Содержание

Стихотворение, полное атмосферы сновидения, рассказывает о фантастическом путешествии, чудесном посмертном явлении императора Наполеона, умершего и похороненного на острове Святой Елены в Атлантическом океане в 1821 году. Рассказ начинается с описания корабля-призрака, который спешит к этому острову раз в год, в годовщину смерти свергнутого монарха (5 мая).

Когда воздушный корабль причаливает, император выходит из могилы.

Он всходит на борт и спешит во Францию, где он оставил маленького сына (ум. 1832) и старую Императорскую гвардию. Он выходит на берег и зовет старых соратников, но ему никто не откликается, и он уплывает на своем волшебном корабле обратно.

2. История

2.1. Обстоятельства создания

Стихотворение, вероятней всего, было написано в марте 1840 года в ордонанс-гаузе, куда Лермонтов был заключен после дуэли с Эрнестом да Барантом (1818—59), атташе французского посольства и сыном французского посла. (Во время этого ареста Лермонтовым написано стихотворение «Соседка», также ставшее песней). Это предположение основывается на том, что письме к В. П. Боткину от 15 марта 1840 Белинский сообщал, что Лермонтов, находясь в заключении, читает Цедлица («читает Гофмана, переводит Зейдлица и не унывает»^[2]); тогда, вероятно, и было написано стихотворение^[1].

Исследователь творчества Лермонтова Л. И. Вольперт^[3] считает, что во время ареста на сложный комплекс переживаний поэта (ревность — оба дуэлянта ухаживали за Марией Щербатовой, — неясность будущего, несправедливость обвинений, тревога за здоровье бабушки) наслаивается оскорбленное национальное чувство, ведь снова русский поэт вынужден защищать свою честь в дуэли с французом; к тому же Барант распускает слух, что Лермонтов нарушил правила дуэли. «Мысли о мести, думается, сильно занимают поэта, не случайно он просит С. А. Соболевского срочно доставить ему „Под липами“ А. Карра, роман, в котором за 14 лет до „Графа Монте-Кристо“ А. Дюма крупным планом дан образ блистательно реализованной мести. Есть все основания предположить, что во время ареста размышления поэта были сконцентрированы не только на России, но и на Франции, чей „гордый“ и „великий“ народ „создал“, но и „предал“ Наполеона. В русле этих размышлений, думается, воспринимается поэтом и дуэль с Барантом»^[3].

2.2. Публикация

Впервые было опубликовано в «Отечественных записках» 1840 года, № 5, отд. III, с. 1—3. Извещение о выходе в свет грядущей майской книжки «Отечественных записок», где будет напечатано стихотворение Лермонтова «Воздушный корабль (Из Зейдлица)», появилось в «Литературной газете» 15 мая (№ 39, стлб. 915). Этот выпуск «Записок» разрешили цензоры П. Корсаков и А. Фрейганг.

Появление «Воздушного корабля» в печати в майской книжке «Отечественных записок» 1840 года по времени совпало с постановлением французского правительства о перенесении праха Наполеона с острова Святой Елены в Париж, которое было объявлено французским королем Луи-Филиппом в палате депутатов 12 мая нового стиля. Возможно, что известия о грядущем решении успели дойти в Россию, и Лермонтов написал «Воздушный корабль» под влиянием этих слухов^[4]. (В настоящий момент император лежит в каменном саркофаге во дворце Инвалидов). По поводу перенесения праха Наполеона поэтом в том же году было написано еще одно стихотворение наполеоновского цикла — «Последнее новоселье».

Существует перевод «Воздушного корабля» на французский язык Э. Дешана (в сборнике «Les poètes russes», Paris, 1846). На итальянский оно было переведено в 1890-х годах усилиями Д.Чамполи.

3. Анализ

«Воздушный корабль» имеет 72 стиха, разделенные на 18 строф по четыре строки. Стихотворный размер — трехстопный амфибрахий. Этот размер является признаком балладного жанра и благодаря своей монотонности усиливает атмосферу постоянного повторения (подобного шуму морских волн), круговорота вечности. Четверостишия на одну рифму (АбВб), использованные Лермонтовым (рифмуются только чётные строки), закрепились в русской поэзии под влиянием немецкой, (особенно благодаря творчеству Гейне, также бывшему поклонником Наполеона). Подхват слова, которое заканчивает один стих и начинает другой (как волна набегает на другую) создает мотив повторения. Это подчеркивает тот факт, что эта ситуация повторяется из года в год, а не является исключительным^[5].

Образность стихотворения, особенно в начале, обобщенная — ни Наполеон, ни его сын, ни остров, ни маршалы не названы по имени. Любопытно, что хотя ситуация повторяется, император все так же не знает ни о смерти сына, ни о гибели своих солдат и маршалов. Во второй части стихотворения нарастает конкретика: появляется подлинная география, но время при этом течет в обратном порядке (Битва народов под Лейпцигом (1813) — Отечественная война 1812 года — Египетский поход (1798—1801): «…спят усачи-гренадеры — / В равнине, где Эльба шумит, / Под снегом холодной России, / Под знойным песком пирамид…»). Лермонтов использует поэтическое преувеличение: родина его герою — не провинциальный остров Корсика, как это было в реальности, а великая Франция; он идет «скрестивши могучие руки», сходит на берег «большими шагами». Поэт трижды использует образ сыпучего, лишенного твердости песка и повторяет, что сон=смерть. В конце стихотворения написано: «в обратный пускается путь», что перекликается со строчкой из начала — «и быстро пускается в путь», и обозначает конец фантастического путешествия в этом году, и круговорот, повторение его на следующий год.^[5].

3.1. Расхождения с немецким текстом

Представляет из себя не дословный перевод, а свободное переложение, или даже подражание балладе австрийского поэта  Цедлица «Корабль призраков», что и отражено в подзаголовке. Лермонтов самостоятельно интерпретирует немецкий оригинал, а в последних 8 строфах радикально перерабатывает его, переосмысляя^[1]. Первые 10 строф, которые в общем сохраняют близость к оригиналу, тем не менее, также далеки от того, чтобы быть точным переводом, так как каждый из образов Цедлица (несущийся по морю безлюдный корабль, остров, могила, явление императора, его отъезд на корабле во Францию) русский поэт разрабатывает самостоятельно, свободно комбинируя строфы оригинала и сильно сжимая описания. Лермонтовское стихотворение более «сжато», и поэтому им используется более короткая строфа — четырехстрочная вместо восьмистрочной немецкого оригинала Цедлица^[4]. В «Корабле призраков» использованы рифмованные восьмистишия, где четырехударные строки чередуются с трехударными, а «Воздушный корабль» написан трехстопным амфибрахием, катренами, с точной фиксацией числа смерти императора^[3].

Оба стихотворения имеют равное число стихов (72), но это, по мнению литературоведов, случайное совпадение, так как первые 40 стихов Лермонтова по содержанию соответствуют 60 стихам Цедлица, а дальше параллелизм совершенно нарушен. Особенно заметно расхождение русского поэта с немецким по смыслу во второй части стихотворения: у Цедлица император сходит с корабля, но не зовет своих маршалов, солдат и сына, как у Лермонтова, а ищет свои города и не находит их, ищет народы, подвластные его империи, ищет свой разрушенный трон, ищет сына, но сыну «не оставили даже имени, которое он ему дал». Стихотворение кончается обширной прямой речью императора, и возвращения его обратно у Цедлица нет.^[6][4]. Исследователи отмечают: «в данном случае он [Лермонтов] меняет заглавие, порядок изложения, но главное — магистральную идею. Зейдлиц, фактически, не сумел довести сюжетную линию до конца: Франция в его балладе отсутствует; главному мотиву стихотворения — гимну политической свободе, — отданы последние четыре строки»^[3].

Отличия видны уже в экспозиции: у Лермонтова нет «шторма» и «бури», а, напротив, — мирная картина природы — «синее море» под «звездным небом». Разнится подход обоих поэтов к трактовке загробного: «Das Geisterschiff» Цедлица «представляет чистейший тип жуткой романтики приведений»^[7][4], а Лермонтов не следует такому образцу «кладбищенской баллады»: если в оригинале главное действующее лицо — труп, который оживает раз в год, то у Лермонтова — это скорее тень, образ, призрак. В этом он следует примеру Жуковского, переводившего того же автора с немецкого (см. ниже). У Цедлица кораблем управляют призраки, а у Лермонтова он идет сам собой, причем описан более материальным — у него даже есть чугунные пушки.

Второй источник

В нескольких строфах (7 и 12) имеются вкрапления другой баллады этого же австрийского автора — «Ночной смотр» (Die nächtliche Heerschau; 1827), переведенной в 1836 году Жуковским^[1].

Жуковский, также как и Лермонтов несколькими годами позднее, «смягчит» описания загробной жизни Цедлицем, опустит все «трупные» детали, вроде «рук без мяса» у барабанщика, и выпустит строфу, где «белые черепа скалят зубы из-под шлемов, костлявые руки поднимают вверх длинные мечи»^[4].

3.2. Наполеоновский миф

Картина посмертного явления Наполеона отражает легенду, создавшуюся после пленения и смерти французского императора. Легенда эта встречается в ряде произведений европейской поэзии. Помимо двух баллад Цедлица (в переводе Жуковского и Лермонтова) в русской поэзии она отражена стихотворением Пушкина «Недвижный страж дремал на царственном пороге», а также предшествовавшая им баллада Генриха Гейне («Die Grenadiere»), опубликованная в 1821 г. и переведенная в 1845 г. М. Л. Михайловым («Гренадеры»), которая была положена на музыку Шуманом.

Ср. также расхожий сюжет европейских легенд Король под горой, а также мотив призрачных армий Дунхарроу («Властелин колец», Толкиен).

3.3. Место произведения в творчестве Лермонтова

Тема личности Наполеона являлась одной из любимых Лермонтовым. Произведение Лермонтова связано с ранними вариантами воплощения наполеоновской темы, как было отмечено Борисом Эйхенбаумом. Но в своих ранних произведениях он придерживался более традиционной с точки зрения европейской романтической поэзии трактовки, понимая его как «мужа рока», который «выше и похвал, и славы, и людей». К наполеоновскому циклу поэта относятся: «Наполеон» (1829), «Эпитафия Наполеона» (1830), «Святая Елена» (1830), «Наполеон. Дума» (1830), «Последнее новоселье» (1840; после перезахоронения праха императора во Франции), а также «Не говори, одним высоким…» (1830), где он уже отходит от романтической концепции и пытается переосмыслить личность диктатора в свете нравственной проблематики^[1].

Оба юношеских стихотворения, озаглавленные «Наполеон», также построены на появлении тени Наполеона у его могилы на острове Святой Елены. Они демонстрирует, что тема «Воздушного корабля», встреченная у Цедлица, намечалась уже в юношеских опытах Лермонтова^[4].

В стихотворении, по мнению литературоведов^[8] угадывается полемика с пушкинской трактовкой Наполеона: у Пушкина император перед смертью, будучи в изгнании, отказывается от всего суетного — своих «стяжаний и зла воинственных чудес», несущих народам беды («Наполеон», 1821); и единственной привязанностью для него остается сын.

А у Лермонтова Наполеон всё также неизменен душой и готов сначала повторить свой ратный путь. Вспоминая свою страну, он видит в сыне преемника своих деяний и наследника завоеванного («ему обещает полмира»).

Отмечается и возможное возвращение Лермонтова к другой любимой им теме — теме Родины, в символическом, ценностном понимании этого слова. Родина у Лермонтова — воплощение идеала героической, естественной, полнокровной жизни, «чудный мир тревог и битв», который обычно противостоит безгеройной, нравственно измельчавшей современности. Таков в балладе образ «Франции милой», куда несется, преодолевая пространство и время, воздушный корабль^[1]. Другие сквозные темы Лермонтова, отразившиеся в «Воздушном корабле» — тема одиночества, покоя и сновидения^[9].

4. Оценка

«Воздушный корабль» считается одним из лучших творений зрелого Лермонтова^[8]. Оно начало включаться в школьную программу почти сразу же после смерти поэта — с 1843 года^[10]. В настоящий момент оно входит в школьную программу РФ для 5-х классов^[11]. Его называют в числе стихотворений Лермонтова, которые повлияли на дальнейшую популярность выбранного поэтом стихотворного размера у других авторов^[12].

Белинский написал о нем: «„Воздушный корабль“ не есть собственно перевод из Зейдлица: Лермонтов взял у немецкого поэта только идею, но обработал ее по-своему. Эта пьеса, по своей художественности, достойна великой тени, которой колоссальный облик так грандиозно представлен в ней».

Литературоведы высоко оценивают эмоции стихотворения: «В нем, набирая силу, звучит острая скорбь оттого, что бег неумолимого времени уничтожает все ценное для личности в мире: душевные привязанности, близких людей и даже память об имевшей место в недавнем прошлом героике свершений и всемирной славе великого человека». Скорбь, испытываемая любимым героем поэта, разделяет и сам автор^[8].

В этом произведении тайна «истории расшифрована как необратимость, однонаправленность времени: возвращение императора французов на родину показано как призрачное, мнимое, исторически немыслимое. (…) „Воздушный корабль“ выделяет среди других стихотворений наполеоновского цикла авторское противостояние стереотипам наполеоновского мифа, стремление разглядеть за романтическим обликом Наполеона живое, пронзенное одиночеством человеческое сердце. Начало баллады рисует традиционный, почти лубочный образ императора. В канонах романтической трактовки — изображение духовного мира Наполеона, где иерархия ценностей окрашена любовью героя к „славе“ и власти (даже сын для него — в первую очередь — наследник престола). Первые слова полководца, вернувшегося на родину, обращены не к сыну: „Соратников громко он кличет / И маршалов грозно зовет“. Безответность этого призыва, обреченность возвращения в прошлое показаны Лермонтовым не только как результат духовного перерождения, низости и предательства: император, одержимый жаждой власти, принесший ей в жертву миллионы человеческих жизней, сам повинен в своем горьком одиночестве. Динамика внутреннего действия, которое в лермонтовском переводе потеснило и подчинило своей логике действие внешнее, зиждется в балладе на переоценке ценностей, ведущей к позднему и горькому прозрению. Единственное, что несомненно в пустынном, зыбком, призрачном мире, — родная душа, тепло естественной человеческой привязанности. И вместо „наследника-сына“ император теперь зовет „любезного сына, / Опору в превратной судьбе“. „Муж рока“ трансформируется в заключительных строфах баллады в жертву „превратной судьбы“, в глубоко страдающего человека, жаждущего тепла и сочувствия. Стандартная, хрестоматийная фигура, возникшая в первых строфах, оживает в непосредственных жестах безнадежности и отчаяния. Глубокое постижение духовной драмы героя преобразует легендарный романтический силуэт императора французов в объемное, психологически многомерное изображение трагической судьбы одного из „героев начала века“»^[1].

Исследователи подчеркивают качество «переложения» Лермонтова по сравнению с немецким оригиналом: «Зейдлиц свел поэтическое повествование к механическому перечню действий: „Под бременем романтического реквизита и дешевой политической риторики чахнет и вянет слабый росток поэтического мотива. Лермонтов помог ростку пробиться на свет, разрастись деревом, расцвести контекстом“.^[13] (…) В стихотворении Зейдлица нет философского подтекста, нет идеи необратимости времени, осознания императором своей исторической вины»^[3].