Реферат Эдвард Джон Мостин Боулби
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Федеральное агентство по образованию
Государственное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«Волгоградский государственный педагогический университет»
Факультет психологии и социальной работы
Кафедра психологии образования и развития
Эдвард Джон Мостин Боулби
(Реферат по возрастной психологии)
Выполнил: студентка 2-го курса
специальности
«Психология и педагогика»
группы ПП-21
Бунина Лариса Игоревна
Научный руководитель:
Г. М. Шашлова
Волгоград 2010
СОДЕРЖАНИЕ
Введение........................................................................................................ 3
ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ ДЖОНА БОУЛБИ...................................................... 4
ТеОРИЯ Привязанности: ОБЩИЙ ОБЗОР.......................................... 7
Заключение............................................................................................... 20
Введение
Английский психолог Джон Боулби получил известность в нашей стране лишь в последние годы благодаря выходу в 2003 г. перевода на русский язык первой части его трехтомника «Привязанность и утрата» (запланированный выход последующих томов задерживается до сих пор), а также совсем недавней (2006) публикации его знаменитой работы «Создание и разрушение эмоциональных связей». Эти классические труды английского психолога были написаны много лет назад и оказали большое влияние на становление современной психологии развития. Сегодня, когда его идеи и открытия стали доступны и нам, настало время подробнее ознакомиться с историей жизни этого человека и его вкладом в психологическую науку.
ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ ДЖОНА БОУЛБИ
Эдвард Джон Мостин Боулби родился в Лондоне 26 февраля 1907 г. в весьма респектабельной семье. (Полным именем он подписывался редко, и большинству психологов известен как Джон Боулби.) Его отец, сэр Энтони Боулби, носил титул баронета, однако поскольку в начале ХХ века титулы сами по себе уже никого не кормили, зарабатывал на жизнь ремеслом хирурга. Его профессиональная репутация была так высока, что позволила ему стать личным хирургом короля Георга V.
Когда Джон появился на свет, отцу было уже пятьдесят два года, матери — сорок (он стал четвертым из шести детей в семье). Воспитывался он в атмосфере, типичной для семей лондонской аристократии и среднего класса — родная мать уделяла детям не более часа в день после вечернего чая, и общаться мальчику приходилось почти исключительно с няней, к которой он сильно привязался. Та, когда Джону исполнилось четыре, покинула семью, и, по признанию самого Боулби, сделанному на склоне лет, эта утрата произвела на него едва ли не большее впечатление, чем смерть матери.
В семилетнем возрасте, подобно большинству мальчиков своего круга, он был отдан в интернат, чтобы получить «лучшее в мире образование, если только вы выживете в процессе его получения» (Г.К. Честертон). Годы, проведенные в этом закрытом заведении, он впоследствии вспоминал как сплошной кошмар. Не этим ли детским опытом — обыденным для той поры и того круга, а по сути глубоко травматичным, — объясняется его последующий интерес в проблемам душевного здоровья ребенка и детско-родительских отношений?
Следуя по стопам отца, он начал свое профессиональное образование с изучения медицины в Кембриджском университете, однако уже на третьем курсе сменил специализацию, почувствовав интерес к психологии. После окончания университета в 1928 г. Боулби начал работать в школах закрытого типа для детей с разного рода эмоциональными и поведенческими нарушениями. Полученный в этот период опыт работы с трудными детьми произвел на Боулби сильное впечатление и окончательно определил главное направление его научных интересов — влияние ранних лет жизни ребенка на его последующее развитие, психическое здоровье и личностные особенности.
С целью получения психотерапевтической подготовки, необходимой для работы с трудными детьми, Боулби вступил в Британское психоаналитическое общество. Его руководителем и аналитиком стала Джоан Ривьер, последовательница Мелани Кляйн, считавшейся авторитетом в области психоаналитического изучения детского развития. Однако при более близком знакомстве с психоанализом Боулби, как это нередко случается с независимо мыслящими учеными, почувствовал его ограниченность, более того — усомнился в психоаналитической трактовке тех сторон детского развития, с которыми он был знаком по собственному опыту.
Постепенно он пришел к выводу, что, уделяя основное внимание детским фантазиям, якобы выражающим либидозные и агрессивные побуждения, психоанализ недооценивает, а то и вовсе игнорирует влияние на ребенка событий реальной жизни.
В качестве примера, помогающего понять, что вызывало неудовлетворенность и глубокое несогласие Боулби, достаточно привести характерный факт: когда в ходе психотерапии трехлетнего ребенка он вознамерился побеседовать с его матерью, M. Кляйн, работавшая в тот момент с Боулби в качестве супервизора, запретила ему такую беседу, так как считала принципиально ошибочным и излишним обращение к данному источнику сведений о ребенке. Поэтому уже тогда, хотя явно и не порывая с психоаналитическим направлением, Боулби начал искать новые пути исследования детского развития.
Недолгое время проработав со взрослыми пациентами в знаменитой больнице Модсли, он вскоре полностью переключился на детскую психотерапию. Война прервала эти занятия. Шесть лет Боулби отдал военной службе, занимаясь психологическим отбором офицерского состава вооруженных сил. Благодаря этой деятельности он познакомился с коллегами из Тэвистокской клиники, находившейся в Лондоне, сотрудничество с которыми, как вспоминал впоследствии Боулби, помогло ему повысить методический уровень своих исследований, в частности освоить необходимые для экспериментальной работы статистические процедуры объективного сравнения, в то время еще редко использовавшиеся психологами.
После демобилизации он поступил на работу в Тэвистокскую клинику, где и проработал до самой своей отставки и где его усилиями был создан крупный исследовательский центр детского развития.
Исходя из гипотезы о том, что нарушения в поведении ребенка возникают в значительной мере под влиянием нарушений родительско-детских отношений, Боулби обратился к изучению личности малолетних преступников. Уже в своих ранних исследованиях он нашел убедительные подтверждения данной гипотезы.
Боулби сравнивал несовершеннолетних воров с их благополучными сверстниками (первая книга Боулби, вышедшая в 1946 г., так бесхитростно и называется — «Сорок четыре юных вора»). Сопоставляя эти выборки, Боулби нашел между ними одно принципиально значимое различие. Оказалось, что дети, не склонные к правонарушениям, с рождения были окружены родительской заботой и имели непрерывные позитивные эмоциональные контакты с матерью. А вот среди 44 несовершеннолетних правонарушителей оказалось 17 таких, кто в возрасте до пяти лет в силу разных причин был разлучен с матерью по крайней мере на полгода, то есть испытал острый дефицит родительской любви и заботы. По мнению Боулби, этот фактор и оказался решающим в искажении личностного развития.
Дальнейшие исследования этой проблемы проводились в лечебных и воспитательных учреждениях, где длительное время проживали дети, оторванные от своих семей и лишенные контактов с матерью. Тут невольно вспоминается гипотеза Э. Боринга о том, что научные открытия вызревают в определенных общественно-исторических условиях, определяются «духом времени», и поэтому сходные идеи порой высказываются почти одновременно разными учеными в разных концах света. Так и в данном случае: параллельно работам Боулби велись наблюдения Уильяма Голдфарба над усыновленными воспитанниками приютов, а также широко ныне известные исследования Рене Спитца, сформулировавшего концепцию госпитализма.
В 1951 г. увидела свет наиболее известная книга Боулби — «Материнская забота и психическое здоровье», в которой собраны результаты проведенных исследований. Опираясь на данные своих наблюдений, а также на исследования Спитца, Голдфарба и других, Боулби сделал заключение: ребенок в раннем возрасте должен воспитываться в атмосфере эмоциональной теплоты и быть привязан к матери на основании интимных и стойких эмоциональных связей, которые для обоих представляют источник удовлетворения и радости. Ситуация, при которой ребенок страдает от нарушения такой эмоциональной связи, серьезно подрывает его психическое здоровье. Искажения психического развития могут быть в разной степени тяжелыми, а порой и непоправимыми.
Важной вехой в научной биографии Боулби стала подготовка им по поручению Всемирной организации здравоохранения доклада о состоянии психического здоровья бездомных детей в странах Европы в послевоенный период. Этот доклад получил широкую известность: после публикации в 1951 г. он был переведен на 14 языков, причем один только англоязычный его тираж составил более 400 тысяч экземпляров. В нем впервые на большом фактическом материале было убедительно показано травмирующее влияние разлуки ребенка с матерью в раннем возрасте.
В 1952 г. совместно с Дж. Робертсоном Боулби создал документальный фильм «Двухлетний ребенок в больнице», показывающий всю глубину страданий, переживаемых маленькими детьми в условиях разлуки с матерью. Факты, представленные в этом фильме, вызвали исключительно широкий общественный резонанс. В целом фильм способствовал осознанию степени серьезности проблемы сепарации в раннем детстве и необходимости учета ее негативного психологического влияния в практике работы с детьми, что, собственно, и было целью Боулби и Робертсона, не желавших ограничиваться ролью пассивных наблюдателей горя и страданий детей.
Первая попытка Боулби публично представить свою теорию привязанности состоялась на заседании Британского психоаналитического общества, где в 1957 г. он выступил с докладом «О природе связи ребенка и матери». Доклад начинался с критического разбора психоаналитических концепций, в которых отношение маленького ребенка с матерью трактовалось как биологическое единство, основанное на зависимости от удовлетворения его физиологических потребностей.
Психоаналитическим концепциям Боулби противопоставил свое понимание привязанности и этологический подход, доказывающий, что уже у животных имеется множество реакций, которые с момента своего появления независимы от органических нужд, — их функция заключается в осуществлении социального взаимодействии с родителями или иными представителями своего вида. Подхватывая и перенося эту мысль на развитие младенца, Боулби придавал кардинальное значение тем наблюдениям, которые показывали особый характер реакций ребенка на человеческое лицо, голос, физический контакт, ласку и другие формы социального взаимодействия. Боулби подчеркивал их изначально самостоятельный характер, никак не связанный с удовлетворением физиологических нужд.
Как и следовало ожидать, реакция психоаналитиков на высказанные Боулби взгляды была весьма бурной. Свое решительное неприятие выразила даже его наставница Дж. Ривьер. А Анна Фрейд, например, выразила сожаление «о потере для психоанализа такой значительной фигуры, как Боулби». Однако до исключения из членов психоаналитического общества, как это случилось со многими реформаторами фрейдовского учения, дело не дошло. Тем не менее сложные отношения с представителями психоанализа сохранялись у Боулби долго. Это можно отчетливо видеть и в опубликованной у нас книге «Привязанность», где, с одной стороны, Боулби настойчиво ищет поддержку своим взглядам в трудах самого Фрейда, а с другой — с особой тщательностью обосновывает все пункты расхождений.
Формально выйдя в отставку в 1972 г., Боулби продолжал активную исследовательскую и писательскую деятельность. За несколько месяцев до его смерти увидела свет последняя книга, посвященная своеобразному прочтению научной биографии Ч. Дарвина.
ТеОРИЯ Привязанности: ОБЩИЙ ОБЗОР
Боулби утверждал, что мы можем понять человеческое поведение, только рассмотрев его среду адаптации (environment of adap-tedness), основную среду, в которой оно формируется (Bowlby, 1982, р. 58). На протяжении большей части истории человечества люди, вероятно, перемещались небольшими группами в поисках пищи и часто подвергались опасности нападения со стороны крупных хищников. В момент угрозы люди, подобно другим группам приматов, вероятно, сотрудничали, чтобы прогнать хищников и защитить больных и детей. Чтобы получить эту защиту, детям необходимо было находиться рядом со взрослыми. Если ребенок терял с ними контакт, он мог погибнуть. Таким образом, у детей должны были сформироваться привязывающие модели поведения (attachment behaviors) - жесты и сигналы, которые обеспечивают и поддерживают их близость к опекунам (р.182).
Один из явных сигналов - плач малыша. Плач - это сигнал бедствия; когда младенец испытывает боль или напуган, он плачет, и родитель должен спешить на помощь, чтобы выяснить, что случилось. Еще одним привязывающим действием является улыбка малыша; когда малыш улыбается, глядя на родителя, родитель испытывает к нему любовь и ему приятно быть рядом. Другие привязывающие действия включают в себя лепетание, цепляние, сосание и следование.
Боулби предположил, что привязанность ребенка развивается следующим образом. Сначала социальные реакции малышей не отличаются разборчивостью. К примеру, они будут улыбаться любому лицу или плакать из-за ухода любого человека. Однако в возрасте от 3 до 6 месяцев малыши сужают направленность своих реакций до нескольких знакомых людей, формируют явное предпочтение в отношении одного человека и затем начинают относиться с настороженностью к незнакомым людям. Вскоре после этого они становятся более подвижными, начинают ползать и играют более активную роль в удержании рядом основного объекта привязанности. Они следят за тем, где находится этот родитель, и любой знак, указывающий на то, что родитель может внезапно уйти, вызывает с их стороны реакцию следования. Весь процесс - фокусирование на основном объекте привязанности, который затем вызывает реакцию следования, - соответствует импринтингу у других видов. Подобно детенышам многих других видов, у малышей вырабатывается им-принтинг на определенный объект привязанности и они настойчиво следуют за этим родителем, когда он удаляется.
В своих трудах Боулби намеренно использовал этологические термины "инстинкт" и "импринтинг" в широком смысле. Он хотел показать, что эти понятия приложимы к человеческому поведению в своем общем виде, не как исключительно точные, детализированные определения (р. 136,220). Тем не менее Боулби чувствовал, что эти этологические понятия дают надежные объяснения, которых он искал. Он говорил, что когда впервые узнал о них в 1950-х гг., то готов был воскликнуть: "Эврика!" (Кагеп, 1994, р. 90). В частности, он понял, почему младенцы и маленькие дети бывают так потрясены, когда их разлучают с родителями. Будучи продуктом эволюции, ребенок испытывает инстинктивную потребность оставаться рядом с родителем, на которого у него выработался импринтинг. Эта потребность присутствует в каждой частице существа ребенка; без нее человеческое сообщество не смогло бы выжить. На определенном уровне ребенок иногда сам может чувствовать, что утрата контакта с родителем означает, что он погибнет.
Давайте теперь рассмотрим фазы, через которые проходит нормальное развитие привязанности к опекунам у малышей.
Фаза 1 (рождение - 3 месяца): неразборчивая реакция на людей. В первые 2-3 месяца жизни малыши демонстрируют различные виды реакции на людей, но, как правило, они реагируют на людей одними и теми же базовыми способами.1)
Сразу же после рождения малыши любят слушать человеческие голоса и разглядывать человеческие лица (Fantz, 1961; Freedman, 1974, р. 23). К примеру, одно исследование показывает, что малыши, родившиеся всего лишь 10 минут назад, предпочитают лицо другим визуальным стимулам: они вытягивают свою голову дальше, когда следуют за точной копией лица, нежели когда следуют за отдаленным подобием лица или за чистым листом бумаги (Jirari, in Freedman, 1974, p. 30). Для этологов, таких как Боулби, это предпочтение предполагает генетическую предрасположенность к визуальному паттерну, который вскоре пробудит одно из наиболее эффективных привязывающих действий, социальную улыбку.
В течение первых 3 недель или около того малыши иногда улыбаются с закрытыми глазами, обычно перед тем как заснуть. Эти улыбки еще не являются социальными; они не направлены на людей. Примерно в 3-недельном возрасте младенцы начинают улыбаться при звуке человеческого голоса. Это социальные улыбки, но они по-прежнему мимолетны (Freedman, 1974, р. 178-179).
Наиболее впечатляющие социальные улыбки появляются в возрасте 5-6 недель. Малыши улыбаются счастливо и широко при виде человеческого лица, и их улыбка включает в себя контакт глаз. Можно угадать, когда такие визуальные улыбки вот-вот появятся. Примерно за неделю до этого малыш начинает внимательно всматриваться в лица, как бы изучая их. Затем лицо малыша озаряет широкая улыбка (рис. 3.2). В жизни родителя этот момент часто оказывается окрыляющим; родитель теперь имеет "доказательство" любви малыша. При виде малыша, смотрящего вам прямо в глаза и улыбающегося, вас начинает переполнять глубокое чувство любви. (Даже если вы не родитель, то могли испытывать схожее чувство, когда вам улыбался младенец. Вы не можете не улыбнуться в ответ и вам кажется, что между вами и малышом устанавливается какая-то особая связь.)
Фактически, примерно до 3-месячного возраста малыши будут улыбаться любому лицу, даже его картонной модели. Главное условие состоит в том, чтобы лицо было видно полностью или в фас. Профиль намного менее эффективен. Кроме того, на этой стадии голос или ласка являются относительно слабыми инициаторами улыбки. Поэтому представляется, что социальную улыбку малыша вызывает вполне определенный визуальный стимул (Bowlby, 1982, р. 282-285; Freedman, 1974, p. 180-181,187).
По мнению Боулби, улыбка способствует привязыванию потому, что обеспечивает близость опекуна. Когда малыш улыбается, опекун наслаждается тем, что находится рядом с младенцем; опекун "улыбается в ответ, разговаривает с ним, гладит и похлопывает его, и, возможно, берет его на руки" (Bowlby, 1982, р. 246). Улыбка является средством, которое способствует взаимному проявлению любви и заботы - поведению, которое повышает шансы ребенка на то, что он будет здоровым и жизнеспособным.
Примерно в тот период, когда малыши начинают улыбаться лицам, они также начинают лепетать (ворковать и гулить). Они лепечут в основном при звуке человеческого голоса, и особенно при виде человеческого лица. Как и в случае улыбки, лепет первоначально не избирателен; малыши лепечут, почти независимо от того, какой человек находится рядом. Лепет малыша радует опекуна, побуждая его что-то говорить в ответ. "Лепет, как и улыбка, является социальным стимулом, который выполняет функцию удержания материнской фигуры рядом с младенцем, обеспечивая социальную интеракцию между ними" (р. 289).
Плач также сближает родителя и ребенка. Плач подобен сигналу бедствия; он оповещает, что малышу требуется помощь. Малыши плачут, когда испытывают боль, дискомфорт, голодны или озябли. Они плачут, даже когда человек, на которого они смотрели, удаляется из их поля зрения, причем в первые недели жизни не имеет особого значения, кто этот человек. Малыши также позволят почти любому человеку успокоить их, покачав или удовлетворив их потребности (р. 289-296).
Малыш также поддерживает близость путем цепляния. Новорожденный наделен двумя удерживающими реакциями. Одна - это рефлекс хватания; когда открытой ладони малыша касается любой объект, рука автоматически его сжимает. Другой - рефлекс Моро, который имеет место либо когда малышей пугает громкий звук, либо когда они внезапно теряют опору (например, когда кто-то приподнимает им голову, а затем неожиданно ее отпускает). Они реагируют, простирая руки, а затем притягивая их назад и обхватывая свою грудь. Это действие похоже на то, как если бы малыш что-то обнимал (см. рис.1). В далеком прошлом, рассуждал Боулби, эти рефлексы помогали малышам держаться за родителя, который носил их на себе. Если, к примеру, мать видела хищника и пускалась бежать, малыш должен был ухватиться рукой за какую-то часть ее тела (см. рис.2). И если малыш случайно отпускал руку, он обнимал мать снова (р. 278).
Малыши также наделены поисковым (rooting) и сосательным рефлексами. Когда кто-то касается их щеки, они автоматически поворачивают голову в ту сторону, откуда последовала стимуляция, и за-' тем "ищут" или ощупывают, пока их рот не касается чего-то, что они затем начинают сосать. Поисковый и сосательный рефлексы, очевидно, облегчают кормление грудью, но Боулби также рассматривал их как паттерны привязанности, поскольку они приводят к взаимодействию малыша с матерью (р. 275).
Фаза 2 (от 3 до 6 месяцев): фокусирование внимания на знакомых людях. Начиная с 3 месяцев поведение малыша меняется. Прежде всего исчезают многие рефлексы - включая рефлексы Моро, цепляния и поиска. Но Боулби показалось более важным то, что социальные реакции малыша становятся намного более избирательными. Между 3 и 6 месяцами младенцы постепенно ограничивают направленность своих улыбок знакомыми людьми? когда они видят незнакомца, то просто пристально смотрят на него (1982, р. 287,325). Малыши также становятся более разборчивыми в своем лепетании; к возрасту 4-5 месяцев они воркуют, гулят и лепечут только в присутствии людей, которых знают (р. 289). Кроме того, к этому возрасту (и, возможно, задолго до него) их плач намного быстрее успокаивает предпочитаемая фигура (р. 279, 300). Наконец, к 5 месяцам малыши начинают тянуться и хвататься за части нашего тела, в частности за наши волосы, но делают это, только если нас знают (р. 279).
Затем в этой фазе малыши сужают свои реакции на знакомые лица. Они обычно отдают предпочтение двум или трем людям - и одному в особенности. Например, они очень охотно улыбаются или лепечут, когда этот человек находится рядом. Этим основным объектом привязанности обычно является мать, но бывают и исключения. Им может быть отец или какой-то другой близкий. По-видимому, у малышей формируется наиболее сильная привязанность к тому человеку, который с наибольшей готовностью отвечает на их сигналы и участвует в наиболее приятных интеракциях с ними (р. 306-316).
Фаза 3 (от 6 месяцев до 3 лет): интенсивная привязанность и активный поиск близости. Начиная примерно с 6-месячного возраста привязанность младенца к определенному человеку становится все более интенсивной и исключительной. Наиболее примечательно то, что младенцы громко плачут, демонстрируя тревогу разлучения (separation anxiety), когда мать покидает комнату. Ранее они могли протестовать против ухода любого человека, который смотрел на них; теперь, однако, их расстраивает главным образом отсутствие этого единственного человека. Наблюдатели также подмечают интенсивность, с которой малыш приветствует мать, после того как она отсутствовала некоторое время. Когда мать возвращается, малыш, как правило, тянется к ней, чтобы она взяла его на руки, и когда она это делает, он обнимает ее и издает радостные звуки. Мать тоже демонстрирует свое удовольствие от воссоединения (1982, р. 295,300).
Новоявленная исключительность привязанности малыша к родителю также заметна в возрасте около 7-8 месяцев, когда у малыша возникает боязнь незнакомцев (fear of strangers). Эта реакция простирается от легкой настороженности до громкого плача при виде незнакомого человека, причем более сильные реакции обычно отмечаются, когда малыш плохо себя чувствует или оказывается в незнакомой обстановке (р.321-326).
Но реакции малыши не ограничиваются выражением сильных эмоций. К 8 месяцам малыши обычно способны ползать и поэтому могут начать активно следовать за удаляющимся родителем. Младенцы предпринимают наиболее скоординированные усилия, чтобы сохранить контакт, когда родитель уходит внезапно, а не медленно, или когда они оказываются в незнакомых условиях (р. 256-259).
Как только у младенца появляется способность активно следовать за родителем, его поведение начинает консолидироваться в систему, корректируемую целью (goal-corrected system). To есть малыши следят за местонахождением родителя, и, если тот собирается уйти, настойчиво следуют за ним, "корректируя" или регулируя свои движения, пока снова не оказываются рядом с ним. Когда они приближаются к родителю, то, как правило, протягивают руки, показывая, чтобы их подняли. Когда их берут на руки, они снова успокаиваются (р.252).
Конечно, малыши часто движутся не только в сторону объектов привязанности, но и от них. Это особенно заметно, когда они используют опекуна в качестве надежной отправной точки (secure base) своих исследований окружающего мира. Если мать и ее 1-2-летний ребенок приходят в парк или на игровую площадку, ребенок чаще всего держится рядом с ней некоторое время, а затем отваживается на исследования. Однако он периодически оборачивается назад, обменивается с ней взглядами или улыбками и даже возвраща ется к ней время от времени, перед тем как отважиться на новые исследования. Ребенок инициирует короткие контакты, "как будто пытаясь удостовериться, что она по-прежнему здесь" (р. 209).
На взгляд Боулби, система привязанности функционирует на различных уровнях возбуждения. Иногда ребенок испытывает сильную потребность быть рядом с матерью; в других случаях он не испытывает почти никакой потребности в этом. Когда ребенок, начинающий ходить, использует мать в качестве надежной отправной точки своих исследований, уровень активации относительно низок. Разумеется, ребенок периодически следит за присутствием матери и может даже иногда возвращаться к ней. Но в целом ребенок может спокойно исследовать окружающий мир и играть на достаточном расстоянии от нее (Bowlby, 1988, р. 62).
Однако эта ситуация может быстро измениться. Если ребенок оглядывается на мать и она его не замечает (или, что выглядит еще более угрожающим, как будто собирается уйти), малыш поспешит назад к ней. Ребенок также бросится назад, если его что-то испугает, например, громкий звук. В этом случае ребенок будет нуждаться в тесном физическом контакте и могут потребоваться продолжительные утешения, прежде чем он отважится еще раз отойти от матери (Bowlby, 1982, р. 257-259,373).
Поведенческая привязанность зависит также от других переменных, таких как внутреннее физическое состояние ребенка. Если ребенок болен или устал, потребность оставаться рядом с матерью перевесит потребность в исследовании (р. 258).
К окончанию первого года жизни важной переменной становится появление у ребенка общей рабочей модели объекта привязанности. То есть у ребенка на основе повседневных интеракций начинает формироваться общее представление о доступности и отзывчивости опекуна. Так, к примеру, годовалая девочка, у которой возникли определенные сомнения относительно доступности ее матери, обычно испытывает тревогу, когда исследует новые ситуации, находясь на любом расстоянии от нее. Если, напротив, девочка пришла к заключению, что "моя мама любит меня и всегда будет рядом, когда я буду в ней по-настоящему нуждаться", она станет исследовать окружающий мир с большей смелостью и энтузиазмом. И все же она будет периодически проверять присутствие матери, ибо система привязанности слишком важна, чтобы быть в какой-либо момент полностью отключенной (Bowlby, 1973, р. 203-206; 1982, р. 354,373).
Фаза 4 (3 года - окончание детства): партнерское поведение.
До 2-3-летнего возраста детей беспокоит лишь их собственная потребность находиться в определенной близости к опекуну; они еще не принимают в расчет планы или цели опекуна. Для 2-летнего малыша знание, что мать или отец "уходят на минуту к соседям, чтобы попросить молока", ничего не значит; ребенок просто захочет пойти вместе с ними. Трехлетка же имеет некоторое понятие о подобных планах и может мысленно представить поведение родителя, когда тот отсутствует. Соответственно, ребенок более охотно позволит родителю уйти. Ребенок начинает действовать больше как партнер в отношениях.
Боулби признавал (Bowlby, 1982, р. 387), что о четвертой фазе привязанности известно немного, и мало высказывался о привя-занностях в течение остальной жизни. Тем не менее он сознавал, что они продолжают играть очень важную роль. Подростки избавляются от родительского доминирования, но у них формируются привязанности к лицам, заменяющим родителей; взрослые считают себя независимыми, но ищут близости с любимыми в периоды кризиса; а пожилые люди обнаруживают, что они все больше зависят от более молодого поколения (р. 207). В общем, Боулби утверждал, что страх одиночества - один из самых сильных страхов в человеческой жизни. Мы можем считать такой страх глупым, невротическим или незрелым, но за ним стоят веские биологические причины. На протяжении всей истории человечества людям удавалось наиболее эффективно выдерживать кризисы и противостоять опасностям с помощью своих близких. Таким образом, потребность в тесных связях заложена в нашей природе (Bowiby, 1973, р. 84,143, 165).
Привязанность как импринтинг. Теперь, когда мы довольно подробно рассмотрели привязанность ребенка, мы можем оценить тезис Боулби, гласящий, что привязанность развивается аналогично импринтингу у животных. Импринтинг, как вы помните, - это процесс, посредством которого животные усваивают стимулы, инициирующие их социальные инстинкты. В частности, детеныши животных узнают, за каким движущимся объектом им надо следовать. Они начинают с готовностью следовать за широким кругом объектов, но этот круг быстро сужается, и в конце периода импринтинга они обычно следуют только за матерью. На этом этапе реакция страха ограничивает способность формировать новые привязанности.
У людей мы можем наблюдать похожий процесс, хотя он развивается намного медленнее. В течение первых недель жизни малыши не могут активно следовать за объектами, перемещаясь с места на место, но они направляют на людей социальные реакции. Они улыбаются, лепечут, цепляются, плачут и т. д. - все это помогает удерживать людей рядом. Сначала малыши направляют эти реакции на любого человека. Однако к 6-месячному возрасту они сужают свою привязанность до нескольких людей, и одного в особенности. Они хотят, чтобы рядом был именно этот человек. На этом этапе они начинают бояться незнакомцев и, когда научаются ползать, следуют за своим основным объектом привязанности всякий раз, когда тот удаляется. Тем самым у них вырабатывается импринтинг на определенного человека; именно он инициирует следование.
Эффект воспитания в детских домах. Боулби обратился к этологии как к способу объяснения травмирующих и, по-видимому, необратимых эффектов интернатской депривации. Его особенно поразила неспособность многих детей, воспитывавшихся в детских домах, установить в дальнейшей жизни глубокие отношения привязанности. Он называл этих индивидуумов "личностями, лишенными любви"; такие индивидуумы используют людей только в собственных интересах и кажутся неспособными завязать с другим человеком любящие, продолжительные отношения (Bowiby, 1953). Возможно, эти люди в детстве были лишены возможности выработать импринтинг на какую-либо человеческую фигуру - установить отношения любви с другим человеком. Поскольку у них не развилась способность к близким связям в течение нормального раннего периода, во взрослой жизни их отношения остаются поверхностными.
Условия во многих детских домах действительно кажутся неблагоприятными для формирования близких человеческих связей. Во многих детских домах о малышах заботятся несколько нянек, которые могут удовлетворять их физические потребности, но у которых мало времени на то, чтобы общаться с ними. Часто рядом нет никого, кто мог бы откликнуться на плач малышей, улыбнуться им в ответ, поговорить с ними, когда они лепечут, или взять их на руки, когда они этого хотят. Поэтому малышу трудно установить прочную связь с каким-то определенным человеком.
Если "неспособность выработать импринтинг" объясняет эффекты интернатской депривации, должен быть некий критический период, по истечении которого эти эффекты становятся необратимыми. То есть у малышей, испытывающих до определенного возраста недостаток интеракций с людьми, может так никогда и не выработаться адекватное социальное поведение. Однако исследователи затрудняются указать точные сроки подобного критического периода. Обсуждение импринтинга у Боулби (Bowlby, 1982, р. 222-223; см. также 1953, р. 58) предполагает, что критический период оканчивается с появлением реакции страха, как это происходит и у других видов. Тогда окончание критического периода приходится на 8-9-месячный возраст - возраст, к которому почти все малыши демонстрируют определенный страх разлучения с опекуном, а также боязнь незнакомцев. Фактически, ряд данных показывает, что малыши, лишенные интеракций с людьми до этого времени, могут испытывать постоянные трудности с вокализацией (Ainsworth, 1962). В целом, однако, представляется, что терапевтическое вмешательство может устранить большинство социальных недостатков до 18-24-месячного возраста. Согласно одной точке зрения, интернатская депривация как бы помещает малышей в "холодильную камеру", замедляя социальный рост и растягивая критический или сенситивный период (как это происходит и у некоторых других видов). После этого момента малыши, испытывающие недостаток в интеракциях с людьми, могут так и не начать нормально развиваться (Ainsworth, 1973).
Разлучение. Хотя Боулби интересовался "неспособностью выработать импринтинг", еще больше его занимали случаи, когда у ребенка формировалась привязанность, а затем он страдал от разлучения. Перелом во взглядах на такие ситуации был вызван научным фильмом, снятом коллегой Боулби Джеймсом Робертсоном в 1952 г. Фильм запечатлел 8-дневную госпитализацию Лоры, нормальной 2-летней девочки. Как было принято в то время, посещения Лоры членами ее семьи были ограничены, и страдания маленькой девочки произвели глубокое впечатление на всех, кто смотрел фильм.
Согласно Боулби и Робертсону (Bowlby, 1982, chap. 2), эффекты разлучения, как правило, протекают по следующему сценарию. Сначала дети протестуют; они плачут, кричат и отвергают все виды заботы, предлагаемой взамен. Далее они проходят через период отчаяния; они затихают, уходят в себя, становятся пассивными и, по-видимому, находятся в состоянии глубокой печали. Наконец, наступает стадия отчужденности. В этот период ребенок более оживлен и может принять заботу медсестер и других людей. Больничный персонал может посчитать, что ребенок поправляется. Однако не все так хорошо. Когда мать возвращается, ребенок не хочет ее признавать: он отворачивается и, по-видимому, потерял к ней всякий интерес.
К счастью, большинство детей восстанавливают свою связь с матерью спустя какое-то время. Но бывают и исключения. Если разлучение было продолжительным и если ребенок лишился других опекунов (например, медсестер), он может утратить доверие ко всем людям. Результатом в этом случае также становится "личность, лишенная любви", человек, который перестает по-настоящему заботиться об окружающих.
Боулби и Робертсон предупредили нас о вреде, который может нанести нормальной привязанности помещение в изолированные условия. Но обычное воспитание детей также может варьироваться в том, насколько оно способствует здоровой привязанности.
Боулби (1982, р. 356) говорил, что и родители, и специалисты раз за разом задают один основополагающий вопрос: должна ли мать всегда удовлетворять потребности малыша в ее присутствии и внимании? Есть опасения, что излишнее внимание ведет к избалованности.
Боулби в будущем стал активно разрабатывать свою теорию вместе с Эйнсуорт. Общая их позиция такова: эволюция снабдила младенцев сигналами и жестами, которые обеспечивают здоровое развитие, и разумнее всего на них реагировать. Будучи родителями, мы должны следовать своему импульсу спешить к своим малышам, когда они плачут, улыбаться им в ответ, разговаривать с ними, когда они лепечут, и т. д. Младенцы биологически готовы к тому, чтобы направлять нас в отношении опыта, который им необходим, и наши отношения с ними будут развиваться наиболее благоприятным образом, если мы последуем их подсказкам.
Привязанность годовалых малышей к родителям была сильной, если те сенситивно и быстро реагировали на сигналы своих младенцев. В домашней обстановке эти малыши плачут реже, чем другие младенцы, и относительно независимы. По-видимому, у них вырабатывается чувство, что они всегда могут добиться внимания родителя в случае необходимости, поэтому они могут расслабиться и исследовать окружающий мир. Конечно, такие младенцы следят за тем, где находятся родители; система привязанности слишком сильна, чтобы быть полностью выключенной. Но даже в новой обстановке они не проявляют чрезмерного беспокойства по поводу присутствия матери. Напротив, они используют ее в качестве надежной отправной точки своих исследований. Они отваживаются отходить от нее, чтобы изучить окружающую обстановку, и несмотря на то, что оглядываются и, возможно, возвращаются к ней время от времени, через короткое время возобновляют свои исследования. "Эта картина, - говорил Боулби, - свидетельствует об удачном равновесии между исследованием и привязанностью" (1982,р. 338).
Родители, по словам Боулби, могут воспитать избалованного и изнеженного ребенка. Но это произойдет не в результате их излишней сенситивности и отзывчивости на сигналы малыша. Если мы посмотрим внимательно, то увидим, что родитель берет всю инициативу на себя. Родитель может добиться близости к ребенку или излить на него любовь, хочет того ребенок или нет. Родитель не ориентируется на ребенка (р. 375).
Родители могут принести больше пользы, утверждают Эйнсуорт и Боулби, если будут давать детям возможность следовать их собственным интересам. Часто родители могут это делать, просто оказываясь доступными для ребенка, обеспечивая его надежной отправной точкой в его исследованиях. К примеру, когда маленькая девочка хочет взобраться на большой камень или окунуться в морской прибой, присутствие родителя необходимо ради безопасности ребенка и оказания помощи, если она потребуется. Но ребенок не нуждается в надзоре и наставлениях родителя. Все, что ему нужно, - это доступность терпеливого родителя. Одно это придает ему необходимую уверенность, чтобы смело осваивать новые виды деятельности и самому исследовать мир.
По мере того как дети взрослеют, они могут успешно проводить все более продолжительное время в полном отрыве от своих основных опекунов. Пятилетние дети могут уходить в школу на полдня и даже более, а подростки способны проводить недели или даже месяцы вдали от дома. Однако все мы преодолеваем жизненные трудности с наибольшей уверенностью, когда знаем, что у нас есть домашний очаг, хранимый нашей семьей или компаньонами, к которому мы можем вернуться. "Все мы, от колыбели до могилы, счастливы более всего, когда жизнь организована в виде серии экскурсий, долгих или коротких, от некой надежной отправной точки, обеспечиваемой нашим(и) объектом(ами) привязанности" (Bowlby, 1988, р, 62).
Разлучение. Боулби, как мы видели, был одним из первых, кто привлек внимание к потенциально опасным эффектам разлучения с родителями. Его работа с Джеймсом Робертсоном в начале 1950-х гг. убедила многих, что помещение маленького ребенка в больницу при редких контактах с родителями вызывает у ребенка сильные страдания, и с годами все больше и больше больниц стали разрешать матерям и отцам жить в одной палате со своими маленькими детьми.
Работа Боулби имеет также значение для подбора приемных родителей и воспитателей. Если нам необходимо переместить ребенка из одной семьи в другую, мы должны принять во внимание стадию привязанности малыша. Если возможно, наиболее разумным, по-видимому, будет помещение малыша в постоянные домашние условия в течение первых нескольких месяцев жизни, до того как он начнет направлять свою любовь на какого-то одного человека. Разлучение, скорее всего, будет наиболее болезненным в возрасте между 6 месяцами и 3-4 годами. В это время у ребенка интенсивно формируются привязанности и отсутствуют независимость и когнитивные способности, позволяющие справиться с разлучением в адаптивной манере (Ainsworth, 1973).
Дневной уход. Сейчас, когда все большее число матерей работают вне дома, семьи начинают обращаться за помощью в центры дневного ухода и отдают в них своих детей во все более раннем возрасте. И действительно, дневной уход за младенцами (детьми до 12-месячного возраста) стал уже вполне обычным явлением.
В некоторой степени дневной уход превратился в вопрос политический. Некоторые люди доказывают, что дневной уход поддерживает право женщин на профессиональную карьеру. Другие ратуют за дневной уход потому, что он позволяет малоимущим родителям трудиться и зарабатывать больше денег. Тем не менее Боулби (Кагеn, 1994, chap. 22) и Эйнсуорт усомнились в его полезности. Не препятствует ли ранний дневной уход установлению связи с родителем? Каковы эмоциональные эффекты ежедневного разлучения с родителями в первые несколько лет жизни?
В каком-то смысле поиск качественного дневного ухода в действительности отражает более широкие проблемы современного общества, как на это пытались указать Боулби (Bowlby, 1988, pp. 1-3) и Эйнсуорт (Кагеn, 1994, p. 415). Прежде в сельских общинах родители могли взять детей с собой на работу в поле или в мастерскую и, возможно, получали большую помощь со стороны дедушек и бабушек, тетушек и дядюшек, подростков и друзей. То было также время игр и социализации с детьми. В сегодняшнем суматошном мире иная ситуация. Родители обычно живут отдельно от своих родственников и должны воспитывать детей в одиночку и к тому же часто возвращаются домой с работы слишком усталыми, чтобы проявить настоящую отзывчивость к своим детям. Попытки выделить полчаса "качественного времени" для детей каждый вечер указывают лишь на то, какими загруженными стали родители. Таким образом, хотя качественный дневной уход может казаться желанным, в действительности родителям нужны трудовые и социальные нововведения, которые позволят им проводить значительно больше времени в общении с детьми, отдыхая и получая удовольствие от этого.
Заключение
Боулби позволил нам по-новому взглянуть на многие стороны детского поведения. До знакомства с трудами Боулби мы могли рассматривать плач младенцев всего лишь как проявление инфантильности, а их улыбки - как повод для умиления. Но Боулби помог нам понять, как эти и другие модели поведения способствовали выживанию нашего вида. Плач подобен сигналам бедствия у других видов; он обеспечивает родительскую помощь в трудные минуты. Улыбки также вызывают у родителей желание быть рядом с ребенком, пробуждая в них любовь и заботу. Тем самым, мы видим, как дети могут быть запрограммированы от рождения подавать сигналы и жесты, которые обеспечивают близость к родителям и упрочивают узы любви с ними.
