Реферат Скученность
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Скученность
В современной общественной жизни Европы есть - к добру ли, к худу ли - один исключительно важный факт: вся власть в обществе перешла к массам. Так как массы, по определению, не должны и не могут управлять даже собственной судьбой, не говоря уж о целом обществе, из этого следует, что Европа переживает сейчас самый тяжелый кризис, какой только может постигнуть народ, нацию и культуру. Такие кризисы уже не раз бывали в истории; их. признаки и последствия известны. Имя их также известно - это восстание масс.
Чтобы понять это грозное явление, условимся, что такие слова, как «восстание», «массы», «общественная власть» и т.п., мы не будем толковать в узкополитическом смысле. Общественная жизнь далеко не исчерпывается политикой; у нее есть, даже прежде политики, и другие аспекты - интеллектуальный, моральный, экономический, религиозный и др.; она охватывает все наши общие привычки, вплоть до моды на одежду и развлечения.
Быть может, мы лучше всего уясним себе это историческое явление, если начнем с одного внешнего факта нашей эпохи, который просто бросается в глаза, Его легко опознать, но не так-то легко в нем разобраться, и я назову его «скоплением» или. «скученностью». Города переполнены людьми, дома - жильцами, отели - приезжими, поезда - пассажирами, кафе - посетителями, улицы - прохожими, приемные знаменитых врачей - пациентами, курорты - купальщиками, театры - зрителями (если спектакль не слишком старомоден). То, что раньше было так просто -найти себе место, теперь становится вечной проблемой.
Вот и все. Есть ли в нашей нынешней жизни что-нибудь более простое, знакомое, обычное? Однако попробуем углубиться в этот «простой факт», и мы будем поражены; подобно лучу света, проходящему через призму он даст нам целый спектр неожиданных открытий и заключений.
Что же мы видим, что нас поражает? Мы видим толпу, которая завладела и пользуется всеми просторами и всеми благами цивилизации. Но рассудок немедленно нас успокаивает: что ж тут такого? Разве это не прекрасно? Ведь театр, .на то и построен, чтобы места были заняты и зал наполнен. То же самое - с домами, отелями, железной дорогой. Да. конечно. Но раньше все они не были переполнены, а сейчас в них просто не войти. Как бы это ни было логично и естественно, мы должны признать, что раньше было иначе, и это оправдывает, по крайней мере, в первый момент, наше удивление.
Удивление, изумление - первый шаг к пониманию. Здесь сфера интеллектуала, его спорт, его утеха. Ему свойственно смотреть на мир широко раскрытыми глазами. Все в мире странно и чудесно для широко раскрытых глаз. Способность удивляться не дана футболисту, интеллектуал же - всегда в экстазе и видениях, его отличительный признак - удивленные глаза. Потому-то древние и представляли себе Минерву совой.
Скученности, переполнения раньше почти не бывало. Почему же теперь оно стало обычным?
Оно возникло не случайно. Пятнадцать лет тому назад общая численность населения была почти та же. что и сейчас. После войны она. казалось бы, должна была уменьшиться. Но здесь как раз мы приходим к первому важному пункту. Индивиды, составляющие- толп}; существовали и раньше, но не в толпе. Разбросанные по свету в одиночку или мелкими группами, они вели раздельную, уединенную жизнь. Каждый яз них занимал свое место - в деревне, в городке, в квартале большого города.
Теперь они появились все вместе, к куда ни взглянешь, всюду видишь толпу» Повсюду? О, нет. как раз в лучших местах, в мало-мальски изысканных, уголках нашей культуры, ранее доступных только избранным, меньшинству, .
Массы внезапно стали видны, они расположились в местах, излюбленных «обществом». Они существовали и раньше, но оставались незаметными, занимая задний план социальной сцены; теперь они вышли на авансцену; к самой рампе, на места главных действующих лиц, Герой исчезли, остался хор.
Толпа - понятие количественное и видимое. Выражая ее в терминах социологии, мы приходим к понятию социальной массы, Всякое общество - это динамическое единство двух факторов, меньшинств и массы. Меньшинства - это личности или группы личностей особого, специального достоинства. Масса - это множество людей без особых достоинств. Это совсем не то же самое, что рабочие, пролетариат. Масса - это средний, заурядный человек, Таким образом, то, что раньше воспринималось как количество, теперь предстает перед нами как качество; оно становится общим социальным признаком человека без индивидуальности, ничем не отличающегося от других, безличного «общего типа».
Что мы выиграли от превращения количества в качество? Очень просто: изучив «тиб», мы сможем понять происхож-дение и природу массы. Ясно, даже общеизвестно, что нормальное, естественное возникновение массы предполагает общность вкусов, интересов, стиля жизни у составляющих ее индивидов. Могут возразить, что это верно и отноше-нии каждой социальной группы, какой бы элитарной она себя ни считала. Правильно: но есть существенная разница!
В тех группах, которые нельзя назвать массой, сплоченность членов основана на таких вкусах, идеях., идеалах, который исключают массовое распространение. Для образования любого меньшинства необходимо прежде всего, чтобы члены его отталкивались от большинства по особым, хоть относительно личным мотивам, Согласованность внутри группы -фактор вторичный, результат общего отталкивания. Это, так сказать, согласованность, в несогласии. Иногда такой характер группы выражен явно, пример - англичане, назвавшие себя «нонконформистами», т.е. «несогласными», которых связывает только их несогласие с большинством. Объединение меньшинства, чтобы отделить себя от большинства, - необходимая предпосылка его создания.
Строго говоря, принадлежностью массе - чисто психологический признак, и вовсе не обязательно, чтобы субъект физически к ней принадлежал. О каждом отдельном человеке можно сказать, принадлежит он к массе или нет. Человек массы - это тот, кто не ощущает в себе никакого особого дара или отличия от всех, хорошего или дурного, кто чувствует, что он - «точь-в-точь, как все остальные», и притом нисколько этим не огорчен, наоборот, счастлив чувствовать себя таким же, как все. Представим себе скромного человека, который пытается определить свою ценность на разных поприщах, испытывает свои способности там и тут и, наконец, приходит к заключению, что у него нет таланта ни к чему. " Такой человек будет чувствовать себя посредственностью, но никогда не почувствует себя членом «массы».
Когда заходит речь об «избранном меньшинстве», лицемеры сознательно искажают смысл этого выражения, притворяясь, будто они не знают, что «избранный» - вовсе не «важный», т.е. тот, кто считает себя выше остальных, а человек, который к себе самому требовательней, чем к другим, даже если он лично и не способен удовлетворить этим высоким требованиям. Несомненно, самым глубоким и радикальным делением человечества па группы было бы различение их по двум основным типам: на тех, кто строг и требователен к себе самому («подвижники»), берет на себя труд и долг, и тех, кто снисходителен к себе, доволен собой, кто живет без усилий, не стараясь себя исправить и улучшить, кто плывет но течению.
Это напоминает мне правоверный буддизм, который со стоит из двух различные религий: одной - более строгой и трудной, и другой - легкой и неглубокой. Махаяна - «великий путь», Хинаяна - «малый путь». Решает то, на какой путь направлена паша жизнь, - с высокими требованиями или с минимальными.
Таким образом, деление общества-па массы к избранное меньшинство - деление не рта социальные классы, а на тины людей: это . совсем не то, что иерархическое различие «высших» и «низших». Конечно, среди «высших» .классов, если они и впрямь высшие, гораздо больше вероятия встретить людей «великого пути», тогда как «низшие» классы обычно состоят из индивидов без особых достоинств. Но. строго говоря, в каждом классе можно найти и «массу», и настоящее «избранное меньшинство». Как мы увидим далее, в наше время массовый тип. «чернь» преобладает даже в традиционных избранных группах. Так, б интеллектуальную жизнь, которая по самой сути своей требует и предполагает высокие достоинства, все больше проникают псевдоинтеллектуалы, которых не может быть достоинств; их или просто нет, или уже нет. То же самое - в уцелевших группах кашей «знати», как у мужчин, так и у женщин. К наоборот, среди рабочих, которые раньше считались типичной «массой», сегодня нередко встречаются характеры исключительных качеств.
Итак, в нашем обществе есть действия, дела, профессии разного рода, которые по самой природе своей требуют специальных качеств, дарований, талантов. Таковы государственное управление, судопроизводство, искусство, политика. Раньше каждый специальный род деятельности выполнялся квалифицированным меньшинством. Масса не претендовала на участие; ока знала, что для этого ей не хватило квалификации: если бы она эту квалификацию имела, она не была бы массой. Масса знала свою роль в нормальной динамике социальных сил.
Если теперь мы обратимся к фактам, отмеченным вначале, мы. несомненно, должны будем признать, что поведение масс совершенно изменилось. Факты показывают, что массы решили двинуться на авансцену социальной жизни, занять там места, использовать достижения техники и наслаждаться всем тем. что раньше было предоставлено лишь немногим. Ясно, что сейчас все переполнено - ведь места не предназначались для масс: а толпы все прибывают. Все это свидетельствует наглядно и убедительно о новом явлении: масса, не переставая быть массой, захватывает место меньшинства, вытесняет его.
Никто, я уверен, не будет возражать против того, что сегодня люди развлекаются больше, чем раньте, поскольку у них есть к тому желание и средства. Но тут есть опасность: решимость масс овладеть тем. что раньше было достоянием меньшинства, не ограничивается областью развлечений, это генеральная линия, знамение времени. Поэтому я полагаю - предвосхищая то. что мы увидим далее, - что политические события последних лет означают не что иное, как политическое господство мясе. Старая демократия была закалена значительной дозой либерализма и преклонением перед законом. Служение этим принципам обязывает -человека к строгой самодисциплине. Под защитой либеральных принципов и правовых норм меньшинства могли жить и действовать. Демократия и закон были нераздельны. Сегодня же мы присутствуем при триумфе гипердемократии, когда массы действуют непосредственно, помимо закона, навязывая всему обществу спою волю и свои вкусы. Не следует объяснять новое поведение масс тем, что им надоела политика и что они готовы предоставить ее специальным лицам. Именно так было раньше, при либеральной демократии. Тогда массы полагали, что в конце концов профессиональные политики при всех их недостатках и ошибках все же лучше разбираются в общественных проблемах, чем они, массы. Теперь же, наоборот, массы считают, что они вправе пустить в ход и сделать государственным законом свои беседы в кафе. Сомневаюсь, чтобы в истории нашлась еще эпоха, когда массы господствовали так явно и непосредственно, как сегодня. Поэтому я и говорю о «гипердемократии». То же самое происходит и в других областях жизни, особенно в интеллектуальной. Быть может, я ошибаюсь, но писатель, который берет перо, чтобы писать на тему; которую он долго и основательно изучал, знает, что его рядовой читатель, ничего в этой теме не смыслящий, будет читать его статью не с тем, чтобы почерпнуть из нее что-нибудь, а с тем, чтобы сурово осудить писателя, если он говорит не то, чем набита голова читателя. Если бы люди, составляющие массу, считали себя особо одаренными, это был бы лишь случай частного ослепления, а не социальный сдвиг, Но для нынешних дней характерно, что вульгарные, мещанские души, сознающие свою посредственность, смело заявляют свое право на вульгарность, и причем повсюду, Как говорят в Америке, «выделяться неприлично». Масса давит все непохожее, особое, личностное, избранное,
Кто выглядит не так, «как все», кто 'думает не так, «как все», тот подвергается риск)' стать изгоем. Конечно, эти «все» - еще далеко не все. Все без кавычек - это сложное единство однородной массы и неоднородных меньшинств. Но сегодняшние «все» - это только масса.
Вот страшный факт нашего времени, и я пишу о нем. не скрывая грубого зла, связанного с ним."
Подъем исторического уровня.
У равноправия был один смысл - вырвать человеческие души из внутреннего рабства, внедрить в них собственное достоинство и независимость. Разве не к тому стремились, чтобы средний человек почувствовал себя господином, хозяином своей жизни? И вот это исполнилось. Почему же сейчас жалуются все те. кто тридцать лет назад был либералом, демократом, прогрессистом? Разве, подобно детям, они хотели чего-то, не считаясь с последствиями? Если вы хотите, чтобы средний, заурядный человек превратился в господина, нечего удивляться, что он распоясался, что он требует развлечений, что он решительно заявляет свою волю, что он отказывается кому-либо помогать или служить, никого не хочет слушаться, что он полон забот о себе -самом, своих развлечениях, своей одежде - ведь все это присуще психологии господина. Теперь мы видим все это в заурядном человеке, в массе,
Триумф масс и последующий блистательный подъем жизненного уровня произошли в Европе в сил}-" внутренних тух причин, в результате двух столетий массового просвещения, прогресса и экономического подъема» Но вышло так, что результаты европейского процесса совпадают с наиболее яркими чертами американской жизни; и это сходство типичных черт заурядного человека в Европе и в Америке привело к тому, что европеец впервые смог попять американскую жизнь, которая до этого была для него загадкой и тайной. Таким образом, дело не во влиянии (это было бы даже несколько странным), а в более неожиданном явлении - нивелировке, выравнивании. Для европейцев всегда было непонятно и неприятно, что стандарт жизни и Америке выше, чем в Европе. Это ощущали, но не анализировали, и отсюда родилась идея, охотно принимаемая на веру и никогда не оспариваемая, что будущее принадлежит Америке. Вполне понятно, что такая идея, широко распространенная и глубоко укорененная, не могла родиться из нечего, без причины. Причиной же было то. что б Америке разница между уровнем жизни масс и уровнем жизни избранных меньшинств гораздо меньше, чем в Европе. История, как и сельское хозяйство, .черпает свое богатство б долинах, а не на горных вершинах; ее питает средний слой общества, а не выдающиеся личности.
Мы живем в эпох}7 всеобщей нивелировки; происходит выравнивание богатств, прав, культуры, классов, полов. Происходит и выравнивание континентов. Так как средний уровень жизни в Европе был ниже, от этой нивелировки она может только выиграть. С этой точки зрения, восстание масс означает огромный рост жизненных возможностей, те, обратное тому, что мы слышим так часто о «закате Европы». Это выражение топорно, да и вообще неясно, что, собственно, имеется в виду - государства Европы, культура или то, что глубже и бесконечно важнее остального, -жизненная сила? О государствах и о культуре Европы мы скажем позже (хотя, быть может, достаточно и этого); что же до истощения жизненной силы, нужно сразу разъяснить, что тут - грубая ошибка. Быть может, если я исправлю ее сейчас же, мои утверждения покажутся более убедительными или менее неправдоподобными; так вот: теперь средний итальянец, испанец или немец, менее разнятся в жизненной силе от янки пли аргентинца, чем тридцать лет назад. Этого американцы, не должны
забывать.
Такою всегда была власть в обществе, управляемом непосредственно массой, - она и всемогуща, и эфемерна. Человеку массы не дано проектировать и планировать, он всегда плывет по течению. Поэтому он ничего не создает, как бы велики ни были его возможности и его власть. Таков человек, который в наше врем стоит у власти и решает. Займемся поэтому анализом его характера.
Ключ, к этому анализу мы найдем, если вернемся к началу исследования и поставим себе вопрос; откуда пришли те массы, которые наполняют и переполняют сейчас историческую сцену?
Несколько лет тому назад известный экономист Вернер Зомбарт указал на один простой факт, который должен был бы запомнить каждый, интересующийся современными событиями. Этот простои факт сам по себе достаточен, чтобы дать нам ясное представление о современной Европе: а если он и не достаточен, то все же указывает путь, который нам все раскроет. Суть в следующем. За всю европейскую историю с VI века вплоть до 1800 года, то есть в течение 12 столетий, население Европы никогда не превышало 180 миллионов. Но с 1800 по 1414-й, т,е. за одно с небольшим столетие, население Европы возросло со 180 до 460. миллионов! Сопоставив эти цифры, мы убедимся в производительной силе прошлого столетия, В течение трех поколений оно массами производило человеческий материал, который, как поток, обрушился на поле 'истории, затопляя его. Этого достаточно для объяснения как триумфа масс, так и всего, что он выражает и возвещает. В то же время это подтверждает самым наглядным образом то повышение жизненного уровня, на которое я указывал.
Но одновременно это показывает, насколько необоснованно восхищение, какое вызывает у нас расцвет новых стран, вроде США. Нас поражает рост их населения, которое в течение одного столетия достигло 100 миллионов, и мы не замечаем, что это лишь результат изумительной плодовитости Европы. Здесь я вижу еще один аргумент для опровержения басни об американизации Европы. Рост населения Америки, который считается наиболее характерной ее чертой- вовсе не ее особенность. Европа за прошлое столетие выросла гораздо больше. Америка же наполнялась за счет избытков населения Европы.
Хотя подсчет Зомбарта и не известен, как он того заслуживает, все же факт необычайною роста населения не тайна и сам по себе не заслуживал бы упоминания. Дело, собственно, не в нем самой, а в головокружительной быстроте этого роста и в последствиях его: массы людей таким ускоренным темпом вливались на сцену истории, что у них . не было времени, чтобы в достаточной мере приобщиться к традиционной культуре.
Анализ человека массы
Кто же этот «человек массы», который пришел теперь к власти в общественной жизни, и в политической, и в неполитической? Почему оп гаков, каков он ест иначе говоря, откуда он взялся?
" Попробуем дать общий ответ на оба вопроса, так как они тесно связаны друг с другом. Человек, который сегодня хочет руководить жизнью Европы, очень отличается от вождей XIX века, родившего его самого. Прозорливые умы уже в 1820, 1850 и 1880 годах при помощи чисто априорного мышления сумели предвидеть серьезность нынешнего положения. «Массы двинулись вперед!» - заявил Гегель апокалиптическим тоном..: «Без новой духовной силы наш век - век революций - придет к катастрофе!» - возвестил Огюст Конт... «Я вижу растущий прилив нигилизма». - крякнул с Энгадинской скалы Ницше…
Неверно, будто историю нельзя предвидеть. Бессчетное число раз она была предсказана. если бы будущее не открывалось пророкам, его не могли бы понять ни в момент его осуществления, ни позже, когда оно уже стало прошлым. Мысль, что историк - не. что иное, как обратная сторона пророка, пронизывает всю философию истории. Конечно, можно предвосхитить только общую схему будущего, но ведь, по существу, мы не больше того воспринимаем и в настоящем, и в прошлом, Чтобы видеть целую эпоху, надо смотреть издалека.
Какою представлялась жизнь тому человеку массы, которого XIX век производил все в больших количествах? Прежде всего он ощущал общее материальное улучшение. Никогда раньше, средний человек не решал своих экономических проблем с такой легкостью. Наследственные богачи относительно беднели, индустриальные рабочие обратились в пролетариев, а люди среднего калибра с каждым днем расширяли свой экономический горизонт. Каждый день вносил что-то новое и обогащал жизненный стандарт, С каждым днем положение укреплялось, независимость росла. То, что раньше считалось бы особой милостью судьбы и вызывало умиленную благодарность, теперь рассматривалось как законное благо, за которое не благодарят, которого требуют.
С 1990 года и рабочие начинают жить лучше. Тем не менее, им приходится вести борьбу за свои права. В отличие от среднего человека, они не получают все готовым от чудесно организованных общества и государства.
К этому облегчению жизни и к экономической обеспеченности присоединяются физические блага, комфорт, общественный порядок. Жизнь катится, как по рельсам, и нет опасений, что ее нарушит насилие
или беда.
Такая свободная, нестесненная жизнь неминуемо должна была вызвать в «средних душах» ощущение, которое можно выразить словами старой испанской поговорки: «Широка наша Кастилья!» «Новый человек» ,, ощущал, что жизнь его - освобождение от бремени, от всех помех и ограничений. Значение этого факта будет нам ясно, когда мы вспомним; что в прошлые времена такая свобода жизни была абсолютно недоступна для простых людей. Наоборот, для них жизнь была всегда тяжелым бременем, физическим и экономическим. С самого рождения они были окружены запретами и препятствиями, им оставалось одно - страдать, терпеть и приспособляться.
Еще разительнее эта перемена проявилась в области правовой и моральной. Начиная со второй половины века, средний человек уже был свободен от социальных перегородок. Никто не принуждал его сдерживать, подавлять себя - «Широка наша Кастилья!» Нет больше ни каст, ни сословий. Нет правовых привилегий. Заурядный человек узнает, что все люди равны в своих правах.
Никогда еще за всю историю простой человек не жил в условиях, которые хотя бы отдаленно походили на нынешние условия его жизни Мы действительно стоим перед радикальным изменением человеческой судьбы, произведенным XIX веком. Создан совершенно новый фон, новое поприте для современного человека - и физически, и социально. Три фактора сделали возможным создание этого нового мира: либеральная демократия, экспериментальная наука и индустриализация. Второй и третий можно объединить под именем «техники». Ни один их этих факторов не был созданием века, они появились на два столетия раньше, XIX век провел их в жизнь. Это всеми признало. Но признать факт недостаточно, нужно учесть его неизбежные последствия.
XIХ век был по существу- революционным, не потому, что он строил баррикады - это деталь, а потому, что он поставил заурядного человека, т.е. огромные социальные массы, в совершенно новые жизненные условия, радикально противоположные прежним. Он перевернул все их бытие. Революция заключается не столько в восстании против старого порядка, сколько в установлении нового, обратного прежнему. Поэтому не будет преувеличением сказать, что человек, порожденный XIX веком, но своему общее тонному положению - человек совершенно новый, отличный от всех прежних. Человек XVIII века, конечно, отличался от своего предка XVI вика; ко все они схожи, однотипны, даже тождественны но сравнению с новым человеком. Для «простых людей» всех этих веков «жизнь» означала прежде всего ограничения, обязанности, зависимость, одним словом - гнет. Можно сказать и «угнетение», понимая под этим не только правовое и социальное, по и «космическое» Его всегда хватало до последнего века, кота начался безграничный расцвет «научной техники» как в физике, так и в управлении. По сравнению с сегодняшним днем старый мир даже богатым и сильным предлагал лишь скудость, затруднения и опасности1.
Мир, окружающий нового человека с самого рождения, ни в чем его не стесняет, ни к чему не принуждает, не ставит никаких запретов, никаких «вето»; наоборот, он сам будит в нем вожделения, которые, теоретически; могут расти бесконечно. Оказывается, - это очень важно, - что мир XIX -начала XX века не только располагает изобилием и совершенством, но и внушает нам полную уверенность в том, что завтра он будет еще богаче, еще обильнее, еще совершеннее, как если бы он обладал неиссякаемой силой развития. Сегодня (несмотря на некоторые трещины в оптимизме) почти никто не сомневается, что через пять лет автомобили будут еще лучше, еще дешевле, В это верят, как в то, что завтра снова взойдет солнце, Сравнение совершенно точно: заурядный человек, видя вокруг себя технически и социально совершенный мир, верит, что ею произвола таким сама природа; ему никогда не приходит в голову, что все это создано личными усилиями гениальных людей. Еще меньше он подозревает о том» что без дальнейших усилий этих людей великолепное здание рассыплется в самое короткое время.
Поэтому отметим две основные черты в психологической диаграмме человека массы: безудержный рост жизненных вожделений, а тем самым личности, и принципиальную неблагодарность ко всему, что позволило так хорошо жить. Обе эти черты характерны для хорошо нам знакомой психологии избалованных детей. Мы можем воспользоваться ею как прицелом, чтобы рассмотреть души современных масс. Новый народ.
наследник долгого развития общества, богатого идеями в усилиями, избалован окружающим миром. Баловать - значит исполнять все желания, приучить к мысли, что все позволено, что нет никаких запретов и никаких обязанностей. Тот. с кем так обращались, не знает границ. Не испытывая никакою нажима, никаких толчков и столкновений, он привыкает ни с кем не считаться, а главное - никого не признает старшим или высшим. Признание превосходства могло бы вызвать в ном лишь тот, кто заставил бы его отказаться от капризов, укротил бы его, принудил смириться. Тогда он усвоил бы основное правило дисциплины: «Здесь кончается моя воля, начинается воля другого, более сильного. Видимо, на свете я не один, и -этот сильнее меля». В былые времена рядовому человеку приходилось ежедневно получать такие уроки элементарной мудрости, так как мир был организован грубо и примитивно, катастрофы были обычны, не было . ни изобилия, ни прочности, ни безопасности. Сегодняшние массы живут в изобилии и безопасности; все к их услугам, никаких усилий но надо, подобно тому как солнце само поднимается над горизонтом без нашей помощи. Не надо благодарить другие за воздух, которым ты дышишь, воздуха никто не делал, он просто есть, «Так положено», ведь он всегда налицо. Избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование наподобие воздуха, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти так же совершенна, как природа.
Итак, я полагаю, что XIX век создал совершенную организацию нашей жизни во многих ее отраслях. Совершенство это привело к тому, что массы, пользующиеся сейчас всеми благами организации, стали считать ее естественной, природной. Только так можно понять и объяснить нелепое состояние их души: они заняты только собственным благополучием, но не замечают его источников. За готовыми благами цивилизации они не видят чудесных изобретений, созданных человеческим гением ценою упорных усилии, и воображают, что вправе требовать все эти блага, естественно им принадлежащие в силу их прирожденных прав. Во время голодных бунтов толпы народа часто громят пекарни. Это может служить прообразом обращения нынешних масс (в более крупном масштабе и в более сложных формах) с цивилизацией. которая их питает2.
Жизнь благородная и жизнь пошлая, или энергия и косность
Мы прежде всего то, что делает из нас окружающий нас мир; основные черты нашего характера форми-руются под влиянием впечатлений, получаемых извне. Это естественно, так как паша жизнь не что иное, как наши отношения с миром. Лик мира, обращенный к нам, формирует в основных чертах нашу собственную жизнь. Вот почему я так подчеркиваю, что мир, в котором сегодняшние массы возникли и выросли, кажется совершенно новым, еще небывалым в истории, В прошлом для среднего человека «жизнь» означала непрерывные трудности, опасности, нужду, ограничения, подчиненность; современный мкр представляется среднему человеку как мир неограниченных возможностей, безопасности, полной независимости. Душу современного человека формирует это впечатление, основное и постоянное, тоща как прежде душу среднего человека формировало впечатление обратное. Впечатление превращается во внутренний голос, который неотступно нашептывает какие-то слова в глубине нашего «я», настойчиво подсказывает нам определение нашей жизни, которое становился заповедью. Если в прошлые века считалось, что жить - это чувствовать себя ограниченным во всем и потому считаться с тем, что нас ограничивает, то новый голос вещает: «жить - значит не встречать ограничений: поэтому смело делай все, что хочешь. Нет невозможного, нет опасного, нет ни высших, ни низших».
Эта новая заповедь, основанная па отпущении, совершенно меняет традиционную, извечную структуру человека массы. Раньше он находил естественными свои материальные ограничения к свою подчиненность власть имущим. Такова уж была жизнь. Если ему удавалось улучшить ее. если он подымался по социальной лестнице, он приписывал это счастью, которое ему улыбнулось, или же это было его личной заслугой, которую он хорошо сознавал. В обоих случаях дело шло об исключении из общего закона жизни и всего мира, и оно было вызвано особыми причинами.
Новая масса восприняла полную свободу жизни, как естественное, природное состояние, не вызванное никакими причинами. Ничто не налагало на эту массу никаких ограничений извне, следовательно, не было необходимости каждую минуту считаться с кем-то вокруг, в особенности с высшими. До недавнего времени китайский крестьянин верил, что его благополучие зависит от личных добродетелей императора. Поэтому его жизнь была в постоянном соотношении и подчинении этой высшей инстанции. Но человек, которого мы анализируем , не хочет считаться ни с какой внешней инстанцией или авторитетом. Он доволен собой таким, каков он есть. Совершенно искренне, без всякого хвастовства, как нечто вполне естественное, он будет одобрять и хвалить все. чем он сам наделен, - свои мнения, стремления, симпатии, вкусы, А что ж? Ведь никто и ничто не заставляет его признать себя человеком второго сор-га, крайне ограниченным, неспособным ни к творчеству, ни даже к поддержанию той самой организации, которая дала ему полноту жизни.
Человек массы никогда не признает над собой чужого авторитета, пока обстоятельств его не принудят. Поскольку обстоятельства не принуждают, этот опорный человек,, верный своей натуре, не ищет постороннего авторитета и чувствует себя полным хозяином положения. Наоборот, человек элиты, т.е. человек выдающийся, всегда чувствует внутреннюю потребность обращаться вверх, к авторитету пли принцип}1; которому он свободно и добровольно служит. Напомним, что в начале этой книги мы так установили различие между человеком элиты и человеком массы; первый предъявляет1 к себе строгие требования; второй - всегда доволен собой, более того, восхищен3. Вопреки обычному мнению, именно человек элиты, а вовсе не человек массы, проводит жизнь в служении. Жизнь не имеет для него интереса, если окне может посвятить ее чему-то высшему. Его служение - не внешнее принуждение, не гнет, а внутренняя потребность. Когда возможность служения исчезает, он ощущает беспокойство, ищет нового задания, более трудного, более сурового и ответственного. Это жизнь, подчиненная самодисциплине, -достойная, благородная жизнь. Отличительная черта благородства - неправа, не привилегии, а обязанности, требования к самому себе. Noblesse oblige . «Жить в свое удовольствие - удел плебея; благородный стремится к порядку и закону» (Гете), Дворянские привилегии по происхождению были не пожалованиями,.не милостями, а завоеваниями. Их признавали, ибо данное лицо всегда могло собственной силой отстоять их от покушений. Частные права или привилегии - не косная собственность. но результат усилий владельца. И наоборот, общие права, например «права человека и гражданина», бесплатны, это щедрый дар судьбы, который каждый получает без усилий. Поэтому я сказал бы, что личные нрава требуют личной поддержки, а безличные могут существовать я без нее. К сожалению, богатое по смыслу слово «благородство» подверглось в обычной речи безжалостному искажению. Большинство стало понимать ею как наследственную, кровную аристократию; к оно превратилось в нечто пассивное, безличное, подобное «всеобщим правам», которые не требуют личных усилий и заслуг, .их получают автоматически.
Однако подлинный смысл слова «nobleza, noblesse, nobility » совсем иной, в нем динамика. "Noble, nobilis - значит знаменитый, всем известный, возвышающийся над неизвестными, безымянными массами. Здесь подразумева-ются личные усилия, заслужившие славу. Итак., «благородный» - это заслуженный, выдающийся. Благород-ство или слава сына - уже чистая милость. Сын известен только тем, что его отец стяжал славу. Слава сына - лишь отражение; и действительно, наследственное. 16
благородство - нечто отраженное, как лунный свет или намять о мертвых. Единственное живое и динамичное в нем - это импульс, передаваемый потомку и побуждающий его сравняться с предком. Таким образом, и здесь - noblesse oblige, хотя и в -несколько измененном виде: благородный предок обязывал себя добровольно, благородного потомка обязывала необходимость быть на высоте. В переходе благородства по наследству кроется известное противоречие. Китайцы поступают логичнее, у них обратный порядок наследования: не отец облагораживает сына, а сын, достигнув высоких почестей, облагораживает своих предков, свой род. При этом государство указывает число предыдущих поколений, облагороженных заслугами потомка. Таким образом, предки оживают благодаря заслугам живого человека, чье благородство - в настоящем, а не в прошлом*. Латинское понятие «nobilitas» появилось только в эпоху Римской Империи, в противоположность старой наследственной аристократии, в то время уже вырождавшейся.
Итак, для меня «благородная жизнь» означает жизнь напряженную, всегда готовую к новым, высшим дос-тижениям, переход от сущего к должному. Благородная жизнь противопоставляется обычной, косной жизни, которая замыкается сама в себе, осужденная на perpetuum mobile -вечное движение на одном месте, - пока какая-нибудь внешняя сила не выведет ее из этого состояния. Людей второго типа я определяю как массу пото-му, что они - большинство, потому что они инертны, косны.
Чем дольше человек живет, тем яснее ему становится, что громадное большинство людей способно на уси-лие только в том случае, когда надо реагировать на какую-то внешнюю силу. И потому-то одиноко стоящие исключения, которые способны на спонтанное, собственной волей рожденное усилие, запечатлеваются в нашей памяти навсегда. Это -избранники, элита, благородные люди, активные, а не только пассивные; •для них жизнь - вечное напряжение, непрерывная тренировка. Тренировка - это аскеза. Они - аскеты.
Пусть читатель не удивляется этому отступлению. Чтобы дать определение нового человека массы, который, оставаясь массой, хочет занять место элиты, необходимо было показать в чистом виде оба типа, в нем смешанные, - нормального человека массы и подлинного человека элиты, или человека энергии,
Теперь мы можем быстрее продвигаться вперед: ключ к решению -психологическая формула господствующего в наши дни человека - у нас в руках. Все дальнейшее логически вытекает из основного положения, которое можно резюмировать так: XIX век автоматически создал новый вид «простого человека», в котором залажены огромные вожделения и которому сейчас предоставлен богатый набор средств, чтобы удовлетворить их во всех областях, - экономика, медицина, право, техника и т.д. - словом, огромное количество прикладных наук и всяких возможностей, какие прежде среднему человек}7 не были доступны. Снабдив человека массы всеми этими возможностями, XIX век предоставят его самому себе, и он, верный своей природной косности, замкнулся в себе самом. Таким образом, теперь у нас массы более сильные, чем когда-либо прежде,, но отличающиеся от обычных тем, что они герметически замкнуты в себе, самодовольны, самонадеянны, но желают никому и ничему подчиняться, одним словом - непокорны. Если так пойдет и дальше, то в скором времени не только в Европе, но и во всем мире окажется, что массами больше нельзя управлять ни и одной области. Правда, в бурные и тяжелые времена, стоящие перед нашим поколением, может случиться, что под суровыми ударами бедствии массы внезапно пойдут на уступки и подчинятся квалифицированной элите. Но это будет попыткой с погодными средствами, ибо основные черты психики масс - это инертность, замкнутость в себе и упрямая неподатливость; массы от природы лишены способности постигать то, что находится вне их узкого крута - и людей, и события. Она захотят иметь вожде - и не смогут идти за ним; они захотят слушать - и убедятся, что глухи.
С другой стороны, нельзя тешить себя иллюзиями, что человек массы окажется способным - как ни под-нялся его уровень в наше время -управлять ходом всей нашей цивилизации (не говоря уже о прогрессе ее). Самое поддержание современной цивилизации чрезвычайно сложно, требует бесчисленных знаний и опыта. Человек массы научился владеть ее механизмом, но абсолютно незнаком с ее основными принципами.
Я снова подчеркиваю, что все эти факты и доводы не следует понимать в узко политическом смысле. Наоборот: хотя политическая деятельность - самая эффектная, показательная сторона нашей общест-венной жизни, однако ее подчиняют, ею управляют другие факторы, более скрытые и неощутимые. Поли-тическая тупость сама по себе не была бы опасна, если бы она не проистекала из тупости интеллектуаль-ной и моральной, более глубокой решающей. Поэтому без анализа последней наше исследование не мо-жет быть ясным и убедительным.
Эпоха самодовольства
Итак, мы констатируем новый социальный факт: европейская история впервые оказывается в руках заурядного человека как такового и зависит от его решений. Или в действительном залоге: заурядный человек, до 18
сих пор всегда руководимый другими, решат сам управлять миром. Выйти на социальную авансцен)' он решат автоматически, как только созрел тип «нового человека», который он представляет. Изучая психическую структуру этого нового «человека массы» с точки зрения социальной, мы находим в нем следующее: (1) врожденную, глубокую уверенность в том, что жизнь легка, изобильна, в ней нет трагических ограничений; поэтому заурядный человек проникнут ощущением победы и власти; (2) ощущения эти побуждают его к самоутверждению, к полной удовлетворенности своим моральным и интеллектуальным багажом. Самодовольство ведет к тому, что он не признает никакого внешнего авторитета, никого не слушается, не допускает критики своих мнений и ни с кем не считается. Внутреннее ощущение своей силы побуждает его всегда выказывать превосходство; он ведет себя так, словно он и ему подобные - одни на свете, а поэтому (3) он лезет во все. навязывая свое пошлое мнение, не считаясь ни с кем и ни с чем. то есть - следуя принципу «прямого действия».
Этот перечень типичных черт и напомнил нам о некоторых недочелозеческих типах, таких, как избалованный ребенок и мятежный дикарь, то есть варвар. (Нормальный дикарь, наоборот, крайне послушен внешнему авторитету - религии, табу; социальным традициям, обычаям), Не удивляйтесь, что я так браню это существо. Моя книга - первый вызов триумфатору нашего века и предупреждение о том, что в Европе найдутся люди, готовые решительно сопротивляться его попыткам тираний. Сейчас это лишь стычка на аванпостах. Атака на главном фронте последует скоро, быть может, очень скоро и совсем в иной форме. Она произойдет так; что человек массы не сможет предупредить ее; он будет видеть ее, ,не подозревая, что это и есть главный удар.
Существо, которое сейчас встречается везде и всюду проявляет свое внутреннее варварство, и впрямь баловень человеческой истории. Это наследник, который ведет себя именно и только как наследник, В нашем случае наследство - цивилизация со всеми ее благами: изобилием, удобствами, безопасностью и т.д. Как мы видели, только в условиях нашей легкой, удобной и безопасной жизни и мог возникнуть такой тип, с такими чертами, с таким характером. Он одно из уродливых порождений роскоши, когда та влияет на человеческую натуру. Мы обычно думаем - и ошибаемся, что жизнь в изобилии лучше, полнее к выше, чем жизнь в борьбе с нуждой. Но это неверно - в силу серьезных причин, 'излагать которые здесь не место. Сейчас достаточно напомнить неизменно повторяющуюся трагедию каждой наследственной аристократки. Аристократ наследует, то есть получает готовыми, условия жизни, которых
он не создавал, то есть такие, которые не находятся в органической связи с его личностью, с его жизнью. Он видит, что с колыбели, без всяких личных заслуг обладает богатством и привилегиями. Сам он ничем с ними не связан, он их не создавал. Они обрамляли другое лицо, его предка, а ему приходится жить «наследником», носить убор другого лица. К чему это приводит? Какой жизнью будет жить наследник - своей собственной или своего высокого предка? Ни той, ни другую. Ему суждено представлять другое лицо, то есть не быть ни самим собой, ни другим. Его жизнь неизбежно утрачивает подлинность и превращается в пустую фикцию, симуляцию чужого бытия. Избыток средств, которыми он призван управлять, не позволяет ему осуществить подлинное, личное призвание, он калечит свою жизнь. Каждая жизнь - это борьба за то, чтобы стать самим собой. Препятствия, на которые мы при этой борьбе натыкаемся, и пробуждают, развивают нашу активность и паши способности. Если бы наше тело ничего не весило, мы не могли бы ходить. если бы воздух не давил на нас, мы ощущали бы свое тело как что-то пустое, губчатое, призрачное. Так и наследственный аристократ - недостаток усилий и напряжения расслабляет всю его личность. Результатом этого и становится тот особый идиотизм старых дворянских родов, который не имеет подобий. Внутренний трагический механизм, неумолимо влекущий наследственную аристократию к безнадежному вырождению, в сущности, никогда еще не был описан.
Все это я говорю, чтобы опровергнуть наивное представление, будто преизбыток земные благ способст-вует улучшению жизни. Как раз наоборот. Чрезмерное. изобилие жизненных благ5 и возможностей авто-матически ведет к созданию уродливых порочных форм жизни, к появлению особых людей-выродков; один из частных случаев такого типа - «аристократ», другой -избалованный ребенок, третий, самый закончен-ный и радикальный - современный человек массы. {Сравнение с «аристократом» можно было бы развить подробнее, показав на ряде примеров, как многие черты, типичные для «наследника» всех времен и народов, проявляются и в наклонностях современного человека массы. Например, склонность делать из игры и спорта главное занятие в жизни; культ тела - гигиенический режим; щегольство в одежде; отсутствие рыцарства в отношении к женщине; флирт с «интеллектуалами» при внутреннем пренебрежении к ним, а иногда - и жес-токости; предпочтение абсолютной власти перед либеральным режимом и т.д.6)
Я еще раз подчеркиваю (рискуя недоесть читателю), что этот человек с примитивными наклонностями, этот новейший варвар порожден современной цивилизацией, в особенности той формой ее, какую она приняла в XIX веке. Он не вторгся в цивилизованный мир извне, подобно вандалам и гуннам V века; он не был также и плодом таинственного самозарождения, каким представлял себе Аристотель появление головастиков в пруду; он - естественный продута нашей цивилизации, Можно установить закон, подтверждаемый палеонтологией и биогеографией: человеческая жизнь возникала и развивалась только тогда, когда средства, какими она располагала, соответствовали тем проблемам, какие перед ней стояли. Это относится как к духовному, так и к физическому миру. Здесь, обращаясь к самой конкретной стороне существования рода людского, я должен напомнить, что человек мог процветать лишь в тех зонах пашен планеты, где летняя жара компенсируется зимним холодом. В тропиках человек вырождается, низшие расы - например, пигмеи - были оттеснены в тропики расами, появившимися позднее и стоявшими на высшей ступени развития.
Цивилизация XIX века поставила среднего, заурядного человека в совершенно новые условия. Он очутился в мире сверхизобилия, где ему предоставлены неограниченные возможности, Он видит вокруг чудесные машины, благодетельную медицину, заботливое государство, всевозможные удобства и привилегии. С другой стороны, он не имеет и понятия о том, каких трудов и жертв стоили эти достижения, эти инструменты, эта медицина, их изобретение и производство; он не подозревает о том, насколько сложна и хрупка организация самого государства; и потому не ощущает никакой благодарности и не признает за собой почти 'никаких обязанностей. Эта неуравновешенность нрав и обязанностей искажает его натуру, развращает ее в самом корне, отрывает его от подлинной сущности жизни, которая всегда сопряжена с опасностью, всегда непроглядна и гадательна. Этот новый тип человека, «человек самодовольный» - воплощенное противоречие самой сущности человеческой жизни. Поэтому, когда он начинает задавать тон в обществе, надо бить в набат и громко предупреждать о том, что человечеству грозит вырождение, духовная смерть. Правда, сейчас жизненный уровень Европы выше, чем когда-либо в истории, но когда мы глядим вперед, в будущее, нас охватывает страх, что нам не удастся ни подняться выше, ни сохранить сегодняшний уровень; скорее всего мы отойдем назад, соскользнем вниз. Теперь, кажется, достаточно ясно, что представляет собою то в высшей степени уродливое существо, которое я называю «человеком самодовольным». Он явился на свет, чтобы делать только то, что ему хочется, - типичная психология «маменькина сынка». Мы знаем, как. она появляется: в семейном кругу все проступки, даже крупные, проходят в конечном счете безнаказанно. Домашняя атмосфера искусственная. тепличная; она прощает то, что в обществе, на улице, вызвало бы неприятные последствия. Но «сынок» убежден, что он и в обществе может себе позволить то же, что у себя дома, что вообще нет никакой опасности, ничего непоправимого, неотвратимого, рокового, и поэтому он может безнаказанно делать все, что ему вздумается7. Жестокое заблуждение!
«Ваша милость пойдет, куда поведут», как говорится в португальской сказке о попугае. Суть не в том. что мы не смеем делать все. что нам хочется. Суть в ином - мы можем делать только одно, а именно то, что должны делать; можем быть только тем, чем должны быть. Единственный выход - это не делать того, что мы не должны делать. Но это еще не значит, что мы свободны делать все прочее. В этом случае мы обладаем лишь отрицательной, свободой воли (noluntas). Мы вольны уклониться от истинного назначения, но тогда мы, как узники, провалимся в подземелье кашей судьбы. Я не могу показать этого каждому отдельному читателю на его собственной судьбе, она мне неизвестна; но я могу показать это на тех ее элементах, которые общи всем. Например, в наши дни каждый европеец уверен (и эта его уверенность крепче всех его «идей» и «мнений»), что надо быть либералом. Неважно, какая именно форма либерализма подразумевается. Я говорю лишь о том, что сегодня самый реакционный европеец в глубине души признает: то, что волновало Европу прошлого столетия и получило название либерализма, - нечто подлинное, имманентное западному человеку, неотделимое от него, хочет он этого или нет.
Даже если бы было доказано, что все конкретные попытки осуществить завет политической свободы ошибочны и обречены на неудачу, все же по существу, по идее этот завет не скомпрометирован и остается в силе. Это конечное убеждение остается и у коммунистов, и у фашистов, на какие бы уловки они ни пускались, чтобы убедить самих себя в обратном. Оно остается и у католика, который продолжает твердо верить в «силлабус». Все они «знают», что, несмотря на справедливою критику либерализма, его внутренняя правда неуязвима, ибо это правда не теоретическая, не научная, не рассудочная; она совсем другой природы и ей принадлежит решающее слово: это правда судьбы. Теоретические истины не только спорны, но все -их значение и сила именно в том. что они - предмет спора. Они вытекают из спора, живут, лишь пока он ведется, и созданы исключительно для него. Но судьба нашей жизни - чем нам стать и чем нам не быть - дискуссии не подлежит, она принимается или отвергается. Если мы ее принимаем, наше бытие подлинно; если отвергаем, тем самым мы отрицаем и искажаем самих себя8. Наша судьба не в том, чтобы делать то, что нам угодно: скорей мы угадаем ее волю 22 приняв на себя, как должное, то, к чему у нас нет сейчас влечения.
А «человек самодовольный» знает, что определенных вещей не может быть, и тем не менее - вернее, именно поэтому - ведет себя так, словно уверен в обратном. Так фашист ополчается против политической свободы именно потому, что он знает: подавить ее надолго невозможно, она неотъемлема от самой сущности европейской жизни и вернется, как только это будет нужно, в час серьезного кризиса. Все, что делает человек массы, он делает не совсем всерьез, «шутя». Все, что он делает, он делает неискренне, «не навсегда», как балованный сынок. Поспешность, с которой он при каждом случае принимает трагическую, роковую позу, разоблачает его. Он играет в трагедию именно потому, что не верит в реальность подлинной трагедии, которая действительно разыгрывается на сцене цивилизованного мира.
Хороши мы были бы. если бы нам пришлось принимать за чистую монету все то, что люди сами говорят о себе! Если кто-либо утверждает, что дважды два - пять, и нет оснований считать его сумасшедшим, мы можем быть уверены, что он сам этому не верит, как бы он ни кричал, или даже если он готов был за это умереть.
Вихрь всеобщего, всепроникающего шутовства веет по Европе. Почти все позы - маскарадны и лживы. Все усилия направлены к одному: ускользнуть от подлинной судьбы, не замечать ее, не слышать ее призыва, уклониться от встречи с тем. что должно быть. Люди живут шутя, и чем трагичнее маска, тем большого шута она прикрывает. Шутовство появляется там. где жизнь не стоит на неизбежности, которой надо держаться во что бы то ни стало, до конца. Человек массы но кочет оставаться на твердой, недвижной почве судьбы, он предпочитает существовать фиктивно, висеть в воздухе. Потому-то никогда еще столько жизней не было вырвано с корнем из почвы, из своей судьбы, и не неслось бы неведомо куда, словно перекати-поле. Мы живем в эпоху «движений», «течений», «веяний». Почти никто не противится тем поверхностным вихрям, которые возникают в искусстве, "в философии, в политике, в социальной жизни. Потому риторика и процветает, как никогда. Сюрреалист полагает, что оп превзошел всю историю словесности, когда написал (опускаю слово, которое писать не стоит) там, где прежде писали «жасмин, лебеди, нимфы». Конечно, он лишь ввел другую словесность, до сих пор скрытую в клозетах,
Быть может, мы лучше поймем современный мир, если подчеркнем, в нем то, что - несмотря на всю его оригинальность - роднит его с прошлым. В третьем веке до Р.Х., в эпох)' расцвета Средиземноморской культуры, появились циники. Диоген в грязных сандалиях вступил на ковры Аристиппа. Циники кишели на всех углах и на высоких постах. Что же они делали? Саботировали цивилизацию того времени. Они были нигилистами эллинизма; они не творили и не трудились. Их роль сводилась к разложению, вернее - к попытке все разложить, так как они не достигли и этой цели. Циник, паразит цивилизации, занят тем, что отрицает ее именно потому, что убежден в ее прочности. Что стал бы делать он в селении дикарей, где каждый спокойно и серьезно ведет себя именно так, как циник ведет себя из озорства? Что делать фашисту, если ему не перед кем ругать свободу; или сюрреалисту, если он не ругает искусство?
Иного поведения и нельзя ожидать от людей, родившихся в хорошо организованном мире, в котором они замечают только блага, но не опасности. Окружение портит их: цивилизация - их дом, семья, они -«маменькины сынки», им незачем выходить из храма, где потакают их капризам, выслушивать советы старших, тем более - соприкасаться с таинственной глубиной судьбы.
Мы подходим к самой проблеме
Проблема в том, что Европа осталась без морали. Человек массы отбросил устаревшие заповеди не с тем, чтобы заменить их новыми, лучшими; нет, суть его жизненных правил в том, чтобы жить; не подчиняясь заповедям. Не верьте молодежи, когда она говорю' о какой-то «новой морали». Сейчас во всей Европе не найдется людей «нового этоса», признающих какие -либо заповеди. Те, что говорят о «повой морали», просто хотят сделать что-нибудь безнравственное и подыскивают, как бы поудобней протащить контрабанду.
Поэтому наивно упрекать современного человека в отсутствии морального кодекса: этот упрек оставил бы его равнодушным или, может быть, даже польстил бы ему. Безнравственность стоит очень дешево, и каждый щеголяет ею.
Если оставить в стороне, как мы делали до сих пор, тех, кого можно считать пережитком прошлого, - христиан, идеалистов, старых либералов, - то среди представителей нашей эпохи не найдется ни одной группы, которая бы не присваивала себе все права и не отрицала обязанностей. Безразлично, называют ли себя люди революци-онерами или реакционерами; как только доходит до дела, они решительно отвергают обязанности и чувству-ют себя, без всяких к тому оправданий, обладателями неограниченных прав. Чем бы они ни были воодушевле-ны, за какое бы дело ни взялись - результат один к тот же: под любым предлогом они отказываются подчи-няться. Человек, играющий реакционера, будет утверждать, что спасение государства и нации освобож-дает его от всяких норм и запретов и дает ему право истреблять ближних, в особенности выдающихся личнос-тей. Точно так же ведет себя и «революционер». Когда он распинается за трудящихся, за угнетенных, за соци-альною справедливость, это лишь маска, предлог, чтобы избавиться от всех обязанностей - вежливости, правдивости, уважения к старшим и высшим. Люди подчас вступают в рабочие организации лишь затем, чтобы. по нраву презирать духовные ценности. Мы видим, как диктатуры заигрывают с людьми массы и льстят им, попирая все? что выше среднего уровня.
Бегство от обязанностей частично объясняет смехотворное, но постыдное явление: наша эпоха защищает молодежь «как таковую». Быть может, это самое нелепое и уродливое порождение времени. Взрослые люди называют себя молодыми, так как они слышали, что у молодежи больше прав, чем обязанностей; что она может отложить выполнение обязанностей на неопределенное время, когда «созреет», Молодежь, как таковую, всегда считали свободной от обязанности делать что-то серьезное, она всегда жила в кредит, Это неписаное право, полуироническое, полуласковое, -снисходительно предоставляли ей зрелые люда. Но сейчас поразительно то, что это право она приняла всерьез, чтобы вслед за ним требовать себе и остальные права, подобающие только тем, кто что-то совершил и создал.
Дело дошло до невероятного: молодость стала предметом спекуляции, шантажа. Мы действительно живем в эпоху всеобщего шантажа, который принимает две взаимно дополняющие формы: шантаж угрозы или насилия и шантаж насмешки и глумления. Оба преследуют одну и ту же цель - чтобы посредственность, человек толпы мог чувствовать себя свободным от всякого подчинения высшему.
Поэтому не следует идеализировать нынешний кризис, изображая его как борьбу между двумя кодексами морали или между двумя цивилизациями, упадочной и нарождающейся. Человек массы просто обходится без морали, ибо всякая мораль в основе своей - чувство подчиненности чему-то, сознание служения и долга. Может быть, слово «просто» здесь неуместно. Освободиться от морали не так-то просто. Того, что обозначается словом «аморальный», в действительности не существует. Кто отвергает все нормы, тот неминуемо отрицает и самую мораль, идет против нее; это уже не аморально, а антиморально, не безнравственно, а противонравственно. Это отрицательная, негативная мораль, занявшая место истинной, положительной.
Почему же поверили в аморальность жргзни? Без сомнения только потому, что вся современная культура и ци-ви-лизация приводят к этому убеждению. Европа пожинает ядовитые плоды своего духовного перерожде-ния. Ока слепо приняла культуру поверхностно блестящую, но не имеющую корней,
Эта книга - попытка набросать портрет европейского человека определенного типа, главным образом - в его отношении к той самой цивилизации, которая его породила. Необходимо это потому, что этот тип - не представитель какой-то новой цивилизации, борющейся с предшествующей; он знаменует собою голое отрицание, за которым простоя паразитизм. Человек массы живет за счет того, что он отрицает, а другие создавали и копили. Потому не надо смешивать его «психограмму» с главной проблемой - каковы коренные недостатки современной европейской культуры? Ибо очевидно, что в конечном счете тип человека, господствующий в наши дни, порожден именно ими.
Но эта проблема выходит за рамки нашей книги. Пришлось бы развернуть по всей полноте ту доктрину человеческого существования, которая здесь вплетена как побочный мотив, едва намечена, чуть слышна, Быть может, скоро мы будем о ней кричать.
ПРИМЕЧАНИЯ.
1. Как бы ни был богат и силен отдельный человек в сравнении с окружающими, мир был беден и убог, богатство и сила мало использовались В наши дни средний обыватель живет богаче и привольнее, чем
жили владыки прошлых веков Что за беда, если он не богаче других. Мир стал богаче и дает ему все: велико-лепные дороги, поезда, телеграф, отели, личную безопасность и аспирин.
2. Предоставленная собственным инстинктам, масса как таковая - плебеи или «аристократы» - в стремле-нии улучшить свою жизнь сама разрушает источники жизни.
3. К массе духовно принадлежит тот, кто в каждом вопросе довольствуется готовой мыслью, уже сидя-щей в его голове. Наоборот, человек элиты не ценит готовых мнений, взятых без проверки, без труда, он ценит лишь то, что до сих пор было' недоступно, что приходится: добывать усилием. .
4. Моя цель - вернуть слову «noblesse» его первоначальное значение, исключающее наследственность. Здесь не место исследовать вопрос о наследственной аристократии, «благородном крови», которая играет такую видную роль в истории.
5. Не следует смешивать прирост и даже обилие благ с чрезмерным избытком их. В XIX веке жизнь станови-лась все легче, и этим объясняется тот поразительный подъем жизни. - и количественный, и качественный, на который мы указывали выше. Но настал момент, когда цивилизованный мир стал по сравнению с потребностями средней человека чрезмерно изобильным и богатым. В конце кондов благополучие и безопасность, создан-ные прогрессом, испортили заурядного человека., внушив ему чрезмерную самоуверенность, порочную и одуряющую.
6. Здесь, как и в других отношениях, английская аристократия, по- видимому, представляет исключение. Но достаточно припомнить в основных чертах историю Англии, чтобы признать, что этот достойный удивления пример только подтверждает правило. Вопреки общепринятому мнению, английское дворянство меньше знаю изобилие, больше – долг и опасность, чем дворянство на континенте Европы. Именно поэтому оно снискало уважение, которое всегда вызывает неизменная готовность к борьбе. Обычно забывают, что до второй половины XVIIIвека Англия была беднейшей страной Европы, Именно это и спасло английскую аристократию. Так как она не обладала богатством, она с самого начала обратилась к торговле и индустрии, что на континенте считалось неблагородным. Таким образом, английское дворянство стало деятельным и творческим, вместо того чтобы вести праздную жизнь за счет своих привилегий.
7. Что представляет собою семья в отношении общества, то. В большем масштабе, представляет отдельная нация в отношении всех остальных наций. Один из самых ярких и подавляющих признаков новой «эпохи самодовольства», как мы увидим, - поведение некоторых наций, которые «делают то. что хочется» в международном масштабе. В своей наивности они называют это «национализмом». Мне претит слепое преклонение перед интернационализмом; однако выходки эти я нахожу спешными и нелепыми.
8. Снижение, деградация жизни - вот судьба того, кто отказывается быть тем, чем он быть призван. Его подлинное естество однако, не умирает; оно становится тенью, призраком, который постоянно напоминает ему о его значении, заставляет его чувствовать свою вину и показывает его падение. Он - выживший самоубийца.
