Завоевание Коринфа, Аргоса и Навплии
Империя латинцев уже после нескольких лет по своем основании прошла через внутренний кризис, который показал, насколько слаба была ее жизненность. Различные национальные группы франков начали уже затевать раздоры, а отчасти относились к верховному сюзерену с полным равнодушием. Бельгийцы с императором владели столицей и ее областью, а венецианцы — важнейшими портами и островами Ромейского царства, независимо от колонии в Константинополе, со стоявшими во главе ее заносчивым подестой и церковным патриархом. Французы властвовали собственно над Грецией, а ломбардцы, принадлежавшие к воинственной дружине Бонифация Монферратского, хозяйничали в Македонии и Фессалии, вплоть до Фермопил, а также на Эвбее.
По смерти короля фессалоникийского его прежние дружинники и ленные бароны вознамерились порвать вассальную связь этого государства с императором. Главами ломбардской партии явились: Оберто ди Биандрате (наместник — bail — регентши фессалоникийской, вдовствующей королевы Маргариты и двухлетнего ее сына Дмитрия), коннетабль Амадео Буффа, Равано далле Карчери, властитель Эвбеи, Альбертино ди Каносса, государь фессалийских Фив, и маркграф Паллавичини, владевший Бодоницей. Эти вельможи замыслили осуществить смелый план, которому помешала смерть Бонифация на поле битвы: они хотели из Северной Греции, Эллады и Пелопоннеса создать независимое государство, во главе которого предполагалось поставить Вильгельма Монферратского, оставшегося в Италии, наследника и сына скончавшегося героя.
Мегаскир афинский, находившийся в ленной зависимости от короля фессалоникийского, воспользовался настоящим случаем, чтобы совлечь с себя эти цепи и стать в непосредственную зависимость единственно от императора в Константинополе.
Так как де ла Рош воспротивился плану лодбардцев и, вероятно, отказал выставить им вспомогательный от себя отряд, то они в 1208 г. вторглись с войсками в Беотию. Фивы — первый лен, полученный Отгоном де ла Рош от Бонифация, — были ломбардцами захвачены врасплох и переданы Альберту Паллавичини. Захват этот произошел в отсутствие мегаскира, так как либо он находился в Афинах, либо шел тогда походом на Коринф.
Тут сам император Генрих, человек отважный и решительный, выступил против Фессалоник с войском, желая покарать дерзость мятежников. Это ему и удалось не столько с помощью оружия, сколько с помощью собственной смелости и мудрости. 6 января 1208 г. он провозгласил малолетнего Дмитрия королем и наследником по его отце Бонифации и назначил новый совет регентства. Одновременно с этим Генрих созвал в мае месяце парламент на Равенникском поле близ Зейтуна, чтобы устранить дальнейшие распри и обязать имперских вассалов присягой на верность ему, императору.
На этот сейм явились и феодальные властители Греции, а именно: Готфрид Вилльгардуен и Оттон де ла Рош в сопровождении до шестидесяти одетых в броню рыцарей. Они прибыли с осады Коринфа. Вилльгардуен, правивший Ахайею от имени отсутствующего Шамплитта, удостоился от императора всевозможных отличий и был возведен в сан сенешаля Романии; через это он возвысился над всеми баронами в Морее. Мегаскир же афинский выступил с обвинением против вельмож, которые отняли у него фиванский лен, сами они на сейм не явились. Паллавичини, Равано и Альбертино в занимаемой ими Кадмее упорствовали в неповиновении воле императора; Генрих поэтому решил понудить их к послушанию силой оружия и пошел походом на Беотию через Фермопилы. Оттон де ла Рош сопровождал императора. Генрих фиванцами был принят с подобающими почестями, и французский летописец, повествующий об этом, среди фиванцев упоминает особо о греческих духовных и архонтах. После ряда приступов к сильно укрепленной крепости, доблестно отбитых, мятежные бароны склонились на мир — они сдали Кадмею императору, а последний предоставил фиванский лен по-прежнему мегаскиру. Генрих затем направился в Афины; тут де ла Рош радушно принял императора, вероятно, в Акрополе, и здесь же император совершил моление в церкви Св. Марии. Два дня провел Генрих в Афинах, а затем перешел в Негропонт. Равано, принесший Генриху присягу, сопровождал императора в Негропонт вместе с Оттоном де ла Рош и другими вельможами и добросовестно охранял его от нападений Бландрата. Император на острове провел три дня, а затем через Фивы направился к северу, минуя Пелопоннес. Генрих с похвальным упорством сумел восстановить свою имперскую власть за время похода по Греции, и даже эпирский деспот принужден был признать над собой верховную власть Генриха и выдал свою дочь в замужество за Евстафия, брата императора. Мягкость, проявленная императором по отношению к грекам, вызвала и в них расположение к государю, он постарался устранить отчуждение, которое отделяло греков от латинян, и привлек византийцев в ряды армии и в состав управления.
2 мая 1210 г. Генрих снова созвал своих вельмож в Равеннику. Произошло это в то самое время, когда на Западе вельфский император Оттон вступил с папством в ожесточенную борьбу, что и повело за собой сначала отлучение императора от церкви, а затем возведение на престол Фридриха II Гогенштауфена. Таким образом, одновременно в обеих половинах Римской всемирной державы сложились две римско-католические империи, и в обеих глава оказывался пришельцем в завоеванном и противоборствующем ему государстве. Подобно римскому, и византийский император титуловал себя Божией милостью венчанным императором и неизменно августейшим. Так уже титуловал себя Балдуин. Точно так же титуловался Феодор Ласкарис, греческий туземный государь в Никее. Под ногами у них обоих колебалась почва, но тогда как германо-римская империя была установлением древним, опиравшимся на весь западный строй и могла пережить не одну катастрофу, латино-византийская империя походила на неукоренившееся дерево, которому угрожало падение при первом же потрясении.
Франкское государство в Византии отнюдь не возникло под влиянием духовных побуждений, какие породили королевство крестоносцев в Иерусалиме — Романская империя была созданием чисто светской власти, вопреки папе. Подчинение Восточной церкви папской власти и явилось той данью и ценой, которую латинские завоеватели Константинополя обеспечили признание за собой державной власти со стороны пап, но константинопольские императоры отнюдь не желали превратить греческую империю в римские церковные владения. Напротив того, латино-греческие императоры сознавали, что их владычество устоит в том лишь случае, если будет поддерживаемо с помощью оружия многочисленными, дееспособными к войне ленными государями. Даже самое противодействие, какое оказывала папству Восточная церковь, — правда, на время подчинившаяся насилию, но за всем тем оставшаяся непобедимой и имевшая законного главу в лице никейского патриарха, — составляло, пожалуй, явление, далеко латинским властителям Греции не нежеланное. Сочувствуя государственной мысли, руководившей венецианцами, давать отпор папским вожделениям с умною настойчивостью, латинские императоры не прочь были создать на развалинах восточного Рима чисто феодальное государство, в котором бы римской церкви было отмежевано не более власти, сколько-то допускало ленное право.
Право завоевания и право меча на латинском Востоке всегда перевешивали притязания римской курии, угрозы отлучения от церкви ослаблялись самим расстоянием и притуплялись об общие выгоды баронов. Византийские бароны были осведомлены о причинах вечного раздора между германским императором и папством и несколько позаимствовались духом византийского цезаризма, а цезаризм не только не допускал вмешательства церкви в дела светской власти, а, наоборот, сам выражал притязания за вторжение в среду церковных дел.
Венецианская республика, франкские императоры в Константинополе и государи, получившие от императоров лены в Греции, совершенно правильно рассуждали, что одной из величайших пагуб в прежнем греческом царстве являлось сосредоточение поземельной собственности в «мертвой руке» (т. е. у церкви, не платившей податей и не несшей государственных повинностей), — зло это еще до латинян иные из туземных императоров силились обуздать путем законодательным. Латинцы почти все сходились на плане секуляризировать греческие церковные имущества, что по большей части и совершилось повсеместно.
Иннокентий III с своей стороны требовал от Генриха, чтобы тот отменил воспрещение дарений «мертвой руке». Эта же претензия была папой заявлена и прочим франкским династам. Так как император указал отнять несколько местечек у тамплиеров, то папа предписал архиепископам афинскому и неопатрейскому настаивать на возвращении этих городков прежним владельцам; папу постоянно осаждали своими жалобами епископы, терпевшие в своих владельческих правах обиды от баронов. Подобно всем феодальным властителям Греции, и мегаскир в Афинах боролся против притязаний духовенства, хотя сам весьма ревностно заботился о насаждении католических храмов в своем государстве и ходатайствовал перед папой о назначении приходских священников во все поселения, где имелось не менее двенадцати католических хозяйств. Тем не менее, подобно Вилльгардуену и мегаскир отбирал церковные имущества и воспрещал, согласно эдикту императора, дарения в пользу «мертвой руки». Благодаря этому де ла Рош оказался в неладах и с афинским архиепископом, и с латинским патриархом в Константинополе, и с папой. Иннокентий слал суровые бреве и к нему, и к Равано в Негропонте, и к Томасу де Стромонкуру, маркграфу в Бодонице, и к другим ленным владельцам Романии. Он внушал мегаскиру не требовать от афинской архиепископии ни акростихона, ни ренты; таким же образом пытался папа отстоять интересы и фиванской церкви Тамошний архиепископ жаловался на то, что иоаннитские рыцари, получившие земли в его провинции, подучивают властителей Фив (т. е. Оттона де ла Рош и Николая де Сент-Омер), а равно и народ в пользу архиепископской церкви десятины не вносить и присваивают ее себе. Папа предписывал ларисскому и афинскому архиепископам и зейтунскому епископу предпринять против этого совместные шаги.
Наряду с иоаннитами и тамплиеры обладали во владениях ме-гаскира недвижимостями. Кардинал-легат Бенедикт отвел иоан-нитам церковь Св. Люции (Phote) близ Фив, тамошний архиепископ подарил им сад, а Жак д'Авен и Равано предоставили им в Негропонте земли. Но и этот орден жаловался на насилия, чинимые ему со стороны местных государей, а епископы, чтобы оберечь себя от насилий местных государей, расточали им столь часто и произвольно отлучения от церкви, что папа принужден был даже воспретить иерархам применение этой меры Епископии и монастыри, впрочем, находились непрестанно в раздорах не только со светскими властями, но ссорились постоянно и друг с другом из-за расширения владений.
Сумятица этих непрестанных столкновений между церковью и государством в странах, некогда принадлежавших к составу Византии, подлежала устранению через соглашение, которое и состоялось в Равеннике в 1210 году. Соглашение это представлялось совершенно необходимым, чтобы положить конец хаотическому состоянию церкви и удовлетворить папу, ибо в существе дела франкский император лишь папскому авторитету и покровительству был обязан самим существованием эфемерных своих владений.
Блестящее собрание на Равенникской равнине могло напоминать сеймы, какие созывались римскими императорами германской национальности в Италии, а равно и те, какие держались на Ронкалийском поле. У императорской ставки Генриха расположились рядами ставки могущественных прелатов и баронов франкской Греции.
Наряду с прочими ленниками империи сюда явились мегаскир афинский, государи Салоны и Бодоницы, Николай де Сент-Омер из Фив и Равано с Эвбеи. Берард, первый французский афинский митрополит, со своими викариями (суффраганами) и прочие архиепископы, а именно: ларисский, неопатрейский и гераклейский окружили константинопольского патриарха, поставленного латинянами. Сан этот нес тогда Томас Морозини, и вот он-то, в качестве патриарха, заключил с императором и его ленниками сделку, по которой все церковные земли и права от границ Фессалии до Коринфа подлежали возврату духовенству на праве вольного, свободного от всякого обложения церковного имущества под единственным обязательством уплачивать в пользу светской власти акростихон, установленный издревле византийскими еще законами. Папа утвердил это соглашение
С той поры отношения государства к церкви улучшились в общем, хотя сами последствия насильственного переворота в экономической области никогда уже не могли быть исцелены в Греции. К тому же пререкания с церковью от времени до времена возгорались снова. Так, в 1213 г. архиепископ патрасский совместно с фиванским и афинским отлучили от церкви князя ахайского и Оттона де ла Рош как похитителей церковной собственности, но папа отменил эту грозную меру. Быть может, в благодарность именно за это мегаскир в 1214 г. принес кардиналу-легату Пелагию в дар право собственности на замок Ливадию — древнюю Лебадею в Беотии в качестве церковного имущества и затем принял от кардинала этот замок обратно, уже как лен. Но тот же мегаскир вступил в распрю с константинопольским патриархом, Морозини самолично прибыл в Фивы и не только предъявил притязания на разные монастыри, ему якобы там принадлежащие, но стал добиваться подчинения своей юрисдикции всей тамошней епархии. Фиванский капитул на эти претензии принес жалобу папе, а тот предписал аббату Дафнийского монастыря, приору парфенонской церкви и давлийскому декану дать притязаниям патриарха отпор.
В 1218 г. патриарх Морозини через своего легата в Андравиде наложил на Вилльгардуена и мегаскира интердикт, но папа осудил и это мероприятие патриарха; усмотрев здесь вмешательство в собственные права, папа отменил эту кару. Такое же последствие имело отлучение от церкви, к коему обоих вышеназванных государей приговорил в 1220 г. кардинал Колонна.
В общем, церковные дела в Аттике и Беотии при бургундском владычестве представляют близкую аналогию с тем строем, какой установился на Кипре. На этом острове кардинал-легат Пелагий в 1220 г. добился того, чтобы король и бароны уплачивали в пользу церкви десятину со своих владений и чтобы принадлежащие церкви крепостные люди всецело были освобождены от повинностей в пользу светской казны. Впрочем, и греческо-православное духовенство было освобождено от личных повинностей под условием подчинения латинскому архиепископу. Греческие церкви удержали доходы, предоставленные им франками, за исключением прав на требы (Temporalia), которые вслед затем были предоставлены местному владельцу На тех же основаниях, вероятно, сложились отношения к церкви и во владениях мегаскира, и в Морее. Готф-рид Вилльгардуен, правда, уклонился от выполнения условий Ра-венникского соглашения в своих владениях, и только в 1222 г. уже сын его и наследник заключил конкордат с папой Гонорием III на основе Равенникского договора.
Друг мегаскира Вилльгардуен достиг в Ахайе державной власти благодаря странной игре случайностей. Сначала он помог своему сюзерену Шамплитту завладеть Элидой, Мессенией и Аркадией; за эти услуги он получил в виде ленов значительные баронии — Каламату — древние Феры и Аркадию — древнюю Кипариссию. Вилльгардуен сделался уже могущественнейшим феодальным властителем в Пелопоннесе, когда наступили события, которые и дали его честолюбию разыграться беспредельно. Шам-плитт был принужден возвратиться назад в Бургундию, чтобы принять там отчее наследие; своим наместником в Ахайе он поставил племянника Гуго; в 1209 г. Шамплитт отплыл в Апулию и там умер, не добравшись до Франции. А затем случилось так, что и bail Гуго умер в том же году, а вслед затем ахайские бароны вверили державную власть Вилльгардуену, доколе законный наследник Шамплитта не вступит в свои права. Эти происшествия и возвышение Готфрида в ахайские государи морейская хроника преобразила в рыцарский роман, который принадлежит к лучшим частям франкского эпоса. По хронике оказывается, будто Шамплитт сам поставил Вилльгардуена своим наместником, обязав его ожидать наследника по Шамплитте год с днем; если бы наследник не появился в указанный срок, то государство должно было достаться Вилльгардуену. Хроника повествует далее, будто Шамплитт об этом договоре вспомнил во Франции поздно и тут же снарядил своего племянника Робера в Морею; будто склоненный Вилльгардуеном тайно в его пользу венецианский дож долгое время задерживал в Венеции рыцаря Робера, а когда последний, наконец, прибыл, преодолев большие трудности, в Пелопоннес, сохранив за собой по договору права преемника по дяде, то ему пришлось за Вилльгардуеном гоняться по всей стране так долго, что встреча их произошла, лишь когда договоренный срок уже истек. Бароны тогда в торжественном собрании объявили права фамилии Шамп-литтов на корону упраздненными, а Вилльгардуена провозгласили государем, и обманутый Робер принужден был вернуться во Францию обратно.
Достоверно одно, что умный Вилльгардуен воспользовался удалением и смертью своего сюзерена и права Шамплитта присвоил себе. Вилльгардуен добился того, чего заслуживал за понесенные труды, ибо ему принадлежал первый почин в завоевании Пелопоннеса, и никто из соратников и сравниться с ним не мог по доблести. Равным образом, среди греков Вилльгардуен добился всеобщей любви благодаря своей справедливости и мягкости. Что касается прав Шамплиттов, то либо для обороны их не оказалось подходящего наследника, либо Вилльгардуен, опираясь на одобрение морейского дворянства и афинского мегаскира, мог попрать эти права. Даже сам император Генрих поддержал Вилльгардуена, видя в нем племянника прославленного маршала Шампаньи и сенешаля Романии и единственную личность, которая могла успешно завершить завоевание Ахайи. Кроме того, Вилльгардуен заручился признанием и со стороны венецианской синьории, подобно тому как Равано удалось этого достигнуть в Эвбее: Вилльгардуен принес республике в дар ту часть морейского побережья, какой она добивалась: он поступился в пользу Венеции портами Короном и Модоном, а республика зато признала его государем пелопоннесским
В начале 1210 г. Вилльгардуен уже титулуется «princeps» ахайским. Его владения обнимали весь Пелопоннес, за исключением венецианских портов, неподчиненных еще областей Лаконии, прежних крепостей Сгура, которые пребывали во власти его преемника Феодора Эпирского, и укрепленного греческого города Монембазии. Вилльгардуен при Андравиде выстроил порт Кла-ренцу, который приобрел важное значение, как складочное место для торговых оборотов с Западом.
Таким образом, центр тяжести франкского Пелопоннеса переместился в Андравиду, в Элиде, где наиболее удобно было установить сношения с Западом. Из прославленных городов Греции единственно еще Афины продолжали существовать, преобразившись в столицу нового государства, тогда как Спарта была покинута и лежала в развалинах. Византийцы в ее соседстве возвели на четырех холмах при Эвротасе укрепленный город Лакедемон и возвели его в ранг столицы Лаконии; этот город даже в пору славянского владычества оставался греческим, Вилльгардуен приступил к осаде Лакедемона с 1206 г., но не мог осуществить своего предприятия. Зато города Коринф, Аргос и Навплия подчинились ему, и Вилльгардуен при этом получил значительную поддержку от Оттона де ла Рош. После упорной осады голод заставил деспота Феодора сдать верхний Коринф князю ахайскому в 1210 г., а сам Феодор удалился в Лариссу выше Аргоса, захватив с собой сокровища коринфской церкви. В продолжение двух лет Феодор защищался там мужественно, но около 1212 г. пала и эта крепость, а с ней вместе в руках Вилльгардуена и Оттона афинского очутились и коринфские церковные сокровища. Иннокентий III, устраивавший в Коринфе архиепископии на латинский лад, вскоре потребовал выдачи этих драгоценностей для архиепископии, угрожая в случае отказа отлучением от церкви.
После того как завоевана была Навплия, княжество Ахайское распространилось вплоть до перешейка. За содействие, ему оказанное, Вилльгардуен отплатил мегаскиру щедро, выделив ему в качестве лена доход с пошлин, поступавших с Коринфа, и города Аргос и Навплию. К их области принадлежали древний Тиринф, развалины Микэн, а равно и славившегося на весь мир храма Геры. Все эти древние поселения, мифические резиденции ахай-ских царей, были давно покинуты и лежали в развалинах. Предания древности об этом даже не сохранились среди тогдашнего поредевшего, отчасти смешавшегося с славянами арголийского сельского населения. Если мегаскир и Вилльгардуен могли вступить через поседелые Львиные ворота в «богатую золотом» Микэну, а равно посетить так называемую «сокровищницу» Атридов, то уж, конечно, им чуждо было сознание, что военная удача соделывает их здесь преемниками Даная и Пелопса, Атрея и Агамемнона.
Властитель Афин в отношении сборов с Аргоса и Навплии сделался ленником Вилльгардуена. Наградив своего союзника, Вилльгардуен мегаскира поставил в феодальную от себя зависимость (что должно было представлять для него важное значение), а этот факт имел своим последствием то, что ахайские государи впоследствии пытались распространить свои державные права и над Фивами, и над Афинами. Тесное собратство по оружию соединяло обоих сильных и умных основателей франкских государств в Элладе и Пелопоннесе и облегчило утверждение этих новообразовавшихся феодальных государств на чужестранной почве.
Напротив того, латинская империя в Константинополе корней не пускала. К несчастью, мягкий и справедливый император Генрих умер И июня 1216 г. бездетным. Единственно не имевшие ни средств, ни власти искатели приключений, прибывавшие из Франции, не зная страны и не пользуясь весом ни среди греков, ни среди латинцев, пытались придать империи призрачное существование. Пьер де Куртенэ, супруг Иоланты, сестры Генриха, был 9 апреля 1217 года коронован папою в Риме в качестве преемника Генриха, но так и не добрался до Константинополя — на походе туда он в Альбании попал в лапы вероломного деспота Феодора Эпирского и окончил дни в темнице.
При слабом его сыне, императоре Роберте де Куртенэ (1221—1228), латинская империя на Босфоре растаяла почти исключительно до территории одного Константинополя, и его твердыня скорее являлась местом заточения для преемников Бал-дуина, в то время как болгары, никейские греки и эпироты из Арты смыкались все теснее в кольцо, охватившее бывшую мировую столицу.
На Западе, где отдельные патриархальные государства только пытались еще сложиться, ведя непрестанные войны друг с другом, и где борьба между империей и папством повергала в пламя половину мира, не имелось налицо державы, которая могла бы выслать флот и войска для поддержания той злосчастной латинской колонии на Босфоре, что именовалась Византийской империей. Венеция, великий дож которой Дандоло был достаточно прозорлив, чтобы отказаться от греческой короны, обеспечив за республикой господствующее положение в Константинополе, преследовала единственно торговые цели и имела вдосталь хлопот, охраняя свои левантийские владения.
Таким образом, латинское царство оставалось без прочной связи с Европой, да и ленная его связь с греческими франкскими государствами не выходила за пределы абстракции. Феодальная система оказывалась бессильной заступить место неограниченной византийской монархии, которая, несмотря ни на какие потрясения, целые сотни лет проявляла способности сплачивать массы отдельных стран и различных народов около одного центра, Константинополя. Все коренные условия государственной связи — единство церкви, законодательства и национального правительства — были франками насильственно упразднены. Отдельные части случайно создавшегося и неудачного феодального государства не объединялись никаким общим органическим началом. Поэтому греческие острова, с их франкскими династами во главе, и ленные государства на материке очень скоро отделили свои судьбы от рока погибшей Византийской империи.
Благодаря мощи и умеренности первых франкских государей жизнеспособный государственный строй установился единственно в древнегреческих землях. Вообще, опыт насаждения латинских колонизации и феодального строя сопровождался успехом лишь в сравнительно малоземельных областях. Вселившиеся бароны были там широко наделены наследственной поземельной собственностью, и, так как с течением времени для личного их честолюбия и жажды деятельности дальнейшего простора не оказывалось, то взаимная выгода в интересах поддержания в неприкосновенности владений побуждала их тесно сближаться с их государем и сюзереном. Равным образом установить и непрестанное общение с Западом для франкских государств в Греции оказывалось делом более легким, нежели для отдаленного Константинополя, находившегося под вечной угрозой погибели, или для влахернского (Blachenien) императорского двора, удручаемого задолженностью. Многочисленные младшие сыновья именитых родов Шампаньи и Бургундии переплывали через моря в Афины и Андравиду и поступали на службу к щедрым государям. Готфрид, по свидетельству Марина Санудо, имел при своем дворе постоянно до 80 рыцарей с золотыми шпорами. Священники и монахи, воины, ремесленники и торговцы, задолжавшие дворяне, искатели приключений и счастья и изгнанники из отечества переселялись в завоеванную Грецию, и здесь так же, как в Константинополе и Сирии, происходило отложение многочисленного европейского пролетариата.
3. Тогда как латинской империи послужило на погибель то обстоятельство, что Балдуин не основал династии, в Афинах и Анд-равиде оба государя упрочили переход своих владений в своем роде. Умирая, Готфрид Вилльгардуен в конце 1218 г. оставил свою страну своему же, преисполненному сил, сыну Готфриду II, который состоял в браке с Агнесой де Куртенэ, дочерью злосчастного императора Петра.
Мегаскир Оттон в конце 1207 г. женился на Изабелле, дочери и наследнице Гюи de Ray, в Бургундии По приглашению его многие из представителей рода де ла Рош переселились из Бургундии в Фивы и Афины. Так, в Грецию прибыла сестра мегаскира, dame de Flagey, супруга Жака de Cicons со своим юным сыном Отгоном Далее туда же явились сыновья брата мегаскира Pons de Flagey и их сестры Бонны Эта родственная группа бургундцев внесла новую жизнь в государев двор в Фивах и Афинах, и все пришельцы через наделение землями и заключение брачных связей искали достигнуть на чужбине богатства. Мегаскир уже в 1211 г. назначил одного из своих племянников властителем над половиной Фив, так как в юности он был соратником мегаскира по крестовому походу.
В Фивы явилась еще отрасль фамилии Castellane de S-t Audemar (Сент-Омер) и графов ф. Фалькенберг из Фландрии, которая издавна прославилась на Востоке. Три рыцаря из этого рода, Гильом, Гуго и Готфрид, выдвинулись вперед, находясь еще под знаменами Готфрида Бульонского; Гуго в Палестине сделался князем галилейским, а Готфрид вместе с Гуго Пейном в 1118 году основал в Сирии орден тамплиеров. Впоследствии могущество славного в истории Северной Франции и Фландрии рода Сент-Омеров еще более возвеличил Гильом, супруг Иды, сестры Жака cTAvesnes. Его сыновья Жак и Николай вместе со своим дядей сопутствовали графу Балдуину Фландрскому в латинском Крестовом походе и доблестно сражались при осаде Константинополя. Затем они, вместе с Авеном, последовали за маркграфом монферратским в поход на Грецию. Бонифаций предоставил Сент-Омерам лен в древней Дориде, а именно местечко Гравию, где ими и была возведена крепость. Вместе с Жаком д'Авен они побывали и на Эвбее и, по-видимому, приобрели там недвижимость. По крайней мере, Николай де Сент-Омер уже в 1210 г. был настолько крупным династом, что участвовал в подписании Равенникского конкордата. Подобно Равано, владельцу Негропонта, и Сент-Омер захватил у тамплиеров принадлежавшие им земли, за что папа Иннокентий и выпустил против него бреве. Оба брата, Николай и Жак, большей частью своих владений обязаны были своим женам, которые принесли их им в виде приданого, но уже тот факт, что Сент-Омеры могли заключать такие выгодные браки, свидетельствует об их рыцарской славе и личном значении. Николай женился на Маргарите, вдове Бонифация, короля фессалоникийского, а его брат Жак повенчался со вдовой Готфрида I Ахайского. Сын Жака Авель (Bela) породнился с ла Рошами и положил начало династии Сент-Омеров Фиванских, которая приобрела столь видное положение в истории Афин и Ахайи.
Таким образом, мегаскира окружили рыцарственные родственники, отважные друзья и ленники, а в лице подраставших сыновей
Гвидо и Оттона он готовил себе преемников. Тем более представляется поразительным его решение вернуться назад во Францию, хотя его отнюдь к этому не понуждали столь важные причины, как Шамплитта, напр. Мужественный воин, который способствовал завоеванию Византии, а затем благодаря своей энергии и удаче основал державу, носившую прославленное имя Афин, ла Рош вернулся в 1225 г. обратно во Францию со своей супругой и детьми. Так как чудные свои греческие владения ла Рош отчудил за владение ленами во Франции, то можно допустить, что в глазах мегаскира греческие земли едва ли представляли значительную ценность, или же любовь к отчизне заговорила в нем сильнее, чем честолюбие государя. Быть может, сама жизнь среди греков Оттону де ла Рош стала вконец несносной, ибо, если пассивное противодействие туземцев могло казаться бременем, то беспрестанные споры из-за разграничения пределов светской и духовной власти никогда не давали ла Рошу покоя. Sire d'Athenes настолько разочаровался в собственном создании, что не захотел даже сохранить греческих владений за собственными сыновьями, а подарил их племяннику — Гюи или Гвидо де ла Рош, сыну Понса
Оттон со своею семьею отплыл в Бургундию, где удержался не один из его сородичей. Там Оттон и умер до 1234 г. Второй его сын сделался родоначальником знатной фамилии de-Ray, угасшей лишь в XVII в. Впрочем, бургундские ла Роши и Рэн некоторое время поддерживали сношения с Афинами, хотя от властвования ими и отказались. Члены обеих этих семей даже навещали своих державных родственников в Греции, а правнук первого мегаскира удовольствовался даже скромным местом Praecentor'a при афинской церкви Св. Марии.