Каждый поэт видит мир со своей особой точки зрения, и каждый говорит на особом языке, но вместе они говорят об одном и том же, потому что основным содержанием искусства является единство и полнота мира. Этому учит нас опыт Хлебникова. В его стихотворениях, поэмах, драмах, прозе мы встречаемся с поражающим разнообразием поэтических форм, сюжетов, образов — некоторые современники называли его творчество “огромным всероссийским требником-образником”. Но за всем этим разнообразием всегда угадывается какой-то единый “сверхсюжет”, какой-то глубинный образ, какое-то, если можно так выразиться, мысленное изваяние, как в хлебниковском рассказе «Николай»: К людям вообще можно относиться как к разным освещениям одной и той же белой головы с белыми кудрями. Тогда бесконечное разнообразие представит вам созерцание лба и глаз в разных освещениях, борьба теней и света на одной и той же каменной голове, повторенной и старцами и детьми, дельцами и мечтателями бесконечное число раз. Так и читается эта проза: мы видим в ней и рассказ о судьбе нелюдимого охотника, и исповедь поэта о собственной судьбе, и размышления о природе человека вообще.

В поэтическом мире Хлебникова все частное, единичное и конечное восходит к единому и бесконечному. Даже в мгновенном вздохе, вырвавшемся вслед навсегда исчезнувшей возлюбленной, открываются целые миры: Привыкший везде на земле искать небо, я и во вздохе заметил и солнце, и месяц, и землю. В нем малые вздохи, как земля, кружились кругом большого. И наоборот, в небе поэт всегда искал землю и человека в драматической поэме «Взлом вселенной» перед нами девушка — она сидит у окна и плетет косу, — но это не что иное, как вселенная, и она держит на ладони русский народ. В большом и малом Хлебников искал всеобщие связи и стройные закономерности космоса, устроенного ритмом и гармонией подобно творению поэта.

Боги, когда они любят,

Замыкающие в меру трепет вселенной,

Как Пушкин жар любви горничной Волконского.

Мир предстает нам каким-то бесконечно-величественным стихотворением, где, скажем, Россия — сменой тундр, тайги, степей — похожа на один божественно-звучащий стих. И кажется, что поэт всю жизнь читал одну только книгу:

Ночь, полная созвездий,

Какой судьбы, каких известий

Ты широко сияешь, книга...

Вот эта  единая книга природы  и есть тот сквозной сюжет, который проходит через все творчество Хлебникова и составляет его основное содержание.

В его творчестве произведения классической ясности и фольклорной простоты соседствуют с произведениями загадочной сложности и прямо-таки мучительной темноты.

Владимир Одоевский, мыслитель, глубоко родственный Хлебникову и ценимый им, писал в «Русских почах»: „Часто сетуют на сочинителя за то, что его сочинение не довольно понятно; но есть творение, которое всех других непостижимее — вселенная”. Именно так Хлебников понимал поэзию. Сохранилось его признание о том, что написанную в мае 1920 года поэму «Ладомир» он сам был не в состоянии воспринимать. Только через несколько месяцев, в феврале 1921 года, в дневниковой записи отмечено ‹...› мог спокойно перечитать «Ладомир» и охватить содержание, бывшее больше меня до этого времени.

Лети, созвездье человечье,

Все дальше, далее в простор

И перелей земли наречья

В единый смертных разговор.

Но бывало и так, что само содержание, наполнявшее поэзию Хлебникова, приводило к такой смысловой перенасыщенности, что его поэтическое слово теряло “меру, порядок и стройность”, отступало и рушилось под переполнявшим его содержанием, и прекрасный сияющий космос оборачивался непроглядным и непостижимым хаосом. Это нередко делало Хлебникова недоступным для восприятия, чем в конечном счете и объясняется его трудный и долгий путь к читателю.

Среди особенностей, характеризующих творчество Хлебникова, в первую очередь можно выделить стилевое своеобразие. Оно выражается в необычной лексике (на раннем этапе творчества — изобретением большого количества неологизмов), намеренном нарушении синтаксических норм, активном использовании таких тропов, как олицетворение, плеоназм и прозопопе́я.

Что касается словотворчества поэта, то существует несколько точек зрения на него. Роман Якобсон писал, что «слово в поэзии Хлебникова утрачивает предметность, далее внутреннюю, наконец, даже внешнюю форму. В истории поэзии всех времён и народов мы неоднократно наблюдаем, что поэту, по выражению Тредиаковского, важен „токмо звон“». Иного мнения придерживались такие исследователи, как Вяч. Вс. Иванов и Б. А. Успенский, которые, напротив, считали, что Хлебников в своих произведениях с помощью отдельных неологизмов создавал целостные системы образов. Владимир Маяковский писал, что «Хлебников создал целую „периодическую систему слова“. Беря слово с неразвитыми, неведомыми формами, сопоставляя его со словом развитым, он доказывал необходимость и неизбежность появления новых слов». В словотворчестве Хлебникова выделяются два гипотетических языка: общеславянский (на основе русского) и «звёздный», приближающийся к зауми. Они характерны для разных периодов творчества Хлебникова: общеславянский — для 1907—1913, а «звёздный» — для 1919—1922 годов. «Славянский» период словотворчества характеризуется полным отказом от корней не-славянского происхождения (за исключением имён), углублением в этимологию, экспериментами с составлением разнообразных слов на основе русских корней (как в стихотворении «Заклятие смехом»; Маяковский упоминает случай, когда в провинциальной типографии не смогли напечатать произведение Хлебникова, состоящее из шести страниц производных от корня «-люб-» из-за того, что «не хватило букв „л“»). Свою задачу как поэта Хлебников формулировал так:

«Породе русской вернуть язык

Такой,

Чтоб соловьиный свист и мык

Текли там полною рекой.»
Звёздный язык строится в основном на словообразах и, несмотря на сходство с заумью, в полной мере ей не является; его принцип предполагает создание полного мирового языка на основе универсального звучания согласных.

Учёные расходятся во мнении о том, как называть авторские словообразования Хлебникова — неологизмами или окказионализмами. Сторонники первого термина утверждают, что в данном случае употребление слова «окказионализм» некорректно, поскольку словотворчество Хлебникова было не стихийным, а целенаправленным.

Значительную часть в творчестве Хлебникова занимали космологические мотивы. Поэт выдвигал идею о том, что всё во вселенной подчиняется единым законам, а также пытался при помощи поэзии связать время и пространство: будучи студентом первого курса, Хлебников писал о себе: «Пусть на могильной плите прочтут… он связал время с пространством». Общую теорию относительности, опубликованную Альбертом Эйнштейном в 1915—1916 годах, Хлебников назвал «верой четырёх измерений», где четвёртое измерение — время. Для Хлебникова время было в одно и то же время волной (циклическим повторением событий) и неким динамизированным пространством.

Сильны в творчестве Хлебникова мифологические мотивы. Они проявляются как в прямых отсылках к мифологии (в основном, на раннем этапе, когда поэт создавал произведения с участием мифологических персонажей, в том числе и придуманных им самим), так и в анимическом мировоззрении, и, по мнению некоторых исследователей, в упоминавшейся выше идее циклического повторения событий во времени. Влияние, которое оказали на поэта национальные культуры разных народов (как европейских, так и азиатских), позволяет говорить о традиционализме в авангардистском творчестве Хлебникова.