Реферат Характеристика уголовных заключённых
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Характеристика уголовных заключённых.
Уголовные преступники – люди преступившие закон, поправшие моральные нормы, выработанные поколениями предков, многие из них не ценят не только личности, но и жизни других людей.
Для того чтобы понять мир уголовных заключённых, необходимо посмотреть что это были за люди, какие преступления они совершили и как вели себя во время отбывания наказания.
Характеристике женщин – ссыльнокаторжных посвящен отдельный раздел, поэтому здесь будут рассматриваться уголовники – мужчины, тем более что они составляли примерно 85% от общего числа заключённых в тюрьмах Нерчинской каторги. (ф.1т, оп.1, №87, лист 8)
Для анализа заключённых использовались данные, содержащиеся в «Отчёте по содержанию Нерчинской каторги за 1894 год». (ф.1т, оп.1, №87, лист 3)
Начать характеристику состава уголовных заключённых на Нерчинской каторги логично с указания их места жительства до совершения преступления: более половины общего числа каторжан составляли выходцы из Европейской России – 58%, 25,4% занимали уроженцы Восточной Сибири, и лишь 16,6% - Западной Сибири.
По вероисповеданию ссыльнокаторжные делились следующим образом: большинство были приверженцами государственной религии православия – 71,2%, на втором месте, но с большим отставанием, по числу последователей шла магометанская религия – 15,4%, далее следовали иудеи – 5,4%, католики – 4,3%, различные сектанты – 1,6%; оставшиеся 2,1% составляли лютеране, буддисты и последователи армяно-григорианской церкви.
По сословной принадлежности каторжане представляли собой следующую картину: подавляющая масса – 52,2% - били выходцами из наиболее широкого слоя в России того времени – крестьянства, что является закономерным, так как в неблагополучной среде (а крестьянство с его тяжёлыми условиями жизни, безусловно, к ней относилось) преступления случаются гораздо чаще, чем в благополучной.
Приблизительно 11,4% заключённых происходило из поселенцев; 10% принадлежало к сословию мещан; инородцы и иностранные подданные составляли 9%; 7,8% каторжан включало в себя лиц военного и духовного званий; бродяги и неизвестные составляли 8,2% от общего числа заключённых. Примечательно, что выходцев из благополучной среды (дворян, почётных граждан, купцов и купеческих детей) среди ссыльнокаторжных было крайне мало – приблизительно 1,2%.
Таким образом, мы видим, что основной контингент уголовников состоял из лиц, живших в тяжёлых условиях, которые были озлоблены на людей, а многие, наверняка, не видели другой возможности продолжать своё существование, как совершив преступление.
Большинство преступлений совершалось лицами в возрасте от 30 до 40 лет – 41,5%. Объяснение, почему именно в этот период совершается большая часть преступлений дают современные психологи: «Большинство людей обретают к 35-40 годам устойчивость в жизни и уверенность в себе. Но одновременно в этот, казалось бы надёжный и спланированный мир прокрадывается сомнение, связанное с оценкой пройденного жизненного пути, с пониманием стабильности, «сделанности» жизни, с переживаниями отсутствия новизны и спонтанности жизни и возможности в ней что-то изменить, с чётким осознанием краткости жизни для осуществления всего желаемого и необходимости отказаться от явно недостижимых целей. Большинство людей смеряется с данным положением путём самоанализа, приходя к осознанному пониманию целей в своей жизни. Но есть категория личностей, которые начинают стихийно менять свою жизнь, искать новые ощущения и пути решения собственных проблем, что нередко приводит их к совершению правонарушений и преступлений». (Гамезо М.В., Герасимова В.С., Горелова Г.Г., Орлова Л.М. Возрастная психология: личность от молодости до старости. М., 2001, стр.245).
Примерно одинаковое количество преступников относилось к возрастным категориям 20 – 30 лет (22,6%) и 40 – 50 лет (20,2%). 15% ссыльнокаторжных совершили преступления в возрасте свыше 50 лет. Крайне редко попадали на каторгу лица моложе 20 лет – 0,7%.
Люди, впервые совершившие преступления составляли 63%. Для них тюрьма ещё не была «вторым домом». Но некоторые ссыльнокаторжные, выпущенные на свободу, вскоре вновь возвращались на каторгу. Рецидивистов было почти 30% от общего числа заключённых. Это говорит о том, что, «окунувшись» в преступный мир, многие уже навсегда оставались в нём. Были на среди уголовников и лица, чью прошлую биографию установить не удалось (бродяг и неизвестных – 7%).
Характеризуя преступников, отбывающих наказание в тюрьмах Нерчинской каторги, нельзя не упомянуть о тех преступлениях, за которые они здесь оказались. Абсолютное большинство здесь принадлежит убийствам – 51,7% (всего 1384 человека, из них 15 человек сидели за такое ужасное действие, как убийство родителей). Другими словами, более половины всех уголовных ссыльнокаторжных составляли люди, как минимум один раз лишившие жизни другого человека. Закономерно, что взаимоотношения в данной среде отличались жестокостью.
Далее следовали такие преступления, как побеги и бродяжничество – 12,8%, разбой – 9,6%, грабежи – 5,7%. Среди оставшихся 20,2% встречались следующие преступления: святотатство, кровосмешение, растление, изнасилование, мужеложство, покушение на убийство, нанесение увечий, истязания, поджоги, подделки денежных знаков и многие другие.
Семейное положение во время совершения преступления у ссыльнокаторжных было следующим: почти 81% составляли холостые и вдовые мужчины, 14,5% - женатые и у 4,5% семейное положение не было установлено. Можно сделать вывод, что одинокое положение мужчины способствовало совершению преступлений, в то время как семья в данном случае служила сдерживающим фактором.
Рассматривая уровень образования в уголовной среде, можно увидеть, что практически все они не получили никакого образования – 84,5%. 13% было грамотных, окончивших курсы низших учебных заведений или получивших домашнее воспитание. 2,2% окончили курсы средних учебных заведений, и лишь 0,3% окончили вузы. Такое положение закономерно, так как большую часть ссыльнокаторжных составляли крестьяне, среди которых уровень образованности в то время был крайне низким.
Таким образом, среднестатистический уголовный заключённый Нерчинской каторги предстаёт перед нами следующим образом – это выходец из Европейской России, православного вероисповедания, принадлежавший к крестьянскому сословию, в возрасте от 30 до 40 лет, попавший на каторгу впервые, отбывающий наказание за убийство, не имеющий жены и детей. И большинство ссыльнокаторжных подходило под эту характеристику.
Якубович, несколько лет провёл среди уголовных каторжан, а потому будет интересным посмотреть, как он характеризует заключённых, какие черты, свойственные им, выделяет.
Якубович указывает на три психологических типа заключённых. «К первому разряду относятся «тихонькие», большей частью старички, играющие роль неповинных жертв и выказывающие даже ненависть к своему же брату кобылке. Резонерство, черствое себялюбие, кулачество, лицемерное ханжество – вот главные черты этих людей. Черты эти нередко уживаются с неподкупной честностью… Другой тип – тоже пожилые уже, а иногда и совсем старые арестанты, не скрывающие того, что они мошенники и разбойники, но держащие себя с некоторым гонором и благородством: «То, мол, по вольной жизни я вор и разбойник, а в тюрьме, промеж своих, я честный человек, арестант старинной закалки»… Третьи, которых большинство, составляют сердце и душу шпанки: это – игроки, жиганы, сухарники, палачи, готовые превратиться в жертвы, и жертвы, могущие завтра же стать палачами… Они находятся в вечном угаре и хмелю без вина, в вечной ажитации и заботе… им нужно главным образом само волнение». [с.55]
Посмотрим теперь какие характерные черты, проявлявшиеся у каторжан, описывает Якубович.
Арестанты, прибывая в тюрьму, обязаны были все наличные деньги сдавать администрации, которая выдавала их по запросам старосты. Но заключённый никогда не променяет нелегальные деньги на легальные, поэтому в тюрьме всегда имел место «левый» капитал. Каторжане смотрят на эти неучтённые деньги как на последнюю тень, своего рода символ, утраченной свободы. Поэтому деньги проносились в тюрьму, спрятанными в различных предметах или на теле. Так описан случай, когда бумажные деньги виртуозно заплетались в верёвочку, служившую для завязывания кисета.
Большинство заключённых жили, что называется, «одним днём». «Не обладай они счастливой способностью не заглядывать в будущее – жизнь стала бы невмоготу». [с.69] Это была своего рода психологическая защита, оберегающая сознание заключённых от осознания всей тяжести того положения в котором они оказались, что помогало им выживать в тяжелейших условиях в течении в течение многих лет.
Характерной для всех уголовников была ненависть к докторам и священникам (несмотря на то, что большинство уголовников придерживались православной религии), которых они часто и без причины обвиняли в своих бедах. Священников обвиняли в том, что они сами радуются жизни, занимаясь бесполезными молитвами, а реально ничем не помогают. Рассуждая о ненависти к докторам, Якубович пишет: «По поводу враждебного, почти ненавистного отношения арестантов к врачам, считаю нелишним оговориться, что известная доля этого наблюдения, быть может, должна быть приписана и чисто местным, случайным причинам, вроде личного характера врачебного персонала в некоторых тюрьмах описываемого времени… Неприязнь к медицине и её представителям, по-видимому, вообще коренится в нашем тёмном народе». [c.71] Возможно, что нелюбовь к докторам была вызвана их строгим и формалистским отношением к заключённым, их нежеланием покрывать мнимобольных, а возможно и халатным отношением к реально больным арестантам.
Каторжане всегда стремились обмануть начальство, старались создавать только видимость работы, применяя для этого различные уловки. Так описан случай, когда арестанты, вместо того, чтобы откачивать воду из шахты, лишь смачивали желоб. Это естественная человеческая реакция – работать хорошо только тогда, когда имеется личный интерес (на языке уголовников «почтеление»).
Никогда уголовники не испытывали сочувствия к физическим страданиям ближнего, что говорит об атрофированности их эмоциональной сферы. Это подтверждает пример, приведённый Якубовичем: «…Я промахнулся и вместо бура изо всей силы хватил молотком по запястью руки… Я рассчитывал услышать слово сочувствия, но все только смеялись надо мной». [с.118]
Отбывание наказания воспринималось уголовниками, как временное неудобство, и почти никого оно не заставляло отказаться от преступного образа жизни. Практически каждый хотел после выхода с каторги вернуться к прежнему занятию. Единственное, чему учила их каторга, была осторожность. «Арестант, выходя в вольную команду или на поселение, начинал новую жизнь по тому же шаблону, по какому и раньше жил, с тою только разницею, что теперь старался вести дело «чище», осторожнее, не оставляя по возможности следов и улик». [с.134] Даже обучение грамоте, которым занимался Якубович, они предполагали использовать для мошенничества.
Уголовным заключённым были в высшей мере свойственны такие качества «русской натуры», как легкомыслие и халатность, а их умение и ловкость заключались, по большей части, в дерзости и нахальной находчивости. Цинизм также был неотъемлемой чертой уголовника. Примером может послужить то, что даже священные книги шли, зачастую, на бумагу для самокруток. Мышление большинства уголовников отличалось вязкостью, то есть неспособностью сосредоточиться на предмете беседы, их постоянно уводили в сторону какие-нибудь мелочи. Характеризуя заключённых, Пётр Филиппович указывает: «Арестанты напоминали мне настоящих детей и дикарей… та же пылкая впечатлительность без глубины и прочности впечатлений; то же неуменье скрывать душевные движения; та же неустойчивость воли, быстрые переходы от одной мысли к другой, часто совсем противоположной первой, и – что ещё хуже – необдуманность самих поступков, чересчур скорый переход от слов к делу. Эта-то неустойчивость воли и служит, мне кажется, главной причиной большинства преступлений». [с.293] «Наплюй на закон, на веру, на мнение общества, режь, грабь и живи вовсю» [с.183], «Хоть час, да мой» [c.185] – такими были девизы многих преступников, лишённых каких-либо гуманных принципов и идеалов. Лёгкие деньги многих отвращали от труда, а это, в свою очередь, приводило к тому, что само существование человека зависело от грабежа или воровства, приводя к новым преступлениям.
Отличной от взглядов Якубовича была позиция уголовников на телесное наказание. Здесь большинство из них пугал только один элемент – физическая боль. Никаких душевных страданий, мыслей об унижении у них не возникало, из-за неразвитости чувства собственного достоинства.
Почти каждый уголовник имел на воле одного или несколько людей, которым мечтал отомстить (чаще всего это были свидетели обвинения, или помогшие в поимке преступника). Зачастую именно чувство мести являлось главным стимулом, толкавшим каторжан на побеги. ««Отомщу, а там хоть подохну – не беда!» - говорили мне десятки подобных мечтателей». [с.186]
Несмотря на страшные преступления все заключённые, за редким исключением, считали себя невинными страдальцами. «Ведь убитые, по их словам, не мучаются? Богатые оттого, что их пощипали немного, не обеднели? За что же их-то томят так долго?» [с.186] Многие из них считали, что на месте правительства их необходимо немедленно выпустить на волю. Такие взгляды могут объясняться неразвитостью их сознания, непониманием всей тяжести своих преступлений. Якубович говорит: «Я склонялся даже к заключению, что раскаяние в том высшем смысле, в каком понимается оно образованным миром, чувство, совершенно незнакомое простолюдинам-арестантам». [с.286]
Обнаруживая чёрствость и жестокость по отношению к людям, арестанты, в то же время, трепетно относились к животным. Например, каторжане очень любили стрижей, играли с ними, выхаживали выпавших из гнёзд птенцов, подкармливая их насекомыми. Возможно, что это было вызвано подсознательным чувством одиночества, разочарованием в людях, желанием иметь хоть какое-нибудь подобие близкого существа.
Такие вот часто противоречивые черты были свойственны большинству уголовных заключённых царской каторги, и, по-моему, характерны в не меньшей мере для сегодняшних арестантов.
«Мир отверженных», то есть мир уголовников, это среда, где нет места гуманизму, где человек человеку волк, где царит культ грубой силы, где практически не встречается настоящая дружба, а товарищество, как правило, проповедуется только на словах. Давайте взглянем на то, какие отношения сформировались в этом мире.
Правила поведения и отношения в уголовной среде регулировались арестантскими законами и обычаями. Временами эти законы претерпевали изменения. Но всегда их нарушение преследовалось и каралось безжалостно, так как могут судить люди, для которых страдания ближнего являются развлечением. Даже царское правительство зачастую смягчало приговоры, суд же уголовный никогда не делал послаблений, карая максимально жестоко.
Можно привести несколько примеров суровой расправы над нарушителями тюремных законов: «сухарника (сменщика), изменившего своему договору, прежде обязательно «пришивали», если не в одной, так в другой тюрьме; убивали также того, кто «засыпал» (уличил) товарищей по делу, всех «язычников» (доносчиков). По всему тюремному миру…ходили «записки», указывающие на преступление какого-нибудь арестанта против обычного права и настаивавшие на его «прикрытии» Существовал даже арестантский закон – казнить смертью «язычника» по получении на его счёт семи подобных записок…». [с.36]
Между заключёнными часто происходили столкновения. Несмотря на внешнее агрессивное поведение, они почти никогда не приводили к применению физической силы. Якубович пишет: «перебранки редко кончаются в арестантской среде потасовками; мне кажется, даже реже, чем в культурной среде». [с.82] Объясняет он это тем, что даже самая страшная перебранка являлась для уголовников не чем иным, как пустым словопрением, своего рода артистическим турниром. По словам Петра Филипповича, «есть два только бранных слова в арестантском словаре, нередко бывающие причиной драк и даже убийств в тюрьмах: одно из них (сука) обозначает шпиона, другое, неудобно произносимое – мужчину, который берёт на себя роль женщины». [с. 82]
В уголовной среде существовало своеобразное отношение к воровству. Человека, попавшегося на воровстве у своих товарищей, забивали до смерти. Но в то же время, красть у арестантской артели, например, продукты разрешалось; не возмущались и когда старосты брали для себя больше продуктов, чем им полагалось, из общего котла. «У нас это воровством не считается… Тут с общего согласу. В старосты на поправку идут…». [с. 86]
Уголовники осуждали такие качества как заискивание перед начальством (так называемое «хвостобойство»), лицемерие, скрытность, лень на «поторжных» работах (работа в которой нет личных уроков), трусость. Такие люди теряли уважение, осуждалось общение с ними.
Среди уголовных заключённых имело место мужеложство. «К жертвам этого омерзительного порока каторга не знает вообще ни пощады, ни сострадания, и, напротив, к тем из своей братии, которые пользуются их слабостью, относится не только с снисходительностью, но даже с уважением». [с.334] Это ещё раз подтверждает мнение о том, что страдания слабого человека радуют озлобленные сердца.
Следует упомянуть и о религиозных (и вытекающих из них межнациональных) противоречиях, существовавших в среде каторжан. Русские арестанты крайне враждебно относились к магометанам, называя их «татарами», хотя помимо татар к ним относились и киргизы, узбеки и др. Вражда эта была взаимной. Среди причин этой неприязни Якубович называет: перешедшие в инстинкт исторические воспоминания; непривычность кавказцев, сартов и других инородцев к тяжёлому физическому труду, и, следовательно, их лень; незнание магометанами русского языка и нежелание учиться говорить на нём. «Нередки кровавые столкновения между русскими и черкесами». [с.242] «Черкесами» называли всех уроженцев Кавказа. Магометане в тюрьмах держались обособленными группами, проводили своё свободное время слушая чтение Корана, или совершая религиозные обряды.
Якубович приводит примеры людей, которые считали себя выше уголовников, которые отвергали все обычаи тюремной жизни, если они расходились с их личной пользой и взглядами (Михайло Буренков, Луньков). Таких людей уголовная масса не любила, пыталась «подмять под себя». Им приходилось нередко отстаивать право на собственное мнение «с помощью кулаков». Только сильные и отчаянные характеры не ломались и оставались личностью в этой жестокой среде, стремившейся всех переделать под свои правила.
Арестанты не любили тех, кто в силу каких-либо обстоятельств оказывался в лучших условиях, нежели они. Это рождало чувство зависти и желание навредить такому человеку. Так во всех каторжных тюрьмах, существовала такая категория людей, как «богодулы», т.е. каторжане, не годные к работам по состоянию здоровья. Некоторые притворялись больными, чтобы освободиться от труда. Но главным препятствием к осуществлению такого замысла были не надзиратели и врачи, а арестанты. Вскоре возникает «зависть в среде своих же; начинаются подозрения, сплетни, пересуды, систематическое шпионство за нелюбимым товарищем (а нелюбим почти каждый каждым), подозреваемым в притворной болезни. Тяжела бывает подчас жизнь и настоящих больных, у которых нет, по несчастью, явных для невежественного глаза признаков болезни: целы руки, целы ноги, нет широко зияющих ран, отвратительных болячек. Только такие признаки и уважает кобылка, а заодно с нею и большинство фельдшеров». [с.391]
Свято чтился обычай помогать всеми возможными способами посаженным в карцер товарищам, не интересуясь причинами ареста. Им арестанты отдавали лучшие продукты, снабжали табаком, сахаром. Делалось это в тайне от начальства и с риском самим попасть в карцер. Причём, как отмечает Якубович, рисковали, как правило, люди, играющие в тюрьме самую незначительную роль. «Иваны» же в большинстве случаев ограничиваются тем, что вносят материальные пожертвования и «стоят на стрёме», карауля надзирателей.
Организация уголовников, так называемая артель, была признана законом. Должности в артели распределялись на выборных началах самими арестантами (бывали случаи назначения начальством тюрьмы). Выбирали общего старосту, камерных старост, больничных служителей, парашников, поваров, хлебопеков, прачек. В обязанности камерных старост входило, помимо поддержания камеры в чистоте и порядке, наблюдение за «благонравием» сокамерников. В случае какого-либо нарушения режима, наказывался, прежде всего, староста, который отвечал лично как за всю камеру целиком, так и за каждого из её обитателей в отдельности.
Мы посмотрели отношения внутри «мира отверженных» и, по-моему, лозунгом этой среды будет фраза: «Каждый сам за себя».
