Московская Русь

     Московская Русь связана с предшествующей ей Киевской Русью самыми тесными узами.

¨     В сознании русских людей Московской Руси никогда не возникало представления о какой-то дистанции между Московской и Киевской Русью.

¨     В Московии продолжала править все та же династия Рюриковичей, во Владимир, а затем и в Москву перебирается из Киева общерусский митрополит.

¨     Особенно же характерно то, что в фольклорном восприятии Киев остается «матерью русских городов», а князь Владимир своим русским князем, эпическим «Владимиром Красно Солнышко».

¨      Слишком многое с непреложной убедительностью говорит в пользу того, что московский период был эпохой развития единой русской культуры, у которой было еще две — предшествующая и последующая — эпохи.

И тем не менее между Московской и Киевской Русью налицо очень существенные различия.

Они бросаются в глаза уже при чисто внешнем сопоставлении. Киевской мы называем Русь между концом IX и первой третью ХШ века вовсе не потому, что Киев непрерывно играл в ней безусловно доминирующую роль.

¨     Во-первых, с самого начала Киевской Руси давало знать существование у нее второго, гораздо менее значимого и все же ощутимого центра — Новгорода.

¨      И, во вторых, начиная со второй половины XI века все более дают о себе знать местные центры древнерусской культуры: Галич, Полоцк, Чернигов, Владимир, Рязань и т. д.

¨     Обращение к Московской Руси обнаруживает прямо противоположную тенденцию.

Она всем хорошо известна как собирание московскими князьями Руси вокруг Москвы.

 После татаро-монгольского нашествия Москва соперничала и с Владимиром, и с Нижним Новгородом, и с Тверью, и с Новгородом Великим.

Каждый раз соперничество заканчивалось одним и тем же-

подчинением местного центра Москве.

Причем подчинение не было только политическим.

Одновременно с расширением Московского княжества и его все большей централизацией происходила и унификация культуры.

¨     Скажем, в XIV — ХЧ веках своеобразие Новгорода,

Пскова, Твери в качестве особых, со своими уникальными чертами, культурных центров выражено очень внятно.

¨     Между тем присоединение различных земель и княжеств

к Московскому княжеству достаточно быстро приводило к тому, что их культура приобретала московские черты.

 Влияние Москвы могло быть естественным и органичным, но могло быть и результатом насильственных действий из центра.

v    К примеру, новгородский дух в русской культуре, складывавшееся столетиями новгородское своеобразие были буквально выкорчеваны Москвою.

 Меры здесь были решительными и очень крутыми.

      В частности, при Иване Ш они состояли в массовом выселении в глубь Московского княжества сотен семей новгородских бояр и менее крупных землевладельцев и, соответственно, поселении в новгородских землях московских дворян.

В результате Москва не только получила надежную опору в лице правящего сословия вновь присоединенных земель, но и прервала естественный ход развития новгородской культуры.

   К концу ХV века Московская Русь становится московской именно потому, что ее центр играет в ней роль даже отдаленно несопоставимую с ролью каких-либо других городов страны.

Все импульсы государственной жизни исходят из Москвы или направлены к ней.

Сходная ситуация сложилась и в культуре.

 В начале XVI века в Московской Руси оформляется представление о Москве как третьем Риме.

Этим подводится предварительный итог возвышения Москвы и фиксируется признание ее исключительного положения уже не только в русской, но и мировой истории.

v    После падения Константинополя православный мир потерял свой духовный центр.

v    Русь все больше ощущала себя не православной страной в ряду других православных стран, а православным миром как таковым, Святой Русью в окружении иноверцев.

v    В народном эпическом сознании это обстоятельство

  зафиксировалось таким образом, что Русь, русская земля,  

  отождествлялась с землей вообще.

 По отношению именно к такому миру в XVI веке Москва берет на себя роль третьего Рима. Если его не существует, то нет тогда и мира Божия.

   Ведь Рим удостоверял своим существованием лад и строй православной жизни, он играл роль некоторого подобия исконно первобытного пупа земли.

Поэтому совсем не до агрессии было Московскому государству, когда Москва провозгласила себя третьим Римом.

v    Сделано это было от нужды и потребности утвердить свое, существование, а вовсе не в перспективе безудержной экспансии.

v    Учтем здесь и тот момент, что с падением православного Нового Рима — Константинополя, Ветхий Рим католиков оставался единственным Римом христианского мира.

v    Противопоставить ему свой православный Рим было

      жизненно важным.

Образ Рима, как он закрепился в сознании европейского человечества, всегда был образом мировой, вселенской столицы.

В него вели все дороги, от него же исходили величие,

блеск и великолепие светской власти, благочестие и учительство властей духовных.
 «Два Рима пало, третий стоит, а четвертому не бывать», — возложил на себя царскую корону и произнес слова русский царь-батюшка.

v    Все подданные московского царя воспринимали себя в качестве его детей.

v    Соответственно, по отношению к царю у них могли быть одни обязанности, а никакие не права.

v    Право казнить и миловать принадлежало только царю.

v     Он бывал Грозным, как Иван IV, или Тишайшим, как Федор Иоаннович, но лютовал или царствовал в тихости по праву.

v    Тут ему никто был не указ.

v    Исключение составляла Церковь. Ее представители, случалось, выступали с обличением царских непотребств. Но представить себе на русской почве что-либо подобное отлучению от Церкви Римскими Папами западных императоров и королей совершенно невозможно.

v    В целом духовенство так же склонялось перед царской волей, как и другие сословия.

На посторонний взгляд (а таковым в значительной степени стал взгляд не только иноземцев, но и русских людей XVIII — ХХ веков), в Московском царстве в промежутке между

началам XVI и концом XVII столетий царили всеобщее

v    рабство и низкопоклонство,

v    угнетенность и подавленность личности.

v    И в самом деле, царская власть и власти на местах менее всего склонны были принимать во внимание то, что на Западе считалось и считается личными правами.

v     Московская Русь не была правовым государством

хотя бы с каким-то подобием самостоятельности судебных инстанций.

Однако и утверждение о всеобщем рабстве было бы поспешным и, как минимум, неточным.

v    Все-таки русский царь был помазанником Божиим, отвечающим за своих детей-подданных перед Богом.

v    Он подлежал Божьему суду и ему необходимо было печься о спасении своей души.

v    Даже у такого преступного царя, каким был Иван Грозный, имели место не только поползновения на неограниченную власть, якобы дарованную ему Богом, но и раскаяние по поводу совершенных им преступлений.

v    Если Иваном IV делались многочисленные пожертвования монастырям с тем, чтобы их монахи молились за души погубленных людей, то за этим не может не стоять сознание своей преступности и греховности.

v    Такое сознание в принципе чуждо тому, кто воспринимает своих подданных в качестве рабов.

v    Конечно, они были рабами, но только рабами Божиими, каковым, несмотря на всю свою вознесенность, оставался в своем представлении и русский царь.

v    Для него русский народ был детьми, за которыми необходимо строгое попечение, которых можно и нужно строго наказывать, но обязательно к их благу.

Самое сомнительное и опасное в этой ситуации состояло в том, что русские цари не знали никаких внешних ограничителей в своих добрых и злых делах.

 

В 1477 году в Москве оказался некто Амброджо Контарини.

Он побывал в качестве посла венецианской республики в Персии и обратный путь проделывал по Волге и, стало быть, не мог миновать в своем странствовании Московии.

v    В Москве Контарини прожил четыре месяца и будучи представителем такой видной в конце XV века державы, как Венеция, вызвал интерес со стороны правительства.

    Что и привело к аудиенции венецианца у самого великого князя Ивана Васильевича.

 Вот как ее описывает сам Контарини.

«На следующий день я был приглашен во дворец на обед к великому князю.

До того как идти к столу, я вошел в покои, где находился его высочество...  с доброжелательнейшим лицом его высочество обратился ко мне с самыми учтивыми, какие только могут быть, словами...

Пока государь произносил свою  речь, я понемногу отдалялся, но его высочество все время приближался ко мне с величайшей обходительностью.

Я ответил на все, что он мне сказал, сопровождая свои слова выражением всяческой благодарности.

 В подобной беседе мы провели целый час, если не больше. Великий князь с большим радушием показал мне свои

одежды из золотой парчи, подбитые прекраснейшими соболями.

Затем мы вышли из того покоя и медленно пошли к столу. Обед длился дольше обычного, и угощений было больше,

чем всегда.

Присутствовало много баронов государя...

Я поцеловал руку его высочества и ушел с добрыми напутствиями». "

В описании аудиенции венецианским послом очень примечательна простота обхождения с ним московского государя и его доступность иноземцу.

 Оно очень точно соответствует событию, происшедшему в годы правления патриарха Никона.

v    Избранный на патриарший престол в1652, году, через два года Никон начинает церковную реформу,

v    в результате которой от Русской Православной Церкви отделилось до 30% ее членов.

v    Церковь вступила в полосу тяжелого кризиса тогда, когда при всем внешним признакам ее положение было незыблемо прочным.

v    Еще в самом конце XVI века первоиерарх Русской Православной Церкви наконец стал именоваться не митрополитом, как ранее, а патриархом.

v    Тем самым наша Церковь была уравнена в своих правах с древними православными церквами Константинопольской, Александрийской, Иерусалимской  и получила автокефалию — полную внутреннюю самостоятельность.

v    В XVII веке Русская Православная Церковь была мощным хозяйственным организмом с огромными земельными владениями, в стране развернулось невиданное ранее каменное строительство храмов и монастырей.

Но не в первый и не в последний раз для нашей истории внешнее благополучие внезапно и резко обернулось кризисом.

v    Реформа Никона его не предвещала, так как касалась вопросов.

Всего-навсего Никон вознамерился внести правки в богослужебные книги, вкравшиеся в них во время многократных переписываний и переводов с греческого языка.

v    Касалась его реформа и некоторых незначительных изменений в богослужении, носивших чисто внешний обрядовый характер.

К числу самых важных и широко обсуждавшихся

в процессе реформы относились следующие вопросы:

— о сугубой или трегубой аллилуйе, состоявший в том, дважды или трижды петь «аллилуйя» во время богослужения;

— о том, ходить ли священнослужителям в храме вокруг престола посолонь (по солнцу) или против солнца;

— писать Исус или Иисус,;

— осенять себя крестом двумя или тремя перстами.

На посторонний взгляд, расхождения в богословских формулировках и элементах богослужебного действия кажутся пустяковой формалистикой. Люди то  остаются православными христианами.

v    Русские люди сочли иначе.

v    Одни из них неколебимо и бескомпромиссно встали за двоеперстие и сугубую аллилуйю,

v    другие, соответственно, предпочли троеперстие и трегубую аллилуйю.
v    В результате в Церкви произошел раскол, недавние единоверцы столкнулись как не приемлющие друг друга по вере. По мере углубления взаимного неприятия каждая из сторон стала для противоположной едва ли не воплощением бесовских сил и Антихриста.

v    Вопрос о том, что все-таки разделяло никониан и старообрядцев,

v    оторвало от Православной Церкви такую значительную ее часть,

v    начнет проясняться, если учесть, кто по преимуществу уходил в старообрядчество и держался его в дальнейшем.

v    Окажется, что это люди традиционного жизненного уклада, в своей основе исключительно крестьянского.

v    Причем те, кто за свой уклад жизни держался необыкновенно стойко.

v    В дальнейшем старообрядцев практически не коснулись петровские реформы, европеизация различных сторон.