Политико-правовые воззрения римских стоиков

Основными представителями римского стоицизма были Луций Анней Сенека (3–65 гг.), Эпиктет (ок. 50–ок.140 г.) и Марк Аврелий Антонин (121–180 гг.). Их общетеоретические представления находились под значительным влиянием философских, этических и политико-правовых концепций древнегреческих стоиков (Зенона, Хрисиппа, Панетия, Посидония и др.). Творчество римских стоиков развивалось в условиях усилившегося кризиса ценностей прежней полисной идеологии, укрепления власти принцепсов и режима цезаризма, превращения Римской империи в мировую державу. В этой обстановке римские стоики в еще большей мере, чем древнегреческие, склоняются к проповеди фатализма и политической пассивности, космополитизма и индивидуалистической этики нравственного самоусовершенствования.

Сенека был сенатором, воспитателем императора Нерона и ведущим государственным деятелем, чьи политические интриги привели в конечном счете к вынужденному самоубийству по приказу его жестокого и мстительного ученика.

Более последовательно, нежели другие стоики, Сенека отстаивал идею духовной свободы всех людей независимо от их общественного положения. Объектом (и сферой) рабства может быть, согласно его представлениям, лишь телесная и чувственная, но не духовная и разумная часть человека. «Тот, кто думает, что рабство распространяется на всю личность, – писал он, – заблуждается: ее лучшая часть свободна от рабства. Только тело подчинено и принадлежит господину, дух же сам себе господин».

Раб, согласно Сенеке, человек, равный по натуре другим людям, и ему присущи те же душевные качества, что и всем остальным. Купля-продажа касается лишь тела раба, но не его свободного духа, неподвластного торговым сделкам. Не отвергая само рабство как социально-политический институт, Сенека вместе с тем считал его в этическом плане несостоятельным, отстаивал человеческое достоинство раба и призывал к гуманному обращению с ним как с духовно равным субъектом.

Все люди равны и в том смысле, что они – «сотоварищи по рабству», поскольку одинаково находятся во власти судьбы. «А покажите мне, – говорил он, – кто не рабствует в том или другом смысле! Этот вот – раб похоти, тот – корыстной жадности, а тот – честолюбия.» Нет рабства более позорного, чем рабство добровольное».

В духе воззрений древнегреческих стоиков Сенека считал судьбу (или, что для него то же самое, – бога, божественный дух, провидение, природу, мировое целое) причиной всех причин. Идя «своим невозвратным путем», «закон судьбы совершает свое право». Люди не в силах изменить мировых отношений, частью которых являются их собственные отношения, но могут лишь мужественно и стойко переносить развертывающиеся предначертания судьбы, отдаться воле законов природы.

Исходя из стоической идеи единства божественного и человеческого мира, Сенека считал, что люди – «родные друг другу», «члены единого тела»: ведь природа сотворила всех людей из одной и той же материи и для одних и тех же целей. Высшее благо – в разуме, который есть божественный дух, погруженный в тело человека. И разумность делает человека богоподобным. Помимо разума природа одарила человека еще и общительностью, лежащей в основе единства человеческого рода. Благодаря разуму и общительности люди в борьбе за существование достигли господства над животными, овладели природными стихиями и живут тесными сообществами.

В естественно-правовой концепции Сенеки неминуемый и божественный по своему характеру «закон судьбы» играет роль того права природы, которому подчинены все человеческие установления, в том числе – государство и законы. Причем само естественное право здесь выступает и как природный факт (порядок мироустройства и причинная цепь событий), и одновременно как необходимый императив разума. Разум как факт и норма естественного порядка воплощен и в человеческом сообществе как части мирового целого. Соответствие человеческих отношений божественному началу базируется на разуме: человеческий разум – часть божественного духа.
Вселенная, согласно Сенеке, естественное государство со своим естественным правом, признание которых – дело необходимое и разумное. Членами этого государства по закону природы являются все люди, признают они это или нет. Что же касается отдельных государственных образований, то они случайны и значимы не для всего человеческого рода, а лишь для ограниченного числа людей. «Мы, – писал Сенека, – должны представить в воображении своем два государства: одно – которое включает в себя богов и людей; в нем взор наш не ограничен тем или иным уголком земли, границы нашего государства мы измеряем движением солнца; другое – это то, к которому нас приписала случайность. Это второе может быть афинским или карфагенским или связано еще с каким-либо городом; оно касается не всех людей, а только одной определенной группы их. Есть люди, которые в одно и то же время служат и большому, и малому государству, есть такие, которые служат только большому, и такие, которые служат только малому».

Этически наиболее ценным и безусловным, согласно концепции Сенеки, является «большое государство». Разумность и, следовательно, понимание «закона судьбы» (естественного права, божественного духа) как раз и состоят в том, чтобы, противодействуя случаю (в том числе – и случайной принадлежности к тому или иному «малому государству»), признать необходимость мировых законов и руководствоваться ими. Эта этическая максима в равной мере значима как для отдельных людей, так и для их сообществ (государств).

Сходные идеи развивали и другие римские стоики: Эпиктет– раб, затем отпущенный на волю, и император (в 161–180 гг.) Марк Аврелий Антонин.

У Эпиктета призывы к личному нравственному совершенствованию и надлежащему исполнению той роли, которая ниспослана каждому судьбой, дополняется резкой критикой богатства и осуждением рабства. Акцент при этом делается на безнравственности рабства. «Чего не желаешь себе, не желай и другим, – поучал Эпиктет, – тебе не нравится быть рабом – не обращай и других в рабство. Раз ты не можешь обойтись без услуг рабов, ты, прежде всего, сам раб, – как не уживаются друг с другом добродетель и порок, так и свобода и рабство».

Марк Аврелий Антонин развивал «представление о государстве с равным для всех законом, управляемом согласно равенству и равноправию всех, и царстве, превыше всего чтущем свободу подданных». В сочинении «К самому себе» он отмечал, что в силу общего всем людям духовного начала все мы – разумные существа. «Если так, – рассуждал император-стоик, – то и разум, повелевающий, что делать и чего не делать, тоже будет общим; если так, то и закон общий; если так, то мы граждане. Следовательно, мы причастны какому-нибудь гражданскому устройству, а мир подобен Граду. Ибо кто мог бы указать на какое-нибудь другое общее устройство, которому был бы причастен весь род человеческий? Отсюда-то, из этого Града, и духовное начало в нас, и разумное, и закон».

Дух целого, полагал Марк Аврелий, требует общения, но не хаотического, а соответствующего стройному порядку мира. Отсюда вытекает и повсеместное в мире «подчинение и соподчинение», а среди людей («наиболее совершенных существ») – «единомыслие», достижению чего и служит стоическая философия.

Некоторые идеи греческих и римских стоиков (в частности, отстаиваемый ими индивидуализм, а также естественно-правовые положения) оказали влияние на взгляды римских юристов.
Сенека




Луций Анней Сенека родился в римской провинции Бетина, в Южной Испании в городе Кордова в самом конце I в. до н. э. и прожил около семидесяти лет. Отец Сенеки – также Луций Анней Сенека (старший) – принадлежал к знатному и богатому сословию всадников и был известным ритором – преподавателем риторики, красноречия. Философию же он ненавидел. Учителями Сенеки были Сотион из Александрии, киник Деметрий, стоик Аттал, эклектик Фабиан Попирий.

Сенека не был примером добродетели. Он был сыном своего времени, своей среды, которая была аморальной. Сенека – пример расхождения мировоззрения и образа жизни. Сенека не жил согласно своим принципам. Он проповедовал бедность, а сам всеми правдами и неправдами стремился к чрезмерному обогащению. Это расхождение между словом и делом Сенека осознавал, о нем писал и его цинично оправдывал. В своем трактате “О счастливой жизни” он говорит: “Мне говорят, что моя жизнь несогласна с моим учением. В этом все время упрекали и Платона, и Эпикура, и Зенона. Все философы говорят не о том как они сами живут, а о том как надо жить. Я говорю о добродетели, а не о себе, и веду борьбу с пороками, в том числе и со своими собственными; когда смогу, буду жить как должно. Ведь если бы я жил вполне согласно моему учению, кто был бы счастливее меня, но теперь нет основания презирать меня за хорошую речь и за сердце полное чистыми помыслами”, и ниже: “Про меня говорят: “зачем он любя философию, остается богатым, зачем он учит, что следует презирать богатства, а сам их накопляет? Презирает жизнь – и живет, презирает болезни, а между тем очень заботится о своем здоровье? Называет изгнание пустяком, однако, если только ему удастся, - состарится и умрет на родине? Но я говорю, что все следует презирать не с тем, чтобы отказаться от всего этого, но чтобы не беспокоится об этом; он собирает его не в своей душе, но в своем доме”. В своих “Письмах к Луцилию” Сенека утверждает, что кратчайший путь к богатству – через презрение к богатству.

Сенека автор многих сочинений. При этом у Сенеки та же история, что и у Цицерона: он в основном писал, когда был не у дел, поэтому большую часть своих сочинений он создал в последние три года своей жизни.

Несмотря на свой девиз: “Пусть наши слова приносят не удовольствие, а пользу”, - Сенека часто стремится к красноречию за счет глубины содержания своих речей.

Сенека довольно хорошо эрудирован в истории философии. Он говорит о Пифагоре, Гераклите, Пармениде, Зеноне, Демокрите, Сократе, Платоне, Спевсиппе, Зеноне-стоике, Клеанфе, Хрисиппе, Цицероне – и это только в одних “Письмах к Луцилию”. Однако его отношение к учениям древнегреческих и римских философов избирательное: его интересуют практически-нравственные взгляды, меньше представления о душе, еще меньше представления о мире.

Сенека ставит личный жизненный пример философа важнее его учений. Он утверждает, что “и Платон и Аристотель, и весь сонм мудрецов, которые потом разошлись в разные стороны, больше почерпнули из нравов Сократа, чем из его слов”, что Клеанф стал подобием Зенона из Китиона не потому, что слушал его лекции, а потому что жил вместе с ним. Сенека преклоняется перед Катоном Старшим, перед Сократом и Платоном, Зеноном и Клеанфом именно как мудрецами, создателями мудрости, которая учит правильно жить, общество которых, хотя бы и заочное, избавляет от пороков.

Сенека резко противопоставляет мудрость и философию, с одной стороны, и знание с другой. Здесь он подобен своему современнику апостолу Павлу, который философии и знанию как мудрости мира сего противопоставляет мудрость мира иного. Сенека говорит о мудрости мира сего даже, когда говорит о Боге. Для него мудрость руководство не для того, чтобы попасть в потусторонний рай, а для того чтобы уцелеть в этом.

Говоря о философии, Сенека различает в ней в качестве ее предметного содержания природу, нравы и разум. Так, что предметом его философии является и природа, иначе он не написал бы свои “Естественные вопросы”. Сенека повторяет деление философии на этику, логику и физику, которую произвели греческие стоики, деление, восходящее к Платону, но без слова “логика” (у Платона была “диалектика”). Знание природы стоикам необходимо, ибо ведь их главное этическое требование – жить в согласии с природой. Но стоики не знали естественного, природы, они не знали ни одного закона природы. Они превращали природу в метафизическую реальность, которой приписывали свойственные ей черты: разумность и божественность.

Сенека – своего рода теологический и психологический материалист. Все телесно. Телесны и боги, и души. Но в то же время все одушевлено, разумно и божественно. Правда, эта позиция Сенеки до конца не выдерживается. Вслед за греческими стоиками, он берет за начало начал бытие, как то, что есть, все то, что есть. Это бытие он делит на бестелесное и одушевленное, одушевленное – на растительное и животное, а то и другое на виды. Но бестелесное у него как бы существует: пустота и время… Сенека думает, что и тело, и душа, и страсти души телесны. Он утверждает, что “душа есть тело, что благо человеческое не может не быть телом”. Что “страсти – такие, как гнев, грусть, любовь, суть тела”. Но каковы критерии телесности? Телесно то, что способно действовать, а страсти изменяют состояние тела, мы под влиянием страсти изменяемся в лице, краснеем, бледнеем… Значит, они телесны. Вторым критерием телесности является способность к соприкосновению. Сенека приводит слова Лукреция: “Тело лишь может касаться и тела лишь можно коснуться”. Отсюда следует, что различие между материей и разумом происходит внутри телесности.

В конкретном учении о природе Сенека повторяет старое учение об Элементах. Это вода и огонь, воздух и земля. Все эти элементы взаимопревращаютя, а следовательно, все находится во всем и все возникает из всего.

Все в природе, в том числе и небесные тела, находятся в движении. “Воззри на звезды, освещающие мир. Ни одна из них не задерживается, непрерывно течет и меняет свое место на другое. Все они вечно вращаются, все они вечно в переходе, перемещаясь согласно властному закону природы”. (Сенека “Утешение Гельвии”: 6,6). Но все движения в природе кругообразны, все находится в круговращении. В этом и состоит “закон природы”, о котором говорит Сенека. Никаких реальных законов природы, разумеется, он не знал. Сенеков “закон природы” – закон судьбы, он подменяет закон судьбой. И все содержание закона природы сводится к тому, что он неподвластен человеку.

Немалое место в философских взглядах Сенеки занимает вопрос смерти, а точнее вопрос самоубийства. Сенека, как и все стоики, начиная с самоубийцы Зенона из Китиона, допускает добровольное прекращение своей жизни, самоубийство, но при определенных условиях. Так Сенека пишет: “Если тело не годится для своей службы, то почему бы не вывести на волю измученную душу? И может быть, то следует сделать немного раньше должного, чтобы в должный срок не оказаться бессильным это сделать”. Вместе с тем Сенека предостерегает против “сладострастной жажды смерти”, которая иногда овладевает людьми и становится, чуть ли не эпидемией. Для самоубийства должны быть веские основания, иначе это малодушие и трусость!

Одним из оснований для самоубийства являются не только телесные недуги, особенно если они затрагивают душу, но и рабство. Проблема рабства широко обсуждается Сенекой. Нет, он вовсе не против социального рабства, того позорного, но неизбежного явления в древнезападном мире. Он даже по-своему оправдывает рабство: ведь рабами становятся те, у кого нет мужества умереть. Сенека расширительно понимает рабство, топя позор социального рабства в бытовом рабстве, которое присуще и свободным, в рабстве многих людей перед страстями пороками.

В отличие от Аристотеля, который стремился не замечать в рабах людей, Сенека прямо заявляет, что и рабы люди, требующие к себе хорошего отношения.

Проповедь Сенеки равенства и свободных, и рабов без требования, однако, упразднения позорного института социального рабства, растворение рабства социального в рабстве нравственном, в рабстве перед страстями, в моральной низости человека сближает Сенеку с христианством, которое в те уже времена учило о равенстве всех людей пред Богом, равенстве во грехе, без требования упразднения социального рабства.

Этика Сенеки – этика пассивного героизма. Изменить в жизни, в сущности, ничего нельзя. Можно только презирать ее напасти. Величайшее дело жизни – твердо стоять против ударов судьбы. Но ведь это означает, что судьба активна, а человек пассивен. Он занимает, лишь оборонительную позицию. Нужно господствовать над своими страстями, не быть у них в рабстве. Что касается счастья, то оно целиком зависит от нас, в том смысле, что несчастен лишь тот, кто сам считает себя несчастным: “Каждый несчастен настолько, насколько полагает себя несчастным”. Лучше принимать все как оно есть. В этом и состоит пассивная логика стоицизма. В этом и состоит то величие духа, которое проповедовал стоицизм и что привлекало к нему всех, по кому прошелся каток тоталитаризма.

Однако, фатализм Сенеки все же немного бодрый. Он вовсе не проповедует полное бездействие как даосы или буддисты. Фатализм Сенеки – психологическая подборка для деятельного все же человека, который не станет отчаиваться, если у него что-то не получится. Такой человек на минуту остановится, вздохнет, скажет: “Не судьба”, улыбнется и снова примется за дело. Может быть в другой раз повезет. Сенека же при всем его фатализме и проповеди покорности судьбе восхваляет здравый ум, мужественный и энергичный дух, благородство, выносливость и готовность ко всякому повороту судьбы. Именно при такой готовности только и можно достичь для себя состояния сильной и неомраченной радости, мира, гармонии, духа величия, но не гордого и наглого, а соединенного с кротостью, приветливостью и просвещенностью. Сенека говорит, что результатом такого расположения духа будет постоянное спокойствие и свобода, ввиду устранения всяких поводов к раздражению и страху.

Этика Сенеки противоречива. Зачем нужна энергия, если все же от нас ничего не зависит? Если нет большой цели? Это противоречие стоики так и не смогли разрешить. Культ разума и силы духа и признание бессилия человека перед непонятной человеческому разуму судьбой, от которой всего можно ожидать, перед волей Бога, как личного мирового разума, идущего непознаваемыми для человека путями несовместимы.

Такова философия Сенеки, его наука о жизни. Сенека одинок. И самое главное чему может научить его философия, это не только переносить все превратности жизни и удары судьбы, но и большому искусству быть другом самому себе. Дружба с самим собой по Сенеке не эгоистична! Под такой дружбой Сенека понимает внутренний мир и гармонию внутри человека, господство в нем высшего (разума ) над низшим (страстями), а такой гармоничный и самоуспокоенный человек действительно может быть другом и для других людей.

Формирующаяся христианская теология сочувственно относилась к Сенеке. Тертуллиан находит у Сенеки немало христианских мыслей. Он даже утверждает, что иногда Сенека был почти христианином. Он замечает это, говоря, что нельзя более истинно и христианину говорить о Боге, чем говорит о Боге Сенека, хотя он и не знал истинной веры.

В эпоху Возрождения Сенека пользовался любовью. Его часто восхваляют гуманисты за чистоту его нравственного учения и за его идеи человека. При этом гуманисты идеализировали Сенеку, чего он как человек не заслуживает. Ведь он и сам говорил о себе, что он видит лучшее, но следует худшему, сознаваясь, таким образом, в своей непростительной слабости.

Эпиктет





Эпиктет (ок. 50 – ок. 135 гг. н.э.) – уникальное явление в древнезападной философии. Он родился рабом, и длительное время уже взрослым был им. У него не было даже человеческого имени. Эпиктет – это не имя, а прозвище, кличка раба: “эпиктетос” означает приобретенный.

Известно, что Эпиктет родился во Фригии, потом оказался в Риме. Тогда в Риме был моден стоицизм, и многие образованные жители города Рима посещали лекции стоика Мусония Руфа. В числе слушателей бывал и Эпафродит – хозяин Эпиктета, сопровождаемый своим рабом. Лекции вряд ли пошли на пользу хозяину раба, но для самого раба они были судьбоносными. Эпиктет стал невольником-философом, а Мусоний Руф, его невольным учителем.

Неизвестно, когда и как Эпиктет стал свободным, вольноотпущенником. Так или иначе, Эпиктет был изгнан из Рима Домицианом около 94 г., когда этот подозрительный и тяжелый император изгнал всех философов и риторов из Италии. И Эпиктет оказался в сравнительно новом городе Никополисе.

В Никополисе Эпиктет открыл свою философско-воспитательную школу. У него было немало учеников и почитателей, в том числе знатных и богатых. Однако при этом Эпиктет вел нищенскую киническую жизнь.

Как и бедствующий, но гордый Сократ полтысячилетием до него, Эпиктет ничего не писал. Не исключено, что он был неграмотным. Но дело не в этом. Для Эпиктета – философа-моралиста - практика была важнее теории, устное слово, внушение и личный пример важнее письменного слова.

Рабство наложило тяжелую печать на робкого и хилого Эпиктета. Он не был Спартаком. И подобно тому, как нашим главным вопросом является вопрос, как стать свободным от тоталитаризма, так и для Эпиктета главным вопросом был вопрос о том как стать внутренне свободным при внешнем рабстве, против которого Эпиктет ничего нигде никогда не говорит. Как и Сенека, Эпиктет подменяет социальное рабство нравственным. Только Сенека это делал с позиций рабовладельца, а Эпиктет – с позиций раба.

Главный тезис Эпиктета состоит в утверждении, что существующий порядок вещей изменить нельзя, он от нас не зависит. Можно лишь изменить свое отношение к тому существующему порядку вещей. Его “Руководство” начинается словами: “Из всех вещей иные нам подвластны, а иные нет. Нам подвластны наши мнения, стремления нашего сердца, наши желания и наши отвращения, одним словом, все наши действия. Нам неподвластны тела, имения (собственность), репутация, чины, одним словом, все то, что не есть наши действия”.

Эпиктет был, конечно, малообразованным человеком. Вряд ли он знал науки. Так или иначе, он не предавал им значения. Ведь даже Сенека, человек образованный, автор “Естественных вопросов”, третировал “свободные искусства” как то, что отвлекает человека от мудрости, которая состоит в знании добра и зла. Тем более Эпиктет ничего не говорит о науке. Философию же он делит, как это было принято в стоицизме, на физику, логику и этику. Об этом он в “Руководстве” говорит так: “Главнейшая и нужнейшая часть философии есть та, которая учит употреблению сих предложений, например: что не должно обманываться и одну вещь вместо другой понимать. Вторая есть та, которая учит доказательствам, например: для чего не должно обманываться. Третья, которая те самые доказательства подтверждает и изъясняет, например: для чего есть то доказательство, и в чем сила оного? Что из него следует и чему противоположиться может? В чем оно истинно и в чем ложно?

Из сего видно, что третья часть нужна для второй, вторая для первой, однако всех нужней первая, которою одною довольствоваться должно бы, но мы противное делаем; ибо упражняемся в третьей части, и весь труд наш в ней полагаем, первою вовсе пренебрегаем”.

Иначе говоря, логика должна служить физике и этике. Логика состоит в обосновании и исследовании доказательств. Она позволяет понять, что такое доказательство, какое из рассуждений доказательно, а какое нет, что такое логическое следствие. Она помогает избежать нам противоречий и других логических ошибок. Помогает нам отличить истину от заблуждения. Но логика не может отличить правду от лжи, а это означает, что без нравственного воспитания логика бесполезна для общества. Поэтому нужнее логики этика. Этика учит, что лгать не следует, она внушает мысль о бесполезности и даже, по большому счету, опасности для лжеца его лжи.

Эта опасность обосновывается представлением Эпиктета о природе, его физикой. Вообще-то к физике Эпиктет равнодушен. И поэтому для него достаточно одной этики. Если что и можно для философии извлечь полезного из физики, то это, во-первых, возможность согласования своих желаний с естественным ходом вещей (а это знание от физики) и, во-вторых “знание” того, что в мире правят боги. И эти боги всезнающи. Вот почему ложь для лжеца всегда опасна: богов нельзя обмануть, они все знают и рано или поздно накажут лжеца за его ложь.

Эпиктет рационалист. Истинная сущность человека – в его разуме, который является частицей мирового космического разума. Отнять у человека разум, – значит, убить его. Человек далее не только разумное существо, но и существо обладающее свободой мысли и свободой воли. Эти достояния человека также неотчуждаемы. Эпиктет говорит, что никто не может отнять то и другое у человека, даже если отнять у него имущество, честь, семью и само тело.

Такова свобода в понимании Эпиктета. Все же это свобода смиренного и гордящегося своим смирением обездоленного человека. Смирение и покорность, подмена изменения порядка вещей, объективной действительности, общественного строя изменением своего сознания и своего отношения ко всему этому. Это импонировало христианству. И не случайно, что ранние христианские теологи сочувственно относились к пассивному мировоззрению Эпиктета.

Эпиктет внушал своим ученикам обращаясь к каждому из них: “Все дела твои и предприятия начинай следующею молитвою: управляй мною Зевс, и ты, необходимая судьба. Куда и чему вы меня определили, я вам следовать буду усердно и нелепостно. А хотя бы я не пожелал, то, однако поневоле следовать вам должен”. Таково фаталистическое и примиряющее нас с тем, что есть и что происходит в нашей жизни само по себе, независимо от нашей воли, от наших желаний и планов. И не является ли мировоззрение Эпиктета тем самым мировоззрением героического пессимизма столь характерного для римских стоиков.

Марк Аврелий




Третьим выдающимся стоиком во времена Ранней Римской Империи был император Марк Аврелий (160-180 гг. правления).

Мировоззрение Марка Аврелия противоречиво. Оно сочетает в себе очень острое сознание бренности, скоротечности и неновости жизни и проповедь необходимости быть деятельным, энергичным и справедливым государственным деятелем. Пожалуй, ни у кого не проявилось с такой силой противоречие между философской надвременностью и практическим погружением в эту самую временность, как (в силу его общественного положения) это произошло у Марка Аврелия.

Марк Аврелий как никто другой остро чувствовал течение времени. Краткость человеческой жизни. Смертность человека. Его мгновенность в бесконечном временном потоке. “Время есть река… стремительный поток. Лишь появится что-нибудь, как уже проносится мимо, но проносится и другое, и вновь на виду первое”. “Оглянись назад – там безмерная бездна времени, взгляни вперед – там другая беспредельность”. (Марк Аврелий. Наедине с собой. Размышления). Перед этой беспредельностью времени одинаково ничтожны и самая долгая, и самая короткая человеческая жизнь.

 Как никто другой остро сознавал Марк Аврелий ничтожество всего: “Ничтожна жизнь каждого, ничтожен тот уголок земли, где он живет”. Тщетна надежда надолго остаться в памяти потомства: “Ничтожна и самая долгая слава посмертная; она держится лишь в нескольких кратковременных поколениях людей, не знающих самих себя, не то что тех, кто давно опочил”.

И в этом всепожирающем беспредельном потоке жизни нет и не будет ничего нового: “…наши потомки не увидят ничего нового, ведь, человек, достигший сорока лет, если он обладает хоть каким-нибудь разумом, в силу общего единообразия некоторым образом уже видел все происшедшее и все имеющее быть”. И в самом деле, позади настоящего для Марка Аврелия лежала большая и довольно однообразная история. Император не находил в ней качественных перемен. Все одно и то же.

Эти примеры личного и исторического пессимизма императора Марка Аврелия можно умножить. Они составляют наиболее яркие живые строки в его записках, обращенных к самому себе. Разочарованность, усталость императора – это разочарованность и усталость самой Римской Империи, будущее которой было действительно неведомо. Марк Аврелий не знал, что его неудачного сына – императора после него – убьют, что с его смертью прекратится династия Антониев, что Римское государство вступает в смутные времена, когда в середине III в. н. э. оно фактически распадется. Смутное время породило Плотина. Диоклетиан собрал империю. Но это была совсем другая империя. Принципат сменился доминатом. Это откровенный, а не эпизодический, как во времена Ранней Римской империи, восточный деспотизм. Вскоре после своего возрождения Римская империя примет христианство. И начнется новая эпоха – эпоха окончательного заката античной культуры и эпоха расцвета христианской культуры.

Но было бы неправильно односторонне сводить мировоззрение Марка Аврелия только к негативной его стороне, хотя и самой сильной и выразительной. Дело в том, что из его пессимизма, из его острого осознания кратковременности и самой жизни человека, и памяти о нем, и славы не следует, того, что мы находим у таких же разочарованных людей – проповеди или бездействия, или того, что если все так зыбко, то остается только предаться доступным человеку наслаждениям, а там пусть будь, что будет.

У Марка Аврелия есть совокупность несомненных для него нравственных ценностей. Он говорит о том, что лучшее в жизни: “справедливость, истина, благоразумие, мужество”. Да, все “сущая суета”, но все-таки есть в жизни то к чему следует относиться серьезно. Это праведное “помышление, общеполезная деятельность, речь, неспособная ко лжи, и душевное настроение, с радостью приемлющее все происходящее как необходимое, как предусмотренное, как проистекающее из общего начала и источника”. Здесь необходимо отметить такую ценность, как “общеполезная деятельность”. Марк Аврелий называет это также “гражданственностью” и ставит ее наравне с разумом. Эти истинные ценности император противопоставляет таким мнимым ценностям, как “одобрение толпы, власть, богатство, жизнь, полная наслаждений”.

У Марка Аврелия есть положительный идеал человека. Это существо “мужественное, зрелое, преданное интересам государства”. Это римлянин. Это существо “обличенное властью, которое чувствует себя на посту и которое с легким сердцем ждет вызова оставить жизнь”. Это существо, которое видит “мудрость исключительно в праведной деятельности”.

Такова раздвоенность человека в его жизни: он и кратковременное, живущее лишь настоящим мимолетное существо, и существо преследующее долговременные и прочные цели. Марк Аврелий осуждает того, кто все время в делах, но свои дела не сообразовывает с какой-то одной целью, подчиняя ей всецело все свои стремления и представления. Надо служить благу государства в котором, однако нет ничего нового, все надоело и опостылело. Такая раздвоенность у Марка Аврелия в какой-то степени объясняется его внутренней раздвоенностью на философа-стоика и высшего правителя громадной и сложной империи. Но у императора есть философское обоснование и второго взгляда на жизнь.

С убежденностью в текучести всего поразительным образом уживается мысль, что все есть некое большое целое в котором все связано. И этим целым управляет разум этого целого, его Логос. Там же Марк Аврелий помещает каким-то мало понятным образом и богов. Это целое динамично и подчиняется промыслу. Люди, как разумные существа едины в своем разуме, у всех у них единая душа единый разум. В разуме люди сходятся друг с другом.

А говоря точнее, человек в понимании Марка Аврелия тройственен: у него есть тело – оно бренно, есть душа или что не совсем то же – “проявление жизненной силы” и есть руководящее начало, знаменитый стоический гегемоникон, руководящее начало, что и есть разум.

Марк Аврелий называет разум в человеке его гением его божеством. Человек должен пестовать его в себе, не оскорблять ничем низшим, не осквернять живущего в “груди гения”. А это значит никогда не считать для себя полезным то, что “когда-либо побудит тебя преступить обещанное, забыть стыд, ненавидеть кого-нибудь, подозревать, клясть, лицемерить, пожелать чего-нибудь такого, что прячут за стенами и замками. Ведь тот, кто отдал предпочтение своему духу, гению, служению добродетели, не надевает трагической маски, не издает стенаний, не нуждается ни в уединении, ни в многолюдстве. Он будет жить – и это самое главное – ничего не преследуя и ничего не избегая. Его совершенно не беспокоит, в течение большего или меньшего времени его душа будет пребывать в телесной оболочке, и когда придет момент расставания с жизнью, он уйдет с таким же легким сердцем, с каким стал бы приводить в исполнение что-нибудь другое из того, что может быть сделано с достоинством и с честью…”.

Здесь говорится о душе, но неясно будет ли эта душа жить после смерти, или же она сольется с мировой душой. Интересно, что Марк Аврелий допускает на миг возможность полной смерти, ведь надо быть готовым ко всему: “Душе, готовой ко всему, не трудно будет, если понадобится, расстаться с телом, все равно ждет ли ее угашение, рассеяние или новая жизнь”. Он допускает, что нет богов и нет промысла, но тут же, как бы испугавшись, отбрасывает это предположение, говоря: “Если же богов не существует, или нет дела до людей, то что за смысл мне жить в мире, где нет богов и нет промысла?”. Нет, возражает сам себе император, “боги существуют и проявляют заботливость по отношению к людям”.

Но как тогда сочетать промысел богов и свободу человека? Фаталист ли Марк Аврелий? Иногда кажется, что он фаталист. Разве он не говорил о том, что с легким сердцем принимать все то, предусмотрено? Но вместе с тем в его несистематизированных заметках мы находим мысль о свободе человека по воле богов: “Они устроили так, что всецело от самого человека зависит, впасть или не впасть в истинное зло. Марк Аврелий приводит слова Эпиктета: “Нет насилия, которое бы могло лишить нас свободы выбора”.

Но вместе с тем император не призывает к активной борьбе со злом. Все-таки надо принимать и жизни и смерть так, как они происходят. Жить надо так, как если бы каждый день был последним и каждое дело, которое ты делаешь, - последнее в твоей жизни дело.
Властная веха в развитии политической мысли в Древнем Риме связана с концепциями стоиков
Луция Аннея Сенеки (3-65 гг.), Эпиктета (ок. 50 – ок. 140 г.г.), Марка Аврелия Антонина (121-180 гг.).)

Стоицизм - одно из ведущих течений древнегреческой и римской философии, имеющее в основном этический характер. Согласно стоицизму, мироздание в целом управляется судьбой. Судьба в учении стоиков выступает в качестве «естественного закона», который имеет божественный характер.

В своих сочинениях о государстве еще древнегреческие стоики (Зенон, Хрисипп), а также их римские последователи обосновывали космополитическое представление о том, что все люди – граждане единого мирового государства (космополиса), а каждый отдельный человек- гражданин вселенной.

Государство выступает у стоиков как естественное объединение, основанное на тяготении людей друг к другу, их природной связи. Стоики с этической точки зрения отрицали рабство, считая его противоречащим общему закону мироздания.

Сенека, сенатор, воспитатель императора Нерона, провозглашал идею духовной свободы каждого члена общества вне зависимости от его социального статуса. Он один из первых античных авторов, который, не выступая за отмену института рабства, отстаивает человеческое достоинство раба:

"Тот, кто думает, что рабство распространяется на всю личность,

заблуждается: ее лучшая часть свободна от рабства. Только тело подчинено и принадлежит господину, дух же сам себе господин".

В основе человеческого общества, по убеждению Сенеки, лежит единство божественного и человеческого мира. Разум человека - погруженный в него божественный дух, а от природы человек наделен свойством общительности. Сочетание этих двух качеств помогает ему овладеть природными стихиями и жить тесными сообществами.

В представлениях о государстве и обществе императора (161-180 гг.) Марка Аврелия Антонина лежало положение о равенстве всех перед законом и равенстве всех, живущих в государстве. Подобный порядок оправдывался божественным предначертанием, которое требует общения, соответствующего, стройному порядку мира.

Эпиктет, раб по происхождению, главные цели развития общества в выполнении каждым той роли, которая намечена ему судьбой. Эти призывы дополнялись критикой рабства как безнравственного института:

"Чего не желаешь себе, не желай и другим, тебе не нравится быть рабом – не обращай и других в рабство. Раз ты не можешь обойтись без услуг рабов, ты прежде всего сам раб, - как не уживаются друг с другом добродетель и порок, так и свобода и рабство".