Реферат Конформизм и диссидентство в среде советской интеллигенции 70 - 80-х годов ХХ-го века
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Южно-Уральский государственный университет
Кафедра “Гидравлики и гидропневмосистем”
КУРСОВАЯ РАБОТА
История русской интеллигенции
Конформизм и диссидентство в среде советской интеллигенции 70 - 80-х годов ХХ-го века
Оценка «5»!!!
Выполнил: студент АК-211
Проверила: Ахлюстина М. А.
Челябинск 2004 г.
План:
1. Общественно-политическая обстановка 70-80-х годов ХХ-го века………….3
2. Диссидентство. Движение правозащитников………………………………..7
3. Конформизм………………………………………………………………...22
4. Интеллигенция и перестройка: от демократизации общества до развала страны..…………………………………………………………………………..27
5. Список используемой литературы……………………………………….....33
1. Общественно-политическая обстановка 70-80-х годов 20-го века.
Концепция «развитого социализма». Смена курса в октябре 1964 г. Должна была неизбежно повлечь за собой и новое идеологическое обоснование. Первоначально свертывание демократических начинаний Хрущева объяснялось необходимостью борьбы с его субъективизмом и волюнтаризмом.
Однако весьма скоро потребовалось более обстоятельное обоснование консервативного внутриполитического курса. Таковым стали концепция «развитого «социализма» и теория перманентного обострения идеологической борьбы социалистической и капиталистической систем по мере продвижения к коммунизму.
В выступлении Брежнева на праздновании 50-летия Октябрьской революции (1967 г.) впервые прозвучал вывод о построении в СССР «развитого социалистического общества», оформившийся со временем в новую целостную идеологическую концепцию «развитого социализма». Она опиралась на вполне реальный факт создания в СССР основ индустриального общества. Авторы концепции высказывали идеи полной, хотя и относительной однородности советского общества; окончательного решения национального вопроса; отсутствия внутри общества каких-либо реальных противоречий. Соответственно предполагалось и бесконечное его развитие. Это, в свою очередь, вело к формированию у руководства КПСС благодушного и самоуспокоенного восприятия действительности. Не подрывая веры в коммунизм, эта концепция переводила задачу его построения из конкретно-исторической плоскости (как этого требовал ХХII съезд КПСС) в теоретическую, отодвигая ее реализацию на долгие времена. Причем, чем сложнее становилась ситуация в экономике и социальной сфере, тем громче звучали рапорты о трудовых успехах и достижениях. Не удивительно, что позже концепция «развитого социализ- ма» была названа идеологией застоя.
Тезис об обострении идеологической борьбы вытекал по существу из сталинского положения об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму, который «обосновывал» в 30-е гг. необходимость массовых репрессий. Теперь же обновленный тезис должен был объяснить общественности преследование инакомыслящих как борьбу с «агентами влияния» Запада, оправдать запреты и ограничения в духовной жизни. Эти идеологические новации были отражены в Конституции 1977 г.
Развитие социальной сферы. За период 1965 до начала 80-х годов были достигнуты значительные успехи в повышении материального уровня жизни советских людей. Росла заработная плата основных категорий трудящихся. Стали получать ежемесячную денежную оплату труда колхозники, росли пенсии и стипендии, существовала развитая система бесплатных социальных услуг, ощутимые льготы устанавливались для пенсионеров, инвалидов, участников Великой Отечественной войны – а это были десятки миллионов людей. Продолжалось жилищное строительство, минимальный продовольственный ассортимент был доступен каждому человеку.
Но и в социальной сфере накапливались противоречия из-за неспособности властей динамично направлять ее развитие. Нарастала трудовая апатия, многочисленные трудовые почины и разные формы соревнования при отсутствии стимулов превращались в кратковременные – к очередному юбилею – кампании и показуху; уравниловка и «выводиловка» в оплате труда на общественном производстве пробуждала частную инициативу, так называемую «теневую экономику» в мелких ее проявлениях: «левые» приработки, хищения на производстве («несуны») – мало кто жил «на одну зарплату».
Недовольство людей вызывали очереди в магазинах и ассортимента дефицит, низкое качество отечественных товаров побуждало к погоне за импортным, что порождало спекуляцию. Росли не обеспеченные товарами и услугами денежные сбережения населения в сберкассах, что рассматривалось идеологическими властями как показатель роста уровня жизни советских людей. Вызывала нарекания работа транспорта, низкая эффективность бесплатного медицинского обслуживания, качеству услуг. Молодые и образованные работники были недовольны своим медленным социальным продвижением.
В начале 80-х годов все социальные проблемы усугубились как в связи с полной недееспособностью политического руководства, так и в связи с внешней ситуацией. По уровню потребления алкогольных напитков СССР вышел на первое в место в мире, в провинции была фактически введена карточная система на основные продукты питания. Сократилась продолжительность жизни населения, увеличилась детская смертность. Реально наметилось снижение жизненного уровня населения.
Противоречия в развитии художественной культуры. Первоначально брежневское руководство заявило о продолжении в области художественной культуры линии «золотой середины», выработанной еще при Хрущеве. Это означало отказ от двух крайностей – очерничтельства, с одной стороны, и лакировки действительности – с другой. Эта позиция прозвучала и в отчетном докладе ХХIII съезду КПСС. Однако в выступлениях на том же съезде руководителей региональных партийных организаций прозвучало требование «давать решительный отпор вылазкам фальсификаторов истории» (под ними понимались критики сталинизма). Обвинив руководство партии в «недостаточной партийной требовательности к отбору и публикаций произведений литературы, искусства и кино», они призвали не печатать тех произведений, которые «искажают нашу действительность, проповедуют пессимизм, скептицизм, упадничество, тенденциозно искажают отдельные этапы жизни советского общества». В качестве примера была названа повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича».
По указанию отдела пропаганды ЦК КПСС начала расцветать «производственная» тематика. В работах, посвященных этим проблемам, все завершалось благополучно после вмешательства партийных чиновников. А недостатки списывались на происки врагов или недостатки воспитания.
С середины 70-х гг. стала активно внедряться практика госзаказов на постановку фильмов, написание сценариев, романов и пьес. В партийных инстанциях заранее определялись не только их количество и тематика (приоритет принадлежал историко-революционным, военно-патриотическим и производственным проблемам), но и исполнители тех или иных ролей. Такой подход очень скоро привел и к застою и в художественной культуре. Значительно усилился идеологический контроль за средствами массовой информации, учреждениями культуры. Значительно возросла и роль цензурного пресса. Все чаще запрещались публикации художественных и публицистических произведений, выход на экраны уже готовых кинофильмов, исполнение тех или иных музыкальных произведений, организация художественных выставок. Театральные постановки (даже классического репертуара) выпускались лишь с одобрения специальных комиссий.
На проводившихся совещаниях идеологических работников вновь зазвучали «ждановские» оценки отдельных произведений и их авторов, обвинявшихся в «мелкотемье», «натуралистическом описании мелких страстишек», «сенсационности», «псевдоноваторстве», «подражательстве буржуазному искусству» и т. п.
«Железный занавес» вновь опустился, лишив советских людей возможности читать книги и смотреть фильмы ряда зарубежных авторов. Это порой объяснялось даже не содержанием самих работ, а политической оценкой их авторов, которые негативно высказывались о тез или иных действия советского руководства.
Деятели культуры, которые не принимали «правила игры» и выступали с собственными оценками, суждениями, сомнениями, чаще всего оказывались за пределами СССР или лишались возможности работать с полной отдачей. В 70-х – начале 80-х гг. на чужбине оказались писатели В. Аксенов, А. Солженицын, В. Максимов, В. Некрасов, В. Войнович, поэт И. Бродский, кинорежиссер А. Тарковский, театральный режиссер Ю. Любимов, виолончелист М. Ростропович, оперная певица Г. Вишневская, поэт и исполнитель А. Галич и др.
Объективно противостояли идеологии неосталинизма, застоя представители «деревенской» прозы (Ф. Абрамов, В. Астафьев, В. Белов, В. Распутин, Б. Можаев, В. Шукшин), в образной форме показывавшие последствия сплошной коллективизации для судеб русской деревни. О проблемах нравственности в сталинские и последующие годы писали Б. Васильев, Ю. Трифонов.
Свой взгляд на смысл жизни и роль интеллигента в ней предлагали популярные в те годы режиссеры Г. Товстоногов, А. Эфрос, М. Захаров, О. Ефремов, Г. Волчек, Т. Абуладзе, А. Герман, А. Аскольдов и др.
Специфической чертой культуры 60-70-х гг. была так называемая «магнитофонная рево-люция». Записи песен и сатирических выступлений, не поддававшиеся контролю, получили широкое распространение. Признанными лидерами здесь были В. Высоцкий, А. Галич, Ю.Ким, Б. Окуджава, М. Жванецкий и др. Всегда с аншлагом проходили концерты А. Райкина, с помощью сатиры бичевавшего пороки общества.
Все это свидетельствовало о наличии и противоборстве двух направлений в отечественной культуре – официально-охранительного, выполнявшего социальный заказ властей, демократического, готовившего предпосылки для духовного обновления общества.
2. Диссидентство. Движение правозащитников.
Диссидент – 1. лицо, отклонившееся от господствующего вероисповедания, вероотступник 2. человек не согласный с господствующей идеологией, инакомыслящий.
Диссиденты – название участников движения против тоталитарного режима в СССР. С конца 1950-х гг. диссиденты в разных формах выступали за соблюдение прав и свобод человека и гражданина (правозащитники), против преследования инакомыслия, протестовали против ввода советских войск в Чехословакию (1968) и Афганистан (1979). Подвергались репрессиям со стороны властей.
Пражские события 1968 г.
В конце 60-х годов руководство Чехословакии осуществило ряд мероприятий по демократизации общества (внедрение рыночных начал в экономику и др.), расцененных лидерами других соцстран как "контрреволюционные". С целью подавлении "контрреволюции" в ЧССР были введены войска государств - участников ОВД.
21 августа 1968 г.
В ночь с 20 на 21 августа 1968 года войска пяти стран Варшавского Договора - СССР, НРБ, ГДР, ВНР и ПНР - перешли чехословацкую границу. По этому поводу ТАСС сделал заявление.
ТАСС уполномочен заявить, что партийные и государственные деятели Чехословацкой Социалистической Республики обратились к Советскому Союзу и другим союзным государствам с просьбой об оказании братскому чехословацкому народу неотложной помощи, включая помощь вооруженным силам. Это обращение вызвано угрозой, которая возникла существующему в Чехословакии социалистическому строю и установленной Конституцией государственности со стороны контрреволюционных сил, вступивших в сговор с враждебными социализму внешними силами...
Дальнейшее обострение обстановки в Чехословакии затрагивает жизненные интересы Советского Союза и других социалистических стран, интересы безопасности государств социалистического содружества. Угроза социалистическому строю Чехословакии представляет собой вместе с тем угроз устоям европейского мира. Советское правительство и правительства союзных стран - Народной Республики Болгарии, Венгерской Народной Республики, Германской Демократической Республики, Польской Народной Республики, исходя из принципов нерасторжимой дружбы и сотрудничества и в соответствии с существующими договорными обязательствами, решили пойти навстречу упомянутой просьбе об оказании братскому чехословацкому народу необходимой помощи...
Советские воинские подразделения вместе с воинскими подразделениями названных союзных стран 21 августа вступили на территорию Чехословакии. Они будут незамедлительно выведены из ЧССР, как только создавшаяся угроза завоеваниям социализма в Чехословакии, угроза безопасности стран социалистического содружества будет устранена и законные власти сочтут, что в дальнейшем пребывании там этих воинских подразделений нет необходимости.
Предпринимаемые действия не направлены против какого-либо государства „ ни в какой мере не ущемляют чьих-либо государственных интересов. Они служат цели мира и продиктованы заботой о его укреплении.
Братские страны твердо и решительно противопоставляют любой угрозе свою нерушимую солидарность. Никому и никогда не будет позволено вырвать „и одного звена из содружества социалистических государств.
Правда. 21 августа 1968 г.
Акция протеста группы диссидентов (К. Бабицкий, Л. Богораз, П. Литвинов, В. Делоне, В. Дремлюга, В. Файнберг) на Красной площади в Москве против ввода войск СССР и других стран — участниц Варшавского договора в Чехословакию, осуществлённого с целью пресечения политики либеральных реформ в этой стране. В октябре 1968 участники демонстрации были осуждены на различные сроки лишения свободы. Августовская демонстрация стала одним из первых открытых выступлений против политики коммунистического руководства СССР.
Диссидентское движение
Всесильная политическая партия, единственная в стране, подменившая собой целое государство и выступавшая от его лица, ожесточенно боролась с наиболее талантливыми, творческими деятелями культуры, науки, не сумевшими или не захотевшими растворить свою индивидуальность в «общепартийном», «общепролетарском», общегосударственном деле. По мере того как крепли мощь тоталитарного государства и всесилие руководящей им партии, она стремилась безраздельно подчинить одной коммунистической идеологии науку, философию, архитектуру, кино, театр, живопись, музыку, наконец, свободное писательское слово.
История советских диссидентов — важная часть общей истории сопротивления государственному произволу, насилию и лжи, которое, в самых различных формах, не прекращалось даже в самые страшные годы господства тоталитарной системы.
Машине государственного террора так и не удалось до конца искоренить инакомыслие — не только политическое, но и культурное, религиозное, социальное, гуманитарное. Религиозные течения и целые конфессии отказывались подчиняться коммунистическому диктату и уходили в подполье. Люди продолжали сочинять стихи и прозу, философские и научные трактаты, не соответствующие требованиям государственной цензуры; другие люди переписывали запретные тексты от руки, а позднее — на пишущей машинке.
Понятно, что режим, претендующий на гордое звание тоталитарного (то есть страна строящая коммунизм в понимании того времени), не мог позволить себе мириться с независимой гражданской активностью. Вероятно, партийные верхи и руководители КГБ искренне считали такую активность “политическим преступлением” и пытались пресечь ее с помощью соответствующих статей Уголовного кодекса. Обнаружилось, однако, что и эти статьи, замечательно приспособленные для борьбы с революционерами-подпольщиками, в применении к диссидентам попросту не срабатывают. То есть: конечно, нет никаких затруднений в том, чтобы, располагая отлаженным механизмом тайной полиции и полным контролем над судебными органами, посадить человека в лагерь на много лет за самиздатский поэтический альманах, или за несанкционированный интерес к отечественной истории, или за принадлежность к определенной религиозной общине, или за желание эмигрировать. Но вот объяснить на языке права, почему это является преступлением, оказалось невозможным. Более того: политические преследования реанимировали в общественном сознании и придали актуальное звучание тем положениям советской Конституции, которые, как подразумевалось по умолчанию, никем и никогда не должны были приниматься всерьез. К несчастью для режима, среди этих положений оказались и свобода мысли и слова, и свобода совести, и свобода шествий и митингов и даже свобода ассоциаций. Как только это было осознано мыслящей частью общества, значительная доля диссидентской активности сосредоточилась на организации общественного протеста против политических преследований. Вскоре этот протест превратился в небольшое по численности участников, но весьма энергичное общественное движение, которое стали именовать правозащитным.
Мало кто из правозащитников предполагал, что протесты и в самом деле могут защитить кого-то от гонений. Однако сам факт предания этих гонений гласности оказался психологически значимым и для преследуемых, и для преследователей. Репрессии, которым подвергались диссиденты, ставили отныне в положение «правонарушителей» не их, а власть, которая в своих репрессивных реакциях никак не умела (хотя и пыталась) уложиться в собственные законы. Первоначально адресатами правозащитных петиций были официальные советские органы, позднее возник жанр “открытых писем”, еще позднее — заявления в международные организации. Но куда бы ни были адресованы протесты правозащитников, они, в первую очередь, информировали о политических гонениях общественное мнение в СССР (через Самиздат и передачи западных радиостанций) и за рубежом (через тамошние масс-медиа). В конце 1960-х гг. правозащитники организовали собственные информационные бюллетени, создали собственные независимые ассоциации.
Правозащитная активность консолидировала отдельные проявления диссидентства, превратила его в единую, или, во всяком случае, связную среду. Правозащитное движение стало ядром советского диссидента и одновременно — его информационной базой.
Под влиянием правозащитников менялось и отношение к праву у диссидентов, а также у сочувствующих им социальных групп: из инструмента защиты от преследований оно становилось самостоятельной ценностью, столь же важной, как личная независимость и гражданская ответственность. Помимо прочего, эта система ценностей была хороша тем, что в ней сравнительно мирно могли сосуществовать приверженцы самых разных политических доктрин (от анархистов до монархистов, включая сторонников либеральной демократии западного образца, коммунистов-ортодоксов, националистов-почвенников и изрядное количество граждан, абсолютно индифферентных к политике как таковой), националистов и интернационалистов, представителей различных религиозных конфессий, людей самых разнообразных интересов — культурных, общественных, научных и пр. В СССР начала складываться первая, еще грубая и несовершенная, модель гражданского общества. А Самиздат (с конца 1960-х гг. это слово начали писать с заглавной буквы) выполнял в этой модели роль свободной прессы.
Парадоксальность ситуации заключалась в том, что государственная система продолжала считать диссидентскую и правозащитную активность проявлением политической оппозиции. В определенном смысле она таковой и была, ибо независимая гражданская инициатива действительно несовместима с тоталитарным государством, пусть даже с той сравнительно травоядной его формой, которая имела место при Брежневе.
Итак, диссидентством или диссидентом (англ. Dissent) мы именуем совокупность движений, групп, текстов и индивидуальных поступков, разнородных и разнонаправленных по своим целям и задачам, но весьма близким по основным принципиальным установкам:
- свобода и права личности
- ненасилие;
- гласность;
- требование соблюдения закона,
по формам общественной активности:
- создание неподцензурных текстов;
- объединение в независимые (чаще всего — неполитические по своим целям) общественные ассоциации;
- изредка — публичные акции (демонстрации, распространение листовок, голодовки и пр.)
и по используемому инструментарию:
- распространение литературных, научных, правозащитных, информационных и иных текстов через самиздат и западные масс-медиа.
- петиции, адресованные в советские официальные инстанции, и “открытые письма”, обращенные к общественному мнению (отечественному и зарубежному); в конечном итоге петиции, как правило, также попадали в самиздат и/или публиковались за рубежом.
Внутри самого диссидентского мира особое место занимало правозащитное движение, объединившее ранее разрозненные проявления независимой гражданской и культурной инициативы в единое целое. Правозащитники создали единое информационное поле, поддерживавшееся самой диссидентской активностью
На определенном историческом этапе освободительной борьбы (сер.1960-х—нач.1980-х гг.) данный способ независимой гражданской активности абсолютно доминировал на общественной сцене.
Подпольные группы
Диссидентское движение (слово «диссидент» можно перевести как «несогласный», «инакомыслящий») в Советском Союзе начиналось с немногочисленных подпольных кружков, обычно молодёжных. Они стали зарождаться сразу после Великой Отечественной войны, в 40-е гг. Новый толчок движению придали XX съезд КПСС и осуждение на нём «культа личности Сталина».
С середины 60-х гг. диссидентское движение «вышло на свет», стало открытым, гласным. После этого у многих диссидентов возникло стойкое предубеждение к подполью. Однако «подпольные» диссиденты не исчезали до самой «перестройки». В 1981 г. в Москве, например, состоялся суд над членами нелегального кружка еврокоммунистов, выпускавших журнал «Варианты» (в этот кружок входили Андрей Шилков, Михаил Ривкин и др.).
Суд над Даниэлем и Синявским
В Москве 10 февраля 1966 г. перед Верховным судом России предстали писатели Юлий Даниэль и Андрей Синявский. В течение десяти лет они под псевдонимами тайно печатали свои повести и рассказы на Западе. Когда это раскрылось, их обвинили в антисоветской агитации. В газете «Известия» в январе 1966 г. была опубликована статья «Перевертыши», в которой сообщалось обо всём этом. В зал суда допускали только по особым билетам, хотя процесс считался открытым. Из-за этого друзья обвиняемых не могли попасть в зал. Это был первый публичный политический процесс за последние 20 лет. Но ещё больше поражало другое. Впервые после «процесса эсеров» в 1922 г. обвиняемые на показательном суде отказались каяться и признавать свою вину.
Особое негодование вызвала повесть Ю.Даниэля «Говорит Москва», в которой он писал о том, что власти объявили «День открытых убийств». По этому поводу на суде писатель говорил: «Мне говорят: мы оклеветали страну, народ, правительство своей чудовищной выдумкой о Дне открытых убийств. Я отвечаю: так могло быть, если вспомнить преступления во время культа личности, они гораздо страшнее».
А. Синявский вспоминал: «Наше «непризнание» сыграло определённую роль в развитии диссидентского движения, хотя мы прямо с этим движением никак не были связаны, а действовали в одиночку. Мы были изолированы и не могли думать, что это вызовет какие-то «протесты» в стране и за рубежом и поведёт к какой-то цепной реакции. Мы просто были писателями и стояли на своём».
«Цепная реакция» действительно была ошеломляющей. В 1958 г. никто в стране не выступил в защиту Бориса Пастернака, которому было предъявлено аналогичное обвинение. На этот раз 62 писателя обратились с просьбой разрешить им взять арестованных коллег на поруки. К этому моменту их уже осудили: Синявский получил семь лет лагерей, Даниэль — пять.
На XXIII съезде партии с речью против Даниэля и Синявского выступил писатель Михаил Шолохов, Он совсем недавно, в 1965 г., получил Нобелевскую премию по литературе. На съезде Шолохов сказал: «Мне стыдно не за тех, кто оболгал Родину и облил грязью всё самое светлое для нас. Они аморальны. Мне стыдно за тех, кто пытался и пытается брать их под защиту. Вдвойне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой отдать им на пору- ки осуждённых отщепенцев» (Бурные аплодисменты). Писатель обратился к делегатам съезда от Советской армии с вопросом: «Как бы вы поступили, если бы в каком-нибудь подразделении появились предатели?».
«И ещё я думаю об одном, — продолжал М. Шолохов. — Попадись мне эти молодчики с чёрной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а «руководствуясь революционным правосознанием» (Аплодисменты), ох, не ту меру получили бы эти оборотни! (Аплодисменты) А тут, видите ли, ещё рассуждают о «суровости приговора».
Демонстрация на Пушкинской площади
Вскоре после ареста Ю. Даниэля и А. Синявского возникла идея провести демонстрацию протеста. Это предложение выглядело очень необычно. Более 35 лет в Москве не проводилось независимых политических демонстраций. Последней была демонстрация троцкистов в 1927 г.
Автором идеи стал математик и поэт Александр Есенин-Вольпин. Он считал, что надо обратиться к властям с требованием: «Соблюдайте собственные законы!». «Алик был первым человеком в нашей жизни, — рассказывал Владимир Буковский, — всерьёз говорившим о советских законах. Но мы все посмеивались над ним. Знали бы мы тогда, что таким вот нелепым образом, со смешного Алика Вольпина с кодексом в руках, начинается наше гражданско-правовое движение — движение за права человека в Советском Союзе».
Вольпин написал «Гражданское обращение». Вместе с несколькими друзьями он отпечатал его на машинке и распространил. В нём он прежде всего призвал потребовать от властей «строгого соблюдения законности». «Невероятно, чтобы творчество писателей могло составить государственное преступление», — говорилось в обращении. Завершалось оно так; «Ты приглашаешься на «митинг гласности» 5 декабря сего года в шесть часов вечера в сквере на площади Пушкина у памятника поэту. Пригласи ещё двух граждан посредством текста этого обращения».
Наступило 5 декабря — день Сталинской конституции. В назначенное время на Пушкинской площади собралось около двухсот человек. «Многие пришли на площадь потому, что не могли не прийти. Кое-кто — просто поглазеть, из любопытства», — вспоминал А. Вольпин. Были, конечно, и чекисты, пришедшие по долгу службы.
Сначала толпа стояла в отдалении, потом, набравшись смелости, стянулась к памятнику. Над ней поднялись плакаты: «Уважайте Советскую конституцию!», «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!». В ту же минуту чекисты выхватили эти лозунги из рук демонстрантов и задержали примерно 20 человек. «Тут, в наступившем замешательстве, — писал В. Буковский, — на подножие памятника взобрался Юрий Галансков и крикнул: «Граждане свободной России, подойдите ко мне...». Граждане свободной России в штатском тотчас же бросились к нему, сбили с ног и уволокли в машину». Однако на этот раз с задержанными обошлись весьма мягко: всех отпустили через два часа. Правда, участвовавших в демонстрации студентов позднее исключили из вузов. В сентябре 1966 г. появился ещё один, более серьёзный ответ властей на декабрьскую демонстрацию. В уголовный кодекс внесли новую статью (190-3). Слова «демонстрация» в ней не было, речь шла о «групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок». Но применяли её именно к демонстрантам.
Демонстрация протеста 5 декабря 1965 г. произвела сильное впечатление на людей как в Советском Союзе, так и во всём мире. С этого дня она стала традиционной. Каждый год 5 декабря (а потом 10 декабря, в День прав человека) на Пушкинской площади собирались диссиденты, снимали шапки и так молча стояли несколько минут. Порой их собиралось несколько десятков, порой — более сотни человек. Приходили сюда и чекисты, и милиция. Иногда они разгоняли толпу, иногда — только наблюдали, не вмешиваясь. Эта традиция не прерывается уже около 30 лет. 10 декабря 1965 г. считается днём рождения правозащитного движения.
«Процесс четырех»
После суда над Ю. Даниэлем и А. Синявским двое диссидентов — Александр Гинзбург и Юрий Галансков — составили и распространили «Белую книгу» об этом процессе. В неё вошли советские и зарубежные газетные статьи о суде, письма протеста, последнее слово подсудимых и многие другие материалы.
В 1967 г. составителей книги и двух их «сообщников» (Веру Пашкову и Алексея Добровольского) арестовали, В январе 1968 г. состоялся суд — «процесс четырёх», как его тогда окрестили. Гинзбург получил пять лет заключения, а Галансков — семь лет. Ему так и не довелось выйти на свободу: 2 ноября 1972 г. он скончался в лагере от язвы желудка.
Именно этот второй публичный политический процесс вызвал самые широкие общественные протесты. Письма протеста подписали около тысячи человек — совершенно небывалое прежде количество. Многие ещё не вполне понимали, чем это им грозило. Теперь их увольняли с работы, тем самым полностью выталкивали из привычной жизни.
Последствия этого были двоякими. С одной стороны, столь массовые протесты больше не повторялись. С другой — сотни людей окончательно примкнули к диссидентам. В результате движение твёрдо встало на ноги.
«Хроника текущих событий»
Вскоре после «процесса четырёх» произошло ещё одно событие, очень важное для диссидентского движения в СССР. 30 апреля 1968 г. вышел в свет первый выпуск бюллетеня «Хроника текущих событий».
А. Сахаров назвал «Хронику» «самым большим достижением» диссидентов. Это была своеобразная летопись общественной жизни страны. Тираж каждого её номера составлял всего три десятка машинописных копий. Но, конечно, он ещё многократно увеличивался за счёт огромного количества перепечаток. «Хронику» читали во всём Советском Союзе. Если в первом номере сообщалось только о событиях в Москве и Ленинграде, то через год в выпуск пришли вести уже из 34 городов (позднее их число возросло до 140).
Адреса и имена редакторов в «Хронике» не указывались, хотя власти нередко их знали. Сообщения стекались в издание совершенно необычным путём. В пятом выпуске описывалось, как это происходило: «Каждый легко может передать известную ему информацию в распоряжение «Хроники». Расскажите её тому, у кого Вы взяли «Хронику», а он расскажет её тому, у кого он взял... Только не пытайтесь единолично пройти всю цепочку, чтобы Вас не приняли за стукача».
Обычно «Хроника» лишь беспристрастно сообщала о событиях, не давая никаких оценок от себя. Но в нескольких принципиальных случаях она сочла необходимым нарушить своё обычное правило. Однажды это произошло в связи с «делом Фетисова». В 1956 г. А, Фетисов вышел из партии в знак протеста против осуждения «культа личности». Он высоко оценивал деятельность И. Сталина и А. Гитлера. Весной 1968 г. А. Фетисова и трёх его последователей арестовали и поместили в психиатрические больницы. Кто-то из диссидентов написал в связи с этим статью «Своя своих не познаша», где иронизировал над Фетисовым и одобрял его арест.
«Хроника» так ответила на эту статью: «Этот документ дважды порочен. Во-первых, вместо серьёзной критики автор ограничивается насмешками над „очевидной глупостью фетисовских идей". «Хроника» считает, что столь радикальная антидемократическая программа заслуживает столь же радикальной, но абсолютно серьёзной научной критики. Во-вторых, выражать удовлетворение по поводу того, что власти отправили твоего идейного противника в «жёлтый дом», — безнравственно. Это значит уподобиться тому же Фетисову, который считал, что Синявского и Даниэля следовало бы расстрелять...».
Благодаря «Хронике» страна и мир узнавали о положении в советских лагерях, тюрьмах, психиатрических больницах, сотнях арестов, судов, приговоров по политическим обвинениям, о национальных и религиозных движениях.
Мало кому из редакторов «Хроники» удавалось долго оставаться на свободе. Первого редактора, Наталью Горбаневскую, арестовали через год, в 1969 г. Несмотря на аресты, «Хроника» выходила целых 15 лет.
Все эти годы продолжались аресты редакторов: в 1979 г. арестовали Татьяну Великанову, в 1980 г. — Александра Лавута, в 1983 г. — Юрия Шихановича. Издание «Хроники» прекратилось в 1983 г. Всего за полтора десятка лет вышли 64 выпуска.
Самиздат
Очень важной частью диссидентского движения стала самодельно размноженная литература — «самиздат». Это название полушутливо расшифровывали так: «Сам пишу, сам издаю, сам распространяю, сам и отсиживаю за это».
Литературный самиздат появился ещё в конце 50-х гг. Прежде всего это были стихи неофициальных поэтов — М. Цветаевой, О. Мандельштама и др. Затем последовали переводы, рассказы, лагерные воспоминания. В 1958 г. в самиздат попал роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Таким образом распространялись произведения более трёхсот авторов.
В конце 60-х гг. наряду с литературным возник новый, политический самиздат. Это были бюллетень «Хроника текущих событий», правозащитные сборники, позднее журналы «Вече», «Поиски», «Варианты», «Поединок» и др.
Перепечатывали самиздатовские произведения чаще всего на пишущих машинках. Передавали из рук в руки друзьям и знакомым. Правозащитница Людмила Алексеева вспоминала: «Все знали, что надо при этом быть осторожными, но редко кто действительно был осторожен. Обычно люди сами смеялись над своими конспиративными потугами. Ходил тогда в Москве анекдот о телефонном разговоре приятелей, обменивающихся самиздатом: «Ты уже съел пирог, который тебе вчера дала моя жена?»— «Съел». — «И жена твоя съела?» — «Да». — «Ну тогда передай его Мише — он тоже хочет его попробовать».
Открытые диссидентские группы
Во время «процесса четырёх» число писем в защиту подсудимых невероятно возросло. Коли- чество подписей достигло тысячи. Это вызвало немалое беспокойство властей. К «подписантам», как их называли, стали применять жёсткие меры — увольняли с работы, исключали из партии.
После этого количество писем протеста заметно уменьшилось. Диссиденты раздумывали, как придать таким письмам больший вес. Прежде всего они решили изменить их адресатов. Письма стали направлять не властям, а международной общественности, что вначале выглядело дерзко и непривычно. Затем родилась мысль об организациях — не подпольных, как прежде, а открытых, гласных.
Такие открытые диссидентские группы стали совершенно новым явлением 70-х гг. Первая из них, под названием «Инициативная группа защиты прав человека в СССР», возникла 28 мая 1969 г. В неё вошли 15 человек (Т. Великанова, Н. Горбаневская, А. Лавут и др.). Первый опыт имел очень большое значение. Как ответят власти? Может быть, немедленно арестуют всю группу целиком? Вскоре стало ясно, что власти предпочитают выборочные, постепенные аресты. К 1972 г. из пятнадцати человек были арестованы восемь.
Конечно, и после этого «успешного опыта» в каких-либо группах состояло лишь меньшинство диссидентов. Но зато количество групп стало расти. В ноябре 1970 г. появился Комитет прав человека, в который входили академик А. Сахаров, В. Чалидзе и др.
В 1975 г. в Хельсинки был принят Заключительный акт совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Западные страны признали раздел Германии и послевоенные границы в Европе. В обмен Советский Союз обязался соблюдать права человека.
Многие диссиденты отнеслись к этому событию неодобрительно, как к новой победе советских властей. «Но вдруг среди нас, — вспоминал П. Григоренко, — нашёлся человек, взглянувший на Заключительный акт иначе, чем смотрели все мы». Это был профессор-физик Юрий Орлов.
Он предложил создать Московскую Хельсинкскую группу и следить за тем, как СССР выполняет свои обязательства по правам человека. 12 мая 1976 г. была создана группа в составе 11 человек. В течение года возникли Украинская, Литовская, Грузинская и Армянская Хельсинкские группы.
Аресты их участников начались в феврале 1977 г. В частности, Ю. Орлова приговорили к семи годам заключения. К 1982 г. в заключении оказались 47 участников Хельсинкских групп. Несмотря на аресты и суды, деятельность Московской Хельсинкской группы продолжалась до осени 1982 г. (и возобновилась в 1989 г.).
Перечисленные группы были далеко не единственными. Например, в 1979 г. возникла группа «Выборы-79», попытавшаяся выдвинуть кандидатами на выборах А. Сахарова, Р. Медведева и других диссидентов. В июне 1982 г. возникла пацифистская группа «Доверие», действовавшая до 1989 г.
Политзаключенные
До середины 60-х гг. интеллигенция даже не подозревала о том, что в стране имеется большое количество политзаключённых. Впервые об этом стало известно в 1967 г. из книги рабочего Анатолия Марченко «Мои показания». Он попал в политический лагерь после неудавшейся попытки побега за границу.
В своей книге Марченко приводил такой характерный случай. Писатель Юлий Даниэль, с которым он оказался в одном лагере, вспоминал свои размышления по дороге туда: «Куда же, думаю, меня повезут? Как в песне поётся: „Куда, куда меня пошлют?". С кем сидеть придется? Политических-то всех десять лет назад выпустили. Слышал я, правда, что одного киевского еврея посадили то ли за связь с Израилем, то ли ещё за что-то в этом роде. Он да мы с Андрюшкой Синявским — трое; ну, может, ещё десяток-другой наберётся вроде этого еврея. А в Рузаевке-то, говорят, тысячи политических. Здорово нас оболванивают, ничего не скажешь». А. Марченко впервые рассказал о лагерях эпохи «оттепели», об условиях жизни политзаключенных. Его книга стала настоящим открытием для интеллигенции, да и для всего мира. После выхода в свет этой книги диссиденты начали собирать деньги на помощь политзаключённым и их семьям. В лагеря стали посылать продукты, книги, тёплую одежду и т. п. Сотни людей, оказывающие эту помощь, простую и не грозящую арестом, вовлекались в диссидентское движение.
Конечно, власти не могли терпеть такого положения и в 1970 г. резко ограничили посылки в лагеря. Теперь можно было посылать только одну продуктовую посылку в год, да и то лишь заключённым, отбывшим половину срока. Посылать книги запретили. Тем не менее деятельность фондов помощи политзаключённым продолжалась в течение 70-х гг. Всерьёз преследовать эти фонды начали лишь в начале 80-х гг. Тогда же в Уголовный кодекс ввели новую статью. За «нарушение режима» в лагере (например, за голодовку) теперь могли добавлять новые сроки заключения.
30 октября 1974 г. диссиденты впервые отметили День советского политзаключённого. В последующие годы это стало традицией. В политических лагерях родилась ещё одна традиция: ежегодно 10 декабря, в День прав человека, проводить однодневную голодовку.
О размахе диссидентского движения можно судить по следующим данным. Председатель КГБ В. Крючков заявил в 1990 г., что всего за «клевету на общественный строй» и «антисоветскую агитацию» осудили 7250 человек. При этом речь шла только о России, только о 60—70-х гг. и только о двух статьях уголовного кодекса. Общее количество осуждённых диссидентов, конечно, значительно превышало названное.
Сахаров Андрей Дмитриевич
(1921—1989), физик-теоретик, общественный деятель, академик Академии наук СССР (1953). Один из создателей водородной бомбы (1953) в СССР. С конца 50-х гг. активно выступал за прекращение испытаний ядерного оружия. С конца 60-х — начала 70-х гг. один из лидеров правозащитного движения В работе “Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе” (1968) Сахаров рассмотрел угрозы человечеству, связанные с противостоянием социалистической и капиталистической систем (ядерная война, голод, экологическая и демографическая катастрофы, дегуманизация общества, расизм, национализм, диктаторские террористические режимы). Альтернативу гибели человечества Сахаров видел в демократизации и демилитаризации общества, утверждении интеллектуальной свободы, социальном и научно-техническом прогрессе, ведущих к сближению двух систем. После публикации этой работы на Западе отстранён от секретных работ. Протестовал против ввода советских войск в Афганистан, в январе 1980 был лишён всех наград, в том числе звания Героя Социалистического Труда (1954, 1956, 1962), и сослан в г. Горький, где продолжал правозащитную деятельность. Возвращён из ссылки в 1986, в 1989 избран народным депутатом СССР; предложил проект новой Конституции страны. Автор “Воспоминаний” (изд. 1990). Нобелевская премия мира (1975).
Инакомыслящие в 70 – 80-е годы жестоко преследовались, многие из них долгие годы провели в тюрьмах, лагерях и в психиатрических больницах. Многие погибли в заключении, среди них Юри Кукк, замечательный украинский поэт Василь Стус, учитель Алекса Тихий, рабочий и писатель Анатолий Марченко. Особо жестоко социально опасной являлась практика использования в политических целях психиатрии .
Справедливости ради надо сказать, что масштаб политических репрессий в «годы застоя» был несравнимо меньше сталинского.
Эпоха тоталитаризма, пришедшая в историю в 20в. с тем, чтобы раз и навсегда доказать приоритет политики, идеологии над искусством, наукой, философией, духовной жизнью; над человеческой личностью и ее неповторимым духовным миром; над вечными вопросами и общечеловеческими ответами на них, неожиданно для себя натолкнулась на противодействие своим замыслам и планам всей предшествующей культуры, исторического прошлого, аккумулированного в традициях и человеческой памяти выдающихся творческих индивидуальностей, вставших на защиту вечных ценностей. Поэтому культурно-исторический урок, преподанный тоталитаризмом 20в., заключался в том, что культуру невозможно политизировать, идеологизировать, унифицировать даже средствами беспрецедентного насилия и террора; культуру невозможно переделать в соответствии с идеологическими установками и субъективными убеждениями тех или иных государственных деятелей, даже очень сильных и влиятельных; культура не может стать в 20в. монистической и «одностильной», а творческая индивидуальность не может быть без остатка интегрирована в безличное массовое движение, в аморфную толпу.
3.Конформизм
Конформизм – податливость личности реальному или воображаемому давлению группы. Конформизм проявляется в изменении поведения и установок в соответствии с ранее не разделяемой позицией большинства. Различают внешний и внутренний конформизм, а также нонконформизм.
Конформизм (от позднелат. conformis - подобный, сообразный), морально-политический термин, обозначающий приспособленчество, пассивное принятие существующего порядка вещей, господствующих мнений и т. д. К. означает отсутствие собственной позиции, беспринципное и некритическое следование любому образцу, обладающему наибольшей силой давления (мнение большинства, признанный авторитет, традиция и т. п.), бездумное следование общим мнениям модным тенденциям.
Явление конформизма связано с группой. С тем, как может группа влиять на отдельного человека. Если человек согласен с мнением большинства, с мнением или убеждением группы – он получает поддержку и одобрение. Наоборот – если он идет против течения, то встречает недовольство, отвержение, ненависть. Таких людей называют нонконформистами. По большей части они лидеры, генераторы идей, новаторы. Если человек является лидером в коллективе – то ему будет позволено небольшое отклонение от общего поведения. Нонконформист предлагает новые идеи, идет нехоженой тропой. Подобный образ мыслей не приносит популярности. Сначала его не воспринимают, или считают идиотом, но через некоторое время люди принимают новые решения и спокойно пользуются всеми благами цивилизации. Так устроен мир: Сначала ненависть, насмешки, негодование, потом любопытство, а следом - бурный восторг и почитание. Нонконформист сталкивается с непониманием и отвержением со стороны общества. Конформистов большинство и скорей всего, человек просто боится менять жизнь, стремиться к новому, забывать старое. «Иногда несгибаемая позиция - результат паралича» (Станислав Ежи Лец).
Явление конформизма исследовалось многими учеными. Были проведены эксперименты по выявлению группового давления. Например, эксперименты про отрезки, когда человек под влиянием группы давал заведомо ложный ответ. Вспомним «третью волну» - сила в единстве. Группа дает своим членам защиту и одобрение. В группе человек получает поддержку, но как только он отклоняется от нормы поведением или высказываниями – так сразу попадает в опалу и может быть исключен из группы. Конформное поведение играет двойную, как положительную, так и отрицательную, роль в социализации личности: с одной стороны, конформное поведение способствует исправлению ошибочного мнения или поведения, если более правильным оказывается мнение большинства. С другой стороны, конформное поведение мешает утверждению собственного независимого поведения или мнения. Но с другой стороны человек не может быть только конформистом или нонконформистом. Это зависит от ситуации и решаемого вопроса. Хотя встречаются и упертые, которые придерживаются своего мнения всю жизнь, а также товарищи, готовые свою правду отстаивать кулаками. Также человек не склонен к конформизму, если проблема касается его, затрагивает важные аспекты, особо значимые моменты. Тогда человек будет отстаивать свои позиции. Управление подразумевает работу в группе и с группой. Члены группы отличаются друг от друга личностными, физическими и умственными способностями. У каждого свои интересы, возможности и таланты. При решении любого вопроса возникают варианты решения. Каждый волен согласиться или не согласиться с принимаемым решением. Но кто-то примет самостоятельное решение, а кто-то проголосует, как и большинство. «Как все» – основное оправдание, как писал Лев Толстой. В тоже время при обсуждении иного вопроса, человек голосовавший «как все» предложит иной вариант. Основы конформизма закладываются в детстве. Такие «истины» как: «не высовывайся, живи как все». Общество навязывает нормы и установки. Я считаю, что должен быть выбор и решение человека – это его решение. Если правильно воздействовать на человека, – то даже навязанные решения он будет считать за свои. Иногда хватает небольшого намека, маленькой детали – и человек принимает навязанное решение. Конформисты помогают принимать коллективные решения, но они никогда не станут лидерами, генераторами идей, чемпионами.
Если кто-то продавался, то не за добро и не за комфорт: таковых не имелось в наличии. Продавался он по душевной склонности и знал это сам. Предложения не было, был чистый спрос. И. Бродский О конформизме в СССР.
Нередко приспособление к новым ценностям имело и отчетливо выраженный принудительный характер.
Необходимо отметить несколько этапов сотрудничества интеллигенции с властями, на каждом из которых отчетливо проявились тенденции ее конформизации. Первый этап условно можно было бы назвать "технократическим". Он предполагал передачу интеллигенцией знаний и опыта в рамках государственных учреждений, учебных и научных заведений, фабрично-заводских технико-управленческих структур – в соответствии с государственной политикой, но без какой-либо существенной поддержки политическому курсу. Такой подход уже изначально в силу своей двойственности должен был стать элементом приспособления интеллигенции к современным политически реалиям. Он оставлял прежним содержание научной, образовательной и бюрократической деятельности, предоставляя ей лишь отчасти новое обличье, обязательное для ретуши неприятного интеллигенту "сосуществования", но никчемное для повседневной интеллигентской практики.
Следующий этап сотрудничества интеллигенции и властей условно можно назвать "идеологическим". Теперь передача знаний и опыта интеллигентов стала и одним из элементов политической поддержки. Отметим основные предпосылки этого явления. Традиционная иерархичность структуры управления тех учреждений, где работал интеллигент – независимо от того, сколь широкой групповой автономией могли там пользоваться – ставила в одинаково подчиненное положение и конформиста, и протестующего. Человек начинал подчиняться, еще не признавая этого – посредством исполнения установленных старым режимом, но подтвержденных режимом новым уставов и регламентов, обращаясь с прошением по деловым вопросам, участвуя в профессиональных или общих собраниях. Находившиеся у руля управления "красный директор" и "красный профессор" неизбежно придавали административной деятельности определенный политический вектор, а прошения все отчетливее ориентировались на логику тех, кто в своих оценках широко пользовался политическими штампами. Вовлекаясь в "деловые отношения" с режимом, интеллигент должен был в значительной степени и заимствовать его язык, коды поведения, ритуалы – но последние были пропитаны именно политическим содержанием. Обычная техника функционирования учреждений и заведений оказывалась, таким образом, в силу ряда факторов тем условием, которое определяло конформистские тенденции.
Конформизм практически всей массы людей, причисляющих себя к интеллигенции или традиционно рассматриваемых как таковая, сыграл свою роль в формировании негативного к ней отношения. Но если у инженера и техника, военнослужащего или врача (при условии профессиональной компетентности) социальный и культурный конформизм как-то оправдан стремлением делать свое дело, то у людей, как говорили в старину свободных профессий он легко трансформируется в рептильную приспособляемость и рабскую потребность.
Лицемерное притворство, лживость фразеологии, какая-то скользкая фальшивость чувствуется и народными массами, и властями предержащими, что уважения к интеллигенции, упрощенно и безосновательно рассматриваемой как нечто цельное, не прибавляет. Неинтеллигентность интеллигенции, ее несоответствие собственной идее – вот что лежит в основе скверного к ней отношения. Свойство слепо следовать авторитету оказалось пагубным, когда в попытке уйти от себя самой наша интеллигенция обратилась к нонконформизму, но, поняв новое как простое, прямое, незамысловато линейное отрицание старого, опять пришла к обычному конформизму. Порождая власть, в свое время царскую, впоследствии советскую, а еще позднее так называемую демократическую, интеллигенция каждый раз в порыве антиконформизма переходила к оппозиции, простой незамысловатой. Вместо того чтобы кропотливо работать, адиабатически медленно улучшая ситуацию, она просто вставала на путь голого отрицания.
Как целое, интеллигенция, к сожалению, оказалась неспособной подняться над обыденным сознанием, которому чужда в принципе постановка сложных, многомерных, многосторонних, многопараметрических проблем общего, абстрактно характера. Более того, сама мысль о многозначности связи причин и следствий, многовариантности решений, о возможности правоты оппонента хоть в чем-то для такого сознания совершенно неприемлема, злит, выводит из себя.
4. Интеллигенция и перестройка: от демократизации общества до развала страны
В 1987 году М.С.Горбачев определил перестройку как «назревшую необходимость, выросшую из глубинных процессов развития нашего социалистического общества. Оно созрело для перемен, можно сказать, оно выстрадало их. А задержка перестройки уже в самое ближайшее время могла бы привести к обострению внутренней ситуации, которая, прямо говоря, заключала в себе угрозу серьезного социально-экономического и политического кризиса». Задержки не произошло, но если охарактеризовать в нескольких словах постперестроечный период развития нашего общества, как результата политики перестройки, то употребления фразы – «обострение внутренней ситуации в результате глубокого социально-экономического и политического кризиса» - нам не избежать. Таким образом, перестройка привела наше общество к тому результату, во избежание которого она задумывалась и проводилась. Почему это произошло? Была ли неверна политика, действительно ли общество было готово к переменам, были ли мудры «архитекторы» перестройки? Вопросов бесконечно много, но на многие мы сегодня (зная точный результат) можем ответить. Высказывая свое чисто субъективное мнение, я хотел бы отметить необходимость перестройки для нашего общества, но я во многом не согласен с путями осуществления политических, экономических изменений, не говоря уже о внешнеполитических шагах нашего руководства, которые были, мягко говоря, не дальновидны.
Первые проблески стремления что-то перестраивать в конструкциях устоявшихся основ общества обнаружились лишь в 1987 г. В фокусе реформ оказались институты надстройки, политическая система. Не было никаких далеко идущих нововведений и в сфере гласности. О гласности говорилось много и всегда настойчиво, но на деле занавес свободы слова был приоткрыт после Чернобыльской трагедии. Январский (1987 г.) Пленум ЦК КПСС стал во многих отношениях поворотным. Именно он дал мощный импульс реальной демократизации советского общества, усилил внимание к творческому осмыслению состояния страны и его причин. В последующем М.С.Горбачев выдвигал и более смелые, неожиданные для руководства КПСС идеи о многопартийности, об отменен статьи 6 Основного Закона СССР, о плюрализме форм собственности. Впервые предпринималась попытка дать целостное представление о перестройке. К обсуждению предлагалась широкая программа мер: подготовка закона о госпредприятии, развитие кооперации, выборность руководителей предприятий, совершенствование советской избирательной системы, изменения в практике формирования выборных органов в партии и других общественных организациях. Впервые за годы перестройки в конкретную плоскость была переведена проблема соотношения выборных и исполнительных органов Советов народных депутатов, в КПСС, в других общественных организациях.
Внутри СССР появилась дестабилизирующая сила – Россия, что в конечном итоге предопределило конец Советского Союза, со всеми вытекающими последствиями. Открылась новая страница Российской истории – становление нации и государства – очень длительный и болезненный период. Но увы, накануне перестройки интеллигенция была радикально антисоветской, крупные руководящие посты уже были заняты законченными плебеями, готовыми холуйствовать перед иностранными государствами, а массы, массы испытывали глухое недовольство. «Красные» публицисты недоумевают: чем же недовольны были люди? Их логика такова. Советская власть дала миллионам людей возможность получить отличное образование, избавила народ от страха безработицы, обеспечила всем пусть и скромный, но гарантированный достаток. Обороноспособность СССР также была на высочайшем уровне. Казалось бы, живи и радуйся! Как говаривали в те времена бабушки: «обут, одет, нет войны, что еще вам надо-то, молодежь?» Но «молодежь» и не только молодежь взахлеб читала самиздат, травила антисоветские анекдоты, переходящие в русофобию, слушала «голоса», и потихоньку мечтала «хоть немного погнить, как загнивающий запад»
Революция в России, о которой говорил Горбачев, и в которую с таким энтузиазмом ринулась наша интеллигенция, достигла поворотного пункта. Этот пункт — «не от мира сего». Он в душе каждого революционера или попутчика революции. Сегодня ни один из них, как бы ни был он защищен идеологическим угаром, цинизмом или гибкостью ума, не может уже не признать перед самим собой: смысл проекта, в котором он принял участие, ясен; этот проект, какими бы идеалами он ни оправдывался, означает пресечение всей предыдущей траектории России, ее размалывание в пыль для построения здания новой цивилизации; большинство народа этого проекта не понимает и не принимает.
Все это — очевидность, нет смысла перед собой ее отрицать, эпоха партсобраний и оправданий кончилась. Кончился и период нейтралитета, он уже невозможен. Каждый, кто делом, словом или движением души помогал разрушительному делу революции, уже не может не понимать, что несет личную ответственность. Любой человек с тренированным умом признает (хотя бы про себя), что отрицание курса перестройки после 1988 года никак не означает ностальгии по брежневскому режиму или желания восстановить сталинизм. Перестройка потому и была воспринята с энтузиазмом, что она обещала устранить обветшавшую, надоевшую и мешающую жить надстройку. И потерпеть, и поработать ради этого все были готовы. Огромные усилия по осмыслению нашей жизни и подрыву окостеневших структур открыли путь к обновлению, и перспективы были исключительно благоприятны. Перестройка стала частью русской истории. Но уже с первым криком «иного не дано!» зародилась тревога. Этот крик предвещал новый тоталитаризм революционного толка. Вершить судьбы страны снова взялась левая интеллигенция.
Как и всякая революция, перестройка средствами идеологического воздействия опорочила в общественном сознании образ прошлого (как обычно, многократно преувеличив его дефекты) и пообещала взамен обеспечить народу благоденствие. Радикальная интеллигенция приложила огромные усилия, чтобы эта идея «овладела массами», и она добилась своего. И при этом сразу же проявилась родовая болезнь русской интеллигенции - в своих экономических воззрениях она опять гипертрофирует роль распределения в ущерб производству. Социологи в 1989 г. установили: на вопрос «Что убедит людей в том, что намечаются реальные положительные сдвиги?» 73,9 проц. респондентов из числа интеллигенции ответили: «Прилавки, полные продуктов». В этом есть что-то мистическое. Ведь это значит, что для них важен даже не продукт потребления, а образ этого продукта, фетиш, пусть недоступный - ясно, что наличие продуктов на прилавках вовсе не означает его наличия на обеденном столе. Они на это соглашались - пусть человек реально не сможет купить продукты, важно, чтобы они были в свободной продаже. Здесь проявился тот религиозный смысл понятия свободы, который мотивировал интеллигенцию в перестройке.
Точно так же, каждый понимал, что и при «социализме» можно было моментально наполнить прилавки продуктами, просто повысив цены (причем сравнительно немного, без разрушительной «либерализации») - ведь ломились от изобилия рынки, да и появившиеся уже коммерческие магазины. Но повысить цены не позволяла «система», и это препятствие решили удалить.
С.Л.Франк в своей «Этике нигилизма» говорит о корнях революционизма интеллигенции и его связи с «распределительным» мировоззрением: «Так как счастье обеспечивается материальными благами, то это есть проблема распределения. Стоит отнять эти блага у несправедливо владеющего ими меньшинства и навсегда лишить его возможности овладевать ими, чтобы обеспечить человеческое благополучие». Потому-то вторым по значению критерием достижения целей перестройки 64,4 проц. интеллигентов назвали «Лишение начальства его привилегий».
За годы перестройки было подорвано воспроизводство основных фондов промышленности. Сейчас страна «проедает» остатки инфраструктуры, созданной «тоталитарным» режимом. Каков же был тот магический аргумент, который убедил интеллигенцию в необходимости не реформировать, а сломать экономическую систему, на которой было основано все жизнеобеспечение страны? Ведь не шуточное же дело было предложено. Аргументом была экономическая неэффективность плановой системы. Но сам этот аргумент был сформулирован как заклинание. Многомиллионный слой интеллигенции, привыкшей логично и рационально мыслить в своей профессиональной сфере, поразительным образом принял на веру, как некое божественное откровение, разрушительную идею, воплощение которой в жизнь очевидно потрясало весь образ жизни огромной страны. Никто даже не спросил, по какому критерию оцениваем эту эффективность (в мыслях-то было «полные прилавки»). А ведь основания для сомнений были, их даже никто и не скрывал. Более того, невозможно предположить, что архитекторы перестройки и их интеллектуалы-экономисты выдвигали этот тезис искренне - они реальность знали достаточно хорошо.
Интеллигенция легко восприняла фальшивые критерии эффективности, легко согласилась разрушить составляющие лучшую часть национального достояния системы военно-промышленного комплекса, она согласилась отказаться от «уравниловки», не подумав, что это означает для огромной части населения в наших реальных условиях (тем более при спаде производства). Интеллигенция легко согласилась на демонтаж всех тех «нецивилизованных» (т.е. отсутствующих на Западе) систем жизнеобеспечения, которые позволяли при весьма небольшом еще национальном богатстве создать всем гражданам достойный уровень жизни. Интеллигенция, шумно радуясь «освобождению мышления», с поразительной покорностью подчинилась гипнозу самых примитивных идеологических заклинаний, например, призыву перейти к «нормальной» экономике. И никто не спросил: каковы критерии «нормального»? Что же «нормального» в экономике, при которой все склады в России затоварены лекарствами, а дети в больницах умирают от недостатка простейших препаратов? Что нормального в том, что резко сократилось потребление молочных продуктов даже детьми - а молоко и сметана сливаются в канавы? Ведь это «нормально» лишь в рамках очень специфической, отнюдь не общей системы ценностей, явно противоречащей здравому смыслу. Можно было бы как-то объяснить это затмение интеллигенции, если бы в ее среде циркулировало хотя бы мифическое оправдание: мол, на пути к рынку мы должны пройти через этап полного абсурда. Но такого объяснения не дали ни Гайдар, ни Попов - а своего ума у интеллигенции уже нет. Чтобы люди не задумывались, наши демократы просто обрушили на них поток дезинформации. Вот важнейший миф перестройки: «Необходимо ликвидировать плановую систему и приватизировать промышленность, ибо государство не может содержать убыточные предприятия, из-за которых у нас уже огромный дефицит бюджета». На что же надеялась интеллигенция, приняв на веру миф о столь вопиющем убожестве народного хозяйства СССР, что единственным выходом было признано не его реформирование, а тотальное разрушение? Ведь самый заядлый романтик смутно все же подозревает, что какая-то система производства существовать должна, без этого не проживешь. И было воспринято, опять таки как сугубо религиозная вера, убеждение, будто стоит сломать эти ненавистные структуры плановой экономики, и на расчищенном месте сама собой возникнет рыночная экономика англо-саксонского типа. Надо только разрешить! И интеллигенция посчитала, что достаточно «продавить» через Верховные советы законы о частной собственности, и в России возникнут если на США, то уж Англия как минимум. Здесь с наибольшей силой проявилось мышление интеллигенции как больной гибрид самого вульгарного марксизма и обрывков западных идей с религиозными утопическими воззрениями. Для интеллигенции в перестройке как будто не существовало неясных фундаментальных вопросов, никакой возможности даже поставить их на обсуждение не было.
Из всего сказанного вовсе не следует, что экономика СССР была устроена хорошо или что надо вернуться к прежней системе. Это и невозможно, и не нужно. Сами принципы планирования на определенном этапе сложности и масштабов экономики исчерпали себя и превратились в тормоз. Полностью огосударствленная система стала склоняться к гигантомании и неразумным проектам. Многие функции частные и кооперативные структуры в принципе выполняют гораздо лучше, чем государственные. Устранение разнообразия вообще - путь к смерти системы. Перемены были необходимы, однако вовсе не потому, что рыночная экономика англо-саксонского типа заведомо эффективнее. Мы могли и должны были реформировать экономику на собственном фундаменте, а не взрывать его. Когда-то историки определят, из каких соображений номенклатурно-мафиозный альянс решил этот фундамент взорвать. Но уже сегодня мы знаем, что это не удалось бы сделать без пособничества интеллигенции, которая использовала все средства для помрачения общественного сознания. Сегодня мы еще можем переломить ход событий и даже использовать разрушения и травмы для обновления страны. Но если кровавое колесо покатится по России, нам придется вновь пережить и 1919 год, и Сталина.
И пусть интеллигенты-перестройщики вспомнят слова, с которыми в сборнике «Из глубины» обратился в 1918 г. к интеллигенции правовед И. Покровский: «Кошмар пока растет и ширится, но неизбежно должен наступить поворот: народ, упорно, несмотря на самые неблагоприятные условия, на протяжении столетий, и притом, в сущности, только благодаря своему здравому смыслу, строивший свое государство, не может пропасть. Он, разумеется, очнется и снова столетиями начнет исправлять то, что было испорчено в столь немногие дни и месяцы. Народ скажет еще свое слово!
Но как будете жить дальше вы, духовные виновники всего этого беспримерного нравственного ужаса? Что будет слышаться вам отовсюду?»
5. Список используемой литературы:
1. История России IX – XX вв:. Пособие по отечественной истории для студентов/ Под ред. М. М. Шумилова, С. П. Рябикина. – 5-е изд., исправленное и дополненное. СПб: Издательский дом Нева, 1997. – С. 447 – 450.
2. www.memo.ru/history/diss/
3. Карлов Н. Интеллигенция ли? // Alma mater: Вестник высшей школы. – 2003. – № 3. – С. 38 – 39.
4. www.encycl.yandex.ru
5. www.contr-tv.ru/print/2004-02-17/mass Ф.Ф.Пузырьков
6. www.kara-murza.ru/
