1.1. Была ли Россия отсталой страной

Обращаясь к российской истории XIX—XX вв., очень важно понять, были ли объективно обусловлены катаклизмы, пережитые страной за последние 100 лет. Есть ли основания считать, что коммунистическая модернизация вырвала страну из отсталости, выведя ее в сверхдержавы, на пик могущества, никогда прежде Россией не достигавшийся, а рыночные реформы 1990-х гг., напротив, привели ее в состояние упадка. Или же справедлива иная гипотеза: перед революцией Россия была динамичной, быстроразвивающейся страной и, не будь этой самой революции, она могла бы добиться куда больших успехов.
Оценивая ситуацию в целом, справедливо будет отметить, что перед революцией Россия отставала от передовых стран Западной Европы и США по уровню производства и потребления. В1913 г. объем промышленного производства, был в 2,5 раза меньше, чем во Франции, в 4,6 раза — чем в Англии, в 6 раз — чем в Германии, в 14,3 раза — чем в США[3]. Средняя урожайность хлебов в 1909— 1913 гг. была в 2 раза ниже французской, в 3,4 раза ниже германской. Но здесь надо делать поправку на интенсивность хозяйства: в России экстенсивное направление в сельском хозяйстве было тогда выгодней.
В то же время по темпам развития обрабатывающей промышленность Россия в предвоенные годы уступала только США и Японии. Япония обогнала Россию по темпам роста промышленности только после 1900 г.
Правда, по расчетам Ю.П. Соколова, в США за 1860—1913 гг. ВВП на душу населения вырос с 860 до 2500 долл., а в России за те же годы — с 350 до 600 долл. Отставание, стало быть, нарастало. Но это только в сравнении с одной из наиболее динамичных тогда стран. В целом же Россия медленно догоняла Европу, держась от нее все же на весьма солидном расстоянии. По общепринятым показателям (объему ВВП или национальному доходу) перед Первой мировой войной наша страна входила в число лидеров, занимая пятое место в мире после США, Германии, Англии и Франции. Таким образом, по сравнению с западными странами Россия была отсталой, но динамично развивалась. В целом отставание не увеличивалось.
Но это в целом. Что же касается структуры экономики, то бросалось в глаза колоссальное различие между современным промышленным сектором, полностью интегрированным в мировую экономику, и огромным аграрным, большей частью находившимся в состоянии крайней отсталости, практически продолжавшим жить в средневековье. Собственно, противоречия между потенциалом динамичного развития и отставанием большей части страны стали одной из главных причин катаклизмов XX в.
В современный сектор почти без задержки доходили мировые достижения науки и техники. Машиностроительные заводы Петербурга, Москвы, Риги, текстильная промышленность Московского и Ивановского районов, уголь и металлургия Донбасса, нефть Баку, растущая сеть железных дорог представляли лицо той России, которая доказывала свою способность усваивать и распространять материальные достижения передовой техники и технологии. Зависимость от Запада безусловно имела место, иностранные инвестиции играли важную роль в подъеме российской экономики. Жители Петербурга, Москвы, Варшавы, Одессы получали доступ к благам цивилизации практически одновременно с жителями европейских столиц. Здания дореволюционной постройки до сих пор являются украшением многих русских городов.
Но сельская Россия, огромное количество провинциальных городов жили еще примерно так же, как 50 лет назад, когда 19 февраля 1861 г. император Александр II издал манифест о крестьянской реформе, об отмене крепостного права. Аграрный сектор был опутан феодальными пережитками. Свойственные предыдущей эпохе институты, такие, как община, круговая порука, периодический передел земель, продолжали препятствовать развитию свободных рыночных отношений в деревне и росту производства.
Комплекс неполноценности, обусловленный отставанием страны, стал появляться в России еще в XVII в., до Петра I, когда русские на практике ощутили, что европейцы ушли вперед в промышленности, военном деле, управлении государством. С тех пор стремление ликвидировать отсталость, догнать Европу, жить не хуже стало неизменным побуждением властей и их подданных к реформам и модернизации.
В политико-экономическом мышлении стали складываться два основных течения. Одно — прозападное, стремящееся перенести европейские достижения на российскую почву, не всегда с учетом отечественных реалий. Другое — почвенническое — защищало традиции, старалось усмотреть в российской отсталости особость русского пути, превосходство над Европой, где ценности материального благосостояния вытесняли, как казалось, ценности духовные. Эти дискуссии в новых формах, в иных терминах и по иным поводам продолжаются и сегодня. Продолжаются и поиски исторических институциональных и потому непреодолимых различий между Россией и Западом.
Одно из главных различий, возникших еще в Средние века, усматривается в том, что в России не сложилась та городская жизнь, которая оказалась столь характерной чертой Западной Европы.
Гардарикой, страной городов называли Русь древние варяги. Но это были не те города. В XII—XIII вв. в Европе стали, будто грибы после дождя, расти города как центры ремесленной промышленности и торговли, а также противостояния произволу феодальных баронов со специфической организацией самоуправления. На Русь в это время из Центральной Азии пришли орды татаро-монгольских кочевников.
М.И. Туган-Барановский так писал об этом:
"В России прежнего времени не было города в том смысле, в каком он был в Средние века в Западной Европе. Прежде всего городов в России было так мало, что они тонули в общей серой массе деревень. Но и те города, которые были, имели иной характер, чем города на Западе. Город на Западе был центром мелкой промышленности, работавшей не на торгового посредника, а непосредственно на потребителя. В России же город был преимущественно административным и торговым центром, а промышленность была раскинута главным образом по деревням. Во многих местах России издавна была развита кустарная промышленность — преимущественно там, где почва была мало пригодна для земледелия и населению приходилось прибегать к подсобным заработкам. Но между западноевропейским городским ремесленником и русским деревенским кустарем было существенное различие: первый работал на местного жителя, на местный рынок, а второму приходилось работать на отдаленный рынок (ибо местного рынка не было), почему являлась необходимость в торговом посреднике. Таким образом, из отсутствия городов вытекала необходимость торгового капитала, и торговый капитал подчинял себе мелкого производителя. Купец был необходим для русского кустаря потому, что потребители кустарных изделий были развеяны по всей огромной территории России и прямые сношения с ними были невозможны для кустарей.
Отсутствие городского ремесла имело своим естественным следствием особенно влиятельное положение в экономическом и социальном строе Московской Руси капиталиста-торговца.
Политическое преобладание Москвы основывалось, между прочим, и на том, что Москва была торговым центром громадного края, промышленность которого находилась в непосредственном подчинении торговому капиталу, сосредоточенному преимущественно в Москве. Торговый класс был, вслед за земельным дворянством, самым влиятельным классом старинной Руси.
В то же время Московское государство совершенно не знало того социального класса, который сыграл такую огромную роль в истории Западной Европы — класса свободных городских ремесленников. Новейшие исследователи — например, недавно скончавшийся Н.П. Павлов-Сильванский — находят в древней Руси элементы феодального строя (Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в древней Руси, 1908; Его же. Феодализм в удельной Руси, 1910). Но цеха, городского ремесла — в том виде, как это сложилось на Западе, — Россия ни древняя, ни новая никогда не знала. Россия не знала той стройной и законченной организации мелких промышленников, на почве которой возникла вся цивилизация и культура Запада; городские общины Запада завоевали не только свою свободу от власти феодалов, но и привели, в конце концов, к крушению абсолютной монархии. «Die stadtische Luft macht frei» («городской воздух дает свободу») — говорили в Средние века, и эта поговорка полна глубокого смысла. У нас не веял этот воздух промышленного города — и потому не было почвы и для свободы".
Интересно, что в наше время дискуссия о феодализме в России возобновилась. Так, профессор С. Хакамада утверждает, что феодализм — особенность Европы, а в России и в Японии его не было. Отсюда вопрос, что такое феодализм?
Вот описание русской социальной организации, которую дает А. Г. Вишневский со ссылкой на И.В. Киреевского:
"Большинство населения составляли крестьяне. Крестьянин в России жил как бы в самой глубине социальной матрешки: сам он находился внутри семьи, семья — внутри общины, а уж на семейно-общинном основании возводились все остальные этажи русского общества. В середине XIX века И. Киреевский так рисовал всю его иерархическую структуру: «Семейные отношения каждого были определены прежде его рождения; в таком же предопределенном порядке подчинялась семья миру, мир более обширный — сходке, сходка — вече и т.д., покуда все частные круги смыкались в одном центре, в одной Православной Церкви».
«Матрешечная» конструкция системы общественных связей по-своему сложна и эффективна. Она позволяет сочетать достаточно жесткое вертикальное соподчинение уровней социальной пирамиды с относительной самостоятельностью каждого уровня (это относится, в частности, к поземельным отношениям: право на пользование землей как бы распределено между уровнями, ни одному из которых она не принадлежит полностью). В силу малых размеров и значительной замкнутости сельской общины, в рамках которой протекала жизнь большинства людей, человек постоянно находился в непосредственном общении и взаимодействии с односельчанами, с сельским «миром», под его постоянным надзором, был связан со всеми взаимной ответственностью, круговой порукой. Такая система отношений предполагает многообразие неравенства, сложную иерархию личных зависимостей. В то же время все отношения персонифицированы, что придает жизни в этой системе «человеческую теплоту», о которой ностальгически вспоминают люди, оказавшиеся в мире городских обезличенных связей".
Но матрешечная конструкция —это и есть описание феодальной системы. Просто в России, как и в Японии, она выглядит иначе, чем в Европе. Суть дела в том, что европейские города трансформируют феодализм и ускоряют его распад, а в России такой силы не оказалось, в результате чего феодальные институты проявили гораздо большую живучесть, тормозя развитие рыночных отношений. И что еще более важно, не оказалось силы, изнутри формирующей гражданское общество и демократические институты.
"Другим коренным отличием исторических условий развития России сравнительно с Западом, — продолжает Туган-Барановский, — отличием, непосредственно вытекавшим из первого, была необычайная сила и устойчивость в России принудительного труда. Нигде рабство не пустило таких глубоких корней в народную жизнь, как в России. И, что всего замечательнее, рабство у нас не отмирало по мере поступательного хода истории, а все теснее и теснее сплеталось с нашим хозяйственным и социальным строем. В этом отношении чрезвычайно характерна история нашего крепостного права. В XV и XVI веках оно еще не сложилось в определенный социальный институт. В XVI и XVII веках закрепощение крестьянина заканчивается, но крепостной крестьянин все же остается крепостным своего помещика, а не его рабом — он все же не совершенно бесправное существо. Российское государство развивает дальше и дальше свое политическое могущество, превращается в колоссальную империю — и все ниже и ниже падает крестьянин".
Ужесточение эксплуатации крепостных крестьян к концу существования крепостного права объясняется увеличением спроса на сельхозпродукты и возможностей экспорта, стремлением крепостников заработать на внешних рынках. Примерно та же тенденция наблюдалась в США перед Гражданской войной и освобождением негров.
Этот мотив не мог не возникнуть у тех властителей России, которые хотели модернизировать свою страну: давления снизу в пользу свободы и права нет, сопротивление любому произволу сверху почти отсутствует.
В таком положении оказался Петр I, когда вознамерился вывести Россию в ряд европейских держав. Ему это удалось преимущественно за счет заимствования материальных достижений Европы при сохранении и даже закреплении существовавших феодальных порядков. Крепостные мануфактуры Демидова, рекрутчина и т.п. — символы того времени наряду с немецким платьем, учением дворянских детей и бритьем бород. Итогом был промышленный рост, сделавший Россию важным производителем чугуна, оружия. В то время родились многие славные промыслы, например Гжель, усвоившая приемы мастеров из Дельфта. Было немало изделий, не уступавших иностранным, но сделанных руками рабов, а не свободных людей.
В развитии, опиравшемся на самодержавие и крепостничество, был свой потенциал, хотя ясно, что различия в источниках роста в Европе и в России сами по себе определяли отставание последней. Потенциал феодально-крепостнической России достиг максимума во время войны против Наполеона и доминирования в Европе до революций 1848 г. и Крымской войны. Последняя же показала полную исчерпанность этого потенциала, нарастающее отставание от других стран вследствие именно консервации феодальных институтов.
Не правда ли, похоже на то, что произошло у нас еще раз в конце XX в.?
Вопрос в том, означают ли отмеченные Туган-Барановским отличия России от Европы непреодолимость ее отставания? Не являются ли они нашим крестом, который мы должны нести просто в силу неизменности или малой изменчивости сложившихся в нашей стране институтов? Если поверить Д. Норту, то скорее да — с большой вероятностью. Туган-Барановский, напротив, полагал, что традиционный русский строй не помешал России прийти к капиталистической системе хозяйства и "в настоящее время (в начале XX в. — Е.Я.) в России господствует тот же хозяйственный строй, что и на Западе". Последовавшие события поставили под вопрос это утверждение, но они и не подтвердили правоту Д. Норта.
Отмена крепостного права в России произошла примерно через 50 лет после принятия большинством европейских стран подобных актов в годы наполеоновских войн. Наша страна оказалась последней.
Эти полвека есть по сути та минимальная мера отставания России от Европы в развитии социальных институтов, касавшегося важнейшей тогда аграрной сферы.
Реформы Александра II не только охватили аграрные отношения, но и в целом создали более либеральные условия для развития экономики. Главное — стал усиливаться поток рабочей силы, перетекавшей из сел в города. Города и промышленность стали расти намного быстрее.

1.2. Промышленность и транспорт

При господстве крепостничества не было массового спроса на промышленную продукцию и технический прогресс. Мы с гордостью сопоставляем Ползунова и Уатта, Черепанова и Стефенсона, Лодыгина и Эдисона, но это лишь утешение: дескать мы не глупее, рынка же для Ползуновых, Яблочковых, Поповых в России не было даже в конце XIX в. И хотя капиталистическая промышленность стала развиваться еще с 1830-х гг., серьезного подъема не было и отставание от Запада нарастало — во всех сферах, включая военную.
Отмена крепостничества дала толчок развитию промышленности, но, что характерно, не сразу. В первое десятилетие после реформы сдвигов почти не было, шел в основном процесс формирования новых отношений и институтов, вырисовывались узкие места.
Развитие промышленности еще с 1830-х гг. опиралось в значительной мере на рабочую силу крестьян на оброке. Но преобладала кустарная промышленность, большей частью сельская, основанная на крепостном труде.
Первым следствием отмены крепостного права было сокращение производства на помещичьих, бывших вотчинных и посессионных фабриках. В суконной промышленности, где такого рода предприятия преобладали, с 1858 по 1863 г. число фабрик сократилось с 419 до 365, рабочих — с 92 до 72 тыс.
Из городов в деревню стали возвращаться крестьяне за своим наделом, полагая, что теперь и в деревне будет свободная жизнь.
Но далее все более заметным становился не просто экономический рост, но и серьезные структурные сдвиги, прежде всего за счет индустриализации и железнодорожного строительства.
Развитие было неравномерным. С 1861 по 1913 г. Российскую империю трижды поражали кризисы, из которых экономика выходила медленно, с большим трудом, затрачивая десятилетие там, где западным странам на послекризисную адаптацию требовалось два-три года. В1891 г. страна пережила страшный голод. Поражение в Русско-японской войне, революция 1905—1907 гг. — знаки нарастающей социально-политической нестабильности, острых противоречий. И тем не менее весь этот период был временем небывалого в истории страны экономического подъема.
Только за годы подъема 1887—1900 гг. объем промышленного производства вырос в 2,5 раза, число промышленных рабочих—в 1,8 раза. За 1870—1900 гг. добыча нефти увеличилась с 290 тыс. до 10,1 млн. т. К началу Первой мировой войны она составляла уже около 18 млн. т. Россия, в первую очередь за счет Баку, была одной из крупнейших нефтедобывающих стран.
Сеть железных дорог возросла с 4,68 тыс. верст в 1870 г. до 70,3 тыс. верст в 1915г., более чем в 15 раз. И хотя Россия позже других начала железнодорожное строительство и уступала другим странам по густоте сети, но именно в те годы была создана железнодорожная сеть, которая по сей день не с такими уж значительными добавлениями удовлетворяет нужды страны. Главный итог— огромный рост товарообмена, расширение и развитие рынков, увеличение спроса на российскую продукцию.
В1890-х гг. Россия демонстрировала самые высокие темпы роста. Так, за 10 лет производство чугуна выросло на 190% против 18% в Англии, 72% в Германии, 50% в США. Добыча угля увеличилась на 131 % против 22% в Англии, 52% в Германии, 61% в США.
И в предвоенные 1908—1912 гг. добыча угля выросла на 79,3%, производство чугуна — на 24,8, железа и железных изделий (сталь) — на 45,1 %. За 1900—1913 гг. физический объем промышленной продукции вырос на 74,1 %.
Быстро развивалось и сельское хозяйство. Несмотря на все ограничения, за 30 лет после реформы сбор зерновых вырос с 2 до 3,3 млрд. пудов (с 32 до 58 млн. т до 1913 г.).
В1908—1912 гг. производство пшеницы возросло на 37,5%, ячменя — на 62,2, овса—на 20,9, кукурузы—на 44,8%. Здесь можно говорить о некотором влиянии аграрной реформы П. Столыпина. В годы хорошего урожая Россия давала до 40% мирового экспорта пшеницы.
Все эти цифры не обязательно помнить. Но они должны оставить впечатление о предреволюционной России как о динамично развивающейся стране, как об одной из точек роста мирового хозяйства.
Особенностью российской промышленности была, как известно, более высокая концентрация производства: меньше фабрик, но более крупных. В 1907 г. в Германии всего 11 % рабочих было занято в крупнейших фабриках, в России же в 1902 г. на сопоставимых по размеру предприятиях было занято 40 % рабочих. Туган-Барановский дает этому явлению следующее объяснение:
"Западная Европа знала другую промышленную культуру, кроме капиталистической. На Западе существовала и существует стойкая и жизнеспособная средняя и мелкая промышленность, имевшая славное прошлое и лишь шаг за шагом уступающая свои позиции крупному капиталу. На Западе имеется многочисленный средний класс—мелкие предприниматели, промышленники и торговцы, энергичные, предприимчивые и зажиточные, умеющие отстаивать в борьбе с крупным капиталом свои интересы. У нас же не было никакой другой промышленной культуры, кроме капиталистической, и нет зажиточного и многочисленного класса мелких предпринимателей ... Россия страна социальных контрастов — мелкого кустарного производства и очень крупного фабричного, полунищей народной массы и малочисленных, но очень богатых и влиятельных капиталистов и землевладельцев".
Когда сегодня обсуждают проблемы малого бизнеса в России, надо принимать в расчет их исторические корни.
За полгода до Первой мировой войны французский экономист Эдмонд Тэрри выпустил книгу "Экономическое преобразование России". В ней он отмечал и высокие темпы роста, и формирование значительных внутренних источников накоплений, что сулило хорошие перспективы. Он обращал внимание на высочайшие темпы роста населения: в 1900 г. —135,6 млн. человек, в 1912г.—171,1 млн. при увеличении обеспечения жителей продовольствием. Он дал оптимистический прогноз: в 1948 г. население России должно было достичь 343,9 млн. человек.
Мы не знаем, как делался этот прогноз, учитывались ли изменения в тенденциях рождаемости и смертности в связи с урбанизацией, ростом благосостояния граждан. Но если исходить из того, что эти элементарные факторы были учтены и что население России в нынешних границах стабильно составляло примерно 55 % населения империи или Союза, то мы скорректируем эту цифру до 180—190 мл н. человек. До конца XX в. население России могло вырасти, по самым скромным оценкам, до 200—220 млн. человек. А сегодня у нас 145 млн. граждан, и их число убывает. Разница в 55—75 млн. человек—это цена, которую заплатила Россия за "прерванный полет", за нарушение естественного хода своего развития, за глупость и авантюризм своих лидеров.
Конечно, при этом Россия оставалась отсталой страной, дистанция от передовых стран в среднем на 50 лет сохранялась. Имея высококлассную науку и весьма приличную систему образования, страна не стала независимым центром инноваций. Новинки большей частью импортировались. По своей активности, изобретательности, организованности российский бизнес уступал предприятиям партнеров. Главная причина — в отсталости институциональной структуры, прежде всего в аграрной сфере. Разрыв между передовым капиталистическим сектором российской экономики и преобладающим по массе полуфеодальным сельским хозяйством все это время нарастал.

1.3. Аграрный вопрос

Аграрный вопрос был главным для развития России. Мало того, что крестьянство и к началу Первой мировой войны составляло 80 % населения. Ниже приводится сокращенная схема баланса народного богатства России на 1 января 1914 г., разработанная блестящим российским и советским статистиком А.Л. Вайнштейном, которая демонстрирует, что из суммы в 55,6 млрд. золотых рублей покупательной силы 1913 г. 24 млрд., или 43,16% фондов, приходилось на сельское хозяйство. Иначе говоря, в аграрном секторе было сконцентрировано около половины всех ресурсов страны, и это без полного учета ценности земли, которую А.Л. Вайнштейн учитывал советским методом — по вложенным затратам. Главное же состоит в том, что в Новое время, с XVI—XVII вв., основная энергия подъема экономики таилась в аграрно-индустриальном переходе от феодального к рыночному строению аграрных отношений. С.Ю. Витте писал, что в свободном крестьянском "Я" такой неисчерпаемый источник развития производительных сил, что освобожденный частный интерес способен преобразовать все земледелие.[14]
Почему Англия, остров на краю Европы, еще в XIV—XV вв. считавшаяся отсталой страной Европы, стала затем владычицей морей и мастерской мира? Ведь еще в XIII в. она была аграрным придатком Фландрии, например, Брюгге вырос в крупный промышленный центр на переработке шерсти, которую везли из Англии. Что это, особые качества англосаксов? Так почему они не проявлялись раньше?
А дело в том, что Англия первой из стран Европы очистила аграрные отношения от феодализма, сделала их открытыми рыночными отношениями, основанными на частной собственности. Очистка происходила грязно: огораживания, захват в собственность государственных, церковных и общинных земель, войны феодалов на самоистребление и, наконец, Английская революция — первая буржуазная революция в Европе. Не скажу, что это единственное объяснение, но одними из главных факторов будущего расцвета Англии были именно радикальное освобождение аграрных отношений от феодальных пережитков, полная победа личной свободы и собственности. Великая французская революция — второй акт глубокой расчистки аграрных отношений для капиталистического развития не только во Франции, но и почти во всей Европе. Бурный технический и индустриальный прогресс Европы и США в XIX в. — следствие свободы, полученной прежде всего крестьянами, в том числе для того, чтобы стать торговцами или рабочими.
Много позже, во второй половине XX в., будут вестись споры о китайском экономическом чуде. А ведь и в его основе тоже лежит аграрная революция, освобождение крестьянства.
Россия отставала от Европы, потому что задержалась с освобождением крестьян. Правящий класс противился всем попыткам реформ. После воцарения Александра II, когда ликвидация крепостного права уже была решена, развернулась борьба за то, какой будет реформа, на каких условиях крестьяне получат свободу. Царь маневрировал, стараясь достигнуть компромисса между реформаторами и крепостниками. Первые требовали личной свободы крестьян, наделения их землей, в том числе за счет владений помещиков, без выкупа или за очень умеренный выкуп, установления срока обязанностей крестьян перед помещиком. За эту программу выступали и либералы (К.Д. Кавелин, Б.И. Чичерин, Ю.Ф. Самарин), и демократы. В какой-то момент ее почти полностью поддержал Я.И. Ростовцев, возглавлявший в то время комиссию по крестьянской реформе.
Ростовцева затем сменил В.Н. Панин, ярый защитник привилегий крепостников. Его программа — передача земли за большой выкуп, включая отрезки от наделов, которыми крестьяне пользовались до сих пор, обязанность отрабатывать или платить выкуп в натуре. Интерес государства учитывался сохранением общины и круговой поруки в уплате налогов.
В результате реформа была осуществлена на началах компромисса с максимальным учетом интересов помещиков. Условия для свободного развития рыночных отношений, для искоренения феодализма были созданы меньше чем наполовину.
Из убогой реформы, писал Н.Г. Чернышевский, выйдет революция. "Народ невежествен, исполнен грубых предрассудков и слепой ненависти ко всем отказавшимся от его диких привычек. Он не делает никакой разницы между людьми, носящими немецкое платье; с ними со всеми он стал бы поступать одинаково.
Он не пощадит и нашей науки, нашей поэзии, наших искусств, он станет уничтожать всю нашу цивилизацию".
Вещие слова. Реформы призваны упреждать революцию, но если они недостаточно радикальны и последовательны, чтобы решить задачу, то революция оказывается неизбежной. Реформа 1861 г. создала почву для преобладания на левом фланге российской политики радикально-революционных течений.
Поэтому когда мы говорим о таком феномене пореформенного развития России, как быстрый подъем и сохранение отсталости, то это можно трактовать следующим образом: находясь накануне перехода от феодализма к капитализму, от аграрной экономики к индустриальной, Россия обладала огромным зарядом энергии развития. Подъем 1861—1913гг. использовал лишь малую часть этого заряда. Незавершенность реформ сдерживала развитие, вела к растрате национальной энергии или к трансформации ее в разрушительные формы.
Одним из ключевых в аграрной реформе был вопрос о судьбе общины, которая стала едва ли не главным тормозом развития капитализма на селе и повышения агрокультуры. Туган-Барановский различает два типа общины — долевую и уравнительно-передельную. Долевая община, преобладавшая в Западной Европе и у нас распространенная на севере России (исследования А.Я. Ефименко), предполагает право всех членов общины на долю (притом не равную) земли, причем общинная земля не поделена в собственность между крестьянскими хозяйствами (дворами). В долевой общине отсутствуют переделы земли в целях уравнивания обеспеченности землей. Учитывая допускаемое в долевой общине неравенство владения землей, усиливаемое богатыми крестьянами, она легко трансформируется в частную собственность. В России же преобладала уравнительно-передельная община, где периодически, раз в 10—12 лет, осуществлялся передел в целях уравнения членов общины по тому или иному признаку. Она-то и подрывала стимулы развития хозяйства, поскольку порождала чересполосицу (один двор имел несколько полос в разных местах), принудительный севооборот (от чересполосицы), временность владения, лишавшую интереса к улучшению земли. Кроме того, исключалась возможность выделения и увеличения эффективных хозяйств за счет неэффективных (как будто гуманно, но на деле получается торможение роста производительности). Власти же рассчитывали на улучшение сбора податей, а также выкупных платежей с помощью общины и круговой поруки.
С самого начала поэтому община по разным причинам нашла защитников в разных политических лагерях. Хотя поначалу власти относились к общине с подозрением по причинам, о которых речь шла выше, позже, особенно в 1880-х гг., они встали на ее защиту. Представители революционно-демократического лагеря — Н.Г. Чернышевский и А.И. Герцен видели в общине ростки социализма. Даже либерал К.Д. Кавелин не избежал иллюзий относительно общины.
Последовательно против общины выступали социал-демократы, полагая, что Россия, как и другие страны, должна пройти через капитализм. В их споре с народниками по поводу общины они занимали прозападные позиции, тогда как народники сменили на почвенническом посту славянофилов.
В правящих кругах идею продолжения аграрной реформы и устранения общины снова выдвинул, правда весьма осторожно, Н.Х. Бунге, ставший в 1881 г. министром финансов. От него эту идею воспринял С.Ю.Витте и стал развивать основы идеи будущей столыпинской реформы. Витте писал в воспоминаниях, что под влиянием Бунге он превратился из славянофильствующего сторонника общины в ее убежденного противника.
Бунге удалось в 1882 г. снизить выкупные платежи крестьян (на 12 млн. руб.), отменить подушную подать и круговую поруку (это дало снижение податных тягот на 53 млн. руб.). В 1882 г. был учрежден Крестьянский поземельный банк для поддержки развития крестьянских хозяйств и одновременно — Дворянский банк для помощи помещикам. Но это все.
В октябре 1898 г. Витте в обоснование неизбежности новых реформ пишет письмо царю, приводя следующие цифры: "После 1861 г., имея 130 млн. подданных, Россия увеличила бюджет с 350 до 1400 млн. руб. Но уже эта тяжесть обложения дает себя чувствовать. Между тем бюджет Франции при 38 млн. жителей составляет 1260 млн. руб. Если бы благосостояние наших плательщиков было равносильно благосостоянию населения Франции, то наш бюджет мог бы достигнуть 4200 млн. руб., а сравнительно с Австрией — 3300 млн. руб. Почему же у нас такая налогоспособность? Главным образом из-за неустройства крестьян. Нужно прежде всего поднять дух крестьянства, сделать из них свободных и верноподданных сынов ваших".
Свободный и верноподданный — плохо сочетается. Самодержавие не хотело мириться ни с какой свободой, ни с какой самодеятельностью. Письмо Витте положили под сукно. Только в 1902 г. царь соизволил согласиться на созыв совещания по крестьянскому вопросу. Но в начавшихся дебатах вопрос о помещичьих землях даже не затрагивался. Рекомендовалось перейти от общинного владения землей к индивидуальному, причем путем снятия препятствий, "которые ныне поставлены законом для сохранения общины". В январе 1905 г., увидев подобные предложения, царь закрыл совещание. Однако через полтора года, когда по всей стране заполыхали пожары, он велел новому премьеру, П.А. Столыпину, претворить эти идеи в жизнь.
Поэтому второй этап аграрной реформы в России связан с именем Столыпина, который был призван предупредить революцию и укрепить экономику введением полноценной частной собственности на землю, ликвидацией общины и всех связанных с ней ограничений. Столыпин видел в качестве идеала выделение крестьян на хутора или отруба или же переселение в Сибирь на свободные земли.
Однако и эта реформа была ограниченной. Затрагивались только общинные земли, помещичьи оставались неприкосновенными. Продать землю крестьянин мог только лицам, приписанным к сельскому обществу, а заложить — только в Крестьянском банке. Скупка наделов бедняков ограничивалась минимальными наделами. И все же, несмотря на многочисленные ограничения, будь у Столыпина больше времени, он смог бы довести до конца аграрный переворот. Но не судьба: в 1911 г. он был убит.
Итоги столыпинской реформы были не столь уж ощутимы. В 1905 г. в европейской России было 12,3 млн. крестьянских дворов, землей на общинном праве из них владели 9,5 млн. (77,1 %). Выделилось на личное владение до 1913 г. всего 2 млн. дворов (1/6), причем процесс, шедший активно до 1908 г., затем стал угасать. В Сибирь уехало около 2 млн. человек. В целом община устояла. Аграрный вопрос подвинули, но не решили. Энергия преобразования снова осталась втуне.
Тем не менее нельзя умалять значение реформы для развития сельского хозяйства. За эти годы на 30—50% повысила урожайность, вдвое выросли крестьянские накопления. Подлинный подъем переживала кредитная кооперация: в 1906 г. она имела 1,7 тыс. учреждений с 704 тыс. членов, а в 1915г. — 14,5 тыс. учреждений с 9,5 млн. членов. На треть увеличилась доля хозяев, привлекавших наемный труд. Дело двигалось, но время было упущено. В. П. Данилов, известный русский исследователь, считал, что будь аграрная реформа проведена на 20—25 лет раньше, когда ее задумывал Н.Х. Бунге, она могла бы существенно изменить ситуацию, которая все более поворачивалась к революционному и притом разрушительному решению.
Накануне революции наиболее радикальную антифеодальную и демократическую программу решения аграрного вопроса предлагали эсеры: передача всей земли крестьянам, раздел помещичьих земель. Большевики присвоили эту программу, зная ее популярность среди крестьян. Но реализовывать в общем не собирались, что показало ближайшее будущее. Они были одержимы социалистической утопией.

9.4. Второй этап - денежная приватизация

В середине 1994 г. чековая приватизация завершилась. Но государственная собственность с учетом пакетов акций, принадлежавших государству в приватизированных предприятиях, составляла еще по меньшей мере треть всех активов, значительную часть которых следовало продать. Наступил новый этап, получивший название денежной приватизации. Его главная задача не скорость, а выручка от продажи госимущества, пополнение бюджета.
Напомню, что с начала 1995 г. прекратилось эмиссионное финансирование бюджетного дефицита. После "черного вторника" 11 октября 1994 г. надо было безотлагательно решать задачу финансовой стабилизации. За нее теперь отвечал А. Чубайс, который стал первым вице-премьером. При этом сбор налогов падал, а расходы в преддверии выборов росли.
Одна из возможностей закрытия временного провала между доходами и расходами бюджета состояла в том, чтобы активизировать приватизацию, теперь уже в целях мобилизации финансовых ресурсов.

По сути надо было осуществлять том стали проводить инвестиционные переход от восточной модели приватизации к западной, "case by case".
Сначала дело шло медленно. Полгода вообще приватизация стояла. Потом стали проводить инвестиционные конкурсы. Возможно, по примеру Восточной Германии, где предприятия порой продавались за 1 марку, но при обязательствах инвестиций и сохранения рабочих мест. У нас дело пошло так, что это были "конкурсы обещаний". Контроль за реальными вложениями организован не был, не было и отработанных эффективных средств воздействия на тех, кто не выполнял обязательств. Так, банк "МЕНАТЕП" выиграл конкурс по Усть-Илимскому лесопромышленному комплексу: 180 млн. долл. по документам перечислено, но на предприятии не видно никаких следов этого. И никаких мер воздействия. Тогда среди приватизаторов сложилось устойчиво отрицательное отношение к инвестиционным конкурсам, сохранившееся до сих пор. В Германии же эта форма приватизации вполне себя оправдала.
Другое дело, что в 1994-1995 гг. не инвестиции в реконструкцию предприятий, а доходы в бюджет и преодоление инфляции были главными задачами. В бюджете 1995 г. предусматривалось получить от приватизации более 8 трлн. руб., намного больше, чем в прежние годы. И это при бюджетном дефиците в 50 трлн. руб. Иначе говоря, приватизация должна была закрыть 16% дефицита консолидированного бюджета[1016].
Была идея выполнить задание за счет продажи акций нефтяных компаний, но их продажу запретил парламент. В конце августа 1995 г. от приватизации было выручено всего 500 млрд. руб., т.е. 1/16 годового плана.
Тогда на сцену вышли залоговые аукционы, составившие самую яркую страницу второго этапа приватизации. И самую скандальную.
Идею в марте 1995 г. предложил В.О. Потанин. Суть ее состояла в следующем: ряд российских банков после аукциона предоставляет кредит Правительству под залог принадлежащих ему акций ряда предприятий. По истечении установленного срока Правительство организует конкурс по продаже заложенных акций и либо возвращает кредит из вырученных денег, либо эти акции переходят в собственность кредиторов.
В самой этой схеме ничего зазорного нет. Вопрос в том, как конкретно она была реализована, в том контексте, экономическом и политическом, в котором осуществлялась операция "залоговые аукционы".
Относительно идеи В. Потанина А. Чубайс пишет:
"Я сразу понял, что буду поддерживать это предложение любыми силами. Схема залога автоматически делала покупателя нашим сторонником, давала приватизации новый толчок и хороший шанс выжить в сложившейся политической ситуации. .. .Конечно, нас много ругали за залоговые аукционы и сразу, и после. Главная претензия: малые деньги получены на залогах. За «Норильский никель», к примеру, мы взяли 170 млн. долларов, тогда как за «Связьинвест», двумя годами позже 1875 млн.
Это некорректное сравнение. 170 млн. в декабре 1995 года - это были ого-го-го какие деньги. Это был какой-то абсолютно невероятный прорыв в то время... Деньгами, полученными от залога «Норильского никеля», мы мгновенно закрыли кучу бюджетных проблем. И в первую очередь дыры по зарплатам.
А если бы я предложил покупателю выложить не 170 млн., а миллиард семьсот, что было бы? Да ничего. Ни у российского, ни у зарубежного покупателя образца 1995 года таких денег не было. Кстати сказать, и двумя годами позже миллиарды за приватизацию выкладывал нам не российский, а зарубежный инвестор. А запусти мы такие цены на финише 1995-го своим банкирам, потенциальный покупатель тут же превратился бы в нашего противника и идея залоговых аукционов просто лопнула бы. Возможно, с самыми непрогнозируемыми и тяжелыми последствиями для всей дальнейшей приватизации.
Эта позиция многое объясняет, в том числе и то, почему организация аукционов поручалась банкам-залогодержателям, почему к участию в них не допускались компании, которые могли бы составить реальную конкуренцию залогодержателям. На Экономическом форуме в Зальцбурге летом 1997 г.  с такого рода жалобами обратился Д. Рубин, глава пользовавшейся сомнительной репутацией "Транс уорлд групп", за которой стояли братья Черные. Он  сказал, что они хотели бы купить "Норильский никель" и готовы заплатить намного больше Потанина, но их разными способами не допускают к участию в аукционе, не дают необходимой информации. Конечно, это неправильно, незаконно.

От залоговых аукционов правительство до конца 1995 г. получило около 1 млрд. долл. Задание по приватизации было выполнено, финансовая стабилизация состоялась.
Всего на залоговых аукционах были выставлены пакеты 12 предприятий. Самые крупные из них:
"Норильский никель" - 38% акций, кредитор ОНЭКСИМбанк, кредит 170,1 млн. долл.;
"ЮКОС" - 45%, "МЕНАТЕП" через ЗАО "Лагуна" (г. Талдом Московской области), 159 млн. долл.;
"Сибнефть" - 51%, Столичный банк сбережений и "МЕНАТЕП", 100,3 млн. долл.;
"СИДАНКО" - 51%, ОНЭКСИМбанк, 130 млн. долл.
Как мы видим, многие олигархи именно тогда сделали приобретения, превратившие их в олигархов, обеспечившие им контроль за мощными финансовыми потоками. Нефтяные компании, которые запретили приватизировать, были отданы в залог.
Счетная палата, бывшая тогда под контролем левого большинства Госдумы, проверила проведение залоговых аукционов и в письме в Генпрокуратуру за подписью заместителя председателя Ю. Болдырева от 26 августа 1996 г. отметила следующие основные нарушения:
• в договорах кредита исключалась возможность возврата кредита; в федеральном бюджете на 1996 г. не были предусмотрены средства на погашение кредитов;
• полученные средства на сумму более 600 млн. долл. переводились на счета бюджета в уполномоченных банках - организаторах и участниках аукционов, а нее Банк России;
• организаторы аукционов были одновременно их участниками и победителями;
• в 8 из 12 аукционов стартовая цена была превышена в результате аукциона на символическую величину:
"Норильский никель" - 170 и 170,1 млн. долл.;
"СИДАНКО" - 125 и 130 млн. долл.;
"ЮКОС" -150 и 159 млн. долл.;
"Сибнефть" - 100 и 100,3 млн. долл.
В связи сэтимдоговора кредита рекомендовалось квалифицировать как притворные сделки.
В мае 1997г. прошла крупнейшая приватизационная сделка по продаже 25% акций компании "Связьинвест". Теперь, в отличие от залоговых аукционов, А. Чубайс добивался прозрачности и не хотел продолжать практику подыгрывания олигархам по политическим мотивам. Тем более что президентские выборы уже были позади и политические мотивы с формированием правительства молодых реформаторов изменились.
Никто, думаю, и никогда не узнает в точности, имел ли место слив информации в пользу В. Потанина, который выиграл конкурс. Но то, что А. Чубайс и Б. Немцов хотели разорвать путы зависимости от олигархов, которые в целом усилились в ходе президентской кампании, что они стремились перейти к нормальным отношениям между властью и бизнесом, это очевидно, это соответствует логике развития событий. В итоге они получили информационную войну "по полной программе" со стороны А. Березовского и В. Гусинского. Одновременно последние ясно показали обществу и властям, для чего они приобретали СМИ: не медиа-бизнес, а институт неформальной неизбираемой политической власти. Такого никакая формальная власть долго терпеть не могла, и через три года медиа-магнаты поплатились.
Но тогда на приватизацию, на все либеральные реформы пала тень "притворных"залоговых аукционов. Заметим, "Связьинвест" не имел к ним никакого отношения. Напротив, он знаменовал новую фазу денежной приватизации, когда стали возможными крупные сделки. Но в глазах общественности он оказался связан с залоговыми аукционами в одну связку, дурно пахнущую коррупцией.
Но дальнейшее разбирательство показало, что все упреки следует относить к договорам о предоставлении кредита под залог, подписанным Правительством в 1995 г. Договора готовили кредиторы в своих интересах. Все было сделано в соответствии с буквой закона. Любое действие Правительства, в том числе отмена конкурса по "Норильскому никелю", означали бы его нарушения или влекли бы за собой судебное разбирательство по обвинению в таком нарушении. Ущерб от этого мог быть еще больше.
Конкурс прошел на удивление спокойно. Ничего похожего на "Связьинвест" не было. В 2000 г. журнал "Эксперт" провел блицопрос, который показал, что большинство опрошенных - ученых, политиков, бизнесменов - не считают, что залоговые аукционы проведены незаконно. Более того, к примеру, "Норильский никель" и "ЮКОС", которые после аукционов сменили собственника, затем существенно повысили эффективность, стали во многих отношениях примером для подражания в области улучшения управления, реструктуризации, реализации социальных программ

После этого денежный этап приватизации никакими серьезными событиями не выделялся. Во всяком случае, я не могу найти, например, данных о том, что с 1997 по 2000 г. доля частного сектора в российской экономике выросла, скажем, с 2/3 до 3/4 ВВП.

9.5. Результаты. Приватизация и модернизация

Чтобы еще раз не возвращаться к теме, стоит затронуть вопрос о дальнейшей судьбе приватизации.
В 2000 г. реально начался новый этап реформирования и структурной перестройки российской экономики, который можно назвать этапом модернизации. Его задача - обеспечить высокие устойчивые темпы экономического роста и осуществить необходимые для этого структурные и институциональные изменения.
Приватизация уже никогда не примет столь впечатляющих масштабов, как в 1992-1994 гг., но у нее еще есть немало возможностей. В России госсектор, имея в виду предприятия в госсобственности, реально сократить до 10-15% ВВП, т.е. в 2-3 раза. Однако теперь приватизация уже не может быть самоцелью, она должна стать средством в решении более глобальной задачи. Такой задачей не может быть и получение доходов в бюджет. Денежный этап приватизации имел какой-то смысл до 2000 г., пока в бюджете зиял дефицит. Сейчас же целесообразно поставить приватизацию на службу модернизации, т.е. реконструкции и повышению эффективности российских предприятий. Это означает прежде всего привлечение инвестиций.
Между тем в идеологии приватизации продолжают превалировать прежние установки. В проекте закона "О приватизации государственного и муниципального имущества", внесенного в Госдуму в 2000 г., предусмотрено 10 способов приватизации, причем ни один из них не содержит условия привлечения инвестиций для реструктуризации предприятия. Во всех случаях речь идет только о денежной выручке.
Продажа на конкурсе (способ 4) предполагает победу того, кто предложит более высокую цену при выполнении определенных условий. В исчерпывающем перечне условий конкурса обязательства по инвестициям не значатся.
Видимо, опыт проведения инвестиционных конкурсов в начальный период приватизации оказался столь отрицательным, что породил идиосинкразию приватизаторов к этому способу. Применение инвестиционных конкурсов по годам характеризуется следующими данными (по числу приватизированных предприятий):
Как уже указывалось, отрицательное отношение к инвестиционным конкурсам связано с тем, что инвестиции обещались, даже оформлялись документально, но реально не делались, тогда как предприятие по итогам конкурса сразу переходило в собственность покупателя. Ошибку поправили лишь в 1997 г., когда Законом "О приватизации" был предусмотрен такой способ, как приватизация на коммерческом конкурсе с инвестиционными условиями. По этому способу победитель приобретал права собственника только после выполнения всех условий конкурса.
Видимо, и этот способ не оправдал себя. Во всяком случае, в последнем законопроекте, упомянутом выше, содержатся жесткие требования выполнения условий конкурса, но инвестиций в их числе к осени 2001 г. не было.
На семинаре в Высшей школе экономики в декабре 2001 г. профессор Вильд[1020], сравнивая приватизацию в Восточных землях Германии и в России, отметил то обстоятельство, что в Германии Опекунский совет (Tvoihandan-shtaft - германский вариант Госкомимущества) стремился продавать целые объекты: было кому продавать, инвестиционные условия имели смысл. В России же богатых покупателей не было, продавали акции долями, и в этих условиях инвестиционные конкурсы казались неуместными.
Все же отмечу, что вполне разумные объяснения не относятся к нынешнему этапу приватизации. Ведь нашлись желающие для участия в залоговых аукционах и в в покупке акций "Связьинвеста".
Между тем этапу модернизации нужны именно инвестиции. Понятны объективные трудности контроля за выполнением инвестиционных условий: большой разрыв во времени между конкурсом и получением эффекта от вложений. Тем не менее к этому вопросу целесообразно вернуться.