В истории зарубежной психологии имеются различные подходы к пониманию и объяснению сущности и причин агрессивного поведения человека. Несмотря на различия, отмечается стремление выработать единую теоретико-методологическую основу для изучения человеческой агрессии, интегрировать различные концепции для разработки новых, перспективных технологий исследования этого явления. В современной зарубежной психологии наблюдается отказ от абсолютизации какого-либо одного фактора, детерминирующего человеческую агрессию. Возросла роль факторов природной и социальной среды в возникновении агрессии. Имеется тенденция к многофакторному пониманию причин агрессии, в котором учитываются различные ее детерминанты.

Описание и объяснение природы человеческой агрессии в зарубежной психологической науке раскрывается в нескольких теориях, наиболее распространенными из которых являются инстинктивные концепции, берущие свое начало еще от З. Фрейда и К. Лоренца, теория фрустрации (Дж. Доллард, Н. Миллер и др.), теории социального научения (А. Бандура), теория социального влияния (Дж. Тедещи и др.), теория переноса возбуждения, когнитивные модели агрессивного поведения и др.

В представленной работе мы рассмотрим этологический подход к пониманию агрессии и агрессивности человека, начало которому было положено в трудах К. Лоренца. Отмечая, что термин «агрессия» чрезвычайно часто употребляется в самом широком контексте, К. Лоренц писал, что «для обывателя понятие агрессии связано с самыми разнообразными явлениями обыденной жизни, начиная от драки петухов и собак, мальчишеских потасовок и т.п. и заканчивая в конце концов войной и атомной бомбой» [4. С. 221]. В теории К. Лоренца агрессия человека уподобляется агрессии животных и объясняется это чисто биологически – как средство выжить в борьбе с другими существами, как средство защиты и утверждения себя, своей жизни через уничтожение или победу над соперником.

Этологический подход исходит из биологизаторской трактовки агрессии как особого врожденного инстинкта и, по сути, представляет собой модернизированную форму социального дарвинизма. Именно поэтому его и следует рассматривать как исторически первую в идейном плане попытку объяснения природы агрессии – через прямую аппеляцию к биологической природе человека. В основе этого подхода лежит известный постулат учения Ч. Дарвина, гласящий: изменить человека относительно его биологической наследственности и врожденных наклонностей можно лишь в той мере, насколько это реально в результате естественного отбора и специальных упражнений [6. С. 8].

Основными представителями этологического подхода явились К. Лоренц, Т. Томпсон, Р. Ардри, Дж.П. Скотт. Они развивали идею присущей человеку врожденной инстинктивной агрессивности и доказывали, что эволюция так и не выработала в людях способности и потребности в обуздании своих инстинктов. Р. Ардри прямо писал, что человек «генетически запрограммирован на совершение насильственных действий», и что он «бессилен против инстинктов собственной природы», которые «неотвратимо ведут его к социальным конфликтам» (Bandura A., 1973).

Следуя сформулированному Торпом (Torp, 1966) ошибочному положению о том, что « вряд ли в поведении животных можно найти хотя бы один аспект, который не имел бы отношения к проблеме поведения людей», этологи рассматривают агрессивное поведение людей как спонтанную врожденную реакцию. Эта точка зрения нашла отражение в трудах К. Лоренца. К. Лоренц (Lorenz K., 1966) писал, что внутривидовая агрессия у людей представляет собой совершенно такое же самопроизвольное инстинктивное стремление, как и у других высших позвоночных животных. По его мнению, в организме человека, как и животного, накапливается своего рода энергия агрессивного влечения, причем накопление происходит до тех пор, пока в результате соответствующего пускового раздражителя она не разрядится. В качестве примера К. Лоренц указывает на подростка, который при первом знакомстве со сверстником сейчас же начинает с ним драться, поступая так же, как в аналогичном случае поступают обезьяны, крысы и ящерицы. К. Лоренц пишет, что агрессия является «подлинным инстинктом – первичным, направленным на сохранение вида» [7. С. 39].

В рамках этологического подхода агрессия рассматривается как целесообразный инстинкт, выработанный и закрепленный в процессе эволюции. К. Лоренц утверждал, что существует связь между «естественной историей агрессии», описывающей влечение к борьбе у животного, влечение, направленное против своих сородичей, и «агрессиями в истории человечества». Более того, он ясно высказался в пользу биогенетической природы агрессивности человека, заявляя, что «пагубный по своим размерам агрессивный инстинкт, который как дурное наследие и по сей день сидит у нас, у людей в крови» был пронесен через многие тысячелетия как результат генетической селекции (K. Lorenz, 1965).

Агрессия, по К. Лоренцу, является инстинктом не смерти (как, например, у З. Фрейда), а сохранения жизни и вида, и поэтому, таким же инстинктом, как и все остальные. Дискутируя по поводу учения З. Фрейда об инстинктах, К. Лоренц пишет: «Агрессия, проявления которой часто отождествляются с проявлениями «инстинкта смерти», - это такой же инстинкт, как и все остальные, и в естественных условиях так же, как и они, служит сохранению вида и своей жизни [4. С. 5].

В этологии выделяется несколько функций внутривидовой агрессии (Tinbergen N, 1993, Lorenz К., 1994). К ним относятся: функция территориальности, функция полового отбора, родительская функция, функция иерархии, функция партнерства и др. Лоренц подчеркивает роль агрессии во взаимодействии инстинктов внутри организма. «Агрессия играет роль в концентре инстинктов; она бывает мотором – «мотивацией» - и в таком поведении, которое внешне не имеет ничего общего с агрессией, даже кажется ее противоположностью» [7. С. 39].

Человек унаследовал от «братьев своих меньших» инстинктивные механизмы включения, реализации и завершения агрессивного поведения( обеспечивающееся определенными мозговыми структурами), а также субъективно положительный эмоциональный компонент его (воодушевление, подобное инстинктивному триумфальному крику седых гусей), способный стать автономным мотивом агрессии [11].

К. Лоренц считает, что между различными человеческими популяциями все же имеются различия в их изначальной (врожденной) степени агрессивности, что сложилось в результате естественного отбора. В качестве примера чрезвычайно агрессивного народа он приводит племя индейцев Юта. По мнению Лоренца, человек агрессивен, т.к. произошел от приматов. Поскольку последние являются травоядными животными, то у них совершенно отсутствует присущий хищникам «инстинкт убийцы». У хищников для сохранения вида должен был в результате эволюции возникнуть механизм, тормозящий внутривидовую агрессию, т.к. «инстинкт убийцы», направленный на себе подобных привел бы к полному вымиранию вида. У гоминидов же необходимости в таком механизме не было (природа не могла предусмотреть, что в руках «голой обезьяны появится смертоносное оружие) [4].

Инстинктивная природа человеческой агрессии отстаивалась также в психоаналитической модели З. Фрейда. З. Фрейд выделил два фундаментальных инстинкта – инстинкт жизни (созидательное начало в человеке, Эрос) и инстинкт смерти (Танатос – начало разрушительное, с которым и связывается агрессивность). Влечение к смерти, по З. Фрейду, побуждает к саморазрушению, и агрессия является механизмом, благодаря которому это влечение переключается: разрушение направляется на другие объекты, в первую очередь, на других людей. Мак Даугол (1926) в качестве причин агрессии признавал «инстинкт драчливости», заложенный в человеке от природы. Мюррей (1938) в число первичных потребностей человека ввел и потребность в агрессии, побуждающую искать случаи атаковать с целью принести вред. А. Маслоу в своей монографии «Мотивация и личность» провел анализ проблемы, является ли деструктивность инстинктоидной. Под инстинктоидными Маслоу понимает свойства личности, несводимые к инстинктам, но имеющие некоторую природную основу. Маслоу сделал заключение, что агрессивность – не инстинкт, но инстинктоидна, т.е. подобна инстинкту [3. С. 171].

К. Лоренц считает, что сравнение человека с животным «не покажется столь обидным, если рассмотреть разительное неумение человека управлять своим поведением по отношению к представителям своего же биологического вида», и что в этом отношении человек «не совершил ни малейшего прогресса в деле овладения самим собой». К. Лоренц полон пессимизма в отношении силы здравого смысла и чувства ответственности современного человека: «Имея в руках атомные бомбы, а в центральной нервной системе – эндогенные агрессивные инстинкты вспыльчивой обезьяны, современное человечество основательно утратило свое равновесие [10. С. 109].

К. Лоренц, как и З. Фрейд, считает, что человеку не дано справиться со своей агрессивностью, он может только направить ее в нужное русло [4]. К. Лоренц пишет, что «в душе инстинкт агрессии – наследство человекообразных предков, с которым его рассудок не может совладать», главная опасность инстинкта состоит в его спонтанности [7. С. 39]. Вместе с тем Лоренц все же допускает возможность регуляции человеческого поведения и отводит определенную роль воспитанию, возлагает надежды на усиление моральной ответственности за свое будущее. Настораживает тот факт, что опирающиеся на работы Лоренца другие исследователи не только поддерживают инстинктивную природу агрессии, но и утверждают, что люди при всем желании не в состоянии осуществлять контроль над проявлениями своей агрессивности [9. С. 10].

Подход К. Лоренца к пониманию и объяснению феномена агрессии критиковался как самими этологами (R.F. Hindd, 1994), так и психологами (A. Montaque, 1968, 1976) не только за рискованный перенос на человека результатов, полученных в исследовании животных, или за утверждение о снижении уровня агрессии человека путем различных состязаний, но и за недостаточное фактическое обоснование.

С позиции социально-исторического детерминизма этологов критиковал В. Холличер. На богатом историко-антропологическом материале он убедительно показал, что отождествление процессов функционирования животного мира и человеческого общества ведет к затушевыванию не только социальных факторов, но и практически всех иных образований, которые свойственны человеку как общественному существу [10]. Есть и другие веские аргументы: так, например, до сих пор не обнаружены прогнозировавшиеся этологами «гены агрессивности», нет никакого реального подтверждения и представлениям К. Лоренца об особой «агрессивной энергии» животных и человека. Некоторые критики постоянно упрекают этологов в том, что в своих теоретических построениях они откровенно забывают об очевидной изменчивости человеческого поведения и, в частности, о вариативности человеческих проявлений агрессии [6. С. 9].

Отечественные психологи также выступали с критикой этой теории. Н.Д. Левитов отмечал необходимость подчеркивания различий между агрессивным поведением животных и человека: первое понятие всецело остается в рамках сугубо биологических закономерностей, в то время как агрессивное поведение группы людей или конкретного человека определяется социальными, общественно-историческими условиями. Ф.В. Бассин справедливо писал, что само употребление одного и того же термина в применении к агрессии животного и агрессии человека – неоправданно и вносит путаницу. Это два различных феномена. «Что общего, - указывал он, - между склонностью зверя нападать на собратьев, опирающейся на инстинкты, индивидуальной и агрессией как общественным явлением у человека?» [1. С. 55]. Такие экстраполяции неверны уже хотя бы потому, что проблемы агрессии и насилия в человеческом обществе не могут быть решены исключительно с помощью врожденных биологических факторов [8. С. 85].

Другой известный натуралист А. Сторр обогатил наблюдения и выводы К. Лоренца другими аспектами. В своей книге «Человеческая агрессивность» (1968) он придерживается мнения Лоренца и подчеркивает, что «…у человека, как и у других животных, агрессивное стремление является устойчивой наследственностью, от которой невозможно избавиться и которая является абсолютно необходимой для выживания (Storr A., 1996). Он раскрывает положительную функцию агрессивности, которая стремится к сохранению вида и отдельного индивида. А. Сторр делает вывод о том, что «физиологический механизм агрессивности, агрессивное переживание и поведение, являясь на самом деле «инстинктивными» в том смысле, что это природная автоматическая возможность, которая легко разгорается» (Storr A., 1966).

Следует отметить, что объяснение агрессивности в рамках теории Лоренца-Сторра является достаточно упрощенным, так как при сравнении поведения человека и животного не учитывается очень серьезный аспект, а именно то, что социальное влияние и обучение играют несомненно большую роль в развитии человека, чем животных.

В соответствии с современным пониманием, с точки зрения этологии, агрессия, будучи инстинктивно предопределенным и социально обусловленным поведением, напрямую связана с удовлетворением важных жизненных потребностей. Блокирование одной из них вызывает усиление агрессивных тенденций. На уровне индивида патологический или непатологический характер агрессии определяется как соответствующим качеством фрустрируемых потребностей, так и количественными характеристиками агрессивного поведения, а, кроме того, - его социальной направленностью [11].

Как отмечают Ю.С. Шевченко, М.А. Дерягина, Н.С. Валентович (2001), этологический подход к изучению человеческой агрессии представляется перспективным как в более широких рамках общей антропологии, так и с точки зрения конкретной психотерапевтической парадигмы. Этолого-физиологический анализ позволяет проследить всю последовательность проявлений агрессивного поведения, начиная с морфологических мозговых структур и заканчивая видоспецифическими моторными паттернами (Хайнд, 1975; Eibl-Eibesfeldt, 1985; Корнетов, 1990; Самохвалов, 1993; Stoff, 1996; Дерягина, 1997). Специфический набор моторных актов (мимики, позы, жеста, вокализации) составляют картину той или иной формы поведения, представляющую невербальный канал коммуникации, интегрированный на корково-подкорковом уровне. Эти двигательные параметры и составляют типологию агрессивного поведения.

Знание этологических проявлений агрессивного поведения, выражающегося в мимических, позных и жестовых (а также вокальных) двигательных актов позволяет выявить, а следовательно, предупредить развитие агрессивных тенденций, в том числе в различных этнических группах. О.В. Хренниковым (1997) был составлен глоссарий маркеров агрессивного поведения человека, представленного в виде элементов агрессивно-предупредительного, агрессивно-конфликтного и агрессивно-контактного поведения; определен половой диморфизм в типологии, структуре агрессивного поведения, а также в интенсивности проявлений элементов агрессии в общем контексте поведения; выделена типологическая специфика агрессивного поведения различных этнических групп, проявляющаяся в приоритете определенного канала коммуникации (мимика, поза, жест). Выявлены этнические различия в структуре развертывания агрессивной акции от демонстрации элементарных одиночных элементов агрессивного поведения до сложных моторных комплексов. Этологический метод позволяет прогнозировать развитие агрессивной активности (в том числе и скрываемой) по латентным признакам с учетом этнической (лингвистической) принадлежности человека [11].

Таким образом, упрощенная трактовка сущности и природы человеческой агрессии в работах К. Лоренца стала основой современного этологического подхода к ее изучению, который позволяет расширить возможности своевременного выявления, прогнозирования, контроля и коррекции агрессивного поведения.

 В обыденном языке слово "агрессия" означает
множество разнообразных действий, которые нарушают физическую или психическую
целостность другого человека (или группы людей), наносят ему материальный
ущерб, препятствуют осуществлению его намерений, противодействуют его интересам
или же ведут к его уничтожению. Такого рода антисоциальный оттенок заставляет
относить к одной и той же категории столь различные явления, как детская
ссора и войны, упреки и убийство, наказание и бандитское нападение. Мотивационно-психологический
анализ деятельности предполагает не только фенотипическую, но и генотипическую
дифференциацию этих явлений. Однако, когда речь идет об агрессивных действиях,
выяснение условий их совершения представляет собой особо сложную задачу.
Как и в случае других социальных мотиваций, человек, совершая агрессивное
действие, как правило, не просто реагирует на какую-либо особенность ситуации,
но оказывается включенным в сложную предысторию развития событий, что заставляет
его оценивать намерения других людей и последствия собственных поступков.
Поскольку многие (хотя и не все) виды агрессивных действий подлежат к тому
же регуляции моральными нормами и социальными санкциями, исследователю
еще приходится принимать в расчет многообразные заторможенные и завуалированные
формы агрессивного действия.
Количество работ, направленных на выяснение
того, какие виды и формы агрессивных действий возможны и при каких условиях,
за последние 15 лет чрезвычайно возросло. За 10 лет, с 1964 по 1973г.,
на эту тему появилось в три раза больше публикаций, чем за три предыдущих
десятилетия; а в период с 1970 по 1976г. было опубликовано более 1200 работ
[D.M. Stonner, 1976]. К настоящему времени лишь о человеческой агрессивности
написано более 350 монографий [В.A. Baron, 1977, р.VII]. Причина этого
не в последнюю очередь заключается в стремлении содействовать посредством
лучшего понимания агрессивных действий предотвращению и сдерживанию явных
актов насилия. Ибо террористические акты (как в странах, где идет гражданская
война, так и там, где она отсутствует), новые формы преступности (такие,
как ограбление банков, угон самолетов, захват заложников, шантаж), влияние
сцен насилия, ежедневно "с доставкой на дом" получаемых населением от средств
массовой информации, вызывают все большую обеспокоенность международной
общественности.

Нормы, а тем самым типы и частота агрессивных форм поведения задаются культурой. Их различия зафиксированы в целом ряде исследований межкультурных различий [см.: Н.-J. Kornadt, L.W. Eckensberger, W.В. Emminghaus, 1980]. Поэтому особо примечательным оказывается тот факт, что у детей*, воспитывающихся в разных культурах, прежде чем они полностью освоят специфические социализирующие нормы своей культуры, тип и частота агрессии совпадают почти полностью. Об этом свидетельствуют тщательные наблюдения за поведением представителей шести различных культур, а именно: США, северной Индии, Филиппин, Японии (Окинава), Мексики и Кении [см.: В.В. Whiting. J.W. Whiting, 1975; W.W. Lambert, 1974]. Так, если взять наиболее частые формы агрессии (типа: обидеть, ударить), то дети каждой культуры в возрасте от 3 до 11 лет демонстрируют в среднем по 9 агрессивных актов в час. 29% из них составляют непосредственные ответные реакции на нападение противоположной стороны. Эта доля остается одной и той же в разных культурах и несколько изменяется лишь в зависимости от пола, составляя 33% у мальчиков и 25% у девочек. С возрастом во всех культурах происходит смена форм агрессии: частота простого физического нападения уменьшается за счет роста более «социализированных» форм, таких, как оскорбление или борьба. Эти изменения отражены на рис. 8.3, где представлены данные для обоих полов и трех последовательных возрастных периодов. Примечательно, что во всех культурах ровесники и младшие дети подвергаются агрессии значительно чаще, чем старшие по возрасту дети; кроме того, чем младше дети, тем скорее жертва нападения, плача или чувствуя себя задетой, в свою очередь обратится к агрессии. Ламберт [W.W. Lambert, 1974] объясняет это как сдвиг агрессии на беззащитную жертву:

«Еще одна тенденция, явственно проявляющаяся во всех культурах, состоит в своеобразном сильном смещении агрессии на детей, особенно на маленьких. Оно выражается в том, что значительно большая часть ударов, полученных со стороны старших, прощается, а гораздо большая доля ударов со стороны младших по возрасту подлежит отмщению» [р. 451].

Рис. 8.3. Изменение частоты трех форм агрессии у детей, принадлежащих к различным культурам (усредненные по культурам стандартизированные значения) [B.B. Whiting, J.W. Whiting, 1975, p.156]



Наряду с общими для всех культур моментами каждая из них обладает своими специфическими нормами и критериями оценок агрессивных действий, определяющими, что запрещается, что разрешается, а что и поощряется. Часть запретительных норм собрана в уголовных кодексах. Например, убийство из низменных побуждений сурово наказывается, а убийство в ходе самозащиты, напротив, может не наказываться совсем. В отличие от запретных разрешенные или даже положительно оцениваемые формы агрессии кодифицированы слабо; примером могут служить проявления агрессивности в определенных видах спорта [Н. Gabler, 1976] или же оскорбительная едкость «убийственных острот». Кроме того, агрессия может различным образом оплачиваться. Так, Басс говорит о существовании в капиталистическом обществе обильной и весьма знаменательной оплаты за агрессию в виде денег, престижа и социального статуса [А.Н. Buss, 1971, р. 7, 17]. В процессе врастания в свою культуру ребенку приходится в этом отношении многому учиться, в связи с чем решающее значение специфических культурных норм и стандартов поведения может быть прояснено прежде всего анализом с позиций психологии развития [S. Feshbach, 1974]. Рассмотрим в качестве примера ряд относящихся к западной культуре результатов, раскрывающих постепенное переплетение агрессии и моральных норм в процессе развития ребенка. Вначале приведем некоторые описательные данные, затем в отличие от обычных теорий социализации, во всем видящих результат непосредственных воспитательных воздействий, рассмотрим влияние когнитивного развития на принятие моральных стандартов и, наконец, на примере такого когнитивно сложного явления, как самооправдание после совершения агрессивного акта, обратимся к свойственной моральным нормам функции регуляции поведения.

В первые годы жизни агрессия проявляется почти исключительно в импульсивных приступах упрямства, течение которых не поддается влияниям извне [F.L. Goodenough, 1931; L. Kemmler, 1957]. Причиной этих приступов выступает главным образом блокирование в результате применяемых к субъекту воспитательных воздействий намеченной им деятельности. На передний план все активнее выдвигаются конфликты с ровесниками, прежде всего появляются, позднее опять отступая, ссоры, связанные с обладанием вещами, их доля составляет у полуторагодовалых детей 78%, однако уже у 5-летних — лишь 38% [Н.С. Dawe, 1934; W.W. Hartup, 1974]. В этот же период развития возрастает (с 3 до 15%) число случаев использования физического насилия. Если у младших детей блокирование активности вызывает главным образом инструментальную агрессию, то у старших к ней все более примешивается враждебная агрессия, адресованная данному человеку лично. (Как мы увидим, это предполагает сформированность когнитивной способности приписывать нарушителю спокойствия злые умыслы.) Влияние ровесников едва ли можно переоценить [G.R. Ratterson, R.A. Littman, W. Bricker, 1967]. Чересчур агрессивные дети, начав посещать детский сад, становятся сдержаннее, поскольку очень скоро сталкиваются с сильной ответной агрессией; дети же, агрессивность которых ниже среднего уровня, становятся агрессивнее по мере того, как начинают понимать, что быстрая ответная агрессия может избавить их от дальнейших атак. Тот, кто научился на нападение сразу же отвечать тем же, будет не только оставлен в покое, но и в дальнейшем будет вызывать меньшую агрессивность [W.W. Lambert, 1974]. Вместе с тем Паттерсон и его коллеги [G. К. Patterson et al., 1967] обнаружили, что около 80% всех агрессивных актов приводят к успеху; если это так, то пребывание в детском саду обеспечивает исключительно сильное подкрепление инструментальной агрессии.