"Прелестный век": Святая Русь и светская Россия

Перевезенцев С. В.

XVIII век — это новый этап в развитии темы русской святости. Главное духовное противоречие XVIII века в русской жизни — соперничество традиционной русской православной духовности и светского миросозерцания. "Прелестный" век прельщал человека всевозможными свободами, в том числе и свободой духа…

Но опыт истории показывает, что ни один бурный переворот привычного хода вещей не обходится без потерь, и чаще всего потерь трагических. Царь Петр I Алексеевич, совершая свои преобразования, это прекрасно понимал и потому придавал большое значение идеологическому объяснению собственных деяний. Но в его сознании давнее русское представление о духовном смысле исторического бытия России, сменилась идеей светского Российского государства, объединяющего русский народ только государственными крепами и не ставящего перед собой задачей обеспечение достижения духовных целей. В известной работе В.В. Зеньковского "История русской философии" можно встретить интересное и справедливое рассуждение о том, что кристаллизационным ядром, вокруг которого в XVIII веке слагаются интересы и идеи, "является не идея вселенской религиозной миссии (хранение чистоты Православия), как это было раньше, а идеал Великой России".

Более того, Петр I считал традиционную русскую религиозность одним из главных источников российского "невежества". Поэтому идею Святой Руси он заменил теорией "общего дела", созданной в западноевропейских ученых кабинетах. По убеждению Петра, именно теория "общего дела" как никакая другая отвечала задаче идеологического обоснования реформ.

В русле этой теории происходит десакрализация как идеи власти, так и самой государственной власти. Вообще, Петр I разделял убежденность своих предков в том, что власть русских монархов имеет своим истоком Божественное происхождение, а исторически восходит к цесарству римского императора Августа. Это представление было подтверждено в знаменитой "Правде воли монаршей", написанной Феофаном Прокоповичем и одобренной лично царем. И когда Сенат предложил ему принять титул "императора", то сам Петр поначалу даже возражал против этого. Ведь он был уверен, что русский царь — это уже цесарь, т.е. титул "царь" равен титулу "император". Однако, подчиняясь новым веяниям, идущим из Европы, государь все же согласился принять новый титул, ибо принятие титула "император" фактически означало признание независимого от Европы политического статуса русских государей. И 22 октября 1721 г. Сенат преподнес Петру I титул "императора всероссийского", наименование "Великий" и "Отец Отечества". С тех пор императорами стали именоваться все российские государи, а Россия превратилась в Российскую империю.

Петра I нередко называют "спешащим царем". Он и вправду резко "уплотнил" время, он очень спешил, он стремился еще при своей жизни полностью изменить русское бытие. Его стремительная походка, о которой пишут все очевидцы, его летящая вперед мысль, значительно опережающая думы современников, его расписанный буквально по минутам и начинающийся в 3—4 часа утра трудовой день, — все это стало символом Петровской эпохи. Царь "понапрасну времени не тратит... царь не позволяет себе медлить ни в какой работе…", — писали о Петре иностранные наблюдатели. Сам государь часто оставался недовольным скоростью происходящих перемен. В разговоре с немецким ученым Г. Лейбницем, состоявшемся в 1711 г., Петр сожалел, что изменения в России "не столь быстро идут, как его мысль". Лейбниц утешал русского царя, объясняя, что "крутые превращения непрочны". Но Петр ответил: "Для народа, столь твердого и непреклонного, как российский, одни крутые перемены действительны".

И уже с конца XVII в. Петр начинает проведение "крутых" реформ во всех областях русской жизни, используя опыт западноевропейских стран в развитии промышленности, торговли, культуры. Главной помехой на пути развития России государь видел "мрак невежества". Он считал, что "невежеством наших предков" европейские знания "были приостановлены и не проникли далее Польши", поэтому "доселе", т.е. до начала XVIII столетия, русские пребывали в "непроходимом мраке невежества", но теперь в усвоении "наук, искусств и образа жизни очередь наконец дошла и до России".

Петр I страстно стремился "просветить" свою страну, "образовать" свой народ. Но здесь нужно иметь в виду один очень важный момент. Превознесение западного научного знания Петром совсем не означало его бездумного преклонения перед Западом как "источником знаний". "Колыбелью всех знаний" Петр признавал Грецию. Затем по "превратности" судьбы из Греции науки перешли в Италию, а далее распространились по всей Европе. И совсем не случайно в кругу приближенных Петр I утверждал, что именно Россия как наследница великой Византийской культуры станет со временем истинным вместилищем научного знания. При этом, по словам Петра, "русское имя будет вознесено на высшую ступень славы". Но уже после этого науки вернутся в свое историческое лоно — в Грецию. Петр I говорил: "…Передвижение наук я приравниваю к обращению крови в человеческом теле, и сдается мне, что со временем они оставят свое местопребывание в Англии, Франции и Германии, продержатся несколько веков у нас и затем снова возвратятся в истинное отечество свое — в Грецию".

Ну а пока Петр начал борьбу с российским "мраком невежества". Началось все с бытовых изменений. В России запрещалось носить бороды, старое русское платье, вводились новые обычаи — ассамблеи, питие кофе, парики. Казалось бы, все это мелочи, даже царская блажь. Но нет! Резкое изменение быта, пусть пока еще быта высших сословий, и есть настоящая ломка прежних устоев, ибо именно из бытовых мелочей и состоит повседневная жизнь человека. Изменяя собственный быт, человек меняет свою жизнь…

А государь пошел дальше — он, выводя свое государство из "невежества", изменил в России… время! Сначала Петр I отменил традиционное русское летосчисление. Указами от 19 и 20 декабря 1699 г. было установлено новое празднование новолетия — отсчет нового года перенесен с 1 сентября на 1 января, а вместо летосчисления от Сотворения мира вводилось счисление лет от Рождества Христова. И 1 января 1700 г. в Москве состоялись грандиозные праздники по поводу введения нового календаря.

Введение нового летосчисления далеко не у всех вызвало восторг. Особенно возмущались старообрядцы, итак считавшие Петра "немцем" и "антихристом". Старообрядцы отзывались о царе, как о человеке "у Бога семь лет укравшем". Дело в том, что по старому счету от Сотворения мира новое столетие началось в 1692 г. (7200 год по старому стилю), т.е. на несколько лет раньше, чем в 1700 г. по новому летосчислению. Довольно резкое неприятие вызвало и перенесение новолетия с 1 сентября на 1 января. И среди "низших" сословий, и в числе сословий "благородных" было немало тех, кто осуждал государя, удивляясь "как мог государь переменить солнечное течение, веруя, что Бог сотворил свет в сентябре месяце".

Не меньшее, а, может, и большее значение имела вторая, малоизвестная, реформа времени, начатая Петром в 1706 г. Это была "реформа часа". Дело в том, что на Руси дневное и ночное время традиционно измерялось не просто в часах, каждый из которых содержал 60 минут, а — от восхода до заката солнца. И если сутки постоянно имели 24 часа, то дневное и ночное время не было постоянным, но в течение года, в зависимости от природных циклов, менялось: день длился от 7 (зимой) до 17 (летом) часов, ночь, соответственно, от 17 до 7 часов. И циферблаты самих часов, стоявших чаще всего на башнях кремлей и монастырей, имели не привычные нам 12 или 24 деления, а 17 делений. Именно такие часы находились и на Спасской башне в Москве. Существовали целые "таблицы", по которым на башенных часах изменяли время восхода и захода солнца (в течение года такие изменения проводились с периодичностью в две недели 22 раза). Иначе говоря, древнерусский счет часов соответствовал естественному природному (солнечному) циклу. Правда, еще в XVII столетии в царских покоях появились и европейские часы с 12-часовым циферблатом, но это были часы для личного пользования — комнатные.

Решительный и всегда "спешащий" Петр столь же решительно сломал и представление русских людей о дне и ночи. Своим указом 1706 г. он повелел, чтобы на башнях были установлены часы европейского образца, с циферблатом от 1 до 12 часов. Более того, в практике государственной службы главным отсчетом суток становятся теперь две временные единицы — полдень (12 часов дня) и полночь (12 часов ночи). Таким образом, сутки перестали состоять из "дня" и "ночи", но начинают делиться на две равные по протяженности половины — "до полудня" (или "после полуночи") и "после полудня" (или "до полуночи"). Стремясь утвердить в сознании подданных новое понимание суточного времени, Петр приказал обязательно отмечать "полдень" звуковыми сигналами — боем курантов, выстрелами из пушек, поднятием флагов и др. "Реформа часа" привела к тому, что в России постепенно утвердился европейский счет часов, созданный искусственно и приспособленный к более точной организации деловой жизни человека, а не к естественному солнечному циклу.

Конечно, подобные изменения не вдруг проникали в сознание современников, и еще долго в России европейские часы соседствовали со старорусскими. К примеру, в Москве европейские часы поначалу стояли только на Спасской и Троицкой башнях Кремля, а также на церкви Архангела Гавриила (Меншикова башня). Зато часы Кремлевского дворца, Коломенского, Измайлова, Тайницкой и Никольской башен Кремля, Данилова, Симонова и других монастырей продолжали отсчитывать время по-старому.

Символом разрыва с традиционной Россией стало и основание новой столицы государства. 16 мая 1703 г. на Заячьем в устье реки Невы Петр I заложил крепость Санкт-Петербург, которая и дала позднее имя всему городу. В 1712 г. Санкт-Петербург официально стал новой столицей России.

Но в XVIII столетии, в процессе вытеснения светским миропониманием религиозного миросозерцания, и само государство принимало все более светский характер. Так и Петру была близка идея великой державы, т.е. мощного государства, играющего активную роль в мировой политике. Однако ни Петр, возложивший на свои плечи императорскую мантию, ни его окружение не поставили перед Российской империей каких бы то ни было духовных целей. Не сделали этого в XVIII столетии и его наследники на русском престоле. Поэтому идея "Российской империи" в своем начале имела в большей степени светское содержание, нежели сложившееся к концу XVII столетия идея "Вселенского православного царства". Следовательно, произошел определенный разрыв с предшествующей духовной русской традицией, в соответствии с которой Российское государство есть, прежде всего, государство истинной православной веры.

Ушли в прошлое пышные церемониальные церковные шествия государя с участием множества церковных и светских чинов. А это значит, что обращения царя к Богу перестали быть публичными молитвами православного государя за свой православный народ. Царь Петр прекратил исполнять один из важнейших для России государственных ритуалов, свидетельствующий о заступничестве государя перед Богом за народ и государство, данное ему Господом. Даже подчинив Церковь государству, Петр, по сути дела, отказался от сакральной, священной функции русской государевой власти.

Вот ведь еще одно поразительное противоречие Петровской эпохи! Преобразования Петра принимали и исполняли его волю потому, что в сознании русских людей сохранялся традиционный образ православного царя Помазанника Божия. Но сам Петр всячески ломал этот образ, всячески избавлялся от него. Иначе говоря, используя силу, авторитет традиции, Петр ломал саму традицию!

А русский православный народ, православные подданные царя, веками воспитанные в традиционном представлении о первенствующей духовной роли Русского государства и русского государя, оказались один на один с жестоким жизненным противоречием — в церквах они молились за здравие императора и процветание империи, но ни император, ни империя не собирались брать на себя исполнения духовных задач. И никаких объяснений никто давать не собирался.

Отказ от исполнения государством духовных задач вел и к иному пониманию отношений государства с Церковью. В своем стремлении все подчинить государственной целесообразности, Петр I нарушил еще одну древнюю русскую традицию — полностью подчинил себе Церковь, превратив ее в одну из структур общего государственного аппарата. Это произошло в ходе церковной реформы, которая проводилась в течение всей первой четверти XVIII века.

И здесь мы снова встречаемся с противоречиями, характерными как для самого царя, так и для его церковной политикой. Сам Петр I оставался православным человеком, соблюдал церковные обряды, хотя и не столь ревностно, как это делали его предки. И вообще, отношение к вере у царя Петра было, скорее, рационалистическим, нежели исконно православным. Даже частые и регулярные посещения Петром церковным служб превратились теперь в события частной жизни царя.

Но одновременно, по приказу царя государственные власти должны были следить за тем, чтобы народ обязательно исполнял церковные службы. В 1718 г. вышел высочайший указ, обязывавший всех подданных ходить в воскресные дни к вечерне, заутрене и особенно литургии. Правда, и здесь верх брала государственная целесообразность: государевым указом была отменена тайна исповеди — духовник был обязан открывать уголовному следователю грехи, сказанные на исповеди. Таким образом, государство насильно вторгалось и в права Церкви, и в самую интимную жизнь своих подданных — в тайну исповеди.

Петром I владела идея равенства всех Церквей и всех вер перед государством. Неслучайно, он, стремясь привлечь в Россию как можно большее число иностранных специалистов, разрешил строить в России протестантские и католические храмы, даже в Петропавловской крепости, наряду с Петропавловским собором была сразу же построена лютеранская церковь святой Анны. Но в Сибири и Петр, и его наследники действовали иначе — всячески продвигали православие и требовали от Церкви обязательного крещения сибирских народов.

В XVIII в. заметно снизилась, по сравнению с предыдущими веками, и роль духовенства в жизни русского общества. Петр I и его наследники смотрели на духовенство как на государственных чиновников. За приходским духовенством была закреплена функция регистрации рождения, браков и смертей, велся строгий учет бывавших на исповеди. На духовенство было возложено множество повинностей — адмиралтейская, полицейская и др. После указа 1723 г. о запрещении пострижения новых монахов из недорослей, значительно снизилось и число монашествующих.

На саму Русскую Православную Церковь государь смотрел тоже сугубо рационалистически. Главной задачей было поставлено полное подчинение Церкви светской власти царя и изъятие материальных ценностей Церкви, столь необходимых для обеспечения многочисленных петровских начинаний.

Поэтому после смерти в 1700 г. патриарха Адриана вместо выборов нового патриарха, был учрежден пост местоблюстителя патриаршего престола. В 1702–1721 гг. этот пост занимал митрополит Рязанский и Муромский Стефан Яворский (1658–1722). Кроме того, для церковного управления в 1701 г. возник Монастырский приказ, в ведение которого перешли все церковные вотчины, судебная власть, контроль за изданием духовных книг и духовными школами, выплата денежных окладов священнослужителям и монахам (в 1725 году Монастырский приказ преобразовали в камер-коллегию при Синоде).

В 1721 г. высочайшим указом был принят "Духовный регламент", составленный по поручению государя в 1718–1720 гг. псковским епископом Феофаном Прокоповичем, а исправленный самим Петром I. Церковное управление преобразовывалось по образцу гражданских коллегий: упразднялось патриаршество и вводился коллегиальный орган — Духовная коллегия, вскоре названная Святейшим Правительствующим Синодом. По Указу 11 мая 1722 г. непосредственным руководителем Синода становился обер-прокурор — светский государственный чиновник, назначаемый царем. В соответствии с Табелью о рангах, должность обер-прокурора соответствовала лишь 4 классу государственных служащих. "Верховным судьей" и фактическим главой Синода являлся император, который утверждал все распоряжения в области церковного управления. Таким образом, Церковь полностью подчинялась государству, а высшее церковное управление осуществлялось под контролем светской власти. Торжественное открытие Духовной коллегии (Синода) состоялось 14 февраля 1721 г., а в 1722–1723 гг. патриархи ряда православных автокефальных Церквей Востока признали церковную реформу, проведенную Петром I.

В дальнейшем, при наследниках Петра противоречие между светским миросозерцанием и традиционным православным мировосприятием только усиливалось. Широкое распространение в XVIII столетии светской культуры, науки и философии, появление масонского мистицизма, конечно же, оказало серьезное давление на традиционное русское православное мировоззрение. Подчинение Русской Православной Церкви власти императора вкупе с беспрепятственно распространявшимися в России протестантизмом и католицизмом, не могло не сказаться на снижении роли православия в общественной жизни страны.

В годы правления Петра, да и вообще до времен царствования Елизаветы Петровны, в России была приостановлена, а фактически запрещена канонизация национальных святых. Это запрещение специально оговаривалось в "Духовном регламенте" 1721 года, как средство борьбы с народными суевериями.

Но в народном понимании "остановить" или "запретить" святость — дело невозможное. В первой половине XVIII столетия в разных городах и монастырях начинают возникать местные почитания святых. Известно, что существовало, минимум, семнадцать святых, чье прославление свершалось местно, но не имело никакой санкции от Святейшего Синода. В принципе, это была древнерусская традиция, когда местночтимые святые со временем признаются и официальной Церковью.

Однако в XVIII веке ситуация кардинально изменилась, ведь в 1720–1730-е гг., после смерти Стефана Яворского, в Святейшем Синоде огромное влияние получили полупротестантские настроения, выражаемые Феофаном Прокоповичем, а после его смерти — его последователями. Поэтому Синод начал жестокую борьбу с возникшим местным почитанием святых. Так, в 1722 г. направленная Синодом комиссия фактически разгромила почитание собора святых в Переславле-Залесском, причем было запрещено поклоняться не только "новым" святым (Корнилию, Сергию и Адриану), но святым, чье почитание было уже давно признано Церковью — св. князю Андрею Смоленскому и преподобному Даниилу Переславскому. Позднее, в 1730-е гг., началось преследование "новых" культов, сложившихся в Ростове, Вологде, в других российских городах и монастырях. И опять, заодно, пересматривалось почитание традиционных русских святых, в частности, "освидетельствовались" мощи св. князей Романа Угличского, Василия и Константина Ярославских, преподобных Адриана Пошехонского и Сильвестра Обнорского…

Вообще, по мнению современного исследователя А.С. Лаврова, двадцатилетняя борьба Святейшего Синода с возникающими "новыми культами" имела свою определенную логику. Поначалу запрещению подвергались только "новые культы", не получившие никакой официальной санкции. В середине 1730-х гг. приходит черед "освидетельствования" реликвий святых, чье почитание в целом не ставится под сомнение, но часто носит, вроде бы, суеверный характер. Во второй половине 1730-х гг. впервые выдвигается требование установления синодального свидетельства для каждого культа. А ведь именно санкции Синода в то время недоставало большинству мощей угодников, почитавшихся Русской Православной Церковью. Иначе говоря, логика действий тогдашнего руководства Святейшего Синода вела к тому, чтобы "критически" пересмотреть и "переосвидетельствовать" практически весь Собор русских святых! И подобная деятельность, к сожалению, дала свои горькие плоды: почитание некоторых местных святых были пресечены навсегда. Казалось, светская Россия окончательно заменила собой Святую Русь… Но с воцарением Елизаветы Петровны подобные намерения наиболее ретивых синодальных чиновников были остановлены. Да и времена уже изменились.

Впрочем, и в начале XVIII века в высших кругах русского общества идея святости не отрицалась вообще, как таковая. Другой вопрос, что со стороны Петра I и государства изменилось направленность в почитании святых.

В Петровскую эпоху среди сонма святых, прославляемых Русской Православной Церковью, "манием царя" три имени заняли особое место — апостола Петра, апостола Андрея Первозванного и святого благоверного князя Александра Невского.

Особо чтимым становится образ святого князя Александра Невского, что было связано с основанием новой столицы — Санкт-Петербурга. Дело в том, что новый город строился в тех местах, где проходила знаменитая Невская битва, в которой князь Александр одержал блестящую победу над шведским войском. И в этом факте Петр I вполне справедливо усмотрел символическую преемственность. Поэтому, вследствие целенаправленных действий властей, в Петербурге и в России начинается складываться новый официальный статус святого Александра Невского.

В 1710 году на месте Невской битвы Петр I устраивает первую в Петербурге обитель, и посвящает ее памяти своего великого предка — Александро-Невский Свято-Троицкий монастырь, в котором через несколько лет была возведена церковь в честь святого князя. В 1710-е гг. в Петербурге 23 ноября начинают торжественно праздновать день святого Александра, в который царственное семейство обязательно отстаивало службу в Александро-Невском монастыре. Сам монастырь уже в Петровскую эпоху именовали Лаврой, хотя официально этот статус был присвоен обители только в 1797 г.

В 1724 г. святой Александр пришел в Петербург — 30 августа состоялось торжественное перенесение мощей святого в Александро-Невский монастырь из владимирского Рождественского собора. Этому событию был придан статус общегосударственного праздника. Причем, перенесение мощей Александра Невского было намеренно поставлено именно на 30 августа 1724 г., ибо этот день стал считаться официальной датой окончания Северной войны. Таким образом, церковный календарь связал имя святого князя, защитившего Невские земли в XIII в., с победой русского оружия в веке XVIII-м.

Но в понимании образа св. Александра Невского происходят определенные изменения. Для Петра I св. Александр Невский — это прежде всего воин, защитник рубежей Русской земли, победитель иноземных захватчиков, небесный покровитель Невских земель и новой российской столицы. Поэтому монашеский образ князя, принявшего перед смертью схиму, столь распространенный в иконографии XVI–XVII вв., российского императора не устраивал. В результате, указом от 15 июня 1724 г. было запрещено изображать на иконах св. Александра Невского в монашеских одеждах, но велено писать образ в одеждах великокняжеских, т.е. в латах.

Тем не менее, особое почитание св. Александра Невского сыграло свою большую роль в сохранении традиции прославления русских национальных святых. Более того, по мнению современного исследователя О.Г. Агеевой, образ св. Александра Невского оказался способным разрушить одну из основных "рационалистических" тенденций в религиозности Петровской эпохи: отказ царя и его окружения от почитания национальных святых. Хотя нельзя не отметить, что св. Александр Невский стал единственным исконно русским святым, не только сохранившим, но и повысившим свой статус в общественной и религиозной жизни России. В течение XVIII–XIX вв. только в Петербурге в его честь было освящено 58 престолов в церквах и 9 часовен, а в Москве имя Александра Невского получили 28 церквей и приделов и 4 часовни.

А вот особое почитание святого апостола Петра на Руси, в честь которого и была названа новая столица империи, не смогло завоевать столь широкого признания. Все-таки в русском сознании св. Петр традиционно воспринимался как образ святого — основателя Западной Римской Церкви. Стоит напомнить, что мощи святого Петра были на протяжении многих столетий центром римско-католического почитания, потому и сам особый культ св. Петра для русского сознания служил символом враждебной "папежской веры". Поэтому государь настойчиво искал иной святой образ, равно почитаемый и Востоком, и Западом, и исторически связанный с Русской землей.

Таким святым стал апостол Андрей Первозванный, брат апостола Петра и первокреститель Русских земель. Уже в конце XVII века происходит усиление почитания св. Андрея Первозванного. Именно ему был посвящен первый российский орден, учрежденный Петром I, — орден Андрея Первозванного — ставший с тех пор высшим орденом Российской империи. В Петербурге строились храмы и посвящались престолы в честь святого апостола. Более того, по планам государя, именно апостол Андрей должен был занять главное место среди святых Русской Православной Церкви, ведь именно ему император намеревался посвятить грандиозный собор в Петербурге на Васильевском острове, который должен был стать центральным государственным кафедральным собором, равным по значению собору св. Петра в Риме. Но смерть царя оборвала и его планы… Построенный после смерти Андреевский храм на Васильевском острове (кстати, на другом месте, нежели предполагал царь), стал обычной приходской церковью.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/