ЭТНИЧЕСКИЕ ДВИЖЕНИЯ И ЕГО ФОРМЫ ВЫРАЖЕНИЯ

Чтобы понять сущность этнической ментальности необходимо понять специфику этнической сферы жизнедеятельности общества.
Эмпирический факт самого существования стереотипов мировосприятия различными этническими образованиями, явно недостаточен, так как необходимо рассматривать природу, генезис, стадии становления феномена, его сущностные характеристики, отраженные в движении понятий и категорий.
Анализу менталитета логически должно предшествовать предварительное рассмотрение области его проявления. Только вскрыв сущность феномена "этническое", можно будет перейти к рассмотрению этнической ментальности.
В конце прошлого века понятие “этнос” использовалось для обозначения человеческих общностей, разнообразных по численности и величине занимаемой территории, по уровню экономического и политического развития, по срокам исторического существования и другим признакам человеческих общностей. Такое разнообразие привело к тому, что этнографами не было вычленено единого критерия для логического деления этносов.
В чем же состоит специфика этнического? Этнические общности – феномен, общий для человечества и биологического мира. Подтверждение данного тезиса есть у Л.Н. Гумилева: "этнос у человека, – пишет он, – это то же, что прайды у львов, стаи у волков, стада у копытных животных" [1].
Основы же рефлексивных определений этнического заложил Гегель, представив развертывание сущности феномена по схеме: семья – народ – государство. Он ввел понятие "дух народа", под которым разумел своеобразное воплощение абсолютного духа. Немало современных исследователей также акцентирует внимание на наиболее очевидных культурно-психологических факторах этноса (дух, воля, самосознание, общность языка, национальные чувства, психологический склад и т.д.). Российская исследовательница Т.И. Ильинич, например, понимает этнос как "общность людей, говорящих на одном языке, имеющих общие черты культуры и единое этническое самосознание" [2].
"Члены этнического сообщества, – пишет Б.Дж.Сингер, – объединены общей культурной перспективой, то есть традицией, включающей в себя комплексы норм, которые зачастую бывают независимыми как от политического строя, так и от географического местоположения сообщества" [3].
"Этнос – это существующая или существовавшая какое-то время культурная общность, трансформировавшаяся в сознание генетической общности ("по крови") и часто в образ референтной группы весьма высокого ранга, с которой соотносит себя принадлежащий к данному этносу человек" [4].
С.А. Арутюнов также подчеркивал значимость субъективного фактора, считая, что "все категории этнических общностей есть общности, базирующиеся на информационных связях" [5]. Для этноса в узком смысле этого понятия, по Арутюнову, главное значение имеет диахронная информация, в частности, этническая память, традиции, обычаи, то есть то, что накапливалось на протяжении длительного периода под воздействием конкретных обстоятельств существования этноса. Для нации же более типичны синхронные связи, синхронная информация, что особенно четко видно на начальном этапе формирования нации-государства.
Ю.В. Бромлей дополняет свою формулировку этноса информационными элементами, понимая под ними "исторически сложившуюся межпоколенную общность людей, объединяемых системой коммуникативных и сигнификационных связей. При этом коммуникативные связи (как синхронные, так и диахронные) обеспечиваются в первую очередь языком, сигнификационные же – главным образом культурой, а так же психикой, характерные черты которых служат основанием для идентификации членов каждой такой общности (самосознания), что получает внешнее выражение в ее самоназвании (эндоэтнониме)" [6].
Особый акцент в определениях этой группы делается на общности языка, так как именно через язык передается основной поток информации, а следовательно, наиболее наглядно представлена субъективная целостность этносов. Не случайно среди авторов этих определений преобладают лингвисты, культурологи, философы. Кстати в основу современной классификации народов мира положен именно лингвистический принцип, делящий в действительности не народы, а их языки на семьи, группы и т.д.
В западной теории этносов принято выделять несколько иные чем в отечественной науке признаки. Так, в частности, Энтони Смит называет такие:
групповое самоназвание (этноним);
миф про общее происхождение;
общая историческая память;
один или более дифференцирующих элементов общей культуры;
связь с конкретным "родным краем";
чувство солидарности у большей части населения [7].
Названные признаки носят, скорее внешний характер, выступают формами проявления, по которым можно констатировать наличие или отсутствие этнической целостности, а не сущностными характеристиками феномена.
Эксперименты психологов А.Н. Леонтьева, В.В. Столина, А.Д. Логвиненко, С.Д. Смирнова и др. позволяют сделать вывод о наличие целого ряда устойчивых различий у людей в восприятии окружающего мира, реакциях на внешние раздражители, способах общения с людьми, стереотипах поведения.
"Психоповеденческие архетипы, – отмечает О.В. Фокина, – возникают уже на первых этапах формирования этноса. В дальнейшем они модифицируются. Но через связь времен сохраняется определенный психоповеденческий вариант, который реализуется на общей языковой, культурной и морально-этической основе. он дает возможность народу сохранить самотождественность во всех исторических перипетиях, пронести сквозь время этическое самосознание, как, вероятно, единственный обязательный признак этноса. Этот вариант и есть те сложно уловимые особенности национального характера, фиксируемые на уровне архетипов мировосприятия и поведения, которые в метафизической плоскости именуются "духом нации", "душой народа" или национальным менталитетом" [8].
С учетом сказанного можно по-новому взглянуть на научное наследие так называемых австромарксистов – К.Ренера, О. Бауэра, М. Адлера – в свое время раскритикованных В.И. Лениным и незаслуженно отвергнутых отечественным обществоведением. Разработанная ими теория культурно-национальной автономии базируется как раз на признании неотъемлимости этнических и, в первую очередь, ментальных качеств личности в многонациональном государстве.
Для того, чтобы определить ментально-архетипный смысл этнического, сначала приведу классификацию дефиниций менталитета.
А. Описательные определения. В определениях этой группы акцент делается на перечислении всего того, что входит в ментальность. Достаточно показательными для этой группы являются следующие определения:
метальность есть "совокупность представлений, способов поведения и реакций, которые, скорее всего, бессознательны и неотрефлексированы" (Г. Теленбах) [9];
"менталитет – духовно-психологический облик общества" (Крапивенский С.Э.) [10];
"групповые представления и способы поведения" (Р. Шприндель) [11];
“совокупность манер поведения, мышления, суждения о чем-либо, моральные установки, склад мышления” (“Большая Энциклопедия Ларусса”) [11];
"общее выражение прочно устоявшихся способов поведения и восприятия отдельных людей внутри групп" (Ф. Граус) [12];
Попытка определить специфику ментальности через перечисление отдельных ее структурных составляющих, уровней, элементов и т.д. нам представляется неэффективной хотя бы потому, что оно не может быть полным и законченным. Достаточно добавить к описанию еще один компонент – и существующее определение теряет смысл.
Б. Психологические определения. С точки зрения психолога, ментальность может быть определена как "характерная для конкретной культуры (субкультуры) специфика психической жизни представляющих данную культуру (субкультуру) людей, детерминированная экономическими и политическими условиями жизни в историческом аспекте" (И.Г.Дубов) [13].
"Ментальность – это наличие у людей того или иного общества определенного умственного инструментария, психологической оснастки, которая дает им возможность по-своему воспринимать и осознавать мир и самих себя" (Л.И. Сименникова)[14].
Многочисленные психологические исследования доказывают, что у представителей различных этносов складывается различный "образ мира", "картина мира". Этот образ выполняет функцию обеспечения непрерывности актуально воспринимаемого мира и подготовки категорий для его освоения [15].
Этническая ментальность детерминирует построение этнически окрашенного образа мира. Существующие психологические определения достаточно четко схватывают сущность феномена, при этом в некоторых из них выделяются отдельные психологические аспекты. Среди них – акцент на бессознательном уровне психики. Эти дефиниции мы выделим в подгруппу Б 1.
Б 1. “Ментальность..., – пишет, например, А.Я Гуревич, – во многом, – может быть, в главном – остается непрорефлектированной и логически не выявленной. Ментальность... тот уровень общественного сознания, на котором мысль не отчленена от эмоций, от латентных привычек и приемов сознания, – люди ими пользуются, обычно сами того не замечая, не вдумываясь в их существо и предпосылки, в их логическую обоснованность" [16].
В.Г.Нестеренко предлагает терминологически разделить ментальность и менталитет. "Понятие "ментальность", – пишет он, – означает определенную совокупность устоявшихся неосознанных форм мировосприятия, присущих какой-либо группе людей, которые определяют общие черты отношения и поведения этих людей применительно к феноменам их бытия – жизни и смерти, здоровья и болезни, труда и потребления, природы, детства и старости, семьи и государства, прошлого и будущего...
Менталитет – это свойственная определенной группе людей система неосознанных регуляторов жизни и поведения, непосредственно вытекающая из соответствующей ментальности и, в свою очередь, поддерживающей эту ментальность" [17].
Хочется отметить, что данное определение можно отнести как к описательной, так и к психологической группам, как впрочем, и многие другие дефиниции. Разделение же понятий менталитет и ментальность в условиях, когда нет ясности по поводу природы данного явления, в условиях описываемого многообразия подходов и мнений едва ли правомерно: это дело будущего, когда за ментальностью окончательно укрепится статус социально-философской категории, а обозначать она будет вполне конкретное явление и ничего более.
Б 2. Другая подгруппа, состоящая в основном из определений англоязычных авторов, напротив, склонна в менталитете усматривать именно сознательный уровень психики. Менталитет, по мнению этих авторов, это:
"обобщение всех характеристик, отличающих ум" (Дж. Чаплин) [18];
“совокупность умственных привычек, верований, психических установок, характерных для какой-либо общности людей или группы, состояние ума” (“Большая энциклопедия Ларусса”) [18];
"качество ума, характеризующее отдельного индивида или класс индивидов" (Ребер А.) [19].
В. Нормативные определения ориентируют ментальность на “нормы реакции”, характерные для данного социального или этнического образования. Основателем этой подгруппы смело можно считать А.Дж. Тойнби, который в своем труде “Постижение истории” определил ментальность как “понятие, обозначающее систему привычек сознания" [20]. Примечательно, что понятие “система” крайне редко встречается в дефинициях ментальности. Его заменяет термин “совокупность” как нечто менее строгое и упорядоченное.
К этой же подгруппе косвенно можно отнести и такое определение, взятое из философского словаря Ла Ланде: “менталитет – это совокупность умственных установок, привычек мышления, фундаментальных верований индивида” [20].
Киевский социолог М. Мищенко отмечает, что ментальность есть механизм "закрепления легитимации за одними эмоциями и отказа в такой легитимации другим" [21].
Ментальность, – вторит ему А.П. Огурцов, – “есть система образов и представлений социальных групп, все элементы которой тесно взаимосвязаны и сопряжены друг с другом и функция которых – быть регулятором их поведения в мире... Менталитет потому и менталитет, что он определяет и опыт, и поведение индивида и социальных групп. ” [21].
Г. Структурные определения, в которых внимание акцентируется на структуре ментальных процессов. По мнению Ф. Селлина, ментальность – это “наполненные глубоким смыслом структуры коллективного объяснения действительности” [22].
"Менталитет (ментальность)..., – пишет Ю.М. Каныгин, – это структура, склад души человека, этноса, социума, соотношение ее элементов и состояние последних" [23].
Однако, определения групп Б,В,Г сосредотачивают внимание на субъективной стороне этнического феномена, абсолютно выпуская из виду характеристики объективные (географическая среда, естественно-биологические, экономические, социальные, политические факторы развития общности). "Выпадание" одной из противоположностей противоречия отнюдь не способствует всестороннему рассмотрению явления.
Такая "субъективно – психологическая" трактовка самого подхода к проблеме ментальности действительно не может удовлетворить требований, предъявляемых к ней как к основному атрибуту этнического, ведь она не выходит еще за рамки "стадии явления".
В тоже время ментальность предстает перед нами как уже готовый продукт, как результат, как итог скрытых процессов. Отвечая на вопрос "что?", понятие ментальности в данной трактовке не только не отвечает на вопрос "почему?", но и вообще не ставит его. Иными словами, ментальность изучается в статике, вне процесса развития, в то время как она должна быть сама выведена из объективных условий. Ведь, в конечном счете, различия мировосприятия у представителей различных этносов обусловлены длительным совместным существованием людей в схожих природно-географических и социокультурных условиях. Без вычленения названных объективных условий в качестве особых факторов, особых составляющих менталитета, дефиниция этнического, как отмечалось, не выйдет за рамки субъективных определений. Восполнить этот недостаток пытаются авторы дефиниций двух следующих групп.
Д. Генетические определения сосредотачивают внимание на происхождении самого феномена. Авторы этих определений перечисляют факторы, которые детерминируют процесс зарождения и дальнейшего становления этнической ментальности, отмечают, что природные и социальные факторы находят закрепление в генотипической информации, передаются по наследству, обеспечивая тем самым, ментальную преемственность.
"Менталитет – это родовая память. Она основывается на синтезе природной и социальной программ наследования" (В.П. Бех) [24]. Не случайно некоторые авторы употребляют термин генетики "код" – и цитируемый ниже И.К. Пантин, и немецкий исследователь Э. Шулин ("этический и познавательный код") [25]. Здесь значение термина ментальность достаточно близко подходит к смыслу юнговского понятия "архетип".
Е. Исторические определения, в которых ментальность предстает как процесс “исторической памяти”, как “осадок истории”. Российский философ И.К. Пантин считает, что ментальность – это "выражение на уровне культуры народа исторических судеб страны, как некое единство характера исторических задач и способов их решения, закрепившихся в народном сознании, в культурных стереотипах. Ментальность – это своеобразная память народа о прошлом, психологическая детерминанта поведения миллионов людей, верных своему исторически сложившемуся "коду" в любых обстоятельствах, не исключая катастрофические" [26].
П.Динцельбахер отмечает, что “менталитет как историческую категорию проще описать, чем определить”, предлагая далее следующую дефиницию: “исторический менталитет есть совокупность способов и содержания мышления и восприятия, характерная для определенного коллектива в определенное время... Это нечто большее чем история эмоций и представлений, чем история культуры и быта” [26].
Каждое из этих многообразных определений сосредотачивается на каком-то одном срезе, на одной характеристике, на одном аспекте ментальности. Эти дефиниции вовсе не исключают, а скорее, дополняют друг друга, составляя вместе целостную мозаику, дающую достаточно исчерпывающую характеристику менталитета. Л.Н. Пушкарев замечает: “ученые и не пытаются даже просто объединить, суммировать все эти определения, проанализировать их, указать на встречающиеся противоречия и т.д. Каждый исследователь употребляет это понятие в том виде и смысле, который кажется ему наиболее приемлемым и удобным” [26].
Вместе с тем, обобщая приведенные определения, можно выяснить тот "общий знаменатель", с которым согласились бы все их авторы: ментальность означает особенности мировосприятия, объединяющие представителей той или иной человеческой общности. Мировосприятие – понятие, достаточно широкое по объему, что бы вместить в себя все названные варианты эмоционально-рационального отношения человека к миру. В своих ранних работах А.Я.Гуревич отмечал: “Этим емким и непереводимым однозначно на русский язык словом они обозначают то “умонастроение”, то “умственные способности”, то “психологию” и “склад ума”, а может быть, и весь тот комплекс представлений о мире, при посредстве которых человеческое сознание в каждую данную эпоху перерабатывает в упорядоченную картину мира хаотичный и разнородный поток восприятий и впечатлений; в таком случае французское слово mentalie по смыслу приближается к русскому “мировидение” [26]”.
В XX веке мир пережил три волны национальных движений.
Первая прокатилась по Балканам и Восточной Европе, завершившись образованием независимой Финляндии и трех Прибалтийских государств, восстановлением польской независимости, появлением на развалинах Австро-Венгерской империи независимых Австрии, Венгрии, Чехословакии, а также объединением отпавших от этой империи славянских территорий с Сербией и созданием на основе этого союза Югославии.
Вторая волна достигла своей наивысшей точки к концу 50-х-началу 60-х годов, когда возникло несколько десятков новых государств, главным образом в Азии и Африке.
Наконец, с подъемом третьей волны связаны югославский кризис, распад Советского Союза, возникновение национальных движений во многих странах "третьего мира". Именно третья волна превратила национально-этническую проблему в вопрос, от решения которого, очевидно, зависит будущность человечества. Тем более, что уже сейчас появляются признаки нарастания четвертой волны, которая, по всей видимости, охватит Западную Европу и Северную Америку, а также те районы земного шара, где еще остаются нерешенные национально-этнические проблемы, в первую очередь Латинскую Америку, Индию и Китай.
Характерной чертой движений, которые после второй мировой войны привели к распаду колониальных империй, была их полиэтничность. И в Африке, и в Азии они основывались на многонациональных блоках, которые сформировались вокруг очень широких, но достаточно четко очерченных социально-экономических программ. Освобождение от иностранного ига рассматривалось идеологами этих движений как ключ, открывающий двери к преодолению экономической и культурной отсталости, к превращению развивающихся стран в равноправных партнеров передовых промышленных держав.
Характерной чертой движений третьей волны является их моноэтничность. Они развертываются, как правило, под лозунгами этнической чистоты, этнической независимости, этнического государства. В то время как освободительные политические движения второй волны были нацелены в своей борьбе как бы снизу вверх, против нависавшей сверху чужой "иноземной" воли, этнические движения третьей волны направлены скорее по горизонтали, против своих соседей, против народов, с которыми вовлеченные в эти движения этносы исторически связаны очень тесно.
Правда, в "третьем мире" обстановка несколько иная, поскольку процессы демократизации в сфере межэтнических отношений там далеки от завершения, и многие этносы испытывают жесточайшее национальное угнетение. Типичный пример - драматическая судьба курдского народа, которому, например, в Турции долгое время запрещали пользоваться родным языком. Само существование курдского этноса в Турции долгое время отрицалось, и курдов называли "горными турками".
Новые этнические движения, характерные для современной Европы и отчасти Северной Америки, для государств, возникших на территории Советского Союза, отражают стремление народов вырваться из ситуации, которую можно назвать тупиком, западней.
Существует множество вариантов подобных исторических ловушек. Есть у них некоторые повторяющиеся, хотя и не повсеместно, признаки. Один из них - это внутреннее равновесие противоречивых, даже противоположных тенденций: стремления к обновлению и консерватизма, новых идейных веяний и систем идейного контроля, тяги к демократии и авторитарных замашек власти. Довольно часты случаи, когда застой обусловлен резким преобладанием отрицательных факторов над позитивными, и импульсы развития подавлены, истощены, лишены своего энергетического заряда. В полиэтнических сообществах противоположные социальные интересы выступают в национальных масках, и там поиск выхода из ловушки зачастую приводит к этническим "разборкам", поскольку каждый из этносов по-своему видит открывающуюся историческую перспективу.
Какие же черты отличают новые этнические движения в Европе? Их несколько. Так, социальной силой, возглавляющей эти движения, является интеллигенция. Именно она определяет круг проблем, который позволяет возбудить в народе чувство обиды и раздражения, подогреть страсти. Обычно это вопросы защиты языка, культуры от вытеснения языком и культурой доминирующего этноса. В иных случаях говорят о нависшей над народом угрозе полного его поглощения, ассимиляции доминирующим этносом.
Далеко не редкость случаи, когда проблемы нарочито извращаются. Можно вспомнить, как умело в борьбе с пресловутым Центром демократические силы в конце 80-х и начале 90-х годов создали в русском общественном мнении полную иллюзию ловушки, в которой будто бы оказалась Россия в рамках Советского Союза, поскольку-де ее "разоряли" союзные республики. В те же годы союзниками российских демократов в Прибалтийских республиках был пущен в ход прямо противоположный миф - об их "разорении" Россией.
Второй признак - этническая сплоченность вокруг выработанной интеллигенцией "национальной идеи". Такое единство крайне неустойчиво и достигается, как правило, жестким прессингом наиболее политически активных и агрессивных групп общества. В периоды эмоционального подъема, когда в обществе крепнет убеждение, что момент выхода из исторической ловушки близок, что он вот-вот наступит, этническое движение обретает организационное единство. Таков был, к примеру, "Саюдис" в Литве.
Третий признак - культ личности, образующий ядро идеологии новых этнических движений. Знаменательно, что ни в одной из бывших союзных республик русский язык не был признан вторым государственным языком, хотя на нем в ряде республик говорят очень значительные по численности меньшинства и который фактически остается языком межнационального общения во всех новых государственных образованиях. А утверждение, что изучение второго языка ребенком может привести к его умственной отсталости, к заиканию? Естественно, такие утверждения имели хождение лишь до тех пор, пока вторым изучаемым языком в прибалтийских школах не стал английский. Не менее знаменательно раздражение, с которым идеологи этнизма относятся к смешанным бракам.
Наконец, характерно, что для новых этнических движений освобождение равнозначно подчинению своему диктату проживающих на контролируемой ими территории национальных меньшинств. В Эстонии и Латвии господство этнического большинства закрепляется в дискриминационном законодательстве, в административной высылке тех, кто не удостоился статуса гражданина. В других случаях, как, например, в Югославии, происходит физическое истребление меньшинств, проводятся так называемые этнические чистки. Если национальный подход заключается в сотрудничестве, открытости, в уважении прав всех этнических групп, то для этнического подхода характерны замкнутость, высокомерие, презрение к правам других народов.
Еще один важный фактор, благоприятствующий распространению культа этничности и этнизации сознания - падение притягательной силы доминирующих этносов, ослабление их политического и культурного авторитета. Такое явление наблюдалось в Югославии и Советском Союзе, где в последние годы притягательная сила соответственно сербской и русской наций заметно ослабела. Аналогичный процесс происходит ныне в США, где североамериканская нация перестает быть "плавильным котлом" для новых иммигрантов.
В Европе ныне существует немало этносов, которые были как бы "заслонены" более крупными и не создали - или позднее ее утратили - собственной государственности. В целом в странах Европейского Сообщества насчитывается около 50 млн. чел., говорящих на языках, которые не являются в ЕС государственными. Они образуют многочисленные национальные меньшинства. Это баски и каталонцы в Испании, корсиканцы во Франции, сорбы в Германии и т.д.
Вместе с тем во второй половине XX века в Западной Европе сложились устойчивые иммигрантские общины, насчитывающие ныне 13-15 млн. чел. Эти цифры настолько значительны, что можно говорить о серьезном изменении этнического состава западноевропейского населения. Пока что такие общины слишком молоды, чтобы в полный голос заявлять о своих правах, но направление эволюции очевидно. Они превращаются в реальную силу, умеющую сформулировать свои интересы и их отстаивать. В ряде случаев напряженность отношений между иммигрантами и коренным населением достигает такой остроты, что отодвигает далеко в сторону проблемы старых этнических меньшинств. В последнее время это ярко проявилось, например, в Германии.
Можно ли предполагать, что эти иммигрантские общины в конце концов "растворятся" в коренном населении? Пока что для подобного оптимистического прогноза нет серьезных оснований. Опыт США, где такие общины много крупнее и существуют дольше, чем в Западной Европе, подтверждает, что в их среде скорее крепнет стремление к утверждению своей этнической особенности, чем воля к слиянию с доминирующей в стране нацией. При таких обстоятельствах вполне уместно предположение, что на Западе складываются предпосылки для повторения той модели национально-этнических движений, что уже "опробована" в Восточной Европе и других регионах земного шара. В национальном вопросе не только Запад, но и Россия и другие республики бывшего СССР оказались перед лицом задач, решения которых пока не видят. Но от них никуда не уйти. Чем глубже и раньше ими заняться, тем больше шансов избежать разрушительных последствий.

Список использованной литературы
1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т.3. – С. 43.
2. Арутюнов С.А. Народы и культуры. Развитие и взаимодействие. – М., 1989. – С. 21
3. Бромлей Ю.В. К разработке понятийно-терминологических аспектов национальной проблематики.// Советская этнография. 1989. N 6. – С. 4
4. Свободная мысль. 1994. N 5. – С. 20 – 29.
5. Сміт Е.Д. Національна ідентічність. – К.6 Основи, 1994. – С. 30
6. Фокина О.В. Некоторые методологические проблемы исторической психологии. Историческое познание: традиции и новации. Тезисы Международной теоретической конференции. – Ижевск, 1993. – Часть 2, – С. 238.
7. Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы "Анналов" – М.: Наук, 1993.
8. Крапивенский С.Э. Социальная философия: Учебное пособие для студентов гуманитарных и экономических факультетов. – Волгоград, 1995. – С. 199.
9. Grand Dictionare Enciclopedique Larousse. – V. 10., – P., 1989 (5-e ed). – P. 6834.
10 Споры о главном... С. 58.
11. Дубов И.Г. Феномен менталитета: психологический анализ // Вопросы психологии. – 1993. N 5.
12. Сименникова Л.И. Россия в мировой системе цивилизаций. – Брянск, 1995. – С. 37.
13. Наминач А.П. Восприятие и оценка социальной действительности у лиц разных национальностей.// Дис.... канд. психол. наук. М. 1988.; Кцоева П.У. Этнические стереотипы в системе межэтнических отношений. // Дис. ... канд. психол. наук. М. 1985.; Гнатенко П.И. Проблема национального характера ( историко-философский анализ).// Дис.... доктора. филолог. наук. Л. ЛГУ. 1987. ; Гаджиев А.Х. Проблемы марксистской этнической психологии ( философско-методологический аспект).// Дис. ... доктора филос. наук. Л.ЛГУ.1985.; Каныгин Ю.М., Ермошенко Н.Н. и др. Интеллект народа / информатика и когнитивная этносоциология. – Киев: УкрИНТЭИ, УкрАИН, 1993.
14. Гуревич А.Я. Уроки Люсьна Февра. – С. 517.
15. Нестеренко В.Г. Вступ до фiлософiї: онтологiя людини. – К.: Абрис, 1995.
16. Chaplin J.P. Pictionary of psychology. N.-Y., 1975. – Р. 25.
17. Grand Dictionare Enciclopedique Larousse. – V. 10., – P., 1989 (5-e ed). – P. 6834.
18. The penguin dictionary of psuchology. – Harmondsworth, 1985. – Р. 454.
19. Тойнби А. Дж. Постижение истории: пер. с англ. – М.: Прогресс., 1991. – С 706 (примечание).
20. Vocubulare technique et critique de la philosophie. Sur dir A. Lalande. – P., 1988. – P. 609.
21. Поняття ментальностi в суспiльних науках / Круглий стiл // Генеза. – 1995, N 1(3). – С. 9.
22. Огурцов А.П. Национальный менталитет и история России / Материалы “круглого стола” // Вопросы философии. – 1994, № 1. – С. 52.
23. Споры о главном... – С. 58
24. Каныгин Ю. М. Основы когнитивного обществознания (Информационная теория социальных систем). – К., 1993. – С.32.
25. Бех В.П. Содержание социального мира // Нова парадігма. Вип 4. – Запоріжжя, 1997. – С. 4..
26. Российская ментальность / Круглый стол. // Вопросы философии. 1994. N 1.
27. Пулагов Т. Причины и следствия. - "Дружба народов", 1991, № 11.
28. "The financial Times", 8.05.1992, London.
29. Айтматов Ч. Вороний грей над оползнем. Ошские раздумья, год спустя. - "Известия", 30.07.1991.