Высший комсостав и генеральный штаб. Высшие назначения по военному ведомству исходили непосредственно от Александра II, и Милютин не мог на них влиять. Политическая благонадежность по-прежнему расценивалась много выше боевой пригодности. О состояния генералитета можно судить по письму генерала Циммермана, командовавшего действовавшим, или, вернее, бездействовавшим в Добрудже XIV корпусом, к Милютину от 28 июля 1877 г. В очень мягких выражениях Циммермаи так характеризует своих начальников дивизий: «командуют генералы, идущие в первый раз на войну», один из них «не имеет почти никаких сведений и вообще недалеких способностей», другой — «человек неглупый, но нерешительный»; третий «мало знает пехотную и артиллерийскую часть». При большей откровенности командир корпуса, вероятно, сказал бы, что все трое никуда не годны.
Милютин стремился вывести русский генеральный штаб из русла штабной работы на больший простор. В 60-х годах он установил требование командования полком до назначения на штабные генеральские должности, а в 1872 г, — и обязательного отбытия годичного ценза командования ротой или эскадроном. Таким образом постепенно подготовлялись более пригодные кандидаты для замещения высших должностей. Пока же приходилось считаться с недооценкой людей широкого кругозора.
Милютин предлагал на должность начальника штаба действующей на Балканах армии наиболее образованного генерала Обручева, составившего план войны с Турцией, целиком одобренный главнокомандующим — Николаем Николаевичем старшим. Наследник, будущий император Александр III, намеченный для командования важнейшей группой корпусов, хотел взять Обручева своим начальником штаба. Но так как Обручев имел репутацию либерала, то Николай Николаевич отказался вовсе допустить его в состав действующей армии. Вместо него начальником штаба действующей армии был назначен Непокойчицкий, уже 20 лет ушедший от строевой и штабной службы. Газенкампф аттестует Непокойчицкого так: подлинная канцелярская машина, простое соприкосновение с которой убивает всякое проявление жизни; для него не существует ни людей, ни требований войны, а только «входящие» и «исходящие». [345] Помощником его, фактическим руководителем оперативной части был избран Левицкий, составитель рыночного справочника по тактике, впечатлительный, неуравновешенный командир гвардейского кавалерийского полка с ореолом учености сомнительного профессора тактики.
Перевооружение. После прусских успехов 1866 г., приписанных главным образом заряжающемуся с казны ружью, наши шестилинейные штуцера, которыми была вооружена армия после Восточной войны, были спешно переделаны, по системе Крнка, для заряжания с казны. В 1870 г. мы избрали лучший образец пехотного ружья того времени, системы американца Бердана; 30 тыс. винтовок Бердана было заказано в Англии, а с 1872 г. к валовому изготовлению их приступили наши заводы. Милютин переоборудовал заново Тульский, Ижевский и Сестрорецкий заводы, снабдил их паровыми двигателями и новейшими станками. При крайнем напряжении они могли изготовлять до 400 тыс. винтовок в год.
К началу мобилизации 1876 г. около 10% пехоты (гвардия и стрелки) и большая часть конницы закончили свое перевооружение; кроме того 230 тыс. винтовок Бердана имелось на складах. Превосходство берданки было очевидно: патрон крнки весил в полтора раза больше, экстракция гильз у крнки была неудовлетворительна; берданка давала удовлетворительный огонь на дистанцию вдвое большую, чем крнка. Для войны на Балканском полуострове намечалось всего 7 корпусов; с начала мобилизации до начала военных действий имелось полгода времени. В этих условиях, казалось бы, естественнее всего было перевооружить берданками части действующей армии. Этого сделано не было; высокое начальство скорее опасалось, чем приветствовало дальнобойность и скорострельность берданок, которые, по его мнению, могли привести к тому, что пехота окажется в критические минуты боя без патронов; указывалось также на невыгоды выступления войск в поход с оружием, не изученным в мирное время, с которым еще не проходили курса стрельбы, при этом ссылались на будто бы неудовлетворительные результаты спешного перевооружения австрийской пехоты хорошим штуцером в кампанию 1859 г. Так русская пехота, оставив берданки в складах, и отправилась воевать с криками. Наша военная промышленность в 1877/78 г. работала на склад, а не на обширный рынок, открытый войной.
Опыт войны 1866 г. заставил нашу полевую артиллерию поспешить перевооружиться нарезными, заряжаемыми с казны пушками. Дальность бронзовых пушек образца 1867 г. была недостаточная: 9-фунтовые пушки давали действительный огонь на 1 800 м, а 4-фунтовые — основной образец полевых батарей — только на 1 400 м. По укреплениям огонь их почти не давал результатов. Перевооружение прекрасными стальными орудиями образца 1877 г. стояло на очереди, но осуществлено во время быть не могло.
Русский генералитет.
Скобелев. Скобелев Михаил Дмитриевич (1843-82), российский военачальник, генерал от инфантерии (1881). Участвовал в Хивинском походе 1873, Ахалтекинской экспедиции 1880-81 и подавлении Кокандского восстания 1873-76. В русско-турецкую войну 1877-78 успешно командовал отрядом под Плевной, затем дивизией в сражении при Шипке — Шейново. Все его подвиги и описания его участия в русско-турецкой войне будут приведены ниже в главе сама война. Михаил Скобелев так же написал «заветы славянству», в которых он видел будущее наших славянских народов. Я рисую себе в будущем вольный союз славянских племён1. В отличии от Драгомирова, который не принял столь значительное участие в войне, а прославился больше в мирное время, написав множество трудов по военному искусству. По этому мы больше внимания уделим Драгомирову.
Драгомиров. Михаил Иванович Драгомиров 1830-1905, Генерал от инфантерии. М.И.Драгомиров был одним из видных участников русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг., но его главные заслуги в российской военной истории связаны с активной военно-научной и военно-педагогической деятельностью в период реформ Александра II и военного министра Д.Милютина. "Армия - не вооруженная сила только, но и школа воспитания народа, приготовления его к жизни общественной", - эта мысль, выраженная Михаилом Ивановичем в 1874 г., помогла впервые взглянуть на армию, как на социальный организм. Навсегда современным стало его мнение о роли морального фактора в вооруженных силах: "В военном деле на первом месте стоит человек с его нравственной энергией".
Михаил Драгомиров родился близ города Конотопа Черниговской губернии в семье потомственного дворянина, офицера, участника Отечественной войны 1812 г. Отец, ставший набожным человеком, построил в Конотопе церковь, и в ней Драгомиров мальчиком читал псалтырь; в ней же в 1905 г. будет упокоен его прах.
Первоначальное образование Михаил получил в Конотопском городском училище, окончив которое он поступил в Петербургский Дворянский полк. С отличием освоив там курс фельдфебелей, в 1849 г. был направлен на службу прапорщиком в знаменитый лейб-гвардии Семеновский полк и стал готовиться к поступлению в Академию генерального штаба. В 1854 г. его мечта осуществилась. Став слушателем академии, он учился с особым усердием и через два года закончил ее с золотой медалью, его имя было занесено на мраморную доску лучших выпускников. По окончании академии он получил назначение в генеральный штаб, вскоре стал штабс-капитаном.
Поражение России в Крымской войне 1853 - 1856 гг. оказало на Драгомирова сильное воздействие. Изучая опыт обороны Севастополя, где особенно ярко проявились героизм и стойкость русских солдат и офицеров, он впервые задумался о значении морального фактора в войне. К 1856 г. относился первый его труд - "О высадках в древние и новейшие времена", который длительное время оставался в русской армии единственным по полноте и глубине исследованием о десантных операциях.
С 1861 г. началась активная деятельность Драгомирова в российских военных журналах ("Инженерный журнал", "Оружейный сборник", "Артиллерийский журнал"), где он исследует значение нравственных сил русской армии в новых условиях, возрождает заветы суворовской "Науки побеждать". В этом же духе он читает лекции в академии, привлекая внимание офицерского корпуса к системе обучения и воспитания великого русского полководца, "отца солдат". Считая причиной переворота во взглядах на подготовку вооруженных сил новый фактор - появление нарезного огнестрельного оружия, Драгомиров доказывал, что "пуля и штык не исключают друг друга" и "штыковое воспитание" не утратило своего значения в подготовке солдата. Он восставал против увлечения смотрами и парадами, как и против словесного метода военного обучения, отдавая безоговорочное предпочтение методу практических занятий.
Генерал Драгомиров отличался независимым нравом, и мог дерзить даже царской свите.1
В 1869 г. Драгомиров был назначен начальником штаба Киевского военного округа, а в 1873 г. - командиром 14-й пехотной дивизии. На этих должностях он получил возможность реализовать свои теоретические взгляды на практике. Организуя боевую подготовку войск, он настойчиво проводил в жизнь принцип: "Учить солдат и офицеров тому, что необходимо на войне". В "Памятной книжке чинов 14-й пехотной дивизии" Михаил Иванович предъявлял такие требования к солдату: 1) преданность Государю и родине до самоотвержения; 2) дисциплина; 3) вера в начальника и безусловная обязательность его приказов; 4) храбрость, решительность; 5) готовность без ропота переносить все нужды солдатские; 6) чувство взаимной выручки. От офицеров требовалось: 1) самоотверженно выполнять свой долг; 2) служить делу, а не лицам, общей, а не собственной пользе; 3) владеть теорией и практикой военного дела.
Драгомиров уделял большое внимание воспитанию у подчиненных уважения к законам, осознанной дисциплины, а в обучении - упражнениям, тренировкам и маневрам. Ему удалось добиться заметных результатов: 14-я дивизия отличалась надежной боевой выучкой, личный состав прочно усвоил основы новой тактики стрелковых цепей, офицеры и солдаты были бодры и энергичны.
Практической проверкой системы обучения и воспитания войск, которую проповедовал Драгомиров, стала русско-турецкая война 1877 - 1878 гг. 14 апреля 1877 г. он со своей дивизией в составе войск 4-го корпуса выступил в поход из Кишинева к Дунаю через Румынию. Переправа главных сил русской армии через Дунай была назначена близ города Зимницы, и Михаил Иванович сыграл значительную роль в организации форсирования реки, защищаемой большими силами турок. 14-й дивизии было поручено первой преодолеть Дунай, и на Драгомирова выпали главные заботы по проведению рекогносцировки, подготовке переправочных средств, разработке плана действий. Командир дивизии требовал от офицеров доводить задачу до каждого подчиненного и в своем приказе от 4 июня говорил: "Последний солдат должен знать, куда и зачем он идет... У нас ни фланга, ни тыла нет и не может быть, всегда фронт там, откуда неприятель".
Михаил Иванович писал из Зимницы: "Пишу накануне великого для меня дня, где окажется, что стоит моя система воспитания и обучения солдат и стоим ли мы оба, т.е. я и моя система, чего-нибудь".
В конце июня 14-я дивизия в составе Передового отряда генерал-лейтенанта И.Гурко двинулась к Балканам, участвовала во взятии города Тырново, затем в овладении горными перевалами. В период контрнаступления превосходящих сил противника на Балканах началась героическая оборона Шипкинского перевала, и в критический момент Драгомиров привел резерв на помощь русско-болгарскому отряду Н.Столетова, оборонявшему перевал. 12 августа на Шипке Михаил Иванович был ранен в колено правой ноги и выбыл из строя.
Раненый военачальник был направлен в Кишинев, где ему грозила ампутация ноги, и только с большим трудом этого удалось избежать. Генерал М.Скобелев писал ему: "Поправляйся, возвращайся в верящую в тебя армию и в круг твоих боевых товарищей". Однако состояние раны этого не позволило. Вынужденный покинуть армию, Драгомиров выехал в Петербург. Утешением ему стало пожалование чина генерал-лейтенанта. По выздоровлении Михаил Иванович был назначен начальником Академии генерального штаба с одновременным производством в звание генерал-адъютанта. 11 лет он возглавлял ведущее военно-учебное заведение России, готовившее военные кадры высокой квалификации. За время его руководства академия превратилась в крупный центр российской военной науки. В 1879 г. Драгомиров издал свой главный труд - "Учебник тактики", который на протяжении более двадцати лет служил основным пособием для обучения офицеров искусству тактики.
В 80-е гг. Михаил Иванович дважды ездил во Францию для изучения новинок военной техники. Признавая целесообразность их внедрения в армии, он по-прежнему считал, что главное не в том, каково оружие, а как им владеет солдат и как он настроен на победу.
Будучи авторитетнейшим военным специалистом, Драгомиров в 1889 г. был назначен командующим Киевским военным округом, стал через два года генералом от инфантерии. На этой должности кропотливо передавал свой опыт подчиненным командирам. Решительно борясь с муштрой, он не уставал внушать офицерам, что солдат - это человек, обладающий разумом, волей, чувствами, и требуется всячески развивать его природные задатки и человеческие свойства. Командующий издает "Опыт руководства для подготовки частей к бою" (эта работа выдержала несколько изданий) и "Солдатскую памятку" (издавалась 26 раз). В 1900 г. генерал-ученый разработал Полевой устав, с которым русская армия начала в 1904 г. войну с Японией.
В 1898 г. Драгомиров, оставаясь командующим округом, был назначен одновременно киевским, подольским и волынским генерал-губернатором, что расширило круг его забот. В 1901 г. Николай II удостоил его высшим российским орденом - святого Андрея Первозванного. В возрасте 73 лет Михаил Иванович вышел в отставку с зачислением в члены Государственного совета. До последних дней своей жизни он не прекращал публицистической работы.
За заслуги в военной науке Драгомиров был избран почетным членом Московского и Киевского университетов, почетным вице-президентом конференции (совета) Академии генерального штаба, почетным членом Михайловской артиллерийской академии, некоторых зарубежных академий и обществ. Возрождая и развивая в новых условиях суворовскую систему обучения и воспитания, он оказал большое влияние на жизнь армии.
Горчаков. Дипломатическая подготовка войны. 
Горчаков. Горчаков, Александр Михайлович, князь - знаменитый дипломат, с 1867 г. государственный канцлер, родился 4 июля 1798 г.; получил воспитание в царскосельском лицее, где был товарищем Пушкина. В юности "питомец мод, большого света друг, обычаев блестящих наблюдатель" (как характеризовал его Пушкин в одном из посланий к нему), Горчаков до поздней старости отличался теми качествами, которые считались наиболее необходимыми для дипломата; но, кроме светских талантов и салонного остроумия, он обладал также значительным литературным образованием, которое и отражалось впоследствии в его красноречивых дипломатических нотах.
Когда летом 1870 г. разыгралась прелюдия к кровавой борьбе, князь Горчаков находился в Вильбаде и - по свидетельству нашего дипломатического органа - был не менее других поражен неожиданностью разрыва между Францией и Пруссией. "По возвращении своем в Петербург, он мог только вполне присоединиться к принятому императором Александром II решению удержать Австрию от участия в войне, чтобы избегнуть необходимости вмешательства со стороны России. Канцлер выразил только сожаление, что не была условлена взаимность услуг с берлинским кабинетом, для надлежащей охраны русских интересов" ("Journ. de St. Pet.", 1 марта 1883 г.). Франко-прусская война всеми считалась неизбежной, и обе державы открыто готовились к ней с 1867 г.; поэтому нельзя считать простой случайностью отсутствие предварительных решений и условий относительно такого важного вопроса, как поддержка Пруссии в борьбе ее с Францией. Наша дипломатия не только удержала Австрию от вмешательства, но старательно охраняла свободу военных и политических действий Пруссии во все продолжение войны, до заключительных мирных переговоров и подписания франкфуртского трактата. Понятна благодарность Вильгельма I, выраженная в телеграмме 14 (26) февраля 1871 г. к императору  АлександруII/ Горчаков воспользовался этой переменой обстоятельств для уничтожения 2-й статьи парижского трактата о нейтрализации Черного моря. На лондонской конференции было решено вновь предоставить России держать военный флот в Черном море. После разгрома Франции, взаимные отношения Бисмарка и князя Горчакова существенно изменились. С этого времени начинается для русской дипломатии ряд горьких разочарований, которые придают печальный оттенок всему последнему периоду деятельности князя Горчакова. Предвидя, что восточный вопрос не замедлит возникнуть вновь в той или другой форме, Бисмарк поспешил устроить новую политическую комбинацию с участием Австрии как противовеса России на Востоке. Вступление России в этот тройственный союз, которому было положено начало в сентябре 1872 г., ставило русскую внешнюю политику в зависимость не только от Берлина, но и от Вены, без всякой к тому надобности. Связав себя этой системой предварительных соглашений и уступок, князь Горчаков допустил или вынужден был допустить вовлечение страны в тяжелую, кровопролитную войну, с обязательством не извлекать из нее соответственной пользы для государства и руководствоваться, при определении результатов победы, интересами и желаниями чужих и отчасти враждебных кабинетов. В незначительных или посторонних вопросах, как, например, в деле признания правительства маршала Серрано в Испании в 1874 г., князь Горчаков нередко расходился с Бисмарком, но в существенном и главном пассивно подчинялся его внушениям. Серьезная размолвка произошла только в 1875 году, когда русский канцлер принял на себя роль охранителя Франции и общего мира от посягательств прусской военной партии и официально сообщил державам об успехе своих усилий, в ноте 30 апреля (12 мая) того же года. Все фазисы восточных осложнений пройдены были русским правительством в составе тройственного союза, пока дело не дошло до войны; а после того как Россия воевала и справилась с Турцией, тройственный союз опять вступил в свои права и при помощи Англии определил окончательные условия мира, наиболее выгодные для венского кабинета. Даже с объявлением войны (в апреле 1877 г.) престарелый канцлер связывал фикцию уполномочия от Европы, так что заранее отрезаны были пути к самостоятельной и откровенной защите русских интересов на Балканском полуострове после громадных жертв двухлетней кампании. Князь Горчаков обещал (по рейхштадтскому соглашению 8 июля 1876 г.) представить Австрии две турецкие провинции, восстание которых послужило первым толчком к славянскому освободительному движению в русском обществе; в Англии поручено было графу Шувалову заявить, что русская армия не переступит за Балканы, но обещание было взято назад после того, как оно было уже передано лондонскому кабинету, - что возбудило неудовольствие и дало лишний повод к протестам. Колебания, ошибки и противоречия в действиях дипломатии сопутствовали всем переменам на театре войны. Движение русских войск к Константинополю было остановлено простыми угрозами Англии; Сан-Стефанский мирный договор 19 февраля (3 марта) 1878 года создавал обширную Болгарию, но увеличивал Сербию и Черногорию лишь небольшими территориальными прирезками, оставлял Боснию с Герцеговиной под турецкой властью (в ожидании австрийской оккупации) и ничего не давал Греции, так что договором были крайне недовольны почти все балканские народности и именно те, которые принесли наиболее жертв в борьбе с турками - сербы и черногорцы, босняки и герцеговинцы. О том, чтобы избегнуть конгресса, как это удалось Бисмарку после Садовой, не могло быть и речи. Россия предложила германскому канцлеру устроить конгресс в Берлине; между графом Шуваловым и маркизом Салисбери состоялось соглашение 30 (18) мая относительно вопросов, подлежащих обсуждению держав. На берлинском конгрессе (от 1 [13] июня до 1 [13] июля 1878 г.) князь Горчаков систематически избегал участия в тех заседаниях, на которых предстояло обсуждение неприятных для него, хотя и важных для России, вопросов; он придавал особенное значение тому, чтобы России возвращена была небольшая полоса Бессарабии, отнятая у нее по парижскому трактату, причем Румыния должна была взамен получить Добруджу. Предложение Англии о занятии Боснии и Герцеговины австрийскими войсками было горячо поддержано председателем конгресса, Бисмарком, против турецких уполномоченных; князь Горчаков также высказался за оккупацию (заседание 16 [28] июня). Германский канцлер поддерживал всякое положительно заявленное русское требование, но не мог, конечно, идти дальше русских дипломатов в защите политических интересов России. Князь Горчаков заботился преимущественно о согласии держав, об интересах Европы, о бескорыстии России, которое, впрочем, не требовало столь кровавых и тяжких доказательств, как война. На первый план выдвигалось уничтожение отдельных статей парижского трактата, составлявшее скорее вопрос дипломатического самолюбия, чем серьезный государственный интерес. Позднее часть русской печати жестоко нападала на Германию и ее канцлера, как главного будто бы виновника наших неудач; между обеими державами произошло охлаждение, и в сентябре 1879 г. князь Бисмарк решился заключить в Вене специальный оборонительный союз против России. Политическая карьера князя Горчакова завершилась берлинским конгрессом; с тех пор он уже почти не принимал участия в делах, хотя и сохранял почетный титул государственного канцлера. Он умер в Бадене 27 февраля 1883 г. Министром он перестал быть даже номинально с марта 1882 г., когда назначен был на его место Н.К.Гирс.
Ещё  надо сказать, что борьба европейских держав на Балканах привела в XIX веке к таким результатам, которые объективно усилили роль немецких династий в этом ареале.1
Турецкая армия.
Рассматривая эту войну не лишним будет уделить пристальное внимание турецкой армии. В те далёкие годы турецкая армия эволюционировала и были попытки возродить не когда великую армию которая смогла в 15-17 веках захватить огромные территории в Европе, что на несколько столетий сделало Османскую империю огромной и могущественной страной в Европе. После и турецкая армия и сама Порта пришли в упадок, и к19 веку порту не кто не рассматривал как великую державу и не воспринимал всерьёз.
Турецкая армия. Отсутствие буржуазии и вообще элементов городского населения, чисто крестьянский состав армии представлял черту сходства турецкой и русской армий. Турецкий крестьянин, честный, работящий, храбрый, легко подчиняющийся дисциплине, представлял элемент, из которого с необычайной быстротой мог быть создан солдат. Мусульманское духовенство, фанатичное, преданное султану и турецкой государственности, сторожило его сознание. Никакое образование не углубило его способности к самостоятельному суждению, к критической оценке событий. Если это отсутствие критицизма в солдатской массе в огромной степени облегчало и ускоряло работу командного состава по воспитанию бойца, то оно имело и обратную сторону. В солдатской массе могли молниеносно распространяться самые невероятные слухи, и мышление и психика солдат не были вооружены для стойкой борьбы с ними. Панический страх легко овладевал солдатской массой; героизм последней был неустойчив, так как в основе его заключалась покорность фаталиста судьбе. Турецкие солдаты покорно выдерживали подчас сильнейший огонь, но порой они останавливались перед легким препятствием, если им казалось невозможным его преодолеть. «Олмас» — нельзя, не идет, ничего не выходит, — с этим турецким словом концентрируется представление о внезапном падении энергии, о бесполезности дальнейших усилий, о подчинении сложившейся обстановке; это сигнал к своего рода забастовке на поле сражения, к обращению героев в толпу беглецов или покорных пленников. «Олмас» встречался у турецкого крестьянина, одетого в солдатскую шинель, гораздо чаще, чем у русского крестьянина в той же шинели, вследствие того, что турецкий солдат имел несравненно слабейшую опору в командном составе армии и ее организации. Турецкие строевые офицеры на 90-95%представляли тех же крестьян — унтер-офицеров, иногда даже вовсе неграмотных, произведенных после экзамена только по уставам.
В штабах, в артиллерии, инженерных частях, отчасти в регулярной коннице служили офицеры, получившие образование в немногочисленных военных училищах или за границей. Эти кадры нараставшего младотурецкого движения были еще слабы и не охватывали войсковой массы. Высшее командование представляло пеструю смесь пашей — выходцев из иностранных армий, являвшихся представителями разнообразных доктрин, пашей — интриганов, выдвинутых дворцовым фаворитизмом, пашей — дряхлых стариков, и пашей — толковых генералов, обостривших свое военное понимание в борьбе с рядом восстаний турецких провинций.
Организация турецкой армии представляла ставку на вооруженный народ, вернее — на часть вооруженного народа, так как воинская повинность не распространялась на многие провинции. На новый путь военного строительства Турция встала еще в 1826 г., после подавления бунта и упразднения корпуса янычар. В тяжелые годы приступа к новому военному строительству Турция вела неудачную для нее войну с Россией 1828/29. Образцом для турецкой реформы являлось прусское военное устройство; туркам помогали прусские инструкторы, в том числе и Мольтке, выполнивший крупные работы. В эпоху Восточной войны турецкая армия имела комплектование, основанное на более современных принципах, чем армии русская, французская, английская. Мусульмане, взятые по воинской повинности, служили 12 лет: 5 лет на действительной службе и 7 лет в запасе. Помимо 6 перволинейных корпусов (низам) общей численностью в 118 тыс., излишек запасных позволял мобилизовать такое же количество корпусов ландвера (редифа).
Редиф имел в мирное время небольшие офицерские и унтер-офицерские кадры, по временам собирался на ученья; однажды в 7 лет состоящие в редифе созывались на маневры. Однако воинскую повинность в Турции не удалось распространить ни на христиан, уплачивавших особый военный налог, ни на ряд провинций с преобладающим нетурецким населением: часть Курдистана, вся Албания, Аравия, Ливан, Бассора, Триполи, Крит, острова Архипелага не участвовали в комплектовании турецкой армии. Эти провинции выставляли почти небоеспособную милицию. Слабым местом турецкого военного устройства являлось почти хроническое состояние банкротства турецкого казначейства. Бедность государства жестоко отзывалась на армии. Войска часто не получали жалованья, и даже паек переставал выдаваться. Одежда, обувь не получались во время: дисциплина расшатывалась, и начинались грабежи. Мобилизационные запасы часто отсутствовали.
В 1869 г. Турция сделала дальнейший шаг на пути к вооруженному народу, увеличив длительность воинской повинности с 12 до 20 лет. Служба в низаме продолжалась 6 лет: 4 года действительной службы и 2 года состояния в запасе; затем 6 лет состояния в ландвере — редифе и 8 лет состояния в ландштурме — мустафхисе. Численность годового контингента низана была определена в 37 500 человек: на самом деле вследствие финансовых трудностей она была меньше. Не попавшие на действительную службу зачислялись прямо в редиф. Часть мустафхиса решено было использовать как дополнительный призыв редифа. Низам, по мирным штатам, должен был насчитывать 150 тыс., после мобилизации — 210 тыс.; редиф насчитывал 270 тыс. и мобилизуемый мустафхис — 145 тыс.; итого получалась солидная вооруженная сила в 625 тыс. человек; число же всех мужчин, состоявших на военном учете, приближалось к миллиону. Кроме того, курды, албанцы, выселившиеся из России черкесы выставляли нерегулярные вспомогательные части, занимавшиеся, впрочем, преимущественно грабежом мирного населения (башибузуки).
Мобилизация турецкой армии, вызванная восстанием в Боснии, началась в 1875 г.; в 1876 г., после предъявления Россией ультиматума, турецкая мобилизация получила характер крайнего напряжения сил; развертывание вооруженных сил тормозилось лишь государственным банкротством, — Турция прекратила платежи по своим долгам.
Командный состав редифа и мустафхиса был очень слаб; ротами командовали командированные из низама унтер-офицеры. Конница, особенно регулярная, была очень немногочисленна. Запряженных батарей в редифе и мустафхисе почти не формировалось; к началу Русско-турецкой войны насчитывалось 580 батальонов пехоты (в том числе 181 батальон низама), 147 эскадронов и 858 полевых орудий (в том числе 794 полевых орудий низама). В мобилизованной армии количество орудий, приходящихся на батальон, падало, таким образом, втрое — с 4,3 до 1,4 орудия.
Русским постоянным, крепко организованным полкам предстояло померяться силами главным образом с турецким ополчением. Турецкое ополчение — мустафхис — было, пожалуй, не худшей частью турецкой армии; контингент, выставленный вассальным Египтом — 11 тыс., как будто и прочно организованный, по боеспособности был, вероятно, еще ниже.
В мирное время в Турции имелось 7 корпусных округов; в военное время организация высших соединений существовала, по-видимому, только на бумаге. Произвольное число батальонов образовывало полк, произвольное число полков входило в бригаду и дивизию; в общем, имелись преимущественно импровизированные из низама, редифа и мустафхиса отряды. Качество их было весьма различно. Части, мобилизованные первыми против босняков, сербов, черногорцев, сколачивавшиеся в течение года, уже обстрелянные и одержавшие победы, были много сильнее новых формирований, начатых одновременно с русской мобилизацией в конце 1876 г. и стянутых в четырехугольник крепостей восточной Болгарии.
Еще слабее были новые части, импровизированные турками из редифа и мустафхиса в течение самой войны, когда лучший солдатский материал и средства уже иссякали. Запасных войск не было, и первоначально мобилизованные, приобретшие боевой опыт батальоны постепенно вымирали, не получая пополнения. Численность батальона колебалась от 774 человек до 100 человек. Высшее военное управление образовывалось военным министром, морским министром, самостоятельным генерал-фельдцехмейстером, высшим военным советом — органом, утверждавшим решения военного министра, и тайным военным советом при султане, распоряжавшимся помимо военного министра. Главнокомандующий был свободен в приведении в исполнение только тех планов, которые получили в Константинополе одобрение перечисленных учреждений. Подчиненные военному министру генералы стремились иметь поддержку в Константинополе и представляли обходными путями свои контрпроекты. Создавалась удивительная анархия; у всех были связаны руки, и все были безответственны. Интриги и отстаивание колокольных интересов характеризуют высшее турецкое управление.
Для вооружения пехоты турки имели перед войной лишь 325 тыс. ружей Снайдера, типа нашей Крнки, но с прицелом на 1300 шагов. Чтобы пополнить и улучшить вооружение, Турция закупила в Соединенных Штатах, у компании Пибоди, 600 тыс. ружей Пибоди-Мартини, несколько уступавших по качеству нашим берданкам, но имевших прицел на 1 800 шагов. Перевооружение турецкой пехоты началось в октябре 1876 г.; к началу Русско-турецкой войны 310 тыс. ружей Пибоди были розданы войскам. 70% турецкой пехоты получили лучшее оружие. Противоположное, по сравнению с Россией, отношение Турции к вопросу перевооружения дало ей крупный плюс.
В вооружении артиллерии Турция равнялась по Пруссии. Небольшая часть полевых орудий была бронзовая, устаревшего прусского образца Варекдорфа; основная масса полевой артиллерии имела новые дальнобойные стальные, орудия.
Турецкое правительство очень скупо отпускало в мирное время кредиты на содержание кадров армии, часто задерживало отпуск жалованья и пайка. Но оно охотно шло на материальные затраты по подготовке к войне. Много денег ушло на крепости; на сухопутных и береговых укреплениях имелось до тысячи крупповских стальных орудий.
Ни обозов, ни госпиталей, ни полевого интендантства в Турции не было. Каждая рота получала примерно по четыре вьючных животных; остальной обоз должен был образовываться собираемыми в мере надобности обывательскими повозками. Снабжение шло от довольствующих органов военного ведомства, которые в каком-либо пункте позади частной армии нагромождали большой магазин. Каких-либо звеньев, которые соединяли бы этот магазин с войсками на фронте, в организации не было. Это стесняло до крайности способность турецких войск к маневрированию.
Малоподвижность войск мало смущала турецкое правительство. Поскольку русская армия получала одностороннюю подготовку к наступлению, постольку же турки односторонне готовились к обороне. Они умели с чрезвычайной быстротой возводить хорошо примененные к местности укрепления. Надежды и планы турок сводились к тому, чтобы втянуть русских в осадную войну, особенно в четырехугольнике крепостей Рущук — Силистрия — Варна — Шумла. Отстаивая ряд позиций, турецкая армия могла выиграть дорогое время и выказать себя с лучшей стороны.
Турецкий флот прочно господствовал на Черном море; он состоял из 17 броненосных и 14 неброненосных судов. По Парижскому миру 1856 г. России было запрещено иметь военный флот на Черном море. Александр II воспользовался войной 1870 г., чтобы декларировать отказ от этого обязательства, что произвело дипломатический скандал, но флота строить не стал. Между тем для удара на Константинополь господство на Черном море получало огромное значение. Турки имели и сильную речную флотилию на Дунае в составе до 60 пароходов, из которых десяток был вооружен пушками и имел слабую броню. Всего турецкий флот имел личный состав свыше 15 тыс. человек и 763 орудия. При оценке боевых действий нельзя признавать равноценными турецкие и русские войска. Лишенные нестроевых и обоза, не могущие маневрировать, со слабой по числу артиллерией, анархически руководимые — турецкие, большей частью ополченские батальоны было бы ошибочно по числу штыков сравнивать с русскими постоянными батальонами, имевшими на своей стороне все преимущества организации и устроенного тыла, а также преимущества, вытекавшие из содействия сильной конницы и многочисленной артиллерии.
Война. Тактика и стратегия двух воюющих сторон. План Обручева.  Ход военных действий, основные сражения. Кавказский фронт.
Тактика. Война застала русскую пехоту в момент перехода ее от трехбатальонной организации полков к четырехбатальонной. Основная масса пехоты выступила в трехбатальонном составе, чтобы вступить в бой в твердо устоявшихся организационных формах, хотя и забракованных уже теорией. Старая организация крайне невыгодно отозвалась на тактических действиях русской пехоты. Дело в том, что трехбатальонная организация сохраняла деление пехоты на легкую и линейную; батальон состоял из 5 рот, в том числе 1 стрелковой и 4 линейных. Штуцерные и застрельщики эпохи Севастополя были собраны в одну из рот батальона; она перевооружалась в первую очередь берданками, а если сохраняла ружья Крнки, то имела прицел на большую дистанцию, чем линейные роты, и проходила особый курс стрельбы. Стрелковая рота всегда рассыпалась в первую очередь; линейные роты наступали близко за ней в ротных колоннах, на небольших интервалах, не превышавших фронта развертывания ротной колонны; боевой порядок батальона растягивался по фронту не больше чем на 300 шагов. Такое деление на линейную и легкую пехоту вело к тому, что только 20% русской пехоты получили надлежащую боевую подготовку и разумно использовались в бою; остальные 80% представляли только массу для штыкового удара и использовали огонь своих ружей лишь эпизодически, залпами из сомкнутого строя. Эта организация была уже теоретически осуждена; на смену ей должны были придти четырехбатальонные полки с батальонами из четырех одинаково вооруженных и обученных рот. Однако помимо гвардии новая организация почти нигде не была введена — из страха перед новшеством, еще не переработанным в мирной жизни войск.
Боевой порядок русского батальона был очень скучен; четыре пятых батальона оставались под огнем в сомкнутом строю; никто не применялся к местности; муштра проникла  в действие стрелковых цепей, которые подравнивались. Основного выигрыша расчлененного порядка — несвязанности отдельных частей и возможности широкого проявления инициативы младшим начальникам — не получалось. Мы только формально отказались от линейного порядка, — механический порядок построения и залпового огня удерживался.
Ружье Крнки могло поражать неприятеля на дистанции до 2 тыс. шагов, но было снабжено прицелом только на 600 шагов. Несомненно, следовало заботиться о том, чтобы пехота не злоупотребляла огнем с дальних дистанций, что грозило оставить пехоту в решительные минуты боя на близких дистанциях без патронов. Но эта забота должна была бы выражаться прежде всего в надлежащем обучении и воспитании пехоты; механический подход к этой задаче в виде снабжения русских ружей Крнки, а потом и берданок, умышленно коротким прицелом раздражал войска, лишал их веры в свое оружие, неспособное состязаться с турецким на дальних дистанциях.
Подготовка русской пехоты в 1877 г. исключительно к ближнему бою была ошибочна и потому, что в эту эпоху тактического развития огонь артиллерии был еще слаб; от пехоты требовалась огневая подготовка со средних и дальних дистанций; того мощного артиллерийского огня, который в настоящее время заставляет рассматривать пехоту исключительно как род оружия ближнею боя, еще не было.
Пехота почти не имела представления об устройстве окопов и не располагала носимым шанцевым инструментом. В тылу шанцевый инструмент возился по расчету 10 лопат, 24 топора, 6 кирок и мотыг, 1 лом на роту, но вовремя подвезти и использовать его не умели. Русская армия готовилась исключительно к наступлению; презрение к обороне и вытекавшая из него неуверенность в обороне приводили к тяжелым кризисам каждый раз, как наступление захлебывалось. А такие недоразумения должны были повторяться часто при недостаточном уважении к огню и ставке почти исключительно на штык.
Пехотинец нес на себе 60 патронов к Крнке; общий вес его снаряжения приближался к двум пудам; тяжесть снаряжения делала русскую пехоту не слишком пригодной к быстрым маршам. Тяжелые ранцы мешали стрельбе лежа, и перед атакой их обыкновенно снимали; в случае неудачи ранцы часто пропадали.
На 12 батальонов дивизии имелось 6 восьмиорудийных батарей; русская артиллерия была, таким образом, совершенно достаточна по количеству; в числе орудий на батальон мы превосходили турок втрое. Но это превосходство не было использовано нами решительным образом.
В техническом уровне материальной части мы несколько уступали туркам.
Наша артиллерия могла бы существенно разгрузить пехоту, если бы она, по примеру австрийцев в 1866 г. и пруссаков в 1870 г., выдвигалась всей массой в начале боя на решительные дистанции и подавляла бы огонь противника и передвижение его резервов. Этого, к сожалению, не было. Личный состав русской артиллерии решительно отстал от требований техники и тактики. Слишком много батарей удерживалось в резерве; батареи вступали в бой изолированно и не массировали своего огня; батареи часто занимали позиции на пределе досягаемости; батареи с развитием наступления забывали о том, что и им следует выноситься вперед; батареи несли малые потери, но: углубление артиллеристов в хозяйственные интересы, их отрыв, не спаянность с пехотой последней приходилось оплачивать огромными потерями. Низкий уровень тактической подготовки артиллерии объясняется тем, что в мирное время она не входила в состав дивизий, корпусов же не было, и единственным начальником, объединявшим в одно тактическое целое роды войск, являлся командующий войсками округа. Такое объединение в мирное время могло быть только фиктивным.
Наша артиллерия плохо обучалась стрельбе в мирное время. В год на батарею отпускалось 128—200 снарядов, из них только 4 шрапнели и 4 гранаты; остальные снаряды были учебными, не рвавшимися, с дымовой трубкой. Обучиться стрельбе шрапнелью в этих условиях было трудно. Главное внимание обращалось на призовую стрельбу наводчиков по большим щитам с близкого расстояния, не имевшую никакого боевого значения. Стрельба батарей основывалась еще на «принципе самостоятельности наводчика», господствовавшем при гладкой артиллерии. Командир батареи назначал наугад дистанцию для первого выстрела, а дальше каждый наводчик; должен был оценивать расстояние, на котором; его снаряд лег от цели, и вводить соответственные поправки; на знакомом: полигоне, на малых дистанциях, при стрельбе по огромному щиту-забору [351] наводчик мог еще справляться с этим требованием; в боевых же условиях, с увеличением при переходе к нарезным орудиям дистанций стрельбы, оценка наводчиком интервала падения снаряда была явно невозможной. Народившееся в Пруссии в конце 60-х годов искусство пристрелки, основанное на единоличном управлении командиром батареи ее огнем, начало пропагандироваться у нас с 1873 г., но только через полтора десятка лет стало хотя бы отчасти усваиваться новым поколением командиров батарей. Офицерские школы для переучивания командиров, давно, уже при отжившей технике, покинувших военные училища, тогда еще не были известны; они представляют завоевание 80-х годов. В 1877 г. мы выступили с нарезными пушками, но гладкостенным командирским составом.
В назначении высшего комсостава руки у Милютина были связаны. Начальники дивизий были слишком необразованны, как утверждали в то время, чтобы им можно было подчинить в мирное время артиллерийские бригады. В результате начальники дивизий оставались в младенческом неведении относительно артиллерии и не умели ее употреблять, а в артиллерии росли цеховые и хозяйственные тенденции. Милютину приходилось строить армию снизу, подготовляя смену — новое, более просвещенное поколение начальников.
Образованные при мобилизации русские армейские корпуса состояли из двух пехотных и одной кавалерийской дивизий. Распределение нашей многочисленной кавалерии — в действующей армии насчитывалось всего 149 эскадронов и сотен на 100 батальонов — по корпусам представляло неудачное мероприятие. Опыт последних войн был истолкован русской конницей в общем правильно, как затрудняющий до крайности производство кавалерийских атак на поле сражения; наша кавалерия, имевшая решительное превосходство по качеству и количеству над турецкой конницей, охотно бросалась на конного, преимущественно нерегулярного противника, но участия в боевых действиях против турецкой пехоты и артиллерии вовсе не принимала. Мы должны были бы стремиться к широкому использованию кавалерии на театре военных действий; нам следовало бы иметь, по образцу пруссаков в 1870 г., самостоятельные кавалерийские дивизии, которые бы выбрасывались на несколько переходов перед фронтом армии для дальней разведки, для выполнения роли оперативного авангарда, для широких охватов и давления на тыл турецких отрядов.
Распределенная по корпусам, наша конница была сведена на скромную, вспомогательную роль дивизионной конницы. Она добросовестно в течение всей войны несла службу; охранения, выставляя непосредственно впереди пехоты цепи конных постов и застав; кавалерийское охранение выставлялось перед пехотой на ночь и в тех случаях, когда пехота, не успев закончить боя, ночевала в соприкосновении с неприятелем. Конечно, это самый не экономный способ расходования кавалерии. Она несла службу связи, выставляя посты летучей почты, а также конвойную службу; каждый начальник стремился иметь свиту из нескольких конных, которые возили его пальто и на остановках сходили за денщиков. Такое крепостническое отношение к коннице в связи с отвратительным составом кавалерийских начальников развратило ее в крайней степени. В сентябре и октябре 1877 г. Плевна наблюдалась с тыла, на левом берегу р. Вида, 75 русскими эскадронами и сотнями; вследствие многочисленных откомандирований, они представляли массу не в 11 тыс., а только в 6 тыс. коней. Все же это была очень почтенная масса конницы. Турки провели через ее расположение по Софийскому шоссе 22, 23 сентября и 6 октября большие транспорты, по 8 тыс. повозок, под прикрытием пехотных бригад с артиллерией, много слабейшей наших конных батарей.
Несмотря на жалкий тактический уровень развития, русские войска представляли все же крупную силу; дисциплина была крепка, кадры были значительны, мобилизованные успевали за несколько месяцев, протекавших от призыва до прибытия на театр военных действий, вполне освоиться и уложиться в свои роты. В руках более искусных начальников — Скобелева, Гурко, Драгомирова, Радецкого — наши полки могли давать большое напряжение и достигать крупных результатов.
Сама война. Военные действия на Балканах.
Кавказский фронт.
Попытка сокрушения. Через Дунай пока перешло 106 батальонов вместо 176 батальонов, определенных в плане Обручева. Главное командование предполагало заслониться со стороны Балкан передовым отрядом генерала Гурко силой в 11 тыс. (наполовину конница) при 40 орудиях, а с остальными силами, в ожидании подхода с нижнего Дуная XI корпуса и IV корпуса из России, заняться расширением нашего исходного положения на Дунае, для чего XII и XIII корпуса направились для овладения Рущуком, а IX корпус — Никополем; VIII корпус сохранялся в резерве. Но это благоразумное течение мыслей было нарушено очевидной пассивностью турок и захватом без боя 7 июля отрядом генерала Гурко древней столицы Болгарии — Тырново; турки бежали, не оказывая сопротивления. Главнокомандующий решил использовать благоприятную обстановку и замахнуться по Константинополю. Переход русских через Балканы, хотя бы небольшими частями, мог вызвать панику; главнокомандующий надеялся, что войска из  четырехугольника крепостей будут отозваны для непосредственной защиты подступов к Константинополю, и угроза флангу отпадет; поэтому он решил отказаться пока от операции против Рушука, поставить рущукскому отряду (ХП и XIII корпуса под общей командой великого князя наследника с начальником штаба генералом Ванновским) пассивную задачу заслона против четырехугольника, а VIII корпус подтянуть к Габрово и направить его далее за передовым отрядом. Гурко должен был захватить балканские проходы и поднять восстание в южной части Болгарии. IX корпус предполагалось использовать в виде заслона на фронте Плевна — Ловча. Приближающийся XI корпус должен был взять на себя роль резерва к северу от Балкан.
Александр II с военным министром Милютиным находился в действующей армии, но командования на себя не брал; Милютин все же счел необходимым умерить оптимизм главнокомандующего; воздействие императора привело к обещанию Николая Николаевича задержаться с переходом VIII корпуса за Балканы до приближения не только XI, но и IV корпуса, последнего из 7 корпусов действующей армии.
14 июля Гурко уже перешел по Хаинкиоскому перевалу за Балканы, нанес ряд отдельных поражений частям собиравшегося для защиты Балкан 20 тыс. корпуса Реуфа-паши; 19 июля лучший, шоссированный Шипкинский перевал был уже в наших руках вследствие действий Гурко на тыл оборонявших его турок. Верхняя долина р. Тунджи была уже захвачена нами; генерал Гурко собирался двинуться к Адрианополю.
У турок действительно поднималась паника. Болгарское население, если не спешило записываться в наши дружины, то все же любезно встречало наши войска и устраивало погромы мусульман. В Константинополе же распространилось беспокойство. Среди мусульман началось уже паническое беженческое движение; турецкое правительство трепетало. Три корпуса в руках Гурко действительно могли бы закончить в короткое время войну. Но силы Гурко были призрачны, и чтобы задержать их, не потребовалось отзывать турецкие войска, находившиеся севернее Балкан; последние начали давить на оба фланга русской армии. Этим-то давлением (первой Плевной) первоначально и был задержан поход Гурко на Адрианополь.
Первая и вторая атаки Плевны. Рущукский отряд до конца войны продолжал нести свою скромную, но тяжелую службу заслона против армии Мехмет-Али, сменившего первого турецкого главнокомандующего. Туркам удалось достигнуть против него нескольких тактических успехов, но перейти в общее наступление им было не суждено.
Интерес дальнейшей кампании сосредоточился на нашем правом крыле и центре, где у турок появились новые силы.
IX корпус генерала Криденера, перешедший последним через Дунай и оставивший 3 батальона для охранения мостов через Дунай, атаковал 15 июля устаревшую крепость Никополь. Турки защищались в земляных укреплениях, возведенных перед старыми крепостными верками. Наши осадные батареи левого берега Дуная громили город, который пылал. 15 июля важнейшие опорные точки турецкой позиции были захвачены нами; после неудачной попытки в ночь на 16 июля ускользнуть из крепости, утром 16 июля турецкий гарнизон, в составе 7 тыс., сдался. Нам достались многочисленные трофеи. Наши потери достигали 1 300 человек. Главная квартира, заинтересованная в прикрытии марша за Балканы, требовала, чтобы IX корпус, для прикрытия этого марша с запада, занял скорее, хотя бы частью сил, Плевну — важный узел путей из Виддина, Софии, Ловчи, находившийся всего в 65 км. от систовского моста. Выступление IX корпуса тормозилось желанием учесть трофеи, эвакуацией пленных, сдачей крепости румынскому гарнизону Румыния не хотела брать на себя эту задачу; IX корпус хотел также предварительно пополнить израсходованные огнестрельные и продовольственные припасы; снабжение корпуса совершенно не налаживалось. Только 18 июля генерал Криденер решил направить 3 полка 5-й пехотной дивизии генерала Шильдер-Шульднера с бригадой конницы для занятия Плевны, где, по имевшимся сведениям, находилось 2 тыс. турок — осколок никопольского гарнизона.
Между тем в Константинополе для фронтального противодействия наступлению Гурко было решено перебросить морем армию Сулеймаиа в Деде-Агач, откуда она направилась по железной дороге в Семенли, на помощь теснимому Реуф-паше. Чтобы задержать движение русских за Балканы и нажать на тыл страшного Гурко, командовавший в Виддине Осман-паша предложил перейти в наступление частью своих сил в направлении на Плевну — Ловчу, так как находившиеся против Виддина румыны явно не собирались действовать активно. По утверждении его предложения, Осман-паша 13 июля выступил из Виддина с 19 лучшими батальонами — ветеранами сербской войны, 5 эскадронами и 12 крупповскими орудиями, присоединил в Рахове 3 батальона и направился форсированным маршем к Плевне; он стремился успеть вовремя поддержать угрожаемый Никополь и приказал коменданту последнего упорно удерживать крепость и занять Плевну до прихода Османа сильным отрядом в 3 батальона при 4 орудиях. 190 км от Виддина до Плевны Осман-паша прошел в шесть дней, но, как он ни торопился, он прибыл в Плевну лишь утром 19 июля, на четвертый день после падения Никополя.
Силы Осман-паши возросли до 26 батальонов с 16 орудиями, всего около 17 тыс. хороших войск. Сосредоточение этой массы в 30 км от IX корпуса прошло незамеченным для последнего. Для занятия Плевны направлялось 7 тыс. пехоты и 2 тыс. конницы Шильдер-Шульднера с 46 орудиями. В течение 19 июля турки, несмотря на усталость от форсированного марша, успели окопаться фронтом на север, на участке протяжением около 3 км, между селениями Буковлек и Гривица. Вечером того же числа с севера к турецкой позиции подошли два полка Шильдер-Шульднера, долженствовавшие в этот день ночевать в полупереходе от Плевны; они были внезапно обстреляны дальним артиллерийским огнем и остановились. Третий русский полк (Костромской, полковника Клейнгауза) должен был подойти к Плевке с востока по рущукскому шоссе.
Утром 20 июля Шильдер-Шульднер, предполагал перед собой ничтожные силы турок, повел энергичную атаку. Канонада да севере началась в 4 час. 30 мин. утра, а в 6 часов утра развернулся с востока и Костромской полк с батареей. В 8 часов утра русские вели на всем фронте решительную атаку. На северном направлении русские, атакуя в лоб турецкую позицию, овладели несколькими окопами, но в 9 часов утра были вынуждены контратаками турок, охвативших наш правый фланг, к отступлению, за отсутствием резерва атака не могла быть возобновлена. Костромской полк нанес туркам жестокий удар с фланга, овладел Гривицким участком, выдвинул батарею на захваченные позиции и удерживался до 11 часов утра; но так как другие части уже вышли из боя, то и Костромской полк отступил, вовсе не преследуемый турками. Наша пехота потеряла свыше трети своего состава — 2400 человек; потери турок были несколько меньше — 2000 человек. Наши действия, в особенности атака Костромского полка, произвели такое сильное впечатление на турок, что Осман-паша утверждал, что ему не приходилось ни в одном бою с русскими встречать такого отчаянного натиска; у турок был момент начала паники, с которой они справились лишь благодаря энергии Осман-паши.
Основной ошибкой русских являлось отсутствие разведки, что повлекло к тому, что вместо целого корпуса к Плевне были двинуты только три четверти одной дивизии. Ничего удивительного не было в неудачном исходе атаки слабых сил русских против двойного численного превосходства турок, которыми командовал прекрасный генерал и которые успели уже окопаться на выгодной позиции. Ввиду отсутствия преследования со стороны турок материальное значение первой плевненской неудачи было ничтожно; она лишь раскрывала русскому командованию действительное положение на правом крыле армии. Но из этой неудачи, произведшей сильное впечатление на русское командование, было сделано два вывода, которые в течение трех следующих десятилетий извращали русское оперативное и тактическое мышление и резко понижали способность русских войск к наступательным действиям. Первый вывод заключался в том, что мы "потерпели неудачу вследствие слишком решительного ведения атаки; резервов, которые бы не участвовали в этой атаке, почти не было. Второй вывод приписывал неудачу недостаточному согласованию двух наших атак и объяснял ее тем, что генерал Шильдер-Шульднер накануне боя допустил войска ночевать в двух группах на удалении в 15 км одна от другой; он не собрал все назначенные для атаки войска предварительно в единый резервный порядок. Если события войны подвергаются недостаточно критическому исследованию, то на войне войска могут не научиться, а разучиться драться. Нагромождение не участвовавших в атаке резервов обессиливало русские атаки еще в Русско-японскую войну, а стремление к предварительному сбору всех войск перед боем в одну массу делало для русских невозможным какое-либо развитие оперативной угрозы флангу и тылу неприятеля.
Для решительного удара по Плевне естественно было бы привлечь все свободные силы и действие их объединить непосредственно в руках главнокомандующего. Можно было также притянуть еще 16 дивизию IV корпуса и одну дивизию VIII корпуса и располагать, таким образом, 5 дивизиями для решительного боя с Осман-пашей, вместо 3. Но главнокомандующий захотел оставить в своем распоряжении резерв. Вторая атака Плевны складывалась при дурных предзнаменованиях. Вопрос командования под Плевной был решен тем, что князя Шаховского, отстаивавшего свое право самостоятельно распоряжаться, подчинили Криденеру. Последний являлся тем более неподходящим руководителем этой операции, что он не верил в ее успех, преувеличивал силы турок и трижды просил главнокомандующего отменить данный ему приказ взять Плевну.
Силы Османа-паши в Плевне увеличились до 25 тыс. с 58 орудиями; кроме того Ловча была занята турецкой дивизией (8 тыс.), что несколько затрудняло русским свободное маневрирование у Плевны. Криденер определял силы Османа-паши в 50 — 60 тыс. человек; под командой Криденера находилось до 25 тыс. штыков, 3 тыс. сабель, 184 орудия. Турецкая позиция кроме фронта, обращенного на север, на котором дрались 20 июля, через десять дней имела уже сильно укрепленный фронт, обращенный на восток, на возвышенности между Гривицким и Тученицким ручьями. Генерал Криденер, атакуя 30 июля во второй раз Плевну, опасался перехода турок в наступление и потому из имевшихся в его распоряжении 3 дивизий развернул 8 полков к востоку от Гривицы во избежание атаки с тыла.  Конница была поделена по флангам. Криденер, не сочувствуя атаке, невидимому, стремился ограничиться бомбардировкой и демонстративными действиями, чтобы иметь возможность «отписаться» о невыполнимости данного ему боевого приказа; но колонна князя Шаховского перешла в энергичную атаку, что вынудило и его, непосредственно объединявшего действия севернее Гривицкого ручья, также произвести, хотя и разрозненные, атаки.
Левое крыло колонны князя Шаховского атаковало вначале не без успеха, хотя и здесь половина пехоты и даже половина артиллерии была выделена в резерв. Огонь трех русских батарей все же заставил замолчать имевшиеся здесь 11 турецких орудий. Значительную помощь князю Шаховскому оказала конница Скобелева — кавалерийская бригада, усиленная 1 пехотным батальоном с 2 батареями. Скобелев, наступая по ловчинскому шоссе, дважды в течение боя приближался на 900 шагов к предместьям Плевны, притянул против себя значительные силы и отошел только с выходом из боя прочих частей, обеспечивая все время левый фланг и ведя разведку к стороне Ловчи. Но силы всего нашего левого крыла были недостаточны. Артиллерийский бой начался здесь в 9 часов; около 15 часов мы перешли в решительную атаку, ряд окопов был взят; но после 18 часов истощенные части Шаховского, расстрелявшие свои патроны и понесшие большие потери, начали подаваться назад. Наши густые строи приводили к излишним потерям.
Под прикрытием темноты началось отступление. Турки ожидали развития нашей атаки на следующий день и не преследовали. Однако в обозах колонны князя Шаховского разразилась паника. Начальник 30-й пехотной дивизия (IV корпуса) генерал Пузанов, совершенно неспособный появиться на поле сражения, был оставлен князем Шаховским при обозах; но когда и туда, до него докатились слухи о неудачном исходе боя, генерал Цузанов поскакал в своей коляске к дунайским мостам, поднимая панику; с ним до самых мостов докатилось много различных повозок. Участвовавшие в бою войска отошли в сравнительной порядке.
Вторая Плевна представляла расплату не только за недостаточность назначенных для атаки войск, но и за ошибочные выводы из первой атаки. Мы отказались от атаки по сходящимся направлениям; мы не рискнули направить главные силы в охват правого турецкого фланга, на направлении, где действовал лишь слабый отряд Скобелева; мы обеспечили развитие атаки глубоким эшелонированием: резервов, в том; числе и массы артиллерии. Результат: наши потери превышали 7 тыс. человек — втрое больше, а потери турок были вдвое меньше (1 200 человек), чем: при первой Плевне. Наша тактика резко ухудшилась. Вся тяжесть боя была свалена на плечи пехоты. Потери нашей многочисленной артиллерии и конницы были до смешного малы (85 артиллеристов, 14 кавалеристов).
Переход к обороне. Уже первая неудача под Плавной задержала подход подкреплении к передовому отряду Гурко и привела к остановке его в долине р. Тунджи.
Вторая неудача под Плевной нанесла тяжелый удар оптимистическим взглядам русского главнокомандующего и заставила его отложить мечты о сокрушительном походе на Константинополь. Передовой отряд Гурко был расформирован. В начале августа последовали мобилизации гвардейского корпуса, 2 армейских дивизий, 3 дивизий гренадерского корпуса. На востоке, юге и западе — на всех фронтах мы перешли к обороне. Так как подкрепления из России могли подойти не скоро, то пришлось пригласить румын принять участие в активных действиях. 3 румынские дивизии, IX в IV русские корпуса под номинальным командованием князя Карла румынского, а фактическим — его начальника штаба, командира русского корпуса Зотова, прикрывали систовские мосты со стороны Плевны; один корпус — на Шипкинском перевале со стороны Балкан; два с лишним корпусов прикрывали те же мосты с востока, со стороны четырехугольника крепостей. Активно действовать было некому. Особенная неприятность нашего расположения по полукругу, с радиусом в три перехода, заключалась в нахождении в центре единственной переправы через Дунай, так и не прикрытой предмостным укреплением.
Такое неприятное «внутреннее» положение, в котором неустойка на любом участке русского фронта грозила катастрофой для всей оперативно охваченной русской армии, являлось естественным следствием стремления держаться локоть к локтю, отказа от расчленения нашей группировки.
Румыны предлагали переправиться через Дунай у устья Искера, чтобы сразу угрожать сообщениям Османа-паши, но Зотов не согласился на такое расчленение группировки. Силы Османа-паши преувеличивались до 80 тыс. — вдвое против истины.
Остановка наступления, рассчитанного на сокрушение, создает для наступающего опаснейший кризис. Это сознавалось и турками. Однако последние были мало годны к наступлению и не умели согласовать действий трех отдельных армий. Существенную опасность для нас составило бы соединение армии Сулеймана, возросшей до 40 тыс. хороших войск, с 70 тыс., которые бы смог собрать для активных действий Мехмет-Али в четырехугольнике крепостей (не считая 35 тыс. гарнизонов), и совместный удар их по рущукскому отряду, что заставило бы нас, вероятно, очистить балканские проходы и еще более сжать наше расположение в Болгарии. На этом плане настаивал главнокомандующий Мехмет-Али, во он вовсе не соответствовал желаниям Сулеймана, который в этом случае перестал бы командовать самостоятельной армией.
Опираясь на друзей в Константинополе, Сулейман доказывал, что нельзя очищать прямую дорогу от Шипки на Константинополь; он сосредоточил все свои силы против Шипкинского перевала и упорно уничтожал лучшие турецкие батальоны в лобовых атаках на укрепленную и с фронта недоступную шипкинскую позицию русских. Осман-паша, не веровавший в способность своих войск к маневрированию и наступлению, не имевший тактически подготовленных помощников, довольствовался успехами пассивной обороны. Силы его достигали 35 тыс. при ,70 орудиях; кроме того, ему подчинялись 6 тыс. в Ловче, и в его тылу, в Орхании, Софии, Филипполе, собирались еще 23 тыс. войск.
3 сентября для атаки турецкого отряда — 6 тыс. с 6 орудиями, окопавшегося у Ловчи, был направлен отряд князя Имеретинского, в котором боевыми действиями руководил генерал Скобелев. Наши силы достигали 22 тыс. с 98 орудиями. Не было ничего удивительного, что наша атака, толково руководимая, опиравшаяся на в пятнадцать раз сильнейшую артиллерию и более чем тройные силы пехоты, после 10-часового боя привела к успеху. Турки были не уничтожены, но отброшены с потерей в 3 тыс., почти вдвое превышавшей нашу (1 700 человек). Этот успех настолько подбодрил наше командование, что оно решило в третий раз атаковать Плевну, не ожидая подхода вновь мобилизованных корпусов.
Третья Плевна. Для атаки Плевны было собрано 90 тыс. с 424 легкими и 20 осадными орудиями — более чем двойное превосходство в пехоте и шестикратное в артиллерии. 7 сентября началась бомбардировка плевненских укреплений; она продолжалась до 15 часов 11 сентября. Эта бомбардировка слабыми, полевыми калибрами основательных земляных укреплений не могла дать серьезных результатов; впрочем, артиллерия направляла огонь, удивительнейшим образом, не на те укрепления, которые пехота впоследствии атаковала, а преимущественно на те, которые было удобнее обстреливать. Но как могла артиллерия рационально работать, если решение общей задачи по атаке откладывалось до выяснения результатов бомбардировки и пункты атаки оставались еще неизвестными?
План атаки окончательно сложился не до начала артиллерийского обстрела, а во время него. Александр II молился и плакал; главнокомандующий оставался при нем, чтобы не допустить его отправиться в сферу огня; генерал Зотов, непосредственно командовавший атакой, считал для себя невозможным отойти от главнокомандующего. Высшее командование оторвалось от войск. На тыл турок решено было действовать только конницей. Главную атаку сначала решено было направить вдоль ловченского шоссе, по которому Скобелев уже успешно продвигался во время второй Плевны; было выгодно вручить успех дела в руки генерала, только что одержавшего победу над Ловчей, отличавшегося анергией и пользовавшегося в армии наилучшей репутацией. Однако генерал Левицкий, помощник начальника штаба армии, ездивший на участок Скобелева, доложил, что те высоты на западном берегу Тученицы, на которые намечается атака Скобелева, будут непременно до крайности защищаться турками, так как с них можно обстреливать артиллерийским огнем город Плевку, все неприятельские резервы и весь тыл неприятельской позиции. Атака на этот пункт будет стоить много крови. Траурное настроение высших начальников, не веривших в успех, сообщалось частным начальникам и усиливалось очевидной бесплодностью бомбардировки, которая сначала намечалась продолжительностью в двое суток, затем была продолжена еще на двое суток. На пятый день надо было атаковать, так как снаряды были уже на исходе. Атака, первоначально намеченная на 9 сентября, окончательно была назначена на 15 часов 11 сентября. Зотов беспокоился главным образом о том, чтобы в тылу после неудачной атаки не разразилась паника, и считал необходимым удерживать возможно большие резервы. В этом отношении особенно примечателен боевой порядок центрального участка. Главной целью его действий был редут Омар-бей-табия. Из 100 полевых и 20 осадных орудий центра его обстреливали только три батареи, притом наиболее слабого, 4-фунтового калибра. 36 батальонов, входивших в состав центрального участка, были распределены так: 9 батальонов — общий резерв, 6 батальонов — частный резерв, 6 батальонов — прикрытие легких батарей, 3 батальона — прикрытие осадных батарей; только одна треть — 12 батальонов — назначалась для атаки и была объединена в руках особого начальника, который также выделил из них свой резерв. Из этой боевой части 6 батальонов атаковали, по недоразумению, за 2 часа до назначенного времени, были отбиты и отошли. Главную атаку вели тоже 6 батальонов; после ее неудачи были повторены еще две атаки, каждый раз трехбаталъонным полком. Итого в четырех атаках последовательно была израсходована половина сил, а 18 батальонов в бою не участвовали.
Точно так же и на правом участке была израсходована только половина сил. 24 румынских батальона в бою не участвовали вовсе.
Атака Скобелева. Мы остановимся подробно на атаке Скобелева, который проявил большое мастерство и крайнюю энергию в приложении ударной тактики. Несмотря на конечную неудачу, созданный Скобелевым ударный идеал в течение трех последующих десятилетий вдохновлял составителей русских и французских уставов и уклонял военное мышление в русло ударной тактики. Тем самым этот эпизод заслуживает право на величайшее внимание.
Левое крыло князя Имеретинского образовывалось в общем из 22 батальонов, 18 сотен, 88 орудий. Пехота состояла из полков 2-й дивизии, 3-й стрелковой бригады  и впоследствии присоединившейся 1-й бригады 16-й дивизии. Так как решительная атака намечалась на 9 сентября, то накануне утром авангард Скобелева, в составе Калужского и Эстляндского полков и IX и X стрелковых батальонов, с 3 сотнями и 36 орудиями был выдвинут на ловчинское шоссе и занял селение Брестовец. На Красной горе были; устроены окопы для трех батарей. Огонь последних, удаленных на 3 км от второго гребня Зеленых гор, оказался недействительным. Скобелев решил захватить в 15 часов второй гребень Калужским полком. Атака умышленно откладывалась на столь позднее время, чтобы у турок не оставалось времени для организации контратаки. Калужский полк двинулся, имея 2 батальона в боевой части, каждый из них по одной роте в цепи, и 4 роты — в колоннах, в две линии; третий батальон калужцев — полковой резерв — был задержан на первом гребне. Дистанции были скоро потеряны, и полк представлял густую массу, 800 шагов по фронту и 150 шагов в глубину. Несмотря на огонь 8 турецких орудий, калужцы счастливо прошли 3 км до второго, гребня, сбили слабую пехоту турок и, увлекшись преследованием, овладели и третьим гребнем и в полном беспорядке бросились дальше. Наступление растянулось на 5 км в глубину. Турки с разных сторон бросили в контратаку резервы. Остатки потерявших 900 человек убитыми и ранеными калужцев покатились назад. На первом гребне батальон полкового резерва калужцев и эстляндцы задержали увлекшихся контратакой турок, опрокинули их и отбили попытку охвата со стороны Кришина. Эстляндский полк продвинулся вперед и занял второй гребень.
Нашим войскам пришлось отойти. Отход Скобелева был понят турками как признак слабости, и в 5 и 8 часов утра они произвели энергичные атаки на первый гребень. Наступление турок облегчалось тем, что они спокойно вели охват вдоль тученицкого оврага. Этот охват стал бы невозможен, если бы средний участок выдвинул к оврагу для связи со Скобелевым хотя бы одну роту; но этого не было; средний участок не принимал никаких мер для обороны стыка с левым участком, проходившим по Тученицкому ручью. Все же Скобелеву удалось, подкрепив эстляндцев двумя батальонами, удержаться на первом гребне.
На 10 сентября Скобелеву было приказано выдвинуться на третий гребень. Скобелев, однако, чтобы не подставлять свою пехоту на расстрел с трех сторон за сутки до решительной атаки, принял решение пока не продвигаться дальше второго гребня. Для поддержки этого наступления и дальнейших атак Скобелев выбрал на Артиллерийской горе, в районе среднего участка, позицию для двух своих батарей. В полдень эстляндцы, X стрелковый батальон и батальон владимирцев выдвинулись на второй гребень. С наступлением темноты, как и всегда, перед фронтом позиции на втором гребне были выдвинуты казаки для несения сторожевой службы.
Утром 11 сентября стоял густой туман. Князь Имеретинский предполагал вести атаку участком Скобелева в направлении на люнеты Кованлык и Исса-ага и уступом позади образовать другой участок для атаки редута Юнус, что разгрузило бы войска Скобелева от охватывающего артиллерийского и ружейного огня. Но главнокомандующий приказал, чтобы атака велась только Скобелевым. Диспозицией для атаки на левом крыле армии были созданы три самостоятельных начальника: Скобелев — 13 батальонов и 4 батареи; Имеретинский — 9 батальонов, 6 батарей — исключительно резерв для Скобелева; Леонтьев — 1 кавалерийская бригада и 2 казачьих бригады с 3 конными батареями — для охраны левого фланга и действий против сообщений турок.
С турецкой стороны против Скобелева было развернуто 19 батальонов более слабого чем русские состава и 11 орудий. Из них 8 батальонов и 8 орудий составляли гарнизон турецких укреплений.
С рассветом 11 сентября 32 орудия Скобелева частью с Артиллерийской горы, частью со второго гребня открыли огонь, мало действительный вследствие тумана. В 10 часов утра Скобелев двинул 4 батальона (владимирцы и X стрелковой батальон) для занятия третьего гребня, как исходной, позиции для решительной атаки. Владимирцы наступали в таком же построении, как 8 сентября калужцы. В тумане они продвигались по кукурузным посевам и виноградникам, внезапно набросились на слабые турецкие части на третьем гребне, овладели им, увлеклись преследованием, перешли через Зеленогорский ручей. Кучка  владимирцев ворвалась даже в Кованлык, а неcколько кучек устремились к самому городу.
Турки оправились от момента паники, перешли в контратаку и отбросили слабые части владимирцев и стрелков на третий гребень. В 11 часов туман рассеялся. Третий гребень крылся сильным огнем с трех сторон. Эмин-паша бросил свои 8 батальонов в контратаку. Турки приблизились на кратчайшие дистанции. Завязавшийся здесь сильный бой спровоцировал преждевременную атаку среднего участка. Около 14 часов Скобелев, введя в бой IX стрелковый батальон и суздальцев и выдвинув одну батарею на 600 м впереди второго гребня, сумел отбросить турок на их основные укрепления.
В 15 часов началась решительная атака. Скобелев полагал, что захват люнетов и на среднем участке редута Омар приведет к общему отступлению турок, почему он стремился не расходовать сил на овладение линией редутов Юнус — Баглар-Баши. Весь фронт атаки Скобелева не превосходил 900 м. В начале наступления он уже получил уведомление, что атака среднего участка отбита. Скобелев решил все же продолжать атаку, заслонившись тремя ротами со стороны редута Омар.
Раненого Эмина-пашу заместил Рифат-паша; в распоряжении последнего находилось всего 20 турецких батальонов, занимавших позицию полукругом. Скобелеву изнутри этой дуги предстояло пройти 1000 м, спускаясь к Зеленогорскому ручью, и затем подняться на протяжении 400 м. В 15 часов началась решительная атака. В первой линии, с играющими оркестрами музыки, двигались 8 батальонов: вдоль Тученицкого ручья — IX и X стрелковые батальоны; в центре — Суздальский полк на люнет Исса-ага; на левом крыле владимирцы на Кованлык; позади направлялись несколькими волнами резервы.
16 русских батальонов, представлявшие еще массу по крайней мере в 9 тыс. пехотинцев, образовывали одну «цепь» протяжением в 900 м. Густота этой «цепи» составляла не менее 10 человек на один погонный метр фронта. Скобелев, израсходовавший все резервы, теперь поскакал верхом к фронту и увлек его за собой. Последним усилием около 16 час. 30 мин. Кованлык был взят. Князь Имеретинский и офицеры его штаба собрали 5 рот из отбившихся пехотинцев Либавского и Суздальского полков. Эти 5 сводных рот новым ударом овладели люнетом Исса-ага. Вечером в боевую часть, стеснившуюся в захваченных люнетах, влился еще Эстляндский полк. Калужский полк и казаки, занявшие в спешенном строю селение Кришин, охраняли фланги и тыл.
Результатом тактического прорыва Скобелева являлся захват важнейшего ядра турецкой укрепленной позиции. Дальнейшие успехи Скобелева привели бы к полному разгрому турецкой армии. Нельзя сказать, что у Скобелева в люнетах было мало солдат — напротив, здесь собралась целая фаланга, 10 человек на 1 м фронта; у них не было шанцевого инструмента, чтобы окопаться, захваченных турецких траншей было недостаточно, чтобы вместить эту массу, да и при наличии шанцевого инструмента едва ли можно было бы оградить этот кучный строй от больших потерь. Но в руках Скобелева были не войска, а толпа утомленных многодневным боем людей различных полков, все части перемешались; поэтому Скобелев просил для развития своей успешной атаки присылки свежих резервов; таковые были на среднем: и правом участках в большом количестве, но Скобелеву лишь на другой день были высланы только 2 утомленных батальона, остававшихся у князя Имеретинского, и 1 полк, неудачно атаковавший накануне на среднем участке. Этих сил было достаточно только для прикрытия отступления Скобелева в исходное положение. Так как 12 сентября на правом и среднем участках установилось полное затишье, то турки получили полную возможность сосредоточить против Скобелева все свободные резервы. С 6 часов утра на скученное расположение Скобелева в люнетах начались атаки с трех сторон. В 17 часов люнеты перешли в руки турок. 22 батальона, участвовавшие в наступлении Скобелева, потеряли 7 тыс. человек убитыми и ранеными, в среднем 47,5% их боевого состава. Потери турок были втрое меньше.
Пруссаки после успешной в конечном счете атаки гвардии на селение С.-Прива признали ударные приемы боя негодными и похоронили их раз навсегда. Русским и французам понравился пример Скобелева. Идеалом боя на грани ХIХ и XX столетий для русской и французской доктрины являлось упорное расшатывание фронта противника рядом атак, так называемый бой на изнурение, с широким применением самоокапывания и с явной целью истощить резервы неприятеля, расстроить его боевой фронт. Затем наступал час решительной атаки, выполняемой на узком фронте, являвшейся по преимуществу прорывом. Войска, предназначавшиеся для этой атаки, строились на узком фронте, во иного линий в глубину; пример скобелевского боевого порядка перед атакой — 1 км по фронту, 4 км в глубину — казался соблазнительным.
Конечно, при дальнейшей поддержке резервами Скобелева, и в особенности при возобновлении наступления на среднем участке, атака Скобелева могла привести не только к минутному бесплодному тактическому торжеству ударной тактики, но и к разгрому всего плевненского расположения турок. Однако можно ли рекомендовать этот идеал ударной атаки? Противнику наносятся ничтожные потери; здесь мы имели полуторные силы прекрасных русских войск с гениально умевшим владеть сознанием солдат вождем против турецких солдат, недостаточно организованных; если огонь 8 турецких слабых пушек и не слишком хорошо стрелявших ополченцев скосил половину наступавшего, ударного порядка, то что бы можно было ожидать, если бы турки имели два десятка скорострельных пушек или несколько пулеметов? Что осталось бы от наступавшей на узком фронте фаланги Скобелева? К чему привел бы его прием, провозглашенный поклонниками ударной тактики гениальным, толкать залегший фронт вливанием в нее свежей волны резервов, не считаясь с получаемой густотой, хотя бы действие оружием 90% находившихся на фронте солдат и исключалось? К чему привело бы стремление бороться с силой неприятельского огня наращиванием густоты атакующей массы?
Ответ на эти вопросы, весьма ясный, дает Русско-японская война. Будь немного лучше турецкая пехота, немного сильнее ее огневое действие, Скобелев был бы жестоко наказан, и относительный его успех не задержал бы на 30 лет преодоление тенденций ударной тактики на полях сражений.
Блокада Плевны. После третьей неудачи под Плевной 100-тысячная русско-румынская армия расположилась к северу и востоку от Плевны на фронте в 15 км; румыны быстро и хорошо окопались; русские войска окапывались чрезвычайно медленно; нужно было повсюду вмешательство и руководство сапер. На остальных участках Плевна вначале наблюдалась нашей конницей, оказавшейся, впрочем бессильной помешать движению больших турецких транспортов по софийскому шоссе к Плевне, под прикрытием пехотных бригад с артиллерией. Чтобы облегчить борьбу с нашей конницей на софийском шоссе, резервная армия Шефкет-паши, собиравшаяся у Орхание — София, возвела вдоль этого шоссе, на удалении 8 — 10 км друг от друга, пять укрепленных этапов — у Дольнего Дубняка, Горного Дубняка, Телиша, Радомирцы, Яблоницы; это были большие редуты с несколькими вынесенными вперед окопами, занятые каждый 4 — 7 батальонами, преимущественно мустаф-хиса, и 2 — 4 орудиями.
Прибывший в середине октября гвардейский корпус, объединенный вместе с массой русской кавалерии на левом берегу р. Вид под командой Гурко, решено было использовать, чтобы прервать эту коммуникационную линию и блокировать Плевну и с запада. 24 октября генерал Гурко окружил в редуте у Горного Дубняка 4 тыс. турок, с 4 орудиями; в распоряжении Гурко находилось 36 свежих батальонов, 79 эскадронов, 154 орудия. Для непосредственной атаки Горного Дубняка было назначено 20 батальонов с 54 орудиями. В 10 часов утра гвардейская пехота, не дав артиллерии времени обстрелять турецкий редут, двинулась на него со всех сторон в атаку. Под сильным огнем турок наша пехота залегла в 100-400 шагах кругом редута, образовав круг, диаметром около тысячи шагов, стрелявший по направлению к центру. В 15 часов, по приказу Гурко, последовал новый штурм; наши цепи залегли в 40 шагах от редута; своим ружейным огнем мы поражали друг друга. Турки пытались сдаться; пытавшиеся высунуться турецкие парламентеры были убиты, прежде чем можно было разобраться, в чем дело. Надвигался вечер. Гурко уже отдавал приказание об отступлении, но инициатива перешла в стрелковые цепи; отдельные смельчаки переползли в ров редута, накопились там. Внутри редута бушевал сильный пожар — горели шалаши турок. Кучка бросилась на штурм редута, за ней — все; часть турок перекололи, 2300 турок сумели сдаться в плен. Наши потери превышали 3 500 человек, т. е. почти равнялись всему турецкому гарнизону Г. Дубняка. Демонстративная атака на Телиш, которая велась в тот же день, обошлась нам в 937 человек.
Гурко понял, что такое истребление гвардии при столкновении с вдесятеро слабейшим турецким ополчением знаменует крупное тактическое недоразумение. 28 октября он окружил Телиш, воспретил его атаковать и подверг турецкий редут перекрестному огню 66 орудий. После трехчасовой канонады, в течение коей было выпущено 2603 снаряда (половина гранат, половина шрапнелей, притом 87% девятифунтового калибра, коим были вооружены все гвардейские пешие батареи), турки сдались в числе 4711 человек с 4 орудиями. Наши потери — 49 человек.
Раз мы нашли правильный способ действий против изолированных турецких редутов, туркам не оставалось ничего другого, как очистить остальные укрепленные этапы без боя. Плевна была обложена со всех сторон. Гурко с гвардией выдвинулся против Орхание, чтобы препятствовать Шефкету-паше, смененному вскоре Сулейманом, подать помощь Плевне; прибывший в начале ноября гренадерский корпус блокировал Плевну на левом берегу Вида.
Группировка русских сил на театре войны теперь была следующей: 40 тыс. турок Османа-паши блокировали на окружности в 48 км 12 русско-румынских пехотных дивизий, (120 тыс.), а 13 пехотных дивизий — Рущукский отряд, VIII корпус на Шипке, усиленный 24-й пехотной дивизией отряд Гурко — прикрывали эту блокаду. В резерве, несмотря на громадное численное превосходство русских войск, не оставалось никого. Так мот не может успокоиться, пока у него в кармане звенит хотя бы грош. Будучи на много сильнее турок, при проявлении активности их на любом направлении, наше высшее командование проявляло крайнюю нервность.
28 октября, в день падения Телиша, у обложенного со всех сторон Османа-паши имелось продовольствия только на 2 недели. Он сумел растянуть его на 6 недель, переведя гарнизон на голодный паек. Когда пришло известие с Кавказа, что Каре 18 ноября взят штурмом, Николай Николаевич захотел в свою очередь предпринять новый, четвертый штурм Плевны. Заслуга Тотлебена заключалась главным образом в том, что он) отразил эти попытки главнокомандующего внести сумбур в действия блокирующих войск, поддерживал порядок, заставлял работать над укреплениями и Дорогами. В ночь на 10 декабря, покончив с последними сyхарями, Осман-паша вывел свой геройский гарнизон для последней попытки пробиться на левом берегу Вида. Гренадеры отразили эту попытку; 6 тыс. турок были убиты и ранены, русские потеряли 1700 человек. Раненый Осман-паша с 34 тыс. истощенных людей положил оружие
В Мировую войну 60 тыс. русских, преимущественно ополченцев, осаждали Перемышль, большую крепость с 120-тысячным гарнизоном. Под Пленной 120 тыс. лучших русских солдат облагали слабую техникой и организацией 40-тысячную армию турок, не опиравшуюся на какие-либо долговременные сооружения.
Переход через Балканы. Убыль в турецких рядах была сильнее притока новых сил. Турецкие армии в тяжелых условиях осени и начала зимы, чрезвычайно сурового, начали разлагаться. Весть о капитуляции Плевны усилила в большой степени этот процесс распада. Количество турецких войск, противопоставленных русской полумиллионной армии, достигало еще 160 тыс., но это было по большей части необстрелянное ополчение, без командных кадров, не чувствовавшее себя в силах и не желавшее драться. Фланговая угроза четырехугольника крепостей, очевидно, не была способна больше удержать наступления русских. Но турки рассчитывали на труднопроходимость Балкан зимой. Войска, оборонявшие Балканы, начали получать подкрепления за счет главных сил в четырехугольнике крепостей. Это было ошибочное мероприятие. Турки поступили бы разумнее, если бы сосредоточили крупные силы и средства в Адрианополе, (вокруг которого в течение войны были возведены обширные укрепления. Маневрирование в горах было не под силу турецким ополченцам и в особенности их разношерстным вождям; приходилось разбрасываться, действовать отдельными отрядами, а вождей, способных проявить инициативу, для руководства этими расчлененными в горах частями армии не было.
Русский главнокомандующий отдавал всегда внезапные, оторванные ют целого приказы; он не считался ни с прошлым, ни с будущим ведения войны, отличался отсутствием школы, не умел спокойно, всесторонне и внимательно обсудить вопрос в целом и де желал выслушивать докладов (характеристика его сотрудника Газенкампфа); после сдачи Плевны он резко воспрянул духом и перешел к сокрушению. С громадной энергией двинул он теперь войска для выполнения обручевского плана — перехода через Балканы ц марша к Константинополю.
Для перехода через Балканы назначались на направлении к Софии группа Гурко (80 тыс.), на направлении (Шипки — группа Радецкого (46 тыс.), для связи между коими через Траянский перевал наступал отряд Карцева (6 тыс.). Турки имели против Гурко 17 тыс., против Радецкого 23 тыс.; до 30 тыс. войск перевозилось из Варны через Константинополь к Филиппополю, и до 10 тыс. следовало к Софии с сербской границы. Операция перехода через Балканы намечалась нами не в виде одновременного удара на всем фронте; так как Радецкий опасался, что не справится с сопротивлением турок, то сначала должен был спуститься за Балканы Гурко, а затем, в развитие его успеха, должен был двинуться Радецкий. Этот метод действия — последовательного вступления в операцию, в зависимости от предварительно одержанных успехов — таит в себе большую опасность вырождения в бессилие. В данном случае операция прошла гладко, но в Манчжурии, через 27 лет, мы обязаны этому методу крупными неудачами: неуспех на заходящем фланге заставлял бездействовать все остальные войска, и попытка перейти к активным действиям замирала в зародыше (например Сандепу, Мукден).
Гурко 25 декабря двинулся в Балканы на фронте в 30 км; с громадным трудом продвигались войска; переход через горы потребовал вместо предположенных 2 дней 6 суток напряженной работы войск. 4 января Гурко занял Софию и дал войскам отдых. У Татар-Базарджика Сулейман собрал против него к 12 января до 40 тыс. Отряд Карцева, действовавший в 120 км промежутке между Гурко и Радецким, счастливо перебрался через Балканы в течение 4 — 8 января, встретив лишь слабые силы турок.
Против Радецкого на фронте около 10 км стояло около 5 тыс. турок, заграждая Шипкинский перевал; движение вне шоссе могло производиться столь медленно, что под выстрелами являлось совершенно невозможным. Остальные 18 тыс. турок Весселя-паши отдыхали позади, на равнине, в укрепленном лагере у селения Шейново, высылая смену мерзнувшим на горных позициях частям. Радецкий выделил две колонны: левую, Святополк-Мирского, силой в 18 тыс., и правую, Скобелева, 16 тыс. Святополк-Мирский должен был перевалить через Травненский перевал, всего в 13 км восточнее турецких позиций у Шипки, а Скобелев — через очень плохой Иметлийскйй перевал — тропу в 2 км западнее турецкого расположения. 6 января обходные колонны двинулись. Святополк-Мирский не смог протащить с собой полевую артиллерию, но с 8 горными пушками, после 3 суток борьбы со снегом, спустился с Балкан и 9 января, на сутки позже условленного срока, атаковал с востока шейновский лагерь, занял передовые окопы, отрезал пути на юг. Войска Весселя-паши пали духом. Он  просил разрешения отступить, но в Константинополе полагали, что удастся немедленно заключить перемирие с русскими и удержать за собой выход с Шипкинского перевала. Вессель-паша получил приказание держаться. Колонна Скобелева, встретившая огромные препятствия, запоздала на 2 суток и только 10 января повела с запада атаку [не всеми силами, одна треть застряла на перевале] на Весселя-пашу. На фронте Шипкинского перевала мы сделали тщетную попытку атаки по шоссе, обошедшуюся нам в 1 700 человек напрасных потерь. Несмотря на слабость нашего артиллерийского огня, войскам Скобелева под его энергичным руководством удалось ворваться в турецкий лагерь. Вессель-паша сдался с 22 тыс. человек и 24 орудиями. Нам удалось завершить шипкинское сиденье маленьким Седаном. Потери обходных колонн достигали 3600 человек.
Марш к Адрианополю. Разгром отдельных турецких отрядов генералом Гурко, потеря Софии, капитуляция Весселя-паши — окончательно сломили волю турок к сопротивлению. 10 января русский главнокомандующий получил телеграмму турецкого военного министра с просьбой о перемирии. Одновременно на всех фронтах турецкие генералы получили приказание выслать парламентеров для установления условий перемирия. Эта идея остановить наступление русских перемирием дорого стоила туркам: дух турецких начальников и войск пал окончательно, погибла армия Весселя-паши и погибла также армия Сулеймана. С потерей Шипкинского прохода войска Радецкого оказались ближе к Адрианополю, чем армия Сулеймана у Татар-Базарджика. Только отступление форсированным маршем могло бы спасти Сулеймана. Последний же 8 — 11 января был задержан в Татар-Базарджике приказом не отходить, а установить перемирие с русскими. Турецкое правительство не хотело больше сражаться, но и не хотело идти на территориальные потери. Сулейман поздно начал отступление; у Филщтололя части Гурко нагнали и задержали его; 17 января дорога Сулейману на Адрианополь была окончательно отрезана, и ему пришлось, бросив артиллерию (108 стальных крупповских пушек), отойти без дорог через Родопские горы к Деде-Агачу. 20 января эвакуированный турками Адрианополь был занят русской конницей, а через двое суток — сильной колонной Скобелева.