Реферат Женские образы Тихого Тона в свете Евангелия
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Оглавление
Введение. 3
1. Основы семейного бытия в романе "Тихий Дон". 5
2. Женские образы в романе "Тихий Дон". 16
Заключение. 27
Литература. 29
Введение
Источниками для романа послужили устные рассказы участников и очевидцев, многочисленные книги, документы, мемуары. Среди них: «Пролетарская революция на Дону» (1922—1924 гг.), «Записки о гражданской войне» В.А.Антонова-Овсеенко (1924 г.), воспоминания А.Френкеля «Орлы революции. Русская Вандея» (1920 г.), «Воспоминания» (1922 г.) А. Дукомского, «Очерки русской смуты» (1921 г.) А.Деникина, «Всевеликое Войско Донское» (1922 г.) П.Н.Краснова, книги «Гражданская война в России. 1918-1919» (1919 г.), «Как сражалась революция» Н.Какурина (1925 г.), многочисленные газетные, журнальные публикации периода гражданской войны.
В литературе изображение семьи и семейных отношений становится одной из ведущих тем. Это отнюдь не случайно. В последние десятилетия наблюдался неуклонный процесс изменения семейных устоев — не в лучшую сторону, к сожалению. В социальном смысле это выразилось в росте числа разводов, снижении рождаемости, увеличении числа так называемых «неполных семей», когда ребенок воспитывается с одним из родителей, безотцовщина и многое, многое иное в том же ряду. Причин к тому было много, не место их тут называть и описывать.
Литература не могла не отразить это жизненное явление. Отразила по-разному: одни писатели били тревогу, искали средства врачевания недуга, другие находили процесс естественным и даже приемлемым.
В этом отношении русской литературе повезло: у нас есть «Тихий Дон», эта истинная «Илиада» двадцатого столетия. Роман оказал огромное влияние на читателей и писателей, на всю духовную жизнь народа (и не только нашего). В рамках поставленной нами задачи попытаемся присмотреться к шолоховскому роману.
Семья — основа основ народного бытия в мире «Тихого Дона». Для его героев семейное начало буквально пронизывает всю человеческую жизнь. Каждая отдельная личность воспринималась тут не только в своей самоцельности, но непременно как часть общего— семьи, рода. Отношения между родственниками-— ближайшими и дальними — важнейшая часть народного бытия. Эти отношения четко определялись вековыми обычаями, нарушения их считались существенным грехом. Родственное становилось выше товарищества, влюбленности, деловых взаимоотношений, землячества, соседства и т. д. Естественно, что даже самое отдаленное родство строго учитывалось и предполагало соответствующее внимание и обрядность.
Цель работы – рассмотреть женские образы Тихого Дона в свете Евангелия.
Задачи работы:
- рассмотреть основы семейного бытия в романе «Тихий Дон»;
- раскрыть женские образы в романе «Тихий Дон».
Структура работы: работа состоит из введения, двух разделов, заключения и списка литературы.
1. Основы семейного бытия в романе "Тихий Дон"
Русская литература знала несколько разновидностей героев-хранителей. Как правило, это умудренные жизненным опытом мужчины, зачастую они же являются и летописцами, книжниками.
В «Тихом Доне» Шолохов представил сразу несколько типов героев-хранителей. Прежде всего это старшее поколение, хранящее древнюю родовую казачью честь.
Шолохов особенно пристально прослеживает линию хранителей традиции на примере двух казачьих родов — Мелеховых и Коршуновых. Мирон Григорьевич и Пантелей Прокофьевич — люди среднего поколения. Для них традиции — это не только поддержание отцовской власти над сыновьями, которые все более и более выходят из-под их контроля, а еще и залог сохранения родового благополучия. Для более старших накопление материальных благ менее значимо, чем для их сыновей. Не рождения годом, а годом присяги определяют свой возраст старики. Воинская честь неотделима для них от веры и казачьего образа жизни[1].
Образ матери, хранительницы семьи, домашнего очага, милосердия — один из центральных в романе «Тихий Дон». Мать для Шолохова воплощает прочностъ, незыблемость бытия, и поэтому ущемление матери есть знак социального и нравственного неблагополучия. Образ матери в романе многогранен, и если это образ собирательный, то он и не сводим только к Ильиничне, матери Петра, Григория и Евдокии (Дуняшки) Мелеховых. Это и мать Бунчука, и мать Кошевого, и мать Коршуновых, и мать Погудко. Наталья, жена Григория Мелехова, также выступает как мать. Множество этих ликов и сливаются в образ женщины, одинаково оплакивающей гибель своих «белых» и «красных» сыновей в братоубийственной войне. Именно мать является общим началом, объединяющим противоборствующие стороны. С ней связывает писатель надежду на продолжение жизни, на возможность примирения заклятых врагов. Образ матери наиболее архетипичен и восходит к извечному, общечеловеческому архетипу матери. Шолоховым этот образ воспринимается во всей его изначальной составляющей: мать — исток, хранительница рода.
В разгар гражданской войны Аксинья находит приют у своей двоюродной тетки, и та принимает ее беспрекословно и заботливо. Для современного человека такие родственные понятия, как «троюродный брат» или «двоюродная тетка», существуют в быту разве только в виде исключения, но во время «Тихого Дона» такого рода близость почиталась[2] весьма серьезной.
О патриархальности русской дореволюционной деревни много и разнообразно писалось— в частности о патриархальности в узком смысле, то есть о всевластии отца в семье. Да, безусловно, так было, а в казачьей среде с изначальными навыками к воинской дисциплине и подчинению по старшинству — особенно. Вспомним некоторые характерные сцены романа.
Пантелей Прокофьевич неоднократно рукоприкладствует с сыновьями, многажды бивал жену. Он женит Григория на Наталье, даже не спрашивая его согласия или мнения. Мирон Коршунов грубо обрывает своего сына Дмитрия, когда тот просит отца посватать купеческую дочку Елизавету Мохову.
Поступки круты, а тон старших решителен и непререкаем; младшие сносят это терпеливо и сдержанно, даже горячий и порывистый Григорий. Однако присмотримся ко всем этим случаям с разных сторон и оценим их в общем течении жизни, изображаемой в «Тихом Доне». Да, Пантелей Прокофьевич вспыльчив, а в гневе буен и грешит рукоприкладством, так, однако — и это важно подчеркнуть — в контексте романа он выглядит именно как исключение. Кто еще из героев романа рукоприкладствует с женами и детьми? Вспомнить некого, за исключением Степана Астахова, когда он жестоко избивает Аксинью. Но то опять-таки исключительный случай, ибо Аксинья не только изменила мужу, но и всенародно опозорила его и свой дом; кстати, Степан вообще отличается от других хуторян жестокостью, даже садизмом, он явное исключение тут. С другой стороны, провинившимся мужьям тоже приходилось солоно от суровых жен. «Занозистая бабенка» Фрося рассказала как-то Наталье и другим женщинам про измену супруга: «Я за ним давно примечала, а тут пересказывают мне: мол, твой на мельнице с задонской жалмеркой мирошничает... Я — туда, они возля просушки». Ее спрашивают товарки[3]:
«— Как же ты, Фроська, казака своего избила?
— Не знаешь, как? По спине, по голове, по чем пришлось».
Как видно, казак и не думал сопротивляться побоям, понимая свою несомненную вину. Даже в казачьей среде, несомненно грубой по нынешним меркам, рукоприкладство было явлением исключительным, а семейные драчуны — исключениями.
Пантелей Прокофьевич отцовской властью женит Григория. Тот не спорит, и не только от сыновней покорности. Григорий опозорил семью своим бесстыдным романом с замужней соседкой, он чувствует вину перед близкими, перед отцом особенно, потому и покоряется. Кстати, обратим внимание: не только отцу покоряется Григорий, но родителям — именно Ильинична решила женить младшего сына на Наталье и уговорила мужа. Итак, Григория женит скорее его ласковая мать, чем суровый отец. Немаловажная подробность!
В критической литературе о «Тихом Доне» порой считалось, что брак Григория и Натальи— пример патриархального произвола. Как видно, это суждение вряд ли справедливо. И здесь самое время заметить, что никаких других случаев насильственно заключенного брака в «Тихом Доне» не имеется — как в отношении мужчин, так и женщин. Напротив, Наталья Коршунова до сватовства Григория отказала уже трем женихам, они ей «не нравились», как простодушно объяснено в романе. Или, когда Степан приехал свататься за семнадцатилетнюю Аксинью, то решающим, видимо, обстоятельством согласия на замужество было то, что «высокий, крутошеий и статный Степан невесте понравился».
Мирон Григорьевич резко обрывает разговор с Митькой о сватовстве к Мохову, но это никак нельзя назвать самодурством: жених и невеста по тем понятиям действительно не ровня (Митьке, самолично решившему посвататься, позорно отказали и дочь, и ее отец). Дед Гришака вмешивается в это дело и тоже обращается к сыну командирским тоном, но тот и не думает слушаться, хотя отвечает более чем почтительно[4]:
«— Батя, вы — чистое дите, истинный бог! Уж Митрий глупой, а вы на диковинку...»
Словом, приказной тон старших и некоторую несомненную грубость казачьих манер не следует принимать за постоянное насилие над волей и желанием младших. Примеров безосновательного, самодурного насилия, причинения близким зла «просто так», от крутого «ндрава», да еще принимаемых как обыденная норма, — таких примеров в романе «Тихий Дон» не имеется, это следует объективно отметить.
Порой примером семейного .деспотизма служат отношения между мужьями и женами. Не приходится сомневаться: эти отношения действительно отличались грубостью, особенно в словах. Скажем, Пантелей Прокофьевич в гневе так обращается с домочадцами: «Карга старая, а туда же...» (это жене), «Кобели-на приблудный... уходи к чертовой матери!» (Григорию), «сука приблудная» (Дарье), «Замолчи, дура! Чего орешь... Сука, сто чертей твоей матери!» (соседке) и т. п. Мирон Григорьевич — жене: «Отвяжись, репей!.. Куда ты нужна, лишай конский!». А ведь оба ста-, рых казака — заботливые семьянины в по-своему любят своих жен. Однако было бы искажением духа истории, если усматривать в этих истинно грубых выражениях сугубый домострой в худшем смысле. Вот как обращаются порой к обоим старикам их любящие и преданные жены: «Ты чего ж это, дрючок старый?» (Ильинична); «Сроду безобразник, а под старость дюжей свихнулся... Ишь, нечистый дух!»[5] (Лукинична). Соседка, с которой ругается Пантелей Прокофьевич, отвечает ему так, что автору пришлось поставить в тексте многозначительные отточия.
Грубость в отношениях между взрослыми и взрослых по отношению к детям была в той среде свойством обоих полов, хотя, само собой разумеется, женщины оставались гораздо сдержаннее. Отметим, что в казацкой среде разговорная грубость была резче и неприятнее выражена, чем в среде великорусского крестьянства, ибо на казачий язык сильно влияли казарменные, армейские нравы, которые в ту пору отличались очевидной неприглядностью. Однако вряд ли исторично эту очевидную и дурную, конечно, грубость словесную прямо выводить из патриархального деспотизма; то было порождением многих причин: традиций казацкой вольности, явно недостаточным образованием, влиянием казармы и т. п.
В казачье-крестьянском быту семейные дела велись совершенно открыто, все мало-мальски важные вопросы и споры выносились на семейный суд, прямо и основательно обсуждались. Такой же откровенностью отличался семейный быт городского мещанства (А. Н. Островский) и провинциального мелкопоместного дворянства («Обломов»).
В описании семьи Мелеховых показано по крайней мере четыре семейных совета, посвященных событиям острым и неприятным. Тем более характерно, что семейные обсуждения эти происходили открыто.
Жизнь Григория с Натальей поначалу не заладилась. Близкие не вмешивались, но сочувствие семейства явно было на ее стороне. Обстановка накалялась и закончилась прямым и резким разговором, начало которому положил, естественно, вспыльчивый и несдержанный Пантелей Прокофьевич. Присутствует вся семья, даже подросток Дуняша, она молчит, конечно, но характерно, что обсуждение семейной неурядицы идет, не таясь от младших, — в этом следует безусловно подметить великую воспитательную черту семейного совета. Откровенно, на глазах у всех высказываются родители, брат Петр, сам Григорий; Наталья молчит, но ее молчание достаточно красноречиво. Совет у Мелеховых накаляется резким нравом отца, а поскольку у Григория характер тоже угловатый и негибкий, совет раньше времени оканчивается резким разрывом. Каков бы ни был «сюжет» семейного совета и его исход, подчеркнем, что без него, этого совета, событие в доме Мелеховых не решалось, а решалось оно не шепотом по углам, а пря[6]мо.
Важнейший совет мелеховской семьи состоялся перед первым приходом красных войск в хутор Татарский (по исторической хронологии это должно было происходить в конце января 1919 года). Предстоит принять важнейшее решение: отступать или оставаться? Всем ли оставаться или кому-то? Боятся прихода красных Григорий и Петр — они офицеры. Боятся оставаться молодые женщины и Дуняшка, страшась возможных насилий. Колеблется старик Мелехов, опасаясь разорения родного куреня. Твердо не хочет покидать дом Ильинична. Пантелей Прокофьевич, верный своей натуре, и тут шумит и покрикивает, однако высказываются и не раз все члены семьи, решение принимается самым что ни па есть демократическим порядком, то есть общим согласием, и все смиряются с ним. Первое решение такое: мужчины уезжают, женщины с детьми остаются сторожить дом и скотину.
План вроде бы логичен и перед его рациональной логикой склоняются даже молодые женщины, боящиеся оставаться без родных мужчин в грядущей тревожной обстановке. Но когда старик Мелехов с присущей ему хозяйской основательностью уже подготовился к отъезду, вдруг... семья перерешила наоборот! Именно «вдруг», как всякий живой, одушевленный организм; все словно разом поняли, что разлучаться в тяжкий и неопределенный миг нельзя. Кратко и с невеселой шутливостью отчеканил общий недоговоренный вывод Григорий: «Смерть — ее нечего искать, она и тут налапает».
При всех домочадцах обсуждают сердечные дела Дуняшки отец и брат. Говорят прямо и с суровой недвусмысленностью, что за любимого Михаила Кошевого ей замуж не выйти, он враг семьи. Дуняшка слабо возражает или подавленно молчит, но другие женщины, чувствуя несправедливую жестокость их приговора, с шутливой тактичностью вмешиваются в неприятный разговор, отводя его в сторону, на другие, тоже не очень приятные, но совсем уже невинные дела. Так сама обстановка семейного совета естественно и органично смягчает резкую непреклонность суждений некоторых своих членов, не дает дойти до того края, с которого может рухнуть в пропасть гармоничное единство родной семьи[7].
Последний описанный в романе семейный совет Мелеховых происходит в самый разгар гражданской войны на юге России в июле 1919 года. Впрочем, теперь в мелеховском курене собралась уже не полновесная семья, а обломки ее. Погиб Петр, где-то далеко воюет Григорий, из взрослых мужчин остался, стало быть, один Пантелей Прокофьевич, постаревший и растерянный от тяжких потрясений. Да и старшая сноха Дарья по существу чувствует себя в мелеховском доме чужой н не скрывает этого. Повод для обсуждения пустяшный, но крайне неприятный. Белогвардейское Донское правительство выдало Дарье как вдове погибшего казачьего офицера медаль и 500 рублей деньгами. Даже в годы военного разорения сумма эта довольно значительна для скромного крестьянского хозяйства, это тогдашняя цена пары рабочих быков. Когда-то в семье все деньги, откуда бы они ни приходили, складывались в общий котел, крупные траты решались на семейных советах. Теперь жизнь нанесла трещину в этом, казалось бы, незыблемом фундаменте: Дарья безоговорочно и хладнокровно отказывается внести деньги в общий мелеховский котел, между ней и Пантелеем Прокофьевичем происходит дурной и оскорбительный для памяти Петра спор. Примечательно, что никто из других домашних не вмешивается в тот грубый и неприглядный дележ выморочного добра. Даже слова никто не говорит, словно стесняясь хоть как-то прикоснуться к этому недоброму делу.
Итак, в средней казацко-крестьянской семье Мелеховых все ответственные и сложные дела решались открыто, в прямом, порой нелицеприятном обсуждении. Крайности сглаживались и выравнивались, резкие страсти утишались. То не было ни раем, ни идиллией, а лишь сплоченный маленький мир родственных людей, для которых интересы этого мира в целом были важнее чьих-то личных устремлений и прихотей. Шептаться по углам и устраивать внутрисемейные секреты считалось предосудительным, ибо вековой опыт подсказывал: тут начинается внутренний распад и раскол[8].
Если семья — клеточка общества (а это, несомненно, так), то, как всякая живая клетка, она должна иметь защитную оболочку, предохраняющую от вторжения внутрь всего чужеродного и вредного. Семейный совет — именно и есть такая защита внутреннего мира семьи, сохранения ее гармоничного единства, учета интереса всех. Ну, а если внутрь живой клетки, семьи все же проникло нечто злое и враждебное? Тогда, естественно, следует удалить это с наименьшими разрушениями здорового естества. Таким хирургическим средством как раз и являлась семейная тайна — исключительный, безусловно не лучший, порой достойный сожаления, но столь же необходимый признак разносторонней семейной жизни.
Об ухаживаниях Григория за Аксиньей Пантелей Прокофьевич догадался сразу же, даже раньше, может быть, чем сам сын осознал силу своего влечения (ведь роман их еще не начался и мог бы не состояться). Старший Мелехов понимал, что семье грозит позор и неприятности, речь шла не просто о любовной интрижке, а о связи с женой соседа, близкого им человека. Для этого неприятного разговора с сыном Пантелей Прокофьевич предпочел уйти далеко из дома, на рыбную ловлю. Предупреждая его, отец начал разговор, вопреки своему обыкновению, «нерешительно», а сын даже «густо покраснел, отвернулся». Ясно, что обоим мужчинам было стыдно и неловко обсуждать это дело[9].
Второй такой случай — разговор Натальи и Дарьи Мелеховых, когда старшая сноха признается, что заболела сифилисом. Ей надо с кем-то поделиться горем, но главное, договориться заочно с Ильиничной, чтобы есть из отдельной посуды — не заразить других. Заканчивает Дарья разговор, прося Наталью передать свекрови: «Пускай она отцу не говорит про это, а то старик взбесится и выгонит меня из дому». Как видно, о таком срамном деле Дарья не решается напрямик говорить даже с Ильиничной, а прибегает к секретному посредничеству Натальи.
Третий случай — разговор Ильиничны с Натальей, узнавшей, что Григорий вновь сошелся с Аксиньей. Наталья приняла твердое решение и прямо объявляет свекрови: «Буду я с Григорием жить или нет, пока не известно, но родить от него больше не хочу». Опять-таки разговор скрывается от всех домашних, Ильинична не решается говорить о Натальп-ных делах ни Пантелею Прокофьевпчу, ни дочери; она лишь ждет и надеется, что все обойдется более или менее благополучно.
Как видно, все эти три тайных разговора идут за пределами семьи — в прямом и переносном смысле. Разговоры вершатся, действительно, не в доме и даже не в обширном хозяйственном дворе с пристройками, а (соответственно) на реке, на огородах, на степной пустынной дороге. Люди как бы стесняются говорить о подобном в родных стенах. Еще очевидно, что такие скользкие и нечистые обстоятельства не выносятся на общий совет, а обстоятельства эти, если назвать их прямо, означают: сожительство с замужней соседкой, венерическую болезнь, подпольный аборт. Ясно, что семейную чистоту и добропорядочность следовало всячески охранять и оберегать от вторжения такого рода событий, вот почему их стремились до поры держать в тайне.
В заключение следует подчеркнуть, что именно полная открытость поступков и суждений— характернейшая и наиглавнейшая черта семейного быта в мире шолоховских героев. Это особенно ярко и обстоятельно показано на примере важнейшего события всякой семейной жизни — заключения брака, а именно сватовства и женитьбы Григория и Натальи. Все трое едут в дом Коршуновых (совершенно для тех неожиданно) и открыто и прямо, в присутствии домашних, делают свадебное предложение. Правда, Мелеховы взяли с собой сваху, но это не профессиональная устроительница браков, а двоюродная сестра Ильиничны, то есть по понятиям той среды — тоже близкая родственница.
Брак, заключение семейных уз, считался в той среде событием настолько серьезным и ответственным, что народная мораль отвергала тут всякую дипломатию и околичность. Отказ в сватовстве позором не считался ни для жениха, ни для его родни — обычное житейское дело. А вот несоблюдение открытого обряда сватовства почиталось, напротив, делом недостойным. Когда Митька Коршунов «против правил» посватался за Елизавету Мохову, его с позором выгнали, и он сам понимал, что опозорил себя, отчего так переживал и злился.
Столь же прямо и открыто обсуждали потом Коршуновы и Мелеховы размеры невестиного приданого и «кладку» (подарки родственникам невесты от родителей жениха). Обсуждали в присутствии жен и родни, не видя ничего зазорного в том, чтобы поспорить и поторговаться. Решается судьба детей, их будущей семьи — чего же тут стесняться или скрытничать?
2. Женские образы в романе "Тихий Дон"
Дети в казачье-крестьянском мире считались как продолжение казачьего рода, казачьего корня. Рождению детей и внуков тут горячо и искренне радовались, заботы о малолетних никого не утомляли и не пугали, просто не замечались в общей житейской суете большой семьи. Старшие Мелехов и Коршунов — люди куда как суровые, жесткие, но при первом же появлении в романе в каждом отмечена примечательная черта: для Пантелея Прокофьевича «отцовской слабостью» является Дуняшка, у Мирона Григорьевича Наталья была «любимицей», а ведь у каждого имелись еще старшие сыновья, ребята работящие, послушные и по-казацки лихие; значит, суровые старики благоволили к слабым и младшим. В романе выразительно описано, как крутой и резкий Пантелей Прокофьевич во внуках «души не чает», балует их, прощает шалости.
Отсутствие детей в мире «Тихого Дона» считалось величайшим несчастьем, господним наказанием. Прямо об этом нигде не говорится, все выражено тонкими, не бросающимися в глаза средствами. Никто из героев ни разу не пускается в рассуждения о детях, детских заботах или тем паче на педагогические темы. В описании детей нет ни малейшей умилительности, эпитеты тут деловиты и трезвы. Однако дети составляют насущный признак мира, они есть везде, точнее почти везде.
Гораздо более раскрыта «детская тема» в образе Дарьи Мелеховой. У нее, в отличие от всех главных героев романа, нет никакого «укоренения» в собственную судьбу: ничего не известно о ее родителях и родичах, происхождении, девичьей фамилии. Она на исходе жизни делает такую вот исчерпывающую самооценку: «У меня — ни сзади, ни спереди никого нету». Вскоре после замужества у Дарьи родился ребенок; примечательно, что в романе, где такое внимание к именам и родовым приметам героев, об этом мелеховском отпрыске не сообщается ничего, просто: «ди-те». Есть краткая сцена, когда Дарья раздражается на своего младенца в таких словах: «ты, поганое дите! Ни сну тебе, ни покою». В «Тихом Доне» немало грубых слов и выражений, но никто подобным образом не обращается к младенцу. А вскоре следует краткая весть из семьи Григорию Мелехову: «а дите у Дарьи померло». И опять — ни имени младенца, ни приметы пола его. Ясно, что в душевном мире Дарьи ребенок занимал ничтожно мало места[10].
Сходное есть и в судьбе Аксиньи Астаховой. У нее от Степана родился ребенок, и тоже в романе нет ни имени его, ни пола, а потом с той же примечательной краткостью сказано, что «ребенок умер, не дожив до года». Таня, дочь Аксиньи от Григория, описана очень подробно, с портретом и приметами характера, что редко встречается в детских образах «Тихого Дона». Материнство доставляло счастье Аксинье, она «обрела новую, уверенно-счастливую осанку». Однако важно подчеркнуть, что любовь Аксиньи к дочери есть в сильнейшей степени продолжение ее страсти к Григорию. Бесспорно, что чувства Аксиньи к дочери никак нельзя считать беззаветной материнской самоотдачей. Дочь умирает мучительной смертью от скарлатины опять-таки около полутора лет от роду.
Ранняя смерть уносит детей Дарьи и Аксиньи словно в наказание за небрежение к материнскому долгу. Другого ребенка у Дарьи не появилось, хотя она была молодой, цветущей здоровьем женщиной. Ясно, что она не желала иметь детей. Об этом же прямо и с оттенком цинизма говорит Аксинья Степану Астахову, когда он приехал мириться к ней: «И детей родить разучилась. В любовницах нахожусь, а любовницам их не полагается...» При всей разности обеих героинь у них чувственное начало явно преобладает над всеми иными женскими и человеческими свойствами, не так уж важно, что у Дарьи это начало приобрело форму грубой похоти, а для Аксиньи стало всепоглощающей страстью. Итог в общем-то один: обе одиноки и по существу бессемейны, обе уходят из жизни рано и насильственной смертью, находя эту смерть на путях своих страстишек (как у Дарьи) или страстей (как у Аксиньи).
В нашем литературоведении издавна и довольно устойчиво укоренилось глубоко сочувственное отношение к страсти Аксиньи. Надо отметить, что весь строй романа, соотношение судьбы Аксиньи с общим строем женской сущности в мире «Тихого Дона» не дает убедительных оснований для такого толкования. По сути и Аксинья, и обаятельная, но распутная Дарья очень схожи. Обе выбиваются из общепринятой в их среде судьбы, обе гибнут одинокими, не оставив родовых корней.
Женщины-казачки с малолетства понимали толк в лошадях и верховой езде. Они не боялись коней, умели ухаживать за ними, что было делом не простым, ибо боевые кони отличались порой свирепым нравом, брыкались и кусались, что не раз описывается в романе. Умели держаться на лошади Наталья, Аксинья, а Дарья скакала даже «по-казацки». Еще лучше женщины разбирались в верховой езде. Когда в Татарский впервые вошли красноармейцы, то Дуняшка Мелехова, нервно смеясь, кричала домочадцам: «Как они верхами ездют! Уж он по седлу взад-вперед, взад-вперед... А руки в локтях болтаются. И сами — как из лоскутков сделанные, все у них трясется!» Как видно, «тут довольно прихотливый разбор наезднического искусства, причем все другие мелеховские женщины отлично понимают смысл Дуняш-киных наблюдений и тоже смеются над крестьянскими парнями из центральной России, только что севшими в боевые седла. При всем при этом женщины ездили на конях только изредка, по крайней необходимости (например, когда Аксинья бежит с хутора вместе с Григорием). В случае поездок по делам или в гости женщины отправлялись на бричках, на санях, на подводах. Ездить верхом — это было не женское дело, хотя лошадь — обиходное и любимое животное[11].
Иное дело — оружие. Женщины сторонились его, не брали даже в руки, не интересовались вовсе, хотя это оружие имелось в каждом доме и мужчины-домочадцы нередко им занимались даже в мирное время. Это очень серьезное обстоятельство, на нем следует остановиться. Оружие — орудие убийства, насилия, средство честолюбия, политики, власти и т. п. Все это глубоко чуждо, даже враждебно самой природе женщин «Тихого Дона».
Меж тем война нежданно-негаданно вторглась в самую сердцевину их мира, обрушила на женские плечи невиданные тяготы и ответственность. Война подступает к самому порогу их домов, уносит мужей, детей, близких. Женщины «Тихого Дона» воспринимают все это как стихийное бедствие, как обрушившуюся откуда-то трагедию, не пытаясь вмешиваться в нее и даже определить свое участие. Из уст ни одной из героинь романа (исключения будут оговорены) не срывается ни одного слова оценки происходящих политических потрясений. Это справедливо в равной степени в отношении Аксиньи, Натальи, Дуняшки, пожилых женщин вроде Ильиничны или Лукиничны. Когда застрелили Петра Мелехова, ни мать его, ни жена, убиваясь горем, ни словом не обмолвились о внешних силах, погубивших сына и мужа. То же и Лукинична, плачущая над телом расстрелен-ного Мирона Коршунова, своего супруга.
Типично женское отношение к внешней жестокости мира выражено в словах двоюродной тетки Аксиньи[12]:
«— Ох, господи Исусе! Страсть-то какая! И чего они воюют? И чего они взъелися один на одного?»
Эти слова произносятся тогда, когда на Вешенскую, где живет тетка, обрушивается град снарядов красных батарей — идет подавление мятежа; ни слова проклятия или злобы нет у этой немолодой женщины — только жалость. Материнское, женское сострадание к происходящему и его жертвам — вот основное и устойчивое умонастроение героинь романа. Тут уместно вспомнить «величественную старуху» Казанской станицы (так определяет эту безымянную героиню автор), которая спасает от верной гибели пленного красноармейца; провожая его ночью в степь, она напутствует: «— Идите с богом! Да, глядите, нашим служивым не попадайтесь!.. Не за что, касатик, не за что! Не мне кланяйся, богу святому! Я не одна такая-то, все мы матери, добрые... Жалко ить вас, окаянных, до смерти!». А ведь один из сыновей этой самой старухи погиб в гражданской войне, и погиб на стороне белых... Женщина призвана любить, жалеть, сострадать и врачевать — вот понимание общественной ее ипостаси в мире «Тихого Дона».
Ясно, что женщины «Тихого Дона» никак не участвуют в войне, полыхающей вокруг. И в этих разрушительных стихиях они сохраняют то незыблемо женское, что присуще было их сознанию. Ни одна героиня из казачек не становится в ряды вооруженных мужчин, не мстит за погибших, не берет в руки оружие, не проливает людскую кровь.
Однако «Тихий Дон» — слишком значительное произведение, чтобы там не имелось места любым проявлениям человеческой натуры, в том числе и крайним, исключительным. Разумеется, в мире женщин романа такое исключение есть, и весьма характерное — Дарья Мелехова. Именно она — единственная из русских женщин, которая охотно берет в руки боевое оружие, а потом и совершает зверское убийство.
В самом начале вешенского мятежа повстанцы вели бои с красными на окраине хутора Татарского. Поначалу это сражение, окончившееся для повстанцев так трагически, шло вроде бы успешно, силы красных казались слабыми. И вот «в боевую цепь проникло несколько баб поотчаянней»—и среди них, разумеется, Дарья. Остальные просто любопытствовали, но она попросила мужа[13]:
«— Петя, дай я стрельну по красному! Я ж умею винтовкой руководствовать.
Она в. самом деле взяла Петров карабин; с колена, по-мужски, уверенно прижав приклад к вершине груди, к узкому плечу, два раза выстрелила».
Очень необычайная картина для описания женщин в «Тихом Доне»! Эпитет «по-мужски» в общем строе романа должен восприниматься отрицательно (как «по-бабьи» — в отношении мужчины), неприятна эта не женская веселость и лихость в обращении со смертельным оружием, эта бездумная стрельба по живым людям. Данная сцена малозаметна в напряженном контексте повествования, где одно за другим следуют трагические события, но очень характерна для образа героини и для понимания женского начала в мире «Тихого Дона».
Логика порочного характера и приводит ее к моральному преступлению — убийству Котлярова. И не просто сгоряча, в припадке безумия — она стреляет в упор в человека замученного, полуживого, с помутившимся уже сознанием, самый облик которого должен бы вызвать у всякой нравственной женщины чувство острого сострадания, жалости. Как тут еще раз не вспомнить «величественную старуху», чье благородное сердце не могло не сжалиться при виде замученного красноармейца; вот истинное противопоставление женских образов в совершенно подобных обстоятельствах! Жестокая и позорная болезнь, греховная — по понятиям той среды— смерть Дарьи есть как бы возмездие за порочную натуру, порочную жизнь — «как жил, так и помер», говорилось в народе.
Словом, по древней пословице, «каждому свое». Однако в народной казацко-крестьянской нравственности отчетливо наблюдалось понятие греха как безусловно и всеобще осуждаемого и такого, который тоже, конечно, осуждаем, но вроде как бы не является безусловным.
Убийства становились обычным бытовым явлением. К ним как бы привыкали. В четвертой книге романа встречаем старика. Он возвращается из отступа домой, на Дон. Остановившись по пути в хате кубанца, рассказывает о том, что видел:
А другой твердяк человека убивает и не морщится, не косоротится. При мне один такой молодец трех калмыков зарубил, а. потом шашку вытер о конскую гриву, достал папироску, закурил, подъезжает ко мне, спрашивает: "Ты чего, дед, гляделки вылупил? Хочешь, тебе голову срублю?" — "Что ты, говорю, сынок, Бог с тобой! Срубишь голову мне, а тогда как же я хлеб буду жевать?" Засмеялся он и отъехал.
— Человека убить иному, какой руку на этом деле наломал, лете, чем вшу раздавить. Подешевел человек за революцию, — глубокомысленно вставил хозяин. В конце 1928 года печатается второй том "Тихого Дона". Финальная часть оказалась самой неожиданной. Погибает в бою внешне невзрачный, но прекрасной души человек — красногвардеец Валет. Яблоновские казаки подобрали его, похоронили[14].
Вскоре приехал с ближнего хутора какой-то старик, вырыл в головах могилы ямку, поставил на свежеоструганном дубовом устое часовню. Под треугольным навесом ее в темноте теплился скорбный лик Божьей Матери, внизу на карнизе навеса мохнатилась черная вязь славянского письма:
В годину смуты и разврата Не осудите, братья, брата.
Старик уехал, а в степи осталась часовня горюнить глаза прохожих и проезжих извечно унылым видом, будить в сердцах невнятную тоску. Эта картина вызывала возражения не только у яростных атеистов, когда шла подготовка к разгрому церквей и монастырей, но и у более сдержанных критиков, увидевших в ней выражение мелкобуржуазного сознания автора, патриархальщины, консерватизма, реставрацию старины.
Суть же состояла в том, что Шолохов выразил в этом эпизоде стремление сберечь те нормы человечности, которые складывались веками и часто связывались с евангельскими заветами.
Скорбный лик Божьей Матери и надпись напоминали о том, что пора прекратить раздор и кровопролитие, остановиться, одуматься, обрести согласие.
А потом Ильинична будет внушать Григорию, совершившему преступление:
Ты Бога-то... Бога, сынок, не забывай! Слухом пользовались мы, что ты каких-то матросов порубил... Господи! Да ты, Гришенька, опамятуйся! У тебя ить вон, гля, какие дети растут, и у энтих, загубленных тобой, тоже, небось, детки поостались... Ну, как же так можно? В измальстве ты был ласковый да желанный, а зараз так и живешь со сдвинутыми бровями. У тебя уж, гляди -кось, сердце как волчиное иедслалось... Послухай матерю, Гришенька! Ты ить тоже не заговоренный, и на твою шею шашка лихого человека найдется[15].
И пусть у гробового входа Младая будет жизнь играть... — выразил свой оптимистический взгляд на жизнь в "подлунном мире" Пушкин.
Через столетие Шолохов скажет о том же по-своему.
...Весной преобразился холмик могилы Валета, в мае бились возле часовни стрепета, выбили в голубом полынке точек, примяли возле зеленый разлив зреющего пырея: бились за самку, за право на жизнь, на любовь, на размножение. А спустя немного тут же возле часовни, под кочкой, под лохматым покровом старюки-полыни, положила самка стрепета девять дымчато-синих крапленых яиц и села на них, грея их теплом своего тела, защищая глянцево оперенным крылом. Природа возвышает человека, предрасполагает к философскому осмыслению бытия, делает великодушным и мудрым. Она учит тому, чтоб каждый понимал и ценил красоту естества. Вот почему в произведениях Шолохова так много описаний природы. После тургеневского, толстовского, бу-нинского, чеховского появляется шолоховский пейзаж. Мы видим мир степей, ощущаем запахи чернозема, буйное цветение трав и кустарников, шум вспененных ручьев после грозового ливня, дивную дугу широко раскинувшейся радуги, "гордые звездные шляхи, не попранные ни копытом, ни ногой".
Мир прекрасен. Надо познавать его, любить, оберегать дарованное природой, разумно тратить человеческую энергию — на созидание, а не на разрушение, ибо — напоминал Шолохов — "коротка человеческая жизнь и не много всем нам суждено истоптать травы".
Супружеские измены осуждались, мужчин и женщин, особо к ним склонным, окружало насмешливое, не очень-то уважительное отношение. Однако даже к жалмерке, которая, недолго оставшись в одиночестве, порой принимала мужчин, народная мораль относилась не слишком сурово — ее, мол, и мужа дело. Совсем иное отношение вызывало открытое и явное попрание семейных устоев. Таковым примером был скандальный роман Григория с Аксиньей. Вот какова суть народного понимания их связи, отмеченной в романе: «Если б Григорий ходил к жалмерке Аксинье, делая вид, что скрывается от людей, если б жалмерка Аксинья жила с Григорием, блюдя это в относительной тайне, и в то же время не чуралась бы других, то в этом не было бы ничего необычного, хлещущего по глазам. Хутор поговорил бы и перестал»[16].
Любовники совершенно не скрывали своих отношений от окружающих: «Так необычна и явна была сумасшедшая их связь, так исступленно горели они одним стыдным полымем, людей не совестясь и не таясь, худея и чернея в лицах на глазах у соседей, что теперь на них при встречах почему-то стыдились люди смотреть». Очень характерно тут, что не любовники стыдились людей, а люди стыдились на них смотреть! Немаловажно, что Григорий сошелся не только с чужой женой, но с соседкой, а судя по роману, семьи Мелеховых и Астаховых дружат и тесно общаются уже в нескольких поколениях, следовательно, Григорий не только срамит семью, но и ссорит ее с добрыми соседями.
Находились и находятся еще литературоведы, которые толкуют «бесстыдный» роман Аксиньи с Григорием как некий «вызов» и «протест» против «косности» и даже «безнравственности» окружающей их жизни... Следовало бы, конечно, осторожнее толковать супружескую измену Аксиньи и сожительство Григория с женой соседа и близкого друга семьи как нечто положительное. Тем более странно: а чему «вызов», а против кого «протест»? Да, любовники не прячут своей страсти, и это говорит о силе и смелости их характеров, но также и о черством себялюбии, ибо каждый приносит горе другим: Аксинья — мужу, Григорий — родным. Текст «Тихого Дона» не дает никакого повода для умиления перед поступками героев, завязка их отношений есть прежде всего чувственное влечение, лишь потом, позже, их связь наполнится духовным содержанием.
Хуторяне, даже товарищи Григория Мелехова, никак не сочувствуют любовникам. Да и понятно: одно дело сотворить грех в сознании совершенного греха, и совсем другое — да, я такой, я такая, и пошли вы все... Народная нравственность не одобряла такого рода высокомерия, однако терпимо относилась и к этому: вспомним, что никто — ни соседи, ни родные, ни хуторские власти, ни священство — никто не вмешивается в беспутную связь Аксиньи и Григория, хотя длится она — и это на виду у всех — не одну неделю.
Семья по неписаному народному пониманию являлась основной, главнейшей и самодовлеющей ячейкой жизни, внутренние отношения, обычно открытые внутри и часто скрытые для внешнего глаза, были делом сугубо семейным, никакой внешней силе неподсудной, в семье же они и решались. Та же супружеская измена оценивалась только в кругу самой семьи — большой, как у Мелеховых, или состоящей лишь из двух супругов, как у Астаховых, — неважно. Всякое внешнее вмешательство в чужие семейные дела резко осуждалось народным обычаем и народным нравом. Семья была саморегулирующим и самовосполняющимся жизненным строением, никто не мог безнаказанно вмешиваться в эту ячейку — ни власть, ни соседи, ни посторонние, чем бы они ни являлись в своей собственной ипостаси.
Семейное устроение в мире «Тихого Дона» отличалось — при несомненной и заслуживающей сожаления грубости нравов — гармоничностью, душевной теплотой и чистотой. Семья стремилась создать заслон проникновению в глубины народной жизни любых разлагающих и разрушительных влияний.
Заключение
Ссоры между родственниками, даже близкими, случались, и не раз, но в «Тихом Доне» не отыщется ничего подобного, когда бы такие столкновения происходили бы как противопоставление товарищеского, дружеского — семейно-родственному. Для жителей хутора Татарского родство и семейный долг всегда оказывался высшей нравственной ценностью. Для женщин-казачек понятие «дружба» вообще не существовало, разве что в самом юном, подростковом возрасте. Бытовало общение с родственницами, близкими и дальними, с соседками, но «подруг» (в современном понятии этого слова) не имелось вовсе. Женский мир был сосредоточен исключительно вокруг семьи и дома, а отсюда вытекало с естественной последовательностью, что «подругами» могли быть исключительно родня или соседки.
Если любовь Аксиньи горит как бурное пламя, вся на виду, то в Наталье это глубоко запрятанная, но не менее опаляющая страсть. Любила она преданно, цельно. Волновалась, встречая суженого. Родители не хотели выдавать за Григория — она настояла на своем. Жизнь не складывалась. С отчаяния изрезала себя косой, ходила в Ягодное умолять Аксинью, чтоб возвратила ей мужа... И даже в страшных проклятиях, обращенных к небу во время грозы, в неосознаваемых словах ее мы чувствуем ту же скорбь навек влюбленной женщины. Расставаясь с миром, за секунды перед смертью, она успеет сказать Мишатке, чтоб он потом обнял и поцеловал за нее Григория... В Наталье — гармоническое совершенство нежной и преданной женской души, чудесной обаятельности. И не так-то много страниц в мировой литературе, равных этим. Женские образы, помимо своего самостоятельного значения, как бы озаряют нежным отблеском фигуру Григория, с кем связаны их возвышенные чувства.
Присмотримся же к шолоховским заветам. Они порой глубоко зарыты в глубь художественного повествования, порой так глубоко, что и рассмотреть-то их непросто. Но нужно тут проявить трудолюбие и терпение, издревле присущее нашему народу. Семья есть основа бытия человеческого, и пока она сохраняется в народной жизни, волны разрушения и зла разобьются об эту вечную природную твердыню.
Литература
1. Александрова, Д. И. Сравнение как способ создания художественного образа в романе М. А. Шолохова "Тихий Дон" / Д. И. Александрова // Русский язык в школе. - 2005. - N 3. - С. 54-58.
2. Воронцов, А. В. Михаил Шолохов. Загадка советской литературы [Текст] : [повесть] / А. В. Воронцов. - М. : АСТ-Пресс книга, 2005. – 397
3. Залесская, Л.И. Шолохов и развитие советского многонационального романа [Текст] / Л. И. Залесская. - М. : Наука, 1991. - 266 с.
4. Поль, Д. В. Герои-хранители в прозе Шолохова [Текст] / Д. В. Поль // Вестн. Рос. ун-та дружбы народов. Сер. Литературоведение. Журналистика. - 2008. - N 2. - С. 11-19
5. Реальные герои романа М. А. Шолохова "Тихий Дон" [Текст] / Г. И. Маноцков. - Волгоград : Издатель, 2008. – 188 с.
6. Хаврук, И. И. Психологизм М. А. Шолохова в раскрытии характеров Аксиньи и Натальи в романе "Тихий Дон" / И. И. Хаврук // Русский язык в школе. - 2005. - N 3. - С. 58-63.
7. Чалова, А.П. Система христианских мотивов в художественном мире "Тихого Дона" М. А. Шолохова [Текст] : автореферат дис. ... канд. филол. наук / Чалова Анна Петровна ; [науч. рук. Ю. А. Дворяшин]. - Защита 9.11.2007. - Сургут, 2007. - 21 с.
8. Шолохов, М. А..Тихий дон : Роман / М.А.Шолохов. - (Пушкинская библиотека)[кн.1,2]. - М. : Слово, 2001. - 644 с.
[1] Чалова, А.П. Система христианских мотивов в художественном мире "Тихого Дона" М. А. Шолохова [Текст] : автореферат дис. ... канд. филол. наук / Чалова Анна Петровна ; [науч. рук. Ю. А. Дворяшин]. - Защита 9.11.2007. - Сургут, 2007. – С. 8
[2] Хаврук, И. И. Психологизм М. А. Шолохова в раскрытии характеров Аксиньи и Натальи в романе "Тихий Дон" / И. И. Хаврук // Русский язык в школе. - 2005. - N 3. - С. 58
[3] Шолохов, М. А..Тихий дон : Роман / М.А.Шолохов. - (Пушкинская библиотека)[кн.1,2]. - М. : Слово, 2001.
[4] Шолохов, М. А..Тихий дон : Роман / М.А.Шолохов. - (Пушкинская библиотека)[кн.1,2]. - М. : Слово, 2001.
[5] Шолохов, М. А..Тихий дон : Роман / М.А.Шолохов. - (Пушкинская библиотека)[кн.1,2]. - М. : Слово, 2001.
[6] Хаврук, И. И. Психологизм М. А. Шолохова в раскрытии характеров Аксиньи и Натальи в романе "Тихий Дон" / И. И. Хаврук // Русский язык в школе. - 2005. - N 3. - С. 60
[7] Реальные герои романа М. А. Шолохова "Тихий Дон" [Текст] / Г. И. Маноцков. - Волгоград : Издатель, 2008. – С. 25
[8] Реальные герои романа М. А. Шолохова "Тихий Дон" [Текст] / Г. И. Маноцков. - Волгоград : Издатель, 2008. - 28
[9] Поль, Д. В. Герои-хранители в прозе Шолохова [Текст] / Д. В. Поль // Вестн. Рос. ун-та дружбы народов. Сер. Литературоведение. Журналистика. - 2008. - N 2. - С. 11
[10] Александрова, Д. И. Сравнение как способ создания художественного образа в романе М. А. Шолохова "Тихий Дон" / Д. И. Александрова // Русский язык в школе. - 2005. - N 3. - С. 54
[11] Хаврук, И. И. Психологизм М. А. Шолохова в раскрытии характеров Аксиньи и Натальи в романе "Тихий Дон" / И. И. Хаврук // Русский язык в школе. - 2005. - N 3. - С. 60
[12] Шолохов, М. А..Тихий дон : Роман / М.А.Шолохов. - (Пушкинская библиотека)[кн.1,2]. - М. : Слово, 2001.
[13] Шолохов, М. А..Тихий дон : Роман / М.А.Шолохов. - (Пушкинская библиотека)[кн.1,2]. - М. : Слово, 2001.
[14] Шолохов, М. А..Тихий дон : Роман / М.А.Шолохов. - (Пушкинская библиотека)[кн.1,2]. - М. : Слово, 2001.
[15] Шолохов, М. А..Тихий дон : Роман / М.А.Шолохов. - (Пушкинская библиотека)[кн.1,2]. - М. : Слово, 2001.
[16] Шолохов, М. А..Тихий дон : Роман / М.А.Шолохов. - (Пушкинская библиотека)[кн.1,2]. - М. : Слово, 2001.
