Введение.
Вопрос об идентификации человека был и остаётся одним из основных с начала появления науки о человеке в рамках проекта науки Нового времени. Что такое человек? Этот вопрос так и остаётся без ответа. Возможна ли идентификация человека? Если это возможно через обращение к истории, то с какими проблемами здесь можно столкнуться? Задача этой работы - попытаться двигаться в направлении ответа на эти вопросы.

В работе использованы труды Мишеля Фуко, Мартина Хайдеггера и Жана Бодрийяра. Рассматривается пространство истории как представление, как пространство событий. Как это пространство возникает. И как оно связывается с областью человеческой деятельности. Как возникают представления о человек в пространстве истории и почему они не создают целостного представления. Почему власть удерживает общество, используя историю. И почему история остаётся обязательной учебной дисциплиной в образовательных заведениях. Рассматривается недоверие истории.

Цель работы заключается в том, чтобы выявить проблемы идентификации человека в поле которое задаётся Властью, Историей и Человеком, как частью общества.

В первом параграфе рассматривается время в терминах пространства. Человек как точка пространства истории общества. И история как представление в рамках проекта науки нового времени. Человек как субъект, репрезентирующий историю.

Второй параграф содержит описание дисциплинарного пространства общества производства. Как реализуется дисциплина в обществе. Описывается взаимодействие индивидов как частей одной машины в общем времени и пространстве.

В третьем параграфе описывается проекция дисциплинарного пространства государства на школу (учебное заведение). Институт образования как средство формирования гражданского общества.

В четвертом параграфе описывается принцип причастности каждого индивида к истории государства и языку.

Параграф пять. Здесь речь пойдёт о связи истории государства и власти. Об идентификации гражданина властью через причастность к истории. О манипуляции обществом путём изменений в историческом пространстве событий.

В шестом параграфе рассматривается пространство истории индивида.

И в седьмом параграфе раскрывается тема массы как общества не нуждающегося, в истории и отторгающая её. Масса, не поддающаяся исследованию. Масса как «конец социального».

Заключение содержит краткое содержание всей работы и выводы. Результатом работы является четыре основных проблемы идентификации человека в пространстве истории.

Основная часть

§1. Пространство истории.

П. 1 Время в терминах пространства. История как пространство событий.

Почему пространство?! Здесь речь пойдёт о пространстве, поскольку время так осталось чем-то необъяснимым. Историю обычно увязывают с понятием «время». Но когда задаётся вопрос: «Что такое время?». То часто происходит следующее - «Время» начинают описывать в терминах пространства. Говорят о его длительности, протяжённости. Его «хватает» или «не хватает», бывает «достаточно». Его начинают дробить, вводят единицы измерения: часы, минуты, секунды, года, века и т. д. . При этом увязывают его с пространством. Год – период обращения Земли вокруг Солнца. Сутки – период обращения Земли вокруг своей оси.

 Можно привести пример связи времени и пространства другого плана, когда расстояние отмеряется отрезками времени: «Семь дней ходу». И вот один из узлов экономической эпохи лежит в связке: «Время – деньги». Это часы. Часы, которые отмеряют пространство, сектора круга. Это механизм, принадлежащий пространству, и его измеряющий. Хроно-метр. Из этого слова яснее видно как связывается время и термин пространства. «Метр» - здесь это слово носит смысловую нагрузку «измерять». Хронометр – механический прибор – вот им мы и отмеряем время. Делим его на отрезки. Выполняем действия с объектом, который как будто имеет протяжённость. Как схватить и удержать момент, когда прошлое завершено, а будущее не началось. Но, тем не менее, оказывается можно дробить условную протяжённость на условные отрезки и увязывать их с событиями.

 «История» - «story» - «рассказ». С помощью этой цепочки можно дать условное определение «истории» в этой работе. «История» - здесь – список событий, происшедших в условной (определённой) точке времени, в определённом пространстве.

 История требует для своего существования времени и пространства. События требуют временной оценки, поскольку, если предположить статичность пространства (здесь – некоторой территории), то в одном и том же месте происходит множество событий в разное время (в разные отрезки времени). Время же требует пространства, так как тесно с ним связано. Пространство – условие существования времени.

 Таким образом, можно выстроить простую схему, в которой увязываются геометрическое пространство, организуемое векторами a, b, c (трёхмерное) и временной вектор T. Это простая модель пространства истории.

 Можно построить схему, в которой будут находиться во взаимной связанности «время», «пространство» и «история». В центре этой схемы будет находиться человек. Он увязывает в одну систему эти понятия, и сам является продуктом этой системы.

 Человек связывает время и пространство, и производит историю.

Как происходит увязывание времени и пространства и почему человек находится в центре схемы. Потому что с началом Нового времени он становиться субъектом, находящимся в центре картины мира. Субъектом познающим, «пред-ставляющим», ставящим перед собой познаваемое и утверждающим себя через акт сомнения в том, что он знает о представленном, в том, что он представляет.

«...repreasentatio. Пред-ставлять здесь значит: наличное пред-поставлять пред себя как нечто противо-стоящее, соотносить его с самим собою как областью, задающей меру. Где совершается это, там человек обретает образ сущего. Но, обретая образ сущего, человек сам себя ставит на сцену, то есть в развёрнутую о-кругу всего, что всеобще и всеоткрыто представляется. Тем самым человек сам себя полагает как сцену, на которой отныне обязано пред-ставлять, репрезентировать себя сущее, на которой сущее обязано становиться образом. Человек становиться репрезентантом сущего как предметного».[1]

До Нового времени было иное восприятие мира. По тексту Августина Блаженного оно выражается следующим образом: Когда я знаю, что есть Я, то значит, что я заблуждаюсь, «блужу». Заблуждаюсь, - значит, я не прав. Заблуждение «я есть» указывает на оторванность от Бога, не причастность божественному.

По Декарту, когда я узнаю, что сомнительно всё что я знаю, я обнаруживаю себя, а не условно знаемое. (Картезианский акт сомнения). Я есть только тогда, когда я истинно знаю, что я есть. Только когда я истинно познаю, только тогда я истинно существую. Cogito ergo sum. Это экстраполируется в следующее: только когда я подлинно знаю историю, только тогда я есть в истории. Я должен думать, что история – это опыт. Чтобы быть, мне надо фиксировать, удерживать этот опыт восприятия. У Канта декартовское «Я мыслю» - это и есть апперцепция. Я мыслю – значит, я существую, без всякого сомнения.

«Разум не черпает своих законов из природы, а приписывает их последней».[2]

 Не важно само наличие объектов, о которых я думаю, важно, что Я думаю. «История» как раз задаётся фразой «Я мыслю». A priori задаётся расположенность и последовательность опыта воспринимаемых объектов. Из факта последовательности и расположенности дедуцируются понятия времени и пространства. Эстетика – форма созерцания (восприятия).

Время как трансцендентальная форма рассудка. Время результат последовательности событий восприятия, а потом и суждения, то есть время возникает в промежутке, в связанности между восприятием и суждением, в переходе в движении от восприятия к суждению (восприятие>суждение). Это промежуток между восприятием и суждением, и именно в нём работает воображение. Время дедуцируется из последовательности восприятий как внешних. Последовательность восприятий – внешняя форма созерцания, то есть относится к области эстетики. А последовательность от восприятия к суждению – это внутренняя форма рассудка. Следовательно, рассудок выполняет синтезирующую функцию. Появляется субъект.

Субъект – продукт познания как воображения, то есть точка синтеза восприятия, в которой сходятся последовательности восприятий.

В истории, наоборот, сначала суждение, потом восприятие. Это работа воображения. Происходит переворачивание – сначала интерпретация, потом - событие. То есть сначала факт объясняется, а потом вписывается в историю, картину мира. Субъект, который уже заранее есть, через восприятие и последующее суждение, вписывает событие в картину мира. То есть, именно в истории, в истории как пространстве, факт получает место события. Это происходит потому, что история конструирована по кантовскому (декартовскому) описанию.

«Опредмечивание сущего совершается представлением, стремящимся любое сущее пред-поставить пред собою так, чтобы рассчитывающий человек был уверен в сущем, обеспеченным для него. Наука как исследование впервые возникает тогда и только тогда, когда истина уже превратилась в достоверность представлений. Сущее как предметность представления, а истина как достоверность представления впервые определяется в метафизике Декарта».[3]

«...когда человек становиться первым и настоящим субъектом, то это уже значит: человек становиться тем сущим, на котором основывается всё сущее по способу своего бытия и своей истины. Человек становиться центром сопряжений сущего как такового.[4]

Единица информации «фрагмент», «квант» визуального восприятия, имеет продолжительность 0,18 секунды. Именно благодаря тому, что есть время как внутренняя схема рассудка, мы увязываем их единство восприятий. Эффект киноленты – фиксированные фрагменты движений связываются в единое действие.

Возникает сознание себя благодаря связыванию восприятий, в том числе и самовосприятий, с помощью времени. Время задано a priori. В декартовском cogito уже всегда есть Я. Время не просто последовательность, а связанность между собой событий как значимостей. В этой связанности и возникает субъект. Он осуществляет смысл потому, что он в состоянии об этом судить.

Декартовский субъект не нуждается в самоутверждении, он уже всегда есть, как порождающее истину. Но ценности нуждаются в обосновании, оправданности и обосновываются через историю как последовательность осуществления, синтеза единого смысла. Даже если он не окончательный, а промежуточный, то он всё равно совершеннее, синтетичнее, чем пред-идущий. Это можно интерпретировать как теорию развития знания по экспоненте, то есть каждая следующая точка ближе к некоему исполнению смысла, но никогда его не достигает, и это не-достижение объясняет возможности ошибок, заблуждений и отклонений в настоящем, тем самым, обеспечивая деятельность будущего, которое будет исправлять ошибки настоящего и будет порождать свои.

Я в истории только потому, что я продолжаю историю предков и каждый день продолжаю свою историю. Если «ценность» не оправдана прошлым, то она не ценность. История как инкорпорированность в определённую систему ценностей – есть способ выносить «истинные» суждения без восприятия.

В этом смысле дневник – способ сохранения ценностей для настоящего. Способ трансляции ценностей из прошлого. Прошлое конструирует ценностную схему настоящего. Но сам субъект не сомневается в своём существовании. История выступает гарантом того, что он был вчера и не растерял окружающего знания. История как сохранение и приращение опыта.

«А исследовательский эксперимент нового времени – это не просто более тщательное по своему уровню и объему наблюдение, но существенно иначе устроенный метод оправдания закона в рамках очного наброска природы и на его службе. В исторических науках о духе экспериментальному исследованию природы соответствует критика источников. Пусть это название критика источников, обозначает здесь всю совокупность обнаружения источников, их выбора, использования, сохранения и истолкования. Правда, историческое объяснение, основанное на критике источников, не возводит факты к законам и правилам. Но оно не ограничивается простым пересказом фактов. В исторических науках, как и естественных, метод направлен на то, чтобы представить постоянное и превратить историю в предмет. А предметом история может стать лишь тогда, когда уйдёт в прошлое. Постоянное в прошлом, то постоянство, во что историческое объяснение извращает в своих ложных расчётах всё неповторимое многообразие исторического совершения, - оно есть то, что было однажды и есть всегда, то есть сравнимое. Поскольку все беспрестанно сравнивается со всем, в итоге вычисляется общепонятное, и оно оправдывается и утверждается как основной расчерчивающий очерк, схема истории. Сфера исторического исследования простирается лишь до тех пределов, каких достигает историческое объяснение. Ничто единственное в своём роде, ничто редкое, никакая возвышенная простота, короче говоря, ничто великое в своём историческом совершении никогда не разумеется само собою и потому всегда остаётся необъясненным. Историческое исследование не отрицает величия в истории, но объясняет его как исключение. Такое объяснение великое меряет мерою обычного и посредственного. И нет никакого другого исторического объяснения, пока объяснять значит сводить необъяснённое к понятному и пока история остаётся исследованием, то есть объяснением. Поскольку история, будучи исследованием всё прошлое набрасывает и опредмечивает как объяснимую и обозримую взаимосвязь факторов, то она, будучи инструментом такого опредмечивания, требует критики источников. И по мере того как история сближается с публицистикой, меняется мера такой критики».[5]

С началом Нового времени история стала научной дисциплиной.

 История – способ передачи информации о событиях прошлого. Способ передачи опыта. И эта информация всегда закодирована. Для её понимания нужен контекст, если мы хотим уловить смысл действий, происшедших в некотором историческом пространстве. Нужны ключи к расшифровке. Если нас, конечно, не интересует просто описание происшедшего.

П. 2 Человек как точка исторического пространства.

 Человек – точка исторического пространства. И он же – часть общества. Точка общества, которое воспроизводит историю. Государство – это не просто сумма объектов, - это система объектов. Механизм, в котором детали должны быть в чётком взаимодействии. Это система, машина, которая выстраивается согласно определённой структуре.

«К сути картины мира относится составность, система».[6]

Сама простая модель истории, представленная в самом начале, не работает, а только демонстрирует свою статичность. Это естественнонаучная модель, в ней можно регистрировать факты. Но, сама история находиться в поле воображаемого. Разворачивается как поле удержания некоторого опыта восприятия. Опыта суждения. Пространство истории состоит из смыслов. Которые мы создаём, а точнее приписываем некоторым фактам, которые соединяем и систематизируем.

То есть, трёхмерное пространство и вектор направления времени моделируют поле естественнонаучного эксперимента. А пространство истории состоит из наших суждений об опыте. Получается цепочка: восприятие – суждение – связывание – событие. Сначала идёт опыт восприятия, потом суждение. Далее суждение об опыте восприятия связывается с другими суждениями и таким образом получает место события. Так конструируется история. Поле опыта проецируется через субъекта в поле истории. Результат эксперимента получает со-бытие в истории. Там он связан с другими, там к нему выражают отношение. Он вписывается в картину, то есть регистрируется и систематизируется. В поле истории создаётся и существует система ценностей, там события как значимости находятся в одной системе. Благодаря истории происходит синтез единого смысла, регистрируются суждения об опыте восприятия. В поле истории обосновываются ценности и находятся в связанности, оправдываются поступки.

Субъект – создатель и носитель исторического пространства. Он разворачивает это пространство из себя и в то же время подвергается его воздействию. Пространство истории не является необходимостью для субъекта, но является необходимостью для накопления и удержания опыта. История позволяет выносить суждения без опыта восприятия, на основании предшествующего опыта восприятий и суждений, на основании сложившейся системы ценностей и представлений о мире. Это как карлик на плечах гиганта, он может быть и меньше, но сидя сверху, видит дальше, чем сам гигант.
§2 Дисциплинарное пространство.

П.1 Государство – машина. Человек – деталь.

Государство, в контексте экономических отношений, - машина, мануфактура. Конвейер со строго отлаженным механизмом. Его цель – максимальная производительность за минимальный период времени. Условие достижения этой цели – строгое взаимодействие узлов механизма. Ни одна минута не должна проходить даром. И отсюда требование к работникам конвейера – чёткое взаимодействие с механизмом.

«...движения, требуемые от человека при обращении с техническими предметами, дискретны, составляют ряд скудных жестов, жестов-знаков, в них стёрта ритмичность. (...) Спроецировав себя в связную структуру, человек сам оказывается отброшен в бессвязность. Перед лицом функциональной вещи он оказывается дисфункционален, иррационально-субъективет; отныне он пустая форма, открытая для любых функциональных мифов и любых фантазматических проекций, связанных с оглушительной эффективностью внешнего мира».[7]

 Тело рабочего – часть производящей машины, деталь механизма. И требование к телу – строгое соответствие выполняемой функции. Следовательно – все движения тела, как и само тело, должны быть измерены и просчитаны. КПД – коэффициент полезного действия – показатель, как для станка, так и для рабочего за этим станком. Происходит слияние тела индивида и машины. Тело – деталь, узел конвейера. Оно не обладает в данной системе никакой индивидуальностью. Одна деталь, при поломке, должна быстро заменяться другой. Отсюда стремление к унификации узлов. Процесс производства разбивается на множество простых действий. «Нет незаменимых людей» - тезис справедливый для конвейерного типа производства.

«Человеческое тело вступает в механизмы власти, которые тщательно обрабатывают его, разрушают его порядок  и собирают заново. Рождается «политическая анатомия», являющаяся одновременно «механикой власти». Она определяет, как можно подчинить себе тела других, с тем, чтобы заставить их не только делать что-то определённое, но действовать определённым образом, с применением определённых техник, с необходимой быстротой и эффективностью. Так дисциплина производит подчинённые и упражняемые, «послушные» тела».[8]

П.2. Дисциплина.

Для того, чтобы такая машина работала, необходима строгая дисциплина тела, которая обеспечивает чёткое и отлаженное выполнение каждого действия. Для обеспечения дисциплины разрабатывается ряд правил. Если это цех, то: техника безопасности на рабочем месте, форма одежды, номер работника и номер рабочего места, для обеспечения контроля над качеством выполняемой работы, порядок работы, порядок прихода и ухода с рабочего места и т. д. И полная безынициативность. Инициатива наказуема. Принцип действия таких правил такой же, как и в «уставе» в армии. Возможные нарушения и отклонения от правил описываются и им соответствует определённое наказание (штрафные санкции, де премирование, выговор, увольнение с работы и т. д.). «Дисциплина увеличивает силы тела (с точки зрения экономической полезности) и уменьшает те же силы (с точки зрения политического послушания). Короче говоря, она отделяет силы от тела: с одной стороны, превращает его в «способность», «пригодность», которую стремится увеличить, а с другой – меняет направление энергии, могущества, которое может быть её результатом, и превращает его в отношение неукоснительного подчинения». [9]

П.3. Паноптизм.

Вот необходимый элемент дисциплинирующей машины – наблюдатель, тот, кто следит за порядком и регистрирует нарушения и в то же время своим присутствием обеспечивает дисциплину. Его основная функция не наказывать, а присутствовать. Он – надзиратель. И дисциплина обеспечивается не тем, что надзиратель видит, а тем, что тело надираемого становится видимым. Человека дисциплинирует понимание своей поднадзорности. Уже и сам надзиратель не требуется, не нужно его постоянного присутствия. Дисциплина обеспечивается, если надзираемый понимает свою постоянную поднадзорность. Достаточно технических средств, таких как видеокамера или тонированное стекло, которые обеспечивают эффект постоянного присутствия надзирателя, присутствия невидимого надзирателя. Эффект присутствия власти, которая обеспечивает дисциплину. Мишель Фуко вводит для описания этого явления термин – паноптизм. Паноптикон – проект тюрьмы архитектора Бентама.

 «.…— основная цель паноптикона: привести заключённого в состояние сознаваемой и постоянной видимости, которая обеспечивает автоматическое функционирование власти»[10].

Власти не надо себя показывать, ей надо наблюдать и всячески скрывать своё отсутствие, то есть наблюдаемый не должен знать того, что его не видят (об отсутствии наблюдателя). Закон оптики говорит о некотором «равновесии»: с любой точки наблюдаемого пространства можно видеть наблюдателя. Это «равновесие» нарушается с помощью технических средств.

«Панаптикон – машина для разбиения пары «видеть – быть видимым». Это важный механизм, ведь он автоматизирует власть и лишает её индивидуальности. Принцип власти заключается не столько в человеке, сколько в определённом продуманном распределении тел, поверхностей, света и взглядов; в расстановке, внутренние механизмы которой производят отношение, вовлекающее индивидов. (…) Действуют механизмы, поддерживающие асимметрию, дисбаланс, различие. Следовательно, не имеет значения, кто отправляет власть. Любой индивид, выбранный почти наугад, может запустить машину: в отсутствие начальника – члены его семьи, его друзья, посетители и даже слуги».[11]

 В «Паноптиконе» - это зеркально тонированные стёкла, так же могут быть использованы видеокамеры и микрофоны. Наблюдаемый не видит ни наблюдателя, ни его отсутствия, при этом испытывает чувство постоянной поднадзорности. Под угрозой дисциплинарных взысканий он сам следит за собой, дисциплинирует своё тело (дисциплинируется). Выполняет требования дисциплинарного пространства.

«Паноптическая схема, именно как таковая и во всех своих свойствах, была предназначена для распространения по всему телу общества, была призвана стать некой обобщённой функцией». [12]

«Паноптизм – общий принцип новой «политической анатомии» объектом и целью которой является не отношение верховной власти, а отношение дисциплины».[13]

П.4. Синхронизация.

«По сравнению с равновеликой суммой отдельных индивидуальных рабочих дней комбинированный рабочий день производит большие массы потребительских стоимостей и уменьшает поэтому рабочее время, необходимое для достижения определённого полезного эффекта. В каждом отдельном случае такое повышение производительной силы труда может достигаться различными способами: или повышается механическая сила труда, или расширяется пространственная сфера её воздействия, или арена производства пространственно суживается по сравнению с масштабом производства, или в критический момент приводиться в движение большое количество труда в течение короткого промежутка времени. Но во всех этих случаях специфическая производительная сила комбинированного рабочего дня есть общественная производительная сила труда, или производительная сила общественного труда. Она возникает из самой кооперации».[14]

Итак, власть – это невидимый механик. Она следит за машиной, устраняет неполадки, а главное, предотвращает их. Функционирование машины должно быть бесперебойным. Детали работают синхронно. Время для всех общее. Декретное время – общая система отсчета, действующая на каждого индивида, находящегося в одном поле деятельности с другими. Несвоевременное выполнение функций приводит к перебоям в работе.

«Распределение последовательных деятельностей по рядам – «сериям» - даёт власти возможность выгодно использовать длительность: возможность детального контроля и точного вмешательства (в форме дифференциации, исправления, наказания, устранения) в любой момент времени; возможность характеризовать, а следовательно, использовать индивидов в соответствии с уровнем серии, которую они проходят; возможность накапливать время и деятельность, вновь открывать их суммированными и годными к использованию в конечном результате, представляющем собой предельную способность индивида. Рассредоточенное время собирается воедино, для того чтобы произвести выгоду, тем самым овладевая ускользающей длительностью. Власть непосредственно связанна со временем; она обеспечивает контроль над ним и гарантирует его использование. Дисциплинарные методы обнаруживают линейное время, моменты которого присоединяются друг к другу и которое направлено к устойчивой конечной точке. Словом время «эволюции». Но следует помнить, что наряду с этим административные и экономические техники контроля обнаруживают социальное время серийного, направленного и кумулятивного типа: открытие эволюции как «прогресса». Дисциплинарные техники обнаруживают индивидуальные серии: открытие эволюции как «генезиса», происхождения. Прогресс обществ и происхождение индивидов – эти два крупнейших «открытия» XVIII столетия, возможно, соотносятся с новыми методами власти, а точнее – с новым способом управлять временем и делать его полезным путём разбивки на отрезки и серии, путём синтеза и накопления. Макро- и микрофизика власти сделали возможным не изобретение истории (в этом давно уже не было нужды), а органическое вхождение временного, единого, непрерывного, кумулятивного измерения в отправление контроля и практики подчинений. «Эволюционная» историчность, какой она тогда сформировалась – и столь глубоко укоренилась, что и поныне является для многих самоочевидной, - связана с неким режимом функционирования власти. Как, несомненно, и «история-воспоминание» хроник, генеалогий, подвигов, царствований и деяний долго была связана с другой модальностью власти. С появлением новых методов подчинения «динамика» непрерывных эволюций начинает заменять «династику» торжественных событий.

Во всяком случае, маленький временной континуум индивида как генезиса определённо представляется (подобно индивиду как ячейке или индивиду как организму) результатом и объектом дисциплины. И в центре этого серийного разбиения времени находиться процедура, являющаяся здесь тем же, чем было составление «таблицы» для распределения индивидов и разбивки на ячейки или «манёвр», - для экономии деятельностей и органического контроля. Эта процедура – «упражнение». Упражнение есть техника, посредством которой телам диктовались задания – одновременно повторяющиеся и различные, но всегда распределённые в порядке усложнения. Направляя поведение к некоему конечному состоянию, упражнение позволяет непрерывно характеризовать индивида либо относительно этого состояния, либо относительно прочих индивидов, либо относительно типа его пути. Тем самым упражнение обеспечивает, в форме преемственности и принуждения, рост, наблюдение и оценку».[15]

П.5. Стандартизация и сертификация.

«Через дисциплины проявляется власть Нормы. Является ли она новым законом современного общества? Лучше сказать, что начиная с XVIII века эта власть соединилась с прочими властями – Закона, Слова и Текста, Традиции, - навязывая им новые разграничения. Нормальное становится принципом принуждения в обучении с введением стандартизированного образования и возникновением «нормальных школ». Оно становиться таковым в попытке организовать национальный медицинский цех и больничную систему, руководствующиеся общими нормами здоровья. Оно проникает в стандартизацию промышленных процессов и изделий. Подобно надзору, и вместе с ним нормализация становится одним из главных инструментов власти в конце классического века. Ведь знаки, некогда свидетельствовавшие о статусе, привилегиях, принадлежности к чему-то, всё больше заменяются – или, по крайней мере, дополняются – целым рядом степеней нормальности, свидетельствующих о принадлежности к однородному общественному телу, но также играющих некоторую роль в классификации, иерархизации и распределении рангов. В каком-то смысле власть нормализации насаждает однородность; но она индивидуализирует, поскольку позволяет измерять отклонения, определять уровни, фиксировать особенности и делать полезными различия, приспосабливая их друг к другу. Вполне понятно, как власть нормы действует в рамках системы формального равенства, поскольку внутри однородности, являющейся правилом, норма вводит в качестве полезного императива и результата измерения весь диапазон индивидуальных различий».[16]

Каждая деталь должна соответствовать определённому стандарту, иметь сертификат качества, гарантирующий её исправное функционирование (прилагается паспорт завода изготовителя).

«В дисциплинарном режиме, напротив, индивидуализация является «нисходящей»: чем более анонимной и функциональной становиться власть, тем больше индивидуализируется те, над кем она отправляется; она отправляется через надзор, а не церемонии; через наблюдение, а не мемориальные повествования; через основанные на «норме» сравнительные измерения, а не генеалогии, ведущиеся от предков; через «отклонения», а не подвиги. В системе дисциплины ребёнок индивидуализируется больше,  чем взрослый, больной – больше, чем здоровый, сумасшедший и преступник – больше, чем нормальный и законопослушный. В каждом упомянутом случае все индивидуализирующие механизмы нашей цивилизации направлены именно на первого; если же надо индивидуализировать здорового, нормального и законопослушного взрослого, всегда спрашивают: много ли осталось в нём от ребёнка, какое тайное безумие он несёт в себе, какое серьёзно преступление мечтал совершить. Все науки, формы анализа и практики, имеющие в своём названии корень «психо», происходят от этого исторического переворачивания процедур индивидуализации. Момент перехода от историко-ритуальных механизмов формирования индивидуальности к научно-дисциплинарным механизмам, когда нормальное взяло верх над наследственным, а измерение – над статусом (заменив тем самым индивидуальность человека, которого помнят, индивидуальностью человека исчисляемого), момент, когда стали возможны науки о человеке, есть момент, когда были осуществлены новая технология власти и новая политическая анатомия тела».[17]

П.6. Регистрация.

Каждый член общества (равно – единица общества, гражданин) должен иметь паспорт (документ, удостоверяющий личность). В нём записано: Имя, Фамилия и Отчество, дата и место рождения, место регистрации, воинская обязанность и т. д. Данный документ заверен отделом внутренних дел и т. д. Именно с этим документом работают институты власти. Важно не то, что говорит человек (люди имеют способность обманывать), а то что записано в документе. Это сертификат соответствия. Каждый такой документ имеет серию и номер, то есть код. Каждая единица общества получает номер, по которому она идентифицируется. На каждого индивида можно вести досье – индивидуальную историю жизни. Можно вести историю тела как историю болезни. Такие истории можно составлять в каталоги, систематизировать, разбивать по родам и видам. Индивидуальная история становиться объектом, частью системы общей истории государства.

П.7.Дробление.

Каждый получает свою ячейку со своим номером в каталоге. В Паноптиконе каждый получает свою камеру. Власть следит не за всеми вместе, а за каждым в отдельности. Каждый несёт ответственность, а не все несут ответственность общую. Происходит дробление на единицы. В случае нарушения закона группой лиц, ответственность несёт каждый в отдельности за общее преступление. При этом преступлению, совершённому в составе группы соответствует более строгое наказание, нежели подобному преступлению совершённому одним лицом. Групповое преступление является отягчающим обстоятельством, так как несёт большую угрозу для социума.

 Приказ или распоряжение отдаётся общее для одной группы, то есть, для всех участников, но звучит оно для каждого, поскольку ответственность за выполнение приказа несёт каждый участник, но выполняется он всей группой, так как каждая единица находится в функциональной связанности с другими единицами группы. Поломка одной детали приводит к нарушению работы всего узла механизма и, следовательно, к нарушению всего процесса производства.

Через понимание поднадзорности каждым индивидом, осуществляется сборка и функционирование машины (группы). (Коммунального тела). И это уже не бесформенная толпа, а исправно работающий механизм, где каждый имеет своё место, выполняет свою функцию, подчиняется общему времяисчислению и выполняет синхронные действия согласно заданной программе.

«Дисциплины должны также усиливать единичную полезность каждого элемента множества, причем самыми быстрыми и дешёвыми способами, используя для этого, так сказать, само множество. Отсюда использование, для извлечения из тел максимума времени и сил, общих методов, известных как распорядок дня, коллективная муштра, упражнения, глобальный и вместе с тем детальный надзор. Кроме того, дисциплина усиливает эффект полезности множеств, добиваясь, чтоб каждое из них было полезнее простой суммы своих элементов; именно для увеличения полезных свойств множества дисциплины вводят тактики распределения, обоюдного приспособления тел, жестов и ритмов, дифференцирование способностей, взаимной координации относительно аппарата или задач. Наконец, дисциплины должны вводить в игру отношения власти (не над множеством, но в самой его толще) как можно более незаметным, как нельзя лучше связанным с другими его функциями и наименее дорогостоящим образом: этой цели отвечают анонимные инструменты власти, сопротяженные с множеством, которое они систематизируют и унифицируют, - иерархический надзор, непрерывная запись и регистрация, вечная оценка и классификация»[18].

§3 «Образование» и «изготовление».

П.1. Дисциплинарное пространство школы.

Институт образования. Его так же можно описать как машину в системе государства. «Завод», на котором изготавливают детали. Он же институт социализации и стандартизации. Здесь происходит адаптация ребёнка к жизни в социуме. Новорожденный материал, из которого надо сделать «полноценного» члена общества.

Школа так же является дисциплинарным пространством. Расписание занятий, время начала занятий и их продолжительность, дисциплина: что должен и чего не должен делать ученик на занятиях, шкала оценок подготовки ученика. В начальной школе отдельно оценивается прилежание и отдельно поведение ученика, при этом следует обратить внимание на то, что оценка эта касается не только поведения ученика во время занятий, но и поведения во весь период присутствия на территории школы. Отчасти это может быть оправдано техникой безопасности. Но это техника безопасности на всю предстоящую жизнь и за пределами учебного заведения, её второе имя – дисциплина. И даже на оборот: «техника безопасности» - второе имя дисциплины. Так же может быть разработана система поощрений и наказаний (замечаний) за «общественную деятельность», то есть: поливание цветов, «самоотверженную» работу на дежурстве, особую бдительность и так далее. Оценки, получаемые учеником, а так же поощрения и взыскания регистрируются в журнале преподавателя и в дневнике ученика. В обязанности учащегося школы входит регулярное посещение учебного заведения, подчинение правилам, действующим на территории школы, выполнение домашних заданий и т.д.

Процесс обучения делится на периоды (стадии – классы), то есть разные уровни, по прошествии которых ученик должен держать экзамен. Происходит дробление по возрастным категориям, от младшего возраста к старшему, и по уровню сложности знаний, от простого к сложному.

«Именно это дисциплинарное время постепенно внедряется в педагогическую практику, обособляя время обучения и отделяя его от времени взрослости, времени владения мастерством. Устанавливая различные стадии, отделённые друг от друга всё более трудными экзаменами. Вводя программы, каждая из которых должна выполняться на определённой стадии и содержать упражнения возрастающей трудности».[19]

«Дневник» - это документ, который для школы является «паспортом» и «трудовой книжкой» одновременно. На каждого ученика в школе заводиться «личное дело», которое храниться в архиве школы и после того, как тот получит аттестат и станет выпускником. Это «дело» может быть затребовано другими институтами государственной власти в порядке, предусмотренном законом. Таким образом, повторяется модель: «Паспортный стол» - «личное дело» - «паспорт» и «Школа» - «личное дело» - «дневник». Первое и второе не двойники, но родные братья. Забавно и само название «личное дело», которое уже давно не воспринимается как личное, это просто некоторая часть фактов из жизни одного индивида. Оно не носит значения приватного, интимного. Оно, даже, в своей материальной оформленности, в виде справок, записок, отзывов, характеристик, жалоб и так далее, в виде толстой папки с номером, не принадлежит индивиду, которому юриспруденция давно придумала название «физическое лицо». Это «личное дело» находится в ведении государства и может, с подачи власти, стать достоянием общественности.

Родители ребёнка включены в процесс образования. В их обязанности входит контроль над выполнением домашних заданий, проверка дневника (того самого «паспорта – трудовой книжки»), который заверяется подписью родителей, посещение «родительских собраний». И что важно – функция наказания ребёнка, то есть функция взыскания за нарушение дисциплины и/или плохое прилежание в школе.

П.2. Проекция дисциплинарного пространства государства на школу. Или от школы к государству.

Итак, попадая в школу, ребёнок находиться в дисциплинарном пространстве. За ним наблюдают, его действиям даётся оценка, оценки регистрируются и заносятся в «личное дело», то есть записывается история обучения ребёнка. За оценкой действий следуют поощрения или наказания. Ученик находиться под наблюдением, и понимание поднадзорности приходит с опытом, с опытом поощрений и наказаний. И задача начальной школы состоит не только в преподавании определённых учебных дисциплин, но и в том, чтобы сделать ученика дисциплинированным.

Семья и школа в одной связке моделируют дисциплинарное пространство государства, в которое попадёт выпускник школы, получив аттестат зрелости. И школа здесь несёт функцию института социализации.

Чтобы стать выпускником, ученик должен сдать экзамены и получить аттестат, который является государственным документом, подтверждающим владение выпускника определёнными навыками и знаниями. Как и любой продукт, деталь проходит через отдел контроля качества и там она подвергается определённым испытаниям, то есть тестируется. После этого к ней прилагается сертификат - документ, гарантирующий соответствие государственному стандарту.

§4. Принцип причастности.

П.1. «Обязательные» образовательные дисциплины.

В школе закладывается принцип причастности к обществу, принадлежность каждого государству. Благодаря этому принципу каждый индивид идентифицируется как гражданин. Делается это благодаря ряду обязательных предметов: «история государства», «родной язык». (Следовало бы включить в этот список и правоведение, но оно преподаётся не во всех школах, и в большинстве случаев - факультативно. Но тут причина другого рода. «Незнание законов не освобождает от ответственности за их нарушение». Закон – один из элементов, задающих поле дисциплинарного пространства, но он действует извне, не зависимо от индивида. То есть, для того чтобы запустить машину правосудия, вовсе не обязательно, чтобы подсудимый имел какие-либо представления о законе.)

П.2. Государственный язык.

Язык, как средство коммуникации, необходим для взаимодействия единиц, поэтому должен быть общим в рамках одной системы. Изучение государственного языка обязательно для каждого будущего гражданина. Вообще, причастность индивида к культуре и истории какого-либо народа и, соответственно причастность к определённым взглядам и ценностям может, отчасти, определяться по языку, на котором он говорит. Правописание (орфография, синтаксис, пунктуация) – дисциплина языка. Речь дисциплинируется письменным языком. В Древнем Риме, прежде чем оратор произносил речь, он записывал её и выучивал наизусть. Дисциплинарные пространства воздействуют так же и на речь индивида. Есть слова и выражения, которые не всегда и везде можно произносить. Эти же слова и выражения так же называются «непечатными». Речь, таким образом, со стороны письма подвергается некоторому дисциплинарному воздействию в рамках дисциплинарного пространства. Устная речь оформляется в письменном виде определённым образом.

Чистописание, как «чистое письмо» (каллиграфия). Раньше, до появления печатных машин, а после, уже и компьютера, ему уделялось в начальной школе значительно больше внимания. Письмо, как способ передачи информации адресату, должно быть доступно для прочтения. Поэтому была разработана техника чистописания. Это тоже своего рода дисциплина тела, реализованная в дисциплине написания букв, слов и так далее. Определённый нажим пера, «правильное» соединение букв, ровный одинаковый наклон букв. Это стремление к искоренению индивидуальности почерка, свойственного любому человеку, в жертву интерсубъективности письма. В данный момент эта интерсубъективность письма реализована в печатных буквах машин и шрифтах компьютера.

В рамках производства: язык – это способ передачи информации, необходимой для работы механизма. И к сообщению предъявляются соответствующие требования: однозначность, ясность и отчетливость, то есть информация должна быть полностью воспринята адресатом. За определённым приказом командира должно следовать соответствующее действие подчинённого. Информация, в зависимости от её содержания и предназначения может быть правовой, естественнонаучной, секретной и так далее. Она может быть различной, её можно разбивать по родам и видам относительно содержания, систематизировать, хранить в архивах. Но язык, как средство, гарантирующее восприятие информации каждым гражданином, остаётся государственным. Все законы и документы должны быть написаны на государственном языке и оформлены определённым образом. То есть, понимание государственных законов и указов гарантируется знанием государственного языка. (Однако, здесь возникает проблема, заключающаяся в следующем: практика показывает, что для того чтобы разбираться в законодательстве и вообще всей юридической литературе, необходимо чуть ли не специальное образование в области юриспруденции, которое предполагает знание терминологии. Терминология вообще существует в любой специальности, поскольку удобна в использовании. Термины, как правило, имеют чёткое определение, и таким образом создают дисциплину однозначного и чёткого восприятия написанного или произнесённого. Но здесь мы сталкиваемся с этой проблемой неизбежно, так как, если в написании законов мы не будем использовать юридическую терминологию, то не сможем добиться однозначности и ясности законов, которой, правда, и так не добиваемся, с другой стороны – мы не можем написать законы на обычном разговорном языке, используемом в повседневных ситуациях, поскольку в данном случае мы точно не добьемся ясности и однозначности в толковании, по этой причине данный «закон» вообще не сможет быть законом.) Но, несмотря на то, что информация, которая кодируется в терминах далеко не всегда и всем понятна, язык выполняет свою коммуникативную функцию. Государственный язык связывает каждого гражданина с обществом, указывает на причастность обществу и является условием взаимодействия индивидов.

П.3. История государства.

Ещё один способ формирования гражданина – причастность к истории государства. «При-частность» - каждый рождённый и живущий в государстве является частью его истории. В самом «гражданстве» заложен принцип причастности ко всему, что происходит в государстве, к истории государства. Есть общая история государства для каждого. Это то, с чем каждый уже рождается, то в чём он участвует, то есть история даётся от рождения (или приобретается вместе с гражданством) и через причастность к истории государства индивид идентифицируется как гражданин.

Власть организует пространство истории и удерживает это пространство. Каждая единица общества получает место в этом пространстве. Эти единицы взаимодействуют определённым образом, их действия подчиняются дисциплине. Есть общие для каждого территория государства, история, время, язык и закон. Индивид не имеет своей изолированной истории, его «история» всегда связана с историей государства, которая в свою очередь состоит из других таких «историй». Так же как индивиды функционально связаны между собой, так и их «истории» постоянно переплетаются причинно-следственными связями. Это тоже механизм, который управляется государством. Архивы и каталоги. События записываются и систематизируются, толкуются властью.

П.4. Дробление событий, установление виновности.

События не должны ускользать от власти. Механизм всегда работает в связке «причина-следствие». В ситуации с пространством истории это тотальное причинно – следственное взаимодействие. И эта связка в целой системе себе подобных, уже выделяется только как частный случай, который не выпадает из целого потока причины и следствий, то есть он не изолирован и, следовательно, не дифференцируем. Но его можно «вытащить» для рассмотрения индивидуальной истории. Такое «вытаскивание» происходит по понятным причинам, если принять во внимание то, о чем говорилось выше: «власть воздействует на каждого». И как наигранно в этой ситуации выглядит любое «личное дело», когда в суде принимаются во внимание какие–то «особенности» (личные качества) подсудимого и при этом рассматриваются «смягчающие» и «отягчающие» обстоятельства, при которых было совершено преступление и законы, которые действуют на всех, и для всех одинаково «справедливы». Итак, суд, а равно «машина правосудия», опираясь на «личное дело», то есть «индивидуальную историю», может вынести приговор, назначить наказание. Для того чтобы наказывать, надо тщательно разбирать историю индивида, или небольшой группы, то есть надо вырывать её из контекста всей истории общества., в противном случае придётся наказать всех за поступок одного человека, так как все тела находятся в бесконечной связке причины и следствия.

Чтобы соблюдалась дисциплина в обществе, власти необходимо дробить массу на индивиды и воздействовать на каждого.

§5. История государства и власть.

П.1. Идентификация через причастность к истории.

Государственная власть опирается на историю государства, которую постоянно воспроизводит. Но опирается не прямо на какие-то исторические факты и даже не на их толкование. Власть опирается на сознание причастности каждого гражданина к истории государства и таким образом на принадлежность каждого гражданина государству. Так же как часть принадлежит целому. На сознании причастности государству формируется чувство гражданственности (гражданского долга). Такое чувство гражданственности идентифицирует индивида как часть и дисциплинирует. Такая идентификация идёт от общего к частному. Гражданин принадлежит государству, но не государство гражданину. Можно попробовать рассудить совсем просто, то есть государство как целое не принадлежит одному гражданину, но гражданин как часть принадлежит ему, однако, государство принадлежит всем его гражданам как целому обществу (вот это уже большая демократическая иллюзия), и тогда каждому гражданину принадлежит часть государства. Казалось бы, что здесь сложного. Но проблема заключается в том, что государство – это не дифференцируемое целое, это отлаженный механизм. Власть будет подавлять всякую попытку дробить государственную территорию на части. Но сама она будет дифференцировать «всех» на «каждых», общество на единицы, механизм на узлы и детали. Всеми управлять невозможно, каждым – удобно и эффективно.

Сознание причастности к истории, которое закладывается в так называемом «периоде формирования личности» в школе, а в данном контексте «в процессе изготовления детали» - это «программа». Программа, которая задаёт самоидентификацию индивида как части. Это решает ряд проблем, связанных с мотивацией поступков, самоопределением, восприятием происходящих вокруг событий и их оценкой и так далее. С чувством причастности индивид получает заданную программу действий, которая кодируется в истории.

П.2. Врождённая причастность и «заданная программа».

От рождения индивид причастен истории государства. Он вписан в пространство истории. И индивид с укоренённым сознанием причастности манипулируется властью следующим образом. Помимо пространства истории – то есть списка фактов и событий с определением места и времени, всегда существует отношение индивида к этим событиям, поскольку он причастен истории. И с этой причастностью получает заданные поступки и мотивации в разных ситуациях. С это причастностью он получает идентификацию. То есть существует пространство реальных событий и пространство отношений граждан к этим событиям (пространство оценки).

П.3. Симуляция истории и манипуляция обществом.

Но тут круг замыкается. Вместе с причастностью к истории государства, индивид получает и заданное отношение к событиям, как прошедшим, так и происходящим. Власть производит такой круг следующим образом: «формируется» - симулируется некое «общественное отношение» («общественное мнение») и индивид, как часть общества ориентируется на него. Через «общественное отношение» власть может менять отношение индивида к событиям или вызывать безразличие и бездействие, что тоже является результатом воздействия.

Власть опирается на историю, а именно, занимается толкованием событий в свою пользу, или умалчивает о них. Использует историю для манипулирования обществом.

В работе «О пользе и вреде истории для жизни» Ницше указывает на то, что история задаётся ценностями настоящего, то есть настоящее конструирует историю. Значит история исключительно идеологична. «Оборачиваться на прошлое, это значит не идти никуда».[20]

П.4. От сомнения в подлинности истории к проблеме самоидентификации.

И тут встаёт ряд сомнений, начиная от аутентичности музейных экспонатов, до подлинности документов и фактов, исходя из которых, даются какие-либо оценки. Из сомнения в истинности истории возникает целый ряд сомнений, касающихся индивида. И это могло бы выглядеть следующим образом: от сомнения в истинности исторических фактов к сомнению в общественном мнении, от этого к сомнению в причастности к истории (быть частью иллюзии, фикции – сомнительное самоутверждение), долее к сомнению в причастности обществу и тут уже возникает проблема с идентификацией извне.

П.5. «Человек – запчасть».

Если убрать все социальные институты и историю, то где остаётся человек? Кто такой человек? Неужели он существует только тогда, когда окружён всеми этими привязками к институтам власти, производства, социализации и так далее. По той причине, что до этого он ощущал свою причастность к чему-то, то постоянно идентифицировался как часть. Часть механизма, общества, коллектива, класса, группы, компании, клана, рода, семьи, касты, бригады, команды, отряда и так далее. Он постоянно является какой-то частью, частью не самодостаточной.

§ 6 Попытка сборки индивида.

От идентификации себя по причастности можно перейти к сборке. Такое часто практикуется в обществе. Сборка истории из частей, которые объединяются одним индивидом, и выстраиваются им в цепь событий, в суждения об опыте прошлого. Такая форма представлена как дневник. Дневник даёт возможность регистрировать опыт и выносить суждения об опыте, а так же выносить суждения в настоящем о суждении в прошлом. Это создание своей истории. Гарант того, что я есть не только как причастность, а я обладающее своей историей. Дневник как регистр опыта реализует возможность отношения к себе как к объекту, как некоторому я прошедшему. Это история одного человека. Ведущий дневник – это главный герой своего рассказа, создающий поле суждений об опыте в течение некоторого времени. Таким образом, он как бы создаёт своё историческое пространство. Ведение дневника – это попытка удержать собственное историческое пространство. Чтение дневника – обращение к истории от момента чтения к моментам предшествующего в их единстве, удерживаемом одним героем Я. И главное в дневнике не действия, которые в нём описывается, а постоянное присутствие Я, его со-бытие, которое он получает в пространстве истории. В этом пространстве истории, разворачиваемом в дневнике, всегда есть место события Я. Это способ саморефлексии, при котором Я-прошлое становиться объектом в картине и по отношению к нему выносятся суждения Я-настоящим, то есть субъектом. Но эти Я всегда остаются связанными историей. В дневнике вокруг истории Я строятся все события. Дневник реализует связь субъекта и объекта носящих одно имя. Я был, и Я есть и не растерял своего опыта и ценностей.

Фотоальбом – так же собирает события вокруг одного человека. Но он ведет историю присутствия тела. Взгляд на своё тело производит сборку хронологии. Это как зеркало, фиксирующее форму в разные периоды. Зеркало вообще является средством производства дисциплины тела. Окружающий мир диктует, каким должно быть тело. Так называемая «массовая культура» производит «идеалы», которым надо соответствовать. Отражение в зеркале и образ «идеала» задают возможность сравнения. И тело подвергается подстраиванию, соответствию «идеалу».

§ 7 Масса.

В Работах Мишеля Фуко общество представлено как система дифференцированных и жёстко связанных единиц. Как общество контролируемое и управляемое. Изучаемое и измеряемое. Общество, формируемое властью. Невидимая, но эффективная власть, всегда может воздействовать на общество. Она надзирает и наказывает, каждого. Ничто не ускользает от её взгляда. Она применяет технологии управления и удержания общества. Макро- и микрофизика власти, политическая анатомия, иерархический надзор, регистрация и классификация. Власть не сосредоточена в одном месте. Она распространена по всем телу общества. Она реализуется через каждого поднадзорного. Она дробит общество и собирает его в машину. Ради одной цели действует власть – ради неё самой, ради своего постоянного приращения.

«При пристальном рассмотрении власть у Фуко странным образом напоминает «концепцию социального пространства, столь же новую, как и концепция актуальных физических и математических пространств» как говорит Делёз, неожиданно ослеплённый благодеяниями науки».[21]

. Бодрийяр рассматривает «общество» с другой стороны. В его работах, общество вообще перестаёт быть таковым. На арену выходят массы. Массы, которые не поддаются ни дифференциации, ни систематизации. Они вообще не поддаются исследованию.

«Масса парадоксальна – она не является ни субъектом (субъектом-группой), ни объектом. Когда её пытаются превратить в субъект, обнаруживают, что она не в состоянии быть носителем автономного сознания. Когда же, наоборот, её стремятся сделать объектом, то есть рассматривают в качестве подлежащего обработке материала, и ставят целью проанализировать объективные законы, которым она якобы подчиняется, становится ясно, что ни обработке, ни пониманию, в терминах элементов, отношений, структур и совокупностей она не поддаётся».[22]

Социология не в состоянии произвести анализ в отношении масс. Любое исследование этой области приходит к провалу. Масса не имеет определения. Она – это поле постоянного поглощения, имплозии. «Зондирование» как способ исследования не возможно. Массы симулируют свою активность. Масса инертна. Она поглощает любой смысл. Она иррациональна, как общество потребления. По экономическому закону предельной полезности наступает «момент пресыщения», но масса предмет потребления превратила в знак, который указывает на социальный статус. Предмет потребления стал выражать потребителя. Идентификация через вещь.

«…Ситуация с техникой, наукой и знанием. Они обречены на существование в качестве магических практик и предназначенных для потребления зрелищ. Та же ситуация и самим потреблением. Экономисты, к своему удивлению так и не смогли рационализировать его, несмотря на основательность их «теории потребностей», несмотря на согласие массы с их рассуждениями о том, что в действительности является полезным, а что нет. Ибо на поведении массы этот её консенсус с экономистами обычно (а может быть, и никогда) не сказывается. Масса перевела потребление в плоскость, где его уровень оказывается показателем статуса и престижа, где оно выходит за всякие разумные пределы, или симулируется, где царствует потлач (Потлач – праздник у индейцев Северной Америки, сопровождающийся обрядами подношения даров тем, кто на него приглашался. В этих обрядах в символической форме выражалось соперничество различных социальных групп. Слово используют также для обозначения самой системы обмена, складывающегося между такого рода группами.), который отменяет какую бы то ни было потребительскую стоимость. Обращённые к ней настойчивые призывы к правильному, рациональному потреблению раздаются со всех сторон (они исходят и от официальной пропаганды, и от общества потребителей, и от ассоциации экологов и социологов), но всё напрасно. Ориентируясь на стоимость/знак, не задумываясь, делая на неё ставку (что экономистами всегда – даже когда представление об этой стоимости как о чём-то весьма неустойчивом они пытались ввести в свои теории – рассматривалось в качестве отступления от принципов экономического разума), масса разрушает экономику, выступает против «объективного» императива потребностей и рационального контроля за намерениями и устремлениями. Если стоимость/знак противопоставляется ею потребительной стоимости, то отсюда следует, что она обесценивает уже и политическую экономию».[23]

Идентификация потребителя через объект потребления. Это происходит, когда вещь наделяется смыслом не предполагаемого использования, а работает как знак. Вещь как означающее отсылает к означаемому – социальному статусу потребителя, и это становится её основной функцией.

«...вещи, суть категории вещей, которые самым тираническим образом создают категории личностей, - они стерегут порядок социального смысла, порождаемые ими значения строго контролируются. В своей множественности, одновременно произвольной и связной, они оказываются наилучшей опорой для столь же произвольного и связного социального строя, который эффективно воплощается в них под знаком изобилия».[24]

Масса сопротивляется анализу, будь он историческим или политическим. Она поглощает любое воздействие. Её «реакция» - это симуляция. Не поддаваясь классификации, она образует поле кишащего безразличия. Гравитационное поле, которое затягивает всякий смысл, и в котором смысл бесследно исчезает.

«…радикальное изменение взаимоотношения между историей и повседневностью, между публичной и частной сферами. Вплоть до 60-х годов полюсом силы выступала история: частное, повседневное оказывались лишь обратной, теневой стороной политического. Поскольку, однако, Взаимодействие данных сторон выглядело в высшей степени диалектичным, имелись все основания надеяться, что повседневное, равно как и индивидуальное, однажды займут достойное место по ту сторону исторического, в царстве универсальности. Конечно, эта перспектива воспринималась как отдалённая – слишком очевидными были вызывающие сожаление ограниченность активности масс сферой домашнего хозяйства, их отказ от истории, политики и универсального, их рабская зависимость от процесса тупого каждодневного потребления (успокаивало одно: они заняты трудом, благодаря чему за ними сохраняется статус исторического «объекта» - до того момента, пока они не обретут сознание). Сегодня представление о том, какой из двух полюсов является сильным, а какой слабым, становиться прямо противоположным: мы начинаем подозревать, что повседневное, будничное существование людей – это, весьма вероятно, вовсе не малозначащая изнанка истории, и, более того, что уход масс в область частной жизни – это скорее всего, непосредственный вызов политическому, форма активного сопротивления политической манипуляции. Роли меняются: полюсом силы оказываются уже не историческое и политическое с их абстрактной событийностью, а как раз обыденная, текущая жизнь, всё то (включая сюда и сексуальность), что заклеймили как мелкобуржуазное, отвратительное и аполитичное».[25]

Власть замкнулась на самой себе. И массы не поддаются власти, они симулируют подчинение. Их мало беспокоят политические события. Повседневное и частное взяло верх над абстрактно-целостным государственным.

«Масса избегает схем освобождения, революции и историчности – так она защищается, принимает меры против своего Я. Она функционирует по принципу симуляции и мнимого референта, предполагающему политический класс-фантом и исключающему какую-либо «власть» массы над самой собой – масса есть в то же время и смерть, конец политического процесса, которому она могла бы оказаться подконтрольной. Она губит и политическую волю и политическую репрезентацию».[26]

«…масса – это поле поглощения и имплозии, а не негативности и взрыва».[27]

 Область события переместилась из истории государства, в историю личного. Дневник и фотоальбом – вот где теперь находится история, в которой есть место события. История государства стала областью бесконечной симуляции. Человек не идентифицирует себя по причастности. Он собирает эти причастности вокруг себя, но и в этом случае не находит целостности. Повседневность стала теперь основной заботой человека. «Vivo, ergo cogito».[28] Нет сомнения в повседневности, как нет сомнения в существовании. Нет надобности удостоверится в наличии сегодняшнего дня. Как нет надобности в трансляции ценности из прошлого. Функцию сохранения ценности взяли на себя вещи. Есть вещи, которые меня окружают, и есть я, потому что они вчера меня окружали, и завтра они будут. Утрата вещи приводит к утрате своей части. Своего рода «фетишизм». «У меня была машина – я был автолюбитель, теперь я её продал и стал пешеходом». Здесь видно как предмет влияет на повседневный образ жизни. Это своего рода идентификация в повседневности по наличию предмета собственности. Никакое политическое событие не будет волновать массы больше чем их личная собственность, и потребление.

«Появление молчаливого большинства нужно рассматривать в рамках целостного процесса сопротивления социальному. Конечно, сопротивления труду, но также и медицине, школе, разного рода гарантиям, информации. Официальная история регистрирует лишь одну сторону дела – прогресс социального, оставляя в тени всё то, что, будучи для неё пережитками предшествующих культур, остатками варварства, не содействует этому славному движению. Она подводит к мысли, что на сегодняшний день социальное победило полностью и окончательно, что оно принято всеми. Но с развитием социальности развивалось и сопротивление ей, и последнее прогрессировало ещё более быстрыми темпами, чем сама социальность».[29]

История государства – это история создаваемая и контролируемая властью, это один из элементов организации социального. Способ удержания и приращения власти. Но масса сопротивляется социальному как оформленности, она симулирует свою определённость. Она безразлична к истории, выражая молчаливое согласие.

«Власть – это необратимый принцип организации, она производит реальное, всё больше и больше реального, создавая квадратуру, номенклатуру, безапелляционную диктатуру, которая никогда не уничтожает себя, не захлёстывается вокруг самой себя, и смешивается со смертью. В этом смысле, даже если у неё нет конечной цели и окончательного приговора, власть сама становиться конечным принципом, она – последнее слово, неустранимое сплетение, последняя история, которую можно рассказать; она то, что образует структуру нерешённого уравнения мира».[30]

Недифференцированная, безразличная масса. Только в такой ситуации возможно возникновение терроризма. Это проявление безразличия в современном обществе.

Терроризм. «Характер функционирования этой слепой силы находится в полном соответствии с абсолютной недифференцированностью системы, в которой уже давно не существует различия между целями и средствами, палачами и жертвами. Своими действиями, выражающими его убийственное безразличие к тому, кто окажется у него в заложниках, терроризм направлен как раз против самого главного продукта всей системы – анонимного и совершенно безликого индивида, индивида ничем не отличающегося от себе подобных. Невиновные расплачиваются за преступление, состоящее в том, что они теперь никто, что у них нет собственной судьбы, что они лишены своего имени, лишены системой, которая сама анонимна и которую они, таким образом, символизируют, - вот парадокс нынешней ситуации. Они являются конечным продуктом социального, абстрактной и ставшей сегодня всемирной социальности. И именно потому, что они теперь – это «кто угодно», им и суждено быть жертвами терроризма»[31].

Масса – это результат унификации доведённой до безразличия. Это бессознательный способ сопротивления власти через инертность. Это то, что отменяет смысл власти, и низвергает её в пропасть безразличия. Масса упраздняет саму власть. Так же как она упраздняет историю. История теперь стала – предметом изучения в школе, для всех одинакова и потому безразлична. История стала способом манипуляции, и потому сомнительной в своей правдивости. Оттого стала вызывать безразличие в обществе. Она стала ненужной, поскольку есть повседневность, не вызывающая сомнений.

Заключение.

С началом Нового времени и с появлением декартовкого Cogito ergo sum. Разворачивается картина мира. Субъект становится репрезентантом всего сущего. Сущее мыслится. То, что нельзя помыслить остаётся за пределами нашего представления. Как показано Канта, акцент смещается в точку Я. Я не нуждается в обосновании, оно является обоснованием для всего мыслимого. В рамках «Критики чистого разума» человек остаётся «вещью в себе». Несмотря на то, что он отправная точка репрезентации, сам он не постигаем в пределах разума. С этого момента человек становится объектом научного исследования как репрезентирующий своё тело. И это область естественнонаучного знания. В рамках проекта научного знания Нового времени человек разрывается на области знаний разных научных дисциплин, в том числе и общественных наук. Эти знания трудно приводимы к одной системе, если такое вообще возможно.

Идентификация по причастности – это всегда операция определения извне. Это характеризуется способом пред-ставления. Пред-ставленное должно не просто стать объектом, а объектом в системе, в картине мира. Сделать себя объектом в пространстве истории, человек может только если он вносит туда свои суждения и определяет себя как объект, то есть задает предел объекта в этом пространстве и связывает его с другими. Этот объект только и существует в такой связанности. Поскольку одно должно определяться через другое. А через другое можно определить первое, только если они находятся в одно системе представлений. Сказать «человек есть человек» для науки не сказать ничего. Потому он и предстаёт нам как совокупность отдельных определений в разных контекстах: экономическом, политическом, в контексте производственных отношений, медицинском, правовом и так далее. Эти контексты, а здесь равно системы представлений, связывает один объект – человек. Но это только на первый взгляд. Эти разные системы не имеют общего объекта, поскольку «человек» - это термин и в каждой отдельной системе знания он обозначает объект, имеющий своё определение. Эти определения не сводимы к совокупности. Получается, что есть некое понятие, расплывчатое, не имеющее строгих границ. Может ли быть человек предметом исследования. Да, как объект может. Но не как целое, а только как часть в системе, будь то биология, психология, социология, медицина, политология, юриспруденция, экономика, история и так далее.

Если человек не открывает законов природы, а приписывает их последней, то таким образом он разворачивает себя как мир познаваемый самим собой. То есть, любой опыт остаётся моим опытом, и это моё разрастание внутреннего превращается в о-своение. В каждом предмете я вижу не сам предмет, а моё представление о нём. Сам предмет остаётся непознаваем. А если поставить под сомнение опыт восприятия, то суждение без опыта будет областью воображаемого. К этой области воображаемого относится область истории. Выносить суждения без личного опыта восприятия позволяет история, как пространство раннее зафиксированного опыта. Опыт этот принадлежит не мне лично, а человечеству в целом. История содержит суммированный опыт. История является способом передачи опыта. Суждение, выносимое относительно опыта исторического будет принадлежать области воображаемого.

Пространство истории – это то, что связывает «там и тогда» и «здесь и сейчас». Прошлое проецируется на настоящее как передача опыта восприятия, а настоящее воздействует на прошлое как суждение. То есть прошлое уже состоялось, меняется настоящее через суждение об опыте прошлого. Прошлое существует здесь и сейчас как представление и это представление подвергается изменениям. Здесь не встаёт вопрос о необратимости истории. Фиксированный опыт исторического это удостоверенное кем-то его наличие. Он переходит в настоящее как «фиксированный», «фикция». И суждение в настоящем можно выносить здесь и сейчас по этим «фикциям». Кроме того, пространство истории – это пространство событий. Это уже пространство суждений, история суждений прошлого, которая связна с суждениями настоящего. Выносить суждения относительно суждений, которые предшествовали данному моменту. Вот это работа воображения в пространстве истории.

Пространство истории представляется нами по образу естественнонаучной картины мира. Субъект репрезентирует историю. Это подвижная область событий. Она постоянно пополняется новыми суждениями относительно опыта настоящего и относительно опыта и суждений прошлого. Эти события перемещаются, попадают в новые связи с другими событиями, их количество растёт, эта структура постоянно изменяется.

Суждения, выносимые в области естественнонаучного знания можно подвергнуть проверке. Можно ещё раз поставить эксперимент. В который раз камень полетит сверху вниз и подтвердиться закон всемирного тяготения и ещё раз будет пересчитано ускорение свободного падения. Возможно ли такое в области истории общества стоит ли проводить такие эксперименты. Наверное, нет.

Власть воздействует на человека, удостоверяя события в пространстве истории. Таким образом, происходит захват человека. Захват через причастность к общему историческому, в котором власть структурирует события, и таким образом воздействует на формирование гражданского общества.

Необходима критика источников. Ограничение доступа к историческим источникам проявляется в создании государственных архивов.

Власть удостоверяет личность через документ, «удостоверение». Происходит определение человека властью и захват тела. Так же власть «удостоверяет» события государственного значения.

Саморефлексия приводит к возникновению «двойника» - объекта, который изучается разными науками. Но целостного образа всё равно не возникает. Человек «распадается» на части.

История одного человека не нуждается в удостоверении для него самого. Он становиться центром, который собирает события вокруг себя. Он является обоснованием событий в своей личной истории.

Пространство истории общества (государства) захватывается и конституируется властью, поскольку власть заинтересована в своем присутствии в этой области и воздействует на человека через его причастность к истории. Отсюда первая проблема:

1.                          Проблема воздействия власти на пространство истории и на идентификацию человека в этом пространстве. Власть идентифицирует человека. Она навязывает ему определение.

2.                          Из первого следует вторая проблема. Проблема недоверия «официальной» истории.

3.                          Масса без истории. Масса не поддаётся исследованию. Общество потребления опирается на повседневность. И здесь вопрос об идентификации остаётся открытым. Масса – это неопределённость.

4.                          Во всём окружающем человек встречает только себя. Возможно ли здесь идентификация через двойника-объекта.

«Составляя образ, человек борется за то своё положение, где бы он мог, будучи сущим, задавать свою меру и предначертывать направление всему сущему».[32]

«...чем полнее во всём своём объёме и во всех своих частях обретается мир в распоряжении человека как мир, завоёванный человеком, чем боле объективным выходит на свет объект, тем более субъективным оказывается subiectum и тем настоятельнее поднимает он голову, с тем большей безудержностью преобразуется наблюдение мира и учение о мире в учение о человеке, в антропологию».[33]

«Истолковав человека как subiectum, Декарт создал метафизическую предпосылку для будущей антропологии любого вида и направления».[34]

«И только одного не может антропология. Она не может преодолеть Декарта или хотя бы взбунтоваться против него; ибо как следствие может восстать против своей причины, против основы на которой оно стоит?».[35]

Возможна ли идентификация человека в пространстве истории, если она представлена самим человеком как новоевропейский проект знания. Если и возможна, то мы сталкиваемся с вышеперечисленными проблемами. И это только часть проблем. Поскольку эта работа, конечно, не может претендовать на целостное представление заявленной темы.

---