Реферат Личность Петра I 3
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
План:
Введение.
1. Детство и юность Петра I.
2. Наружность, привычки, образ жизни и мыслей, характер.
3. Смерть Петра Великого.
Заключение.
Список литературы.
Введение.
В истории русского государства период, обычно именуемый Петровской эпохой, занимает особое место. В этот небольшой отрезок времени, охватывающий последние годы XVII - первую четверть XVIII столетия, свершились преобразования, носившие всеобъемлющий характер, затронувшие все сферы и оказавшие огромное влияние на развитие политической, экономической и культурной жизни страны.
Петр Первый внес огромный вклад в историю русского государства, он представлял собой интересную и необычную личность, что очень интересно для изучения. Именно поэтому темой данного реферата является «Личность Петра Первого».
1.
Детство и юность Петра
I
Удары большого колокола Успенского собора Кремля нарушили утреннюю тишину столицы. Благовест подхватили сотни колоколов московских церквей и монастырей. Веселый перезвон и торжественные молебны продолжались весь день 30 мая 1672 года – так по традиции отмечалось прибавление семейства в царском роду. Праздник назывался государскою всемирною радостью.
У отца новорожденного – царя Алексея Михайловича – были особые основания радоваться появлению еще одного сына. Первая жена царя Мария Ильинична Милославская родила ему множество детей. Но, удивительное дело, дочери росли крепкими и здоровыми, а сыновья – хилыми и болезненными. Из пяти – трое умерло малолетними. Старшему, Федору, в 1672 году исполнилось 10 лет, но он не мог передвигать опухшие ноги, около него все время хлопотали врачи, из покоев и опочивальни не вылезали бабки – доморощенные лекари. Медики тех времен считали, что он страдал «цинготного болезнью». Не отличался здоровьем и второй сын – подслеповатый Иван. Хотя ему шел шестой год, но изъяснялся он с трудом, был косноязычным и отставал от сверстников в развитии. На него отец тоже не возлагал больших надежд.
Овдовевший 42‑летний царь женился еще раз, взяв в супруги молодую, дышащую здоровьем Наталью Кирилловну Нарышкину. В 21 год она и родила ему сына, которого назвали Петром.
Рождение Петра сопровождалось обычным ритуалом: царь послал объявить свою государскую радость патриарху, затем членам Боярской думы и богатым купцам. В соответствии с обычаем отец царицы, ее родственники и близкие к ней люди были повышены в чинах. Месяц спустя, 30 июня, в Грановитой палате состоялся родинный стол. Приглашенную знать и высшее духовенство угощали сладкими блюдами: огромной коврижкой с изображением государственного герба и изделиями из сахара. На столе возвышалась расписанная узорами сахарная голова весом в два с половиной пуда, из сахара же были отлиты орел, лебедь, попугай, голубь и даже макет Кремля. Гости преподносили новорожденному подарки – хрустальные кружки и кубки, золотые чарки, перстни, кресты.
Воспитывался Петр по исстари заведенному обычаю. До пяти лет он находился под надзором многочисленных женщин – повивальной бабки и кормилицы, мамки и прочих прислужниц. «А на воспитание царевича или царевен, – свидетельствует современник, – выбирают из всяких чинов из жен жену добрую и чистую, и млеком сладостну, и здорову». Петра долго не отнимали от груди, поэтому у него оказалось две кормилицы.
Покои царевича были заполнены игрушками: деревянными лошадками, барабанами, пушечками, изготовленными по специальному заказу музыкальными инструментами, луками, стрелами, колокольцами. Вместе с отцом и матерью в сопровождении многочисленной свиты Петр совершал неторопливые выезды в монастыри, а также в подмосковные резиденции – Измайловское и Преображенское, где царь развлекался соколиной охотой. У трехлетнего Петра была маленькая крашенная под золото карета, в которую его усаживали во время торжественных выездов. В карету впрягались крошечные лошади, сопровождали ее пешие и конные карлики. Для игр к царевичам приставили сверстников, но карлы тоже непременно присутствовали в детской – они забавляли царевичей своими несуразными выходками и кривляниями.
Петру не исполнилось четырех лет, когда его отец, царь Алексей Михайлович, неожиданно занемог и скончался. Смерть отца вызвала большие перемены не столько в жизни маленького царевича, сколько в положении его матери. На престол вступил в 1676 году Федор. Точнее, его вынесли на руках бояре, объявили царем и тут же ему присягнули.
Напряженные отношения между мачехой и многочисленным потомством от первой жены царя Милославской, ранее смягчаемые главой семьи, теперь, никем не сдерживаемые, быстро вылились наружу. От двора были отстранены люди, близкие ко второй супруге Алексея Михайловича – царице Наталье Нарышкиной, и прежде всего воспитатель ее боярин Артамон Сергеевич Матвеев, первый министр в прежнем правительстве и ближайший советник царицы после смерти супруга. Его сначала отправили в почетную ссылку в Верхотурье, а затем подвергли заточению в Пустозерске. Опала коснулась и ближайших родственников царицы Натальи – ее старший брат Иван Кириллович тоже был выдворен из Москвы. Ключевые позиции в правительстве заняли Милославские.
В конце апреля 1682 года в возрасте 20 лет умер болезненный Федор, не оставив потомства. Его преемником мог стать либо Иван, либо Петр. За спиной обоих несовершеннолетних царевичей стояли группировки, ринувшиеся в борьбу, как только не стало Федора. Кандидатуру Ивана поддерживали все родственники первой жены царя Алексея во главе с боярином Иваном Михайловичем Милославским. Душой этой группировки была царевна Софья – умная, властная и весьма энергичная женщина, втайне сама мечтавшая о короне. На стороне Петра находились Нарышкины, среди которых не было ни одной сколь‑либо значительной фигуры.
Формально преимущественное право на престол принадлежало Ивану, поскольку он был старшим из наследников. Однако по предложению патриарха, поддержанного некоторыми боярами, царем провозгласили десятилетнего Петра. Согласно обычаю регентшей становилась его мать – царица Наталья. По свидетельству современника, она была женщиной «доброго темпераменту, доброжелательного, токмо не была ни прилежная, и не искусная в делах и ума легкого».
Этим современником, на свидетельства которого мы будем часто ссылаться, являлся князь Борис Иванович Куракин. Свою карьеру Куракин начинал на военном поприще, он командовал гвардейским Семеновским полком в сражении под Полтавой. Слабое здоровье вынудило его перейти на дипломатическую службу.
Куракин в целом одобрял деятельность Петра, но с некоторыми оговорками: высокомерному аристократу было чуждо поведение царя, критически относился он и к его, если так можно выразиться, демократизму.
На склоне лет Куракин приступил к написанию истории царствования Петра. Это произведение, оставшееся незаконченным, примечательно тем, что содержит острые, иногда уничтожающие характеристики современников. В авторе этих характеристик видны ум, тонкая наблюдательность и беспредельный скептицизм.
Неискушенная в политических интригах царица Наталья вместе со своими бездарными родственниками не сумела взять власть в свои руки и организовать достаточно авторитетное правительство. Срочно вызвали из ссылки боярина Матвеева, на советы которого решила положиться царица. Пока он добирался до столицы из Пустозерска, противники Нарышкиных Милославские и Софья, по меткому выражению историка С. М. Соловьева, «кипятили заговор», используя в качестве вооруженной опоры в борьбе со своими противниками стрелецкое войско. Отметим, что стрельцам были чужды интересы Милославских и Нарышкиных, как, впрочем, тем и другим были чужды интересы стрельцов.
При Алексее Михайловиче стрельцы находились на положении дворцовой гвардии, пользовались рядом существенных привилегий и систематически получали от царя подачки. При его сыне они утратили эти привилегии (освобождение от городских служб, право беспошлинной торговли). Более того, бремя службы увеличивалось, а доходы, получаемые от занятий торговлей и промыслами, которые были существенным подспорьем к их мизерному жалованью, сокращались. Недовольство стрельцов усугублялось полнейшим произволом их командиров. Полковники присваивали себе стрелецкое жалованье, подвергали стрельцов жестокому истязанию за малейшую провинность, широко использовали их для личных услуг. Глухой ропот стрельцов в любой момент мог перерасти в активный протест.
30 апреля 1682 года, то есть через три дня после смерти царя Федора, стрельцы явились во дворец с требованием выдать им на расправу неугодных командиров. Царица Наталья, застигнутая врасплох, удовлетворила ультиматум, 16 командиров стрелецких полков были отстранены от должности и биты кнутом. В дальнейшем Милославским удалось направить гнев стрельцов против своих политических противников. В стрелецких полках пронесся слух, исходивший от Милославских и Софьи, что Нарышкины «извели», то есть умертвили, царевича Ивана. Стрельцам был подброшен список бояр, подлежавших истреблению.
15 мая по зову набата стрелецкие полки с барабанным боем и развернутыми, знаменами двинулась к Кремлю. Уверенные в том, что царевича Ивана нет в живых, стрельцы готовились осуществить план, подсказанный Софьей и Милославскими. Слух, однако, оказался ложным. На крыльцо вышли бояре, духовенство и царица Наталья с братьями Иваном и Петром. Так состоялась первая встреча Петра со стрельцами: внизу бушевала разгневанная толпа, а на крыльце стоял перепуганный и, конечно же, не понимавший значения происходивших событий десятилетний Петр.
Стрельцы, обнаружив, что их обманули, на некоторое время утихомирились, но затем потребовали, на расправу «изменников‑бояр». Князя Михаила Юрьевича Долгорукого они сбросили с крыльца на копья своих товарищей. Был убит и боярин Матвеев. Помимо нескольких бояр и думных дьяков, стрельцы изрубили Ивана и Афанасия Кирилловичей Нарышкиных, а их отца Кирилла принудили постричься в монахи. Трупы убитых волокли по земле, приговаривая: «Се боярин Артемон Сергеевич! Се боярин Ромоданавский! Се Долгорукой! Се думной едет, дайте дорогу!»
Казни потрясли малолетнего Петра. Горе обрушилось прежде всего на плечи матери, но в детском сознании события 15‑17 мая тоже запечатлелись на всю жизнь.
Опустошив ряды сторонников Нарышкиных, стрельцы потребовали, чтобы царствовали оба брата, а несколько дней спустя дополнили это требование новым – чтобы правление государством при несовершеннолетних царях было вручено царевне Софье.
В итоге майских событий были перебиты Нарышкины, но Софья вместе с Милославскими приобрела лишь призрак власти, ибо хозяевами положения в столице оказались стрельцы во главе с новым руководителем Стрелецкого приказа князем Хованским. Они диктовали Софье свою волю, потребовали, чтобы стрелецкое войско называлось надворной пехотой. В категорической форме они высказали также желание, чтобы на Красной площади в их честь соорудили «столп» (обелиск), на котором были бы перечислены их заслуги во время событий 15‑17 мая. Правительница пыталась успокоить стрельцов раздачей денег и обещанием наград, но вскоре убедилась, что те, кто обеспечил ей власть, могут и лишить ее этой власти таким же кровавым способом, каким был совершен переворот 15‑17 мая.
Софья стала искать себе опору в широких кругах дворянства. 19 августа она вместе с царями выехала из Москвы в Троице‑Сергиев монастырь. Оттуда она обратилась к дворянам с призывом явиться под стены монастыря. Когда дворянское ополчение стало настолько многочисленным, что превратилось в грозную военную силу, Софья вызвала князя Хованского и на пути его в монастырь велела схватить и тут же казнить.
Узнав об этом, стрельцы поначалу решили дать бой собравшимся у монастыря дворянам, но сочли более благоразумным принести повинную. Роли переменились: не стрельцы диктовали волю Софье, а, наоборот, Софья предъявила стрельцам ультимативное требование срыть только что поставленный «столп» на Красной площади и не собираться в казачьи круги. Началось семилетнее правление Софьи.
…Как протекала жизнь Петра в течение этих семи лет? Вместе с матерью, царицей Натальей, он жил в подмосковных селах Воробьеве, Коломенском, Преображенском. При дворе Петру, как и Ивану, отводилась декоративная роль: он участвовал в церковных церемониях, посещал вместе с двором московские и загородные монастыри, присутствовал на приемах иностранных послов. Для царствующих братьев изготовили двойной трон, за спинкой которого скрывалась правительница, чтобы подсказать им, как вести себя во время приема послов. Один из таких приемов описал в 1683 году секретарь шведского посольства. Это первая из известных в настоящее время характеристик юного Петра. «В приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными камнями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое, молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью». Петр проявлял к происходившему живой интерес, был непоседливым, что приводило в замешательство степенных бояр. Одиннадцатилетний Петр по росту и развитию выглядел 16‑летним юношей. Автору цитированных строк удалось уловить черты характера Петра: подвижность, детскую (непосредственность, любознательность.)
Чем занимался Петр в промежутке между утомительными торжественными ритуалами, случавшимися не так уж часто? Обучался грамоте. Образование он получил весьма скромное, если не сказать, скудное.
Еще когда Петру пошел восьмой год, к нему приставили дядьку‑воспитателя боярина Родиона Матвеевича Стрешнева. С этого времени Петра, видимо, начали обучать грамоте. Его учителями с 1683 года были подьячий Никита Зотов и Афанасий Нестеров. Оба учителя не принадлежали к числу образованных и эрудированных людей. Живой и восприимчивый ум Петра мог впитать обилие разнообразных ученых премудростей, но собственных знаний наставников доставало лишь на то, чтобы научить его читать, писать, произносить наизусть некоторые тексты богослужебных книг да сообщить отрывочные сведения по истории и географии. Петр в годы обучения не прошел даже того курса, который обычно преподавали царевичам в XVII веке.
Между тем в зрелые годы он обнаруживал глубокие познания и в истории, и в географии, артиллерии, фортификации, кораблестроении. Этим он обязан собственной одаренности, неутомимой тяге к знаниям и готовности всегда учиться. Впрочем, не все пробелы в образовании царю удалось заполнить – он был не в ладах с орфографией до конца жизни и допускал ошибки, от которых грамотный канцелярист был свободен.
Большую часть времени Петр был предоставлен самому себе. Три увлечения поглощали его энергию. С ранних лет он проявлял привязанность к ремеслам. Еще больше Петра увлекало военное дело. Увлечение выросло на почве его детских забав. Со временем деревянные пушки стали заменяться боевыми, появляются настоящие сабли, протазаны, алебарды, пищали и пистолеты.
Но ни с чем не может сравниться страсть Петра к мореплаванию и кораблестроению. По признанию самого царя, истоки этой страсти восходят к рассказу князя Якова Долгорукого о том, что у него когда‑то был «инструмент, которым можно было брать дистанции или расстояния, не доходя до того места», и к знакомству со старым ботиком, на котором, как сказали Петру, можно плавать против ветра.
Петру не исполнилось 17 лет, когда мать решила его женить. Ранний брак, по расчетам царицы Натальи, должен был существенно изменить положение сына, а вместе с ним и ее самой. По обычаю того времени юноша становился взрослым человеком после женитьбы. Следовательно, женатый Петр уже не должен был нуждаться в опеке сестры Софьи, наступит пора его правления, он переселится из Преображенского в палаты Кремля.
Кроме того, женитьбой мать надеялась остепенить сына, привязать его к семейному очагу, отвлечь от Немецкой слободы и увлечений, не свойственных царскому сану. Поспешным браком, наконец, пытались оградить интересы потомков Петра от притязаний возможных наследников его соправителя Ивана, который к этому времени уже был женатым человеком и ждал прибавления семейства.
Царица Наталья сама подыскала сыну невесту – красавицу Евдокию Лопухину, по отзыву современника, «принцессу лицом изрядную, токмо ума посреднего и нравом несходного своему супругу». Этот же современник отметил, что «любовь между ними была изрядная, но продолжалася разве токмо год». Возможно, что охлаждение между супругами наступило даже раньше, ибо через месяц после свадьбы Петр оставил Евдокию и отправился на Переяславское озеро заниматься морскими потехами.
В Немецкой слободе царь познакомился с дочерью виноторговца Анной Монс. Один современник считал, что эта «девица была изрядная и умная», а другой, напротив, находил, что она была «посредственной остроты и разума». Кто из них прав, сказать трудно, но веселая, любвеобильная, находчивая, всегда готовая пошутить, потанцевать или поддержать светский разговор Анна Монс была полной противоположностью супруге царя – ограниченной красавице, наводившей тоску рабской покорностью и слепой приверженностью старине. Петр отдавал предпочтение Монс и свободное время проводил в ее обществе.
Отстранение Софьи мало что изменило в поведении Петра. Добившись власти, он тут же проявил к ней полное безразличие. Участие в государственных делах он ограничил выполнением сложной и монотонной программы московского дворцового обихода – выходами в подмосковные и столичные монастыри и соборы, присутствием на семейных празднествах. Ничто не свидетельствовало о его стремлении вникнуть в дела управления. Его резиденцией по‑старому оставалось Преображенское. По настоянию матери Петр в тяжеловесном царском облачении появлялся в Кремле лишь на публичных церемониях. Участники некоторых празднеств были поражены новшеством, несомненно исходившим от молодого царя, – тишину нарушала ружейная и пушечная пальба. Но церемонии и празднества Петр оставлял без всяких колебаний, как только заходила речь о марсовых и нептуновых потехах. Одну из марсовых потех царь организовал осенью 1690 года: стрелецкий полк «сражался» против потешных и дворянской конницы. Это противопоставление новых войск старым вошло в обычай, причем стрелецким полкам всегда отводилась роль побежденных. «Бои», не обходившиеся без жертв, чередовались с пирами.
В январе 1694 года умерла мать царя Наталья Кирилловна. Смерть ее выявила две черты характера царя, с которыми мы много раз будем встречаться в будущем: пренебрежение обычаями и стремление пережить горе в одиночестве
Правительство молодого Петра было скудно талантами. Печать этой скудности лежит на поверхности – достаточно перелистать страницы, на которых запечатлено законодательство первых лет царствования Петра – в нем невозможно обнаружить ни программы, ни твердой направляющей руки. Оно плелось в хвосте событий, как‑то реагируя лишь на то, что вызывалось потребностями сегодняшнего дня. Выдающимися способностями обладал лишь князь Борис Алексеевич Голицын. По отзыву многократно цитированного Куракина, он был «человек ума великого, а особливо остроты, но к делам неприлежной, понеже любил забавы, а особливо склонен был к питию». Голицын был главным наставником Петра в те дни, когда царь находился в Троицком монастыре. По советам князя он наносил неотразимые удары своей сестре.
2.
Наружность, привычки, образ жизни и мыслей, характер.
Петр Великий по своему духовному складу был один из тех простых людей, на которых достаточно взглянуть, чтобы понять их.
Петр был великан, без малого трех аршин ростом, целой головой выше любой толпы, среди которой ему приходилось когда-либо стоять. Христосуясь на Пасху, он постоянно должен был нагибаться до боли в спине. От природы он был силач; постоянное обращение с топором и молотком еще более развило его мускульную силу и сноровку. Он мог не только свернуть в трубку серебряную тарелку, но и перерезать ножом кусок сукна на лету. В свое время уже упоминалось о династической хилости мужского потомства патриарха Филарета. Первая жена царя Алексея не осилила этого недостатка фамилии. Зато Наталья Кирилловна оказала ему энергичный отпор. Петр уродился в мать и особенно походил на одного из ее братьев, Федора. У Нарышкиных живость нервов и бойкость мысли были фамильными чертами. Впоследствии из среды их вышел ряд остряков, а один успешно играл роль шута-забавника в салоне Екатерины II.
Одиннадцатилетний Петр был живым, красивым мальчиком, как описывает его иноземный посол, представлявшийся в 1683 г. ему и его брату Ивану. Между тем как царь Иван в Мономаховой шапке, нахлобученной на самые глаза, опущенные вниз и ни на кого не смотревшие, сидел мертвенной статуей на своем серебряном кресле под образами, рядом с ним, на таком же кресле, в другой Мономаховой шапке, сооруженной по случаю двоецария, Петр смотрел на всех живо и самоуверенно, и ему не сиделось на месте. Впоследствии это впечатление портилось следами сильного нервного расстройства, причиной которого был либо детский испуг во время кровавых кремлевских сцен 1682 г., либо слишком часто повторявшиеся кутежи, надломившие здоровье еще не окрепшего организма, а вероятно, то и другое вместе. Очень рано, уже на двадцатом году, у него стала трястись голова и на красивом круглом лице, в минуты раздумья или внутреннего волнения, появлялись безобразившие его судороги. Все это вместе с родинкой на правой щеке и привычкой на ходу широко размахивать руками делало его фигуру всюду заметной. В 1697 г. в саардамской цирюльне по этим приметам, услужливо сообщенным земляками из Москвы, сразу узнали русского царя в плотнике из Московии, пришедшем побриться. Непривычка следить за собой и сдерживать себя сообщала его большим блуждающим глазам резкое, иногда даже дикое выражение, вызывавшее невольную дрожь в слабонервном человеке.
Чаще всего встречаются два портрета Петра. Один написан в 1698 г. в Англии, по желанию короля Вильгельма III, Кнеллером. Здесь Петр с длинными вьющимися волосами весело смотрит своими большими круглыми глазами. Несмотря на некоторую слащавость кисти, художнику, кажется, удалось поймать неуловимую веселую, даже почти насмешливую мину лица, напоминающую сохранившийся портрет бабушки Стрешневой. Другой портрет написан голландцем Карлом Моором в 1717 г., когда Петр ездил в Париж, чтобы ускорить окончание Северной войны и подготовить брак своей 8-летней дочери Елизаветы с 7-летним французским королем Людовиком XV.
Парижские наблюдатели в том году изображают Петра повелителем, хорошо разучившим свою повелительную роль, с тем же проницательным, иногда диким взглядом, и вместе политиком, умевшим приятно обойтись при встрече с нужным человеком. Петр тогда уже настолько сознавал свое значение, что пренебрегал приличиями: при выходе из парижской квартиры спокойно садился в чужую карету, чувствовал себя хозяином всюду, на Сене, как на Неве. Не таков он у К. Моора. Усы, точно наклеенные, здесь заметнее, чем у Кнеллера. В складе губ и, особенно в выражении глаз, как будто болезненном, почти грустном, чуется усталость: думаешь, вот-вот человек попросит позволения отдохнуть немного. Собственное величие придавило его; нет и следа ни юношеской самоуверенности, ни зрелого довольства своим делом. При этом надобно вспомнить, что этот портрет изображает Петра, приехавшего из Парижа в Голландию, лечиться от болезни, спустя 8 лет его похоронившей.
Петр был гостем у себя дома. Он вырос и возмужал на дороге и на работе под открытым небом. Лет под 50, удосужившись оглянуться на свою прошлую жизнь, он увидел бы, что он вечно куда-нибудь едет. В продолжение своего царствования он исколесил широкую Русь из конца в конец – от Архангельска и Невы до Прута, Азова, Астрахани и Дербента. Многолетнее безустанное движение развило в нем подвижность, потребность в постоянной перемене мест, в быстрой смене впечатлений. Торопливость стала его привычкой.
Он вечно и во всем спешил. Его обычная походка, особенно при понятном размере его шага, была такова, что спутник с трудом поспевал за ним вприпрыжку. Ему трудно было долго усидеть на месте: на продолжительных пирах он часто вскакивал со стула и выбегал в другую комнату, чтобы размяться. Эта подвижность делала его в молодых летах большим охотником до танцев. Он был обычным и веселым гостем на домашних праздниках вельмож, купцов, мастеров, много и недурно танцевал, хотя не проходил методически курса танцевального искусства, а перенимал его «с одной практики» на вечерах у Лефорта. Если Петр не спал, не ехал, не пировал или не осматривал чего-нибудь, он непременно что-нибудь строил. Руки его были вечно в работе, и с них не сходили мозоли. За ручной труд он брался при всяком представлявшемся к тому случае. В молодости, когда он еще многого не знал, осматривая фабрику или завод, он постоянно хватался за наблюдаемое дело. Ему трудно было оставаться простым зрителем чужой работы, особенно для него новой: рука инстинктивно просилась за инструмент; ему все хотелось сработать самому.
Охота к рукомеслу развила в нем быструю сметливость и сноровку: зорко вглядевшись в незнакомую работу, он мигом усвоял ее. Ранняя наклонность к ремесленным занятиям, к технической работе обратилась у него в простую привычку, в безотчетный позыв: он хотел узнать и усвоить всякое новое дело, прежде чем успевал сообразить, на что оно ему понадобится. С летами он приобрел необъятную массу технических познаний. Уже в первую заграничную его поездку немецкие принцессы из разговора с ним вывели заключение, что он в совершенстве знал до 14 ремесел. Впоследствии он был как дома в любой мастерской, на какой угодно фабрике. По смерти его, чуть не везде, где он бывал, рассеяны были вещицы его собственного изделия: шлюпки, стулья, посуда, табакерки и т. п. Дивиться можно, откуда только брался у него досуг на все эти бесчисленные безделки.
Успехи в рукомесле поселили в нем большую уверенность в ловкости своей руки: он считал себя и опытным хирургом, и хорошим зубным врачом. Бывало, близкие люди, заболевшие каким-либо недугом, требовавшим хирургической помощи, приходили в ужас при мысли, что царь проведает об их болезни и явится с инструментами, предложит свои услуги. Говорят, после него остался целый мешок с выдернутыми им зубами – памятник его зубоврачебной практики. Но выше всего ставил он мастерство корабельное. Никакое государственное дело не могло удержать его, когда представлялся случай поработать топором на верфи. До поздних лет, бывая в Петербурге, он не пропускал дня, чтобы не завернуть часа на два в Адмиралтейство. И он достиг большого искусства в этом деле; современники считали его лучшим корабельным мастером в России. Он был не только зорким наблюдателем и опытным руководителем при постройке корабля: он сам мог сработать корабль с основания до всех технических мелочей его отделки. Он гордился своим искусством в этом мастерстве и не жалел ни денег, ни усилий, чтобы распространить и упрочить его в России. Из него, уроженца континентальной Москвы, вышел истинный моряк, которому морской воздух нужен был, как вода рыбе. Этому воздуху вместе с постоянной физической деятельностью он сам приписывал целебное действие на свое здоровье, постоянно колеблемое разными излишествами.
Отсюда же, вероятно, происходил и его несокрушимый, истинно матросский аппетит. Современники говорят, что он мог есть всегда и везде; когда бы ни приехал он в гости, до или после обеда, он сейчас готов был сесть за стол. Вставая рано, часу в пятом, он обедал в 11–12 часов и, по окончании последнего блюда, уходил вздремнуть. Даже на пиру в гостях он не отказывал себе в этом сне и, освеженный им, возвращался к собеседникам, снова готовый есть и пить.
Печальные обстоятельства детства и молодости, выбившие Петра из старых, чопорных порядков кремлевского дворца, пестрое и невзыскательное общество, которым он потом окружил себя, самое свойство любимых занятий, заставлявших его поочередно браться то за топор, то за пилу или токарный станок, то за нравоисправительную дубинку, при подвижном, непосредственном образе жизни, сделали его заклятым врагом всякого церемониала. Петр ни в чем не терпел стеснений и формальностей. Этот властительный человек, привыкший чувствовать себя хозяином всегда и всюду, конфузился и терялся среди торжественной обстановки, тяжело дышал, краснел и обливался потом, когда ему приходилось на аудиенции, стоя у престола в парадном царском облачении, в присутствии двора выслушивать высокопарный вздор от представлявшегося посланника.
Будничную жизнь свою он старался устроить возможно проще и дешевле. Монарха, которого в Европе считали одним из самых могущественных и богатых в свете, часто видали в стоптанных башмаках и чулках, заштопанных собственной женой или дочерьми.
Дома, встав с постели, он прибывал в простом стареньком халате из китайской нанки (бумажная ткань. – Прим. ред.), выезжал или выходил в незатейливом кафтане из толстого сукна, который не любил менять часто; летом, выходя недалеко, почти не носил шляпы; ездил обыкновенно на одноколке или на плохой паре и в таком кабриолете, в каком, по замечанию иноземца-очевидца, не всякий московский купец решился бы выехать. В торжественных случаях, когда, например, его приглашали на свадьбу, он брал экипаж напрокат у щеголя сенатского генерал-прокурора Ягужинского.
В домашнем быту Петр до конца жизни оставался верен привычкам древнерусского человека, не любил просторных и высоких зал и за границей избегал пышных королевских дворцов. Ему, уроженцу безбрежной русской равнины, было душно среди гор в узкой немецкой долине. Странно одно. Выросши на вольном воздухе, привыкнув к простору во всем, он не мог жить в комнате с высоким потолком. И когда попадал в такую, приказывал делать искусственный низкий потолок из полотна. Вероятно, тесная обстановка детства наложила на него эту черту. В селе Преображенском, где он вырос, он жил в маленьком и стареньком деревянном домишке, не стоившем, по замечанию того же иноземца, и 100 талеров. В Петербурге Петр построил себе также небольшие дворцы, зимний и летний, с тесными комнатками: «Царь не может жить в большом доме», – замечает этот иноземец.
Бросив кремлевские хоромы, Петр вывел и натянутую пышность прежней придворной жизни московских царей. При нем во всей Европе разве только двор прусского короля-скряги Фридриха Вильгельма I мог поспорить в простоте с Петербургским; недаром Петр сравнивал себя с этим королем и говорил, что они оба не любят мотовства и роскоши. При Петре не видно было во дворце ни камергеров, ни камер-юнкеров, ни дорогой посуды. Обыкновенные расходы двора, поглощавшие прежде сотни тысяч рублей, при Петре не превышали 60 тысяч в год. Обычная прислуга царя состояла из 10–12 молодых дворян, большею частью незнатного происхождения, называвшихся денщиками. Петр не любил ни ливрей, ни дорогого шитья на платьях. Впрочем, в последние годы Петра у второй его царицы был многочисленный и блестящий двор, устроенный на немецкий лад и не уступавший в пышности любому двору тогдашней Германии. Тяготясь сам царским блеском, Петр хотел окружить им свою вторую жену, может быть, для того чтобы заставить окружающих забыть ее слишком простенькое происхождение.
Ту же простоту и непринужденность вносил Петр и в свои отношения к людям. В обращении с другими у него мешались привычки старорусского властного хозяина с замашками бесцеремонного мастерового. Придя в гости, он садился где ни попало, на первое свободное место; когда ему становилось жарко, он, не стесняясь, при всех скидал с себя кафтан. Когда его приглашали на свадьбу маршалом, т. е. распорядителем пира, он аккуратно и деловито исполнял свои обязанности; распорядившись угощением, он ставил в угол свой маршальский жезл и, обратившись к буфету, при всех брал жаркое с блюда прямо руками. Привычка обходиться за столом без ножа и вилки поразила и немецких принцесс за ужином в Коппенбурге.
Петр вообще не отличался тонкостью в обращении, не имел деликатных манер. На заведенных им в Петербурге зимних ассамблеях, среди столичного бомонда, поочередно съезжавшегося у того или другого сановника, царь запросто садился играть в шахматы с простыми матросами. Вместе с ними он пил пиво и из длинной голландской трубки тянул их махорку, не обращая внимания на танцевавших в этой или соседней зале дам.
После дневных трудов, в досужие вечерние часы, когда Петр, по обыкновению, или уезжал в гости, или у себя принимал гостей, он бывал весел, обходителен, разговорчив. Он любил и вокруг себя видеть веселых собеседников, слышать непринужденную беседу за стаканом венгерского, в которой и сам принимал участие, ходя взад и вперед по комнате, не забывая своего стакана, и терпеть не мог ничего, что расстраивало такую беседу, никакого ехидства, выходок, колкостей, а тем паче ссор и брани. Провинившегося тотчас наказывали, заставляя «пить штраф», опорожнить бокала три вина или одного «орла» (большой ковш), чтобы «лишнего не врал и не задирал».
3.
Смерть Петра Великого.
В последние годы царствования Пётр сильно болел (предположительно, каменная болезнь почек, уремия). Летом 1724 года его болезнь усилилась, в сентябре он почувствовал себя легче, но через некоторое время приступы усилились. В октябре Пётр отправился осматривать Ладожский канал, вопреки советам своего лейб-медика Блюментроста. С Олонца Пётр проехал в Старую Руссу и в ноябре водой поехал в Петербург. У Лахты ему пришлось, стоя по пояс в воде, спасать севший на мель бот с солдатами. Припадки болезни усилились, но Пётр, не обращая на них внимания, продолжал заниматься государственными делами. 17 января 1725 года ему пришлось так худо, что он распорядился поставить в соседней со своей спальней комнатой походную церковь, а 22 января исповедался. Силы начали оставлять больного, он уже не кричал, как прежде, от жестокой боли, но только стонал.
27 января (7 февраля) были амнистированы все осуждённые на смерть или каторгу (исключая убийц и уличённых в неоднократном разбое). В тот же день в исходе второго часа Пётр потребовал бумаги, начал было писать, но перо выпало из его рук, из написанного смогли разобрать только два слова: «Отдайте всё…». Царь велел позвать тогда дочь Анну Петровну, чтобы она писала под его диктовку, но когда она пришла, Пётр уже впал в забытьё. Рассказ о словах Петра «Отдайте всё…» и приказе позвать Анну известен только по запискам голштинского тайного советника Г. Ф. Бассевича; по мнению Н. И. Павленко и В. П. Козлова, он представляет собой тенденциозный вымысел с целью намекнуть на права Анны Петровны, жены голштинского герцога Карла Фридриха, на российский престол.
Когда стало очевидно, что император умирает, возник вопрос, кто займёт место Петра. Сенат, Синод и генералитет — все учреждения, не имевшие формального права распоряжаться судьбой престола, ещё до смерти Петра собрались в ночь с 27 на 28 января 1725, чтобы решить вопрос о преемнике Петра Великого. В зал заседаний проникли гвардейские офицеры, на площадь вышли два гвардейских полка, и под барабанный бой войск, выведенных партией Екатерины Алексеевны и Меншикова, Сенат принял единогласное решение к 4-м часам утра 28 января. Решением Сената трон наследовала жена Петра, Екатерина Алексеевна, ставшая 28 января (8 февраля) 1725 года первой российской императрицей под именем Екатерина I.
В начале шестого часа утра 28 января (8 февраля) 1725 года Пётр Великий скончался. Похоронен он был в соборе Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге.
Знаменитый придворный иконописец Симон Ушаков написал на кипарисной доске образ Живоначальной Троицы и апостола Петра. После смерти Петра I эта икона была установлена над императорским надгробием.
Заключение.
Петра Великого можно охарактеризовать как личность, сотканную из противоречий. Петр I – фигура противоречивая, сложная. Таким породила его эпоха. От своих отца и деда унаследовал он черты характера и образ действий, мировоззрение и замыслы на будущее. В то же время он был яркой индивидуальностью во всём, и именно это позволило ему ломать устоявшиеся традиции, обычаи, привычки, обогащать старый опыт новыми идеями и деяниями, заимствовать нужное и полезное у других народов.
Не смотря на то, что личность Петра I неоднозначна, он таков каким нам его оставила история. Им можно восхищаться, можно осуждать, но нельзя отрицать того, что без Петра, этой по-настоящему, сильной личности, Россия была бы совсем другой – лучше ли, хуже ли, этого мы никогда не узнаем, но она была бы совсем другой.
Список литературы:
1. Павленко Н.И. Петр Великий - М., 1990.
2. Ключевский Василий Осипович, Вече, 2005 – с. 473
3. С. Князьков. Очерки из истории Петра Великого и его времени. Издание 2-ое. — Санкт-Петербург: Издание книжного магазина П. В. Луковникова, 1914. — С. 3.
4. Н. И. Павленко. Три так называемых завещания Петра I. // Вопросы истории, 1979, № 2; В. П. Козлов. Тайны фальсификаций. М., 1996, гл. 3
