Содержание

Введение :. ......3

1. Сущность, природа и функции игры

как философско-культурологического феномена 6

2. Теоретические проблемы языковой игры в современной

лингвистике 15

Заключение 27

Список литературы , 30

Введение

Интерес к игре как философско-культурологическому феномену

наблюдался по существу на всех исторических отрезках развития человеческого общества. В европейской науке и культуре этот интерес стал проявляться со времен античности.

Комплексный, междисциплинарный научный подход исследователей к игре обозначился лишь в XX веке, когда игрология стала отраслью культурологического знания, и самих определений понятия «игра» в современной научной литературе накопилось достаточно много. Из зарубежных исследователей, стремившихся дать определение понятию «игра», можно назвать голландского зоопсихолога ФЛ. Бентендейка, американского психотерапевта и психоаналитика Э. Берна, австрийского философа Л. Витгенштейна, швейцарского ученого К. Грооса, французского эстетика М. Дюфрена, англо-американского психолога У. Мак Даугодла, немецкого кибернетика Г. Клауса, немецкого философа и психолога М. Лацаруса, американского психиатра и социального психолога Я. Морено, американских социологов М. и Э. Неймейер, американского исследователя Д. Патрика, швейцарского психолога Жана Пиаже, английского философа и социолога Г. Спенсера, австрийского психолога, психиатра и невропатолога Зигмунда Фрейда, немецкого феноменолога Е. Финка, голландского историка культуры И. Хейзинги и др. Из отечественных исследователей феномена игры можно выделить работы Т.Д. Апинян, М.М. Бахтина, Т.С. Бибарцевой, М.А. Бон-даренко, В.И. Всеволодекого-Гернгросс, Л.С. Выготского, М.С. Ка­гана, Н.Т. Казакову, И.В. Куликову, А.Н. Леонтьева, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, Л.Т. Ретюнских, В.М. Розина, С.Л. Рубинштейна, Н.А. Хренова, Г.П. Щедровицкого, Д.Б. Эльконина [31].

Сам факт столь позднего научного интереса к методологии и теории игры и игровой деятельности в значительной мере обусловлен исключительной сложностью самого феномена игры. Кроме того, на

определенных этапах общественного развития отношение к игре и игровой деятельности носило откровенно негативный характер. Теоретическая мысль нередко обходила стороной эту «бесполезную», «непродуктивную» и * «расточительную» деятельность. Например, марксистское традиционное понимание человека всегда исходило из примата трудовой, производственной основы его жизни. Оппозиция «игра - труд» стала общим местом, а труд в качестве родового признака человека «уничтожил» значимость и ценность игрового фактора. Человек же - существо не только производящее (Homo faber), но и созидающее, играющее (Homo ludens), поэтому игра наравне с трудом должна выступать сущностным признаком Homo sapiens.

У различных народов мира сложились свои представления об игре, свои подходы к ее определению, в которых нашли свое отражение специфические оттенки мировосприятия. У древних греков, например, слово «игра» означало собой действия, свойственные детям, соответствующее тому, что у нас теперь называется «предаваться ребячеству». У римлян слово «ludo» означало радость, веселье. У немцев древнегерманское слово «spilan» означало легкое плавное движение наподобие качания маятника, доставляю­щее при этом большое удовольствие. У евреев слово «игра» соответствовало понятию о шутке и смехе. Впоследствии на многих европейских языках словом «игра» стали обозначать обширный круг человеческих действий, доставляющих людям веселье, радость и удовольствие.

Следует отметить, что на процесс образования смыслов понятия «игра» определенное влияние оказывают различные языковые, семантические факторы. Семантический строй любого языка предполагает изначальную двуплановость своего существования, или оперирование «явными» и «неявными» смыслами. Эта двуплановость в известной мере определяет и двойственность бытия «игры» в языке. С одной стороны - это функционирование смыслов данного понятия, а с другой - обыгрывание

самого языка. Иначе говоря, двуплановость языка позволяет говорить о двух аспектах бытия игры в языке: 1) функционирование понятия «игра» как знака, значения и смысла в рамках естественного языка и формирующихся на его основе языков научных, философских и культурологических теорий; 2) наличие игровых элементов в формировании языка, создающих возможность интерпретации самого языка как игры [31]. Выделенные уровни бытия игры определили структуру данной работы: в первой части будет рассмотрена сущность игры как философско-культурологического феномена, во второй -теоретические проблемы языковой игры в современной лингвистике.

I. Сущность, природа и функции игры как философско-
культурологнческого феномена

Игровое начало генетически присуще нашей жизни. Функции, формы и проявления его разнообразны и изменчивы. Оно отличается высокой вариативностью, что и побуждает теоретиков выявлять самобытность его в каждой из сфер [7].

Представления об игре имеют древние истоки, восходя к античности. Еще в VI веке до н. э. Гераклит из Эфеса, создавая элементарную теорию познания, замечал; «Вечность - ребенок, забавляющийся игрой в шахматы. Ребенку принадлежит господство». Примечательна и перспективна в этом высказывании модификация жизни как игры и детской игры как модели вселенной. Интеллектуальная направленность концепции Гераклита обозначена шахматным уподоблением, что в дальнейшем претворится в общезначимую метафору или символ, особенно востребованный философией игры в экзистенциалистских теориях.

Особая роль отведена феномену игры у Платона. В его философии человек - это «какая-то придуманная игрушка бога», т.е. люди - это куклы, которыми манипулируют. Но наилучший способ для человека провести свою жизнь Платон выражает афоризмом: «Надо жить играя». В учении философа -эстетический аспект игры не выделен, он растворен в его всеобщей, строгой ригористической концепции.

На сегодняшний день усложнившаяся действительность и. социальная организация бытия человека, развитие адекватной им философско-эстетической области знания, а также естественных и исторических iuivk обостряют интерес мыслителей и художников слова к игре. В исследовании сущности, природы и функций игры s современной европейской философской мысли можно выделить следующие основные подходы [30]:

1. В рамках первого подхода предметом исследования выступает собственно игра, ее природа и содержание, формы и функции. К данному

направлению принадлежит теория игры И. Хейзинги, который внес наибольший вклад в осмысление феномена игры в XX веке. В его работе «Homo ludens» («Человек играющий») природа игры как вида сакральной, человеческой деятельности соотносится с мифом, культом, что позволяет сломать границы ее «физического существования». При этом заостряется два аспекта ее существования: внешний (игра как «видимость») и внутренний, выраженный в игровых атрибутах (красоте, гармонии, ритме).

И. Хейзинга, пожалуй, первый из исследователей феномена игры осуществил плодотворную попытку соотнести ее с культурой, раскрыв ее культуросозидаюший потенциал..Он находит игру в культуре как заданную величину, существовавшую прежде самой культуры, сопровождающую и призывающую ее с самого начала вплоть до той фазы культуры, в которой живет сам. Он всюду замечает присутствие игры как определенного качества деятельности, отличного от «обыденной» жизни».

Анализируя игру как культуросозидающий феномен во времени и в пространстве. И. Хейзинга дает ей несколько определений. Одно из них звучит следующим образом: «... игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием «иного бытия», нежели «обыденная» жизнь». В этом опре­делении объединены все основные признаки игры. Культура возникает в форме игры, первоначально она разыгрывается и тем самым закрепляется в жизни общества- передается от поколения к поколению. Так было во всех архаических, традиционных обществах. Но по мере развития культуры, игровой элемент может вытесняться на задний план, растворяться б сакральной сфере, кристаллизоваться в науке, политике, поэзии, праве. Возможно и изменение места игры в культуре: она может вновь проявиться в полную силу, вовлекая в свой круг и опьяняющий вихрь огромные массы.

«Священный ритуал и праздничное состязание - вот два постоянно и повсюду возобновляющиеся формы, внутри которых культура вырастает как

игра и в игре». Таким образом, игра как предмет философе ко-культурологического познания соотносится также с другими более общими модальностями человеческой деятельности (философией, политикой, правом, поэзией, войной), которые обобщают представление об игре как явлении культуры, представляют ее содержательной функцией со многими гранями смысла.

Жизнестойкость и культуросозидательньш потенциал игры, по мнению И. Хейзетнги, в значительной мере объясняются ее динамикой, которая обусловлена не борьбой инстинктов, а столкновением и взаимодействием культурных символов. Игра подчиняет cq5c всякий инстинкт. В ней очень важен элемент неопределенности, который возбуждает, активизирует ум, настраивает на поиск оптимальных решений. И. Хейзинга особенно высоко ставит значение поэтических и философских турниров, которые он рассматривает как игры интеллектуальные.

Понять сущность и природу игры, по мнению И. Хейзинга, невозможно без ее атонального (состязательного) принципа. Суть этого принципа заключается в честной борьбе и открытости состязания. В древности этот принцип оыл основой священных игр и военных турниров, философских диспутов и поэтических конкурсов.

Проведенные в ЗО-е гг. XX века исследования И. Хейзинги позволили выдвинуть, на первый план аксиологический аспект игры. Это дало возможность не только обосновать актуальность философского познания игры как представляющей ценность для человеческого бытия, но расширить иполо^ р^вергывамия игры, иключий в сферу реального не только мате­риальное воплощение игры в различных видах человеческой деятельности, но и духовность человека, сферу «честной и чистой игры».


2. Второй подход заключается в том, что предметом анализа являются отдельные функции игры, имеющие значение для общественной или индивидуальной жизнедеятельности человека. К данному направлению ' можно отнести теории игры Платона, Г. Спенсера, Г.В. Плеханова, М.М Бахтина, Ю.М. Лотмана и др. В них игра исследуется в рамках общих философских, социально-философских, психологических, исторических проблем. Исследованию подвергается компенсаторная, регулирующая, развивающая, социализирующая функции игры, проявляющиеся на определенных ступенях развития (эволюции) природы и общества. В качестве основы для определения понятия игры выделяются такие ее черты как «внеутилитарность», «видимость», «двугшановость», «реальность» или «ирреальность», «рациональность» или «иррациональность». Исследуется «поле» игры, ее пространственно-временные характеристики, которые конкретизируют место игры в различных сферах бытия: от материальной (деловой игры) до духовной (игра духовных сил человека).

Например, Г. Спенсер в работе «Основания социологии» внес в понимание игры -эволюционный подход. Он развивает взгляд на игру как на деятельность, имеющую «гигиеническое» назначение. По мнению Г. Спенсера, высшие представители животного мира и человек, ввиду лучшей -приспособленности к окружающему миру, имеют определенный избыток энергии, не затрачиваемый на физическое существование. Если стремление к рлзрядке энергии не встречает внешнего повода для настоящей деятельности, то возникает подражание этой деятельности, из которого, по мнению Г. Спенсера, происходит игра во всех ее формах. Игра обычно воспроизводит те действия, которые особенно важны для сохранения жизни индивидов. По мнениюученого, игра является своеобразным родом тренировки, «при­носящей удовольствие», и. поэтому, согласно всеобщему психологическому закону об удовольствиях, полезна для организма. В игре, считает Г. Спенсер, ппоявляются главные инстинкты: удовольствие от победы, которая

равносильна успеху в "борьбе за существование. Иначе говоря, в реализации инстинктов Г. Спенсер видит природу игры как игры-состязания, игры-соревнования.

Физиологический подход к игре Г. Спенсер распространяет и на сферу искусства. Он считает игру своеобразной тренировкой «низших» способностей, эстетическую деятельность - «высших» способностей (слуха, зрения и т. п.), гимнастикой нервной системы, гигиеной ума. Все вышеприведенные мысли Г. Спенсера в целом не носили характера систематического изложения теории игры. Они лишь заложили определенную традицию рассмотрения игры в контексте возникновения эстетической деятельности.

3. Основу третьего подхода составляют концепции, в которых игра выступает явлением бытийного плана, причастного к поискам смысла жизни и сути бытия. К данному направлению принадлежат концепции X. Ортеги-и-Гассета, А. Шопенгауэра, а. Бергсона и др. В них игра рассматривается с онтологической, гносеологической, экзистенциальной, антропологической позиции, соотносится с такими понятиями как «жизнь» и «человек», что делает ее во многом категорией философско-универсалъного масштаба. Игра также выступает в качестве основы построения «иной», «игровой» реальности, в которой наступает царство «рафинированной свободы». В философии X. Ортеги-и-Гассета, например способность жить свободно, воображаемой жизнью, в «бесконечном поле» игры, является краеугольным, камнем его философии. Характерные черты игры в данных концепциях раскрываются посредством обращения к эстетическим основам человеческого бытия, осознанию их «трагичности» (А. Шопенгауэр) или «комичности» (А. Бергсон). Если А. Шопенгауэр воспринимает «комичное» как слабость, невозможность достойно принять «все ужасы трагедии», а А, Вергсон - как способ постижения мира, то в философии X. Ортеги-и-Гассета

ю


«трагическое» - альтернатива праздности и обыденности бытия «человека- массы», подлинно «игровая» реальность.

4. К четвертому подходу относятся концепции, раскрывающие игру как вид эстетической деятельности («игра-искусство»). К ним можно причислить теории И, Канта и Ф. Шиллера. Так. для Ф.Шиллера игра есть эстетическая деятельность. Избыток сил, свободных от внешних потребностей, является лишь условием возникновения эстетического наслаждения, которое доставляется игрой. Игра для философа была одним из смыслообразующих компонентов. По его мнению, человек в игре и посредством игры творит себя и мир, в котором живет, кроме того, «человеком можно стать только играя». Ф.Шиллера четко обозначил дилемму, стоящую перед человеком: жить в обычном государстве по законам природы, когда один человек противостоит другому как некая сила, ограничивающая его свободу, или в «эстетическом государстве», в «царстве свободной игры». Философ показал, что жизнь по законам игры имеет ряд преимуществ: господствует идеал «прекрасного общения», что исключает саму возможность деспотизма, человек проти­востоит другому человеку только как «объект свободной игры», в основе объединения людей лежит отсутствие эгоистических интересов. Следовательно, на основе игровой деятельности человека Ф. Шиллер строит не только здание «эстетического искусства», но и «еще более трудного искусства жить».

Но несмотря на то. что концепция игрового образа жизни Ф. Шиллера, как и концепция Платона, и отражала реальные законы общественного развития, она псе же носили утопический характер, ток как предлагала рецеп­ты «идеального» устранения имевшихся в обществе противоречии. Ф. Шиллер отмечает, что построение «эстетического» государства начинается с изменения природы человека. Только на высшей, нравственной ступени своего развития человек становится подлинно свободным, прорывается из мира телесности и чувственности к идеальному, вступает в царство игры как

эстетической видимости. Следовательно, в теориях Платона и Ф. Шиллера заключена важная мысль: любое стремление достигнуть человеческой гар­монии «извне» при отсутствии внимания к внутреннему несовершенству человека приведет к практическому банкротству этих попыток.

Таким образом, в теориях И.Канта г Ф.Шиллера игра рассматривается посредством соотнесения ее с эстетической деятельностью человека, что позволяет отразить специфику природы человека (дуализм). В искусстве как в игре философы находят один из способов бегства от однообразной практической деятельности, шаблонности мышления, сковывающего творческие силы человека. Внимание философов привлекают «иррациональные» черты игры, связь с искусством, фантазией, видимостью.

Концепции игры И. Канта и Ф. Шиллера имеют также гносеологическую проблематику, помогающую раскрыть сущностно-функциональные связи искусства и игры, и на их основе выявить специфику игрового познания реальности. В их сочинениях обращается внимание на воспитательную, культуросозидающую роль игры.

5. К пятому подходу можно отнести различные философии игры (Платона, А. Шопенгауэра, А. Бергсона, Л. Витгенштейна, Х- Ортеги-и-Гассета, И. Хейзинги), в которых игра выступает не только в качестве предмета исследования, но и в качестве методологического, структурообразующего принципа организации всего философского материала. Характерными чертами при этом является: а) использование принципов «игрового» взаимоотношения с реальностью для анализа различных философских и иных проблем; б) построения материала по «законам игры»: использование метафор, сравнений и т. п.; в) обращение к игре как специфическому методу познания., включающему в себя фантазию и воображение: абсолютизация отдельных сторон игрового отношения к действительности, индивидуально-ролевого поведения личности.

12

6. Совершенно особое понимание игры как экзистенции мы находим у М. Хайдеггера, Ж,-П. Сартра, А.Камю. Платоновский мир отражений и кантианский тезис о «состоянии свободной игры» получает оригинальное претворение в онтологической концепции мира как целого и мира-согласия Хайдеггера. «Земля и небо, божества и смертные <...> взаимно принадлежат друг другу» <...> «Каждый из четверых по-своему зеркально отражает существо остальных. Каждый при этом по-своему отражается в свою собственную суть внутри односложности четверых». Хайдеггер нацеливает диалектически разнонаправленные (вовнутрь и вне) отношения зеркальных взаимоотражений «четверицы» на согласие, («мир - согласие»), определяющим регулятором, координатором которых он считает «обязывающую свободой зеркальность - игру». Так подмечаются неразрывно связанные с игрой и во многом вызываемые ею отношения зеркальности, то есть удвоения., что не исключает вариативности таких взаимоотражений, взаимосложений при наличия одновременно и неслиянности. Симметрично «четверице» и четырехмерное измерение времени, единство которого также «покоится на игре каждого в пользу другого». И более того, эта «взаимная игра» приобретает «особенное, в собственном времени рпчыгпываютееся протяжение, то есть четвертое измерение...». Таким образом, в размышлениях М Хайдеггера игра не просто выступает в функции «регулятора» (свободы зеркальности - игры»), но приобретает специфическую категориальность в качестве «четвертого измерения» времени.

Оригинальность концепции М. Хайдеггера в ее сориентированное™ не на «агон» (состязательность, соревновательность, противостояние'), а на согласие при режиссирующей, роли игры, проявляющей себя в «свободе зеркальности» отношений. Сориентированное™ хайдегтеровской игры на M;>i)-cor;iacHc окуналась' особенно важной и притягательной для раздираемого конфликтами и военными катастрофами XX века.

13

В целом же категория игры подчинена у Хайдеггера основным эк­зистенциалистским постулатам его теории, согласно которой игра навя­зывается человеку извне, обусловливаюсь состоянием его «заброшенности» в

этом мире, где бытие демонстрирует свою свободу от человека, тогда как он -игрок поневоле в схватке с не неодолимым, но и незримым противником.

Игра как экзистенция человека занимает одно из центральных по­ложений и в теорий Ж. П. Сартра, ставившего человека перед выбором: «быть ничем.; или играть, что он и делал». Будучи экзистенцией человека, игра проявляется в своих сущностных свойствах как естественная, свободная от целевых установок и нарочитости функция человеческой жизни. Игра как свободная деятельность сопрягается с экзистенциалистским пониманием свободы волеизъявления человека, делающего выбор, независящий ни от нравственных, ни от этических ограничений.

Итак, философия игры у теоретиков экзистенциализма Хайдеггера, Сартра и Камю определяется как проводник трансцендентности («язык трансцендентности»). Соответственно и концепция человека у экзистенциалистов оказывается неотделимой от понимания его ролевых функций: «человек определяется разыгрываемыми им комедиями ничуть не меньше, чем искренними порывами души» (Камю, «Мифе о Сизифе»), Думается, н данном случае имеет место стремление придать игре ом гологичеекий статус, отведя or этого рода деятельности всяческие подозрения все неизбежной лживости и недействительности.

Европейские философские концепции игры обладают глубоким гуманистическим содержанием и нацелены на раскрепощение «сущностных сил» человека, на утверждение свободы как императивной ценности и необходимой предпосылки, основы его творческой самореализации в реальной жизни.

14

2. Теоретические проблемы языковой игры в современной

лингвистике

Интерес к проблемам языковой игры в современной лингвистике вполне закономерен и объясним. Он возник на базе тотального увлечения представителей различных сфер гуманитарного знания прежде всего идеями Й. Хёйзинги, выдвинувшего в своей знаменитой книге «Homo ludens» тезис о том, что игра лежит в основе всей нашей культуры, во многом определяет ее, затрагивая, по сути, все сферы жизни [32]. Однако исследования культурологического характера, при всей их теоретической значимости, сами по себе недостаточны для конкретного применения в сфере лингвистики. Именно поэтому возникла острая необходимость в изучении феномена игры непосредственно на примере языковых явлений!

Этот второй уровень - уровень бытия игры в языке, - обозначенный нами во введении, нашел свое наиболее полное отражение в концепции австрийского философа, логика и математика Людвига Витгенштейна (1889-195!), который создал игровую теорию' языка [27].Ему принадлежит термин «языковая игра»: подхваченный и широко распространенный в логике, лин­гвистике, философии. Уже Ф. де Соссюр, основоположник структурной лингвистики, сравнивал язык с игрой в шахматы. Но в витгенштейновском понимании языковая игра — это не то, что делают люди, когда хотят развлечься. Он считает весь язык в целом совокупностью языковой игры. Вот что он пишет по этому поводу в "Философских исследованиях" (1953); "23. Сколько же существует типов предложения? Скажем, утверждение, вопрос, поведение? - Имеется бесчисленное множество таких типов - бесконечно разнообразны виды употребления всего того, что мы называем "знаками", "словами", "предложениями". И эта множественность не представляет собой чего-то устойчивого, наоборот, возникают новые типы языков, или, можно сказать, новые языковые игры, а старые устаревают и забываются <...>.

15

Термин " языковая игра" призван подчеркнуть, что говорить на языке — компонент деятельности, или форма жизни.

Представь себе все многообразие «языковой игры» на таких вот и других примерах:

Отдавать приказы или выполнять их —

Описывать внешний вид предмета или его размеры — Изготавливать предмет по его описанию (чертежу) — Информировать о событии —

Размышлять о событии —

Выдвигать и проверять гипотезу —

Представлять результаты некоторого эксперимента

в таблицах и диаграммах —

Сочинять рассказ и читать его —

Играть в театре —

Распевать хороводные песни — Разгадывать загадки —

Острить; рассказывать забавные истории — .,.

Решать арифметические задачи —

Переводить с одного языка на другой —

Просить, благодарить, проклинать, приветствовать, молить".

И ниже в № 25: "Приказывать, спрашивать, рассказывать, болтать — в той же мере часть нашей натуральной истории, как ходьба, еда, питье, игра" (курсив Л.Витгенштейна).

Исходя из концепции «языковых игр» Л.Витгенштейна, особую значимость и смысл приобретает метафоричность языка. Сама метафора вполне может считаться бытийной формой игры в языке: создавая второй план реальности, перенося значения, метафора открывает в явлениях ранее не узнанный, в них смысл. Она предлагает человеку нестандартный способ видения явления. Понимание,, ощущение метафоры требует от слушающего

определенного культурного опыта, некоего арсенала фоновых знаний. В. отличие от понимания строгого логического высказывания, понимание метафоры всегда содержит "эмоционально-личностный компонент. Метафора ломает границы повседневности, обыденности, рутины и, тем самым, чрезвычайно сближается с игрой.

Далее Л.Витгенштейн, на основе исследования «языковых игр», пред­принял попытку представить игру как форму жизни. Несмотря на то, что в «языковой игре» применяется масса «условностей», «замещений», изменение смысловой нагрузки посредством жестов, игру необходимо рассматривать .не в качестве «двойника мира», противостоящего ему извне, а как «жизненную игру». В данном случае целесообразно вспомнить знаменитое сравнение ... языка с городом, приведенное Л. Витгенштейном в "Философских исследованиях": "Наш язык можно рассматривать как старинный город: лабиринт маленьких улочек и площадей, старых и новых домов, номов с пристройками разных эпох; и все это окружено множеством новых районов с прямыми улицами регулярной планировки и стандартными домами". И далее; "Представить себе какой-нибудь язык — значит представить некоторую форму жизни".

Таким образом, Л.Витгенштейн выводит понятия «значения» и «смысла» слова из логико-лингвистической сферы и тем самым признает важность субъективного фактора и внеязыковой реальности для формирования значения понятий. Такого рода концепция языка как языковой игры повлияла в первую очередь на теорию речевых актов, согласно которой в языке существуют так.наз. перформативные предложения. В них нет описания реальности, но есть сама реальность, сама жизнь: «приветствую вас, господин профессор», «обещаю, что это никогда не повторится» и т.д.) Открытие речевых актов переворачивало классическую позитивистскую картину соотношения языка и реальности, в соответствии с которой языку предписывалось описывать реальность, констатировать положение дел при

помощи таких предложений, как «мальчик пошел в школу». Но теория
речевых актов учит, что язык связан с реальностью не проективно, а по
касательной, что он хотя бы одной своей точкой соприкасается с

реальностью и тем самым является ее частью. Эта картина не вызвала шока,
поскольку к тому времени было уже известно учение Л.Витгенштейна о
языковых играх, а речевые акты, с этой точки зрения, являются частью
языковых игр. И как сторонники теории речевых актов в конце концов
пришли к выводу, что вся речевая деятельность, а не только отдельные ее
фрагменты состоит из речевых актов, или действий, так и Л, Витгенштейн
считал, что языковая игра— это формы самой жизни и что не только язык, а
сама реальность, которую мы воспринимаем только через призму языка,
является совокупностью языковых игр.

Однако введенное Л.Витгенштейном понятие выглядит весьма обобщенным, что оставляет лингвистам очевидный простор для поисков конкретных путей его реализации. Исследования последних лет показали, что в филологической науке уже сосуществует немалое число отчасти дополняющих, отчасти противоречащих друг другу вариантов и систем изучения языковых игр. Появились даже попытки их обобщения и систематизации. Так, А.П.Сковородников [29] считает, что все существующие точки зрения и дефиниции можно обобщить и некоторым образом сгруппировать. Ученый выделяет восемь точек зрения на явление языковой игры:

1. Позиция Л.Витгенштейна («Философские исследования», 1953), в
соответствии с которой вся человеческая речевая деятельность и даже
отчасти деятельность вне-речевая есть совокупность языковых игр.

2. Согласно Т.А.Гридиной («Языковая игра: стереотип и. творчество»,1996), языковая игра - особая форма лингвокреативной деятельности,которая осуществляется при осознанном нарушении языкового канона.

3. Э.М.Береговская («Принципы организации текста как игровой
момент», 1999) рассматривает языковую игру в пространстве целого текста,
указывая на ее структурообразующую функцию.

4. Необходимо учесть точку зрения Земской Е.А, одной из авторов
монографии «Русская разговорная речь...», где языковая игра понимается как
шутка, острота, каламбур и т.д. В этом случае в результате свободного
отношения к языку реализуется его поэтическая функция (в виде установки
на комический эффект), экспрессивная, функция. Также языковая игра может
иметь изобразительный характер, служить для более точной передачи
сообщения и «смягчения» речи.

5. Н.А.Никодина и Е.А.Агеева («Языковая игра в структуре
современного прозаического текста», 2000) полагают, что языковая игра в
современном художественном тексте мало чем отличается от языковой игры
в современной русской разговорной речи, хотя подчеркивают, что ведущими
частными принципами ее реализации в прозе становятся выдвижение. на
первый план звуковой организации контекста и высокая степень
интертекстуальности произведения.

6. Т.В.Булыгина и А.Д.Шмелев («Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики)», 1997) приводят примеры языковой игры, в которой обыгрываются законы построения логически связного текста.

6. 
   Понимание языковой игры у И.Н.Горелова и К.Ф.Седова («Основы
   психолингвистики. Учебное пособие», 1997) ограничено функцией
   выражения комического.
   

8. Во многих словарях дается объяснение термина игра слов (языковая игра при этом не упоминается), причем игра слов отождествляется с каламбуром (Ахманова О.С., «Словарь лингвистических терминов», 1969; Леонтьев А. Д.- «Литературный энциклопедический словарь», 1987).

А.П.Сковородников располагает упомянутые термины в порядке градации (1.Языковая игра. 2.Игра слов. 3.Каламбур), определяя их

следующим образом: языковая игра - нестандартное использование любых языковых единиц и категорий для создания остроумных высказываний; игра слов - разновидность языковой игры, в которой эффект остроты достигается неканоническим использованием слов и фразеологизмов; каламбур - это, в свою очередь, разновидность игры слов, где неканонически используются полисеманты, омонимы, паронимы, псевдосинонимы и псевдоантонимы. Как видно, языковая игра - это многоаспектное явление, имеющее одновременно эстетическую, прагматическую, психолингвистическую, лингвистическую, стилистическую и философскую природу.

Очевидно, что главная проблема, блокирующая, разрешение накопившихся противоречий, связана с недостаточно четким выделением большинством исследователей предмета анализа и его типологии. Предложенная А.П. Сковородниковым классификация теорий языковых игр и путей их исследования при всей ее содержательности не решает эту важнейшую задачу. Представляется, что понимание языковой игры меняется в зависимости от того, к какой сфере речевой деятельности оно может быть отнесено. Всё многообразие суждений отечественных филологов сводимо, по-видимому, к шести базовым вариантам [21]:

1. Вся речевая деятельность — это совокупность языковых игр. В -
основе подобной универсальной трактовки лежит уже приведенная выше
позиция Л. Витгенштейна. В России ее отстаивает и развивает В.П. Руднев в
своем «Словаре культуры XX века».

2. Креативная речедеятельность, нарушающая языковой канон.
Наиболее рельефно данная позиция отражена в уже упомянутой
фундаментальной монографии ТА. Гридиной «Языковая игра: стереотип и
творчество»: «При осознанном нарушении языкового канона мы имеем дело
с ЯИ как особой формой лингвокреативной деятельности, отражающей
стремление (интенцию) говорящих к обнаружению собственной
компетенции в реализации языковых возможностей. — при понимании
условности совершаемых речевых ходов, но в то же время рассчитанных на «опознание» реципиентом негласно принятых правил (языкового кода) общения. Эти правила «выводимы» только при опоре на языковой стереотип, опрокидывание которого и составляет парадокс восприятия соответствую­щей тактики (приема, сценария и т. п.) ЯИ, Будучи особой формой лиигвокреативного мышления, имеющего ассоциативную природу, ЯИ все­гда нацелена на использование лингвистических приемов, подчеркивающих парадокс между стандартной формой и/ или значением знака <..> и новой ассоциативной «обработкой» того или иного языкового знания» . Аналогична и точка зрения В.В. Химика («Поэтика .низкого, или Просторечие как культурный феномен», 2000). Рассматривая три основные ориентации субстандартных просторечных единиц — номинативную, экспрессивную и эмотивную — и обоснованно утверждая, что они в известном смысле являются порождением языковой игры, ученый заявляет: «Сущность игры как культурологического понятия — противостояние стереотипам, нормам, серьезному», К этому же ряду исследователей примыкает и СВ. Ильясова («Словообразовательная игра как феномен языка современных СМИ», 2002).

Любопытно, что В.З. Санников, ранее несколько иначе формулировавший свои взгляды в монографии «Русский язык в зеркале языковой игры» (2002), в более поздней публикации недвусмысленно заявляет; «Языковая игра — это некоторая языковая неправильность (или необычность) и, что очень важно, неправильность, обозначаемая говорящим (пишущим) и намерение допускаемая» [28].

3. Широкий набор языковых средств, используемых для выражения комического. Маю того, что подобное толкование рамок понятия и сферы) «языковая игра» предельно распространено, но оно достаточно часто комбинируется и с другими подходами. Например. И.Н. Горелов и К.Ф. Седов («Основы психолингвистики. Учебное пособие», 1997) характеризуют языковую игру как «феномен речевого общения, содержанием которого выступает установка на форму речи, стремление добиться в высказывании эффектов, сходных с эффектами художественной словесности»; при этом отмечается, что «языковая игра имеет установку на комический эффект». Очевидно, что в данном случае мы имеем дело с комбинацией подходов №№ 3, 4, 5.

Близка к обозначенной выше и позиция Б.Ю. Норманна («Грамматика говорящего», 1994). Согласно его определению, «языковая игра — это использование языка для достижения надъязыкового. эстетического, художе­ственного (чаще всего — комического) эффекта. Проявления ее чрезвычайно многообразны. Сюда входит создание каламбуров и острот, использование присловий и прибауток, разложение и обновление фразеологизмов, сознательное фонетическое и морфологические «кривлянье» («коверкание» языка), метафорические номинации и сравнения и т. п.».

4. Игра с формой устной речи. В этом случае «говорящий «играет» с
формой речи», «свободное отношение к форме речи получает эстетическое
задание <...>. Это может быть и незатейливая шутка, и более или менее
удачная острота, и каламбур, и разные виды тропов (сравнения, метафоры,
перифразы и т. п.)» (монография «Русская разговорная речь..»). Е.А. Земская, М,В. Китайгородская и Н.Н. Розанова, сформулировавшие подобный
подход, акцентируют установку говорящего на комический эффект.
Полемизируя с ними в частностях, аналогичные взгляды высказывает В.З.
Санников («Русский язык в зеркале языковой игры», 2002). В его
обстоятельной работе принципы создания комического эффекта в устной
речи в основном иллюстрируются примерами из литературных текстов, что
привносит в отстаиваемую концепцию некоторые объективные
противоречия.

5. Языковая игра в художественном тексте. Она изучается, например.
НА. Николиной и Е.А. Агеевой («Языковая игра в структуре современного
прозаического текста», 2000), которые утверждают; «...С точки зрения совокупности приемов реализации и их основной функциональной нагрузки (балагурство и острословие), языковая игра в современном художественном тексте не отличается от языковой игры в современной русской разговорной речи». Ученые имеют в виду именно современный художественный текст (преимущественно постмодернистский) и обращают внимание на обыгрывание в нем звуковой организации контекста, напаронимическую аттракцию, «обнажение интертекста».

Проблемы игр на уровне всего текста могут исследоваться и в аспекте логических категорий, о чем свидетельствует опыт Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева («Языковая концептуализация мира (на материале русской

грамматики)», 1997). Их интересуют такие языковые игры, которые

'■■-.- ■ ■•»,

основываются на законах построения логически связного "текста. Комический эффект в интересующих названных ученых примерах основан на

отклонениях от логической нормы.

К рассмотрению языковой игры в пространстве целого текста тяготеет Э.М. Береговская. Исследовательницу интересует изучение игрового потенциала текстов, в которых присутствует «игровой момент» («Принцип организации текста как игровой момент», 1999), а также различные конкретные аспекты их людической ориентации («Двойное членение текста и другие редкие приемы каламбурной техники», 2000). Э.М. Береговская справедливо придает особое значение тем функциям, которые языковые игры реализуют в художественном тексте, где «обнаруживают постоянное стремление расщеплять внешнюю логику языка, нарушая привычную связь между означающим и означаемым».

6. Языковая игра как базовый элемент игрового стиля и основа игрового текста. Эта новая, лишь недавно вошедшая в обращение идея сфор­мулирована ростовской школой игровой поэтики и стилистики и подробно охарактеризована в монографии Г.Ф. Рахимкуловой «Олакрез Нарцисса: Проза Владимира Набокова, в зеркале языковой игры». Понятие языковая

игра получает здесь принципиально новое наполнение: «Языковая игра трактуется как игровые манипуляции с языком — его лексическими, грамма­тическими и фонетическими ресурсами, целью которых является получение квалифицированным (посвященным) читателем-эрудитом эстетического удовлетворения от построенного на игровых взаимоотношениях с ним текста». Языковая игра в игровом тексте призвана вовлекать читателя в творческое изучение последнего. Она предполагает предельную чувствительность читателя различного рода языковым трюкам, отстроенным на игру аспектам текста, которым он, по существу, вступает в диалогические отношения. От читателя ожидается, что он сумеет выявить, разгадать, освоить максимально большое число лингвистических тайн. Это предполагает не только специфическое отношения читателя к тексту, но и специфичность самого текста (как правило, его можно отнести к постмодернистской метапрозе).

В связи е вышесказанным особое значение приобретает ряд специфических функций, которые приобретает языковая игра в структуре постмодернистских текстов новейшего времени, нацеленных на интеллектуальную игру с читателем:

1. 
   Структурообразующая (благодаря ей задаются основные темы, и мотивы произведения, которые в виде «узора», «тематической сетки» пронизывают весь текст).
   

2) Аллюзивно-ассоциативная (призвана порождать определенные ассоциации и аллюзии у читателя-эрудита).

3) Ироническая.

4) Абсурдистская (генерируется обстановка абсурда).

5) Маркировка авторского присутствия и, как следствие этого,
авторская характеристика персонажей.

6) Показ психо-эмоционального состояния героев.
Здесь особое значение приобретает прием маскировки некоторых явлений языковой игры (о чем раньше не могло быть и речи), ведь она становится предметом поединка между читателем-эрудитом и писателем, который всячески старается затруднить прочтение, запутать читателя, заманить его в очередную ловушку. Как видно, комическая функция людических элементов в игровом тексте не имеет решающего значения.

7. Думается, что особое место в лингвистическом игровом пространстве занимает языковая игра в современных СМИ, расположенная «на стыке» разговорной и.письменной речи [22]. Фундаментальным исследованием данного,языкового явления занимаются Е.А.Земская («Язык как деятельность. Морфема. Слово. Речь.», 2004), Г.Ф.Рахимкулова («Игровое пространство в современных медиатекстах», 2005).

Г.Ф.Рахимкулова утверждает, что существует особое массмедийное текстовое пространство, которое представляет собой «сложное многосостав­ное явление в системе культуры, изучение которого требует учета множества, разнообразных факторов и_? как следствие этого, особого, специфического подхода к их описанию». Оно характеризуется прежде всего жанровой неопределенностью, привязанностью к каналу передачи, смешением устной и письменной речи, коллективностью сознания и получения текста. Как лингвистическое явление медиатекст представляет особый интерес с точки зрения культуры речи, позволяет судить об уровне языковой культуры своего времени, ведь он существует не сам по себе, а в культурной рамке общества, и потому неизбежно осмысление его в качестве источника получения информации о духовных импульсах, и материальной сфере человеческой деятельности. Тексты массмедиа всегда социально ориентированы, в них велик социокультурный компонент. Они обусловлены воздействием тех млн иных социальных и культурных факторов, состоят в многоаспектных интертекстуальных связях с различными фактами истории культуры, зачастую непонятны без учета тех аллюзий, реминисценций, цитат, которые

в изобилии в них встречаются, и, в конечном счете, сами могут рассматриваться в качестве одного из существенных факторов, формирующих культуру нашего времени.

Все это стимулирует не только анализ отдельных «языков СМИ» —
прессы, радиовещания, кино, телевидения и т. д., но и поиск некоторой
общей теории, которая позволила бы дать трактовку массовой информации
как единого текста

Очевидно, что на рубеже Х1Х^:—XX вв. теоретические проблемы языковой игры необычайно активно разрабатываются в отечественной филологии. Многое здесь, как показывает сопоставление трудов ведущих специалистов, покa неоднозначно. Однако сопоставление всех шести выделенных подходов свидетельствует об отсутствии противоречий между ними! Каждый из них осваивает языковую игру в избранном аспекте либо как единое целое, либо как какую-то часть феномена. Важно лишь четко определить, что конкретно является предметом изучения и как материал того или иного исследования соотносится со всем массивом проблем и фактов. И тогда многосоставное людическое поле обретет системность и безусловный смысл.

Заключение

Как неисчерпаем сам феномен игры, так неисчерпаемы и смыслы,

которые формируются, стабилизируются, объективируются, что собственно

и делает возможным философско-культурологическое и филологическое осмысление этого феномена. Стремление исследователей XX века осмыслить проблему игры свидетельствует о том, что именно в настоящее время общая совокупность смыслов, накопленная данным понятием, выводит его на категориальный уровень.

Общим для многих европейских концепций игры является то, что в них, как правило, дефиниция игры разрабатывается на основе выделения сущностно-универсальных характеристик, что позволяет поднять исследование игры как предмета философско-культурологического познания на новый уровень, рассмотреть игру как общественное и культурное явление, которому присущи черты, инспирируемые одновременно личным и социаль­ным бытием человека. История игры - это «история превращения пустяка, забавы в инструментарий культуры и, далее, в философскую категорию онто­логического и гносеологического значения, в категорию мировоззрения и мироошущения» [13].

Игра парадоксальным образом совмещаются два основных плана -реальный и условный. Такая двуплановость дает возможность, с одной стороны, открывать различные социокультурные свойства, качества и отно­шения реальности, а с другой - вводить самого субъекта игры в мир - этих качества отношений, социализировать его.

ММ Бахтину и Ю.М. Лотману удалось вскрыть более глубокий смысл этой двуплановости: открытость субъекта игры миру возможного, будущего [31 ]. Благодаря такой открытости играющий может не только усваивать наличный социальный опыт, но и выходить за его пределы, строить иной мир по своим собственным правилам. Тем самым открывается творческая природа игры, а также высвечивается таящийся в ней потенциал свободы как

независимости от диктата других людей, как форма свободного выбора игровых ситуаций, правил, как освобождение от бремени утилитарных целей.

Удовольствие от игры сродни эстетическому наслаждению. Это объясняет сближение игры с эстетической деятельностью – искусством. Последнее же само является «продуктом свободной игры рассудка и воображения, логической способности человека и сферы его высших эмоций, а наслаждение искусством является соучастием в этой игре». (И. Кант)

Языковая игра как лингвистический феномен на сегодняшний день привлекает пристальное внимание специалистов. В современной металитературной прозе она является организующим, базовым элементом игрового стиля, его главным признаком. В связи с этим языковая игра приобретает ряд специфических функций, нацеленных, прежде всего, на интеллектуальную игру с читателем. Таким образом подчеркивается элитарный характер соответствующих произведений, литературные и культурологические реминисценции которых, обусловленные феноменом игрового стиля, оказываются доступны, не для всякого читателя.

Немаловажное значение приобретает языковая игра не только на страницах модернистских и постмодернистских произведений, известных далеко не каждому. Это явление широко распространено и в более демократичной сфере нашей жизни - в современных СМИ, где игра доставляет удовольствие, возбуждает любопытство, помогает читателю оценить свой интеллектуальный потенциал, предугадать тему того или иного сообщения, статьи. Более того, языковая игра в современных публицистических изданиях выполняет важнейшую функцию. Вызывая определенные эмоции, она способствует тому, чтобы читатель увидел в авторе своего потенциального единомышленника, посылающего зашифрованные сигналы.

Творчество, а вместе с ним и игра во всех ее многообразных проявлениях, из-за вечной неудовлетворенности миром обречены существовать всегда.

29

Список литературы

1 . Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 1969.

2. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

3. Бахтин М.М, Творчество Франсуа Рабле и народная культура

средневековья и Ренессанса. М., 1965. ~

4. Береговская Э.М. Принципы организации текста как игровой момент. //

Русская филология. Уч. зап. Смоленского гос. пед. ун-та, 1999

5. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (наматериале русской грамматики). М., 1997

6. Витгенштейн Л. Философские исследования. М.,1968.

7. 
   Владимирова Н.Г. Условность, созидающая" мир.' Поэтика'"условных
   форм в современном романе Великобритании. Вёл.Новг.,2001
   
8. 
   Горелов И.П., Седов К.Ф. Основы психолингвистики. Учеб. пособие.
   М., 1997.
   
9. 
   Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. Екатеринбург..
   1996.
   

10.Земская ЕА. Язык как деятельность. Морфема. Слово. Речь. М, 2004, 11.Земская Е.А. Языковая игра. // Русская, разговорная речь; фонетика,

морфология, лексика, жест. М, 1983. С.172.

12. Ильясова СВ. Словообразовательная игра как феномен языка современных СМИ. Ростов-на-Дону, 2002.

13. Кривко-Апинян Т.А. Мир игры, СПб., 1992. 14 Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. М., 1996

15. Лотман Ю.М. Культура и взрыв, М. 1992. 16.Люксембург A.M.. Рахимкулова Г.Ф. Магистр игры Вивиан Ван Бок.Ростов-на-Дону, 1996.

14. Николина Н.А., Агреева Е. А., Языковая игра в структуре современного прозаического.текста. // Русский язык сегодня. Вып 1. Сб. статей. М., 2000

18.Норман Б.Ю. Грамматика говорящего. СПб., 1994

19.0ртега-и-Гассет X. Восстание масс // сб. Ортега-и-Гассет. М., 2002.

20. Ортега-и-Гассет X. О спортивно-праздничном чувстве жизни // Философские науки. 1991. №12. С. 1.37 - 152

21. Радзиховская В.К. К вопросу об экспрессивном "словообразовании'в
области русского глагола: На материале поэтической речи
В.В.Маяковского. // Вопросы, синтаксиса и лексики современного
русского языка. М., 1973.

22. 
    Рахимкулова Г.Ф Игровое пространство в современных медиатекстах //
    Язык как система и деятельность. Материалы всероссийской научной
    конференции, посвященной 80-летию профессора Ю.А.Гвоздарева.
    Дополнения. Ростов-на-Дону, 2005.
    
23. 
    Рахимкулова Г.Ф Теоретические проблемы языковой игры, б
    современной лингвистике на рубеже XX - XXI веков .// Язык как
    система и деятельность. Материалы всероссийской научной
    конференции, посвященной 80-летию профессора Ю.А.Гвоздарева.
    Дополнения. Ростов-на-Дону, 2005.
    
24. 
    Рахимкулова Г.Ф. Игровая поэтика и игровая стилистика. //
    Филологический вестник РГУ. 2000. №1 С. 5 -10.
    
25. 
    Рахимкулова Г.Ф, Окказионализмы в прозе В.Набокова и проблемы
    игрового стиля. / Текст. Интертекст, Культура: Сб. докладов междунар.
    науч. конф., М.. 200К С. 331 - 342.
    
26. 
    Рахимкулова Г.Ф. Олакрез Нарцисса. Ростов-на-Дону, 2003.
    

27. Рчднев В. Энциклопедический» словарь культуры XX в. М., 2003,
28. Санников В.З. Русский язык в зеркале языковой игры. М, 2002.