Реферат Институциональный анализ государства
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Министерство образования и науки Российской Федерации
Челябинский Государственный Университет
Институт экономики отраслей, бизнеса и администрирования
Реферат
по дисциплине: «Институциональная теория»
на тему : «Институциональный анализ государства»
Выполнила: ст.гр. 24ПС-402
Дубровских Т.Н.
Проверил: Плетнев Д.А.
Челябинск 2010г.
Содержание
Введение………………………………………………………….3 стр.
1.Роль государства в функционировании рынка…………………4 стр.
2. Этапы и движущие силы эволюции реального государства…...14 стр.
3. Методы эмпирического анализа государства…………………...19 стр.
4. Элементы политической экономии демократии………………22 стр.
Заключение…………………………………………………….26 стр.
Список использованной литературы ……………………….27 стр.
Введение
В рамках анализа модели сетевого капитализма особую важность приобретает поиск ответа на вопрос, возможно ли сохранить преимущества кооперации внутри сети, одновременно избавившись от негативных последствий недоверия в отношениях между сетями? Конкретизировав его, мы получаем другую исследовательскую проблему: способно ли государство, обладая территориальной монополией на использование принуждения , играть ведущую роль в создании обезличенных, универсальных гарантий выполнения условий контрактов? Данная проблема не имеет решения в общем виде. Представители государства вполне могут становиться участниками локальных сетей, нарушая тем самым принцип универсальности своих действий. Поэтому следует говорить, скорее, об анализе особых институциональных условий, при которых государство становится субъектом процесса универсализации. Определим роль государства для успешного функционирования рынка.
1.Роль государства в функционировании рынка
Споры между представителями различных течений в экономической теории касаются в основном не признания самого факта влияния государства на рыночные сделки, а определения оптимальных направлений и интенсивности государственного влияния. С точки зрения представителей неоклассической теории, объемы государственного вмешательства в функционирование рынка определяются «провалами» последнего. Подобная позиция подвержена критике, причем как в методологическом, так и в практическом плане.
Во-первых, определение функций государства через «провалы» рынка методологически эквивалентно признанию рынка метаинститутом .
Во-вторых, использование «провалов» рынка в качестве независимой переменной возможно лишь в том случае, когда рынок исторически предшествует появлению государства. Подобную ситуацию следует признать лишь гипотетической. В странах Западной Европы, где рынок впервые выделился в отдельную сферу человеческой деятельности, государство сыграло в его становлении ведущую роль.
Приватизационные программы правительств бывших стран с командной экономикой служат другой иллюстрацией процесса создания рынка «по плану» . Причем не обязательно ставится цель именно создавать рынок: не исключена ситуация, когда практика свободных обменов появляется как «неожиданный результат осознанной деятельности» представителей государства. Например, увеличение доли денежной составляющей в налогах может стимулировать развитие в преимущественно натуральной экономике некоторых видов торговли . В любом случае государство исторически предшествует рынку и решающим образом влияет на процесс его становления.
Оптимальный объем государственного вмешательства произволен не от параметров рынка, а от характеристик институциональной среды, потому что государство, как и рынок, следует признать одним из вариантов управленческой структуры. Причем по сравнению с фирмой или сетью, государство функционально связано с наиболее универсальными, нелокальными элементами институциональной структуры. Такими, как «абстрактный набор правил, которые обезличены, ибо должны применяться к представителям всех без исключения категорий субъектов, и исключают произвол, так как они воспринимаются одинаково всеми представителями одной и той же категории». Универсализм государства, в отличие от универсализма рынка, может основываться на применении насилия. Универсальный характер правил, лежащих в основе деятельности государства, имеет количественное измерение: чем более универсальны правила, тем ниже трансакционные издержки во взаимоотношениях между социально и/или географически удаленными экономическими субъектами. «Когда государство вводит принцип верховенства закона в регионе, где закон ранее отсутствовал, в результате снижаются трансакционные издержки и стимулируется торговля» . Одно из наиболее важных с экономической точки зрения универсальных правил касается установления и защиты прав собственности. По мнению Дугласа Норта, само появление государства было обусловлено установлением исключительных прав собственности на землю («первая экономическая революция»), а его дальнейшее развитие — с установлением прав собственности на технические знания и инновации («вторая экономическая революция», предшествовавшая индустриальной) . Поэтому в дальнейшем дискуссия будет посвящена в основном той роли, которую играет государство в отношении прав собственности.
Государство — это особая управленческая структура, которую отличает универсальный характер и возможность применение насилия для реализации властных полномочий, прежде всего связанных с установлением и защитой прав собственности.
Наиболее известная попытка определить универсальный принцип, согласно которому государство устанавливает и защищает права собственности, была предпринята Рональдом Коузом. Это принцип, легший впоследствии в основу «теоремы Коуза» , сводится к желательности в условиях, отличных от нуля трансакционных издержек, закрепления государством прав собственности на ресурсы за теми экономическими субъектами, которые смогут извлечь из их использования наибольшую выгоду. «Даже когда можно изменить законное разграничение прав с помощью рыночных трансакций, весьма желательно уменьшение потребности в таких трансакциях, чтобы таким образом уменьшить вовлеченность ресурсов в осуществление таких трансакций».
Арсенал методов, с помощью которых государство может влиять на распределение ресурсов между экономическими субъектами, достаточно широк. Он включает в себя как прямое назначение собственников, так и косвенные методы воздействия: антимонопольное и трудовое законодательства, дифференциацию налогового режима в зависимости от формы собственности и т.д.. Впрочем, спор о методах вторичен от ответа на вопрос, насколько универсальным следует признать использование критерия наибольшей выгоды при установлении прав собственности? Ведь, как показывает Владимир Андрефф на примере французского опыта приватизации государственных предприятий, наряду с поиском эффективного собственника, способного извлечь наибольшую выгоду, во внимание необходимо принимать целый комплекс других факторов, в том числе и отношение к ее результатам со стороны населения. По определению критерий наибольшей выгоды разделяется всеми участниками обмена правомочиями, когда их мотивация сводится к поиску полезности. Иными словами, логика теоремы Коуза универсальна в обществе. Однако даже в этой гипотетической ситуации может возникнуть потребность в учете морали или других мотивов экономического поведения, если существует несколько удовлетворяющих критерию наибольшей выгоды исходов, т.е. точек равновесия Нэша.
Вернемся к классическому примеру, касающемуся определения принадлежности права на запрещение вредного использования во взаимоотношениях между фермером и скотоводом. Достаточно лишь незначительно изменить условия, чтобы появился второй равновесный исход и простой торг оказался безрезультатным (табл.1). Пусть чистый доход от обработки пашни составляет 1 долл. Когда по соседству с фермером появляется скотовод, то его корова потравит урожай ценностью в 1 долл. Если фермер решит «выкупить» за 1 долл. право скотовода завести корову, то его положение при этом нисколько не улучшится, а ценность производства не будет максимальна. Аналогично попытка скотовода «выкупить» за 1 долл. право фермера возделывать пашню также не улучшит его положения и не увеличит ценность производства. В конечном счете рынок оказывается неспособным определить в данной ситуации наиболее эффективного собственника.
Таблица №1. ТОРГ МЕЖДУ ФЕРМЕРОМ И СКОТОВОДОМ
Фермер
| | Возделывать пашню | Не возделывать |
| Заводить корову | 0, 0 *-------- | ----- ► 1, 0 Л/2 |
| Не заводить корову | 1 0, 1 Л/, | т 0, 0 |
Второе ограничение универсальности критерия наибольшей выгоды связано с тем, что общество эгоистов является отражением лишь частного случая в мотивации. По мере уменьшения значимости эгоистических мотивов экономические субъекты начинают «принимать во внимание иные соображения: то, как ведут себя окружающие и насколько справедливо распределение, каковы господствующие в обществе настроения и чувства». Не случайно сторонники доминирующего направления в экономической теории, по словам Ричарда Познера, «испытывают отвращение к слову «справедливость» : неизбежный учет этого фактора по мере смещения геометрического места экономических субъектов по направлению к вершине «Мораль» ставит под сомнение единственность и универсальный характер критерия наибольшей выгоды.
Дополнительным фактором разрушения согласия относительно приемлемого критерия распределения прав собственности становится то, что учет моральных соображений связан с рассмотрением не одной, а целой серии альтернатив. Противопоставление «морального» и «экономического» критериев распределения правомочий было бы недопустимым упрощением. В действительности речь идет о целой серии подходов к определению справедливости. «Ни один взятый по отдельности элемент справедливости не может претендовать на абсолютную правильность. Значимость каждого из них зависит от степени обобщения, от внутренней непротиворечивости, от соответствия другим признанным принципам справедливости».
Рассмотрим несколько вариантов классификации критериев справедливости.
Начнем с тех критериев, которые наиболее привычны для экономистов и отражают своего рода компромисс между этикой и экономикой. Оптимум Парето возникает тогда, когда невозможно улучшить благосостояние ни одной из сторон сделки по обмену правами собственности, не ухудшая при этом благосостояние другой. В связи со спецификой общества риска, в котором проигрыш становится не результатом чьих-то сознательных действий, а вероятностным событием, эту формулировку требуется уточнить: «Избегать следует не столько потерь вообще, сколько унизительных {dishonorable
) потерь» . Оптимум Ролза включает два условия, каждое из которых подразумевает приоритет либо этики, либо экономики. Справедливыми признаются так установленные права собственности, что, во-первых, выигрывает наименее преуспевшая сторона (сторона с меньшим уровнем благосостояния) и, во-вторых, обеспечивается равенство возможностей и открытый доступ к ресурсам. Ухудшение благосостояния допускается в ситуации оптимума Калдора, но при условии, что выигрывающая в результате перераспределения сторона оказывается способной компенсировать потери проигравшей. Заметим, что не следует связывать достижение оптимума Калдора исключительно с доброй волей выигрывающей стороны. Для этого, как отмечает Дуглас Норт, необходимы политический механизм и использование государством принуждения .
Еще более усложняется задача поиска приемлемого для всех взгляда на распределение прав собственности, когда экономические субъекты применяют для оценки рыночных сделок критерии, адекватные другим сферам деятельности. Каждая из этих сфер имеет свою собственную «мораль» и, следовательно, свои собственные критерии справедливости. «Прозрачность» границ между сферами повседневности в постсоветской институциональной среде, делает применение нерыночных критериев для оценки рыночных процессов особенно вероятной.
Известен целый ряд попыток систематизации критериев справедливости с учетом специфики сфер повседневности. Мы остановимся на двух наиболее полных и последовательных вариантах систематизации, предложенных в рамках теории соглашений и политической философии. В обоих случаях речь идет о формулировке принципов поведения и, следовательно, критериев оценки, адекватных каждой из сфер повседневной деятельности. Представители теории соглашений выделяют восемь «миров», в то время как Майкл Уолцер говорит о восьми «сферах справедливости» .
Два подхода имеют ряд отличий. Во-первых, «сферы» и «миры» не всегда пересекаются (табл.2) . Во-вторых, «миры» включают в себя не только взаимодействия между субъектами, но и те материальные предметы, по поводу которых оно происходит. Несмотря на отличия, в обоих случаях главным дифференцирующим признаком являются подходы к обоснованию того, какие действия и исходы можно считать справедливыми (и в английском, и во французском языках данная операция называется «justification
»). Так, критерий наибольшей выгоды оказывается приемлемым лишь в рыночном «мире», или сфере денег. Поэтому экономическое определение справедливости следует признать не общим, а частным случаем обоснования (Justification
). Распределение правомочий может оцениваться и с традиционной точки зрения (как в случае со «справедливой» ценой), и в экологической перспективе. Причем дело не ограничивается только восемью вариантами обоснования. Их число увеличивается на порядок, если учитывать различные комбинации критериев справедливости: рыночного и традиционного; рыночного, традиционного и вдохновения и т.д..
Максимально возможное число комбинаций рассчитывается по формуле: С\ +Ci
+Q3 +Q4 +Cf +Q6 +C
{+
Cl
= 255. Представители теории соглашений говорят в этих случаях о «касании» или «компромиссе» между сферами.
Существование множества критериев справедливости лишает любой из них универсального характера. Если при распределении прав собственности государство предпочитает один из них, пусть даже и отражающий экономическую эффективность, то в результате произойдет не сокращение, а рост трансакционных издержек ввиду того, что не все экономические субъекты согласятся с обоснованностью такого исхода5. «Восприятие правил как справедливых и честных уменьшает издержки.
Симметричным образом восприятие системы как несправедливой приводит к росту издержек, связанных с заключением контрактов» . Не изменит ситуацию к лучшему и простой отказ от критерия наибольшей выгоды в пользу любого из моральных принципов, ведь последний оказывается таким же частным, неуниверсальным, как и первый. В связи с этим позиция многих юристов, считающих, что главная функция права заключается в «подчинении экономической эффективности целям социальной справедливости» , оказывается такой же уязвимой, как и прямо противоположная точка зрения сторонников неоклассической экономической теории. Разница лишь в том, что в первом случае речь идет и политической тирании, а во втором — о тирании экономической. Не случайно попытки государства установить справедливое распределение прав собственности на ресурсы часто расцениваются как «провал», по аналогии с «провалами» рынка, в число которых тоже принято включать достижение несправедливых исходов.
Таблица №2 Сферы повседневности
| Миры (Л. Болтански, Л. Тевено) | Сферы справедливости (М. Уолцер) |
| Рыночный мир (monde marchand) | Сфера денег (sphere of money) |
| Традиционный, или «домашний», мир (monde domestique ) | Сфера семьи и любви (sphere of kinship and love) |
| | Сфера политической власти (sphere of political power) |
| Гражданский мир (monde civique) | Сфера безопасности и благосостояния (sphere of security and welfare) |
| | Сфера служения (sphere of office) |
| Индустриальный мир (monde industriel) | |
| Мир общественного мнения (monde de /' opinion ) | Сфера признания (sphere of recognition) |
| Мир творческой деятельности, или вдохновения (monde d ' inspiration ) | Сфера вдохновения (sphere of divine grace) |
| Мир экологии (monde ecologique) | |
| | Сфера образования (sphere of education) |
| Мир проектов (monde par projets) | |
Рост трансакционных издержек — не единственное последствие «провала» попыток государства достичь справедливого распределения прав собственности. Законы, т.е. нормы, устанавливаемые государством, теряют свою эффективность, результативность и действенность. Эффективностью закона называют степень реализации в социально-экономических практиках его предписаний. Результативность закона определяется степенью достижения с его помощью запланированных целей. Причем эффективность является необходимым, но недостаточным условием результативности юридической нормы. О действенности закона говорят в том случае, когда он приводит к ожидаемым юридическим последствиям.
Экономические субъекты не имеют стимулов к добровольному подчинению несправедливому закону или закону, обусловливающему несправедливые результаты. Тем самым ставится под сомнение принцип верховенства закона.
В государствах, не обеспечивающих справедливости в распределении ресурсов, велика вероятность использования экономическими субъектами в их повседневной деятельности не законов, а неформальных норм, имеющих локальный характер. При столкновении требований локальных норм и претендующего на универсальность закона выбор делается — примерно двумя третями россиян — в пользу первых .В случае явно несправедливых юридических норм даже судьи зачастую отказываются их применять, несмотря на риск санкций уже по отношению к ним. Крайний, но показательный пример саботирования судьями требований ряда декретов, введенных в СССР в 1930—40-е годы, рассматривает Питер Соломон . Явно несправедливые законы не только стимулируют формирование локальных сетей, они способствуют формированию де-виантной, криминальной субкультуры. «Ощущение несправедливости является питательной средой девиантной субкультуры. Де-виантная субкультура не сводится к игнорированию или отрицанию закона, а предполагает сложное антагонистическое отношение к нему». По сравнению с несправедливым законом некоторые противоправные действия начинают расцениваться экономическими субъектами как более приемлемые .
Проделанный анализ убеждает, что даже при допущении самых лучших намерений у представителей государства (поиск справедливого распределения ресурсов) велика вероятность достижения результатов, прямо противоположных интенциям. Вместо универсализма усиливается локальная составляющая экономических сделок, вместо добровольного подчинения закону наблюдается распространение криминальной субкультуры. Попытки прямого вмешательства государства в поиски справедливых исходов по всей вероятности обречены на «провал». Признавая пагубность прямой коррекции социальных результатов рыночного процесса, сторонники конституционной экономики, например, предлагают государству лишь определять границы приемлемых с точки зрения справедливости исходов . Данная идея плодотворна, но конституционная экономика недостаточно продвинулась в вопросах ее конкретизации и практического внедрения. Теория соглашений и политическая философия М. Уол-цера оказываются в этой связи весьма продуктивными. Действительно, государству не стоит выбирать самому критерии справедливости, от него требуется лишь следить за соблюдением границ между сферами деятельности и облегчать тем самым
самостоятельное применение субъектами в каждой из них адекватных критериев справедливости. Как мы видели, «интерференция» критериев справедливости не позволяет ни одному из них стать универсальным. Следовательно, нужно четко определить границы, в которых применим тот или иной критерий: какие сделки следует оценивать исключительно с точки зрения критерия наибольшей выгоды, а какие — через призму традиций. В рамках этих границ «интерференция» сводится к минимуму, а критерий справедливости приобретает универсальный характер. Именно в этом смысл «сложной» (complex
) справедливости по Уолцеру : критерий справедливости должен быть общепризнанным в пределах конкретной сферы. В данном контексте задача государства заключается в том, чтобы быть «верховным гарантом», следящим за неприкосновенностью границ между сферами и препятствующим использованию нерыночных критериев для оценки сделок на рынке и, наоборот, критерия наибольшей выгоды — в политике, деятельности средств массовой информации или внутрисемейной жизни. Государство, стремящееся избежать «провалов» в распределении прав собственности, превращается в «агента и гаранта разделения сфер» .
2. Этапы и движущие силы эволюции реального государства.
Государство прибегает к насилию не для достижения справедливости, а для достижения собственных целей, прежде всего для укрепления своей монополии на его использование. Чарльз Тилли отмечает в этой связи, что «признание за'насилием центральной роли позволяет лучше понять процесс становления и изменения государственных институтов» . По его мнению, укрепление государства всегда происходило параллельно военным действиям, а на первых этапах истории государств основные события касались борьбы с врагами, как внешними, так и внутренними. Разница между легитимным и противозаконным применением насилия была в этот период достаточно условной. Например, широкое распространение приобрела в Средневековье практика обращения государства к услугам бандитов и пиратов: их услуги во время военных действий оказывались весьма кстати. Не случайно Мансур Олсон сравнивает государства той эпохи с «оседлыми бандитами» , пришедшими на смену совершавшим периодические набеги «кочующим бандитам». Вообще говоря, выделение этапов в истории государства на основе критерия интенсивности и направленности применения насилия представляется особенно перспективным.
Итак, эпоха «кочующих бандитов» непосредственно предшествует появлению государства. Они действуют по принципу «схватить и убежать», тем самым не только ставя под вопрос справедливость перераспределения ресурсов, но и само их производство. Экономические субъекты, подвергающиеся набегам «кочующих бандитов», пребывают в полной неопределенности относительно даты и размеров следующей экспроприации, что в итоге приводит к полному отказу что-либо производить. На следующем этапе «кочующие бандиты» становятся оседлыми и начинают систематическое обложение данью. Парадоксально, но подданные «оседлого бандита» имеют больше стимулов производить чем жертвы разбойничьих набегов, даже если он полностью игнорирует соображения справедливости в своих решениях о насильственном перераспределении прав собственности на ресурсы. Для ведения войн, необходимых для укрепления власти в долгосрочном периоде, правитель нуждается в сохранении устойчивой ресурсной базы. А стратегия «схватить и убежать» способствует укреплению власти лишь в краткосрочном периоде. Далее государство может развиваться по следующим сценариям:
• Наследственная монархия. Ее установление заставляет монарха принимать во внимание в своих решениях не только кратко- и средне-, но и долгосрочные последствия10. Справедливы ли решения монарха? Действия монарха подчинены главным образом традиционной, или «домашней», логике. В этой перспективе государство воспринимается «в качестве продолжения королевской семьи». Следовательно, тест универсальной справедливости действия наследственного монарха пройти по определению не могут, ведь у него нет стимулов стремиться к универсальной справедливости.
Власть экспертов". В случае когда государство контролируют сами управленцы, т.е. бюрократы, они заинтересованы в максимизации своего собственного дохода, распределяя соответствующим образом права собственности и устанавливая уровень налогообложения . Макс Вебер видел в наделении экспертов властными полномочиями главное условие рационализации государства. «Развитие капиталистического производства! создало потребность в безотлагательном создании стабильной, точной, интенсивной и предсказуемой администрации». Внутригрупповые нормы среды бюрократов отличаются рациональностью, что позволило Веберу не придавать особого значения проблеме подмены универсальной справедливости локальной и внутригрупповой : достигая собственных целей, бюрократы одновременно способствуют прогрессу. Однако какой бы ни была группа, интересы которой отождествлялись с прогрессом: промышленники в Англии XVIII в. (Д. Норт), пролетарии (К. Маркс) или бюрократы (М. Вебер), она всегда действует на основе локального, неуниверсального понимания справедливости.
Парадоксально, но наиболее благоприятные для заключения «социального контракта» условия возникают в период глубоких социально-экономических кризисов, в первую очередь — фискальных. Когда государственная казна оказывается пустой, например, в связи с необходимостью отвлечения значительных ресурсов на ведение войны, то даже монархи оказываются готовыми идти на компромисс со своими подданными и связывать себя определенными обязательствами. Именно таким образом в период Славной революции возник английский парламент. Аналогичным образом, зарождение элементов демократического государства в странах Латинской Америки пришлось не на годы относительного благополучия и экономического роста, а на период кризиса начала 1980-х годов. «После длительного периода развития, обусловленного выгодной конъюнктурой мировых финансовых и товарных рынков, латиноамериканские страны сталкиваются с все возрастающими трудностями, которые вынуждают их создавать благоприятные условия для частных и коллективных инициатив своих граждан». И хотя гарантий возникновения именно демократического государства на месте монархии или власти экспертов нет, стимулы к достижению идеала справедливого государства в кризисные периоды сильнее, чем обычно.
«Социальный контракт» следует отличать от сделки, заключаемой с «бандитским» государством и предполагающей отказ его представителей от совершения ряда наиболее одиозных насильственных действий, которые могли бы еще более ухудшить положение граждан, в обмен на их лояльность
В постсоветских странах распространена практика «налогового торга» — снижения государством запретно высоких ставок налогообложения в обмен на согласие экономических субъектов усилить налоговую дисциплину. Налоговый торг пришел в этих странах на смену «плановому торгу», благодаря которому односторонний диктат государства смягчался за счет снижения плановых показателей в обмен па обещание предприятия их стабильно выполнять. Подобные практики иллюстрируют идею именно «сделки», так как они всегда носят локальный, а не универсальный характер: в них участвует, с одной стороны, конкретный экономический субъект или группа и, с другой стороны, конкретный бюрократ или государственная «контора». Более того, торг касается лишь одного, вызывающего наибольшее недовольство, аспекта деятельности государства, а задача движения к более справедливому государству даже не ставится.
Помимо «социального контракта», произвол государства в использовании принуждения может быть ограничен и извне, с помощью влияния других государств. Начнем с того, что другие государства рассматриваются людьми в качестве субститутов своему , в случае крайне несправедливых действий последнего они могут «проголосовать ногами», т.е. эмигрировать. Данное утверждение особенно верно в отношении экономических субъектов, вывозящих капитал в поисках более благоприятной для ведения бизнеса институциональной среды . Если же коснуться собственно вопроса об ограничении извне монополии государства на использование насилия, то на первый взгляд оно не эффективно. Несмотря на развитие процессов глобализации, международные институты, сопоставимые по объему властных полномочий с традиционными государствами, только начинают появляться (например, Международный уголовный суд в Гааге). Так как «международное правительство» отсутствует, то невозможно гарантировать исполнение сделок на международном уровне или корректировать решения о распределении прав собственности, принятые национальными правительствами .
Взаимное влияние национальных правительств тем не менее происходит, но оно обусловлено не универсальными нормами, а механизмами, во многом сходными с сетями, в которых вместо фирм участвуют национальные государства. Крайнее неравенство в объемах ресурсов, которыми располагают государства, приводит к установлению отношений типа патрон — клиент. Государство, обладающее большей военной (т.е. потенциалом насилия) и экономической мощью, предлагает более слабым субъектам международного права ряд услуг в обмен на их лояльность и зависимый статус. Как утверждает Бертран Бади, зависи мость от других государств означает большую степень автономии по отношению к собственным подданным в условиях, когда зарубежные источники обеспечивают существенную часть поступлений в государственную казну. «Отсутствие реальной обратной связи со своими гражданами каждый раз компенсируется избытком признания на международной арене». Причем, как и в случае с локальными экономическими отношениями, появление политических сетей означает установление персонифицированных, глубоко личностных отношений между лидерами входящих в них стран . В итоге на эволюцию реального государства оказывает влияние его членство в той или иной международной сети. Эволюция государства — члена сети детерминирована эволюцией остальных ее членов. Причем чем более зависимое положение занимает государство, тем выше вероятность прямого импорта институциональных и организационных структур государств-патронов. В конечном счете, отсутствие универсальных норм в сфере международных отношений приводит к тем же последствиям, которые обусловливают локальные «сети» в экономике. Затрудняется развитие мирового рынка, происходит его подчинение интересам тех или иных государств. Не существуют и гарантии движения к более справедливому национальному государству, ведь это возможно лишь в случае сетевого партнерства с другими демократиями. Таким образом, проблема универсализации сетей актуальна не только на национальном, но и на международном уровне.
3. Методы эмпирического анализа государства.
Во-первых, часть экономических трансакций никак не отражается в системе национальных счетов, прежде всего это касается теневой экономики. Простое изменение системы учета сделок, которые нигде не регистрируются совершающими их экономическими субъектами, может в одночасье увеличить или уменьшить размеры ВНП на десятки процентов.
Во-вторых, значимы не абсолютные величины, скажем, государственных расходов, а их направленность. 1 руб. государственного бюджета, потраченный на фундаментальные исследования и конструкторские разработки, не равен 1 руб., выплаченному на досрочное обслуживание государственного долга. Экономические субъекты интерпретируют информацию о государственных расходах или об уровне инфляции далеко не всегда на основе теоретического знания макроэкономики. Гипотеза рациональных ожиданий относительно уровня инфляции имеет право на существование, но лишь в качестве частного случая.
В-третьих, статистические данные по ряду стран или по ряду периодов для одной и той же страны, которые используются в эконометрическом анализе, получены за счет агрегирования разнородных показателей. Разнородность объясняется тем, что одни и те же сделки могут быть классифицированы по-разному, а их восприятие экономическими субъектами на основе типологий здравого смысла и вовсе трудно статистически отразить. Цены удобны для агрегирования, но учитывать в ценовой форме все общественные результаты и издержки невозможно не только в командной, но и в рыночной экономике. Отсюда опасность манипулирования статистическими данными: каждый исследователь волен интерпретировать эконометрические данные по своему усмотрению.
Альтернатив использованию традиционных эконометрических индикаторов несколько. Для институционализации использования показателя уровня доверия к государству 7V необходимо не просто регулярно проводить социологические опросы, но и организовывать референдумы, вынося на них вопросы об отношении к тому или иному аспекту политики, проводимой государством. Опыт жи телей бывших «социалистических» стран представляет в этой связи особый интерес. Большинство представителей взрослого населе- ния этих стран имеет опыт жизни как минимум в двух радикально отличных политических и экономических системах, что превращает их в своего рода «практических сравнительных экономистов».
Если результаты опросов и даже референдумов могут стать объектом манипулирования (методами пропаганды, изменения формулировки вопросов и т.д.), то существуют и более объективные критерии оценки деятельности реального государства. Речь идет об отношении экономических субъектов к деньгам, особенно к выплате налогов. Использование денег предполагает доверие к государственному банку, произведшему их эмиссию. От его политики зависят темпы инфляции и, следовательно, размеры инфляционного налога, которым государство облагает любого держателя национальной валюты . Особенно значимо отношение к деньгам как средству хранения богатства.
Еще более информативны показатели налоговой дисциплины. Готовность платить налоги зависит от того, насколько разумными и справедливыми выглядят в глазах налогоплательщиков государственные расходы, от их доверия к государству в целом. Какими бы низкими ни были налоги, уход от уплаты налогов оказывается «культурно санкционируемой формой протеста против репрессивного и коррумпированного политического режима» .
Экономические субъекты готовы платить высокие налоги, если находят это справедливым и оправданным объемом и качеством услуг, предоставляемых государством. Как показывают исследования, среди тех, кто уклоняется от налогов, относительно велика доля обвиняющих государство в расточительстве и неэффективной бюджетной политике . По всей вероятности, обещания сократить налоги выглядят привлекательными преимущественно в условиях низкого доверия к государству. Напротив, если уровень 7V высок, то на первый план выходит вопрос не величины налогов, а вариантов использования бюджетных средств.
4 . Элементы политической экономии демократии.
Эволюция государства к демократическому устройству является лишь одним из возможных вариантов развития событий. Становление демократии обусловлено особыми институциональными условиями, как внутри страны, так и в сфере международных отношений. Данный тезис требует пересмотра распространенного убеждения в том, что процессы построения рынка и демократии всегда параллельны и тесно взаимосвязаны. Чили и в меньшей степени Перу являются примером развития рыночной экономики, сопровождающегося усилением авторитарного государства. Напротив, в Бразилии, Мексике и ряде других латиноамериканских стран политические реформы предшествовали рыночным.
Некоторые элементы институциональной среды влияют и на характер государства, и на соотношение управленческих структур в экономике. Прежде всего это касается уровня обобщенного доверия Tg
. Обусловленность развития и демократии, и некоторых управленческих структур в экономике рядом общих факторов приводит, с одной стороны, к использованию демократических принципов в организации производства и, с другой стороны, к появлению аналогов экономических управленческих структур в политике. Попытки построить «производственную демократию», в которой наемный работник имел бы право не только на гарантированный заработок, но и на участие в управлении предприятием и распределении прибыли, имеют длительную историю, начинающую свой отсчет еще с XIX в. В странах с высоким уровнем Tg
интерес к производственной демократии как на теоретическом, так и на практическом уровне не угас и сегодня. «Демократия на рабочем месте является неотъемлемой составляющей демократизации общества в целом: человек должен иметь опыт самоуправления в своей повседневной жизни, если он хочет научиться осмысленному участию в демократическом управлении гражданским обществом». Наряду с самоуправлением как наиболее полной формой производственной демократии, могут развиваться и ее отдельные элементы. Так, получение работником на конвейерном производстве права самостоятельно останавливать конвейер в случае необходимости невозможно без существования высокого уровня Tg
.В свою очередь, многое говорится о необходимости развития конкуренции и снижения трансакционных издержек на «политическом рынке». В итоге появляется потребность в возрождении политической экономии, но уже с использованием последних достижений в экономической теории и других социальных наук.
Политическая экономия демократии — это направление в политической экономии, изучающее взаимное влияние управленческих структур в экономике и демократических институтов в политике. Выделяя направления такого влияния, мы одновременно подводим итоги сказанному ранее.
Во-первых, демократические институты призваны решить проблему навязанной власти. Они обеспечивают экономических субъектов механизмом обратной связи с представителями государственной власти, причем не персонифицированным, а универсальным, доступным для любого.
Во-вторых, существование демократии позволяет гарантировать справедливость принимаемых государством решений по распределению прав собственности. Представительская демократия, а «демократия возможна, только когда она является представительской», создает предпосылки для выражения всей совокупности возможных подходов к определению справедливости. Перед лицом этого множества подчас взаимоисключающих критериев демократическое государство вынуждено искать компромисс на основе разграничения сфер, в которых значим тот или иной критерий. Демократическое государство становится «метагарантом», препятствующим экспансии, или «империализму», любой из сфер повседневной деятельности граждан.
В-третьих, демократия стимулирует терпимость и, таким образом, снижает издержки выражения этических и идеологических убеждений. А чем ниже такие издержки, тем значимее мораль в качестве детерминанта человеческого поведения .
В-четвертых, цена услуг демократического государства, принимающая форму налогов, стремится к издержкам их производства. Стимулы к перераспределению доходов с помощью налогов сверх величины, покрывающей издержки, минимальны. Большинство, получающее доходы на рынке и влияющее на решения в условиях демократии, не может улучшить свое благосостояние за счет распределения.
Достижение всех перечисленных выше позитивных эффектов в экономике возможно лишь в условиях совершенной демократии в политике. О существовании совершенной, или полной , демократии говорят лишь при наличии следующих предпосылок:
1. Свободные выборы делают правительство подотчетным избирателям либо напрямую, либо посредством представительных органов. Проигравшая выборы сторона подчиняется волеизъявлению избирателей и покидает офис.
2. Верховенство закона означает «отсутствие властного произвола со стороны контролирующей власть группы, подчинение всех граждан одним и тем же законам, стабильные и надежные законы». Принцип верховенства закона позволяет гражданам защитить свои базовые права и свободы.
3. Гражданское общество: совокупность независимых от государства объединений граждан, служащих последующим звеном между повседневной жизнью и государственными органами. Только предварительно объединившись, граждане могут заставить государство считаться со своим мнением.
Возможна различная комбинация этих элементов демократического устройства . Так, в либеральном государстве акцент делается на верховенстве закона и защите гражданских прав, но остальные два элемента тоже присутствуют. Чаще всего в качестве такого элемента выступают свободные выборы, ибо процедуры легче всего подвержены изменению, в том числе при осуществлении институционального импорта.
Преобладание исключительно «минималистского» понимания демократии не в одной, а в ряде стран — участников одной и той же «сети» способно привести к их негативной конвергенции, когда распространяются и имитируются худшие институты. Негативная конвергенция «затрагивает наиболее серьезные проблемы ее сторон, в результате априорно эффективные экономические процессы, институты и методы регулирования начинают приводить к плачевным результатам, а заведомо ошибочные институты и методы регулирования неожиданно обеспечивают удовлетворительный итог» . Если страны — участницы международной сети обращают внимание на соблюдение новыми ее членами лишь «минималистских» критериев демократии, то это вполне может негативно сказаться и на их собственной эволюции, «Реалистическая» демократия может восторжествовать и в той стране, которая соглашается с ее достаточностью для страны-клиента.
Заключение
Среди множества функций, которые может выполнять государство, особое внимание было уделено его роли в справедливом распределении прав собственности. Учет соображений справедливости требует более точной формулировки теоремы Коуза: для того, чтобы она оказалась верна, требуется согласие экономических субъектов относительно критерия справедливости. Учитывая существование множества критериев справедливости, государство должно не столько выбирать и навязывать экономическим субъектам один из них, сколько четко разграничивать сферы применимости каждого из критериев. Чтобы действия реального государства расценивались как справедливые, оно должно существовать в определенной институциональной среде. В частности, его граждане должны обладать примерно равным потенциалом насилия, а оно само — действовать на основе «социального контракта». Известен ряд эмпирических параметров, позволяющих судить о близости реального государства к эталону справедливого (уровень институционального доверия, налоговая дисциплина, объемы вывоза из страны капитала).
Список использованной литературы
1.Аузан Александр (1987), Социалистическое самоуправление в экономике: политэкономический аспект, Москва: Политиздат.
2.Блауг Марк (1994), Экономическая мысль в ретроспективе, Москва: Дело.
3.Бузгалин Александр (1988), Противоречия самоуправления, централизма и самостоятельности в плановом хозяйстве, Москва: Изд-во МГУ.
4.Ванберг В. ,(1995), «Теория порядка и конституционная экономика», Вопросы экономики, № 12.
5.Гвоздева Евгения, Каштуров Александр, Олейник Антон, Патрушев Сергей (2000), «Междисциплинарный подход к анализу вывоза капитала из России», Вопросы экономики, № 2.
6. Олейник Антон (1998), «Издержки и перспективы реформ в России: институциональный подход», Мировая экономика и международные отношения, № 12, 1997, № 1, ;1998,
7.Олейник Антон (2002а), «Дефицит права: к критике политической экономии частной защиты», Вопросы экономики, № 5.
8.Олейник Антон (2002б), Институциональная экономика, Москва: ИНФРА-М, 2-е издание.
9.Радаев Вадим (2001), «Новый институциональный подход и деформали-зация правил в российской экономике», working
paper
WP
1/2001/01, Москва: ГУ-ВШЭ.
) справедливости по Уолцеру : критерий справедливости должен быть общепризнанным в пределах конкретной сферы. В данном контексте задача государства заключается в том, чтобы быть «верховным гарантом», следящим за неприкосновенностью границ между сферами и препятствующим использованию нерыночных критериев для оценки сделок на рынке и, наоборот, критерия наибольшей выгоды — в политике, деятельности средств массовой информации или внутрисемейной жизни. Государство, стремящееся избежать «провалов» в распределении прав собственности, превращается в «агента и гаранта разделения сфер» .
2. Этапы и движущие силы эволюции реального государства.
Государство прибегает к насилию не для достижения справедливости, а для достижения собственных целей, прежде всего для укрепления своей монополии на его использование. Чарльз Тилли отмечает в этой связи, что «признание за'насилием центральной роли позволяет лучше понять процесс становления и изменения государственных институтов» . По его мнению, укрепление государства всегда происходило параллельно военным действиям, а на первых этапах истории государств основные события касались борьбы с врагами, как внешними, так и внутренними. Разница между легитимным и противозаконным применением насилия была в этот период достаточно условной. Например, широкое распространение приобрела в Средневековье практика обращения государства к услугам бандитов и пиратов: их услуги во время военных действий оказывались весьма кстати. Не случайно Мансур Олсон сравнивает государства той эпохи с «оседлыми бандитами» , пришедшими на смену совершавшим периодические набеги «кочующим бандитам». Вообще говоря, выделение этапов в истории государства на основе критерия интенсивности и направленности применения насилия представляется особенно перспективным.
Итак, эпоха «кочующих бандитов» непосредственно предшествует появлению государства. Они действуют по принципу «схватить и убежать», тем самым не только ставя под вопрос справедливость перераспределения ресурсов, но и само их производство. Экономические субъекты, подвергающиеся набегам «кочующих бандитов», пребывают в полной неопределенности относительно даты и размеров следующей экспроприации, что в итоге приводит к полному отказу что-либо производить. На следующем этапе «кочующие бандиты» становятся оседлыми и начинают систематическое обложение данью. Парадоксально, но подданные «оседлого бандита» имеют больше стимулов производить чем жертвы разбойничьих набегов, даже если он полностью игнорирует соображения справедливости в своих решениях о насильственном перераспределении прав собственности на ресурсы. Для ведения войн, необходимых для укрепления власти в долгосрочном периоде, правитель нуждается в сохранении устойчивой ресурсной базы. А стратегия «схватить и убежать» способствует укреплению власти лишь в краткосрочном периоде. Далее государство может развиваться по следующим сценариям:
• Наследственная монархия. Ее установление заставляет монарха принимать во внимание в своих решениях не только кратко- и средне-, но и долгосрочные последствия10. Справедливы ли решения монарха? Действия монарха подчинены главным образом традиционной, или «домашней», логике. В этой перспективе государство воспринимается «в качестве продолжения королевской семьи». Следовательно, тест универсальной справедливости действия наследственного монарха пройти по определению не могут, ведь у него нет стимулов стремиться к универсальной справедливости.
Власть экспертов". В случае когда государство контролируют сами управленцы, т.е. бюрократы, они заинтересованы в максимизации своего собственного дохода, распределяя соответствующим образом права собственности и устанавливая уровень налогообложения . Макс Вебер видел в наделении экспертов властными полномочиями главное условие рационализации государства. «Развитие капиталистического производства! создало потребность в безотлагательном создании стабильной, точной, интенсивной и предсказуемой администрации». Внутригрупповые нормы среды бюрократов отличаются рациональностью, что позволило Веберу не придавать особого значения проблеме подмены универсальной справедливости локальной и внутригрупповой : достигая собственных целей, бюрократы одновременно способствуют прогрессу. Однако какой бы ни была группа, интересы которой отождествлялись с прогрессом: промышленники в Англии XVIII в. (Д. Норт), пролетарии (К. Маркс) или бюрократы (М. Вебер), она всегда действует на основе локального, неуниверсального понимания справедливости.
Парадоксально, но наиболее благоприятные для заключения «социального контракта» условия возникают в период глубоких социально-экономических кризисов, в первую очередь — фискальных. Когда государственная казна оказывается пустой, например, в связи с необходимостью отвлечения значительных ресурсов на ведение войны, то даже монархи оказываются готовыми идти на компромисс со своими подданными и связывать себя определенными обязательствами. Именно таким образом в период Славной революции возник английский парламент. Аналогичным образом, зарождение элементов демократического государства в странах Латинской Америки пришлось не на годы относительного благополучия и экономического роста, а на период кризиса начала 1980-х годов. «После длительного периода развития, обусловленного выгодной конъюнктурой мировых финансовых и товарных рынков, латиноамериканские страны сталкиваются с все возрастающими трудностями, которые вынуждают их создавать благоприятные условия для частных и коллективных инициатив своих граждан». И хотя гарантий возникновения именно демократического государства на месте монархии или власти экспертов нет, стимулы к достижению идеала справедливого государства в кризисные периоды сильнее, чем обычно.
«Социальный контракт» следует отличать от сделки, заключаемой с «бандитским» государством и предполагающей отказ его представителей от совершения ряда наиболее одиозных насильственных действий, которые могли бы еще более ухудшить положение граждан, в обмен на их лояльность
В постсоветских странах распространена практика «налогового торга» — снижения государством запретно высоких ставок налогообложения в обмен на согласие экономических субъектов усилить налоговую дисциплину. Налоговый торг пришел в этих странах на смену «плановому торгу», благодаря которому односторонний диктат государства смягчался за счет снижения плановых показателей в обмен па обещание предприятия их стабильно выполнять. Подобные практики иллюстрируют идею именно «сделки», так как они всегда носят локальный, а не универсальный характер: в них участвует, с одной стороны, конкретный экономический субъект или группа и, с другой стороны, конкретный бюрократ или государственная «контора». Более того, торг касается лишь одного, вызывающего наибольшее недовольство, аспекта деятельности государства, а задача движения к более справедливому государству даже не ставится.
Помимо «социального контракта», произвол государства в использовании принуждения может быть ограничен и извне, с помощью влияния других государств. Начнем с того, что другие государства рассматриваются людьми в качестве субститутов своему , в случае крайне несправедливых действий последнего они могут «проголосовать ногами», т.е. эмигрировать. Данное утверждение особенно верно в отношении экономических субъектов, вывозящих капитал в поисках более благоприятной для ведения бизнеса институциональной среды . Если же коснуться собственно вопроса об ограничении извне монополии государства на использование насилия, то на первый взгляд оно не эффективно. Несмотря на развитие процессов глобализации, международные институты, сопоставимые по объему властных полномочий с традиционными государствами, только начинают появляться (например, Международный уголовный суд в Гааге). Так как «международное правительство» отсутствует, то невозможно гарантировать исполнение сделок на международном уровне или корректировать решения о распределении прав собственности, принятые национальными правительствами .
Взаимное влияние национальных правительств тем не менее происходит, но оно обусловлено не универсальными нормами, а механизмами, во многом сходными с сетями, в которых вместо фирм участвуют национальные государства. Крайнее неравенство в объемах ресурсов, которыми располагают государства, приводит к установлению отношений типа патрон — клиент. Государство, обладающее большей военной (т.е. потенциалом насилия) и экономической мощью, предлагает более слабым субъектам международного права ряд услуг в обмен на их лояльность и зависимый статус. Как утверждает Бертран Бади, зависи мость от других государств означает большую степень автономии по отношению к собственным подданным в условиях, когда зарубежные источники обеспечивают существенную часть поступлений в государственную казну. «Отсутствие реальной обратной связи со своими гражданами каждый раз компенсируется избытком признания на международной арене». Причем, как и в случае с локальными экономическими отношениями, появление политических сетей означает установление персонифицированных, глубоко личностных отношений между лидерами входящих в них стран . В итоге на эволюцию реального государства оказывает влияние его членство в той или иной международной сети. Эволюция государства — члена сети детерминирована эволюцией остальных ее членов. Причем чем более зависимое положение занимает государство, тем выше вероятность прямого импорта институциональных и организационных структур государств-патронов. В конечном счете, отсутствие универсальных норм в сфере международных отношений приводит к тем же последствиям, которые обусловливают локальные «сети» в экономике. Затрудняется развитие мирового рынка, происходит его подчинение интересам тех или иных государств. Не существуют и гарантии движения к более справедливому национальному государству, ведь это возможно лишь в случае сетевого партнерства с другими демократиями. Таким образом, проблема универсализации сетей актуальна не только на национальном, но и на международном уровне.
3. Методы эмпирического анализа государства.
Во-первых, часть экономических трансакций никак не отражается в системе национальных счетов, прежде всего это касается теневой экономики. Простое изменение системы учета сделок, которые нигде не регистрируются совершающими их экономическими субъектами, может в одночасье увеличить или уменьшить размеры ВНП на десятки процентов.
Во-вторых, значимы не абсолютные величины, скажем, государственных расходов, а их направленность. 1 руб. государственного бюджета, потраченный на фундаментальные исследования и конструкторские разработки, не равен 1 руб., выплаченному на досрочное обслуживание государственного долга. Экономические субъекты интерпретируют информацию о государственных расходах или об уровне инфляции далеко не всегда на основе теоретического знания макроэкономики. Гипотеза рациональных ожиданий относительно уровня инфляции имеет право на существование, но лишь в качестве частного случая.
В-третьих, статистические данные по ряду стран или по ряду периодов для одной и той же страны, которые используются в эконометрическом анализе, получены за счет агрегирования разнородных показателей. Разнородность объясняется тем, что одни и те же сделки могут быть классифицированы по-разному, а их восприятие экономическими субъектами на основе типологий здравого смысла и вовсе трудно статистически отразить. Цены удобны для агрегирования, но учитывать в ценовой форме все общественные результаты и издержки невозможно не только в командной, но и в рыночной экономике. Отсюда опасность манипулирования статистическими данными: каждый исследователь волен интерпретировать эконометрические данные по своему усмотрению.
Альтернатив использованию традиционных эконометрических индикаторов несколько. Для институционализации использования показателя уровня доверия к государству 7V необходимо не просто регулярно проводить социологические опросы, но и организовывать референдумы, вынося на них вопросы об отношении к тому или иному аспекту политики, проводимой государством. Опыт жи телей бывших «социалистических» стран представляет в этой связи особый интерес. Большинство представителей взрослого населе- ния этих стран имеет опыт жизни как минимум в двух радикально отличных политических и экономических системах, что превращает их в своего рода «практических сравнительных экономистов».
Если результаты опросов и даже референдумов могут стать объектом манипулирования (методами пропаганды, изменения формулировки вопросов и т.д.), то существуют и более объективные критерии оценки деятельности реального государства. Речь идет об отношении экономических субъектов к деньгам, особенно к выплате налогов. Использование денег предполагает доверие к государственному банку, произведшему их эмиссию. От его политики зависят темпы инфляции и, следовательно, размеры инфляционного налога, которым государство облагает любого держателя национальной валюты . Особенно значимо отношение к деньгам как средству хранения богатства.
Еще более информативны показатели налоговой дисциплины. Готовность платить налоги зависит от того, насколько разумными и справедливыми выглядят в глазах налогоплательщиков государственные расходы, от их доверия к государству в целом. Какими бы низкими ни были налоги, уход от уплаты налогов оказывается «культурно санкционируемой формой протеста против репрессивного и коррумпированного политического режима» .
Экономические субъекты готовы платить высокие налоги, если находят это справедливым и оправданным объемом и качеством услуг, предоставляемых государством. Как показывают исследования, среди тех, кто уклоняется от налогов, относительно велика доля обвиняющих государство в расточительстве и неэффективной бюджетной политике . По всей вероятности, обещания сократить налоги выглядят привлекательными преимущественно в условиях низкого доверия к государству. Напротив, если уровень 7V высок, то на первый план выходит вопрос не величины налогов, а вариантов использования бюджетных средств.
4 . Элементы политической экономии демократии.
Эволюция государства к демократическому устройству является лишь одним из возможных вариантов развития событий. Становление демократии обусловлено особыми институциональными условиями, как внутри страны, так и в сфере международных отношений. Данный тезис требует пересмотра распространенного убеждения в том, что процессы построения рынка и демократии всегда параллельны и тесно взаимосвязаны. Чили и в меньшей степени Перу являются примером развития рыночной экономики, сопровождающегося усилением авторитарного государства. Напротив, в Бразилии, Мексике и ряде других латиноамериканских стран политические реформы предшествовали рыночным.
Некоторые элементы институциональной среды влияют и на характер государства, и на соотношение управленческих структур в экономике. Прежде всего это касается уровня обобщенного доверия Tg
. Обусловленность развития и демократии, и некоторых управленческих структур в экономике рядом общих факторов приводит, с одной стороны, к использованию демократических принципов в организации производства и, с другой стороны, к появлению аналогов экономических управленческих структур в политике. Попытки построить «производственную демократию», в которой наемный работник имел бы право не только на гарантированный заработок, но и на участие в управлении предприятием и распределении прибыли, имеют длительную историю, начинающую свой отсчет еще с XIX в. В странах с высоким уровнем Tg
интерес к производственной демократии как на теоретическом, так и на практическом уровне не угас и сегодня. «Демократия на рабочем месте является неотъемлемой составляющей демократизации общества в целом: человек должен иметь опыт самоуправления в своей повседневной жизни, если он хочет научиться осмысленному участию в демократическом управлении гражданским обществом». Наряду с самоуправлением как наиболее полной формой производственной демократии, могут развиваться и ее отдельные элементы. Так, получение работником на конвейерном производстве права самостоятельно останавливать конвейер в случае необходимости невозможно без существования высокого уровня Tg
.В свою очередь, многое говорится о необходимости развития конкуренции и снижения трансакционных издержек на «политическом рынке». В итоге появляется потребность в возрождении политической экономии, но уже с использованием последних достижений в экономической теории и других социальных наук.
Политическая экономия демократии — это направление в политической экономии, изучающее взаимное влияние управленческих структур в экономике и демократических институтов в политике. Выделяя направления такого влияния, мы одновременно подводим итоги сказанному ранее.
Во-первых, демократические институты призваны решить проблему навязанной власти. Они обеспечивают экономических субъектов механизмом обратной связи с представителями государственной власти, причем не персонифицированным, а универсальным, доступным для любого.
Во-вторых, существование демократии позволяет гарантировать справедливость принимаемых государством решений по распределению прав собственности. Представительская демократия, а «демократия возможна, только когда она является представительской», создает предпосылки для выражения всей совокупности возможных подходов к определению справедливости. Перед лицом этого множества подчас взаимоисключающих критериев демократическое государство вынуждено искать компромисс на основе разграничения сфер, в которых значим тот или иной критерий. Демократическое государство становится «метагарантом», препятствующим экспансии, или «империализму», любой из сфер повседневной деятельности граждан.
В-третьих, демократия стимулирует терпимость и, таким образом, снижает издержки выражения этических и идеологических убеждений. А чем ниже такие издержки, тем значимее мораль в качестве детерминанта человеческого поведения .
В-четвертых, цена услуг демократического государства, принимающая форму налогов, стремится к издержкам их производства. Стимулы к перераспределению доходов с помощью налогов сверх величины, покрывающей издержки, минимальны. Большинство, получающее доходы на рынке и влияющее на решения в условиях демократии, не может улучшить свое благосостояние за счет распределения.
Достижение всех перечисленных выше позитивных эффектов в экономике возможно лишь в условиях совершенной демократии в политике. О существовании совершенной, или полной , демократии говорят лишь при наличии следующих предпосылок:
1. Свободные выборы делают правительство подотчетным избирателям либо напрямую, либо посредством представительных органов. Проигравшая выборы сторона подчиняется волеизъявлению избирателей и покидает офис.
2. Верховенство закона означает «отсутствие властного произвола со стороны контролирующей власть группы, подчинение всех граждан одним и тем же законам, стабильные и надежные законы». Принцип верховенства закона позволяет гражданам защитить свои базовые права и свободы.
3. Гражданское общество: совокупность независимых от государства объединений граждан, служащих последующим звеном между повседневной жизнью и государственными органами. Только предварительно объединившись, граждане могут заставить государство считаться со своим мнением.
Возможна различная комбинация этих элементов демократического устройства . Так, в либеральном государстве акцент делается на верховенстве закона и защите гражданских прав, но остальные два элемента тоже присутствуют. Чаще всего в качестве такого элемента выступают свободные выборы, ибо процедуры легче всего подвержены изменению, в том числе при осуществлении институционального импорта.
Преобладание исключительно «минималистского» понимания демократии не в одной, а в ряде стран — участников одной и той же «сети» способно привести к их негативной конвергенции, когда распространяются и имитируются худшие институты. Негативная конвергенция «затрагивает наиболее серьезные проблемы ее сторон, в результате априорно эффективные экономические процессы, институты и методы регулирования начинают приводить к плачевным результатам, а заведомо ошибочные институты и методы регулирования неожиданно обеспечивают удовлетворительный итог» . Если страны — участницы международной сети обращают внимание на соблюдение новыми ее членами лишь «минималистских» критериев демократии, то это вполне может негативно сказаться и на их собственной эволюции, «Реалистическая» демократия может восторжествовать и в той стране, которая соглашается с ее достаточностью для страны-клиента.
Заключение
Среди множества функций, которые может выполнять государство, особое внимание было уделено его роли в справедливом распределении прав собственности. Учет соображений справедливости требует более точной формулировки теоремы Коуза: для того, чтобы она оказалась верна, требуется согласие экономических субъектов относительно критерия справедливости. Учитывая существование множества критериев справедливости, государство должно не столько выбирать и навязывать экономическим субъектам один из них, сколько четко разграничивать сферы применимости каждого из критериев. Чтобы действия реального государства расценивались как справедливые, оно должно существовать в определенной институциональной среде. В частности, его граждане должны обладать примерно равным потенциалом насилия, а оно само — действовать на основе «социального контракта». Известен ряд эмпирических параметров, позволяющих судить о близости реального государства к эталону справедливого (уровень институционального доверия, налоговая дисциплина, объемы вывоза из страны капитала).
Список использованной литературы
1.Аузан Александр (1987), Социалистическое самоуправление в экономике: политэкономический аспект, Москва: Политиздат.
2.Блауг Марк (1994), Экономическая мысль в ретроспективе, Москва: Дело.
3.Бузгалин Александр (1988), Противоречия самоуправления, централизма и самостоятельности в плановом хозяйстве, Москва: Изд-во МГУ.
4.Ванберг В. ,(1995), «Теория порядка и конституционная экономика», Вопросы экономики, № 12.
5.Гвоздева Евгения, Каштуров Александр, Олейник Антон, Патрушев Сергей (2000), «Междисциплинарный подход к анализу вывоза капитала из России», Вопросы экономики, № 2.
6. Олейник Антон (1998), «Издержки и перспективы реформ в России: институциональный подход», Мировая экономика и международные отношения, № 12, 1997, № 1, ;1998,
7.Олейник Антон (2002а), «Дефицит права: к критике политической экономии частной защиты», Вопросы экономики, № 5.
8.Олейник Антон (2002б), Институциональная экономика, Москва: ИНФРА-М, 2-е издание.
9.Радаев Вадим (2001), «Новый институциональный подход и деформали-зация правил в российской экономике», working
paper
WP
1/2001/01, Москва: ГУ-ВШЭ.
