Темой данного реферата является анализ лирики А. С. Пушкина с целью выявления мотива преображения в произведениях поэта. Для достижения этой цели автор реферата опирался на работы таких исследователей, как С. Л. Франк, Б. С. Мейлах, Н. А. Степанов. Мнения этих литературоведов были использованы при анализе стихотворений «Демон» (1823 г.), «Ангел» (1827 г.), «Дар напрасный, дар случайный» (1828 г.), «В часы забав иль праздной скуки» (1830 г.), «Пророк» (1826 г.). Именно в этих произведениях наиболее ярко проявляется мотив преображения, исследование которого является нашей основной задачей, а также некоторые другие мотивы, позволяющие дать разностороннюю характеристику ситуации преображения, перерождения, переосмысления. Рассматривая выбранные нами произведения А. С. Пушкина, мы можем наблюдать использование поэтом особого, полного библейской образности, языка. Поэтому автор реферата счел целесообразным при анализе стихотворений обратиться к толковому словарю русского языка В. И. Даля, являвшегося современником поэта. Язык, разъяснение которого предложено в этом словаре, является языком Пушкина. Толкование Далем слов включает в себя все оттенки значений, ассоциации, которые использует поэт.

   Если мы ставим перед собой задачу поиска в лирике мотива преображения, очевидной становится необходимость определить, что же мы подразумеваем под термином «преображение». Это слово как у Ожегова, так и у Даля трактуется почти одинаково: изменение образа, формы, вида чего-либо, превращение, обращение во что-либо. Но следует обратить внимание на одну деталь толкования глагола «преобразить», данного Ожеговым: «преобразить» - значит сделать лучше. Деталь эта кажется интересной автору реферата, потому что в ней отражаются те философские и мировоззренческие проблемы, которые А. С. Пушкин хотел выразить в своих лирических произведениях. Здесь же кроется причина того, что мы избрали для исследования именно лирику, потому что это тот род литературы, в котором наиболее ярко отражается авторское «я», в котором граница между самовыражением автора и восприятием читателя размыта.
Поэтический дух Пушкина всецело состоит под

знаком религиозного начала преображения и притом

в типично русской его форме, сочетающей религиозное

просвещение с простотой, трезвостью, смиренным

и любовным благоволением ко всему живому как

творению и образу Божию.

С. Л. Франк


     Рассматривая мотив преображения в лирике Пушкина, мы будем обращаться к ситуации преображения как таковой, и к ситуации падения, духовного опустошения и очерствения, чтобы, наблюдая губительность этого процесса, в полной мере оценить исцеляющую силу процесса противоположного. Их сопоставление позволяет нам взвесить духовные ценности и вычленить те, которые определяют рассматриваемый нами мотив.

    Поэтому автор данного реферата считает целесообразным начать исследование мотива преображения в пушкинской лирике со стихотворений «Демон» и «Ангел». Наиболее продуктивным будет сопоставительный анализ этих произведений, поскольку в них мы наблюдаем вышеупомянутую противоположность процессов падения и преображения.

    В стихотворении «Демон», написанном в 1823 году, мы видим процесс, обратный процессу преображения, т.е. забвения духовных ценностей. В начале пути читатель видит лирического героя неравнодушным, заинтересованным, вокруг него витают удивление и восторг. Герою «были новы все впечатления бытия», он был погружен в мир, построенный на его собственных впечатлениях.

    Первые две строфы определяют лирического героя как человека, стремящегося ввысь, способного испытывать любовь, вдохновение, ощущать свободу. Герой восприимчив к окружающему миру, сердце не отягощено грустным опытом жизни, в нем не поселился холод, оно открыто для прекрасного и легковерно. Но в душе зарождаются противоречия, которые омрачают робкую нежность юного сердца. Уже третья строфа говорит нам о том, что его душа подверглась влиянию некого злого начала:

                                            Часы надежд и наслаждений

                                             Тоской внезапной осеня,

                                             Тогда какой-то злобный гений

                                             Стал тайно навещать меня.[1]
   Сердце героя оказывается под воздействием всеотрицающего, всепрезерающего духа. Уже в заголовке автор называет его демоном. Демон, по Далю, это «злой дух, дьявол, сатана, бес, черт, нечистый, лукавый».

    Стихотворение построено на антитезе, в тексте противопоставляются свобода и тоска, любовь и презрение, добро и зло. «Злобный гений» - так называет герой своего гостя. Гений – это превосходная степень, наивысшая, как «гений чистой красоты». Но здесь это гений не красоты, но злобы. Значит, зло проникает во внутренний мир лирического героя. А раз демон посещает его тайно, значит сила, влияющая на героя, неведома, неизвестна, незнакома и чужда ему, он не способен с ней справиться и, следовательно, довольно восприимчив к ее давлению. В его душе может поселиться сомнение. Светлое мироощущение героя находится под угрозой, демон пытается внести в его внутренний мир печаль, уныние, муку, затуманить его восприятие. Дух сомнения очаровывает лирического субъекта, опьяняет хладным ядом:

                                             Печальны были наши встречи:

                                             Его улыбка, чудный взгляд,

                                             Его язвительные речи

                                             Вливали в душу хладный яд.[2]
   Речи демона язвительны, оскорбительны, а их яд губителен для души. Исходя из тезиса, что демон в данном стихотворении – порождение зла, мы можем предположить, что его улыбка – лукава, а чудный взгляд обманчив.

   Злобный гений хитростью своей улыбки, упоительными, но язвительными речами заманивает в свой холодный ядовитый мир. Дух отрицания пытается лишить героя возможности чувствовать, слышать шум дубров, пение соловья, видеть прекрасное, взоры дев, красоту искусства, возможности влюбляться и ценить свободу.

                                             Неистощимой клеветою

                                             Он провиденье искушал;

                                             Он звал прекрасное мечтою;

                                             Он вдохновенье презирал.[3]
    «Неистощимой клеветою»: слова его – злая неправда, ложь, так как слово «клевета» предполагает напраслину, обман, наговор. Раз демон называет прекрасное мечтою, он отрицает возможность его существования. Он убеждает героя в том, что презрение и зло повсеместны и абсолютны.

     «Провиденье» - по Далю, промысел Божий, высшее промышление, предопределение, управление миром, вселенной, людьми и всей природой, рок, судьба.[4] Таким образом, всеотрицающий демон смущает, влечет лукавством, подвергает сомнению Божью волю, судьбу. Он презирает вдохновение, а значит и мысль благую вообще, одухотворенность, эмоции, чувства. Следовательно, демон – существо бесчувственное.
                                             Не верил он любви, свободе;

                                             На жизнь насмешливо глядел –

                                             И ничего во всей природе

                                             Благословить он не хотел.[5]
    Демон не верил любви и свободе, то есть тому, что способно преобразить. Он убеждён лишь в истине презрения, а это элемент процесса обратного – падения, смерти души, потери цели и смысла существования.

   Благо – это черта мира, противопоставленного миру злобного гения; демон не просто не хотел благословить, но не умел.

   В стихотворении «Демон» мы видим, что душевные противоречия способны рождать сомнение и отрицание, муку и тоску. И хоть недолги были встречи героя с духом зла, все прекрасное в его сердце находится под угрозой уничтожения.

   Противоположным по своей смысловой направленности является стихотворение «Ангел», написанное в 1827 году, в котором мы видим приближение героя к очищению, лирический субъект оказывается у некоего духовного порога, он может сделать шаг на пути к преображению.

   Стихотворение является своеобразной исповедью героя. Душа поделена на свет и тьму, одновременно в ней властвуют ангел и демон. Ангел как олицетворение любви, красоты и безмятежности; демон как представитель адской бездны, как всеотрицающее существо. Таким образом, мы видим, что в данном стихотворении преображающей силой является умиление, способное изменить, сделать лучше и чище.

    В первой строфе заметна борьба, скорее даже не борьба активная, а противостояние; присутствие в одном душевном пространстве духа чистоты и духа сомнения. Для героя именно сейчас важен выбор, перед ним открыты два мира: «В дверях эдема ангел нежный…» и «демон мрачный и мятежный над адской бездною летал». Ангел сиянием своим освещает путь к эдему, то есть к раю; он смиренен, и в этом его превосходство. Демон, сам же порабощенный сутью своей – отрицанием и сомнением, непостоянен; раз он есть сомнение, значит, мечась над смертельной пропастью, он не защищен и подвластен священному сиянию, внушающему красоту любви. А ангел тих и спокоен, нежен и свят, он – посланник истины, поэтому он может очистить и преобразить.
                                            В дверях эдема ангел нежный

                                            Главой поникшею сиял,

                                            А демон, мрачный и мятежный,

                                            Над адской бездною летал.[6]
     «Глава поникшая» - символ смирения и покаяния; демон же мятежен, не спокоен, он может лишь летать бесцельно над своею бездной. Все стихотворение построено на подобных антитезах, например, по всему тексту мы видим противопоставление сакрального инфернальному, в том числе это выражается и в противопоставлениях пространств: эдема и адской бездны. Рай находится в небесах, на недостижимой высоте; бездна – это, наоборот, пространство, уходящее вниз, глубоко под землю, не имеющее дна. Таким образом, в одном стихотворении сосуществуют два мира, безграничных и бескрайних, один из которых устремлен вниз, а другой – стремится вверх, в небеса, находится в сфере недостижимого. Так же, как уже говорилось ранее, противопоставлены друг другу сияние (свет) и мрак, нежность (спокойствие и умиротворенность) и мятежность (бунтарство). Итак, все это говорит об абсолютной невозможности сосуществования двух этих царств.

      Но уже во второй строфе Пушкин опровергает собственное суждение и говорит о соприкосновении противоположностей:

                                          

                                            Дух отрицанья, дух сомненья

                                            На духа чистого взирал…[7]
    И пусть это соприкосновение – лишь взор, но это взор из мрака на свет. Сначала больно и неприятно, но потом боль проходит и наступает смирение с чуждым и непривычным; смиряясь, герой-демон прозревает и отдается истине.
                                          И жар невольный умиленья

                                          Впервые смутно познавал.[8]
     Вся суть произведения заключена кратко в этих словах, «жар невольный умиленья» - вот чувство, что преображает демона, оно невольно – и это его главная прелесть. Оказывается, дух, порожденный мраком, способен умиляться. Умиление – это чувство теплое и нежное, холод всеотрицающего духа исчезает с появлением робкого, смутного, невольного, неосознанного чувства. Вспомним, ведь нежность, свет и тепло – это черты, присущие ангелу, но сейчас демон способен умиляться, жар охватывает его, об этом говорит всего лишь пара строк, но так ясно и полно, как только возможно описать это чувство.

      Следует заметить первичность возникшего чувства, никогда больше герой не сможет испытать того, что испытал, впервые умиляясь другим существом. Первичность указывает на глубину, чистоту, искренность чувства; познавать что-либо впервые – значит обретать истину, и это тоже является своеобразным преображением. Вторая строфа – это вторая стадия перемены героя; испытывая жар умиления, он находится в состоянии некоторого бессилия, невольности. Не разум движет им, и он уже не способен что-либо обратить.

      В третьей строфе мы видим не демона, мы видим результат, плод преображения, однако здесь этот мотив еще более, чем раньше, перекликается с мотивом покаяния, об этом свидетельствуют две первые строки, точнее даже первое слово:

                                        

                                          Прости, - он рек, - тебя я видел,

                                          И ты не даром мне сиял…[9]
      Два ранее противоположных существа теперь в контакте друг с другом, более того, «демон» просит прощения у ангела. Сейчас преобразившийся герой не просто видит (как раньше), но чувствует сияние ангела, недаром дух света воззвал к нему, подарил истинную любовь и красоту. В этом стихотворении процесс преображения сходен с тем, как это происходит у Пушкина в «Пророке»: сначала «отрицательный» герой встречает на своем пути духа очищения – серафима в «Пророке» и ангела в данном стихотворении; затем наступает состояние бессилия, и герой становится подвластен чистому духу: в «Пророке» шестикрылый серафим совершает четыре деяния над героем, а в «Ангеле» смиренный светлый дух обращает к герою-демону свое целительное сияние, полное красоты и любви; и, наконец, преобразившийся герой обретает истинную свободу, цель и смысл своего существования и чистую душу: рождается поэт-пророк; ненависть и презрение уходят, герой начинает осознавать свои чувства без пелены зла и порока.
 

                                           Не все я в небе ненавидел,

                                           Не все я в мире презирал.[10]
        В стихотворениях «Пророк» и «Ангел», мы видим сходные мотивы, но если в «Пророке» герой приблизился к цели главным образом за счет покаяния и веры, то в «Ангеле» герой встает на путь преображения, ощутив и поддавшись красоте и жару умиления, нежности и чарующему ангельскому сиянию.

       Поскольку герой лишь встает на путь преображения, мы не можем утверждать, что в дальнейшем он не переживет очередного падения, момента отчаяния. Именно это мы видим в стихотворении «Дар напрасный, дар случайный». Написано это стихотворение 26 мая 1828 года, в день рождения поэта по старому стилю. Не случайно его размышление о смысле жизни, его гнетет страшная мысль о том, что его существование, возможно, бесцельно.

       Первая строфа этого стихотворения содержит вопрос, значит лирический герой проявляет себя человеком неравнодушным, волнение тяготит его. Зачем он существует? Каков смысл его жизни? Он чувствует, что не сможет справиться с ношей, порученной ему:
                                        Дар напрасный, дар случайный,

                                        Жизнь, зачем ты мне дана?

                                        Иль зачем судьбою тайной
                                        Ты на казнь осуждена?[11]
      Однако мы видим, что, как бы то ни было, герой воспринимает жизнь как дар, с этого слова начинается все стихотворение. Первая строка доказывает необходимость перемен, переосмысления, преображения. Герой явно осознает ценность дара, но не находит в нем истинный смысл; страшное сомнение властвует над ним; ему неясно: дар ли это напрасный, то есть данный ему с какой-то целью, но безрезультатно; или это случайность, бессмыслица, ошибка? В первой строке заданы два как бы взаимоисключающих вопроса: «Зачем ты мне дана?» и  «Зачем судьбою тайной на казнь осуждена?» Эти вопросы и мучения подтверждают волнение в душе героя, желание его найти свой образ, изменить что-либо. Он не согласен с возможностью жить, но и с осужденностью своей он тоже не согласен.

      Первые строки являются обобщенным вариантом проблемы, они довольно кратко, но наиболее ясно и глубоко выражают суть душевного переживания героя. Раз интонация стихотворения вопросительная, значит автор подсознательно ждет ответа. Он замечает, что судьба его таинственна, и это еще больше волнует его. В душе просыпается жажда познания божьей тайны, тайны жизни, идеи, заключенной в дарованном Богом праве жить. «Жизнь, зачем ты мне дана?» Стоит перенести акцент на слово «мне». Таким образом, крайняя степень заинтересованности предстает перед читателем. В желании добиться знака свыше, ответа, даже присутствует некоторое отчаяние, при чтении вслух первой строфы создается впечатление, что вопросы брошены вникуда, в воздух, но именно в воздухе герой хочет найти ответ, он обращается ко всему живому и самим небесам. Если герой сомневается, задает себе вопрос, значит на данный момент он в смятении и беспокойстве, но волнение его приглушено предстоящим выбором между изменением, перерождением, преображением – и падением, равнодушием, застоем.

      Вторая строфа более конкретна, в ней как будто расшифровывается непонимание, высказанное ранее:
                                               Кто меня враждебной властью

                                               Из ничтожества воззвал,

                                               Душу мне наполнил страстью,

                                               Ум сомненьем взволновал?[12]
      Вопрос скорее состоит не в том, «Кто…», а «для чего?» Ведь герою известно, от кого человек получает этот священный дар, но вот для чего, сможет ли он найти ему применение? Какое-то странное чувство одолевает героя, неведомая буря властвует в его душе. «Враждебной властью» - мотив враждебности появляется во второй строфе, значит, существует два мира, враждующих между собой. Благодаря аллитерации, во втором четверостишии возникает образ власти – божьей власти, какой-то духовной силы, голоса, который может ворваться, взволновать, воззвать, как будто что-то тянет героя наверх из «ничтожества», выше к переосмыслению, перевоплощению, а затем, возможно, и к преображению.

     Цель не ясна, смысл не найден, но душа наполнена страстью, в ней теперь спрятан огонь, ум взволнован сомнением. Явно противопоставлены автором два мира: мир, в котором герой существовал ранее, названный в стихотворении ничтожеством, и мир страсти, вечного размышления, вечного волнения. Тогда объясняется и идея враждебности миров – выражение «враждебной властью» употреблено здесь в значении «чуждой, неизвестной, непривычной». Ранее душу героя наполняло равнодушие и холод, он не был восприимчив к чему-либо, он не существовал вообще. А теперь тревога наполнила его разум и душа стала пылать в буре страстей. Во второй строфе видны приемы и мотивы, сходные с мотивами в стихотворениях «Пророк» и «Ангел». Сила очищения взывает к душе: голосом Бога в «Пророке» или прекрасным ангельским сиянием в «Ангеле»; душа согревается, разум объят пеленой сомнения; герой будто некоторое время находится в смятении, он настолько взволнован, что перемены в его сознании, ощущениях неизбежны.

      Но если считать, что в данном стихотворении перед читателем вновь предстает определенный этап преображения героя, то следует заметить, что финал этого произведения не является одновременно заключительной стадией перемены в душе героя. Он еще не состоит в гармонии с окружающим миром, не понята им его миссия, задача, он пока не видит в самом себе никакого смысла. Да, он рожден, но для чего, ему предстоит узнать гораздо позже.

      Третья строфа является возражением мирской суете, забвению, бесцельному существованию, так как отрицая необходимость собственного пребывания на земле, герой автоматически делает заботы, суету, праздность и пустоту окружающего мира чуждыми себе, невозможными, враждебными и невыносимыми. Исходя из отрицательности однообразного, однозвучного образа жизни, которому противится лирический герой, делаем вывод, что сам он не таков, он не спокоен, не равнодушен, желает не «обитать», а «жить», чувствовать свою важность. Следовательно, он действительно способен преобразиться. И способен, наверняка, изменить не только себя самого, но и пространство, в объятиях которого он томится сейчас.

                                                 

                                          Цели нет передо мною:

                                          Сердце пусто, празден ум,

                                          И томит меня тоскою

                                          Однозвучный жизни шум.[13]
       На данном этапе герой стоит на месте, жизнь для него – томление, она сухая и однообразная, душит его и сковывает. «Для чего?» - этим вопросом задается он, его ум празден, но не потерян, сердце пусто, но вот-вот наполнится кипящей волной духовной мысли, как это уже было в «Пророке».

      «Томим тоскою» - страшное состояние муки сменится глотком свободы и свежести; однозвучность уступит место дивной полифонии – если смысл есть, если герой изменится, переосмыслит свое существование, если для обретения цели он был вызволен из «ничтожества», если преображение коснется его.

      Реакцией на это стихотворение стал стихотворный же ответ Пушкину митрополита Филарета, содержащий в себе возражение поэту. Он говорит о том, что жизнь дана Богом отнюдь не напрасно или случайно, и не без его же воли осуждена на казнь. После прочтения послания митрополита, Пушкин в 1830 году пишет  стихотворение «В часы забав иль праздной скуки…», как бы выводя в нем своего героя на путь обретения цели и смысла жизни.

      В стихотворении «В часы забав иль праздной скуки…» автор описывает процесс преображения своего лирического героя, обретения им цели. В моменты «праздной скуки»,то есть безделья или забав, безумство одолевает человека, им движет страсть, а лень подавляет прекрасные порывы.. Но у героя есть возможность измениться, он способен прогнать это состояние, прервать звук «струны лукавой» благодаря поразившей его высшей силе:
                                          Когда твой голос величавый 

                                          Меня внезапно поражал.[14]
      Голос Бога, взывающий к герою, как будто исцеляет его душу, дает ей цель и смысл. Лирический герой в потоках «слез нежданных» освобождается от тяжести бытия, страдая, он очищается, то есть здесь мотив преображения перекликается с мотивом покаяния. Речи Всевышнего действуют на «раны совести» героя, как мягкий целебный елей. Поражение, покаяние позволяют человеку преобразиться в поэта, исполненного высшей волей. В этом стихотворении мы видим своеобразную вертикаль (подобная ей есть и в стихотворении «Пророк», которое мы рассмотрим позднее). «И ныне с высоты духовной / Мне руку простираешь ты» - божественное сияние с высоты освещает путь лирического героя, указывает на его предназначение. Строки «И силой кроткой и любовной / Смиряешь буйные мечты» говорят нам о том, что несмотря на кротость преображающей силы, изменения, происходящие с героем, кардинальны. Все его прошлое как будто исчезает, буйным мечтам и бессмысленным забавам не остается места. «Твоим огнем душа палима» - грехи героя, его земные привязанности, «мрак земных сует» горят в праведном огне, лирический герой меняется. Теперь он не просто слышит, но «внемлет», то есть слышит и понимает священное звучание арфы серафима.

       Последняя строка отражает результат процесса преображения, в ней мы видим в лирическом субъекте уже не просто человека, привязанного к мирской праздности и скуке, но поэта, отвергшего мрак, грешность и безумство. Его состояние теперь – «священный ужас», благоговение, очищающее и вдохновляющее.

      Таким образом, мы можем сделать вывод, что стихотворения «Дар напрасный, дар случайный…» и «В часы забав иль праздной скуки…» в своем роде находятся в оппозиции. В первом у лирического героя нет цели, он не осознает смысла своего существования, душа, по его мнению, бессмысленно полна страсти, его сердце пусто, ум празден. Но в стихотворении «В часы забав иль праздной скуки…» мы наблюдаем преображение героя и обретение им смысла жизни. Процесс, описанный в этом произведении, отражает «просветление души, победу над мятежными страстями высших духовных сил благоговения».[15]

      Совершенное преображение лирического героя, определение высших духовных ценностей мы видим в стихотворении «Пророк». Написанное в 1826 году, оно относится к середине отрезка времени, в течение которого были созданы рассмотренные нами стихотворения. И этот факт символичен, учитывая т о, что мотивы и темы, встречающиеся в стихотворениях, проанализированных ранее, сплетаются воедино в данном стихотворении. Более того, значение этого произведения сложно переоценить, на что указывает в одной из своих работ Н. А. Степанов: «У Пушкина пророк несет людям мудрость, знание природы и законов, управляющих вселенной и человеческими судьбами. Пушкин выражает не только свое понимание призвания поэта как обличителя пороков общества, как учителя жизни. Он показал в «Пророке» роль вдохновения, определяющего творчество подлинного поэта. Этот смысл стихотворения – рождение вдохновения – у Пушкина передан в библейской форме.»[16]

      «Пророк – кому дан свыше дар провидения или прямой дар бессознательного, но верного прорицания; озаренный богом провозвестник, кому дано откровение будущего».[17] Заглавие несет основную мысль произведения, следовательно, стихотворение «Пророк» о даре провидения, о божественном призвании, прорицании, о чем-то высоком.

        Герой, тот, от чьего лица идет повествование, томим духовной жаждой, то есть желанием заполнить душевную пустоту. «В пустыне  мрачной я влачился» - слово «пустыня» в данном контексте приобретает смысл не местности, обезвоженного пространства, а скорее даже пространства безвоздушного, пустоты, вакуума. Этому пространству дается определение «мрачного». Мрачный по Далю значит темный, несветлый, угрюмый.  Поскольку «мрачный» значит тёмный, то можно заключить, что герою неизвестно, что ждёт его дальше, он не может видеть сквозь темноту. Лирический субъект сам говорит о себе «я влачился», но в стихотворении это слово приобретает не смысл движения, а смысл пребывания и существования: в контексте этого произведения «влачился» значит был, существовал. Мы видим, что Пушкин, описывая суть существования своего героя, использует аллегорию, то есть иносказание.

        «И шестикрылый серафим / На перепутье мне явился». «Серафим – название одного из высших ангельских чинов; серафимы изображаются шестикрылыми. В переводе – горящий, пламенеющий».[18] Поскольку серафим значит «горящий, пламенеющий», мы можем сделать вывод, что он способен дарить свет. Таким образом, перед героем появляется посланник Бога, чистый и светлый; и притом появляется «на перепутье», то есть именно в тот момент, когда герой стоит перед важнейшим выбором в его жизни. Изменение, то есть преображение, происходит уже во второй строфе:

                                                  

                                             Перстами легкими как сон

                                             Моих зениц коснулся он:

                                             Отверзлись вещие зеницы,

                                             Как у испуганной орлицы.[19]
       Мы видим, что Пушкин описывает процесс преображения, используя особую библейскую образность и высокий церковно-славянский стиль. Легкими перстами – свободными, чистыми, неотягощенными. Не зря они сравниваются с легкостью сна: возможно, и все состояние героя на данный момент напоминает сон. «Моих зениц коснулся он» - прикосновение способно преображать: зеницы героя становятся вещими. Герой теперь способен видеть будущее, то есть опережать время, взгляд его перестал быть человеческим. Глаза преображающегося героя сравниваются с глазами испуганной орлицы; орел – это царь птиц, характеризующийся силой, зоркостью, прозорливостью и благородством. По видимому, именно этими качествами теперь наделен взгляд лирического субъекта, но орлица – это еще и мать, защитница, спасительница.

         Однако испуг царит в сердце героя, происходящее с ним чуждо и непривычно, но все же (как видно из первой строфы) желаемо.

         После прочтения третьей строфы у читателя создается ощущение, будто до прикосновения серафима герой не слышал вообще. Но, когда произошло прикосновение, он не просто начал слышать звуки: «и их наполнил шум и звон», но и понимать их, чувствовать: «и внял я неба содроганье». Одно из толкований слова «внимать», звучит как «усваивать себе слышанное или читанное, устремлять на это мысли и волю свою».[20]

         Если представить пространство, которое теперь подвластно чувству героя, то можно заметить, что линии, соединяющие пределы этого пространства, образуют крест: полет ангелов можно рассмотреть как горизонталь, а линия от подводного мира до небес – это вертикаль, своеобразный канал, путь к небесам, прорыв ввысь.

Кстати, перепутье тоже имеет форму креста, что в данном контексте достаточно символично. Крест – это символ стремления ввысь, прорыва ко всему чистому и духовному, прорыва к Богу сквозь пелену грехов, мешающую контакту с небесными силами.

         И еще одно деяние свершает полыхающий ангел: наделяет героя даром слова – безгрешного, чистого, правдивого, целебного. «Жало мудрыя змеи» – способность жалить, жечь, ранить словом сердца людей. Ранить мудростью, ведь змея – это уже символ мудрости, к тому же сама формулировка говорит об этой характеристике. Если раньше уста героя были замерзшими, то теперь они могут обжигать. Кроме того, у многих культур змея считается символом исцеления и преображения. Таким образом, мы можем сказать, что герой получил способность не просто ранить, но исцелять сердца людей от бытийной нечистоты.

         «Десницею кровавой» - рукой, омытой кровью искупления. «Десница – правая рука, правша. Десница Провидения».[21]

         Именно десницей Провидения серафим вложил «жало мудрыя змеи» в уста героя. А кровь, пролитая в процессе преображения, - это кровь, искупающая грехи, которые совершил лирический субъект.

         И, наконец, последнее, четвертое деяние серафима, описанное в четвертой строфе, касается сердца. Сердце человека трепетно, в нем живет сомнение, а пророк отрекается от сомнений, страха и трепета перед чем-либо. Последнее деяние – последнее страдание, ведь герой не получил свои качества в дар, но выстрадал их. Теперь он наделен способностями существ, которые уже жили, видели, слышали задолго до появления человека. Огонь сейчас внутри героя, он почти уже пророк, он не восприимчив к боли, опасности, для него нет преград, им были перенесены страшные страдания. И хоть сами деяния серафима легки, но результат их жесток и стремителен, герой переживает абсолютные изменения в самом себе.

        Наконец герой пал в изнеможении, он обладает всеми чертами и качествами пророка, но существование его пока бесцельно.

       Только Бог, вложив в героя цель, исполнив его Своей волей, делает его настоящим пророком. Теперь он знает свою миссию, но она исполнена страданий, ведь очищать мир, нести людям истину – тяжкое бремя.

       Стихотворение «Пророк» не односмысленно, в нем заложен смысл рождения поэта, рождения вдохновения, пророка, но в любом случае мотивы (в том числе и преображения) и идеи сходны с библейскими, более того, стихотворение это было написано Пушкиным после прочтения Книги пророка Исайи.

        Опираясь на статьи некоторых исследователей-пушкиноведов, можно сделать вывод, что стихотворение «Пророк» в некотором роде автобиографично.

        «Пушкин был существом необычайно правдивым, и в своем поэтическом творчестве он просто не мог ничего «выдумать», чего он не знал «по собственному духовному опыту»; художественная способность «перевоплощения», сочувственного изображения чужих духовных состояний основана у него именно на широте его собственного духовного опыта.»[22]
            Таким образом, ознакомившись с трудами некоторых литературоведов-пушкинистов и опираясь на проделанную исследовательскую работу, мы можем сделать вывод, что, несмотря на определение Б. С. Мейлахом мотива в литературном произведении как «дополнительной, второстепенной темы произведения в сочетании с основной темой образующей единое сложное художественное целое», мотив преображения в творчестве поэта выходит на первый план.

         У Пушкина преображение значит обретение истинных ценностей, очищение духовной сферы, обострение чувственного восприятия мира. В рассмотренных нами стихотворениях, относящихся к философской лирике поэта, мы видим, что преображение происходит главным образом за счет веры, перенесенных героем мук, томлений и страданий, за счет покаяния и умиления. Этот мотив также присутствует и в любовной лирике, однако здесь любовь и красота выступают в роли главных преображающих сил.

         Рассмотрение мотивов в творчестве поэта необходимо, так как это позволяет воссоздать целостность художественного образа в произведении. А мотив преображения является одним из центральных в лирике А. С. Пушкина, довлеющим над всем творчеством поэта. Об этом в своей работе «Этюды о Пушкине» пишет С. Л. Франк: «Поэтический дух Пушкина всецело состоит под знаком религиозного начала преображения, и притом в типично русской его форме, сочетающей религиозное просвещение с простотой, трезвостью, смиренным и любовным благоволением ко всему живому как творению и образу Божию.»
Список используемой литературы
1.  С. Л. Франк «Этюды о Пушкине»    

     М: Согласие, 1999, 177с
2.  М. И. Цветаева «Мой Пушкин»

     М: Сов. Писатель, 1981, 223с
3.  Л. М. Аринштейн «Преображение Дон Жуана»

     М: Academia, 2004, 194с
4.  Б. П. Городецкий «Лирика Пушкина»

     Л: Просвещение, 1970, 184с
5.  Г. П. Макогоненко «О Пушкине»

     М: Худ. Лит., 638с
6.  С. А. Фомичев «Поэзия Пушкина»

     Л: Наука, 302с
7.  Б. С. Мейлах «Сквозь магический кристалл»

     М: Высш. Школа, 1990, 398с
8.  «Пушкин в русской философской критике»

     М: Книга, 1990, 527с
9.  В. Д. Сквозников «Лирика Пушкина»

     М: Худ. лит., 1975, 87с
10. Н. С. Степанов «Лирика А. С. Пушкина. Очерки и этюды»

      М: Худ. лит., 1974, 368с
 

 

 

 

  
       

---