Ужесточение командно-административной системы во время Великой Отечественной войны
В исторической литературе высказано мнение: «В годы Великой Отечественной войны И.В. Сталин и его окружение меняют стиль работы с народом, называя его братьями и сестрами».
С таким утверждением нельзя согласиться. В действительности произошла не «либерализация» сталинского режима, а ужесточение командно-административной и репрессивной системы. Вся полнота власти в государстве была сосредоточена в руках Государственного Комитета Обороны, а вернее его председателя – И.В. Сталина. ЦК ВКП(б) по существу был превращен в политический филиал ГКО. Политбюро, ЦК партии, а точнее его аппарат, полностью поставили под свой прямой контроль деятельность правительства. Абсолютное большинство постановлений правительства принималось одновременно и от имени ЦК ВКП(б), и санкционировалось ГКО. Главные посты во всех ключевых органах Сталин оставил за собой, его сподвижники также выступали, как минимум, в трех ипостасях. О каком-либо «разделении» властей, демократическом контроле, коллективном руководстве не могло быть и речи. Конечно, условия военного времени требовали централизации руководства, железной дисциплины во всех звеньях государственного аппарата. Однако абсолютная, ничем не ограниченная власть Сталина приводила к тому, что недостатки и пороки его личности превращались в недостатки и пороки всей государственной системы. Промахи, ошибки и прямые преступления Сталина дорого обошлись советскому народу, многократно увеличили цену Победы. В годы войны был осуществлен строжайший (можно сказать крайний) организационный централизм. Экстремальная обстановка породила экстремальные методы мобилизации всех ресурсов. Но она несла в себе опасность ослабления, а то и утраты связи вышестоящих партийных органов с партийными массами, быстрого нарастания и без того сильных бюрократических тенденций в партийно-государственном аппарате, их закостенения и превращения в доминирующее начало во всей системе управления, принижения, а затем и полного превращения разветвленной структуры советских хозяйственных и других общественно-конституционных структур в прямой, лишенный всякой самодеятельности придаток централизованного командного ядра, облеченного неограниченной властью.
Подавляющая часть рядовых коммунистов призывного возраста была мобилизована в армию. В Алтайском крае с июля 1941 г. по 1 января 1942 г. число коммунистов деревни уменьшилось на 32,2%, в Ярославской области на 33,2%, в Казахской ССР в первый же год войны (с 1 июня 1941 г. по 1 июля 1942 г.) число коммунистов сократилось на 40%, а сеть колхозных партийных организаций – на 43%.
Большинство сельских коммунистов сосредоточивалось в районных организациях, в совхозах, МТС; непосредственно в колхозах очень мало, В Алтайском крае (в марте 1942 г.) из 4,5 тыс. колхозов первичные партийные организации имели только 250 (один колхоз из 18). В Ярославской области было 3600 колхозов и только 74 из них (т.е. примерно один из 50) имели первичные партийные организации.
Колхозные партийные организации были очень малочисленны – в среднем от трех до пяти человек. К тому же в них почти полностью отсутствовали рядовые колхозники, т.е. те, кто непосредственно работал в поле и на фермах. В колхозе «Красное знамя» Сапожковского района Рязанской области насчитывалось пять коммунистов: председатель колхоза, председатель сельсовета, ветеринарный фельдшер, сторож и кладовщик.
Почти также малочисленны были комсомольские организации. В Омской и Тюменской области за полгода в связи с уходом комсомольцев на фронт распалось 353 колхозные организации. Из оставшихся 3129 организаций в 1414 насчитывалось в среднем от трех до пяти членов комсомола.
Сокращение сети партийных и комсомольских организаций, которые были главными рычагами командно-административной системы в деревне, затрудняло «политическую» работу среди крестьянского населения. Тем не менее они руководили перестройкой всей политической и организационной работой в деревне в соответствии с требованием военного времени «Все для фронта, все для победы!». Малейшие проявления неорганизованности, расхлябанности, разгильдяйства расценивались как государственное преступление. Нарушение хозяйственных планов рассматривалось как саботаж, подрывавший обороноспособность страны.
Партийные организации опирались в своей работе на советский и хозяйственный аппарат. Все звенья этого аппарата сверху и донизу возглавлялись коммунистами и действовали в соответствии с партийными директивами. Сельские райкомы партии, на которые было возложено непосредственно руководство колхозами, совхозами и МТС, направляли всю их работу через районные Советы, их исполкомы с различными отделами и сельсоветы. Сельские райкомы совместно с райисполкомами решали все вопросы хозяйственной и политической жизни деревни. Подготовка к посевной или уборочной, выполнение госпоставок, обеспеченность колхозов и совхозов техникой, семенами, рабочей силой, поощрения и взыскания, распространение газет и радиопропаганда, работа школ и больниц – ничто не должно было оставаться вне поля зрения сельских райкомов партии.
Ранее не доступные для исследователей документы Сельхозотдела ЦК ВКП(б) свидетельствуют о том, что партийно-политическая работа в деревне в годы войны проходила далеко не так гладко, как она представлялась во многих книгах и статьях.
Вот сообщение инструктора Сельхозотдела ЦК ВКП(6) И. Лебедева секретарю ЦК ВКП(6) Андрееву А.А. «О причинах неудовлетворительного состояния сельского хозяйства в Тамбовской области в 1941 г.»: «Обком и многие райкомы ВКП(б) не сумели до конца перестроить свою работу на военный лад, ослабили руководство сельским хозяйством, не уделяли должного внимания вопросам подбора, комплектования и выращивания партийных кадров… Обком ВКП(б) неудовлетворительно контролирует выполнение принятых решений».
Этот документ интересен и тем, что показывает – чуть ли не основным методом партийной «работы» была отдача под суд: «С начала уборочной компании 1941 года привлечено к судебной ответственности за срыв уборочных работ и хлебосдачи 64 председателя колхоза и 5 чел. других работников колхозов».
Эти цифры, видимо, заставляют задуматься автора сообщения и дать соответствующую «оценку»: «Многочисленные случаи привлечения руководителей колхозов к судебной ответственности указывают на то, что партийные, советские и земельные органы не уделяют серьезного внимания подбору председателей колхозов и сельсоветов, плохо изучают их в процессе работы, становятся перед совершившимся фактом. Плохое руководство колхозами в ряде районов привело также к попытке неосновательного привлечения председателей к судебной ответственности».
Что касается партийных взысканий, то это было делом обычным в практике партийной работы. В течение 1941 г. за неудовлетворительное руководство сельским хозяйством в Тамбовской области партийные взыскания были наложены: 36 – на секретарей 30-ти райкомов партии, 13 – на председателей райисполкомов, 2 – на заведующих райзо, 2 – на директоров МТС, 3 – на начальника облзо и т.д.
Сообщение инструктора ЦК ВКП(6) И. Лебедева не осталось без последствий. В апреле 1942 г. было принято постановление ЦК «О серьезных ошибках Тамбовского обкома ВКП(6) по руководству сельским хозяйством». Прошел год, и ЦК партии направил в Тамбовскую область трех ответственных работников для проверки исполнения постановления высшего партийного органа.
На свет появился новый документ – докладная записка ответ – организатора Оргинстротдела Козлова, инструктора Управления кадров ЦК ВКП(б) Горина, инструктора Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Вахмистрова «О результатах проверки Тамбовского обкома ВКП(6)». Документ свидетельствует о том, что в Тамбовской области мало что изменилась: «После постановления ЦК ВКП(6) от 17.04.1942 г. «О серьезных ошибках Тамбовского обкома ВКП(б) по руководству сельским хозяйством» обком партии несколько повысил уровень своего руководства. Однако обком партии не принял должных мер к ликвидации запущенности сельского хозяйства и коренных изменений в положении дел в области не внес».
Обычная в таких случаях дежурная фраза. Далее идет конкретизация: «Серьезные недостатки в партийно-организационной и политической работе. Райкомы партии редко проводят пленумы. Из 45 райкомов за 8 месяцев 1943 года провели только по одному пленуму 14. О слабости партийно-организационной работы свидетельствует и тот факт, что из 646 первичных парторганизаций, где проводились отчетно-выборные собрания, в одной трети работа признана неудовлетворительной».
Не лучше обстояло дело и с массово-политической работой среди населения: «Население ряда районов области плохо информируется о современном и военно-политическом положении. Во многих колхозах Гавриловского, Уметского, Кирсановского, Сампурского и др. в течение более полугода не было политических докладов».
Об увлечении административными методами говорит такой факт: «В июле 1943 года обком партии предложил райкомам и председателям колхозов вынести на общие собрания предложение о запрещении на время уборки разъезда колхозников по базарам. Исходя из этого указания, во многих районах рынки были административно закрыты. В Сосновском районе выставили даже заслоны для задержания колхозников, идущих на базар с продуктами. В Алгасовском районе на дорогах, по которым возвращались колхозники с полевых работ, были выставлены посты («будочники») для обыска колхозников». В Сампуровском районе зам. председателя исполкома райсовета Третьяков описывал имущество колхозников, не подписавшихся на военный заем. Председатель сельсовета Алтухов в колхозе «Бронь» этого же района у одной колхозницы, муж которой был призван в армию, забрал овцу в счет займа. В Осино-Лозовском сельсовете этого же района уполномоченный райкома партии Знобищев в период проведения займа арестовал колхозниц Козодоеву и Самородову, которые не хотели подписываться на заем. Подобные факты имели место и в других районах области.
Едва ли не основным методом работы с кадрами, как и раньше было снятие с работы, выговоры, отдача под суд. Из общего числа 129 райкомов области за время войны сменилось 310 секретарей, из них в связи с призывом в армию 85 человек. В каждом районе в среднем секретарь райкома сменился почти трижды. Только за семь месяцев 1943 г. сменилось 50 секретарей райкомов. С октября 1942 года по сентябрь 1943 года полностью сменилось руководство в 18 и частично в 3-х райкомах партии.
Не лучше обстояло дело с руководящими колхозными кадрами. В 1942 г. и за первое полугодие 1943 г. из общего количества 3067 колхозов Тамбовской области сменилось 4067 председателей. Из этого числа половина была снята за злоупотребление и как не справившиеся с работой. В некоторых колхозах председатели сменялись по нескольку раз. Только за первое полугодие 1943 года было привлечено к судебной ответственности более 200 председателей колхозов, из них осуждено 150 человек. А к партийной ответственности за полтора года войны было привлечено 2981 человек, или 15% к общему числу областной парторганизации.
Может быть так неважно обстояли дела только в Тамбовской области? Нет, скорее всего, это было повсеместным явлением. Заведующий сектором Сельхозотдела ЦК ВКП(б) Г. Ковалевский в «Справке о ходе весенних полевых работ и некоторых неотложных вопросах в колхозах Краснодарского края» от 19 мая 1942 г. сообщал, что в колхозах Горяче-Ключевского, Туапсинского, Спокойневского, Мостовского, Апшеронского, Упорненского районов больше, чем в других районах запущена организационная и массово-политическая работа с колхозниками. В колхозе «Новый путь» Упорненского района в 1 941 г. с марта месяца не проводились колхозные собрания. В 1942 году колхозное собрание собиралось всего один раз в феврале месяце. Партийная организация колхоза «Новый путь» состояла из 5 членов ВКП(б) и 3-х кандидатов. Никакой работы коммунисты этой парторганизации не проводили. В 1942 году не было ни одного партийного собрания. В Упорненском районе насчитывались всего две партийных колхозных организации, однако райком партии ими не руководил. Секретарь парторганизации колхоза «Новый путь» Архипцов В.И. заявил, что в 1942 году члены проверочной комиссии первыми спросили его о работе парторганизации. Работники райкома этим вопросом не интересовались. Запущенность массово-политической работы в районе, по мнению комиссии, приводила к тому, что некоторые колхозники, призванные в Красную Армию, дезертировали из нее и скрывались в лесах.
В Мостовском районе насчитывалось около 40 дезертиров. Были дезертиры в Спокойненском, Рязанском, Упорненском районах. Группы дезертиров, вооруженные гладкоствольным оружием, занимались грабежом. В колхозных животноводческих фермах забирали свиней, кур, коров. Терроризировали колхозников. Некоторые члены семей дезертиров, работая в колхозах и даже в государственных учреждениях, активно помогали дезертирам скрываться, сообщали им о мерах, намечаемых органами НКВД по поимке дезертиров. Никаких мер к ним не принималось.
Не улучшилось, а наоборот ухудшилось положение в Краснодарском крае осенью 1942 г., когда пламя военных действий приблизилось к его границам. Инструктор Сельхозотдела ЦК ВКП(6) Сергеев 5 октября 1942 г. сообщал секретарю ЦК ВКП(б) Андрееву А.А.: «Считаю необходимым довести до Вашего сведения, что Краснодарский крайком ВКП(б) в период сложной обстановки на Кубани плохо руководил райкомами ВКП(6). Крайком ВКП(б) затянул эвакуацию населения, имущества и скота. Принятое решение об эвакуации скота 20 июля было задержано рассылкой его по районам до 25 июля. Колхозы и совхозы подняли скот с большим опозданием, в процессе движения скота несколько раз приходилось менять маршруты, все же скот не удалось спасти.
Северная группа райкомов Краснодарского края в течение двух недель до начала событий на Кубани, связи с крайкомом ВКП(б) не имела. В связи с таким положением в отдельных райкомах чувствовалась растерянность и паника. Райкомы ВКП(б) были предоставлены сами себе. Некоторые райкомы ВКП(б) устанавливали связь выездом в Крайком ВКП(6) и все же не получали никакой установки. Крайком ВКП(б) давал одну установку – «ждите особых указаний, не торопитесь с эвакуацией».
Как видно из приведенных документов, партийные организации всех уровней в годы войны так и не смогли найти эффективных форм партийно-политической работы в деревне. По существу чуть ли не вся «политическая работа» сводилась к трем главным направлениям: партийные взыскания, снятие с работы, отдача под суд.
Командно-административный подход к сельскому хозяйству, колхозам и колхозникам, проявился и в создании чрезвычайных партийных органов в деревне – политических отделов в МТС и совхозах. Решение ЦК ВКП(б) об их создании было принято 17 ноября 1941 г. за подписью И. Сталина. «В качестве основной задачи политотделов МТС и совхозов, – указывалось в решении, – считать повышение политической работы как среди рабочих и служащих МТС и совхозов, так и среди членов колхозов, обслуживаемых МТС, внедрение дисциплины и порядка во всей работе МТС, совхозов и колхозов для обеспечения своевременного выполнения ими планов сельскохозяйственных работ».
Историк В.Т. Анисков указывает еще на одну задачу, поставленную перед политотделами в «Программе инструктивного совещания начальников политотделов МТС и совхозов»: это – «повышать революционную бдительность», «разоблачать вражеские действия» бывших «кулаков», репрессированных и прочих «саботажников».
Л.М. Савушкин, ссылаясь на сложные отношения политотделов с райкомами партии, задается вопросом: «Спрашивается, кому нужна была эта чрезвычайщина? Она была нужна всех и вся подозревавшему Сталину и его ближайшему окружению для того, чтобы создать атмосферу противоборства…»
Подобный взгляд разделяет и Г.Е. Корнилов, который в своей книге об уральской деревне 1941-1945 гг. пишет: «…Чрезвычайные репрессивные методы деятельности политотделов положительного не дали… Шагом к ослаблению «пресса» была их ликвидация в мае 1943 г. по решению ЦК ВКП(б)».
В.Т. Анисков, полемизируя с Л.М. Савушкиным и Г.Е. Корниловым, пытается дать более «взвешенную» оценку политотделам по принципу – «с одной стороны, с другой стороны»… А что говорят о политотделах и их роли документы Сельхозотдела ЦК ВКП(б)?
Инструктор Сельхозотдела ЦК ВКП(6) И. Лебедев сообщал секретарю ЦК ВКП(6) Андрееву А.А.: «Политотделы Никифоровской, Каменской, Степановской и ряда других МТС не только не придали политического значения фактам грубого нарушения постановлений СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 31 октября и 29 ноября 1942 г. со стороны директоров МТС, но сами встали на путь очковтирательства, молчаливо соглашаясь на включение в сводки недоброкачественно отремонтированных тракторов.
Многие райкомы партии заняли не правильную линию по отношению к работникам политотделов, превратив их в уполномоченных по сельскохозяйственным кампаниям, с прикреплением к одному сельсовету, колхозу на срок до 1-1,5 месяцев и более».
Недостатки в работе политотделов Тамбовской области были типичны и для других областей и краев, что и послужило основанием для их упразднения задолго до окончания войны. Чрезвычайные партийные органы были упразднены, но командно-административный стиль партийно-политической работы в деревне остался.
В режиме командно-административной системы работали и местные органы государственной власти – сельские Советы. Не ставя перед собой задачу их всестороннего рассмотрения, приведем лишь один документ, обнаруженный в фонде Прокуратуры СССР Государственного архива Российской Федерации, и бросающий новый свет на «политическую основу» села.
В «Спецдонесении» Прокурора Белорусской ССР Ветрова Прокурору Союза ССР Горшенину от 15 декабря 1944 г. сообщалось:
Председатель Старо-Слободского сельсовета Крупского района Макейчик «систематически нарушал революционную законность». За малейшее невыполнение его распоряжений он применял к колхозникам методы грубого физического воздействия.
22 октября 1944 г. Макейчик прибыл к колхознице Усик Анне «для изъятия у нее коровы». Когда Усик отказалась добровольно отдать корову, Макейчик избил ее. При этом, будучи вооруженным наганом, угрожал ей расстрелом. Изъятой у колхозницы коровой Макейчик незаконно пользовался в течение месяца.
В октябре месяце Макейчнк по служебным делам выехал в деревню Новые Пашоги, по дороге встретил колхозника Цыбульского и потребовал, чтобы тот отдал ему вожжи и уздечку. После того, как Цыбульский на это не согласился, Макейчик несколько раз ударил его по лицу и отобрал вожжи.
В первых числах октября поздно вечером Макейчик, будучи пьяным, явился к колхознице Парнюшко «по вопросу изъятия у нее лошади». Парнюшко отказалась открыть Макейчику дверь, после чего он взломал окно и, зайдя в дом, избил Парнюшко.
Однажды Макейчик прибыл в деревню Старые Пашоги. Счетовод колхоза Булыга в это время был на колхозной вечеринке и играл на гармонии, за что Макейчик тут же избил его и, угрожая наганом, разогнал всех присутствующих с вечеринки.
Макейчик был арестован. Против него было возбуждено дело по ст. 197 п. «6» УК БССР.
Разумеется нет никаких оснований отождествлять всех председателей сельсоветов с Макейчиком, чьи «художества» попадали под статьи Уголовного Кодекса. Но в чем-то приведенный документ отражает и общую картину: Советы из органов народовластия изначально превратились в придаток тоталитарной, командно-административной системы. Председатели Советов были подотчетны не столько своим избирателям, сколько вышестоящему, по преимуществу, партийному, начальству. Главное в работе сельских Советов было «обеспечение» сельскохозяйственных кампании, сбор налогов с колхозов и населения. Бесправные в отношении защиты прав населения, председатели сельских Советов – эти «винтики» огромной государственной машины, имели широкие права в привлечении граждан к судебной ответственности, проведении разного рода репрессий.
Едва ли не главным «достижением» командно-административной системы стало введение для колхозников обязательного минимума выработки трудодней. Еще в мае 1939 г. было принято соответствующее постановление ЦК ВКП(6) и СНК СССР, имевшее целью вовлечь в общественное производство все взрослое население колхозов. Постановлением тех же органов в феврале 1942 г. обязательный минимум увеличился в полтора раза. Впервые этот минимум распространился на подростков 12-16 лет. Председатели правлений колхозов и бригадиры, которые не предавали суду нарушителей этого постановления, сами несли судебную ответственность.
Само собой разумеется, органы Прокуратуры выполнение этого постановления взяли под особый контроль.
В «Справке» начальника отдела общего надзора Прокуратуры СССР П. Кудрявцева от 15 марта 1943 г., направленной в Сельхозотдел ЦК ВКП(6), отмечалось, что произведенной Прокуратурой Союза ССР проверкой в Пензенской, Куйбышевской, Рязанской и Ярославской областях, выяснилось, что местные партийные и советские органы за последние 5–6 месяцев, т.е. после окончания в 1942 г. полевых уборочных работ в колхозах, перестали заниматься вопросами, относящимися к выполнению постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О повышении для колхозников обязательного минимума трудодней». Подчеркивалось, что «…многие руководители колхозов при несомненном попустительстве со стороны местных земельных органов и исполкомов перестали передавать в суд дела на нерадивых колхозников».
В результате, например, в Касимовском, Спасском, Муравлянском, Рыбновском, Можарском, Желтухинском и Ряжском районах Рязанской области в 1943 г. колхозы не передали под суд ни одного дела на колхозников, не выработавших без уважительных причин обязательного минимума трудодней.
По неполным данным, сообщалось в «Справке», в колхозах Пензенской области насчитывалось до 17000 трудоспособных колхозников, не выработавших годового минимума трудодней без уважительных причин.
По сообщениям райпрокуроров, за не выработку без уважительных причин минимума трудодней в 4 периоде сельскохозяйственных работ в Городнищенском районе (Пензенская обл.) были осуждены только 6 колхозников из 94, в Телегинском районе – 47 из 232, в Николо-Петровском 23 из 180 и т.д.
Имелось множество примеров и обратного порядка, когда к судебной ответственности колхозники привлекались без должного основания.
В «Справке» помощника облпрокурора по Чкаловской области В. Ордынского указывалось, что в Павловском районе летом 1942 года председатели колхозов им. XVI партсъезда, «Красногор», «Путь к социализму» и им. Чкалова, вместо направления в народный суд материалов на каждого в отдельности прогульщика, представляли целые списки. В суде выяснилось, что многие из внесенных в списки перевыполнили обязательный минимум трудодней. Так, председатель колхоза «Заря Урала» передал в суд материал на девочку-подростка, 15 лет, Струкову, которая не будучи членом колхоза, выработала 67,59 трудодней. Председатель колхоза привлек Струкову к ответственности за то, что будто бы «прогульщица» один раз не вышла на работу. Нарсуд также невнимательно отнесся к материалам и принял дело к своему производству.
В Мордовско-Боклинском районе председатель колхоза им. Горького Сырцов представил список невыработавших минимума трудодней в 70 человек, а когда этот список проверили, то из него вычеркнули 61 человека и прогульщиков оказалось только 9 человек.
Находились и также «командиры» колхозного производства, которые не утруждая себя судебным разбирательством, прибегали к «кулачному праву». Председатель колхоза «Колос» Хуторского сельсовета Червенского района БССР Шишенок 25 октября 1 944 г. предложил колхознице Панкрат выехать в поле на работу. Панкрат в этот день по состоянию здоровья не могла работать и отказалась выполнить распоряжение председателя колхоза. За это Шишенок избил ее, а затем выстрелом из винтовки прострелил ей руку.
По распоряжению председателя колхоза Шишенка в дом колхозницы Малыгиной была внесена сбруя от больных чесоткой лошадей. Малыгина, узнав, что сбруя от больных лошадей, вынесла ее на двор. За это Шишенок выругал ее нецензурными словами, связал и, связанную, избил.
Шишенок был арестован и отдан под суд по ст. 197 п. «6» УК БССР.
В то же время были случаи откровенного саботажа. Так, в Соль-Илецком районе бригада одного из колхозов 05.08.42 г. прекратила работу и демонстративно разошлась по домам. В этой бригаде работала Бровченко A.M., «отец которой был офицером белой армии, раскулачен в 1937 году и был репрессирован органами НКВД». Другая бригада (косарей) в тот же день бросила работу и ушла с поля под тем предлогом, что ей не выдали печеного хлеба, а между тем у всех в сумках был хлеб, и уход с поля они совершили после завтрака. «Антисоветскую работу среди них проводил, – сообщалось в прокурорской «справке», – член ВЛКСМ Никитенко А.А. из семьи раскулаченных».
В целом командно-административная система действовала по принципу – «лучше перегнуть, чем недогнуть». Зам. Наркомюста РСФСР Перлов сообщал, что проведенной проверкой установлено много фактов необоснованного предания суду колхозников за невыработку минимума трудодней и трудоспособного населения городов за уклонение от мобилизации на сельскохозяйственные работы. За пять месяцев (июнь-октябрь) народными судами РСФСР было рассмотрено 151092 дела о невыработке минимума трудодней, из них по 34123 делам (22,6%) уголовное преследование было возбуждено неправильно.
За уклонение от мобилизации на сельскохозяйственные работы оказалось привлечено необоснованно к ответственности 30,9% к общему числу переданных в суды дел.
Приведенные факты не вяжутся с утвердившимися в исторической литературе клише и штампами о «массовом трудовом героизме», «вдохновленном труде» колхозников в годы войны. Если таковое имело место, то зачем надо было вводить обязательный минимум выработки трудодней? Конечно, крестьянство не могло не осознавать неизбежности выпавших на его долю тягот и лишений, в условиях военного времени. Говорить, что оно относилось к ним с воодушевлением «массового героизма» – значит погрешить против правды. В поведенческой структуре крестьян не последнее место занимало и ощущение страха, неотвратимости наказания за неисполнение «своего гражданского долга», приказа высших и местных властей.