Реферат Психологические группы, общение, социализация, социальные установки, комформизм
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Психологические группы, психологическое общение, социализация, социальные установки конформизм
СОДЕРЖАНИЕ
Введение.......................................................................................... …………3
Глава 1. Теоретическо-методологические аспекты исследования группы......4
1.1. Группы: их виды, размеры, структура ………………………...........4
1.2. Развитие группы. Общие качества группы ………….…………...…6
1.3. Социальная коллективность. Отношения между индивидом и группой………………………………………………………………….... 7
Глава 2. Социально - психологические характеристики сложившийся
группы…………………………………………………………………………...11
2.1. Структурные характеристики группы ……………………………..81
2.2. Нормативное поведение в группе ……………………….……...….12
2.3. Групповая сплоченность……………………………………..……...88
Глава 3. Социальная установка………………………………...…………….....77
3.1. Исследования социальной установки в общей психологии ….......15
3.2. Становление проблемы аттитюда в социальной психологии…….99
3.3. Иерархическая структура диспозиций личности………………….17
3.4. Изменение социальных установок……………………………….....20
Заключение………………………………………………………………………23
Список используемой литературы……………………………………….. …...24
Введение
Проблема групп, в которые объединены люди в процессе своей жизнедеятельности, - важнейший вопрос социальной психологии.
Реальность общественных отношений всегда дана как реальность отношений между социальными группами, поэтому для социологического анализа крайне важным и принципиальным вопросом является вопрос о том, по какому критерию следует вычленять группы из того многообразия различного рода объединений, которые возникают в человеческом обществе.
Я выбрала эту тему потому , что эта тема более приемлима мне в том плане , что мне приходится буквально каждый день общатся нетолько с личностями, но и с группами людей , а также раскрытие этой темы поможет мне в дольнейшем общатся с группами людей при работе инженером либо при службе в армии , в офицерской должности.
Цель работы : Отобразить всю глубину общественной значимости , совместной деятельности группы людей.
Глава 1. ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ
АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ГРУППЫ
1.1. Группы: их виды, размеры, структура
«Группа - это некоторая совокупность людей, рассматриваемых их с точки зрения социальной, производственной, экономической, бытовой, профессиональной, возрастной и т.п. общности. Сразу же следует оговориться, что в общественных науках в принципе может иметь место двоякое употребление понятия “группа”».* С одной стороны, в практике, например, демографического анализа, в различных ветвях статистики имеются ввиду условные группы: произвольные объединения (группировки) людей по какому либо общему признаку необходимому в данной системе анализа.
С другой стороны, в целом цикле общественных наук под группой понимается реально существующее образование, в котором люди собраны вместе, объединены одним общим признаком, разновидностью совместной деятельности или помещены в какие-то идентичные условия, обстоятельства, определенным образом осознают свою принадлежность к этому образованию.
Группы бывают: большими и малыми, от двух человек и более, условными и реальными. Реальные группы делят на малые и большие, официальные и не официальные, устойчивые и ситуативные, организованные и стихийные, контактные и неконтактные. Стихийные - К.К.Платонов назвал «неорганизованными группами».
Группы состоят из людей, общества - из групп. Индивиды, группы и общества - это три современные реальности, они взаимосвязанны. Все группы более или менее специализированы. Их специализация зависит от потребности людей. Так, семья в промышленном городе имеет одновременно генетическую и воспитательную функции. Другие группы выполняют другие функции. Индивиды участвуют в во многих группах. Некоторые группы предполагают физическое присутствие ее членов. Одновременно можно участвовать в нескольких группах: члены команды по футболу, учебные заведения. Существуют постоянные, временные, случайные или спорадические группы. Некоторые группы созданы для длительного существования и стремятся к этому: школы, деревня, предприятия, заинтересованные в продолжении своего дела. Это группы, которые не хотят исчезнуть. Другие группы обречены на недлительное существование (туристы). Некоторые группы являются свободными, другие имеют обязательный характер. Так, появившись на свет, мы не выбирали семью, этническую группу или нацию, другие группы, куда вступают по желанию: спортивный клуб, культурные общества или социальное объединение. Формальные группы характеризуются организованной структурой. Социальные отношения здесь носят безличный характер (различные партии). В неформальной группе существуют личные, социальные отношения, которые осуществляются в ролях, определяемых внутренней средой, симпатиями (это друзья, приятели, “клуб по интересам”). Первичная или ограниченная группа является основой для человека это - семья. В ней происходит процесс культуризации. Вторичные группы - большие по размеру и отношения в них формализованы. Пример: баскетбольный клуб в который входят несколько команд, - это вторичная группа. А одна команда - первичная группа.
Социальная психология предпринимала многократные попытки построить классификацию групп. Американский исследователь Ювенк вычленил семь различных принципов, на основании которых строились такие классификации. Эти принципы были самыми разнообразными: уровень культурного развития, тип структуры, задачи и функции, преобладающий тип контактов в группе. Однако общая черта всех предложенных классификаций - формы жизнедеятельности группы.
Для социальной психологии значимо разделение групп на условные и реальные. Она сосредоточивает свое исследование на реальных группах. Но среди этих реальных существуют и такие, которые преимущественно фигурируют в общепсихологических исследованиях - реальные лабораторные группы. В отличие от них существуют реальные естественные группы. Социально-психологический анализ возможен относительно и той, и другой разновидности реальных групп. Однако наибольшее значение имеют реальные естественные группы. В свою очередь эти естественные группы подразделяются на так называемые “большие” и “малые” группы. Малые группы - обжитое поле социальной психологии. И все же остановимся на ней.
Под малой группой понимается немногочисленная по составу группа, члены которой объединены общей социальной деятельностью и находятся в непосредственном личном общении, что является основой для возникновения эмоциональных отношений, групповых норм и групповых процессов.
Целесообразность исследования групп очевидна, т.к. они являются удобной моделью изучения процессов внушаемости, конформности, срабатываемости, общения и т.д. за определенный промежуток времени.
Лабораторные исследования малых групп могут быть приближены к реальным жизненным условиям двумя разными способами. Первый способ идет по пути создания экспериментов, изолирующих все важнейшие и второстепенные атрибуты этих ситуаций. Второй способ сближения идет по пути не только организаций условий эксперимента, но и включает исследования реальных контактных групп в “жизненных” (моделируемых) условиях взаимодействия.
И что ценно, в лабораторных исследованиях малых групп соблюдается обще-психологический принцип подбора испытуемых: они должны быть одного возраста, пола, близкого уровня образования.
Что же касается больших групп, то вопрос об их исследовании значительно сложнее и требует особого рассмотрения. Важно подчеркнуть, что эти “большие” группы также представлены в социальной психологии неравноценно: одни из них имеют солидную традицию исследования на Западе (это по преимуществу большие, не организованные, стихийно возникшие “группы”, сам термин “группа” по отношению к которым весьма условен), другие же, подобно классам, нациям значительно слабее представлены в социальной психологии в качестве объекта исследования. В группах первого вида, процессы протекающие в них, хорошо описаны в некоторых разделах социальной психологии, в частности при исследовании способов воздействия в ситуациях вне коллективного поведения.
Точно также малые группы могут быть подразделены на две разновидности: формирующиеся группы, уже заданные внешними социальными требованиями, но еще не сплоченные совместной деятельностью в полном смысле этого слова, и коллективы, т.е. группы более высокого уровня развития, связанные со специфическими видами социальной деятельности. Группы первой разновидности можно обозначить как “становящиеся”.
Эта классификация может быть наглядно представлена в виде схемы представленной в учебнике Г.М. Андреевой « Социальная психология, с. 194»:
| | Группа | | | | |
| Условные | | | Реальные | | |
| | Лабораторные | | Естественные | | |
| | Большие | ||||
| | Организо-ванные | | | | |
| | | Не органи зованные | | Становящиеся | Коллективы |
Все, начиная с рубрики “реальные естественные группы”, представляют объект исследования в социальной психологии.
Традиционно в социальной психологии изучаются некоторые параметры группы: композиции группы (или ее состав), структура группы, групповые процессы, групповые ценности, нормы, система санкций. Каждый из этих параметров может приобретать совершенно различное значение в зависимости от того общего подхода к группе, которые реализуется в исследовании. Так, например, состав группы может быть, в свою очередь, описан по совершенно различным показателям, в зависимости от того, значит ли в каждом конкретном случае, например, возрастные профессиональные или социальные характеристики членов группы. Очевидно, не может быть дан единый рецепт описания состава группы, особенно в связи с многообразием реальных групп. в каждом конкретном случае начинать надо с того, какая реальная группа выбирается в качестве объекта исследования.
Иногда состав микрогруппы и соответственно структура отношений в ней носят более сложный характер. Например, в старших классах школы нередко можно встретить объединения детей, включающие по 4-5 человек, объединенных близкими дружескими связями. Однако в большинстве реальных групп на практике такие объединения школьников встречаются крайне редко. Поэтому можно считать, что группы - диады и группы - триады представляют собой наиболее типичные микрогруппы, из которых состоит любая малая группа. Их внимательное изучение может дать очень много полезной информации для понимания более сложной системы взаимоотношений, имеющихся в малой группе или коллективе.
Разнообразна структура больших групп, в которые входят малые:
· социальные классы;
· различные этнические группы;
· профессиональные группы;
· возрастные группы (в качестве группы могут быть рассмотрены, например, молодежь, женщины, пожилые люди и др.).
Реальная группа выбирается в качестве объекта исследования: школьный ли это класс, спортивная команда или производственная бригада. Иными словами, мы сразу “задаем” некоторый набор параметров для характеристики состава группы, в зависимости от типа деятельности, с которыми данная группа связана. Тоже можно сказать и относительно структуры группы. Существует несколько достаточно формальных признаков структуры группы: структура предпочтений, структура коммуникаций, структура власти. “Соединение” процессов, протекающих в группе и других характеристик группы - до сих пор не вполне решенная для социальной психологии проблема. Если последовательно идти по пути, заложенным исходным методическим принципом, то к групповым процессам прежде всего следует отнести такие процессы, которые организуют деятельность группы.
1.2. Развитие группы. Общие качества группы
Непосредственно общие качества группы:
Интегративность - мера единства, слитности, общности членов группы друг с другом, (отсутствие интегративности - разобщенность, дезинтеграция).
Микроклимат определяет самочувствие каждой личности в группе, ее удовлетворенность группой, комфортность нахождения в ней.
Референтность - степень принятия членами группы групповых эталонов.
Лидерство - степень ведущего влияния тех или иных членов группы на группу в целом в направлении осуществления групповых задач.
Интрагрупповая активность - мера активизации групповой составлящих ее личностей.
Интергрупповая активность - степень влияния данной группы на другие группы.
Кроме этих качеств рассматриваются еще и такие:
направленность группы - социальная ценность принятых ею целей, мотивов деятельности, ценностных ориентаций и групповых норм;
организованность - реальная способность группы к самоуправлению;
эмоциональность - межличностные связи эмоционального характера, преобладающей эмоциональный настрой группы;
интеллектуальная коммуникативность - характер межличностного восприятия и установления взаимопонимания, нахождения общего языка;
волевая коммуникативность - способность группы противостоять трудностям и препятствиям, ее надежность в экстремальных ситуациях.
Проблема развития группы никогда не ставилась с целью выяснить разные уровни этого развития, и, далее, вскрыть специфику различных параметров групповой деятельности на каждом из этих уровней. Вместе с тем без такого подхода картина развития группы не может быть полной. Целостное представление о развитии группы по характеристике групповых процессов допускает и более дробный анализ, когда отдельно исследуется развитие групповых норм, ценностей система межличностных отношений и т.д.. С точки зрения социальной психологии исследование характеристик больших социальных групп наталкивается на целый ряд трудностей. Богатство методик изучения различных процессов в малых группах часто контрастирует с отсутствием подобных методик для исследования, например, психологического облика классов, наций и других групп такого рода. Отсюда иногда рождается убеждение, что общность психологии больших групп не поддается научному анализу. Отсутствие традиции в таком исследовании еще более укрепляет такие взгляды. Вместе с тем, социальная психология в точном значении этого слова, без раздела о психологии больших социальных групп, вообще не может претендовать на успех.* По утверждению Дилигенского Г.Г., рассмотрение психологии больших групп не может считаться правомерным, ибо это не одна из проблем данной дисциплины, а важнейшая ее проблема. «Как бы ни была велика роль малых групп и непосредственно межличностного общения в процессах формирования личности сами по себе эти группы не создают исторически конкретных социальных норм, ценностей, установок». Все эти и другие содержательные элементы общественной психологии возникают на основе исторического опыта. Ссылаясь на Дилигенского Г.Г. «этот опыт лишь «доведет» до индивида через посредство малой группы и межличностного общения». Поэтому социльно-психологический анализ больших групп можно рассматривать как “ключ” к познанию содержания психики индивида.
Наряду с опытом больших социальных групп важнейшее значение для понимания содержательных элементов общественной психологии имеют и массовые социальные процессы и движения. Немаловажные факторы, задающие весь строй психологических характеристик определенных групп людей: характер общественных изменений, преобразований, непосредственное участие в революционных движениях, сложные процессы формирования общественного мнения.
1.3. Социальная коллективность. Отношения между
индивидом и группой
Развитие коллектива проходит через ряд этапов: номинальная группа, группа-ассоциация, группа-кооперация.
От кооперации до коллектива группа проходит уровень автономизации, для которого характерно довольно высокое внутреннее единство по всем общим качествам, кроме интергрупповой активности. Именно на этом уровне члены группы идентифицируют себя с ней(моя группа). Однако группа-автономия может уйти в сторону от коллектива. Возможно развитие группы в отрицательном направлении, когда развитие группы приводит ее к положению замкнутой из вне группы, но отличающейся внутригрупповой антипатией, межличностным эгоцентризмом и эгоизмом, агрессивностью.
Социальная коллективность заключается в том, что, объединяя людей общими социальными и производственными интересами, она ставит высшей своей целью создание условий для раскрытия индивидуальности каждого члена общества и отвечает за реализацию полноценного развития личности. Термин «Социальная психология» так обозначен Выгодским Л.С.: Психология, исследующая социальную обусловленность психики отдельного человека», «Коллективная» психология в его понятии, совпадает с традиционным «Все в нас социально, но это не означает, что все свойства психики отдельного человека присуще всем другим членам данной группы». Только некоторая часть личной психологии может считаться принадлежностью данного человека, и вот эту часть личной психологии в условиях ее коллективного проявления и изучает коллективная психология (психология войны и т. п.) В результате развития своих членов развивается и сам коллектив: чем ярче и богаче индивидуальность, выше уровень развития каждого члена коллектива, тем более дееспособным, человечным в общественном своем качестве является и коллектив в целом. Суть социального коллективизма не сводится к совместной деятельности для достижения общей цели. И даже не сводится к умению жить сообща, вместе решая все вопросы. Состояние и зрелость социальной коллективности определяется тем, насколько социальное, общественное прониклось личным, индивидуальным интересом.
Любое взаимодействие людей, даже при минимальном их количестве, начинается с распределения функций. Без этого не возможно существование группы как единого целого. Группа может быть понята через личность, так как человеческая личность является главным материалом для ее создания. А.В. Петровский считает при классификации групп определять степень их развития, учитывая характер межличностных отношений, формирующихся в зависимости от ценностно-ориентационного единства группы (оптимальное совпадение целей, связывающих личность, группу, общество).
Иерархия реальных контактных групп может быть представлена следующим образом:
Диффузная группа - в ней взаимоотношения опосредуются не содержанием групповой деятельности, а только симпатиями и антипатиями.
Ассоциация - группа, в которой взаимоотношения опосредуются только личностно значимыми целями.
Корпорация - взаимоотношения опосредуются личностно значимыми, но ассоциальным по своим установкам содержанием групповой деятельности.
Коллектив - взаимодействия опосредуются личностнозначимым и общественно ценным содержанием групповой деятельности (бригада, экипаж, расчет).
В них оптимально могут сочетаться личные, коллективные и общественные цели и ценности.
До сих пор мы исходили из того, что группа в целом ставит своей задачей достижение максимального сближения во взглядах и выборах, стремясь выработать общую позицию. Однако нам известно, что это предположение верно лишь от части. В действительности при множестве разных обстоятельств и особенно, если требуется изменение, происходит обратное: преобладает напряжение и расхождение во мнениях. Значительное число социальных установок человека имеет отношение к одной или нескольким социальным группам или связаны с ними. Характер этой связи не является простым, ясным. С одной стороны - установки человека связаны с социальными установками, обычно проявляющимися в группах, к которым он принадлежит. С другой стороны - изменение влияния престижа, лидерства мнений, отвержение членских групп теми кто занимает в них низкий статус, а также влияние внешних групп на уровень притязаний показывает, что социальные установки часто бывают связаны с нечленскими группами.
Как признание этого факта - термин “референтная группа”, впервые употребленный Хаймоном, стал использоваться для обозначения любой группы, с которой индивид соотносит установки. Одновременно стала развиваться общая теория референтных групп. Это понятие используется для обозначения двух видов отношений между индивидом и группой ( Современная зарубежная СПС - с. 197).
Замечена закономерность: чем ближе по уровню своего развития группа находится к коллективу, тем более благоприятные условия она создает для проявления лучших сторон личности и торможения того, что в ней есть худшего. И напротив, чем дальше группа по уровню своего развития отстоит от коллектива, (а ближе к корпорации), тем больше возможности она представляет для проявления в системе взаимоотношений худших сторон личности с одновременным торможением лучших устремлений.
Влияние группы разного уровня на развитие, поведение личности в группах.
+ - положительное в личности и межличностных отношениях
- - отрицательное в личности и межличностных отношениях
¯ - поворот отношений в любую сторону
« - отношения.
Это пример взаимоотношений в микрогруппе - диаде. Они представлены близкими друзьями, молодыми семьями. Они наиболее часто встречаются в любой малой группе. Взаимоотношения парные всегда строятся с учетом отношений с другими, окружающими их людьми.
По этой причине более представительной моделью отношений является система взаимоотношений, существующих в микрогруппе триаде. Их возможные варианты:
| | + | + | | + | - | + | | ||||
| | + | | | | + | | | ||||
| - | | - | | | | | | ||||
| - | | - | | + | | + | | ||||
| | | + | | - | | - | | ||||
| Несовместимые | | Согласованные | |||||||||
| | | ||||||||||
| | | + | | | | ||||||
| | | + | | | | ||||||
| | | | | | | ||||||
| | + | | + | | | ||||||
| | - | | - | | | ||||||
| | Идеальные | | | ||||||||
Глава 2 СОЦИАЛЬНО - ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ СЛОЖИВШЕЙСЯ ГРУППЫ
Богатство феноменологии группового процесса, отчетливо обнаруживающееся в ходе предшествующего изложения, делает отнюдь не простым выбор характеристик сложившейся малой группы. В этой главе рассмотрены три из них, в наибольшей, на наш взгляд, степени дающих представление о группе с точки зрения целостных ее проявлений: структура группы, функционирующие в ней нормы, групповая сплоченность. Именно уровень развития этих своего рода параметров группового процесса нередко дает основание исследователям судить об уровне группообразования в целом.
2.1. Структурные характеристики группы
Приступая к рассмотрению структурных компонентов группы, необходимо прежде всего подчеркнуть, что понятие «структура» теснейшим образом сопряжено с понятием «система». Как замечает в связи с этим М. С. Каган, «не существует бесструктурных систем и внесистемных структур» [Каган, 1983. С. 89]. Поэтому дальнейшее наше изложение будет строиться главным образом с учетом таких выраженных системных признаков структуры, как ее разномерность и разноуровневость, позволяющих наиболее полно охватить взаимосвязи между элементами социального целого, именуемого малой группой, иными словами, наиболее полно описать ее структуру. Поясним, что под упомянутыми выше «элементами социального целого» понимаются отдельные субъекты и позиции (или положения), занимаемые ими в группе относительно друг друга по самым разнообразным, как будет показано далее, измерениям.
Поуровневый анализ групповой структуры. Как правило, подобного рода анализ состоит в выделении различными авторами определенных систем внутригрупповых отношений, иерархически располагающихся в «пространстве» группового функционирования.
Реализация членами группы определенных институционально заданных функций в сфере ведущей деятельности группы по решению задач, поставленных перед ней в рамках более широкой социальной общности (организации), порождает систему так называемых официальных отношений. Но одновременно для решения этих же задач в ходе развертывания той же самой деятельности возникают функциональные образования, заранее социальной организацией не предписанные. Таковы, например, роли критика, эрудита, генератора идей в научном коллективе [Ярошевский, 1978].
Связи между реализующими эти роли индивидами образуют систему неофициальных деловых отношений, наряду с которой в группе сосуществует и система иных, традиционно называемых исследователями неофициальных отношений — отношений эмоционального типа, представляющих собой различные неинструментальные формы межличностного общения, т.е. то, что в обиходе можно назвать общением ради самого общения, а не по поводу какого-то дела. Учитывая соподчиненность групповых деятельнос-тей (в зависимости от специфики организационных задач), правомерно говорить и о соподчиненности производных от них систем отношений в группе, их поуровневом расположении. Последнее, имея в виду организованную целевую малую группу или, по модной сейчас терминологии, команду, схематически может быть описано следующим образом:
· официальные отношения,
· неофициальные деловые отношения,
· неофициальные эмоциональные отношения.
Изложенная выше схема носит, конечно, весьма общий характер. В конкретной же эмпирической работе она, как правило, подвергается некоторой модификации в соответствии с необходимостью решения определенных исследовательских задач. Например, изучение одним из нас [Кричевский, Маржине, 1991] структурных аспектов функционирования первичного научного коллектива потребовало специального вычленения в системе неофициальных деловых отношений особых подсистем отношений, возникающих в процессе реализации членами коллектива отдельных научных (критик, эрудит, генератор идей), организационных (организатор), мотивационных (мотиватор, т.е. побудитель) и т.д. ролей инструментального типа. Кроме того, в этом же исследовании была показана возможность выделения ряда подсистем отношений и в сфере эмоциональной активности научного коллектива.
Несколько иную, хотя и имеющую ряд общих черт с предыдущей, схему поуровневого рассмотрения внутригрупповых отношений в первичном научном коллективе предлагает М. А. Иванов [Белкин и др., 1987]. Он выделяет два уровня межличностных отношений — между членами коллектива и между руководителем и научными сотрудниками. Внутри каждого уровня отношения в свою очередь подразделяются на деловые и личные, а также проводится более дробный анализ блока деловых отношений. К сожалению, в этой схеме отсутствует весьма существенное, на наш взгляд, разграничение между отношениями официального и неофициального типа.
Довольно развернутая модель многоуровневой структуры межличностных отношений представлена А. В. Петровским в его стра-тометрической концепции коллектива. Модель включает несколько слоев (страт), каждый из которых характеризуется определенным принципом построения межличностных отношений и соответственно своеобразием проявления тех или иных групповых феноменов и процессов. В качестве центрального (ядерного) звена берется сама предметная деятельность группы, ее содержательные общественно экономические и социально-политические характеристики. По существу данный слой определяет, как можно думать, своеобразие социальных (официальных) отношений в группе.
Три последующие страты являются психологическими по своей сути. В первой из них фиксируется отношение каждого члена группы к групповой деятельности — ее целям, задачам, принципам, на которых она строится, мотивация деятельности, ее социальный смысл для каждого участника. Во второй страте представлены межличностные отношения, опосредованные содержанием групповой совместной деятельности — ее целями и задачами, принятыми в группе принципами и ценностными ориентациями и т.п.
Что же касается третьего психологического уровня групповой структуры, то он представляет собой поверхностный слой межличностных отношений, применительно к которым ни коллективные цели деятельности, ни общезначимые для коллектива ценностные ориентации не выступают в качестве основного фактора, опосредующего личные контакты членов группы. Иными словами, отношения этого уровня свободны от детерминирующих влияний реализуемой совместной деятельности.
Хотя рассматриваемая модель и не предлагает сколько-нибудь развернутой типологии межличностных отношений в группе, заложенные в ней идеи могут послужить полезной основой для построения в будущем такой типологии, позволяя в полной мере реализовать в анализе социальной группы, в том числе ее структурного звена, методологический принцип деятельности.
Многомерный анализ групповой структуры. Другой возможный ракурс рассмотрения групповой структуры связан с пониманием ее как многомерного образования. В этом случае за основу анализа берется главным образом фактор престижности занимаемых индивидами позиций в обсуждавшихся нами выше системах официальных и неофициальных внутригрупповых отношений. В любой из них можно выделить разные по степени престижности (т.е. по величине статуса) позиции.
Например, континуум позиций в системе официальных отношений на университетской кафедре может быть обозначен двумя крайними полюсами: позицией заведующего и позицией лаборанта, в системе любых неофициальных отношений — позициями лидера и аутсайдера и т.д. Выстроив эти позиции по вертикали, получим различные измерения групповой структуры.
При этом необходимо подчеркнуть, что мы не рассматриваем разномерность и разноуровневость групповой структуры как обособленные друг от друга ее характеристики. Напротив, между ними вполне допустимы и взаимопереходы, и взаимодополнения. Другое дело, что в целях более детального анализа столь сложного объекта, как малая группа, разведение указанных характеристик представляется нам вполне оправданным.
О каких же измерениях групповой структуры пойдет далее речь? Мы рассмотрим те из них, которые наиболее часто обсуждаются в специальной литературе, а именно:
♦ формально-статусное измерение;
♦ социометрическое измерение;
♦ групповые роли;
♦ модели коммуникативных сетей;
♦ позиции социальной власти;
♦ лидерство.
Поскольку приведенные измерения в той или иной мере неоднократно рассматривались отечественными авторами [Кричевский и Дубовская, 1991], ограничимся лишь краткой их характеристикой, в отдельных случаях, по необходимости, несколько детализируя свое изложение.
Формально-статусное измерение дает представление о субординированное™ позиций индивидов в системе официальных отношений в малой группе и фактически полностью зафиксировано в штатном расписании социальной организации.
Согласно имеющимся данным [Gerber, 1996; Levine & Moreland, 1990], формальный статус индивида в группе (т.е. напомним, степень престижности занимаемой им позиции или должности) значительно сказывается на характере его взаимоотношений с другими членами группы. Так, сравнительно с низкостатусными, лица с высоким статусом имеют больше возможностей оказывать открытое влияние на других членов группы и делают это чаще и эффективнее. Кроме того, людей с высоким статусом часто оценивают гораздо более позитивно, нежели низкостатусных. Им приписывают больше деловитости и в то же время властности. Наконец, люди с высоким статусом нередко значительно превосходят низкостатусных в показателях самооценки, в частности в уровне самоуважения.
Социометрическое измерение характеризует субординирован-ность позиций индивидов в системе внутригрупповых межличностных предпочтений и репрезентируется как в классическом варианте социометрической структуры группы [Коломинский, 1976], так и в аутосоциометрической ее модификации [Андреева, Яноушек, 1987]. По существу социометрическое измерение в значительной мере является аналогом неформальной статусной структуры группы, и в этом смысле определенный интерес представляют данные, полученные рядом авторов при изучении связи неформального статуса с различными аспектами группового процесса.
Так, внимание некоторых исследователей [Hollander, 1964; Homans, 1950; Shaw, 1981] привлек вопрос относительно соотношения величины неформального статуса индивида и степени соответствия его поведения нормам группы, т.е. фактически конформности. Однако однозначная точка зрения относительно связи упомянутых переменных в литературе отсутствует. В настоящее время скорее можно говорить лишь о многоварИантной трактовке их соотношения, предполагающей, что:
♦ высокостатусный член группы более конформен, чем низкостатусный;
♦ высокий статус в группе обеспечивается полным согласием с групповыми нормами;
♦ в отдельных ситуациях наибольшую приверженность групповым нормам демонстрирует субъект, занимающий вторую по степени престижности позицию в группе-
♦ высокостатусному субъекту может быть позволено отклонение от групповых норм в попытке способствовать достижению групповой цели (феномен «идиосинкразического кредита»).
В подобном разнообразии альтернатив отражена несомненная сложность группового процесса (раино, впр0чем, как и сложность эмпирического его изучения), не позволяющая, согласно системному пониманию группы, линейно трактовать взаимосвязи между теми или иными ее феноменами и требующая придать их анализу вероятностный характер.
В дополнение к вышесказанному отметим также, что иногда поведение высокостатусных членов группы соотносится не столько непосредственно с принятыми в ней нормами, сколько с ожиданиями их низкостатусных партнер^ безусловно, подверженными влиянию групповых норм. В этом случае выделяются два типа ситуаций, в одном из которых акцент делается на продуктивности группы, а в другом — на ее сплоченности.
Установлено, что в ситуациях Первого типа высокостатусные субъекты неохотно идут навстречу зданиям низкостатусных коллег, полагая, что для достижения групповой цели им необходимо свободно распоряжаться ресурсами группы, и, кроме того, конформность к ожиданиям низкостатусного партНера расценивается как угроза положению высокостатусного субъекта в группе. В ситуациях второго типа подобный эффект отсутствует, поскольку считается, что в этом случае конформность к опаданиям низкостатусных партнеров не препятствует достижению групповой цели и не представляет угрозы чьему бы то ни было статусу> являясь, напротив, позитивным условием единения группы.
Таким образом, в данном случае мы имеем дело со своего рода двухмерным анализом поведения высокостатусных членов группы, соотносимого с некоторым нормативным пластом групповой жизни, репрезентированным в соответствующих ожиданиях их низкостатусных партнеров.
Заслуживающим, на наш взгляд, внимания аспектом обсуждаемого структурного измерения является феномен «генерализации статуса», суть которого состоит в том, что статусные характеристики индивидов, связанные с членством в других социальных группах и первоначально внешние к ситуации межличностного взаимодействия в данной группе (своего рода «внешний» статус), будучи привнесенными в эту ситуацию, начинают оказывать значительное влияние на особенности разворачивающегося взаимодействия, в частности на «внутренний» статус самих его участников [Blumberg et al., 1983].
Ранее в литературе [Кричевский и Рыжак, 1985] был описан подобный феномен, наблюдавшийся в одной из спортивных команд. Интересные данные на этот счет приводятся также в диссертационном исследовании Т. Аунапуу, изучавшей в 80-е годы детерминанты межличностного статуса в коллективах эстонских старшеклассников [Кричевский и Дубовская, 1991]. Автором, в частности, было показано, что учащиеся, чья социокультурная микросреда характеризовалась более богатым духовным и эмоциональным содержанием, способствовавшим их личностному обогащению (в смысле приобретения разнообразных знаний и умений, формирования социально ценных установок и интересов и т.п.) и дававшим им вследствие этого как бы более высокий «внешний» статус сравнительно со школьниками, чья микросреда в духовно-эмоциональном плане оказывалась гораздо беднее, и в своих классных коллективах имели, как правило, наилучшие статусные показатели, т.е. высокий «внутренний» статус.
Групповые роли — элемент групповой структуры, тесно примыкающий к двум предыдущим ее измерениям: роль обычно трактуется как динамический аспект статуса, как поведение, ожидаемое от лица, занимающего определенную позицию в группе.
Хотя применительно к малой группе принято обычно говорить о формальных (сопряженных с должностными обязанностями) и неформальных (стихийно возникающих в групповом процессе) ролях, именно последние представляют основной интерес для ученых. Однако предлагаемые ими ролевые наборы нередко весьма отличны друг от друга. Так, известен набор ролей, типичных, по мнению М. Г. Ярошевского, для научного коллектива, а именно: критик, эрудит, генератор идей. С другим вариантом групповых ролей, характерных для динамики групповой социализации. Возможны и иные типологии ролей, получаемые путем, скажем, опроса членов группы относительно наличествующих в ней ролей и их исполнителей и т.п.
Все же в литературе [Levine & Moreland, 1990] приводится описание нескольких ролей относительно инвариантных, как полагают специалисты, для всех (или подавляющего числа) групп. К их числу относятся роли: лидера, новичка и «козла отпущения».
Относительно роли новичка специалисты [Moreland & Levine, 1989] сходятся во мнении, что от ее исполнителей можно ожидать тревожности, пассивности, зависимости и конформности и что те из них, кто будет эффективно играть эту роль, имеют шанс заслужить благосклонность ветеранов группы. Наконец, по поводу роли «козла отпущения» в литературе [Levine & Moreland, 1990] утверждается, что ее происхождение часто вызывается неспособностью членов группы интегрировать свои позитивные и негативные качества в целостный и приемлемый образ себя. Чтобы разрешить эти внутренние конфликты, они проецируют свои негативные качества на исполнителя роли «козла отпущения». Реализатор этой роли выполняет, таким образом, полезную для группы функцию, служа объектом эмоциональной разрядки ее членов.
Ролевое поведение в группе нередко сопряжено с возникновением ролевых конфликтов. В одних случаях они носят внутрилично-стный характер: индивид осознает недостаток знаний, способностей, мотивации и т.п., необходимых для эффективного выполнения роли, либо обнаруживает, что она сильно отличается от ролей, с которыми ему приходилось ранее иметь дело. В других случаях эти конфликты выносятся в плоскость межличностных отношений:
По порождаются борьбой между членами группы за престижные групповые роли, вызываются ролевыми перемещениями индивидов внутри группы. В любом, однако, случае ролевые конфликты сказываются на эффективности функционирования группы, снижая, например, ее продуктивность — тенденция, характерная, в частности, для так называемых «рабочих групп».
Модели коммуникативных сетей представляют собой еще одно, коммуникативное измерение групповой структуры. Они указывают на субординированность позиций индивидов в зависимости от расположения последних в системах информационных потоков и концентрации у них той или иной касающейся группы информации. Точно установлено, что обладание информацией позитивно и весьма тесно связано с величиной официального статуса индивида в группе и что, как правило, высокостатусным членам группы адресуется больше сообщений и они носят более благоприятный (дружелюбный) характер, нежели сообщения, посылаемые низкостатусным индивидам [Shaw, 1981].
Следует отметить, что, судя по ряду итоговых публикаций [Кричевский и Дубовская, 1991], исследователи проявляют немалый интерес к проблеме внутригрупповых коммуникаций. И это отнюдь не случайно, поскольку, как отмечает известный специалист в этой области — М. Шоу, коммуникация лежит в основе группового процесса. И, кроме того, перед исследователями открывается перспектива практического приложения результатов ведущихся в этой области разработок ко многим сферам практической деятельности.
Пожалуй, ключевым моментом обсуждаемой проблемы является выяснение эффективности решения группой разнообразных задач в условиях централизованных (когда информация, касающаяся группы, концентрируется главным образом в руках одного человека — лидера или руководителя) и децентрализованных (когда аналогичная информация рассредоточена, распределена между членами группы) коммуникативных сетей. Изучается также влияние, оказываемое коммуникативными сетями на возникновение лидерства, организационное развитие группы и удовлетворенность ее членов. Исследования показывают, что, как правило, централизованные сети в сопоставлении с децентрализованными сетями усиливают возникновение лидерства и организационное развитие группы, но препятствуют эффективности решения сложных проблем и Уменьшают удовлетворенность членов группы.
Если допустить, что модели коммуникативных сетей в определенной мере детерминируют групповую эффективность, возникает необходимость объяснить, посредством каких факторов это происходит. Наиболее часто специалисты [Немов, 1984; Collins & Raven, 1969; Shaw, 1981] относят к числу таких факторов:
♦ способность членов группы к развитию организационной структуры, т.е. наличие у них для этого определенных умений и условий;
♦ степень свободы, с которой личность может функционировать в группе, имея в виду, что независимость действий члена группы обусловлена не только доступностью получаемой информации, но также и всевозможными ситуационными моментами, действиями других членов группы и оценкой воспринимаемой субъектом ситуации;
♦ насыщение или информационную перегрузку, испытываемую членами группы в позициях коммуникативной сети; причем особенно чувствительны к насыщению позиции, расположенные в центре сети, и сами централизованные сети, чем, кстати, нередко и объясняется меньшая эффективность централизованных сетей в решении сложных проблем;
♦ уровень развития малой социальной группы, способный в ряде случаев, как свидетельствуют материалы работ, выполненных в рамках упоминавшейся выше стратометрической концепции коллектива, существенным образом влиять на взаимосвязь рассматриваемых переменных.
Подчеркнем, что подобного рода многоальтернативная и вероятностная трактовка связи между отдельными переменными группового процесса хорошо согласуется с известными требованиями системного анализа группы.
Следующее измерение групповой структуры — позиции социальной власти. Они отражают субординированность вертикальных расположений индивидов в зависимости от их способности оказывать влияние в группе. Собственно говоря, феномен социальной власти, изучение которого одним из первых предпринял еще в 40-е годы прошлого столетия К. Левин, и означает актуальное (чаше потенциальное) влияние, оказываемое одним из членов группы на другого, а также контроль над другими людьми [Collins & Raven, 1969; Shaw, 1981]. Причем проявления этого влияния могут осуществляться по разным направлениям, о чем свидетельствуют результаты классического исследования Д. Френча и Б. Равена [Cartwright & Zander, 1968], проведенного с целью выявления различных типов социальной власти в отношениях между людьми.
Ученые называют пять типов социальной власти:
♦ вознаграждающая власть — основывается на возможности вознаграждать другого индивида (или индивидов);
♦ наказывающая (или принуждающая) власть — основана на возможности наказывать, принуждать другого индивида (или индивидов);
♦ легитимная власть — основана на допущении, что один индивид имеет узаконенное право предписывать поведение другого индивида (или индивидов);
• референтная власть основывается на отношениях симпатии, эмоционального предпочтения;
♦ экспертная власть базируется на превосходстве другого лица в специальных знаниях, компетентности в том или ином виде деятельности.
Каждый из перечисленных типов социальной власти предполагает влияние, в одних случаях (например, легитимная власть) носящее более выраженный социальный, а в других (например, референтная власть) — психологический характер. Заметим, однако, что и такие, казалось бы, сугубо социальные типы влияния, как, скажем, вознаграждающая и принуждающая власть, могут иметь заметную психологическую окраску, если характер вознаграждений и наказаний является психологическим по своей сути (например, определенные их эмоциональные эквиваленты, представленные в вербальной или невербальной форме).
Интересно, что, согласно материалам эмпирических исследований [Кричевский и Дубовская, 1991], наиболее влиятельный по тому или иному параметру социальной власти субъект часто воспринимается другими членами группы в качестве своеобразного ее коммуникативного центра. Видимо, по этой причине к названным выше типам власти позднее добавился еще один — информационная власть [Raven, 1990]. Однако наиболее эффективные источники влияния ученые [Ayman, 1997] склонны все же усматривать в экспертной и референтной власти.
Кроме того, «держатель» значительной власти нередко воспринимается окружающими как лицо гораздо более привлекательное в личностном плане, нежели индивид с малой степенью социального влияния. Таким образом, вертикаль социальной власти может в определенной мере совпадать с коммуникативным и социометрическим измерениями групповой структуры.
К этому следует добавить, что к числу разновидностей социальной власти относятся и феномены руководства и лидерства, выступающие как проявления процесса влияния. Только в случае руководства это влияние зафиксировано институционально, т.е. является социальным по своей природе, а в случае лидерства возникает спонтанно, т.е. является психологическим (точнее социально-психологическим) по своей природе.
Напомним, что лидерство является последним из выделенных нами выше измерений структуры малой группы. Если, согласно концепции ценностного обмена, рассматривать лидерство как «процесс межличностного влияния, обусловленный реализацией ценностей, присущих членам группы, и направленный на достижение стоящих перед группой целей», а лидера — как «члена группы, обладающего наибольшим ценностным потенциалом, обеспечивающим ему ведущее влияние в группе» [Кричевский и Рыжак, 1985. С. 112], то правомерно полагать, что в лидерстве отражена субординированность позиций индивидов в зависимости от их ценностных потенциалов и, что весьма существенно, их ценностных вкладов в жизнедеятельность группы.
Представленные выше измерения групповой структуры позволяют парциально подойти к ее анализу, дать более развернутое и вместе с тем подлинно системное ее описание. В частности, из проведенного нами обсуждения отчетливо видны взаимосвязь и взаимовлияние рассматривавшихся измерений. Так, субъекту, занимающему лидерскую позицию в группе, присущ высокий неформальный статус. Вместе с тем индивид с высокими позитивными социометрическими показателями имеет большие шансы выйти в лидеры, и в то же время лидерство есть проявление психологического влияния, неформальной власти и т.д.
Таким образом, каждое отдельное измерение групповой структуры («отдельная структура», по выражению М. Шоу) выступает некоторым детерминирующим фактором развития других измерений («отдельных структур») и в конечном счете — структуры группы в целом. Правда, по мнению специалистов (Cartwright & Zander, 1968; Shaw, 1981], образование целостной структуры зависит и от ряда иных факторов, в том числе индивидуально-личностных характеристик членов группы и условий функционирования последней.
Модели групповой структуры. Последний из рассматриваемых нами аспектов групповой структуры связан с возможностью либо статической, либо процессуальной ее репрезентации. Действительно, структура малой группы может быть зафиксирована в какой-то конкретный момент жизни этого социального организма, отражая актуальное его состояние, определенный баланс или дисбаланс между элементами социального целого. Модели, призванные дать представление об относительно инвариантных состояниях групповой структуры, относятся к категории статических и описываются элементами формальной логики и теории графов [Паниотто, 1975; Collins & Raven, 1969]. К сожалению, эвристическая ценность подобного рода моделей пока что крайне невелика, и, думается, нет необходимости в специальном их обсуждении.
На наш взгляд, гораздо более интересными являются модели иного типа — ориентированные на процесс и подчеркивающие (правда, далеко не всегда достаточно отчетливо) временные изменения в структуре. Есть и еще одно обстоятельно, побуждающее нас хотя бы кратко на них остановиться. Дело в том, что, как мы увидим далее, эти модели продолжают уже упоминавшуюся начатую в исследованиях Ч. Барнарда традицию двухмерного рассмотрения малой группы.
Одна из таких моделей — внутренняя и внешняя система Дж. Хоманса [Homans, 1950]. Основу данной теоретической конструкции составляют представления о некоторых основных элементах группового поведения, к которым автор относит:
♦ индивидуальные действия членов группы;
♦ их эмоциональные отношения друг к другу (или чувства);
♦ их взаимодействия в виде взаимосвязанного поведения.
К этим элементам добавляются еще и групповые нормы как определенные стандарты поведения, вырабатываемые группой. Постулируется, что между упомянутыми элементами группового поведения имеется тесная позитивная связь, так что изменения в одном из них приводят к аналогичным изменениям в других.
Согласно модели Д. Хоманса, каждая группа имеет своеобразную границу, внешней к которой является окружающая среда: физическая, техническая, социальная. Отсюда возникают задачи эффективного функционирования группы во внешней среде, порождаемые требованиями последней и вызывающие к жизни упомянутые выше элементы группового поведения. В своей совокупности они образуют внешнюю систему.
Однако жизнь группы не исчерпывается проблемами, связанными только с ее внешней средой. Групповое поведение, первоначально вызываемое необходимостью решения проблем внешней среды, порождает затем новый тип поведения. Непосредственно внешней средой он не побуждается и ориентирован на собственные проблемы группы. Лежащие в его основе элементы (индивидуальные действия, взаимодействия, чувства) составляют внутреннюю систему. Таким образом, обе «системы» имеют одинаковое полиэлементное содержание, но различаются функционально. При этом автором подчеркивается тесная их взаимосвязь и почти полная невозможность операционального разделения.
Думается, что, если развивать дальше перспективные линии хомансовской модели, было бы полезно ввести понятие внешней и внутренней среды жизнедеятельности группы, требующее, конечно, содержательного раскрытия и конкретной предметной соотнесенности. Кроме того, заслуживает внимания и вопрос о выделении «строительных кирпичиков» групповой структуры, столь отчетливо обозначенных в модели. Даже если и предположить иные их комбинации, сам факт обращения к этому вопросу, несомненно, способен стимулировать дальнейшее движение исследовательской мысли.
Другая ориентированная на процесс двухмерная модель групповой структуры предложена Р. Бейлсом [Bales, 1965], делающим акцент на взаимодействии ее делового (относящегося к решению задачи) и межличностного (эмоционального) аспектов. С точки зрения этого автора, возрастающая в процессе решения стоящей перед группой задачи функциональная специализация участников ведет к дифференциации их позиций, перераспределению в доступе к имеющимся ресурсам и различиям в степени влияния на партнеров. Подобные изменения, вероятно, необходимые для более эффективного решения задачи и адаптации к внешней ситуации, одновременно создают трудности во внутригрупповых отношениях. Они вызывают напряжения межличностного плана и способствуют возникновению дезинтеграционных тенденций. Нарастающие напряжения в свою очередь порождают давления, направленные в сторону интеграции. И стремление членов группы к единению «работает» как бы в противовес дифференциации, столь необходимой для решения инструментальной задачи. Таким образом, в определенный момент жизни группа попадает в состояние временного равновесия, являющегося некоей равнодействующей двух противоположных сил.
Проведенный Р. Бейлсом анализ представляет интерес, поскольку указывает на весьма существенное для успешного функционирования группы обстоятельство: групповая структура (в инструментальном ее измерении), наиболее эффективная для решения поставленной перед группой задачи, может оказаться неудовлетворительной в межличностном (экспрессивное измерение) плане. Необходима, следовательно, сбалансированность этих парциальных структурных измерений.
В то же время перед исследователем вполне законно могут возникнуть, например, следующие вопросы: чем обеспечивается такого рода структурный баланс и всегда ли состояние равновесия представляет собой позитивный момент в жизни группы? Как быть в этом, последнем, случае с переводом группы на более высокий уровень функционирования, с моментом ее развития? К сожалению, ответы на подобные вопросы модель Р. Бейлса не предусматривает.
Последняя из рассматриваемых нами динамических моделей групповой структуры принадлежит Р. Кэттеллу [Cattell & Slice, 1960], широко известному скорее исследованиями в области психологии личности, нежели разработками социально-психологического характера. Тем не менее предложенная им концепция группового поведения, получившая название теории групповой синтальности (под столь необычным названием понимается поведение группы, действующей как целое), относится специалистами [Shaw, 1981] к числу достаточно популярных за рубежом. Не касаясь всех аспектов данного подхода (отчасти это сделано одним из нас ранее — см.: Кричевский, 1976), остановимся только на том из них, который имеет непосредственное отношение к обсуждаемому здесь вопросу.
Одним из ключевых в теории групповой синтальности является понятие синергии. Предполагается, что каждый индивид, вступая в группу, привносит в нее определенное количество индивидуальной энергии, предназначенной для развертывания групповой активности. Общее количество этой индивидуальной энергии, имеющейся у группы, и есть синергия. Часть ее (так называемая «синергия сохранения группы»), как считает Р. Кэттелл, расходуется на сохранение существования группы в качестве некоей целостности, а оставшееся количество (так называемая «эффективная синергия») направляется на достижение целей, ради которых группа создана.
Таким образом, с одной стороны, синергия фактически выступает в качестве своеобразного строительного материала групповой структуры (внутреннего ее каркаса), а с другой стороны, представляет собой фактор, организующий и направляющий активность группы вовне ее. По существу это некий динамизирующий момент группового процесса, обеспечивающий его развертывание в обеих сферах жизнедеятельности группы. Модель, следовательно, обращена к проблеме поиска психического энергопотенциала групповой деятельности, пока еще крайне далекой от сколько-нибудь удовлетворительного разрешения (отчасти она затрагивается нами в следующей главе в связи с анализом мотивационных процессов в группе).
На наш взгляд, дискуссионной является очередность распределения Р.Кэттеллом групповой синергии: приоритет отдается, пользуясь нашей терминологией, сфере экспрессивной активности, тогда как сфера инструментальной активности выступает в соподчиненной роли. Вероятно, подобная логика анализа есть следствие известной асоциальное™ трактовки Р. Кэттеллом функционирования группы. Правда, в предложенной им теории, если брать ее в полном объеме, говорится, например, о культурной детерминации как поведения отдельных членов группы, так и развивающихся в ней моделей межличностного взаимодействия. К сожалению, процесс жизни конкретной малой группы описывается при этом, как если бы она существовала per se, вне условий и требований порождающего ее организационного контекста, связей с другими элементами макросоциума и разнообразных форм социального контроля (заметим, что до некоторой степени аналогичным образом рассматривает группу и Р. Бейлс).
Тремя представленными выше динамическими моделями групповой структуры, продолжающими линию двухмерного ее анализа, конечно, не исчерпываются все возможные в данном случае варианты теоретического конструирования. Однако, несмотря на ряд очевидных пробелов (или во всяком случае дискуссионных мест), эти модели, являются, по нашему мнению, полезным этапом в разработке проблематики организации группового процесса. Обращением, хотя и, вероятно, весьма кратким, к моделям групповой структуры мы заканчиваем настоящий параграф, переходя далее к обсуждению аспектов нормативного поведения в группе.
2.2. Нормативное поведение в группе
Другая выделяемая нами существенная характеристика жизни сложившейся группы — функционирование в ней процессов нормативного поведения, т.е. поведения, связанного с реализацией групповых норм. Приступая к рассмотрению этого вопроса, мы тем самым в какой-то мере продолжаем также и разговор о групповой структуре. Дело в том, что групповая (или социальная) норма как некоторое правило, стандарт поведения в группе [Thibaut & Kelley, 1959; Shaw, 1981], как регулятор развертывающихся в ней отношений [Бобнева, 1978] нередко относится специалистами к элементам именно групповой структуры, будучи сопряженной с другими ее элементами — статусом, ролью. Подобное понимание в какой-то мере нашло отражение в обсуждавшейся нами ранее взаимосвязи между нормой и статусом. Вместе с тем, учитывая значительный удельный вес нормативной регуляции среди других проявлений социального влияния в группе, есть основание рассматривать нормативное поведение как самостоятельный раздел групповой психологии.
Анализ многообразия групповых норм, порожденных системами официальных и неофициальных отношений, ролевых предписаний и т.д., проведенный рядом авторов [Кричевский и Дубовская, 1991], позволяет дать общую характеристику функционирования норм в малой группе.
Во-первых, нормы есть продукты социального взаимодействия, возникающие в процессе жизнедеятельности группы, а также вводимые в нее более крупной социальной общностью (например, организацией). При этом возможны, как считают исследователи [Levine & Moreland, 1990], три типа норм:
♦ институциональные — их источником является организация или ее представители в виде фигур власти (руководителей);
♦ добровольные — их источником являются взаимодействия и договоренности членов группы;
♦ эволюционные — их источником являются действия одного из членов группы, со временем получающие одобрение партнеров и в виде неких стандартов прилагаемые к определенным ситуациям групповой жизни.
Во-вторых, группа не устанавливает нормы для каждой возможной ситуации; нормы формируются лишь относительно действий и ситуаций, имеющих некоторую значимость для группы.
В-третьих, нормы могут прилагаться к ситуации в целом, безотносительно к отдельным участвующим в ней членам группы и реализуемым ими ролям, а могут регламентировать реализацию той или иной роли в разных ситуациях, т.е. выступать как сугубо ролевые стандарты поведения.
В-четвертых, нормы различаются по степени принятия их группой: некоторые нормы одобряются почти всеми ее членами, тогда как другие находят поддержку лишь у незначительного меньшинства, а иные не одобряются вовсе.
В-пятых, нормы различаются также по степени допускаемой ими девиантности (отклонения) и соответствующему ей диапазону применяемых санкций.
Изучение нормативного поведения в малой группе, ведущееся уже многие десятилетия, позволило накопить огромный эмпирический материал. Полученные данные дают достаточно полное представление о разнообразии исследовательских подходов и воссоздаваемой на их основе весьма пестрой феноменологической картине. При всей сложности классификации прошлых и современных разработок нормативного поведения (ввиду чрезвычайной разнородности данных) мы тем не менее, основываясь на соображениях чисто тематического характера, попытались объединить их в три крупных блока:
♦ исследования, изучающие влияние норм, разделяемых большинством членов группы;
♦ исследования, изучающие влияние норм, разделяемых меньшинством членов группы;
♦ исследования, изучающие последствия отклонения индивидов от групповых норм.
Исследования нормативного влияния группового большинства.
Исследования данного типа во многом стимулированы ставшими теперь уже классическими работами С.Аша. По существу они положили начало экспериментальному изучению феномена конформного поведения, в котором фиксировался факт согласия личности с мнением группового большинства — своего рода групповой нормой. Мы не будем останавливаться на этих работах, поскольку их содержание и в методической своей части, и в плане полученных результатов неоднократно, причем порой в весьма острокритическом ключе, обсуждалось в отечественной литературе [Кричевский и Дубовская, 1991]. С работами этого знаменитого исследователя читатель может ознакомиться, обратившись к современной зарубежной социально-психологической литературе на русском языке [Аронсон, 1998; Майерс, 1997; Пайнс и Маслач, 2000].
Здесь же мы только напомним читателю суть опытов С.Аша. Испытуемому (по специальной терминологии — «наивному субъекту») предъявлялись две карточки. На одной из них была изображена одна линия, на другой — три линии разной длины. Требовалось определить, какая из трех линий на одной карточке равна линии на другой карточке. Свое решение «наивный субъект» принимал в групповой ситуации последним. Перед ним аналогичную задачу решали другие члены группы — сообщники экспериментатора, которые по договоренности с ним (о чем «наивный субъект» не знал) давали одинаковые, заведомо неверные ответы. Таким образом, «наивный субъект» оказывался в ситуации, когда его мнение противоречило неправильному, но единодушному мнению большинства членов экспериментальной группы.
Основные аргументы критиков предложенной С. Ашем исследовательской парадигмы, а среди них были, заметим, и его зарубежные коллеги [Moscovici & Faucheux, 1972], сводятся к подчеркиванию незначимости для испытуемых экспериментальной ситуации, случайности подбора испытуемых и отрыва их от естественной для них социальной среды, отсутствия какого бы то ни было намека на совместную деятельность и хотя бы рудиментарные признаки социальной группы.
Подобные аргументы, конечно, во многом справедливы, хотя, если строго придерживаться фактов, нелишне будет напомнить, что в исследовании А. П. Сопикова, проведенном на выборке в 550 человек с использованием как оригинальной процедуры С. Аша, так и ряда ее модификаций, конформные реакции очень ярко обнаружились и в поведении членов достаточно сложившихся социальных групп. Таковыми являлись, например, оркестры Дворцов пионеров различных городов бывшего СССР [Баранов, Сопиков, 1970].
Особенно интересно в контексте настоящего обсуждения привести мысль, высказанную В. Э. Чудновским в связи с длительным экспериментальным изучением им и его сотрудниками конформного поведения школьников-подростков. «Для большинства испытуемых,— пишет он,— ситуация эксперимента была нравственной значимой и нередко связанной с напряженным внутренним конфликтом. Нельзя не отметить в этой связи, что отстаивание определенной оценки в условиях эксперимента, когда другие придерживаются иного мнения, приобретает нравственный характер. В этих условиях нравственный характер приобретает и защита определенного истинного мнения, даже если оно само по себе не имеет нравственной значимости» [Чудновский, 1981. С. .129]. Он отмечает также, что среди испытуемых оказалось немало школьников, для которых подставная группа (т.е. сообщники экспериментатора) была референтной и разногласия с ней вызывали довольно острые переживания. Как видим, строго научные данные указывают на необходимость менее категоричной и эмоциональной, но вместе с тем более взвешенной и, мы бы добавили, корректной оценки рассматриваемой исследовательской парадигмы.
Впрочем, сам факт существования феномена конформного поведения не отвергается и наиболее острыми критиками использованного С. Ашем подхода. Это обстоятельство представляется нам существенным и наводит на следующее размышление: если некий феномен (конкретно — конформное поведение) существует реально, то, вероятно, небезынтересно рассмотреть и некоторые условия, способствующие его развертыванию. Причем то обстоятельство, что они выделены в лаборатории, а не в реальном социуме, не должно, на наш взгляд, служить основанием для их игнорирования. Просто их следует рассматривать не как прямые аналоги явлений, имеющих место в естественной малой группе, а скорее как указание на то, что может иметь место в реальности, т.е. естественном групповом процессе, на что следует обратить внимание, приступая к его изучению.
Имея в виду именно этот момент, целесообразно хотя бы вкратце остановиться на некоторых выявленных в лабораторном экспериментировании личностных, групповых и деятельностных факторах конформного поведения.
Что касается первых из них, то речь пойдет о личностных характеристиках членов группы, предрасполагающих их к актам конформного поведения. В литературе [Кон, 1969; Чудновский, 1981; Shaw, 1981] приводятся данные, свидетельствующие об отрицательной зависимости между склонностью членов группы к конформному поведению и такими их личностными особенностями, как интеллект, способность к лидерству, толерантность к стрессу, социальная активность и ответственность. Показано также, что лица женского пола более конформны, чем лица мужского пола.
Кроме того, изучались возрастные колебания конформного поведения. Согласно М. Шоу и Ф. Костанзо, между возрастом и конформностью имеет место криволинейная зависимость, причем своего максимума конформность достигает к 12—13 годам, а затем постепенно снижается (были взяты четыре возрастные группы испытуемых: 7—9, 11—13, 15—17 лет, 19—21 год).
Несколько иные данные получены А. П. Сопиковым (он работал с испытуемыми в возрасте 7—18 лет): в его экспериментах степень конформности с возрастом снижалась и наименьшие ее проявления приходились на 15—16 лет, после чего заметных изменений в падении конформности не наблюдалось. Приведенные различия, по-видимому, объясняются как спецификой использовавшихся экспериментальных процедур, так и социокультурными особенностями испытуемых (в бывшем СССР и США). Подчеркнем, что изложенные выше возрастные показатели конформности получены в группах сверстников.
К числу изучавшихся исследователями групповых факторов конформного поведения, судя по литературным источникам [Кри-чевский и Дубовская, 1991], можно отнести величину группы, структуру коммуникативных сетей, степень групповой сплоченности, особенности композиции группы. Так, показано, что конформность возрастает с увеличением единодушного в своих ответах группового большинства (имея в виду экспериментальную ситуацию, предложенную С. Ашем), как правило, до 3—4 человек. Однако стоит в этом большинстве хотя бы одному человеку проявить инакомыслие (оно выражается в противоречии его ответа мнению остального большинства), как процент конформных реакций тотчас же резко падает (с 33 до 5,5%, по данным М. Шоу).
Были выявлены также позитивные зависимости между усилением децентрализации коммуникативных сетей и групповой сплоченности, с одной стороны, и ростом конформного поведения, с другой. Установлено, что гомогенные, т.е. однородные по какому-либо признаку, группы отличаются большей конформностью, чем гетерогенные группы [Allen, 1965]. Причем влияние фактора гомогенности на усиление конформности связано с тем, насколько релевантен для последней признак, лежащий в основе гомогенности группы.
Важным условием конформного поведения является, кроме того, оценка «наивным субъектом», олицетворяющим собой групповое меньшинство, как собственной компетентности, так и компетентности группового большинства [Shaw, 1981]. В частности, высокая степень уверенности «наивного субъекта» в собственной компетентности уменьшает его зависимость от мнения группового большинства. Однако эта зависимость будет возрастать, если компетентность группового большинства оценивается «наивным субъектом» высоко.
Представляют, на наш взгляд, интерес и данные, характеризующие зависимость интенсивности конформного поведения от некоторых особенностей деятельности испытуемых. Мы уже упоминали о том, что А. П. Сопиковым была выявлена высокая степень конформности подростков-оркестрантов (в среднем по оркестрам она равнялась 67,5%), более чем вдвое превысившей конформность мальчиков того же возраста, не играющих в оркестре. В то же время победители физико-математических олимпиад имели довольно низкие показатели конформности (всего лишь 23%). В опытах А. В. Баранова, проведенных со студентами педагогического и технического вузов, оказалось, что будущие педагоги вели себя в экспериментальных ситуациях более конформно, чем будущие инженеры.
Хотя изложенные выше эмпирические факты получены, как уже говорилось, в лабораторных условиях, мы еще раз хотим подчеркнуть их значимость в том смысле, что они в определенной мере ориентируют исследователя на изучение ряда аспектов нормативного поведения в естественных групповых ситуациях, т.е. на проверку соответствующих лабораторных данных.
Конечно, лишь соотнесение результатов лабораторного экспериментирования с материалами, собранными в реальном (не лабораторном) микросоциуме, позволит вынести окончательное суждение по поводу действия тех или иных факторов конформного поведения. Однако заметим, что наличие последнего есть не только факт, подсказанный здравым смыслом и житейскими наблюдениями и выделенный в связи с этим в лабораторном экспериментировании. Это еще и реальность, зафиксированная в некоторых полевых исследованиях социальных и индустриальных психологов [Кричевский, 1998; Shaw, 1981], в работах по изучению функционирования групп в так называемых замкнутых системах обитания [Новиков, 1981].
Интерпретации конформного поведения. Рассмотрение специалистами феномена конформного поведения неизбежно затрагивает вопрос, связанный с его оценкой. Действительно, как трактовать такого рода поведение: как сугубо негативный по своей сути феномен, означающий бездумное, рабское следование моделям поведения, установленным другими, или сознательное приспособленчество индивида в социальной группе? Подобная трактовка конформности, следует признать, встречается не так уж и редко. По справедливому замечанию М. Шоу, даже среди социальных психологов существует распространенный взгляд на конформность как согласие с большинством лишь ради самого согласия.
К счастью, однако, столь поверхностное понимание сути весьма сложного по своей природе социально-психологического феномена не является единственным. В литературе обнаруживаются попытки более глубокого его анализа, сосредоточивающегося, в частности, на процессах соответствия внешнего согласия индивида с групповыми нормами (публичная конформность) их внутреннему (личному) одобрению, т.е. фактически на поиске разновидностей конформного поведения.
Еще в начале 50-х годов Л. Фестингер [Festinger, 1953] предположил, что публичная конформность будет сопровождаться личным одобрением норм только в том случае, если субъект хочет остаться в группе. Причем угроза наказания вызовет лишь внешнее согласие с группой, не затрагивая подлинного изменения во взглядах. Несколько позднее М. Дойч и Г. Джерард [Deutsch & Gerard, 1955] указали на два типа социального влияния в группе: нормативное и информационное.
В случае нормативного влияния конформность вызывается желанием личности действовать в соответствии с групповыми предписаниями, при информационном влиянии — поведение большинства используется как источник информации, помогающей личности принять наиболее подходящее для нее в данной ситуации решение. Хотя эти авторы не обсуждали роль различных типов влияния применительно к проблеме публичного согласия и внутреннего одобрения, тем не менее в литературе [Allen, 1965] высказывается предположение, что информационное влияние с большей степенью вероятности будет вести к публичной конформности и приватному изменению взглядов, чем нормативное влияние.
Дальнейшее развитие обсуждаемый вопрос получает в уже упоминавшейся работе В. Э. Чудновского, выделяющего два типа конформного поведения: внешнее и внутреннее подчинение индивида группе.
Внешнее подчинение проявляется в двух формах: во-первых, в сознательном приспособлении к мнению группы, сопровождающемся острым внутренним конфликтом, и, во-вторых, в сознательном приспособлении к мнению группы без сколько-нибудь ярко выраженного внутреннего конфликта. Внутреннее подчинение состоит в том, что часть индивидов воспринимает мнение группы как свое собственное и придерживается его не только в данной ситуации, но и за ее пределами.
Автором были выявлены два вида внутреннего подчинения: бездумное принятие неверного мнения группы на том основании, что «большинство всегда право»; и принятие мнения группы посредством выработки собственной логики объяснения сделанного выбора. По мнению автора, подобная логика выполняет функцию примирения двух противоречивых тенденций: стремления индивида быть в согласии и с группой, и с самим собой.
Таким образом, уже приведенные выше своего рода мини-модели конформного поведения свидетельствуют о достаточно сложном его характере. Дальнейший анализ обсуждаемого феномена проводится Г. Келменом [Н. Kelman, 1967] в теоретическом исследовании процессов социального влияния в малой группе. Ученым были рассмотрены три качественно отличных уровня конформного поведения: подчинение, идентификация, интернализация.
В случае подчинения принятие влияния другого лица или группы носит, как полагает автор, чисто внешний, прагматический характер, а сама продолжительность подобного поведения ограничивается ситуацией присутствия источника влияния. Человек соглашается с группой потому, что это выгодно ему, в действительности оставаясь при своем мнении.
Следующий уровень принятия влияния другого лица или группы, по Г. Келмену, — идентификация. Рассматриваются две ее разновидности: классическая и идентификация в форме реципрокно-ролевого отношения.
В случае классической идентификации субъект идентификации стремится частично или полностью уподобиться агенту влияния (будь то отдельные члены группы, ее большинство или группа в целом) в силу испытываемой к нему симпатии и наличия у него желательных для усвоения черт. При реципрокно-ролевом отношении каждый участник взаимодействия ждет от другого определенного поведения и сам старается оправдать ожидания партнера (или партнеров), причем, если сложившиеся отношения удовлетворяют человека, он будет вести себя так вне зависимости от того, наблюдает за ним партнер или нет, поскольку для его собственного самоуважения существенно оправдать ожидания другого.
Идентификация может частично напоминать подчинение, если имеет место принятие личностью навязываемого поведения, не вызывающего у нее чувство удовлетворения. Вместе с тем идентификация отличается от подчинения тем, что в этом случае, как считает автор, субъект большей частью верит в навязываемые ему мнения и формы поведения. В любом, однако, случае, полагает Г. Келмен, мнения, принятые через посредство идентификации, не интегрированы с ценностной системой личности, а скорее изолированы от нее.
Такая интеграция характерна для третьего уровня принятия социального влияния — интернализации. Отличительной особенностью последней является совпадение (частичное или полное) мнений, высказываемых отдельным лицом или группой, с системой ценностей данной конкретной личности. Фактически в этом случае элементы оказываемого влияния становятся частью самой личностной системы субъекта, которую автор пытается отдифференцировать от системы социально-ролевых ожиданий.
Благодаря действию процесса интернализации поведение члена группы становится относительно независимым от внешних условий: присутствия агента влияния, побудительных воздействий соответствующей социальной роли. Правда, как подчеркивает Г. Келмен, субъект не может полностью освободиться от влияния ситуационных переменных. В некоторых случаях, столкнувшись с множеством ситуационных требований, ему приходится выбирать из ряда конкурирующих ценностей.
Как видим, описанная выше модель позволяет достаточно дифференцированно подойти к анализу проявлений нормативного поведения в малой группе, беря за основу столь мощный динамизирующий и в то же время селективный по своей природе фактор активности личности, каким являются присущие ей ценности. Вместе с тем эта модель может, на наш взгляд, быть дополнена за счет включения в нее как минимум еще одного уровня нормативного поведения, также предполагающего обращение к ценностному моменту поведения личности, но в связи уже с собственно групповыми целями и ценностями, порождаемыми совместной групповой деятельностью. Подобная логика анализа подсказана нам знакомством с феноменом коллективистического самоопределения, описанным А. В. Петровским в стратометрической концепции коллектива.
Как известно, данный феномен характеризуется проявлением относительного единообразия поведения в результате солидарности личности с оценками и задачами коллектива. Предполагается, что в случае коллективистического самоопределения личность сознательно отстаивает принятые в группе социально значимые ценности, намеченные в ходе реализации совместной деятельности цели и т.д.
При этом, однако, не вполне ясно, как соотносятся, скажем, групповые и индивидуальные ценности, влияют ли последние на согласие личности с соответствующими групповыми ценностями либо на признание ею тех или иных принимаемых группой решений, намечаемых целей. Подобного рода вопрос до сих пор, насколько нам известно, в литературе не выдвигался. Во всяком случае именно в такой формулировке ни Г. Келменом, ни исследователями, работавшими в рамках стратометрической концепции, он не ставился. Между тем обращение к нему при всей методической сложности его решения позволило бы, на наш взгляд, получить гораздо более содержательную, чем ранее, информацию об интимных механизмах согласия или несогласия индивида с группой, а в более широком смысле — о механизмах развертывания нормативного поведения в группе.
Выше, задаваясь вопросом относительно возможной трактовки феномена конформности, мы пытались показать неправомерность стремления некоторых авторов к однозначно-негативной его оценке, приводя отдельные модели нормативного (уже конформного) поведения в группе, свидетельствующие о сложной природе последнего. Еще одним доказательством упрощенности какого-либо однозначного понимания обсуждаемого феномена являются интересные попытки ряда авторов включить его объяснение в контекст достаточно широких теоретических построений, далеко выходящих за рамки частных микромоделей.
Так, первоначальная попытка Г. Джерарда (в соавторстве с М. Дойчем) связать рассмотрение конформного поведения личности с процессом поиска ею соответствующей информации в группе, о чем говорилось несколько выше, привела в дальнейшем исследователя к построению информационной теории конформности [Gerard & Conolley, 1972]. В ней утверждается, что конформность должна рассматриваться в контексте более общей теории, касающейся последствий поиска человеком информации в ситуациях, в которых он оценивает собственное поведение на основе соотнесения его с поведением других. Такой поиск вызван стремлением субъекта свести к минимуму неопределенность своего положения в ситуации.
Информационный процесс осуществляется посредством двух различных типов социального сравнения: сравнительного оценивания и отраженного оценивания. В первом случае человек использует поведение других как некоторый стандарт, с которым он может сопоставить себя. Во втором случае он формирует впечатление о себе, исходя из поведения других, ориентированного на него (в этом пункте заметно влияние концепции «зеркального Я», разработанной социологом Ч. Кули еще в начале прошлого столетия).
Далее теория указывает на наличие двух общих видов зависимости от других — информационную зависимость и зависимость влияния, т.е. зависимость, обусловленную либо присутствием других в качестве источника информации, либо наличием власти одного субъекта над другим. Оба типа зависимости делают личность чувствительной к социальному воздействию. Отраженное оценивание, согласно теории, основывается на обоих типах зависимости, тогда как сравнительное оценивание включает в себя преимущественно информационную зависимость. Таким образом, информационный подход позволяет рассматривать конформность в контексте процессов социального сравнения, трактуя ее как одно из проявлений тенденции сравнения. Заметим, что экспериментальная проверка указывает на реальность подобной точки зрения.
Ряд попыток объяснения феномена конформного поведения встречается в рамках известных в социальной психологии теорий психологического обмена. Так, распространяя свое понимание обмена на феномены группового поведения, Дж. Хо-манс [Тернер, 1986; Homans, 1961] утверждает, что личность ведет себя конформно не ради соответствия групповой норме, но с целью заслужить одобрение других членов группы. И если, по оценке личности, конформность не принесет ожидаемого одобрения со стороны окружающих, конформное поведение не будет иметь места. Поскольку, как полагает этот исследователь, люди находят, что конформность других и их собственная к релевантным групповым нормам является полезной, они вознаграждают ее соответствующим психологическим одобрением.
Сходная точка зрения была высказана Е. Холландером и Р. Уиллисом [Hollander & Willis, 1967], подчеркивающими инструментальную функцию конформности как специфического вознаграждения для других членов группы, облегчающего процесс взаимодействия и содействующего дальнейшему обмену вознаграждениями. Приверженцы обсуждаемого подхода [Nord, 1969] считают его полезным теоретическим средством исследования проблемы конформного поведения, позволяющим рассматривать во взаимосвязи и динамике одновременно и источник влияния, и испытывающего влияние субъекта.
Нельзя не заметить, что трактовка конформного поведения с позиций теорий психологического обмена отличается несомненным прагматизмом. Не станем, однако, однозначно отрицательно оценивать указанный факт. Вопрос сложнее, чем кажется на первый взгляд. По существу это вопрос о том, и мы уже затрагивали его ранее, как вообще понимать конформность: как сугубо негативное по своей природе и функции явление либо как феномен, которому присуща определенная целесообразность и потому в целом Ряде случаев несущий полезную нагрузку.
Все-таки следует признать правомерной точку зрения, согласно которой конформность к групповым нормам, т.е. степень поведенческого соответствия им, в одних ситуациях есть позитивный, а в других ситуациях — негативный фактор функционирования группы [Shaw, 1981].
Действительно, единообразное следование некоторым установленным стандартам поведения важно, а иногда и просто необходимо для осуществления эффективных групповых действий, в частности, в экстремальных условиях. Кроме того, рядом исследований показано, что в отдельных случаях конформность может иметь своим результатом даже альтруистическое поведение или поведение, согласующееся с моральными критериями самой личности [Shaw, 1981].
Другое дело, когда согласие с нормами группы приобретает характер извлечения личной выгоды и фактически начинает квалифицироваться как беспринципность. Именно в этом случае конформность выступает как негативный по своей сути феномен. Но даже если принимаемое решение отражает действительное мнение людей, стремление к единообразию взглядов по тем или иным проблемам, столь типичное для многих сплоченных групп, нередко серьезно препятствует эффективному их функционированию, в особенности в тех видах совместной деятельности, где высок удельный вес творческого начала.
Конечно, подлинное понимание и объяснение конформного поведения возможно лишь вследствие учета «работы» множества ситуационных, групповых и индивидно-личностных факторов и соотнесения вызываемых ими эффектов в естественных ситуациях жизнедеятельности группы с результатами модельных характеристик феномена, получаемых в условиях лабораторного экспериментирования. Но такой путь исследования проблемы, по-видимому, дело неблизкого будущего. Тем не менее имеющиеся на сегодня данные, часть из которых приводилась выше, предостерегают нас от упрощенного ее толкования, лишний раз обращая внимание на сложную, порой противоречивую природу описываемого явления. И в этом смысле представляют интерес попытки рассмотреть нормативное поведение в группе в ином, отличном от описанного выше ракурсе.
Исследования нормативного влияния группового меньшинства. Сложившаяся в последней четверти минувшего столетия, эта линия изучения нормативного поведения берет начало в исследованиях школы французского ученого С. Московичи. Речь идет о совершенно недвусмысленной, с точки зрения адептов данного направления, альтернативе разработки проблематики внутригруппо-вого влияния большинства, как правило, связываемой с феноменом конформности.
По мнению С. Московичи [Blumberg et al., 1983], традиционный подход делает акцент на рассмотрении трех аспектов проблемы: социальном контроле поведения индивидов, исчезновении различий между ними, выработке единообразия группового поведения. Такое понимание нормативного (уже конформного) поведения составляет основу некоей функционалистской модели социального взаимодействия.
Согласно этой модели, поведение личности в группе есть адаптивный процесс, призванный уравновесить ее с окружающей социальной средой. Способствуя этой адаптации, конформность фактически выступает как определенное требование социальной системы (группы), предъявляемое к ее членам с целью выработки между ними согласия, способствующего установлению равновесия в системе. Поэтому индивиды, следующие групповым нормам, должны по логике модели рассматриваться действующими в функциональном и адаптивном ключе. Лица, отклоняющиеся от принятых норм, воспринимаются как ведущие себя дисфункциональным и дезадаптивным образом.
Согласно С. Московичи [Blumberg et al., 1983], функционалист-ская модель социального взаимодействия содержит следующие шесть фундаментальных положений.
Влияние в группе распределяется неравномерно и осуществляется односторонне. Точка зрения большинства пользуется уважением, поскольку считается, что она правильна и «нормальна», в то время как точка зрения любого меньшинства, расходящаяся с взглядами большинства, неправильна и девиантна. Одна сторона (большинство) рассматривается как активная и открытая изменениям, а другая (меньшинство) — как пассивная и сопротивляющаяся переменам.
Функция социального влияния состоит в том, чтобы сохранять и укреплять социальный контроль. Согласно функционалистской модели, для осуществления социального контроля необходимо, чтобы все члены группы придерживались сходных ценностей, норм, оценочных критериев. Сопротивление им или отклонение от них угрожает функционированию группы. Поэтому в интересах последней, чтобы влияние являлось прежде всего средством «исправления» девиантов.
Отношения зависимости обусловливают направление и величину социального влияния, осуществляемого в группе. В исследовании процесса влияния зависимость рассматривается как фундаментальный детерминирующий фактор. Каждый индивид принимает влияние и проявляет согласие, чтобы заслужить одобрение остальных членов группы. И каждый из них зависит от остальных в получении информации, поскольку все индивиды стремятся построить правильную и устойчивую картину мира, делающую валидной их оценки.
Формы, в которых выступает процесс влияния, зависят от состояния неопределенности, испытываемого субъектом, и его потребности редуцировать эту неопределенность. В частности, когда возрастает неопределенность в оценке наличной ситуации, собственного мнения и т.п., а объективные критерии такой оценки размыты, состояние внутренней неуверенности личности усиливается, делая ее более податливой к влиянию других.
Согласие, достигаемое благодаря взаимному обмену влиянием, основывается на объективной норме. Когда таковой не оказывается, людям не остается ничего другого, как обратиться к общепринятому мнению, заменяющему объективный критерий.
Все процессы влияния должны быть поняты как проявления конформности. Ее понимание может принимать, однако, крайние формы, когда объективная реальность элиминируется из проводимого исследователем анализа, как это имело место в экспериментах С. Аша. Нечто подобное происходит, по мнению С. Московичи, и с объяснением, которое получают в рамках имеющихся представлений о конформности инновационные процессы.
В связи с этим следует сказать, что в ряде своих работ [Moscovici & Faucheux, 1972; Blumberg et al., 1983] С. Московичи высказывает сомнение относительно валидности данного теоретического конструкта. Свои возражения он аргументирует ссылками на исторические примеры из области политики и науки, приводя доводы чисто логического характера, касающиеся функционирования больших социальных систем.
Утверждается, например, что инновации и социальные изменения часто возникают на периферии общества, а не по инициативе его лидеров, облеченных к тому же высокой социальной властью, и что решающую роль в развитии этих процессов могут сыграть лица, составляющие по своим взглядам, выдвигаемым проблемам и предлагаемым их решениям общественное меньшинство.
Заметим, однако, что правомерность апелляции С. Московичи и его коллег к примерам из жизни больших социальных систем представляется нам весьма дискуссионной. В собственной исследовательской практике этих психологов большие социальные группы как объекты изучения отсутствуют, и весь полученный ими фактический материал есть по сути дела продукт лабораторного экспериментирования, проводимого, как мы увидим ниже, по схеме, выдержанной в традициях С. Аша и его последователей.
Вполне резонно, конечно, допустить, следуя логике здравого смысла, что и в условиях малой группы те или иные новшества могут вводиться (или по крайней мере предлагаться) не только лидерами, как следует из холландеровскои модели, но и другими членами группы, отнюдь не обладающими высоким статусом. Но для такого предположения вряд ли необходимо обращаться к опыту Ленина, Робеспьера, Лютера или Галилея, как это делают, например, С. Московичи и К. Фошо. Впрочем, остановимся подробнее на подходе французских психологов.
Модель влияния меньшинства. Итак, что же конкретно предлагает С. Московичи? Разработанная им дескриптивная модель влияния меньшинства, представляющая собой в значительной мере альтернативу изложенной выше функционалистской модели, включает следующие «блоки» анализа.
Аргументы в пользу существования модели. Утверждается, что функционирование социальных групп зависит от согласия их членов относительно каких-то фундаментальных жизненных принципов. Усилия меньшинства должны быть направлены на расшатывание этого согласия. Конечно, группа постарается оказать давление на меньшинство, чтобы восстановить имевшееся ранее единообразие взглядов. Однако какие-либо жесткие санкции к инакомыслящим (в виде, например, их изгнания) во многих группах не столь уж часты. Поэтому большинство членов группы должно какое-то время довольствоваться отношениями с упорствующим в своем мнении меньшинством, что оказывается весьма существенным для развертывания влияния не только по пути, ведущему от большинства к меньшинству, но и, главное, в обратном направлении.
Кроме того, необычные виды поведения (маргинальность, девиантность и т.п.) обладают весьма притягательной силой для окружающих. Они содержат в себе элементы неожиданности, оригинальности и способны в конечном счете вызвать одобрение других членов группы.
Одним из первых строгих эмпирических доказательств влияния, оказываемого меньшинством, явились ставшие теперь уже классическими эксперименты С. Московичи и К.Фошо. В них участвовали группы испытуемых из шести человек (двух сообщников экспериментатора и четырех «наивных субъектов»). Испытуемым предъявлялся тест цветового восприятия будто бы с целью установления их перцептивной компетентности. Стимульным материалом служили слайды голубого цвета. Однако сообщники экспериментатора при каждом предъявлении постоянно называли зеленый цвет, оказывая тем самым влияние на большинство.
Полученные результаты состояли в следующем. Во-первых, «сообщники», т.е. меньшинство, действительно оказывали влияние на ответы «наивных» субъектов (8,42% выборов в экспериментальной группе относилось к зеленому цвету, тогда как в контрольной группе таких выборов оказалось лишь 0,25%). Во-вторых, менялся порог цветового различения. При предъявлении испытуемым последовательного ряда оттенков между чисто голубым и чисто зеленым цветом в экспериментальной группе зеленый цвет обнаруживался на более ранней стадии, чем в контрольной. Таким образом, влияние меньшинства выступило не только как одномоментно фиксируемый факт, но и характеризовалось определенной устойчивостью.
Поведенческий стиль меньшинства. Как показали исследования [Maass & Clark, 1984; Wood et al., 1994], стиль поведения, демонстрируемый меньшинством, может в значительной мере обусловливать его способность к влиянию. В этом смысле особенно важны такие характеристки стиля, как его устойчивость, уверенность индивида в правоте своей позиции, изложение и структурирование соответствующих аргументов. Малейшее ослабление этих характеристик ведет к снижению влияния меньшинства.
Так, в упоминавшемся выше «цветовом» эксперименте в одной из серий «сообщники» вместо постоянного ответа «зеленый» в одних случаях говорили «зеленый», а в других — «голубой». В результате показатель влияния меньшинства в экспериментальной группе (1,25%) лишь незначительно отличался от аналогичного показателя в контрольной группе.
Социальное изменение. По мнению С. Московичи и Ж. Пешеле, социальное изменение и инновация, подобно социальному контролю, являются проявлениями влияния [Blumberg et al., 1983]. Оспаривая точку зрения, согласно которой изменения и инновации — дело рук только лидера, ученые говорят и о праве меньшинства инициировать эти процессы. Примером может служить ситуация с изменением групповых норм, олицетворяющих собой достаточно устоявшиеся законы большинства. При определенных условиях, однако, меньшинство способно «выдвинуть» свою норму и взять верх над консервативным большинством.
Рассуждения исследователей опираются на ряд экспериментов. В одном из них, выполненном Ч. Немет и Г. Вахтлер [Nemeth & Wachtler, 1983], испытуемым в случайном порядке были представлены слайды с изображением образцов будто бы итальянской и немецкой живописи. Испытуемые контрольных групп обнаруживали преимущественное предпочтение образцов «итальянской» живописи, квалифицировавшееся экспериментаторами как своеобразная групповая норма.
Вводимые в экспериментальные группы «сообщники» экспериментаторов представлялись остальным их членам как лица либо итальянского, либо немецкого происхождения. Эти «сообщники» открыто заявляли о преобладающем у них интересе к работам «своих соотечественников». В результате участия в эксперименте «сообщников-немцев» испытуемые экспериментальных групп к картинам «немецких» мастеров отнеслись с большим предпочтением, чем испытуемые контрольных групп. Подобный факт интерпретируется С. Московичи и Ж. Пешеле как следствие значительного влияния не совсем обычной позиции группового меньшинства.
Та же исследовательская линия была продолжена в серии экспериментов Ж. Пешеле, позволивших получить аналогичные данные. В ситуации групповой дискуссии было показано, что меньшинство может ускорить процесс нормативного изменения, и одновременно определены условия, при которых это должно произойти. Суть исследования состояла в изучении влияния оказываемого крайним и твердым в своих взглядах субъектом («сообщником» экспериментатора) на установки членов группы относительно равноправия женщин, вследствие чего они определенным образом менялись. Тут следует заметить, что Ж. Пешеле, исходя из социологического и исторического анализа тенденций жизни современного ей общества (в данном случае — французского), рассматривала установки с более выраженной феминистской окраской в качестве своеобразной социальной нормы.
В самом начале эксперимента испытуемые демонстрировали весьма умеренные феминистские установки, в ходе последующей дискуссии становившиеся более однозначно выраженными как в сторону феминизма, так и в противоположном направлении. В этот момент в группу вводился «сообщник» экспериментатора — человек с резко выраженными либо феминистскими (в логике обсуждаемого подхода — новатор), либо антифеминистскими (в логике обсуждаемого подхода—консерватор) настроениями. В то время как «сообщник-феминист» оказывал значительное влияние на установки членов группы, усиливая в них феминистское начало, высказывания «сообщника-антифеминиста» вызывали в группе поляризацию мнений. При этом феминистски настроенные субъекты еще больше укреплялись в своих убеждениях, а нейтралы и антифеминисты попадали под сильное влияние антифеминистских взглядов «сообщника». В связи с этим С. Московичи и Ж. Пешеле замечают, что было бы наивным рассматривать влияние меньшинства как работающее только в позитивном или прогрессивном направлении.
Конфликт. Процессы влияния, полагает С. Московичи, неизбежно связаны с преодолением конфликта, возникающего между наличным мнением индивида и тем, что ему предлагают (или навязывают) другие. Однако решается конфликт по-разному, в зависимости от того, кто предлагает (или навязывает) иное мнение: большинство или меньшинство. При воздействии большинства нередко происходит лишь сравнение личностью своей позиции с мнением большинства, а демонстрация согласия с последним определяется поиском одобрения и нежеланием показывать свое несогласие. Правда, справедливости ради заметим, что хотя подобное поведение действительно встречается нередко, это не значит, однако (и аргументы, подтверждающие нашу мысль, приводились выше), что так бывает всегда.
В случае же влияния меньшинства человек побуждается к поиску новых аргументов, подтверждению своей позиции, рассмотрению большего числа возможных мнений. Кроме того, по данным Ч. Немет [Nemeth, 1986], несмотря на возникновение своеобразного когнитивного конфликта, сдвиг индивидуальной точки зрения в сторону позиции большинства происходит на самых ранних этапах принятия решения или же на первых минутах дискуссии. А сдвиг к мнению меньшинства происходит гораздо позже, «пробиваясь» сквозь сильную негативную установку окружающих. Причем согласие с меньшинством носит, как правило, более непрямой и латентный характер, нежели согласие с большинством.
«Эффект ореола». Влияние меньшинства во внутригрупповых процессах было зафиксировано и при обращении к столь традиционному для социально-психологической проблематики феномену, каким является «эффект ореола». Причем проявления влияния были рассмотрены исследователями применительно к таким его разновидностям, как семантический и временной «эффект ореола», эффект последействия и т.д. [Blumberg et al., 1983].
Итак, сформулированные С. Московичи и его сотрудниками теоретические положения и иллюстрирующие их эмпирические факты в целом хорошо поддерживают идею нормативного влияния меньшинства. Однако этой модели (иногда в литературе [Ши-хирев, 1985] ее называют интеракционистской как принимающей во внимание обоюдное влияние большинства и меньшинства) все же не хватает достаточной научной строгости. Во всяком случае нельзя сказать, что включение в модель именно описанных выше «блоков» достаточно хорошо обосновано логически, и их выделение не несет на себе печати некоторой случайности.
Не будем, однако, торопиться с окончательным выводом и подчеркнем следующее обстоятельство. Хотя С. Московичи и его сотрудники составляют основной костяк исследователей нормативного влияния меньшинства, усилия представителей этой научной группы являются, как показывает специальный анализ [Maass & Clark, 1984], далеко не единственной попыткой изучения обсуждаемой области группового поведения. И, кроме того, они не исчерпывают всех возможных путей освещения проблемы.
В частности, как полагает Ч. Немет [Nemeth, 1986], речь может идти о расширении зоны анализа влияния. Ею охватываются не только процессы давления группы или отдельных ее членов, но и процессы внимания и мышления с учетом стандартных и нестандартных решений и суждений, имеющих место в группе. Развиваемые этой исследовательницей представления касаются выяснения различий в специфике влияния, оказываемого групповым большинством и групповым меньшинством, и по сути своей сводятся к следующему.
Модель «расхождения с меньшинством» Ч. Немет. Опираясь на результаты предварительных экспериментов, Ч. Немет пришла к выводу, что влияние меньшинства и большинства различается не только силой и открытостью (в смысле демонстрации согласия), но и характером вызываемой у членов группы концентрации внимания, своеобразием процесса принятия решения.
При воздействии большинства внимание остальных членов группы концентрируется главным образом на предлагаемой им позиции. В случае влияния меньшинства внимание фокусируется на других альтернативах, часто отличных от позиции как самого меньшинства, так и остальных членов группы. Следовательно, можно сказать, что лица, сталкивающиеся с мнением меньшинства, прилагают больше усилий для развертывания познавательной активности, чем в ситуации влияния большинства. Иными словами, обнаруживаются определенные различия в характере мышления члена группы при возникновении несогласия с позициями большинства и меньшинства.
В случае рассогласования мнений меньшинства с точкой зрения того или иного члена группы последний проверяет значительное количество альтернатив возможных решений, и мыслительный процесс разворачивается во многих направлениях. Возрастает вероятность нахождения новых неожиданных решений, которые, вполне возможно, окажутся эффективнее предыдущих. Причем в ситуации влияния меньшинства доминирует тенденция к дивергенции (разнородности) вариантов решения. В случае же влияния большинства преобладает тенденция к конвергенции (однородности) решений в направлении позиции большинства. Внимание личности фокусируется лишь на тех аспектах задачи, которые близки к мнению большинства. Другие возможные варианты решения остаются вне поля зрения субъекта.
Чем же объясняются описанные выше различия? Ч. Немет усматривает их причину прежде всего в степени стрессогенности ситуации принятия решения. В связи с этим заметим, что еще С. Аш обратил внимание на стрессогенные последствия несовпадения мнения индивида с позицией большинства. В то же время имеющиеся данные [Maass & Clark, 1984] свидетельствуют, что влияние меньшинства не является источником возникновения стресса.
Напротив, мнение меньшинства нередко вызывает насмешки и иронию со стороны остальных членов группы. Кроме того, при сравнительном изучении влияния большинства и меньшинства в одних и тех же условиях испытуемые ощущали значительно больший стресс, сталкиваясь с отличным от собственного мнением большинства, нежели мнением меньшинства.
В то же время из общепсихологических исследований [Nemeth, 1986] известно, что сильное эмоциональное возбуждение вызывает концентрацию внимания на центральной задаче и уменьшение его направленности на периферические проблемы. Поэтому, как полагает Ч. Немет, возрастание стресса при рассогласовании мнения личности с позицией большинства усиливает концентрацию внимания на одном варианте решения, предлагаемом большинством, и в целом ухудшает качественные показатели решения. При воздействии же меньшинства стрессогенность ситуации минимальна, а условия для решения проблемы близки к оптимальным.
Иными словами, в ситуации влияния большинства человек фактически поставлен перед своеобразным бинарным выбором: собственная позиция или мнение большинства. И его внимание нередко (либо в силу посылки, что большинство всегда право, либо из страха перед неодобрением большинства) обращается к последней альтернативе.
Другое дело — ситуация влияния меньшинства. Если на ранней стадии рассмотрения проблемы его мнение может быть отвергнуто индивидом, то при уверенном и последовательном отстаивании меньшинством выдвигаемой точки зрения она постепенно должна начать приниматься во внимание членами группы. Это приведет к переоценке всей ситуации, в которой в качестве одной из наличных альтернатив выступит именно позиция меньшинства. Кроме того, устойчивая и долговременная позиция меньшинства, расходящаяся как с мнением отдельного члена группы, так и ее большинства, порождает своеобразный конфликт во взглядах членов группы на обсуждаемую проблему. В результате усиливаются познавательная активность членов группы, выдвижение ими различной аргументации «за» и «против». Как отмечалось выше (при описании модели С. Московичи), в случае рассогласования с мнением большинства конфликт разрешается на начальном этапе дискуссии и далее уже не влияет на процесс принятия решения.
С целью проверки выдвинутых предположений Ч. Немет с сотрудниками были проведены три исследования. В первом из них испытуемым, собранным в группы из шести человек, предъявлялись наборы слайдов с изображением шести фигурок и образца, который надлежало выявить в каждой из них (он был искусно вкраплен в эти фигурки). Групповое большинство и меньшинство было образовано из «сообщников» экспериментатора и состояло соответственно из четырех (в одних экспериментах) и двух (в других экспериментах) человек. Во втором исследовании испытуемые составляли трехбуквенные слова, пользуясь наборами букв, демонстрировавшимися им на слайдах, а в третьем исследовании давали словесные ассоциации на предъявлявшиеся им цветные слайды. В каждом из исследований «сообщники» своими суждениями по поводу решения экспериментальных задач оказывали влияние на испытуемых.
Результаты экспериментов свидетельствуют, что процессы влияния большинства и меньшинства различаются главным образом формой своего выражения. Так, большинство оказывает довольно сильное влияние в смысле распространения его в группе в виде принятия индивидами («наивными субъектами», по терминологии С. Аша) навязываемой им позиции. При этом они сужают выбор рассматриваемых возможностей, ограничиваясь лишь той из них, которую им предлагает большинство, не стремятся к поиску альтернатив, не замечают другие решения, в том числе правильные.
Влияние меньшинства, хотя и проявляется значительно слабее, однако стимулирует более дивергентные (т.е. разновариант-ные) стратегии мышления членов группы, способствует росту оригинальности и разнообразия решений и, что очень важно, их эффективности. Причем влияние меньшинства оказывается полезным (в плане генерирования индивидами оригинальных решений) даже в том случае, когда лежащее в его основе мнение ошибочно.
В более поздних исследованиях [Nemeth & Rogers, 1996] было показано также, что расхождение с взглядами меньшинства стимулирует членов группы к поиску большего количества разноплановой информации по интересующему всех вопросу, нежели в случае расхождения с большинством. И этот поиск носит в значительной степени непредвзятый, неизбирательный характер. Отмеченная тенденция наиболее ярко проявляется в особо значимых для индивидов ситуациях.
Таким образом, полученные Ч. Немет конкретные эмпирические данные вполне однозначно подкрепляют логику ее теоретических построений. А в целом разрабатываемая ею линия исследования нормативного поведения не только углубляет наши представления о процессе влияния меньшинства, но и позволяет выйти на такие традиционные проблемы, как групповое творчество и принятие решений, лишний раз подчеркивая тесную взаимосвязь феноменов малой группы как подлинно системного образования.
Оценка подхода С. Московичи. Как же следует оценить предпринятое первоначально С. Московичи, а затем привлекшее интерес и других исследователей изучение нормативного влияния группового меньшинства?
Безусловно, попытка включения в анализ нормативного поведения аспекта влияния, связанного с действиями меньшинства, представляется довольно продуктивным шагом по расширению традиционных рамок изучения проблемы. Нормативное поведение перестает трактоваться как однонаправленный процесс давления группового большинства, но описывается скорее как обоюдонап-равленный, реципрокный процесс социального влияния, как элемент действительного взаимодействия в рамках социальной группы.
Впрочем, обращаясь к вопросу о влиянии группового меньшинства, С. Московичи пытается интерпретировать его еще и как влияние, оказываемое более широкой социальной общностью. Представителем последней является, по мысли исследователя, меньшинство, привносящее с собой из макросоциума в данную конкретную группу элементы новизны, творчества, перемен и т.д.
При таком понимании феномена социального влияния границы анализа группы размыкаются, и дыхание общественной жизни властно вторгается в нее. Но это, к сожалению, лишь теоретически, лишь исходя из особо оговариваемых допущений. Реально же используемая С. Московичи и другими разработчиками обсуждаемой проблемы экспериментальная парадигма не позволяет зафиксировать подобное «дыхание», и фактически оно «остается» как бы лишь «в уме» автора соответствующей модели.
Как можно было заметить из предыдущего изложения, С. Московичи и его сторонникам свойственно довольно негативное отношение к конформности, понимаемой ими лишь как чисто внешнее согласие с мнением большинства, хотя приводившиеся в первой части параграфа материалы свидетельствуют о гораздо более сложном характере феномена.
Действительно, как быть, если в основе принимаемого влияния лежит, например, механизм интернализации? Конечно, апелляция к макросоциуму предполагает учет и опосредствующего его влияния на систему ценностей члена группы, и в свою очередь, если продолжить логическую цепочку, роль последних в выработке индивидуального решения. Однако конкретной проработки со стороны исследователей влияния группового меньшинства этот вопрос пока не получает. Да и само изучение ими поставленной проблемы движется, как мы видели, в ином (скорее внеличност-ном) направлении.
Разумеется, мы далеки от мысли приписывать обсуждаемому подходу какую бы то ни было несостоятельность. Напротив, обнаруженные его представителями факты, их интерпретация лишний раз указывают на чрезвычайную сложность процессов, протекающих в малой группе, их зависимость от множества переменных, зачастую до сих пор еще крайне слабо выявленных и изученных. Однако некоторые теоретические «заявки» лидеров этого подхода, не будучи должным образом обеспеченными методически, остаются пока что не более чем декларациями, вряд ли способствующими продуктивному рассмотрению проблемы.
Между тем включение в фокус исследовательского анализа феномена влияния группового меньшинства ставит перед разработчиками проблематики нормативного поведения немало требующих несомненного внимания вполне конкретных вопросов. Как в процессе выработки групповых норм осуществляется одновременное взаимовлияние группового большинства и меньшинства? Что обеспечивает преобладание одной из сторон? Как сосуществуют в этом случае тенденции к конвергенции и дивергенции мнений? В какой мере полученные в лаборатории данные и сопряженные с ними теоретические положения переносимы на поведение людей в естественных группах?
Ответы на эти (и, видимо, многие другие стимулированные разработкой обсуждаемой проблемы) вопросы представляют не только чисто познавательный интерес. Они могут быть полезны и для различных сфер социальной практики: в одних случаях, как свидетельствует опыт Ч. Немет [Nemeth, 1986], — применительно к социальным группам, ориентированным на решение творческих проблем, инновационную активность, в других случаях, как полагают А. Маасе и Р. Кларк [Maass & Clark, 1984], — применительно к реальным группам меньшинств (этнических, расовых, образуемых людьми с теми или иными отклонениями в здоровье и т.п.).
Последствия отклонения от групповых норм. В ходе предыдущего изложения мы в той или иной мере касались этого аспекта нормативного поведения, особенно по материалам исследований, связанных с поведением группового меньшинства. Тем не менее данный аспект проблемы вполне заслуживает самостоятельного рассмотрения, хотя, заметим, работы в этом направлении сравнительно немногочисленны. В целом ряде из них, выполненных в условиях промышленных организаций, было обнаружено, что отклонение членов группы от установленных в ней стандартов поведения сопровождается применением к отклоняющимся определенных санкций в виде насмешек, угроз и т.п. [Кричевский и Дубовская, 1991].
Аналогичные данные были получены в лабораторных исследованиях, моделировавших ситуации девиантного поведения. К числу классических здесь относятся давние эксперименты С. Шех-тера [Schachter, 1951], характеризующиеся весьма оригинальным методическим исполнением и заслуживающие хотя бы краткого описания.
Были созданы четыре типа студенческих групп (или «клубов»), периодически собиравшихся для обсуждения близкой им проблематики. Члены одной из групп интересовались юриспруденцией, другой — редакторским делом, третьей — театром и кино, четвертой — техническими проблемами. Группы отличались друг от друга уровнем сплоченности и степенью значимости для членов каждой из них тематики обсуждения. Она касалась истории судебного дела несовершеннолетнего преступника.
Группы состояли из 5—7 человек. Каждый из них знакомился с историей юного правонарушителя и определял посредством 7-балльной шкалы, что с ним следует сделать. Затем индивидуальные мнения зачитывались группе. Одновременно свои суждения по упомянутому вопросу высказывали три дополнительно вводившихся в эксперимент участника — «сообщники» экспериментатора. Один из них сразу же соглашался с неким усредненным мнением группы (своего рода «нормой») и поддерживал его в ходе последующей дискуссии, а два других занимали противоположную ему позицию. Однако в процессе дискуссии один из «сообщников» принимал влияние группы и менял свое мнение, а другой упорствовал в своем решении до конца дискуссии.
В результате было четко установлено, что первоначально все обращения в группе направлялись в сторону отклонявшихся с целью побудить их отказаться от «собственной» точки зрения. После того как один из них соглашался с группой, адресовавшиеся ему коммуникативные потоки ослабевали. Что же касается «сообщника», не соглашавшегося с большинством, то после сильного давления на него со стороны группы общение с ним прекращалось: группа как бы отвергала его (об этом же свидетельствовали данные постэкспериментального опроса испытуемых). Причем выявленные в эксперименте тенденции (давления и отвержения) возрастали в зависимости от степени сплоченности группы и релевантности (значимости) обсуждавшейся темы.
Интересно, что спустя четверть века к экспериментам Шехтера обратились исследователи проблематики влияния группового меньшинства. В частности, Т. Мюньи [Mugny, 1975] выделил такую существенную для противостояния позиции меньшинства точке зрения большинства переменную, как стиль переговоров. Было показано, что мягкий, гибкий стиль, способствуя выработке компромиссных решений, позволяет меньшинству отстоять свое мнение либо несколько видоизменить его без каких-либо агрессивных реакций со стороны большинства, тогда как жесткий, ригидный стиль заметно ухудшает позицию меньшинства, приводя к резкому возобладанию норм большинства.
Хорошо известно, что группы оказывают давление на своих членов, отклоняющихся от принятых в них норм. Но каковы функции такого рода давления? По мнению исследователей [Cartwright & Zander, 1969], они состоят в следующем:
♦ помочь группе достичь ее целей;
♦ помочь группе сохранить себя как целое;
♦ помочь членам группы выработать «реальность» для соотнесения с ней своих мнений;
♦ помочь членам группы определить свое отношение к социальному окружению.
Что касается первых двух функций, то они вряд ли нуждаются в особом комментарии. Применительно к третьей из них речь идет о выработке своеобразной точки отсчета, с которой человек мог бы соотнести свои мнения, суждения на предмет выяснения их валид-ности. Такой точкой отсчета является, согласно теории процессов социального сравнения Л. Фестингера [Festinger, 1954], так называемая «реальность» (или «социальная реальность»), представляющая собой некое групповое согласие (своеобразную групповую норму) по поводу тех или иных жизненных явлений, ситуаций и т.д.
Подобная «реальность» позволяет личности избежать неопределенности как относительно оценки принимаемых ею решений, так и относительно интерпретации своего состояния [Schachter, 1959J. Наконец, последняя из названных функций связана с достижением членами группы согласия по поводу отношений их группы с социальным окружением (другими группами, организацией и т.д.), что, по мнению исследователей, обеспечивает ее жизнеспособность и адаптацию в социуме, согласованность групповых действий.
Реализация указанных выше функций во многом обусловлена развитием единообразия оценок, решений, поведенческих моделей членов группы, вызываемого в свою очередь процессами внут-ригруппового давления. Существует, по-видимому, немало ситуаций, в которых наличие такого единообразия является важным фактором эффективности, группы. Но вот здесь-то и возникает еще один вопрос, а именно: всегда ли полезно единообразие? Способствует ли оно зарождению творческого начала в группе, стимулирует ли динамику групповых процессов (ведь единообразие — антагонист противоречий, этого «топлива» развития), привносит ли в жизнь группы элементы инновационности?
Совершенно очевидно, что сколько-нибудь однозначный ответ тут вряд ли уместен. Скорее к поставленному выше вопросу следует подойти с диалектических позиций. Тогда возможно хотя бы гипотетически полагать, что единообразие полезно как условие сохранения и выживания группы, находящейся в выраженных экстремальных, сопряженных с угрозой ее нормальной жизнедеятельности условиях, о чем свидетельствуют многочисленные эмпирические данные [Леонов, Лебедев, 1975; Harrison & Connors, 1984]. Однако оно явится фактором застоя и регресса, ведущим к развитию деструктивных процессов в относительно спокойных («нормальных») ситуациях группового функционирования. Именно в этих ситуациях элементы творчества и разного рода инновации, ведущие к пересмотру не отвечающих требованиям времени групповых стандартов, должны, на наш взгляд, стать отличительными признаками групповой жизни.
Кратким рассмотрением последствий девиантного поведения мы завершаем обсуждение проблематики нормативного влияния в группе. Последняя из интересующих нас характеристик сложившейся группы — ее сплоченность.
2.3. Групповая сплоченность
Хотя сплоченности группы неоднократно уделялось довольно пристальное внимание со стороны отечественных и зарубежных специалистов [Кричевский и Дубовская, 1991], есть все основания утверждать, что в природе этого феномена и по сей день еще очень многое остается неясным. И, вероятно, одним из наиболее веских тому доказательств является факт отсутствия до сих пор (и это за более чем 50-летний период ведущихся в данной области разработок) сколько-нибудь однозначной и, заметим, удовлетворительной дефиниции сплоченности.
Ничем иным, как именно трудностями концептуального характера, объясняется, на наш взгляд, вольное или невольное стремление ряда исследователей сплоченности включить ее анализ в контекст обсуждения других, очевидно, кажущихся им более определенными, феноменов, таких, например, как межличностная аттракция [Collins & Raven, 1969] или групповая интеграция [Донцов, 1984]. То же самое можно сказать и о попытках изучения сплоченности, используя иные названия феномена — «солидарность», «мораль», «климат», «чувство общности» и т.п. [Levine & Moreland, 1990].
То обстоятельство, что групповая сплоченность неоднократно являлась предметом серьезного рассмотрения в отечественной литературе как в плане анализа имеющихся теоретических подходов, так и в смысле изложения результатов конкретных эмпирических исследований, включая детальное описание конкретных методических средств [Кричевский и Дубовская, 1991], значительно упрощает стоящую перед нами задачу освещения обсуждаемой проблемы. В силу только что сказанного мы ограничимся далее лишь прослеживанием основных линий ведущихся в этой области исследований, сопоставляя между собой имеющиеся подходы и намечая некоторую гипотетическую перспективу дальнейшего изучения проблемы.
Сплоченность как межличностная аттракция. Именно так трактуется сплоченность многими зарубежными авторами. И, пожалуй, наиболее концентрированно подобное понимание нашло отражение в свое время в большой обзорной публикации супругов А. и Б. Лотт, определявших сплоченность как «такое групповое свойство, которое является производным от количества и силы взаимных позитивных установок членов группы» [Lott & Lott, 1965. P. 259]. И хотя сами авторы находят определение сплоченности в значениях межличностной симпатии (этот термин используется ими наряду с понятием межличностной аттракции в качестве аналога сплоченности) весьма произвольным актом, тем не менее они считают свой подход вполне правомерным, признавая, правда, что он касается лишь одного из аспектов сплоченности.
А. и Б. Лотт попытались выделить группу переменных, составляющих, по их мнению, совокупность причин и следствий симпатии (межличностной аттракции, сплоченности) членов малой группы.
К числу причин симпатии исследователи относят: частоту взаимодействия индивидов, кооперативный характер их взаимодействия, стиль руководства группой (преимущественно демократический), фрустрацию и угрозу течению группового процесса (как следствие межгрупповых отношений), статусные и поведенческие (личностные) характеристики членов группы, разнообразные проявления сходства между людьми (в установках, возрасте, профессии, этническом плане и.т.д.), успех в выполнении группового задания и т.д.
В качестве последствий симпатии (т.е. фактически сплоченности, если следовать логике рассматриваемого подхода) называются: агрессивное поведение в отношении несимпатичного группе лица, более благоприятная оценка членами группы ситуации межличностного взаимодействия, изменения в оценке других лиц (например, люди, к которым индивид питает симпатию, нередко рассматриваются им как «себе-подобные») и во внутригрупповой коммуникации (в ряде случаев, хотя и далеко не всегда, симпатия позитивно коррелирует с частотой коммуникации партнеров), рост конформного поведения, возможное возрастание продуктивности группы (однако в целом между сплоченностью и продуктивностью имеет место скорее криволинейная зависимость, о чем мы еще будем говорить ниже).
Нетрудно, конечно, заметить, что перечисленные выше факторы и последствия сплоченности (или, что в данном случае одно и то же, симпатии, аттракции) носят выраженный эмпирический, а потому во многом случайный характер. И, кроме того, сплоченность в представленной выше трактовке выступает как сугубо эмоциональный феномен, что, разумеется, явно недостаточно для объяснения причин единения социальной группы.
Впрочем, подобное понимание сплоченности типично и для более поздних зарубежных работ. Сошлемся хотя бы на итоговую публикацию по малым группам такого специалиста в области групповой динамики, как А.Зандер [Zander, 1979]. По его мнению, сплоченность основывается на притягательности (буквально — аттрактивное) группы для тех, кто в ней находится. Поэтому ученый строит свой анализ по уже традиционной схеме выделения детерминантов межличностной аттракции, рассматриваемых в качестве причин групповой сплоченности.
Трактовка сплоченности как преимущественно эмоционального феномена межличностных отношений присуща, однако, не только многим зарубежным исследователям. Обзор отечественных работ в этой области групповой психологии, выполненный А. И. Донцовым [Донцов, 1979], также обнаруживает целый ряд попыток «эмоционального» подхода к проблеме. Правда, отечественные авторы не пользуются понятием аттракции. Сплоченность описывается в их исследованиях как социометрический феномен, операционально выражаемый соотношением ингрупповых (в пользу собственной группы) и аутгрупповых (в пользу каких-то внешних групп) социометрических выборов [Паниотто, 1975], что квалифицируется специалистами [Collins & Raven, 1969] в качестве одного из проявлений межличностной аттракции.
Сплоченность как результат мотивации группового членства. Хотя отождествление сплоченности с межличностной аттракцией довольно часто встречается в литературе, тем не менее существуют и более интересные, на наш взгляд, попытки уяснения сути обсуждаемого феномена. Одна из них принадлежит Д. Картрайту [Cartwright & Zander, 1968], предложившему, пожалуй, наиболее развернутую модель групповой сплоченности, в основу которой положено представление о сплоченности как некоей результирующей сил, или мотивов, побуждающих индивидов к сохранению членства в данной конкретной группе.
Совокупность этих сил, иными словами, детерминантов сплоченности, представлена в модели следующим набором переменных:
♦ мотивационная основа тяготения субъекта к группе, включающая в себя совокупность его потребностей и ценностей;
♦ побудительные свойства группы, отраженные в ее целях, программах, характеристиках ее членов, способе действия, престиже и других признаках, важных для мотивационной основы субъекта;
♦ ожидания субъекта, или субъективная вероятность того, что членство будет иметь для него благоприятные или отрицательные последствия;
♦ индивидуальный уровень сравнения — некоторая усредненная субъективная оценка последствий пребывания человека в разных социальных группах (подробнее об этой переменной см. в работе: Кричевский, 1973).
Показательно, что в приведенной выше модели мотивация членства рассматривается не как обусловленная, согласно мнению ряда авторов [Collins & Raven, 1969; Lott & Lott, 1965], исключительно свойствами самих малых групп, но в тесной связи с другими переменными, преимущественно относящимися к личностным особенностям их членов. При этом Д. Картрайт подчеркивает, что определенные характеристики группы будут иметь побудительную силу для субъекта лишь в том случае, если они отвечают соответствующим потребностям, входящим в его мотивационную основу тяготения к группе. К сожалению, как и в то время, когда писалась работа Д. Картрайта, так и сейчас вопрос о соотношении указанных двух типов переменных (характеристики группы и потребности ее членов) можно смело отнести к категории малоизученных.
Основное внимание среди приведенных выше детерминантов сплоченности в рассматриваемой модели уделено побудительным свойствам групп. Сделано это, по-видимому, вследствие наибольшей исследовательской проработки данного аспекта проблемы. К числу таких свойств относятся:
♦ привлекательность членов группы (т.е. степень симпатии, испытываемой к ним окружающими);
♦ сходство между членами группы (чаще всего в ценностях и установках);
♦ особенности групповых целей (их соответствие потребностям членов группы, четкость постановки, успех группы в их достижении);
♦ своеобразие взаимосвязи членов группы (чаще всего речь здесь идет о позитивных последствиях кооперативной стратегии и негативных последствиях конкурентной стратегии поведения членов группы);
♦ удовлетворенность групповой деятельностью (как часть общей удовлетворенности трудом);
♦ характер руководства и принятия решений (имеются в виду стили руководства и действительное участие индивидов в выработке групповых решений, характерное для демократического руководства);
♦ структурные свойства группы (имеются в виду главным образом модели коммуникативных сетей и статусно-ролевые аспекты структуры);
♦ групповая атмосфера (ее аналогом, как правило, являются особенности межличностных отношений, складывающихся между членами группы, эмоциональная окраска этих отношений);
♦ величина группы (хотя наблюдаемая тенденция гласит, что по мере возрастания объема группы ее сплоченность снижается, какие-либо четкие количественные показатели на этот счет пока отсутствуют).
Помимо названных выше детерминантов сплоченности, остановимся еще на одном из них в модели Д. Картрайта, отсутствующем, но упоминаемом целым рядом других авторов [Tajfel, 1982], а именно — межгрупповом конфликте. Попытка обращения к этой переменной содержится в модели А. и Б. Лотт, рассматривавших фрустрацию и угрозу групповому процессу в межгрупповом взаимодействии.
Согласно современным представлениям, сам по себе межгрупповой конфликт (обычно в качестве его аналога исследователи берут межгрупповое соперничество) влияет на рост внутригрупповой сплоченности ничуть не более, чем обычные коактивные (по типу содействия) или кооперативные (по типу взаимодействия) формы отношений между группами, что противоречит прежним представлениям о тесной позитивной связи между этими переменными. Главным (по существу опосредующим) фактором роста внутригрупповой сплоченности в ситуации межгруппового конфликта является характер взаимозависимости между индивидами и группами. Речь, в частности, идет о восприятии ими своей группы как единого целого, переживании общности «групповой судьбы», своеобразии внутригрупповых контактов, особенностях установок в отношении аутгруппы, оценке возможных ингрупповых последствий межгрупповых акций и т.п. [Tajfel, 1982].
Наряду с рассмотрением детерминантов групповой сплоченности в модели Д. Картрайта обсуждаются и возможные последствия ее роста, а именно:
♦ сохранение группового членства (оно проявляется, в частности, в уменьшении числа уходов из группы, в противостоянии попыткам группового раскола);
♦ усиление влияния, оказываемого группой на своих членов (более заметными становятся проявления феномена конформного поведения, давление большинства в направлении единообразия во внут-ригрупповом поведении);
♦ возрастающее участие в жизни группы (подразумевается большая включенность индивидов в групповые деятельности);
♦ рост индивидуальной адаптации к группе и переживание чувства личной безопасности (в значительной мере в силу так называемого квазитерапевтического эффекта, вызываемого фактором группового сплочения и выражающегося в росте самооценки и снижении тревожности членов малой группы).
Заметим, что все эти эффекты групповой сплоченности нашли подтверждение и в более поздних исследованиях [Levine & Moreland, 1990].
В дополнение к выделенным Д. Картрайтом последствиям групповой сплоченности остановимся вкратце еще на одном из них, с нашей точки зрения, весьма существенном — продуктивности группы. Кажущееся вполне естественным по логике здравого смысла предположение относительно линейной зависимости между сплоченностью и продуктивностью в действительности опровергается результатами эмпирических исследований [Кричевский, 1973; Gully et al., 1995; Stogdill, 1972]. Согласно им, рост сплоченности группы сам по себе не обязательно увеличивает или, что кажется абсолютно парадоксальным, снижает ее продуктивность.
Как минимум три фактора способны существенно повлиять на взаимосвязь этих переменных:
♦ принятые в группе нормы (это значит, что если групповые нормы предусматривают низкие уровни продуктивности, члены высокосплоченных групп будут в большей мере препятствовать ее росту, нежели члены низкосплоченных групп);
♦ мотивация к групповой деятельности (установлено, что продуктивность и сплоченность имеют тенденцию позитивной связи в случае высокой мотивации членов группы и обнаруживают тенденцию к негативной связи в случае низкой мотивации);
♦ взаимозависимый тип задачи (недавним исследованием М. Галли с сотрудниками показано, что групповые задачи, решение которых требует высокой степени взаимозависимости и взаимодействия членов группы, в гораздо большей степени способствуют росту сплоченности и последующей продуктивности, нежели задачи, требующие малой степени взаимозависимости).
Заметим, что факт приведенного выше опосредования взаимосвязи между сплоченностью и продуктивностью, иными словами, вероятностный характер этой зависимости, представляется нам вполне закономерным в свете изложенных в 1.3 возможностей реализации принципа системности в анализе феноменов социальной группы.
Но вернемся к обсуждавшейся выше модели Д. Картрайта. В ней автор обращает внимание на то обстоятельство, что как причины, так и последствия сплоченности теснейшим образом связаны между собой, обнаруживая постоянные взаимопереходьг, т.е. факторы, увеличивающие сплоченность, ведут к последствиям, в свою очередь ее повышающим, и т.д. Например, сходство в ценностях и установках способствует развитию межличностной привлекательности членов группы. Возрастающая в результате этого сплоченность способствует усилению влияния группы на своих членов относительно сходства в указанных характеристиках, т.е. фактически стимулирует тенденции конформизма.
С другой стороны, рост сплоченности усиливает частоту взаимодействия членов группы, которая, по крайней мере при определенных условиях, увеличивает межличностную привлекательность участников взаимодействия и, следовательно (в логике обсуждаемой модели), их сплоченность. Здесь уместно заметить, что сплоченность группы не только способствует, например, росту ее продуктивности, о чем говорилось чуть выше, но вполне реально и обратное отношение: продуктивность группы влияет на степень сплоченности ее членов. Об этом свидетельствуют, в частности, результаты исследования, проведенного в экипажах моряков-подводников американских ВМС во время двухмесячного плавания [Harrison & Connors, 1984].
Вместе с тем вполне вероятны и более сложные формы зависимости переменных, когда возрастание сплоченности приводит затем к последствиям, снижающим ее. Так, возрастание сплоченности может усилить влияние руководителя в группе, и не исключено, что он попытается заставить ее членов выполнять деятельности, фрустрирующие их и уменьшающие для них побудительную ценность группы, что, естественно, негативно отразится на показателях сплоченности.
Анализ соотношения возможных причин и последствий сплоченности позволил Д. Картрайту высказать соображение относительно необходимости создания объяснительных моделей данного феномена, которые имели бы форму «круговой причинности», с целью получения более адекватных представлений о развитии, сохранении и уменьшении сплоченности групп.
Как же следует охарактеризовать только что рассмотренный подход? Попытка представить сплоченность как некий многофакторный (и если не системный, то по крайней мере содержащий некоторые элементы системности) феномен, основанный на довольно сложном переплетении переменных группового и личностного характера, в принципе представляется нам заслуживающей внимания, однако конкретное ее воплощение в предложенной Д. Картрайтом модели пока что вряд ли можно признать удовлетворительным. Дело в том, что модель практически не поддается операционализации, и в конечном счете, несмотря на разнообразие детерминирующих сплоченность факторов (или мотивов, сил), эмпирическое изучение феномена сводится главным образом к «работе» лишь с одним из них — межличностной привлекательностью, о чем свидетельствует анализ, проведенный в свое время самим Д. Картрайтом, а позднее и другими исследователями [Zander, 1979].
Специальный анализ указывает и на отсутствие в рамках обсуждаемого подхода адекватного измерительного инструмента сплоченности. Читатель может убедиться в этом, обратившись к обзору одного из авторов данной книги [Кричевский, 1973], а также к соответствующим зарубежным публикациям, несколько расширяющим первоначальный подход [Levine & Moreland, 1990]. Большинство измерений сплоченности проводится с опорой на социометрический тест и различные его модификации. О степени сплоченности исследователи пытаются судить также, наблюдая невербальное поведение членов группы (в частности, близость их пространственных расположений), фиксируя характер их общения, выявляя личные чувства друг к другу и к группе, анализируя обоюдное самораскрытие и т.п.
Наконец, необходимо обратить, вероятно, внимание на то обстоятельство, что модель в значительной мере несет на себе отпечаток эмпиричности. Во всяком случае в подборе составляющих ее переменных преобладает не столько логическое начало, сколько личное предпочтение ее автора.
Почему же в таком случае модель Д. Картрайта относится нами, как уже говорилось выше, к числу довольно интересных попыток изучения обсуждаемого феномена? А потому, что в ней, пускай отчасти даже в имплицитной форме, содержится несколько полезных для построения будущих исследовательских подходов идей. Мы имеем в виду
♦ во-первых, обращение к мотивационной основе поведения индивидов, т.е. фактически учет субъективного фактора при рассмотрении, казалось бы, сугубо группового феномена;
♦ во-вторых, указание на разнохарактерную (при более содержательном, системном анализе — многомерную) природу детерминации групповой сплоченности;
♦ в-третьих, подчеркивание взаимосвязи некоторых важных компонентов модели, необходимое для уяснения конкретной роли феномена сплоченности в групповом процессе.
Время, конечно, покажет, в какой мере эти позитивные, на наш взгляд, «выходы» получат дальнейшее развитие в новых исследовательских программах изучения сплоченности.
Сплоченность как ценностно-ориентационное единство членов группы. В описании двух предыдущих моделей сплоченности нетрудно найти нечто общее, а именно — присущее им акцентирование преимущественно эмоциональной природы феномена. До некоторой степени антитезой обоим подходам являются развиваемые А. В. Петровским и сторонниками стратометрической концепции групповой активности представления о сплоченности группы как ценностно-ориентационном единстве ее членов.
Следует, однако, заметить, что сама по себе идея рассмотрения сходства, или единства, ряда личностных особенностей членов группы (например, их мнений, ценностей, установок) в контексте проблемы сплоченности не нова. Мысль о том, что сходство индивидов во мнениях, ценностях, установках есть одно из условий их взаимного тяготения, а значит (согласно Д. Картрайту), и роста мотивации группового членства, и в свою очередь сплоченности, высказывалась в зарубежной литературе еще в начале 50-х годов. Она связана в первую очередь с классическими исследованиями Л. Фестингера и Т. Ньюкома [Festinger, 1954; Newcomb, 1956].
Однако анализ подобного рода сходства замыкается в работах упомянутых авторов главным образом на переменных эмоционального типа. Так, согласно Т. Ньюкому, сходство в установках ведет к росту межличностной аттракции, а по логике теории процессов социального сравнения Л. Фестингера, сходство во мнениях способствует образованию неформальных (психологических) групп.
В ином аспекте рассматривается интересующий нас вопрос в рамках стратометрической концепции коллектива А. В. Петровского. Но прежде чем изложить соответствующие взгляды сторонников этого направления, подчеркнем, что отечественному читателю они представлены в прошлом большим количеством публикаций. Наиболее значительные из них указаны в настоящей и предыдущей [Кричевский и Дубовская, 1991] наших работах, поэтому, избегая излишних повторений, мы ограничим свое изложение ссылками на основные положения, сформулированные А. В. Петровским и другими близкими к нему по пониманию проблемы исследователями.
Согласно А. В. Петровскому, «сплоченность как ценностно-ориен-тационное единство — это характеристика системы внутригруппо-вых связей, показывающая степень совпадения оценок, установок и позиций группы по отношению к объектам (лицам, задачам, идеям, событиям), наиболее значимым для группы в целом» [Петровский, 1986. С. 182]. Причем, по мысли автора стратометрической концепции, ценностно-ориентационное единство группы как показатель ее сплочения отнюдь не предполагает совпадения оценок и позиций членов группы во всех отношениях, нивелировку личности в группе, например в сфере вкусов, эстетических ценностей, читательских интересов и т.д. Ценностно-ориентационное единство в коллективе — это прежде всего сближение оценок в нравственной и деловой сферах, в подходе к целям и задачам совместной деятельности.
В рамках рассматриваемого подхода А. И. Донцовым выделена одна из высших форм ценностно-ориентационного единства в группе — предметно-ценностное единство, в котором отражено совпадение ценностных ориентации членов группы, касающихся предмета совместной групповой деятельности, и эмпирически показана правомерность подобного понимания сплоченности.
Как видно из приведенных выше материалов, трактовка сплоченности как ценностно-ориентационного единства, в особенности в наиболее ярко проступающих деятельностно детерминированных его образцах (например, в форме предметно-ценностного единства), практически элиминирует из анализа этого группового феномена эмоциональную его составляющую. Точнее будет сказать, что эта составляющая принимается во внимание, но, как подчеркивают сторонники обсуждаемого подхода [Андреева, 2000; Донцов, 1984], лишь применительно к поверхностному слою внутригрупповых отношений, каковым является третий психологический уровень групповой структуры в концептуальной схеме А. В. Петровского.
Зададимся, однако, вопросом: так ли уж несущественна эмоциональная компонента сплоченности? И вот здесь-то, на наш взгляд, небезынтересно будет обратиться к мнению людей, для которых сплоченность — не только предмет научного изучения, но и условие нормальной жизнедеятельности в ситуациях, квалифицируемых обычно как экстремальные, например в космических полетах.
В 70-е годы в обзорной статье, посвященной анализу разработки проблемы сплоченности в зарубежной социальной психологии, один из нас отмечал, что «стремление объяснить феномен групповой сплоченности тем, насколько симпатичны члены данной группы (тенденция, характерная для многих исследователей малых групп), вызывает справедливые возражения» [Кричевский, 1973. С. 176].
С этим высказыванием спустя некоторое время полемизировали один из первых отечественных космонавтов А. А. Леонов и врач-исследователь В. И. Лебедев, обсуждавшие психологические аспекты комплектования экипажа космонавтов. Они писали: «Мы согласны с мнением, что при комплектовании экипажа нельзя ориентироваться только на взаимную симпатию. Однако хотим подчеркнуть, что производить подбор экипажа только на основании общности цели, профессиональной подготовленности, способности работать в экстремальных условиях без учета взаимной симпатии, сходства во взглядах, возрасте, интересах и т.д. также будет неправильно. Если не будут учитываться эти компоненты, то во взаимоотношениях членов экипажа может появиться психологическая напряженность» [Леонов и Лебедев, 1975. С. 62].
Подчеркнем, что упомянутые авторы не довольствуются только собственным опытом. Они приводят целый ряд экспериментальных и почерпнутых в разных жизненных обстоятельствах данных, хорошо иллюстрирующих их мысль. Думается, с ними нельзя не считаться.
Конечно, сплоченность инструментального типа (а именно к нему следует отнести предметно-ценностное единство группы, если попытаться приложить к ее анализу некоторые теоретические представления о группе) является доминирующей для групп, ориентированных преимущественно на решение задач профессионального (инструментального) характера. Но это вовсе не означает, что эмоциональная сфера жизнедеятельности группы и соответствующая ей сплоченность эмоционального типа не являются заслуживающими внимания «моментами» групповой жизни.
Вряд ли правомерно считать эмоциональное единение членов группы всего лишь отражением их поверхностных контактов. Может быть, стоит в связи с этим ввести понятие «эмоционально-ценностное единство» как именно отражающее степень эмоционального единения членов группы, основывающегося на сходстве их ценностных систем (имея в виду прежде всего общность важнейших жизненных ценностей), на совпадающем отношении к целям совместной деятельности и т.д.?
Но все-таки основной напрашивающийся из проведенного выше обсуждения вопрос состоит, на наш взгляд, не в этом. Суть его фактически сводится к целой серии вопросов: достаточна ли в изучении сплоченности апелляция только лишь к одному, хотя бы и очень существенному, ее условию? Получаем ли мы при этом адекватное описание феномена? Как быть с другими возможными детерминантами сплоченности (часть из них, напомним, приведена в настоящем параграфе)? Следует ли при рассмотрении сплоченности как сугубо группового феномена учитывать также и активность (собственные побуждения, цели, актуализируемый опыт и т.д.) самих сплачивающихся индивидов? И, наконец, что же все-таки мы имеем в виду, оперируя понятием сплоченность, если исходить не из интуитивной и «вкусовой», а логически обоснованной его трактовки? Полагаем, читателю при желании не составит большого труда продолжить этот «вопросительный» список, но даже и содержащегося в нем вполне достаточно, чтобы понять сложность задач, неизбежно встающих перед каждым, кто готов серьезно и непредвзято работать над поиском ответов.
Итак, мы завершили главу, посвященную анализу социально-психологических характеристик сложившейся малой группы, а именно целостным (системным) проявлениям ее жизнедеятельности — структуре, норме, сплоченности.
При описании структуры малой группы были выделены два основных" ее признака: разноуровневость и разномерность. Разноуров-невость представлена иерархически располагающимися в «пространстве» группового функционирования системами внутригрупповых отношений, разномерность — отдельными, или парциальными, измерениями групповой структуры, в каждом из которых отражена вертикальная связь между разными по степени престижности позициями членов группы. К числу парциальных составляющих групповой структуры (своего рода «отдельных структур»), в частности, относятся: формально-статусное, ролевое, социометрическое и коммуникативное измерения, позиции лидерства и социальной власти. Показаны, кроме того, возможности статической и (особенно) динамической, процессуальной репрезентации групповой структуры посредством соответствующих модельных построений.
Важным фактором жизнедеятельности группы являются функционирующие в ней нормы — своеобразные регуляторы группо-рого процесса. Обсуждались особенности нормативного поведения, связанные с влиянием норм, разделяемых большинством или меньшинством членов группы, с последствиями отклонения от групповых стандартов. Анализ разнообразных форм согласия индивидов с мнением большинства указывает на необходимость дифференцированного подхода к данному вопросу. Подобного рода согласие в одних ситуациях может играть позитивную роль, способствуя сохранению целостности группы, эффективности решаемых ею задач, тогда как в других ситуациях оно провоцирует стагнационные тенденции, тормозящие развитие группового процесса. Эффективным противодействием этим тенденциям в ряде случаев является активность группового меньшинства, вносящая элементы новизны и творчества в жизнь группы и способствующая тем самым ее динамизации. Принятие во внимание одновременных влияний группового большинства и меньшинства требует рассмотрения нормативного поведения не как однонаправленного, но обоюдонаправленного, реципрокного процесса социального влияния.
Литературные данные указывают на сложную природу такой интегративной характеристики группы, как ее сплоченность, обусловленную сопряженностью многих детерминирующих факторов: межгрупповых, групповых, личностных. В свою очередь последствия сплоченности ощутимо сказываются на различных сторонах жизни группы: от личной адаптации ее членов до общей продуктивности группы.
3. СОЦИАЛЬНАЯ УСТАНОВКА
3.1. Исследования социальной установки в общей психологии
Заключение
Исследователи, разрабатывающие критерии отбора и комплектования малых групп, считают, что нельзя на основании только индивидуальных характеристик участников совместной деятельности прогнозировать успешность их групповой работы. «Общество не состоит из индивидов а выражает сумму тех связей и отклонений в которых эти индивиды находятся друг к другу» - Маркс, Энгельс, Соч. Т.46 с.214
Различие между индивидами является основным двигателем развития их взаимодействий и их самих как личностей. Противоположности (но не крайности) порождают развитие системы, в данном случае - группы людей. Даже молчаливое присутствие группы людей изменяет психическую деятельность человека, заставляя вести себя иначе.
Таким образом, в регуляции эффективности коллективистской деятельности участвуют самые разные системы факторов:
внегрупповые (физические и социальные)
внутригрупповые (нормы, межличностные отношения)
внеличностные (однородность - разнородность по индивидуально-психологическим параметрам)
внутриличностные (индивидуально-психологические особенности членов группы, их состояние, исходные мнения, оценки)
Фактором, связывающим все перечисленные системы, пронизывающим их, является фактор общественной значимости, совместной деятельности группы людей. Он является стержневым, оптимально сочетающим личностно значимые и общественно ценные ориентации группы.
Список используемой литературы
1. Сухомлинский А.В. О воспитании. М.: Политиздат. 1985.
2. Социальная психология. Под ред. В.Е. Семенова,
Кузьмина Е.С. и др. ЛГУ. 1974.
3. Андреева Г.М. Социальная психология. М. 1979.
4. Социальная психология. Под ред. Предвечного Г.П., Шерковина Ю.Н. М.: Политиздат. 1975.
5. Фридман Л.И., Кулагина И.Ю. Психологический справочник учителя. М.: Просвещение. 1991.
6. Вопросы психологии. 1971, № 9
* Фридман Л.И., Кулагина И.Ю. «Психологический справочник
учителя» М.
Просвещение, 1991, с.161.
* Г.М. Андреева Социальная психология, М. 1974, с.195.
