ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ ЭКОНОМИКИ, ФИНАНСОВ, ПРАВА И ТЕХНОЛОГИЙ
Кафедра: гуманитарных и социальных дисциплин
Дисциплина: История Отечества
Реферат
На тему:
«Александр
I
: личность и правитель»
                                                                           выполнил студент:

                                                                          заочного отделения

факультета менеджмента

                                                                           группы 2-105

Васильев К.Н.
г. Гатчина

2011
Содержание
1. Царствование императора Александра I

2


2. Воспитание Александра
I

3


3. Характер Александра
I

3


4. Преобразовательные опыты первых лет
  
3


5. Изменение в политическом курсе во второй половине царствования Александра 1
 
3


6. Конституция царства польского
  
3


7. Смерть Александра
I

3


Список использованной литературы
   
3

1. Царствование императора Александра I

Александр, преем­ник императора Павла, вступил на престол с более широкой программой и осуществлял ее обдуманнее и последователь­нее предшественника.

Я указывал на два основных стремления, которые состав­ляли содержание внутренней политики России с начала XIX столетия: это уравнение сословий перед законом и введение их в совместную дружную государственную деятельность. Это были основные задачи эпохи, но они осложнялись другими стремлениями, которые были необходимой подготовкой к их разрешению либо неизбежно вытекали из их разрешения. Уравнение сословий перед законом, естественно, изменяло самые основания законодательства; таким образом, возника­ла потребность в кодификации с целью привести в согласие различные узаконения, прежние и новые.

Далее, перестройка государственного порядка на право­вых уравнительных началах требовала подъема образователь­ного уровня народа, а между тем осторожное, частичное ве­дение этой перестройки вызывало двойное недовольство в обществе: одни были недовольны тем, что разрушается ста­рое; другие были недовольны тем, что слишком медленно вводится новое. Отсюда представлялась правительству необ­ходимость руководить общественным мнением, сдерживать его справа и слева, направлять, воспитывать умы. Никогда цензура и народное образование не входили так тесно в об­щие преобразовательные планы правительства, как в истек­шем столетии.

Наконец, ряд войн и внутренних реформ, изменяя вместе с внешним, международным положением государства и внут­ренний, социальный склад общества, колебал государствен­ное хозяйство, расстраивал финансы, заставлял напрягать платежные силы народа и поднимать государственное благо­устройство, понижал народное благосостояние.

Вот ряд явлений, которые приплетались к основным фак­там нашей жизни в течение первой половины века; основные вопросы времени: социально-политический, состоявший в ус­тановлении новых отношений между общественными клас­сами, в устройстве общества и управления с участием обще­ства; к ним — вопрос кодификационный, состоявший в упо­рядочении нового законодательства, вопрос педагогический, состоявший в руководстве, направлении и воспитании умов, и, наконец, вопрос финансовый, состоявший в новом устрой­стве государственного хозяйства.[1]

2. Воспитание Александра I

Император Александр I поставил на очередь и смело приступил к разрешению всех этих задач. В приемах этого разрешения принимали большое учас­тие, во-первых, политические идеи, которые были им усвое­ны, и, во-вторых, практические соображения, политические взгляды на положение России, которые сложились в нем из личных опытов и наблюдений. Те и другие — и политичес­кие идеи и личные взгляды — были тесно связаны с воспита­нием, какое получил этот император, и с его характером, ка­кой образовался под влиянием его воспитания. Вот почему воспитание Александра I, как и характер его, получают зна­чение важных факторов в истории нашей государственной жизни. А потом, мне думается, что личность Александра I имела не одно местное значение: он был показателем общего момента, пережитого всей Европой.

Александр стоял на рубеже двух веков, резко между со­бой различавшихся. XVIII столетие было веком свободных идей, разрешившихся крупнейшею революцией. XIX век, по крайней мере в первой своей половине, был эпохой реак­ций, разрешавшихся торжеством свободных идей. Эти пе­реливы настроений должны были создавать своеобразные типы. Мы их знаем в литературных художественных вос­произведениях.

Император Александр I сам по себе, не по общественно­му положению, по своему природному качеству был чело­век средней величины, не выше и не ниже общего уровня. Ему пришлось испытать на себе влияние обоих веков, так недружелюбно встретившихся и разошедшихся. Но он был человек более восприимчивый, чем деятельный, и потому воспринимал впечатления времени с наименьшим прелом­лением. Притом это было лицо историческое, действитель­ное, не художественный образ.

И как сказать, может быть, следя за воспитанием Александра I и кладкой его характера, мы кое-что уясним себе в вопросе, каким образом европейским миром пооче­редно могли распоряжаться такие контрасты, как Наполе­он, игравший в реакционном эпилоге революции роль хохо­чущего Мефистофеля, и тот же Александр, которому доста­лось амплуа романтически-мечтательного и байронически-разочарованного Гамлета.

Наблюдая Александра I, мы наблюдаем целую эпоху не русской только, но и европейской истории, потому что трудно найти другое историческое лицо, на котором бы встретилось столько разнообразных культурных влияний тогдашней Ев­ропы.

Я не разделяю довольно распространенного мнения, будто Александр благодаря хлопотам бабушки получил хо­рошее воспитание, он был воспитан хлопотливо, но не хо­рошо, и не хорошо именно потому, что слишком хлопот­ливо.

Александр родился 12 декабря 1777 г., от второго брака великого князя Павла с Марией Федоровной, принцессой Вюртембергской.

Рано, слишком рано бабушка оторвала его от семьи, от матери, чтобы воспитать его в правилах тогдашней фило­софской педагогии, т. е. по законам разума и природы, в принципах разумной и натуральной добродетели. Локк — высший авторитет, «Эмиль» Руссо был тогда привилегиро­ванным учебником такой педагогики; оба требовали, чтобы воспитание давало человеку крепкий закал против физичес­ких и житейских невзгод.

Когда великий князь и следовавший за ним брат Кон­стантин стали подрастать, бабушка составила философский план их воспитания и подобрала штат воспитателей.

Главным наставником, воспитателем политической мысли великих князей был избран полковник Лагарп, швей­царский республиканец, восторженный, хотя и осторожный поклонник отвлеченных идей французской просветитель­ной философии, ходячая и очень говорливая либеральная книжка.

Учить великого князя русскому языку и истории, также нравственной философии был приглашен Михаил Никитич Муравьев, весьма образованный человек и очень недурной писатель в либерально-политическом и сантиментально-ди­дактическом направлении.

Наконец, общий надзор за поведением и за здоровьем великих князей был поручен генерал-аншефу графу Н. И. Салтыкову, не блестящему, но типичному вельможе екате­рининской школы, который твердо знал одно: как жить при дворе; делал, что говорила жена, подписывал, что подавал секретарь.

Впрочем, его настоящей партитурой в этом педагогичес­ком оркестре, по выражению Массона'⁸³¹, было предохранять великих князей от сквозного ветра и засорения желудка. Ла­гарп, по его собственному признанию, принялся за свою за­дачу очень серьезно как педагог, сознающий свои обязанно­сти по отношению к великому народу, которому готовил вла­стителя; он начал читать и в духе своих республиканских убеждений объяснять великим князьям латинских и греческих классиков — Демосфена, Плутарха и Тацита, английс­ких и французских историков и философов — Локка, Гиббо­на, Мабли, Руссо.

Во всем, что он говорил и читал своим питомцам, шла речь о могуществе разума, о благе человечества, о договор­ном происхождении государства, о природном равенстве лю­дей, о справедливости, более и настойчивее всего о природ­ной свободе человека, о нелепости и вреде деспотизма, о гнус­ности рабства.

Эти явления рассматривались не как исторические фак­ты или практические возможности, а одни — как требова­ния разума и заповеди философского катехизиса, другие — как глупости, невежества и преступления деспотизма. (Лагарп) не разъяснял ход и строй человеческой жизни, а под­бирал подходящие явления, полемизировал с исторической действительностью, которую учил не понимать, а только презирать.

Добрый и умный Муравьев подливал масла в огонь, чи­тая детям как образцы слога свои собственные идиллии о любви к человечеству, о законе, о свободе мысли, и застав­лял их переводить на русский язык тех же Руссо, Гиббона, Мабли и т. д. Заметьте, что все это говорилось и читалось будущему русскому самодержцу в возрасте от 10 до 14 лет, т. е. немножко преждевременно. В эти лета, когда люди жи­вут непосредственными впечатлениями и инстинктами, от­влеченные идеи обыкновенно облекаются у них в образы, а политические и социальные принципы перерождаются в чув­ства и становятся верованиями. Преподавание Лагарпа и Му­равьева не давало ни точного научного реального знания, ни логической выправки ума, ни даже привычки к умственной работе; оно не вводило в окружающую действительность и не могло еще возбуждать и направлять серьезную мысль.

Высокие идеи воспринимались 12-летним политиком и моралистом как политические и моральные сказки, напол­нявшие детское воображение не детскими образами и волно­вавшие его незрелое сердце очень взрослыми чувствами. Если ко всему этому прибавить еще графа Салтыкова с его домо­рощенным курсом салонных манер и придзорной гигиены, то легко заметить пробел, какой был допущен в воспитании великого князя.

Его учили, как чувствовать и держать себя, но не учили думать и действовать; не задавали ни научных, ни житейс­ких вопросов, которые бы он разрешал сам, ошибаясь и по­правляясь: ему на все давали готовые ответы — политичес­кие и нравственные догматы, которые не было нужды прове­рять и придумывать, а только оставалось затвердить и про­чувствовать.

Его не заставляли ломать голову, напрягаться, не воспи­тывали, а, как сухую губку, пропитывали дистиллированной политической и общечеловеческой моралью, насыщали ла­комствами европейской мысли. Его не познакомили со школь­ным трудом, с его миниатюрными горями и радостями, с тем трудом, который только, может быть, и дает школе вос­питательное значение.

Преподавание Лагарпа было для Александра эстетичес­ким наслаждением; но в записках одного из русских воспита­телей великих князей — Протасова мы встречаем не раз горь­кие жалобы на «праздность, медленность и лень» Александ­ра, на нелюбовь его к серьезным упражнениям, к тому, что воспитатель называет «прочным умствованием».

Когда великие князья начали подрастать настолько, что­бы понимать, а не чувствовать только идеи Лагарпа, они ис­кренно привязались к идеалисту-республиканцу, с наслажде­нием слушали его уроки, с наслаждением и только; то были художественные сеансы, а не умственная работа.

Это большое несчастье, когда между учениками и учите­лем образуется отношение зрителей к артисту, когда урок наставника становится для питомцев развлечением, хотя и эстетическим.

Благодаря такому обильному приему политической и мо­ральной идиллии великий князь рано стал мечтать о сельс­ком уединении, не мог без восторга пройти мимо -полевого цветка или крестьянской избы, волновался при виде молодой бабы в нарядном платье, рано привык скользить по житейс­ким явлениям тем легким взглядом, для которого жизнь есть приятное препровождение времени, а мир есть обширный кабинет для эстетических опытов и упражнений. С летами это само собой бы исправилось, мечты сменились бы трез­выми наблюдениями, чувства, охладев, превратились бы в убеждения, но случилось так, что этот необходимый и полез­ный процесс был преждевременно прерван.

Зная по опыту, как добродетель, даже подмороженная философией, легко тает под палящими лучами страстей, им­ператрица Екатерина поспешила застраховать от них сердце своего внука и женила его в 1793 г., когда ему еще не было 16 лет. Ничего нельзя сказать против брака, но все-таки прав фонвизинский Недоросль: чаще всего женитьба или заму­жество — конец учению, школьной подготовке к жизни с ее строгой наукой: там пойдут другие чувства и интересы, за­вяжется другое миросозерцание, начнется другое, взрослое развитие, не похожее на прежнее, юношеское, и, если пре­жнее прервано преждевременно, это останется на всю жизнь невозвратимой потерей, неизгладимым, болезненным руб­цом.

Греция и Рим, свобода, равенство, республика — какое же, спросите вы, в этом калейдоскопе героических образов и политических идеалов, какое место занимала в нем Россия с се невзрачным прошлым и настоящим?

Как в голове великого князя русская действительность ук­ладывалась с тем, что проповедовал чувствительный респуб­ликанец и не менее чувствительный русский действительный статский советник Муравьев? А очень просто: ее, эту действи­тельность, признавали как факт низшего порядка, как нера­зумное стихийное явление, признавали и игнорировали ее, т. е. ничего больше о ней знать не хотели, как досужие воль­терьянцы екатерининской эпохи.

Лагарп в этом отношении поступал, как старые девы — гувернантки, воспитывавшие наших барышень в былое вре­мя: воспитательница нарисует воспитаннице очаровательный мир благовоспитаннейших людских отношений, основанных на правилах строжайшей скромности и неумолимого прили­чия, по которым даже высунуть кончик башмака из-под пла­тья считалось чуть ли не смертным грехопадением, и вдруг обе девы тут же в доме налетят на какую-нибудь самую натуральную русскую сцену, которая покажет им, как мужчины и женщины бранятся и толкаются, шумят и целуются. Юная устремит на старую испуганный взгляд, а та конфузливо нач­нет ее успокаивать: «Это так... это ничего... это тебя не каса­ется, забудь это, уйдем к себе».

С обильным запасом величавых античных образов и са­моновейших политических идей вступил Александр в дей­ствительную жизнь; она встретила его как-то двусмысленно или двулично: он должен был вращаться между бабушкой и отцом, а это были не только два лица, а даже два особых мира. То были два двора, совсем не похожие один на другой, между которыми расстояние нравственное было гораздо боль­ше географического.

Каждую пятницу великий князь отправлялся в Гатчину, чтобы присутствовать на субботнем параде, на котором он изучал жесткие, бесцеремонные казарменные нравы вместе с казарменным непечатным лексиконом; здесь великий князь командовал одним из батальонов, а вечером возвращался в Петербург и являлся в ту залу Зимнего дворца, в которой Ека­терина проводила свои вечера, окруженная избранным обще­ством: это был Эрмитаж. Здесь говорили только о самых важ­ных политических делах, вели самые остроумные беседы, шутили самые изящные шутки, смотрели лучшие французс­кие пьесы и грешные дела и чувства облекали в самые опрят­ные прикрытия.

Вращаясь между двумя столь различными дворами, Александр должен был жить на два ума, держать два пара­дных обличил, кроме третьего — будничного, домашнего, двойной прибор манер, чувств и мыслей. Как эта школа была не похожа на аудиторию Лагарпа Принужденный говорить, что нравилось другим, он привык скрывать, что думал сам. Скрытность из необходимости превратилась в потребность. С воцарением отца эти затруднения сменились постоянны­ми ежедневными тревогами: великий князь назначен был генерал-губернатором Петербурга и командиром гвардейс­кого корпуса.

Ни в чем не виноватый, он рано поселил к себе недоверие со стороны отца, должен был вместе с другими дрожать перед вспыльчивым государем. Это время, хотя и короткое, положило на характер Александра оттенок грусти, который не сходил с него в самые солнечные минуты его жизни.

4. Преобразовательные опыты первых лет

Сделаю обзор глав­ных явлений внутренней преобразовательной деятельности императора Александра. Этот император вступил на престол 12 марта 1801 г. Его вступление на престол возбудило в рус­ском, преимущественно дворянском, обществе самый шум­ный восторг; предшествующее царствование для этого обще­ства было строгим великим постом. Карамзин говорит, что слух о воцарении нового императора был принят как весть искупления. Продолжительное напряжение нервов от страха разрешалось обильными слезами умиления: люди на улицах и в домах плакали от радости; при встрече знакомые и незна­комые поздравляли друг друга и обнимались, точно в день Светлого воскресения.

Но скоро новый, 24-летний император стал предметом во­сторженного внимания и обожания. Самая наружность, обра­щение, появление на улице его, как и обстановка, производи­ли обаятельное действие. В первый раз увидали государя гу­ляющим в столице пешком, без всякой свиты и без всяких украшений, даже без часов, и приветливо отвечающим на поклоны встречных.

Новое правительство поспешило прямо заявить направ­ление, в каком оно намерено было действовать. В манифесте 12 марта 1801 г. император принимал на себя обязательство управлять народом «по законам и по сердцу своей премудрой бабки».

В указах, как и в частных беседах, император выражал основное правило, которым он будет руководиться: на место личного произвола деятельно водворять строгую законность. Император не раз указывал на главный недостаток, которым страдал русский государственный порядок; этот недостаток он называл «произволом нашего правления».

Для устранения этого недостатка он указывал на необхо­димость коренных, т. е. основных, законов, которых почти еще не было в России.

В таком направлении велись преобразовательные опы­ты первых лет. С первых дней нового царствования импе­ратора окружили люди, которых он призвал помогать ему в преобразовательных работах. То были люди, воспитан­ные в самых передовых идеях XVIII а. и хорошо знакомые с государственными порядками Запада; они принадлежали к поколению, непосредственно следовавшему за дельцами екатерининского времени. Во второй половине этого цар­ствования они принадлежали к великосветской молодежи, которая вместе с манерами французских салонов усвояла незаметно и политические идеи французской литературы просвещения. То были граф Кочубей, племянник екатери­нинского дельца Безбородка Новосильцев, граф Строганов, родственник Новосильцева, и поляк князь Адам Чарторынский.

Эти люди составили интимный кружок, неофициальный комитет, который собирался после обеденного кофе в укром­ной комнате императора, и вместе с ним вырабатывали план преобразований. Благодаря тому что один из членов этой ко­миссии — граф П. А. Строганов вел для себя записи его не­гласных заседаний на французском языке (24 июня 1801 г. — 9 ноября 1803 г.), мы можем следить за деятельностью этого комитета. Он сразу затронул самые разнообразные государ­ственные вопросы.

Задачей этого комитета было помогать императору «в си­стематической работе над реформою бесформенного здания управления империей» — так выражена была эта задача в од­ной записи. Положено было предварительно изучить настоя­щее положение империи, потом преобразовать отдельные части администрации и эти отдельные реформы завершить «уложением (так я перевожу слово constitution), установлен­ным на основании истинного народного духа». Начали с цен­трального управления.

Екатерина, как мы видели, оставила незавершенным зда­ние центрального управления; создав сложный и стройный порядок местной администрации и суда, она не дала правиль­ных центральных учреждений с точно распределенными ве­домствами, с ясным обозначением «твердых пределов», что было обещано в июльском манифесте 1762 г. Внук продол­жал работу бабки, но выведенная им вершина правительствен­ного здания по духу и строю своему вышла непохожей на корпус, не соответствовала своему фундаменту.

Собиравшийся по личному усмотрению императрицы Ека­терины Государственный совет 30 марта 1801 г. заменен был постоянным учреждением, получившим название «Непремен­ного совета», для рассмотрения и обсуждения государствен­ных дел и постановлений. Он был организован на скорую руку, состоял из 12 высших сановников без разделения на департа­менты.

Затем преобразованы были петровские коллегии, уже при Екатерине утратившие свой первоначальный характер. Ма­нифестом 8 сентября 1802 г. они преобразованы были в во­семь министерств. То были министерство иностранных дел, военно-сухопутных сил, морских сил, внутренних дел, фи­нансов, юстиции, коммерции и народного просвещения с ко­митетом министров для обсуждения дел, требующих общих соображений. Это последнее является Впервые в системе на­ших центральных учреждений.

Прежние коллегии подчинены министерствам или вош­ли в новые министерства, как их департаменты; главным отличием новых органов центрального управления была их еди­ноличная власть: каждое ведомство управлялось министром вместо прежнего коллегиального присутствия; каждый ми­нистр был отчетен перед Сенатом.

Такова была первая попытка перестройки центрального управления, предпринятой новым императором. Одновремен­но с реформами административными затронуты были и об­щественные отношения. Здесь также резко заявлено было направление, в каком предполагалось действовать; направле­ние это состояло в уравнении всех общественных состояний перед законом.

В числе первых мер нового императора было восстанов­ление жалованных сословных грамот, отмененных, как мы видели, прежним императором в их главных частях. Но в нео­фициальном комитете император признавался, что он против воли восстановил жалованную грамоту дворянству, потому что исключительность дарованных ею сословных прав была ему всегда противна.

Затронут был робко щекотливый вопрос о крепостном праве. Рядом мер с начала царствования заявлено было наме­рение правительства постепенно подготовить умы к упразд­нению этого права. Так, в правительственных периодических изданиях запрещено было печатать публикации о продаже крестьян без земли.

С 1801 г. запрещена была раздача населенных имений в частную собственность. 12 декабря 1801 г., в день рождения императора, обнародован был еще более важный указ, предо­ставлявший лицам всех свободных состояний приобретать вне городов в собственность недвижимые имущества без кресть­ян; этим правом могли воспользоваться купцы, мещане, ка­зенные крестьяне. Закон 12 декабря разрушил вековую зем­левладельческую монополию дворянства, которое одно дото­ле пользовалось правом приобретать землю в личную соб­ственность.

Ободренные этим первым начинанием, некоторые свобо­домыслящие помещики возымели желание, вступая в согла­шение со своими крепостными крестьянами, освобождать их на волю целыми селениями. Доселе не существовало закона о таком массовом освобождении крестьян. Так, воронежский помещик Петрово-Соловово заключил сделку с 5001 душой своих крестьян, предоставив им в собственность земли, кото­рые они обрабатывали, с условием выплатить ему в 19 лет 1 '/₂ млн руб.

Сын екатерининского фельдмаршала граф Сергей Румян­цев задумал отпустить на волю 199 душ своих крестьян с зем­лей по добровольному соглашению с ними, но при этом он представил правительству проект общего закона о сделках помещиков с крепостными крестьянами. Правительство при­няло этот проект, и 20 февраля 1803 г. издан был указ о сво­бодных хлебопашцах: помещики могли вступать в соглаше­ние со своими крестьянами, освобождая их непременно с зем­лей целыми селениями или отдельными семьями. Эти осво­божденные крестьяне, не записываясь в другие состояния, образовали особый класс «свободных хлебопашцев».

Закон 20 февраля был первым решительным выражени­ем правительственного намерения отменить крепостное пра­во.

Таковы были первые опыты перестройки управления и общественных отношений, они составляют первую эпоху пре­образовательной деятельности Александра.

Опыты эти недостаточно обдумывались и страдали важными недостатками: недостаточно соглашались одни с дру­гими, велись чрезвычайно торопливо; так, новые централь­ные ведомства, министерства явились единоличными учреждениями, а руководимые ими губернские учреждения сохра­нили прежний коллегиальный строй. Затем последовали из­вестные внешние события, на некоторое время отвлекшие императора от внутренних работ; то было участие в двух коа­лициях против Франции — в 1805 г. в союзе с Австрией, в 1806—1807 гг. — в союзе с Пруссией.

Во время этих войн расстроился интимный кружок пер­вых советников императора. Походы и неудачи охладили пер­воначальное либерально-идиллическое настроение Алексан­дра; наблюдения, им собранные, поселили в нем недоволь­ство окружающим.

Члены неофициального комитета один за другим удали­лись от императора. Их опустелые места занял один человек, который стал единственным доверенным сотрудником импе­ратора. То был Михаил Михайлович Сперанский.

5. Изменение в политическом курсе во второй половине царствования Александра 1

Внешние дела 1812—1815 гг. оказали могуществен­ное влияние на ход дел внутренних/ можно даже сказать, что редко когда внешняя политика так изменяла направление внутренней жизни в России сможет быть, это произошло от­того, что Россия редко переживала такие события, какие ис­пытала в те годы. События эти очень неодинаково действова­ли на русское общество и на русское правительство. В первом они вызвали необыкновенное политическое и нравственное возбуждение. Русские люди, только что пережившие такие опасности, вышли из них с более живым ощущением своих сил.

Возбуждение это сказывалось и в литературе, даже офи­циальной; в периодических официальных изданиях, продол­жая прежний тон, с начала царствования установившийся в печати, встречались статьи о таких вопросах, как свобода печати и т. п. Еще живее сказывалось это возбуждение в нео­фициальной периодической литературе; здесь прямо печата­лись статьи под заглавием «О конституции», в которых дока­зывалась «доброта представительных учреждений». Попечи­тели учебных округов на торжественных актах произносили речи о политической свободе, называя ее «последним и воз­вышеннейшим даром Бога». Итак высшие руководители об­щества, т. е. военно-гражданские, расположены были к са­мым широким ожиданиям, надеялись теперь, что правитель­ство не только предложит, но и расширит свою прежнюю программу.

Между тем правительство относилось уже не по-прежне­му к преобразованиям; оно не расположено было проводить и прежней программы. На правительстве отразилось то на­строение, с которым вышел из пережитых опасностей его глава. Император Александр очень утомился в эти годы; бы­страя смена побед и поражений нарушила в нем прежнее нрав­ственное равновесие; недаром он в 1814 г., возвращаясь из-за границы, привез домой седые волосы.

Пережитые события поселили в правительстве чувство утомления, охлаждения к энергичной внутренней деятель­ности, даже некоторое разочарование в прежних политичес­ких идеалах; к тому же ход важнейших событий поставил его в упорную борьбу с последствиями французской рево­люции, волей или неволей сделал его представителем кон­серватизма в международных отношениях, восстановителем и охранителем законного порядка, основанного на предании старины.

Это охранительное направление из внешней политики не­обходимо переносилось и на внутреннюю; нельзя же было в самом деле одной рукой за границей поддерживать консерва­тивные начала, а дома продолжать преобразовательную, ре­волюционную, как говорили тогда, деятельность.

Как бы отвечая на изменившееся положение дел, прави­тельство слабо продолжало деятельность прежнего направ­ления; да и эта ослабленная деятельность сосредоточивалась не на коренных областях России, а на окраинах, находящих­ся ближе к Западной Европе; очевидно, путь тяготения внутренней политики также переместился ближе к западной гра­нице.

6. Конституция царства польского

Слабый отблеск прежнего направления сказывался во вторую половину царствования Александра в тех мерах правительства, которые касались Цар­ства Польского и остзейских провинций.

Образованное Наполеоном герцогство Варшавское теперь переименовано было в Царство Польское с присоединением к нему некоторых частей Польского государства, по разделу до­ставшихся России, именно Литвы. Царство Польское отдано было России без всяких условий, но сам Александр настоял на Венском конгрессе, чтобы в международный акт конгрес­са внесено было постановление, обязывавшее правительства тех государств, в пределах которых находились бывшие польские провинции, дать этим провинциям конституцион­ное устройство.                                                   

Это обязательство Александр принял и на себя; по этому обязательству польские области, находившиеся в пределах России, должны были получить представительство и такие учреждения, которые русский император найдет полезным и приличным дать им. В силу этого была выработана консти­туция Царства Польского, утвержденная императором в 1815 г. В силу этой конституции в 1818 г. открыт был первый польский сейм.

Польша управлялась под руководством наместника, ко­торым стал брат Александра Константин; законодательная власть в Польше принадлежала сейму, распадавшемуся на две палаты — сенат и палату депутатов Сенат состоял из представителей церковной иерархии и государственной адми­нистрации, т. е. из представителей шляхетства, городской и свободной сельской общины.

Первый сейм был открыт речью императора, в которой было объявлено, что представительные учреждения были все­гда предметом заботливых помыслов государя и что, приме­ненные с добрым намерением и чистосердечностью, они мо­гут послужить основанием истинного народного благоден­ствия. Так случилось, что завоеванная страна получила уч­реждения, более свободные, чем какими управлялась страна-завоевательница.

Варшавская речь 1818 г. болезненно отозвалась в сердцах русских патриотов. Ходили слухи, что и для империи выра­батывается новое государственное устройство; проект этот был поручен будто бы бывшему сотруднику императора Новосиль­цеву.

7. Смерть Александра I

Довольно трудно сказать, вышли ли бы общества, Северное и Южное, на улицу под революцион­ным знаменем, если бы не одна несчастная случайность. Император Александр был бездетен; престол после него по закону 5 апреля 1797 г. должен был перейти к следующему брату, Константину, а Константин был также несчастен в семейной жизни, развелся с первой женой и женился на польке; так как дети этого брака не могли иметь права на престол, то Константин стал равнодушен к этому праву и в 1822 г. в пись­ме к старшему брату отказался от престола.[3]

Старший брат принял отказ и манифестом 1823 г. назна­чил наследником престола следующего за Константином бра­та — Николая; Все это было довольно просто, потому что было необходимо.

Но странно, что этот манифест не был обнародован и даже доведен до сведения самого нового наследника. В трех экзем­плярах этот манифест за печатью был положен в Москве в Успенском соборе, в Петербурге — в Сенате и в Государствен­ном совете с собственноручной надписью государя: «Вскрыть после моей смерти». Таким образом, Николай, говорят, не имел точных сведений об ожидавшей его судьбе. Кроме го­сударя и Константина, знали об этом только императрица-вдова, императрица-мать да князь А. Н. Голицын, да еще Филарет, митрополит московский, который редактировал текст манифеста.

Ничем разумным нельзя объяснить таинственность, в какую облечено было распоряжение о престолонаследии; надо прибавить к тому, что действовавшее тогда общество никог­да не было тайной для Александра. Рассказы о доносчиках, которые будто бы выдали секрет, ничего не значат. Александр все знал: главных членов обоих союзов, их цели, читал даже некоторые их проекты.

Когда Н. Тургенев был вождем Северного общества, раз ему передано было от имени императора увещание бросить заблуждение; увещание было передано не как приказание, а как «совет одного христианина другому».

Повинуясь этому доброму совету и равнодушный к фор­мам правления, к политической программе тайного общества, занятый только мыслью об освобождении крестьян, Турге­нев покинул Россию и вышел из общества. Тогда Рылеев стал вождем Северного союза.

В 1825 г. Александр поехал на юг России провожать свою больную императрицу и 19 ноября умер в Таганроге от ти­фозной горячки.

Благодаря таинственности, которой облечен был вопрос о престолонаследии смерть эта сопровождалась важным заме­шательством: великий князь Николай принес присягу Кон­стантину, а в Варшаве старший брат, Константин, принес присягу младшему, Николаю. Начались сношения, при тог­дашних дорогах занявшие много времени.

 Этим временем междуцарствия и воспользовалось Север­ное тайное общество. Сами участники говорили, что никогда не было бы 14 декабря, если бы генерал-губернатор Петер­бурга принял предупредительные меры или манифест о пре­столонаследии был заявлен заранее  Генерал-губернатор Милорадович старался уверить себя, что частные собрания Се­верного союза имели только литературную цель; он хорошо знал цель этого общества.

Список использованной литературы

1.     Панарин А.С. Россия в циклах мировой истории. - М , 1999. – 279 с.

2.     Ключевский В.О., Русская история. Полный курс лекций. В трех книгах. Книга 3, Ростов н/Д.: Изд-во «Феникс», 1998. — 576 с.

3.     Ш.М. Мунчаев, В.М. Устинов. История России, учебник для вузов. – М., 1997. – 734 с.

4.     А.С. Орлов, В.А. Георгиев, Н.Г. Георгиева, Т.А. Сивохина. История России. – М., 1997. – 544 с.

5.     Вехи российской истории. Под редакцией проф. Привалова В.В. С-Петербург, ТОО ТК "Петрополис", 1994 г. - 222 с.

---