Здесь  коснёмся лишь проблемы субъективности и объективности исторического и культурологического знания. Представители субъективистского истолкования исторического знания (Брэдли, Оукшотт и др.) полагают, что предметом истории является не мир объективных событий, а мир идей. Тогда в историческом прошлом как мире идей невозможно отделить прошлого от настоящего. Историческое прошлое, по мнению Оукшотта, не стоит вне современного мира опыта, как нечто отличное от него. Поэтому мысль историка (культуролога) представляет собой форму подлинного опыта, в котором дано лишь только то, что происходит в его сознании теперь; поскольку он перемещает свой опыт на определённую дистанцию в прошлое, он искажает его природу.

Р.Коллингвуд справедливо утверждает, что для исторического знания имеется только один подобающий для него предмет – мысль, а не её объекты, сам акт мышления. Сама мысль не включена в поток непосредственного сознания. В определённом смысле она стоит вне этого потока. Мысль отличается от ощущения или чувствования тем, что она никогда не представляет собой непосредственного опыта. Пропасть во времени между мыслью в настоящем и её объектом в прошлом заполняется не возрождением или воскрешением объекта, а только способностью мысли преодолевать пропасти такого рода. Мысль, совершающая это, есть память. “Историческое мышление, – пишет Р.Коллингвуд, – это деятельность, представляющая собой функцию самосознания, форма мысли, доступная только сознанию, осознающему, что оно мыслит исторически”. И продолжает: ”Историческое знание – это тот особый случай памяти, когда объектом мысли настоящего оказывается мысль прошлого, а пропасть между настоящим и прошедшим заполняется не только способностью мысли настоящего думать о прошлом, но и способностью мысли прошлого возрождаться в настоящем”. Понимание исторического (культурологического) знания как акта мыслительной рефлексии позволяет Р.Коллингвуду отделить, с одной стороны, историю от естественных наук, изучающих объективный мир, отличающийся от акта мышления, а с другой – от психологии, которая занимается исследованием непосредственного опыта, ощущений и восприятий, деятельности сознания. Подчеркнём здесь глубокую мысль Р.Коллигвуда: природа исторического (культурологического) знания не есть выражение непосредственного опыта, а специфическое объективно-субъективное бытие мыслительной реальности, рефлексивной деятельности.

Ценностно-мыслительная природа объективного мира культуры

Понятие культуры как объективной ментальной реальности является слишком абстрактным, поэтому требует дальнейшей конкретизации. Мир культуры представляет собой динамичную систему со сложными вертикальными и горизонтальными связями, в котором можно выделить два слоя: отдельных культур и метакультурный. Основу культурного процесса составляет сложное противоречивое взаимодействие культур как целостных ментальных образований, которых насчитывается приблизительно столько, сколько имеется государств. Утверждение “приблизительно” связано с непрерывным характером культуро-творческого процесса разложения старых и образования новых культур. Совпадение числа государств и культур обусловленно важной ролью государства в формировании пространства культуры. Основанием выделения такого множества культур служит специфика организации ценностно-мыслительного пространства каждой культуры, которое мы называем тематическим пространством, задающим отличное от других восприятие мира, организацию собственного мира и направление его развёртывания.

Для упорядочения многообразного материала культуры представляется целесообразным использование аксиологического подхода. В процессе становления культуры происходит формирование своеобразной ценностной структуры, которая задаёт упорядоченное множество целей, идеалов, определяющих программы поведения людей, их мыслительные ориентации и в целом их мировосприятие. Поэтому всё многообразие продуктов культурной деятельности является результатом направляющего воздействия ценностной системы культуры. В конечном итоге, в своей основе культуры отличаются друг от друга ценностными системами.

Понимание культуры как ценностно-мыслительного целого выступает важнейшей характеристикой понятия культуры. Ценностно-мыслительный критерий различения культур не является абсолютным, разделяющим культуры, подобно монадам, непроницаемой границей. Однако он является, на наш взгляд, достаточным для уяснения отличия и единства сравниваемых культур, что будет показано ниже.

Метафизическое обоснование ценностного мышления представлено в работах Ф.Ницше (прежде всего, в “Воле к власти”). Впервые в истории философии он убедительно показал ценностную окрашенность мира, в котором мы живём, а процесс развития культуры – как переоценку ценностей и, тем самым, совершил переворот в философии. “Мир явлений,– пишет Ф.Ницше, – это значит мир, рассматриваемый с точки зрения ценностей: урегулированный и подобранный по ценностям, т.е. с точки зрения полезности в смысле сохранения и возвышения власти определённого зоологического вида”. “Сфера действия моральных оценок: они являются спутниками почти каждого чувственного впечатления. Мир благодаря этому является окрашенным. Мы вложили в него наши цели и ценности: мы накопили благодаря этому в себе колоссальную скрытую массу силы, но при сравнении ценностей обнаруживается, что ценными считались самые противоположные вещи, что существовало много таблиц благ (следовательно, ничего “ценного в себе”). “Вопрос о ценностях фундаментальнее вопроса о достоверности: последний приобретает серьёзное значение лишь при предположении, что разрешен вопрос о ценности”.

Природу ценностного сознания с присущей ему глубиной рассмотрел М.Хайдеггер в работе “Европейский нигилизм”, анализируя метафизику Ф.Ницше и её влияние на развитие западноевропейской философии и культуры. “В то время как вопрос о сущем, – пишет М.Хайдеггер, – в целом издавна был и остаётся ведущим вопросом всей метафизики, идея ценности в метафизике пришла к господству недавно и решительно только через Ницше, причём так, что метафизика тем самым решительно повернулась к своему окончательному осуществлению. Среди прочего под влиянием Ницше учёная философия конца ХІХ и начала ХХ века становится “философией ценности” и “феноменологией ценности”. “… Понятие ценности в мысли Ницше играет ведущую роль. Вследствие воздействия его сочинений идея ценности стала нам привычной”.

Метафизическую основу ценностной заданности мира культуры в философии Ф.Ницше составляет учение о воле к власти. “Все “задачи”, “цели”, “смысл” только формы выражения и метаморфозы одной и той же воли, которая присуща всякому процессу: воли к власти. Иметь стремление, цели, намерения, волю вообще– это то же самое, что желать стать сильнее, желать расти – и желать также средств  для этих целей. “Ценность – это наивысшее количество власти, которое человек в состоянии себе усвоить” . Бытие он истолковывает как волю к власти. “Мышление в ценностях принадлежит к той действительности,– пишет М.Хайдеггер, – которая определена как воля к власти. Ценностная идея есть необходимая составная часть метафизики воли к власти”. По Ницше, действительное, определённое через волю к власти, каждый раз оказывается переплетением перспектив и полаганий ценности. Ценности в то же время являются условиями поддержания и наращивания власти. Поэтому воля к власти и полагание ценностей выступают как одно и тоже.

Понятие же ценности раскрывается как значимое, стоящее, включающее в себя какую-то цель, как “смысл”, “ради чего” всякого поступка, поведения и совершения. “Ценности” по своему существу есть “точки зрения” – подчёркивает М.Хайдеггер мысль Ф.Ницше. “.. Все эти ценности,– утверждает Ф.Ницше, – рассматриваемые психологически, суть результаты определенных утилитарных перспектив, имеющих в виду поддержание и усиление идеи человеческой власти, и только ложно проецированы нами в существо вещей. Это всё та же гиперболическая наивность человека: полагать себя смыслом и мерой ценности вещей…”.

Таким образом, пространство культуры ценностно нагружено, составляет ценностное бытие. Ф.Ницше впервые обнаружил атрибутивный характер ценностного мировосприятия и убедительно показал, что становление культуры, особенно в её переломные периоды, осуществляется путём “переоценки ценностей”.

Онтологическое, феноменальное и теоретическое в культурологическом анализе духовной культуры

Более полная реконструкция ментального пространства культуры возможна при условии привлечения всего многообразия культурологического материала (археологических памятников, произведений искусства, письменных исторических и литературных источников и т.д.), фрагментарность которого частично преодолевается в ходе культурологического анализа. Однако обращение с этими разнообразными, неоднородными данными требует методологической осторожности, строгого осознания границ культурологического исследования. На наш взгляд, в культуре как объекте исследования необходимо различать три слоя, существенно отличающиеся онтологически и гносеологически.

Онтологический слой культуры. Культура как объективная ментальная реальность составляет метафизический, онтологический слой непрерывно текущего объективно реального, духовного культурно-исторического процесса. Культура как система объективного духа представляет собой ценностно-мыслительное бытие, развёртывание которого происходит посредством спонтанной деятельности творческих личностей. Мир культуры творят люди. Поэтому природа онтологического слоя культуры как антропогенного ценностно-мыслительного бытия существенно отличается от бытия как внекультурной, внеценностной реальности.

Как известно, всякое описание объективного процесса сталкивается с проблемой адекватности, носит характер неполноты, субъективизма. В этом смысле культура как объективный дух выступает для нас в качестве трансцендентной реальности, которая никогда не получит адекватного осмысления. Она всегда лишь частично открывается нам. Метафизические исследования направлены на преодоление этого разрыва между объективным     ментальным культурно-историческим процессом и его теоретическим описанием.

Поэтому методологическое значение выделения онтологического слоя культуры требует чёткого осознания существенного различия между культурой как объективной духовной реальностью и её концептуальным видением. Мы должны, с одной стороны, в полной мере осознавать ограниченность и неполноту всякого теоретического описания этой метафизической реальности, а с другой – стимулировать метафизическую направленность культурологических исследований, движения  мысли в глубину, к своим  истокам.

Феноменальный слой культуры. Другой слой культуры можно назвать феноменальным(или эмпирическим), многообразие которого составляют культурно-исторические события прошлого и настоящего, зафиксированные в письменных исторических, литературных источниках, произведениях искусства и др. Весь этот разнообразный материал дан нам непосредственно и служит эмпирической основой культурологического анализа. Феноменальный слой представляет собой дискретное множество объективаций непрерывной работы культуры как объективной ментальной реальности (онтологический слой). Поэтому он указывает на наличие более глубокого слоя культуры, но сам таковым не является. Феноменальный слой позволяет “услышать” объективный дух культуры, выявить его ценностно-мыслительные ориентиры на том или ином этапе её развития.

Следует уточнить, что сами предметы материальной культуры, полученные в результате археологических раскопок или иным путём, памятники скульптуры, архитектуры, тексты и др. не составляют феноменального слоя культуры. Лишь после их интерпретации, когда они “заговорят”, т.е. после их преобразования в языковую, ценностно-мыслительную реальность, они приобретают статус феноменального слоя культуры.

Таким образом, в культурологическом анализе важное место занимает феноменальное истолкование, которое выступает в двух основных формах вследствие различного соотношения субъективного и объективного в культурологическом знании. Во-первых, при исследовании современного  ценностно-мыслительного пространства культуры, культуролог оказывается погруженным в ментальное пространство культуры, непосредственно его переживает и воспринимает. Поэтому в его свидетельствах в большей степени найдёт выражение дух времени (пространство культуры). При этом следует учитывать субъективные устремления автора. Во-вторых, в процессе изучения культурного прошлого или чуждой для культуролога культуры задача феноменальной интерпретации значительно усложняется, поскольку культурно-историческое прошлое неизбежно подвергается трансформации из-за частичного наложения на него современных автору ценностно-мыслительных ориентаций. Однако, как отмечалось выше, это обстоятельство не приводит к полной субъективизации культурологического знания.

Интенсивное развитие в ХХ в. исторической науки, культорологии и других гуманитарных наук привело к значительному расширению поля теоретических исследований. Но, это знаменательное обстоятельство имеет и обратную сторону, а именно: формирование высокомерно-снисходительного отношения к исторической науке до ХХ века как её донаучной стадии, которую Р.Коллингвуд удачно назвал историей “ножниц и клея”. “Историю, конструируемую с помощью отбора и комбинирования свидетельств различных авторитетов,– пишет Р.Коллингвуд,– я называю историей ножниц и клея”. Не углубляясь в специальную область методологии исторической науки, необходимо отметить непреходящее значение для культуролога великих историков древности (Геродота, Т.Ливия, К.Тацита, П.Кесарийского и др.). Бережное отношение к авторитетам, недостаточно критический отбор материала, компилятивность – именно эти качества приобретают большую ценность для культуролога, потому что только подобного рода источники (летописи, хроники, художественная литература и т.д.) передают специфику ценностно-мыслительного бытия эпохи, культуры в целом. При этом следует учитывать различие свидетельств Геродота, К.Тацита, П.Кесарийского, с одной стороны, о современной ему эпохе отечественной истории, в которых практически в чистом виде находит выражение дух (ценностно-мыслительное пространство) культуры. Такого рода источники и памятники художественной литературы являются основным материалом для реконструкции тематического пространства культуры. С другой – сообщения Геродота о скифах, Тацита о германцах, П.Кесарийского о вандалах и др. дают чрезвычайно ценную информацию, специфика которой выражается, в частности, в наложении ценностно-мыслительных систем двух культур – автора повествования и народа, жизнь которого стала предметом изложения. Это обстоятельство ярче проявляется в системе отбора материала и авторских оценках. Теоретическая, математическая, статистическая нагруженность современных текстов практически лишают возможности “услышать”, сопережить изучаемую культуру. Во избежание недоразумений подчеркнём, что высказанные возражения направлены не против современных методов критического анализа источников, а преследуют цель отметить специфическую функцию подобного рода источников как хранителей “духа культуры”. В этом смысле “История России с древнейших времён” С.М.Соловьёва, в отличие от “Курса русской истории” В.О.Ключевского, выше указанными достоинствами обладает, что вовсе не снижает значимости работы В.О.Ключевского. С.М.Соловьёв по возможности старался сохранить стиль летописей, документов. Характерно для него обращение к читателю “послушать”, вслушаться в изучаемое время.

Таким образом, феноменальный слой служит культурно-эмпирической основой выявления ценностно-мыслительного пространства культуры, а также приоткрывает движение к более глубокому слою мира культуры.

Теоретический мир культуры. Третий слой культуры составляет рефлексивный “теоретический мир”, который образуется множеством философских, культурологических, исторических концепций, претендующих на описание не только феноменального, но и онтологического слоёв культуры. Это относительно самостоятельный мир теоретических схем, которые упорядочивают, систематизируют культурно-эмпирический материал, формируют целостное видение культурно-исторической реальности. Создание какой-либо философской, культурологической концепции есть достижение синтеза феноменального и теоретического слоёв культуры. Поэтому, подобно тому, как нельзя говорить о “чистом языке наблюдения” в естественнонаучном знании, нет возможности утверждать самостоятельность феноменального слоя культуры. Приближаются к текстам чисто феноменального слоя мемуарная, эпистолярная литература (сквозь субъективные оценки явственно проступает духовное своеобразие эпохи), газеты, стенографические отчёты. В большей степени у современных авторов или в меньшей у древних повествователей он оказывается теоретически нагруженным, обусловленным социально-историческими приоритетами, сознательно или неосознанно принимаемыми авторами. Переживание органического единства культурно-исторического материала, пронизанного, увязанного понятийными схемами, приводит многих исследователей к методологически ошибочному убеждению об адекватном соответствии высказываний в теории объективно происходящим культурно-историческим процессам (“так оно и было”). Подобного рода онтологизация концепции не допустима. История “наук о духе” убедительно свидетельствует, что ни одна концепция не может “схватить” не только непрерывное становление объективно-духовного культурно-исторического процесса, но и какого-либо конкретного события (даже при мысленном допущении фиксации всех возможных обстоятельств, с ним связанных). Вписанность последнего в непрерывный ход происходящего не позволяет осуществить завершенный анализ.

Какое-либо произведение (философское, художественное и т. п.) как ценностно-мыслительное целое, транслируясь в системе культуры, включается в её ценностно-мыслительное бытие и таким образом из субъективной приобретает статус объективной духовной реальности. Восприятие произведения (трагедии, романа, философского труда) есть трансформация объективной реальности в субъективную. Между ними имеет место ценностно-смысловое единство, но “схватить” его никогда никому не удавалось. Всякая героическая попытка мыслителя в этом направлении умножает смысловое многообразие, увеличивает глубину трансцендирования объективного духа культуры.

По мере распространения и роста популярности некоторых идей, концепций (философских, естественнонаучных и др.), художественных произведений происходят изменения в ценностно-мыслительном и языковом пространстве культуры. Так великие идеи и произведения “творят” эпохи. Когда они превращаются в символ, стереотип, шаблон, порождают множество подражаний, пародий, тогда их культурологическое значение максимально. Представители последующих эпох и других культур, как правило, называют эти идеи, концепции, произведения выразителями духа времени, поскольку они отражают существенные стороны соответствующего периода развития культуры. Например, в середине ХХ в. философия экзистенциализма в значительной степени определяла духовный климат эпохи, в конце столетия подобную роль играет психоанализ.

Анализ логики изменения ценностно-мыслительного пространства культуры приводит к выявлению своеобразной диалектики между её феноменальными и теоретическими аспектами. Теоретическое в виде понятийных схем выступает продуктивной формой самоосмысления культуры. По мере их принятия, превращения в парадигму, что означает осуществление восприятия, мышления и практической деятельности в соответствии с ними, они обрастают множеством смыслов и превращаются в феномен культуры. Для современников некоторая концепция (например, Платона или Канта) преимущественно выступает в теоретическом значении, для представителей последующих эпох и других культур эта же концепция выступает в теоретическом как некая понятийная система и феноменальном, как выражение ценностно-мыслительных ориентаций эпохи. Граница между феноменальным и теоретическим в художественной литературе ещё более трудно различима.

Таким образом, границы между тремя слоями ментального пространства культуры не являются чёткими и непроницаемыми. Напротив, они в значительной степени подвижны и неопределённы. Однако, думается, различение онтологического, феноменального и теоретического слоёв в культурологическом анализе не только целесообразно, но и необходимо, потому что позволяет избежать существенных методологических ошибок и иллюзий.

При подготовке этой работы были использованы материалы с сайта www.studentu.ru