Этноментальные константы и проблемы перевода

Т. А. Фесенко (Тамбов, ТГУ)

В контексте речевой деятельности вербальные формы рассматриваются как специфическое средство закрепления в языке содержания ментальных образов. Движение от мысли к слову обусловлено активизацией целой системы компонентов, обеспечивающих - в форме образов, схем, отпечатков, концептов и т.д. - чувственное отражение реального мира в сознании, что реализуется в концептуальной системе, в формировании замысла речевого сообщения.

Этот процесс свойственен представителям любого языкового коллектива, он имеет надэтническую природу. Однако в ходе вербализации трансформируемая мысль приобретает этнокультурную выраженность, что наглядно проявляется при анализе немецких и русских культурных концептов.

В концептах и концептуальных структурах, составляющих модель “Нравственное/безнравственное в поступках и поведении человека”, находят выражение общечеловеческие и этнокультурные ценности, определяющие личность человека и смысл его поступков.

Особый интерес в этом отношении представляют “непрозрачные “ концепты, раскрывающие в поступках и поведении человека его этноментальный мир, как, например, немецкий концепт “huldigen”, имеющий следующую вербальную репрезентацию:

- Meine Eltern, strengglaeubige Protestanten, huldigten der Nachkriegsmode konfessioneller Versoehnlichkeit, und...(1б:12).

Интегральное поле концепта “huldigen” составляют такие вербальные единицы , как “Gunst” “Wohlwollen”, “Ergebenheit”, “Treue”, “j-m ergeben sein”, “sich ueberlassen”, “verehren”, то есть “благосклонность”, “милость”, “расположение”, “покровительство”, “преданность”, “приверженность”, “покорность”, “верность”, “надежность”. В семантической основе этого концепта лежит ассоциативная связь понятий “господство” и “добровольное служение”, “верность”, выступающая скрытым семантическим “механизмом”, актуализирующим “верноподданическое” поведение индивида. Иными словами, в ядерный семантический компонент “поклонение” инкорпорированы модальные значения, которые “встраиваются” в следующую схему интерпретативных мотивов: если признано чье-либо господство или господство каких-либо идей, и это становится нормой, достойно уважения, то это положение нужно принять и признать, ибо облигаторность нормы закреплена в прагматическом сознании немцев.

Коллективные моральные нормы предписывают представителям немецкого социума содействовать конфессиональному примирению (“konfessionelle Versoehnlichkeit”). Интегральным семантическим компонентом концепта “Versoehnlichkeit” является “толерантность”, ибо “примирение” предполагает “позицию, поведение, исключающее злопамятность и предписывающее терпимость”. Иначе говоря, нормативный смысл, заложенный в концептуальной структуре “konfessionelle Versoehnlichkeit” , апеллирует к практическому сознанию немцев, в котором закреплены социальные и нравственные нормы данной этнокультурной общности.

В русском переводе немецкие концептуальные структуры “konfessionelle Versoehnlichkeit” и “huldigen” вербализованы в следующих контекстах:

- Мои родители, правоверные протестанты, поддавшись послевоеннной моде проявлять веротерпимость ... (2б: 424)

- Мои родители, убежденные протестанты, следуя послевоенной моде примирения всех вероисповеданий... (3б:14)

В русском вербальном варианте “поддаваться” сконцентрированы следующие основные значения, образующие ее этнокультурную основу:

уступить под давлением (не сдержать напора);

покоряться, подчиняться;

уступать и проигрывать с “умыслом”;

соглашаться с чем-то, идти на соглашение;

“подделываться” под чьи-либо интересы и вкусы.

Таким образом, содержание интегральных компонентов этой языковой сущности - “проявлять слабость”, “идти на компромисс, на хитрость”, “подделываться под чьи-либо вкусы”, - соотносится с “русской доминантой”, допускающей хитрость, изворотливость, лукавство для достижения стратегической цели. Если дифференциальными признаками немецкого концепта “huldige n” являются “верноподданический”, “верный”, “преданный”, “покорный”, то семантическими признаками русского концептуального варианта “поддаваться” выступают “слабый”, “неустойчивый”, “хитрый”,“изворотливый”, соотносимые с одобряемым в русском социуме стереотипом поведения “хитроватого, себе на уме” человека.

Семантическое основание второго концептуального варианта “следовать” составляют интегральные компоненты:

идти следом за кем-чем-либо;

руководствоваться чем-либо;

поступать подобно кому-либо;

подражать кому-чему-либо;

действовать сообразно чему-либо.

Таким образом, неэквивалентность немецкого концепта “huldigen” и русских концептуальных вариантов “поддаваться” и “следовать” обусловлена несоотносимостью их значений на уровне интегральных компонентов.

Определения прямой системы (то есть путем простого перечисления признаков содержания) позволяют выявить семантический сдвиг в содержании немецкой концептуальной структуры “konfessionelle Versoehnlichkeit” и русских концептуальных вариантов “примирение всех вероисповеданий” и “проявлять веротерпимость”.

Если содержание немецкой концептуальной структуры “konfessionelle Versoehnlichkeit” раскрывается через описание “поведения, способствующего примирению, направленного на примирение “, то в содержании русских концептуальных вариантов актуализируются интегральные признаки “покорный”, “пассивный”, “доверчивый”, “неискушенный”, “непротивленческий”, согласуемые с оценочными квалификациями верующего человека, сформированными в русской этнокогнитивной модели. Иными словами, ядерный семантический компонент немецкой концептуальной структуры “konfessionelle Versoehnlichkeit” отражает культивируемый в немецком этнокультурном сообществе стиль “деятельного поведения”, в то же время интегральные признаки русских концептуальных вариантов характеризуют стереотип поведения индивидов, закрепленный в этнокультурном сознании русского социума.

Таким образом, различие концептуальных корреляций в мышлении членов немецкого и русского социумов достаточно отчетливо презентируется в языковых сущностях, отражающих культурные сценарии их поведения.

“Деятельностный” концепт “sich bedienen” вербализован в следующем контексте:

- bediene mich der liturgischen Texte und Melodien aus therapeutischen Gruenden (1б:13).

Культурологическую основу концепта “sich bedienen” формируют следующие сконцентрированные в нем семантические единицы: “in Gebrauch haben, gebrauchen”, “verwenden”, “anwenden”, “benutzen”, “nuetzen”, “brauchen”, “benoetigen”, “Bedarf haben”, “beduerfen”, “begehren”, “fordern”, то есть “употреблять “, “использовать”, “пользоваться”, “применять”, “нуждаться”, “испытывать нужду”, “иметь потребность”, “требоваться”, с ядерными компонентами “потребность, нужда”. Удовлетворение потребности носит, как правило, облигаторный характер, исключающий альтернативу. Средством исцеления для героя - клоуна служат мотивы, песнопения, что имеет свои этнокультурные корни. Как известно, страстная любовь к музыке и к пению воспитывается у немцев с детства. “Кроме множества общих песен, - отмечает Е. Водовозова, - то есть таких, которые известны каждому немцу, знатный он или простой рабочий, тут еще у каждого существует своя особая песня: солдат напевает свою песню....; кузнец тоже свою собственную, которую не подслушаешь ни у мельника, ни у столяра; студенты имеют множество своих особых песен; самые маленькие дети, научившись произносить несколько слов, уже напевают разные песенки. Пению учат в школе... Немцы издавна считают пение крайне необходимым при воспитании. Начиная с раннего детства, обучение пению продолжается в течение всего учебного курса, и вследствие постоянного упражнения приобретается большая привычка и навык, что развило в немецкой молодежи любовь к пению и музыке не только как средству смягчать нравы, но преследуются при этой и чисто практические цели: ученики семинарий и народных школ должны заучивать известное число духовных и патриотических песен, а хоровое пение, как известно, служит лучшим проводником идей, выраженных в песнях” (Водовозова 1904: 58; 150).

В русских переводах концепт “sich bedienen” имеет следующие варианты вербальной репрезентации:

- церковные напевы использую в чисто лечебных целях...(2б: 424);

- церковные тексты и напевы я воспроизвожу из чисто медицинских соображений (3б: 14).

Концепт “использовать” имеет с немецким концептуальным инвариантом “sich bedienen” общий ядерный компонент “употреблять что-л. с пользой”, причем, в вербальном варианте “использовать” акцент ставится на семантический признак “полезный”. Идеографическое поле немецкого концепта “sich bedienen” сужено в русском концептуальном варианте до ядерного компонента “воспользоваться” (“употреблять с пользой”).

Концептуальный вариант “воспроизводить” располагает следующим компонентным составом: “воссоздать”, “повторить”, “произвести вновь”, “повторить в копии”, “возобновить”, “обновить” с интегральным признаком “повторный”, что подтверждает семантическую и контекстуальную неравнозначность немецкого концепта “sich bedienen” и его второго вербального варианта “воспроизводить.”

Контекстуальное значение концепта “sich bedienen” детерминировано смысловыми связями с конфессиональной сферой, что иллюстрируется следующими вербальными репрезентациями:

- ...protestantisch erzogen, bin ich bedient mit jeglicher Art privater Beterei...(1б:22).

Ядерный семантический компонент немецкого концепта “(sich) bedienen” - “удовольствоваться” - контекстуально обусловлен семантическим содержанием концептуальной структуры “mit jeglicher Art privater Beterei”, то есть “любым способом (видом) неофициального моления”, соотносимой в плане смыслового наполнения с русской языковой сущностью “Как ни молись, Бог все услышит” (Даль 1956, т.2: 341). В семантике концептуальной структуры “protestantisch erzogen” актуализируется внутренняя потребность общения с Богом независимо от времени, места и других условий, что указывает на определенную роль семейного воспитания, охватывающего конфессиональную сферу. Протестантское воспитание имеет свои культурно-исторические традиции.

Известно, что именно в северо-западных странах, у жителей которых преобладают не воображение, фантазия, любовь к внешнему блеску, но “холодный рассудок”, утвердилось протестантство. Его родиной считается Германия: основателем первой протестантской церкви был Мартин Лютер.

Протестантская религия отвергает всякое значение древнехристианских преданий, учителей церкви, святых и признает только священное писание. Протестантская вера не видит необходимости в духовных лицах как посредниках между богом и христианами: никто и ничто не должен стоять между верующими и Христом; между ними не должно быть никаких особых “носителей благодати”. Главным принципом считается равенство всех верующих перед Богом, поэтому каждый имеет право лично, без всякого посредничества со стороны духовенства обращаться со своей молитвой к Богу, то есть “mit jeglicher Art privater Beterei”.

В русских переводах концептуальные структуры “mit jeglicher Art privater Beterei” и “sich bedienen” репрезентированы следующими вербальными вариантами:

- ...по воспитанию я протестант и считаю, что каждый должен молиться как бог на душу положит (2б: 429);

- ...воспитанный в протестантской семье, я привык молиться в одиночку, где и когда мне вздумается... (3б: 22).

Несоотнесенность русской вербальной репрезентации “считаю, что каждый должен молиться” с содержанием немецкого концепта “sich bedienen” детерминируется их модально-эмотивными значениями: в этнокультурном основании концепта “sich bedienen” с его интраполярной характеристикой отсутствует компонент императивности и превалируют семантические единицы, выражающие “отстраненность”, “невмешательство” в проблемы других индивидов, что свойственно немецкой ментальности.

В содержание русской концептуальной структуры “считаю, что каждый должен молиться” инкорпорированы признаки императивности и экстраполярности с ядерным компонентом “вмешательство”, характерным для русской этнокогнитивной модели.

Немецкая концептуальная структура “mit jeglicher Art privater Beterei” репрезентирована вербализацией “как бог на душу положит”, то есть “как выйдет”, “кое-как”, этнокультурную основу которой определяют интегральные признаки “небрежный”, “неряшливый”, “неисполнительный”, “неаккуратный”, “невнимательный”, “пренебрежительный”.

Если в содержании немецкой концептуальной структуры “mit jeglicher Art privater Beterei” актуализируется потребность в молитве, то есть, иными словами, выражается этнокогнитивная модель “общения с Богом”, то в содержании переводного концептуального варианта “как бог на душу положит” акцент ставится на необязательность, ситуативность, беспорядочность, случайность, произвольность и небрежность моления. Следовательно, модальная и семантическая несоотнесенность немецких концептуальных структур “mit jeglicher Art privater Beterei” и “sich bedienen” с их переводными вербальными вариантами указывает на некорректность использования последних в силу неоптимальных микростратегичеких решений переводчика и возможного превалирования его “ассоциативной компетенции”.

Колоритным средством иллюстрации специфики этноментальной модели поведения и поступков индивида служит немецкий концепт “sammeln” в следующей контекстуальной репрезентации:

- ...wenn ich morgen “fuer ein notleidendes Mitglied der Familie” sammelte, wuerde es nicht einmal luegen... (1б: 229).

Идеографическое поле концепта “sammeln” составляют лексические единицы “собирать”, “получать”, “добыть”, “приобрести”, “соединить”, “сосредоточить”, “сконцентрировать”, “обеспечить”, “взимать”, положительная оценочная характеристика которых закреплена в прагматическом сознании немецкого социума.

Позитивная маркированность этого концепта обусловлена также его интегральными признаками “активный”, “деятельный”, “энергичный”, “предприимчивый”, “инициативный”, “бойкий”, характеризующими “немецкую деловитость”, культивируемую в немецком социуме.

В русском переводе концепт “sammeln” имеет следующую вербальную репрезентацию:

- ...если завтра я начну Христа ради выпрашивать для “неимущего члена семьи”, здесь не будет никакого обмана... (3б: 191).

Концептуальная структура “Христа ради выпрашивать” предполагает следующие смысловые репрезентации:

просить милостыню;

молить о подаянии;

побираться Христовым именем;

ходить с сумою;

нищенствовать;

клянчить;

канючить.

Инкорпорированные в семантическое содержание концептуальной структуры “Христа ради выпрашивать” дифференциальные признаки “униженный”, “смиренный” соотносятся с закрепленной в русском этническом сознании лингвокогнитивной моделью, репрезентированной такими языковыми сущностями, как “Бог терпел и нам велел”, “гордым быть, глупым слыть”, “гордым Бог противится, а смиренным дает благодать”, “в убогой гордости дьяволу утеха”, “во всякой гордости чорту много радости” (Даль 1956, т.1:378).

Таким образом, значение русской концептуальной структуры “Христа ради выпрашивать” реализовано в отличающейся по сравнению с немецким концептом “sammeln” ипостаси и указывает на русскую этноментальную характерологию.

В каждом лингвокультурном сознании присутствует этическая оценка, связанная с “отношением человека к труду”. Сформированная у немцев положительная оценка связана с ценностной идеализацией трудолюбия человека, поскольку в немецком социокультурном обществе одобряется “действенное поведение”, любовь к труду и профессионализм, обусловливающие “раскованность”, “отшлифованность”, “свободу” и отточенность всех действий, что инкорпорировано в семантическое содержание концепта “Laessigkeit” и, в свою очередь, служит основой смыслового наполнения концепта “Automatik” (“автоматичность”), отражающего высшую степень мастерства, обеспеченную - в том числе - тщательно, скрупулезно (exakt) разученными и отточенными действиями.

Позитивная маркированность содержания указанных выше концептов подтверждается значением согласуемого с ними концепта “geniessen” (“вкушать”, “радоваться”, “наслаждаться”), содержащего положительную психологическую оценку трудовой деятельности, закрепленную в этническом сознании немцев.

Труд и профессионализм для немцев представляют собой абсолютные ценности, лежащие в основе развития и благополучия их лингвокультурного социума. Отличительными качествами немцев является “изумительное терпение” и “замечательная добросовестность”, которые они вносят во все свои занятия, причем их работа, по замечанию Е. Водовозовой, нисколько не страдает, если день приближается к концу: “Немецкий работник так же аккуратно трудится, как в начале работы, так и в конце... Родители воспитывают детей своих так, чтобы они прежде всего умели работать, были бы дельными людьми...”, все социальные условия формируют в этой стране “людей с железной волей, замечательно усидчивых, аккуратных и добросовестно относящихся к каждой обязанности” (Водовозова 1904: 40-45). Составляющими этнического характера немцев остаются профессиональное мастерство, уважительное отношение к труду, дисциплинированность, а также восприятие труда как важнейшего долга человека, нетерпимость ко всякой небрежности в труде и любовь к порядку. Эта любовь к порядку и основательность в соединении с жаждой созидательной деятельности дают “сплав”, называемый “немецкой деловитостью”.

Ценностная идеализация трудолюбия не является релевантной для русского этнокультурного сознания: трудолюбие как абсолютная добродетель не выступает обязательным предписанием и не поощряется русским социумом, что наглядно иллюстрируется следующим КТ - вариантом указанных выше концептов:

- ...и в каком-то уголке сознания наслаждался точно заученной небрежностью этого автоматизма (2б: 423);

- ...и в самой глубине души мне было приятно, что я с такой небрежностью проделываю всю эту точно разработанную процедуру (3б: 13).

По-русски немецкие концепты “Laessigkeit” и “Automatik” аранжированы иначе, не указывая на уважение к труду и “немецкую деловитость”.

В свою очередь, “автоматичность” заменена “автоматизмом”, предполагающим подсознательные действия, и “процедурами”, подразумевающими, в интерпретации В. Даля, “всякое длительное, последовательное дело, порядок”. Инкорпорированные в содержание этих языковых сущностей семантические компоненты “утомительный, “изнурительный” не могут индуцировать положительную оценку. В немецкой интерпретации “Prozedur” означает “трудный, утомительный, тягостный процесс (дело)” (Wahrig 1997: 989). Превалирование в концепте “процедура” отрицательной психологической оценки, столь нехарактерной для немецкой ценностной идеализации трудолюбия, объясняет возможность его неупотребления в немецком контексте.

Немецкий концепт “Laessigkeit” имеет русскую контекстуальную реализацию - “небрежность”. Семантическую базу этого КТ - варианта составляют признаки “недобросовестный”, “нерадивый”, “невнимательный”, “неряшливый”, “пренебрежительный”, “беззаботный”, указывающие на отрицательную оценку, противопоставленную нормативным, утилитарным и психологическим оценкам, связанным с трудом в немецком прагматическом сознании.

Смысловая и эмотивная несогласованность концептов “заученность” - “небрежность”, имеющая место в русском КТ - варианте, отражает контрастный и противоречивый этноментальный мир русского социума, но она не свойственна немецкому этноментальному миру, основными компонентами которого являются рациональность, прагматичность и определенная догматичность. Представители немецкого лингвокультурного мира не могут “получать наслаждение от небрежности”, ибо такое поведение не соответствует принятым в немецком социуме нравственным нормам, санкционированным силой обычая и общественного мнения, в то время как взаимосцепление разных видов норм, структурное напряжение между различными нормативными системами характерно для русского менталитета.

Оценочные квалификации труда человека представлены в содержании концептов “tingeln”, “Faxen machen”, “Reste”. Концепт “tingeln” вербализован в следующем контексте:

- Ich konnte natuerlich weiter auf der dreissig - bis - fuenfzig-Mark-Ebene tingeln... (1 б: 27).

В силу устойчивого положительного отношения к труду, закрепленного в немецком этнокультурном сознании, слово “tingeln” c интегральным компонентом “предприимчивый” сопровождается положительной рационалистической оценкой. В семантическом содержании концепта “tingeln” (то есть “выступать в кабаре, на любых подмостках и сценах”) акцентируется активность и “деятельное поведение” индивида. В бытовом сознании немцев за этими характеристиками закреплены позитивные утилитарные оценки, основанием для которых служат дифференциальные признаки дескрипции “tingeln” - “активный”, “жаждующий заработать”. В своей прагматической интерпретации “жажда заработать” связана с конкретными практическими результатами, поэтому компонент “предприимчивый” содержит в себе рациональное, прагматическое начало, определяющее природу немецкого трудолюбия.

Вербальная репрезентация концепта “tingeln” в русском переводе иллюстрирует пассивность (лень) индивида, ср.:

- ...Конечно, я мог бы и дальше подхалтуривать в пределах тридцати - пятидесяти марок за вечер... (2б: 431);

- Конечно, я мог бы побыть в разряде тех, кто получает “тридцать-пятьдесят-марок- за выход”... (3б: 25).

Семантическое основание концепта “подхалтуривать” составляют дифференциальные признаки “бесполезный”, “нерадивый”, “недоброкачественный”, “небрежный”, “ленивый”, “неэффективный”, “ненадежный”. Этот концепт сопровождается в бытовом сознании русского социума положительными психологическими и прагматическими оценками, преобладающими над отрицательными этическими оценками, что объясняется закрепленными в русском этнокультурном сознании иными стереотипами “деятельного поведения”.

Оценочная квалификация человека, пассивно, без усердия и рвения относящегося к труду, выражена в русском переводе вербальным вариантом “побыть в разряде тех, кто...”, ядерным семантическим компонентом которого является “бездейственность”. В русском бытовом сознании интегральный признак “пассивный” (“бездейственный”) не маркирован негативной этической характеристикой.

Антитеза “труд-праздность” как маркер немецкого и русского менталитета получает свое оценочное толкование, правда, далеко не однозначное, еще в русской классической литературе. Говоря о “русской душе” и “проклятой славянской распущенности”, И.С. Тургенев отмечает отсутствие целеустремленности, “цепкости”, привычки к “горькому, постоянному труду” как издержки той широты души и внутренней свободы, которые отличают русского человека от “деловитых и ограниченных” немцев. В русской критике построенная в романе И.А. Гончарова “Обломов” антитеза характеров Обломов-Штольц рассматривается как отражение русской и немецкой ментальной характерологии. Для Штольца труд - это “образ, содержание, стихия и цель жизни”, причем, рационально осмысленная, целенаправленная деятельность Штольца исключает “незаинтересованное содержание” без “реальной пользы”, в то время как Обломов не способен понять значение труда.

Различное ценностное отношение к труду и профессиональной деятельности выражено в содержании концептов “Faxen machen”, “Reste” и их русских вербальных вариантов.

Положительно маркированные концепты, относящиеся к модели “трудовая деятельность” и сопровождаемые позитивными психологическими и рационалистическими оценками в прагматическом сознании немцев, свидетельствуют об их значимости в концептуальной системе носителей немецкого языка, что иллюстрируется, в частности, следующим примером:

- ...sondern bloss noch Faxen machte.., wenn ich die Reste meiner Nummer Verteidigungsrat vorfuehrte... (1б: 14).

Содержание концепта “Faxen machen” раскрывается его семантическим компонентным составом “Dummheiten/Geschichten machen”, “Grimassen schneiden”, “sich albern”, (то есть, “корчить рожи”, “паясничать”, “гримасничать”, “скоморошничать”, “фиглярничать”), в котором репрезентирована суть клоунады, иными словами, специфика профессиональной деятельности героя-клоуна.

Уважительное отношение к любой профессионально выполняемой работе, предписанное нравственными устоями немецкого социума и закрепленное в практическом сознании его членов, выражено также в содержании концепта “Reste” (meiner Nummer) с интегральными признаками “последний”, “оставшийся”, “конечный”, которые в бытовом немецком сознании не сопровождаются отрицательными утилитарными оценками. Немецкие концепты “Faxen machen” и “Reste” репрезентированы в русских переводах следующими вербальными вариантами:

- ...просто выкидывал разные штучки, когда я заканчивал свой номер “Совет обороны”... (2б: 425);

- ...откровенно валял дурака, когда я показывал ошметки своей пантомнимы “Оборонный совет” (3б:15-16).

Пренебрежительное отношение человека к труду и результатам своей деятельности нашло выражение в содержании русских концептуальных структур “выкидывать разные штучки” и “валять дурака”. В семантическом содержании концептуальной структуры “выкидывать разные штучки”, то есть, по Далю, “совершать проделки”, “притворяться”, “лукавить”, “хитрить”, актуализируются негативные признаки “деятельностного поведения” индивида, противоречащие поощряемой в немецком социуме идеализации трудолюбия.

Семантическим основанием концептуальной структуры “валять дурака” служат дифференциальные компоненты “дурачество”, “глупость”, “шаль”, “дурь”, “потеха”, “придурь”, “лень”, “непорядок”, указывающие не только на врожденные, но и на приобретенные качества индивида, не соотвествующие социальным и нравственным нормам немецкой лингвокультурной общности.

Содержание языковой сущности “валять дурака” определяют в русской лингвокогнитивной модели интегральные признаки “нерадивый”, “ленивый”, “увиливающий от работы”, “беспечный”, “небрежный”, “бездельничающий”, а также семантические варианты “лодырь”, “сачок”, “дармоед”.

Концепт “валять дурака” предполагает следующие осмысления:

трудиться без желания;

работать нехотя, “из-под палки”;

работать непродуктивно;

работать без пользы;

прикидываться, “чудить”;

забавляться над кем-либо, не подавая ему виду.

Таким образом, в данном концепте, с одной стороны, актуализируются семантические признаки, отражающие пренебрежительное отношение к труду, недисциплинированность, отсутствие порядка, а с другой строны, в нем содержатся интегральные компоненты, указывающие на “смекалку”, “смышленость”, “сообразительность”, что в целом в русской лингвокогнитивной модели связывается с позитивными представлениями о возможности кого-либо “одурачить” и воспользоваться результатами чужого труда, не прилагая собственных усилий.

Эта установка, выраженная в семантике концептуальных структур “выкидывать разные штучки” и “валять дурака”, противоречит таким закрепленным в немецком социуме стереотипам, как трудолюбие, честность, расчетливость, прагматичность, деловитость.

Ярким примером, иллюстрирующим негативное отношение к профессиональной деятельности, допустимое в русской этнокогнитивной модели, служит русский вербальный вариант “ошметки” нейтральной немецкой дескрипции “Reste”.

Лежащие в семантической основе варианта “ошметки” интегральные признаки “грязный”, “никчемный”, “старый”, “отживший”, “ненужный”, репрезентируют сопровождаемое отрицательными психологическими оценками негативное отношение представителей русского социума к своей деятельности и ее результатам.

Итак, подытоживая семантическое описание культурных концептов, можно сделать вывод, что редукция исходного смысла при переводе обусловлена, прежде всего, превалированием собственно этнокультурного содержания в общей совокупности значений вербальных единиц, а также определенной несогласованностью уровней концептуальных систем - по преимуществу, модального уровня, эмотивного, оценочно-психологического и других, - у представителей разных лингвокультурных миров, в частности, у авторов ИТ и переводчиков (то есть авторов КТ).

Список литературы

Водовозова Е. Как люди на белом свете живут. Спб., 1904.

Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. - М., 1956.

Фесенко Т.А. Реальный мир и ментальная реальность: парадигмы взаимоотношения. Тамбов: ТГУ, 1999. 247 с.

Wahrig G. Deutsches Wцrterbuch. - Gьtersloh: Bertelsmann lexikon Verlag, 1997.

Список источников примеров

Bцll H. Haus ohne Hьter.5. - Mьnchen: Deutscher Taschenbuch Verlag GmbH8Co.Kg, 1995. - 316 S. (1a).

Бёлль Г. Дом без хозяина. (Перевод С. Фридлянд, Н. Португалова).- М.: Правда, 1987. - 286 с. (2а).

Bцll H. Wo warst du, Adam? 23. Aufl.- Mьnchen: Dt.Taschenbuch Verlag GmbH8Co.Kg., 1995. - 141 S. (1в).

Бёлль Г. Где ты был Адам? (Перевод Н. Португалова, М. Гимпеле- вич). - М.: Правда, 1987.- 161 с. (2в).

Bцll H. Ansichten eines Clowns.- Kцln-Berlin: Kiepenhauer 8-Witsch, 1963. - 305 S. (1б).

Бёлль Г. Глазами клоуна. (Перевод Л. Черной). - М., 1965. - 250 с. (3б).

Бёлль Г. Глазами клоуна. (Перевод Р. Райт-Ковалевой). - М., 1988. - 250 с. (2б).

Тендряков В. Покушения на миражи. Сб.соч.т.5. - М.: Художест- венная литература, 1989. - 210 с. (1з).

Tendrjakow W. Anschlag auf Visionen (Ьb. von Ingeborg Schrцder). - Berlin: Verlag Volk und Welt, 1989.- 293 S. (2з).

Тендряков В. Кончина. - М.: Известия, 1990. - 395 с. (1ж).

Tendrjakow W. Das Ableben (Ьb.von Ingeborg Schrцder). - Berlin: Verlag Volk und Welt, 1986, Roman-Zeitung. - 175 S. (2ж).

Трифонов Ю. Исчезновение. - М.: Известия, 1988. - 147 с. (1г).

Trifonow J. Das Verschwinden (Ьb.von Eckhard Thiele). - Berlin: Verlag Volk und Welt, 1989. - 204 S. (2г).

Трифонов Ю. Повести и рассказы. - М.: Художественная литерату- ра, 1971. - 333 с. (1д, 1е).

Trifonow J. Kleine Prosa (Ьb.von Eckhard Thiele,Renate Landa, Ingeborg Schrцder). - Berlin: Verlag Volk und Welt, 1989. - 400 S. (2д,2е).

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.yspu.yar.ru