Реферат Паскаль 2
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Вступление
Работы о Паскале, написанные на русском языке, можно перечислить по пальцам. Но и среди зарубежных работ, выпущенных о нем, не столь много таких, которые посвящены разбору собственно литературной стороны его творчества. И даже работы, рассматривающие в качестве объекта сами его литературные произведения ("Письма к провинциалу", "Мысли"), более затрагивают философскую их проблематику, нежели литературную форму.
Это объясняется и "кажущейся" незаконченностью основного труда Паскаля - его "Мыслей", работа над которым была прервана смертью писателя. И спорами, разгоревшимися вокруг его наследия. И неприятием его в целом или же отдельных фрагментов и мыслей различными мыслителями и писателями (прежде всего Вольтером, Дидро, Кондорсе, Даламбером и др.). И распространенной одно время версией о том, что "Мысли"суть записки сумасшедшего. Но, думается, не только этим. Паскаль-философ и Паскаль-ученый частично (и незаслуженно) на время затмили Паскаля-поэта. И причина этого, возможно, - опять-таки, в "кажущейся"простоте его мыслей и стиля. Парадоксы, афоризмы, сентенции, загадки Паскаля поражают (до сих пор) настолько, что при разборе его текста исследователи более внимания уделяют содержательной стороне, нежели композиционно-жанровой.
Интерес к жанру афоризма, корни которого уходят в античность (Сократ, Эзоп, Марк Аврелий, Сенека, трагики и комики), возник во французской литературе еще в середине XVI в. С 1550 по 1660 гг. было опубликовано свыше 60 сборников моральных изречений. Но самим жанром афоризм стал лишь под пером Ларошфуко, Паскаля и Лабрюйера. Этот жанр стал очень популярен и занимал в духовной жизни Франции не менее важное место, чем театр. Что же такое "максима", афоризм как жанр?
Первая особенность афоризма - способность жить вне контекста, сохраняя при этом всю полноту своего смыслового содержания. Но, как пишет Бахмутский, "жить вне контекста - значит быть выключенным из временного потока речи, существовать вне связи с прошлым и будущим, выражать нечто вечно пребывающее. Эта присущая афоризму черта оказалась близкой искусству классицизма, для которой эстетической ценностью обладало лишь устойчивое, незыблемое, вечное... При этом вечное и устойчивое мыслилось в классицизме как промежуток времени, изъятый из общего потока и словно бы заключенный в раму, как "остановленное мгновенье"... Такой рамой, останавливающей время, были те непременные 24 часа, на протяжении которых разыгрывается действие в классической трагедии. Такой рамой был и афоризм" [6].
Второй особенностью афоризма является строгая отточенность стиля, способность в сжатой и изящной форме сказать многое о многом.
В этом выразилась другая черта классической эстетики: взгляд на произведение искусства как на созданную человеком форму, ценимую сообразно трудностям ее изготовления.
"Только в отточенной форме афоризма, в глазах человека XVII в., мысль становилась явлением искусства, более того - фактом культуры, ибо возвышалась над хаотически-неорганизованной стихией жизни" [6].
Именно поэтому, несмотря на разностилевость материального пространства "Мыслей", учитывая отточенность, изящность их формы и стиля (даже в эссеистских фрагментах), их логично все же отнести к жанру афоризма.
Толчком к развитию моралистической литературы как самостоятельного жанра послужило раскрепощение личности в эпоху Возрождения, рост индивидуального самосознания. Но именно Франция, где исторически сменявшиеся формы государственной и социальной жизни получили свой классический облик, создала блестящие и наиболее ярко выраженные образцы моралистической литературы.
Подлинный расцвет моралистической литературы во Франции наступает во 2-й половине XVII в. в эпоху зрелого классицизма. Связь между развитием этих жанров обусловлена тем, что одной из главных черт классицизма является принцип обобщенного и до известной степени абстрагированного изображения человеческих характеров, страстей, пороков и т.д. Этот принцип и получил свое последовательное развитие в афористических жанрах. Все три автора многим обязаны Монтеню, но "форма этой книги оказалась уже совершенно неприемлемой для литературных принципов XVII в. Неприемлема была ее свободная хаотичная композиция, многословие, подчеркнутая субъективность изложения. Между Монтенем и писателями классической эпохи пролегла жесткая грань - сложившаяся уже в 1-й трети XVII в. строгая регламентация литературных жанров и стилей, упорядоченность мысли, идущая от рационального философского принципа самоограничения - количественного (к лаконичной форме) и качественного (отбрасывание всего случайного, второстепенного, единичного, тщательный отбор адекватного слова и построения фразы. Таким образом, уже сама тенденция литературного развития в эпоху классицизма создала предпосылки для формирования афористических жанров" [7].
С другой стороны, всю французскую литературу XVII в. пронизывает пристальный интерес к анализу внутренней жизни человека. Ведущий классический жанр - высокая трагедия - родилась как трагедия психологического и нравственного конфликта ("Сид"Корнеля). Дальнейшее углубление психологической проблематики происходит в трагедии Расина, во многом родственной "Мыслям" Паскаля.
В основе афоризма французских моралистов лежит парадокс. Но "парадоксальная структура афоризмов, - отмечает Бахмутский, - у них не только стилистический прием. Парадокс составляет самое сердце их философии, поэтому афоризм и смог стать внутренней формой их мысли" [6].
Сочинения французских моралистов объединяет не только жанр, но и тема, которой является человек, его поведение, нравы, жизнь, характер. Но и отличает очень многое: от стиля, философской позиции до композиции и ощущения.
Из трех французских авторов афоризмов XVII в. Паскаль наиболее проблематичен, противоречив и незавершен. Творчество его вызывало много споров, до полного неприятия, но мало исследований с литературной стороны.
Само философское мировоззрение Паскаля испытало воздействие рациональной философии Декарта и философско-религиозного течения янсенизма, чем и объяснялись его противоречия, особенности стиля, поставленные задачи, позиция и общий настрой.
1. Исторический раздел
1.1. История создания "Мыслей"
Паскаль задумал свое произведение давно, но приступил в нему лишь с середины 1657 г., рассчитывая затратить на него около 10 лет. Конечная цель задуманного произведения (программа-максимум) состояла в апологии христианской религии новыми методами, а попутные цели (которых -множество) состояли в демонстрации человека во всяких его видах, пороках и страстях, определении его места в просторах Вселенной, размышлениях на разнообразные темы, в искусном жонглировании словами, истинами и мыслями.
Правда, как полагает Сент-Бев, Паскаль "всю свою жизнь, во всех своих произведениях делал и хотел делать только две вещи: поразить насмерть иезуитов, разбить и уничтожить Монтеня" [11].
Сведение всех целей Паскаля только к мести и борьбе, безусловно, слишком категорично и неправомерно, хотя с Монтенем он неоднократно вступает в непримиримый спор, перефразируя его выводы и заключения. Но сводить замысел к желанию опровергнуть великого предшественника нелогично, ибо мелкость его никак не соответствует величию высказанных мыслей и афоризмов. Можно предположить, что первоначального конкретного замысла у Паскаля не существовало вообще, а лишь некоторая тенденция, общий настрой. Записи он делает на больших листах, распределяя на них различные фрагменты в зависимости от соответствующей темы (впрочем, таков стиль работы многих писателей, и в этом ничего удивительного еще нет). Однако дальше, в связи с новым кризисом здоровья, наступившего с зимы 1659 г., стиль работы резко меняется. Теперь Паскаль с трудом записывает свои мысли на первом попавшемся клочке бумаги, лишь намечая, но не разрабатывая проблему, а со временем переходит на диктовку.
Именно поэтому, как считает Тарасов, "эти записи неодинаковы как по объему и стилю обработки, так и в жанрово-тематическом отношении. Некоторые фрагменты отделаны до предельного совершенства и кажутся небольшими трактатами о государстве, философских школах, другие - представляют собой емкий афоризм, который смог бы стать содержанием философского романа о человеческой природе, третьи - состязательный диалог с "порядочным человеком", четвертые похожи на религиозную поэму или молитву, пятые напоминают целое богословское сочинение о значении и соотношении Ветхого и Нового Заветов; а есть и такие, в которых имеются различные варианты и пропуски, исправления и добавления на полях, мешающие выделить основную мысль" [3, с.281].
То есть, по мнению Тарасова, именно болезнь виной не только незаконченности классификации всего текста, но и представлявшемуся ему несовершенству и неуравновешенности самих фрагментов. Между тем как само произведение именно в том виде, в каком оказалось, имеет свою логику, порядок и смысл, о чем будет сказано ниже.
Произведение Паскаля было собрано воедино и опубликовано через 8 лет после его смерти янсенистами Пор-Рояля в произвольно скомпонованном ими виде. Вместо законченного труда перед издателями была груда фрагментов, состоящая из 27 связок разновременных, в разной степени обработанных листков, из чего был сделан вывод о том, что сам Паскаль начал работу по сортировке текста, но не успел завершить. Груду листков рассортировали, выбросили все "неблагочестивое", отредактировали, усекли, пригладили и разложили по сюжетам и темам - получилось 24 главы, каждой из них дали название. Вместо ожидаемой и запланированной "Апологии", таким образом, получилась иная книга - книга эссе и максим. Книге было дано такое название: "мысли господина Паскаля о религии и о некоторых других вопросах, найденные после его смерти в его бумагах". Потом ее стали называть "Мысли о религии"(la religith"), а с легкой руки Вольтера - просто ". Это издание имело 5 тиражей и составляло от 365 до 334 страниц. В 1776 г. "Мысли"переиздал Кондорсе, в противовес янсенистам выбросив из книги все то, что казалось ему слишком благочестивым (главы о чудесах и пророчествах, доказательства в пользу христианской религии, ссылки на Иисуса Христа). Это издание получилось более полным, но тоже изобиловало неточностями и искажениями. Кондорсе, математик и астроном, социолог и просветитель XVIII в., признававший Паскаля в качестве выдающегося математика, отказывал ему в праве выдающегося писателя, назвав апологетические сочинения Паскаля не более чем "красноречием на службе суеверия". Объявив причиной этого прогрессирующую ненормальность Паскаля, он указал на опасность, которая якобы таится в его сочинениях: Паскаль не только ненормален сам, он стремится вызвать состояние ума, близкое к помешательству, и у своих читателей. Версия о ненормальности Паскаля получила хождение сразу после его смерти. О расстроенном рассудке Паскаля, склонного к галлюцинациям, писали: молодой Лейбниц, Ламетри ("Трактат о душе", сочинение "Человек-машина"), Вольтер, Гольбах ("Письма к Евгении", "Здравый смысл"), в XIX в. - критик Жюль Леметр, поэт Сюлли-Прюдом, писавший, что "Вера у Паскаля - это сплошная агония" (цит. по кн.: "Ученые записки ЛГУ" (серия филологич. наук, вып.8, Л., 1941, с.53). Версию об ущербности интеллекта Паскаля не разделял в то время лишь Гельвеций.
Издание Кондорсе с приведенным им комментарием, который вместе с предисловием и самой сортировкой исходного материала бил в одну точку - разоблачить в Паскале искусно замаскированного атеиста - Вольтер назвал "Анти-Паскалем" и встретил его с большим удовлетворением. Один из рецензентов издания утверждал, что "Мысли" Паскаля благодаря заботам комментатора стали самой дьявольской книгой против христианства" [цит. по кн.: 22,68]. Даламбер в "Похвальном слове аббату Уттвилю" (1772) уличал Паскаля в неверии, в скрытом атеизме, тонко отмечая, что Паскаль "думал, что необходимо быть христианином, дабы не стать атеистом" и что он, "быть может, довел бы метафизический скептицизм до сомнений о существовании бога..." [43, p.199]. Для Даламбера рецепт Паскаля равносилен тому, чтобы признать себя фатально неспособным доказать существование бога, а, значит, по его мнению, Паскаль где-то в тайниках души должен был непременно склоняться к неверию. А в другом месте своей речи сокрушенно заключает: "К этому софизму такого гения, как Паскаль [о чудесах], прибавим комментарии Ньютона к апокалипсису и пожалеем человеческую природу" (там же, с.191).
Во имя чего же философам и писателям XVIII в. понадобилось сражаться с "тенью Паскаля"? Очевидно, Паскаля необходимо было сокрушить, дабы он не мешал философии. Именно во имя этого Паскаля - проповедника христианской морали - и объявляли то замаскированным атеистом, то безбожником, то сумасшедшим.
Стойкий интерес к Паскалю возникает в начале 20-х годов XIX в. Причем отношение к Паскалю как бы исподволь меняется в сторону благожелательного. О нем пишут Людвиг Фейербах, Виктор Кузен, Сент-Бев, Гюго, Делакруа, Бодлер, Стендаль, Эмиль Золя, Бальзак. Паскаля начинают переиздавать. Одна за другой выходят книги о нем, авторы их - Дроз, Равессон, Сюлли-Прюдом, Ро, Жозеф Бертран, Леон Бруншвиг, Виктор Жиро, Эмиль Бутру...
Против посягательств на Паскаля почти 30 лет - до 70-х годов - боролась группа Сент-Бева и академика Нуррисона (книга "Защита Паскаля"). Посягательств на него было много: прежде всего, уже упоминаемое обвинение его в сумасшествии, легенда о котором благодаря психиатру Лелю, выпустившего книгу "Амулет Паскаля как пособие при изучении галлюцинаций"(1846, вновь всплыла на свет (она нашла отголоски у братьев Гонкур в дневнике, у Гюго в "Отверженных"). Во-вторых, это многочисленные литературные мистификации (письма псевдо-Паскаля, выпущенные Врен-Люком). В-третьих, псевдобиографии о Паскале (Жозеф Бертран). "В целом же, - пишет Е.М.Кляус, - XIX век был для Паскаля благоприятен, ибо явился не столько его судьей, сколько "утвердителем"его славы и величия" [5, с.89]. Франция наконец-то обрела Паскаля.
Почти 200 лет (до издания П.Фожера в 1844 г. и Э.Авэ в 1852 г.) читающая публика не вполне знала подлинного Паскаля. 100 лет понадобилось для того, чтобы полностью восстановить и издать аутентичный текст "Мыслей"Паскаля, который ныне включает в себя свыше 1000 фрагментов. Классическим современным изданием Паскаля считается издание Л.Лафюма в 3-х томах.
В XX столетии изучение творчества и поиски новых документов продолжались так же интенсивно. Выходит целая серия собраний его сочинений, издание которых, по признанию Жака Шевалье, представляет трудности почти непреодолимые. Возникшие по поводу наследия Паскаля дискуссии столкнули многих историков, литераторов, философов, породив бурные споры, прерванные Первой мировой войной.
"Позднейшие исследования творчества Паскаля, несколько сократившись в числе, приняли более спокойный характер. Вновь возобновился непосредственный анализ оригинальных документов и попытки критически осмыслить добытые свидетельства, увязать каждый документ с конкретными историческими фактами. Все сильнее проявляется тенденция исследователей сохранять беспристрастность" [5, с. 293].
"В России, - как пишет Кляус, - отношение к Паскалю всегда было более ровное и благожелательное, нежели на Западе..." [5, c.298].
Впервые имя Паскаля встречается в "Комментариях"Академии наук 1728 г. в статье "О исправлении барометров" на с. 110, повествующей об опыте Торричелли. Руанскими опытами "славного Пасхалия" интересовался М.В.Ломоносов. В нескольких номерах Новикова Н.И. с 1777 по 1780 печатались "Мнения Паскаля", а сам Новиков в ст. "Нравоучение как практическое наставление"отдавал должное Паскалю-моралисту. Карамзин неоднократно упоминал о превосходности французского слога Паскаля ("Письма русского путешественника", 1790; речь на торжественном собрании имперской Академии - см. Н.М.Карамзин. Избр.соч. в 2 тт., т.1. М.-Л., 1964, с.456-457, с.241). Писал о Паскале в "Почте духов"и И.А.Крылов, В.А.Жуковский замечал, что "Слово Паскаля имеет необъятное значение...".
В конце XVII в. на русском языке выходят первые учебники физики. Если западноевропейские философы ставили в упрек Паскалю его набожность, то для русских мыслителей, напротив, именно последнее свойство Паскаля наиболее ценно.
"Мысли" Паскаля начал переводить поэт-декабрист П.С.Бобрищев-Пушкин, однако в 1843 г. книга уже вышла в пер. Бутовского, предварившим ее вступительным очерком о Паскале. Превознося добродетели Паскаля-христианина, Бутовский тем не менее почти целиком исключил из книги религиозный элемент, оставив 12 "статей"(IV-X -это собственно "Мысли", I-II и XI-XII -философские трактаты Паскаля). Значимость Паскаля как мыслителя подчеркивал и Белинский В.Г. в отзыве на книгу Бутовского, Добролюбов Н.А., Писарев, Чернышевский, Герцен А.И. Последний писал: "Да, все теории о человечестве -вздор. Человечество есть падший ангел; откровение нам высказало это, а мы хотели сами собою дойти до формулы бытия и дошли до нелепости (эклектизм). Все понимавшие верили в потерянный рай - Вико, Пасхаль...". О Паскале написано в таких работах Герцена, как: рассказ "Первая встреча", книга "С того берега", статья "Прививка конституционной оспы", эпопея "Былое и думы", "Колокол".
"В 1888 г. вышло первое на русском языке полное издание "Мыслей" Паскаля в пер. П.Д.Первова. Его перевод очень точен, отлично передает мысль Паскаля, лапидарность его слога, его глубокую поэтичность" [5, c.308]. Паскаля стали изучать. Цикл лекции о нем прочитал профессор Стороженко Н.И. Филиппов М.М. в 1891 г. выпустил книгу о биографии и научных трудах Паскаля в серии "Жизнь замечательных людей". Паскалем зачитываются и вдохновляются, перенимая его философию, Тютчев, Достоевский, Толстой Л., Тургенев. Имя Паскаля неоднократно мелькает на страницах их произведений, а мысли вкладываются в уста героев (Базарова в "Отцах и детях" Тургенева, черта Карамазова у Достоевского, в поучениях Зосимы, в "Бесах" и т.д.).
В 1889 г. вышла книга "Французский мудрец Влас Паскаль. Его жизнь и труды (Составлено А.И.Орловым)". Книга разделялась на 2: "Жизнь Паскаля" и "Мысли Паскаля"(Орлов, в противовес Бутовскому, в основном выбрал религиозные, и расположил их, по Л.Толстого, особо выгодным способом). У Л.Толстого суждения о Паскаля разбросаны по многочисленным произведениям, начиная от "Отрочества" и кончая письмами.
ХХ век в русской литературе особо не миловал Паскаля вниманием. Выходящие изредка книги посвящены в основном его математическому и физическому наследию (С.Еремеева - 1958, А.Юшкевич - 1959, У.Франкфурт - 1963, В.Успенский - 1966, Я.Голованов - 1970). Исключение составляют цикл лекций Стороженко Н.И. - 1908, монография Коцюбинского С.Д. о литературном наследии Паскаля - 1941, книга Кляуса Е.М. - 1968, 1971, Кокосова В. - 1935, Тарасова Б. в серии "Жизнь замечательных людей"-1979, где собственно "Мыслям"отведено два десятка страниц; Стрельцовой Г. - 1979, 1994 - о философской стороне деятельности Паскаля; Гуляева А. - 1906 - о паскалевской этике; предисловия Жирмунской Н. и Бахмутского В. в изданиях "Мыслей" - 1990 и 1974 соответственно - и всё. Две книжки о Паскале были изданы в переводе с французского: Сент-Бева и Моруа. Полного литературного анализа "Мыслей"Паскаля в отечественной литературе сделано не было.
1.2. Анализ вопроса о соответствии исходной и конечной структуры текста, а также причине его фрагментарности
Общий план книги, набросанный, надо думать, в 1657 г. и названный первоначально Паскалем "Апология христианства", весьма прост.
"Первая часть: Ничтожество человека без бога. Вторая - Счастье человека с богом. Другими словами - первая часть: Природа испорчена (основываться на самой природе). Вторая часть: есть Восстановитель (основываться на Священном писании)" [2, с.188].
Долгое время не утихали споры, да и сейчас еще не утихают, по поводу природы задуманной Паскалем книги и правомерности того или иного расположения материалов. Соответствовала ли подобная фрагментарная подача материала плану Паскаля (пусть не первоначальному, а последующему)? Каков был его замысел и принцип систематизации? Признавать ли фрагментарность "Мыслей" следствием незаконченности труда, больного рассудка или же преднамеренной цели? Иными словами, должна была ли быть "Апология" цельной книгой или же эссеистский жанр и был наиболее соответствующим и заранее выбранным для нее приемом? "...эта картина, - по мнению Ю.Виппера, - была лишь прелюдией, зачином того монументального труда, который рисовался воображению философа" [10, c.135].
Вольтер, критикуя различные выводы и суждения Паскаля, заявил в итоге, что книга Паскаля - "это мысли энтузиаста, а не философа". "Если бы книга, задуманная Паскалем, была построена из таких материалов, это было бы чудовищное здание, сооруженное на песке" [23, p.302], отказывая, по сути, Паскалю в возможности упорядочения и объединения в целое подобранного материала. Но, возможно, Паскаль и не собирался объединять записи?
Тарасов Б.Н. в книге "Паскаль"приводит следующее рассуждение относительно причины подобной природы "Мыслей":
"Разнообразие и разнохарактерность оставшихся записей - не только следствие незаконченности работы, но и условие апологетической задачи - задеть все струны человеческой души и найти для этого подходящие средства, соответствующие сложному внутреннему миру людей. Отсюда происходит на первый взгляд довольно неожиданное, но для конкретной задачи Паскаля вполне закономерное сочетание таких контрастных отрывков, как, скажем, "Фрагмент пари"и "Таинство Иисуса", использование в пределах одного сочинения рационально-научных приемов и теологических доказательств, иронии и восклицаний, мелких выразительных деталей и типических примеров с обобщениями, резкой смены ракурсов при рассмотрении одной и той же проблемы и плавный естественный переходы от одного объекта действительности к другому.
Можно только догадываться о том, каким стал бы окончательный план "Апологии", по каким "ячейкам"раскладывался бы новый материал, как расширились бы намеченные темы. О канве книги можно судить по собственным размышлениям Паскаля о ее принципах и о порядке следования аргументов, с которыми он познакомил в октябре 1658 г. насельников Пор-Рояля, по частично осуществленной им самим классификации готовых отрывков" [3, c.283-284].
Тарасов считает, что "достаточно систематически разработана только первая, антропологическая часть апологии, вторая же - теологическая, из-за недугов Блеза разработана гораздо меньше, хотя, судя по количеству записей, набросков и замечаниям, касающимся плана, она должна была занимать в конечном итоге весьма большой объем в сочинении" [3, c.303].
"Возникает вопрос: а не искусственно ли навязана Паскалю форма разрозненных и отрывочных фрагментов - "изречений и максим", в своей ли он здесь стихии? Вот высказывания некоторых исследователей.
У Л.Ольшки читаем, что Леонардо да Винчи "принадлежит, подобно Блезу Паскалю, к наивным, а не сознательным авторам афоризмов. Их заметки представляют результат наблюдений и чтения и должны были послужить материалом для цельного труда" [27, c.215].
Эту же точку зрения разделяет и Андре Моруа, сказавший: "Мысли"Паскаля лишены той фрагментарности и разрозненности, которую мы в них видим, они представляют собою отрывки из неоконченного произведения" [21, с. 34].
"Вместе с тем, - продолжает Кляус, - несколько противореча самому себе, Ольшки дал емкое доказательство жизнеспособности и самостоятельности жанра афоризма и максимы" [5, c.243].
Другая же ветвь исследователей, согласно Кляусу и иже с ним, построили качественно отличную концепцию, которую хорошо выразил и убедительно обосновал С.Д.Коцюбинский: "Жанровую зависимость своих "Мыслей"от "Опытов"Монтеня Паскаль осознает вполне ясно: "Манера писать, усвоенная Эпиктетом, Монтенем и Саломоном де Тюльти, очень годна для употребления; она лучше всего проникает в душу, дольше остается в памяти и легче всего может быть цитируема, потому что она состоит из мыслей, зародившихся в обыкновенных житейских разговорах" [1, с.102, XVII, Б.Паскаль. Мысли. СПб, 1888] [12, с.68].
Знаменательно, что безуспешно разыскиваемый исследователями Саломон де Тюльти, которому призывал следовать Паскаль, по утверждению Коцюбинского, является зашифрованным псевдонимом самого Паскаля. Salomo№ de Tulti - анаграмма имени Louis de Mo№talte (другой псевдрним Паскаля состоял из того же набора букв: Amos Detto№ville).
"Фортунат Стровский, - пишет далее Коцюбинский, - в своем капитальном исследовании о Паскале (см. 52) достаточно убедительно аргументирует эту догадку. Мы, однако, настаиваем на том, что под именем Саломона де Тюльти Паскаль говорит о себе не как об авторе "Писем", а уже как об авторе "Мыслей". В таком случае формула Паскаля проясняется еще больше... и, как нам кажется, позволяет теперь судить о том, что первоначальный замысел "Апологии христианства"претерпел с течением времени изменения и уступил место замыслу именно фрагментарной эссеистической книги.
Таким образом, мы считаем, что к эссеистскому жанру "Мыслей" Паскаль шел сознательно. Подтвердить это можно и другим путем: жанр "Мыслей" вполне отвечает стилю этого произведения" [12, c.69].
Правда, существуют и иные точки зрения. Так, Бахмутский причину подобной фрагментарности видит в растерянности Паскаля перед собственным творением и миром с его противоречиями и обуревающими мыслями, а также в его творческой несостоятельности довести труд до конца: "Мысль Паскаля всюду обнаруживает противоречия" в форме антиномий (добро-зло, дух-материя, разум-страсти, справедливость-сила, истина-заблуждение). "Привести эти антиномии к некоему высшему синтезу не представляется Паскалю возможным. Вот почему, надо полагать, его сочинение осталось только в форме разрозненных фрагментов, - он не в силах был привести их в стройную логическую схему. Единственной и реальной истиной мира кажется Паскалю парадокс - напряженное отношение противоположных полюсов" [6, c.].
1.3. Композиция "Мыслей"
Наряду с данными хочется представить несколько иную версию, согласно которой Паскаль со временем намеренно перешел к замыслу именно фрагментарной эссеистской книги не только ради удобства чтения и запоминания, а с гораздо более глубокой философской целью, заключающейся в соответствии самой формы и композиции произведения его сути и внутренней идее. Паскаль нашел идеальную форму не только для выражения отдельных мыслей, парадоксов и идей, но и общую идеальную форму всего произведения, отвечающую (самой композицией своей) намеченной цели: показать разорванность, непостоянство, двойственность, затерянность человеческого бытия, разнозначимость и разную протяженность довлеющих над ним сил и истин (оттого одни фрагменты в несколько десятков раз превышают иные), показать неоднородность самого пространства-времени, которая заключена в неоднородной протяженности и степени обработки фрагментов. Паскаль давно болел, безусловно, зная, что скоро умрет, и потому создал произведение, которое можно было окончить (оборвать) в любой момент, не нарушая его целостности, более того, которое можно было даже произвольным образом компоновать, получая разные последовательности фрагментов и, соответственно, разный рисунок литературной фактуры (этот прием перестановки текста и в зависимости от этого разного прочтения сюжета уже в ХХ веке использовал Хулио Кортасар).
Но, конечно, не только (и не столько) болезнью объяснялся подобный выбор Паскаля. Он создал произведение, предназначенное для человека, издерганного цивилизацией, не успевающего жить, произведение, которое можно читать с начала, с конца или середины, в любой последовательности - и всюду находить созвучные себе отрывки. Разорвав линейность повествования, присущую любому сюжету, изложению или упорядоченным максимам (даже хаотичные "Опыты" Монтеня обладают внутренней линейностью), Паскаль словно прорвал линейность человеческого бытия, обратив его к космосу, в не имеющий начала и конца мир, в шароообразную сферу, в тот самый круг без окружности и с вездесущим центром, которым он определял бесконечность Вселенной (см. 1, № 72).
Сама композиция "Мыслей"демонстрирует этот прорыв линейности пространства и времени вглубь (вглубь бездны, хаоса и непостижимости), разрыв самого "прогресса" бытия. Поэтому, если "Максимы" Ларошфуко четко соразмерны, систематизированы, однородны, абстрактны, рационалистичны, бесстрастны, то в "Мыслях" Паскаля намеренно отсутствует всякая соразмерность и систематизация. "Неправильность" композиции соответствует "неправильности" самого человека и данной формой словно дает возможность выходу (или вхождению) в афоризм эмоциональности и субъективности (т.е. ОТНОШЕНИЮ), невозможному в его рационалистической обычной форме.
"Черновой и фрагментарный характер "Мыслей" прямо противостоит тщательно отточенному, выверенному, продуманному стилю "Максим". Но в этой "предварительности", эскизности таится свое очарование - искренний голос автора, его трагическое недоумение, переходящее в пароксизмы отчаяния, страстные поиски истины открывают нам другую сторону эпохи, другое видение ее конфликтов и противоречий" [7].
Мысль намеренно перескакивает с фрагмента на фрагмент, часто повторяясь в разных кусках, словно совершая обратный ход и тем самым создавая своего рода возвратные замкнутые петли -"тупики", и объяснить это непродуманностью или несостоятельностью человека, привыкшего к четкой математической систематизации, лаконичному изложению, краткости формул, рациональному мышлению, геометрическим логическим построениям и загадкам, - невозможно.
(Вот примеры подобных перескоков в издании [1]:
красноречие - № 16, 25, 26;
язык - № 24,27,29;
Развлечение - № 139, 143, 166, 168, 171;
Справедливость, сила - № 298-299, 309, 312;
Причина следствий - № 315, 328, 329;
Пирронизм - № 378, 385;
Величие человека - 397-399, 402, 409).
Фрагменты-рассуждения, разрывающую ажурную ткань афоризмов: № 1- различие между познанием математическим и непосредственным; № 72 - несоразмерность человека; № 82 - воображение; № 100 - себялюбие; № 139 - развлечение; № 233 - бесконечность, ничто (аргумент пари); № 294.
Скорей всего, Паскаль и не думал систематизировать накопленный материал (по крайней мере впоследствии). Иными словами, кажущаяся несистематичность, разорванность его (материала) подачи как раз и составляет соответствующую замыслу Паскаля систематизацию, при которой сама композиция и структура произведения дополнительно проясняют суть замысла, "работая" на ту же общую цель демонстрации относительности всего сущего (см. 1, № 139).
Как признавался сам Паскаль: "Только кончая задуманное сочинение, мы уясняем себе, с чего нам следовало его начать" [1, № 19].
Не кроется ли в этой непосредственности причина гибкости структуры "Мыслей"? Разгадку ее (и приведенной выше версии) можно искать во фрагментах самого произведения. К примеру:
"Пусть не корят меня за то, что я не сказал ничего нового: ново уже само расположение материала... С тем же успехом меня могут корить за то, что я употребляю давным-давно придуманные слова. Стоит расположить уже известные мысли в ином порядке - и получится новое сочинение, равно как одни и те же, но по-другому расположенные слова образуют новые мысли" [1, № 22]. Или:
"... Поставим себя на место тех, кто нас слушает, и проверим на самих себе, верна ли избранная нами форма, гармонирует ли она с темой, производит ли на собравшихся такое впечатление, что они не в силах ей противостоять. Надо по возможности сохранять простоту и естественность, не преувеличивать мелочей, не преуменьшать значительного. Форма должна быть изящна, но этого мало, она должна соответствовать содержанию и заключать в себе все необходимое, но только необходимое" [1, №16].
Форма произведения Паскаля именно своей фрагментарностью, разбросанностью, несоразмерностью естественна. Создается впечатление, что человек записывает мысли, как они ему приходят в голову, и тогда, когда приходят. В ХХ веке подобный прием подхватит японская литература.
"Мысли" Паскаля в известной мере обладают и трансверсией, т.е. возможностью разнообразного, в соответствии с тем или иным принципом, размещения фрагментов и, таким образом, создания различных (по акцентировке, интенсивности, последовательности, влиятельности, эмоциональности, активности и т.д.) мыслительных потоков (потоков сознания).
2. Аналитический раздел
2.1. Особенности стиля
В чем же внутренняя суть и цель своеобразного стиля Паскаля? Посмотрим, каковы мысли самого автора по этому поводу:
"Красноречие. - Существенное должно сочетаться с приятным, но приятное следует черпать только в истинном" [1, № 25].
"Красноречие - это живописное изображение мысли; если, выразив мысль, оратор добавляет к ней еще какие-то черточки, он создает не портрет, а картину" [1, № 26].
"Разное. Язык. - Кто, не жалея слов, громоздит антитезы, тот уподобляется человеку, который ради симметрии делает ложные окна на стене: он думает не о точности слов, а о точности фигур" [1, № 27].
"Когда читаешь произведение, написанное простым, натуральным слогом, невольно удивляешься и радуешься: рассчитывал на знакомство только с автором, а познакомился с человеком. Но каково недоумение людей, наделенных хорошим вкусом, которые надеялись, что, прочитав книгу, узнают в ее создателе человека, а узнали только автора. Plus poetice quam huma№e locutus es" [1, № 29].
Каковы же особенности стиля "Мыслей"?
1) Простота. Основа стиля Паскаля, согласно Кляусу, заключается в его философских принципах. Паскаль писал:
"Все, что служит для автора, ничего не стоит" [2, c.95, XXXVIII] или
"Все, что идет на потребу только автору, никуда не годится" [1, № 41]).
"Главным для Паскаля всегда оставался человек, главным для человека - истина. Свое призвание Паскаль видит в том, чтобы помочь ее найти. Как физик и геометр, он знает: истина всегда проста. Прост поэтому и Паскаль" [5, c.249]. Анатоль Франс не раз отмечал "элегантную простоту Паскаля" [9, c.133]. Паскаль ненавидел витиеватость, вычурность, педантизм, риторику (см. 1, № 29). И словно из этого родилось столетием позже изречение Бюффона: "Стиль - это сам человек. Лучший пример тому - Паскаль... Он говорит: "Излишняя длиннота или краткость речи затемняют ее" [2, c.40]. Стилистическое кредо Паскаля - простота" [5, c.249].
"Нужно преследовать, сколь можно больше, естественную простоту и не делать малого великим и великого малым. Недостаточно, чтобы речь была прекрасна, она должна быть свойственна предмету, иначе: не должно быть ни излишнего, ни недостаточного" [2, c.240, XCVI; 1, № 16].
(Ср. переводы: в раннем издании, 1888 г., в пер. Первова П.Д., акцент делается на собственно речь, стиль, а в позднейшем, в пер. Э.Линецкой - на форму).
"Но в простоте Паскаля, - продолжает Кляус, - огромная эмоциональная сила. Он столь виртуозно владеет словом, что даже вскользь брошенным замечанием способен пронзить читателя до глубины души... Язык его образен, как образно и его мышление. Он любит гиперболу, но не ради того, чтобы поразить читателя, а чтобы выпуклее подать мысль. Он охотно пользуется сравнениями, не избегает риторических обращений. Язык Паскаля напоминает сочный язык XVI столетия, его проза отличается высокими качествами, хотя исследователи это нередко игнорировали, забывая, что из опыта Паскаля многое затем перешло в эстетические нормы классицизма: прозрачность мысли, простота изложения, лаконичность, хотя по общему духу принципы классицизма... чужды Паскалю. Фразу он строит как математическую формулу: минимум слов - максимум идей, мыслей. Он умеет выразить мысль в двух-трех словах. Его язык - это язык ученого и поэта. Он ведет рассуждение, следуя своему дедуктивному методу: принципы подтверждает фактами, а не из фактов выводит принципы. Это своего рода геометрический метод, введенный в этику. Паскаль не сам изобрел его, а, переняв у Декарта, довел до высокой степени совершенства. Декарт в то время ставился как писатель чрезвычайно высоко. Однако фраза Декарта нередко бывает длинна, загромождена вводными и придаточными предложениями... У Паскаля даже научные трактаты написаны очень просто и с таким же высоким мастерством, как и другие его произведения. Они прозрачны по мысли и ажурны по форме..." [5, c.249-250].
Кляус делает вывод, что "Да, Паскаль - незаурядного дара поэт. И в этом - одна из загадок неотразимой силы его воздействия" [5, c.251].
Другая загадка состоит в его искренности.
2) Лексическое пространство.
Однако так ли уж прост Паскаль, как кажется? Наряду с отточенными краткими афоризмами у него встречаются фрагменты с длинными периодами, сложными конструкциями предложений, множеством дополнительных запутанных рассуждений (№№ 1, 72, 82, 100 и др.). Если в афоризмах он выступает как виртуозный геометр, в различного рода образных сентенциях как поэт, в общих рассуждениях как мыслитель, в религиозных отступлениях как страстный проповедник, то в такого рода нравственно-моралистических затяжных фрагментах он выступает как оратор, мастерски применяя при этом весь набор отрицаемых им в общем случае риторических фигур и тропов. Вот примеры некоторых из них:
- ретардация (сложные предложения, затягивающие речь) - №№ 9, 14, 16, 32, 33, 139, 233, 182, 205;
- антитеза - №№ 41, 125, 147, 210, 237, 437, 267 ("Пусть сама комедия и хороша, но последний акт кровав..." (№ 210);
"Мы жаждем истины, а находим в себе лишь неуверенность. Мы ищем счастья, а находим лишь горести и смерть..." (№ 437);
"Непостижимо, что бог есть, непостижимо, что его нет; что у нас есть душа, что у нас ее нет; что мир сотворен, что он нерукотворен..." (№ 237);
- аллегория - № 180 (обод вертящегося колеса - счастье и богатство, ступица - горе и бедность); № 210 ("Пусть сама комедия хороша, но последний акт кровав: две-три горсти земли на голову - и конец..." - аллегория смерти);
- параллелизм - № 72 (однотипные предложения с союзом "пусть"), № 229 (однотипные предложения с союзом "если бы", "если... пусть");
- метафора - № 294 ("свет истинной справедливости равно сиял бы для всех народов"), № 229 ("сердце скорбит");
- эллипсис - № 294 ("На три градуса ближе к полюсу - и вся юриспруденция летит вверх тормашками"), № 346 ("Величие человека - в его способности мыслить"), № 334, № 344 ("Инстинкт и разум - признаки двух различных сущностей"), № 129 ("Суть человеческого естества - в движении"), № 130;
- перифраза - № 233 ("Наша душа, брошенная в оболочку тела..."), № 210 ("... две-три горсти земли на голову" (вместо "смерть");
- сравнение - № 398; "Я как тень, которая продолжается только момент и никогда не возвращается" [2, c.40],
- антифразис - № 398 ("Ничтожество человека лишь подтверждает его величие: он ничтожен, как вельможа, как низложенный король"),
- риторические вопросы (без ответа) - №№ 409, 911, 205;
- пафос (восклицания) - повсюду;
- хиазм - № 166 ("Легче умереть, не думая о смерти, чем думать о ней, даже когда она не грозит"), № 133 ("Два похожих лица, ничто не смешных по отдельности, смешат своим сходством, когда они рядом"), № 136 ("Нас утешает любой пустяк, потому что любой пустяк приводит нас в уныние"), № 198 ("Чувствительность человека к пустякам и бесчувственность к существенному - какая страшная извращенность!"), № 534 ("Люди делятся на праведников, которые считают себя грешниками, и грешников, которые считают себя праведниками");
- диалогизация - №№ 36, 43, 80, 82, 97, 105, 117, 139, 233, 265, 293, 295, 303, 317, 353, 455, 465;
- градация - № 119;
- синонимические ряды.
Паскаль широко пользуется возвышенной лексикой, различными приемами красноречия, повышающими эмоциональность стиля. Но не цурается и простонародных слов: намалюют, рожа, дурак, недоумок. Иногда его тон становится раздражающе заносчивым и высокомерным, он готов унизить человеческий разум, заявляя: "Мне очень приятно видеть, как унижают гордый разум" [2, c.139, XXXV]. Причина этого - в той же свойственной Паскалю искренности и эмоциональности.
В его "Мыслях"присутствуют почти все пласты лексики: возвышенный, умеренно-книжный, разговорный, специальный (см. п.4.13-).
Жозеф Бертран писал: "Тонкие умы удивляются Паскалю как писателю самому совершенному в величайший век французского языка... Каждая строка, вышедшая из-под его пера, почитается как драгоценный камень" (цит. по кн. 24, с.566).
Стилю Паскаля свойственна и повторяемость, создающая впечатление закругленности, спиралевидности произведения. Он сознавал это, пиша:
"Порою, подготовив речь, мы замечаем, что в ней повторяются одни и те же слова, пытаемся их заменить и только портим, настолько они были уместны; это знак, что все надо оставить как есть: пусть себе зависть злорадствует, она слепа и не понимает, что порою повторение - не порок, ибо единого правила тут не существует" [1, № 48].
Некоторые фрагменты напоминают неизвестную еще в те времена манеру письма "потока сознания".
3) Центонность.
"Нередко Паскалю ставили в упрек, - упоминает Кляус, - что он много заимствовал"или легко поддавался влиянию. У него действительно немало заимствованного - из Эпиктета, Марка Аврелия, Монтеня, Августина, Фомы Аквинского, Библии, Декарта и т.д. "Но он не просто берет, а развивает и расширяет мысль, трансформирует ее, выделяя новые аспекты и как бы подымая до себя. так что "взятое"им трудно узнать" [5, c.252].
В начале ХХ века остро дискутировался вопрос - был ли Паскаль "плагиатором" или "талантливым фальшивомонетчиком"? (см. статьи Ф.Матье в de Paris", в которых он пытался создать в этом плане новую легенду о Паскале). Г.Лансон по этому поводу писал так:
"Он... удивительно своеобразен, воспроизводя идеи, высказанные уже до него. Сила анализа и ума так велика в нем, что он находит в уже сказанном такие сочетания и отношения, которых до него никто не видел. Более того, он обладает искусством глубоко схватывать вещи. Ничто не остается у него обыденным и поверхностным. То, что у других, даже у Монтеня, не вызывает глубоких мыслей и не кажется поводом к значительным выводам, принимает в изложении Паскаля, сохраняющем иногда те же выражения, важность и значительность, поражающие ум. Одним словом или даже неуловимым оттенком тона он показывает постигнутую им глубину и привлекает других к этой глубине... этот дар глубины, составляющий истинную оригинальность его ума, Паскаль проявляет на каждой странице "Мыслей" [26, с.449].
"Поэтому правильнее будет говорить не о "заимствовании" Паскалем, а об отталкивании, о творческом развитии им как отдельных мыслей, так и научных методов, о прогрессе в деле познания истины", - делает вывод Кляус [5, c.252].
Проблема в том, что именно считать плагиатом? (Вспомним высказывание по этому поводу Паскаля под № 22, приведенное выше в п.3).
Недавно один из русских писателей опубликовал роман, целиком составленный из цитат известных прозаиков -вещь вышла совершенно оригинальной. Нечто подобное производил Паскаль, новым сочетанием и ракурсом образуя из заимствованных им идей и цитат совершенно новое текстуальное вещество.
"Мысль меняется в зависимости от слов, которые ее выражают. Не мысли придают словам достоинство, а слова мыслям" [1, № 50].
Паскаль искренне признается:
"Во мне, а не в писаниях Монтеня содержится все, что я в них вычитываю" [1, № 64], выражая в данном высказывании саму суть и цель применяемых им заимствований. Разница отношения к тому или иному известному факту и позволяет понять, что есть данный человек.
4) Диалогичность.
Бахмутский: "В отличие от "Максим"Ларошфуко, "Мысли" Паскаля внутренне диалогичны: писатель все время спорит со своими воображаемыми оппонентами (стоиками, скептиками...). Но на самом деле "Мысли"-это спор Паскаля с самим собой" [6].
Прием диалогизации встречается практически в каждом фрагменте, и в п.4.2 они перечислялись. Оппонентами Паскаля выступают не только известные личности, философские школы или его внутреннее "Я", но и простые люди, "мыслящие тростники". Введение подобного приема диалогизации не только облегчает восприятие речи, делая текст более доступным и понятным, оно повышает образность и эмоциональность стиля, приближая его в отдельных местах к народному, а также позволяет самому автору лучше вжиться в образ, чтобы проникнуться теми ощущениями, мыслями, страстями, которые он описывает.
5) Парадоксы.
В основе афористики французских моралистов лежит парадокс. "Но парадоксальная структура афоризмов, - отмечает Бахмутский, - у них не только стилистический прием. Парадокс составляет самое сердце их философии, поэтому афоризм и смог стать внутренней формой их мысли" [6].
И дальше: "Но парадоксы Паскаля сложнее и глубже, они коренятся в самой природе вещей. Каждое положение Паскаля переходит в свою противоположность. Его афоризмы строятся как последовательное опровержение всех "за"и "против". Ибо природа человеческая парадоксальна" [6].
См. № 328 - причина следствий;
№ 348 - мыслящий тростник ("...с помощью пространства Вселенная охватывает и поглощает меня, а вот с помощью мысли я охватываю Вселенную");
№ 326 - несправедливость;
№ 357 ("Когда человек пытается довести свои добродетели до крайних пределов, его начинают обступать пороки...");
№ 358 ("... несчастье (человека) в том, что, чем больше он стремится уподобиться ангелу, тем больше превращается в животное"),
№ 359 ("Мы стойки в добродетели не потому, что сильны духом, а потому, что нас с двух сторон поддерживает напор противоположных пороков..."),
№ 398 ("Ничтожество человека лишь подтверждает его величие: он ничтожен, как вельможа, как низложенный король",
№ 534 ("Люди делятся на праведников, которые считают себя грешниками, и грешников, которые считают себя праведниками"),
№ 414 ("Люди безумны, и это столь общее правило, что не быть безумцем было бы тоже своего рода безумием",
№ 272 ("Ничто так не согласно с разумом, как его недоверие к себе"),
№ 397 ("...Человек чувствует себя ничтожным, ибо понимает, что он ничтожен; этим-то он и велик"), № 398 ("Ничтожество человека лишь подтверждает его величие"),
№ 272 ("Ничто так не согласно с разумом, как его недоверие к себе",
№ 147 ("... мы не прочь стать трусам, лишь бы прослыть храбрецами..."),
№ 237,
№ 148, "Кто не замечает суеты мира - тот суетен сам" [2, c.96, XLIV] и др.).
Но парадоксальна не только природа человека, парадоксальна любая игра. "Парадоксы Паскаля лишены всякого элемента игры, они всегда трагически серьезны" [6].
Мысль Паскаля всюду обнаруживает противоречия. "Единственной и реальной истиной мира кажется Паскалю парадоксально-напряженное отношение противоположных полюсов" [там же].
"Я вижу слишком много, чтобы отрицать, и слишком мало, чтобы преисполниться уверенности..." [1, № 229];
"Пренебрежение философствованием и есть истинная философия" [1, № 4];
"Нас утешает любой пустяк, потому что любой пустяк приводит нас в уныние" [1, № 136],
"Непостижимо, что бог есть, непостижимо, что его нет; что у нас есть душа, что у нас ее нет; что мир сотворен, что он нерукотворен..." [1, № 237],
"С какой легкостью и самодовольством злодействует человек, когда он верит, что творит благое дело!" [1, № 895].
"Парадокс у Ларошфуко -это прежде всего заостренная форма, эффектно выделяющаяся мысль. У Паскаля парадокс выражает противоречивость всего мироздания" [7].
Достигается парадокс отождествлением слова и протислова (тождеством антонимов).
Сродни парадоксу и другой прием, примененный Паскалем в "Письмах провинциалу" и часто всплывающий в "Мыслях", когда "нарочито наивные вопросы "провинциала", пытающегося уяснить себе истинный смысл иезуистских хитросплетений, выявляет свою несовместимость со здравым человеческим смыслом и нравственным чувством" [7], - особенно же когда речь идет о проблемах социально-правовых, политических (см. в 1; №№ 293, 295, 317, 319, 323).
6) Стилистические особенности языка паскалевских "Мыслей" (эмоционально-лирический аспект).
Стилистические особенности слов накладывают зримый отпечаток на их функционирование в речи. При стилистической оценке лексики важнейшими являются два критерия: 1) принадлежность слова к одному из функциональных стилей (книжному, научному, публицистическому, общеупотребительному, разговорному и т.д.) и 2) эмоциональная окраска слова, его экспрессивные возможности.
По функционально-стилевой закрепленности слов фрагменты "Мыслей" Паскаля относятся к общеупотребительному и книжному стилю, даже те фрагменты, которые повествуют о высоких научных материях. В этом - причина доступности, понятности и простоты стиля Паскаля, его эмоциональности.
Способы эмоционального окрашивания текста различны. Прежде всего, это, способ оценивания (эмоционально-оценочная окраска слов). Следует отметить, что понятия эмоциональности и оценочности не тождественны. Не все эмоциональные слова содержат оценку (например, в междометиях она отсутствует), и, напротив, не все оценочные слова относятся к эмоциональной лексике. У Паскаля очень развит и употребителен именно этот лексико-оценочный спектр, сообщающий его произведению повышенную эмоциональность.
Особенностью эмоционально-оценочной лексики является то, что эмоциональная окраска "накладывается" на лексическое значение слова, но не сводится к нему: денотативное значение слова осложняется коннотативным. Средствами эмоционально-оценочной лексики у Паскаля выступают:
1. слова с ярким коннотативным значением, содержащие оценку фактов, явлений, признаков, дающие однозначную характеристику людей; сама выразительная эмоциональность этих слов препятствует развитию у них переносных значений;
2. экспрессивность лексики, колоритность ее (сюда входят экспрессивные синонимы, колоритные слова, торжественные и риторические слова, а также шутливые и иронические). Слова высокие, ласкательные, отчасти шутливые составляют лексику положительных оценок, а иронические, неодобрительные, бранные -лексику отрицательных оценок. И та и другая группа слов присутствует в "Мыслях"Паскаля. Кроме того, на эмоционально-экпрессивную окраску слова влияет его значение, одно и то же слово в разных контекстах звучит по-разному: например, слово "тростник"у Паскаля употребляется в переносном смысле для обозначения человеческого ничтожества, слабости, но в таком употреблении оно вместо нейтрально-именующего значения обретает экспрессивно-оценочный (из группы отрицательных оценок) характер, выполняя подчеркивающую роль.
3. Развитию экспрессивных оценок в семантике слова способствует и его метафоризация, когда стилистически-нейтральные слова, употребленные как метафоры, получают яркую экспрессию.
4. Окончательно же проявляет экспрессивную окраску слов контекст. Ю.Б.Виппер отмечал, что "хотя "Мысли" в жанровом отношении не являются ни дневником, ни "исповедью", в них раскрывается не только образ мышления Паскаля, но и характер его чувств. Чеканность формулировок сосуществует в этом философском произведении с силой воображения и высоким эмоциональным накалом" [10, c. 134].
Этот эмоциональный накал позволяет отнести "Мысли" Паскаля к жанру лирико-философских эссе. Уточняя формулировку Ю. Виппера, можно добавить, что "Мысли" Паскаля - это художественно-философское произведение эссеистско-афористического типа. Ярко выраженная лирическая окрашенность "Мыслей", поэтизируя их, является отличительной чертой произведения Паскаля и выводит его за рамки привычной моралистической литературы.
"Личное отношение окрашивает у Паскаля изложение самых универсальных проблем, и это отложило свой отпечаток на внешнюю форму "Мыслей", во многом отличную, а иногда и противоположную "Максимам" Ларошфуко. Слово "я", отсутствующее в "Максимах", то и дело встречается в "Мыслях". Паскаль сомневается, взвешивает, "проигрывает"разные варианты решения, спорит сам с собой, нередко обращается к диалогической форме", - пишет Жирмунская в [7].
Эмоциональность, с которой Паскаль повествует о разных сторонах человеческой природы или мироздания, имеет различную степень интенсивности: иногда она почти сходит на нет, выливаясь в бесстрастное замечание, остроумное наблюдение, афоризм; иногда оборачивается иронической горькой усмешкой, иногда - гневным пафосом, иногда - скорбью или страстью. Паскаль не стыдится своих эмоций и всюду пытается выразить личное отношение. Повышенной эмоциональностью обладают фрагменты, показывающие затерянность, ничтожество человека во Вселенной (№№ 72, 205, 172, 206, 208, 229, 210).
Способы выражения степени эмоциональности различны: риторические вопросы, восклицания, антитезы, открытые признания:
"Я вижу слишком много, чтобы отрицать, и слишком мало, чтобы преисполниться уверенности, и сердце мое скорбит..." [1, № 229];
"Меня ужасает вечное безмолвие этих пространств" [1, № 206]),
возвышенная (книжная) лексика ("скорбит", "ужасает", "преисполниться", "уповать", "промысел", "судьба", "предназначено", "уготована", "всевышний", "роптать"), частое использование местоимения "мы", "нам", "наше", "я", обращение к незримому собеседнику во втором лице ("ты"), экспрессивный строй речи, состоящей из усеченных синтаксических конструкций ("Чтобы его уничтожить, вовсе не надо всей Вселенной: достаточно дуновения ветра, капли воды" [1, № 347], минорная окраска текста.
Однако эмоциональность Паскаля не перехлестывает через край, а как бы постоянно удерживается в рамках некой меры, в качестве которой выступает пессимизм Паскаля (иными словами, скорбь). Человек, прозревший всю тщету и ужас бытия, всю бесконечность и ничтожество его, испытывает уже не страсть, а печаль, не желание, а жалость, не возмущение, а горечь. Таков Паскаль.
7) Искренность.
"И что еще поражает нас не меньше, чем глубина и простота Паскаля, - это его искренность и доверчивость, - пишет Кляус. - Он может быть неправ, он способен заблуждаться, но ему всегда чуждо какое бы то ни было притворство, бравада, поза. Трудно понять, как могла в те жестокие, насквозь фальшивые и вероломные времена выкристаллизоваться такой неистовой чистоты душа! И в этой искренности, бесхитростности - тоже одна из загадок силы воздействия Паскаля-писателя" [5, c.251].
Паскаль не переносит фальшь; тщеславие, порождающее ее; обман; заблуждение. Его искренность зачастую направлена против него самого (например, в религиозных вопросах, в которых Паскаль, при всей своей религиозности и желании доказать правоту христианства, не может скрыть многочисленных сомнений: "Если все подчинять разуму, наша религия не будет иметь ничего таинственного и сверъестественного. Если пренебрегать принципами разума, наша религия будет абсурдной насмешкой" [2, c.139, II]). Он шарахается от одной крайности к другой, иногда теряя чувство меры и перехлестывая в доказательствах истинности христианской религии, алогичность которых подчас курьезна. Он требует трезвости в самооценке, без скидок и лукавства: "Несомненно, что худо быть полным недостатков; но еще хуже быть полным их и не желать сознавать их в себе, потому что это значит прибавлять к ним еще недостаток самообмана" [2, c.51, IX].
8) Символизм.
Бахмутский: "Сочинение Паскаля стоит на грани философии и искусства. Паскаль обладает могучим воображением и часто мыслит поэтическими символами, непереводимыми на язык однозначных логических понятий. Таковы - образ "мыслящего тростника" или "бездны", с которой связано представление о вечности, бесконечности и катастрофичности человеческого бытия. В этом символе отразилось и трагическое ощущение непрочности современной Паскалю цивилизации, под которой таится хаос" [6].
Среди символов, используемых и созданных Паскалем, можно перечислить следующие:
- река - № 17 (жизнь)
- вереница приговоренных к казни - № 199 (человеческое существование)
- мыслящий тростник - № 345, 348 (человек)
- бесконечность - № 72, 233 (непостижимость, мир, хаос)
- бездна - 72 (бесконечность, ничто; бытие, небытие)
- игра на пари - № 233 (вера в бога).
"У Паскаля какое-то особое пристрастие к слову "бесконечность, - отмечает Кляус. - Бесконечность словно приворожила его, растревожила, до болезненности разожгла его любопытство, он постоянно к ней возвращается - то с одной стороны рассматривает ее, то с другой - точно бы проверяет на ней многие свои умозаключения - и математические, и философские. Она у него принимает форму то математической бесконечности, то философской "бездны" [5, c.167].
9) Лаконизм, афористичность.
Лаконичности афоризмов Паскаль достигает применением риторического приема эллипсиса, при котором один из компонентов стилистической фигуры опускается, и предложение таким образом стягивается, становясь более динамичным и сжатым. Примеры подобного приема даны в п.4.2. Предложение, освобожденное от лишних слов, представляющее слепок голой, но образной мысли, превращается в афоризм. Излюбленный материал для составления афоризма у Паскаля - парадокс, то есть противопоставление, а затем приведение к равенству антиномий (противоположностей).
В отличие от афоризмов Ларошфуко, представляющих собой эффектно выточенные отдельные сентенции, наблюдения и парадоксы, у Паскаля афоризмы более проникнуты чувством и более связаны со всем контекстом, часто резюмируя уже разработанную ранее мысль.
10) Автобиографизм и субъективизм (голос автора).
Паскаль рассматривал человека прежде всего как биологическое существо, вне связи его с конкретным социальным устройством, историей и сословной принадлежностью, не являлся в этом плане исключением и сам автор, поэтому в его "Мыслях"отсутствуют элементы автобиографизма, но сам текст очень субъективен в том смысле, что наполнен личным отношением к той или иной проблеме, мысли или идее. Голос автора присутствует в каждом фрагменте, в отличие от абстрактных безличностных "Максим"Ларошфуко. Стилистически достигается это и повсеместным применением местоимения "я"или "мы", и высказыванием личной оценки и мнения, и приведением конкретных примеров и диалогов, и доверительной исповедью, наполненной личными ощущениями и переживаниями. Повсюду автор лично присутствует в тексте, ведя своеобразный диалог и спор и с собой, и с миром, и с читателем, так что из контекста вполне явно выступает сама фигура Паскаля, наполненного сомнениями, муками, печалью, горем. Не только взгляды Паскаля, но сама динамика этих взглядов, их колебания, противоречия становятся объектом повествования (пример этого хорошо виден из фрагмента-эссе "Бесконечность. Ничто", или, как его называют, "Аргумента пари"(1, 233), а также фрагментов 139 и 143 ("Развлечение"), 205, 208, 229, 323.
Поскольку человек у Паскаля абстрагирован от истории, он внесословен, однако элементы сословности и отношения автора к ним в "Мыслях"присутствуют. Паскаль выступает против власть предержащих: короля, сановников, вельмож (см. 1, №№ 308, 320), против тирании (см. 1, № 332), но не жалует и народ (см. 1, №№ 294-, 313, 325, 326). Единственное сословие, которому он отдает приоритет - это философы, то есть истинный Homo Sapiens. Политический идеал Паскаля -"союз трона и алтаря", то есть синтез христианства и монархии.
11) Ирония и остроумие.
Ирония у Паскаля подчас таится в самих каламбурах, сочетаниях несочeтаемого (см. в 1; №№ 133, 357-, 398, 534), а подчас переходит в горькую усмешку или сатирическое изображение отдельных лиц (№ 82. Воображение). По сути, все парадоксы Паскаля заключают в себя иронию (см. п.4.3). Ирония сквозит и там, где Паскаль рассуждает о добрых вещах, приходя к выводу, что
"...Лучшее в добрых делах - это желание их утаить" [1, № 159].
Или в рассуждениях о любви, заканчивающихся остроумным и неожиданным выводом:
"Нос Клеопатры: будь он чуть покороче - облик земли стал бы иным" [1, № 162].
Редко, но имеет место и сатира, например, Паскаль вопрошает:
"Почему нас не сердит тот, кто хром на ногу, но тот, кто хром разумом? Дело простое: хромой признает, что мы не хромоноги, а недоумок считает, что это у нас ум с изъяном..." [1, № 80].
Или - совет вельможе обзавестись другом (см. 1, № 155). Паскаль прибегает и к простонародной шутке-анекдоту (см. 1, № 315. Причина следствий; № 293). К снисходительной усмешке (см. 1, № 305 - о швейцарце, № 308 - о причине почтения к королю).
Ирония достигается и нарочито наивным объяснением обычных вещей, о причине которых человек и не задумывается (см. 1, 264 - почему не наскучивает каждый день есть и спать?). Или, наоборот, отрицанием философами существования обычных вещей с помощью необычных апологий (см. 1, 265). Ирония является его защитой от скорби бытия. Часто, сожалея человеческому существованию, возмущаясь его пороками и хаосом, он тут же смеется над ним, опровергая сказанное выше (см. 1, № 359). Поэтому не все у Паскаля как писателя надо понимать буквально.
12) Пессимизм.
"Мысль о непрочности человеческого существа, о неизбежности смерти -этого главного зла в мире - и о какой-то космической тоске одиночества и заброшенности ("Сколько миров не знают нас!" [1, № 207] сменяется у Паскаля чувством глубокой подавленности от сонмища тех загадок, которыми человек окружен" [5, с.167].
(См. 1, №№ 229, 205, 171. Горе., 174. Горестность., 175, 183 ("Мы беспечно устремляемся к пропасти, заслонив глаза чем попало, чтобы не видеть, куда бежим").
Его страшит молчание пространств Вселенной (см. 1, №№ 206, 229), а человеческую жизнь он сравнивал с существованием осужденных на смерть узников, ждущих своей казни (см. 1, № 199).
Наиболее часто встречающиеся слова у Паскаля: скорбь, ничтожество, мрак, темнота, смерть, бездна-бесконечность, горе, горести, пропасть, ужас, печаль, отчаяние, зло, страх, затерянность, погибель, безнадежность. Сам лексикон его пессимистичен. Но не абсолютно. Паскаль оставляет человеку лазейку в том безрадостном обреченном бытии, в которое человек погружен: это мысль (№№ 339, 347, 348, 365, 366) и религия (вера) (№ 233). В этом плане Паскаль оптимист.
13) Нравственная окраска.
Само отличие философской концепции Паскаля состоит в нравственной ее окраске, поэтому естественно, что основное внимание в ней уделяется человеку, с той лишь разницей, что нравственные вопросы перенесены у Паскаля в космический масштаб. Человек локализован не только в социальной среде (как у Ларошфуко и других), но и во вселенной.
"Философский кругозор Паскаля, раздвинутый математическими и естественнонаучными знаниями, позволяет ему взглянуть на человека с точки зрения его места в мироздании. Но наука, поставившая перед ним этот вопрос, не дает ему ответа, и он ищет его в религии" [7].
"Постараемся же мыслить достойно - вот основа нравственности", утверждает Паскаль [1, № 347].
"Знание физики не утешает меня в незнании начал нравственности в момент страданий" [2, c.92, XXVII].
"Паскаль выступает как представитель антропологического принципа, ставшего составной частью материализма того времени. Человек здесь рассматривается преимущественно как биологическое существо, вне связи с конкретно-историческими общественными отношениями" [5, c.164].
Множество употребляемых Паскалем слов несут в себе нравственный заряд, таковы слова: справедливость-несправедливость, добро-зло, благо-вред, величие-ничтожество, обман, мошенник, правда-ложь, хорошо-плохо, гуманизм и т.д., придавая тексту эмоциональную окраску.
Практически все фрагменты "Мыслей" направлены на человека и его бытие. Выступая подчас как суровый моралист, Паскаль тем не менее отстаивает принцип относительности всего и во всем, в том числе морали ("На три градуса ближе к полюсу - и вся юриспруденция летит вверх тормашками" [1, № 294]), отрицая незыблемость и вечность нравственных критериев. Он пишет, что "понятия справедливого и несправедливого меняются с изменением географических координат" (там же).
"Диалектика Паскаля, - пишет Бахмутский, - имеет свои границы. Даже если принять ее как форму нашей мысли, по его мнению, ее нельзя признать законом исторического бытия. В реальной жизни все относительно: "Все в этом мире отчасти истинно, отчасти ложно", - а Паскаль стремится к абсолютному, и это приводит его к идее бога. Однако бог не может быть постигнут разумом" [6]. Единственное же, что, на его взгляд, вечно и что составляет достоинство человека - его разум. О разуме Паскаль говорит словами высокими и вдохновенными (см. 1, №№ 347, 348, 365). Поэтому к человеку, по его мнению, надо относиться снисходительно, ибо он одновременно и ничтожен, и величествен.
Стоит отметить, что относительность Паскаля в своей основе имеет не цинизм или безверие, а, напротив, жажду высшей абсолютной нравственности и веру.
Как максималист, Паскаль не может не верить в существование некой высшей истины, поскольку без нее все потеряло бы смысл, и пусть она содержится не в земном мире, но само ее присутствие и мысль о присутствии придают земному миру направление и смысл.
"Конечная истина, - пишет Паскаль, - не такова: она беспримесно и безусловно истинна. Всякая примесь пятнает истину и сводит на нет. В нашем мире ничто не бывает безусловно истинно и, значит, все ложно, - разумеется, в сравнении с конечной истиной... Наша истина и наше добро только отчасти истина и добро, и они запятнаны злом и ложью" [1, № 385].
"Неоспоримо, что вся людская нравственность зависит от решения вопроса: бессмертна душа или нет...", - в итоге заключает Паскаль [1, № 219].
14) Поэтизация афоризма.
Афоризмы и эссе Паскаля, лишенные рационалистической сухости, зачастую звучат как поэмы (См. 72, № 205). По поводу последнего фрагмента Кляус восклицает: "Это - пронзительной силы строки, от которых веет космическим холодом вечности. Здесь Паскаль не только философ, но и поэт" [5, с.169].
Поэтом незаурядного дара его назвал Ю.Олеша в своей записной книжке [25, с.289].
Все эссе Паскаля (72, 82, 100, 139, 233, 205) очень поэтичны и образны. Именно в них он дает волю различным стилевым украшениям и оборотам (см. п.4.2).
Но и в кратких афоризмах присутствует поэтика: иные выстроены так, что кажутся написанными белым стихом (см. 1, №№ 121, 135, 144, 146, 147, 150, 160, 171, 172, 205, 211, 229, 347, 354, 381, 383, 385. Пирронизм, 386, 409, 437, 469), а иные похожи на поэтические верлибры (см. 1, №№ 119, 123, 148, 162, 165, 168, 173, 174, 176, 180, 199, 206, 207, 208, 210, 293, 372, 382, 397, 399).
15) Специальная лексика.
а) Религиозная.
"Мысли" изначально были задуманы как апология христианской католической религии, к которой планировалось постепенно подвести читателя всем ходом рассуждений и примеров, но сам ход религиозных рассуждений Паскаля необычен, за что он и был подвергнут критике как с той, так и с иной стороны.
Своеобразным "узлом" его философского творчества стало эссе "Аргумент пари" [1, № 233], вызвавшее к жизни обширную литературу.
В лексиконе Паскаля множество слов, связанных с религией и книжно-церковной лексикой: Всевышний, Бог, грешник, вера, печать божества, высшая истина, благодать, промысел, религия, суетность, богословие, тщета, христианство, бытие божие, вечное блаженство, ад и рай, бесконечная жизнь, Евангелие, Иисус, смирение, душа, дух, сверхъестественное, добродетель, кара, алкание, творение, Царство Божие, верховное существо. Его эссе на соответствующие темы построены как страстные проповеди, использующие привычный арсенал приемов: риторические вопросы, восклицания, патетика, диалоги, приемы казуистики, христианские примеры (см. 1, №№ 233, 485, 535). Лексика подобных фрагментов отлична от обычной, в ней много возвышенных выражений, архаизмов, пышных оборотов.
б) Научная лексика (философизмы).
Понятийный аппарат Паскаля состоит и из философских терминов, поэтому наряду с поэтическими образами, риторическими фигурами красноречия, религиозной лексикой, в тексте немало чисто научных категорий из различных разделов философии: мышление, конечное и бесконечное, материя, учение, стоики, скептики, аргументы, истина, необходимость, причины и следствия, справедливость и несправедливость, бессознательное, сущее, бытие, величины, математика, познание, рассудок, выводы, дедукция, метод, логика, умозаключение, анализ, доводы, несоразмерность, явление, сущность, понятие, мироздание.
Фрагменты с философскими рассуждениями: №№ 1, 72, 82, 92, 100, 144, 294, 368, 384, 385, 425, 437, 464, 477, 864, 912.
Объектом рассуждений Паскаля является человек и его бытие, все остальное рассматривается относительно него. Человек объявлялся одновременно и ничтожным и великим (знаменитое паскалевское: 'homme de'passe infiniment l'homme" - "человек бесконечно превосходит человека"). Впоследствии к Паскалю обращались представители неотомизма и модернизма, чтобы опереться на него. И это им удавалось - настолько Паскаль богат, многопланов и противоречив! Опираются на него и современные экзистенциалисты, полагая Паскаля основоположником своей философии. "Паскаль - первый мыслитель, который прошел через опыт механистического рационализма 17 в. и со всей остротой поставил вопрос о границах "научности", указывая при этом на "доводы сердца", отличные от "доводов разума", и тем самым предвосхищая последующую иррационалистическую тенденцию в философии (Ф. Якоби, романтизм и т.д. вплоть до представителей экзистенциализма)" [19].
2.2. Особенности структуры
Если искать аналоги структуры паскалевского произведения в пространственных формах, то наиболее подходящей для нее формой окажется раковина улитки. Пространные рассуждения, словно перемычками прерываемые меткими афоризмами, наматываются в кажущейся безкомпозиционной структуре сужающейся раковины, наращивая, а точнее, стягивая слой за слоем. И замыкая в конце концов выстроенную цепочку словесных наростов вокруг упакованного в середине моллюска со спасительной жемчужиной, ради которого и затевалось столь непропорционально громоздкое сооружение замысловатой раковины Бог. Вся структура паскалевского мышления, весь строй доказательств, умозаключений и примеров, сама форма произведения, в которой фрагменты эссе словно насажены на острие лаконичных афоризмов, вел к этому невидимому, но основополагающему, единственно живому божественному моллюску, путь к которому и пытался выявить (и обустроить) в своей композиционной и мыслительной раковине Паскаль. Всё: противоречия человеческого существования, характера и устройства, картины общественной несправедливости (и невозможности справедливости), затерянность и отчаяние человека во Вселенной, - должны были привести к (и послужить) одному: доказательству силы и величия Бога.
"...эта картина была лишь прелюдией, зачином того монументального труда, который рисовался воображению философа. Изображение жестоких противоречий человеческого бытия должно было послужить наиболее действенным доводом в пользу существования бога, наиболее веским аргументом, способным повергнуть в смятение и переубедить вольнодумцев. Основная часть незаконченного труда Паскаля мыслилась как обоснование истинности бога и апология христианской религии. Однако оценка, вынесенная историей, оказалась иной. Именно теологическая часть "Мыслей" представляется обветшавшей и отжившей. Диалектические же прозрения Паскаля-философа, размышляющего о судьбах человека... продолжают волновать людей и поныне" [10, c.135].
Кажется, история вынесла приговор и этой оценке, и теперь теологическая часть "Мыслей"Паскаля представляет не меньший интерес, чем все остальное. Да и какое еще более монументальное здание можно соорудить вокруг излучающей свет раковины, изобилующей поворотами, изгибами, спиралями, возвратами-повторениями и тупиками, ведущей к наиболее загадочной тайне мироздания?
Уже рассматривалось отличие "Мыслей"Паскаля от "Максим" Ларошфуко в различных аспектах (см. 2, 3, 3.2, 3.4, 3.9). По образности, субъективизму, присутствию голоса автора, искренности, настроению, стилю, композиции, дневниковости и отношению к человеку и миру "Мысли"ближе к "Размышлениям"Марка Аврелия, которого тоже интересовал прежде всего человек. Однако они более рационалистичны, более научны, более религиозны и более личностны.
3. Заключение
3.1. Влияние Паскаля на французский язык и литературу Э.Бутру говорил: "Среди самых разнообразных форм, какие представляет в своем развитии французский язык после XVII в. - от Вольтера и Руссо до Шатобриана и Гюго, нет ни одного приема, зародыш которого мы бы не нашли в стиле Паскаля" [15, с.201].
Французский критик середины 19 в. Низар:
"Я мог бы указать пальцем на те места в "Письмах"и в "Мыслях", которые мощным великолепием и всегда прочувствованной дерзостью предвещают Боссюэ, или потоком сурового и страстного красноречия подготавливают Бурдалу, или блеском красок и живописью контрастов приближают к Лабрюйеру, или легкостью и живописью прокладывают путь Вольтеру. Все манеры письма получают свой образец в творчестве этого человека, который никогда не добивался литературной славы" [8, с.449].
"Список Низара можно продолжить: Мольер, кардинал Рец, Пьер Бейль, Сент-Эвремон, де Севинье и де Ментенон, - подтверждает Кляус [5, c.252]. "Влияние Паскаля-стилиста отзовется и много позже: Вовенарг, Лихтенберг, Шамфор, Курье, Стендаль, Ницше, Франсуа Мориак, Сент-Экзюпери..." [5, c.252]. Тютчев многое взял от Паскаля: и от философии, и от настроения, и от образного ряда (образы: бездна, мыслящий тростник, пылающая бездна, злак земной (человек), ничтожная пыль). Жюль Ренан, блестящий стилист, в дневнике 1894 г. оставил такую запись: "К описанию деревни применить стиль Паскаля..." [Ж.Ренан. Дневник, с.141].
О своеобразии значения "Мыслей" для мировой культуры хорошо сказал в нач. ХХ века русский историк Н.Стороженко:
"Мысли" Паскаля заключают в себе массу глубочайших наблюдений над жизнью и людьми, и притом выраженных таким слогом, что легко удерживаются в памяти. Стараясь определить сущность человеческой природы, Паскаль должен был невольно сделаться моралистом... Его "Мысли" будут бессмертны, пока загадка человеческого существования не будет разрешена, пока каждый из нас не перестанет видеть в его словах более сильное выражение того, что смутно бродит в нашей собственной душе" [28, c.233].
А по мнению современного французского исследователя творчества Паскаля Ж.Шевалье, "Он для Франции то же, что Платон для Греции, Данте для Италии, Сервантес и святая Тереза для Испании, Шекспир для Англии" [37].
Стиль и антропологическая философия Паскаля были восприняты экзистенциалистами. Методику его рассуждений, композиции, смеси жанров можно проследить у Сартра, Камю, Франсуа Мориака, Сент-Экзюпери. Его присутствие ощущали Флобер, Ромен-Роллан, Анатоль Франс (последний без любви, но с восхищением) (см. 29). Вся эссеистика выросла из жанра паскалевских "Мыслей".
3.2. Влияние Паскаля на русскую литературу
Паскаль оказал влияние и на русскую литературу. "Паскалевская струя"отчетливо выступает в философской лирике Тютчева ("Ночные голоса", "Смотри, как на речном просторе", "Дума за думой, волна за волной", "Как дымный столб светлеет в вышине", "Певучесть есть в морских волнах", "Фонтан", "Как океан объемлет шар земной", "День и ночь", "Наш век", "О, вещая душа моя", "Природа -сфинкс", "На смерть брата", "Последний катаклизм", "Проблеск"):
"Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?"
("Певучесть есть в морских волнах")
Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины,
И мы плывем, таинственною бездной
Со всех сторон окружены.
("Как океан объемлет шар земной").
Влияние Паскаля ощутимо также в творчестве Тургенева ("Отцы и дети", "Поездка в Полесье", "Стихотворения в прозе", построенные по принципу фрагментарных "Мыслей"), Достоевского ("Бесы", "Дневник писателя", "Братья Карамазовы"), Л.Толстого, назвавшего книгу Паскаля пророческой ("Отрочество", письма, ст. "О безумии", сб."Путь жизни"), A.Терца ("Мысли врасплох").
На русский язык Паскаля переводили: И.Бутовский, 1843; Первов П.Д., 1888; С.Долгов, 1892; Э.Линецкая.
4. Выводы
Итак, в жанровом отношении "Мысли" Паскаля представляют дневниковые фрагментарные записи, объединенные общей темой "человек и его заброшенность в мире", общей тональностью настроя, мотивами исповеди и авторского голоса, делающими фрагменты темами одной общей мелодии, связывающей произведение в одну, звучащую в унисон симфонию.
Было ли последним намерением Паскаля придать "Мыслям" именно такую форму, или фрагментарность явилась следствием незаконченности труда (или невозможности последующего объединения его, вне зависимости от желания автора), но данная форма "Мыслей" оказалась очень созвучной содержанию и изложению материала. Похоже, произведение уже само диктовало Паскалю композицию, заключающуюся в отсутствии композиции. Парадокс вышел вполне в духе Паскаля, как продолжение его афоризмов. Само произведение в общей своей композиции явилось обобщенным афоризмом.
Именно в подобного рода произведении как нельзя лучше можно было сочетать философские выкладки, религиозные проповеди, научные аргументации, поэтические куски, эмоциональные исповеди, лаконичные афоризмы и образные верлибры-зарисовки. Соответственно, именно в такой форме органичной выглядит смесь применяемых Паскалем пластов лексики: специального, книжно-повествовательного, поэтического и возвышенно-пафосного. Смесь лексических пластов присутствует и внутри самих фрагментов, поэтизируя философские рассуждения и придавая философскую глубину обобщения поэтическим сравнениям и зарисовкам. Перетекание лексических пластов, обогащающее текст, разводящее его в разные стороны и на разную глубину, создает стереоскопический эффект всеохватной действительности, вместившейся в 1000 с лишним отрывков. Подобным приемом Паскаль расширил сферу французского литературного языка, привнеся в нее новый лексикон слов, сделав его сочетания столь же литературными, как и чисто поэтический язык. Именно подобный прием свободного обращения с разного рода лексическим пространством, позволяющий усилить значение смыслового аспекта произведения, служащий своего рода ударным средством, оттачивающим мысль и поэтику, обогатил язык последующих писателей, и именно его взяли себе на вооружение экзистенциалисты.
Хотя Паскаль создал свои "Мысли" в эпоху расцвета классицизма, в жанровом отношении их нельзя назвать классицистическим произведением. Разорванная внешняя структура, неупорядоченность и несоразмерность фрагментов, внутренняя неуравновешенность и растерянность, не имеющая положительного разрешения, - противоречат классицистическим нормативным принципам построения художественного произведения. В то же время отдельные приметы классицистической нормативной эстетики присутствуют во внутренней структуре "Мыслей": отточенность афоризмов, закругленность и точная лаконичность отдельных эссе, - а также в самой апологии к разуму как мерилу любой морали и сосредоточении внимания на внутренней борьбе и драматических противоречиях человека.
Если уж давать жанр "Мыслям", то к ним подошло бы определение симфонии.
Нечаянная незавершенность композиции "Мыслей" стала идеальной формой выражения личности автора, положив начало новому жанру эссе.
