ПРИНЦИПАТ ТИБЕРИЯ. (14-37 гг. н. э.)

Прежде всего, хотелось бы несколько конкретизировать тему настоящей статьи. Рассматривая правление преемника Августа, мы сделаем акцент на тех изменениях, которые происходят в этот период в отношениях принципата с римским обществом. Переход императорской власти к политике с позиции силы выразился в развитии практики обвинений по lex majestatis. Их история при Тиберии и станет главным содержанием данной статьи.

Подобный выбор сюжета объясняется, помимо интереса, который мы всегда испытывали к проблеме взаимоотношений общества и власти, ещё и тем обстоятельством, что данный вопрос является, по существу, ключевым для оценки исторического значения принципата Тиберия.[i] К тому же, есть все основания полагать, что тенденции, наметившиеся в период принципата Тиберия, были характерны и для эпохи Юлиев-Клавдиев в целом.[ii] Таким образом, изучение обозначенной выше проблемы проливает свет на характер политического режима ранней империи (30 г. до н. э. – 69 г. н. э.).[iii]

Проблема принципата Тиберия – это во многом проблема выбора источников. Традиция сохранила для нас две взаимоисключающие оценки преемника Августа: апологетическую, представленную сочинением Веллея Патеркула, и  противоположную ей, выраженную в трудах Тацита, Светония и Кассия Диона.[iv]

Тиберий Веллея – выдающийся государственный деятель, один из тех героев, чьими усилиями создавалось и поддерживалось величие Рима, достойный наследник Августа, личность, наделённая всеми добродетелями гражданина и правителя ( Vell. II, 126, 129-131).

Иной образ императора создали  Тацит, Светоний и Дион: при некоторых различиях их характеристик всё же можно утверждать, что для всех троих Тиберий – тиран, при котором ужесточается императорский режим, или, говоря словами Тацита, принципат меняется к худшему. Его правление омрачено гибелью множества ни в чём не повинных людей, за что он несёт всю полноту ответственности (Tac. Ann., I, 3, 4, 7-10, 72, 82; II, 31, 42; III, 3, 15, 48; IV, 6, 7, 20,29, 44; VI, 19, 51; Suet. Tib., 50-62; Dio., LVII, 13, 19). 

Выбор между этими двумя традициями является делом отнюдь не простым, а между тем именно от этого самого выбора напрямую зависит позиция исследователя, работающего над данной темой.

Блестящие литературные достоинства труда Тацита, обилие в нём фактической информации (большей частью наших знаний об эпохе Юлиев-Клавдиев мы обязаны его «Анналам»), а также ряд обстоятельств, делающих «Историю» Веллея Патеркула заведомо тенденциозным источником,[v] предопределили тот факт, что именно тацитовский образ Тиберия на века закрепился в исторической литературе. Первые сомнения в справедливости его оценок появились в середине XIX; тогда же были написаны первые книги, в которых делались попытки по-иному взглянуть на преемника Августа[vi]. Одна такая книга, «Император Тиберий» М. П. Драгоманова, увидела свет в России в 1864 году.[vii] И по сей день, она остаётся одним из немногочисленных в отечественной историографии специальных исследований, посвящённых принципату Тиберия.

Переворот в изучении этого вопроса произошёл в 30-40ые годы XX века, когда на западе, в первую очередь в англо-американской историографии, сформировалась так называемая традиция «реабилитации Тиберия». Воззрения этой школы, представленной, например, такими историками, как М. П. Чарльзуорт, Ф. Б. Марш, Ч. Э. Смит, Р. С. Роджерс, Э. Корнеманн, Б. Левик, до настоящего времени остаются господствующими в западной исторической литературе. Конечно, далеко не все исследователи разделяют их взгляды полностью, но большинство в той или иной степени принимает вносимые ими коррективы.

Хотя каждый из исследователей, работающих в рамках данного направления, подходит к проблеме реабилитации Тиберия по-своему, тем не менее, у них есть много общего, что и позволяет нам в настоящей статье, не разбирая взгляды каждого из них в отдельности, охарактеризовать эту историческую школу в целом.

Во-первых, сторонники традиции «реабилитации» подвергают критике точку зрения Тацита, считая, что он исказил реальную картину из-за свойственного ему риторизма, привычки воспринимать историю сквозь призму моральных оценок, опоры на недостоверную традицию. Тацит привнёс в свой труд слишком многое из личного жизненного опыта: он был современником Домициана, одного из самых жестоких принцепсов, правление которого отмечено последним и, возможно, самым мощным рецидивом императорского террора в I веке. Встречая в источниках сообщения о политических процессах, Тацит видел в них аналог событиям своего времени. К тому же собственные политические взгляды Тацита были аристократическими и республиканскими, поэтому римский историк дал крайне одностороннее освещение деятельности преемников Августа, в том числе и Тиберия, сосредоточив всё внимание на репрессиях против знати.[viii] При этом, успехи Тиберия в области администрации и финансов, в деле управления провинциями, его последовательная внешняя политика всячески подчёркиваются.[ix]

Во-вторых, Тиберий, по их мнению, стремился, насколько это было в его силах, сохранить систему Августа, продолжить его политический курс и наладить с римским сенатом партнёрские отношения.[x] Нарастание авторитарных тенденций происходило без его активного участия и даже помимо его воли: решающую роль здесь играли сложившиеся неудачно для Тиберия отношения с римской аристократией и влияние близких к нему лиц, в первую очередь Сеяна.[xi]

В-третьих, политические процессы при Тиберии, в ходе которых будто бы пострадали невиновные, были направлены против опасных заговоров, от которых всякая власть вправе защищаться. К чести Тиберия надо сказать, что защищался он  строго в рамках римских законов. К тому же Тацит преувеличил данные о терроре, реальное число процессов не было столь велико.[xii]

В рамках одной статьи, безусловно, невозможно представить в полном объёме все за и против доверия  Тациту, но некоторые соображения на этот счёт мы всё же рискнём привести, разобрав с этой целью основу основ аргументации современных апологетов Тиберия – их критику Тацита.

Если внимательно рассмотреть упрёки, предъявляемые Тациту сторонниками критического направления, станет ясно, что одна их часть - риторизм, склонность к морализирующим суждениям, опора преимущественно на литературную традицию, а не на документы,  единственно объективные свидетельства о прошлом – является общим недостатком всей античной историографии. Тацит если и выделяется в этом плане, то в лучшую сторону.[xiii] Что же до привнесения историком личного, так сказать, пережитого опыта на страницы своих книг, то это – дело во все времена обычное и совершенно естественное. Абсолютно объективен лишь сам исторический процесс, тогда как история на страницах книг не может не быть, в той или иной степени, субъективной и тенденциозной, поскольку пишется людьми. Даже средневековые хроники не лишены начисто всякой исторической тенденции, даже  в них за сухим перечислением событий пытливый взгляд исследователя может разглядеть личную позицию автора. Что уж и говорить о таком писателе как Тацит! Но если он в принципате Тиберия увидел прообраз тирании Нерона и Домициана, не произошло ли это потому, что развитие авторитарных тенденций, ведущее в перспективе к вырождению принципата в тиранию, началось именно в правление этого императора? Тиберий был предшественником Домициана, и Тацит не без основания сопоставлял современные ему события с процессами тибериева времени. Наконец, политические взгляды Тацита, насколько они нам известны, не позволяют видеть в нём идейного противника империи.[xiv] Своё принятие принципата Тацит доказал делом, прослужив императорам и государству большую часть жизни.[xv] Но, признав принципат и власть Цезарей, Тацит не остался равнодушен к произволу и жестокостям, к доносам и сфабрикованным обвинениям, к клеветникам, порочившим честных людей, и прочим отвратительным явлениям, запятнавшим принципат Юлиев-Клавдиев. Виновников всех этих зол, императоров от Тиберия до Нерона, он выставляет на суд истории в своём последнем произведении, «Анналах», но есть ли у нас основания полагать, что, поступив так, он перевернул картину с ног на голову, превратив достойных правителей в кровавых деспотов? Оснований для такого образа мыслей у нас нет, в том числе и в отношении Тиберия.

Таким образом, мы вкратце обосновали доверие к Тациту – позицию, на которой основана наша статья. Следует отметить, что подход этот в целом традиционен для отечественной историографии. Э. Д. Гримм, из историков дооктябрьского периода, пожалуй, наиболее подробно исследовавший проблему эволюции принципата в своих «Исследованиях по истории развития римской императорской власти», в общем, принимает точку зрения Тацита, хотя и с некоторыми оговорками. Так, ответственность за террор падает не на одного Тиберия: её должно разделить с ним римское общество.[xvi] А. Б. Егоров подчёркивает постепенность ужесточения режима Тиберия и развёртывания политического террора: от «либерализма» первых лет и одиночных процессов к репрессиям против сторонников Германика вскоре после смерти сына императора, Друза, и отъезда Тиберия на остров Капри и, наконец, к массовому террору после казни Сеяна.[xvii]

Вынужденная краткость нашего историографического обзора привела к тому, что западная историография принципата Тиберия представлена, пожалуй, несколько односторонне. Разумеется, не все английские, американские и немецкие работы проникнуты духом критицизма и традиции «реабилитации».[xviii] Равным образом, стремление кое в чём исправить Тацита не чуждо и отечественным исследователям.[xix] Тем не менее, нам представляется, что подобный обзор, при всех его недостатках, является отнюдь не лишним введением к изложению событий принципата Тиберия, к которому мы теперь переходим. 

Итак, 17 сентября 14 года христианской эры или в 767 году от основания Рима приёмный сын скончавшегося императора Августа Тиберий Клавдий Нерон, получивший от своего отца имена Цезаря И Августа (Tiberius Caesar Augustus),торжественно принял принципат. Важнейшие прерогативы императорской власти, проконсульский империй и трибунскую власть (imperium majus et tribunicia potestas) он получил ещё при жизни Августа и после его смерти сразу взял бразды правления в свои руки, но, так как по традиции источником полномочий принцепса должен был быть сенат, понадобилось собрать сенаторов. Как и 40 лет назад patres сами вручили власть первому гражданину: Тиберий принял все полномочия своего предшественника, и не на 5 или 10 лет, как всегда поступал Август, а на неопределённый срок (Suet. Tib., 24).

Новый властелин Рима был уже не молод: Тиберию шёл 56ой год. При Августе он долго был правой рукой последнего, что имело двоякие последствия. Тиберий приобрёл большой опыт в государственных делах, прекрасно представлял ситуацию в различных частях империи, продемонстрировал качества прекрасного полководца, администратора и дипломата. Но, в то же время, долгое пребывание под чужой властью породило в нём известную нерешительность в принятии ответственных политических решений.[xx] Воспитываясь в доме Августа, он с детства находился в самой гуще интриг и рано приобрёл привычку таиться от окружающих. Под старость эта привычка развилась в нём в своего рода манию подозрительности и скрытности. Но, как все не в меру подозрительные люди, Тиберий если уж доверял, то доверял слепо. Этим во многом объясняется та ярость, с которой он преследовал сообщников Сеяна, действительных и мнимых: ведь Тиберия предал человек, которому он верил, можно сказать, всей душой и трудно даже представить, каким ударом была для него эта измена. Аристократ по рождению и взглядам, Тиберий предпочитал окружать себя людьми хорошего рода, представителями старой столбовой знати.[xxi]

Среди достоинств Тиберия, безусловно, не было одного: преемник Августа не был оригинальным политическим мыслителем. Оказавшись в новой для себя роли, он старался, как можно точнее копировать стиль поведения Августа, но, как показали дальнейшие события, далеко не всегда удачно. Свой принципат Август создавал для себя и под себя; его более чем 40летнее правление создало традицию, на которую Тиберий мог и пытался опереться.[xxii] Но по той же причине римлянам, многие из которых родились и выросли при Августе, трудно было представить на его месте кого-то другого.[xxiii] В глазах общества право на принципат дали Августу личные заслуги,[xxiv] но таких исключительных заслуг как у Августа, у Тиберия не было. Таким образом, располагая всеми полномочиями своего предшественника, Тиберий не мог и не смог приобрести его авторитета (auctoritas principis), составлявшего важный элемент  политического положения принцепса, хотя и пытался это сделать. Рано или поздно он должен был отказаться от попыток играть второго Августа и перейти от управления авторитетом к иным методам.

Следующие события стали своего рода путевыми вехами, отмечающими этапы эволюции режима Тиберия: таинственная смерть Германика в Антиохии на Оронте 10 октября 19 года; смерть Друза, возможно отравленного Сеяном, в 23 году; отъезд императора из Рима на остров Капри в 26 году; казнь Сеяна 18 октября 31 года. Краткая характеристика каждого из этих этапов составит содержание остальной части нашей статьи.

Первый период (14-19 гг.) характеризуется следующими основными особенностями. Для Тиберия это время закрепления положения в новом качестве главы государства императорского дома[xxv]. В отношениях с сенатом и обществом в целом он стремиться придерживаться образа действий Августа. Дополнительным сдерживающим фактором в этой связи выступает Германик, официальный наследник Тиберия, выдвинутый германскими легионами в качестве альтернативного кандидата на престол (Tac. Ann., I, 31; Suet. Tib., 25; Calig., 5). Процессов об оскорблении величия не много, в основном они заканчиваются снятием обвинения. Механизм политических репрессий пока ещё только отрабатывается. Создаются прецеденты преследования на основании lex majestatis за преступления против культа Августа (дела всадников Фалания и Рубрия (15 г.)), словесные нападки на Тиберия и других членов правящего дома (дела Грания Марцелла и Апулеи Вариллы (соответственно 15 и 17 гг.)), оккультную практику против первых лиц государства (дело Либона Друза (16 г.)) ( Vell., II, 130; Tac. Ann., I, 73-74; II, 27-32; III, 38; Dio., LVII, 15). Эти и другие подобные действия начинаю рассматриваться как политические преступления (crimen laesae majectatis).

Второй период открывается смертью Германика и последовавшим затем судом над его заместителем легатом Сирии Кальпурнием Пизоном (Tac. Ann., II, 71-72; III, 13-15; Dio., LVII, 18). Смерть племянника, в котором после событий 14 года Тиберий не мог не видеть потенциального соперника, очень укрепила его положение, особенно в династическом плане. Его наследником стал родной сын Друз, которого император взял в 21 году в коллеги по консулату, а в следующем году сыну принцепса была предоставлена трибунская власть (Tac. Ann., III, 56-57). В начале 20ых годов в политике Тиберия происходит поворот в сторону усиления репрессивного начала.[xxvi] По инициативе префекта претория Луция Элия Сеяна, в эти же годы выдвигающегося на роль ближайшего помощника принцепса, разбросанные по Италии преторинские когорты концентрируются в столице (ibidem, III, 29; Dio., LVII, 19). Стиль процессов об оскорблении величия ужесточается: наиболее характерным в этом плане представляется дело Клутория Приска, написавшего в 21 году стихи на смерть больного Друза, чтобы в случае его смерти получить за них хороший гонорар. Дело окончилось трагически: Приска казнили (Tac. Ann., III, 45-51; Dio., LVIII, 20). Укрепление позиций Тиберия, ужесточение императорского режима и рост влияния Сеяна – характерные черты второго периода (19-23 гг.).

В 23 году умирает сын и наследник Тиберия Друз, возможно отравленный Сеяном (Tac. Ann., IV, 3, 7-11; Suet. Tib., 62). Эта смерть стала для принцепса не только тяжким моральным ударом: после кончины Друза на место наследников Тиберия претендуют сыновья Германика. Вокруг них формируется группировка из близких к Германику лиц, во главе которой оказывается его вдова, Агриппина. Отношения между ней и Тиберием враждебные: она подозревает императора в убийстве мужа, он ненавидит невестку и её детей, стоящих на пути его родного внука, сына Друза Тиберия Гемелла. Сеян, решивший воспользоваться сложившийся ситуацией в личных целях склоняет императора к жёстким мерам против Агриппины и её детей. Тиберий, по-видимому, некоторое время колеблется по своему обыкновению, но, всё-таки, решается. В период с 23 по 26 годы (до отъезда императора на остров Капри) Тиберий и Сеян приступают к осуществлению первого этапа кампании, цель которого – подготовить общественное мнение к грядущей расправе с женой и детьми Германика.

В 24 году в оскорблении величия были обвинены друг Германика и участник его походов Гай Силий и его жена Созия Галла. Гай Силий покончил с собой, его жена была сослана (Tac. Ann., IV, 17-20). Показателем ужесточения режима Тиберия в этот период может служить дело историка Кремуция Корда, обвинённого клиентами Сеяна в том, что в своём труде он без похвалы отозвался о Юлии Цезаре, зато хвалил Брута, а Кассия даже назвал «последним римлянином». Он также покончил жизнь самоубийством, а его исторический труд был сожжён (Senec. Ad Marc., 22, 2-3, 4-7; Tac. Ann. IV, 34-35; Suet. Tib., 61; Dio., LVII, 24). Наконец, в 26 году Тиберий навсегда покинул Рим и обосновался на острове Капри, где в уединении готовил расправу со своими будущими жертвами (Tac. Ann., IV, 57). Длительное пребывание императора вне Рима в корне меняло его отношения с сенатом: из главы сената он превратился в господина, посылающего сенаторам свои письменные распоряжения.[xxvii] Таким образом, традиция Августа, когда принцепс правит вместе с сенатом и как его глава, была нарушена.

Преследования отдельных, наиболее выдающихся представителей партии Агриппины вынудили большинство её сторонников отвернуться от семьи Германика, и в самом конце 20ых годов Тиберий смог, наконец, расправиться с ней. Сделать это было тем легче, что в 29 году умирает Ливия, вдовствующая императрица и мать Тиберия. Августа не любила невестку, но, по-видимому, сдерживала открытый конфликт, страшась распада правящего дома. В том же 29 году Агриппина и её старший сын, Нерон, по приказу Тиберия были отправлены в ссылку на острова. В 30 году Нерон был вынужден совершить самоубийство; в 33 умерла Агриппина. В 30 году Друз, средний сын Германика, был заточён в подземелье Палатинского дворца, где в 33 году умер от голода. В живых принцепс оставил только младшего сына Германика, Гая Калигулу (Tac. Ann., V, 3-5; VI, 3, 25; Suet. Tib., 53-54; Dio., LVII, 22).

Таким образом, в это время (23-30 гг.) происходит важное изменение в развитии практики обвинений в оскорблении величия: инициативу в преследованиях по lex majestatis берёт на себя императорская власть. Процесс роста  потока политических доносов приобретает обвальный характер: принцепс нуждался в обвинителях для организации травли семьи и сторонников Германика, и, следовательно, был вынужден поощрять практику политических обвинений. Из источников нам известны немногие, но достаточно красноречивые факты: дела Гая Коминия, Вотиена Монтана, Элия Сатурнина, Клавдии Пульхры, Тития Сабина, Фуфия Гемина и Мутилии Приски, Муции и её родных, Азиния Галла и других, но реальное число процессов было, конечно же, гораздо больше. Наши источники фиксируют лишь наиболее громкие дела, в которых ярко проявилось личное участие Тиберия и Сеяна.[xxviii] Не все процессы были связаны с борьбой в правящих кругах: многие, как это обычно бывает, воспользовались нездоровой обстановкой, чтобы свести личные счёты, ускорить свою служебную карьеру или поживиться за счёт имущества обвиняемых. Тем не менее, Тиберий несёт ответственность также и за них, ведь именно он создал для доносчиков (delatores) благоприятные политические условия.

Дальнейшее развитие этих тенденций делало неизбежным кровавый финал правления Тиберия. Казнь Сеяна 18 октября 31 года, обвинённого в подготовке государственного переворота, сыграла в процессе нарастания волны террора роль катализатора. 

Останавливаться подробно на проблеме заговора Сеяна мы не будем. В источниках о нём сохранилось очень мало сведений, и историкам не остаётся ничего другого, как пытаться заполнить эту лакуну с помощью разного рода догадок и предположений.[xxix] Тем не менее, представляется бесспорным, что в основе конфликта императора с его «министром безопасности» лежали притязания Сеяна на роль преемника Тиберия.[xxx] Когда с Агриппиной и её детьми было покончено, Сеян начал всерьёз рассчитывать на  это и, по-видимому, попытался оказать на Тиберия давление, чтобы получить от него соответствующие гарантии: империй и трибунскую власть. Империй Сеян получил; в 31 году император и его фаворит стали консулами, но Тиберий твёрдо решил сохранить власть за своей династией. Не решаясь действовать открыто, Тиберий организует конр-заговор, результатом которого стало уничтожение Сеяна и всей его семьи (Tac. Ann., VI, 2-4; Suet. Tib., 65; Dio., LVIII, 9-11). Вслед за тем, император, которому всюду мерещились сообщники казнённого префекта, обрушивается на друзей, родственников и клиентов покойного, которых у него, естественно, было не мало. Многие римляне искали покровительства и дружбы человека, вознесённого принцепсом выше всех прочих граждан и почти вровень с собой. Лишь немногие из них, разумеется, были посвящены в далеко идущие планы префекта, а, между тем, приговоры выносились самые жестокие: казнь, конфискация, ссылка. Большинство даже не решалось защищать себя,                                                   и только некоторым из них удалось оправдаться. Среди них был всадник Марк Терренций, в уста которого Тацит вкладывает речь, показывающую, кого на самом деле казнили под именем заговорщиков и приспешников Сеяна (Tac. Ann., VI, 8).

Вот собственно и всё, что нам известно о процессах об оскорблении величия при Тиберии. Мы сосредоточили своё внимание именно на них, так как политическое развитие принципата в эти годы, усиление в нём авторитарного начала проявлялось почти исключительно в изменениях стиля отношений власти и общества. От характерных для эпохи Августа согласия и либерализма за 20 с небольшим лет совершился переход к совсем другой политике и иным методам управления. Авторитарная сущность принципата, которую Августу удалось искусно замаскировать, выступает рельефно при его преемниках.

Скончался Тиберий 16 марта 37 года в возрасте 77ми лет (Tac. Ann., VI, 50). Его преемником стал Гай Цезарь. Редко какого принцепса так восторженно приветствовали, и лишь на немногих возлагали столько надежд, как на него (Suet. Calig., 13-14). Но все надежды римлян были безжалостно разбиты. Тиберий оказался, таким образом, родоначальником целой династии императоров-деспотов, правивших Римом в течение большей части I века новой эры.  

[i] Данный вопрос был центральным уже для Тацита: главная причина резко отрицательного отношения римского историка к Тиберию – злоупотребления законом об оскорблении величия, за которые император несёт всю полноту ответственности (Tac. Ann., I, 72-73). В современной историографии принципата Тиберия именно проблема lex majestatis и его практики является предметом острых научных споров. Краткий обзор этой дискуссии смотрите ниже.  

[ii] Не случайно принципаты преемников Августа (Тиберия, Калигулы, Клавдия и Нерона) иногда выделяют в особый период истории римской империи, так называемую «эпоху террористического режима». См.: Ковалёв С. И. История Рима. Л., 1986. С. 504-505.   

[iii] Далее все даты новой эры.

[iv] По мнению А. И. Немировского, сопоставление точек зрения Патеркула И Тацита не даёт оснований говорить о противоположности их позиций. См.: Немировский А. И. и Дашкова М. Ф. «Римская история» Веллея Патеркула. Воронеж, 1985. С. 29; Немировский А. И. Три малых римских историка// Малые римские историки. СПб, 1996. С. 248. Это не так. Тацит и Патеркул смотрят на Тиберия с совершенно разных сторон: Веллей как выскочка из муниципия, попавший в ближайшее окружение принцепса, а Тацит – глазами сенаторской аристократии, бывшей главным объектом репрессий со стороны императорской власти.    

[v] Веллей Патеркул – современник Тиберия, участник его походов в Германию и Паннонию. В 14 году историк и его брат получили претуры как кандидаты принцепса (Vell., II, 124). Весьма вероятно также, что Веллей Патеркул был близок к всемогущему фавориту Тиберия префекту претория Сеяну, похвалы которому содержаться в его труде (ibidem, 127-128). Всё это, конечно, не даёт нам повода сомневаться в искренности Веллея Патеркула: историк, обласканный Тиберием и Сеяном, мог восхищаться ими не кривя душой. Другое дело, соответствует ли действительности нарисованная им картина принципата Тиберия? Или, лучше сказать, какой действительности соответствует картина Веллея? Той, на наш взгляд, которая открывается при взгляде на Римский мир (Pax Romana) из «ближнего круга» владыки мира сего.  

[vi] Sivers G. Tacitus und Tiberius. Hamburg, 1851; Thierry Ann. Tableau de l’empire romain. Paris, 1862; Merivale Ch. Hystory of the Romans under the Empire. Vol., VIII, London, 1865.

[vii] Драгоманов М. П. Император Тиберий. Киев, 1864. Смотрите также: Драгоманов М. П. Вопрос о всемирно-историческом значении Римской империи и Тацит. Киев, 1869. Мерчинг Г. Император Тиберий. Варшава, 1881.

[viii] Marsh F. B. The reign of Tiberius. Oxford, 1931. P. 1-15; Smith Ch. E. Tiberius and the Roman Empire. Baton Rouge, 1942. P. 1-12, 162-163; Rogers R. S. Tacitean pattern in narrating treason treals// TAPhA, LXXXIII, 1952. P. 279-317; 

[ix] Charlesworth M. P. Tiberius// CAH, Vol., X., P. 643-652; Smith Ch. E. Tiberius and the Roman Empire. P. 182-212, 214-232.  

[x] Marsh F. B. The reign of Tiberius. P. 45, 115; Smith Ch. E. Tiberius and the Roman Empire. P. 148.

[xi] Charlesworth M. P. Tiberius. P. 628-632; Smith Ch. E. Tiberius and the Roman Empire. P. 200-223; Kornemann E. Tiberius. S. 109-110, 146, 223-227, 246; Levick B. Tiberius the politician. London, Sydney, Dover, New Hampshire, 1976. P. 222-225.   

[xii] Marsh F. B. The reign of Tiberius. P. 200, 219, 223, 227; Smith Ch. E. Tiberius and the Roman Empire. P. 162-1663, 179-181; Rogers R. S. Treason in the early empire// JRS, XLIX, 1959. P. 90-94.

[xiii] Гревс И. М. Тацит. М.-Л., 1946. С. 176-178, 184.

[xiv] Буассье Г. Оппозиция при Цезарях. СПб, 1993. С. 240-242.

[xv] О служебной карьере Тацита смотрите: Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. М., 1981. С. 64-76.

[xvi] Гримм. Э. Д. Исследования по истории развития римской императорской власти. Т. I, СПб, 1901. С. 286, 319.

[xvii] Егоров А. Б. Становление и развитие системы принципата. Автореферат докторской дисс. СПб., 1992. С. 24-25.

[xviii] Koestermann E. Die Majestasprozesse unter Tiberius// Historia, VII, 1955. S. 72-106. Guff P. S. Tacitus Annales I, 72// CR, XIV, 1964. P. 136-139; Baldson J. P. V. D. The principates of Tiberius and Gaius// ANRW, Bd. II, T. 2, 1975. P. 86-94;

[xix] Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. С. 163-164.

[xx] Следствием этой нерешительности была, в частности, его манера излагать свои мысли уклончиво и двусмысленно, так что иной раз казалось, что он говорит прямо противоположное тому, что думает на самом деле (Tac. Ann., I, 11).

[xxi] Портнягина И. П. Сенат и сенаторское сословие в эпоху раннего принципата. Кандидатская дисс. Казань, 1982. С. 37-39.

[xxii] Среди первых акций Тиберия важное место занимал комплекс мер, направленных на развитие культа Августа и увековеченье его памяти: выпуск памятных монет, строительство храмов в провинциях, учреждение в Риме специальной жреческой коллегии, августалов, в состав которой вошли сам Тиберий, его официальный наследник Германик, сын Тиберия Друз, брат Германика Клавдий и ещё 21 человек из числа знатных граждан. (Tac. Ann., I, 54, 78). Перенос магистратских выборов из комиций в сенат – важное конституционное преобразование – было оформлено как предначертание Августа (Vell., II, 124). Отношения с сенатом в первые годы принципата Тиберия, на сколько они нам известны, выглядят продолжением и развитием традиций предшественника (Suet. Tib., 30; Dio., LVIII, 7). Вообще, поведение Тиберия в это время должно было продемонстрировать стремление нового принцепса быть вторым Августом (Suet. Tib., 26; Dio., LVII, 8-9, 11-12).

[xxiii] Состояние ужаса и отчаяния, овладевшее римлянами при известии о смерти Августа, лучше всего передаёт Веллей Патеркул. Лейтмотив его сообщения таков: Август умер и ни один человек не сможет заменить его, потому что никто не в силах стать для Рима тем, кем был Август (Vell., II, 123-124). 

[xxiv] Не случайно сам Август проявил столько заботы о том, чтобы увековечить все деяния, совершённые им во славу римского народа. Его исключительные заслуги были основой auctoritas Augusti, на которой, по крайней мере в теории, держалась его власть (R. G., 34).     

[xxv] Егоров А. Б. Рим на грани эпох. Л., 1985. С. 136.

[xxvi] Сергеев В. С. Принципат Тиберия// ВДИ, 1940, №2. С. 83.

[xxvii] Smith Ch. E. Tiberius and the Roman Empire. P. 223.

[xxviii] Koestermann E. Die Majestasprozesse unter Tiberius. S. 72-106.

[xxix] Смотрите, например, выполненную Э. Кёстерманном реконструкцию событий, описанных в утраченной части 5ой книги «Анналов»: Koestermann E. Der Sturz Sejanus// Hermes, LXXXII, 1955. S. 359-374. Цит. по: Downy G. Tiberiana// ANRW, Bd. II, T. 2,1975. P. 112-113.

[xxx] Smith Ch. E. Tiberius and the Romane Empire. P. 152; Boddington Ann. Sejanus. Whose conspiransy// AJPh, Vol. LXXXIV, 1963. P. 1-16.