Вчерашние политические противники заявляли о прекращении распрей. Социалистиче­ские партии поддержали «буржуазные» правитель­ства, к которым раньше находились в оппозиции, проголосовали за военные кредиты, а в некоторых странах даже приняли министерские портфели. Лишь небольшие революционные группы (больше­вики в России, революционные синдикалисты во Франции, «спартаковцы» в Германии и прочие) осудили эти действия как «предательство» трудя­щихся и социализма.

Однако патриотическая волна скоро пошла на убыль. Причиной тому были не только материаль­ные лишения и человеческие жертвы, коснувшиеся большинства населения. Война теряла смысл по ме­ре того, как таяли надежды на скорую победу. Вы­зывали возмущение непомерно высокие прибыли военных поставщиков. Возродилась и всё активнее заявляла о себе оппозиция. Одна её часть критико­вала правительства за недостаточно энергичные ме-

582

Верденская операция Первой мировой войны.

Французские солдаты заряжают орудие. 1916 г.

Верденская операция Первой мировой войны. Французский артиллерийский обоз.

1916 г.

тоды ведения войны, другая предлагала заключить мир, не дожидаясь победы. Революционные группы призывали к восстанию одновременно против вой­ны и капитализма.

В странах с демократической системой управ­ления, таких, как Франция или Великобритания, правительства поспешили успокоить недовольных. В разгар войны там приступили к осуществлению глубоких социальных и политических реформ, за которые десятилетиями безрезультатно боролись демократические силы. В 1917 г. во Франции был принят закон о прогрессивном подоходном налоге, а в Великобритании — о всеобщем избирательном праве. Сами правительства были реорганизованы. Во главе их встали популярные и энергичные по­литики — Ллойд Джордж в Великобритании и Кле­мансо во Франции. Всё это позволило сдержать рост народного недовольства, которое едва не вышло из-под контроля, как, например, во Франции в мае— июне 1917 г., когда забастовки на фабриках, де­монстрации в городах совпали с движением про­теста в действующей армии.

Наоборот, в странах в авторитарной системой уп­равления, таких, как Германия, Австро-Венгрия или Россия, правительства остались глухи к ропоту граждан. Кайзер Вильгельм II лишь пообещал вве­сти всеобщее избирательное право в Пруссии после войны. Карл I, сменивший в 1916 г. в Австро-Венг­рии престарелого Франца-Иосифа, и Николай II от­делывались ещё более туманными обещаниями. Та­кое упрямство дорого им обошлось. Антиправитель­ственное движение охватило широкие слои населе­ния и приобрело стихийный, неконтролируемый характер. В 1917 г. в Германии и особенно в Австро-Венгрии усилились признаки анархии, а в России

произошла революция, свергнувшая самодержа­вие.

Воюющие страны постарались воспользоваться затруднениями противника. Державы Антанты хо­тели посеять рознь среди бывших независимых го­сударств, вошедших в состав Германской империи. В особенности они поощряли сепаратизм славян­ских народов Австро-Венгрии: чехов, словаков, хорватов и др. Впрочем, это не помешало Франции втайне намекнуть венскому двору на возможность сохранения целостности монархии Габсбургов в случае заключения сепаратного мира.

С размахом и выдумкой действовали «централь­ные державы». Ещё в конце 1916 г. они попытались вбить клин между странами Антанты, предложив заключить всеобщий мир. Антанта единодушно от­вергла это предложение. Но зёрна сомнения в об­щественном мнении оно всё же заронило. В течение 1917 г. вопрос о всеобщем мире был в центре по­литических дискуссий и породил в стане против­ника немало коллизий. Свои мирные инициативы «центральные державы» использовали как при­крытие для секретных операций против Антанты. Их целью было спровоцировать любыми способами — вплоть до прямого финансирования — антивоен­ные и революционные выступления, которые осла­били бы противника. Следы такой деятельности об­наружены во всех странах Антанты, но особый ус­пех она имела в России, где революция открыла зелёную улицу проникновению агентуры герман­ского Генерального штаба.

Внутренние беспорядки подкосили боеспособ­ность Антанты, которой пришлось отказаться от планов решающего удара по противнику. Попытки наступления в апреле на Западном фронте и июне

583

1917 г. на Восточном провалились. «Центральные державы» получили не­предвиденную передышку, из которой не замедлили извлечь выгоду. В феврале 1917 г. Германия начала подводную войну против Антан­ты, стремясь парализовать её атлантическую тор­говлю. Но главный шанс на спасение предоставила им анархия, которая охватила Россию после свер­жения самодержавия и вскоре привела к развалу русской армии. С падением Временного правитель­ства в ноябре 1917 г. огромная империя фактически распалась на ряд независимых государств. Больше­вистский Совет народных комиссаров, пришедший к власти в Петрограде, заключил с Германией и Австро-Венгрией перемирие и наряду с правитель­ством Украины вступил с ними в переговоры о ми­ре. Этой крупной политической победе «централь­ных держав» предшествовал успех наступления на итальянском фронте в октябре—ноябре 1917 г. В результате к ним снова перешла военная инициа­тива.

События на востоке Европы могли бы предре­шить исход мировой войны в пользу «центральных держав», если бы Антанта к этому времени не зару­чилась поддержкой США. Правительство этой стра­ны, возглавляемое президентом Вудро Вильсоном, решило вмешаться в конфликт европейских дер­жав, преследуя далеко идущие цели — установле­ние международного правопорядка, который бы ис­ключал агрессивные войны, территориальные ан­нексии и другие препятствия свободному экономи­ческому соревнованию государств. США с их мощ­ной экономикой несомненно выиграли бы от такого порядка. Политически они симпатизировали демо­кратическим странам Антанты, а враждебные дей­ствия Германии причиняли серьёзный ущерб их экономике. Подводная война, начатая Германией, послужила для Соединённых Штатов поводом объ­явить ей войну (6 апреля 1917 г.). Спустя несколько месяцев во Францию стали прибывать части амери­канского экспедиционного корпуса.

В конце 1917 — начале 1918 гг. обе коалиции готовились к решающим схваткам, которые долж­ны были решить исход мировой войны. Антанта ввела жёсткие ограничения на торговлю с против­ником для нейтральных стран. Некоторые из них под её давлением разорвали отношения с Германией и объявили ей войну. На Западном фронте для коор­динации действий союзных войск был создан пост верховного главнокомандующего, который занял французский генерал Фердинанд Фош.

Отсутствие сдвигов на переговорах с Советской Россией заставило германское командование пре­рвать перемирие и развернуть в феврале 1918 г. наступление на Восточном фронте. Уже 3 марта в Брест-Литовске был подписан весьма выгодный для «центральных держав» мир, а вскоре под их пятой целиком оказались Прибалтика, Белоруссия, Ук­раина, Закавказье. С оккупированных территорий в Германию и Австро-Венгрию рекой потекли сы­рьё, топливо и продовольствие. Спешно перебрасы­вались на запад высвободившиеся войска. Десятки

тысяч немецких и австро-венгерских военноплен­ных в России были репатриированы и возвращены в строй.

Весной на Западном фронте возникла мощная группировка германских войск, которая частями была брошена в наступление. В нескольких местах немцы прорвали оборону союзников и продвину­лись вперёд на расстояние до 60 км. Однако, как и в 1914 г., они были остановлены на подступах к Парижу и решительной контратакой французских войск 18 июля отброшены назад. От этого пораже­ния германская армия, боеспособность которой бы­ла на пределе, оправиться не смогла. 15 сентября войска Антанты прорвали Салоникский фронт, а 27 октября — Итальянский.

Германский блок развалился. 29 сентября 1918 г. подписала перемирие Болгария, 30 октября — Турция, 3 ноября — Австро-Венгрия. К этому времени монархия Габсбургов как единое государ­ство перестала существовать. В Загребе, Праге, Бу­дапеште, Львове были созданы органы власти но­вых независимых государств. 12 ноября в Вене бы­ло объявлено о низложении Карла I и образовании Австрийской республики.

4 октября запросила перемирия Германия. Одна­ко Антанта не спешила удовлетворить её просьбу, рассчитывая довершить военный разгром основного противника. Лишь после того, как в Германии вспыхнула революция и 9 ноября Вильгельм II был свергнут, союзники заторопились. 11 ноября 1918 г. на станции Ретонд в Компьенском лесу бы­ло подписано перемирие, положившее конец Пер­вой мировой войне.

В ходе Парижской конференции 1919—1920 гг. победители заключили с побеждёнными серию мир­ных договоров, в том числе Версальский мирный договор с Германией (28 июня 1919 г.). Эти дого­воры на десятилетия определили основные контуры политической карты Европы. На развалинах двух центральноевропейских империй возникли новые государства. Для предотвращения конфликтов бы­ла учреждена Лига наций. Всё это способствовало укреплению международного правопорядка. Более спорными оказались положения договоров, связан­ные с удовлетворением территориальных и колони­альных аппетитов победителей. Острота территори­ального вопроса сохранилась. А желание наказать Германию ограничением её суверенитета привело к возникновению в Европе ещё более опасного очага напряжённости. Недостатки и просчёты мирного урегулирования после Первой мировой во многом подготовили почву для Второй мировой войны.

Трагедия, которая постигла человечество в се­редине XX в., бросила тень забвения на Первую мировую войну. Между тем она оставила глубокий след в современной истории. С течением времени это становится всё более очевидно. Первая мировая война изменила привычки и нравы людей, сделала их более терпимыми к государственным формам на­силия и посеяла зёрна будущих международных конфликтов, которые проросли кровавыми столк­новениями уже в наше время, например в Югосла-

584

Первая мировая война.

Немецкие обозы на улице итальянского

города Чивидаль-дель-фриули.

1917 г.

вии в начале 90-х гг. Потребности воен­ного времени заставили правительства воюющих стран прибегнуть к государ­ственному регулированию промышленного и сель­скохозяйственного производства, нормированию цен и потребления, распределению трудовых ресур­сов и товаров, дозированию общественно значимой информации. Всё это не только расширило функ­ции государства, но фактически поставило его над обществом. Здесь несомненно кроется источник усиления тоталитарных тенденций в жизни стран и народов в середине XX в. Из опыта Первой ми­ровой войны во многом исходили теоретики и прак­тики не только фашистской командной экономики в Германии и Италии, но и «социалистического планового хозяйства» в СССР. Прямо или косвенно он повлиял и на опыт государственного регулиро­вания в демократических странах, например, на разработку «нового курса» в США. Лишь в резуль­тате либеральных реформ и преобразований, охва­тивших мир в последней трети нашего столетия, человечество постепенно расстаётся с этим насле­дием.

«ОПИУМНЫЕ» ВОЙНЫ

Рука поддела маслянисто-бурый комочек опиу­ма иглой — и вот он в чашечке курительной трубки. Несколько затяжек — и человек уже в другом мире. Нет нищеты, повелительных окри­ков, разочарований, обид... Дивные видения, на­веянные дурманом, проходят. От повседневных за­бот и тревог можно снова уйти на время, но за это приходится платить не только деньгами, но и здо­ровьем. Пагубное пристрастие к ядовитому зелью делает человека живым трупом.

— На опиум в Китае спрос, — решили джентль­мены в правлении британской Ост-Индской компа­нии. — Прибыль будет.

Центром опиеторговли стал город Гуанчжоу (Кантон). Основными поставщиками ядовитого зе­лья выступали англичане. От них норовили не от­стать и американцы.

Курение в Китае опиума стало повальным. Для китайской казны пагубное пристрастие населения оборачивалось истощением. Основу денежного об­ращения страны составляло серебро в слитках. Оно во всё возрастающем количестве уплывало за ру­беж: и английским, и американским торговцам в уплату за опиум.

— Пагубное пристрастие моих подданных нетер­пимо, — решил богдыхан Минь-нин. В 1839 г. в Гуанчжоу прибывает его уполномоченный Линь Цзэсюй. Ему поручено искоренить промысел «за­морских чертей», как называли в Китае иностран­цев, и их китайских компаньонов. Линь Цзэсюй заставил английских купцов сдать имевшийся у них опиум и распорядился уничтожить его. В двух посланиях королеве Великобритании Виктории Линь Цзэсюй сообщал о запрещении употребления опиума в Китае и требовал прекратить производ­ство наркотика в Англии и землях, ей подчинён­ных. Если Англия хочет торговать с Китаем, она навсегда должна покончить с преступной торговлей опиумом.

Отношения между китайскими властями и анг­личанами ещё более обострил инцидент на полу­острове Цзюлун (Коулун). После драки с англий­скими моряками скончался китаец. Главный ин­спектор английской торговли в Китае Эллиот отка­зался выдать виновных моряков китайскому суду. Линь Цзэсюй в ответ приказал бойкотировать бри­танские товары и прекратить доставку продоволь­ствия англичанам.

В сентябре—ноябре 1839 г. произошли бои меж­ду английскими кораблями и китайскими джонка­ми. Богдыхан запретил всякую торговлю англичан в Китае. Стычки не прекращались, и обе стороны готовились к войне. Линь Цзэсюй закупил у амери­канцев и португальцев орудия. Были подготовлены брандеры — лодки или плоты с горящим хворостом или другим горючим материалом. В самых узких местах реки Чжуцзян в дно вбивали деревянные сваи, которые стягивали цепями. Скрытые под во­дой, они должны были служить преградой для анг­лийских кораблей. Этот приём широко использо­вался китайцами ещё в войнах древности и Средне­вековья. В январе 1840 г. королева Виктория в

585

тронной речи на открытии парламента заявила о поддержке английским пра­вительством действий капитана Эллио­та в Китае. С благословения королевы министр ино­странных дел Пальмерстон единолично решил на­чать войну против Китая.

В июне 1840 г. китайские воды уже бороздила английская военная эскадра. Интервенты подверг­ли жестокому грабежу Динхай, главный город Чжоушаньского архипелага. 29 января 1841 г. бог­дыхан объявил войну Англии.

Военные действия развернулись на территории провинции Гуандун. Против интервентов выступи­ло местное население. С прибытием подкреплений англичане расширяют операции в Восточном Ки­тае, в нижнем течении реки Янцзы. Они овладели Шанхаем, но на подступах к Нанкину им оказал мужественное сопротивление гарнизон Чжэньцзяна. В конце осады его уцелевшие солдаты и офице­ры убили членов своих семей, а затем покончили с собой. Генерал Хай Лин поджёг свой дом и погиб в пламени пожара.

Угрозами подвергнуть Нанкин артиллерийско­му обстрелу английский командующий Поттингер запугал китайское командование, хотя оно распо­лагало в городе большой армией.

В Нанкине начались англо-китайские перегово­ры. Они завершились подписанием 29 августа 1842 г. на борту английского военного корабля «Корнуэллс» мирного договора. Он получил назва­ние «Нанкинского» и положил конец первой «опи­умной» войне 1840—1842 гг.

По условиям этого договора Китай открывал для английской торговли пять морских портов: Гуанчжоу, Амой, Фучжоу, Нинбо и Шанхай. В этих так называемых «открытых портах» англичане полу­чали право неограниченной торговли, свободу посе­лений. Китай уступил Англии остров Гонконг. Он должен был выплатить стоимость уничтоженного в 1839 г. опиума, погибшего имущества англичан, понесённые военные расходы, обязался освободить всех английских пленных. Богдыхан обещал поми­ловать своих подданных, которые помогали врагу. В открытых для торговли портах вводились бла­гоприятные размеры тарифов. В Нанкинском до­говоре был полностью обойден молчанием опиум, явившийся поводом к войне. Однако после оконча­ния войны ввоз этого наркотика в Китай возрос. В год заключения Нанкинского договора его посту­пило 33 508 ящиков, в 1843 г. — 42 699.

В первом вооружённом столкновении с развитой капиталистической Англией отсталая феодальная Цинская империя потерпела поражение. Технико-экономическое отставание Китая особенно ощутимо сказывалось на состоянии вооружения цинской ар­мии. Флот состоял из устаревших деревянных судов и лодок, в английской же эскадре были пароходы, совершенно неизвестные в Китае. Китайские пуш­ки, громоздкие и устаревшие, могли стрелять толь­ко с постоянным прицелом. Английским мортирам, винтовкам и карабинам китайские солдаты могли противопоставить лишь допотопные фитильные и кремнёвые ружья, луки, копья, сабли и тесаки.

Неблагоприятному для империи Цин ходу вой­ны в немалой степени способствовали пораженче­ские настроения, широко распространённые при дворе.

Плодами победы англичан поспешили восполь­зоваться и другие страны. США и Франция во вре­мя войны посылали к берегам Китая свои военно-морские силы. После подписания Нанкинского до­говора американские и французские представители вступили в переговоры с китайскими властями, до­биваясь тех же прав, что и англичане.

В октябре 1856 г. китайские власти в поисках опиума задержали корабль «Эрроу» («Стрела»). За­регистрированное в Гонконге судно плавало под британским флагом. Китайские чиновники сорвали британский флаг и несколько человек из состава команды взяли в плен как подозреваемых в пират­стве.

Британский консул Паркс потребовал от губер­натора Е Минчэна извинений за оскорбление бри­танского флага и возвращения на судно уведённых с него людей. Китайские же власти утверждали, что один человек из команды «Эрроу» был отцом хо­рошо известного пирата, которого давно разыски­вали, а английский флаг не был вывешен во время задержания судна. Оно, как потом утверждали, не имело права плавать под английским флагом, ибо срок действия лицензии, выданной английскими властями в Гонконге, истёк несколько месяцев на­зад. Англичане возражали: по дополнительному со­глашению все китайцы-нарушители, находящиеся на службе англичан, должны привлекаться к ответ­ственности через английские власти; об истечении срока лицензии китайские чиновники не могли знать во время захвата корабля.

Е Минчэн в конце концов согласился отпустить часть задержанных, но отрицал, что было нанесено оскорбление флагу. Консул стоял на своём. Чтобы решить спор, командующий британским флотом Сеймур приказал обстрелять Гуанчжоу. Англичане на время заняли город, но из-за недостатка военных сил оставили его. Это приободрило китайцев. Они спалили фактории за пределами Гуанчжоу и убили нескольких иностранцев.

В декабре 1856 — начале 1857 гг. английская эскадра при участии американского корвета «Порт­смут» обстреливает Гуанчжоу. Союзником Англии в войне выступила Франция. Для неё поводом по­служило убийство в 1856 г. в провинции Гуанси французского миссионера Шапделена. Француз­ские суда под началом адмирала Гро присоедини­лись к английской эскадре Эльджина. На Рождест­во 1857 г. они потребовали от Е Минчэна вывести войска в 48 часов. Е Минчэн не ответил, и англо­французские силы штурмом взяли город. Е Минчэна схватили и отправили в Калькутту, где он и умер. Три года город Гуанчжоу находился под вла­стью временного правительства. В него входили ки­таец Пиквэй, англичане — консул Паркс и полков­ник Холлоувэй, французский военно-морской офи­цер Мартино.

Пламя войны перекинулось на север Китая. Анг­ло-французские корабли подошли к Тяньцзиню. От

586

него было рукой подать до столицы, Пекина. Пра­вительство Китая согласилось на мир.

26 июня 1858 г. подписанием Тяньцзиньского англо-китайского договора завершилась вторая «опиумная» война (1856—1858 гг.). Основные его положения предусматривали, что правительства Великобритании и других стран должны иметь пра­во назначать дипломатических представителей при пекинском дворе; для иностранной торговли допол­нительно открывались порты Нючжуан, Чифу, Формоза (Тайвань), Сватоу, Цюнчжоу на острове Хайнань; британским судам позволялось торговать на реке Янцзыцзян; иностранцы с паспортами сво­их консульств могли путешествовать внутри стра­ны; христианство должно иметь право на сущест­вование в Китае; размеры пошлин, установленные Нанкинским договором, необходимо пересмотреть; Китай также оплачивал военные расходы Англии и возмещал ущерб, причинённый её подданным в Гуанчжоу.

Франко-китайский договор, подписанный в Тяньцзине 27 июня 1858 г., отличался от англо-ки­тайского тем, что Франция получала меньшую кон­трибуцию и соглашалась, что её представители ста­нут бывать в Пекине лишь по необходимости.

Тяньцзиньские договора должны были вступить в силу не позднее чем через год после подписания и утверждения их верховными властями.

Богдыхан Ичу, однако, не думал утверждать эти договора. «Нужно укрепить оборону, — распоря­дился он, — когда дикари поедут в столицу для обмена договорами, уничтожить их всех вместе». «Дикарями» правители Китая называли иностран­цев.

В июне 1859 г. английский посол Брюс и фран­цузский посол Бурбулон на одном из кораблей воен­ной эскадры появились в Дагу. Требование пропус­тить их в Тяньцзинь китайские власти отвергли и предложили ехать в Пекин другим путём без соп­ровождения военных сил. Эскадра попыталась си­лой пробиться в Тяньцзинь, но огонь с китайских фортов заставил её отступить.

Это сражение явилось поводом к третьей «опи­умной» войне. Она началась в августе 1860 г. Анг­ло-французский десант легко опрокинул конницу монгольского князя Сэнгэринчина и захватил Дагу и Тяньцзинь. Богдыхан Ичу заметался. Приказал истреблять англичан и французов как «зловредных животных». Одновременно предписал своим уполномоченным принять все требования противника, кроме уплаты контрибуции и размещения послов в столице. Одна­ко союзники настаивали на принятии всех своих условий. Тогда Ичу провозгласил, что лично по­ведёт войско навстречу врагу, чтобы «наказать ди­карей».

Храбро сражалась конница Сэнгэринчина в Чжанцзяване, но уступила сикхам британского экспедиционного корпуса. В бою у Балицяо с остат­ками войск Сэнгэринчина союзники снова взяли верх. Французскому генералу, обеспечившему по­беду, император Франции пожаловал титул графа де Балицяо.

13 октября 1860 г. армия союзников вступила в Пекин, откуда загодя отбыл богдыхан. Француз­ские солдаты разграбили сокровища летней импе­раторской резиденции Юаньминюань, замечатель­ного памятника китайского зодчества XVIII в. В отместку за смерть взятых в плен англичан и фран­цузов лорд Эльджин и барон Гро приказали сжечь строения Летнего дворца.

22 октября 1860 г. были подписаны Пекинские договора. Они подвели черту третьей «опиумной» войне. Пекинские договора подтвердили все усло­вия Тяньцзиньских договоров. По китайско-анг­лийскому договору Англии выплачивалась контри­буция; разрешался выезд из страны китайцам как наёмным рабочим; полуостров Коулун переходил во владение к британскому правительству и становил­ся частью Гонконга; Тяньцзинь открывался для свободной торговли.

По китайско-французской конвенции местным христианам возвращалось ранее отнятое у них иму­щество. В китайский текст франко-китайского до­говора переводчик, католический священник Делямар, самовольно вписал, что французским мис­сионерам разрешается повсеместно покупать и арендовать земли и возводить на них по своему ус­мотрению постройки.

Вошли в силу торговые правила, подготовлен­ные в 1858 г.: опиум разрешалось ввозить во все порты Китая, открытые для иностранной торговли. Пошлина с него была меньше той, что брали в Лон­доне с китайских чая и шёлка.

Так началась активная колонизация Китая евро­пейскими государствами.

ИМПЕРАТРИЦА ЦЫСИ (ЦЫ СИ)

Будущая императрица родилась в 1835 г. в семье, принадлежавшей к очень знатному маньчжурскому роду. Её восхождение к влас­ти началось в 1853 г., когда она стала одной из многочисленных жён императора Сяньфэна. Через три года она была уже одной из главных фигур при дворе, поскольку родила бездетному до тех пор монарху наследника.

Влияние Цыси на изнеженного и больного им­ператора стало столь велико, что многие государ-

587

ИМПЕРАТРИЦА

ЦЫСИ:

ЧЕРТЫ

ХАРАКТЕРА

И ОБРАЗ ЖИЗНИ

Характер императрицы был таков, что фрейлины и слуги дрожали от страха при каждом случае проявления ею неудовольствия. Цыси не зря говорила: «Кто мне хоть раз испортит настроение, тому я его испорчу на всю жизнь». Её мстительность не знала границ, как и страх перед покушением. К её постели была проведена слуховая трубка, позволявшая слышать любой звук более чем за сто шагов.

Система многоступенчатого контроля и слежки, во главе которой стояла сама вдовствующая императри­ца, охватывала весь дворец. За молодыми служанками наблюдали старые, за старыми — евнухи, за ними — фрейлины и т. д. Сами фрейлины могли попадать в свои покои, только пройдя мимо веранды Цыси. Главным же средством защиты от покушений, заговоров и переворотов была специальная охрана, которой в течение большей части жизни Цыси ко­мандовал её родственник Жун Лу.

Правительница Цинской империи была очень высокого мнения о своих способностях и заслугах. Она открыто говорила придворным, что является самой умной из женщин, когда-либо живших на свете. Самомнению Цыси очень льстило, когда услужливые са­новники называли её Старым Буддой или Почтенным Буддой. Её вовсе не смущало, что тем самым о ней говорили в мужском роде (известны и другие обращения такого типа — например, Старый предок), ибо тем самым подчёркивались сила и обосно­ванность власти императрицы в Китае.

Цыси считала себя также высшим авторитетом во всех искусствах и на­уках, не исключая медицины. Когда государыня заболевала (при её железном здоровье это случалось редко), придворные врачи просто писали рецепты лекарств на отдельных листках и подавали ей, а она сама выбирала из них «наилучшие». Цыси очень любила льстивые разговоры о её красоте и человеческом обаянии, и хитрецы таким образом достигали высокого положения при дворе. Прав­да, нужно сказать, что императрица, по описаниям европейцев, действительно казалась моложе своих лет — в пятьдесят ей нельзя было дать больше тридцати, в семьдесят лет она выглядела сорокалетней.

Когда Цыси впервые появилась при дворе, ей платили в год около 150 лянов (китайская серебряная монета), т. е. 400 американских долларов. А на­кануне смерти её ежегодные доходы

ственные дела решались только с её ведома. Она принимала доклады чиновников, подписывала бумаги и даже — неслыханное дело для Китая — высказывала своё мнение на официальных приёмах. Когда в 1861 г. Сяньфэн умер, искушённая в интригах Цыси сумела ото­двинуть на второй план своих соперников и стать правительницей Китая при малолетнем императоре.

Власть над огромной страной с многомиллионным населением, ка­залось, должна была стать тяжёлым испытанием для совсем ещё мо­лодой женщины. Однако умная и решительная, коварная и жестокая, корыстолюбивая и властная вдовствующая императрица на протя­жении без малого полувека так и не пожелала выпустить бразды правления из своих рук. На троне сменяли друг друга императоры династии Цин — её сын Тунчжи (1861—1865 гг.) и племянник Гуансюй (1875—1908 гг.), но страна знала, что на деле именно Цыси — самый влиятельный человек в Пекине.

У императрицы не было каких-либо идей, способных подправить ветшавший на глазах государственный строй Китая, да она и не соби­ралась этого делать. Цыси была уверена, что китайская цивилизация — высшее достижение мирового развития и Цинской империи ни к чему перенимать порядки варварского Запада. Именно в эпоху Цыси богатство цинского двора более всего поражало иностранцев. Они с упоением описывали тысячи парадных платьев вдовствующей им­ператрицы всех мыслимых и немыслимых расцветок, изысканные блюда китайской кухни и т. д. Цыси обслуживали полторы тысячи горничных, портных, сотни ювелиров и сапожников, десятки парик­махеров и пр. Великолепие цинских дворцов должно было симво­лизировать превосходство китайской цивилизации над европейской. Единственное, что, по мнению императрицы, нужно стране для бла­годенствия и двору для ещё большего великолепия — это верность традициям, строгие порядки, спокойствие и контроль чиновников над народом.

Годы правления Цыси были, пожалуй, самыми бурными в новой истории Китая. Она пришла к власти в момент, когда в самом центре страны существовало так называемое «Небесное государство тайпинов». Долгое время правительственным войскам не удавалось спра­виться с ним. Бедняков привлекали такие черты тайпинского учения, как стремление к уравнительному разделу имущества и земли, при­зывы бороться с маньчжурами. Тайпины пытались устроить жизнь в государстве на началах военной общины. Каждые 25 семей состав­ляли взвод, имевший общественную кладовую, куда все обязывались сдавать излишки продуктов и денег. В войсках соблюдалась строгая дисциплина, запрещалось пить вино, играть в азартные игры, курить опиум. Фанатично преданные своему вождю Хун Сюцюаню, тайпинские воины успешно сражались с правительственными армиями и даже угрожали столице империи Пекину. Цыси прекрасно понимала, что само существование «Небесного государства» представляет серь­ёзную угрозу для Цинской империи. На подавление движения тайпинов были брошены наиболее боеспособные части, власти не брезго­вали подкупом его вождей, использовали помощь западных стран. В 1864 г. государство тайпинов было разгромлено, и лёгкость, с которой немногочисленные отряды европейцев побеждали повстанцев, равно как и правительственные войска во время второй «опиумной» войны (1856—1858 гг.), произвела впечатление на Цыси. Ведь маньчжуры и китайцы обладали, как считалось на Востоке, главными слагаемы­ми военного успеха — высоким боевым духом и совершенной, отра­ботанной веками тактикой ведения войны.

Правящие круги империи Цин в последней трети XIX в. больше не имели оснований относиться к уровню развития европейской нау­ки и техники так же спокойно, как это делал в 1793 г. император Цяньлун. Так, осмотрев привезённое ему английской миссией огне­стрельное оружие, оптические приборы и другие достижения запад­ной цивилизации, Цяньлун приказал составить ответную ноту Геор-

588

гу III. В ней, в частности, говорилось: «Великие подвиги нашей ди­настии проникли во все страны Поднебесной, и государи всех наций суши и морей присылают свои ценные дары... Я не придаю цены странным или хитро сделанным предметам и не нуждаюсь в изделиях вашей страны. Трепеща, повинуйтесь и не выказывайте небрежно­сти», — советовал Цяньлун королю «владычицы морей» Британии. Военные успехи европейцев стали тем самым фактором, который вы­нудил цинские власти частично отказаться от традиционной изоля­ции и повернуться лицом к внешнему миру.

В середине 60-х гг. XIX в. сторонники линии на расширение тор­говых связей с Западом во главе с князем Гуном при энергичной поддержке вдовствующей императрицы провозгласили «курс на самоусиление» Китая. Цыси считала, что Цинская империя должна будет в конечном итоге остановить европейцев силой, военной мощью, но для этого китайцам сначала нужно научиться у них организации военного дела; необходимо перенять технологию производства ору­жия, оснастить им войска. Сторонники самоусиления старались ук­репить военные силы империи, но одновременно стремились сохра­нить старые порядки.

Именно поэтому такими противоречивыми оказались итоги «курса на самоусиление». Казалось, страна двинулась в сторону взаимодей­ствия с западной цивилизацией. В столице было создано особое уч­реждение, которое занималось сношениями с иностранными держа­вами, внешней торговлей, закупкой вооружения, судов и машин, строительством железных дорог и горным делом. Сановники-китай­цы начали строить арсеналы, судоверфи, пороховые и патронные за­воды. В Китае появились учебные заведения западного образца: ин­женерные, военно-морские, медицинские; переводилась научно-тех­ническая литература. В стране крестьян, монахов, чиновников-шэньши зарождалась новая интеллигенция.

Однако осторожные шаги Цыси по пути модернизации Китая не могли принести немедленных плодов. Основная масса населения страны оказалась в стороне от нововведений. Дух предпринимательст­ва с трудом распространялся в обществе, воспитанном в традициях конфуцианства. Властная и решительная, Цыси пыталась покончить со страшным бедствием Китая — системой взяточничества среди чи­новников, расставляя преданных ей людей на ключевые посты, но тщетно. Обманчивое впечатление, что Цинская империя довольно да­леко продвинулась по пути прогресса, рассеялось в ходе японо-китай­ской войны 1894—1895 гг.

По условиям договоров, подписанных после её окончания, ино­странцы получили право строить свои фабрики и заводы в Китае. В 1897 г. насчитывалось уже 600 иностранных фирм и около 50 тыс. иностранных подданных. Настоящая борьба разгорелась за очень вы­годные концессии на строительство железных дорог. Великие дер­жавы превратили Китай в поле своего соперничества и к началу XX в. фактически разделили страну на сферы влияния. Англия контроли­ровала провинции Южного Китая и бассейн реки Янцзы, Франция — юго-западные районы, Германия — Шаньдунский полуостров, Япония захватила остров Тайвань, Россия получила исключительное влияние в Маньчжурии, где вела строительство знаменитой Китай­ско-Восточной железной дороги. Кроме того, некоторые стратегиче­ски важные пункты побережья были сданы в аренду иностранным державам (например, Порт-Артур и Дальний на Ляодунском полу­острове — России, Циндао в Шаньдуне — Германии, Вэйхайвэй — Англии и т. д.). Китай потерял возможность проводить независимую политику.

Крах «политики самоусиления» вынудил Цыси отойти от кормила правления, хотя её влияние было по-прежнему велико. На первый план вышел молодой император Гуансюй. Он не был человеком силь­ной воли, но обладал достаточно широким кругозором, чтобы понять связь между уровнем развития европейской цивилизации и её общест-

составляли почти 10 млн. долларов. Главными источниками её состояния явились подарки и подношения льстивых и вороватых чиновников — министров, губернаторов и т. д. Только начальник Шанхайской области присылал ей каждый год 100 тыс. лянов «на пудру и румяна». Цыси дарили также расшитые ткани, каллиграфические надписи, картины, старинные китайские и заграничные вещи. Рассказывали, что больше всего государыня ценила часы и люстры. Что касается драгоценностей, то их у неё было столько, что даже поднесённые ей однажды четыре мешка отборного жемчуга нисколько не поразили её воображение.

Вдовствующая императрица дорожила своими сокровищами скорее всего с той точки зрения, что они придавали ей ещё больший вес при дворе. Из драгоценностей на ней почти всегда можно было видеть только несколько колец из зелёного и голубого нефрита, жемчужную диадему в виде цветов и накидку, унизанную жемчугом. Ещё она носила крохотные жемчужные серьги и никог­да их не снимала. Старые царедворцы рассказывали, что эти серёжки подарил ей император Сяньфэн, когда она впервые вошла во дворец. Серёжек было четыре, поэтому Цыси пришлось проколоть в каждом ухе по две дырочки.

Непритязательна была прави­тельница и в одежде, и, по меркам цинского двора, в еде. Её ежедневное меню состояло из сотни блюд, но выбирала она, как правило, приготовленные различными спосо­бами рыбу, утку и цыплёнка. Ещё каждый день для сохранения молодости Цыси выпивала большую чашку женского молока.

Для души Цыси любила выводить иероглифы, что в Китае считалось большим искусством, и рисовать. Европейского искусства она совсем не знала и имела по этому поводу самые дикие представления. Например, Цыси не знала, что европейские танцы танцуют под музыку, и думала, будто они представляют собой бессмысленные прыжки мужчин и женщин по комнате. Правда, в конце жизни, оценив силу европейской цивилизации, она стала интересоваться её новинками.— и даже каталась однажды на трёхколёсном велосипеде.

Цыси была последней императрицей Цинской династии и об­ладала в стране огромным влиянием. И тем не менее характерно, что она, самовластная правительница, окружён­ная толпой льстивых министров и придворных, постоянно жаловалась на то, как она одинока и несчастна.

*

589

венной системой. С 1898 г. большое влияние на него стал оказывать извест­ный китайский учёный Кан Ювэй, об­винявший правящие круги Пекина и саму вдовст­вующую императрицу в неспособности отразить проникновение европейцев. Он призывал Гуансюя по примеру Петра I и японского императора Муцухито лично возглавить проведение реформ, убрав в наследии Китая всё то, что могло бы помешать про­движению вперёд. На протяжении «ста дней ре­форм» (11 июня — 22 сентября 1898 г.) Гуансюй издал свыше 60 указов, провозглашавших целью обновление Цинской империи и превращение её в сильное современное государство. Указы императо­ра повелевали содействовать развитию новых от­раслей хозяйства, перевооружить армию и провести чистку её личного состава, ликвидировать ненуж­ные учреждения. Реформаторы попытались осовре­менить систему государственных экзаменов, введя в их программу историю Запада и политическую экономию. В указах властей было обещано поощ­рение издания газет, журналов, иностранных книг. Политика Гуансюя — Кан Ювэя вызвала силь­ное недовольство Цыси. Она увидела в этих рефор­мах лишь забвение древних традиций и бездумное поклонение Западу. Действуя из-за кулис, влия­тельнейшая императрица постепенно сплотила во­круг себя противников нововведений. Цыси доби­лась того, что чиновничество, царившее в провин­циях и уездах, парализовало проведение реформ, и императорские указы остались лишь на бумаге.

В свою очередь сторонники императора прекрас­но понимали, что реформы не смогут осуществиться до тех пор, пока устаревшая система управления пользуется поддержкой Цыси. В сентябре 1898 г. Кан Ювэй решился на отчаянный шаг. Он обратил­ся за поддержкой к популярному генералу Юань Шикаю, надеясь с помощью военного переворота отстранить от власти вдовствующую императрицу. Однако генерал предал его. В ночь с 21 на 22 сен­тября Цыси подняла маньчжурскую гвардию и свергла Гуансюя. От его имени был издан указ с осуждением реформаторов и с просьбой к императ­рице взять бразды правления в свои руки. Гуансюй был заточён в одном из дворцов и с тех пор на про­тяжении десяти лет влачил жалкое существование царственного узника. Он жил, окружённый шпио­нами (среди них была и его жена), больной, ли­шённый по приказу Цыси настоящей врачебной по­мощи.

Попытка реформировать Китай сверху провали­лась, властная и решительная правительница вновь остановила своих соперников и отменила почти все указы периода «ста дней».

Характерно, что эти события подстегнули рост антиевропейских настроений в государстве. Насе­ление увидело в императоре человека, желавшего окончательного подчинения Китая чужакам, а в Цыси — спасительницу страны. С осени 1898 г. сильно расширило свою деятельность тайное об­щество «Ихэтуань» («Отряды справедливости и мира»), обещавшее изгнать «заморских дьяволов» из страны. Члены общества верили в то, что закли­нания и особые приёмы рукопашного боя делают человека неуязвимым для пуль иностранцев. Не­нависть к Западу принимала у ихэтуаней форму отрицания всего иностранного. Они уничтожали машины, разбирали железнодорожные пути, руби­ли телеграфные столбы, ломали трофейное оружие. Весной 1900 г. многотысячные толпы повстанцев вошли в столичную провинцию, громя по пути ино­странные миссии. Императрица решила использо­вать ихэтуаней в качестве орудия борьбы против иностранных держав, попыталась с их помощью вернуть Китаю былое величие. Она восприняла это движение как знак судьбы. Цыси разрешила от­рядам восставших вступить в Пекин, где они вместе с правительственными войсками занялись осадой посольств, а затем объявила войну державам. В от­вет восемь государств (Англия, Франция, США, Германия, Россия, Япония, Италия, Австро-Венг­рия) высадили десант, который в августе 1900 г. вошёл в Пекин. Сила вновь оказалась не на стороне китайцев. Цыси бежала из столицы, приказав са­новникам начать мирные переговоры. Вскоре она издала указ, предписавший правительственным войскам обратить оружие против её бывших союз­ников — ихэтуаней. События, сопровождавшиеся с обеих сторон страшными зверствами, завершились подписанием договора, обязавшего Китай предоста­вить новые права иностранным подданным и вы­платить державам огромную контрибуцию.

Восстание ихэтуаней и интервенция потрясли страну и означали крайнее унижение для старой императрицы. Она оказалась вынужденной пред­принять какие-либо шаги, показывающие способ­ность властей идти в ногу со временем. Возвраща­ясь в Пекин, Цыси часть пути проделала по же­лезной дороге, что было своеобразной демонстра­цией её готовности перейти к реформам. В 1901— 1905 гг. были изданы указы, которые отменили древнюю систему литературных экзаменов, даю­щих право на занятие официальных должностей, ликвидировали рабство, запретили обычай бинто­вания ног китайских женщин и др. В 1906 г. пра­вительство объявило о предстоящем введении в Ки­тае конституции, сохраняющей, впрочем, абсолют­ную власть за династией Цин. Однако реальная сила императрицы уменьшалась, хотя она продолжала цеп­ко держаться за власть. Когда 14 ноября 1908 г. умер император Гуансюй, Цыси, верная своему правилу са­жать на трон младенца и удерживать за собой полно­властие, назначила его преемником двухлетнего Пу И. Но ровно через сутки, 15 ноября 1908 г., 73-летняя правительница Китая внезапно скончалась. С её смер­тью завершилась целая эпоха в истории страны.

Незадолго до кончины Цыси со слезами на гла­зах сказала своему зятю, князю Чуню: «Вот я и состарилась. Правила несколько десятков лет, а ни­какой пользы стране не принесла!» Самыми же пос­ледними её словами якобы были: «Никогда не поз­воляйте женщине править страной!»

590

ЧАН КАЙШИ

Чан Кайши родился 31 октября 1887 г. в Цикоу, небольшом городе одной из самых богатых и развитых провинций Китая — Чжэцзян. В соответствии с обычаями состоятель­ных семей родственники отправили юного Чана изучать основы традиционной философии, чтобы в дальнейшем он мог претендовать на хорошее место на государственной службе. Однако в 1905 г. Чан Кайши неожиданно оставил учёбу и заявил род­ным, что решил посвятить себя профессии воен­ного. В тогдашнем Китае авторитет мундира был невысок, т. к. страну уже не раз потрясали опус­тошительные нашествия и войны, а китайские вой­ска с печальным однообразием терпели поражения.

Выяснилось, однако, что это обстоятельство только подогревало честолюбие юноши. Он верил в великое будущее китайской нации и потому воз­мущался бездеятельностью Цинской династии, пре­вратившей Китай во второразрядную страну, вос­хищался Японией, которая в 1905 г. выиграла вой­ну с Россией. Чан Кайши демонстративно обрезал косу — знак покорности властям — и отправился в Токио, чтобы поступить в военное училище. Здесь его ждало разочарование — он не был принят на учёбу без официального направления. Но будущий генералиссимус отличался терпением и упорством. Вернувшись в Китай, он поступил в военную шко­лу, где преподавание велось по японской системе. Зимой 1907 г. Чан Кайши всё же пробился в число курсантов, отобранных для учёбы в Японии.

Там в это время действовала созданная доктором Сунь Ятсеном тайная организация «Китайская ре­волюционная лига». Несмотря на то что китайским курсантам строго запрещалось заниматься полити­ческой деятельностью, Чан Кайши вскоре вступил в ряды лиги. Он произнёс слова присяги на верность китайской революции: «Клянусь бороться за изгна­ние маньчжур, освобождение Китая, создание рес­публики и установление равных прав на землю!»

Когда в Китае началась Синьхайская револю­ция, свергнувшая в октябре 1911 г. Цинскую ди­настию, Чан Кайши вернулся на родину. Однако надежды на быстрое возрождение страны оказались напрасными. Бурные события 1911 — 1913 гг. при­вели к власти в Китае генерала Юань Шикая, про­должившего политику Цинов. После его неожидан­ной смерти страну практически разделили между собой дуцзюни — генералы и бывшие губернаторы провинций, которые повели между собой борьбу за сферы влияния: создавали блоки, предавали союз­ников, перебегали ко вчерашним противникам.;. Они имели собственные армии, вводили собствен­ные налоги, воевали с соседями, а расплачиваться за всё это приходилось китайскому народу. Некоторые из генералов были ставленниками иностран­ных держав и получали от них оружие и деньги.

Чан Кайши. 1928 г.

Положение было настолько тяжёлым, что Китаю, казалось, никогда больше не стать единым госу­дарством.

Исключением на этом фоне был юг, где дейст­вовало правительство Сунь Ятсена. Организованная им Национальная партия — Гоминьдан — добива­лась объединения страны, её независимости, уста­новления конституционного строя и наделения кре­стьян землёй. В борьбе за это Сунь Ятсен делал став­ку на военную силу, однако создать дисциплини­рованную, боеспособную армию было не просто. Имевший хорошую профессиональную подготовку Чан Кайши быстро выдвинулся и вошёл в руко­водство гоминьдановской армии. Авторитет Чан Кайши упрочился благодаря его безупречному по­ведению в критические дни 1922 г., когда Сунь Ятсену пришлось бежать из своей столицы Гуаньчжоу после предательства одного из генералов.

В том же году Чан Кайши был назначен началь­ником штаба гоминьдановской армии. Это было время поворота в политике Сунь Ятсена. Не надеясь больше на сомнительный союз с генералами, лидер Гоминьдана обратился к русским революционерам. В августе 1923 г. 35-летний генерал Чан Кайши выехал во главе делегации в Москву.

Советское руководство благосклонно приняло

591

посланцев доктора Суня, имея в виду перспективы развития мировой рево­люции. Чан Кайши подчёркивал готов­ность Гоминьдана сотрудничать с коммунистами, до конца бороться с империализмом и капитализ­мом. Вернувшись в Китай, он, однако, старался не вмешиваться в политические дебаты, сосредоточив своё внимание на чисто военных делах.

Возможно, это обстоятельство помогло Чан Кайши возглавить Гоминьдан после смерти Сунь Ятсена. Соратники доктора Суня считали генерала ма­ло смыслящим в политике человеком и тем самым облегчили ему путь к власти. Прозорливее оказа­лись иностранные наблюдатели, отмечавшие его энергию и организаторские способности, умение разбираться в людях и... честолюбие.

События 1925—1927 гг. подтвердили эти наблю­дения. Неплохо вооружённая и обученная армия стремительно продвигалась на север, отбирая власть у дуцзюней. Этот Северный поход, возглав­ляемый Чан Кайши, представлял собой настолько необычное явление, что привлёк внимание всего мира. Небольшие группы агитаторов двигались впе­реди войск, рассказывая людям о новой власти. Го­рода и деревни радушно встречали наступавшую ар­мию и помогали ей. Войска, посылаемые против южан, часто переходили на их сторону. В марте 1927 г. отряды Гоминьдана с триумфом вошли в крупнейший город Китая — Шанхай. Фактически весь Китай, за исключением Маньчжурии, признал власть гоминьдановского правительства.

Северный поход принёс честолюбивому маршалу (с 1928 г. — генералиссимусу) мировую славу. И вот, когда западные державы увидели перед собой новый и, казалось, опасный для них Китай, Чан Кайши круто изменил свою политику. Он разорвал союз с коммунистами и заявил о готовности уста­новить дружеские отношения с капиталистически­ми странами. Этот шаг означал разрыв с СССР и Коминтерном и, стало быть, крах надежд их ли­деров на китайский вариант мировой революции.

Такой резкий поворот Чан Кайши от идеалов на­циональной революции в сторону политических вы­год союза с Западом оттолкнул от него многих лю­дей. Среди них был его любимый сын Цзян Цинго, учившийся в Советском Союзе и серьёзно увлёк­шийся коммунистическими идеями.

Придя к власти, Чан Кайши сразу же столкнул­ся с серьёзными проблемами. Влиятельные круги Гоминьдана не устраивала ориентация на США и Англию. Укрепляло позиции коммунистическое движение, создавшее в 30-х гг. противостоящие центральному правительству «Советские районы Китая». Япония от политического давления на Ки­тай перешла к открытой агрессии. В 1931—1932 гг. японцы захватили Маньчжурию богатый, перспек­тивный и важный в стратегическом отношении рай­он. Они создали на его территории государство Маньчжоу-Го. Чан Кайши смирился с этим, пони­мая, что серьёзное столкновение с Японией озна­чало бы неминуемое поражение гоминьдановских

армий. Выгоднее было подождать столкновения японцев с мощными западными державами.

Чтобы не допустить усиления КПК, Чан Кайши организовал против «Советских районов» пять по­ходов и вынудил коммунистов переместиться на се­вер страны.

Марксистской идеологии вождь Гоминьдана противопоставлял возвращение к идеалам конфу­цианства — скромности, воздержанности, послу­шанию. Была создана многотысячная организация синерубашечников, члены которой беспрекословно повиновались Чан Кайши. И хотя в публичных выступлениях он много говорил о преимуществах политической системы западных демократий, в Ки­тае формировалась диктатура Чан Кайши. «Одна страна, одна партия, один вождь!» — таков был официальный лозунг гоминьдановского Китая.

Политика лидера вызывала недовольство не только простых китайцев, но и гоминьдановских генералов, считавших, что угроза японской агрес­сии требует объединения всех патриотов, включая коммунистов. Генералы Чжан Сюэлян и Ян Хучэн пошли на соглашение с лидером коммунистов Мао Цзэдуном и в декабре 1936 г. арестовали Чан Кай­ши, намереваясь предать его суду. Но тот вновь по­казал себя незаурядным политиком: заявил о го­товности прекратить гражданскую войну, создать единый антияпонский фронт и... удержался у вла­сти.

Тем не менее в 1937—1945 гг. китайская сторона вела военные действия своеобразно: и националис­ты, и коммунисты не столько атаковали японские войска, сколько готовились к будущей борьбе меж­ду собой. Надеясь на военную поддержку США, ли­деры Гоминьдана недооценили возросшее в 40-е гг. влияние коммунистов. Крестьянство, так и не дож­давшееся проведения в жизнь лозунга Сунь Ятсена «Каждому пахарю — своё поле!», перестало дове­рять националистам. Передел земли стал главным козырем компартии. В конце концов именно ин­тересы миллионов китайских крестьян определили победу коммунистов в гражданской войне 1945— 1949 гг.

Верные Чан Кайши военные части, члены гоминьдановской партии и их семьи эвакуировались на о. Тайвань. Чан Кайши не отказался ни от по­литического контроля над населением, ни от однопартийности, ни от помощи США. В сочетании с аграрной реформой, вниманием к экспортному про­изводству, широкой торговлей с соседними страна­ми и другими шагами по активизации экономики это позволило Тайваню резко ускорить темпы раз­вития.

До конца своих дней Чан Кайши был уверен, что лишь неблагоприятные внешние обстоятельства и агрессия коммунистов сорвали возрождение вели­кого Китая.

Умер он на 88-м году жизни в апреле 1975 г. Его преемником на посту президента стал его сын Цзян Цинго, вернувшийся из СССР убеждённым анти­коммунистом.

592

МАО ЦЗЭДУН

Мао Цзэдун родился 26 декабря 1893 г. в деревушке Шаошань китайской провинции Хунань. Его отец был зажиточным крестья­нином и потому смог дать сыну неплохое образо­вание. Сначала Мао учился в сельской школе, затем в средней школе г. Чанша. Ему исполнилось 18 лет, когда в Китае началась Синьхайская революция. Она означала для Мао, кроме всего прочего, зна­комство с учениями, распространёнными на За­паде, — анархизмом, социализмом; он становится членом революционной организации «Новый на­род». Возвратившись в 1918 г. на короткое время к учёбе, Мао закончил учительскую семинарию и уехал в Пекин. Он уже был полностью захвачен политической борьбой.

В Пекине он устроился на работу в библиотеку университета и сблизился там с Ли Дачжао — бу­дущим основателем компартии Китая (КПК). Ито­гом этого знакомства было то, что неопределённые революционные взгляды молодого Мао приобрели более чёткие очертания. Народные выступления, начавшиеся 4 мая 1919 г. и прошедшие под лозун­гами сопротивления западным державам, всколых­нули Китай. Мао Цзэдун уехал в родную провин­цию, редактировал там газету, создал сначала сту­денческую организацию, а затем марксистский кружок. Он был в числе делегатов учредительного съезда китайских коммунистов (1921 г.). Их было всего 12, и в целях конспирации одно из своих засе­даний съезд провёл даже в лодке посреди озера.

Вернувшись в провинцию Хунань, Мао органи­зовал в г. Чанша ячейки КПК. В это время он стал хорошо известен в родной провинции не только как вожак местных коммунистов, но и как хороший оратор, как политик, готовый в интересах револю­ции пойти на союз с некоммунистами.

Понятно, что после того как лидер китайских националистов Сунь Ятсен взял курс на дружбу с СССР и КПК на особых правах вошла в состав Го­миньдана, Мао занял ответственные посты в его ру­ководстве. Одно время Мао фактически руководил отделом пропаганды Гоминьдана, возглавлял Ин­ститут крестьянского движения в г. Гуанчжоу. На­чиная с 1926 г. появляются работы Мао Цзэдуна, благодаря которым он получает известность как коммунистический мыслитель.

В своих произведениях будущий диктатор стре­мился приспособить систему понятий марксизма к образу мыслей простого китайца, передать филосо­фию революции через русло китайских философ­ских традиций. Его настольными книгами стали полный набор китайских энциклопедических сло­варей, древние трактаты, древняя китайская художественная литература.

Мао Цзэдун

В учении Мао многое бы­ло заимствовано из старых крестьянских представ­лений о справедливом обществе, кое-что было взято из анархизма. Там можно найти положения, ко­торые по сути дела ставили китайскую нацию выше всех других. Но, возможно, именно эти недостатки (с точки зрения марксизма) привлекали в условиях отсталого Китая в ряды коммунистов новых и но­вых людей.

После того как Чан Кайши и Гоминьдан в ходе национальной революции начали преследования коммунистов, Мао Цзэдун осенью 1927 г. поднял в Хунани восстание «осеннего урожая». Вскоре вос­стание было подавлено, а оставшиеся вооружённые силы вынуждены были отступить. Они попали в горы Цзинганшань, где хозяйничали два отряда разбойников, главари которых примкнули к Мао и стали командирами полков в китайской Красной Армии. Однако после того как Красная Армия в 1929 г. ушла из этих мест, они, по словам Мао, «вернулись к своим привычкам», были схвачены и казнены крестьянами.

Горы Цзинганшань вскоре стали сборным пунк­том бежавших революционеров. Здесь собрались значительные силы, и руководство КПК требовало от Мао «великих наступлений» на города. Эти при-

593

казы выполнялись вполсилы, вооружённые формирования ком­мунистов стремились расширить своё влияние, и это им уда­валось. На освобождённых от власти Чан Кайши территориях провозглашалась советская власть. К началу 30-х гг. в Китае образовался так называемый «красный пояс», контролировав­шийся КПК.

Успехи революционных войск объяснялись тем, что новая власть наделяла крестьян землёй, отбирая её у помещиков и богатых хозяев. «Кто завоюет крестьян, тот завоюет Китай, а кто решит земельный вопрос, тот завоюет крестьян», — говорил Мао. Другая причина заключалась в том, что в этой в сущности крестьянской армии строго соблюдалась дисциплина, не разре­шались поборы с населения.

Тогда же Мао Цзэдун создал основанную на советах древних китайских полководцев тактику военных действий, о которой много спорили. Вкратце её можно представить в виде четырёх взаимосвязанных положений: если враг наступает, мы отходим; если останавливается и разбивает лагерь, мы ему мешаем; если он избегает боя, мы наступаем; если враг отступает, мы пре­следуем.

Хотя границы «красного пояса» постоянно изменялись, ком­мунисты контролировали территорию в 150 тыс. кв. км с на­селением 10—12 млн. человек (примерно 9% площади континен­тального Китая и 3% его населения). Понятно, что гоминьдановский режим не желал мириться с этим государством в госу­дарстве. Против «Советских районов» было организовано четыре карательных похода, но коммунисты устояли. Пятый поход гоминьдановских армий, насчитывавших полмиллиона солдат, поставил Красную Армию на грань поражения. Немецкие ге­нералы — советники Чан Кайши — применили «тактику блок­гаузов», т. е. укреплённых точек, полностью простреливающих пространство между собой. Руководство КПК приняло решение уйти из Центрального Советского района. В октябре 1934 г. 100 тыс. человек двинулись сначала в западном, затем в север­ном направлении. Начался знаменитый «великий поход» китай­ских коммунистов в поисках новой надёжной базы.

Они форсировали болота и реки, страдали от голода и эпи­демий, подвергались постоянным бомбардировкам с воздуха и атакам правительственных войск. Из стотысячной армии в се­верную провинцию Шаньси в октябре 1935 г. пришло 10 тыс. солдат. Переход в 12,5 тыс. км через весь континентальный Ки­тай стал классическим эпизодом военной истории. Легендарны­ми стали переправа через реку Дадухэ, бой у висячего моста под городом Лудин, в том самом месте, где 70 лет назад была разбита одна из армий тайпинов. Гоминьдановские солдаты успели снять половину покрытия моста. Красноармейцы перебирались на противоположный берег по его цепочкам, кое-кто срывался в пенившуюся внизу воду. Всё же большая часть их сумела доб­раться до покрытия, забросала гранатами охрану моста и обеспе­чила продвижение тысяч своих товарищей.

Одновременно «великий поход» стал важным этапом в про­движении Мао Цзэдуна к вершинам власти. В январе 1935 г., в самую тяжёлую пору перехода, на совещании в г. Цзуньи Мао выступил против руководства КПК и добился успеха. Ответст­венность за неудачи Красной Армии он возложил на предста­вителя Коминтерна Брауна и связанных с Москвой китайских коммунистов. Со времени совещания в Цзуньи преобладающим в партии становится влияние сторонников Мао Цзэдуна, подчёр­кивавших значение для страны «китаизированного марксизма» — маоизма. Понятные неграмотному крестьянину простые идеи передела земель, создания справедливого общества равных лю­дей хорошо усваивались в Китае. Авторитет Мао Цзэдуна как

СОВЕТСКО-КИТАЙСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ПРИ МАО ЦЗЭДУНЕ

Отношения между СССР и китайскими коммунистами никогда не были ровными и гладкими. Даже в 40-е гг., когда военная мощь сил Мао Цзэдуна зависела от размеров помощи СССР, его сторонники не прекра­щали бороться с «коминтерновцами» — теми, кого считали проводниками влияния Москвы. Когда после капитуляции Японии КПК повела войну не на жизнь, а на смерть против Гоминьдана, Сталин не верил в её победу. Он пытался внушить руководству компартии мысль о «двух Китаях», т. е. о создании на его территории коммунистического и гоминьдановского государств, как это уже произо­шло в Германии, а потом в Корее и во Вьетнаме. К тому же Сталин сильно сомне­вался в верности Мао идеям марксизма и даже однажды в сердцах произнёс: «Мао — как редиска. Он только снаружи красный, а внутри белый». Но победителей, как из­вестно, не судят. После установления власти КПК над всем Китаем (1949 г.) сомнение это не то чтобы совсем исчезло, но ушло на второй план. Наступил период «вечной друж­бы» между СССР и КНР. Правда, продлилась вечная дружба всего десяток лет. За это вре­мя Китай получил громадную экономическую помощь. Советский Союз предоставил ему выгодные кредиты, построил свыше 300 крупных заводов, полностью оснастил их; больше половины торговли КНР приходилось на СССР. В 1954 г. советская сторона передала КНР Порт-Артур и Дальний, возвращённые после победы над Японией, а также знаменитую Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД).

После смерти Сталина советско-китай­ские отношения сильно осложнились. Дело в том, что Мао стал примерять на себя одежды вождя мировой революции. Китай­ские лидеры сначала в узком кругу, а затем и в печати начали призывать СССР проводить жёсткую политику по отношению к Западу, не останавливаться перед угрозой воору­жённого конфликта с ним и даже мировой войны. Именно тогда Мао произнёс: «Импе­риализм — это бумажный тигр». Советские руководители не оставались в долгу, подчёр­кивая провал печально знаменитого «большого скачка» в социализм в Китае (в 1960—1961 гг., как писали западные газеты, от голода там умерло 6—7 млн. человек). Хотя обе стороны громко заявляли о незна­чительности расхождений между друзьями (китайцы выражались так: «Маленький спор и большое единство»), и в Советском Союзе, и в Китае многие понимали — прежней дружбе пришёл конец.

В 1960 г. произошло событие, которое означало открытый разрыв. Никита Хрущёв, раздражённый усилением критики в его адрес со стороны китайцев, дал указание в три дня отозвать из Китая всех технических специалистов. Остановившиеся по этой причине китайские заводы и фабрики озна­меновали начало нового этапа в советско-ки-

594

политического и идейного лидера КПК становился непререкае­мым. В 1937 г. Япония предприняла крупное наступление про­тив Китая, и это, наконец, побудило воюющие стороны — КПК и Гоминьдан — объединиться и выступить единым фронтом про­тив японцев. Мощная военная машина Токио превратила в пе­пел многие города Китая и подчинила себе огромные террито­рии. И чанкайшисты, и коммунисты делали ставку на парти­занские действия, лишь изредка бросая против японцев крупные военные соединения. Когда же в войну с Японией вступили со­юзники по антигитлеровской коалиции, Гоминьдан и КПК во главе с Мао уже больше думали о будущей борьбе за власть. Мао указывал: «Десять процентов своих сил — на борьбу с Японией, двадцать процентов — на борьбу с Гоминьданом, семьдесят про­центов — на рост своих сил».

Время решительной схватки наступило в 1945 г. В стране, с 1911 г. не знавшей мира, вновь развернулись военные действия. Вначале успех был на стороне гоминьдановских армий, получав­ших первоклассное американское снаряжение, но в конце кон­цов крестьяне, видевшие в КПК силу, способную дать им землю, склонили чашу весов на сторону коммунистов. К тому времени их войска тоже были неплохо вооружены — СССР передал им вооружение Квантунской армии, капитулировавшей в Маньч­журии.

В ходе крупнейшей Хуайхэйской битвы (ноябрь 1948 г. — январь 1949 г.) коммунистическая Народно-освободительная ар­мия пленила и уничтожила 400 тыс. солдат Чан Кайши, или 56 дивизий. Это сражение было одним из самых крупных в истории — с обеих сторон в нём участвовало по миллиону человек. После этой победы был открыт путь к сердцу Китая — реке Янцзы, и коммунистические войска под командованием прекрасных пол­ководцев Чжу Дэ, Пэн Дэхуая, Лю Бочэна и других довольно легко сломили сопротивление гоминьдановцев. В октябре 1949 г. была провозглашена Китайская Народная Республика (КНР), во главе нового государства встал Мао Цзэдун.

Три десятилетия, в течение которых он находился у власти, Китай не воевал с внешним врагом. Ни одна политическая орга­низация, кроме КПК, не могла претендовать на власть в го­сударстве. И тем не менее эти три десятилетия были для страны временем больших потрясений.

В первые годы после образования КНР Мао много сделал для того, чтобы расколотое и изнурённое войнами общество восста­новило страну и народное хозяйство. Он даже заявил, что КНР должна стать государством «новой демократии», в котором кре­стьяне, рабочие, интеллигенция и предприниматели будут сот­рудничать в строительстве нового Китая. Но как только поя­вились первые плоды такого сотрудничества, Мао Цзэдун отка­зался от прежних обещаний и заявил о начале строительства социализма в Китае. Это означало переход частных заводов и фабрик в собственность государства, создание новых крупных предприятий, организацию коллективных хозяйств в деревне, полное господство коммунистических идей в просвещении, ли­тературе и искусстве. Это означало и вынужденное сближение с СССР, так как у Китая не было ни средств, ни специалистов для переустройства страны. Одно время казалось, что в итоге этого сближения Китай станет во всём равняться на Советский Союз, а значит, позиции Мао и маоизма будут слабеть. На съезде КПК в 1956 г. впервые после совещания в Цзуньи не было упомянуто о «мао-идеях».

Но у Мао были свои планы и своё отношение к СССР. Он решил строить социализм «больше, быстрее, лучше и эконом­нее», т. е. ещё более ускорить темпы его строительства и начать соревнование с Советским Союзом в продвижении к счастливому

тайских отношениях — 20-летия открытой вражды между коммунистическими государ­ствами.

СССР и КНР превратились из лучших друзей в главных врагов. «Товарищеская кри­тика» сменилась обвинениями друг друга во всех смертных грехах. Даже вмешательство США во вьетнамские дела не сблизило прежних союзников. Китай, помогавший оружием коммунистическому правительству Северного Вьетнама, не разрешал, однако, перевозить советскую военную технику через свою территорию. Когда в Китае нача­лась «культурная революция», антисоветские настроения, поддерживаемые Мао, достигли пика. Из посольства СССР, у которого не прекращались даже ночью угрожающие рас­правой демонстрации и митинги, уже эвакуировали детей и женщин. Какое-то время казалось, что дело дойдёт до разрыва отношений между странами.

Китай предъявил также свои претензии на часть территории СССР. Эти притязания, рас­пространявшиеся на Дальний Восток и юг Сибири, были явно несерьёзны, но в одном китайцы были правы. Границу между государ­ствами проводили в прошлом веке, когда Китай был слабым, зависимым от великих держав государством. Поэтому на многих участках она проводилась не по водной поверхности реки, как это принято в международных отношениях, а по китай­скому берегу. Течение пограничной реки Уссури настолько бурное, что иногда она меняет русло, откалывая целые куски суши от китайской территории. Образовавшиеся острова считались уже советской территорией. Пока отношения между стра­нами были дружескими, эти вопросы уда­валось улаживать, но когда они испортились, пограничные проблемы стали поводом к многочисленным стычкам (только в 1967 г. их было около 2 тыс.). Самым известным из кон­фликтов на советско-китайской границе стали события на острове Даманский, которые стоили десятков жизней и в которые были вовлечены довольно значительные военные силы. Вражда достигла таких мас­штабов, что населению внушалась мысль о подготовке к возможной войне.

В Китае это выразилось в массовом строительстве бомбоубежищ, создании скла­дов продовольствия, больших закупках вооружений на Западе; в СССР — в ускоренном строительстве оборонных сооружений на советско-китайской границе (прежние были взорваны по приказу Хрущёва в период «вечной дружбы»), фор­мировании новых военных соединений в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, резком увеличении оборонных расходов. Собственно, возведение знаменитого БАМа тоже было прямо связано с китайской угрозой.

Только после смерти Мао Советский Союз и Китай смогли начать очень медленно продвигаться навстречу друг другу. Бессмысленное противоборство привело к тому, что в 80-е гг. политические, торговые, культурные связи странам приходилось начи­нать почти с нуля.

*

595

Мао Цзэдун. 1956 г.

коммунистическому обществу. Летом 1958 г. было объявлено, что Китай начинает «большой скачок» в социализм. Происходило много такого, что про­тиворечило здравому смыслу. Вся страна варила в маленьких домнах никуда не годный металл, по­тому что было решено за несколько лет догнать Анг­лию в производстве чугуна и стали. Сотни миллио­нов людей работали на строительстве каналов и дру­гих гигантских сооружений, потому что они долж­ны были демонстрировать преимущества китайско­го социализма. На селе создавались «народные ком­муны», где все получали одинаковый паёк, потому что Мао считал эту форму вознаграждения более коммунистической, чем трудодни в советских кол­хозах. От крестьян требовали применять при посад­ке риса «загущённый сев и глубокую вспашку», что противоречило требованиям агрономической нау­ки. Страна жила в страшном напряжении сил, пов­торяя призыв председателя Мао: «Три года упор­ного труда — десять тысяч лет счастья!»

Вскоре тем не менее стало ясно, что курс на «большой скачок» потерпел крах. Сильно постра­дала промышленность, в 1959—1961 гг. страна го­лодала, и «коммунистический азарт» в народе пос­тепенно проходил. Нужно было снова, как после войны, восстанавливать экономику, налаживать бо­лее-менее нормальную жизнь, и КПК провозгласи­ла «курс на урегулирование». Никто не решался публично обвинять Мао в «забегании вперёд», как выражались в те времена, но он счёл за лучшее не­сколько отойти в тень и даже оставил пост главы государства. Правда, он по-прежнему оставался не­сомненным лидером страны, вождём правящей пар­тии, но в начале 60-х гг. стали поговаривать о том, что Мао болен и вскоре совсем отойдёт от дел.

Мао Цзэдун же был занят планомерной подго­товкой к сведению счётов не только с теми, кто на-

деялся сменить его у кормила власти, но и с теми, кто мог их поддержать. В 1966 г. Пекин неожидан­но объявил о начале великой пролетарской куль­турной революции, которая должна полностью пе­рестроить жизнь общества и убрать с дороги пре­дателей, мешающих строить социализм в соответ­ствии с учением Мао. Вскоре Мао продемонстри­ровал отличное здоровье, проплыв 15 км по Янцзы, и активно включился в политическую жизнь. Был провозглашён лозунг «Огонь по штабам!», означав­ший разгром руководящих органов правящей пар­тии и государства. Неугодные Мао лица подверга­лись арестам, избиениям и издевательствам. Глав­ной жертвой стал «второй человек» Китая — Пред­седатель КНР Лю Шаоци. Одновременно разверну­лись гонения на китайскую интеллигенцию, кото­рую «перевоспитывали» физическим трудом в от­далённых деревнях. Опорой Мао стала безоглядно доверявшая ему учащаяся и рабочая молодёжь — отряды хунвэйбинов (красных охранников) и цзаофаней (бунтовщиков).

Они раздули культ Мао до небывалых размеров. Всё население почти миллиардного Китая имело при себе красные книжечки с указаниями великого Мао по всем вопросам жизни. Они были изданы огромным тиражом на языках чуть ли не всех на­родов мира. Председателя Мао называли не иначе как « красное солнце» и «великий кормчий». Порт­реты Мао обязательно имелись в домах китайцев, они заполонили улицы городов и деревень. Всех льстецов перещеголял министр обороны Линь Бяо, который заявил, что такие гении, как Мао Цзэдун, рождаются раз в тысячелетие.

Власть, которой располагал Мао в 1966— 1976 гг., можно сравнить разве что с властью им­ператора или Бога. Это проявилось и в области меж­дународных отношений. Желание сделать Китай центром мировой революции, а себя — главной фи­гурой современности приводило Мао к очень риско­ванным шагам во внешней политике. Но он не бо­ялся гибели земной цивилизации в ядерной войне. Мао не раз говорил, что если треть человечества погибнет и в мире будет установлен коммунистиче­ский строй, гибель этих людей будет оправдана. В Китае усилились националистические настроения, проявившиеся, в частности, в претензиях на тер­риторию соседних стран. Издавались карты, на ко­торых границы Китайского государства охватыва­ли районы Южной Сибири и Дальнего Востока, Монголии и Вьетнама, Бирмы и Индии. Резко ухуд­шились отношения с Советским Союзом. В первой половине 60-х гг. почти прекратилась торговля с СССР, оттуда были отозваны китайские студенты, а из КНР — советские советники и технические специалисты. Затем, в период культурной револю­ции, дело дошло до взаимных обвинений в измене делу революции, а на рубеже 60-х и 70-х гг. имели место кровопролитные столкновения на границе. Существовала опасность большой войны между Со­ветским Союзом и Китаем.

В конце жизни престарелый «великий вождь» даже заявил, что угроза Китаю со стороны СССР

596

более значительна, чем со стороны США. Больше того, в его последние годы началось сближение Ки­тая с Западом. По сути дела у Мао не было выбора, так как хозяйство страны разрушила культурная революция, а на помощь СССР уже нельзя было положиться.

Умер 83-летний Мао Цзэдун 9 сентября 1976 г., находясь на вершине власти. Он считал, что всю жизнь боролся за счастье народа, а оставил преем­никам отсталый и голодный Китай. Он хотел все­мирного признания своих заслуг, а закончил дни,

фактически изолировав страну от всего остального мира. На склоне лет, когда ему, наверное, вспоминалось время «ве­ликого похода», его окружали не старые друзья, а полузнакомые люди, выдвинувшиеся в период культурной революции. В этом личная трагедия Мао. Но время его правления было одновременно трагедией для Китая. Это вынуждено было приз­нать в своё время новое коммунистическое руко­водство страны.

МАХАТМА (МОХАНДАС КАРАМЧАНД) ГАНДИ

«Возможно, грядущие поколения не поверят, что такой человек из обычной плоти и крови ходил по этой земле», — сказал Альберт Эйнштейн о Ма­хатме Ганди. История действительно знает немало людей, которые смогли изменить мир. Но лишь немногие из них несли в себе дух, настолько чу­жеродный царствующему в этом мире, что казались пришельцами из мира другого.

Первая половина XX века... Вместо царства ра­зума, свободы и справедливости, которого ждали люди XIX века, наступила эпоха невиданного на­силия и бессилия.

Циничные или безумные вожди отдают приказы — и миллионы людей с готовностью идут убивать друг друга на мировых войнах. Несколько автомат­чиков ведут на смерть колонну из тысяч взрослых людей — и никто не пытается сопротивляться. Вос­торженные толпы приветствуют палачей. Бездум­ное подчинение, предательство, жестокость стано­вятся высшими добродетелями.

Насилие стало повсеместным и будничным, ста­ло нормой, смяло в человеке веру в собственную значимость, в способность что-либо изменить. Лю­дям уже нечего противопоставить произволу, и их бессилие утверждает возрастающее могущество на­силия.

Как разорвать замкнутый круг насилия и бес­силия? Возможна ли теперь вера в человека и что может стать её основой?

Ответом на эти вопросы стала вся жизнь Махат­мы Ганди.

Махатма Ганди.

ЮНОСТЬ ГАНДИ

Мохандас Карамчанд Ганди родился 2 октября 1869 г. в одном из маленьких княжеств Западной Индии.

Древний род Ганди принадлежал к купеческой касте бания, однако и дед, и отец Ганди были глав­ными министрами небольших княжеств. В семье Ганди строго соблюдались религиозные обряды — мать была глубоко верующей. Отец Ганди был по­читаем за справедливость и неподкупность и, не-

597

смотря на высокий пост, оставался не­богатым человеком. Он был противни­ком религиозно-общинных распрей, уважал людей независимо от их религиозной и кас­товой принадлежности, что нечасто встречалось в Индии в то время.

Мохандас был самым младшим ребёнком в семье и о своём детстве вспоминал так: «Я был очень ро­бок и избегал общества детей. Единственными друзьями были у меня книги и уроки... Я в бук­вальном смысле слова убегал домой (из школы), так как терпеть не мог с кем-нибудь разговаривать... Кроме того, я был трусом. Я боялся воров, при­видений и змей... Темнота приводила меня в ужас... Насколько помню, сам я был не очень хорошего мнения о своих способностях. Я обычно удивлялся, когда получал награды или стипендии. При этом я был крайне самолюбив, малейшее замечание вы­зывало у меня слёзы».

Робкий, застенчивый мальчик отличался недет­ской твёрдостью и независимостью мысли. Ему бы­ло 11 лет, когда он понял, что не может согласиться с одной из индийских традиций. Издавна в Индии существовало сословие «неприкасаемых» — людей, выполняющих самую грязную работу. Им запреща­лось посещать индуистские храмы, пить воду из од­ного источника с кастовыми индусами. Они долж­ны были носить на шее колокольчик, предупреж­дающий об их появлении. Неприкасаемость переда­валась от родителей к детям, и покинуть это сос­ловие было невозможно.

Как и всем индийским детям, родители запре­щали Мохандасу общаться с «неприкасаемыми». «Я, естественно, подчинялся, но возражал с улыб­кой, что неприкасаемость не освящена религией и не может быть освящена. Я был очень послушным ребёнком, но, насколько позволяло мне почтение к родителям, вступал с ними в спор по этому поводу», — вспоминал Ганди. Через много лет именно он сумел убедить индийцев отказаться от этого жес­токого предрассудка.

Одним из самых сильных потрясений детства стала ранняя по индийской традиции женитьба — в 13 лет Мохандаса женили на девочке-ровеснице Кастурбай. К счастью, дети полюбили друг друга, и Кастурбай до конца жизни была другом и помощ­ницей мужа.

В 1888 г. Ганди по совету друзей семьи и род­ственников решил поехать в Англию, чтобы полу­чить серьёзное образование и профессию адвоката. Это решение вызвало резкий протест старейшин его касты. Религия запрещала покидать Индию, кроме того, старейшины были уверены, что в Европе не­возможно жить, не нарушая заветов веры. Ганди не подчинился их требованиям. За это он был отлучён от касты и не мог больше рассчитывать на её по­мощь и поддержку.

В Англии он чувствовал себя очень одиноким, всё вокруг было чужим. Вместе с тем общение с европейской культурой открыло для него новые го­ризонты. Он познакомился с буддизмом, был потрясён Новым Заветом и мечтал объединить индуизм с учениями Будды и Христа.

В 1891 г., получив высшую адвокатскую сте­пень, Ганди возвращается в Индию. Однако надеж­ды родственников на его высокое положение и со­лидный доход не оправдались. Честность и ответст­венность Ганди не способствовали его карьере.

Вскоре молодой адвокат принимает предложе­ние индийской торговой фирмы вести её дела в Юж­ной Африке. Его привлекает возможность увидеть новую страну и приобрести опыт.

ЮЖНАЯ АФРИКА

Отправляясь в 1893 г. в Южную Африку, Ганди не подозревал, что едет навстречу своему под­линному призванию и своей судьбе.

С первых дней пребывания в Южной Африке ему пришлось столкнуться с откровенным расиз­мом. Его силой выволокли из вагона первого клас­са, не позволили сесть в дилижанс, где ехали белые; полицейские сталкивали его на мостовую с тротуа­ров, предназначавшихся только для белых. Ганди узнал, что в этой стране унижения и притеснения — судьба всех индийцев (и всех «цветных»), не­зависимо от их образования и статуса.

Немедленно вернуться в Индию? Смириться на время пребывания здесь подобно остальным индий­цам?

«Лишения, которым я подвергался, были про­явлением серьёзной болезни — расовых предрас­судков. Я должен попытаться искоренить этот не­дуг, насколько возможно, и вынести ради этого все предстоящие лишения», — решает Ганди.

Ганди начинает с того, что вырабатывает личные принципы поведения при столкновении с проявле­ниями расизма. Он решает всякий раз оказывать произволу вежливое, но непреклонное сопротивле­ние и никогда не требовать возмездия за оскорб­ления, касающиеся лично его.

Постепенно Ганди осознаёт, насколько безыс­ходно положение индийцев в Южной Африке. Воз­вращение на родину было невозможно: в Индии миллионы таких же безземельных крестьян еже­годно умирали от голода. Здесь они были обречены на нищенскую жизнь в грязных резервациях и на рабский труд; их ежедневно унижали, могли бро­сить в тюрьму за отказ от работы и безнаказанно избить до смерти. Безысходность порождала покор­ность и чувство полного бессилия.

Стремление изменить это положение вещей и борьба за права индийцев становятся основным со­держанием жизни Ганди.

В мае 1894 г. Ганди созывает собрание всех ин­дийцев Претории. Впервые в своей жизни он про­изнёс публичную речь, в которой обрисовал поло­жение индийцев в Трансваале. Он подчеркнул не­обходимость забыть всякие различия между индий­цами разных каст, вероисповеданий и националь-

598

ностей и предложил объединиться в ассоциацию, от имени которой можно было бы обращаться к влас­тям по поводу притеснений.

«Я... изъявил готовность отдать этому делу столько времени и сил, сколько смогу... Вскоре в Претории не было ни одного индийца, которого бы я не знал и с условиями жизни которого не был бы знаком».

Созданный Индийский конгресс южноафрикан­ской провинции Наталь ставил своей целью, дей­ствуя в рамках британского законодательства, до­биться равенства прав индийцев и европейцев. Его члены собирали и распространяли информацию о бедственном положении индийцев, обучали грамоте детей и занимались улучшением санитарных усло­вий жизни индийцев.

Ганди решает остаться в Южной Африке надолго и едет в Индию, чтобы забрать свою семью — Кастурбай и двоих детей.

В Индии Ганди опубликовал работу о положении индийцев в Южной Африке — «Зелёную брошю­ру». Её обсуждали в Индии и в Англии, а в Южной Африке власти распространили слухи, что Ганди отзывается о европейцах предвзято и оскорбитель­но.

Когда два парохода с индийскими переселенца­ми, на одном из которых был Ганди с семьёй, при­были в порт Дурбан, белое население было одер­жимо одной идеей: «Сбросим цветных в море!» Вла­сти предложили пассажирам вернуться обратно, ес­ли им дорога жизнь. Индийцы сплотились вокруг Ганди, противостояние длилось 23 дня, пока на­конец белые не уступили. Дождавшись, когда все пассажиры и его семья окажутся в безопасности, Ганди один появился на берегу и был сразу же ок­ружён разъярённой толпой белых. Он был зверски избит, и только вмешательство отряда полиции предотвратило расправу и спасло его от смерти.

Дело получило широкую огласку, Лондон нас­таивал на наказании участников избиения. Один из членов правительства Наталя (который сам был ор­ганизатором расистских митингов и распространял клевету), теперь пригласил Ганди к себе и заявил, что арестует виновных, если Ганди опознает их. «...Я считаю, что осуждать следует не тех, кто на­падал на меня... Осуждать надо их руководителей и, прошу прощения, Вас», — ответил Ганди.

Принципиальный отказ Ганди привлечь к суду людей, напавших на него, произвёл сильное впе­чатление на население Дурбана; у многих теперь он сам и борьба индийцев за свои права вызывали ува­жение и понимание.

Последующие годы стали для Ганди временем углублённого самопознания, поисков смысла жиз­ни и формирования принципов. «Если я оказался всецело поглощён служением общине, то причина этого заключалась в моём стремлении к самопозна­нию. Я сделал своей религией религию служения, так как чувствовал, что только так можно познать Бога... Я обрёл себя в поисках Бога и в стремлении к самопознанию... Именно здесь религиозный дух стал моей жизненной опорой».

Сколько бы ни делал Ганди для лю­дей, это не удовлетворяет его. Он вы­краивает время, чтобы два часа каж­дый день бесплатно работать братом милосердия в больнице. Во время эпидемий чумы он собирает добровольцев и вместе с ними сутками ухаживает за больными.

В эти годы, заново перечитывая мировую рели­гиозную и философскую литературу, Ганди откры­вает для себя Льва Толстого. Учение о непротив­лении злу насилием, непримиримость к угнетению, мучительные поиски выхода из состояния угнетён­ности потрясли Ганди. «Россия в лице Толстого да­ла мне учителя, который предоставил теоретичес­кую основу моего ненасилия», — писал он позднее.

Толстой проповедовал презрение к материаль­ным благам и возврат к простой жизни и физичес­кому труду. Эти идеи Ганди объединяет с древней индийской традицией ашрамов — колоний, в ко­торых единомышленники живут как одна семья, вместе работают и духовно совершенствуют себя. Во всех ашрамах, которые создавал Ганди в течение жизни, было принято довольствоваться самым не­обходимым, полностью обходиться собственным трудом. В каждом из вновь образовавшихся ашрамов вместе с детьми и внуками Ганди и его друзей воспитывались приёмные дети, и Ганди считал од­ним из основных своих дел их обучение и воспи­тание. В общении с детьми он устанавливал прин­цип, которого всегда придерживался и в общест­венной деятельности: «Никогда не требуй от чело­века того, чего не делаешь сам».

22 августа 1906 г. правительство Трансвааля публикует проект закона, который индийцы наз­вали «чёрным». По этому закону все индийцы — мужчины, женщины и дети с восьмилетнего возрас­та —должны были пройти регистрацию в полиции, оставить отпечатки пальцев и получить особые удо­стоверения, иначе их ожидали арест и высылка. Такая регистрация приравнивала индийцев к ли­цам, подозреваемым в совершении преступления. Более того, полицейские получали право вторгать­ся в жилища индийцев и даже на традиционно не­прикосновенную женскую половину для проверки регистрации. Прочитав закон, Ганди сказал: «Луч­ше умереть, чем согласиться с подобным законом». Индийцы были взбешены, многие заявляли, что пристрелят любого, кто вломится в их дом. Ганди, обратившись к ним, предложил совершенно иной путь сопротивления. «Мы не будем обращаться к мировому общественному мнению, — сказал он, — индийцы сами способны постоять за себя. Пусть каждый, кто клянётся не подчиняться позорному закону, решит для себя, хватит ли у него твёрдости, несмотря ни на какие гонения и даже смерть, сдер­жать эту клятву. Борьба будет продолжаться долго, возможно, годы, но я смело и с полной уверенно­стью заявляю, что если даже небольшая часть лю­дей сохранит верность своему слову, наша борьба может завершиться только одним — победой».

Ганди впервые выдвигает идею совместного не­насильственного сопротивления произволу. Он

599

ГАНДИ О НЕНАСИЛИИ

Для меня ненасилие — не просто философская категория, это закон и суть моей жизни. Ахимса постигается не разумом, а душой. Чтобы воплотить ахимсу в жизнь, надо обладать бесстрашием и мужеством высшего порядка. Я мучительно сознаю ограниченность своих возможностей. Но Свет во мне неугасим и ярок. Всех нас может спасти лишь правда и ненасилие.

Человек и его поступок — вещи разные. "Возненавидеть грех, но не грешника" — правило, которое редко осуществляется на деле, хотя всем понятно. Вот почему яд ненависти растекается по всему миру.

Ахимса — основа для поисков истины. Поиски эти тщетны, если они не строятся на ахимсе. Все мы из одного теста сделаны, все мы дети одного Творца, и божественные силы в нас безграничны. Третировать человеческое существо — значит третировать эти божественные силы и тем самым причинять зло не только этому существу, но и всему миру. Для меня всегда было загадкой, как могут люди считать для себя почётным унижение ближнего.

Корни моего несотрудничества — не в ненависти, а в любви... Целью несотрудничества не является наказание противника или нанесение ему ущерба. За моим несотрудничеством — всегда необоримое желание сотрудничать даже с худшим из моих недругов...

Истинная ахимса должна означать полную свободу от злой воли, гнева и ненависти и беспредельную любовь ко всему сущему.

Я не верю в быстрые насильственные пути к успеху. Настоящее добро никогда не может стать результатом неправды и насилия... Я твёрдо верю в то, что свобода, за­воёванная кровопролитием и обманом, — не свобода.

Правда — "сатья" — предполагает любовь, а твёрдость — "аграха" — порождает силу и, таким образом, служит её синонимом. Я поэтому стал называть движение словом "сатьяграха", что означает силу, рождённую правдой и любовью, или ненасилие.

Сила происходит не из физических способностей, она проистекает из неукротимой воли. Ненасилие — самая мощная сила, находящаяся в распоряжении человечества. Она более могущественна, чем самое могущественное орудие разрушения, созданное людской изобре­тательностью.

Самая высокая честь, которую могут мне оказать друзья, — это следовать в своей жизни моему учению либо бороться против него до конца, если они в него не верят.

ищет название для такого движения и останавли­вается на предложении своего младшего сына: сатьяграха — твёрдость в истине. Слово точно выра­жало суть нового метода: это не вынужденная пас­сивность слабого перед более сильным и не принцип «око за око». Насилию противопоставляется сила духа, внутренняя уверенность в своей правоте и со­лидарность.

Ганди (и это станет потом обязательным перед началом выступлений) предупреждает правитель­ство, что в случае принятия закона индийцы объ­явят сатьяграху. Но, несмотря на предупреждение, закон был принят.

1 января 1908 г. сатьяграха начинается митин­гом в Иоганнесбурге, на котором индийцы демонст­ративно сжигают свои повестки на регистрацию. Ганди арестован и посажен в тюрьму, но движение разгорается. «Цветные» игнорируют закон, тюрь­мы переполнены, но репрессии ничего не дают.

Власти применяют подлый приём: прямо из тюрьмы Ганди доставляют к генералу Смэтсу. Тот заявляет, что «чёрный закон» будет отменён, если индийцы прекратят сатьяграху и один раз дадут о себе сведения, необходимые правительству для ус­тановления количества переселенцев. Полагая, что одержана победа, Ганди останавливает сатьяграху. Но «чёрный закон» не был отменён. Это явилось крушением всех надежд. Индийцы подавлены. Многие считают Ганди изменником. Всё приходит­ся начинать сначала...

Ганди публикует статьи с призывом возобновить гражданское неповиновение и надолго попадает в тюрьму. Выйдя из тюрьмы, Ганди начинает гото­вить сатьяграху уже в масштабах всей Южной Аф­рики. В 1913 г. ему удаётся поднять горняков Наталя на забастовку. Забастовка быстро распростра­нилась по всей стране. Против горняков применили оружие — несколько рабочих были расстреляны за отказ работать.

В тюрьмах оказались тысячи людей, в том числе женщины и подростки. От тесноты, антисанитарии и бесчеловечного обращения многие умирали. Ган­ди — тоже в тюрьме и пользуется любой возмож­ностью облегчить страдания больных заключён­ных.

Движение нарастало. Власти были вынуждены освободить Ганди, и он сразу идёт в наступление.

6 ноября 1913 г. он начинает знаменитый мир­ный поход протеста из Наталя в Трансвааль. Это было демонстративным нарушением закона, запре­щавшего индийцам перемещаться из одной провин­ции в другую. Нарушение закона каралось тюрем­ным заключением и высылкой.

Ганди шёл во главе многотысячной колонны, ко­торая росла с каждым днём. Вызванные правитель­ством войска не решились стрелять, но попытались рассеять демонстрантов лошадьми. Тогда участни­ки похода легли на землю, и кони не пошли по лежащим.

Вести из Южной Африки взорвали общественное мнение Европы и Америки. В поддержку индийцев выступили Альберт Эйнштейн, Бернард Шоу, Берт-

600

ран Рассел и многие другие известные обществен­ные деятели.

Властям пришлось отступить. В течение месяца шли напряжённые переговоры, и наконец 30 июня 1914 г. было подписано соглашение. Все наиболее оскорбительные для индийцев расистские законы были отменены.

Двадцатилетняя работа Ганди в Южной Африке закончилась победой. Он возвращается на родину.

ИНДИЯ

Индия, страна сказочных богатств, всегда при­влекала завоевателей. Но ни одно завоевание не было столь разрушительным, как колони­зация её англичанами. Британская империя не просто грабила — была создана целая система выка­чивания всего, что было в Индии ценного. По­лезные ископаемые, сырьё, продукты труда мил­лионов индийцев переплавлялись в английское зо­лото. Непомерные налоги и потоки дешёвых анг­лийских товаров уничтожали древние ремёсла. По­боры колонизаторов приводили крестьян к сущест­вованию на грани голодной смерти. Пришла в упа­док жизненно важная система орошения земель. Многовековой уклад жизни стремительно рушился, сил на создание нового у народа Индии не оста­валось. Колонизаторы утверждали, что, «осваивая» Индию, они несут ей блага современной культуры, но в действительности, обрекая индийцев на ни­щету, не оставляли им никаких возможностей при­общиться к медицине, образованию и другим дос­тижениям цивилизации.

Индия никогда не прекращала попыток найти выход из тяжёлого и унизительного положения. В 1885 г. представители индийской интеллигенции и национальной буржуазии создают Индийский на­циональный конгресс, чтобы вместе искать способы достижения независимости. Конгрессисты видели лишь два возможных пути. Одни надеялись под­нять народ на вооружённое восстание (подобно Ве­ликому восстанию сипаев в 50-х гг. XIX в.), изгнать колонизаторов и возродить индийские традиции. Другие конгрессисты считали, что для Индии было бы благом приобщиться к достижениям европей­ской цивилизации и добиться относительной неза­висимости в рамках Британской империи. Они бы­ли сторонниками британского либерализма и кон­ституционного строя и надеялись добиться самоуп­равления с помощью постепенных реформ, петиций и переговоров. На деле обе позиции были утопичны: идея бунта не могла долго вдохновлять народ, а на полюбовное соглашение с колонизаторами рассчи­тывать не приходилось.

«И вот тогда пришёл Ганди. Он был подобен струе свежего воздуха, заставившей нас расправить плечи и глубоко вздохнуть; подобно лучу света, он прорезал мрак, и пелена спала с наших глаз; по­добно вихрю, он всё всколыхнул, и в первую оче­редь человеческое мышление. Ганди не спустился сверху; казалось, он вышел из миллионных масс индийцев, он говорил их языком», — вспоминал

ГАНДИ НА СУДЕ

Б марте 1922 г. после кровавых событий во время первой всеиндийской сатьяграхи колониальные власти задумали устроить "показательный суд" над Ганди. Они хотели дока­зать, что именно Ганди ответствен за кровь, пролитую индийцами. Это показало бы всем, что ненасильственная борьба за освобождение Индии невозможна, и уничтожило бы идею и дело Ганди в самом начале.

Но предугадать поведение Ганди они не могли (для политиканов он всегда был непостижим). Хитроумные замыслы оказывались бессильны перед его полной искренностью и верностью себе.

Своё выступление в суде Ганди начинает с того, что от­казывается защищаться и с горечью признаёт себя виновным за пролитую кровь. Он соглашается, что должен был предусмотреть последствия своих призывов. Но у него был только один выбор: или подчиниться нетерпимому строю, или пойти на риск. Всё более жестокие действия колони­заторов, награждение тех, кто расстреливал безоружных в Амритсаре, не оставили места колебаниям.

"Я считаю добродетелью быть нелояльным по отношению к правительству, которое причиняет Индии больше вреда, чем все предшествующие ему... Я знаю, что самые достойные сыны нашей родины были осуждены по этой статье. Поэтому обвинение по этой статье я считаю для себя честью... Ненасилие подразумевает добровольное подчинение наказанию за несотрудничество со злом. Это наказание может быть наложено на меня за то, что, согласно закону, является умышленным преступлением и что представляется мне высшим долгом гражданина.

Единственный путь, открытый для вас, судей и засе­дателей, заключается в следующем:

— или уйти в отставку и тем самым отмежеваться от зла, если вы понимаете, что закон, осуществлять который вы призваны, является злом и что в действительности я не виновен;

— или наложить на меня самое суровое наказание, если вы верите, что правительство и закон, которому вы служите, благотворны для народа этой страны и что, следовательно, моя деятельность вредит общему благу".

Честная и последовательная позиция Ганди разрушила замысел процесса. Индийцы стали ещё больше уважать Ма­хатму и верить в идею ненасилия.

*

АНГЛИЧАНЕ О ГАНДИ

"Рано или поздно придётся сокрушить Ганди, Индийский национальный конгресс и всё то, что они отстаивают".

Уинстон Черчилль

*

"Он сделал невозможным дальнейшее господство англи­чан в Индии, но в то же время позволил им ретироваться достойно и без затаённой вражды. Помогая выйти из затруд­нительного положения, Ганди тем самым оказал англичанам величайшую услугу, ибо владеть империей гораздо легче, чем избавиться от неё".

Арнольд Тойнби. выдающийся английский философ и историк

*

601

НЕНАСИЛИЕ ПРОТИВ НАЦИЗМА

Можно ли ненасильственно бороться против нацизма? Что может ненасилие противопоставить беспощадной, истребляющей всё живое силе? Сам Ганди отказывался однозначно ответить на этот вопрос. Но во время Второй мировой войны во многих странах ненасильственная борьба не только поддерживала дух народа, но и спасала людей.

Сила французского Сопротивления была не только в подполье и партизанских отрядах. Она проявлялась и в том, что парижане выходили из вагона метро, если в него садился оккупант, французские женщины придумывали себе одежду цветов флага свободной Франции, а слушать запрещённые радиопередачи было просто делом чести.

Заставили отступить «своего» фашиста Квислинга — орга­низатора и лидера фашистской партии в Норвегии — норвежские учителя. Они отказались обучать детей фашизму и остались тверды, несмотря на концлагеря и угрозы рас­стрела. Ученики и их родители поддержали учителей — в итоге после упорной борьбы они были освобождены. Норвежские дети так и не услышали похвалы фашизму в своих школах.

Дания. 1943 год. Сразу же после оккупации страны на­цисты публикуют приказ о создании еврейских гетто и о том, что евреи обязаны носить жёлтую шестиконечную звезду и не имеют права ходить по тротуару. На следующий день с жёл­той звездой появилась королева Дании. Король Кристиан X сказал: «Если немцы хотят заставить носить жёлтую еврей­скую звезду в Дании, я и вся моя семья будем носить её как знак высшего отличия». Короля поддержали датчане. Стало ясно, что завтра все горожане будут носить жёлтые звёзды. Нацисты не решились настаивать. Датские евреи не разделили участи евреев всей Европы — тысячи мужчин, женщин, детей были спасены. Бойкот, отказ от работы, непризнание фашист­ской власти привели к тому, что в Дании фактически так и не было установлено фашистское законодательство.

ЧТО ТАКОЕ БОЙКОТ?

Ганди и многие сторонники ненасилия после него с успехом использовали в своей борьбе метод, применённый в XIX в. крестьянами Ирландии. Название он получил по имени англий­ского капитана Чарлза Бойкотта, который был сборщиком платы за землю в ирландском поместье одного английского лорда. Ирландия была колонией Англии, и едва ли не самым тяжёлым проявлением угнетения ирландцев было то, что они не имели права владеть землёй, на которой работали. За «пользование» этой землёй они платили тяжелейшую земельную ренту англичанину-землевладельцу, который мог никогда и не бывать в Ирландии. За неуплату ренты крестьян изгоняли с фермы, обрекая на скитания и голодную смерть.

В 1879 г. крестьяне, у которых собирал ренту Бойкотт, объявили ему, что не будут платить, если сумма ренты не будет значительно снижена из-за неурожая. Бойкотт донёс на них, и в деревню пришли первые уведомления, предписывающие покинуть землю. Жители деревни были возмущены. Из дома Бойкотта ушли все слуги. Его отказались обслуживать прачка, почтальон, кузнец, владелец лавки — с ним и членами его семьи не разговаривал ни один человек. На улице от них отворачивались или освистывали. Положение сборщика ренты стало непереносимым — его хозяевам пришлось отступить.

Национальная Земельная Лига — организация, которую создали ирландцы для защиты своих интересов — обраща­лась к крестьянам: «Пусть это слово — бойкот — ходит из дома в дом, призывая всех не работать на тех фермах, отку­да был изгнан хотя бы один человек, до тех пор пока не будут возвращены на землю её законные владельцы».

Английский капитан давно забыт, но его имя стало нари­цательным и дало название мощному оружию оскорблённых людей, уверенных в своей правоте и силе.

ближайший друг и соратник Ганди Джавахарлал Неру.

Ганди говорит нечто совершенно новое, но людям кажется, что они давно ждали именно этих слов: «Дело не в политической независимости индийского государства, а в возрождении духовной независи­мости народа Индии. Могучая сила духа, скрытая в индийской культуре, позволит нам найти собст­венный путь в истории и обрести единство и равно­правие с другими народами.

Народ Индии должен обрести независимость в своём сердце, и тогда внешнее угнетение будет бес­сильно. С помощью оружия можно на время добить­ся независимости, но с помощью оружия невозмож­но ни стать свободным самому, ни освободить дру­гих. Англичане не завладели Индией — мы им от­дали её. Они находятся в Индии не благодаря своей силе, а потому, что мы держим их здесь».

Ганди предлагает «третий путь»: путь ахимсы — ненасилия. Ахимса — это внутреннее решение чело­века, в основе которого — признание высшими цен­ностями жизнь и любовь к человеку и всему жи­вому. В мире идёт не борьба между хорошими и плохими людьми, а борьба между Жизнью и Смер­тью, Добром и Злом в душе каждого человека.

Каждый способен отказать Злу в своей поддерж­ке, и Зло бессильно против этого решения. И одно­временно отказ от соучастия в Зле приводит челове­ка на путь строительства нового мира — мира Добра.

Ганди предлагает индийцам программу несот­рудничества с колонизаторами: бойкоты правитель­ственных учреждений, иностранных товаров, отказ от уплаты налогов, неповиновение наиболее нетер­пимым законам. Это не только подрывало самую основу власти англичан, но и пробуждало в индий­цах дух свободы и солидарности. Метод Ганди был глубоко продуман и проработан в Южной Африке, впервые в истории ему удалось ненасильственное массовое движение. Сатьяграха проводилась в со­ответствии с твёрдыми принципами, основанными на самом духе ненасилия: полная гласность и от­крытость, предупреждение противника обо всех сво­их действиях, применение сильных средств только после того, как были испробованы более слабые. Са­тьяграха могла начаться только тогда, когда каж­дый участник точно представлял себе смысл и пос­ледовательность борьбы и был уверен в своей при­верженности духу ненасилия. Участники движения не должны были желать зла противнику, стремясь лишь к достижению поставленной цели. Именно эти принципы позволяли сохранять ненасильственный дух даже самых массовых кампаний.

Сатьяграха — это мирное восстание, неприми­римая война без злобы и выстрелов, в которой у людей нет иного оружия, кроме собственной жизни, и которую люди ведут потому, что не могут пос­тупить иначе.

Ганди всегда подчёркивал, что ненасилие не име­ет ничего общего со слабостью и трусостью: «Чело­век, который, столкнувшись с опасностью, ведёт се­бя подобно мыши, справедливо именуется трусом. Он лелеет насилие и ненависть в своём сердце и убил

602

бы врага, если бы не получил вреда при этом. Он чужд ненасилию». Ганди терпимо относился к че­ловеческим слабостям, но трусость отвратительна ему именно как скрытое насилие.

Ненасилие — не только позиция сильных, но и очень сильная позиция. Ещё в Южной Африке один из английских чиновников признался Ганди: «Я иногда хочу, чтобы Вы прибегли к насилию. Тогда нам сразу стало бы ясно, как поступить с Вами».

Надо сказать, что даже многие из ближайших соратников Ганди видели в ненасилии только эф­фективное средство добиться политической незави­симости Индии. Для Ганди же ненасилие — это прежде всего борьба за Человека.

В январе 1915 г. 54-летний Ганди возвращается в Индию. Он решает действовать постепенно — пер­вое время не начинать никаких политических кам­паний, жить «с широко открытыми глазами, но закрытым ртом». Он объезжает почти всю страну (за ним неотступно следуют агенты тайной поли­ции). На него производят тягостное впечатление уныние и безысходность, которые царят всюду.

Через два года Ганди проводит две первые в Ин­дии сатьяграхи небольшого масштаба. Ненасильст­венно отстаивать свои права решились крестьяне двух округов, разорённые кабальными условиями аренды и непомерными налогами. Они отказались платить налоги и арендные сборы, и колониальные власти не смогли заставить их отступить. Перед уг­розой распространения движения власти вынужде­ны были отменить грабительские поборы.

Заканчивается Первая мировая война, в которой на стороне Англии сражались и погибли сотни ты­сяч индийцев. Военные расходы окончательно ра­зорили Индию. За годы войны от голода и эпидемий умерло более 13 млн. человек. Надежды индийцев, что «в благодарность» за помощь в войне Англия предоставит Индии самоуправление, не оправда­лись.

Новый закон об управлении Индией не прибавил индийцам гражданских прав. Более того — в 1919 г. вступает в силу закон Роулетта, согласно которому власти могли арестовывать и подолгу дер­жать в тюрьмах всех подозреваемых в антиправи­тельственной деятельности, проводить суды за за­крытыми дверями. Сроки политического заключе­ния были сильно увеличены. Ганди обращается к вице-королю Индии, убеждая его не давать своего согласия на законопроект. Получив отказ, он осно­вывает «Союз сатьяграхов». Сатьяграхи дают клят­ву не повиноваться закону Роулетта. Ганди готовит широкую кампанию и 6 апреля 1919 г., сразу после вступления закона в силу, объявляет всеиндийский день траура — хартал. Призыв Ганди был услышан — в этот день замерла вся Индия. Индийцы были потрясены, осознав свои силы. В стране начались мощные демонстрации.

Власти были в панике и отдали приказ приме­нять оружие против демонстрантов. По всей Индии

людей давили лошадьми, кололи пика­ми, избивали до смерти. Самые траги­ческие события произошли в городе Амритсаре. Во время столкновения было убито не­сколько солдат и демонстрантов. В город были вве­дены карательные войска под командованием ге­нерала Дайера. Через несколько дней около 20 тыс. жителей собрались на городской площади на мир­ный митинг под лозунгами освобождения Индии. Внезапно площадь была окружена войсками, ко­торые стали в упор расстреливать безоружных лю­дей. На площади осталось лежать более тысячи уби­тых и раненых. Когда патроны кончились, окру­жённых людей убивали штыками. Английские сол­даты истребляли индийцев хладнокровно, словно находились на учениях. После бойни Дайер под страхом смерти запретил жителям выходить из до­мов. Люди в отчаянии слышали стоны родных и близких, умирающих на площади, и были не в си­лах им помочь. Карательная операция длилась ещё десять дней — проводились публичные порки, ин­дийцев заставляли под дулами ружей ползать на животе, всюду совершались казни.

Ганди тяжело переживал случившееся. Жесто­кость властей его не удивляла — он предупреждал индийцев, что каждый, ступивший на путь непо­виновения, должен быть внутренне готов к смерти. По-настоящему подавляло его то, с какой лёгкос­тью властям удавалось спровоцировать индийцев на насилие. Ганди приходит к выводу, что столь широкая кампания неповиновения была начата им преждевременно. Народ ещё не был достаточно под­готовлен к последовательному ненасилию. Ганди публично признаёт, что совершил «ошибку, огром­ную, как Гималаи».

Правительство отказалось наказать виновных в амритсарском расстреле. Ганди демонстративно возвращает вице-королю награды, полученные им от английского правительства за организацию са­нитарного отряда во время англо-бурской войны. Если ещё несколько лет назад он полагал, что бри­танская система правления несовершенна, то те­перь он считает её нетерпимой. Единственный дос­тойный выход для Индии — независимость.

В сентябре 1920 г. Ганди убеждает Индийский национальный конгресс принять программу нена­сильственного несотрудничества с колониальной администрацией. Конгресс призвал индийцев бой­котировать иностранные товары, а также выборы и английские суды, не записываться в армию, отка­зываться от всех государственных должностей.

Всё было готово к новой всеиндийской сатьяграхе, когда в 1922 г. в одном из небольших посёлков произошёл кровавый инцидент. Полиция открыла огонь по демонстрантам, но, встретив сопротивле­ние, укрылась в казарме. Казарму подожгли, и по­лицейские погибли в огне.

Это было крушением. Ганди останавливает кам­панию неповиновения и берёт всю вину на себя. В знак раскаяния он объявляет многодневную голо­довку (см. сюжет «Ганди на суде»).

На несколько лет Ганди попадает в тюрьму, пос-

603

НЕНАСИЛИЕ ПРОТИВ РАСИЗМА

В Америке известным последователем Ма­хатмы Ганди стал негритянский священник Мартин Лютер Кинг (1929—1968).

К середине XX в. расизм на юге демократической Америки не собирался сдавать свои позиции — можно отменить рабство, но вековые предрассудки так легко не умирают. До сих пор кинотеатры, автобусы, кафе, школы оставались сегрегированы, т. е. были разделены на места для негров и места для белых, к которым неграм нельзя было даже приближаться. Каждую минуту в лицо им летели слова «ниггер», «чёрная обезья­на». Гордость американской демократии — суды присяжных — состояли только из белых и всегда принимали их сторону.

Юридической возможности защититься от оскорблений у чернокожего населения не было. А за одного белого, избитого неграми в драке, ку-клукс-клановцы без суда вешали несколько чёрных, и общество это поддерживало.

1 декабря 19SS г. в городе Монтгомери в одном из автобусов молодая негритянка отка­залась выполнить требование сегрегации — уступить место вошедшему белому мужчине. Но белые не должны были стоять, когда сидит хоть один негр, и по действующему за­кону Роза Паркс оказалась в тюрьме.

Очень быстро городок облетел призыв к бойкоту всех автобусов, и уже на следующий день в них не было ни одного негра. Люди пешком пошли на работу, и в час пик движение транспорта на одной из улиц оказалось почти парализованным.

Кампанию протеста поддержали и в южных, и в северных штатах. Её участниками становились и белые. Власти арестовывали людей «за бродяжничество», за «нарушение правил движения», но каждый новый арест всё больше привлекал внимание общественности и убеждал людей в их правоте.

Духовными лидерами ненасильственного сопротивления стали баптистские священники-негры, и среди них Мартин Лютер Кинг.

В то время существовало много расист­ских террористических организаций как с той, так и с другой стороны. Мартин Лютер Кинг обращался прежде всего к чёрным, призывая оставить оружие, которое не поможет преодолеть вражду между людьми. Не победить силой, а убедить белых — примером христианского поведения — в своём праве на равенство.

Но, используя ненасильственные действия как политический метод, он прежде всего старался смягчить ожесточённые души людей. Одной из заповедей организованной им «Конференции христианского руководства» была заповедь: «Воздерживаться от насилия кулака, языка и сердца».

Когда расисты бросили в дом Кинга бомбу (чудом не пострадали его жена и ма­ленький ребёнок) и разъярённые негры едва не начали самосуд над полицейскими,

ле выхода из которой он выдвигает конструктивную программу по созданию новой, независимой Индии. Ганди и его соратники обучают крестьян грамоте, занимаются возрождением традици­онных ремёсел, создают кооперацию в посёлках. Символом дви­жения становится ручная прялка — возрождённое ручное тка­чество давало индийцам работу и позволяло бойкотировать анг­лийские ткани. Ганди уверен, что дух свободы несовместим с жестокими предрассудками — сохранением сословия «неприка­саемых» и враждой между индусами и мусульманами. Когда в городе Кохоте вспыхнула индусско-мусульманская резня, Ганди объявил голодовку, которую проводил в доме своего друга-му­сульманина. Страх потерять Ганди остановил враждующих — в стране наступило спокойствие.

•••

...Весной 1930 г. Ганди шёл по дорогам Индии во главе растущей с каждым часом колонны. Это был знаменитый «соляной поход» — начало новой, самой мощной сатьяграхи. На берегу моря участники похода древним ручным способом выпарили соль. Выпаривание соли стало новым символом независимости — индийцы доказали, что могут обойтись даже без жизненно важных английских товаров, и тем самым нарушили колони­альный закон о соляной монополии.

Вскоре соль выпаривали миллионы людей по всему побере­жью. В несколько дней всё изменилось. Торговля английскими товарами была полностью парализована. Все распоряжения пра­вительства просто игнорировались. Мирное восстание охватило всю страну.

Мир потрясли события в округе Дхаршан. Участники сатья­грахи под руководством младшего сына Ганди, Монилала, пы­тались занять соляные варницы. Их встретила полиция, воору­жённая латхи — толстыми палками с железными набалдаш­никами. Шеренга за шеренгой демонстранты шли на цепь поли­цейских и падали, скошенные латхи. Всё новые и новые люди вставали на место раненых и убитых и, не сопротивляясь, шли под удары. С одной стороны была жестокая сила оружия, с дру­гой — несокрушимая сила духа. Всему миру стало ясно, что порыв Индии к свободе уже невозможно остановить.

Арест Ганди и десятков тысяч активистов движения, кро­вавые расправы не смогли остановить сатьяграху. Впервые в истории Индии английским властям пришлось начать перего­воры с представителями индийского народа. В результате со­глашения были освобождены все политические заключённые и выполнено большинство требований Ганди. Ганди приостанав­ливает кампанию несотрудничества, чтобы люди могли восста­новить силы для новой борьбы.

***

Пришло время помочь индийскому народу преодолеть бесчело­вечную традицию неприкасаемости.

В 1932 г. Ганди (снова находясь в тюрьме) выступает против принятия избирательного закона, разделяющего «неприкасае­мых» и остальных индусов. Он объявляет бессрочную голодовку протеста. Его жизнь в опасности. Произошло невероятное — любовь к этому человеку и страх потерять его оказались сильнее убеждения, которое три тысячи лет передавалось из поколения в поколение. Люди шли в дома «неприкасаемых», принимали из их рук пищу. Обнять «неприкасаемого», побрататься с ним стало символом очищения, освобождения души. Заваленный письмами и телеграммами со всей страны, Ганди ждал изме­нения избирательного закона. Наконец отступил и Лондон —

604

условия Ганди выполнены. К радости всей страны, он прекратил голодовку.

Способность Ганди убеждать людей, помогать им меняться к лучшему кажется сверхъестественной. Для многих индийцев он был Богом, сошедшим с небес, чтобы освободить Индию. Его давно уже называют Махатмой — «Великой душой». Малень­кий, очень худой человек, в любую погоду обёрнутый только куском домотканого холста, с детской улыбкой и большими от­топыренными ушами поражал своей внутренней силой, мудро­стью и бесконечной добротой.

Он всегда доверяет людям и абсолютно честен сам. Он терпим к человеческим слабостям, но себя считает в ответе за всё. Он страдает от своего несовершенства и вместе с тем глубоко верит в себя — эта вера позволяет ему всегда принимать справедливые и мудрые решения. Когда Ганди разговаривает с людьми, их оставляют страх, озлобленность и одиночество. Про него гово­рили, что «из глины он может делать героев».

У Ганди было и немало врагов среди индийцев. Прежде всего это были религиозные фанатики — как индусы, так и мусуль­мане. За их спиной стояли богатые индийские феодалы, хорошо понимавшие, что в случае победы Конгресса они потеряют своё могущество и огромные земельные владения.

•••

Когда началась Вторая мировая война, индийцы были еди­нодушны. Они осуждали фашизм, однако на стороне Англии воевали с условием, что по окончании войны Индия станет независимой. Ганди почти все годы войны провёл в тюрьме. В феврале 1946 г. военные моряки Бомбея поднимают восстание за независимость Индии. Начинается всеобщая забастовка. Не­смотря на репрессии, выступления продолжаются по всей стра­не.

Английские колонизаторы начинают покидать Индию. Но не­ожиданно победа оборачивается трагедией — начинается индусско-мусульманская резня. Гибнут тысячи людей, миллионы ос­леплены злобой. «Взорвалась бомба» ненависти, которую под­готовили англичане. С самого начала завоевания Индии они пра­вили по принципу «разделяй и властвуй», сея рознь между ин­дусами и мусульманами и всячески поощряя их враждебность друг к другу. Ганди и его соратники, рискуя жизнью, снова и снова пытаются остановить враждующих.

15 августа 1947 г. на территории бывшей английской ко­лонии провозглашается независимость не одного, а двух госу­дарств: Индийского союза и мусульманского Пакистана. Начи­нается паническое переселение миллионов людей. В кровавых столкновениях, от голода и болезней во время этого переселения погибло 700 тыс. человек.

Ганди находится в состоянии полной подавленности. Все во­круг говорят, что его теория ненасилия потерпела крах. Он пе­чально возражает, что крах потерпел он лично, а ненасилию принадлежит будущее.

Резня и погромы начинаются в столице Индии — Дели. Ганди в укор религиозным фанатикам объявляет шестнадцатую в сво­ей жизни голодовку протеста. Он решает пожертвовать своей жизнью, если в столице не восстановится спокойствие. И снова происходит чудо — последнее чудо Махатмы. Погромы сменя­ются митингами и демонстрациями солидарности с Ганди. Ин­дусы и мусульмане братаются, их представители клянутся Ган­ди сохранить мир. В стране наступает спокойствие, но индусские религиозные фанатики не простили Ганди «предательства их священного дела».

проповедник вышел к толпе со словами: «Мы против насилия. Мы хотим любить наших врагов. Если они остановят меня, наше дело всё равно не остановится, потому что оно справедливо».

Сильная личность, он обладал удивительным даром оратора, способного словом как бы «заворожить» толпу, проникнуть глубоко в сердца людей.

Почти через год борьбы закон о сегрегации в транспорте был отменён. Зато продолжал действовать ку-клукс-клан.

Однажды грузовики с бандитами въехали в негритянские кварталы. Но в тот вечер всё произошло не «по сценарию»: никто не прятался в темноте, дрожа от смертельного ужаса.

«Белых балахонов» встретили глаза мужчин и женщин, открыто стоящих в дверях освещенных домов и молча наблюдающих за разряженными, как клоуны, убийцами. Бес­человечность ку-клукс-клана была обнажена этим до предела, и потрясённые каратели, не останавливаясь, уехали прочь.

Победа в Монтгомери словно вдохнула в людей по всей стране веру в новую жизнь. Несколько лет в Америке шло мирное сопротивление расизму. Проводились бой­коты и демонстрации. Люди отказывались подчиняться расистским установкам. Ни разгромы демонстраций, ни массовые аресты не могли остановить стремления к равноправию.

Кинг снова и снова обращается к белым, взывая к их честности: «Или признайте правоту расизма и тогда запишите в своих за­конах, что негры — не люди, или признайте нашу правоту и тогда — поддержите нашу борьбу!» Он сумел разбудить души амери­канцев: всё больше белых поддерживало негров, участвовало в протестах бок о бок с ними.

28 августа 1963 года. Сотни тысяч чело­век слушают проповедь Кинга на площади в Вашингтоне:

«Если мы дадим свободе звенеть, если мы дадим ей звенеть в каждом городе и посёлке, в каждом штате, мы сможем приблизить тот день, когда все Божьи дети — чёрные и белые, верующие и неверующие, протестанты и католики — смогут взяться за руки и словами старого негритянского духовного гимна сказать: "Свободны, на­конец! Свободны, наконец! Великий всемогущий Боже, мы свободны, наконец!"»

Движение победило — б американском законодательстве больше не было расист­ских законов. Но настоящая победа — в том, что изменились люди. И негры, и белые уходили от ненависти, и мерилом человека становилась Личность.

Трудно сосчитать, сколько раз за его недолгую жизнь Кингу угрожали смертью. Он считал Ганди своим учителем и повторил его судьбу — в 1968 г. Мартин Лютер Кинг погиб от выстрела убийцы.

*

605

30 января 1948 г. Ганди, как обыч­но, вышел из дома, чтобы говорить с людьми. Раздались выстрелы. Ганди медленно опустился на землю, молитвенно произ­нося: «Боже, Боже!»

«Я никогда не воображал, что моя миссия — быть странствующим рыцарем, вызволяющим людей из трудного положения. Моё скромное дело — пока­зать людям, что им самим под силу справиться с собственными трудностями». В этих словах — дух Ганди, его вера и его необыкновенная сила.

Одни считают его пророком, другие — мечта­телем-утопистом. Сам Ганди говорил о себе: «Я — просто человек, как любой из вас».

КОЛОНИАЛИЗМ И РАСПАД КОЛОНИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ

В газетах, журналах и книгах сравнительно недавнего прошлого можно было увидеть ка­рикатуру: толстый белый человек в пробковом шлеме, с сигарой в зубах замахивается плетью на дрожащего от страха измождённого африканца (или индуса, малайца и т. д.). Так или примерно так складывались массовые представления о колониа­лизме, колонизаторах и их жертвах. В историче­ских трудах под колониализмом часто понимают политическое, экономическое и духовное порабо­щение народов отсталых стран правящими клас­сами развитых в социально-экономическом отно­шении государств. Колониализм — это сложнейшее явление всемирного масштаба, уходящее корнями в далёкое прошлое человечества. Колониализм воз­ник с появлением государства, существовал ещё в рабовладельческую и феодальную эпохи. Сами сло­ва «колония», «колониализм» изначально проис­ходят от латинских слов «колон», «колонат», обо­значавших разные формы зависимости сельского населения в Древнем Риме. Во времена рабовла­дения слово «колония» постепенно приобрело са­мостоятельное значение: так стали называть по­селения, созданные переселенцами из другой стра­ны. Такими колониями-поселениями владели и Древний Египет, и Греция, и Рим, и другие государ­ства.

Колониализм эпохи феодализма получил наи­большее развитие во время резкого обострения внутренних противоречий в европейских странах. В XI—XIII вв. большие группы обнищавшего на­селения Западной Европы, предводительствуемые рыцарями-феодалами, многие из которых сами обеднели, двинулись в крестовые походы на Ближ­ний Восток — освобождать «гроб Господний». Крес­тоносцы создали там феодальные государства-коло­нии, в которых большинство населения составляли покорённые ими местные жители. Но просуществовали эти государства недолго — около 100—150 лет.

В капиталистическую эпоху колониализм ста­новится всемирным явлением. Начало его роста приходится на конец XV — начало XVI вв. и свя­зано с историческими переменами в Европе, кото­рые принято называть переходом от феодальных от­ношений к капиталистическим. Эти перемены рас­тянулись на десятилетия. Проявлениями их были рост промышленного производства, развитие нау­ки, расширение торговли, увеличение спроса на ра­бочую силу, на золото. Последнее обстоятельство сыграло особенно важную роль в стремлении ев­ропейцев к поискам новых земель.

Лишь в древности золото и другие металлы, ны­не называемые драгоценными, были просто мате­риалом для изготовления каких-либо изделий. Пос­тепенно золото становилось своего рода универсаль­ным товаром, на который можно было обменять лю­бой другой товар. По мере того как росли произ­водство и торговля, росла потребность в золоте.

Между тем связи средневековой Европы с Ближ­ним Востоком, а через посредническую торговлю — с Индией и Китаем, в XV—XVI вв. существенно сократились вследствие турецких завоеваний. В за­падноевропейских странах происходил рост абсо­лютизма, феодальные владения дробились, часть феодалов обнищала, усиливалось соперничество между отдельными феодальными кланами. Возни­кала потребность в новых путях на Восток, в новых землях.

Огромный толчок развитию колониализма дали великие географические открытия, определившие два главных направления европейских колониаль­ных захватов: через Атлантический океан в Амери­ку и вокруг Африки, через Индийский океан, в Азию. Пионерами колониальных захватов высту­пили не самые развитые в экономическом отноше-

606

нии, но обладавшие наибольшим опытом мореход­ства и морской торговли страны — Португалия и Испания. В 1493—1494 гг. они заключили, очевид­но, первое в истории соглашение о территориальном разделе мира: к испанской сфере отходили все зем­ли и моря к западу от линии раздела, проходившей приблизительно по 49-му градусу западной долго­ты, к португальской — все пространства к востоку от неё. Конечно, это соглашение было в большей мере условным. И португальцы, и испанцы весьма смутно представляли, что в действительности на­ходится к западу и востоку от линии раздела. Да и другие европейские страны, прежде всего Англия и Франция, отвергали эти притязания; англичане, например, вскоре провозгласили принцип свободы морей, уравнивавший все христианские страны в их правах на новые земли.

И португальская, и испанская, а впоследствии голландская, британская, французская и другие колониальные системы утверждались в конечном итоге насильственным путём. На Востоке и в Аме­рике, в Африке и Австралии европейцы столкну­лись с разными по уровню развития обществами — от доклассовых, родоплеменных до феодальных и так называемых азиатских. В военно-техническом отношении эти общества уступали европейцам, пре­восходство которых росло по мере быстрого разви­тия промышленности, науки и техники в Европе.

Путь Португалии в Африку и на Восток проло­жил Васко да Гама, который в конце XV в. обогнул Африку, достиг восточноафриканского побережья, а затем и Индии. Португальцы подчинили богатей­шие города-государства восточно-африканского по­бережья и западное побережье Индостана. Но они создавали лишь опорные пункты на побережье и редко продвигались в глубь захваченных террито­рий. Центром их владений в Индии стала колония Гоа, управляемая вице-королём. Ему подчинялось восточно-африканское губернаторство. Жители Вос­точной Африки награждали португальских прави­телей красноречивыми прозвищами: Африти (на языке суахили — злой дух, жестокосердный), Джока (змей), Шетани (демон).

На протяжении XVI столетия португальцы вели борьбу против арабов, ранее владевших торговой монополией в бассейне Индийского океана. После выхода в Индийский океан Турции, захватившей в начале XVI в. Египет и распространившей своё вли­яние на страны Аравийского полуострова, порту­гальцам пришлось бороться и против турецкого флота. В XVII в. в Индийском океане заметно воз­росла активность Англии, Голландии и Франции, на Аравийском полуострове набирает силу Оманский султанат. С его помощью города-государства Восточной Африки изгнали португальцев, которые к середине XVII в. сохранили за собой лишь тер­риторию современного Мозамбика.

Испанские колониальные владения были сосре­доточены в Западном полушарии. Создав опорные пункты на островах Эспаньола (Гаити), Куба и др., испанские конкистадоры менее чем за полстолетия огнём и мечом утвердили своё господство на территории Мексики, Центральной и Южной Америки (за исключением Бразилии, захваченной Португалией, и Гвианы, ставшей владением Англии, Голландии и Фран­ции). Высшим органом колониального управления стал основанный в 1511 г. в Мадриде Совет по делам Индий (Колумб принял открытые им земли за Ин­дию), подотчётный только королевскому прави­тельству. Власть на местах осуществляли вице-ко­роли и генерал-капитаны. В 30—40-х гг. XVI в. были образованы вице-королевства Новая Испания в Северной и Центральной Америке и Перу в Цент­ральной Америке. Некоторые генерал-капитанства, включённые в их состав, пользовались фактиче­ской самостоятельностью и подчинялись непосред­ственно Мадриду. Вице-королевства и генерал-капитанства были разделены на провинции, которы­ми управляли губернаторы. Главными должност­ными лицами в городах были коррехидоры и аль­кальды (от арабского «алькади» — судья), в селе­ниях индейцев — касики (слово, заимствованное из языка племени араваков) — вожди и старейшины, власть которых передавалась по наследству. За пре­делами Америки Испания захватила Филиппины.

На огромных пространствах Южной Америки португальцы и испанцы установили режим жесто­чайшей колониальной эксплуатации. Коренное на­селение было фактически лишено всех прав, и прежде всего прав на землю — главный источник его существования. Многие земли были пожалова­ны монархами захватчикам-колонизаторам, посте­пенно происходило закрепление за новыми земле­владельцами — португальцами и испанцами — местных жителей-индейцев. Их облагали различ­ными податями, заставляли отбывать трудовую по­винность на рудниках, плантациях, строительстве дорог.

Специфической формой хозяйствования колони­заторов стало так называемое плантационное раб­ство. После того как в результате непосильной экс­плуатации, болезней и голода коренное население Америки заметно сократилось, колонизаторы на­чали ввозить в латиноамериканские страны рабов, захваченных или купленных в Африке. Плантаци­онное рабство получило наибольшее развитие в Бра­зилии, где выращивались сахарный тростник, рис, кукуруза и табак, а также в Вест-Индии, Венесуэле и Новой Гранаде. В рабство обращали и местных жителей. Труд рабов использовался не только на плантациях, но и на рудниках.

Латинская Америка интересовала Португалию, Испанию и другие колониальные державы прежде всего как источник золота и других драгоценных металлов, за которыми снаряжались первые за­хватнические экспедиции, а также продуктов план­тационного хозяйства. Латиноамериканские стра­ны долгое время были лишены какой-либо хозяй­ственной самостоятельности; существовали жесто­чайшие запреты на выращивание целого ряда сель­скохозяйственных культур, на торговлю между со­бой.

В Северной и Центральной Америке главными

607

колониальными конкурентами стали Испания, Англия и Франция. Обостре­ние колониальной конкуренции было связано с развитием в Европе с середины XVI в. новой формы капиталистического предпринима­тельства — мануфактуры. В XVII в. в Англии, Гол­ландии и Франции возникали так называемые Ост-Индские компании (британская, 1600—1858 гг.; голландская, 1602—1798 гг.; французская, 1664— 1770 и 1785—1793 гг.), которые получили право на захваты новых земель на Востоке, их практически бесконтрольную эксплуатацию и монопольную тор­говлю. Колониальное соперничество стало одной из главных причин ожесточённейших войн между ев­ропейскими странами: за «испанское наследство» (1701—1714 гг.), за «австрийское наследство» (1740—1748 гг.), Семилетней войны (1756— 1763 гг.), наполеоновских войн. Чаще в колониаль­ном соперничестве выигрывала Англия, отобрав­шая у Франции её крупнейшие владения в Канаде и территории на восточном побережье Индостана. В 50—60-е гг. XVIII в. Британская Ост-Индская компания захватила Бенгалию, одну из наиболее экономически развитых частей Индии, положив тем самым начало полному колониальному подчи­нению этой великой азиатской страны. Команду­ющий войсками компании Роберт Клайв вынудил правителя Бенгалии подписать неравноправный до­говор, казна страны была разграблена, её население обложено непосильными налогами, компания при­своила себе право исключительной торговли с дру­гими странами и территориями. В 70-е гг. власть в Бенгалии полностью перешла в её руки; продолжая начатые завоевания, компания в последней четвер­ти XVIII в. разгромила Майсурское государство на юге Индии, развязала захватнические войны про­тив Конфедерации маратхских княжеств и Сикх­ского государства — ещё сохранявших независи­мость крупных феодальных объединений на терри­тории Индии.

Острая борьба за обладание Индонезией — одной из богатейших областей Востока — развернулась между Голландской и Британской Ост-Индскими компаниями. Здесь англичанам пришлось усту­пить. К середине XVIII в. в руках голландцев ока­зались почти вся Ява, ряд других островов, но окон­чательно страна была покорена только в XIX в.

Иным путём шла колонизация Австралии. Пос­ле того как Джеймс Кук в 1770 г. обследовал вос­точное побережье пятого континента, английское правительство решило сделать новые земли местом ссылки осуждённых, т. к. прежние места ссылки ка­торжан из Англии, Шотландии и Ирландии — аме­риканские колонии — после начала их войны за независимость оказались «закрытыми». Между тем английские тюрьмы были переполнены, преступ­ность продолжала расти. Первая британская коло­ния в Австралии — Новый Южный Уэльс — была образована в феврале 1788 г. Её первоначальное на­селение составило 1018 человек: чиновники, сол­даты и ссыльные. Среди последних было только 12

плотников, один каменщик и ни одного человека, знакомого с крестьянским трудом...

Важным рубежом в развитии колониализма ста­ли события конца XVIII в.: промышленная револю­ция в Европе, война за независимость в Северной Америке 1775—1783 гг. и Французская революция 1789—1794 гг. Европа стремилась превратить свои заморские владения в рынки сбыта промышленной продукции, источник сырья и продовольствия. Так началось постепенное втягивание колоний в скла­дывающиеся мировые капиталистические рыноч­ные отношения.

Война за независимость в Северной Америке бы­ла прямым следствием нарастающих противоречий между метрополиями и колониями, особенно пе­реселенческими, какими были американские коло­нии Англии. Колонии быстро набирали силу, стре­мясь к экономической и политической самосто­ятельности, метрополии же продолжали видеть в них только источники сырья и огромных доходов, а никак не равноправных партнёров. В 1763 г. Анг­лия запретила, например, самостоятельные пере­селения на земли, захваченные у Франции на за­паде страны; колонисты могли получать промыш­ленные товары только из Англии, по ценам, уста­новленным Англией, и продавать сырьё только Англии. Разразившаяся в 1775 г. война заверши­лась Версальским договором 1783 г.; Англия при­знала независимость своих американских владе­ний, которые вскоре образовали единое независи­мое государство — Соединённые Штаты Америки.

К концу XVIII в. в большинстве испанских и португальских владений в Америке также назрели революционные перемены. Рост экономических, политических, социальных и национальных про­тиворечий между испанцами и португальцами, со­средоточившими в своих руках все высшие посты в администрации, армии и церкви, с одной сторо­ны, и большинством населения, включая землевла­дельцев, торговцев и промышленников-креолов (потомков европейцев американского происхожде­ния), — с другой, привели в конечном итоге к Войне за независимость 1810—1826 гг. В результате все владения Испании, за исключением Кубы и Пуэр­то-Рико, стали свободными государствами. Брази­лия, в которой освободительное движение разви­валось в основном в мирных формах, добилась не­зависимости в 1822 г. (формальное признание Ис­панией и Португалией независимости латиноаме­риканских стран растянулось на десятилетия).

После того как Северная и Южная Америка за­воевали независимость, колониальные интересы ев­ропейских держав сосредоточились на Востоке и в Африке. Именно там колониализм достиг своего наивысшего расцвета и могущества, именно там на­чался и завершился распад колониальной системы.

В 40-е гг. XIX в. Британская Ост-Индская ком­пания после кровопролитной войны завоевала кня-

608

Сопротивление индейской знати при колонизации испанцами Нового Света.

Кортес берёт в плен ацтекского принца Куаутемока.

жество Пенджаб и другие ещё самостоя­тельные части Индии, завершив тем са­мым её полное подчинение. Началось активное колониальное освоение страны: строи­тельство железных дорог, реформы землевладения, землепользования и налоговой системы, имевшие своей целью приспособить традиционные способы ведения хозяйства и образ жизни к интересам Анг­лии.

Подчинение Индии открыло англичанам пути на север и восток, в Афганистан и Бирму. В Афганис­тане столкнулись колониальные интересы Англии и России. После англо-афганских войн 1838—1842 и 1878—1881 гг. англичане установили контроль над внешней политикой этой страны, но добиться её полного подчинения так и не смогли.

В результате первой (1824—1826 гг.) и второй (1852—1853 гг.) англо-бирманских войн, которые вела Ост-Индская компания, её армия, состоявшая в основном из наёмных индийских солдат-сипаев под командованием английских офицеров, заняла большую часть Бирмы. Сохранившая самостоятель­ность так называемая Верхняя Бирма была отреза­на от моря, в 60-е гг. Англия навязала ей неравно­правные договоры, а в 80-е гг. полностью подчи­нила всю страну.

В XIX в. усилилась английская экспансия в Юго-Восточной Азии. В 1819 г. была основана во­енно-морская база в Сингапуре, ставшая главным опорным пунктом Англии в этой части мира. Менее удачно для англичан завершилось давнее соперни­чество с Голландией в Индонезии, где им удалось утвердиться лишь на севере Борнео и небольших островах.

В середине XIX в. Франция захватила Южный Вьетнам и сделала его своей колонией, в 80-е гг. вытеснила из Северного Вьетнама слабеющий Ки­тай и установила над ним протекторат. В конце XIX в. французы создали так называемый Индоки­тайский союз, в состав которого вошли Вьетнам, Камбоджа и Лаос. Во главе союза был поставлен французский генерал-губернатор.

В XIX в. завершилась колонизация Австралии. На территории Нового Южного Уэльса выделились колонии Тасмания, Виктория (названные в честь голландского путешественника Тасмана и англий­ской королевы Виктории) и Квинсленд, образова­лись новые самостоятельные поселения Западная и Южная Австралия. Нарастал приток свободных пе­реселенцев. В середине XIX в. они добились прекра­щения высылки в Австралию осуждённых. В 50-е гг. в Новом Южном Уэльсе и Виктории было открыто золото. Это привлекло в Австралию не только новые тысячи колонистов, но и капиталы. Продвигаясь во внутренние районы континента, пе­реселенцы подчиняли или безжалостно уничтожа­ли местное население. В результате столетие спу­стя, в 30-е гг. XX в., из примерно 7,8 млн. жителей Австралии 7,2 млн. составляли европейцы и только 600 тыс. — её коренные жители.

Во второй половине XIX в. все колонии на тер­ритории Австралии добились самоуправления, в начале XX в. они объединились в Австралийский Со­юз, получивший права доминиона. Одновременно происходила колонизация Новой Зеландии и дру­гих близлежащих островов. В 1840 г. Новая Зе­ландия стала колонией, а в 1907 г. — ещё одним белым доминионом Англии.

В XIX в. была подчинена большая часть Афри­ки. Методы подчинения были различны — от пря­мых военных захватов до экономического и финан­сового закабаления и навязывания неравноправ­ных договоров. Контроль над странами Северной Африки и Египтом давал колониальным державам огромные экономические выгоды, господство в Сре­диземном море, открывал пути на юг континента и на Восток. С XVI в. страны Северной Африки, за исключением Марокко, и Египет входили в состав Османской империи. В конце XVIII в., когда во­енное превосходство османов над Европой уже было утрачено, Франция попыталась завоевать Египет и создать там опорный пункт для продвижения в Ин­дию, но египетская экспедиция Наполеона 1798— 1801 гг. потерпела поражение. В 1830 г. Франция вторглась в Алжир и к 1848 г. полностью завоевала его. Тунис был подчинён «мирным» путём в острой конкурентной борьбе между Англией, Францией и Италией, которые в 1869 г. установили над Туни­сом объединённый финансовый контроль. Посте­пенно французы вытеснили из Туниса конкурентов и в 1881 г. провозгласили над ним свой протекто­рат.

В 70-е гг. наступила очередь Египта, который, оставаясь в составе Османской империи, стремился проводить независимую политику. Строительство Суэцкого канала (1859—1869 гг.) принесло огром­ные выгоды Европе (открылся кратчайший путь из Средиземного моря в Индийский океан) и опусто­шило египетскую казну. Египет оказался в финан­совой кабале у Франции и Англии, которые уста­новили над ним в 1876—1882 гг. так называемый двойственный контроль. Страну грабили самым беспощадным образом, более двух третей государ­ственных доходов уходило на выплату внешних долгов. По поводу двойственного контроля египтя­не горько шутили: «Вы видели когда-нибудь собаку и кошку, ведущих вместе мышь на прогулку?» В 1882 г. Египет был оккупирован английскими вой­сками, а в 1914 г. Англия установила над ним свой протекторат. В 1922 г. протекторат был отменён, Египет провозглашён независимым и суверенным государством, но это была независимость на бумаге, поскольку Англия полностью контролировала эко­номическую, внешнеполитическую и военную сфе­ры его жизни.

К началу XX в. свыше 90% территории Африки принадлежало крупнейшим колониальным держа­вам: Англии, Франции, Германии, Бельгии, Ита­лии, Португалии, Испании.

На рубеже XIX и XX вв. колониальное сопер­ничество и борьба за сферы влияния в мире обо­стрились. В 1898 г. разразилась американо-испан­ская война, в результате которой США захватили Филиппины, Пуэрто-Рико, Гуам, Гавайские остро-

610

ва и установили контроль над Кубой, получившей формальную независимость. После русско-япон­ской войны Япония установила фактическое гос­подство над Кореей и Маньчжурией. Англо-бурская война 1899—1902 гг. завершила «собирание» Анг­лией земель на юге Африки (см. ст. «Буры»). Ев­ропейские державы активно вмешивались в эконо­мическую и политическую жизнь стран, входив­ших в состав распадающейся Османской империи.

После Первой мировой войны, одной из главных причин которой было колониальное соперничество, произошёл территориальный передел мира. В 1919 г. была создана Лига Наций, от имени которой была установлена опека над владениями Германии и Турции. Колониями побеждённых завладели по­бедители. Австралия получила германские владе­ния на Новой Гвинее, африканские колонии Гер­мании отошли Англии (Танганьика, часть Того и Камеруна), Бельгии (Руанда и Бурунди), Франции (часть Того и Камеруна), Южно-Африканскому Союзу (Юго-Западная Африка). Франция получила также принадлежавшие Турции Сирию и Ливан, а Япония, почти не участвовавшая в войне, вытор­говала принадлежавшие Германии порт Циндао в Китае и острова в Тихом океане.

При общности целей колониальная политика каждой державы имела свои особенности. Напри­мер, Португалия помимо практиковавшихся всеми колониальными державами методов военно-поли­цейского подавления и экономической эксплуата­ции использовала и другие, достаточно тонкие сред­ства воздействия на подчинённые народы, включая поощрение смешанных браков и предоставление права ассимилироваться, т. е. уравняться в той или иной мере в правах с европейцами. Правда, чтобы стать так называемыми «ассимилядуш», надо было доказать свою подготовленность к этому по уровню образования и общественному положению. Не уди­вительно поэтому, что в Анголе, которая была под­чинена Португалией в середине XIX — начале XX вв., в 30-е гг. XX в. было только 24 тыс. ассимилядуш из примерно 3 млн. жителей, в Мозамбике — 1,8 тыс. из 4,3 млн., в огромном Бельгийском Конго, где система колониального управления была сходной с португальской, в 50-е гг. только 0,8 тыс. из примерно 14 млн. коренных жителей частично получили те права, которыми обладали в этой ко­лонии европейцы.

В Британской империи сложилось несколько ти­пов колониальных владений. «Белые» доминионы («доминион» по-английски значит «владение») — Канада, Австралийский Союз, Новая Зеландия, а также Южно-Африканский Союз — пользовались самостоятельностью, которая постоянно увеличива­лась. Они не только имели собственные парламен­ты, правительства, армии и финансы, но иногда са­ми владели колониями (например, Австралия и Южно-Африканский Союз). Протекторатами обыч­но становились колониальные страны с относитель­но развитой государственной властью и обществен­ными отношениями. В них существовало как бы два уровня колониального управления. Верховная

власть принадлежала британским гене­рал-губернаторам; они в отличие от гу­бернаторов доминионов, которые ско­рее представляли интересы британской короны, чем правили от её имени, были полновластными хозяевами подчинённых стран. Так называемая ту­земная администрация (местные правители, вож­ди) пользовалась ограниченной самостоятельно­стью, была наделена определёнными судебными и полицейскими полномочиями, правом сбора мест­ных налогов, имела собственные бюджеты. Тузем­ная администрация выполняла роль буфера между верховной властью европейцев и угнетаемым мест­ным населением. Такая система управления полу­чила название косвенной, или непрямой. Она была наиболее распространена в британских владениях, и английскую колониальную политику стали назы­вать политикой косвенного (непрямого) управле­ния.

Англичане практиковали и так называемое пря­мое управление в некоторых колониях. Такие ко­лонии назывались коронными, т. е. были напрямую подчинены Лондону, имея минимальные права на самоуправление или вообще не имея таких прав. Исключение составляли коронные колонии со зна­чительной прослойкой белого населения, имевшего большие привилегии и даже собственные колони­альные парламенты. Иногда в одной стране исполь­зовались и прямые, и косвенные методы правле­ния. Например, Индия перед Второй мировой вой­ной была разделена на так называемую Британскую колонию Индию, состоявшую из 16 провинций и управлявшуюся из Лондона, и протекторат, в ко­торый входили свыше 500 феодальных княжеств и в котором действовала система косвенного управ­ления. Разные формы правления одновременно применялись в Нигерии, Гане, Кении, других стра­нах.

Франция использовала главным образом методы прямого правления, с помощью армии и полиции подавляя сопротивление тех, кто не желал мирить­ся с колониальным господством. В то же время она, как и Португалия, проводила в своих колониях по­литику ассимиляции, в которой в какой-то мере отразились идеи революции 1789 г., провозгласив­шей равенство жителей метрополии и колоний. Преимуществами ассимиляции пользовались, од­нако, немногие; например, в Африке в конце XIX — начале XX вв. — только жители четырёх городов Сенегала, которые имели французское гражданство и могли посылать по одному депутату во француз­ский парламент.

Германия, как и Англия, применяла различные методы управления. Вся полнота власти принадле­жала назначаемым Берлином губернаторам, немцы составляли высшие и средние звенья колониальной администрации, командование колониальных войск и полиции. Территория колоний была раз­делена на административные и военно-полицейские округа во главе с окружными начальниками, обыч­но офицерами. Низшая администрация формирова­лась, как правило, из грамотных местных жителей.

611

В Камеруне, Бурунди, Руанде и Танга­ньике немцы сохранили власть вождей и правителей, поставив их под свой жёсткий контроль.

Перемены в мире повлекли за собой изменения системы колониального управления. Французская колониальная империя была преобразована во Французский союз, в конституции Франции 1947 г. говорилось, что Франция намерена привести коло­ниальные народы к свободному самоуправлению. Колонии получили статус заморских территорий с правом представительства в центральных француз­ских и местных колониальных законодательных органах, вновь созданной Ассамблее Французского Союза. В 50-е гг. автономия заморских территорий была ещё более расширена, в них была официально отменена существовавшая десятилетия система принудительного труда, провозглашена свобода соз­дания политических и общественных организаций, собраний и печати.

В британских владениях система колониального управления реорганизовывалась поэтапно. В 1947 г. Британская империя была преобразована в Британское содружество наций; на многочислен­ных конституционных конференциях и перегово­рах 40-х — начала 60-х гг. обсуждалось будущее британских владений, их государственное устрой­ство, политические системы, проблемы социально-экономической жизни и межэтнических, нацио­нальных отношений. Формально выступая в ка­честве посредника на таких встречах — в них участ­вовали представители колониальной администра­ции, различных политических партий и организа­ций колоний, — британское правительство прово­дило линию на сохранение британского присутст­вия во всех сферах жизни будущих независимых государств.

Происходили перемены и в системах колониаль­ного управления других европейских держав.

Однако судьбу колоний и их будущее решали не только в Лондоне, Париже, Брюсселе или Лисса­боне. У истории колониализма была и другая сто­рона — история антиколониальной борьбы, которая велась во всех порабощённых странах, в том числе и в тех, которые формально сохраняли свою само­стоятельность, но фактически превратились в по­луколонии: Китае, Иране, странах бывшей Осман­ской империи и т. д.

В результате Второй мировой войны получили независимость колонии Италии и Японии. Накал антиколониальной борьбы возрос, во многих азиат­ских и африканских странах возникли массовые политические организации, которые, используя преимущественно ненасильственные средства (де­монстрации, митинги, кампании гражданского не­повиновения, забастовки и т. д.), возглавили борьбу за политическое освобождение. Но были и те, кто боролся за свободу с оружием в руках. Освободив­шись в 1945 г. от японского господства, Вьетнам, Лаос и Камбоджа были вынуждены защищать свою независимость от Франции, развязавшей против них настоящую колониальную войну. Антиколониальные восстания 1947—1949 гг. на Мадагаскаре и 1952—1956 гг. в Кении потерпели поражение, но тем не менее приблизили народы этих стран к не­зависимости. В 1956—1962 гг. в кровопролитной освободительной войне добился независимости Ал­жир; вынужденное согласие де Голля уйти из Ал­жира было воспринято частью французского об­щества как предательство национальных интере­сов, во Франции разразился глубокий внутриполи­тический кризис. Вооружённая освободительная борьба народов Анголы, Мозамбика, Гвинеи и ост­ровов Кабо-Верде стимулировала возникновение ре­волюционной ситуации в Португалии, португальс­кая революция 1974 г. провозгласила право наро­дов заморских провинций на самоопределение и не­зависимость. Вооружённым путём добились осво­бождения Южная Родезия (ныне Зимбабве) и Юго-Западная Африка (ныне Намибия). Распад колони­альной системы растянулся почти на половину сто­летия. В общей сложности после Второй мировой войны образовалось свыше 100 новых независимых государств.

В освободившихся странах выросло поколение, которому такие понятия, как колониализм, коло­ниальное угнетение, знакомы разве что по школь­ным учебникам, по рассказам родителей. Но коло­ниальное прошлое постоянно напоминает о себе, по­тому что колониализм глубоко изменил социаль­ный, экономический, политический и культурный облик десятков стран мира с населением в сотни миллионов человек. И сегодня не прекращаются споры об исторической роли колониализма. Коло­ниальные завоевания осуществлялись с необыкно­венной жестокостью. В их ходе, а также в резуль­тате беспощадной эксплуатации, во время много­численных антиколониальных восстаний погибли десятки миллионов людей. Колониализм обогатил метрополии, превратил колонии в источники дешё­вого сырья и рабочей силы, рынки сбыта продук­ции экономически развитых стран, поле деятель­ности иностранного капитала. В 50-е гг. нашего ве­ка только из Африки вывозилось около 98% ал­мазов, добывавшихся в капиталистическом мире, 80% кобальта, 56% золота, 38% хрома, 36% мар­ганца, 27% меди. Сложилась своеобразная экспорт­ная специализация колониальных стран. И сегодня Индия ассоциируется у нас с хлопком, чаем, таба­ком, Египет и Судан — с хлопком, Бразилия — с кофе и каучуком, Австралия и Новая Зеландия — с шерстью, Золотой Берег — с какао, Сенегал и Гамбия — с арахисом, Занзибар — с гвоздикой... Конечно же, такое одностороннее развитие хозяй­ства сужало возможности колониальных стран, ста­вило их в прямую зависимость от быстро меняю­щейся ситуации на мировых капиталистических рынках, от конъюнктуры мировых цен.

Колониализм оставил в наследство освободив­шимся странам серьёзнейшие социально-экономи­ческие, политические и этнические проблемы, от решения которых в значительной мере зависит их будущее. Пограничные споры, межгосударствен­ные и межэтнические конфликты, унёсшие в пос-

612

ледние десятилетия многие миллионы жизней в странах Азии и Африки, чаще всего уходят своими корнями в колониальное прошлое.

Но было и другое. Многие европейцы верили в необходимость колониализма как средства приоб­щения отсталых народов к достижениям цивили­зации, видели в этом своё особое предназначение. «Неси это гордое бремя, — писал в конце XIX в. английский поэт и писатель Редьярд Киплинг в сво­ём знаменитом стихотворении «Бремя белого чело­века», — родных сыновей пошли на службу тебе подвластным народам на край земли — на каторгу ради угрюмых мятущихся дикарей, наполовину бе­сов, наполовину людей... При жизни тебе не видеть порты, шоссе, мосты — так строй их, оставляя мо­гилы таких, как ты!»

Лучшая часть европейского и американского об­щества много сделала для того, чтобы помочь от­сталым народам избавиться от рабства и работор­говли, нищеты, болезней и голода. Именно аболи­ционисты — противники рабства и работорговли в Америке и в Европе — после длительной (XIX — начало XX вв.) борьбы добились поэтапной отмены сначала работорговли, а затем и рабства, включая и те его формы, которые существовали ещё до коло­ниального вторжения. В колониях прославил своё имя великий гуманист, врач и философ, лауреат Нобелевской премии мира 1952 г. Альберт Швей­цер. В колонии шли миссионеры и врачи, инже­неры и учителя. Среди них было немало настоящих подвижников. В поисках лучшей доли отправля­лись туда десятки и сотни тысяч переселенцев из Европы, в основном бедняков. Их потомки уже в первом-втором поколениях считали колонии своей родиной. Миллионы «белых индийцев» жили в Ин­дии, «белых африканцев» — в Южной Африке, Алжире (во Франции их презрительно на­зывали «черноногие»), белые общины существовали во многих других азиат­ских и африканских странах. Члены этих общин занимали более высокое социальное, экономиче­ское и политическое положение, чем основная мас­са жителей колоний, но и среди белых поселенцев были бедняки. Распад колониальной системы обер­нулся для очень многих жителей колоний личными трагедиями. Массовый исход белых жителей Ал­жира, Бельгийского Конго, португальских коло­ний, Южной Родезии из этих стран после дости­жения ими независимости был вынужденным, а в метрополиях их не очень ждали...

Европа с её огромным научным, техническим, культурным опытом и капиталами, энергия евро­пейских переселенцев создали в колониях основы современного транспорта и средств связи, горнодо­бывающей и обрабатывающей промышленности и сельского хозяйства, образования и медицины, но­вые формы экономической деятельности. Был за­ложен фундамент современной государственности — законодательной, исполнительной и судебной власти. Колониальные державы руководствовались прежде всего своими интересами, но в результате происходило также становление и развитие новых общественных отношений, появились новые об­щественно-политические силы — массовые партии, организации, профсоюзы, способные возглавить борьбу колоний за политическое освобождение. Та­ким образом, колониализм против собственной во­ли ускорил политическое пробуждение народов ко­лоний, подъём национально-освободительных дви­жений, распад мировой колониальной системы и появление десятков новых независимых госу­дарств.

АТАТЮРК

Ататюрк (Мустафа Кемаль) родился в г. Сало­ники (ныне Греция) на территории тогдаш­ней Османской империи в 1881 г. Его отец, лесоторговец, а в прошлом таможенный чиновник, был не очень богат, но стремился дать сыну хорошее образование. В государстве, объединившем под вла­стью турок множество народов, никогда не было более почётной профессии, чем военный. Поэтому смышлёный и любознательный юноша избрал для себя карьеру офицера. Он окончил военные учили­ща в Салониках и Монастире (ныне Битола, Ма­кедония), а в январе 1905 г., когда ему не было и 24 лет, уже завершил обучение в турецкой Ака­демии Генерального штаба.

Тогда же европейски образованный военный свёл знакомство с такими, как он, молодыми офи­церами незнатного происхождения, недовольными по-средневековому жестоким и закостенелым ре­жимом султана Абдул Хамида. «Младотурки» — так стали называть потом этих молодых военных

— устранили в 1908 г. в результате переворота аб­солютную власть султана в одной из самых древних монархий мира. Однако вскоре вожди движения — Энвер-паша, Джемаль-паша, Талаат-паша и др. — совершенно погрязли в казнокрадстве, взяточниче­стве, купались в роскоши, забыв о целях, которые когда-то поставили перед собой младотурки, — ос­вобождение от иностранной зависимости, курс на промышленное развитие, равноправие наций, рас­пространение достижений европейской цивилиза­ции и пр. Суровый и склонный к аскетизму Мустафа Кемаль отходит от бывших единомышленников и занимается исключительно военными делами. На фронтах итало-турецкой (1911—1912 гг.), второй Балканской (1913 г.) и особенно Первой мировой войн он зарекомендовал себя решительным и сме­лым военачальником. Мустафа Кемаль был одним из очень немногих турецких генералов, способных за счёт своего полководческого таланта и прекрас­ных боевых качеств турецкого солдата побеждать

613

Президент Турецкой Республики

Ататюрк.

1936 г.

отлично оснащённые войска европейцев. Даже с не­давних пор подозрительно относившееся к популяр­ному командиру правительство младотурков вы­нуждено было отметить его заслуги — в 1916 г. наряду с генеральским чином он получил почёт­нейший для турка титул «паша». Но пик его ог­лушительной славы был ещё впереди.

Как известно, в Первой мировой войне Осман­ская империя потерпела тяжёлое поражение. Мудросское перемирие, подписанное в октябре 1918 г. на борту английского крейсера «Агамемнон», оз­начало, что великая держава распалась — арабские территории перешли под управление Англии и Франции, в коренной Турции (Анатолии) высади­лись союзные войска. Как символ победы Брита­нии, в проливе Босфор стояли английские военные корабли. «Больной человек Европы», как часто на­зывали Османскую империю в XVIII—XIX вв., на­конец умер, и победители вполне серьёзно вели пе­реговоры о полном расчленении Турции.

Нашлись люди, которые не желали поддаваться унынию и покоряться судьбе. Какое-то время они действовали без шума, скрытно накапливая оружие и боеприпасы и отправляя их во внутренние районы Турции. Во главе их встал боевой генерал Мустафа Кемаль-паша, которого султан Мехмед VI (Вахад-эд-дин) назначил в мае 1919 г. на должность инс­пектора войск в Восточной Анатолии. Выступая в качестве представителя султана, Кемаль получил хорошую возможность действовать, не вызывая особых подозрений со стороны союзников. Ход со­бытий благоприятствовал ему и его сторонникам. Во-первых, англичане создали на Кавказе Армян­скую республику и обещали присоединить к ней восточные провинции Турции. Во-вторых, в мае 1919 г. под прикрытием флота союзников греческие

войска оккупировали город Смирну (ныне Измир). Армян и турок, турок и греков разделяла много­вековая жестокая ненависть, и в прошлом борьба между ними не раз превращалась в резню. Пока хозяевами положения были турки, они пролили много армянской крови (особенно во времена Абдул-Хамида II и младотурок), и подчинению армя­нам турки предпочитали войну. Террор и надруга­тельства над турецким населением, воцарившиеся в Смирне, также вызвали бурную реакцию, т. к. турки увидели, какую судьбу готовят им их старые враги и бывшие подданные — греки. Национали­стическое движение усилилось и под влиянием при­зывов и воззваний Кемаля приобрело организован­ный и сплочённый характер. Многие из турецких офицеров и солдат, пребывавших в нерешительно­сти, присоединились к нему, хотя это означало не­подчинение султану — ведь последний уже отдал приказ об аресте генерала.

В сентябре 1919 г. в городе Сивасе состоялся кон­гресс представителей населения. Он заявил о соз­дании движения сопротивления во главе с Кемалем-пашой и принял так называемый «Националь­ный обет», содержавший условия мира с союзника­ми и требование полной независимости Турции. Султан стал несколько опасаться кемалистов и по­тому согласился на созыв парламента (меджлиса) в Стамбуле. Кемаль не доверял стамбульским поли­тикам и не поехал в столицу, хотя и был избран депутатом меджлиса.

Действительно, уже через полтора месяца после его созыва англичане ввели в город свои войска, объявили военное положение, арестовали 40 депу­татов-националистов и отправили их в ссылку на остров Мальта. Турцию снова охватило сильное воз­буждение. Теперь всем стало ясно, что султан — лишь марионетка в руках англичан. Многие депу­таты бежали в город Ангору (ныне Анкара), где под руководством Мустафы Кемаля собрался парла­мент, назвавший себя Великим национальным соб­ранием Турции (ВНСТ). Собрание провозгласило се­бя правительством страны и заявило, что в тот день, когда англичане заняли Стамбул, власть султана перестала существовать. За исключением Стамбула и Смирны, кемалисты уже тогда контролировали территорию всей Турции.

В ответ султан объявил националистическое движение мятежным, а глава мусульманского ду­ховенства (шейх-уль-ислам) назвал Кемаля и его сторонников вероотступниками. Военный суд заоч­но приговорил генерала к смерти. Он превратился в человека, стоящего вне закона, бунтовщика и пре­дателя ислама, которого мог убить любой религи­озный фанатик. Султан объявил также кемалистам «джихад», т. е. священную войну, и создал для борьбы с ними особую армию. Для организации вос­станий по стране были разосланы представители ду­ховенства. Мятежи происходили повсюду, и Тур­цию охватила гражданская война, беспощадная с обеих сторон. Одновременно греки вели себя так, будто они навечно стали хозяевами страны. Они опустошали плодородные долины, изгоняли тыся-

614

чи турок, ставших бездомными. Греки продвига­лись вперёд, почти не встречая сопротивления.

Кемалисты оказались в трудном положении — освящённая религией гражданская война на роди­не, иностранное вторжение, тоже направленное против них, причём за султаном и греками стояли союзные державы. Но Кемаль-паша воодушевлял турок, подчёркивая: «Народ, который идёт на все жертвы ради жизни и независимости, не может по­терпеть поражение. Поражение означает, что народ мёртв ».

В августе 1920 г. был опубликован Севрский до­говор, составленный союзниками для поверженной Турции и подписанный стамбульским правитель­ством. Он предполагал расчленение страны и конт­роль Запада над её внутренними делами. Опублико­вание договора вызвало возмущение турок, влияние националистов ещё более выросло, всё больше и больше людей обращалось к ним в поисках путей спасения государства. Англия и Франция хотели заставить мятежников принять договор силами гре­ческой армии. Началась настоящая греко-турецкая война. На протяжении лета и осени 1920 г. успех был на стороне греков, которые теснили турок. Кемаль-паша и его соратники прилагали все усилия, чтобы создать боеспособную армию из остатков ос­манских войск. Помощь — оружие, боеприпасы, золото — им пришла со стороны Советской России, заинтересованной в ослаблении влияния своих главных врагов. Чтобы закрепить особые отноше­ния между турками и Россией, большевики отдали им армянские города Карс и Ардаган, присоеди­нённые когда-то к империи Романовых.

Весной—летом 1921 г. греки предприняли отча­янную попытку взять столицу Кемаля — Анкару. Но туркам удалось приостановить их наступление в битве у села Иненю, а 23 августа 1921 г. началось решительное сражение на реке Сакарье. В течение 22 дней обе армии стояли друг против друга на этой реке, ведя непрерывные беспощадные бои с веко­вым ожесточением. Это было тяжелейшее испыта­ние на выносливость. Турки уже едва держались, когда греки стали отступать. Следуя своему обы­чаю, греческая армия, отступая, сжигала всё на своём пути и превратила 200 миль плодородной зем­ли в пустыню. ВНСТ присвоило Мустафе Кемалю-паше, лично руководившему войсками в битве на Сакарье, почётный титул «Гази», что означает «по­бедитель ».

Равновесие сил сохранялось довольно долго, но в августе 1922 г. турецкая армия после тщательной подготовки прорвала фронт и отбросила греков к морю. Даже отступая, греки мстили, убивая всех попадавшихся им на пути турок — мужчин, жен­щин и детей. Турки действовали не менее безжа­лостно и почти не брали пленных. Большей части греческой армии удалось бежать морем из Смирны, но многие кварталы города были сожжены.

После этой победы Кемаль-паша повернул свои войска на Стамбул. Недалеко от города они были остановлены англичанами. Какое-то время сущест­вовала опасность англо-турецкой войны, но британ­цы, не желая увязать в азиатских делах, вынуждены были пойти на переговоры. В ко­нечном итоге в июле 1923 г. Лозанн­ский договор, подтвердивший почти всё, чего требовали кемалисты в «Национальном обете», был подписан. Турции здесь снова помогла поддержка Советской России, а также взаимная по­дозрительность европейских держав.

Генерал добился главной цели, ради которой он поднял турок на казавшуюся почти безнадёжной борьбу, — независимости родины. Но даже в час больших побед он не собирался возвращаться к вре­менам господства Турции над нетурецкими терри­ториями — Ираком, Сирией, Палестиной и т. д. Кемаль-паша не считал возможным вмешиваться в де­ла других народов и соответственно не терпел вме­шательства иностранцев в дела Турции. Турция стала однородным в этническом отношении госу­дарством. Спустя несколько лет по предложению Греции произошёл обмен населением, не имевший прецедента в истории. Греки, остававшиеся в Ана­толии (около 1,5 млн. человек), были отправлены в Грецию, а турки из Греции — в Турцию. Этот обмен сорвал с насиженных мест огромное число людей и полностью расстроил хозяйство Турции. Дело в том, что турки всегда были прекрасными солдата­ми, но главную роль во внутренней торговле тра­диционно играли анатолийские греки.

Став в возрасте сорока с небольшим лет полно­властным правителем древней страны, Мустафа Кемаль занялся осуществлением очень трудной зада­чи — модернизацией турецкого общества, приоб­щением его к достижениям европейской цивили­зации, культуры, науки и техники. Он полагал, что лишь с такой Турцией будут считаться великие дер­жавы. Однако, несмотря на огромную популяр­ность, принесённую ему военными и дипломатичес­кими победами, действовать нужно было очень ос­торожно, т. к. очень нелегко заставить людей отка­заться от прежнего образа жизни, освящённого ре­лигией и традициями. Начал Кемаль со свержения султана, исполнявшего все требования англичан. В ноябре 1922 г. султан Мехмед VI был обвинён в государственной измене (он тайно перебрался на английской санитарной машине на борт корабля британских ВМС и бежал на остров Мальта). В ок­тябре 1923 г. состоялось провозглашение Турции республикой со столицей в г. Анкара. Президентом её был избран Кемаль, который фактически обла­дал диктаторскими полномочиями и сосредоточил в своих руках всю власть. Национальное собрание следовало его указаниям. Он развернул наступле­ние на многие старые обычаи и без особого почтения относился к исламу. Воспользовавшись подвернув­шимся случаем, в марте 1924 г. по его требованию ВНСТ упразднило халифат — систему, в соответ­ствии с которой турецкий султан являлся ещё и халифом, т. е. духовным руководителем мусульман всего мира, «повелителем правоверных». Так ушёл из жизни древний институт, сыгравший важную роль в истории. Турция превратилась в светское государство, где ислам не оказывает прямого воз­действия на политику. Интересно, что некоторые просили самого Кемаля-пашу возложить на себя

615

обязанности халифа, но он категориче­ски отказался. Он ориентировался в це­лом на Запад, на Европу, и хотел как можно скорее осуществить модернизацию Турции. Новым идеалом для турок должен был стать нацио­нализм, свободный от религиозной нетерпимости.

Начал европеизацию Мустафа Кемаль с неболь­шой, но очень характерной вещи. Он ополчился на феску — головной убор, ставший к тому времени символом турок и в какой-то мере мусульман во­обще. Сначала он отменил феску в армии, затем сам появился в шляпе, чем страшно потряс сограждан. В итоге Кемаль объявил ношение фески преступ­лением. Конечно, дело было не столько в безобид­ном головном уборе, сколько в борьбе со старыми обычаями. По стране в связи с этим запретом прока­тилась волна беспорядков. Они были подавлены, а их участники жестоко наказаны.

Следующим шагом турецкого президента было то, что он распустил все мусульманские монастыри и религиозные ордена и конфисковал в пользу го­сударства их имущество. Традиционно уважаемым в народе и влиятельным дервишам (нищенствую­щим мусульманским монахам) было сказано, что они должны трудиться и зарабатывать себе на жизнь. Им запрещалось носить особую одежду.

Вместо закрытых властями мусульманских школ были созданы государственные светские учеб­ные заведения, где преподавание религии запреща­лось. Серьёзные изменения произошли в области права. До Кемаля законы Турции опирались на дог­маты Корана, называемые шариатом. Теперь были введены швейцарский гражданский кодекс, италь­янский уголовный кодекс и германский коммерче­ский кодекс. Изменены были положения частного права, касавшиеся брака, наследования и пр. Было запрещено многожёнство.

Кемаль-паша придавал очень важное значение раскрепощению женщин. Он сделал всё возможное, чтобы турчанки лишились чадры (покрывала, в ко­торое женщины мусульманского Востока при вы­ходе из дома закутываются с головы до ног, остав­ляя лишь просвет для глаз), и добился успеха. Сим­волом приобщения народа вообще и женщин в част­ности к западной цивилизации он считал европей­ские танцы, которые сам очень любил. За какой-то десяток лет Турция изменилась, появились женщи­ны-учителя, врачи, юристы и прочие. В 1934 г. ту­рецкие женщины получили избирательные права, что было неслыханным для восточной страны де­лом.

Небольшим изменением, но важным показате­лем новой позиции турецких руководителей было неодобрение традиционного приветствия «салам». Кемаль ясно заявил, что рукопожатие — более со­временная форма приветствия, которой в будущем следовало бы пользоваться.

Затем пожизненный президент перешёл в нас­тупление на турецкий язык, или, точнее, на те его элементы, которые он считал иностранными. Турки пользовались арабским письмом, а Кемаль считал его и трудным, и чужеземным. Воспользовавшись

советским опытом перевода письменности народов Средней Азии на латинский алфавит, турецкие спе­циалисты применили ту же систему к своему язы­ку. Сам Кемаль-паша развернул энергичную кам­панию за её введение. После нескольких лет пропа­ганды законом был установлен срок, после которого запрещалось пользоваться арабским письмом и вместо него вводился латинский алфавит. Всем в возрасте от 16 до 40 лет надлежало посещать школы для изучения латинского письма. Чиновники, не знающие его, увольнялись. Заключённых, отбыв­ших сроки наказания, не выпускали из тюрем, если они не умели читать и писать по-новому. Конечно, такие меры, такую резкую ломку традиций можно было проводить в жизнь только благодаря громад­ной личной популярности диктатора. Вряд ли наш­лось бы много правителей, которые осмелились бы так вмешиваться в жизнь людей.

Когда в 1934 г. турки получили фамилии (до этого они пользовались только именами), Нацио­нальное собрание дало Мустафе Кемалю фамилию Ататюрк, что значит «Отец турок». Специальный закон запретил носить эту фамилию любому дру­гому гражданину страны. Действительно, большие преобразования полностью изменили жизнь стра­ны, где выросло целое поколение людей, на знаю­щих прежних обычаев и религиозных традиций. Однако Турция 20—30-х гг. не была идеальным об­ществом, бодро шагавшим во главе со своим вождём по пути модернизации. Ататюрк явно предпочитал бедность и медленное развитие национальной про­мышленности зависимости от западных держав. Его правительство не поощряло создание иностран­ных предприятий, заграничные товары облагались большими пошлинами. Национальная промышлен­ность принадлежала государству, и его чиновники далеко не всегда успешно управляли заводами, фаб­риками, железными дорогами.

Всякие сомнения людей в правильности дейст­вий пожизненного президента вызывали жестокие репрессии. После того как какой-то религиозный фанатик совершил на его жизнь покушение, так называемые «суды независимости» распространи­лись по всей Турции. Они не щадили даже героев борьбы за независимость, бывших соратников Кемаля, смещая их с высоких постов, отправляя в ссылку и даже приговаривая к смерти. Их обви­няли в том, что они вступили в сговор с зарубеж­ными врагами Турции и покушались на безопас­ность государства. Самым жестоким образом в 20-е гг. было подавлено восстание курдов (народа, проживающего на территории Турции, Ирана, Ира­ка и др.), стремившихся к независимости. Система «турецких очагов», а затем «народных домов» твер­дила каждому турку о выдающихся талантах и пол­ной непогрешимости Ататюрка. Понятно, что ни о какой серьёзной оппозиции политике диктатора в тогдашней Турции не могло быть и речи.

Умер президент Ататюрк в Стамбуле 10 ноября 1938 г. в возрасте 57 лет. Его имя окружено в ны­нешней европеизированной индустриальной Тур­ции необыкновенным почётом и поклонением.

616

БЕНИТО

МУССОЛИНИ

Бенито Муссолини — ос­новоположник итальян­ского и фактически евро­пейского фашизма, принёсше­го неисчислимые бедствия миллионам людей и поставив­шего человечество на грань ка­тастрофы. В 1920—1930-е гг. имя Муссолини знала вся Ита­лия от мала до велика. Его профиль с бритой головой и выпяченной нижней челю­стью чеканился на монетах, его многочисленные портреты, бюсты, фотографии красова­лись во всех государственных учреждениях и жилых домах. Его имя набиралось крупным шрифтом на каждой странице во всех газетах, неоднократно в течение дня звучало по всем программам национального радио. Кинохроника запечат­левала его на многочисленных парадах, митингах, соревнова­ниях. Это был крупнейший в Европе культ лич­ности, безраздельно господствовавший в Италии с октября 1922 г. по июль 1943 г.

Народу Муссолини представлялся человеком смелым, всемогущим, постоянно думающим о гражданах Италии, озабоченным её благом. Уходя из своего кабинета, он любил оставлять зажжённым свет, чтобы одинокие прохожие останавливались и под немигающими взглядами охранников дуче ду­мали о вожде, работающем до глубокой ночи.

Бенито Муссолини родился в 1883 г. в семье де­ревенского кузнеца в провинции Форли области Эмилия-Романья, в небольшой деревушке Довиа. Его мать была школьной учительницей, верующей, отец — ярым анархистом и безбожником. Имя Бенедетто, предложенное матерью, что в переводе с итальянского означает «благословенный», отец при крещении переделал на Бенито — в честь известно­го тогда в Италии мексиканского либерала Бенито Хуареса. Детские годы Бенито Муссолини ничем особенным не были отмечены. Правда, он научился хорошо играть на скрипке. Потом это послужило для дуче поводом говорить о своей принадлежности к артистическим натурам. Вообще он любил подчё­ркивать свою исключительность, избранность. Да­же присвоил себе титул «пилот Италии № 1», т. к. с удовольствием управлял самолётом. Любил он сравнивать себя и с героями Древнего Рима, особен­но с Юлием Цезарем (возможно, потому, что в это время быстро лысел).

Группа европейских государственных деятелей во главе с Муссолини.

Италия 1933 г.

В начале XX в. Муссолини жил и работал в Швейцарии. Перепробовал профессии каменщика, помощника кузнеца. Был и чернорабочим. В это время он стал членом Социалистической партии, активно пропагандировал социалистические идеи среди итальянских рабочих-эмигрантов.

Вернувшись на родину, Бенито Муссолини на­чал заниматься журналистикой и литературой, ра­ботал учителем. В 1908 г. он написал небольшую статью о Ницше «Философия силы», выразив в ней своё восхищение «самым гениальным мыслителем последней четверти XIX века». В это же время он работает над капитальным трудом по истории фило­софии. Известность Муссолини растёт. Он избран главным редактором социалистической газеты «Аванти!». Незадолго до начала Первой мировой войны выступает с лекциями «Социализм сегодня и завтра»], «От капитализма к социализму». Тираж «Аванти!» удваивается. В одной из статей Муссо­лини пишет: «Италия нуждается в революции и получит её».

Начало Первой мировой войны изменило судьбу будущего дуче. За пропаганду среди народа идеи участия в войне в октябре 1914 г. Муссолини был исключён из Социалистической партии. Надо ска­зать, что сам он не торопился начать воевать. По-

617

Парад фашистской молодёжной организации. Рим. 1929 г.

лучив ранение в учебном подразделении, больше ни в одном бою он не участвовал.

После войны многие фронтовики, разочаровав­шиеся в войне, особенно политически малограмот­ные и склонные во всех бедах винить парламент и демократию, а также стремившиеся военизировать гражданскую жизнь, организуют отряды «ардити» (смельчаков). Бенито Муссолини подыгрывал им, утверждая: «Я всегда был уверен в том, что для спасения Италии надо расстрелять несколько де­сятков депутатов. Я верю, что парламент — бубон­ная чума, отравляющая кровь нации. Её нужно ист­ребить». В марте 1919 г. Муссолини собирает своих сторонников в «Союз борьбы» — «фашио ди компаттименто». (Отсюда и пошло слово «фашизм».) Главной целью Союза провозглашена борьба за ин­тересы нации.

1919—1920 гг. — время подъёма революцион­ного движения в Италии. Крупная буржуазия, ук­репившая свои позиции в период войны и желав­шая сохранить их, испуганная масштабами рабо­чего движения и не имевшая своей серьёзной по­литической партии, начинает вкладывать средства в организации Муссолини. Таким образом, наибо­лее вероятным для Италии путём выхода из рево­люционного кризиса становится путь репрессий и террора с примесью шовинизма. 2 октября 1922 г. Муссолини со своими сторонниками, построенными в многотысячные колонны, осуществляет поход на Рим. Парламент Италии большинством голосов пе­редаёт ему власть. Так Италия стала первым в мире фашистским государством.

До 1926 г. Муссолини не осмеливался открыто действовать только насилием. 1926 год он считал для себя «наполеоновским». Именно тогда он, на­конец, уничтожил остатки оп­позиции: были изданы чрез­вычайные законы, по которым все политические партии, кро­ме фашистской, запрещались и распускались. А депутаты от них изгонялись из парламен­та. В 1926 г. Муссолини создал фашистский трибунал, осу­дивший с 1927 по 1937 г. 2947 антифашистов. Высшим зако­нодательным органом страны стал Большой фашистский со­вет. В Италии окончательно сформировалась открытая фа­шистская диктатура: все демо­кратические свободы отмене­ны, запрещены свободные профсоюзы, против всех анти­фашистских деятелей стал применяться открытый тер­рор, начало которому было по­ложено убийством депутата от Социалистической партии Маттеони. Муссолини назы­вал свой режим тоталитарным (что приблизительно означает «режим, при котором государство охваты­вает и контролирует все стороны жизни общества»). В 30-е гг. была создана новая полиция. Власти ста­ли поощрять доносы, разжигать подозрительность граждан друг к другу. Старая мораль была объявле­на буржуазным пережитком, а новая заключалась в полном подчинении интересов личности фашист­скому государству.

В области внешней политики Муссолини ещё в 1923 г. встал на путь агрессии (бомбардировка и захват острова Корфу). Но неблагоприятная для аг­рессивных планов дуче обстановка вынуждала его до поры до времени воздерживаться от осуществле­ния своих захватнических планов. Подготовка к во­енным и колониальным захватам позволила Ита­лии с минимальными потерями выйти из «великой депрессии» 30-х гг.

Приход в 1933 г. к власти в Германии Гитлера дал Муссолини достойного союзника. Уверенный в поддержке со стороны гитлеровской Германии и в нейтралитете Франции, Муссолини захватил Эфио­пию, что сопровождалось дикой расправой над на­селением страны. Совместное стремление к новому переделу мира путём ещё одной мировой войны ук­репило контакты между Муссолини и Гитлером. Опираясь на союз с гитлеровской Германией и под­писанные Римские соглашения (ось Берлин — Рим), дополненные в 1937 г. Тройственным союзом (Берлин — Рим — Токио), Муссолини переходит к реализации своих агрессивных планов в Европе. В 1936 г. в союзе с Гитлером он организует военно-фашистский мятеж против республиканского строя в Испании. Пользуясь фактическим нейтралитетом

618

стран Западной Европы и их полным невмешатель­ством, дуче осуществляет широкую интервенцию против Испании, в результате которой в стране ус­тановлен режим генерала Франко.

В угоду Гитлеру Муссолини поддержал захват Германией Австрии. С августа 1938 г., подражая гитлеровской на­циональной политике, он из­даёт целую серию антисемит­ских законов. Правда, италь­янский фашистский режим был гораздо либеральнее гер­манского. Евреев не сжигали в печах, не бросали в лагеря — за все годы фашизма в Италии подверглось преследованиям «лишь» 3500 еврейских се­мей. Массовые расстрелы и пытки начались здесь только с 1943 г.

В руках Муссолини была сосредоточена огромная

власть: глава фашистской пар­тии, председатель совета ми­нистров, начальник внутрен­них полицейских отрядов. В сентябре 1938 г. Муссолини явился одним из орга­низаторов Мюнхенского сговора, предопределивше­го захват Чехословакии Германией и способство­вавшего развязыванию Второй мировой войны.

В этой войне Италия участвовала на стороне фа­шистской Германии, выполняя роль посредника между Германией, Англией и Францией. С 1943 г. для Муссолини и его режима наступают чёрные вре­мена. Успехи Красной Армии активизируют анти­фашистское движение в самой Италии. Недоволь­ные есть даже среди ближайшего окружения дуче. В июле 1943 г. США и Англия — союзники СССР по антигитлеровской коалиции — начинают воен­ные действия на Сицилии, а затем и в самой Ита­лии. Эта операция закончилась капитуляцией Ита­лии 3 сентября 1943 г., подписанной на острове Си­цилия королём Виктором-Эммануилом III. Боль­шой фашистский совет голосует против Муссолини. Король Италии, в течение почти двух десятилетий не проявлявший себя в политической жизни стра­ны, в сентябре 1943 г. приказывает своим кара­телям арестовать Муссолини. Вскоре, правда, он был освобождён немецкими парашютистами и при­везён в Германию. Организовал эту операцию штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени — один из са­мых близких к Гитлеру людей. После переговоров с Гитлером Муссолини был отправлен под немецкой охраной на север Италии руководить наспех соз­данной для прикрытия немецких коммуникаций республикой Сало — Итальянской социальной рес­публикой. Её столицей был небольшой курортный городок Сало в Ломбардии. Главные лозунги, ко­торые Муссолини выдвигает в это время, — вос­становить поруганную честь, достоинство и величие

Бенито Муссолини за подписанием Римского соглашения.

Рим. 1934 г.

Италии, смыть позор капитуляции. Муссолини об­винил Виктора-Эммануила в пораженчестве, в ор­ганизации государственного переворота.

23 сентября 1943 г. Муссолини сформировал но­вое правительство, в котором занял ещё и пост ми­нистра иностранных дел. 28—29 сентября Итальян­ская социальная республика признана Германией, Японией, Румынией, Болгарией, Хорватией и Сло­венией. Настало время расправы дуче с теми, кто голосовал против него на Большом фашистском со­вете. Муссолини не остановился перед тем, чтобы расстрелять бывшего министра иностранных дел, мужа своей любимой старшей дочери Эдды, — Галиаццо Чиано.

Весной и летом 1944 г. положение республики Сало ухудшалось. 4 июня 1944 г. американцы всту­пили в Рим, в августе — во Флоренцию и двинулись на север Италии. Именно в это время началась вак­ханалия безжалостных расправ фашистов с инако­мыслящими.

Весной 1945 г. отряды Сопротивления развер­нули решительное наступление — перерезали до­роги, атаковали фашистские гарнизоны, вступали в бой с колоннами отступавших войск вермахта.

27 апреля 1945 г. в местечке Донго на севере Италии небольшой отряд партизан остановил от­ступавшую немецкую часть. Во время обыска од­ного из грузовиков в нём был обнаружен человек, в котором легко можно было узнать Муссолини. В обстановке полной секретности он был снят с гру­зовика. На следующее утро за ним прибыл из Ми-

619

лана посланный командованием движе­ния Сопротивления полковник Валерио. Полковник довёз пленника до деревни Джулио ди Медзетро, где расстрелял его. После смерти тело

Муссолини в знак позора было подвешено вверх но­гами.

Так закончилась жизнь человека, стремившего­ся к созданию новой Великой Римской империи.

АДОЛЬФ ГИТЛЕР

Берлин, обращённый в руины за десять дней непрерывных боёв, тонул в дыму пожарищ, грохоте орудий, лязге гусениц танков, треске пулемётных и автоматных очередей. Гитлеровцы стояли насмерть. Отступать было некуда, и они цеплялись за каждый дом, подвал, за каждую груду обломков на мостовой. Нацистская империя, ко­торой её создатели совсем недавно предрекали ты­сячелетнее будущее, доживала свои последние ча­сы. Ещё немного — и над искорёженным куполом рейхстага взметнётся красный флаг. Было 30 ап­реля 1945 года.

Штурмбаннфюрер СС Отто Гюнше и два млад­ших чина с 15.30 и до наступления темноты не­сколько раз поднимались из бункера во двор им­перской канцелярии с канистрами, полными бензи­на. Там, наверху, в задней части двора лежали два обуглившихся трупа, которые, несмотря на все ста­рания Гюнше, никак не удавалось сжечь до конца. Приученные беспрекословно повиноваться, Гюнше и его подручные в точности выполняли приказ, вер­нее, последнюю волю того, чьи останки пожирало пламя в бензиновой луже: «Моё тело и тело моей супруги не должны попасть в руки врага. Как бы ни складывались обстоятельства, они должны быть полностью уничтожены».

Нацистский рейх погибал в огне войны, который он сам разжёг, и вместе с ним обращался в пепел и труп его фюрера — Адольфа Гитлера...

20 апреля 1889 г. в австрийском городке Браунау в семье таможенного чиновника Алоиса Гит­лера, человека из низов, упорным трудом добив­шегося достатка и неплохого, как он считал, по­ложения в обществе, родился сын, которого наз­вали Адольфом.

У Адольфа был непростой характер. Благогове­ние перед матерью и нелюбовь к отцу, мечтатель­ность и отменное упрямство, сентиментальность и доходившая до ярости решимость добиться своего — всё это было плотно спрессовано в его душе. Мальчик «безусловно одарённый», как сказал о нём один из его школьных учителей, он в то же время не проявлял прилежания. Из школьных предметов его по-настоящему интересовали лишь география, история и рисование. Изучением всех остальных дисциплин он пренебрегал, за что однажды и по­платился — был оставлен на второй год.

Алоис Гитлер строил далеко идущие планы относительно судьбы Адольфа.

Адольф Гитлер и Фридрих Паулюс

у карты военных действий.

1940 г.

Он хотел, чтобы тот пошёл по его стопам и сделал карьеру на государ­ственной службе. Но то, о чём мечтал отец, совер­шенно не прельщало сына. Мальчик хорошо ри­совал и решил стать художником. Как мог, он пы­тался противиться воле отца, но тот был непрекло­нен.

В 1903 г., когда Адольфу не исполнилось ещё и 14 лет, его отец скончался. Кое-как проучившись ещё два года, Адольф бросил школу (благо нашёлся предлог — болезнь лёгких). Попытка поступить в Венскую академию искусств кончилась провалом. Молодой человек тяжело переживал неудачу. Но в скором времени ему предстояло пережить настоя­щее горе — в 1907 г. умерла мать.

Похоронив её, Адольф решает уехать в Вену, чтобы освободиться от тягостных дум и ещё раз по­пытать счастья. 18-летний юноша наивно полагал, что столица, блистательный центр искусств, откро­ет перед ним самые широкие перспективы. Однако и новая попытка поступить в академию оказалась неудачной.

Искать место на фабрике, в конторе или на

620

Немецкий безработный с плакатом «Принимаю работу любого характера». Берлин. 1930 г.

Членская карточка «Рабочего фронта». 1934 г.

государственной службе, чтобы заработать на жизнь, — этот вопрос после провала на экзаменах перед Гитлером не стоял. «Работа у станка или где-нибудь в канцелярии не для меня», — считал он. Его манила вольная жизнь свободного художника, да и материальное положение позволяло ему не бес­покоиться о хлебе насущном. Наследство, государ­ственное пособие плюс доходы от продажи пейза­жей, которые он в большом количестве рисовал, давали ему возможность жить безбедно и даже в чём-то подражать венской бо­геме. Это потом, когда ему по­надобится привлечь на свою сторону бедняков, он сочинит миф о нищенской, голодной молодости, полной лишений...

Незаметно пролетели не­сколько лет столичной жизни. Молодой Гитлер возмужал и сильно изменился. Ему было уже за 20, он по-прежнему мечтал поступить в академию и рисовал, рисовал. Но душа его начала раздваиваться — появился интерес к политике, который постепенно начал от­теснять на второй план все другие интересы. Гитлер стал завсегдатаем собраний, прово­дившихся правыми партиями, и всё больше превращался в убеждённого националиста, поборника идеи объединения всех немцев, включая авст­рийцев, в единое государство под эгидой Германской империи.

Пангерманизм в это время получал всё более ши­рокое распространение среди германоязычного на-

селения разных стран. Гитлер, как и многие мо­лодые австрийцы накануне Первой мировой войны, считал себя представителем германской нации. Он полагал, что защитить интересы немцев от пося­гательств на них других народов могли только пра­вившие в Германии Гогенцоллерны, но никак не Габсбурги. Последних правые круги обвиняли в за­искивании перед подданными-инородцами, числен­но преобладавшими в подвластной этой династии Австро-Венгерской империи.

Дети из приюта в военной форме

на фашистском параде.

Германия 1934 г.

621

ГИТЛЕРОВСКАЯ «НОЧЬ ДЛИННЫХ НОЖЕЙ»

нацистской партии, демагогически объявлявшей себя В революционной и социалистической, были широко представлены ремесленники, лавочники, крестьяне, ра­бочие и безработные. Многих из них привлекли заявления нацистских лидеров о том, что НСДАП стремится к перераспределению собственности в стране и, придя к власти, передаст бедным заводы, фабрики, банки и крупные магазины. Но когда Гитлер возглавил правительство, оказалось, что никто не собирается выполнять этих обе­щаний. Среди простых членов НСДАП и бойцов штурмовых отрядов (СА) началось брожение. Стали раздаваться призывы совершить «вторую революцию» («первой революцией» назывался приход НСДАП к власти) и отобрать собственность у богатых. Гитлер, заключивший союз с промышленниками и банкирами, не мог поддержать эти требования. В июне 1933 г. он объявил «национал-социали­стическую революцию» завершённой, а тех, кто призывал ко «второй революции», предупредил: «Если потребуется, любую такую попытку мы потопим в крови».

Однако угроза Гитлера не подействовала. Недовольство, особенно среди штурмовиков, продолжало нарастать. Руководство СА во главе с Эрнстом Рёмом поддержало лозунг «второй революции», а также потребовало признания штурмовых отрядов «народной армией» и выдачи им оружия.

Штурмовики и «революционеры» в самой НСДАП становились опасными для Гитлера и всего нацистского режима, и фюрер решил уничтожить своих противников. По его приказу руководителей штурмовиков под предлогом проведения совещания заманили на курорт Вад Висзее и в ночь с 30 июня на 1 июля 1934 г. арестовали.

На следующий день они были расстреляны без суда и следствия. Вслед за этим по стране прокатились облавы на нацистов-«революционеров», вылившиеся в ряде мест в откровенную резню. Исполнителями воли Гитлера являлись отряды СС. Хладнокровное убийство соратников стало их «боевым крещением».

*

АНТИСЕМИТИЗМ ГИТЛЕРА

Очищение Германии от «еврейского засилья» было одной из основных программных установок Гитлера. Антисемитизм нацистов вырастал из старых националистиче­ских предрассудков, а также условий политической борьбы конца XIX — первой трети XX вв. В это время еврейское на­циональное движение начало превращаться во влиятельный фактор международной жизни, а многие евреи стали играть важную роль в буржуазно-демократических, социал-демо­кратических и коммунистических партиях. Они выступили по сути дела в роли ниспровергателей старых порядков, т. е. оказались в лагере противников консервативных, традиционных сил. Враждебное отношение к евреям со стороны НСДАП стимулировалось и тем, что еврейский капи­тал, игравший видную роль в банковском деле, торговле и промышленности Германии, составлял подчас серьёзную конкуренцию немецкому национальному капиталу, и тот, как и правые политические круги Германии, был заинтересован в устранении соперников.

Нацисты обвиняли евреев в подрыве немецких нацио­нальных традиций, германской государственности и основ экономической жизни германской нации. Широкие международные связи еврейского капитала, а также политиков еврейской национальности, в том числе с промышленными и политическими кругами стран, которые нацисты объявляли исконными врагами Германии, давали Гитлеру и его окружению повод для широкой пропаганды

Вместе с националистическими идеями в созна­ние молодого Гитлера прочно вошли враждебность к марксизму (как к учению, отвергающему нацио­нализм) и антисемитизм — ненависть к евреям, ко­торых правые силы объявили носителями рево­люционных идей и врагами национального государ­ства.

Идеям, захватившим его в молодости, Гитлер ос­танется верен всю свою жизнь. Доведённые до край­ности, они станут основой программы той партии, которую он возглавит, — Национал-социалистиче­ской рабочей партии Германии (НСДАП). Их он по­пытается осуществить на практике, что приведёт к планомерному истреблению целых народов. Но это произойдёт позднее, а пока... А пока шёл май 1913 г.

В дверь тихо постучали.

— Господин Гитлер, — раздался голос домохо­зяйки, — вам снова повестка. Просят явиться на призывной пункт. Господин Гитлер, вы меня слы­шите?

Хозяин комнаты не отвечал. Он молча стоял у окна и напряжённо думал. Это была уже вторая повестка, которая пришла по этому адресу. За пос­ледний год он сменил несколько квартир, пытаясь скрыться из поля зрения военного ведомства. Но всякий раз его находили.

«Конечно, служить в армии — это священный долг патриота и гражданина, — рассуждал он про себя. — Но не служить же этой прогнившей Дунай­ской монархии, этому престарелому Францу-Иоси­фу! Уж если служить, то только Германской им­перии и Вильгельму II». За этими размышлениями как-то сам собой созрел план уехать в Германию... Через несколько дней Гитлер сошёл с поезда на главном вокзале в Мюнхене. С этого момента его судьба была уже неразрывно связана с Германской империей.

Однако расчёт Гитлера, что в Мюнхене его не найдут, не оправдался. В феврале 1914 г. беглецу всё-таки пришлось на короткое время вернуться в Австрию и явиться на призывной пункт. Правда, то, что там произошло, иначе как иронией истории не назовёшь: Адольф Гитлер, будущий верховный главнокомандующий вермахта, был признан... не­годным к строевой службе.

Нет, молодой Гитлер не боялся тягот армейской жизни и не был трусом. Его уклонение от призыва в армию имело политические причины. Одержи­мый «великогерманской идеей», он готов был слу­жить, но только не австрийскому императору, а гер­манскому кайзеру. Прошло всего несколько меся­цев, и в августе 1914 г. он вступил добровольцем в германскую армию. В боях на Западном фронте еф­рейтор Гитлер проявил отвагу и смелость, за что был награждён Железным крестом первого класса — орденом, которого низшие чины удостаивались лишь в самых исключительных случаях.

...9—10 ноября 1918 г. в Германии произошла революция. Вильгельм II был свергнут. 11 ноября новое правительство во главе с социал-демократами приняло решение о прекращении войны. Сообще-

622

ние о капитуляции привело Гитлера в ярость. «Че­тыре года кровопролитной войны, миллионы жиз­ней, брошенных на алтарь победы, и всё напрасно! Горстка негодяев, окопавшихся в тылу, захватила власть и нанесла удар в спину германской армии, предала её и всю страну!» — негодовал он.

Возмущение его ещё усилилось, когда новое гер­манское правительство приняло условия мира, про­диктованные ему Англией и Францией: Германия лишалась колоний, части собственной территории, её армия и флот резко сокращались, на неё возлага­лась обязанность выплатить огромные репарации. Тогда Гитлер и принял окончательное решение стать политиком, чтобы бороться против «ноябрьских пре­дателей» и «грабительского мира». Уволенный из ар­мии, в мае 1919 г. он обратился к своим бывшим командирам с предложением использовать его на по­литической работе. Ему поручили вести агитацию среди возвращающихся на родину из плена герман­ских солдат. За этим заданием последовало новое: вести наблюдение за деятельностью мелких правых партий в Мюнхене. В одну из них — Немецкую рабо­чую партию, переименованную позднее в НСДАП, — он и вступил осенью 1919 г. Ему был выдан членский билет за номером 55 и поручено вести работу по вер­бовке новых сторонников партии. Так началась по­литическая карьера будущего «вождя германской нации».

Гитлер, вне всяких сомнений, обладал качествами выдающегося лидера, что обнаружилось уже с пер­вых его шагов в политике. Хороший организатор, он оказался и талантливым оратором, умевшим нахо­дить контакт с аудиторией, «зажигать» её своими эмоциональными, яростными речами. Это был убеж­дённый человек, фанатично преданный своим идеям (как бы мы к ним ни относились), и этот фанатизм, подкреплявшийся искусной демагогией, гипнотиче­ски влиял на людей. Гитлер обладал уникальной спо­собностью играть на инстинктах масс и умело нап­равлял их недовольство против тех, кто, по его убеж­дению, являлся «врагом германской нации» и нёс ответственность за обрушившиеся на неё беды. Та­ковыми он объявлял коммунистов, социал-демокра­тов, евреев, масонов, державы-победительницы — Англию и Францию, а также большевистскую Рос­сию.

Соратники по партии очень быстро признали его своим лидером. В июле 1921 г. он стал руководи­телем НСДАП, а его приверженцы начали создавать вокруг его персоны культ «великого вождя».

8—9 ноября 1923 г. Гитлер и его сторонники, под­держанные некоторыми военными, предприняли по­пытку государственного переворота. Они вышли на улицы Мюнхена, рассчитывая свергнуть местное правительство и из Мюнхена начать поход на Бер­лин. В обращении к немецкому народу Гитлер по­спешил провозгласить: «Правительство ноябрьских преступников с сегодняшнего дня объявляется низ­ложенным. Образуется временное немецкое нацио­нальное правительство». В этом правительстве Гит­лер, очевидно, отводил себе ведущую роль.

Однако путч был подавлен. Сам Гитлер, получив-

тезиса о «всемирном жидомасонском заговоре», преследующем якобы цель установить над человечеством еврейское господство. «Мировому еврейству» национал-социалисты противопоставляли «арийскую идею» — идею общности германских и родственных им по крови народов, принадлежащих к «нордической расе». Именно эти народы («сверхлюди»), а не евреи и другие «недочеловеки», заявляли нацисты, призваны править миром. Рассматривая национальный вопрос сквозь призму примитивного социал-дарвинизма, Гитлер и его сторонники переносили законы борьбы видов, присущие животному миру, на общественную жизнь и этим обосновывали свою политику геноцида в отношении евреев и других народов, объявленных ими «неполноценными».

Еврейскому вопросу нацисты отводили важную роль в манипулировании сознанием широких масс немцев. Созда­вая в лице евреев образ «внутреннего врага» и объявляя их источником всех бед нации, Гитлер и его окружение уводили людей от понимания подлинных причин тех трудностей, которые переживала Германия.

*

Гитлер и Кейтель осматривают взорванный бронепоезд.

Польша. 1939 г.

623

Группа штурмовиков на улице Берлина. 1933 г.

Десятилетняя девочка около своей сестры,

убитой во время бомбардировки.

Варшава.

1939 г.

ший лёгкое ранение в одной из уличных стычек, попытался скрыться, но был арестован. Суд обви­нил его в государственной измене и приговорил к пяти годам тюрьмы, не исключив, однако, возмож­ности сокращения срока наказания. Мягкий при­говор объяснялся отчасти тем, что судьи сами во многом придерживались тех же взглядов, что и под­судимый.

Гитлер был помещён в тюрьму Ландсберг в Баварии, где на положении привилегированного уз­ника провёл девять месяцев.

Фашисты ведут еврея, у которого на груди плакат: «Я еврей, но не хочу жаловаться на нацистов». Берлин. 1934 г.

Результатом заклю­чения стал первый том книги «Моя борьба» («Майн кампф»), в которой автор изложил свои политиче­ские взгляды. Пребывание в тюрьме лишь укре­пило его решимость бороться за власть, используя для этого все средства. В декабре 1924 г., когда он вышел из тюрьмы, его партия стала ещё активнее выступать против правительства и левых сил, под­крепляя словесные заявления своего лидера «делом» — от­кровенными бесчинствами, которые творила её военизиро­ванная организация — штур­мовые отряды. Однако у на­цистов не хватало пока что сил для захвата власти.

Наступил 1929 год. Все ка­питалистические страны, включая Германию, охватил экономический кризис, затя­нувшийся на несколько лет. Безработица, нужда, неспо­собность правящих партий преодолеть трудности — всё это заставило многих отчаяв­шихся людей обратить свои взоры на тех политиков, кото­рые призывали с помощью чрезвычайных, жёстких мер поправить положение. Гитлер и его партия, не скупившиеся на обещания, стали быстро за­воёвывать новых сторонников. Им начали оказы­вать поддержку и промышленники, опасавшиеся нового подъёма революционного движения и усмат-

624

ривавшие в НСДАП силу, способную противостоять «красной опасности». К 1932 г. партия Гитлера имела в германском парламенте (рейхстаге) больше мест, чем любая другая партия. У нацистов появи­лась возможность законным путём, не устраивая новых путчей, прийти к власти.

Час Гитлера пробил 30 января 1933 г. В этот день президент Германии Гинденбург назначил его рейхсканцлером и поручил ему сформировать новое германское правительство, поскольку правительст­ва, создававшиеся до этого другими партиями, ока­зались не в состоянии управлять страной. Началась самая мрачная глава в истории германского госу­дарства — 12-летний период нацистской дикта­туры.

На пути к власти Гитлер не раз обещал: «Как только я встану у руля государства — покатятся головы врагов нации». И головы покатились. Сна­чала коммунисты, обвинённые в поджоге рейхста­га, затем социал-демократы и буржуазные демокра­ты оказались кто в тюрьмах и концентрационных лагерях, кто в изгнании. Многие из них были звер­ски замучены. Все политические партии, кроме НСДАП, все общественные организации, кроме на­цистских, были запрещены. Полиция и служба без­опасности жестоко преследовали всех инакомысля­щих. В стране царили тотальная слежка и террор.

Вслед за «красными» и «демократами» настала очередь ещё одних «врагов нации» — евреев. Гит­лер издал целый ряд законов, ограничивавших их права: евреям запрещалось состоять на государст­венной службе, посещать общественные заведения, еврейские дети не допускались в школы, собствен­ность евреев (заводы, банки, магазины) подлежала «аризации», т. е. передаче промышленникам немец­кой национальности или нацистскому государству. 9—10 ноября 1938 г. по всей Германии были орган­изованы еврейские погромы, вошедшие в историю под названием «хрустальной ночи». Позднее, в го­ды войны, гитлеровцы начали массовое уничтоже­ние евреев, загнанных в концентрационные лагеря и гетто.

Но разгром «внутренних врагов» и «расовое очи­щение» Германии являлись лишь первой частью политической программы Гитлера. Вторую часть составляли планы установления мирового господ­ства германской нации. Эту часть программы фю­рер рассчитывал осуществить поэтапно. Он подчёр­кивал: сначала Германия должна вернуть себе всё то, что потеряла в Первую мировую войну, и объ­единить всех немцев в одно государство — Велико-германский рейх. Затем следует разгромить Россию — источник «большевистской опасности» для всего мира — и за её счёт обеспечить германской нации «новое жизненное пространство», откуда она смо­жет в неограниченном объёме черпать сырьё и про­довольствие. После этого можно будет приступить к решению главной задачи: к войне против «запад­ных демократий» — Англии, Франции и США — и установлению «нового (национал-социалистиче­ского) порядка» в мировом масштабе.

Впоследствии, когда пожар войны охватит почти

Жители Варшавы на строительстве баррикад

на улицах города. 1939 г.

Разрушенный в результате бомбардировки

дом в Праге. 1945 г.

625

Печи крематория на территории гитлеровского концлагеря Освенцим. Польша. 1945 г.

ПОКУШЕНИЯ НА ГИТЛЕРА

Политик, принёсший столько бед и страданий людям, Гитлер воспринимался многими как воплощение зла. Его ненавидели и жаждали его смерти. Трудно сказать, сколько всего планировалось на него покушений, но достоверно известно, что 41 раз такого рода планы, тщательно подготовленные и приведённые в действие, срывались либо не приносили результата. Тем, кто готовил покушения, казалось, что устранить Гитлера не составит труда, т. к. фюрер, убеждённый в любви к нему нации, часто полностью пренебрегал соображениями безопасности.

Каждый год 8 ноября в честь годовщины нацистского путча 1923 г. Гитлер выступал перед ветеранами НСДАП в мюнхенской пивной «Бюргерброй». Собрания «старых борцов» и речи Гитлера на них являлись для нацистов одной из свято чтимых традиций. Этим решил воспользоваться некий Иоганн Георг Эльзер, столяр по профессии. Убеждённый противник нацизма, он осенью 1938 г. принял твёрдое решение уничтожить Гитлера, чтобы предотвратить новую мировую войну, и в течение года тщательно готовил покушение. Пробираясь по ночам в пивную, Эльзер вмонтировал самодельное взрывное устройство с часовым механизмом («адскую машину») в колонну, перед которой обычно устанавливали для Гитлера трибуну. Он знал, что выступления фюрера на этих собраниях всегда начинаются в 21.00 и продолжаются около часа. Поэтому взрывное устройство он установил на 21.20. 8 ноября 1939 г. в 21.20 пивную потряс взрыв страшной силы. Взрывом и рухнувшими сводами 8 человек было убито и 63 ранено, но Гитлера среди пострадавших не оказалось. Фюреру нужно было срочно возвращаться в Берлин, и он, ограничившись на этот раз кратким приветствием в адрес собравшихся, в 21.13 покинул зал,

Эльзер был схвачен в тот же вечер на швейцарской границе и после нескольких допросов во всём сознался. В качестве «особого заключённого» он был помещён в конц­лагерь Заксенхаузен, затем переведён в Дахау. 9 апреля 1945 г. по распоряжению Гиммлера Эльзера расстреляли.

Если Эпьзер действовал в одиночку, то две другие попытки уничтожить Гитлера с помощью «адской машины» являлись честью широкого заговора, подготовленного

всю планету, Гитлер не раз будет пытаться доказать, что он не хотел войны, что ему её навязали. Но кто же, если не он, превратил Германию в один военный лагерь, подчинив всё: экономику, политику, куль­туру, воспитание, повседневную жизнь немцев од­ной цели — подготовке к «грядущим великим бит­вам»? Кто, вынашивая планы передела мира, бла­гословлял германских солдат на совершение пре­ступлений, объявив их «сверхлюдьми» и предста­вителями «расы господ»? Гитлер хотел войны, и не просто войны, а истребления других народов, объ­явленных враждебными немцам или «неполноцен­ными» (см. ст. «Вторая мировая война»).

В 1940—1941 гг. Гитлер находился на вершине своих внешнеполитических и военных успехов. С весны 1938 г. до весны 1939 г. он фактически без единого выстрела присоединил к рейху Австрию и Чехию, с осени 1939 г. до лета 1940 г. молниенос­ными ударами разгромил Польшу, Данию, Норве­гию, Люксембург, Бельгию, Голландию и Францию, а также вытеснил англичан — союзников Франции — с континента на их острова. Весной 1941 г. в союзе с фашистской Италией Германия нанесла по­ражение Югославии и Греции. Все эти государства были оккупированы нацистами. Часть европейских стран Гитлеру удалось угрозами и посулами поста­вить под свой контроль, не прибегая к военным дей­ствиям. Фюрер был уверен: ничто не сможет поме­шать ему достичь поставленной цели — установить мировое господство германской нации.

Летом 1940 г. Гитлер счёл, что настала пора при­ступить к подготовке войны против СССР. Хотя он и опасался борьбы на два фронта — на западе против англичан, которые продолжали сопротивляться, а на востоке против русских, — он всё же решился на этот шаг, полагая, что Советский Союз — это «ко­лосс на глиняных ногах» и вермахт сможет его раз­громить в течение нескольких недель. Ровно через год после капитуляции Франции, 22 июня 1941 г., нацистская Германия и её союзники напали на СССР.

Народам Советской страны Гитлер готовил страшную участь: одни планировалось уничтожить полностью, другие — частично, а оставшихся в жи­вых — низвести до положения рабов. Но фюрер жес­токо просчитался. Именно СССР сломал хребет его «непобедимой» армии и не только отстоял свою не­зависимость, но и освободил другие народы Восточ­ной Европы от фашистского ига и внёс решающий вклад в разгром самого нацистского государства.

...Капитуляции Гитлер предпочёл смерть. Даже ею он решил бороться с врагом. Смертью несдавшегося «вождя нации» он хотел дать потомкам при­мер служения национал-социалистической идее. 29 апреля 1945 г. он написал в своём политическом завещании: «Жертвы наших солдат и моя верность им даже в смерти станут тем семенем, которое ког­да-нибудь в германской истории обязательно про­растёт, и из него блистательно возродится национал-социалистическое движение...» Фюрер отклонил все просьбы и увещевания своего окружения поки­нуть Берлин и укрыться где-нибудь в безопасном

626

месте. «Я не покрою себя позором бегства», — за­явил он. 30 апреля около 15.30 он раскусил ампулу с цианистым калием и одновременно выстрелил себе в висок из пистолета. Рядом с ним в тот же момент добровольно лишила себя жизни его жена Ева Браун.

Как личность Гитлер, конечно, не был тем ка­рикатурным персонажем, который можно часто встретить в фильмах и книгах о войне. Решитель­ный, волевой, фанатично преданный идее, он был цельной натурой. Как противник он внушал ува­жение и страх. Был ли он великой исторической личностью? Безусловно, был. Ничтожества не ос­тавляют такой след в истории. Другое дело, что все качества Гитлера как человека и политика обрели для мирового сообщества знак «минус», ибо были обращены им во зло окружающим народам и тем, кого он считал врагами германской нации.

Гитлер был продуктом своей эпохи и по образу мышления, и по характеру действий. Не будь Пер­вой мировой войны и «глубочайшего национально­го унижения» Германии державами-победительни­цами, не будь революций в России и Германии и резкого всплеска социальной и национальной не­нависти, не будь великого кризиса конца 20-х — начала 30-х гг., кто знает, может быть, он так и остался бы свободным художником. Но всё прои­зошло иначе. Почему и как художник стал «вождём нации», можно объяснить. Но нет и не может быть оправдания тем бедам и страданиям, которые при­нёс этот вождь человечеству.

оппозиционными ему военными и политиками. Заговорщики хотели убить Гитлера, сформировать новое правительство, разогнать нацистскую партию и заключить мир с западными державами. Это, по их мнению, позволило бы Германии сконцентрировать все силы на войне против СССР,

Сначала заговорщики попытались устранить Гитлера во время его полёта на самолёте из главной ставки в Восточной Пруссии в Берлин. Офицеру из свиты Гитлера под видом двух бутылок коньяка были вручены взрывные устройства. Бомбы должны были разорваться в воздухе. Но «адская ма­шина» не сработала — почему-то отказал взрывной механизм.

После этого устранение Гитлера взял на себя начальник штаба резервной армии вермахта полковник Клаус фон Штауффенберг. Он часто приглашался на совещания, проводившиеся Гитлером в главной ставке, и решил воспользоваться этой возможностью для осуществления плана заговорщиков.

20 июля 1944 г. Штауффенберг прибыл на совещание с портфелем, в котором находилась бомба. Поставив его на пол в двух шагах от Гитлера, Штауффенберг, сославшись на то, что ему нужно срочно позвонить, покинул здание, где шло совещание. Дождавшись взрыве, он сразу же отправился на аэродром и вылетел в Берлин к другим заго­ворщикам в полной уверенности, что Гитлер убит. Но Шта­уффенберг ошибся, и эта ошибка стоила жизни ему и двумстам его товарищам. Один из офицеров, находившихся на совещании, задвинул мешавшийся под ногами портфель под массивный стол, на котором были разложены карты. Гитлер оказался прикрыт тумбой стола и при взрыве получил лишь лёгкие ранения: сотрясение мозге, травму правой руки и барабанных перепонок, ожоги на ногах, тогда как четверо других присутствующих были убиты, а остальные 18 получили более тяжёлые ранения.

*