Реферат Особенности советской мемуаристики
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Мемуары - специфический жанр литературы особенностью, которого является документальностью. При этом документальность их основывается на свидетельских показаниях мемуаристов, очевидцев описываемых событий. Воспоминания помогают восстановить множество фактов, которые не отразились в других источниках. Мемуарные частности могут иметь решающее значение для реконструкции того или иного события.
И если уж кто-то взялся за перо, то читатель вправе надеяться узнать правду. Однако, по меньшей мере три обстоятельства мешают авторам выполнить свои благие намерения.
Во-первых, это память, которая с годами, увы, слабеет. Во-вторых, это особенности индивидуального психологического склада, и в силу чего человек помнит одно и забывает другое. В-третьих, это особенности условий эпохи, когда создавались мемуары. Эти особенности, так или иначе, но обязательно накладывают отпечаток на мировоззрение автора, на степень правдивости, сокрытия или искажения тех или иных фактов. Вообще-то это свойство всех мемуаров, но мемуаров советской эпохи особенно.
Воспоминания – это не только бесстрастная фиксация событий прошлого, это и исповедь, и оправдание, и обвинение, и размышление раздумья личности. Поэтому мемуары, как никакой другой документ, субъективны. Это не недостаток, а свойство мемуаров, ибо они несут на себе отпечаток личности автора. Все достоинства и недостатки мемуариста невольно переносятся и на воспоминания. В противном случае мемуары были бы безлики. Иногда в исторической литературе, в учебниках субъективность мемуаров если и не оценивается открыто как недостаток, то подразумевается. Однако иными мемуары быть не могут. Их субъективность есть объективно присущее им свойство.
Особая ценность мемуаров состоит в том, что часто история бывает плохо отражена в документах. Так Р.А. Медведев писал: «наша отечественная история гораздо меньше отражена в документах, чем в умах людей. Эта особенность связана с характером Сталина и сталинского периода. Нам в помине не был присущ немецкий педантизм, когда в документах фиксируется все до мельчайших подробностей: численность лагерей во время войны , количество заключенных, число вырванных у них золотых зубов, вес волос и т.д. В нашей истории такая точность отсутствует, многие архивы уничтожены, нет и никогда не было многих важных документов. Сталин запрещал записывать даже свои собственные приказы на заседаниях Ставки главнокомандующего. Протоколы заседания политбюро не велись. Сталин запрещал фиксировать свои телефонные разговоры. Все это лишает историка документов, лишает возможности оценить, где правда где ложь».
Многие люди, рано понявшие необходимость компенсации утерянной информации, обратились к записям воспоминаний современников. В числе первых был и Р.А. Медведев. Он рассказывает: «… после XX съезда партии я понял, что моя задача – зафиксировать то, что исчезает вместе с людьми. Я приходил к старым большевикам, писателям и всем тем, кто хотел что-то рассказать, и я записывал.»
Характерные черты, особенности советских мемуаров состоят в следующем:
1. Идеологические заданность и «выдержанность»; эти качества на всех уровнях контролирующих инстанций соблюдались особенно строго.
2. Выбор тем и набор сюжетов. Не личные переживания автора. А событие или вождь – объект воспоминаний;
3. Стремление быть сопричастным к тому или иному событию;
4. Стандартизация в характеристике ситуаций, людей;
5. Формирование образа врага;
6. Недоговоренность, наличие фигуры умолчания, эзопов язык;
Однако многие особенности мемуаристки сохранились и в советских мемуарах.
Человеческие слабости понятны. У мемуариста всегда велик искус отвести себе места в истории чуть больше заслуженного, выглядеть чуть лучше, чем быть на самом деле. Преодолеть это не просто. Главная же сложность состоит в том, что мысли мемуариста, умудренного жизненным опытом, уже знающего все последствия описываемых событий прошлого, эти мысли, вольные и невольные часто вкладываются в голову того, может быть, даже совсем не прозорливого, и совсем даже несмелого, и далеко не сообразительного участника давней истории, каковым мемуарист был когда-то.
Таким образом, к мемуарам как к любым другим источникам, необходим критический подход. В источниковедении отработана технология критического анализа мемуаров.
Прежде всего, необходимо изучить личность автора, время и место действия описываемых событий. Очень важно установить положение, занимаемое автором воспоминаний в происходивших событиях, а значит, его осведомленность о них.
Важным вопросом критического анализа мемуаров является и установление источников осведомленности автора. Помимо собственной памяти мемуарист привлекает дополнительные материалы, по по крайней мере, в трех случаях: для того, чтобы восстановить в памяти ход событий, для цельности изложения той их части, в которой автор непосредственного участия не принимал, на конец , для большей убедительности своих доводов.
Источники бывают письменными и устными. Письменными могут быть оперативные документы военных штабов, отрывки из писем и дневников, листовки, сообщения периодической печати и пр. В военных мемуарах особенно много приводится штабных документов.
Не менее часто привлекаются письменные источники. Нередко чей-то рассказ является единственным каналом знаний о том или ином факте. Основным источником является память. И здесь многое зависит и от надежности памяти мемуариста и от его способности максимально точно передать читателю то или иное событие. Большое значение имеет время, прошедшее со времени события до повествования о нем мемуариста. Чем длительнее временное расстояние, тем большая вероятность искажения, утраты деталей, фамилий действующих лиц и т.д. Вместе с тем временная дистанция дает возможность спокойнее и объективнее расставить акценты , выделить из частного главное и т.д.
Один из эффективных методов проверки полноты и достоверности мемуаров – их сопоставление с другими источниками, и которых описываемые события, так или иначе пересекаются с событийной конвой анализируемых мемуаров.
Какое место занимают мемуары в ряду других источников? Нередко им отводят второстепенную роль, а то и вовсе низводят до иллюстрированного материала. Значение мемуаров зависит от темы, к разработке которой они привлечены. Скажем, для написания биографии писателя , для воссоздания политической истории страны, для реконструкции какого-либо исторического факта мемуары – важный источник. Для создания широких социально-экономических полотен прошлого, описания массовых общественных движений, изучение истории народного хозяйства, мемуары играют второстепенную (или даже третьестепенную) роль уступая статистическим данным, отчетам и пр.
Надо помнить еще об одном обстоятельстве. Мемуары возникли как жанр художественной литературы, т.е. для не столько даже для исследований, сколько для чтения, часто занятного. Историки же, забывая об это, подходят к мемуарам исключительно как к историческому источнику. Такой подход порождает претензии к мемуаристу относительно его попыток придать воспоминаниям черты значимости.
По истории советского общества отложилось значительное количество самых разнообразных мемуаров. Их можно сгруппировать по определенным признакам. Так воспоминания можно группировать по темматически-хронологическому принципу ( воспоминания о революции, о событиях 20-30х годов, об Отечественной войне и т.д.) по происхождению ( военные мемуары, театральные, воспоминания участников революции и т.д.).
Можно сгруппировать по разновидностям:
1. Собственно классические воспоминания.
2. Тематические формальные записи ( например, «Записки об Ахматовой» Л.К, Чуковской)
3. Сюжетные, или путевые, записи, по содержанию больше похожие на очерки.
4. Воспоминания, написанные с помощью анкет. Эти небольшие по объему воспоминания (3-5 страниц) написаны в 20-е годы. Малограмотным рабочим, крестьянам, солдатам «помогали вспоминать» свои впечатленья о революции гражданской войне сотрудники Истпарта , «Крестьянской газеты» под руководством Я.А. Яковлева и др. ( Подобный метод перекликается с современной методикой устной истории.)
5. Мемуары, которые помогали вспомнить и, главное, написать. Речь идет о литературных записях, активно применявшихся в 50-70-е годы. Суть их заключается в том, что «большие люди» - маршалы, генералы и прочие неискушенные писательской работой лица приглашали на помощь писателей и журналистов, которые делали их воспоминания связными.
6. Воспоминания, создаваемые с активным участием «помощников». Привлечение помощников к «творчеству» партийной номенклатуры ( доклады, статьи, речи, и т.д.) распространялось вплоть до написания мемуаров или их подготовки партийно-государственным деятелем. А с появлением технических средств (диктофоны, магнитофоны) роль помощников возросла. Сами авторы лишь надиктовывали свои рассказы ( наиболее характерный случай – мемуары С.Н. Хрущева). Помощники расшифровывали их, переписывали на бумагу, придавали изначальный более ли менее стройный вид.
7. Воспоминания, изложенные по рассказам автора другим лицом. Таковы, например, воспоминания митрополита Евлогия, наложенные по его рассказам Т. Манухиной ( Митрополит Евлогий. Путь моей жизни. М., 1994).
8. Мемуары, подготовленные к изданию после смерти автора родственниками и близкими покойного ( например воспоминания А.Д. Сахарова, Л.М. Кагановича и др.) Особенность таких произведений заключается в том что иногда содержание текста выбирается из вариантов, из большого количества имеющегося материала уже без участия автора. Так из пяти тысяч страниц Машинописного текста Кагановича в издание вошли лишь « наиболее интересные», по мнению составителей, фрагменты.
9. «Воспоминания детей». Волна детских воспоминаний прокатилась в конце 80 – 90-х годах. Заслуживают внимания два аспекта. Первый. Как дополнение к мемуарам «отцов»: приводится много новых сведений о том , как писались и издавались мемуары отцов ( воспоминания дочери маршала Г.К. Жукова, сыновей Хрущева, А.И. Микояна) Второй: своеобразное оправдание деятельности своих отцов ( воспоминания Л.Н. Игнатьева, с. Берии и др.). В 1994 году даже открылась новая серия мемуаров « Осмысление века: дети об отцах». Первыми в серии вышли воспоминания С. Берии « Мой отец – Лаврентий Берия.»
10. Мемуары, которые условно можно назвать « подлинный автор не известен. Это мемуары целиком написанные нанятыми лицами, которые пользовались имеющимися в их распоряжении биографическими материалами, а также в какой-то мере рассказами будущих авторов. ( так называемы воспоминания Л.И. Брежнева).
Дневники
К мемуарам близко примыкают дневники. Они отличаются от мемуаров тем, что записи в них фиксируются сразу же после того или иного события. Дневники можно подразделить на две категории. Первая — это дневниковые записи, просто констатирующие очеред-ность событий, отношение автора к ним. Такие записи порой могут быть торопливыми, автор не заботится в них о форме изложения. Можно сказать, их "девизом" служит прин-цип: лишь бы не забыть, лишь бы успеть зафиксировать впечатления о прожитом дне.
Вторая категория записей — это своеобразная форма художественного творчества. Для таких записей характерна тщательная проработка текста. Речь, разумеется, идет не о художественных изысках, а об особо высокой форме поэтического осмысления реальности творческой личностью и правдивом, метком, выразительном воспроизведении своего восприятия мира.
Образцом таких записей являются дневники М.М. Пришвина. О своих записях в 1940 г. он писал: "Я долго учился записывать за собой прямо на ходу и потом записанное переносить в дневники. Все написанное можно потом складывать, но только в последние годы эти записи приобрели форму настолько отчетливую, что я рискую с ней выступить".
Дневники Пришвина охватывают полстолетия — с 1905 по 1954 г. В разные годы дневники публиковались женой писателя В.Д. Пришвиной в различных изданиях начиная с 1956 г. Публиковались они и после кончины вдовы писателя. И при этом производился пусть добросовестный, но все же отбор материала, ибо объем дневников настолько велик, что составил бы не одну книгу. (Все тексты хранятся в РГАЛИ.) Это обстоятельство порождало возможность настолько произвольного выбора текстов, что искажались писательская сущность и гражданская позиция Пришвина.
В 1990 г. в издательстве ЦК КПСС "Правда" вышли в свет дневники М.М. Пришвина. Годом же ранее записи за 1930 г. были опубликованы в журнале "Октябрь". Их срав-нение показывает, что правдинская публикация вышла с серьезными купюрами.
Вот, например, что записал Пришвин в 1930 г. и что показалось правдинским редакторам "не существенным": «Вчера нащупалось: с самых разных противоположных сторон жизни поступают свидетельства о том, что в сердце предприятия советского находится авантю-рист и главное зло от него в том, что "цель оправдывает средства", а человека забывают». Или еще: «...узкий путь "генеральной линии" — единственный, по которому революция может двигаться вперед: это путь личной диктатуры и войны. Можно думать, что личная диктатура должна завершить революцию неизбежно, потому что как из множества партий у нас после падения царизма в конце концов взяла верх одна и уничтожила все другие — так точно и внутри партии происходит отбор личностей, исключающий одного, другого до тех пор, пока не останется личность одна». Есть и другие интересные места, которые безжалостно выкинуты "Правдой.
Уже нет никакой цензуры, но, видимо, бессмертна идея партийности литературы, согласно которой всегда должна быть инстанция, говоря словами самого Пришвина, "умнее писателя, направляющая его полет в желательную сторону".
Дневники Пришвина не вписывались в созданный образ "певца природы", далекого от политики. Смелые мысли Пришвина пугали партийных церберов даже 60 лет спустя!
Дневники Пришвина и даже их сегодняшняя судьба свидетельствуют о том, в какое страшное время мы жили и продолжаем жить.
Важно особо отметить мужество писателя. Дело в том, что многие известные люди, работая над своими дневниками или мемуарами, втайне или открыто надеются, что их "личный поверенный тайн" будет рано или поздно, хотя бы и после смерти автора, все же опубликован. А это обстоятельство накладывает вполне определенный отпечаток. Авторы хотят выйти в свет не в "халате", а "при полном мундире" с надлежащей косметикой, чтобы как можно пристойнее выглядеть перед будущим читателем. Пришвин же и вовсе не скрывал своей заинтересованности в публикации дневников. И тем не менее не предпринимал усилий для ретуширования явно "непроходимых" страниц, ибо правда и только правда руководила им. И он надеялся, что настанут времена, когда написанное им станет достоянием общества.
Записи, подобные пришвинским, в те годы делать было небезопасно. Бумаге не доверяли. Боялись.
На сей счет весьма примечательны слова Лидии Чуковской из ее предисловия к своим "Запискам об Анне Ахматовой". Она писала: «Мои записи эпохи террора примечательны, между прочим, тем, что в них воспроизводятся полностью одни только сны. Реальность моему описанию не поддавалась; больше того — в дневнике я и не делала попыток ее описывать. Дневником ее было не взять, да и мыслимо ли было в ту пору вести настоящий дневник? Содержание наших тогдашних разговоров, шепотов, догадок, умолчаний в этих записях аккуратно отсутствует... Реальная жизнь, моя ежедневность, в записях опущена, или почти опущена; так, мерцает кое-где, еле-еле. Главное содержание моих разговоров со старыми друзьями и с Анной Андреевной опущено тоже... Записывать наши разговоры? Не значит ли это рисковать ее жизнью? Не писать о ней ничего? Это тоже было бы преступно. В смятении я писала то откровеннее, то скрытнее, хранила свои записи то дома, то у друзей, где мне казалось надежнее. Но неизменно, воспроизводя со всей возможной точностью наши беседы, опускала или затемняла главное их содержание: мои хлопоты о Мите ее — о Леве; новости с этих двух фронтов; известия "о тех, кто в ночь погиб".
Литературные разговоры в моем дневнике незаконно вылезали на первый план: в действительности имена Ежова, Сталина, Вышинского, такие слова, как умер, расстрелян, выслан, очередь, обыск и пр., встречались в наших беседах не менее часто, чем рассуждения о книгах и картинах. Но имена великих деятелей застенка я старательно опускала, а рассказы Анны Андреевны о Розанове, или Модильяни, или даже всего лишь о Ларисе Рейснер, или Зинаиде Гиппиус — записывала».
Мало сохранилось записей военных лет. В армии во время войны вообще запрещалось делать какие-либо записи.
Но главное — над всеми довлел страх. Правда, имеется уникальный случай, когда автор не опасался своих записей, а, напротив, уповал на них. Так, драматург А.Н. Афиногенов в ожидании ареста вел лихорадочные дневниковые записи, надеясь ими убедить следователей и судей в своей невиновности[17]. Однако случай этот — не исключение из правила, а его подтверждение: ведь на поверку выходит, что двигал-то человеком все тот же панический страх.
Страх на грани помешательства.
И все же смельчаки находились. Они не думали о последствиях своих поступков. Вспом-ним записи М.М. Пришвина. А вот дневниковые записи писателя и дипломата Александра Аросева (отца известной актрисы Театра сатиры), которые он вел в 1932-1936 гг. Там есть удивительные места. Читаем запись от 16 августа 1936 г.: "На моих глазах история сделала большие зигзаги. Люди по своим настроениям и мыслям (многие) оказались в тылу у своих собственных мыслей и настроений. Революционеры стали реакционерами. Меня иногда бросает в жар от желания дать картину такого падения, и в мыслях получается захватывающая картина... Но на бумагу, на бумагу — трудно изложить".
И такие свидетельства прошлого, наверное, не единичны. Их надо искать.
Дневники имеются в архивах. Так, только беглый просмотр описания личных фондов да-же такого архива как РГАЭ, позволил обнаружить дневниковые записи русских ученых, инженеров и др.
Есть дневники и в музейных фондах, семейных архивах. Недавно в личном архиве крестьянина В.В. Кузнецова из села Гореловка Богдановского района Грузинской ССР (село духоборов) был обнаружен дневник крестьянина П.Н. Чивильдеева. Лаконичные записи воссоздают жуткую картину времен коллективизации. Читаем отрывок за 1931 г.: "В этом году было у нас взято несколько семей, раскулачены. В конце мая ночью приехали солдаты, атаковали село ночью совместно с нашими партийными и выгоняли из домов стариков и больных, не было пощады никому..." Запись за 1933 г.: "...В Росии много помирало с голода, так что негде было взять хлеба. Ели собак, лошадей, кошек, лягушек — одним словом, всякую тварь, а наши духоборы, которые были в ссылке в Туркестане... половина почти померла с голоду, ели разную чепуху...".
Может быть, где-нибудь лежат подобные скорбные записи. Надо искать.
Недавно в Томском краеведческом музее (Вологодская обл.) найдены уникальные тетради — дневники крестьянина Томского уезда А.А. Замараева за 1906 - 1922 гг. Насколько мне известно, это всего лишь второй случай обнаружения подобных документов. Подневные записи о семейной и деревенской жизни, крестьянском труде — уникальный источник, как никакой иной, дающий представление о характере крестьянской работы, последовательности производственных операций, раскрывающий, так сказать, технологию труда.
Здесь же мы находим регулярные сообщения о ценах на продукты и городские товары, описания событий, происходивших в стране и мире, а точнее, интерпретацию Замараевым этих событий.
Вот, например, запись от 8 марта 1917 г., сделанная по поводу свержения самодержавия: "Романов и его семья низложены, находятся все под арестом и получают все продукты наравне с другими по карточкам. Действительно, они нисколько не заботились о благе своего народа, и терпение народа лопнуло. Они довели свое государство до голоду и тем-ноты. Что делалось у них во дворце. Это ужас и срам! Управлял государством не Николай II, а пьяница Распутин..."
Вот, выражаясь высоким штилем, глас простого человека. Его полезно бы знать многим, особенно сейчас, когда вновь ожила ностальгия по монархии.
Надобно заметить, что Замараев отнюдь не революционер и радикал. Он равным образом не принимает и власть большевиков (ныне дневник опубликован. См.: Дневник тотемского крестьянина А.А. Замараева. 1906-1922 годы. М, 1995).
Имеется еще одна группа дневниковых записей, о которых знали немногие. Их авторы — в основном те, кто своевременно умер или уехал из России. Ныне эти материалы публи-куются и у нас. Это дневники русских писателей К.И. Чуковского, В.Г. Короленко, И.А. Бунина и др.[21]
Эти записи неожиданно открывают нам мрачные страницы тех дней. Неожиданно потому, что мы привыкли к одномерному, единообразному освещению событий революции. Они преподносились советской мемуаристкой и историческими работами в виде описания героизма, доблестных побед, пафоса и т. д. Негативные же явления квалифицировались как вымыслы враждебных элементов. Но достаточно почитать дневники, например, Гиппиус или Бунина, чтобы содрогнуться от ужаса и бессмыслицы происходившего.
И самое последнее о дневниках. Случай совершенно уникальный. Как известно, почти невозможно было вести записи в тюрьмах, лагерях... Амалия Семеновна Суси, урожденная Тигорен — учительница математики из небольшого поселка Тексово под Петербургом, финка по национальности, Испытала все. В 1954 г. вернулась в Ленинград, опять учительствовала, в 1972 г. 74-х лет от роду умерла. Незадолго перед смертью передала родственникам дневник — 28 мелко исписанных полотен: разрезанные простыни, наволочки, спинки от платьев. В "переводе" на бумагу ситцевых страничек оказалось примерно 500 машинописных страниц. Как полагают, "писалось, очевидно не в лагере, но, безусловно, в глубокой тайне".
К разновидности дневниковых записей следует отнести записи о каких-либо важных событиях, сделанных сразу же по их следам. Великолепны для характеристики наших "вождей" записи СМ. Эйзенштейна и Н.К. Черкасова об их беседе со Сталиным, Молотовым и Ждановым по поводу 2-й серии кинофильма "Иван Грозный", состоявшейся 25 февраля 1947 г.[22] Чего стоит одна запись, характеризующая Сталина и его политику, в данном случае как бы "опрокинутую в прошлое". Читаем: "Сталин: Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким, можно. Но нужно показать, почему нужно быть жестоким. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если бы он эти пять семейств уничтожил бы, то вообще не было бы мутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом не мешал. Нужно было быть еще решительнее".
Обратим внимание на то, с каким интересом относился Сталин к эпохе Ивана Грозного. Не сходной ли со своим временем ситуации он в ней искал?
Но каковы цинизм и жестокость Сталина! "Лучше перерезать, чем не дорезать!" — так можно было бы сформулировать его девиз. Каким же агнцем выглядит грозный царь Иван Васильевич по сравнению с Иосифом I!
Примечательны записи литератора Д.А. Левоневского, сделанные сразу же после заседания в ЦК ВКП (б) 15 августа 1946 г., по поводу постановления ЦК о журналах "Звезда" и "Ленинград", принятого накануне[23]. Они из немногих документов, позволяющих воссоздать обстановку, в которой принималось то печально знаменитое постановление.
Прекрасные записи надиктовал кинорежиссер Михаил Ромм о своих встречах с Н.С. Хрущевым. Великолепны по меткости отдельные зарисовки. Появление записей он объяснял так: "Иные пишут воспоминания от злости, другие же, наоборот, из чистой добросовестности. Я лично решил писать в результате инфаркта. Поверьте, это могучий стимул! Были ведь и у меня интересные и ни на что не похожие встречи... Потом появился портативный магнитофон, и я стал наговаривать свои рассказы... решил сделать нечто вроде устной книги рассказов".
Здесь мы незаметно подошли к еще одному, условно говоря, жанру дневникового типа — это журналистские, и не только журналистские, записи в блокнотах, а точнее, записные книжки.
В принципе, они имеются у людей любой профессии. В них чего только нет: телефоны, адреса, заметки для памяти, афоризмы, умненькие мысли, наброски будущих статей, до-кладов, книг. Нас в первую очередь интересуют записи, сделанные на каких-либо совещаниях, собраниях, особенно таких, содержание которых не стало достоянием широкой общественности Записных книжек более всего в семейных архивах и эти конспективные записи, часто с большими сокращениями слов, выражений, с условными обозначениями, ведомыми лишь самому хозяину книжки, по большей части остаются нерасшифрованными.
Иногда такие записи, собранные воедино, представляют собой оригинальный жанр художественной литературы, но литературы без авторского вымысла. Такова, например, книга Ю.К. Олеши "Ни дня без строчки"[26]. Имеются, так сказать, целенаправленные записи, посвященные какому-либо одному объекту наблюдения. Таковы, например, дневниковые записи Л. Чуковской об А. Ахматовой.
В заключение несколько слов о достоверности дневников. Трудно сказать, каков процент позднейшей правки в записях. В принципе это возможно: что-то со временем уточняется, что-то проясняется, что-то, оказывается, было записано неверно. Такие позднейшие исправления делаются прямо по тексту. Но встречается и нечто иное. Есть особая категория правки — чисто конъюнктурного порядка. Она и производится иначе. Так, известнейший советский писатель, ныне покойный, еще при жизни сдал на хранение в один из центральных государственных архивов свои дневники. Спустя какое-то время он, используя право фондообразователя, брал дневники из архива якобы для работы над очередным литературным произведением, перерабатывал их в духе времени и возвращал, в сущности, новые материалы. Естественно, изначальные записи уничтожались, а посему и характер исправлений определить невозможно. В результате этих манипуляций автор, конечно же, стал выглядеть более пристойно. А как поступают другие великие и не очень, которые не спешили и не спешат расстаться со своими
документами, но смеют надеяться, что их бумаги достойны государственного хранения и последующего изучения потомками? Этого никто не знает.
Ведь, в сущности, дневник можно не писать, а создавать как мифическое литературно-публицистическое произведение, "засвидетельствовавшее", как "показало" время, глубочайшую мудрость и прозорливость выдающегося, но очень скромного человека.
