С О Д Е Р Ж А Н И Е
Введение. 3
Моральное содержание конфликта преступника и потерпевшего. 4
Заключение. 24
Список источников. 26

Введение

         Исследование конфликтов правоведами связано с анализом следующих основных проблем: международно-правовых аспектов конфликтов; конфликтов, возникающих в ходе совершения и расследования преступлений; деятельности правоохранительных органов в условиях внутригосударственных конфликтов; правовых норм разрешения конфликтов.

         При рассмотрении конфликтов исходя из духовного мира личности первостепенное значение приобретает столкновение различных ценностных установок, которое фактически может воплощаться в целом спектре переходящих друг в друга явлений. Ценностные конфликты имеют место в области взаимоисключающих культурных стереотипов, верований, убеждений, оценок и отношений. Составной частью конфликтов может быть иррациональная мотивация личности или группы[1].

По мнению А.К.Зайцева, ценностные конфликты имеют в своей основе следующие причины:

- различающиеся критерии оценки идей или поведения;

- исключающие внешне ценные цели;

- отличающиеся образы жизни, идеологии и религии[2].

Ценности, по поводу которых происходят правовые конфликты, а также мотивация их участников, вполне многообразны.

Каждый создает свои собственные ценности, стремится воплотить их в реальность, а так как представления о ценном содержательно расходятся, то данный факт выражает собой противоречие, изначально предполагающее возможность возникновения конфликта.

Рассмотрим в связи с изложенным в данной работе моральное содержание одного из видов юридического конфликта – конфликта между преступником и потерпевшим.

Моральное содержание конфликта преступника и потерпевшего

         Наиболее острой формой выражения противоречий в уголовном судопроизводстве является конфликт, рассматриваемый как столкновение противоположно направленных интересов субъектов либо позиций сторон.

         «В конфликте, в котором участвуют субъекты (потерпевший и обвиняемый), мера достижения цели одним из участников такого противодействия находится в зависимости от меры достижения своей цели другим участником»[3].

Поэтому направленность усилий противоположных сторон имеет такую составляющую, которая находится в прямой зависимости от меры недостижимости ими конкретных задач, поскольку обладать чем-то может лишь одна из сторон при условии, что противоположная сторона будет лишена этого.

Вместе с тем развитие цивилизованного общества представляет собой процесс зарождения, развертывания и разрешения объективных и субъективных противоречий, при этом конфликт может существовать лишь при наличии противоречий между субъектами либо сторонами по поводу противоположных суждений и целей.

Причем противоречия перерастают в конфликт тогда, когда вступают во взаимодействие силы, направленные друг против друга.

Диалектико-созидательное толкование конфликта раскрывает его позитивные и негативные стороны.

Рассматривая созидательную и функциональную сторону конфликта, которая способствует совершенствованию общества, является его движущей силой, не следует забывать и его отрицательную роль, сопровождающуюся нервными перегрузками, а порой разрушениями и жертвами.

Изучая конфликты с этой стороны, следует говорить о них как о явлениях ненормальных и нежелательных, но это суждение весьма поверхностно, поскольку общественный прогресс немыслим без ущерба и потерь.

«Развитие общества невозможно без социальных конфликтов, а существование общества невозможно без его развития, которое является неотъемлемым свойством всей материи и ее части – общества»[4].

Социальному конфликту в меньшей степени свойственна деструктивная функция, а в большей мере – позитивность заложенного в нем потенциала.

Л.Козер выделяет функции конфликта, оказывающие благотворное влияние на состояние общества и способствующие его развитию:

- социализация и адаптация индивидов;

- установление и поддержание нормативных и физических границ социальных групп;

- получение информации об окружающей среде;

- стимулирование нормотворчества;

- создание и укрепление социального контроля[5].

По мнению А.В.Дмитриева, «юридическим конфликтом следует признать любой конфликт, в котором спор так или иначе связан с правовыми отношениями сторон (их юридическими значимыми действиями или состояниями), и, следовательно, субъекты (мотивация их поведения либо объект конфликта) обладают правовыми признаками, а конфликт влечет юридические последствия»[6].

Предметом юридического конфликта в уголовном процессе служат правовые нормы уголовно-процессуального права, направленные на регулирование поведения государственных органов, должностных лиц, граждан и представителей общественности в сфере уголовного судопроизводства.

Вместе с тем признаки конфликта имеют следующие характерные особенности:

- сторонами конфликта являются субъекты права;

- конфликт возникает по поводу юридической обязанности или субъективного права;

- разрешение конфликта происходит в нормативной форме;

- конфликт приводит к юридически значимым последствиям.

Объективная природа юридического конфликта в широком смысле строится на базе социальных противоречий общественного развития, а в узком смысле – на основе противоречий между естественным и позитивным правом. Причем если в естественном праве лежит представление о желаемом уровне удовлетворения потребностей, то позитивное право детерминировано возможным уровнем их удовлетворения в определенных условиях развития общественного производства[7].

Юридический конфликт может возникнуть по поводу:

- признания, восстановления, нарушения субъективных прав;

- объема, характера юридических прав и обязанностей;

- притязания на те или иные права или освобождения от каких-то юридических обязанностей;

- перераспределения юридических прав и обязанностей.

Таким образом, конфликты на нормативном уровне проявляются по причине отступления от законов и иных нормативно-правовых актов.

Вместе с тем одна из главных причин юридического конфликта – ограничение права на свободу и личную неприкосновенность, которые следует рассматривать как возможности человека, ограждающие от незаконного и нежелательного вмешательства (государства, должностных лиц, иных граждан) в его личную жизнь. «Личная неприкосновенность – это составная часть справедливости, она необходима для полного выражения достоинств, присущих индивиду, равных и неотъемлемых прав всех людей»[8].

Причиной юридического конфликта могут служить ограничения личных прав человека, к которым относятся:

- право на жизнь;

- свобода совести;

- право на неприкосновенность жилища и частной жизни, личную и семейную тайну;

- право на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений;

- право на уважение и защиту чести и доброго имени.

Конфликтная ситуация может появиться помимо воли и желания потенциально взаимодействующих сторон, а может быть создана одной из сторон или обеими противоборствующими сторонами.

При этом каждая конфликтная ситуация имеет объективное содержание, определяемое событиями, возникшими в действительности, и субъективную составляющую, зависящую от индивидуального восприятия и интерпретации события каждой стороной.

Субъективное восприятие конфликтной ситуации не всегда соответствует реальному положению дел.

По справедливому утверждению А.В.Дмитриева, «осознание конфликта всегда несет в себе элементы субъективизма и уже поэтому является в определенной мере искаженным».

Оценка возникшей ситуации, расцениваемая в качестве конфликтной, сама дает основания и вынуждает к действиям тех, кто способен и должен предотвратить конфликт с целью недопущения конфликтного взаимодействия. Конфликтное взаимодействие характеризуется нарастанием остроты конфликта (эскалацией). Эскалация может быть как непрерывной, так и периодичной, сменяясь периодами конфронтации и затишья, а также высокой (с резким проявлением активности) и низкой, имеющей затяжной, хронический характер.

На этапе своего завершения (кульминации) конфликт получает такой уровень накала, при котором одной или нескольким сторонам становится ясно, что продолжать конфликт больше нет необходимости, поскольку он ущербен для обеих сторон.

Эскалация не всегда приводит к кульминации, поскольку стороны могут погасить конфликт, не дожидаясь, когда он дойдет до кульминационного взрыва. Для завершения конфликта следует сравнить цену конфликта и цену выхода из него, что позволит своевременно решить вопрос о целесообразности его продолжения. «С одной стороны, нужно взвесить шансы на победу в конфликтной борьбе и оценить преимущества, которые принесет победа»[9]. Несмотря на то, что необходимой составляющей любого конфликта являются противоборствующие стороны, все же началом его служит не только первоначальное, но и ответное действие противоположной стороны.

В настоящее время некоторые цели и задачи уголовного права России (в первую очередь это касается таких целей как исправление и перевоспитание преступника, а также защита прав и ресоциализация жертвы преступления), как установленные в уголовном законодательстве, так и признаваемые неформально (теоретически), находятся в противостоянии с официально установленными способами их достижения. Последние, как известно, лежат в сфере уголовно-процессуальной деятельности, исправительной практики, общественной морали и психологии.

Дело в том, что существующий уголовный процесс России представляет собой достаточно распространенную за рубежом и в России «карательную» модель уголовного правосудия, которая ориентирована целиком на преступление и преступника.

Инстанции формального контроля, такие как суды, милиция, прокуратура держали и держат в центре внимания именно преступника и преступление, так как преступление рассматривалось именно как конфликт между государством и лицом, совершившим общественно-опасное деяние.

Таким образом, места в такой уголовно-процессуальной модели для разрешения конфликта между потерпевшим и преступником нет.

Однако существующее положение не учитывает, что преступление возникает при взаимодействии преступника и жертвы, что именно они являются «главными действующими лицами» преступления, и ресоциализация и того и другого, таким образом, будет эффективной только тогда, когда взаимодействию между ними в ходе уголовного процесса будет уделяться большее внимание[10].

Игнорирование указанного момента в современном уголовном правосудии приводит на практике к массе конфликтных ситуаций, которые могут носить как внутри личностный, межличностный, так и межгрупповой характер.

Внешне это выражается в следующем: после совершения преступления все внимание общества концентрируется на преступлении и лице его совершившем, поэтому о жертве и ее окружении, которым в первую очередь причиняется материальный и психологический вред, выбывают.

Очень часто, наряду со стигматизацией (клеймением) преступника, происходит и клеймение жертвы, так как общественность проникается не только сожалением, но и недоверием, сомнением в ее невиновности, а еще пуще – злорадством или равнодушием.

Даже лица из ближайшего социального окружения смотрят на нее с опаской и ограничивают свои контакты с ней, (так, например, широко распространен взгляд на изнасилованную женщину, как на падшую, «испорченную» не только физически, но и морально) она теряет своих знакомых, друзей именно в тот момент, когда нуждается в социальной поддержке и психологической помощи.

Средства массовой информации, а иногда и сам преступник с помощью прессы пытаются использовать жертву для сенсации, обрекая ее на страдания.

Такое пренебрежение ведет к социальной изоляции и самоизоляции жертвы.

Решая свои ведомственные задачи, органы формального уголовного контроля, будучи бюрократическими учреждениями, деперсонализируют жертву, относятся к ней безучастно.

Положение жертвы преступления в такой модели однажды было броско,  но метко описано как «свидетельское пушечное мясо». 

И действительно, несмотря на введение института гражданского иска, а также право (именно право) суда разрешить вопрос о возмещении ущерба,  причиненного преступлением, в случае, если гражданский иск не был заявлен в уголовном процессе, «карательная» модель обладает  рядом  существенных  недостатков, которые позволяют ущемлять положение жертвы.

К числу таковых, например, можно отнести тот факт, что та компенсация, которую жертвы преступления получают по решению суда о взыскании средств с преступника затрагивает, как правило, только часть вреда (чаще всего – материального), а социальный и нравственно-психологический вред (моральный) в расчет не принимается.

Следующим недостатком модели уголовного процесса является высокий процент дел, в которых, даже при вынесении решения о возмещении вреда, убытки все равно не возмещаются полностью – иногда в силу того, что принимается во внимание материальное положение преступника, а иногда просто потому, что суды часто устанавливают уголовные наказания в виде штрафов и взыскивают судебные издержки с преступника в дополнение к решению о возмещении ущерба.

Иногда невозможность взыскать ущерб в уголовном процессе обусловлена тем, что не хватает доказательственной информации после расследования, а то и потому, что органы, уполномоченные возбуждать уголовное дело, ограничиваются предупреждением преступнику и уголовное    дело не возбуждают.

Более того, в уголовном процессе непосредственные участники преступления (жертва и преступник) по существу не имеют межличностного контакта и не могут разрешить свой конфликт, даже, если оба хотят этого.

Между тем для жертвы очень важно получить возмещение (и моральное и материальное) непосредственно от преступника.

Кроме того, сам преступник лишается того шанса, который предоставляет ему жертва.

Таким образом, жертва, да и преступник, в уголовном процессе являются лишь объектами для выявления истины и ни о каком конструктивном взаимодействии и разрешении конфликта между жертвой и преступником здесь речь идти не может.

Далее, не получая должной моральной и материальной компенсации, жертва преступления становится более озлобленной и нетерпимой по отношению как к конкретному преступнику, так и к преступникам вообще, что подготавливает почву для межгруппового конфликта. Формируется установка на суровое возмездие, которое не адекватно ни тяжести содеянного, ни личности преступника.

Отсюда высокий уровень карательных притязаний населения. Через парламентариев эти притязания воплощаются в законодательство, а через правоприменение – в практику.

Негативный опыт контактов с правосудием и их явная «невыгодность» для жертвы усиливают недоверие к государству и его представителям и порождают многочисленные конфликты с властными структурами.

Так, в дальнейшем, обиженные потерпевшие избегают сотрудничества с правоохранительной системой, увеличивая количество нераскрытых и латентных преступлений.

Такое отсутствие внимания, почти отрицательное отношение к жертве влияют также и на рост преступности, так как повышается риск вторичной виктимизации (превращения в жертву). Этому способствует потеря социальных связей жертвы преступления с близкими: одинокого человека гораздо проще превратить в объект преступных намерений. Не говоря уже об устойчивых вредных психических и социально-психологических последствиях виктимизации, в том числе и внутриличностным конфликтам, непреодоленная виктимизация может привести человека к противоправному поведению. Это особенно актуально для наиболее социально уязвимых категорий населения, то есть стариков, детей, малоимущих и т.п.

Указанный конфликт между существующими уголовно-процессуальными средствами и целями уголовного права в правоприменительной деятельности органов ведущих процесс вызывал и вызывает соответствующую форму их поведения.

С социологических позиций (используя теорию Мертона) ее можно охарактеризовать как ритуализм – когда цели уголовного права недостаточно осознаются (или не осознаются вовсе), хотя формально или теоретически они признаны (перевоспитание преступника и ресоциализация жертвы), а средства и способы достижения не соответствуют им, зато систематически используются.

При этом общественная потребность в регулировании противоречий, обусловленных преступлениями, которая отражается в уголовном праве, не удовлетворяется, что вновь и вновь вызывает вышеуказанные конфликты.

В свете вышесказанного представляется очень важным дальнейший поиск и воплощение на практике принципиально новой модели российского уголовного процесса, которая будет ориентирована на позитивное взаимодействие жертвы и преступника и одновременно обеспечивала бы справедливое возмездие за совершенное преступление.

Этот поиск, естественно, ни в коем случае не должен отнимать или как-то ограничивать с таким трудом завоеванные процессуальные права обвиняемого.

И все же нельзя не отметить ряд позитивных преобразований в данной сфере, связанных, в том числе, с вступлением в 2002 году в силу Уголовно-процессуального кодекса РФ.

Возможностью, способствующей разрешению конфликта в уголовном судопроизводстве, стал институт примирения.

Так, в ст.76 УК РФ до 2005 года было указано на возможность освобождения от уголовной ответственности лица, впервые совершившего преступление небольшой тяжести, если оно примирилось с потерпевшим и загладило причиненный потерпевшему вред. Возможность прекращения уголовного дела в связи с примирением потерпевшего с обвиняемым не иначе как по заявлению потерпевшего, его законного представителя определена в ч.2 ст.20 УПК РФ (по делам частного обвинения) и ст.25 УПК РФ (по делам небольшой или средней тяжести).

 Вместе с тем возможность разрешения конфликта между сторонами ныне отрегулирована, хотя ранее, с принятием УПК РФ, она усложнялась рядом противоречий между материальным и процессуальным законодательством, являясь результатом несоответствия ст.76 УК РФ, по которой примирение было допустимо лишь в отношении лица, совершившего преступление небольшой тяжести, а по ст.25 УПК РФ примирение возможно по делам небольшой или средней тяжести.

До сих пор существует межнормативное противоречие, направленное в отношении самой идеи института примирения.

Так, в ч.2 ст.20 УПК РФ сказано о примирении потерпевшего с обвиняемым, а в ст.25 УПК РФ о примирении подозреваемого и обвиняемого с потерпевшим, а в соответствии с ч.2 ст.239 УПК РФ и ч.5 ст.319 УПК РФ примирение возможно по ходатайству одной из сторон (как защиты, так и обвинения).

Вместе с тем можно было бы согласиться с ч.2 ст.20 УПК РФ в отношении примирения потерпевшего с обвиняемым, поскольку речь идет о делах частного обвинения, возбуждаемых по заявлению потерпевшего, но трудно согласиться с инициативой, проявляемой стороной защиты в соответствии с ч.2 ст.239 УПК РФ и ч.5 ст.319 УПК РФ, поскольку для примирения необходимо согласие потерпевшего, а не обвиняемого.

Таким образом, логика конструкции данных норм должна определяться тем, что инициатива примирения должна исходить не от потерпевшего, а от подозреваемого, обвиняемого, и тогда разрешение противоречия будет диктоваться не желанием лица, совершившего преступление, а лицом, которому преступлением причинен физический, имущественный либо моральный вред.

Как видится, можно согласиться с мнением В.В.Сверчкова, что «примирение необходимо для мирного (неконфликтного) дальнейшего существования вступивших в уголовное противоборство сторон... для того, чтобы оградить потерпевшего от уголовных репрессивных мер, от двойного ущерба его интересам»[11].

Однако для перехода конфликта на заключительный уровень предпочтение отдается не только усилиям противоположной стороны, а в большей мере третьей стороны – государственного компетентного органа, имеющего полномочия по рассмотрению конфликта и принятия по нему законного решения.

Такими полномочиями обладает правосудие как особый вид юридической деятельности, возлагаемый обществом и государством на судебную власть.

Государственная функция правосудия заключается в рассмотрении и разрешении споров и конфликтов, связанных с действительным или предполагаемым нарушением норм права.

Правосудие в разрешении юридического конфликта играет исключительную роль, поскольку осуществляется именем и властью государства в установленной законом процессуальной форме и в условиях, обеспечивающих защиту прав и свобод граждан, а также равенство прав сторон.

Таким образом, этап конфликтного взаимодействия закономерно переходит в стадию, сопровождающуюся самой действенной его формой – разрешением конфликта, к которой отнесен судебный порядок преодоления существующего спора, что возможно лишь на основе строгого соблюдения закона.

«Достаточно отойти от требований, изложенных в процессуальных нормах, пренебречь ими, допустить произвольное их толкование, и это насилие над правом неизбежно отомстит за себя судебной ошибкой»[12], породит новый виток противоречий и дальнейшее углубление конфликта.

Самые широкие полномочия по разрешению споров и конфликтов имеет суд в уголовном процессе в ходе как досудебного, так и судебного производства по уголовным делам. Так, суд в ходе досудебного производства правомочен принимать решения:

- об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста;

- о производстве обыска и выемки в жилище;

- о наложении ареста на корреспонденцию и имущество и др. (ч.2 ст.29 УПК).

В то же время суд обладает правомочиями:

- признать лицо виновным в совершении преступления и назначить ему наказание;

- применить к лицу принудительные меры медицинского характера;

- применить к лицу принудительные меры воспитательного воздействия;

- отменить или изменить решение, принятое нижестоящим судом (ч.1 ст.29 УПК).

Таким образом, полномочия суда по разрешению конфликта имеют место не только в судебных стадиях процесса, но и в процессе исполнения контрольных функций за законностью процессуальных действий в стадиях досудебного производства. Эти полномочия определены требованиями как ч.1-2 ст.29 УПК РФ, так и ч.1 ст.118 Конституции РФ, устанавливающей исключительное положение суда как органа правосудия.

Вместе с тем, по справедливому замечанию А.Д.Бойкова, правосудие является не только способом разрешения конфликтов, возникающих при правоприменении, не только формой реализации требований уголовного и административного права, но и органом, создающим уверенность в неотвратимости ответственности за преступления[13].

Если при судебном рассмотрении уголовного дела будут выявлены обстоятельства, способствовавшие совершению преступления, нарушения прав и свобод граждан, а также другие нарушения закона, допущенные при производстве дознания, предварительного следствия или при рассмотрении уголовного дела нижестоящим судом, то суд вправе вынести частное определение или постановление, в котором обращается внимание соответствующих организаций и должностных лиц на данные обстоятельства и факты нарушений закона, требующие принятия необходимых мер. Суд вправе вынести частное определение или постановление и в других случаях, если признает это необходимым (ч.4 ст.29 УПК). Так, по мнению Б.Т.Безлепкина, это правило является формой судебного контроля за предварительным следствием, а также формой судебного надзора за деятельностью нижестоящих судебных органов[14].

Итак, поскольку преступление возникает при взаимодействии преступника и жертвы, а ресоциализация и того и другого будет эффективной тогда, когда взаимодействию между ними в ходе уголовного процесса будет уделяться большее внимание, то указанный момент предполагает в известной мере определенный перенос решения конфликта между преступником и жертвой (в котором государство взяло на себя роль посредника) из сферы уголовного права, где данные участники почти не воздействуют друг на друга, в сферу уголовного процесса.

Для решения указанной задачи можно также привлечь метод сравнительных правовых исследований.

Так, за рубежом большой интерес для нашей правовой системы представляют ряд практических и теоретических моделей уголовного процесса, в которых взаимодействию жертвы с преступником уделяется большее внимание.

В качестве примера можно привести «Гражданскую модель», восстановительную модель «Преступник – жертва», а также «Общественную модель» уголовного процесса, которые каждая со своими достоинствами и недостатками ориентированы на указанное взаимодействие жертвы и преступника, на ресоциализацию обоих, посредством конструирования «содержательного конфликта» между этими сторонами.

Данные модели различаются по:

- теоретическому обоснованию и главным целям;

- мерам по взваимодействию жертвы и преступника;

- учрежденной структуре;

- роли жертв и преступников.

Так, главными целями Гражданской модели, которая, в настоящее время существует только как серия предложений и никогда не внедрялась даже на экспериментальной основе, являются перевоспитание и исправление преступников посредством гуманизации отношения с преступниками, замены примитивной «игры в преступление и наказание» на более просвещенный, цивилизованный подход.

Для достижения этих целей предлагается восстанавливать конфликт непосредственно между преступником и жертвой.

Разрешение этого конфликта находится в сфере гражданского судопроизводства с использованием посредничества негосударственных служб с соблюдением правил диспозитивности и состязательности. Соответственно формами реагирования на преступление являются реституция или компенсация.

При самом общем подходе нетрудно заметить, что такая модель концентрируется на межличностном контакте жертвы и преступника и не учитывает интересы других субъектов, а именно: беспокойство, причиняемое потенциальным потерпевшим, поскольку их презумпция безопасности также может быть разрушена серьезным преступлением.

Таким образом, не учитывается общественная опасность преступления, детерминирующая такое базовое руководящее начало уголовного процесса, как принцип публичности, что повышает риск повторного совершения преступления.

В виду указанного существенного недостатка для нашего общества Гражданская модель представляется неприемлемой.

Другой моделью является восстановительная модель «Преступник – жертва».

Она получила довольно широкое распространение в Северной Америке в 1970-х – 1980-х годах (так называемый VORPs – «Проекты примирения потерпевшего и преступника») и Великобритании.

Главной целью этой схемы является как раз «примирение» жертвы и преступника, то есть разрешение конфликта путем согласования воль, жизненных позиций.

В качестве мер реабилитации здесь фигурируют извинение, компенсация, исправительная работа, устанавливаемые жертвой и преступником на взаимно приемлемой основе как альтернатива предъявления гражданского иска в уголовном процессе, что для преступника, как правило, означает смягчение приговора.

Производство по делу в рамках этой модели осуществляют государственные органы уголовной юстиции, однако посредничество между жертвой и преступником может осуществляться не только специализированным государственным учреждением, но и общественным агентством социальной помощи.

Роль жертвы и преступника здесь активная – они участники на посреднических сессиях, которые обычно проводятся в очном порядке.

По сравнению с Карательной моделью, существующей в России, данная модель обладает рядом несомненных достоинств:

- во-первых, возможность участвовать более полно в процессе вырабатывания решения, то есть разрешения конфликта, при этом они наделяются рядом полномочий по разрешению своего криминального конфликта;

- во-вторых, стороны получают больше возможностей для своей реабилитации при непосредственном (или через посредника) контакте, так как в этом случае со стороны жертвы возможно появления более глубокого понимания мотивов преступления и стремления простить преступника;

- в-третьих, эта модель позволяет использовать многообразные формы возмещения не только финансового, но и психологического вреда.

Кроме того, здесь, в отличие от Гражданской модели учитываются не только интересы участников криминального конфликта, но и общественная опасность преступления и личности преступника, так как последнее слово в вынесении решения по уголовному делу принадлежит в данной модели государственным органам, ведущим процесс.

Примечательно, что ряд моментов этой модели вполне можно внедрить в российском уголовном процессе, но для этого, естественно, потребуется изменение уголовного и уголовно-процессуального законодательства в части определения размера вреда и назначения наказания, то есть:

- установить возможность потерпевшему и преступнику в ходе их переговоров друг с другом, в рамках уголовного процесса, устанавливать и выбирать те или иные формы и размеры возмещения вреда, что будет способствовать реализации принципа состязательности;

- обязанность органов правосудия учитывать выбранные формы возмещения вреда при вынесении решения по уголовному делу;

- урегулировать в уголовно-процессуальном законе порядок ведения переговоров между жертвой и преступником;

- ввести уголовно-процессуальный институт посредников, который содействовал бы ходу переговоров в уголовного процессе.

Причем посредниками могут и должны стать представители как государственных, так и негосударственных служб социальной помощи, без психологического и конфликтологического опыта которых в такой модели не обойтись – об этом свидетельствует зарубежный опыт.

В настоящее время в России наблюдается рост числа центров социальной реабилитации, имеются учебные заведения, которые готовят профессиональных социальных работников, уже разработаны многочисленные психологические и конфликтологические технологии, позволяющие разрешать подобные криминальные конфликты (например: «Конфликтный менеджмент») – все это открывает дорогу для формирования модели уголовного процесса в России, ориентированной на разрешение данных конфликтов.

Третья модель, которая получила название Общественной, появилась тоже сравнительно недавно в Новой Зеландии и Австралии. Целями данной модели являются реинтеграция как жертв, так и преступников.

Теоретическую базу для этой модели составляет криминологическая теория реинтеграционного порицания. Эта теория основана на решающем различии между двумя очень различными видами порицания.

Один связан с общепринятой парадигмой карательного воздействия, которое очень часто влечет за собой неизгладимую и окончательную деградацию преступника как личности: бесконечное отвержение преступника обществом приводит его к восприятию своего девиантного имиджа.

С другой стороны, «реинтеграционное порицание» основано на практике, демонстрирующей осуждение того, что преступник совершил, и в то же время поддерживающей отношения уважения и окончательного прощения.

Этот вид порицания ограничен во времени и может быть нормально завершен «жестами повторной акцептации обществом законопослушных граждан» или «реинтеграционными церемониями».

Один из ключевых моментов этой модели – управомочие не только преступника и потерпевшего, но и общественных структур на разрешение криминального спора.

Общественные структуры здесь представлены Конференциями семейных групп, на рассмотрение которых и передаются материалы дела, а само уголовное дело прекращается.

Среди мер воздействия на преступника в этой модели можно выделить:

- извинение;

- компенсацию;

- исправительные работы, и др.

От предыдущих моделей данную отличают следующие черты (кроме первой):

- вовлечение потерпевших и преступников как ключевых участников в процесс, который направлен на управомочие и восстановление обоих;

- делегирование власти от государства к членам общественности;

- созыв «Семейных групповых конференций», на которые также приглашаются те, кто больше всех поддерживает преступника (обычно другие члены семьи) и потерпевшие – в качестве механизма согласованного общественного отклика;

- поощрение и уполномочие преступника и его семьи на формулирование и согласование плана действий, который приемлем для всех остальных участников (включая потерпевших и полицию);

- контроль за выполнением тех планов, особенно в отношении предложений, вовлекающих компенсацию и общественную работу.

Оценивая данную модель применительно к России, сразу необходимо отметить на тот факт, что она применима преимущественно лишь к преступлениям, которые не представляют большой общественной опасности.

И на практике, в той же Австралии, такая схема разрешения конфликта применяется, главным образом, тогда, когда общественно опасное деяние совершается несовершеннолетними.

Между тем есть существенная разница в разрешении конфликта, сторонами (или стороной) которого являются подростки, еще не сформировавшиеся психологически и физически, реинтеграция которых протекает значительно проще, и конфликта, в котором участвуют взрослые  личности, в том числе с уже сформировавшимися антисоциальными установками.

Представляется, что в нашем обществе, как и во многих других, воплощение данной модели – это дело будущего, отдаленного настолько, насколько долго уровень правовой культуры будет подниматься к уровню,   существующему  в  обществах,   в   которых   Общественная  модель успешно функционирует.

Итак, при использовании в российской практике тех или иных разработок, в том числе с помощью метода правового компаративизма, естественно, необходимо учитывать специфику России при создании ориентированной на указанный конфликт модели уголовного процесса. Это потребует дополнительных научно-теоретических усилий, изменение соответствующих представлений у работников правоохранительных органов, а также правовой культуры населения России.

Заключение

         Итак, конфликт – наиболее  острая форма выражения противоречий. Противоречия перерастают в конфликт тогда, когда вступают во взаимодействие силы, направленные друг против друга.

В уголовном судопроизводстве конфликт рассматривается как столкновение противоположно направленных интересов субъектов либо позиций сторон.

         В настоящее время цели и задачи уголовного права России имеют определенные способы их достижения, при этом последние лежат в сфере не только уголовно-процессуальной деятельности и исправительной практики, но и также общественной морали и психологии.

         К сожалению, сегодня традиции российского уголовного процесса таковы, что правоохранительные органы уголовного судопроизводства держали и держат в центре внимания именно преступника и преступление. И именно преступление рассматривается как конфликт между государством и лицом, совершившим общественно-опасное деяние, тогда как о конфликтах между участниками взаимоотношений не говорится.

         По сути,  места в такой уголовно-процессуальной модели для разрешения конфликта между потерпевшим и преступником нет.

         А ведь существующее положение не учитывает, что преступление возникает при взаимодействии преступника и жертвы, что именно они являются основными лицами преступления. Поэтому ресоциализация каждого из них будет эффективной только в том случае, если взаимодействию между ними в ходе уголовного процесса будет уделяться большее внимание.

         Недостаточное внимание в современном уголовном правосудии этим моментам приводит на практике к массе конфликтных ситуаций, которые могут носить как внутри личностный, межличностный, так и межгрупповой характер. Это получает внешнее выражение в самых разных обстоятельствах. Как результат – жертва, да и преступник, в уголовном процессе являются только лишь объектами для выявления истины и ни о каком конструктивном взаимодействии и разрешении конфликта между жертвой и преступником здесь речь идти не может.

А ведь за рубежом уже достаточно давно применяются различные методики, в которых взаимодействию жертвы с преступником уделяется большее внимание. Несомненно, применение таких методик в отечественной практике позволит в корне изменить концепцию отношений «преступник – потерпевший», получив качественное разрешение проблемы конфликта между указанными лицами.

Список источников:

         1. Уголовно-процессуальный кодекс РФ от 18.12.2001 года № 174-ФЗ//Собрание законодательства РФ. 24.12.2001. № 52 (ч.I). Ст.4921.

         2. Астахов П.А. Динамика разрешения юридических конфликтов: Дис. ... канд. юрид. наук. – М.: 2002.

         3. Безлепкин Б.Т. Участники уголовного судопроизводства//Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу РФ. – М.: 2004.

         4. Бойков А.Д. Третья власть в России. Книга вторая – продолжение реформ. – М.: 2002.

         5. Дмитриев А.В. Конфликтология. – М.: 2001.

         6. Документы Копенгагенского совещания-конференции по человеческому измерению. 1990//Гуманитарная сфера и права человека. – М.: 1992.

         7. Зайцев А.К. Социальный конфликт. – М.: 2000.

         8. Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. – М.: 1995.

         9. Кармин А.С. Конфликтология. – СПб.: 2000.

         10. Кобликов А.С. Юридическая этика. Учебник для вузов. – М.: Издательство НОРМА (Издательская группа НОРМА– ИНФРА*М), 2000.

         11. Козер Л. Функция социального конфликта. – М.: 2000.

         12. Курбатов В.И. Конфликтология. – Ростов-на-Дону: 2001.

         13. Ларин А.М., Мельникова В.М., Савицкий В.М. Уголовный процесс России. – М.: 1997.

         14. Сверчков В.В. Спорные вопросы законодательной конструкции и применения ст.76, 77 УК РФ (ст.7, 9 УАК РСФСР)//Труды Академии управления. Уголовная политика и обеспечение экономической безопасности. – М.: 2001.

         15. Соколов С.В. Социальная конфликтология. – М.: 2001.

         16. Стойко Н.Г., Попов А.Н. Конфликт норм и целей уголовно-процессуальной деятельности в России: актуальность поиска новых моделей уголовного процесса//Бюллетень клуба конфликтолов. 1995. № 4.

         17. Трунов И.Л. Мораль и догма юриста: профессиональная юридическая этика. – М.: 2008.

         18. Францифоров Ю.В. Конфликт в сфере уголовного судопроизводства//Российский следователь. 2006. № 2.

         19. Халиулина В.П. Профессиональная этика юриста. Учебное пособие. – М.: 2006.

         20. Шнайдер Г. И. Криминология. Пер. с нем./Под общ. ред. и с предисл. Л.О.Иванова. – М.: Издательская группа «Прогресс»-«Универс», 1994.

---