Реферат по онтологии
Язык и познание

ПЛАН
1.                             Специфика научного и философского осмысления языка
2.                             Базовые характеристики языка как целостной системы
Литература

1. Специфика научного и философского осмысления языка
Язык — это неизменный спутник человека и в быту, и в социальном общении, и в творчестве, и, как мы уже отмечали, в познании. Немудрено, что за последние 100 лет к нескольким старейшим языковедческим дисциплинам — лингвистике (грамматике), герменевтике (теории интерпретации) и риторике — прибавились многочисленные междисциплинарные научные подходы к изучению языка (психосемантика, психо- и этнолингвистика, социо- и коммуникативная лингвистика, семиотика и лингвистическая прагматика и т.д.), а также разнообразные философские направления его исследования (деятельностно-историческое, символическое, феноменологическое, философско-герменевтическое, аналитическое и др.).
Такой широкий научный и философский спектр подходов к изучению языка привел, с одной стороны, к расширению экспериментальной и теоретической базы его изучения, а с другой — породил нагромождение моделей и подходов, где во многом утратилось его понимание как гармоничной и целостной системы. Причины такого малопродуктивного плюрализма в методологии и теории современных наук о языке многообразны. Главная же из них, на наш взгляд, кроется в преобладании утилитарно-инструменталистского подхода к языку, когда все его смысловые богатства и разнообразие функций сводятся к одной, хотя и существенной, характеристике — быть инструментом человеческого общения.
Язык — это только слова, значения которых конвенционально определены субъектами общения, благодаря чему предмет говорения одинаково идентифицируется слушающими (воспринимающими). С этой точки зрения употребление языковых средств нормативно и контролируется самим коммуникативным процессом, цель и смысл которого — быть понятным субъектам коммуникации. Наиболее яркое проявление инструменталистской парадигмы в понимании сути языка демонстрирует структуралистский принцип, что язык — это знаковая система с устойчивым набором значений, созданная и контролируемая людьми в коммуникативно-деятельностном контексте их совместного бытия.
Совершенно ясно, что социальное общение исключительно важно, а роль языка в нем фундаментальна. Однако это недостаточное основание для того, чтобы сводить сущность языка к «коммуникативным играм», коими бытие языковой реальности отнюдь не исчерпывается.
Языковая компетенция каждого индивида, с точки зрения инструментализма, формируется по шаблону, заданному нормативными условиями коммуникативных взаимодействий, типичных для данной конкретно-исторической социальной общности. Процесс овладения языком, таким образом, относительно одинаков для всех носителей данной традиции в силу единства усваиваемых коммуникативных констант. Последние, в свою очередь, задают сходную для всех смысловую «схему» мировидения, «одевая мир» (по выражению Л. Витгенштейна) в инвариантные синтаксические и лексико-семантические структуры. При абсолютизации этих процессов в становлении языковой компетенции личности, ее поведения и познавательных установок языковая реальность превращается в некую идеологию, за создание которой в конечном счете никто не ответственен и правила игры которой все вынуждены безропотно принимать. В этом контексте любое нововведение в языке возможно лишь с опорой на уже известное правило. В противном случае неизбежно возникновение ситуации непонимания.
На наш взгляд, именно инструментализм и утилитаризм являются главными причинами методологической разноголосицы и даже противоречивости в исследованиях языка.
Во-первых, язык выполняет не только коммуникативные, но и важнейшие когнитивные функции, многообразно и гибко — в подлинном смысле слова творчески — опосредствуя взаимоотношения между индивидуальными субъектами познавательной деятельности, а также между объектом и субъектом познания. Без языка невозможна трансляция знаний от поколения к поколению, а также успешное взаимодействие и обмен результатами познавательной деятельности внутри научного и иных познающих сообществ (художественных, религиозных, технических и т.д.). Особую, именно конструктивную, а вовсе не репрессивную, познавательную роль играют письменные тексты различного рода, обеспечивающие возможность рациональной и интерсубъективной проверки полученных знаний и их оперативное тиражирование.
Сегодня компьютерная техника с электронной почтой и сетью Интернет создают исключительно благоприятные условия для реализации познавательной функции языка. Здесь достаточно упомянуть о возможности проведения научных и иных электронных конференций в режиме реального времени, которые по сути дела превращают научное познание в перманентно осуществляющийся процесс коллективного научного поиска с мгновенным обменом и оценкой получаемых результатов. Более того, здесь совершенно новыми когнитивными гранями начинает играть сам язык, демонстрируя свои ранее скрытые грамматические и лексические возможности, а также метафорический потенциал.
Ниже мы остановимся и на иной ипостаси познавательной функции языка, проявляющейся не столько в рациональных формах опыта, сколько во внерациональных видах творчества.
Во-вторых, очевиден момент творческой индивидуализации в овладении и пользовании языком, наиболее зримо проступающий в сочинениях великих поэтов и писателей. Если бы все в языке было утилитарно и сугубо коммуникативно, тогда в нем не был бы возможен феномен языкового творчества.
В-третьих, при инструменталистском подходе необъяснимым оказывается факт поразительной исторической устойчивости некоторых языковых образований (например, имен, местоименных наречий; слов, фиксирующих категориальные смыслы, и т.д.). Вопреки сугубо утилитарно-конвенционалистскому взгляду на язык последний зачастую оказывается «мудрее» нас, его суетных носителей, открывая со временем такие потаенные познавательные смыслы, о которых могли и не догадываться предшествующие поколения говоривших на нем людей. Приведем один только пример. Так, только после открытия феномена «расширяющейся Вселенной» и формулировки «антропного принципа» в его сильной версии вдруг стало ясным, что подобное понимание устройства мироздания давным-давно коренилось в самой этимологии слова «вселенная», которое фиксирует вовсе не безжизненное физическое пространство, а целостность мирового бытия, куда органически включен — «вселён» — человек на правах его важнейшего конструктивного элемента.
О реальных альтернативах инструменталистской парадигме речь пойдет ниже, а пока необходимо остановиться на атрибутивных характеристиках самого языка.
2. Базовые характеристики языка как целостной системы
Сущность языка как целостной и относительно автономной смысловой системы, опосредствующей взаимоотношения между людьми и окружающим миром, характеризуется, соответственно, двумя взаимосвязанными чертами.
Первая черта заключается в имманентности языка человеческому бытию, которое свершается в мире смыслов и постоянно творчески преумножает эту свою «смысловую обитель». Будучи схваченным творческой мыслью ученых, философов, поэтов и художников, мир прирастает, точнее, прорастает смыслами, лишь человеку понятными и для него значимыми. Вне человека бытие безымянно. Только в людях и через людей бытие способно сказываться.
Слово одновременно — это единственное доступное всем средство сохранить мгновенность мелькнувшего взгляда, вспыхнувшего чувства, озарившего прозрения, причем не только сохранить, но и поделиться, стать со-участником общей судьбы человеческого бытия в мире. Недаром один из глубочайших философов языка — М. Хайдеггер особо подчеркивал, что язык дает «сбыться человеку в его собственном существе».
Вторая сущностная черта языка, неразрывно связанная с первой, — это его посредническая природа. Язык всегда реализует определенное отношение — между знаком и значением, между словом и вещью, между произносящим и понимающим. Действительность этого отношения реализуется благодаря наличию символической способности у каждого человеческого индивида.
Для более строгого определения посреднической сущности языка удобно использовать категориальную пару «сущее — несущее». Категория «сущее» употребляется нами в хайдеггеровском смысле и означает все то, что достигло явленности (сущее как присутствующее). С этой точки зрения идеальный смысл языка становится сущим благодаря своей несущей (доносящей смысл в произнесении) составляющей языка. Категория «несущее» понимается нами, соответственно, как несущая основа. Последняя имеет два плана выражения — материальный и духовный.
Материальный план донесения смысла образует знаково-символическая структура конкретного языка, фиксирующая фонетические, морфологические, грамматические и лексико-семантические его особенности. В каждом конкретном акте говорения (написания) его материально-знаковая сторона используется затем, чтобы донести смысл до другого сознания. Потом эта материя языка (звуки, буквы, паузы, знаки препинания) как бы «испаряется» в тот самый момент, когда понимание состоялось. Это «улетучивание» материально-несущих структур языка из актуального горизонта сознания в момент постижения смысла весьма зримое проявление его посреднической сущности.
Духовный план языка как несущего заключается в том, что, будучи посредником, язык не фиксирует внимание понимающего на конкретных значениях своих составных частей (на поверхностной структуре высказывания, по выражению Н. Хомского), а сосредоточен на донесении именно целостного смысла (на глубинной структуре, по выражению того же автора). Весь феномен метафоричности языка как раз и основан на том, что за буквально-поверхностным смыслом (духовно несущим) мы способны вычитывать некоторый истинно сущий — глубинный и целостный смысл. В противном случае наша мысль всегда отвлекалась бы на несущественное и частное, утрачивая способность понимать и доносить существенное содержание.
Попытки осмыслить язык в единстве его конститутивно-онтологических и посреднических характеристик сталкиваются с двумя серьезными трудностями. Первая — это уже отмеченный феномен сокрытия идеально-сущего смысла за его несущими структурами. Другой аспект трудности состоит в том, что важнейшим средством донесения смысла в языке являются молчание (пробел в тексте) и умолчание. Для их анализа вообще трудно подобрать адекватные логические средства. Особенно очевидным факт умолчания становится при переводе, который X. Ортега-и-Гасет определил, как попытку выразить то, что на другом языке умалчивается. Чаще всего умалчивается в языке очевидное, т.е. то, что понятно всем его носителям. Но очевидность эта разнится от языка к языку, создавая «разные уравнения между выраженным и невыраженным». Научное осмысление феномена умолчания поэтому если и возможно, то только в рамках языковой прагматики, исследующей контексты говорения. Заметим также, что феномен «значащего отсутствия» и его понятийное схватывание — вообще одна из сложнейших проблем, стоящих перед современной наукой. Таковы пауза в музыке, природа вакуума в физике, 0 в математике и т.д.
Вторая принципиальная сложность, касающаяся научных исследований языка, заключается в том, что любое такое исследование предполагает язык в качестве своей неустранимой предпосылки. Одним из аспектов этого парадокса является семантическая самореферентность и неоднозначность выражений естественного языка, «метающие» построить непротиворечивые теории истинности значений языковых выражений в рамках логической семантики.
Данные объективные трудности возникают уже не по причине ограниченности исследовательских установок, а вследствие диалектической природы самого языка.
Одна из таких диалектических черт бытия языка состоит в том, что, будучи единым и универсальным как общечеловеческая способность обнаружения смысла, язык в то же время многолик с точки зрения национального колорита и индивидуальных акцентов мировосприятия, причем шкала подобной (национальной или индивидуальной) языковой своеобычности бесконечно вариативна — от полной «глухонемоты» (вследствие зашоренности и заштампованности языкового сознания) до восхитительной чуткости к языку, свойственной поэтам.
Одним из первых ученых (не считая В. Гумбольдта), кто подметил глубинную объективную диалектику языка и попытался создать научный метод, который бы ее учитывал, был Ф. де Соссюр. Суть предложенного им подхода состояла в разделении синхронных и диахронных методов в зависимости от целей и задач анализа. Первые должны были применяться для изучения неизменной и устойчивой знаковой структуры языка. Им, с легкой руки Соссюра, структурная лингвистика и отдала предпочтение, целиком переложив диахронные исследования на плечи языковой компаративистики, а также других научных дисциплин типа психологии языкового общения.
Среди других дихотомий, выделенных Соссюром, отметим такие, как «речь — язык», «индивидуальность — социальность» знаков, а также не до конца эксплицированная им дихотомия, намеченная в «Заметках по общей лингвистике», — «бессознательность — сознательность» в использовании языка. Нетрудно заметить, что все последующие оппозиции производны от первого — базового для лингвистики Соссюра — бинарного отношения «речь — язык», основным вариантом которого является дихотомия «говорение (произнесение как источник языковой динамики) — письмо (текст как фиксированная норма языкового взаимодействия)».
Противоречивость языковой реальности, с одной стороны, порождает вышеотмеченный методологический плюрализм, но, с другой стороны, содержит и глубоко позитивный момент. А именно подталкивает исследователей к признанию сущностного единства всех проявлений языка, требуя методологического единства осваивающих его исследовательских программ. Соответственно, становится очевидной явная ограниченность инструментализма, не способного совладать с творчески-онтологической, а отнюдь не только репрессивной, ипостасью бытия языка.
Для целостного постижения любого феномена — будь то язык или сфера человеческого сознания в целом — все его стороны (в том числе и полярно противостоящие друг другу) должны быть равно учтены без однозначного соотнесения их с положительными или негативными оценками.

Литература
1.                 Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.
2.                 Хайдеггер М. Путь к языку//Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.
3.                 Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977.