В настоящее время в лингвистике все более утверждается выдвинутое французским культурологом Мишелем Фуко представление о дискурсе как совокупности всего высказанного и произнесенного . Как справедливо отмечает М. Л. Макаров, «широкое употребление дискурса как родовой категории по отношению к понятиям речь, текст, диалог сегодня все чаще встречается в лингвистической литературе, в то время как в философской, социологической или психологической терминологии оно уже стало нормой» . В публикации 1999 года автор данной статьи указывал: «Так понятый дискурс и должен, на наш взгляд, стать предметом лингвистики дискурса, в отличие от лингвистики текста, и очевидно, что еще только предстоит определить способы его изучения» .

Дискурс мыслится как субстанция, которая не имеет четкого контура и объема и находится в постоянном движении. Назначение понятийного аппарата лингвистики дискурса состоит в том, чтобы обеспечить доступ к его структурообразующим параметрам. Назовем некоторые из них.

1. Производство и потребление дискурса. Каждый член языкового социума вносит вклад в материальную субстанцию дискурса своим языковым опытом и каждый член языкового социума является потребителем дискурса. Порождением и распознаванием человек обязан важнейшей когнитивной системе - языку. В дискурсе человек участвует как языковая личность. Это понятие находит полноценное применение именно в лингвистике дискурса, поскольку в соотнесении с языковой системой оно фактически совпадает с понятиями социо- и идиолекта. Под языковой личностью следует понимать совокупность знаний и умений, которыми располагает человек для участия в дискурсе . Сюда относятся знание возможных ролей в коммуникации, владение первичными и вторичными речевыми жанрами и соответствующими им речевыми тактиками и речевыми стратегиями Конкретное наполнение этих характеристик является основой естественной типологии языковых личностей.

2. Коммуникационное обеспечение. Подобно обитаемому географическому пространству земли, дискурс пронизан «путями сообщения» - каналами коммуникации. Универсальным, но и наиболее уязвимым для сохранения является устный канал, следом за ним, по времени появления в истории цивилизации, идут письмо, радио, телевидение, интернет. Канал коммуникации не безразличен к дискурсивному вкладу носителей языка и является одним из оснований для возможных разделений субстанции дискурса (устный, письменный, интернет-дискурс).

К коммуникационному обеспечению следует отнести и сам код-язык, ибо, в самом объемлющем плане, материальную субстанцию дискурса составляют разные языки. Языковая концептуализация, в которой воплощаются национальный менталитет и картина мира, служит основанием для разделения дискурса по национальному признаку (ср. русский дискурс). По отношению к дискурсу перевод может рассматриваться как дискурсивный процесс, благодаря которому частично устраняются границы национальных дискурсов и определяются приоритеты дискурса «всемирного» - прежде всего это священные тексты.

С коммуникационным обеспечением связаны способы хранения дискурса. С одной стороны, это память как важнейшая когнитивная способность человека, с другой - это такие, представленные в истории цивилизации «хранители дискурса», как папирус, глина, береста, бумага, различные электронные средства. Сохранность в дискурсе - это и возможность удержания в нем «инвестиционных вкладов», и возможность «отложенного» поступления в дискурс.

3. Дискурсивные формации (разновидности дискурса). Дискурсивные формации образуются на пересечении коммуникативной и когнитивной составляющих дискурса. К коммуникативной составляющей относятся возможные позиции и роли, которые предоставляются в дискурсе носителям языка - языковым личностям. К когнитивной составляющей относится знание, содержащееся в дискурсивном сообщении. Дискурсивные формации переплетаются между собой, частично совпадая по коммуникативным и когнитивным признакам, по используемым жанрам. Для дискурса релевантным является принцип «семейного сходства».

4. Интертертекстуальное взаимодействие. Понятие интертекстуальности, несовместимое со структурной парадигмой, находит адекватное место в лингвистике дискурса. Интертекстуальность входит в онтологию дискурса, обеспечивая устойчивость и взаимопроницаемость дискурсивных формаций. Устойчивость, воспроизводимость и продвижение во времени дискурсивной формации создается благодаря собственно языковым интертекстам. Все виды интертекстов (авторские и неавторские, собственно языковые, литературные и нелитературные) участвуют в дискурсивных процессах деривации и обоюдного заимствования. Дискурсивные формации различаются по степени проявления способности быть интертекстуальным донором либо восприемником интертекстуального вложения.

Заслуга М. Фуко состояла в том, что он сумел перешагнуть через «данные в ощущении» всегда конечные формы вербальной деятельности - будь то устный разговор, текст, произведение одного или многих авторов, относящиеся к тому же к разным историческим эпохам, - позволил представить их вместе и посмотреть на те общности, которые в этом динамическом, постоянно изменяющемся пространстве реально выделяются. Вопрос о разновидностях дискурса для М. Фуко - это был наипервейший вопрос о способе бытования, о метафизике дискурса. Он искал эти способы, исследуя историю дискурсов безумия и сексуальности, медицинского дискурса, он искал дискурсивные закономерности, выделяя единицу дискурса - высказывание, и предложил для него для нее очень глубокое, отличное от лингвистического определение: «разновидность существования, присущего данной совокупности знаков» , «атом дискурса» ; он исследовал формацию объектов, формацию модальностей, формацию стратегий и установление концептов. И все это его не удовлетворяло, включая и выделение дискурсов, исходя из «тем» («Не было ли это всё лишь рядом «связанных вымыслов?») . Ему хотелось, очевидно, показать дискурсивное бытие как стихийный объективированный продукт, в котором из порядка возникает хаос и из хаоса - порядок. Отсюда возникает «правило внешнего: идти не от дискурса к его внутреннему и скрытому языку, к некой сердцевине мысли или значения, якобы в нем проявляющихся, но, беря за исходную точку сам дискурс, его появление и его регулярность, идти к внешним условиям его возможности, к тому, что дает место для случайной серии этих событий, что фиксирует их границы» . Отсюда рождаются процедуры контроля над производством дискурса, «беспорядочного и гибельного» [11], которые М. Фуко разделял на внешние и внутренние. Внешними являются «процедуры исключения» - «табу на объект, ритуал обстоятельств, привилегированное или исключительное право говорящего субъекта» , и процедуры «разделения и отбрасывания» , основанные на «воле к истине», которая вводит в дискурс исторически детерминированную оппозицию истинного-ложного. Внутренние процедуры - это принцип забвения ( «дискурсы, которые исчезают вместе с тем актом, в котором они были высказаны» ), принцип комментария (они «сказываются, являются уже сказанными и должны быть еще сказанными» ), принцип дисциплины («дисциплина определяется областью объектов, совокупностью методов и корпусом положений, которые признаются истинными, равно как и действием правил и определений, техник и инструментов») , принцип «прореживания говорящих субъектов: в порядок дискурса никогда не вступит тот, кто не удовлетворяет определенным требованиям или же с самого начала не имеет на это права», принцип доктрины («доктрина связывает индивидов с некоторыми вполне определенными типами высказываний и тем самым накладывает запрет на все остальные… она пользуется некоторыми типами высказываний, чтобы связывать индивидов между собой и тем самым отличать их от всех остальных» и принцип автора (имя автора «обнаруживает событие некоторого ансамбля дискурсов и отсылает к статусу этого дискурса внутри некоторого общества и некоторой культуры»]). Выдвинутые М. Фуко процедуры разделения дискурсов поражают своей проницательностью, но своей цели они не достигают. Дело в том, что параллельно М. Фуко пользуется такими квалификациями, как критический, религиозный, юридический, экономический, политический дискурсы, которые апеллируют к формациям тем и объектов и существуют как предданные, подобно естественным родам в их классическом понимании , для которых, собственно говоря, никаких процедур не требуется. Одновременно все процедуры Фуко так иначе связаны с человеческими установлениями и теми самыми «антропологическими концептами» (субъект, автор, индивид), которые он же сам называл «мало осмысленными общностями» .Таким образом, по одной логике дискурсивные формации объективны и не зависят от человека, а по другой - они создаются социумом и контролируются им. Легко видеть, что процедуры М. Фуко, определяющие «порядок дискурса», так или иначе связаны с актом коммуникации и ставят во главу угла либо канал коммуникации, либо отправителя, либо внеязыковой мир, либо способ построения сообщения. Это отчасти соответствует сочетаемости слова «дискурс», ср. письменный - устный дискурс, дискурс политика, дискурс о власти, о любви, экономический, медицинский дискурс. Уже на этом этапе фиксируется неизбежность пересечения дискурсивных формаций, ибо сходство по любой из составляющих акта коммуникации ведет к такому типу дискурсивного сообщества, который уже не будет соответствовать прототипическому образцу. Не менее существенно то, что внутренние процедуры М. Фуко выделяют те разновидности дискурса, которые - по видимости, по другим критериям - выделяют и в функциональной лингвистике . В самом деле, принцип забвения связан прежде всего с устным каналом коммуникации, то есть с разговорной речью, принцип автора - с художественной речью, принцип дисциплины - с научным стилем, принцип селективного субъекта - с официально-деловым стилем. А между тем М. Фуко собственно языковые характеристики дискурсивных формаций не только игнорировал, но ещё и подчеркивал, что «отношения в дискурсе характеризуют не язык, который использует дискурс, не обстоятельства, в которых он разворачивается, а самый дискурс, понятый как чистая практика» . И это при том, что языковая дифференциация в дискурсе прослеживается едва ли не на всем протяжении исторического существования национальных языков. Показателен в этой связи ход рассуждений В. М. Живова о русской языковой ситуации XVII века. В. М. Живов разделяет разновидности дискурса, используя понятие регистра («тексты, объединенные сходным коммуникативным заданием и общими социальными и культурно-историческими условиями бытования» ), каждый из которых характеризуется определенной конфигурацией морфологических вариантов. И дальше В. М. Живов пишет, что разделение по регистрам соответствует до определенной степени разделению по функциональным стилям в современном языке (при том весьма существенном отличии, что отсутствовала единая языковая норма). Состав регистров, естественно, отличается от дискурсивных формаций современного языка, но показательно, что по языковому критерию разделяются «бытовой некнижный язык» , то есть, собственно говоря, разговорная речь, «деловой некнижный (приказной) язык», сопоставимый с тем, что в современной стилистике обозначается как «административно-канцелярский, или производственный подстиль» , «гибридный книжный язык» представленный в нарративных текстах - в историческом и далее в художественном нарративе , наконец. центральный для культуры этого времени «стандартный книжный язык» - язык церковных памятников и богословского дискурса.

М. Фуко не задавался вопросом, почему дискурсивные формации различаются по языку, несмотря на то, определение дискурса построил именно на вербальном аспекте. Но он не задавался также и другими «детскими» вопросами: почему вообще существует дискурс, то есть почему принцип забвения не является универсальным и почему дискурсивные формации вообще различаются между собой. Вернее, этот последний вопрос был отрефлектирован им в психоаналитической плоскости: контроль над дискурсом устанавливается для того, «чтобы хоть частично овладеть стремительным разрастанием дискурса, чтобы его изобилие было избавлено от своей наиболее опасной части и чтобы его беспорядок был организован в соответствии с фигурами, позволяющими избежать чего-то самого неконтролируемого» . «Почему»-вопросы имеют отношение к онтологии дискурса - к способу его бытия, и они должны решаться в комплексе, в том концептуальном поле, где соединяются когнитивистика и прагматика.