Содержание                                                   
Введение .....................................................................................................с.3
I. Биография Адама Смита .......................................................     ............ с.3
II. Теория нравственных чувств ............................................................... с.7
III. Богатство народов ................................................................................ с.15
Заключение ................................................................................................. с.18
Список литературы ................................................................................... с.20

Введение
Родиной великого экономиста была Шотландия. Несколько столетий шотландцы вели упорные войны с Англией, но при королеве Анне в 1707 г. была, наконец, заключена государственная уния. Это было в интересах английских и шотландских промышленников, купцов и богатых фермеров, влияние которых к этому времени заметно усилилось. После этого в Шотландии началось значительное экономическое развитие. Особенно быстро рос город и порт Глазго, вокруг которого возникал целый промышленный район. Именно здесь, в треугольнике между городами Глазго, Эдинбургом (столица Шотландии) и Керколди (родной город Смита) прошла почти вся жизнь великого экономиста. Влияние церкви и религии на общественную жизнь и науку постепенно уменьшалось. Церковь утратила контроль над университетами. Шотландские университеты отличались от Оксфорда и Кембриджа духом свободомыслия, большой ролью светских наук и практическим уклоном. В этом отношении особенно выделялся Университет Глазго, где учился и преподавал Смит. Рядом с ним работали и были его друзьями изобретатель паровой машины Джемс Уатт, один из основоположников современной химии Джозеф Блэк.
Примерно в 50-х годах Шотландия вступает в полосу большого культурного подъема, который обнаруживается в разных областях науки и искусства. Блестящая когорта талантов, которую породила на протяжении полувека маленькая Шотландия, выглядит очень внушительно. Кроме названных в нее входят экономист Джемс Стюарт и философ Давид Юм (последний был ближайшим другом Смита), историк Уильям Робертсон, социолог и экономист Адам Фергюсон. Такова была среда, атмосфера, в которой вырос талант Смита.
Ι. Биография Адама Смита
Адам Смит родился в 1723 г. в маленьком городке Керколди, близ Эдинбурга. Его отец, таможенный чиновник, умер за несколько месяцев до рождения сына. Адам был единственным ребенком молодой вдовы, и она посвятила ему всю жизнь. Мальчик рос хрупким и болезненным, сторонясь шумных игр сверстников. К счастью, в Керколди была хорошая школа, а вокруг Адама всегда было много книг – это помогло ему получить хорошее образование. Очень рано, в 14 лет (это было в обычаях того времени), Смит поступил в Университет Глазго. После обязательного для всех студентов класса логики (первого курса) он перешел в класс нравственной философии, выбрав тем самым гуманитарное направление. Впрочем, он занимался также математикой и астрономией и всегда отличался изрядными познаниями в этих областях. К 17 годам Смит имел среди студентов репутацию ученого и несколько странного малого. Он мог вдруг глубоко задуматься среди шумной компании или начать говорить с самим собой, забыв об окружающих.
Успешно окончив в 1740 г. университет, Смит получил стипендию на дальнейшее обучение в Оксфордском университете. В Оксфорде он почти безвыездно провел шесть лет, с удивлением отмечая, что в прославленном университете почти ничему не учат и не могут научить. Профессора занимались лишь интригами, политиканством и слежкой за студентами. Через тридцать с лишним лет, в "Богатстве народов", Смит свел с ними счеты, вызвав взрыв их ярости. Он писал, в частности: "В Оксфордском университете большинство профессоров в течение уже многих лет совсем отказалось даже от видимости преподавания".
Бесплодность дальнейшего пребывания в Англии и политические события (восстание сторонников Стюартов в 1745-1746 гг.) заставили Смита летом 1746 г. уехать в Керколди, где он прожил два года, продолжая заниматься самообразованием. В свои 25 лет Адам Смит поражал эрудицией и глубиной знаний в самых различных областях. Первые проявления специального интереса Смита к политической экономии также относятся к этому времени.
В 1751 г. Смит переехал в Глазго, чтобы занять там место профессора в университете. Сначала он получил кафедру логики, а потом - нравственной философии. В Глазго Смит прожил 13 лет, регулярно проводя 2-3 месяца в году в Эдинбурге. В старости он писал, что это был счастливейший период его жизни. Он жил в хорошо знакомой ему и близкой среде, пользуясь уважением профессоров, студентов и видных горожан. Он мог беспрепятственно работать, и от него многого ждали в науке.
Как в жизни Ньютона и Лейбница, в жизни Смита женщины не играли никакой заметной роли. Его дом всю жизнь вели мать и кузина. Смит пережил мать только на шесть лет, а кузину – на два года. Как записал один приезжий, посетивший Смита, дом был "абсолютно шотландский". Подавалась национальная пища, соблюдались шотландские традиции и обычаи.
В 1759 г. Смит опубликовал свой первый большой научный труд - "Теорию нравственных чувств". Между тем уже в ходе работы над "Теорией" направление научных интересов Смита заметно изменилось. Он все глубже и глубже занимался политической экономией. В торгово-промышленном Глазго экономические проблемы особенно властно вторгались в жизнь. В Глазго существовал своеобразный клуб политической экономии, организованный богатым и просвещенным мэром города. Скоро Смит стал одним из виднейших членов этого клуба. Знакомство и дружба с Юмом также усилили интерес Смита к политической экономии.
В конце прошлого века английский ученый-экономист Эдвин Кэннан обнаружил и опубликовал важные материалы, бросающие свет на развитие идей Смита. Это были сделанные каким-то студентом Университета Глазго, затем слегка отредактированные и переписанные записи лекций Смита. Судя по содержанию, эти лекции читались в 1762-1763 гг. Из этих лекций прежде всего ясно, что курс нравственной философии, который читал Смит студентам, превратился к этому времени, по существу, в курс социологии и политической экономии. В чисто экономических разделах лекций можно легко различить зачатки идей, получивших дальнейшее развитие в "Богатстве народов". В 30-х годах XX столетия была сделана другая любопытная находка: набросок первых глав "Богатства народов".
Таким образом, к концу своего пребывания в Глазго Смит уже был глубоким и оригинальным экономическим мыслителем. Но он еще не был готов к созданию своего главного труда. Трехлетняя поездка во Францию (в качестве воспитателя юного герцога Баклю) и личное знакомство с физиократами завершили его подготовку. Можно сказать, что Смит попал во Францию как раз вовремя. С одной стороны, он уже был достаточно сложившимся и зрелым ученым и человеком, чтобы не подпасть под влияние физиократов (это случилось со многими умными иностранцами, не исключая Франклина). С другой стороны, его система еще полностью не сложилась у него в голове: поэтому он оказался способным воспринять полезное влияние Ф. Кенэ и А. Р. Ж. Тюрго.
Франция присутствует в книге Смита не только в идеях, прямо ли, косвенно ли связанных с физиократией, но и в великом множестве разных наблюдений (включая личные), примеров и иллюстраций. Общий тон всего этого материала критический. Для Смита Франция с ее феодально-абсолютистским строем и оковами для буржуазного развития –  самый яркий пример противоречия фактических порядков идеальному "естественному порядку". Нельзя сказать, что в Англии все хорошо, но в общем и целом ее строй гораздо больше приближается к "естественному порядку" с его свободой личности, совести и – главное – предпринимательства.
Что означали три года во Франции для Смита лично, в человеческом смысле? Во-первых, резкое улучшение его материального положения. По соглашению с родителями герцога Баклю он должен был получать 300 фунтов в год не только во время путешествия, но в качестве пенсии до самой смерти. Это позволило Смиту следующие 10 лет работать только над его книгой; в Университет Глазго он уже не вернулся. Во-вторых, все современники отмечали изменение в характере Смита: он стал собраннее, деловитее, энергичнее и приобрел известный навык в обращении с различными людьми, в том числе и сильными мира сего. Впрочем, светского лоска он не приобрел и остался в глазах большинства знакомых чудаковатым и рассеянным профессором.
Экономическая политика английского правительства на протяжении следующего столетия была в известном смысле осуществлением смитовой программы.
Смит изложил интеллектуальную систему, которая объяснила работу свободного рынка и до сих пор является основой экономического образования. Самый известный афоризм Смита — невидимая рука рынка — фраза, которую он использовал для объяснения эгоизма, как эффективного рычага в распределении ресурсов.
В 1778 году Смит был назначен главой таможенного управления Эдинбурга, Шотландия, где он и умер после продолжительной болезни 17 июля 1790 года.
ΙΙ. Теория нравственных чувств
В "Теории  нравственных  чувств" много прекрасных очерков по отдельным вопросам, глубоких мыслей, любопытных наблюдений; написаны они, по свидетельству английских критиков, замечательно легким и ясным языком, пересыпаны массой пояснений, иллюстраций, как и вообще все, что писал Смит; так что, если бы он обработал их по плану отдельных "опытов", то это было бы одно из наиболее читаемых произведений в Англии даже в настоящее время. Но теории, системы, учения там вовсе не ищите. Смит писал в то время, когда этические вопросы только что начали выделяться из массы других вопросов и подвергаться самостоятельному обследованию.
В философском отношении Смит больше всего обязан своему другу Юму. Он разделял его основные взгляды, и "Теория  нравственных  чувств" построена на молчаливом допущении тех же психологических оснований, которые Юм развивал открыто в своих трактатах. В области нравственных явлений Юм признает за основной факт чувство одобрения или порицания, испытываемое нами в различных случаях. При объяснении этого чувства он сильно склоняется в сторону утилитаристов. Он утверждает, например, что единственно только размышление об общей пользе и интересах заставляет нас одобрять такие чувства, как верность, справедливость, правдивость и многие другие важнейшие добродетели, но в конце концов он не находит возможным построить всю нравственность на основании пользы и обращается к чувству симпатии. Более обстоятельное развитие и применение этой, так сказать, теории симпатии и представляет сочинение Смита. Прежде чем излагать содержание его или, вернее, по отсутствию собственно учения в этом произведении, привести просто несколько наиболее характерных образцов, мы остановим внимание читателя на одной любопытной особенности в мировоззрении Смита.
Этот скромный философ был превеликим оптимистом. Он смотрел через розовые очки не только на промышленную деятельность людей, где, по его мнению, свободная игра личных интересов неизбежно ведет к общему благоденствию, но и на жизнь вообще. "Если мы исследуем,- говорит он,- общие законы, по которым распределяются в этом мире добро и зло, то найдем, что, несмотря на кажущийся беспорядок в этом распределении, каждая добродетель находит свое вознаграждение, и вознаграждение самое приличное для ее поощрения". Труд вознаграждается успехами; справедливость, добросовестность, человеколюбие - доверием, уважением, любовью окружающих людей и так далее. Бывают, конечно, исключения из этого общего правила, без исключений ведь нельзя; но они редки, и общий характер жизни от этого нисколько не изменяется. Не думайте, что такое всеобщее благополучие царит только в сфере невещественных отношений. Нет, оптимизм Смита не смущается даже самыми резкими материальными диссонансами. "В сущности, богатые, - говорит философ, - потребляют не более, чем бедные, несмотря на свою алчность и свой эгоизм, несмотря на то, что они преследуют только личные интересы, несмотря на то, что они стараются удовлетворить только свои пустые и ненасытные желания, употребляя на это тысячи рук, - тем не менее, они разделяют с последним чернорабочим плоды работ, производимых по их приказанию. По-видимому, какая-то незримая рука принуждает их принимать участие в таком же распределении предметов, необходимых для жизни, какое существовало бы, если бы земля была распределена поровну между всеми населяющими ее людьми; таким образом, без всякого преднамеренного желания и вовсе того не подозревая, богатый служит общественным интересам и распространению человеческой природы. Провидение, разделив, так сказать, землю между небольшим числом знатных людей, не позабыло и о тех, кого оно с виду только лишило наследства, так что они получают свою долю из всего, что производится землею. Что же касается того, что составляет истинное счастье, то они нисколько не стоят ниже тех, кто поставлен выше их. Относительно физического здоровья и душевного спокойствия все слои общества находятся почти на одинаковом уровне, и нищий, греющийся на солнышке под забором, пользуется безопасностью и беззаботностью, которой так домогаются короли". Это уже поистине стоический оптимизм, с тою лишь разницею, что Смит не относился к материальному благополучию с высоты величия, а напротив, придавал ему большое значение. Наконец, восставая против чрезмерного сострадания, он заявляет: "Эта преувеличенная симпатия к бедствиям, которые нам неизвестны, прежде всего безумна и неосновательна. Оглянитесь кругом: на одного страдающего и несчастного вы найдете двадцать человек в полном здравии и счастии или, по меньшей мере, в сносном положении". Так профессор Смит охлаждает пыл чрезмерно сострадательных людей. Вероятно, их было слишком много вокруг него... Или, вернее, не страдал ли наш профессор некоторым недостатком зрения в этом отношении, так называемым дальтонизмом? Обратимся, однако, к содержанию его "Теории  нравственных  чувств".
При исследовании нравственных принципов, говорит Смит, приходится решать два главных вопроса. Во-первых, в чем состоит добродетель, или иначе, какой душевный склад и какой образ поведения заслуживает похвалы. И во-вторых, какая сила или какая способность души заставляет нас отдавать предпочтение тому или другому поведению, называть одно правильным, другое - порочным, рассматривать одно как предмет одобрения, уважения и награждения, а другое - как предмет порицания, неодобрения и наказания. Вместе со многими другими мыслителями Смит полагает, что добродетель состоит в точном соответствии между чувствами, побуждающими нас к поступку, и причиной или предметами, вызвавшими это чувство. Но он находит это определение недостаточно полным. Всякое чувство или душевное движение, предшествующее действию, можно рассматривать с двух различных сторон, или в двух различных отношениях: во-первых, по отношению к причине, которая вызывает его, а во-вторых, по отношению к цели, которую имеет оно в виду, или к действию, которое оно стремится произвести. В первом случае мы судим о соответствии или несоответствии поступка, а во втором - о его благотворных или пагубных последствиях и ободряем или осуждаем его. Таким образом, нельзя сказать, чтобы даваемое Смитом определение добродетели отличалось ясностью. Зато он надолго останавливается на психологическом описании отдельных добродетельных и недобродетельных поступков, и эти описания бывают нередко удачны и занимательны. Справедливость, по его мнению, отличается от других добродетелей тем, что соблюдение ее не предоставлено на произвол человека, что она может быть вынуждена насильственно. "Мы строже связаны обязанностью руководствоваться справедливостью, чем дружбою, состраданием, великодушием; исполнение последних трех добродетелей предоставлено в некотором роде на нашу волю, между тем как мы чувствуем себя обязанными, связанными, вынужденными положительным обязательством поступать справедливо. Мы сознаем, что это может быть потребовано от нас и что насилие против нас в этом отношении будет встречено всеобщим одобрением. Ничего подобного мы не можем сказать о прочих добродетелях... Человек, нарушивший священнейшие права справедливости, не может подумать без страха, стыда и отчаяния о чувствах, которые он возбудил в прочих людях. По удовлетворении страсти, приведшей его к преступлению, когда он начинает сознавать свое поведение, он не может одобрить ни одного побуждения, руководившего его поступками. Он становится столь же ненавистным в собственных глазах, как и в глазах прочих людей; он пробуждает к себе ужас в людях... Он страдает от одной мысли о положении, в которое он поставил пострадавшего; он сожалеет о пагубных последствиях своей страсти; он сознает, что вызвал против себя общественное негодование и что за этим должны естественно следовать мщение и наказание. Мысль эта проникает в глубину его души и наполняет его страхом и ужасом. Он не смеет смотреть никому прямо в лицо, он считает себя отверженным из общества и лишенным навсегда расположения людей. Всюду он видит одних только врагов, и он готов бежать в безлюдную пустыню, чтобы только укрыться от человеческого образа, который может напомнить ему о преступлении. Но одиночество еще ужаснее для него, чем сообщество людей. Его преследуют самые ужасные, самые отчаянные мысли, предсказывающие ему собственную гибель и ничтожество. Страх, одиночество гонят его снова в общество... Вот в чем состоит угрызение совести, самое ужасное из чувств, посещающее сердце человеческое..." Мы привели этот отрывок как образчик литературных и философских достоинств "Теории  нравственных  чувств". В таком роде написана вся книга, но основную тему ее составляет не определение добродетели, а исследование того начала, которым обусловливается наше отношение к поступкам.

По мнению одних, говорит Смит, мы одобряем или не одобряем поступки, как собственные, так и чужие, смотря по тому, какое значение они имеют для нашего счастья или для нашей пользы; по мнению других, руководящим началом в этом случае является разум; по мнению третьих, наконец,- особенное нравственное чувство. Смит не удовлетворяется ни одним из этих принципов и выставляет симпатию как общее основание, определяющее наше отношение к поступкам. Всякое моральное суждение, по его мнению, есть выражение симпатии беспристрастного зрителя к тем побуждениям, которыми вызывается действие. Нравственность или безнравственность мыслимы только в обществе. Если бы человек не был общественным существом, то он не мог бы судить о поступках с моральной точки зрения. Только наблюдая за поведением других людей, мы начинаем составлять свои первые суждения о нравственности. Наблюдение совершается при помощи симпатии (сочувствия или сострадания), когда мы становимся на место наблюдаемого лица и представляем себе, что он испытывает. Если чувства и страсти известного лица находятся в полном соответствии с симпатиями постороннего наблюдателя, то последний обязательно признает их правильными и законными; если же, напротив, такого соответствия не оказывается, то он считает их незаконными, неправильными, не соответствующими причинам, вызывающим их. Одобрять чувства и мнения другого лица значит находить, что мы им вполне сочувствуем; не одобрять - значит находить, что мы им не вполне сочувствуем. Приложение этой основной мысли к различным чувствам и страстям составляет главное содержание "Теории  нравственных  чувств". Для того, чтобы достигнуть действительного соответствия в чувствах, часто требуется известного рода усилие - как со стороны лица, которому сочувствуют, так и со стороны лица, которое сочувствует. Первое делает усилие, чтобы овладеть своими эмоциями, или, по крайней мере, выражением их, и дать возможность второму, свидетелю, стать на его точку зрения; а это второе лицо, свидетель, делает усилие, чтобы войти в положение человека, испытывающего известные ощущения. Первого рода усилия, когда они поражают нас и вместе с тем нравятся нам, дают начало "почтенным добродетелям самоотвержения и самообладания"; а второго рода, когда они проявляются с изысканной и неожиданной нежностью и кротостью, порождают мягкие добродетели человеколюбия. В этом последнем случае посторонний зритель симпатизирует не только чувству человека, но, во-первых,- удовольствию, которое доставляет человеколюбие, и, во-вторых,- признательности, которую оно возбуждает. Из симпатии к признательности (благодарности) возникает наше сознание заслуги, достоинства добродетельных поступков.
Свое начало симпатии Смит прилагает к самым разнообразным положениям и объясняет им не только отношения между отдельными людьми, но и различные общественные установления, сословные различия, обычаи, нравы, уголовные законы и так далее. Затем он переносит свое исследование в сферу самосознания и подвергает изучению "происхождение и причины наших суждений о наших собственных поступках и чувствах". Мы можем судить о своих поступках, только отрешившись от самих себя; мы должны, так сказать, раздвоиться в своем сознании. Одна часть нас становится воображаемым наблюдателем, ценителем и судьею, руководящимся законами симпатии и антипатии; а другая - тем существом, поступки которого подлежат оценке. Посторонние наблюдатели могут ошибаться в своих похвалах и порицаниях; но внутреннему наблюдателю ближе известны все обстоятельства. Люди испытывают неполное, поверхностное удовлетворение от уважения и удивления, которые воздаются им по ошибочной оценке их поступков. Они желают не только быть любимыми, но и быть действительно достойными любви; они желают не только похвалы, но заслуженной похвалы, то есть быть достойными похвалы, хотя бы никто и не хвалил их. При этом следует, однако, заметить, что страдание, причиняемое нам незаслуженным порицанием, превосходит обыкновенно удовлетворение, испытываемое нами от незаслуженной похвалы. "Природа, создавая человека для общественной жизни, - говорит Смит, - одарила его желанием нравиться ближним и опасением оскорбить их. Она побуждает его радоваться их расположению или страдать от их неприязни. Она устроила таким образом, чтобы одобрение прочих людей само по себе было для него приятно и лестно, а неодобрение их неприятно и оскорбительно". Но этого мало, чтобы сделать человека пригодным для общественной жизни. "Поэтому природа не ограничилась тем, что одарила его желанием одобрения, она внушила ему еще и желание быть достойным одобрения. Первое могло бы побудить человека казаться годным для общественной жизни; второе было необходимо, чтобы действительно побудить его к приобретению свойств, требуемых подобной жизнью. Первое побуждало бы его лишь к тому, чтобы скрывать свои пороки и притворяться добродетельным, и только второе могло внушить ему настоящую любовь к добродетели и настоящее отвращение к пороку". Выше человеческого суда стоит суд своей собственной совести, суд "воображаемого, беспристрастного и просвещенного постороннего свидетеля, суд, отыскиваемый каждым человеком в глубине своего сердца и служащий верховным посредником и вершителем всех наших действий. Приговоры обоих этих судов основаны на началах хотя и сходных в некоторых отношениях и близких друг с другом, но, тем не менее, в действительности различных и неодинаковых. Власть над нами мнения прочих людей основана на желании похвалы и на опасении порицания. Власть же совести основана на желании заслуженной похвалы и на отвращении к заслуженному порицанию... Если мнение прочих людей одобряет и восхваляет нас за поступки, которых мы не делали, за чувства, которые не побуждали нас к этим поступкам, то совесть наша тотчас же унижает в нас гордость, вызванную похвалами, и говорит нам, что так как нам известны собственные наши заслуги, то мы заслуживаем презрения за все, что принимаем сверх следуемого нам. Если люди упрекают нас в поступках, которых мы не делали, в побуждениях, которые нисколько не руководили нами, то внутренний голос совести исправляет ложное мнение посторонних людей и показывает нам, что мы ни в каком случае не заслуживаем несправедливо направленного против нас осуждения". Но в подобных случаях внутренний человек нередко бывает поражен и смущен жестокостью и криками посторонних людей; естественное понимание того, что заслуживает похвалы, и того, что заслуживает порицания, "притупляется и приходит в оцепенение", совесть никнет под напором всеобщего порицания и негодования. С другой стороны, присутствие посторонних людей и их суждения бывают часто необходимы, чтобы пробудить в человеке сознание своего долга, и если беспристрастных свидетелей нет, а присутствующие относятся к человеку с пристрастием и потворством, то нравственные чувства легко могут быть извращены. Низкий уровень партийной и международной нравственности сравнительно с личной объясняется, по мнению Смита, именно этим обстоятельством. Извращение нашей совести происходит не только при отсутствии беспристрастных посторонних свидетелей, но и вследствие наших собственных эгоистических страстей, приводящих нас к несправедливым и насильственным поступкам. Мы нередко сами потворствуем себе. К счастью, природа не отдала нас всецело во власть самолюбивых самообольщений; она поставила на страже нашего поведения "общие правила нравственности". "В основание их легло то, что постоянно одобрялось или порицалось в целом ряде частных случаев нашими нравственными способностями, нашим чувством приличия и достоинства". Раз эти правила были выработаны и установлены, они составили, так сказать, общий кодекс, к которому обращаются люди в затруднительных случаях. "Наше уважение к общим правилам и есть собственно так называемое чувство долга, начало, имеющее весьма важное значение в человеческой жизни, единственное начало, которым вся масса человечества способна руководствоваться в своих поступках... Без такого священного уважения к правилам нравственности не было бы возможности рассчитывать ни на чье поведение". В дальнейшем изложении Смит останавливается на влиянии пользы, обычаев и моды на наше чувство одобрения или неодобрения в делах нравственности; он отводит много места характеристике добродетельного человека, руководящегося в своих поступках благоразумием, справедливостью, великодушием и самообладанием, и в заключение дает очерк различных систем нравственной философии.
Мы скажем еще несколько слов об отношении Смита к утилитаристам. Он не считал возможным вывести всю нравственность из принципа пользы. В системах, "выводящих принцип одобрения из нашего личного интереса", он находит "много смутного и неопределенного". Польза сопровождает всякую добродетель, а не порождает ее, и этот элемент полезности придает особенную силу и прелесть добродетели. Когда утилитаристы развивают свою идею пользы, то "читатель, - говорит Смит, - восхищается новостью и широтою выставляемых перед ним воззрений; он различает в добродетели новую красоту, а в пороке - новое безобразие; он приходит в такой восторг... что у него не остается даже охоты подумать, что так как все эти политические соображения о полезности никогда не приходят ему в голову, то они и не могут быть источником того одобрения или неодобрения, какие до этого воздавались им добродетели и пороку". Философы, полагавшие в основании нравственности принцип пользы, близко подходили, по мнению Смита, к понятию симпатии; но они смутно представляли его себе и не могли формулировать. "Система, выводящая все наши страсти и все наши чувства из любви к самому себе, - говорит он, - система, наделавшая в мире столько шума, но ни разу еще достаточно полно и ясно не развитая, возникла, мне кажется, из неправильного и смутного понимания системы симпатии". Свое начало симпатии Смит во всяком случае не считает возможным свести ни на начало пользы, ни на начало эгоизма. Она представляет более широкое понятие. Таким образом, Смит не был утилитаристом, но вместе с Юмом они расчистили почву и подготовили ее для развития новейшей утилитарной школы в Англии в лице Бентама и его последователей.
ΙΙΙ. Богатство народов
Смит провел в Париже около года – с декабря 1765 г. по октябрь 1766 г. Поскольку центрами умственной жизни Парижа были литературные салоны, там он в основном и общался с философами. Можно думать, что особое значение для Смита имело знакомство с К. А. Гельвецием, человеком большого личного обаяния и замечательного ума. В своей философии Гельвеций объявил эгоизм естественным свойством человека и фактором прогресса общества. С этим связана идея природного равенства людей: каждому человеку, независимо от рождения и положения, должно быть предоставлено равное право преследовать свою выгоду, и от этого выиграет все общество. Такие идеи были близки Смиту. Они не были новы для него: нечто схожее он воспринял от философов Дж. Локка и Д. Юма и из парадоксов Мандевиля.
Но конечно, яркость аргументации Гельвеции оказала на него особое влияние. Смит развил эти идеи и применил их к политической экономии. Созданное Смитом представление о природе человека и соотношении человека и общества легло в основу взглядов классической школы. Понятие homo oeconomicus (экономический человек) возникло несколько позже, но его изобретатели опирались на Смита. Знаменитая формулировка о "невидимой руке" является одним из наиболее цитируемых фрагментов "Богатства народов".
Что такое "экономический человек" и "невидимая рука"? Ход мыслей Смита можно представить себе примерно так. Главным мотивом хозяйственной деятельности человека является своекорыстный интерес. Но преследовать свой интерес человек может, только оказывая услуги другим людям, предлагая в обмен свой труд и продукты труда. Так развивается разделение труда. Каждый отдельный человек стремится использовать свой труд и свой капитал (как видим, здесь могут подразумеваться как рабочие, так и капиталисты) таким образом, чтобы продукт его обладал наибольшей ценностью. При этом он и не думает при этом об общественной пользе и не сознает, насколько содействует ей, но рынок ведет его именно туда, где результат вложения его ресурсов будет оценен обществом выше всего. "Невидимая рука" - это красивая метафора для обозначения стихийного действия объективных экономических законов. Условия, при которых наиболее эффективно осуществляется благотворное действие своекорыстного интереса и стихийных законов экономического развития, Смит называл естественным порядком. У Смита это понятие имеет как бы двойной смысл. С одной стороны, это принцип и цель экономической политики, т. е. политики laissez faire, с другой - это теоретическая конструкция, "модель" для изучения экономической действительности.
В физике полезными орудиями познания природы являются абстракции идеального газа и идеальной жидкости. Реальные газы и жидкости не ведут себя "идеально" или ведут себя так лишь при некоторых определенных условиях. Однако имеет большой смысл абстрагироваться от этих нарушений, чтобы изучать явления "в чистом виде". Нечто подобное представляет собой в политической экономии абстракция "экономического человека" и свободной (совершенной) конкуренции. Наука не смогла бы изучать массовые экономические явления и процессы, если бы она не делала известных допущений, которые упрощают, моделируют бесконечно сложную и разнообразную действительность, выделяют в ней важнейшие черты. С этой точки зрения абстракция "экономического человека" и свободной конкуренции сыграла важнейшую роль в экономической науке.
Для Смита homo oeconomicus является выражением вечной и естественной человеческой природы, а политика laissez faire прямо вытекает из его взглядов на человека и общество. Если экономическая деятельность каждого человека ведет в конечном счете к благу общества, то ясно, что эту деятельность не надо ничем стеснять. Смит считал, что при свободе передвижения товаров и денег, капитала и труда ресурсы общества будут использоваться наиболее эффективным образом.
Богатство народов содержит идеи, восходящие к Кенэ, с одной стороны, к Мандевилю и Локку - с другой. Этот факт считается общепризнанным, но способ, который использует Адам  Смит  для комбинирования этих элементов, не так прост, хотя в исследованиях на него обращалось мало внимания. Влияние Кенэ на Смита очевидно, поскольку оно проявляется на уровне экономического анализа. Родовая связь некоторых фундаментальных положений Смита с идеями Мандевиля также не вызывает сомнений и это побудило нас локализовать влияние Мандевиля в вопросе разделения и обособления общей теории общественной жизни Адама Смита, какой она представлена в "Теории нравственных чувств", и его частной теории экономических явлений, то есть Богатстве народов. (Адам Смит готовил к изданию труд, посвященный политике, над ним он работал вплоть до свой смерти.) Этот вывод имеет фундаментальное значение, но мы не будем к нему обращаться, пока не появится необходимость взглянуть на проблему с позиций Локка, когда мы будем анализировать теорию стоимости Адама Смита.
Книга "Исследование о природе и причинах богатства народов" (1776 г) стоила ему девяти лет полного отшельничества и принесла славу «отца экономической науки».

Заключение
Мы уже говорили, что кроме "Исследований о богатстве народов" и "Теории нравственных чувств" от Смита осталось еще несколько произведений, незаконченных работ и отрывков. Они не имели и не имеют серьезного значения. Три работы, из которых первая - самая большая по объему: по истории астрономии, по истории физических наук в древние времена и по истории логики и метафизики в древние времена, носят одно общее заглавие: "Принципы, лежащие в основании философских исследований". Очевидно, они должны были составить одно целое.
Имея в виду свою обширную схему, Смит приступал к выполнению ее с разных концов. Этюду по истории астрономии предпосланы общие рассуждения о чувстве удивительного и чудесного, а также о возникновении философии; но и эта работа осталась неоконченной (хотя только ее одну из всех оставленных рукописей Смит считал стоящей издания) и как отрывок из задуманного в юности труда. Два же других отрывка занимают по несколько страниц и не имеют никакого общего значения. В "Рассуждении относительно первоначального образования языков", законченной работе, Смит обнаруживает свою обычную способность пояснять примерами устанавливаемые положения. Он доказывает, что язык становится тем проще по своим основным правилам и принципам, чем сложнее он делается по своему строению, и проводит параллель между постепенным усовершенствованием языка и постепенным усовершенствованием машины; как в машинном деле, так и в языке обнаруживается стремление множество отдельных сил и начал заменять одною силою, одним принципом, вызывающим множество последствий. Однако эти упрощения вместо того, чтобы делать средства, которыми располагает язык для достижения своей цели, более совершенными, делают их на самом деле менее совершенными. В этюде "О подражании, проявляющемся в так называемых подражательных искусствах" Смит толкует о живописи, скульптуре, музыке, танцах, поэзии с точки зрения подражания, которое лежит в основании их и сопоставляет эти искусства одни с другими; по стилю этот этюд сильно напоминает "Теорию нравственных чувств", но, рассматриваемый в целом, он должен быть поставлен намного ниже последнего произведения. Наконец, нам остается упомянуть еще об опытах Смита "О внешних чувствах" и "О сходстве между некоторыми английскими и итальянскими стихами". Все эти работы в настоящее время интересны лишь как свидетельство того, насколько широки и разнообразны были умственные интересы мыслителя, положившего основание такой деловой и узкой, по мнению многих, науки, как политическая экономия. От вопросов о бытии мира до вопросов о танцах - все интересовало его. Таким именно бывает и должен быть всякий мыслитель, создающий эпоху в общем ходе развития человеческой мысли.

Список литературы
1.     Адам Смит. Биографическая статья (orel.rsl.ru/nettext/economic/smit/smitabout.htm)
2.     Статья «Адам Смит» (www.peoples.ru/science/economy/adam_smith/index.html)
3.     «Экономика» энциклопедия (http://www.vszr.ru/economics)
4.     Социально-экономические взгляды Адама Смита (www.refoman.ru/c/48/ref/3223/index1.1.html)
5.     Смит, Адам – «Википедия» (mtswikipedia.ru/index.php)
6.     "Теория нравственных чувств" и другие произведения  Адама Смита (www.ssga.ru/erudites_info/peoples/ychenie/smit/03.html)