Великий   Новгород

Город Великий Новгород, расположенный по течению реки Волхова в двух верстах от его истока из озера Ильменя, разде­лялся на две половины или стороны: Торговую на восточном и Софийскую на западном берегу Волхова. Первая также имела название Купецкой, потому что там сосредоточивалась торгов­ля; вторая называлась еще Владычней, ибо там жил новгород­ский владыка.

Центром города был Детинец или град, на Софийской стороне. Это было просторное место, обнесенное стеной с башнями и воротами. Внутри находилась патрональная церковь св. Софии премудрости Божией и двор владыки. Кроме того, было там еще несколько церквей, судебная изба и дворы, построенные улицами, как это покалывает существование Бискуплей (епископской) улицы. Детинец, новгородский был обширнейший  между подобными срединными укреплениями русских городов.  Неизвестно, с какого времени стены Детинца стали каменные также неизвестно, с какого времени они стали каменные на всем протяжении и до каких пор были частью каменные, а частью деревянные. В летописях говорится о заложении каменного города в 1302. Но в третьей летописи новгородской первое построение каменных стен Детинца приписывается Ярославу и относится к 1044 г., после того как этот князь ходил на войну. Последнее известие не лишено вероятности. В начале XII века уже пригород Ладога был обведен каменной стеной; естественно допустить, что главный город не лишен был таких укреплений, какие имел пригород. После 1302 г. два раза говорится о построении каменного города Детинца. Под 1333 годом говорится, что владыка Василий сделал каменный город и два лета, а под 1400 опять упоминается о заложении Детинца от церкви Бориса и Глеба. Может быть, это были перестройки и поправки. В 1334 г. над всей стеной сделана была кровля. На воротах, в каменных банях устраивались церкви. Так, архиепископ Иоанн в 1182 г. поставил на одних из ворот Детинца церковь Богоявления;  в 1296 г. владыка Климент соорудил на других воротах каменную церковь Воскресения; в следующем 1297 г. была построена церковь Преображения на воротах, откуда был въезд в Людин конец, на юг; в 1305 г. построена церковь Василия на Прусских воротах, на запад. Обычай строить на воротах церкви совпадал с понятием о важности и святыне города. Город — место защиты против врагов, должен быть всегда готов на отражение нападений и нуждался в Божией помощи. Церкви на входах как бы осеняли его небесной благодатью. Город  был местом пребывания владыки и духовного управления всей Новго­родской Земли; город был глава земли; его первоначальное значение было то, что в нем должны укрываться жители в случае неприятельского нашествия; город был место верховного суда и хранения казны Великого Новгорода; все это вместе придавало особенную важность и требовало помощи и благословения свыше Детинцу, называемому часто просто городом.

За пределами Детинца простирался город Новгород — го­род в нынешнем смысле слова, разделенный на концы. На Со­фийской стороне полукружием около Детинца располагались три конца: на юг Людин конецили Гончарский, на запад Заго­родный конец, а на север Неревский. Ближайшая часть города к Детинцу называлась Околоток. На Торговой стороне было два конца: на юг Славенский, на север Плотницкий. Названия концов указывают несколько на древнюю историю города. Так, Славенский, вероятно, был древним местом поселения славян ильменских. Названия Гончарский и Плотницкий указывают на древние занятия жителей гончарным и плотничным ремеслами. Другое название Гончарского конца - Людин, должно, по-ви­димому, происходить от сословия людей, или людинов, в про­тивоположность боярам и княжеской дружине. В детинцах или градах русских обыкновенно помещались князья, бояре земли и дружины - военная сила; у стен града располагался посад, где жили не входившие в число бояр и дружины и носившие общее название людей или людинов. Так должно быть и в Новгороде; и Людин конец был посадом, в древности примыкавшим к Де­тинцу. Название Загородного конца показывает, что эта часть вошла в состав Новгорода позже остальных и некогда сущест­вовала, не составляя отдел города. С точностью определить, когда именно случилось это включение, нельзя; быть может, в 1116 г., когда летопись сообщает известие, что князь Мстислав распространил пределы Новгорода. Название Неревского конца не ясно; созвучие его с названием реки Наровы побуждало предполагать, не был ли он поселен первоначально выходцами с берегов этой реки; но это предположение не имеет достаточных оснований. Некоторые названия улиц также указывают на их древнее историческое значение. Так Волосова улица в Людином конце напоминает древнее божество Волоса, которому, вероятно, здесь в языческие времена происходило поклонение и где впоследствии поставили церковь св. Власия, по созвучию имени этого святого с именем языческого божества. Варяжская, иначе Варецкая, улица, в Славенском конце, названа так от близости Варяжского (Немецкого) двора, от построенной на пей римско-католической церкви и, вероятно, оттого, что там жили иноземцы, которых в Новгороде называли общим именем варягов. Особенного внимания заслуживает Прусская улица в Загородном конце, простиравшаяся от Прусских ворот Детинца до Прусских ворот во внешнем вале. Эта улица была местом жительства бояр, стояла как-то особняком в истории города и нередко на неё обращалась вражда черни изо всего города. Название Прусы, которое давалось постоянно обитателям этой улицы, само собой указывает на их первоначальное происхождение. Там-то, вероятно, поселились первые пришельцы прусско-варяжского племени, явившиеся вместе с князьями, и к ним-то должны относиться слова летописца о новгородцах из рода варяжского, принесших в Новгород название Руси (от Варяг прозвавшаяся Русью). Их потомки, ославянившись, продолжали, однако, долго сознавать свое особое происхождение, носить племенное название своих предков, составлять, в известной степени, самобытную корпорацию в отношении других частей города, и, по предковской памяти, проявлять аристократические наклонности, вызывавшие естественно столкновения с массой прочего населения.

Федеративный дух, слагавший русские земли на правах самобытности каждой из земель в связи с другими, отпечатлелся резкими чертами на составе Великого Новгорода. Каждый конец в Новгороде, как каждая земля в удельно-вечевой федерации, составлял сам по себе целое; жители назывались кончане: один другого считал ближе, чем жителя соседнего конца; в общественных делах, касавшихся всего Новгорода, каждый конец выражал себя своей корпорацией, во время переговоров с чужеземцами посылал от себя депутатов; следовательно, в делах, касавшихся всего Новгорода, изъявлял свое участие как часть, сознающая свое отдельное существование; внутри имел свое управление, свое делопроизводство, свои собрания. Не только конец, но и улица, составляя часть конца, имела значение самобытной корпорации так, как в русских землях волости, на которые делились земли. Жители улицы носили название уличане, имели свое управление, выбирали своих старост улиц и являлись в общественных делах как члены сознательно признаваемого общества. Таким образом, несколько улиц, будучи каждая в отношении к другим до известной степени самобытным телом, все вместе составляли конец, а все вместе концы составляли Великий Новгород. За неимением источников, мы не можем себе разъяснить, в каком отношении было деление по улицам к делению по сотням.

Торговая сторона, будучи, как показывает ее название, мес­том торговли, в то же время была местом правления народом. В Славенском конце был Торг - средоточие торговых оборотов, и в нем же место, называемое Ярославовым дворищем (т.е. ме­стом, где некогда существовал Ярославов двор). Здесь в разные времена построено было значительное количество церквей, и между ними стояла вечевая башня со ступенями: на ней висел вечевой колокол, созывавший народ для совещания. Здесь со­биралось вече на широком майдане вплоть до берега. В окрест­ностях этого места были торговые дворы: немецкий, готский и плесковский. Таким образом, Славенский конец, будучи гнездом славянского элемента, в Новгороде, был до последних дней цен­тром вечевой и торговой жизни. Из Славенского конца от веча шел через Волхов, прямо в Людин конец, мост, уставленный разными торговыми помещениями.

Весь этот город из пяти концов был окружен земляным ва­лом, а за ним рвом. Известие о копании рва около Софийской стороны встречается в летописи под 1372 годом, когда Новго­род, после разорения Торжка тверичами, опасался нашествия тверской силы. Нельзя думать, чтоб это был первый ров: веро­ятно, он был в это время только возобновлен, а существовал ранее. В 1383 г., когда боялись Димитрия Донского, расширили этот вал более чем на три сажени. Видно, что новгородцы мало заботились о постоянной поддержке своих укреплений и об­ращали на них внимание тогда только, когда им угрожало что-нибудь. По линии вала в некоторых местах сделаны были каменные башни или костры. В 1391-м году на обеих сторонах, на Торговой и на Софийской, были поставлены каменные костры при окончании каждой улицы, то есть в тех пунктах, где улицы доходили до вала. Конечно, в кострах, по крайней мере в неко­торых, должны были находиться ворота для выхода в поле. По всей линии сверху вала поставлен был деревянный частокол, на­зываемый острогом. Внешняя сторона пала была во многих ме­стах, отделяясь от вала, окаймлена натуральными протоками. За Неревским концом протекал у самого вала ручей Гзень; он поворачивал к востоку и впадал в Волхов. За Людиным концом было Жидическое озеро или плесо. Торговая сторона была окаймлена канавой или речкой Копанью; на южной стороне за Славенским концом протекал ручей Жилотуг, сливавшийся с другим протоком, Малым Волховцем. Этот последний и значительном отдалении от вала (на 1 1/2 в.), протекая из Волхова в Волхов же, окружал всю Торговую сторону и служил ей защитой. Ближе к валу, за Плотницким концом, протекала речка Витка. Сверх этих ручьев» и протоков Федоровский ручей протекал посреди Торговой стороны в Плотницком конце, а может быть, в древности служил ему межой со Славенским. Ручьи Гзень, Витка, Федоровский, Копань, теперь значительные только в половодье, прежде были многоводны. Защищенная природой, Торговая сторона менее нуждалась в искусственных средствах, когда не имела их, но крайней мере, до XIV пока. В 1335 году часть Славенского конца была обнесена каменной стеной от Ильи до си. Павла. В 1386 году Торговая сторона была окопана валом; быть может, это была уже поправка прежнего «вала.

Вал, огибавший Новгород на обеих сторонах. Волхова, не составлял последней границы городских построек. За валом, на значительное пространство во все стороны, простирались посады, прилегавшие к монастырям, построенным около Новгорода в большом количестве. Они считались не в Новгородской Земле, а в самом Новгороде. Определить с точностью черту этого собственно городского пространства — невозможно; но приблизительно  можно предположить, что состоящим в городе считалось пространство на Торговой стороне от Николы Липецкого до Хутыня, а на Софийской от Перыня до Пидбы. На запад Мостище, а на восток Ковалево были крайними посадами.     

     Нельзя также с точностью определить, где и как были расположены  эти посады. Окрестности Новгорода болотистые, сильные разливы покрываются водой, исключая, высоких мест, где построены мо­настыри, а иногда вода достигает до самых их стен. Вероятно, посады строились отрывками на этих более удобных местах, но может быть, существовали они и там, где теперь трудно пред­положить строения, потому что во многих таких местах находят деревянные трубы колодцев и бревна, свидетельствующие о жилье. Быть может, древние новгородцы предохраняли себя от затопления, ставя свои избы на столпах, как это делается и теперь в разных местах старой Новгородской Земли, и что, меж­ду прочим, можно видеть в Соснинском погосте близ Волховской станции Николаевской железной дороги.

    Надобно принять во внимание и то, что в древности, когда кругом были огромные леса, подгородная почва была не так болотиста, как теперь. Так под 1255 г. говорится, что новгород­цы выстроили полк за Рождеством Христовым в поле; это место (т.е. за кладбищенской церковью), стало быть, тогда было сухо, а теперь оно болотисто. С некоторых сторон город продолжался непрерывно за валом. Так за валом у Неревского конца был посад Зверинцы. За Людиным и Загородным концами следова­ли сплошные поселения, расположенные улицами, как это видно из известия об их сожжении в 1386 году. На Торговой стороне за плотницким концом, к северу, шло непрерывное поселение вплоть до Антониева монастыря. Вправо от него был большой посад, принявший в XV веке уже название конца - Никольский конец. На той же Торговой стороне были посады за валом у Воскресения на Красном поле и у Рождества. Далее - где толь­ко был монастырь, там и посад. В 1386 г. их сожжено было около города двадцать четыре. Можно с достоверностью искать глав­нейших посадов — на Софийской стороне: в Раком, в Коломцах, около монастырей Перыня, Юрьева, Аркажа, Пантелеймонова, Благовещенского, Воскресенского, Петра и Павла, Николы Мостищенского, Колмовского. На Торговой стороне - на Липне, на Городище, в Нередицах, близ монастырей: Ситицкого, Лятского, Кирилловского, Ковалевского, на Волотове, на Лисьей горке, в Деревяницах и около Хутынского. Эти посады (из них некоторые по неудобству местности мог­ли ограничиваться несколькими избами), с дворами, рассеянны­ми там и сям, с огородами и садами при дворах, придавали Новгороду вид огромнейшего города, которого части были в разных направлениях разрезаны между собой пустыми местами, протоками, рощами, а во время сильных весенних половодий, ка­зались выходящими из широкого озера.
      Вече

      Вся автономия Великого Новгорода опиралась на вече - народном собрании. По старым русским понятиям, вече, в об­ширном значении, не было чем-нибудь определенным, юридиче­ским; под этим названием вообще разумелось народное сходбище, и потому вечем называлось и такое сходбище, кото­рое, с нашей точки зрения, может назваться законным, то есть правосознательное собрание народа, рассуждающего о своих де­лах, и такое, которое выделяется из прочей массы народа, кру­жок, иногда и в противоречии с общею волею народа - мятежный скоп. Так в Киевской летописи под 1169-м годом записано, что новгородцы начали веча деяти, но дворам тайно на князя своего. В Новгородской летописи назван вечем - заговор недовольного кружка черни против архимандрита Есипа. В этом смысле и сходбище военной рати на поле войны также называлось вече. Когда случались разноголосицы в Новгороде, и разом возникали противные друг другу собрания народа, каждое из них, равным образом, называлось вече. Так в 1342 году составилось два сборища, враждебные одно другому, одно на  Ярославовом  дворе, другое на Софийском, и оба назывались вечами. То же в 1384 году, по поводу спора о князе Патрикни: одно вече собралось, по обычаю, на Ярославовом дворе, другое  на Софийской стороне; то же повторилось по поводу посадника Есипа Захарьина в 1388 году, когда Софийская сторона была против посадника, а Торговая за него. При такой неопределен­ности значения вече немудрено, что тогда, как единодержавный порядок стал брать верх, понятие о вече переходило в понятие о мятеже, и слово вечники в Москве стало значить то же, что буяны, разбойники. Но при неопределенности общего значения слова вече существовало, однако в Новгороде, отдельно от вся­кого веча, большое вече, т.е. полное законное собрание и оно-то юридически составляло верх законной власти и правления Ве­ликого Новгорода. К сожалению, подробностей, относящихся к его существованию, так мало, что многие важнейшие вопросы остаются пока неразрешенными. Право собрания большого веча представляет ту же неопределенность. Это право не принадлежало только сановникам, облеченным властью или правительственною обязанностью. Созвать вече - значило представить дело на обсуждение народа, и потому всякий, кто считал себя вправе говорить пред народом, мог и созвать вече. Удар в вече вой колокол был знаком, что есть требование народного голоса. Случалось, созывал вече князь; по это не по какому-нибудь особенно признанному за ним праву, а потому, что князь, как правитель, естественно, имеет и поводы, и необходимость говорить с народом. Вероятно, веча собирались и посадниками, которые, будучи предводителями, находились в необходимости советоваться с народом. Неизвестно, существовали ли какие-нибудь правила, чтобы не допускать неправильных созывов веча; могли не существовать вовсе; предполагалось, что с таким делом шутить было опасно, а следовательно и всякий побоялся бы беспокоить напрасно весь народ. Случалось, однако, что смельчаки, надеясь на подобранную заранее партию, созывали вече и, поддерживаемые своими сторонниками, проводили свои планы - низвергали власти, устанавливали иные. Таких называли коромольниками. Таким-то образом созывались веча тогда, когда восставшая толпа, по наущению умевших ее возбудить, ниспровергала власти и преследовала партии, к которым была нерасположена.

Вече устанавливало: договоры с князьями и с иностранными землями, объявляло войны, заключало мир, призывало князей, избирало владык; делало распоряжения о сборе войска и охранении страны; уступало в собственность или в кормленье земли; определяло торговые права и качество монеты; иногда ставило миром церкви и монастыри; устанавливало правила и законы: было таким образом законодательною властью, а вместе с тем являлось судебною, особенно в делах, касающихся нарушения общественных прав. Относительно права участия на вече и порядка собрания нет таких подробных сведений, которые бы могли дать об этом ясное понятие. Все граждане, как богатые, так и бедные, как бояре, так и черные люди, имели право быть на вече деятельными членами. Цензов не существовало. Но только ли одни новгородцы, жители города, или всей Новгородской Земли, могли участвовать на вече - не вполне известно; из классов народных, упоминаемых в грамотах, видно, что там участвовали посадники, бояре, купцы, житые и черные люди. Оставляем в стороне посадников: они могли участвовать потому, что были прежде сановниками - тут ясно само собою. Бояре-землевладельцы были, сами собою, уже представители не города, а всей земли; боярин мог жить в своем имении где-нибудь на Води, или на Двине, и приехать оттуда подавать голос на вече. Отход из Новгорода в Новгородскую Землю не лишал права гражданства: мы видим пример, что, отошедши на Вагу, Онисифор Лукич был после воеводою и посадником. Жившие на Двине, в отдаленной земле, бояре назывались все-таки новгородцами, и были между ними дети посадников, сохранявшие это наименование. Точно так же и купцы составляли класс по занятию, а не по месту жительства и, следовательно, могли проживать не в Новгороде, а в пригороде, и также подавать голос; так точно мы и встречаем купцов, называемых новгородцами, но которые проживали в Торжке и в Русе, - потому что там строили церкви. Житые люди участвовали на вече как жители концов, потому что при отправке посольств обыкновенно выбирались житые люди от концов (хотя, впрочем, есть примеры, что и бояре от концов выбирались). Что касается до черных людей, то их участие несомненно; но как оно совершалось - неизвестно: те ли участвовали, - кто был в городе, или из волостей присылали как-нибудь выборных. Неизвестно, в какой степени, и когда, и как участвовали в новгородском вече пригороды и волости. Есть указания, что вместе с новгородцами участвовали в решении дел и пригородные жители; напр., когда Всеволода изгоняли, то призывали псковичей и ладожан. В 1270 г. совокупилась в Новгороде, - говорит летописец, - вся новгородская полость: ладожане, корела, ижора, вожане, плесковичи. Когда пригорожане были недовольны князем Патрикием, то сошлись в Новгороде и подняли на себя половину города. Эти неясные указания не позволяют сделать заключения, что пригороды постоянно участвовали на вече корпоративно; но несомненно, что жившие в пригородах могли участвовать как новгородцы, а не как пригорожане. Неизвестно, был ли какой-нибудь способ поверки приходивших на вече, для предупреждения прихода тех, которые права на это не имели. Едва ли был. Место отправления собраний на воздухе и способ созыва звоном колокола заставляют предполагать неудобство к этому; притом же, когда веча собираемы были частными людьми, там уже не могло быть поверки. Итак, естественно, что масса решала дело. Судя по чертам описания последнего веча во Пскове, возвышение, куда вели ступени, служило трибуною. С него говорили к народу. Оно находилось у вечевой башни; в ней помещалась вечевая изба, т.е. канцелярия веча. Решение веча называлось приговором и записывалось в грамоту: для этого существовала должность вечного дьяка (секретаря). К грамоте прикладывалась печать.

Печати были свинцовые и привешивались к грамотам снурками. Едва ли существовали постоянно одинокие печати для веча. На договорной грамоте с тверским великим князем Борисом, XV века, две печати, на одной надпись: печать новгородская, а на оборотной стороне изображение животного, похожего на лошадь; на другой печати надпись: печать Великого Новгорода, а на оборотной стороне ее изображение животного, которое, как кажется, хотели изобразить львом. На разных грамотах по нескольку печатей разных: иногда владычная, иногда посадников и тысяцских. На грамоте 1317 г. число печатей простирается до одиннадцати. В старину грамоты писались с именем того князя, который на ту пору княжил в Нов городе. Но с тех пор, как Новгород признал над собою верховное первенство великого князя, вечевые грамоты писались без имени князя — от имени степенного посадника, тысячкого, бояр, житых и черных людей и всего Великого Новгорода, а иногда с приписью в начале благословения владыки. Выше было рассказано, как великие князья в XI 1-м веке претендовали за такое отсутствие своего имени в грамотах. Независимо от большого веча, каждый конец должен был иметь свое частное вече: это видно из того, что концы писали свои грамоты, имели свои печати, в случае недоразумения переговаривались друг с другом:

это было бы невозможно без собраний. Обыкновенно большое вече сбиралось на Торговой стороне, на Ярославовом дворище; но также — на Софийской у св. Софии, особенно когда дело шло об избрании владыки, или вообще о делах церковных; часто пред таким вечем собиралось предварительное вече на Ярославовом дворище. Должно быть, вечевой звон имел что-нибудь особое, почему можно было узнать его среди множества колоколов: колокол висел на Ярославовом дворе, на башне; когда вече собиралось на Софийском дворе. Детинце, созывали вече звоном софийского  большого колокола.

В Пскове большое вече имело те же основания, как и новгородское. Оно собиралось в Крому близ Детинца. Вечевой коло кол висел на башне у св. Троицы.
Должностные лица

     Кроме князя, два лица были главными административными распорядителями в Новгороде: посадник и тысячский; их имена стоят впереди в грамотах; они представляли в себе собирательную и исполнительную силу Великого Новгорода. Слово посадник известно было во всей Русской Земле, и не составляло исключительного достояния Великого Новгорода. В других землях посадник является лицом, имеющим значение княжеского наместника: случалось, что князь, принимая город и край под свою власть, удерживал его за собою тем, что сажал там посадника. Так Владимир Мономах сажал своих посадников по Дунаю. В городе Владимир-на-Волыни Святополк, захвативший этот город от князя Давида Игоревича, посадил своего посадника Василия. Когда Мстислав Изяславич занял Торческ, то посадил там посадника. Слово посад на южнорусском языке означает возведение в сан, дарование власти. Так в южнорусских свадебных церемониях, которые носят живой образец удельного склада, новобрачный с невестою, в знак почести, и сажается на посол. Слово посадник на юге и на севере могло иметь различное происхождение; на севере оно, быть может, находится в тесней шей связи с названием посад, означавшим вообще жилое место. В Новгороде и Пскове — не так как на юге — посадник был правитель, выбранный народом, а не назначенный князем: здесь слово посадник могло означать лицо, управлявшее посадом. Тогда, быть может, под теми посадниками, о которых говорится, что их отправлял киевский князь » Новгород, скорее следует разуметь наместников — посадников в южнорусском значении, а не в севернорусском. Но посадники новгородские существовали независимо от тех, которых южные летописи именовали посад­никами. Так Ярослав князь был в Новгороде и в его пребывание лично находился там посадник; тогда как в других землях, где посадник означал княжеского наместника, коль скоро находился князь, посадника при нем не было.

До окончания свободы новгородской всегда был один только посадник. Из того, что в летописях в последние два столетия (XIV и XV) стали упоминаться несколько посадников разом, заключали, что число посадников увеличилось: вместо одного стало два, потом пять, наконец десять. Но здесь недоразумение. Только пред концом независимости упоминается о существова­нии и особого владычнего посадника. Посадник в Новгороде всегда был один. В древности посадники избирались на неопре­деленное время; смена посадника была, некоторым образом, на­казание. Так в 1243 году умерший в посадничсской должности был в ней тринадцать лет. Впоследствии стали чаще сменять посадников, так что, по свидетельству Ляннуа, посещавшего Новгород в начале ХУ-го века, каждый год происходил выбор. Посадник, оставляя должность, не лишался ее имени. Еще в XIII веке, под 1257 годом, говорится о смерти Анания, бывшего прежде посадником, и он носит это название, между тем назад тому был третий год, как он лишился самой должности. В 1417 году Юрий Онцифорович назван посадником, хотя он был перед тем более года нем и, конечно, не мог исправлять должности. В ином месте человек, уже удалившийся в монастырь, назван по­садником только потому, что прежде посадничал. Таким обра­зом, название посадника, прежде означавшее исключительно правителя, стало, как уже было объяснено, означать особое со­словие или класс. О единстве посадника правительствующего говорит ясно то, что всегда и в тех случаях, когда упоминается о многих посадниках в одно и то же время, является такое лицо, которое, называясь посадником, действительно управляет Вели­ким Новгородом; например, бывшие посадники и тысячские со­провождают в 1416 году владыку, поехавшего к митрополиту на посвящение в Москву, а посадник с тысячским, — действительно управлявшие, — встречают по их возвращении. Грамоты всег­да писались от имени одного посадника и тысячского, а не многих. Когда упоминается о каком-нибудь событии, то для объяснения, когда оно совершилось, приводится имя правив­шего тогда посадника, так точно, как в Риме это делалось по имени консулов. Посадник правительствующий назывался степенный.

Кроме сотских существовали старосты. Учреждение старост чрезвычайно древнее, — еще под 1016 годом упоминаются старосты, ходившие с Ярославом на Святополка; о них говорится вместе с смердами и это заставляет предполагать, что то были сельские начальники. В 1228 году говорится о Душильце, старосте липнинском, которого хотели убить новгородцы. Липна был одни из подгородных посадов, следовательно, подгородные посады управлялись старостами. Везде но волостям были старосты, как это видно на Двине, из грамоты Андрея Александровича (1294-1304 г.). В переговорах последнего великого князя Ивана Васильевича с Новгородом великий князь потребовал да ни с землевладельцев и поименовал и том числе старост. Старосты, везде по общему русским понятию, были хозяйственными начальниками. Так, в церкви Иоанна-на-Опоках уставлены были старосты от житых людей. В Новгороде были пятиконецкие старосты, т.е. от концов; по числу последних их было пять; они, между прочим, заведывали торговыми мерами. Над улицами были свои улицкие старосты, и в других частях города; — напр., в XII-м веке упоминаются побережские (в грамоте Всеволода Иоанну-на-Опоках) старосты. Во Пскове купцы делились но рядам и каждый ряд имел своего старосту. В псковских пригородах, селах и волостях — везде были старосты. Равным образом, были старосты в губах — пограничных волостях — и назывались "губскими старостами". Старосты в полостях заведывали разверсткою повинностей и всякими сборами и хозяйственными расходами; от этого существовало выражение "к старосте тянути", означавшее подлежание государственным повинностям. Вообще, при всяком предприятии, при вся ком соединении лиц с одною целью, выбирался староста. Администрация старост должна быть другая, чем сотских, потому что в судной грамоте говорится: "а будет навадка от конца, или от улицы, или от старосты, или от ряду". Из этого видно, что разделение на сотни было особое от разделения на концы и улицы, которыми заведывали старосты, а также от разделения на ряды.

Подвойский исправлял разного рода поручения; неодно­кратно является он гонцом с объявлением воли веча. Подвойские звали к суду; как в городе подвойские, так в волостях исправляли эту должность "позовники". Встречается еще название "изветники"; судя по имени, может быть, это были доносчики по преступлениям, как это существовало у южных славян. Для размежевания земель, в случае спора, посылались "межники”. Чиновники, извещавшие народ о распоряжениях, созывавшие на войну, назывались "биричи" : они исправляли вообще должность созывщиков, посыльщиков, а также брали под стражу. Биричи были как в городе, так и в волостях, и побуждали к исполнению повинностей. Приставы были общее название лиц, которым власти поручали какое-нибудь судебное или распорядительное действие. Таким образом, если нужно было послать в дом привести к крестному целованию женщину, то посланные для этого назывались "приставами". Выборные судьи на суде княжеского тиуна назывались "приставами". Если тяжущиеся были недовольны судьями, или докладчиками, то брали от веча лип, которым поручалось поверить их действия, — и эти лица назывались приставами. В Псковской судной грамоте, напр., "приставами" называются те, которым от князя и посадника поручалось но чьей-либо жалобе делать где-нибудь обыск, по поводу подозрения в воровстве; когда владелец жаловался на изорника, который сбежал у него с земли, не покончи» с ним счетов, то брал у князя и посадников "приставов", которые распоряжались, при старостах и сторонних людях, продажею имущества бежавшего; равным образом приставы" посылались для осмотра имущества умершего без потомства изорника. Вообще, во всякого рода делах, когда надобно было посылать куда-нибудь, посланный назывался "приставом". Деныцики были чиновники, отправлявшиеся для собрания дани в провинции, неустроенные еще по славяно-русскому образцу и населенные инородцами, платившими дань Великому Новгороду. Предводители военной рати назывались вообще воеводами; это имя не означало постоянного, определенного звания или сана, а значило военачальника вообще. Впрочем, когда предводительствовал начальник с высшим саном, например, тысячский, то другие предводители, начальствовавшие отрядами, назывались восводами.

на поток, третий род казни была ссылка; она встречается в летописях однажды — над Якуном, которого в 1141 году сослали в Чудь. Но так как перед тем его ограбили, то, быть может, ссылка эта была уже обычным последствием отдачи на поток. Обычная смертная казнь в Новгороде была утопление: осужденного сбрасывали с моста. Но сверх того существовал также обычай вешать; впрочем, сколько можно заметить, вешали только по время походов изменников; в Двинской Земле вора, пойманного в третий   раз в краже, вешали, и вообще всякого вора, хотя бы и в первый раз уличенного, пятнали. Во Пскове пове­шение было такою же обычною казнью, как в Новгороде утопление, и нигде не видно, чтобы по Пскове топили. Смертная казнь, но Псковской судной грамоте, постигала церковного пора, всякого вора, уличенного в воровстве трижды, зажигателя и переветника (изменника). Сожжению предавали зажигателей и волшебников. В Пскове пойманного в поджоге чухну в 1496 году сожгли. В Новгороде во время сильных пожаров народ в оже­сточении бросал в огонь подозрительных и часто невинно; это было больше следствие раздражения, чем народный суд и казнь, тем более, что тогда же подозреваемых в поджигательстве не только жгли, но и топили; следовательно, из этого нельзя еще заключить, чтобы в Новгороде по суду следовала зажигателям такая казнь. Сожжение за волшебство встречается только один раз в Новгороде и один раз в Пскове. В Новгороде в 1227 году сожгли на Ярославовом дворище, следовательно по приговору веча, четырех волхвов, а в Пскове в 1411 году сожгли двенадцать вещих жонок. Эти казни, столь обычные на западе, кажется, оттуда перешли к нам, однако не вошли в обычай; и два случая, приводимые в летописях, вероятно, были исключительными, в особенности в Новгороде: летописец, сообщив известие о сожже­нии четырех волхвов, прибавил сомнение в их виновности и нео­добрение этого поступка и, без сомнения, высказал тогдашний нравственный взгляд в этом отношении (творяхуть е потворыдеюще, а то Бог весть). В Пскове последний год свободы (1509) казнили сожжением за кражу общественной казны. Другого ро­да казнь — отдача на поток, состояла в том, что народная толпа бросалась на двор осужденного и расхватывала его имущество, самый двор и хоромы разносили, иногда выжигали; его имение конфисковали. Иногда при этом самого виновного убивали, а чаще изгоняли со всем семейством и даже с роднёю, например, с братьями, племянниками и вообще близкими по крови. Иногда отдача на поток — разграбление постигало семейства тех, кото­рых уже сбросили с моста. Так в 1418 году одного боярина свергнули в воду и потом разграбили его дом. Когда поток происходил юридическим образом, то раздел имущества осуж­денного велся правильно, по городовому делению; так в 1230 году ограбили Водопика Семена Борисовича и других бояр, и разделили их достояние по сотням. В 1209 году разграблен был двор Мирошки и Дмитрия и тогда избыток разделен был по зубу, по три гриппы.

В разряд имущества, подлежащего дележу, входили и села, и рабы, и скот; все это оценивались, продавалось и делилось на каждый двор, сколько придется. Слот) "избыток" (избыток разделиша) побуждает предполагать, что не вся сумма проданного имения делилась: может быть, известная часть шла в нов городскую казну, и также князю. При таком всеобщем дележе и расхвате, случалось, схватывали и тайно, как об этом и упо­минается в летописи.  Так, по замечанию летописца, одни трудились, другие входили в их труды. Остается неизвестным порядок такого расхвата имущества осужденных, право участия в нем тех или других граждан. Из примера 1230 г. мы узнаем, что имущества эти делили по сотням. Значит ли это, что участвовать в дележе могли только те, которые принадлежали к той сотне, в которой состоял осужденный, и всегда ли так соблюдалось, или же расхватанное имущество доставаться могло юридическим путем жителям по концам и улицам; где жили виновные — неизвестно.

Возможность наживаться на счет других была поводом к тому, что в Новгороде постоянно находились "ябедники", возмутители, которые легко подговаривали других, составляли кружок из черных людей, звонили на вече и обвиняли богатых и влиятельных бояр, то в перевете, то в неправом суде и в насилиях бедным людям. Вообще новгородцы не отличались ни кровожадностью, ни мстительностью: случалось, что осужденный на смерть преступник возбуждал своими просьбами сострадание, особенно если уважаемые люди подавали за него голос; и осужденного освобождали от смерти н позволяли потупить ему в монастырь — душу на покаяние отпускали. Так, одного из двинских изменников, поймали  с оружием в руках, избавили от Волхова, а потом так слабо стерегли его и монастыре, что он мог оттуда уйти и опять враждебно действовать против Новгорода. Бывало, даже осужденный и ограбленный, случайно ускользнувший от смерти, опять был в чести у народа; так случилось с посадником Якуном; он не только потерял все до стояние, отданное на поток, но и сам был брошен с моста н, случайно спасшись от смерти, впоследствии был посадником. В новгородском народе была сильная впечатлительность, быстрая восприимчивость, недостаток обдуманности; делали по первому побуждению и после сознавали, что делали невпопад. Как толпа производила иногда свой суд, можно видеть из примера серебряного ливца Федора Жеребца, в 1447 году; его уличили в не правильном приготовлении рублей, призвали на вече, стали поить и допрашивать; он оговорил восемнадцать человек, что они заказывали ему делать рубли не по узаконенным правилам; тех схватили, — одних сбросили с моста, у других ограбилидома. Не видно, чтобы при этом было строго исследовано показание Федора Жеребца. Тогда, — говорит летописец, — весь город был в сетовании, а ябедники и посульники радовались: стоило только на кого-нибудь сказать — и тотчас предавали того смерти, а имение его, обыкновенно спрятанное в церкви, разграбляли. И прежде подобное случалось, когда народ буйствовал, не рассуждая, по первому впечатлению. В 1316 году некто Данило Писцов был убит своим холопом, и убийца остался без наказания, объявив гражданам, что его господин держал перевет и благоприятствовал враждебному князю. Таким образом правило, чтоб холопу не верить, когда он будет говорить на господина, — правило, которым стесняли новгородцы своих кня зей, не имело приложения на вече; там, напротив, низший и бедный скорее мог быть оправдан в деле с богатым и сильным, по естественной злобе толпы к тем, которые над нею возвыша­ются. Летописцы нередко указывают, что народный суд пости­гал невинных. В 1137 году предавали потоку и разграблению приверженцев Всеволода. Тогда — говорит летописец — "сягоша и иевиноватых". В 1194 году, когда возвратились новгород­ские отряды из несчастного похода в Югру, новгородцы, раздосадованные неудачею, нескольких человек убили, других обложили денежною пенею; на них взводили, что они погубили свою братью в походе; — но, видно, преступление нс было до­казано, потому что летописец прибавляет: "а то Богови судити". Под 1208 годом рассказывается о свержении с моста невинного Олексы Сбыславич: на другой день, в обличение не справедливости народного суда, заплакала Богородица у св. Якова в Неревском конце. Во время пожаров раздраженная толпа, по­дозревая, что город зажигают злодеи, без дальнейших рассуж­дений, обращала злобу свою на всякого, кто мало-мальски навлекал ее нерасположение; например, в 1442 году после силь­ного пожара парод схватил некоторых лиц; одних бросал в огонь, других с мосту в воду. Какие причины иногда руководили на­родом, можно видеть из примера над архиепископом Арсением в 1228 году: черному народу вообразилось, что из-за него стоит долго тепло осенью, ибо он, как говорили, неправильно поступил в архиепископский сан, и его выгнали с бесчестием. Подобно тому, в Пскове в 1407 году изгнали князя Данила Александро­вича по случаю мора; псковичи укоряли его, будто бы из-за него постиг их мор. Неудивительно, что при таком образе народного суда лето­писец жалуется на не правосудие в новгородских волостях в XV веке. "Тогда, — говорит он, — в Новгороде не было ни правды, ни справедливого суда; восстали ябедники, устраивали четы и обеты и целовали па неправду; и стали грабить по селам и па волостях, и по городу; и стали мы в поругание соседям нашим; и по волостям было разорение и частные по­боры, крик и рыдание, и вопль, и проклятия людей на наших старейшин и на наш город; ибо не было у нас ни жалости, ни правосудия".