Московский   государственный    лингвистический    университет.
Кафедра русского языка.
Реферат по книге Г. О.  Винокура
“О языке художественной литературы”
студента 1 курса 101кор. - англ.  учебной группы
Акимова Ильи.
Москва 2003 год.
 ПЛАН
Введение.
Основная часть.  Нововведения Маяковского в литературный язык.
1 Слово и классы слов.
2 Слово внутри класса слов.
3 Слово во фразе.
4 Слово в предложении.
 Заключение.
 
Известный языковед и литературовед советского периода профессор МГУ с 1942 года Григорий Осипович Винокур (1896-1947) на протяжении своей творческой жизни занимался вопросами истории русского литературного языка, текстологии, культуры речи.  Основные труды его посвящены изучению языка и тваорчества А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова и В. В. Маяковского.
Книга Григория Осиповича Винокура“О языке художественной литературы” в разделе “Анализ” даёт представление о возможностях языка на примере творчества выдающегося поэта “серебряного века”                      В. В.  Маяковского,широко использовавшего различные языковые средства.
Прежде всего нужно сказать, что свои новаторства  Маяковский не считал годными для употребления в повседневной жизни. Но все его нововведения представляют большую ценность и материал для исследования с филологической точки зрения, что и находит отражение в книге Г. О.  Винокура.
Слово и классы слов.
Слова, как известно,  делятся на изменяемые и неизменяемые, часть из которых выполняют такую же синтаксическую функцию: как и изменяемые. Маяковский изменяет правилам современного языка,  делая из несклоняемых склоняемые существительные (чаще всего это - фамилии и иностранные слова). Интерес представляет то, по каким принципам он склоняет то или иное слово так,  а не иначе.  В основном Маяковский руководствуется звуковой формой слова : если слово заканчивается на твердый согласный то оно относится к мужскому роду,  если на гласный - к женскому,  если на “о”, то к среднему(хотя здесь попадаются исключения,  например: “Ромеов”,  “в бюре”). Этот  стилистический прием придает тексту яркую фамильярную экспрессивность. Интересно,  что Маяковский превращает в существительные транскрипцию иностранных слов даже не являющихся существительными - “каторза”(от фр.  cators-14),  “лимитеды” (от англ.  limited-ограниченный).
Любопытны случаи образования существительных от наречий, происшедших когда-то от существительных. Синтаксически любое слово может выступать в роли существительного,  но здесь происходит морфологическая переделка:”мир обложен сплошным долоем”, ”сиял в <. . . >нагише”(воскрешение слова “нагиш”, зарегестрированного у Даля как “бедный, голый человек”),  “сыпало дребезгою звоночной” и т. д.
А так же случаи образования от прилагательных :
 Идите голодненькие,
 потненькие,
 покорненькие, 
закисшие
                                     в блохастом грязненьке (новаторство подчеркнуто суффиксом “еньк”).  Или только синтаксически:”смотрела, кривясь,  в мое ежедневное “.

Применяется и способ субстантивизации, например от местоимения “всяк”:
Ведь глазами
 видел
                                          каждый всяк,  где новаторство подчеркивается определением перед “всяк”.
Встречаются и случаи субстантивизации и целых выражений:”. . . разве былая массовость “отченаша” оправдывала его право на существование. . . ”(из статьи “Вас не понимают рабочие и крестьяне”),  где часть выражения переходит из одного морфологического класса в другой (нашего-наша), что соответствует просторечному: “ в дом отдыхе “.  Этот же прием был использован еще до Маяковского - в “Братьях Карамазовых” ;при включении в русский текст иностранных выражений:”. . . чувство  сельского pater familias’а”(Герцен “Былое и думы”)
Следующим значительным явлением в творчестве Маяковского  является словообразование и словотворчество, когда к основе одного класса он добавляет различные аффиксы. Эти процессы могут протекать как внутри одного класса так и между разными классами слов. Сначала рассмотрим второй вариант : образование существительных от глаголов-”рыд”,  “фырком”,  “ор”-безприставочным (непродуктивным в современном языке,  но часто употребимом в старинном народном языке) способом.  То же видим у Пушкина в “Евгении Онегине “-”топ,  хлоп, шип”. Маяковский образует существительные от любых частей и частиц речи, например, от глагольных междометий “звяк”, ”теньк”; от действия добавлением суффикса “ло”-”заткните<. . . >орло”; существительные, обозначающие результат действия,  - суффиксом “ево”:
 Бродвей сдурел. 
 Бегня и гулево.                                                                                              
“Стальной изливаются леевой” - “леева”(сущ. ж. р.  от “лить”).
Любопытен способ образования притяжательных прилагательных : к основе присоединяется непродуктивный суффикс-”слонячий”,  лаечный,  квартирошный,  трамвайский,  легкомыслой головенке”, 
             или : 
   Вот и вечер
  в ночную жуть
  ушел до окон
  хмурый
  декабрый (качественное прилагательное).
Также в поэзии Маяковского наблюдаются неклассифицированные,  но,  безусловно,  любимые им новообразования: ”серпастый молоткастый паспорт”,  “штыкастый еж”.  Или даже то чего в русском языке быть не может: “кафейные двери”,  “поцелуйная сладость”,  “мелочинным роем”,  “слух ухатый”. . .
Притяжательные прилагательные имеют особое положение,  способствуют персонификации: “ущелья кремлевы “”не дослушал скрипкиной речи” “губы вещины” “бумажкин вид”.  В современном языке от этих существительных можно образовать только относительные прилагательные,  но никак не притяжательные.  У Маяковского рядом стоят выражения “ущелья кремлевы” и “вышки кремлевские”,  следовательно,  употребление той или иной формы зависит от стилистической задачи- притяжательная форма употреблена для уничтожения разницы между лицом и вещью (“что характерно для современного языка” Потебня). С другой стороны Маяковский воскрешает древнерусскую традицию типа “сын Владимиров”,  “зуб зверин”. Притяжательное прилагательное обусловливает употребление существительного в значении особи,  чего и пытался достичь Маяковский. Поэтому в творчестве поэта встречается множество притяжательных прилагательных на “ий”, ”ов”, ”ин”, определяющих не вещи, а людей и животных:”веселостью песьей”, ”человечьего мяса”, ”в лошажьи животы”, ”в компании ангельей”, ”тома шекспирьи”; и даже два суффикса притяжательности “на собачьевой площадке”.  Замечателен факт образования притяжательных прилагательных от существительных и местоимений,  когда-то произошедших от прилагательных:
Если ж                           он
        старший                     усвоит
                 сменит мнение            мненье старшино.
 Под пером Маяковского начинают изменяться и неизменяемые иноязычные слова: “с настойчивостью Леонардо да-Винчевю”(хотя в данномслучае -тв. пад. , ед. ч. , ж. р. -формы на “-ин” и на “-чный” совпадают Винокур склонен считать, что употреблена притяжательная форма(“-ин”). В разговорном языке  чста замена притяжательной формы качественной( “соль бертолетовая” вместо “бертолетова “).
Небезынтересна работа Маяковского над сравнительной степенью прилагательных, особенно произошедших от существительных. Например:”романнее”,  “чем дальше - тем ночнее”;а когда указано исходное существительное пример становится нагляднее:
    Взлетел,
            простерся орел самодержца
                                    черней,  чем раньше,
                                                            злей,
                              орлинее.                                                  Образуются у Маяковского прилагательные и от наречий:  “ гимн еще почтее “. Или: “Ну, а меня к тебе и подавней-я же люблю- тянет и клонит”. Интересно,  что современная морфология не соотносят слова “давний” и “подавно”.
Ну и конечно, поэт не мог обойти своим вниманием глагол - образует его и от наречий,  и от междометий,  и от звукоподражаний:”расчересчурясь”,  “размерсился”,  “сердце изоханное”,  “дундудеть”. Образование таких слов можно наблюдать в городской обиходной речи,  хотя ей явно присуща форма на “-кать”(не “мерсить”,  а “мерсикать”). Интересен случай со словом “дундудеть”,  где современное звукоподражание наслаивается на древнее.
Многочисленны и продуктивны случаи наращения приставки на обычную форму слова:”испешеходить”,   “замашинив”,  “вытелю”. Здесь возможны два варианта : либо от беприставочного глагола,   либо,  наращивая приставку на неглагол получаем приставочный глагол. Винокур подмечает,  что и в общеупотребительном языке  от есть случаи образования глаголов от имен наращением приставки “оформить” “укрупнить”,  но этот способ не очень популярен в современном языке.  У Маяковского этим способом производятся необычные образы:”обезночел”,  “разбандитят”.
 Подводя краткий итог,  Винокур говорит об отсутствии семантической разницы для Маяковского от какой части речи образовывать глагол. Если образуется от имени,  то обозначает деятельный признак,  и все равно,  абстрактные,  конкретные или какие-либо другие существительные берутся за основу:”развеерился”,  “иззахолустничается” “головастить”,  “сгитарьте”, ”зарождествели”.  Винокур отмечает образование  глаголов от имен собственных: фамилий-”чемберлениться”,  “муссолинит”,  “убиганятся губы”(от парфюмерной фирмы houbigant);от географических названий- “миссисипиться”.  Автор статьи считает недостаточно разработанной тему анализа связи семантики и морфологии этих новообразований. По его мнению в некоторых случаях промежуточные звенья словообразования пропущены:”озноенный”,  “раскитаенные фамилии”.

Слово внутри класса слов.
Как только у слова появляется род,  слово вступает в морфологические отношения с другими словами.  Категория рода определяется по двум признакам - семантическому и морфологическому. Винокур замечает,  что Маяковский обычно сохраняет существительным род,  присущий им в общеупотребительном языке, хотя иногда,  меняя суффиксы,  влияет на категорию рода. Например:”пироженью рвотной”. Но так как Маяковский - новатор в рамках (хотя бы сколько-нибудь) употребительного языка,  а языку это явление не свойственно,  такие нововведения редки в творчестве поэта. Однако можно найти такие примеры:иностранные слова типа рояль -“фильм - фильма”, ”зал - зала - зало”; употребление явно подчинено рифме “муча перчатки замш”(далее идёт “замуж”); больший интерес с точки зрения Винокура представляет употребление таких вариантов с сатирической задачей (например,  присвоение мужчине женского свойства):”взревел усатый нянь”(из поэмы “Хорошо” о Милюкове в иммитации сцены разговора Татьяны и няни из “Евгения Онегина”):
Её
    утешает
              усатая няня,
видавшая виды,
                     Пэ Эн Милюков. 
Другая мотивация изменения категории рода дляМаяковского - иммитация детского языка:
Обезьян.
          Смешнее нет.
                           Что сидеть,  как статуя?1
Человеческий портрет,
                             даром, что хвостатая.
Варианты нововведений в категории числа в поэзии Маяковскиого намного богаче - зачастую поэт,  заменяя единственное число множественным  создаёт образы никак не ассоциирующиеся в обыденной жизни с множественностью. Если имя собственное употребляется во множественном числе этим выражается обобщённость,  подчёркивается риторичность и, конечно,  свидетельствует об эмоциональности.
Это труднее,  чем взять
                               тысячу тысяч Бастилий 1
Если ударами ядр
                        Тысячи Реймсов разбить удалось бы. . .
. . .  сдохнут Парижи,
                          Берлины,
                                       Вены1
Здесь,  по мнению Винокура,  ярко просматривается связь с гиперболизмом (особенно раннего ) Маяковского: “армиями Ромео и Джульетт”,  “Ллоид Джоржи ревели со своих постов”. 
Любопытно употребление абстрактных понятий во множественном числе.  Этим автор подаёт это понятие в виде конкретизированного образа, олицетворения,  овеществления.  Употреблением названия вещества во множественном числе Маяковский добивается опрелмечиваемости,  так как перед читателем сразу встают сорта(обычное употребление мн. ч.  с сущ.  веществ). Также употребление множественного числа в этих случаях придаёт тексту экспрессию фамильярной речи.
Легло на город ргомадное горе
и сотни маленьких горь.
“Чтоб природами хилыми не сквернили скверы. . . ”. А вот с веществами:”Есть ли наших золот небесней?”,  или “товары,  питья,  еды. . . ”.  Категория числа в русском языке менее формальна,  чем категория рода,  хотя формально любое существительное может стоять во множественном числе.  Это и использует Маяковский: “. . . в мягких мебелях”.        ( Любопытно,  что во времена Пушкина форма “мебелях” была вполне употребительной. )Категория числа даёт Маяковскому богатую пищу для словотворчества:
Тащусь меж канавищ
                             канав, 
                                      канавок.
Хлеба!
    Хлебушка!
           Хлебца!
А в стихотворении “Евпатория” поэт выстраивает целый ряд необычных форм от слова евпатория-”евпаторийскую - евпаторийцами - евпаторийки - евпаторьяки - евпаторьяне - евпаторёнки - евпаторьячьи - евпаторство”,  и что интересно,  к каждому из этих слов Маяковский находит рифму. Обилие подобных форм можно видеть и в других его стихах,  например,  в “Военно-морской любви”.  Пристрастие к слову определяет частое употребление несвязанных морфем:
кто в глав,
  кто в ком,
         кто в полит,
                  кто в просвет,
                              расходился народ в учреждения.
Или: “на заседании А-БЕ-ВЕ-ДЕ-ЖЕ-ЗЕкома”. И ещё:”-идите и обрящете- иди и “рящь” её-”. Этот приём используется с разными стилистическими целями: для иммитации крика толпы,  его истолкования; насмешки или сатиры; стилизации деской речи; и,  по мнению Винокура,  просто ради творчества (особенно в ранних футуристических работах)”как бы устраивая смотр словообразовательным средствам языка”. На этой почве филолог сравнивает Маяковского с Хлебниковым и, выявляя различия в принципах употребления нововведений,  всё-таки признаёт,  что Хлебников повлиял на оформление стиля молодого Маяковского.
Винокур также говорит о смещении обычных отношений слов с абстрактными и конкретными значениями. При этом слова отвлечённые превращаются в вещи или живые организмы. Морфологически это достигается присоединением суффиксов,  характерных другому семантическому классу. Здесь возможно несколько вариантов:во-первых присоединение увеличительных суффиксов к отвлечённым существительным (“духотище”,  ”красотищи”, ”войнищи”). Здесь наблюдается иммитация явлений фамильярной речи типа “силища”,  ”хвостище”. Это и обусловливает понятность и экспрессивность подобных конструкций. Во-вторых - присоединение уменьшительных суффиксов (задача и принцип те же):”плачики”, ”нэпчик”, ”любовишки”, ”смертишек”. 
К этому же типу относятся случаи приращения увеличительных суффиксов к существительным материалов:”лучище”, ”водища”,  “народина”. . . Есть и третий случай,  когда увеличительные или уменьшительные суффиксы присоединяются к именам собственным:”Бродвеище”, ”декабрик”, ”поцелуишко”,  ”потерийка”(любопытно, что здесь вычленяется новый суффикс “-ийк”, не существующий в языке). Все эти приёмы служат для материализации понятий.
Есть в произведениях Маяковского и работа обратная этой- создание обобщённых, отвлечённых,  собирательных понятий от конкретных существительных:”бароньё”,  “стоэтажие”, ”рыхлотелье”, ”мещанья”, ”доисторичье”.         
Любопытно образование нового типа слов,  женского рода,  заканчивающихся на мягкий согласный ”рабкорь”,  ”склянь”.  Зачастую Маяковский берёт за основу действие или признак,  вытесняет привычные суффиксы и получаются: ”нищь и голь”,  “лёгочь”,  ”ясь”,  ”ёжью кожи”,  ”в жадности и в алчи”. Автор стихов не ограничивается этим: ”трелёр”(тот,  кто издаёт трели), ”читаки”,  ”красавка”,  ”калекша”,  -все эти слова имеют значение действующего лица, ведь в рамках будничной речи ему тесно. Именно поэтому также создаются сложные слова. Винокур останавливается на четырёх классах таких новообразований:1)с суффиксом “-ье”: тупорылье,  рыхлотелье,  визголосие(интересно- не “визгоголосие”,  как по правилам языка). 2)слова,  основанные на принципе теле-,  радио- : “радиосплетни”,  ”звездомедведья”,  ”молодолес” (прилаг. ).

 3)сложением основ,  или,  точнее говоря,  сложением слов: “людогусь”,  ”пролетариатоводец”,  ”дрыгоножество”. . .  4)сложносокращённые слова (типа современного “хозрасчёт”): “млечпуть”,  ”самокритик-совдурак”.
Автор филологического труда также отмечает большое количество сложных прилагательных.  Причиной этого он видит ритмические особенности стиха а также “тяготение к “грандиозным” образам” (что характерно для классицизма):”быстролётный”,  “мордой многохамной”,  “стодомым содомом”,  “тысяче-миллионо-крыший волжских селений гроб”.  Принцип образования этих неологизмов - книжный,  необычность и новизна - семантические.  Занятны конструкции,  часть основы которых составляет определение: “крикогубый”,  “быкомордая орава”,  “кудроголовым волхвам”,  причём отношения в этих прилагательных сходны с отношениями существительного и приложения в предложении. Маяковский имеет в виду “с губами - криком”, ”мордой - быком” и т. д.  Такое истолкование Винокуром этих конструкций является новым к ним подходом.
Также филолог отмечает,  что поэт не избегал и обычного способа образования слов,  например,  “красноязыкий”,  ”звонконогие”,  “лазоревосинесквозные”.  Иногда сложные прилагательные создают комический эффект: “эскадры верблюдокорабледраконьи”. 
Не обошёл своим вниманием Винокур и способа образования слов присоединением приставки “-раз”,  которая усиливает признак.  “Разужасная”, ”разувлекательный”, ”распробабкиной”,  “время . . .  распроститучье” и даже от united - разЬюнайтед.  А когда эта приставка присоединяется к превосходной степени прилагательного получается как бы превосходная степень в квадрате,  что характерно не только для творчества Маяковского,  но и для разговорной речи: “пресволочнейшая штуковина”,  ”распронаиглавнейший”.  То же видим и с существительными: “рассоциализм”,  ”архиразиерархия”…
Довольно много у поэта новообразований в приставочных глаголах.  Подробно Винокур не описывает этот приём (в связи с освещённостью его в филологии), а останавливается на двух частных случаях:      
1)”вторичное наращение приставок на глаголы,  уже снабжённые ими”[1].  Языковед выделяет здесь два случая: принцип - “испозолочено” (как в древнерусском “изурезались”,  ”порастыкали”),  где наращение возможно из-за потери первой приставкой свойств этой части слова:” изъиздеваюсь”.  Маяковский тем самым воскрешает сложное слово,  превратившееся в современном языке в простое.
2)отсечение дополнительных морфем (приставок и суффиксов) от глагола.  Этим поэт обновляет восприятие слова: “ложите”,  ”взвидишь”,  ”Ну и сон приснит вам полночь-негодяйка”.  Винокур отмечает,  что анализ его,  разумеется,  не полный,  но “общие тенденции намечены в некоторых существенных отношениях”.

 Слово во фразе
Якобсон говорит,  что поэзия Маяковского - это поэзия выделенных слов по преимуществу. Винокур в своей работе пишет о том,  что с точки зрения версификационного анализа позиция Якобсона верна,  но нужны синтаксические обоснования. Их он приводит в главе “Слово во фразе”.
Дело в том,  что стиль Маяковского - это разобщённые отрывки,  связанные семантически,  а не синтаксически. Поэтому при устранении синтаксической зависимости речь превращается из связанного потока в обрывки,  которые превращаются в строй независимых синтаксических единиц,  дополняющих друг друга своими семантическими значениями без опоры на форму слов.  В то время как в языке приняты конструкции “уехал вчера”,  "очень умён”,  у Маяковского чаще встречается не “примыкание”,  а “обособление”[2].  Для поэта нет разграничений между “вы,  с вашей добротой. . . ” и “вы с вашей супругой. . . ” т. е.  обособление доходит до крайних пределов( слова,  семантически составляющие одно целое,  синтаксически разобщены и превратились в несколько синтаксических целых.
Для того,  чтобы понять детали нужен более тщательный рвзбор.
Здесь Винокур выделяет несколько  случаев: употребление изолированных именительных падежей (чаще поэт употребляет их несколько подряд,  с опредедениями и без них,  но обязательно без глаголов).  Функции таких конструкций различны: а)картинное изображение места и обстановки действия,  обрисовка аксессуаров сюжета:
         Ночь.
              Надеваете лучшее платье.
Или: Бульвар
          Машина.
                   Сунь пятак, - 
                                  что-то повертится,
                                                       пошипит гадко.
Или такой яркий пример из стихотворения “Про это”:
           Лубянский презд.
             Водопьяный
                         вид
            вот.                             
                вот                               
              фон.
    В постели она.
                 Она лежит.
    Он.
       На столе телефон.

б)достижение “кинематографического эффекта”:
Мотоцикл.
           Толпа.
                  Сыщик.
                          Свисток.
в)именительный падеж как исходный пункт для рассуждения.
г)употребление для лаконизма (например в автобиографии “Я сам”): “Беллетристики не признавал совершенно.  Философия.  Гегель.  Естествознание.  Но главным образом марксизм. ”
Как мы видим функции разные,  но смысл один - разобщённость именительных падежей,  которые превращаются в независимые синтаксические целые,  связанные семантически.  Это явление выделяется и в общеупотребительной речи,  что отмечают Шахматов и Пешковский. Но они склонны толковать разобщённые именитльные падежи как сказуемые,  а,  следовательно, как педложения.  Винокур считает иначе: в синтаксических целых (которыми являются разобщённые именитльные падежи) нет наклонения и времени,  поэтоу они не предложения.  Хотя филолог отмечает аналогичную с предложениями функцию этих конструкций,  но только с оговоркой,  что это достигается различными средствами. 
Другие именительные тоже не сказуемые.
Отличие от существительных синтаксических единств состоит в том,  что они разобщены с текстом,  что придаёт новую художественную ценность слову.  Например,  числительные обычно не употребляются без существительных,  но:
Четыре.
Тяжёлые, как удар.
“Кесарево Кесарю - Богу богово”. Где именительный отделён от других определений.  Наиболее ярко разобщение видно на примере конструкции “именительное ФРАЗА глагол”(Винокур склонен считать,  что такая конструкция предложением не является). 
Морган.
         Жена.
                В корсетах.
                              Не двинется.
Или: Москва.
           Вокзал.
                   Народу сонм.                                                  
  Набит,  что в бочке сельди.
Изолированные именительные аналогичны по функции в тексте - т. к.  любые синтаксические связи с текстом отсутствуют,  то они несут лишь смысловую нагрузку,  которая и позволяет относить их к тексту.
Май стоял.
Позапрошлое лето.
Вещи.
      Всем по пять кило.
Лингвист говорит нам о сходных конструкциях,  которые также встречаются в стихах Маяковского.  Если бы у данного слова не было тире,  его можно было бы принять за прямое дополнение.  Кто-то предлагал - сквозь Землю
                       до Вашингтона кабель.  Здесь нет вопроса в винительном или именительном падеже кабель,  да это и не важно т. к.  конструкция синтаксического смысла не имеет.
 Или например: Обалдело дивились:
                              выкрутас монограмма,
                              дивились сиявшему серебром
                              полированным. . .  
Монограмма синтаксически равна сиявшему !!!
Атак же: Картина третья.
                          Бытовая.
       Развёртывается у трамвая. - ТРИ отдельные синтаксические целые,  которые в обычном языке были бы подлежащим,  дополнением и сказуемым ОДНОГО предложения.
Разобщённые именительные  - частный случай “преодоления синтаксиса”(поэтому и короткая строка в творчестве поэта и разброс слов,  обычно связанных). 
Скушно Пушкину.
                Чугунному ропщется.
Были времена - прошли былинные.  - здесь одно существительное употреблено в двух местах - сначала без определения,  а затем определением. Поэтому повышается вес прилагательного,  появляется возможность его субстантивизации. Вот и ещё пример своеобразия языка Маяковского.
Другое словесное разобщение достигается вытеснением зависимой формы независимой.
                                                 Пелагея,
                                                              что такое?
                                                 где ещё кусок
             жаркое?
Вместо двупланоаой конструкции “кусок жаркого”,  этим и обусловлено такое разделение на строки.
А вот ещё способ освобождения слова от синтаксических связей: слово,  принудительно требующее дополнения,  употребляется без него.  “Я не могу на улицах!”.
Независимое употребление разных звеньев предложения приводит к отсутствию глагола там,  где по норме он нужен. Но т. к.  основанием высказывания, как правило,  является независимый член речи,  нет надобности в глаголе. Здесь нет предикации,  а есть нерасчленённый способ выражения,  которым обладает каждое слово.
“Доглагольное” синтаксическое построение делится на несколькослучаев.  1)восклицания:
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным. . .
2)Условные конструкции после если
Если б рот один,  без глаз,  без затылка -
сразу могла б поместиться в рот
целая фаршированная тыква.
3) Целевые конструкциипосле чтобы:
Глупые речь заводят:
чтоб дед пришёл,
чтоб игрушек ворох.
Одно обдумывает
                     мозг лобастого,
чтобы вернее,
                 короче,
                         сжатее.
4) Иллюзия недоговорённости:
И когда говорят мне,  что труд,  и ещё,  и ещё,
будто хрен натирают на заржавленной тёрке. . .  (первоначально - “говорят про труд”).
Дальнейшим следствием этого принципа является отсутствие союзов: Замечали вы -
                    качается
                    в каменных аллеях
                    полосатое лицо повешенной скуки. . .
                    Иззахолустничается.
                    Станет - Чита.
Иногда у Маяковского независимость получает грамматическое выражение:
Глаза у судьи - пара жестянок
мерцает в помойной яме. . .
Сказуемое тяготеет к сравнению (что можно наблюдать в древнерусской литературе: “. . . а князь их - фота на голове. . . ”): красная
-         клюквы воз - щека.
Любопытно,  что между членами нет отношений подчинения,  есть присоединение независимых членов. Синтаксическая самостоятельность уравнивает все слова и уничтожает иерархию: Маленькая, 
                       но семья.
         Хорошо
                  и целоваться,
                                  и вино.
Тот же смысл и при преобразовании других,  менее свободных категорий: “Мы знаем,  кого мети!”,  “Поэзия - это сиди и над розой ной. . . ”
Зачастую видим  изменение ранга слова,  например,  превращение предлога в наречие (занимательно,  что в древности эти предлоги скорее всего и были наречиями):
И за,
и над,
и под,
и пред
домов дредноуты. . .
Иногда поэт производит инверсию и без перемены функции,  например: Возрадуйтесь,
                        найден выход
                                         из
        положенья этого. . .
Нередко он опускает предлоги,  тем самым замедляя онаречивание существительного с предлогом: “По Красному морю плывут каторжане,  трудом выгребая галеру”.  Или: “Склонилась руке. . . ”, где обозначение предмета,  к которому обращено действие опять же подвержено древнерусской традиции (“. . . избивая гуси и лебеди завтроку и обеду и ужине. ”).
Винокур отмечает,  что Маяковский не любит подчинения,  а предпочитает свободные присоединительные конструкции : Оскольких
                          можно
                                 упразднить, 
                                              заменя
              добросовестным “телевоксом”.
Испустит чих -
держусь на месте еле я. . .

Таким образом,  особенностью языка Маяковского является ослабление синтаксической связи за счёт семантической; слово может быть синтаксическим целым без иерархических отношений с другими словами.  Также в языке литературы этого неординарного поэта нет различия между словом и предложением (что,  как отмечает Винокур,  было присуще прародителю всего земного языка т. е.  существовала одна единица общения – предложение -слово-звук-крик ).  О чём это говорит? Нет,  совсем не об архаизации или стилизации - Маяковского трудно представить человеком,  берущим что-либо из прошлого,  он жил самым современным; это говорит о сохранении некоторых черт праязыка,  которые интуитивно оживил и пустил в литературу Маяковский.

    4
Слово в выражении.
 
 Фразеология Маяковского представляет соединение слов как носителей материальных значений. Выражение для него - фразеологический аналог синтаксического целого(т. е.  предложения). 
“Фразеологическими сращениями называются такие лексическо неделимые обороты,  обобщённо-целостное значение которых не определяется значением составляющих его компонентов. ”[3] У Маяковского наблюдаем борьбу с омертвением отдельного слова в фразеологическом сращении.  Слова восстанавливают свои отдельные значения,  т. е.  происходит процесс,  аналогичный тому,  что прослеживался в синтаксисе.  Поэт создаёт такие условия,  что слово во фразеологизме должно ожить,  чтобы фраза была понятна.
1) употребление слова в его буквальном и примитивном значении,  что зачастую слышим в разговоре детей . (После того,  как одна дама сказала,  что в каком-то деле она собаку съела,  мальчик перед её появлением стал прятать своего щенка. ) Совершенно так же Маяковский пишет:
Она(буржуазия)-
из мухи делает слона
и после
продает слоновую кость.
Налицо разложение идеоматики: Если зуб на кого -
                                       отпилим зуб. . .
Кто из вас,
            из сёл,
                 из кожи вон, 
                              из штолен
не шагнёт вперёд?!
Буквальность из кожи вон подчёркивается параллельными конструкциями: из сёл,  из штолен. . .
И,  конечно,  разложение более слабых конструкций:
“Как трактир мне страшен ваш страшный суд”,
“Розданные Луначарским венки лавровые сложим в общий товарищеский суп. ”
Или: Сегодня с денщиком:
                          ору ему
                                   - Эй,
  наваксь
          штиблетину,
                       чтоб видеть рыло в ней!-
  и конешно -
              к матушке,
                          а он меня
                                     к моей,
к матушке,
            к свет
                  к Елизавете Кирилловне!
Такое употребление обусловливает двойное восприятие - и целого,  и частей. С таким подходом поэт получает возможность подбирать слова в выражения не боясь омонимии с фразеологизмами.  “Сплошной ливень вспенил белый океан,  сшил белыми нитками небо и воду. ” В данном случае наличие фразеологического сращения “шито белыми нитками” просто игнорируется.
Это я
попал пальцем в небо,
 доказал:
он - вор!
Принципы Маяковского дают богатый материал для каламбуров:
На земле
                    огней - до неба. . .
          В синем небе
                         звёзд -
                               до чорта.
Метафора - это подмена одного значения слова другим[4]; в общеупотребительном языке есть разграничение сочетаемости слов вообще и метафор в частности.  Поэтому мы говорим: “духовные искания” но “поиски работы”.
А у Маяковского : Я
                ногой,  распухшей от исканий
              обошёл. . .
Тут оживает первоначальное значение (которое не зависело от контекста).
в сердце таком
слова ничего не тронут :
трогают их революций штыком.
Это четверостишье напоминает полемику о слове трогать в эпоху Карамзина.
Дорога до Ялты
                    будто роман:
всё время
          надо крутить.  (от просторечного “крутить любовь”).
Зачастую каламбур рождается при использовании чистого омонима: Чтобы суше пяткам -
                                пол
                                   стелется,
        извиняюсь за выражение,
                                     прбковым матом.
Ещё одно нововведение - подмена части фразеологизма:
     В этой теме,
                  и личной,
                             и мелкой,
           перепетой не раз
                         и не пять. . .
Или: Если кто кого ругает
 особенно по общеизвестной матери. . .
Та же природа в “Окнах роста” - пословицы: “нашла коза на камень”,  ”Колчак - не воробей,  вылетит,  не поймаешь”. . . ”Это написано 50 лет тому вперёд”,  ”Мы аж на тракторах пахали”(от мы пахали),  “Облако в штанах” (по аналогии с “философ в юбке”).
Все эти нововведения не просто для эксперимента,  цель поэта - максимально полно использовать экспрессивность языка вообще и разговорного языка в частности. Только такое слово могло всколыхнуть массы,  сагитировать,  убедить.
Как пишет сам Винокур,  это не полный анализ творчества Маяковского,  но он является полным,  довольно интересным,  освещающим те стороны творчества поэта,  о которых не было сказано ранее. Филолог высказывает мысли,  теперь ставшие основополагающими в исследовании языка Маяковского. 


СПИСОК
ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Г. О.  Винокур “О языке художественной литературы” (глава “Анализ”)

---