Содержание


1. Реформы как результат взаимодействия факторов

Общепризнано, что основным содержанием российского исторического процесса начала XVIII века были реформы Петра I. Вокруг реформ Петра Великого уже три столетия ведутся оживленные споры; в то время как одни историки (например, С. М. Соловьев) признают их кардинальным переворотом, «революцией», другие (как П. Н. Милюков) отказываются называть их реформами, ибо «хозяйничанье изо дня в день не представляет собой ничего похожего на реформу» [1]. Петровские реформы были сложным явлением, которое невозможно изучать без учета многообразия действующих факторов, в том числе, демографического фактора, технического фактора «военной революции» и диффузионного фактора внешних влияний. Социальные, экономические и политические процессы XVII-XVIII веков, описывающие воздействие технического и диффузионного фактора и включающие европеизацию, военную революцию и развитие мануфактурной промышленности, анализируются обычно в рамках носящей синтезирующий характер теории модернизации.

Реформы Петра I являлись продолжением реформ Алексея Михайловича. Государство теперь включало в свой состав регулярную армию, новые финансовые, бюрократические институты, а также государственную промышленность. Элита превратилась в поставщика образованных кадров для армии и бюрократии, причем в силу ужесточения принципа обязательной службы, ее связь с государством и зависимость от него стала более сильной. Народ был обременен новыми повинностями, к прежним повинностям добавилась новая и необычная повинность, рекрутчина, введение которой существенно изменило отношения между народом и государством. В дополнение к этим качественным изменениям произошло масштабное перераспределение ресурсов в структуре «государство-элита-народ» – перераспределение в пользу государства и в ущерб народу и дворянству; при этом новые налоги существенно уменьшили средства существования народа.

Сложность восприятия петровского времени заключается в чрезвычайно сильной роли фактора внешних влияний, причем характер действия этого фактора обусловлен в значительной мере случайными обстоятельствами. Эта случайность проявилась уже в том, что формирование личности Петра протекало в необычных условиях; волею случая он был отторгнут из дворцовой кремлевской среды, о его образовании никто не заботился, и сцепление странных обстоятельств привело к тому, что его воспитателями стали не московские попы и дьяки, а голландские плотники и офицеры из Немецкой слободы.[2] Это необычное воспитание, в свою очередь, повлекло за собой другой необычный шаг – путешествие молодого царя в Европу, где он познакомился с западной культурой и утвердился в решимости, во что бы то ни стало преобразовать Россию по европейскому образцу. По возвращении Петра на родину были изданы указы о бритье бород и о запрещении носить русскую одежду. В 1699 году городским жителям было предложено избрать бурмистров и учредить самоуправление по голландскому образцу – эта реформа поначалу не нашла отклика у населения, и ее пришлось проводить силой [3]. В январе 1701 года антицерковные (может быть, даже протестантские) настроения Петра нашли выход в секуляризационной реформе: монастырские и церковные вотчины были взяты под управление государства, которое забирало все доходы, оставляя монахам лишь содержание по 10 (а потом по 5) рублей в год. Хотя эта реформа официально мотивировалась финансовыми соображениями, в действительности, она дала государству лишь около 100 тысяч рублей в год – меньше 4% от всех доходов.[4] Как считал Б. И. Сыромятников, царь фактически провел реформацию по протестантскому образцу.[5]

Решение Петра начать войну со Швецией, было также навеяно впечатлениями от поездки на Запад: царю не терпелось «прорубить» окно в Европу, «ногою твердой стать у моря», построить свой «Новый Амстердам» и завести флот. В действительности, Россия давно имела «окно в Европу»; этим окном был Архангельск, который даже после постройки Петербурга долгое время оставался основным русским портом.[6]

В том, что касается причин реформ, роль демографического фактора была невелика, но в дальнейшем трансформация структуры повлекла за собой неизбежные демографические последствия – сокращение экологической ниши народа и демографический кризис. Для анализа причин реформ более уместно использование теории «военной революции», в контексте которой реформы Петра Великого рассматриваются как продолжение процесса, начавшегося еще в правление Алексея Михайловича, когда были созданы «полки иноземного строя». Необходимость вернуться к реформам была вызвана тем, что в период боярского управления численный состав армии значительно сократился. Кроме того, именно в это время, в конце XVII века в Европе произошла новая революция в военном деле. Изобретение штыка-багинета позволило европейским армиям отказаться от использования пик и формировать батальоны из одних мушкетеров, что обусловило переход к линейной тактике.[7] Ввиду приближавшейся войны со Швецией необходимо было восстановление «полков иноземного стоя» и обучение их новой тактике.

Подготовка к войне со Швецией началась в ноябре 1699 года, когда было объявлено о наборе даточных по 1 человеку с 50 дворов и одновременном наборе добровольцев – причем разрешалось записываться холопам и крепостным. К осени 1700 года из новобранцев было сформировано 27 полков, эти полки четыре месяца обучали линейной тактике по новому уставу, составленному майором А. Вейде.[8] Однако офицерами были преимущественно иностранцы, которые не успели завоевать доверия у своих новых солдат. Новобранцы были «необстрелянными», и это губительным образом повлияло на исход сражения под Нарвой 20 ноября 1700 года.[9]

После нарвского разгрома выяснилось, что Россия была совершенно не подготовлена к войне – не было ни пушек, ни ружей, ни шпаг, ни сукна для солдатской формы.[10] Однако Карл XII отказался от немедленного похода в Россию; Петр получил столь желанную передышку и принялся восстанавливать армию. Под Нарвой была потеряна большая часть артиллерии – 177 пушек и мортир.[11] и Петр решился на поступок, который многие сочли святотатством – он приказал снимать с церквей колокола и переливать их в пушки. Однако это не спасало положения, нужно было создавать новую военную промышленность и ускорять начатое перед войной строительство заводов на Урале. Осенью 1701 года была пущена первая домна Каменского завода; в 1702 году на этом заводе было отлито 180 пушек, а в 1703 году было отлито 572 орудия, и проблема с артиллерией была решена.[12] Одновременно с воссозданием артиллерии решалась проблема производства ружей. В начале войны тульские мастера могли изготавливать лишь несколько тысяч ружей в год, и первое время положение спасали закупки оружия в Голландии. Закупки продолжались до 1712 года, когда в Туле был пущен большой оружейный завод; в 1714 году на этом заводе было произведено из уральского железа 14 тысяч ружей.[13]

В целом за время правления Петра было построено около полусотни металлургических заводов и оружейных заводов; производство железа возросло с 50 до 370 тыс. пудов. Для обеспечения армии и флота Петр строил также полотняные, кожевенные, амуничные мануфактуры – в общей сложности было создано около 200 мануфактур, заложивших начало русской промышленности. Стоимость русского экспорта увеличился с 1,4 млн. руб. в 1710 году до 2,2 млн. руб. в 1725 году, причем благодаря развитию мануфактур 72% этого экспорта составляли готовые продукты.[14] Создание преимущественно государственной, ориентированной на военные заказы промышленности было важной чертой трансформации структуры, начатой при Алексее Михайловиче и завершенной Петром.

Одновременно с созданием военной промышленности проводились мероприятия по созданию огромной новой армии. В первые годы после Нарвы Петр ограничился восстановлением и доукомлектованием разбитых дивизий; он не решался проводить массовые наборы «даточных», подобные наборам времен польской войны 1654-1667 годов. Но когда проблема с вооружением была отчасти решена, Петр решил создать огромную армию и раздавить противника численностью. В феврале 1705 года был произведен первый большой набор даточных (теперь их называли рекрутами) – по 1 человеку с 20 дворов, затем большие наборы повторялись ежегодно до 1709 года. По этим наборам было призвано 118 тыс. рекрутов. К 1708 году полевая армия увеличилась в два с половиной раза, она насчитывала теперь 57 пехотных и 28 кавалерийских полков, 113 тыс. солдат (но, кроме того, были еще многочисленные гарнизонные части).[15]

2. Динамика элиты

Трансформация структуры привела к радикальному изменению положения элиты. Как отмечалось выше, при царе Алексее Михайловиче началось переформирование дворянской элиты в рамках второй «военной революции». Этот процесс был остановлен кризисом самодержавия после смерти царя Федора и возобновился с началом Северной войны. Воздействие фактора военно-технических инноваций было настолько велико, что «военная революция» меняла не только распределение ресурсов между государством и элитой, но трансформировала функции и положение элиты. Как и прежде, одним из основных моментов этого процесса было преобразование поместного ополчения в регулярную кавалерию. После Нарвы началось формирование новых регулярных кавалерийских полков. В 1700-1701 годах комиссия под председательством князя Б. Голицына произвела перепись всех дворян и их сыновей; всего было учтено 27 тысяч человек, и годные к службе были распределены по полкам. При этом существенно, что дворян теперь посылали на службу не в рейтары, а в драгуны; это было вызвано падением значения тяжелой кавалерии в результате усиления артиллерии и широкого применении картечи. Однако, вместе с тем, служба в драгунах означала умаление престижа дворян и должна была вызвать их недовольство.[16]

Другим направлением преобразования элиты было создание нового офицерского корпуса. Петр полагал, что офицерами новой армии должны быть, в основном, дворяне – но для того, чтобы стать офицером, дворянин должен был сначала получить необходимое образование, а затем в качестве солдата пройти военное обучение в гвардейских частях. В 1714 году было указано всех дворянских недорослей десяти лет определить для учебы в новосозданные «цыфирные» школы; это мероприятие было сопряжено с отрывом детей от семьи – ведь школы имелись лишь в немногих губернских городах. Учеба в школах продолжалось до 16 лет, после чего юношей распределяли рядовыми в полки. Отпрыски знатных фамилий обычно служили в гвардии; тех, кто не служил в гвардии и «с фундамента солдатского дела не знает», было запрещено производить в офицеры.[17]

Если раньше дворяне жили в поместьях и собирались лишь перед началом похода, то теперь служба стала постоянной. После окончания Северной войны постепенно установился порядок, по которому в мирное время офицер раз в два года мог получить полугодовой отпуск. Отставку давали только за старостью или увечьем. Правда, можно было записаться на гражданскую службу, но число принимаемых в чиновники было ограничено третью от каждой фамилии и требовалось соответствующее образование.[18]

Другой указ 1714 года вводил единонаследие поместий и вотчин, нарушенное в правление Софьи; по существу, это было частичное восстановление традиционной системы верстания «в припуск», когда один из сыновей заменял на службе отца. Кроме того, была запрещена продажа не только поместий, но и вотчин. В целом, политику Петра I в отношении дворянства можно рассматривать, как меры, направленные на реставрацию и усиление поместной системы, со времен Ивана III составлявшей основу российской монархии.

Отягчение службы, естественно, вызывало недовольство дворян, многие не являлись на смотр и скрывались в «нетях». В 1703 году многие дворяне не явились к сроку в стоявший в Пскове корпус Б. П. Шереметева. У «нетчиков» были отобраны поместья и вотчины – причем эти конфискации приобрели массовый характер; за время войны было конфисковано в общей сложности около 3 тысяч поместий.[19] Таким образом, Петр эффективно использовал старый принцип поместной системы, возможность конфискации поместий; благодаря этому, царю удалось навести дисциплину среди дворян.[20]

Тем не менее, недовольство дворянства оставалось постоянно действующим фактором. Французский эмиссар де ла Ви в 1716 году писал о том, что деятельность Петра крайне непопулярна, что дворянство недовольно. Ганноверский посол Ф. Х. Вебер придерживался того же мнения. Императорский посол Плейер сообщал о недовольстве и заговоре в гвардейских полка.[21] Дело царевича Алексея показало, что к недовольным примыкали широкие круги старомосковского боярства, включавшие и часть генералитета – князья Долгорукие, Нарышкины, Апраксины, Голицыны. Следствие не подтвердило наличие заговора, но раскрыло картину широкой оппозиции. Голландский и австрийский послы сообщали, что сторонники Алексея ставили перед собой четыре основные задачи: мир со Швецией, уход из Петербурга, отказ от регулярной армии европейского образца в пользу дворянской конницы и снижение налогов.[22]

Вместе с тем, сила петровского государства была столь велика, что оппозиция не смогла объединиться для сколько-нибудь организованного сопротивления. Более того, в конце своего правления Петр смог приступить к решительной перестройке элиты в духе военно-бюрократического абсолютизма. Царь в большом количестве раздавал офицерские чины недворянам, и к концу Северной войны лишь 62% офицеров русской армии происходили из русских дворян (в пехоте 52%), остальные были из служилых людей, из городских сословий, 13% были иноземцами [23]. В 1722 году была введена «Табель о рангах», установившая лестницу чинов и правила производства. Одно из этих правил имело фундаментальное значение: любой выходец из простонародья, получая чин 14-го ранга (прапорщик или секретарь) становился вместе с тем дворянином. Правда, чиновникам этот ранг давал только «личное» дворянство (без права передачи по наследству), но, дослужившись до 8-го ранга, чиновник становился стопроцентным дворянином. Таким образом, дворянское сословие было открыто для выходцев из низов – это было одно из важнейших проявлений модернизации структуры при Петре Великом. С. П. Постников называет эту реформу «бюрократической революцией».[24] После реформы российская элита состояла из двух классов, собственно «дворян», то есть помещиков и офицеров, и «чиновников» – тоже дворян, но выслужившихся из народа. При этом дворянина, занимавшего высокий чиновный пост, никогда не называли чиновником. Дворяне неприязненно относились к чиновникам, рассматривая в их возвышении покушение на свои привилегии. Во время событий 1730 года «шляхта» требовала исключить из дворянства петровских выдвиженцев; в 1758 году чиновникам было запрещено владеть крепостными. В середине XVIII века чиновники занимали около половины гражданских должностей, но в армии офицеров, происходивших из недворян, было гораздо меньше – около 1/6 от общего числа.[25]

3. Перераспределение ресурсов в пользу государства

Другим важнейшим проявлением модернизации структуры было перераспределения ресурсов в пользу государства. Создание новой армии требовало огромных затрат, поэтому, так же как и раньше, во время войн Алексея Михайловича, на первый план вышла финансовая проблема. В этой области правительство Петра в основном копировало реформы руководителей правительства царя Алексея, Морозова и Милославского, но, учитывая опыт своих предшественников, оно действовало более осторожно. В 1705 году была введена государственная монополия на продажу соли; соль стала продаваться вдвое дороже, что давало казне около 200 тыс. руб. в год. Наибольшую выгоду давала монетная регалия: с 1698 года правительство чеканило серебряные копейки в полтора раза более легкие, чем прежде; население заставляли менять старую монету на более легкую, и от этой девальвации казна получала в 1701-1709 годах в среднем 500 тысяч рублей в год. Когда основная часть серебряной монеты была перечеканена, стали во все возрастающих масштабах выпускать медные деньги, которые должны были иметь хождение наравне с серебряными; чеканка медных денег давала в 1710-1718 годах 130 тыс. руб. прибыли в год.[27] Зная о «медном бунте» 1662 года, Петр ограничивал размеры чеканки, и до 1714 года она почти не сказывалась на ценах, но, в конце концов, началась инфляция: в 1715-1721 годах хлебные цены возросли вдвое.

Морозов и Милославский боялись повышать прямые налоги с составлявших большинство населения помещичьих крестьян – Петр преодолел этот давний страх перед Смутой. Уже в начале Северной войны, в 1701 году, правительство повысило денежные налоги с поместных крестьян с 5 до 40 копеек со двора. Но это было только начало, в 1705 году расходы составили 3,2 млн. рублей.[28], были введены чрезвычайные налоги, и в итоге прямые налоги на поместных крестьян в 1707-1710 годах достигли 2,3 пуда на душу.[29] Таким образом, Петр сломал старую государственную традицию, предусматривавшую щадящее обложение крестьян налогами. Именно этот «фискальный скачок» позволил царю резко увеличить армию и создать военную промышленность.

После окончания Северной войны армия не была распущена по домам, как делалось прежде; 210 тысяч солдат были переведены на постоянное содержание. Предполагалось, что полки будут расквартированы по деревням, и будут принимать участие в сборе подушной подати, шедшей на их содержание. Крупнейшая в Европе постоянная армия стала основой мощи новой Российской империи. Ее содержание было определено Петром I в 4 млн. рублей, но эти цифры были сразу же превышены; в бюджете 1725 года на армию предполагалось истратить 5,1 млн. руб., а на флот – 1,4 млн. В пересчете на хлеб военные расходы были примерно в 2,5 раза больше, чем до Петра. Кроме того, если прежнее войско финансировалось по большей части за счет кабацких и таможенных пошлин, то содержание новой армии обеспечивалось прямыми налогами, введенной Петром подушной податью. Для организации сбора этой подати в 1719-1723 годах была проведена перепись мужских «душ». По сравнению с проводившимися в XVI веке кадастрами новая налоговая система была шагом назад – но сопротивление помещиков было настолько значительным, что и подушную перепись удалось провести лишь с большим трудом, угрожая за утайку «душ» смертной казнью.

Подушная подать должна была заменить все существовавшие прежде прямые налоги; с момента своего введения в 1724 году вплоть до 1794 года – за исключением льготных лет – она собиралась по одной и той же ставке в 70 копеек с ревизской (т. е. с мужской) души. Кроме того, при покупке соли крестьяне платили пошлину, которая составляла в 1731-1749 годах в среднем 12 копеек с ревизской души. После стабилизации цен в 30-х годах, подушная подать и соляная пошлина отнимали у крестьян в среднем 3,9 пуда хлеба с души – это был тот новый уровень налогов, который был результатом петровских реформ, уровень, обеспечивавший содержание постоянной армии и великодержавие России. По сравнению с допетровским временем налоги возросли в пять-шесть раз.

Таким образом, количественное выражение петровских реформ дается следующими цифрами: увеличение налогов на поместных крестьян в 5-6 раз и увеличение расходов на армию в 2,5 раза.

Это было масштабное перераспределение ресурсов в пользу государства, более крупное чем то, которое произошло в ходе «военной революции» Ивана Грозного. Причем перераспределялись не только денежные средства, в рамках перестройки структуры перераспределялись и обязанности сословий. Дворянство было обременено более тяжелой, чем когда-либо службой, а народ был вынужден платить «налог кровью» – поставлять рекрутов.

При Петре Россия стала самой милитаризованной из крупных держав того времени. По отношению к численности населения русская армия составляла 1,56%, австрийская армия во время войны за испанское наследство составляла 1,25% от населения, для французской и английской армий этот показатель был существенно меньше. При этом нужно заметить, что армии других великих держав сильно сокращались в мирное время, в то время как русская армия была постоянной. Преимущество в численности и в относительной дешевизне содержания вооруженных сил было достигнуто за счет того, что Россия первой из великих держав (за исключением Швеции) ввела рекрутскую повинность – однако рекрутская повинность была тяжелым дополнительным бременем для населения.[31]

Неслыханная до тех пор мобилизация сил привела к успеху, была одержана победа под Полтавой и завоевана Лифляндия. Была создана мощная регулярная армия – и главная, рациональная задача петровских реформ была решена. Казалось бы, можно было снизить налоги и дать облегчение народу – но царь рассуждал иначе. Началось время иррациональных решений, определяемых фактором внешних влияний. Петр счел, что, хотя война еще не закончилась, пришла пора заняться строительством Петербурга.

Е. В. Анисимов полагает, что в строительстве Петербурга проявилось максималистское желание Петра начать свою жизнь заново, на западный лад, что Петербург создавался Петром как антипод «варварской» Москвы [32]. Это было политическое решение, с экономической точки зрения это строительство было нелепостью: в руках царя уже находились Рига, Ревель, Нарва – у России было вполне достаточно портов с готовой инфраструктурой. От Риги шел удобный водный путь на Смоленщину, и, несмотря на противодействие властей, именно Рига, а не Петербург, впоследствии стала главным портом России.[33] Петербург был изначально обречен на нехватку продовольствия: хлеб нужно было везти из центральных районов, а провоз обходился очень дорого. В дальнейшем, когда население Петербурга увеличилось, доставка хлеба в столицу потребовала сотен тысяч бурлаков и стала основным занятием для значительной части населения Центрального региона. Таким образом, Петр взвалил на экономику России тяжелое бремя, которое и при нем, и после него препятствовало решению актуальных задач модернизации.

Решение о возведении новой столицы, по-видимому, необходимо рассматривать в контексте случайного характера действия фактора внешних влияний, тех случайных обстоятельств, которые повлияли на воспитание юного Петра и способствовали созданию психологического комплекса максималистского подражания Европе. Как показывает мировой опыт, перенесение столицы не является необходимым моментом модернизации.

Ситуация усугублялась тем, что строительство Петербурга осуществлялось во время войны, которая отнимала у народа все силы и средства. В 1710-1717 годах на строительство Петербурга ежегодно требовали по одному работнику с 10-15 дворов, в среднем по 35 тысяч человек в год. Подневольные рабочие шли в Петербург из всех областей – поначалу даже из Сибири – тратя на дорогу несколько месяцев.[35] Французский консул де ла Ви свидетельствует, что две трети этих людей погибали на петербургских болотах [36]. Фельдмаршал Миних писал, что в Северную войну «от неприятеля столько людей не побито... сколько погибло при строении Петербургской крепости и Ладожского канала».[37]

Как отмечалось выше, в 1707-1710 годах помещичьи крестьяне платили постоянных и чрезвычайных налогов в среднем около 60 копеек со двора. В связи с началом широкомасштабного строительства в 1711 году был введен налог «на дачу петербургским работникам», затем к этому налогу были добавлены сборы «на известное жжение», «на кирпичное дело» и «на городовое строение» – в общей сложности 35 коп. со двора. Но это было далеко не все: были введены новые чрезвычайные налоги. Главным из них был «санкт-петербурский провиант», составлявший в 1712-1717 годах в среднем 60 коп. в год, а с 1718 года – 1 рубль. В 1714-1715 годах собирали «на каменное строение на острове Котлин» по 25 коп., в 1716-1717 годах «на гаванное строение в Петербурге» по 1 руб. 21 коп, в 1718-1719 годах на постройку Ладожского канала по 70 коп. – и так далее, здесь трудно перечислить все тогдашние сборы.[38]

Всего в 1711-1716 годах прямые и чрезвычайные налоги составили в среднем 2 руб. 50 коп. со двора, в четыре раза больше, чем до начала широкомасштабного строительства! Правда, нужно учесть, что в это время возросли хлебные цены; в пересчете на хлеб с учетом натуральных поставок и соляной пошлины в 1707-1710 годах крестьяне отдавали государству 3,1 пуда с души, а в 1710-1716 годах – 5,6 пуда.[39] По сравнению с допетровскими временами тяжесть налогов возросла в 8 раз!

4. Динамика народа: положение крестьян

Перераспределение ресурсов в пользу государства означало сокращение экологической ниши народа, что должно было повлечь за собой падение потребления. Как отмечалось выше, подобное перераспределение ресурсов во времена Ивана Грозного стало одной из причин демографической катастрофы – и схожая ситуация наблюдалась на севере страны в правление Алексея Михайловича.

Мог ли крестьянин платить петровские налоги? Попытаемся приблизительно подсчитать, каковы были в то время возможности крестьянского хозяйства. Трудность состоит в том, что для конца XVII-начала XVIII века не сохранились данные о реальных размерах крестьянской запашки. Как мы отмечали выше, барщинные крестьяне в XVII веке были в состоянии обрабатывать 1,6-1,8 десятины пашни на душу. Многие исследователи полагают, что в этот период крестьяне пахали меньше..[40] Но, как отмечал В. О. Ключевский, именно повышение налогов Петром заставило крестьян увеличить запашку.[41] Исходя из максимальных возможностей крестьянского хозяйства, мы будем считать, что в этот период крестьяне могли обрабатывать 1,8 десятин пашни на душу. Большинство крестьян в это время находились на барщине, которая составляла в среднем около 0,4 десятины на душу. Таким образом, на себя они могли пахать 1,4 десятины.

Учитывая, что урожайность в этот период снизилась, и средняя продуктивность десятины составляла 12,4 пуда хлеба (табл. 3.7), крестьянин мог получить с этого надела 18 пудов хлеба. Считается, что норма потребления составляла минимально 15 пудов на душу.[42] Стало быть, на уплату налогов оставалось максимально 3 пуда. Таким образом, при всех оптимистических допущениях получается, что крестьяне, возможно, еще могли кое-как платить дополтавские военные налоги. Но «петербургские» налоги в 5,6 пудов хлеба вынуждали крестьянина брать хлеб из запасов, предназначенных на случай голода. Такие запасы были у многих крестьян. В российских условиях, при гораздо больших, чем в Европе, колебаниях урожаев, крестьяне старались обеспечить себя на случай недорода. Какое-то время крестьяне могли платить непомерные налоги и жить за счет запасов. Но в случае неурожая истощение запасов должно было привести к катастрофе – а большой неурожай имел место в среднем один раз в семь лет. Так что дело было только во времени.

Посмотрим, каково было положение оброчных крестьян. С участка в 1,8 десятины оброчный крестьянин мог получить 23 пуда хлеба. Номинальные нормы денежного оброка по сравнению с последними десятилетиями XVII века не изменились и составляли в расчете на душу 25-30 копеек. Однако в результате падения цен реальные оброки в это время увеличились примерно до 4,5 пудов, и в целом правительство и помещики требовали с оброчных крестьян более 10 пудов хлеба с души! Таким образом, после вычета налогов и оброков у оброчного крестьянина оставалось 13 пудов хлеба – меньше прожиточной нормы 15 пудов в год.

Тяжелым было и положение монастырских крестьян. В 1707-1716 годах монастырские крестьяне отдавали в среднем по 8 пудов хлеба с души, а в отдельные годы – до 10 пудов.[43] Таким образом, оброки и налоги приблизились к уровню времен Ивана Грозного, когда у крестьян отнимали по 11-12 пудов хлеба с души. Как известно, «фискальный скачок» Ивана Грозного привел к катастрофе – страшному голоду и чуме 1568-1571 годов. П. Н. Милюков считал, что непомерные налоги Петра I также привели к демографической катастрофе – к уменьшению населения на одну пятую. Действительно, в 1704 году был «голод великий по деревням», когда цена ржи возросла вчетверо. В 1707 году сборщик налогов докладывал из Борисоглебского монастыря, что «великие правежи» с крестьян уже ничего не дают; в 1708 году из Олонецкого края сообщали, что крестьяне из-за непосильных налогов «обнищали и сошли безвестно и дворы их пусты...».[44]

Перепись 1710 года зафиксировала уменьшение численности дворов на одну пятую – однако правительство не поверило переписчикам.[46] Сокращение числа дворов было истолковано как результат распространившейся практики сведения нескольких дворов в один с целью уменьшения обложения. Более строгая и точная подушная перепись, так называемая «первая ревизия» 1719-1721 годов, действительно, показала, что по сравнению с 1678 годом численность населения возросла с 8,6 до 11,6 млн. человек (в границах 1650 года) [47]. Однако, хотя в целом население в годы Северной войны, по-видимому, не уменьшилось, отдельные категории населения понесли существенные потери – в особенности это касается монастырских крестьян, на которых падала наибольшая тяжесть налогов. Особенно тяжелым было положение крестьян северных областей, которым приходилось нести тяжелые повинности, связанные со строительством Петербурга. Население восточной части Вологодского уезда в 1678-1719 годах сократилось наполовину, а в целом численность населения северных уездов уменьшилась на 13% [49]. На значительной территории Центрального района (Владимирский и ряд других уездов к востоку от Москвы) население в 1678-1719 годах не увеличилось, и поскольку, в 1678-1700 годах, оно, очевидно, росло, то это означает, что в 1701-1719 годах население этих территорий сокращалось.[50]

Резкий рост налогов и повинностей привел к массовому бегству крестьян в южные области, на Дон, на Украину, в Сибирь. Бежали большими партиями, «многолюдством, человек по сту и более».[51] Правительство приняло жесткие меры, чтобы остановить это бегство, была введена паспортная система и создана цепь кордонов вдоль границ.[52] Однако начальник уральских горных заводов В. Геннин докладывал, что, если вернуть беглых, то все заводы будут пусты, что бегство не остановить, даже если поставить караулы на каждой версте.[53] В 1707 году была предпринята операция по возвращению беглых с Дона – в результате там вспыхнуло большое крестьянское восстание, и летом 1708 года войскам Петра I пришлось сражаться на два фронта: против вторгшихся в страну шведов и против собственных крестьян [54]. «Известно, что среди низших классов населения... распространено было крайне враждебное отношение к личности Петра и его деятельности... – писал Н. П. Павлов-Сильванский. – Жаловались больше всего на то, что... “крестьян разорил с их домами, мужей побрал в рекруты, а жен и детей осиротил”».[55]

5. Динамика государства: абсолютизм Петра Великого.

Одной из важнейших сторон произведенной Петром Великим модернизации было укрепление самодержавия. Согласно теории «военной революции» создание регулярной армии приводит к установлению военно-бюрократического абсолютизма. Высшей формой бюрократического абсолютизма, включающей в себя не только самодержавие, но и государственное регулирование социально-экономических процессов, является этатистская монархия. Как отмечалось выше, реформы Ивана Грозного в свое время привели к установлению государственной собственности на землю, что является главным признаком этатистского государства. К периоду правления Петра I относится новый пик этатизма, отмеченный широким распространением практики государственного регулирования. Идеологической основой петровского этатизма было учение о «всеобщем благе» и «регулярном полицейском государстве». Наиболее известным представителем этого учения был немецкий философ Христиан Вольф, которого Петр собирался назначить президентом Петербургской академии [56]. Х. Вольф утверждал, что в целях достижения «всеобщего блага» государство должно регламентировать все стороны жизни граждан: принуждать их к работе, регулировать заработную плату, условия труда, цену товаров, поддерживать правопорядок и нравственность, поощрять образование, науки, искусства и так далее. [57]. В конце XVII века теория регулярного государства получила широкое распространение, и ее принципами (иногда не вполне осознанно) руководствовались в своей деятельности шведский король Карл XI, «великий курфюрст» Фридрих-Вильгельм, Людовик XIV и его министр Кольбер. Эту теорию часто отождествляют с европейским «просвещенным абсолютизмом», который отличается от восточного самодержавия тем, что имеет светский характер и руководствуется в своих действиях не религиозным идеалом, а «законами разума» и «общим благом».[58]

Правление Петра I было периодом расцвета этатистской монархии, когда государственное регулирование достигло чрезвычайной интенсивности, и указы регламентировали все и вся. В соответствии с теорией «регулярного государства» Петр издавал множество указов, посвященных регламентации того или иного вида деятельности. Как отмечает А. И. Медушевский, в отношении глубины вмешательства государства в жизнь общества империя Петра Великого может сравниться только с «полицейским государством» Иосифа II.[59] Однако в одном, и самом важном, отношении в государственном регулировании Петра имелся очевидный пробел. В начале XVIII века (в отличие от времен Иосифа II) теория регулярного государства уделяла мало внимания регламентации сельскохозяйственной деятельности и отношений между крестьянами и землевладельцами. Между тем, прикрепление крестьян к земле давало возможность помещикам отягощать крестьянские повинности; в 1720-х годах появились купчие на крестьян – хотя по закону продажа поместных крестьян не разрешалась.[60] В 1719 году воеводам был разослан наказ, требующий наказания помещиков, которые «своим деревням сами беспутные разорители суть... налагая на крестьян всякие несносные тяготы, и в том их бьют и мучат, и от того крестьяне, покинув тягла свои бегают...». «Разорителей своих имений» предписывалось отдавать под опеку их родственникам.[61] Однако в целом, как отмечают специалисты, царь уделял положению крестьян гораздо меньше внимания, чем многим другим вопросам.

Основным инструментом всеобщей регламентации и контроля было правильно организованное и четко функционирующее чиновничество (включающее в себя и полицию). Наука об управлении государственным хозяйством, и в частности, о коллегиальной и четкой организации чиновничества составляла часть теории «регулярного государства» и называлась камерализмом. Для старинной русской приказной системы было характерно сосредоточение разных функций в ведении одного приказа или одного воеводы, отсутствие контролирующих инстанций и правильной системы оплаты чиновников. Многие дьяки жили «от дел» – то есть существовали на взятки и подношения просителей, и, соответственно, решение вопроса зависело от размера подношений. Петр решил наладить правильную администрацию, взяв за образец административную систему Швеции. В соответствии с докладом, представленным ездившим в Швецию советником царя Г. Фиком, в 1717 году был издан указ о создании коллегий, а в 1719 году – указ о введении провинциальной администрации шведского образца.[62] М. Богословский отмечал, что почти всем нововведениям Петра можно найти прообразы в допетровской России и «только заимствование иностранной администрации ... было действительно новым, оригинальным явлением допетровской эпохи».[63] Административная реформа привела к резкому разрастанию штатов центральных и местных учреждений, всем чиновникам которых отныне платили оклады. В проекте бюджета 1725 года расходы на чиновничество (вместе с дворцовыми расходами) составляли 2,5 млн. рублей, в то время как в 1680 году они составляли 250 тысяч.[64]

Этатизм Петра Великого породил в среде историков представление о независимости российского государства от сословий и классов.[65] «Как и на Западе, с победой абсолютной монархии, государство – как институт и идея – приобрело автономное существовании и получило свои самоувековечивающиеся интересы, цели и дела», – отмечал М. Раев [66]. «Многие и многие авторы полагали, что самой существенной из движущих сил процесса зарождения и дальнейшей эволюции абсолютной монархии является… внутренняя динамика государственного организма, его автономность, имманентность, то, что по-немецки называется Eigengesetzlichkeit», – писал О. Кристенсен [67]. Х. Баггер, суммируя в обзоре историографии мнения различных историков, указывает, что абсолютизм в России был гораздо более последовательным, чем на Западе, и что здесь, в отличие от Запада, «государство и проводимая им политика формировали социальную структуру» [68]. Развитием этих взглядов была теория о «закрепощении» самодержавным государством всех сословий: крестьянства, городских жителей и дворянства. Эта концепция восходит к работам Б. Н. Чичерина и К. Д. Кавелина и в настоящее время разделяется многими историками [69]. Этой концепции, однако противостоит цитированная ранее весьма аргументированная точка зрения Ю. Г. Алексеева, который настаивает на том, что не «закрепощение сословий», а регламентация их прав и обязанностей во имя общего интереса составляла суть сословной политики Русского государства.[70] Отметим также, что «закрепощение» имело различный характер и различную тяжесть для разных сословий, и что государство все же не смогло полностью подчинить элиту, свидетельством чего стала последовавшая после смерти Петра «эпоха дворцовых переворотов». С другой стороны, регламентация деятельности сословий является достаточно обычным явлением в этатистских монархиях – в частности, в государствах Востока.[71] В этом контексте «закрепощение» не представляло собой чего-то уникального, отличающего Россию от других стран Востока – хотя конечно, отличало ее от стран Запада.

В правление Петра I государство почти полностью подчинило элиту, но во второй половине XVIII века монархия фактически оказалась в зависимости от дворянства. Таким образом, можно прийти к выводу, что в принципе, государство и элита являются самостоятельными элементами структуры, но отношения между ними в разные периоды могут быть различными, как относительно сбалансированными, так и с выделением (подчас резким) ведущей роли одного из элементов.

6. Кризис 1723-1726 годов и контрреформы.

Непомерное увеличение налогов при Петре Великом означало сокращение экологической ниши народа. Как отмечалось выше, перераспределение ресурсов в пользу государства в ходе военных реформ не раз приводило к катастрофам – так было при Иване Грозном, и (в северном регионе) при Алексее Михайловиче. Петровские реформы, в конечном счете, также привели к кризису. Многолетнее тяжкое налоговое бремя вызвало истощение запасов хлеба в крестьянских хозяйствах, и с чередой неурожайных лет (1722-1724 гг.) пришел большой голод. Летом 1723 года из провинций сообщали, что вследствие неурожая, бывшего два года сряду, крестьяне едят льняное семя и дубовые желуди, бывают по несколько дней без пищи, многие от того пухнут и умирают, иные села и деревни стоят пусты...[1] Полковник Трайден, отправленный в Пошехонье с ревизией, докладывал, что в 1723 году от голода погибла десятая часть местного населения.[2] В таких условиях Петр I решился на крайнюю этатистскую меру: было указано повсеместно конфисковать излишки хлеба у дворян, купцов и у богатых крестьян, чтобы раздать голодающим.[3] Вероятно, эта «продразверстка» отчасти исправила положение – но не до конца: голод продолжался до самой смерти императора и еще год после нее. Сразу после кончины Петра Екатерина I уменьшила подушную подать и сняла с крестьян повинность по строительству квартир для солдат. Через два месяца Сенат приказал собиравшим налоги комиссарам умерить жестокость правежей. Генерал-прокурор П. И. Ягужинский подал императрице доклад, в котором требовал более действенных мер по облегчению положения крестьян. Крестьяне уже не могли платить, за восемь месяцев 1725 года недоимка достигла половины окладных сумм. В 12 провинциях имели место антиналоговые выступления голодающих крестьян.[4] В июне 1726 года в Верховном Тайном Совете был поставлен на обсуждение вопрос, какие меры нужно принять «ввиду крайнего разорения крестьян». В представленных по этому поводу «мнениях» ближайшие сподвижники Петра говорили о «великой скудости крестьян», об их «крайнем всеконечном разорении». Было решено в 1727 году снять третью часть подушной подати и учредить комиссию для учета умерших и исключения их из оклада.[5] Комиссия, возглавленная Д. М. Голицыным, стала собирать по губерниям ведомости об убыли населения. В не полностью сохранившихся материалах комиссии не имеется окончательных данных по всей стране, но они приводятся в более позднем докладе Сената.

Таким образом, царствование Петра I завершилось голодом, унесшим сотни тысяч жизней. Это был уже третий кризис (после кризисов времен Ивана Грозного и Алексея Михайловича), вызванный различными этапами «военной революции» – в данном случае созданием петровской регулярной армии и сопутствующим увеличением налогов. Хотя Петр I в своих налоговых требованиях превзошел Ивана Грозного, кризис не имел столь драматического характера и не привел к демографической катастрофе.

Необходимо, однако, добавить, что кризис времен Петра I был обусловлен не только налоговыми требованиями военного характера. Кризис в значительной степени был ценой строительства Петербурга – то есть был обусловлен отчасти случайным действием фактора внешних влияний. Некоторую роль, возможно, играли также изменения климата. Таким образом, кризис 1723-1726 годов был порожден в основном налоговым давлением государства.

В обстановке кризиса власти были вынуждены принять меры для облегчения тяжести налогов. Подушная подать в 1727-1732 годах трижды сокращалась в год на одну треть, но в действительности сокращение было больше, так как подать собиралась с большими недоимками. В 1728 году была ликвидирована соляная монополия и понижена цена соли. После смерти Петра, при императрице Екатерине I, у власти находилась группа ближайших соратников преобразователя, возглавляемая князем А. Д. Меньшиковым. Но в условиях кризиса, уменьшения налогов и отсутствия средств им не оставалось ничего иного, как начать демонтаж петровских учреждений. Армия чиновников, призванная обеспечить «всеобщее благо», была частично распущена – просто потому, что не было денег для ее содержания. Ряд изданных в 1727 году указов возвращал областную администрацию к допетровским временам, суд и сбор налогов были снова поручены воеводам, а дьяки, как и прежде, должны были иметь пропитание «от дел». Коллегии сохранились, но их штаты были сокращены втрое; осуществлявший контрольные функции институт прокуроров был уничтожен. В целом расходы на чиновничество к 1734 году сократились в два раза.[8]

Сократились и расходы на армию. В результате нехватки средств военные не получали установленного содержания. В январе 1727 года польский посол писал, что флот девять месяцев не получает ни гроша, а гвардия – около двух лет.[9] В 1727 году было разрешено две трети солдат и офицеров из дворян уволить в продолжительные (год и более) отпуска без сохранения оплаты; на службе рекомендовалось оставить лишь тех, у кого не было поместий и кто жил жалованьем. Была создана Военная комиссия для рассмотрения вопроса о сокращении штатной численности армии с целью уменьшении подушной подати.[10] Недостаток средств совмещался с недостатком энергии: новые правители были не в силах (и не хотели) поддерживать темп государственной деятельности Петра Великого, вникать во все дела и руководить всем и вся путем бесчисленных указов. Если десятки указов первой четверти XVIII века предписывали подданным, какого покроя носить одежду, как строить дома и сооружать барки, как убирать хлеб и лечить больных, то в дальнейшем такого рода указы почти исчезли.[11] Смерть императора означала вместе с тем прекращение попыток построения «регулярного полицейского государства» и резкий спад в политике государственного регулирования.

После смерти Екатерины I, при юном императоре Петре II, к власти пришла партия старомосковского боярства во главе с князьями Долгорукими и Голицыными. Это была оппозиция, которая в свое время поддерживала царевича Алексея, но была вынуждена смириться из-за страха перед застенками Преображенского приказа. Первым делом новая власть уничтожила символ петровского террора – Преображенский приказ. Другим символом петровской политики был Петербург. «Петербург, – говорил князь Д. М. Голицын, – это часть тела, зараженная антоновым огнем; если ее впору не отнять, то пропадет все тело».
[12] В феврале 1728 года двор и государственные учреждения переехали из Петербурга в Москву. Жизнь Петербурга замерла, началось бегство из города дворян, купцов и мастеровых. Все строительные работы были остановлены, сотни недостроенных домов постепенно превращались в руины.[13] Но народ радовался решению Петра II. «Русские старого времени находили в нем государя по душе оттого, что он, выехав из Петербурга, перевел их в Москву, – свидетельствует К. Манштейн. – Вся Россия до сих пор считает его царствование самым счастливым временем из последних ста лет. Государство находилось в мире со своими соседями; служить в войсках никого не принуждали... вся нация была довольна; радость отражалась на всех лицах... Только армия и флот приходили в упадок...».[14] «Теперь больше не подрываются финансы этого государства ненужными постройками гаваней и домов, – писал прусский посол А. Мардерфельд, – плохо усвоенными мануфактурами и заводами, слишком обширными и неудобоисполнимыми затеями или пиршествами и пышностью...».[15]

Итак, через три года после смерти Петра Великого налоги были уменьшены, Преображенский приказ уничтожен, Петербург был оставлен, флот сгнил, петровская администрация была, в основном, распущена, а армейские офицеры большей частью вернулись в свои деревни. В целом, смысл перемен заключался в сокращении непомерных государственных расходов, в частичном перераспределении ресурсов в обратном направлении, от государства к крестьянству и дворянству, в уменьшении того давления, которое государство оказывало на другие сословия. Однако, это было лишь частичное перераспределение, оставившее в неприкосновенности основные результаты петровских реформ, постоянную регулярную армию и подушный налог.

7. Борьба за распределение ресурсов в 1730-х годах.

Кризис поставил под вопрос все результаты произошедшей трансформации структуры, в том числе и судьбу петровской абсолютной монархии. После внезапной смерти Петра II власть оказалась в руках Верховного Тайного совета, состоявшего по большей части из старой знати. Князь Д.М. Голицын предложил избрать на престол племянницу Петра герцогиню курляндскую Анну Иоанновну, ограничив ее власть конституционными «кондициями».[16] В целом этот проект можно рассматривать как продолжение контрреформ, и В. Кивельсон генетически связывает его с традициями Московского царства, с Боярской думой, Земскими соборами и теми «кондициями», которые были представлены в 1610 году королевичу Владиславу.[17]

Когда олигархический замысел «верховников» открылся, то выяснилось, что он противоречит интересам мелкого дворянства, опасавшегося восстановления привилегий родовой аристократии. В ситуации 1730 года снова проявился раскол элиты, столь характерный для эпохи Ивана Грозного и времен Смуты.[18] Этот раскол объяснялся борьбой различных фракций элиты за ресурсы, тем самым позволив самодержавию удержать власть. Вдохновителем опиравшейся на мелкое дворянство монархической партии стал вице-канцлер А. И. Остерман. Монархисты тоже желали конституции, но они хотели получить привилегии и «свободы» не от Верховного Тайного Совета, а из рук императрицы. 25 февраля монархисты подали Анне Иоанновне петицию, в которой требовали уничтожения уже подписанных императрицей «кондиций», и Анна, воспользовавшись растерянностью «верховников», объявила о намерении править самодержавно, как ее предки.[19]

Сопротивление старой знати было подавлено – хотя и не сразу; князья Долгорукие были сосланы, Д. М. Голицын умер в заключении в Шлиссельбургской крепости. В 1732 году двор покинул боярскую Москву и вернулся в Петербург. Для охраны новой власти от недовольных под именем Тайной канцелярии был восстановлен петровский Преображенский приказ – однако Анна старалась избегать казней, предпочитая отправлять противников в ссылку. За десять лет было сослано свыше 20 тысяч человек, причем зачастую ссылали так, что от человека не оставалось никаких следов, меняли сосланным имена и уничтожали записи о месте ссылки.[20]

Придя к власти, Анна была вынуждена удовлетворить часть требований поддержавшего ее дворянства. Были отменены указ о единонаследии и содержавшиеся в этом указе ограничения на продажу поместий; поместья стали именоваться вотчинами – в юридическом отношении эти два типа владений уже не различались. В 1731 году был учрежден Шляхетский кадетский корпус, выпускники которого шли в армию офицерами. В 1738 году срок службы дворян был ограничен 25 годами, и отцы нескольких сыновей получили право удерживать одного из них дома для ведения хозяйства. Были несколько облегчены условия обучения, отныне богатые родители могли обучать своих детей дома – но по окончании обучения дети должны были сдавать экзамены на общих основаниях. Однако Анна предпочла забыть о главном требовании петиции 25 февраля – о выборах членов Сената дворянством.[21]

Управлявшая страной при Анне придворная «немецкая партия» имела чиновный, бюрократический характер, поэтому она была заинтересована в сохранении этатистского абсолютизма. Для поддержания сильного государства требовалось поддерживать петровскую систему сбора налогов. Однако тот уровень налогов, который был установлен Петром I, отнимал у крестьян все излишки и не позволял дворянам увеличивать ренту. Борьба за ресурсы стала причиной конфликта между дворянством и монархией.[22]

Важным фактором, который должен был обострить борьбу за распределение ресурсов, был рост численности дворянства. Между тем, вследствие резкого увеличения налогов и падения уровня жизни, рост населения в этом периоде был медленным и существенно уступал численному росту элиты. Эта диспропорция привела к значительному уменьшению среднего размера владений.

Владения не более 25 дворов составляли около 90 % всех владений. Средний размер этих владений уменьшился в 1700-1737 годах в полтора раза, с 31 до 21 души мужского пола (без учета дворовых людей). Таким образом, имело место падение доходов основной массы дворянства.

Естественно, что дворяне пытались компенсировать падение доходов увеличением ренты. Однако уровень совокупной ренты, установившийся после петровских реформ был максимальным для нечерноземных областей – с крестьян нельзя было брать больше, не доводя их до голода. При этом если сравнивать с концом XVII века, то нормы барщины и денежного оброка оставалась примерно на том же уровне, что и прежде, однако все излишки прибавочного продукта, остающиеся после выплаты оброка, теперь забирало государство. В таких условиях помещики могли увеличить свою ренту только за счет государственных налогов – и действительно, вплоть до правления Екатерины II снижение налогов было постоянным требованием дворянства; это особенно проявилось в наказах дворянских депутатов в Комиссию 1767 года.[24]

Правительство Бирона-Остермана не собиралось идти на уступки дворянству и снижать подушную подать. В 1733 году были приняты решительные меры для строгого сбора налогов и недоимок, которые к тому времени достигли 7 млн. рублей. Еще в 1727 году правительство поручило помещикам собирать подушную подать со своих крестьян, одновременно возложив на них ответственность за недоимки. Однако, по свидетельству Б. Х. Миниха, некоторые помещики, собрав налоги, не отдавали их в казну, а тратили на свои нужды.[25] В случае непоступления налога землевладельцев садили под караул, а в деревни посылали «экзекуторские команды», при приближении которых крестьяне в ужасе разбегались и прятались по лесам. Но тем не менее, помещики отказывались платить – и пример подавала высшая знать: 111 «знатных персон» должны были в казну 445 тыс. рублей.[26] От помещиков поступали в Сенат «страшные жалобы» на разорение крестьян от беспощадного взыскания недоимок – в ответ сенатский указ обвинил владельцев «душ» в том, что они так отягчают крестьян работой, что у них «не только на подати государственные, но и на свое годовое пропитание хлеба добыть... времени не достает».[27] Обер-прокурор Сената А. С. Маслов выступил с проектом ограничения помещичьих оброков и барщин, но императрица Анна наложила резолюцию: «Обождать».[28]

Другой сферой борьбы за ресурсы были косвенные налоги. В 1731 году была восстановлена соляная пошлина, которая стала давать 600-800 тыс. рублей ежегодного дохода. Однако появились проблемы с винными откупами. В 1730-х годах значительно расширилось дворянское винокурение; хотя дворяне могли курить вино лишь для собственного употребления, они нелегально продавали его и тем самым отнимали у государства часть доходов от пошлины. В 1741 фактический глава кабинета барон Остерман предложил резко расширить казенное производство вина за счет сокращения подпольного винокурения. Остерман утверждал, что дворяне выкуривают больше половины из производимых в стране 4 млн. ведер вина.[29] Проект Остермана не был принят, но его появление, как и появление проекта Маслова, свидетельствовали о нарастающем конфликте между дворянством и монархией.[30]

Таким образом, анализ событий периода правления императрицы Анны показывает, что это было время ожесточенной борьбы за ресурсы между абсолютной монархией и элитой. Причинами этой борьбы был рост численности элиты и то обстоятельство, что перераспределение ресурсов в пользу государства в ходе петровской трансформации структуры лишило возможности элиту увеличивать ренту крестьян. Обстоятельства этой борьбы свидетельствуют о том, что у крестьян отнимали максимум возможного. Столь интенсивный нажим на крестьянство должен был вызвать неминуемые демографические последствия.

8. Отступление государства.

Как отмечалось выше, правление Анны Иоанновны было отмечено ожесточенной борьбой государства и элиты за перераспределение ресурсов. В конечном счете, государство потерпело поражение в этой борьбе. Смерть императрицы Анны вызвала династический кризис и ослабление монархии; в этой обстановке дворцовый переворот 1741 года завершился падением бюрократической «немецкой» партии. Бирон, Остерман и Миних были сосланы в Сибирь. Пришедшая к власти в результате переворота императрица Елизавета Петровна чувствовала себя неуверенно, и ей пришлось пойти на уступки дворянству. Сбор податей стал не таким строгим, и помещиков уже не держали под караулом. Вступление императрицы на престол стало поводом для уменьшения в 1742 и 1743 годах подушной подати на 10 копеек.

Фактическим главой правительства императрицы Елизаветы был граф П. И. Шувалов; он проводил линию на частичную замену подушной подати косвенными налогами – прежде всего, пошлинами на соль и вино. За счет этих доходов подушная подать была немного уменьшена; в 1750-х годах она составляла 62-67 коп. в год – таким образом, по своей обременительности для крестьян покупка соли составляла половину от подушной подати. Цены на вино в правление Елизаветы увеличились вдвое, и, в целом, к 1758 году косвенные налоги превзошли по своим размерам прямые. Даже когда началась Семилетняя война, Елизавета Петровна не осмелилась увеличить прямые налоги; война финансировалась за счет дальнейшего повышения цен на вино и соль – но главным образом за счет огромной эмиссии медных денег. В 1757-1762 годах было начеканено медных денег на 15 млн. рублей; это вызвало инфляцию, и в следующие пять лет, в правление Екатерины II, цена на хлеб возросла в 2 раза.[63]

Другой уступкой дворянству стало поощрение дворянского винокурения. Винокурением занималась в том числе и высшая знать: граф П. М. Апраксин, граф С. А. Салтыков, граф П. И. Шувалов. Формально дворяне производили хлебное вино по подрядам казны, но на деле сбывали часть продукции на сторону, что приносило им огромные доходы. В 1754 году было подсчитано, что на дворянских и купеческих заводах выкуривается 4 млн. ведер, а из казны продается не более 2 млн. ведер; при этом Сенат совершенно резонно считал, что оставшееся вино продается тайно. Однако результат обсуждения был парадоксальным: правительство запретило купцам заниматься винокурением, и эта самая выгодная отрасль предпринимательства стала монополией дворян.[64]

Еще одним каналом перераспределения средств в пользу дворянства стала основанная в 1750-х годах по инициативе Шувалова сеть банков: Государственный заемный банк, Медный банк, Артиллерийский банк. Идея создания таких банков состояла в том, чтобы помочь дворянству расплатиться со своими долгами: к тому времени в залоге у ростовщиков находилось около 100 тыс. дворянских имений. Однако деятельность банков ограничилась предоставлением огромных ссуд сравнительно немногочисленным представителям высшей аристократии; вельможи не собирались отдавать свои долги, и, таким образом, капитал банков был практически расхищен. В 1763 году Медный и Артиллерийский банки были ликвидированы, их деятельность обошлась казне в 3,2 млн. руб., по большей части присвоенных дворянами.[65]

Главным средством получения денег для удовлетворения потребностей дворянства было увеличение оброков и барщины. При восшествии на престол Елизавета отказалась принимать присягу у помещичьих крестьян; присягу за крестьян приносили их помещики – это говорило о том, что правительство отныне считает крепостных подданными помещиков и намерено свести к минимуму свое вмешательство в их отношения. Другим свидетельством ухудшающегося положения крестьян было нарушение принципа фиксации ренты. Как отмечалось выше, в XVII веке денежная рента оставалась практически постоянной. При Петре I принцип фиксированной ренты сохранял свое действие, о чем говорят, в частности, данные об оброках в поместьях князя Меньшикова, расположенных в восьми центральных уездах. Для 30-40-х годов имеющиеся данные сравнительно немногочисленны, но, тем не менее, весьма показательны: данные 1742 года говорят о росте ренты примерно до 40 коп. К концу правления Елизаветы оброк крестьян на суздальщине и ярославщине достигал 67 коп. с души или 5,9 пуда в пересчете на хлеб (см. табл. 3.8). Оброк с государственных крестьян, составлявший со времен Петра 40 коп. с души мужского пола, в 1745 году был увеличен до 55 коп. Оброк с дворцовых крестьян, формально также равнявшийся 40 коп., в 1743-1750 годах составлял в среднем 67 коп. В 1755 году дворцовый оброк вырос до 1 руб. с души мужского пола, а в 1762 году – до 1 руб. 25 коп. Поскольку оброк дворцовых и государственных крестьян всегда рассматривался как эквивалент тех оброков, которые платят своим хозяевам помещичьи крестьяне, то его рост был отражением роста ренты в помещичьих хозяйствах. В 1761 году оброк государственных крестьян был увечен до 1 руб., и в указе особо отмечалось, что почти все помещичьи крестьяне уже давно платят такой оброк своим владельцам.[67] В отношении барщины у нас не имеется статистических данных, но характерно, что в это время появляются помещичьи инструкции, вводящие невиданные ранее нормы отработок – до 1 десятины в пересчете на душу.[68] Таким образом, в период правления императрицы Елизаветы элита одержала первые (в XVIII веке) победы в борьбе за распределение ресурсов в структуре «государство-элита-народ». Государство было вынуждено уступить дворянству (на первых порах небольшую) часть прямых и косвенных налогов. Одновременно дворянство сломало старый принцип фиксированности крестьянской ренты и приступило к увеличению крестьянских повинностей.
9. Список используемой литературы.

Реформы как результат взаимодействия факторов \
Динамика элиты \ Перераспределение ресурсов в пользу государства \ Динамика народа: положение крестьян \ Динамика государства: абсолютизм и этатизм
Петра Великого .

ⁱ[1] Милюков П. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформы Петра Великого. СПб., 1905. С. 123.

ⁱⁱ[2] Водарский Я. Е. Петр I// Вопросы истории, 1993. № 6. С. 63; Анисимов Е. В. Государственные преобразования и самодержавие Петра Великого в первой четверти XVIII века. СПб., 1997. С. 13.

ⁱⁱⁱ[3] Милюков П. Указ. соч. С. 121; Аксенов А. И. Генеалогия московского купечества XVIII века. М., 1988. С. 34-35, 44-45.

^iv[4] Милюков П. Указ. соч. С. 114, 118; Булыгин И. А. Монастырские крестьяне России в первой четверти XVIII века. М., 1977. С. 74-77, 103.

^v[5] Сыромятников Б. И. «Регулярное» государство Петра Первого и его идеология. Ч. I. М., 1943. С. 102.

^vi[6] Миронов Б. Н. Экспорт русского хлеба во второй половине XVIII-начале XIX века//Исторические записки. 1974. Т. 93. С. 169-169. Табл. 9.

^vii[7] Гуннар А. Карл XII и его армия //Царь Петр и король Карл. М., 1999. С. 167-168; Пузыревский. Развитие постоянных регулярных армий и состояние военного искусства в век Людовика XIV и Петра Великого. Спб., 1889. С. 66; Леонов О. Г. Ульянов И. Э. Регулярная пехота: 1698-1801. М., 1995. С. 9.

^viii[8] Там же. С. 27; Бескровный Л. Г. Русская армия и флот в XVIII веке. М., 1958. С. 22, 23.

^ix[9] Соловьев С. М. Сочинения. Кн. VIII… С. 600-601.

^x[10] Захаров В. Н. Западноевропейские купцы в России. Эпоха Петра I. М., 1996. С. 239.

^xi[11] Хмыров М. Д. Артиллерия и артиллеристы на Руси в единодержавие Петра Первого (1696-1725) // Артиллерийский журнал. 1865. № 10. С. 615-616, 622; Соловьев С. М. Сочинения. Кн. VIII… С. 604.

^xii[12] Кашинцев Д. История металлургии Урала. Т. I. М., 1939. С. 48; Ляпин В. «Сибирского железа пушки...» //Уральский следопыт. 1994, № 9. С. 12.

^xiii[13] Бескровный Л. Г. Указ. соч. С. 75; Мартынов М. Н. Горнозаводская промышленность на Урале при Петре I. Cвердловск, 1948. С. 25; Гамель И. Описание Тульского оружейного завода в историческом и техническом отношении. М., 1828. С. 28, 46; Захаров В. Н. Указ. соч. С. 220, 223.

^xiv[14] Миронов Б. Н. Русский город в 1740-1860-e годы: демографическое, социальное и экономическое развитие. Л., 1990. С. 109; Бескровный Л. Г. Указ. соч. С. 99; Захаров В. Н. Указ. соч. С. 234, 238; Очерки истории СССР: Период феодализма: Россия в первой четверти XVIII в. М., 1954. С. 102.

^xv[15] Бескровный Л. Г. Стратегия и тактика русской армии в полтавский период Северной войны//Полтава. К 250-летию полтавского сражения. М., 1959. С. 23; Милюков П. Н. Указ. соч. С. 128, 132.

^xvi[16] Бескровный Л. Г. Русская армия и флот... С. 42.; Милюков П. Н. Указ. соч. С. 107.

^xvii[17] Ключевский В. О. Курс русской истории. Т. IV. М., 1937. С. 81-83.

^xviii[18] Там же. С. 84-85.

^xix[19] Тихонов Ю. А. Помещичьи крестьяне в России. М., 1974. С. 61.

^xx[20] Павлов-Сильванский Н. Проекты реформ в записках современников Петра Великого. СПб., 1897. С. 111.

^xxi[21] Цит. по: Бушкович П. Историк и власть: дело царевика Алексея (1716-1718)// Американская русистика: вехи историографии последних лет. Императорский период. Самара, 2000. С. 91.

^xxii[22] Там же. С. 100; О повреждении нравов в России князя М. Щербатова. Факсмильное издание. М., 1983. С. 20.

^xxiii[23] Рабинович М. Д. Социальное происхождение и имущественное положение офицеров регулярной русской армии в конце Северной войны//Россия в период реформ Петра I. М., 1973. C. 170-171.

^xxiv[24] Постников С. П. Эпоха петровских преобразований//Многоконцептуальная история России. Кн. I. Екатеринбург, 2000. С. 209.

^xxv[25] Троицкий С. М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII веке. Формирование бюрократии. М., 1974. С. 70-75, 110; Пайпс Р. Россия при старом режиме. М.: Независимая газета, 1993. С. 180; Raeff M. Origins of the Russian Intelligentsia. The Eighteen Century Nobility. N. Y.1966. P. 36, 52, 53; Соловьев Б. И. Русское дворянство и его выдающиеся представители. Ростов-на-Дону, 2000. С. 112.

^xxvi[26] Милюков П. Н. Указ. соч. С. 161.

^xxvii[27] Милюков П. Н. Указ. соч. С. 152, 161, 164-165, 363; Козинцева Р. И. Участие казны во внешней торговле России в первой четверти XVIII века//Исторические записки. 1973. Т. 91. С. 327-328.

^xxviii[28] Милюков П. Указ. соч.. С. 108, 111, 118, 141,175.

^xxix[29] Наш расчет, опирающийся на данные И. А. Булыгина (см. Булыгин И. А. Монастырские крестьяне России в первой четверти XVIII века. М., 1977. Табл. 4, 5, 6, 10а, 10б, 11, 12) с корректировкой для поместных крестьян. Мы учитывали лишь денежные и натуральные налоги, но не учитывали повинности. Средняя населенность двора принимается в 9,2 человека (см.: Тихонов Ю. А. Указ. соч. С. 98).

^xxx[30] Милюков П. Н. Указ. соч. С. 474-476, 484.

^xxxi[31] Corvisier A. Armees et societes en Europe de 1494 a 1789. Paris, 1976. P. 126.

^xxxii[32] Анисимов Е. В. Государственные преобразования… С. 13.

^xxxiii[33] См.: Миронов Б. Н. Экспорт русского хлеба… Табл. 9.

^xxxiv[34] Соловьев С. М. Сочинения. Кн. IX… С. 563.

^xxxv[35] Булыгин И. А. Указ. соч. С. 142; Луппов С. П. История строительства Петербурга в первой четверти XVIII века. М.-Л., 1957. С. 80.

^xxxvi[36] Цит. по: Луппов С. П. Указ. соч. С. 94.

^xxxvii[37] Цит. по: Соловьев С. М. Сочинения. Кн. X… С. 432.

^xxxviii[38] См.: Булыгин И. А. Указ. соч. С. 153-155.

^xxxix[39] См. прим. 31.

^xl[40] См., например: Бакланова Е. Н. Крестьянский двор и община на русском Севере. Конец XVII-начало XVIII в. М. 1976. С. 83.

^xli[41] Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. IV. М., 1937. С. 110.

^xlii[42] Подсчитано по: Тихонов Ю. А. Указ. соч. С. 243.Табл. 47. № 3-14 (кроме 7,9,10,13), 19-29 (кроме 23, 24). С. 251. Табл 48. № 119-136 (кроме 122, 123, 124, 126, 131), 153-154. Во всех этих случаях из таблиц Ю. А. Тихонова исключались поместья, имеющие менее 4 дворов и поместья с уровнем барщины менее 0,1 десятины на душу мужского поло в одном поле, поскольку столь низкая барщина подразумевает присутствие оброка. Мы использовали различные данные о барщине, переводя их в барщину в трех полях. Если ограничиться наиболее многочисленной группой данных о барщине в одном поле, то результаты практически не меняются, но надежность средних значений будет меньше.

^xliii[43] Урожайность: Индова Е. И. Урожаи в Центральной России за 150 лет (Вторая половина XVII-XVIII в.)//Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1965. М., 1970. С. 145; Посев: Волков С. И. Крестьяне дворцовых владений Подмосковья в середине XVIII в. (30-70-е годы). М., 1959. С. 11; Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998. С. 125.

^xliv[44] Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV-начало XVI века. Л. 1971. С. 50.

^xlv[45] Рассчитано по: Алефиренко П. К. Крестьянское хозяйство во владениях графа М. Г. Головкина в 40-50-х годах XVIII в.//Материалы по истории сельского хозяйство и крестьянства СССР. Сб. 5. М., 1962. С. 137. Табл. 2; Тихонов Ю. А. Указ. соч. С. 270. Табл. 49; Щепетов К. Н. Крепостное право в вотчинах Шереметьевых. М., 1947. С. 286. Табл. 1; Прокофьева Л. С. Крестьянская община в России во второй половине XVIII – первой половине XIX века. Л., 1981; Прохоров М. Ф. Крепостное крестьянство России в 1750-х-начале 1770-х годов. Дисс... докт. ист. н. М., 1997. С. 112.. Данные о поместьях кн. Меньшикова рассчитаны по: РГАДА, ф. 11, оп. 2м, д. 70, л. 15об, 16об, 20, 20об, 37, 37об, 40об, 42об, 61обЮ 62об. Цены: Миронов Б. Н. Хлебные цены в России за два столетия (XVIII-XIX вв.) Л., 1985. Приложение. Табл. 1.

^xlvi[46] Наш расчет, опирающийся на данные И. А. Булыгина (см. Булыгин И. А. Указ. соч. Табл. 4, 5, 6, 10а, 10б, 11, 12).

^xlvii[47] Заозерская Е. И. Бегство и отход крестьян в первой половине XVIII века//О первоначальном накоплении в России. М., 1958. С. 157,160.

^xlviii[48] Миронов Б. Н. Бремя величия//Родина. 2001, № 9. Табл. 1.

^xlix[49] Милюков П. Указ. соч. С. 202.

^l[50] История крестьянства России с древнейших времен до 1917 г. Т. 3. М., 1993. С. 18; Водарский Я. Е. Население России в конце XVII-начале XVIII века. М.: Наука, 1977. С. 191.

^li[51] Петрова Е. Л. Патриаршие крестьяне в конце XVII- первой четверти XVIII века. Дисс... канд. ист. н. М., 1995. С. 8; Слесарчук Г. Н. Хозяйство и крестьяне Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря в первой четверти XVIII века. Афтореферат. дисс... канд. ист. н. М., 1955. С. 9.

^lii[52] Бакланова Е. Н. Указ соч. 16; История крестьянства России... С. 19.

^liii[53] Кабузан В. М. Народонаселение России в XVIII – первой половине XIX в. М., С. 159. Табл. 17.

^liv[54] Заозерская Е. И. Указ соч. С.160.

^lv[55] Троицкий С. Н. Финансовая политика русского абсолютизма в XVIII веке. М.,1966. С. 118.

^lvi[56] Цит. по: Заозерская Е. И. Указ соч. С. 167.

^lvii[57] Анисимов Е. В. Время петровских реформ. Л., 1989. С. 140.

^lviii[58] Павлов-Сильванский Н. Проекты реформ в записках современников Петра Великого. СПб., 1897. С. 1.

^lix[59] Копелевич Ю. Х. Возникновение научных академий. Середина XVII – середина XVIII в. М., 1974. С. 193.

^lx[60] Богословский М. Областная реформа Петра Великого. Провинция 1719-27 г. М., 1902; Раев М. Регулярное полицейское государство и понятие модернизма в Европе XVII-XVIII веков: Попытки сравнительного подхода к проблеме//Американская русистика: вехи историографии последних лет. Императорский период. Самара, 2000. С. 64, 67.

^lxi[61] Рейснер М. А. Общественное благо и абсолютное государство//Вестник права. 1902. Т. XXXII. № 9-10. С. 2-5.

^lxii[62] Медушевский А. И. Утверждение абсолютизма в России. Сравнительно-историческое исследование. М., 1994. С. 67.

^lxiii[63] История крестьянства России... С. 637.

^lxiv[64] Полный свод законов Российской империи (далее – ПСЗ). Т. 5. Спб, 1911. № 3294. $ 31.

^lxv[65] Каменский А. Б. От Петра I до Павла I. Реформы в России XVIII века. М., 1999. С. 130-131; Ольминский М. Государство, бюрократия и абсолютизм в истории России. М., 1925. С. 92.

^lxvi[66] Богословский М. Указ. соч. С. 35; Анисимов Е. В. Государственные преобразования… С. 292; Федосова Э. П. Из истории российской государственности (шведский опыт)//Россия и мировая цивилизация. М., 2000. С.185-194.

^lxvii[67] Богословский М. Указ. соч. С. 26.

^lxviii[68] Троицкий С. М. Финансовая политика... С. 216; Милюков П. Указ. соч. С. 76.

^lxix[69] См. например: Сорокин Ю.А. О понятии "абсолютизм"//Исторический ежегодникю. 1996. Омск, 1999. С. 4-16.

^lxx[70] Raeff M. Op. сit. P.35-36.

^lxxi[71] Кристенсен О. История России XVIII в. М., 1989. С. 38.

^lxxii[72] Баггер Х. Реформы Петра Великого. Обзор исследований. М., 1985. С. 36.

^lxxiii[73] См., например: Каменский А. Б. От Петра I до Павла I… С. 52; Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи . Т. I. СПб, 1999. С. 370. Ср.: Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III: традиция и реформа. Спб, 2001. С. 432.

^lxxiv[74] Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III: традиция и реформа. Спб, 2001. С. 434.

^lxxv[75] Rostovtzeff M. Ptolemaic Egypt// The Cambridge Ancient History. Vol VII. L., 1928. Р. 109-154; Rostovtzeff M. The social economic history of the hellenistic world. Vol. I-III. Oxford, 1941; Васильев Л. С. История Востока. Т. 1. М., 1994. С. 96, 117; Стариков Е. Н. Общество-казарма от фараонов до наших дней. Новосибирск, 1999.

Кризис 1723-1726 годов и контрреформы \ Борьба за распределение ресурсов в 1730-х годах \ Отступление государства

^lxxvi1] Цит. по: Соловьев С. М. Сочинения. Кн. IX. М., 1993. С. 475.

^lxxvii[2] Цит. по: Анисимов Е. В. Время петровских реформ… С. 480.

^lxxviii[3] Соловьев С. М. Указ. соч. С. 477; Ермолов. А. С. Наши неурожаи и продовольственный вопрос. Ч. I. СПб, 1909. С. 14.

^lxxix[4] Соловьев С. М. Указ. соч. С . 551-553; Троицкий С. Н. Финансовая политика... С. 38, 127.

^lxxx[5] Павлов-Сильванский Н. П. Сочинения. Т. II. СПб., 1910. С. 379; Анисимов Е. В. Материалы комиссии Д. М. Голицына о подати (1727-1730 гг.)// Исторические записки. 1973. Т. 91. С. 339.

^lxxxi[6] Там же, табл. 1; С. Соловьев С. М. Сочинения. Кн. XI. М., 1993. С. 148.

^lxxxii[7] См. табл. 1.1.

^lxxxiii[8] Павлов-Сильванский Н. П. Указ. соч. С. 385-391; Троицкий С. Н. Финансовая политика... Табл. 23; ПСЗ. Т. VII. № 5-17. С. 745, 747; № 5032. С. 758,759; № 5043. С. 768-769.

^lxxxiv[9] Цит. по: Костомаров Н. Н. Екатерина Алексеевна, первая русская императрица// Костомаров Н. Н. Раскол. М., 1994. С. 520-521.

^lxxxv[10] Соловьев С. М. Сочинения. Кн. IX. C. 575; Троицкий С. М. Финансовая политика... С. 41; Петрухинцев Н. Н. Указ. соч. С. 142.

^lxxxvi[11] Павленко Н. И. Идеи абсолютизма в законодательстве XVIII в.//Абсолютизм в России. М., 1964. С. 424.

^lxxxvii[12] Костомаров Н. И. Самодержавный отрок// Костомаров Н. И. Раскол. М., 1994. С. 551.

^lxxxviii[13] Сомина Р. А. Невский проспект. Исторический очерк. Л., 1959. С. 23.

^lxxxix[14] Манштейн К. Г. Записки о России. Ростов-на-Дону: «Феникс», 1998. С. 26.

^xc[15] Цит. по: Каменский А. Б. Указ. соч. С. 203.

^xci[16] Цит. по: Манштейн К. Г. Указ. соч. С. 30.

^xcii[17] Kivelson V. Kinship Politics/Autocratic Politics. A Reconsideration of Early-Eighteenth-Century Political Culture//Imperial Russia. New Histories for the Empire. Bloomington and Indianapolis, 2001. P. 17-18.

^xciii[18] Kivelson V. Op.cit. P.14; Ключевский В. О. Указ. соч. С. 294-302; Анисимов Е. Россия без Петра: 1725-1740. СПб., 1994. С. 189-190;

^xciv[19] Ключевский В. О. Указ. соч. С.302-305; Анисимов Е. В. Указ. соч. С. 302-305; Kivelson V. Op.cit. P.16-17, 20.

^xcv[20] Ключевский В. О. Указ. соч. С. 312-313.

^xcvi[21] Там же. С. 305, 335, 336, 339.

^xcvii[22] Буганов В. И., Преображенский А. Л., Тихонов Ю. А. Эволюция феодализма в России. М., 1980. С. 179; Троицкий С. М. Финансовая политика... С. 44.

^xcviii[23] Подсчитано по: Водарский Я. Е. Население России в конце XVII-начале XVIII века… С. 77. Табл. 8.

^xcix[24] Фаизова И. В. «Манифест о вольности» и служба дворянства в XVIII столетии. М., 1999. С. 50.

^c[25] Анисимов Е. В. Россия в середине XVIII века. Борьба за наследие Петра. М., 1986. С. 61.

^ci[26] Цит. по: Троицкий С. Н. Финансовая политика... С. 138.

^cii[27] Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. X. С.465-466; Троицкий С. Н. Финансовая политика... С. 28, 32, 38, 135-136, 139.

^ciii[28] Цит. по: там же. С. 140.

^civ[29] Там же.

^cv[30] Там же. С. 53, 165.

^cvi[31] Цит. по: Там же. С. 29.

^cvii[32] Прокофьева Л. С. «Хлебный бюджет» крестьянского хозяйства в вотчине Кирилло-Белозерского монастыря в 30-е годы XVIII в.//Вопросы аграрной истории. Вологда, 1968. С. 350.

^cviii[33] Прохоров М. Ф., Федулин А. А. Помещичьи крестьяне в России в середине XVIII века. М., 2003. С. 24.

^cix[34] Алефиренко П. К. Крестьянское движение и крестьянский вопрос в России в 30-50-х годах XVIII века. М., 1958. С. 38; см. также: Троицкий С. М. Финансовая политика... С. 43.

^cx[35] Волков С. И. Указ. соч. С. 23, 40; Ермолов. А. С. Указ. соч. С. 14; Индова Е. И. Дворцовое хозяйство в России. Первая половина XVIII века. М., 1964. С. 100-101..

^cxi[36] Миронов Б. Н. Хлебные цены в России за два столетия (XVIII-XIX вв.). Л., 1985. С. 120.

^cxii[37] Ковальченко И. Д. Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX в. М., 1967. С. 264.

^cxiii[38] Волков С. И. Указ. соч. С. 22.

^cxiv[39] Цит. по: Лященко П. И. Крепостное сельское хозяйство России в XVIII веке//Исторические записки. 1945. Т. 15. С. 122.

^cxv[40] Инструкция П. И. Рычкова управителям и приказчикам имений//Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства России. Сельскохозяйственные инструкции (середина XVIII века). М., 1990. С. 84.

^cxvi[41] Ковальченко И. Д. Указ. соч. С. 270.

^cxvii[42] Волков С. И. Указ. Соч. С. 33, 130.

^cxviii[43] Подсчитано по: Рубинштейн Н. Л. Сельское хозяйство России во второй половине XVIII века. М., 1957. С. 101.

^cxix[44]История крестьянства России… Т. III. С. 77, 332; Волков С. И. Указ. Соч. С. 22, 40, 46, 84, 86.

^cxx[45] Струве П. Б. Крепостное хозяйство. Исследование по экономической истории России в XVIII и XIX веках. М., 1913. С. 39.

^cxxi[46] Подсчитано по: Водарский Я. Е. Население России в конце XVII-начале XVIII века… С. 106, 225-227.

^cxxii[47] Кабузан В. М. Изменения в размещении населения России в XVIII- первой половине XIX в. М., 1971. Приложение 2.

^cxxiii[48] Троицкий С. М. Районирование... С. 125.

^cxxiv[49] Милов Л. В. Указ. соч. С. 205, 213.

^cxxv[50] Цит. по: Лященко П. И. Крепостное сельское хозяйство России в XVIII веке//Исторические записки. 1945. Т. 15. С. 107.

^cxxvi[51] Рубинштейн Н. Л. Указ. соч. С. 252.

^cxxvii[52] Прохоров М. Ф., Федулин А. А. Помещичьи крестьяне России в середине XVIII века. М, 2003. С. 64-66, 74, 79.

^cxxviii[53] Рубинштейн Н. Л. Указ. соч. С. 258, 282-283.

^cxxix[54] Цит. по: Ковальченко И. Д. Указ. соч. С. 343.

^cxxx[55] Индова Е. И. Указ. соч. С. 144-145.

^cxxxi[56] Ковальченко И. Д. Указ. соч. 279.

^cxxxii[57] Милов Л. В. Великорусский пахарь... С. 386.

^cxxxiii[58] Подсчитано по: Кабузан В. М. Изменения в размещении…. Приложение 2; Рашин А. Г. Население России за 100 лет. М., 1956. С. 44-45. Табл. 19.

^cxxxiv[59] Рубинштейн Н. Л. Указ. соч. С. 407.

^cxxxv[60] Кафенгауз Б. Б. Очерки внутреннего рынка России в первой половине XVIII века. М., 1958. С. 255.

^cxxxvi[61] Волков М. Я., Троицкий С. М. О буржуазном расслоении крестьян и складывании рынка наемной силы в России в первой половине XVIII века//История СССР. 1965. №4. С. 87.

^cxxxvii[62] Ковальченко И. Д., Милов Л. В. Всероссийский аграрный рынок. XVIII-начало ХХ века. М., 1974. С. 211-213; Рубинштейн Н. Л. Указ. соч. С. 258, 404.

^cxxxviii[63] Миронов Б. Н. Хлебные цены… Приложение. Табл.1 и табл.2.

^cxxxix[64] Подсчитано по: Кабузан В. М. Народонаселение России… Табл. 17; Миронов Б. Н. Бремя величия… Табл. 1.

^cxl[65] Троицкий С. М. Финансовая политика... С. 126, 141.

^cxli[66] Там же. С. 157, 165, 209-210, табл. 18, 20.

^cxlii[67] Там же. С. 142, 153-154; Волков М. Я. Очерки истории промыслов России. Вторая половина XVII в. – первая половина XVIII в. Винокуренное производство. М., 1979. С. 55, 67;.

^cxliii[68] Троицкий С. М. Финансовая политика... С.71-79; Боровой С. Я. Кредит и банки России (середина XVII – 1861г.). М., 1958. С. 45, 50; Кони Ф. История Фридриха Великого. М., 1997. С. 209-210.

^cxliv[69] РГАДА, ф. 11, оп. 2м, д. 70, л. 15об, 16об, 20, 20об, 37, 37об, 40об, 42об, 61обЮ 62об. Наши данные отличаются от данных С. М. Троицкого: Троицкий С. М. Районирование форм феодальной ренты в крупной вотчине России в первой четверти XVIII в.(по архиву князя А. Д. Меньшикова)//Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1968 г. Л., 1972. С. 125.

^cxlv[70] Цит. по: Чечулин Н. Д. Очерки по истории русских финансов в царствование Екатерины II. СПб, 1906. С. 121. Это указание позволяет нам считать, что около 1760 года средний оброк составлял примерно 50 коп. с души.

^cxlvi[71] Татищев В. Н. Краткие экономические до деревни следующие записки //Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства России. М., 1987. С. 29.
Конец формы