Реферат Реформы братьев Гракхов
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
БРАТЬЯ ГРАКХИ
(133 -121 гг.)
Рим последней трети II века до р.Х. (быт и нравы)
Драму в двух действиях, свидетелями которой мы вскоре станем, разыгралась не на полях сражении, а в самом Риме. Пока ее герои еще не появились на сцене, присмотримся к декорациям, в которых предстоит им действовать. Для этого, читатель, я приглашаю тебя вновь совершить мысленное путешествие в Рим, подобное тому, что мы проделали почти полтора столетия назад — в начале 4-й главы.
По плитам Священной дороги мы опять ступаем на форум. Слева здание Регии, круглый храм Весты, храм Поллукса, за ним ряд лавок, вдалеке, у подножия Капитолия храм Сатурна. Все нам знакомо. Зато справа от Дороги многое изменилось. Взгляд поражает грандиозное сооружение, о котором мы уже наслышаны. Это базилика Эмилия. Цензор Эмилий Лепид построил ее в 179-м году.
Чтобы охватить взглядом весь фасад здания, придется перейти на левую сторону форума. Непосредственно на площадь длинным рядом колонн выходит крытая галерея. Она тянется метров на восемьдесят, не меньше. В глубине галереи, вплотную друг к другу, сплошной аркадой идут лавки. Час еще ранний, форум почти пуст, но торговцы уже сняли щиты, закрывавшие на ночь проемы лавок, и на каменных прилавках-витринах в тени поблескивает серебряная посуда, просвечивают венки, корзины с фруктами и цветами. Поверх галереи идет ряд ступеней. Это — трибуна, откуда народ в дни больших праздников следит за боями гладиаторов на форуме (специальные амфитеатры будут построены много позже). За трибуной видна верхняя часть самой базилики, и можно оценить ее величину. Еще большее впечатление мы получим, если через один из четырех проходов, оставленных между лавками, войдем внутрь. Колоссальный объем высокого и практически пустого зала двумя рядами колонн разделен на три нефа. Средний из них, более широкий, чем боковые, хорошо освещен рассеянным светом, падающим из высоко расположенных окон. Находящийся прямо перед нами боковой неф — двухэтажный. С его антресолей удобно видеть средний неф, когда в нем толпится народ. Так бывает в дни громких судебных процессов, особенно если в прениях сторон принимают участие популярные ораторы и адвокаты.
Впрочем, свободное пространство базилики столь велико, что в других ее местах граждане могут в то же самое время предаваться самым разнообразным занятиям. Тут заключаются видные контракты на оптовую поставку товаров, там разгораются ученые споры или политические дебаты. А рядом кипят страсти азартных игр (на каменных плитах пола до наших дней остались следы геометрических фигур куда, вероятно, забрасывали монеты). Солидные граждане прогуливаются, важно беседуя, а молодежь затевает игры. Базилика является продолжением форума, точнее — его неотъемлемой частью, защищенной от жаркого летнего солнца или от дождя
Римские базилики ранней постройки были чисто прямоугольными в плане. Позже к ним по концам стали пристраивать полукруглые абсиды, где заседали трибуналы. Большие размеры базилик диктовались их общественным предназначением. Возведение построек такого масштаба потребовало использования иных, чем в Греции конструктивных приемов и материалов. Вместо прямой деревянной балки в качестве перекрытия римляне используют давно заимствованную у этрусков конструкцию арки, сложенной из камней или кирпича. Любопытно, что арка широко применяется именно как элемент конструкции, но не декора — нередко римские архитекторы стараются ее замаскировать накладными деталями классического греческого ордера. Важнейшую роль в постройках из кирпича играет использование очень надежного и прочного связующего материала, известного под названием "римского бетона", формируемого на основе извести и особого (путеольского) песка. С середины I века от р.Х. этот бетон будет играть роль не связующего, а основного строительного материала для грандиозных сооружений.
Так что неискушенному туристу, впервые с трепетом приближающемуся к древнеримским руинам, приходится не без некоторого разочарования убедиться в том, что стены общественных зданий Рима, а, как правило, и колонны, их украшавшие, не складывались или высекались из мраморных блоков, а возводились из хорошо сцементированного, тонкого и прочного кирпича. Разумеется, наружную поверхность зачастую облицовывали мягким камнем или оштукатуривали и белили. И если император Август уже в I веке от р.Х. с гордостью заявлял, что он принял Рим кирпичным, а оставляет его мраморным, то это означало лишь, что при нем для облицовки зданий стали широко использовать дорогой мрамор. Капители колонн и прочие архитектурные украшения были, как правило, лепные или вырезаны из мягкого камня.
Раз уж я отвлекся для подробного описания базилики, упомяну и о других, тоже специфически римских сооружениях — портиках. Вообще-то портики украшали площадь агоры еще и древней Греции. Но это были своего рода здания, помещения. Специфика римских портиков заключалась в их протяженности. Чаще всего это длинные, открытые с одной стороны (иногда сквозные) галереи шириной и несколько метров, идущие вдоль набережной реки или ограждающие площадь. Два ряда колонн, легкая задняя стенка и плоская крыша над ними — вот и все. Защита от дождя и обеспечение тени, располагающей к приятной прогулке и беседе. Впрочем, портиком, как мы помним, называли и несущую фронтон колоннаду перед входом в храм или иное общественное здание.
Конструктивные возможности арки естественно использовались римлянами для сооружения мостов. К концу II века до р.Х. каменные мосты соединяли Город с правобережьем Тибра как через остров, лежащий напротив Капитолийского холма, так и несколько ниже его по течению реки — напрямую. Этот последний мост был построен в том же 179-м году, что и базелика, и назывался тоже Эмилиевым. Но особенно целесообразно арочные конструкции использовались при строительстве водопроводов. К двум старинным римским акведукам постройки 312-го и 272-го годов в 144-м году добавился еще один — Марциев — длиной более 90 километров. Не надо думать, что римские водопроводы на всем своем протяжении были подняты на арочные опоры. Основную часть пути от источника до Города вода проходила по укрытым в земле каменным руслам и трубам из бетона. Но те километры, которые, ввиду особенностей рельефа, необходимо было вести поверху, экономнее всего было перекрывать с помощью множества вплотную прилегающих друг к другу огромных арок. В местах пересечения особо глубоких ущелий арки шли в два и три этажа, так что суммарная высота акведука могла достигать 25-30 метров.
Возвратившись из Эмилиевой базилики на, еще пустынную площадь форума, взглянем на Капитолийский холм н обратим внимание на не замеченный нами ранее небольшой древний храм, прилепившийся к его правому склону. Это храм Юноны Монеты (указующей), подательницы добрых советов. Сооружение храма относится к легендарным временам первого нашествия галлов. Своими советами богиня в ту трудную для Рима пору помогала диктатору Марку Камиллу. По другой версии легенды, она однажды предупредила римлян о предстоящем землетрясении. Сейчас у богини консультируются римские матроны. Нас, конечно, заинтригует вопрос о связи названия храма с обозначением денежной единицы. Такая связь существует, но не функциональная, а, так сказать, территориальная. Мастерская, где государственное казначейство Рима чеканило деньги, располагалась рядом с храмом. В конце II века до р.Х. здесь чеканили бронзовые массивные ассы весом около 27 граммов, крошечные серебряные сестерции весом около грамма и немногим больше по размеру серебряные денарии. Хотя форма монет в ту пору была лишь приблизительно круглая, разнообразные рельефы, выбитые на обеих сторонах, были четкими и довольно сложными по рисунку.
Раз речь пошла о деньгах, есть повод хотя бы вкратце обрисовать финансовую систему поздней Римской республики. От регулярных налогов любого рода римские граждане были свободны, но в случае необходимости, например, для набора большого войска, сенат мог вводить единовременное обложение в размере до трех процентов стоимости имущества, зафиксированного при цензовой переписи. Зато провинциалы и иноземцы, проживавшие в Риме, должны были платить подушный налог постоянно. Довольно высоким налогом (до 10% от стоимости) облагалось освобождение раба. Казна пополнялась за счет предоставления в аренду гражданам или их объединениям государственной собственности: дорог, рынков, складов и пристаней, а также за счет таможенных сборов в портах и на границах всего подвластного римлянам мира. Регулярные доходы поступали от эксплуатации рудников, солончаков, каменоломен и захваченных земель. Их тоже сдавали арендаторам. Но, разумеется, главные поступления в государственную казну шли за счет военных трофеев, продажи в рабство пленных и контрибуций, которыми облагались побежденные народы. Эту последнюю, весьма прибыльную миссию по поручению цензора брали на себя сообщества римских публиканов из сословия всадников. Они вносили авансом в казну всю сумму контрибуции или годового налога, а потом с лихвой выколачивали ее у населения, наращивая процентами за несвоевременную уплату.
Расходы государства были связаны, в первую очередь, с содержанием армии, закупкой оружия, строительством укреплений и военных кораблей. Затем — с ремонтом и восстановлением храмов, цирков, дорог, мостов, водопроводов и прочих общественных сооружений. Казна оплачивала и новые постройки общегородского назначения. Их осуществляли на подрядной основе строительные корпорации, отбиравшиеся по конкурсу цензорами. Наконец, немалые государственные средства расходовались на закупку хлеба для малоимущих граждан Рима. Все магистраты выполняли свои обязанности бесплатно, но мелким чиновникам платили жалованье, а государственных рабов покупали и кормили за счет казны.
Бюджета и баланса не составляли, но каждая пара цензоров, вступая в должность, ревизовала государственную кассу и делала свои наметки расходов на пятилетие. Неординарными выплатами распоряжался только сенат. Всю бухгалтерию и общий догляд за казной вели два ежегодно переизбираемых квестора казначейства. Банковское дело (кредит, хранение, перевод и вложение частных средств в доходные предприятия) находилось в Руках солидных частных банкиров — аргентариев. Чиновники государства следили за соблюдением утвержденных законом норм кредита, проверяли конторские книги — календари (уплата процентов производилась в первые дни месяцев — календы). Банкротства были редки, наказывались лишением гражданских прав с конфискацией имущества.
Но оставим эту сухую материю и продолжим нашу прогулку по утреннему Риму. Поднимемся для лучшего обзора на Палатинский холм Он примыкает к началу форума слева от Священной дороги, сразу за домом весталок Это самый престижный район города. Здесь живет по большей части сенатская аристократия. Знать рангом пониже и богатые всадники облюбовали для себя холмы прилежащие к форуму справа: Эсквилин — позади Эмилиевой базилики и Квиринал — чуть дальше вперед, за сенатской курией. Народ попроще и беднота теснятся на Авентинском холме, что расположен дальше от форума, позади Палатинского холма
На Палатине выберем самый большой и богатый дом, явно недавней постройки и попробуем проникнуть внутрь. Наш выбор продиктован не пренебрежением к условиям жизни граждан более скромного достатка, а тем, что римские историки рассказывают почти исключительно о деяниях людей влиятельных, знатных и богатых. Поэтому имеет смысл представить себе обстановку, в которой жили именно они.
Хозяин дома, важный сенатор, только что отпустил своих клиентов, являвшихся к нему с утренним приветствием. Узнав, что мы издалека, он не без гордости показывает нам свое роскошное жилище. Через полвека таких домов в Риме будет уже несколько десятков, а сейчас это один из первых.
Пройдя в прихожую, мы попадаем в традиционный для римского дома атриум с прямоугольным бассейном в центре и такой же формы световым отверстием в потолке над ним. Справа и слева — дверные проемы, ведущие в зимние спальни. Атриум утратил былое обличье жилого помещения. Это парадная приемная. Он просторен, высок, потолок опирается на четыре облицованные мрамором колонны, камнем отделаны стены и пол. Вместо домашней мебели — скульптуры. Греческие подлинники или, может быть, их искусно выполненные копии. На стенах — картины. Мифологические сюжеты и сражения.
Еще подходя к дому, мы заметили, что он в передней своей части двухэтажный. Через световое отверстие атриума видны окна второго этажа, глядящие внутрь. Там расположены комнатки для гостей и прислуги. Кстати говоря, наружных окон нет по всему периметру большого здания. В помещения первого этажа свет проникает только сверху.
Следуя традиции, прямо за атриумом располагается таблиниум — комната хозяина дома. По двум сторонам от нее библиотека и зимняя столовая (триклиний). Широкий проем, ведущий из атриума в таблиниум, можно задернуть кожаной портьерой. С противоположной стороны другая портьера прикрывает выход в заднюю, греческую по своей структуре часть дома — перистиль. Впрочем, если хозяин уединился в таблиниуме для работы или деловых переговоров, чтобы ему не мешать, из атриума в перистиль можно пройти по боковому коридору
В перистиле глазу открывается живая картина еще одного бассейна, но уже под открытым небом, окруженного колоннадой портика. Вокруг бассейна, на грядках и клумбах — цветы. В его центре или в специальной нише в глубине перистиля — фонтан. Вдыхая сладкий аромат цветов и рассеянно внимая негромкому журчанию воды, приятно в жаркий летний день прогуливаться с близкими друзьями в прохладной тени портика и неспешно беседовать о предметах благородных и возвышенных. Перистиль — семенная часть дома. Двери из портика, прикрытые легкими цветными занавесками, ведут в небольшие жилые комнаты, летние спальни и триклинии. Несколько поодаль от них, в дальней стороне перистиля, расположены кухня и маленькая банька. ЕЕ топят раз в неделю. В остальные дни довольствуются мытьем рук и ног холодной водой.
Для простого народа еще с III века в городе существуют платные бани — убогие и темные. Много позже, уже в императорскую эпоху, Рим украсится огромными и роскошными общественными банями.
Наиболее просторное и лучше других украшенное помещение перистиля — салоп (экседра). Здесь, удобно расположившись на диванах, компания друзей может слушать и обсуждать приготовленную хозяином речь в суде или сенате. За салоном, но еще внутри дома — небольшом фруктовый сад. Общая площадь здания, наверное, не меньше тысячи квадратных метров, считая и лавки, которые встроены в него спереди, рядом со входом, по не сообщающиеся с внутренними помещениями. Лавки хозяин сдает внаем.
Стены жилых комнат в перистиле украшены орнаментами и сценками на мифологические сюжеты. Цветная мозаика на полах: геометрические узоры, стилизованные изображения животных и птиц. Мебели немного, но она уже не просто служит своему назначению, но и достойно украшает богатое жилище. Ложа для еды, чтения и письма, табуреты и кресла — все украшено резьбой по дереву, инкрустациями из слоновой кости, накладными барельефами и украшениями из бронзы и серебра. Лапы и головы зверей, прихотливые переплетения растений, фигурки богов, целые сценки.
Мягкие, набитые шерстью или пухом подушки и матрацы одеты дорогими тканями. На ложах — яркие расшитые покрывала. Резервуары масляных светильников, подвесных или стоящих на полу, украшены чеканкой по меди. В атриуме на массивном каменном столе для обозрения посетителей выставлена парадная серебряная посуда: большие и малые блюда, кубки, амфоры, кувшины. Кстати сказать, ничто так ярко не иллюстрирует эволюцию "потребностей" и пристрастий римской знати, как отношение к серебряной посуде. В начале II века до р.Х. она была под полным запретом цензоров. На весь Рим имелся один серебряный сервиз, который сенаторы передавали друг другу для торжественных приемов послов с Востока. Эмилий Павел еще отказывается принимать у греков в подарок серебро. Его сын, Сципиоп Эмилиан, владеет серебряной посудой общим весом в 32 фунта, а у его племянника, согласно цензу (где-то около 120-го года), уже тысяча фунтов серебра. Но особенно ценится тонкое искусство серебряной скульптуры, украшающей посуду.
Столики, которыми пользуются в жилых помещениях, легкие, деревянные, тоже резные или инкрустированные. Некоторые — на трех ножках. Обеденный стол в триклинии — квадратный. Совсем недавно с Востока пришел обычай возлежать около обеденного стола. Эта вольная поза разрешена только мужчинам. Позже в холостяцких компаниях такой же свободой будут пользоваться куртизанки, а во времена империи — и матроны. Три больших прямоугольных ложа своими длинными сторонами прилегают к столу с трех сторон. Четвертая открыта для доступа рабов, сменяющих блюда. Плоскость каждого ложа слегка наклонена — ближний к столу край приподнят. Обедающие полулежат, опираясь локтем на подушки, по трое на каждом ложе. Таким образом, каждый из девяти сотрапезников может дотянуться рукой до блюда или кубка, стоящего на столе. Свою маленькую тарелочку он держит в другой руке. Едят ложками и руками, вилок еще нет. Рабы нарезают мясо, колбасу или пирог, разделывают птицу и рыбу, наливают вино в кубки. Стол в триклинии очень невелик, поскольку все равно только края его доступны для полулежащих гостей. Поэтому обед состоит из нескольких перемен, а иными блюдами рабы обносят непосредственно. Так же, как и водой для ополаскивания пальцев. У каждого из обедающих хозяйская или принесенная с собой салфетка. В своей можно унести кое-что из угощения с собой, и приглашенные в богатый дом клиенты такой возможностью не пренебрегают.
Обед — кульминация дня и завершение его деловой части. Это единственная основательная трапеза в течение суток и вместе с тем время отдыха, развлечения и общения с близкими людьми. Он начинается часа в три пополудни (во времена ранней республики обедали раньше). Званые обеды и дружеские пирушки иногда продолжаются до ночи, обед в кругу семьи длится пару часов и после него уже не едят, ведь спать ложатся с заходом солнца. Зато и встают с рассветом.
Первый, ранний завтрак даже у состоятельного римлянина очень скромен: хлеб, белый или черный (его покупают в пекарне), овечий сыр, молоко, фрукты, немного вина. После краткого приема явившихся с приветствием клиентов, вольноотпущенников и рабов для влиятельного гражданина Рима наступало время политических контактов, деловых переговоров или совещаний с управляющими имений и доверенными лицами. Совещания и переговоры происходили обычно дома, в таблиниуме, а контакты — в общественных местах, под портиками или в ходе обмена визитами с людьми своего круга. Кстати, о времени встречи можно было договориться вполне определенно. Со П века до р.Х. в городе имелись солнечные часы, а веком позже стали пользоваться и водяными. Световой день был разбит на 12 часов. Их продолжительность, естественно, менялась от примерно 75 минут в разгар лета до 45 минут в середине зимы, но так, что седьмой час наступал всякий раз ровно в полдень. Скорость истечения воды в часах соответственно регулировали. В богатых домах, на форуме и в базилике специальный раб выкрикивал наступление каждого часа.
Второй завтрак приходился на предполуденные часы и был тоже скромным: сыр различные овощи, фрукты, хлеб, холодное мясное или рыбное блюдо — быть может оставшееся после вчерашнего обеда. Перекусывали наскоро, чтобы не прерывать занятия делами, которые обычно заканчивали около полудня. Летом, в знойные часы дня отдыхали. Время до обеда состоятельные люди посвящали гимнастике или прогулкам и общению. Впрочем, чиновники магистратуры работали, а лавки после сиесты открывались вновь и работали дотемна.
В конце II века обеды, даже званые, выглядят еще умеренно. Гастрономические ухищрения появятся в богатых домах позже — в конце Республики, а в императорском Риме достигнут немыслимого изыска. Пока же обед состоит обычно из трех перемен. Закуска: яйца, травы и овощи, салаты, соленая рыба и другие соления. К ней — виноградный сок или немного вина, смешанного с медом. Затем горячие блюда: свинина и козлятина, домашняя птица, дичь, острые соусы и приправы, рыба, бобовая или полбяная каша, пироги с творогом и медом. И, наконец, десерт: свежие и сушеные фрукты, орехи, возбуждающие жажду острые деликатесы. Ибо вино пьют главным образом теперь — в конце обеда. На головы надевают венки из цветов. Выбирают распорядителя. Он назначает пропорцию вина и воды. Их смешивают в кратере, откуда специальным черпаком (киафом) разливают в кубки без ручек — фиалы или на ножках, с ручками — килики. Начинается, пожалуй, главная и, во всяком случае, наиболее приятная часть обеда, когда голод уже утолен, разбавленное вино слегка кружит голову и оживляет разговор. Часы пролетают за дружеской беседой или чтением вслух. Предметом беседы, как правило, служат не дела и не политика, а литература, искусство и повседневная жизнь. Иногда к обеду приглашают актеров, музыкантов или танцовщиц. Порой они разыгрывают целые сценки. Поют и сами пирующие. В дружеских пирушках участвуют только мужчины. Но нередки и общесемейные торжественные трапезы по случаю рождения ребенка, первого облачения юноши в мужскую тогу, помолвки или свадьбы, похорон и поминок. На них сходятся близкие родственники и друзья, мужчины и женщины. Существует обычай торжественно отмечать дни рождения, дарить подарки.
Впрочем, римская традиция умеренности еще активно сопротивляется нарождающемуся гурманству. Сенатский запрет этой поры ограничивает затраты на| обед 30 ассами в будни, 100 — в праздники и 200 ассами на свадьбу. До нас дошел даже особый закон, принятый в 161-м году, который запрещал подавать к столу блюда из специально откормленной домашней птицы.
Но пора и честь знать, попрощаемся с любезным хозяином и, следуя его совету, направимся к вершине холма, чтобы взглянуть на город с высоты. Под нами знакомые очертания форума. Огромный город лежит за ним — к северу и востоку от нас. Дальние его пределы теряются в утренней дымке или скрыты за близлежащими холмами. Зато слева, на западе, почти у наших ног хорошо видна широкая, обращенная к форуму излучина Тибра с вытянутым вдоль течения островом и мостами.
Прямо против Эмилиева моста, в низине на берегу уже заметно скопление и оживленное движение горожан. Это Велабрум, главный продовольственный рынок, где продают сыр, молоко, творог, мед, овощи и фрукты. Чуть ниже по течению Тибра — Бычий форум. Здесь торгуют всевозможным мясным товаром, птицей, свежей рыбой, а также домашним скотом и прочей живностью. Наконец, еще ниже по течению вдоль берега начинается и скрывается от нашего взгляда за Авентинский холм торговая пристань. Она протянулась на добрых полкилометра. Это почти сплошной портик, за которым идет длинная цепочка перекрытых арочными сводами вместительных складов. Устье Тибра мелководно. Морские торговые суда разгружаются в лежащей близ него гавани Остия. Впрочем, она тоже довольно мелкая, так что главными воротами морской торговли Рима служит большой порт в Путеолах, неподалеку от Неаполя. Оттуда заморские товары на малых судах прибрежного плавания переправляются в Рим. Цепочка таких суденышек выстроилась у причалов торговой пристани. На берегу высятся кучи товаров, снуют грузчики. Чего здесь только нет! Из Сицилии, Африки и Египта сюда везут зерно, из Причерноморья — соленую рыбу, с островов Эгейского моря — дорогие сорта вин. Македония поставляет строевой лес, из Мавретании привозят драгоценные породы дерева, из Нумидин — мрамор. Железо, медь, олово и серебро прибывает из Испании, Британии и Галлии, папирус — из Египта, слоновая кость — с верховьев Нила. С Востока идет поток тонких цветных тканей, шелков, драгоценных камней, пряностей и ароматов: с берегов океана — пурпур. Вывозит Рим мало: оливковое масло, простое вино, кое-какую посуду и оружие. Разница в торговом балансе покрывается за счет дани из провинций и разного рода сборов. Оптовую морскую торговлю ведут ассоциации негоциантов из сословия всадников. В их рискованных, но весьма прибыльных предприятиях негласно участвуют и сенаторы.
Римские купцы проникают и в глубь далеких земель. Их экспедиции через Сирийскую пустыню следуют в Месопотамию и к границам Туркестана. В Пальмире они встречаются с караванами из Индии и Китая. Другие отважные торговцы по галльским рекам поднимаются в Германию, к берегам далеких северных морей, откуда привозят в Рим драгоценный янтарь. Интенсивному торговому обмену в пределах Италии и прилежащих к ней областях южной Галлии и Греции чрезвычайно способствовало колоссальное но своему размаху строительство замечательных римских дорог.
Дороги строились на века. Сперва снимали слой земли на глубину до полутора метров, добираясь до скальных пород. На них укладывали в несколько слоев крупные камни, связанные глиной, плотные слои щебня и гравия, затем верхнее покрытие из плоских каменных плит, толщиной в 20-30 сантиметров. Разумеется, эти дороги имели и важное военное значение. Строительство обходилось дорого — около тысячи сестерциев за километр. Это при том, что всю тяжелую работу выполняли рабы. За столетие с 250-го до 150-го года в Италию было ввезено около 250 тысяч рабов. Между прочим, это обстоятельство отнюдь не способствовало техническому прогрессу. Римляне пользовались блоками и подъемной машиной с огромным колесом, внутри которого, подобно белке, вышагивали рабы. Но не знали водяной мельницы, не придумали подкову и нагрудный ремень для лошади. Крайне медленно совершенствовались сельскохозяйственные орудия, слабо развивались ремесла.
С вершины Палатинского холма хорошо виден жилой массив римской бедноты на Авентине. Здесь очень мало домов "индивидуальной застройки". Целые кварталы выглядят как ульи, где отдельные строения системой переходов, балконов, лестниц связаны в нечто бесформенное и густонаселенное. Кое-где на 4-5 этажей поднимаются первые доходные дома (инсулы). Нижние этажи построены солидно: пространство между кирпичными наружными и внутренними стенами заполнено мелкими камнями и залито бетоном. Тут есть квартиры в несколько комнат для состоятельных жильцов, таверны для простолюдинов и лавки. Выше надстроены легкие кирпичные и деревянные этажи. Здесь сдаются отдельные маленькие комнатушки. Доступ в них на каждом этаже открыт с общей галереи, куда в несколько маршей ведет наружная лестница прямо с улицы. Разумеется, ни воды, ни отопления, ни хотя бы слюды на окнах в этих комнатках нет. Равно как и прочих удобств. Воду носят ведрами из ближайшего уличного колодца. В холодные дни обогреваются жаровнями. Постройки на Авентине выглядят убогими и обшарпанными. Узкие кривые улочки загромождены и замусорены.
Вниз, в лощине между Авентином и Палатином, взгляду открывается белая громада Большого Цирка. Это сооружение, размером примерно 600 х 100 метров напоминает вытянутый в длину стадион. По двум его продольным сторонам и замыкающему их с одного конца полукругу в три яруса идут трибуны для зрителей (наши олимпийские стадионы выглядели бы довольно скромно рядом с Большим Цирком Древнего Рима. Он вмещал 250 тысяч человек). Со второй короткой стороны двенадцатью широкими арками внутрь цирка открываются стартовые стойла, в которых свободно располагаются колесницы, запряженные четверкой лошадей (квадриги). Цирк предназначен главным образом для конных состязаний, хотя иногда в нем происходят и соревнования по бегу, и кулачные бои, и даже целые представления, где молодежь разыгрывает батальные сцены. В отличие от современных ипподромов гонки колесниц идут не по овальной беговой дорожке, а вдоль трибун по прямому и обратному направлениям, которые разделяет невысокая стенка (спина). Она имеет 350 метров в длину. По обоим ее концам стоят поворотные столбы — меты. Дистанция состязания — семь кругов. Чтобы ее сократить, возница старается у концов спины на всем скаку развернуться как можно круче. Это очень опасно: стоит зацепиться ступицей колеса за мету — и колесница переворачивается или ездока выбрасывает под копыта следующей за ним квадриги. В дни состязаний происходит 20-25 заездов, и редко когда обходится без несчастного случая. Римляне страстно болеют за цвета своих команд (при республике их два — красный и белый, при империи будет четыре), за отдельных фаворитов; заключают денежные пари. На трибунах немало женщин, иные из них по горячности азарта не уступают мужчинам.
Конные ристалища происходят по большим праздникам, как минимум, шесть раз в году, а также по случаю военных побед и других чрезвычайных событий жизни города. Начинаются они торжественной процессией, которая, спустившись с Капитолия, через Велабр и Бычий рынок проходит к Цирку и вступает в него через большие ворота — в середине той стороны, где расположены стартовые стойла. Эти ворота именуются "помпа". Так же называют и само шествие. Во главе процессии идет магистрат — устроитель данных игр в сопровождении своих родственников, клиентов и друзей, облаченных в белоснежные тоги. За ними — музыканты и участники состязаний. В окружении жрецов на носилках несут изображения богов. Торжественное шествие совершает круг перед трибунами. Затем магистрат поднимается в ложу над воротами. Заезды начинаются по его знаку — он роняет платок, служители опускают заградительный канат, и все квадриги одновременно выскакивают из стойл. Победителей награждают почетными венками и призами. Знаменитые возницы пользуются едва ли меньшей славой, чем полководцы, — их окружают восторженные поклонники, им ставят статуи.
Между тем солнце поднялось уже высоко. С обрывистого края холма видно, что форум заполнился народом. Спустимся туда и мы: посмотрим, изменился ли облик римской толпы за полтора столетия после нашего прошлого визита в Рим.
Во-первых, сразу видно, как сильно увеличилось население города. На форуме — сущая толчея. На сравнительно небольшой его площади и прилегающих к ней улицах роится, наверное, не менее ста тысяч человек. Очень много приезжих. Повсюду слышна то греческая, то гортанная восточная речь. Шум невообразимый!
Одежда римлян изменилась мало. По-прежнему преобладают светлая туника и коричневатого тона плащ (сагум). Но есть и кое-что новое. Например, туника с длинными рукавами. В нее облачаются молодые франты из аристократии. Изменилась манера драпировки тоги — она свободнее, и правая рука остается полностью открытой. Наверное, для облегчения жестикуляции ораторов. По примеру Сципиона Африканского вошло в моду брить бороду, а то и голову. Последнюю — годам к сорока, чтобы скрыть начинающуюся седину.
Куда заметнее эволюция одежды римских матрон. Теперь она часто цветная, нежных желто-коричневых или зеленоватых тонов. Нередко с рисунком: продольные или поперечные полосы, геометрические фигуры. Встречается и золотое шитье, и отделка пурпуром. Покрой столы и пеллы варьируется, следуя веяниям моды, идущей главным образом из Греции и малоазиатских колоний. Девушки еще не могут позволить себе следовать ее легкомысленному диктату. Обычай предписывает им драпироваться в белую тогу. Вызывающе яркими, преимущественно красными тонами и укороченным покроем отличается одежда жриц любви. По большей части это сирийки или египтянки. Лица их сильно накрашены. Впрочем, добропорядочные матроны тоже не вовсе пренебрегают макияжем. Мази и притирания для отбеливания кожи, ночные кремы, румяна, краска для век — все это уже пришло с изнеженного Востока и прочно обосновалось в некогда строгом Риме. Не говоря уже об искусно выделанных украшениях: ожерельях, кольцах, браслетах, кулонах и серьгах из золота и серебра. А также прочих женских аксессуарах: вышитых шалях, поясах, платочках, лентах в волосах, ручных мешочках и зонтиках от солнца. За иной прошедшей сквозь толпу красоткой (или щеголем) следует ароматная волна духов, хотя они еще очень дороги и потому доступны далеко не всем поклонникам новой моды.
Появились первые носилки (лектики) в виде ложа на низких ножках. Пока что общественное мнение разрешает пользоваться ими только пожилым женщинам, женам сенаторов. Носилки подвешены на ремнях к коротким шестам, которые сзади и спереди несут на плечах рослые рабы — лектикарии. Если на улице свободно, то носилки висят так низко, что возлежащая в них матрона может побеседовать со своими почитателями, не меняя позы. Но если ей надо пересечь толчею форума, то лектикариям придется поднять носилки на плечи.
Форум теперь, главным образом, место для прогулок и общения. Торговля оттеснена к периферии площади и ее окрестностям.
На Этрусской улице, что спускается к реке сразу же за храмом Кастора и Поллукса, во множестве лавок торгуют тканями, одеждой и благовониями. Рынки съестного, как мы уже видели, теснятся ближе к берегу Тибра. Между комицием и базиликой Эмилия вверх от форума поднимается улица Аргилет. На ней и в расположенном чуть выше районе Субуры идет особенно оживленная торговля самыми разнообразными товарами. Помимо сплошной череды лавок, находящихся в первых этажах домов, сами узкие, шириной в 5-6 метров, улочки загромождены переносными прилавками и лотками, между которыми колышется плотная толпа покупателей и ротозеев. В ней шныряют разносчики съестного и воды. Все это галдит, спорит, торгуется и зазывает. Интенсивности шума не уступает крепость запахов чеснока, лука, ароматов дешевой пищи из множества харчевен — и пота: одежда почти сплошь шерстяная, а солнце палит немилосердно.
Бежим из этого пекла в спасительную тень базилики. Здесь тоже многолюдно и шумно, но хотя бы не так душно, как снаружи. Нам, кажется, повезло: мы сможем присутствовать на заседании суда. Если это гражданский процесс, спор об имуществе или наследстве, то вести его будет один судья. Но он обязан исходить из формулировки спора, заранее данной претором, и выбирать из им же названной альтернативы возможных приговоров. Дела об убийствах, поджогах, членовредительстве, прелюбодеянии, а также казнокрадстве, взяточничестве, подкупах и подлогах подлежат рассмотрению в соответственно специализированных постоянных трибуналах, состоящих каждый из тридцати избранных на один год по жребию судей. Трибунал заседает под председательством претора или эдила. Это означает, что судебная власть еще не отделена от исполнительной. Пока что судей выбирают только из числа сенаторов, но скоро в результате политической борьбы их заменят всадники, а спустя полвека трибуналы станут смешанными по составу. Половине судей может дать отвод обвинение или защита. Обвинителем может выступить любой гражданин Рима. С обеих сторон в процессе участвуют адвокаты, которым запрещено получать деньги или подарки от своих подопечных (но не возбраняется отказывать адвокатам солидные суммы денег или имущество по завещанию).
Первый свод законов еще не появился, хотя уже готовится, и основанием для правосудия служат уложения 12-ти таблиц, составленных три века тому назад, законы, принятые с тех пор в комициях, решения сената и эдикты преторов, которыми те при вступлении в должность объявляют о своей интерпретации этих законов и решений. Среди наказаний фигурируют штрафы, конфискация имущества, лишение гражданских прав, изгнание, а также многочисленные, в соответствии с характером преступления и гражданским статусом преступника, варианты смертной казни. Заседания суда должны заканчиваться с заходом солнца.
Закончим и мы нашу экскурсию в Рим начала последней трети II века до р.Х. и обратимся к тем ярким персонажам, которые появляются теперь на этой сцене.
Братья Тиберий и Гай Гракхи
Уважаемый читатель! Даже если у тебя из школьных лет сохранились лишь самые отрывочные воспоминания о римской истории, я почти уверен, что в них наряду с именами Цезаря, Августа или Нерона фигурируют и братья Гракхи. Ты, наверное, припомнишь, что оба они были народными трибунами и оба заплатили своей жизнью за защиту народа. Так оно и было, и об этом далее следует подробный па сказ. Но начать я хочу с родословной братьев. Из нее складывается впечатление что личное достоинство и высокий склад души могут быть в какой-то мере качествами наследственными. А это, согласись, заключение немаловажное.
На предыдущих страницах уже появлялись два представителя знатного и старинного плебейского семейства Семпрониев Гракхов. Первый из них, Семпроний Гракх консул 216-го года, прославился в войне с Ганнибалом. Это дед наших трибунов в четвертой главе я имел возможность рассказать о его глубоко гуманном и благородном отношении к воинам — бывшим рабам, призванным в критическую минуту на защиту Рима. Когда в 212 году он погиб в бою, его сыну, тоже Тиберию, было два года. В следующей, пятой, главе ему уже 27 лет, он — народный трибун и в высшей степени достойно проявляет себя, встав на защиту неправедно преследуемого Публия Корнелия Сципиона Африканского. Этот Тиберий Гракх — отец будущих трибунов Он тоже сыграл немаловажную роль в Римской истории. Дважды его избирали консулом, а в 1б9-м году — цензором. В 178-м году в Испании он не только одержал победу над повстанцами, но так разумно и справедливо устроил отношения Рима с ними, что спустя сорок лет, во время очередного столкновения с римлянами, испанцы соглашаются вести переговоры о перемирии только с его сыном. В качестве цензора Тиберий Гракх так же суров и привержен традициям героической римской старины, как знаменитый Катон. Быть может, эта приверженность, как и у Катона, была причиной его расхождений со Сципионом Африканским. Однако события, связанные со злополучным судом, настолько заслонили эти расхождения, что победитель Ганнибала отдал замуж за Тиберия Семпрония Гракха свою дочь Корнелию. Нельзя, конечно, исключить менее благородную, но зато более романтическую версию и предположить, что Тиберий полюбил Корнелию до суда над ее отцом. Пусть так. Я лишь хочу отметить, что и по материнской линии братья-трибуны принадлежали к знаменитому своим достоинством и благородством роду — Корнелиев Сципионов.
Корнелия родила мужу двенадцать детей, но в живых осталось только трое: старший сын, по традиции тоже Тиберий, младший сын Гай и дочь Семпрония. Когда в 154-м году умер их отец. Тиберию было 9 лет, а Гай едва успел появиться на свет. Тем не менее, судьба подарила мальчикам прекрасное воспитание. Корнелия была женщиной умной, волевой и прекрасно образованной. Но, наверное, самым важным и счастливым обстоятельством детства и юности обоих ее сыновей была их близость с Публием Сципионом Эмилианом.
Мы слишком недавно расстались с этим замечательным человеком, чтобы была нужда напоминать читателю о его достоинствах. Надеюсь, что не забылся и тот факт, что Сципион Эмилиан был усыновлен Сципионом Африканским. Кроме того, он женился на сестре братьев Гракхов, Семпронии, и таким образом оказался с ними как бы в двойном родстве. Когда мальчики осиротели, Эмилиану был уже 31 год, и он заменил им отца. О том, что это было именно так, мы может уверенно судить хотя бы по тому, что Сципион Эмилиан взял 17-летнего Тиберия с собой в лагерь под Карфагеном, где тот, кстати говоря, отличился при штурме крепости. А спустя 13 лет и младший брат Гай под начальством Эмилиана участвовал в осаде Нуманции.
Но, конечно же, намного большую роль, чем месяцы, проведенные под стенами крепостей, в формировании личности и мировоззрения каждого из братьев сыграло десятилетие со 145-го по 134-й год, когда сначала старший, а потом и оба они имели возможность общаться с членами знаменитого кружка Сципиона Эмилиана.
В середине II века до р.Х. после освободительных войн в Греции римляне испытывают весьма заметное влияние греческой культуры и философии. Этому способствует переселение в Италию тысячи заложников из семей греческих аристократов, а также установление связей с малоазиатскими греческими колониями и Александрией. Эллинизм находит для себя благоприятную почву в высших сферах римского общества. Совершенное знание греческого языка, мифологии и драматургии, знакомство, хотя бы неглубокое, с сочинениями Платона и Аристотеля, с новыми философскими школами греков становятся признаками принадлежности к кругу избранных. Одновременно приобщение к греческим обычаям и языку через возвратившихся с Востока воинов, через многочисленных рабов, торговцев и переселенцев распространяется и в простонародье.
Видные римские нобили держат в своем окружении греческих поэтов и философов. Греческим учителям поручают обучение и воспитание детей. В свое время первые примеры восприятия греческой культуры римлянам подали Сципион Африканский и Луций Эмилий Павел. Теперь такую же роль играет Сципион Эмилиан. Мы помним, что еще юношей он перевез в Рим богатейшую греческую библиотеку царя Персея, и в течение многих лет его ближайшим другом был историк Полибий. Сейчас в доме Сципиона Эмилиана собираются самые выдающиеся умы Рима. Здесь и комедиограф Теренций, и сатирик Луцилий, и философ Панэций, и один из наиболее дальновидных и просвеченных политических деятелей консул 140-го года Гай Лелий.
Развивая учение стоиков о мировом разуме как сущности природы и бытия. Панэций утверждает, что единственно прекрасное благо, счастье и смысл жизни человека состоит в служении истине, в активной деятельности на пользу людям для установления справедливого общественного устройства. Эти возвышенные мысли жадно впитывает юноша Тиберий. Внимательно прислушивается он и к обсуждению состояния дел в Риме. В триклинии и перистиле дома Сципиона звучат взволнованные споры о Республике, о судьбе и предназначении римского народа. Недаром спустя восемьдесят лет Цицерон напишет свой трактат "О Государстве" в форме беседы, происходящей в кружке Сципиона Эмилиана. Друзей-единомышленников тревожат явные признаки падения былого могущества Рима. Если за первые полстолетия после ужасных людских потерь в Ганнибаловой войне, согласно цензовым записям, число военнообязанных, то есть способных приобрести вооружение граждан, увеличилось с 210 до 328 тысяч человек, то за последующие 60 - лет это число не только не увеличилось, но упало до 319 тысяч. Причина этому в оскудении основного слоя граждан Республики — мелких землевладельцев, испокон веков составлявших главную силу римского ополчения. Разгоревшаяся и последние годы алчность сенатской аристократии разорила массу крестьян, отняла у них землю, прогнала в городские трущобы — неимущих, неспособных и недостойных встать под знамена римских легионов.
Сципион и Гай Лелий обсуждают необходимость отобрать незаконно захваченные аристократами государственные земли и раздать их крестьянам. Ведь еще два с лишним века тому назад был принят закон, запрещающий владеть более чем 500 югерами земли. Не пора ли восстановить силу этого закона? Они даже было решают выступить с таким предложением в сенате. Но умудренные жизненным опытом друзья понимают, что сопротивление сенаторов будет ожесточенным и сломить его можно лишь апелляцией к народу. А призвать народ к выступлению против сената — опоры и основы римской государственности — означает вновь посеять смуту и раздор в Риме, подобные тем, о которых повествует легендарная история первых веков существования Республики. Сципион и Лелий отказываются от своего намерения. Извечная проблема цены, которую придется уплатить за самые что ни на есть благие политические преобразования. Особенно, если общество к ним еще не вполне готово.
Осторожность и сомнения отвергает романтическая благородная юность. Разве не учил Панэций, что служение истине превыше всего и смысл жизни в борьбе за справедливость? Юный Тиберий решает добиться того, от чего отступились его наставники. У него мягкий, покладистый, открытый характер, он приветлив и доброжелателен. Роль бунтаря и возмутителя общественного спокойствия, казалось бы, совсем не для него. Но жажда справедливости и тревога за судьбу отечества не дают ему покоя, настоятельно побуждают к действию. Чтобы получить право обращения к народу и сенату, Тиберий должен добиться избрания народным трибуном. Искать популярности настоящему римлянину подобает не подачками толпе, а отличиями на полях сражений, и он отбывает квестором в Испанию, где идет война с нумантинцами. Как я упоминал, именно благодаря его посредничеству на переговорах окруженная римская армия смогла заключить мир на приемлемых условиях.
Спустя три года, вернувшись в Рим, Тиберий выставляет свою кандидатуру на выборах трибунов на 133-й год. Хотя ему едва исполнилось 30 лет, он избран единодушно. Давно обдуман и готов проект земельного закона. Если Тиберий показывал его Сципиону Эмилиану, то вряд ли получил одобрение, но Сципион как раз в это время убывает в Испанию. Зато необходимость реформы понимают самые уважаемые люди Города: бывший консул и цензор принцепс сената Аппий Клавдий и составитель первого свода римских законов Публий Сцевола, только что избранный консулом на тот же 133-й год. С Аппием Клавдием Тиберия связывает и недавнее родство — он женился на его дочери.
По-видимому, многоопытные покровители Тиберия не советовали ему выносить проект закона на предварительное обсуждение сената, как это обычно делалось, зная, чем закончится такое обсуждение. Проект земельного закона предлагается непосредственно в комиции — на усмотрение народа. Закон предписывал всем крупным землевладельцам, занявшим общественные земли, оставить по 500 югеров на главу семьи и по 25 на взрослых сыновей, но не более 1000 югеров (250 га) всего. Зато в полноправное и вечное владение. Все земли сверх этой нормы следовало вернуть государству, чтобы, разделив на участки по 30 югеров, раздать в наследственное пользование (без права продажи) лишившимся земли крестьянам. За постройки, насаждения и прочие вложения в конфискуемые земли закон предусматривал выплату компенсации. Изъятие и раздел земель предлагалось возложить на комиссию из трех человек, ежегодно переизбираемых народным собранием до тех пор, пока все государственные земли в Италии не будут таким образом справедливо перераспределены. Комиссия наделялась правом решать все спорные вопросы о принадлежности земель.
Само существо земельной реформы, предложенной Тиберием, ничем не подрывало основы государственного устройства Республики и даже не слишком сильно ущемляло тех, кто сумел обогатиться за ее счет. Но предложение насильственного изъятия земли, которую сенатская аристократия уже привыкла считать своей собственностью, вызвало слепую ярость большинства сенаторов. Вот как описывает Плутарх ситуацию, сложившуюся в Городе перед началом обсуждения в народном собрании проекта Гракха:
"И мне кажется, никогда против такой страшной несправедливости и такой алчности не предлагали закона снисходительнее и мягче! Тем, кто заслуживал суровой кары за самоволие, кто бы должен был уплатить штраф и немедленно расстаться с землею, которою пользовался в нарушение законов, — этим людям предлагалось, получив возмещение, уйти с полей, приобретенных вопреки справедливости, и уступить их гражданам, нуждающимся в помощи и поддержке.
При всей мягкости и сдержанности этой меры народ, готовый забыть о прошлом, радовался, что впредь беззакониям настанет конец. Но богатым и имущим своекорыстие внушало ненависть к самому закону, а гнев и упорство — к законодателю, и они принялись убеждать народ отвергнуть предложение Тиберия, твердя, будто передел земли только средство, настоящая же цель Гракха — смута в государстве и полный переворот существующих порядков". (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Тиберий и Гай Гракхи. 116)
Однако вскоре стало ясно, что настроить народ против Тиберия не удастся. Прослышав о законе, на собрание из деревень прибыла масса обездоленных крестьян. Сенаторам оставалось только прибегнуть к последнему средству, могущему помешать принятию неугодного закона, — трибунской интерцессии. Трибун Марк Октавий, сам крупный землевладелец, накладывает вето на обсуждение закона в комициях. Еще недавно отношения двух трибунов были дружескими, но сейчас все попытки Тиберия уговорить Октавия снять свое вето оказываются тщетными. Негласное давление сената, да и собственный корыстный интерес не позволяют Октавию уступить. Хватаясь за последнюю надежду, Тиберий все-таки обращается к сенату. Он должен убедить "отцов" своим авторитетом повлиять на Октавия. Теперь только сенат может предотвратить падение могущества и величия Рима. Речь Тиберия пересказывает Аппиан:
"Римляне, — говорил он, — завоевали большую часть земли и владеют ею; они надеются подчинить себе и остальную часть. В настоящее время перед ними встает решающий вопрос: приобретут ли они остальную землю благодаря увеличению числа боеспособных людей или же и то, чем они владеют, враги отнимут у них вследствие их слабости и зависти. Напирая на то, какая слава и какое благополучие ожидают римлян в первом случае, какие опасности и ужасы предстоят им во втором, Гракх увещевал богатых поразмыслить об этом и отдать добровольно, коль скоро это является необходимым, эту землю ради будущих надежд тем, кто воспитывает государству детей; не терять из виду большого, споря о малом". (Аппиан. Гражданские войны. I, 11)
Гракх понимает, к кому адресуется, и потому говорит не о справедливости и чести, а о сугубо материальном интересе в первую очередь тех же аристократов. Но большинство жадных и близоруких сенаторов уже неспособно воспринять резонные аргументы трибуна. На его взволнованную речь они отвечают насмешками. В отчаянии возвращается Тиберий на Форум. Он бессилен! Запретительное вето народного трибуна непреодолимо. В глубокой древности плебеи отвоевали для себя право на этот запрет, чтобы противостоять произволу патрицианских магистратов. И хотя впоследствии аристократы научились использовать трибунское вето в своих интересах, никто не осмелится оспорить священное право трибунов на него. Видимо, придется отложить принятие закона на год и тем временем убедить народ избрать новыми трибунами только сторонников земельной реформы. Но тогда уже не Гракх будет проводить ее через комиции: повторное избрание в трибуны запрещено законом. Досада, обида, нетерпение (проклятие многих реформаторов) и тревога за свое детище овладевают Тиберием с такою силой, что в голову ему приходит простая, но кощунственная мысль: если нельзя отменит вето, то можно попытаться избавиться от того, кто на нем настаивает. Нет, конечно, не убить, но сместить его с должности досрочно. И Тиберий обращается к собранию народа с предложением лишить Октавия трибунской власти. А это уже действительно "смута в государстве и полный переворот существующих порядков". Ведь несменяемость магистратов до окончания срока их полномочий — один из главных принципов существования и действия всех властных структур Республики. Это — революция, к тому же направленная прямо против сената. Мало того, что мятежный трибун (и надо же — из такого хорошего рода!) ставит в комициях важнейший вопрос о судьбе государственных земель вопреки прямому неодобрению "отцов", он поднимает руку на трибунскую интерцессию — единственное средство, каким сенату удавалось до сих пор обуздывать самоуправство простонародья...
Вступив на путь нарушения традиции и закона, Тиберий, как и все революционеры, апеллирует к эмоциям собравшихся на площади:
"Народный трибун, — говорит он, — лицо священное и неприкосновенное постольку, поскольку он посвятил себя народу и защищает народ. Стало быть, если он, изменив своему назначению, чинит народу обиды, умаляет его силу, не дает ему воспользоваться правом голоса, он сам лишает себя чести, не выполняя обязанностей, ради которых только и был этой честью облечен. Даже если он разрушит Капитолий и сожжет корабельные верфи, он должен остаться трибуном. Если он так поступит, он, разумеется, плохой трибун. Но если он вредит народу, он вообще не трибун..." (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Тиберий и Гай Гракхи. XV)
Бесспорно демагогический прием Тиберия достигает своей цели. Голосами 18 триб из 35, впервые за всю историю римской Республики, законно избранный народный трибун Марк Октавий лишается своих полномочий. Тут же вслед за этим Народное собрание принимает и земельный закон Тиберия Гракха. У нас нет оснований сомневаться в чистоте побуждений Тиберия, но не с этого ли голосования началась в Риме столетняя гражданская смута? Волеизъявление народа выше закона! Ведь сам закон был некогда принят решением народа. Но, быть может, его следует после спокойного обсуждения изменить или даже отменить, но не так вот — одним голосованием лишить силы.
Но пока что одержана великая победа, и обездоленные крестьяне смогут вернуться на землю. В комиссию по ее перераспределению избраны сам Тиберий, его брат Гай и Аппий Клавдий. Они энергично принимаются за дело. Однако подвигается оно медленно. Границы государственных земель не были в свое время точно определены. Многие давным-давно присвоенные участки были с тех пор не раз перепроданы, и нынешние владельцы считают их своей собственностью. Конфликты возникают на каждом шагу. На их разбор уходит масса времени. И вот уже прошла большая часть года. Приближается срок перевыборов трибунов, а дело реформы только-только начало налаживаться. Не будет ли оно похоронено новоизбранными трибунами? Тем более что противодействие и озлобление сенаторов усиливаются. И в этом виноват сам Тиберий. В тот год умер царь Пергама Аттал III. Чтобы оградить свое царство от посягательства воинственных соседей, мудрый владыка завещал его покровительству Рима. Новым римским землевладельцам нужны средства для обзаведения скотом и инвентарем, и Тиберий в комициях предлагает ссудить их деньгами за счет казны пергамского царя. Но это опять узурпация полномочий сената — ведь распоряжение финансами государства испокон веков было только в его ведении.
И вот наступает день выдвижения кандидатур новых трибунов. Нет сомнения, что сенаторы приложат все усилия, чтобы не допустить избрания сторонников реформы. А ведь только трибун имеет право обращаться к народу в комициях и предлагать законы. И неумолимая логика борьбы толкает Тиберия на новое нарушение закона. Он выставляет свою кандидатуру для повторного избрания в трибуны. Народ его поддержит. А волеизъявление народа выше, чем закон! Но избирательные комиции бывают летом, как раз в разгар полевых работ. Крестьяне в Рим не пришли. Противники Тиберия на форуме и в базилике энергично настраивают против него горожан, упирая на противозаконность его притязаний. Клиенты богачей и продажный городской плебс готовы их поддержать. Тиберий видит, что ему не получить большинства в комициях. Можно понять его отчаяние. Но почему он опасается за свою жизнь? Ведь еще никогда политическая борьба в Риме не решалась путем физической расправы. А между тем Аппиан пишет, что...
"Гракх, боясь не получить большинство голосов в свою пользу, перенес голосование на следующий день. Отчаявшись во всем деле, он хотя и продолжал еще оставаться в должности, надел траурную одежду, ходил остальную часть дня по форуму со своим сыном, останавливался с ним около отдельных лиц, поручал его их попечению, так как самому ему суждено очень скоро погибнуть от своих недругов". (Аппиан. Гражданские войны. I, 14)
По-видимому, Тиберий понимает, что там, где отступает закон, на сцене должна появиться грубая сила. Он этого не хочет, он подавлен, но обстоятельства уже сильнее него — они диктуют ход дальнейших событии.
"Вечером. — продолжает Аппий, — бедные пошли провожать с плачем Гракха до его дома, убеждали его смело встретить грядущий день. Гракх ободрился, собрал еще ночью своих приверженцев, дал им пароль на случай, если дело дойдет до драки, и захватил храм на Капитолии, где должно было происходить голосование..." (Там же. I. 15.)
Итак, Тиберий уже готов опереться не на голоса, а на кулаки своих сторонников. Пока что не на мечи, но до этого уже недалеко.
С утра народ собирается на площади перед храмом, чтобы приступить к выборам. Противники Тиберия настроены столь же решительно. И происходит то, чего уже нельзя избежать, что было предопределено еще противозаконным лишением Октавия трибунской власти:
"Выведенный из себя трибунами, — пишет далее Аппиан, — не позволявшими ставить на голосование его кандидатуру. Гракх дал условленный пароль. Внезапно поднялся крик среди его приверженцев, и с этого момента пошла рукопашная. Часть приверженцев Гракха охраняла его как своего рода телохранители, другие, подпоясав свои тоги, вырвали из рук прислужников жезлы и палки, разломали их на части и стали выгонять богатых из собрания. Поднялось такое смятение, нанесено было столько ран, что даже трибуны в страхе оставили свои места, а жрецы заперли храмы. В свою очередь, многие бросились в беспорядке искать спасения в бегстве, причем стали распространяться недостоверные слухи, будто Гракх отстранил от должности всех остальных трибунов, такое предположение создалось на основании того, что трибунов не было видно, или что сам Гракх назначил себя без голосования трибуном на ближайший год". (Там же)
А в это время в храме богини Верности собирается сенат. Приходят преувеличенные известия о насилии, учененном на Капитолийском холме. Нет сомнения — Тиберий Гракх домогается тирании! Он готов уничтожить Республику и, конечно же, расправиться с сенатом. Промедление может оказаться роковым. Сейчас же, пока они все вместе, пока народ еще не совсем утратил почтения к "отцам", надо выступить против узурпатора. В стенах сенатской курии, как на поле боя перед сражением, звучит единодушное: "На Капитолии!" Вот как описывает Аппиан трагическое окончание этого злополучного дня:
"Сенат с принятым им решением отправился на Капитолий. Шествие возглавлял Корнелий Сципион Назика, Верховный понтифик. Он громко кричал: "Кто хочет спасти отечество, пусть следует за мною". При этом Назика накинул на свою голову край тоги, для того ли, чтобы этой приметой привлечь большинство следовать за ним, или чтобы видели, что этим самым он как бы надел на себя шлем в знак предстоящей войны, или, наконец, чтобы скрыть от богов то, что он собирался сделать. Вступив в храм, Назика наткнулся на приверженцев Гракха; последние уступили ему дорогу из уважения к лицу, занимавшему такой видный пост, а также и потому, что они заметили сенаторов, следующих за Назикой. Последние стали вырывать из рук приверженцев Гракха куски дерева, скамейки и другие предметы, которыми они запаслись, собираясь идти в народное собрание, били ими приверженцев Гракха, преследовали их и сталкивали с обрывов Капитолия вниз. Во время этого смятения погибли многие из приверженцев Гракха. Сам он, оттесненный к храму, был убит около дверей его, у статуи царей. Трупы всех погибших были брошены ночью в Тибр". (Там же. I, 16) "
Так случилось в Риме тягчайшее преступление — убийство народного трибуна, неприкосновенность которого охранял закон. Но разве не сам он подал пример пренебрежения законами? Кто посеет ветер...
Плутарх утверждает, что в тот день было убито более трехсот человек.
"Как передают, — пишет он далее, — после изгнания царей это был первый в Риме раздор, завершившийся кровопролитием и избиением граждан, все прочие, хотя бы и нелегкие и отнюдь не по ничтожным причинам возникавшие, удавалось прекратить благодаря взаимным уступкам и власть имущих, которые боялись народа, и самого народа, который питал уважение к сенату". (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Тиберий и Гай Гракхи. XX)
Таким образом, нарушилось сохранявшееся веками гражданское равновесие. Конечно, изначально в этом была повинна неуемная алчность богачей. Но свою пагубную роль сыграли и противозаконные действия трибуна. Ирония судьбы: мягкому и добросердечному Тиберию суждено было открыть эпоху беззакония, гражданских конфликтов и насилия, которое, чем дальше, тем в более жестокой форме станет решающим аргументом политической борьбы в Риме.
Между тем, отбив главную атаку на власть сената и опасаясь возмущения крестьян, аристократы не осмеливаются оспорить принятый в комициях земельный закон Тиберия Гракха. Да и в самом сенате уже многие понимают необходимость реформы. В борьбе вокруг ее реализации в Риме складываются две силы, или, если угодно, две партии: "оптиматов", как себя именуют сторонники аристократического правления, и ''популяров", претендующих на роль защитников интересов народа. В комиссию по конфискации и перераспределению государственных земель регулярно избирают видных популяров. И результаты их деятельности довольно скоро сказываются вполне ощутимо: к 125-му году число военнообязанных увеличивается с 319 до 395 тысяч человек. Так что в этом плане реформа Тиберия достигла цели. Между тем по мере ее дальнейшей реализации все чаще возникают конфликты по поводу спорных случаев определения принадлежности земель. В эти споры втягиваются латиняне и влиятельные граждане союзных Риму общин Италии — им тоже в свое время были переданы во временное пользование завоеванные земли. Возникает угроза прочности военного союза римлян с италиками. Обиженные союзники жалуются возвратившемуся из Испании Сципиону Эмилиану, чей авторитет и влияние по-прежнему велики и в сенате, и в народе. Эллинистическая образованность Эмилнана не мешает ему охранять приверженность к староримской традиции и убежденность в необходимости сенатского правления. Он явным образом становится на сторону оптиматов. В 129-м году по его предложению Народное собрание отбирает у земельной комиссии право самой разрешать конфликтные ситуации и передает его цензорам и консулам, которые затем явно саботируют дело. По городу ползут слухи о предстоящей отмене земельного закона. В том же году Эмилиана находят мертвым в его собственном доме. Есть основания предполагать, что убийство совершено популярами. Однако расследование не проводилось и достоверных сведений по этому поводу нет.
По-видимому, уже после смерти Сципиона популярам в комициях удается провести закон о разрешении повторного избрания в трибуны. Между тем лишенная судебных полномочий земельная комиссия постепенно сворачивает свою деятельность, и дальнейшее перераспределение земли прекращается. Число военнообязанных в 115 году будет таким же, как в 125-м.
А в это время вдали от Рима, на военной службе сначала в Испании, потом в Сардинии, мужает новый и, как вскоре выяснится, еще более грозный противник сената Гай Гракх — младший брат убитого трибуна. Ему тоже еще нет тридцати, когда он возвращается в Рим и выставляет свою кандидатуру на выборах трибунов. Все самые видные и состоятельные граждане выступают против него. Но благодаря посмертной славе брата да и собственным уже известным достоинствам, по свидетельству Плутарха,
"... народ, поддерживавший Гая, собрался со всей Италии в таком количестве, что многие не нашли себе в городе пристанища, а Поле всех не вместило, и крики голосующих неслись с крыш и глинобитных кровель домов". (Там же. XXIV)
В 123-м году через 10 лет после Тиберия, Гай Гракх становится одним из трибунов римского народа. Если в характере старшего брата современники отмечали некоторую сентиментальность и даже мечтательность, то Гай — страстная натура, человек действия, целеустремленный и заряженный энергией, как стрела натянутого лука. Он блестяще образован, храбр, тверд характером и великолепный оратор. Впоследствии сам Цицерон в диалоге о знаменитых ораторах напишет о нем: "Согласись, Брут, что никогда не существовал человек, одаренный для красноречия полнее и богаче". Вынужденная скрытность в течение девяти лет после гибели Тиберия закалила его волю. Теперь настал час расплаты. Вся сокрытая в этом молодом человеке сила устремляется к одной цели — отмщению за смерть брата.
Реформа Тиберия была продиктована исключительно заботой о сохранении могущества Рима. Оказавшееся роковым противоборство с сенатом явилось следствием тупого эгоизма и ненависти сенаторов и вовсе не входило в первоначальные планы трибуна. Теперь же целый ряд законов, которые один за другим удастся провести в комициях Гаю Гракху, целенаправленно наносят удары по сенату, постепенно лишая его влияния и власти.
Он начинает с того, что обеспечивает себе устойчивую поддержку Народного собрания. По самому существу и смыслу государственного устройства римской Республики, главный голос в этом собрании должен был принадлежать воинам-крестьянам. Но теперь крестьянские усадьбы в большинстве своем оказались расположены далеко от Рима. Их владельцы лишь изредка и только в свободное от сельской страды время являются в комиции, и потому, как показал горький опыт брата, опираться на их поддержку ненадежно. Зато в самом Городе скопилось множество неимущих, но полноправных граждан, во время выборов магистратов многие из них продают свои голоса претендентам. Гай решает привлечь их на свою сторону. Для этого он проводит закон, обязывающий государство регулярно обеспечивать всех неимущих очень дешевым хлебом — разумеется, за счет поставок из завоеванных провинций. Хлебные раздачи и распродажи случались и раньше, но это были отдельные эпизоды, связанные со стремлением кого-либо из богачей обеспечить себе поддержку на ближайших выборах. Теперь иждивенчество римского плебса становится узаконенной нормой. А поскольку в списки получателей хлеба, согласно закону, включают каждого заявившего о своей нужде жителя города, то в Рим устремляется масса бедноты из деревень, пополняя собой число сторонников трибуна — своего благодетеля.
Для того же, чтобы неимущие граждане действительно могли влиять на решения комиций, Гракх добивается отмены древнего порядка очередности подачи голосов, определявшегося цензовым старшинством центурий. Ведь пример первых голосующих играет подчас решающую роль! Теперь очередность подачи голосов центуриями будет определять жребий.
Полуголодное, буйное и безответственное большинство в собраниях народа лишает обсуждение и решение государственных дел в комициях их прежнего демократического смысла. Логика антисенатской революции толкает Гракха на подрыв самого существа республиканского общественного устройства. Вместо власти народа устанавливается самоуправство толпы люмпенов. Ослепленный ненавистью к сенату, Гай не отдает себе в этом отчета. Римский плебс становится с этих пор обузой и проклятием государства.
Между тем стратегия войны с сенатом продумана основательно. Ее второй этап — внесение раскола в ряды оптиматов. Для этого Гай хочет обеспечить себе поддержку богатой верхушки всадничества. Есть все основания опасаться, что без нее сенатская аристократия сумеет купить симпатии продажной толпы. Гракх предлагает новый закон о доходах из недавно завоеванной провинции Азия. Поначалу в этой наиболее богатой из римских провинций был установлен определенный денежный налог, который азиатские общины вносили через квестора прямо в римскую казну. Потом вместо налога решено было взимать десятую часть урожая и прочих доходов жителей провинции. Десятину надлежало каждый год определять заново. До сих пор ее откупали знатные провинциалы. По закону Гракха, все это баснословно выгодное предприятие передавалось ассоциациям римских публиканов из сословия всадников.
Обеспечив себе такими образом надежную опору, Гай наносит сенату сокрушительный удар. Воспользовавшись очередными скандальными разоблачениями подкупа судей и оправдания ими злостных взяточников — управляющих провинциями (что было делом вовсе не новым), он предлагает лишить сенаторов права заседать в судах по рассмотрению жалоб провинциалов на лихоимство, а заодно и в прочих постоянных судебных коллегиях в Риме. Всю судебную власть его закон передает римским всадникам. И оптиматам не удается этому помешать. Вот как описывает Аппиан последствия их поражения:
"Говорят, Гай немедленно после того, как закон был принят, выразился так: я одним ударом уничтожил сенат. Эти слова Гракха оправдались еще ярче позднее, когда реформа, произведенная Гракхом, стала осуществляться на практике. Ибо предоставление всадникам судейских полномочий над римлянами, всеми италийцами и самими сенаторами, полномочие карать их любыми мерами воздействия, денежными штрафами, лишением гражданских прав, изгнанием — все это вознесло всадников как магистратов над сенатом...
И скоро дело дошло до того, что сама основа государственного строя опрокинулась: сенат продолжал сохранять за собой лишь свой авторитет, вся же сила сосредоточилась в руках всадников". (Аппиан. Гражданские войны. I, 22)
Конечно же, по истечении некоторого времени суды всадников окажутся столь же коррумпированными, как ранее сенаторские суды. Но Гаю Гракху уже не придется убедиться в этом. На следующий год Гай вновь избран трибуном, благо теперь это уже разрешено. Он проводит через комиции еще ряд законов, хотя и не столь значительных, как названные выше. Но главное, чем он добивает охваченный параличом сенат, это бурная организаторская деятельность. Реализуются обширные планы нового строительства, в первую очередь — дорог. Всадники получают множество подрядов на производство общественных работ, дающих заработок бедноте. Расширяются торговые связи Рима. Оживление в районе торговой пристани бросается в глаза. За последний год здесь, на берегу Тибра, появилось множество новых контор и складов, в том числе обширных хранилищ для предназначенного к раздаче зерна. Стимулируется развитие ремесленного производства. Плутарх с восхищением пишет, что Гай...
"... во главе всех начинаний становился сам, нисколько не утомляясь ни от важности трудов, ни от их многочисленности, но каждое из дел исполняя с такой быстротой и тщательностью, словно оно было единственным, и даже злейшие враги, ненавидевшие и боявшиеся его, дивились целеустремленности и успехам Гая Гракха. А народ и вовсе был восхищен, видя его постоянно окруженным подрядчиками, мастеровыми, послами, должностными лицами, воинами, учеными, видя, как он со всеми обходителен и приветлив и всякому воздает по заслугам, нисколько не роняя при этом собственного достоинства..." (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Тиберий и Гай Гракхи. XXVII)
Еще недавно всемогущий и всепроникающий сенат теперь практически отстранен от дел. То, что началось как месть, благодаря энергии и таланту Гая Гракха обретает смысл как новая форма государственного управления. По существу говоря, это — единовластие (своего рода демократическая диктатура). Однако время для него еще не наступило. Пройдет еще почти столетие, прежде чем сначала Юлий Цезарь, а потом Август утвердят необходимость замены изживших себя полисно-республиканских институтов единовластием римских императоров. Но их предтечей есть все основания считать народного трибуна Гая Гракха. Это обстоятельство мне кажется поучительным. Оно говорит о том, что дистанция между защитником народа и диктатором может порой оказаться очень небольшой.
Между тем быстрый рост массы люмпенов угрожает стабильности жизни Города. Кардинальное решение этой проблемы путем дальнейшего расширения фронта общественных работ явно невозможно. Гай ищет новые пути для возвращения неимущих горожан в деревню. Возможности конфискации и передела государственных земель явно исчерпаны. Но нельзя ли попытаться решить проблему не в индивидуальном, а как бы в коллективном плане? Еще в начале века, после победы римлян в Пунической войне и покорения Цизальпинской Галлии, на конфискованных у италийских союзников врага землях было основано немало римских колоний. Нельзя ли вновь обратиться к этой практике? Сейчас нет войн и отбирать освоенные земли у союзников или даже данников Рима невозможно. Но есть земли, отданные им в аренду от казны, а также заброшенные с давних военных лет, которые можно сообща вновь освоить. Таковые находятся в окрестностях Капуи и Тарента. Там основываются колонии. Но они слишком малочисленны, чтобы решить проблему расселения римского плебса.
Тогда у Гая Гракха возникает смелая идея создания большой колонии за пределами Италии. Нынешнее могущество Рима надежно обеспечит безопасность колонистов. И здесь тоже Гай интуитивно вступает на путь, предначертанный Империи, когда Риму суждено будет шагнуть далеко за границы Апеннинского полуострова. Вместе со своим единомышленником, бывшим консулом, а ныне тоже трибуном, Фульвием Флакком Гай отправляется на разведку в Северную Африку. Их выбор падает на пустующие земли, некогда принадлежавшие Карфагену. Здесь решено основать обширную колонию Юнония. Гай и Флакк возвращаются в Рим. Решение о создании колонии принято в комициях, и даже составлен список первых шести тысяч колонистов.
В это же время Гай выступает еще с одной законодательной инициативой. Он предлагает предоставить права полного римского гражданства латинянам, а гражданам союзных италийских городов даровать "латинское право" (избирать, но не быть избранными в число римских магистратов). Распространение полного гражданства на весь Лациум будет способствовать расселению римлян из Города, а избирательное право союзников усилит популяров. Эти предложения тоже предвосхищают неизбежную для Империи консолидацию и уравнивание в правах всех италийцев под эгидой Рима. Но сейчас предложение Гая отвергается. И не только сенатом, но и в комициях римским плебсом, который усматривает в нем опасность увеличения числа нахлебников государства.
Ободренный этим успехом, сенат начинает контрнаступление на Гракха. Один из трибунов, противник Гая, Марк Ливий Друз, ссылаясь на одобрение "отцов", предлагает отменить подать, которую должны платить владельцы новых земельных наделов. Кроме того, он вносит проект закона об учреждении в самой Италии двенадцати новых колоний по 3 тысячи человек в каждой. Автор закона не утруждает себя объяснением, откуда возьмется земля для этих колоний. Но легковерная и легкомысленная толпа — детище Гая — этих объяснений и не требует. Ее симпатии смещаются и пользу Друза и сената. Одновременно по городу начинают циркулировать слухи о том, что волки вырыли межевые столбы, поставленные Гракхом и Флакком на земле будущей Юнонии. Авгуры толкуют это как дурное предзнаменование, вспоминают о проклятии, которому была предана карфагенская земля. Они предлагают отменить закон об учреждении злополучной колонии в Африке.
В это время как раз происходят выборы трибунов на следующий, 121-й год. За Гая снова голосуют очень многие, но поссорившиеся с ним трибуны после подсчета голосов не называют Гракха в числе избранных. Плутарх полагает, что это был прямой обман избирателей, хотя явных тому доказательств у него нет. Тут же назначается народное собрание для пересмотра решения об Юнонии. Его созывает новоизбранный консул Луций Опимий — один из наиболее решительных и неразборчивых в средствах вождей оптиматов.
С раннего утра на Капитолии собираются как сторонники, так и противники Гракха и Флакка. Самого Гая еще нет на площади, но атмосфера накалена. Памятуя о насильственной смерти Тиберия и его сторонников, кое-кто из окружения Флакка под складками тоги прячет оружие. Начинается традиционное жертвоприношение. Один из ликторов консула обзывает негодяями стоящих рядом популяров, кто-то из них, теряя самообладание, отвечает ударом кинжала. Ликтор убит. Это — прямое посягательство на власть, и консул распускает собрание. В тот же день он созывает сенат, велит внести труп убитого ликтора и требует полномочий для подавления вооруженного мятежа.
Тогда сенат решается на беспрецедентный поступок, на крайний шаг — впервые за всю историю он в мирное время провозглашает сакраментальную формулу: "Да позаботятся консулы, чтобы государство не понесло ущерба!" Напомню, что эта, на первый взгляд безобидная, рекомендация означала введение чрезвычайного положения. Консул получал право применять к гражданам города любые меры принуждения, вплоть до смертной казни без суда. Нужды в этом сейчас нет. Убийца ликтора известен и можно наказать только его, но оскорбленный и напуганный сенат стремится уничтожить своих противников. Опимий приказывает сенаторам и перешедшим на их сторону всадникам вместе со своими клиентами и рабами явиться на следующий день на Капитолий вооруженными. Той же ночью, узнав об этом, люди Флакка тоже вооружаются и с утра занимают оплот бедноты — Авентинский холм. Впервые в самом Риме возникает вооруженное противоборство. Семена насилия, посеянные еще Тиберием Гракхом, проросли! Свершается следующий, неотвратимый шаг нарастания гражданского противостояния. Теперь в ход пойдут не кулаки и палки, а мечи. Гражданский спор будет решаться пролитием крови!
Флакк отправляет к Опимию своего сына с предложением вступить в переговоры. Оно отвергнуто. Консул требует капитуляции. Флакк отказывается. Гай Гракх не хочет участвовать в кровопролитии. Храбрости ему не занимать — он это доказал в сражениях. Но сейчас ему открывается весь ужас предстоящего братоубийства. На Авентин Гай приходит безоружным.
Как это делается и ныне, для подавления гражданского мятежа консул решает использовать армию. Древний закон и обычай запрещают войску даже находиться внутри городских стен. Но никто уже не считается с законами, не чтит обычаев. На штурм Авентинского холма идет большой отряд римской пехоты и критских наемников. Тем, кто сдастся, обещано помилование. За головы Гракха и Флакка назначена награда золотом — по весу голов. Сражение длится недолго. Силы неравны, ряды сторонников мятежных трибунов быстро тают. Городской плебс, разумеется, предпочитает остаться в стороне. Захвачен и убит Флакк. Гай хочет покончить с собой, но друзья уговаривает его бежать и, жертвуя жизнью, прикрывают мост, по которому он уходит за Тибр. Увидев, что погоня его настигает, Гракх приказывает сопровождающему его рабу убить себя. Головы Флакка и Гракха доставляют Опимию...
В сражении за Авентин убито около 250 человек, а затем следует жестокая расправа над мирными сторонниками Гракха. Казнено более трех тысяч граждан. После чего сенат повелевает Опимию совершить торжественное очищение города от скверны убийств, а на конфискованные у казненных средства воздвигнуть новый храм Согласия на месте старого, полуразрушенного, построенного в глубокой древности еще Камиллом.
Римляне были потрясены и опечалены свершившимся в тот день, они долго с благодарностью чтили память братьев Гракхов. Как утверждает Плутарх:
"Народ открыто поставил и торжественно освятил их изображения и благоговейно чтил места, где они были убиты, даруя братьям первины плодов, какие рождает каждое из времен года, а многие ходили туда, словно в храмы богов, ежедневно приносили жертвы и молились". (Там же. XXXIX)
Запоздалая любовь народа к "невинно убиенным" его защитникам вполне понятна. А как нам, из нашего далека, зная все, что произошло потом, судить о жизни и делах братьев Гракхов? Чистота и благородство их намерений у меня лично не вызывают сомнений. А вот их действия? Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад.
Много лет нас учили, что нет ничего выше, чем освободительная революция. Что ее святые цели оправдывают и беззаконие, и жестокость, и насильственное изменение уклада жизни, и неизбежные человеческие жертвы. Братья Гракхи нам представлялись первыми революционерами и первыми жертвами многовековой борьбы угнетенных со своими угнетателями.
Так ли все просто? Тебе, читатель, судить об этом.
