Доклад

На тему:

Проблема изоляционизма 30-х годов в буржуазной историографии США

Неослабевающий интерес американских буржуазных исследователей к явлению изоляционизма в общественно-политической жизни Соединенных Штатов в годы подготовки и развязывания второй мировой войны вызван рядом причин. Прежде всего, американские историки стремятся использовать идейное и политическое наследие изоляционизма в целях оправдания глобализма и интервенционизма послевоенных Соединенных Штатов. Однако немаловажное значение имели и такие факторы, как появление за последнее десятилетие значительного числа новых источников, в том числе архивных материалов, влияние радикальной историографии, которые стимулировали процесс исторического мышления.

Термин "изоляционизм" применительно к внешнеполитической тактике американского капитализма и ее идейному обоснованию стал широко употребляться в 20-е годы. В это десятилетие у власти оказались те монополистические группировки, которые при сложившейся после окончания первой мировой войны и победы Октябрьской революции расстановке сил на мировой арене предпочли "интернационализму" В. Вильсона опору на традиционные прагматические принципы внешней политики США - "невмешательства" и "свободы действий". Они выступали за актвизацию экономической экспансии, расширение американского влияния на международной арене, но без ограничивавших "свободу рук" империализма США политических и военных обязательств.

В эпоху дипломатии "нового курса" в отличие от 20-х годов, когда принадлежность к изоляционистам определялась прежде всего оппозицией участию США в Лиге наций, исходной точкой острых политических разногласий по вопросам внешней политики стала проблема невовлечения страны в назревавшую мировую войну. Но причины, порождавшие пацифизм сторонников внутриполитических приоритетов США в 30-е годы, были различны. Советские историки подчеркивают, что стремление простых американцев не участвовать в новой войне за чуждые им интересы империалистов не имело ничего общего с замыслами крайне реакционных представителей финансовой олигархии, а также с политикой попустительства агрессии, которую проводила администрация Ф. Рузвельта, ссылаясь на "изоляционизм масс".

Стихийный изоляционизм фермеров, средней и мелкой городской буржуазии, части рабочего класса, которые не смогли подняться до требования создания системы коллективной безопасности, выдвигавшимся Компартией США, был Порожден традициями антимонополистической, антиимпериадиетической борьбы, памятью о первой мировой войне, условиями экономического кризиса начала 30-х годов назревшим международным конфликтом. Неоднородное по классовому и политическому составу идейно-политическое течение изоляционизма 30-х годов разделялось на демократическое крыло и империалистическое, которое - особенно в 1939-1941 гг.- пыталось эксплуатировать в своих узкокорыстных политических целях антивоенные настроения масс.

Изучение вышедшей в Соединенных Штатах с середины 70-х годов исторической литературы, поднимающей проблемы внутриполитической борьбы между изоляционистами и так называемыми "интернационалистами" в предвоенное десятилетие, свидетельствует о дальнейшем развитии основных тенденций, которые наметились в этой области исследования в бурные 60-е годы. Коротко отметим, что официальная интерпретация внешней политики США 1935-1941 гг. формировалась в годы разгара " холодной войны" и опьянения Америки своей военно-экономической мощью. В резкой полемике со школой "ревизионистов" 50-х годов, которая критиковала дипломатию Ф. Рузвельта с позиций довоенного консерватизма и послевоенного антикоммунизма и антисоветизма, утвердился официальный взгляд на изоляционизм 30-х годов как на негативное явление, главное препятствие на пути к выполнению США миссии "спасения мира для демократии" перед лицом фашистской агрессии.

Углубление кризиса внешней политики США, крах иллюзий об их всемогуществе и мощный подъем социально-политического и антивоенного движений в период американской агрессии в Юго-Восточной Азии в 60-е годы оказали серьезное воздействие на буржуазную историографию внешней политики. Особое значение для начавшегося пересмотра всецело негативных оценок изоляционизма эпохи Ф. Рузвельта имела развернувшаяся на рубеже 70-х годов на страницах прессы и академических исследований дискуссия о плюсах и минусах американского глобализма. Однако наиболее ощутимый удар догматическому подходу к проблеме изоляционизма 30-х годов нанесли взгляды "новых левых" и других историков радикального направления. Их активная оппозиция войне США в Индокитае, призывы сократить глобальные обязательства Америки, чтобы можно было решать насущные национальные задачи, и разоблачение контрреволюционной сущности международной активности американского империализма укрепили за ними репутацию неоизоляционистов 60-70-х годов среди историков. Характерно название статьи радикального исследователя Т. Патерсона "Возвратившийся изоляционизм", опубликованный в 1969 г. в "Нейшен".

Следуя за предтечей радикальной историографии У. Уильямсом, развивавшим концепцию "открытых дверей" Ч. Бирда, эти историки утверждали, что главной движущей силой американской внешней политики XX в. являлась экономическая экспансия, заинтересованность в иностранных рынках и сферах приложения капитала. С этих позиций такие историки, как У. Уильямс, Л. Гарднер, Р. Смит, Г. Колко и др., оценивали проблему изоляционизма 30-х годов-. Они выделили в качестве основного сегмента изоляционистов круги, тесно связанные с интересами американского финансового и торгово-промышленного капитала. Поэтому, как считают радикальные историки, дебаты между изоляционистами и "интернационалистами" 30-х годов на деле носили характер тактических разногласий между различными группировками господствующего класса относительно лидирующей позиции США в мире и процветания американского капитализма.

Однако радикальные исследователи стремились выделять и позитивные моменты в изоляционизме как комплексе идей. Профессор Г. Патерсон в уже упоминавшейся статье писал: "Те изоляционисты, которые являлись сторонниками либеральных реформ, заслуживают особого внимания, потому что их оценка внешней политики была лучшим образом выражена, наиболее резка и наиболее имеющая отношение к 60-70-м годам". Что же казалось Т. Патерсону, активно протестовавшему против агрессии США во Вьетнаме, самым привлекательным в наследии изоляционистов-прогрессистов? Прежде всего, протест против кровопролитных войн, опасение за влияние войны на внутренние реформы и гражданские свободы; далее он выделял их критику интервенционизма и экспансии США; и, наконец, требование к правительству избегать союзнических обязательств, ограничивавших "свободу действий". Необходимо отметить, что эти здравые суждения изоляционистов из либеральных кругов, которые своеобразно интерпретировали антимонополизм и антимилитаризм масс, рассматривались автором в перспективе 70-х годов, безотносительно к анализу обстановки в стране и за рубежом в 30-е годы.

В целом же радикальные исследователи, в отличие от официальных историков, стремившихся дискредитировать борьбу прогрессивных сил Америки против угрозы войны, рассматривали антивоенное движение в США как положительное явление. Они отмечали, что это движение сдерживало милитаристские устремления некоторых представителей администрации Рузвельта, которые мечтали достичь имперской позиции США посредством вовлечения страны в войну в Европе или Азии.

Одной из важных вех на пути к преодолению ограниченности ортодоксальной трактовки изоляционизма явилась монография профессора М. Джонаса "Изоляционизм в Америке, 1935-1941". Т. Патерсон назвал ее "прекрасным исследованием изоляционизма". Джонас, анализируя источники, включавшие помимо прочих переписку, выступления и труды различных представителей изоляционизма 30-х годов, пришел к выводу, что это идейно-политическое течение не может рассматриваться "в качестве простого обструкционизма", основанного на невежестве и недомыслии". Изоляционистские требований "односторонности", или "свободы выбора" внешнеполитических решений, невовлечения в войну в Европе и сосредоточения на внутренних проблемах, по мнению историка, являлись хорошо обдуманным ответом значительной части американского общества на кризисные условия того времени. Таким образом, Джонас возвращал изоляционистской точке зрения равные права на существование с "интернационалистским подходом, отнятые у нее официальной версией 40-50-х годов.

В то же время историк заключал, что изоляционисты 30-х годов, сделав ставку на "свободу выбора" США в проблеме войны и мира, главным внешнеполитическим интересом страны считали неучастие в войне, что ограничивало свободу принятия решений в назревавшем международном конфликте. В несовместимости принципа "свободы рук" с пацифизмом автор усматривал причины кризиса изоляционизма 30-х годов: независимо от симпатий к жертвам агрессии его сторонники объективно оказывались на стороне держав "оси".

В соответствии со своей концепцией автор уделил значительно большее внимание, чем другие исследователи, проблеме изоляционистского блока. Он вынужден признать, что изоляционизм большинства американцев был временным явлением, вызванным в значительной степени экономическими трудностями США 30-х годов и быстро исчезавшим по мере обострения ситуации в Европе, Вместе с тем, сосредоточив внимание на идеологии изоляционизма, Джонас преувеличил воздействие на антиинтернационалистские настроения предвоенных лет таких субъективных факторов, как вера в принцип "односторонности" политики США и страх перед новой мировой войной в ущерб анализу не только социально-экономических причин, но и географических, этнических, религиозных и др.. Тем самым исследователь значительно обеднил нарисованную им картину сложности и противоречивости явления изоляционизма 30-х годов. Основные положения своей концепции об изоляционизме предвоенного десятилетия М. Джонас повторил в конце 70-х годов в "Энциклопедии американской внешней политики".

Заявившая о себе на рубеже 70-х годов тенденция к изучению взглядов изоляционистов 30-х годов в более широком социальном, политическом и экономическом контексте находила свое проявление прежде всего в исследованиях, касающихся отдельных аспектов выработки внешней политики Соединенных Штатов в 1935-1941 гг. Так, в процессе дальнейшей разработки американскими учеными проблемы влияния общественного мнения на внешнюю политику США в предвоенные годы все большим сомнениям стала подвергаться официальная версия об "изоляционизме масс" как о тормозе на пути администрации Рузвельта оказать решительное противодействие агрессивным замыслам фашистских держав. Например, в исследовании специалиста-международника М. Лея была предпринята попытка синтеза традиционной и радикальной интерпретации фактора общественного мнения, с помощью которого на основании анализа многочисленных источников констатировалось следующее. Ф. Рузвельт, писал автор, столкнувшись с серьезной оппозицией своей внутренней и внешней политике в конгрессе, спроецировал собственные колебания и противодействие Капитолия по этим проблемам на настроения всей американской общественности.

В работе, принадлежащей перу профессора истории Д. Портера, ставилась задача расширить представление о роли законодательной ветви государственной власти в определении американской внешней политики в 1939-1940 гг. И в результате проделанного с помощью статистических методов анализа автор пришел к выводу, что во время дебатов 1939 г. об отмене эмбарго на оружие общественное мнение в стране в целом было настроено более благожелательно к пересмотру законодательства о нейтралитете, чем конгресс. Рузвельт же ориентировался в своей внешнеполитической активности в эти годы на сопротивление изоляционистов в конгрессе, часто уступая им инициативу.

В исследованиях, посвященных анализу внешней политики Ф. Рузвельта в целом и выдержанных в апологетических тонах, прежние постулаты официальной трактовки изоляционизма остались, в общем, без изменений, хотя и здесь замена корректировка ряда оценок. Фундаментальная монография профессора Калифорнийского университета

Р. Даллека "Франклин Д. Рузвельт и американская внешняя политика, 1932-1945", которая написана на значительном круге американских и английских архивных источников, открытых в 70-е годы, расценивается многими буржуазными историками как образец синтеза различных трактовок дипломатии "нового курса". Концепция автора базируется на утверждении, что внешнеполитическая деятельность Ф. Рузвельта определялась калейдоскопом внутренних и внешних сил, которые и оказывали влияние на изменчивость позиции президента. Выделив особо воздействие на выработку внешнеполитического курса факторов общественного мнения и конгресса, Даллек не мог обойти вниманием изоляционистскую оппозицию.

По мнению историка, в течение двух первых лет на посту президента Рузвельт не встречал противодействия своей дипломатии со стороны тех, кто разделял традиционные взгляды о неучастии США в постоянных союзах. Иными словами, американский народ был индифферентен к событиям за пределами США. Только к концу 1934-началу 1935 г., пишет Даллек, "рост угрозы войны в Европе разбудил американский народ и сделал его осведомленным о внешнеполитических событиях, и в национальном мышлении о международных делах теперь преобладал изоляционистский ответ, к которому Рузвельт и госдепартамент относились с пониманием". Далее автор рассматривает изоляционистские настроения в Америке как нечто единое целое, которому Ф. Рузвельт вынужден был уступить, приняв "закон о нейтралитете", распространив эмбарго на продажу оружия на войну в Испании и тем самым "невольно" способствовав расширению агрессии фашистских держав в 1935-1938 гг..

Конгресс представлен Р. Даллеком в качестве монолитной враждебной силы по отношению к любым внешнеполитическим инициативам Рузвельта. В монографии не поднимается вопрос о расстановке сил между изоляционистами и " интернационалистами" в конгрессе, не говоря уже о выявлении особенностей между изоляционистами-прогрессистами и изоляционистами-консерваторами типа Р. Тафта, А. Ванденберга и др.

В отличие от ранних апологетических работ Р. Даллек и не пытается представить предвоенную внешнюю политику Рузвельта как реализацию стремления к коллективной безопасности. Напротив, в исследовании показана пассивность внешнеполитического курса США, вынужденных уступать давлению изоляционистов. По словам автора, Ф. Рузвельт, желая получить одобрение изоляционистов конгресса поступился активной политикой противодействия агрессорам, ограничившись чисто символическими жестами. В подобной уступке "интернационалиста" Рузвельта давлению со стороны изоляционистов автор видит глубокий смысл. С помощью политики "нейтралитета" президент сумел сохранить внутриполитический консенсус, столь необходимый, пишет автор, для выживания демократии в США, в свою очередь, необходимой для осуществления помощи европейским демократиям, которым тоталитарные фашистские государства "бросили вызов".

В соответствующих главах одной из последних своих работ, посвященной памяти известного американского историка Р. Хофстедтера, Р. Даллек также обращается к проблеме изоляционизма предвоенных лет. Основу его труда составляет тезис о преобладающем влиянии внутриполитических факторов на внешнюю политику. Причем автор отдает предпочтение не экономике, а "неизученным еще психологическим моментам". В рамках данного концептуального подхода Даллек трактует изоляционизм на уровне идей, настроений, вызванных усилением национализма в 20 - 30-е годы и страхом перед пагубным влиянием Европы на традиционные американские институты, перед возможным втягиванием в новую мировую войну.

Как и в предыдущем исследовании, автор подчеркивает, что Ф. Рузвельт не мог не считаться с изоляционистскими чувствами американского народа, приводя в качестве примера "карантинную" речь 1937 г., которая была "интернационалистским призывом, представленным в изоляционистских терминах". Вместе с тем Даллек пытается здесь, хотя и не всегда последовательно, провести водораздел между изоляционистскими настроениями масс и теми политиками, которые эффективно эксплуатировали в своих интересах опасения американцев быть втянутыми в назревавшую мировую войну. Главное отличие автор видит в том, что большинство американцев, несмотря на опасения за состояние американских институтов в случае войны, все же "были уверены, что демократия в США может пережить длительный конфликт".

Что касается меньшинства, которых Даллек и называет изоляционистами, то эти политические деятели опасались установления тоталитарного режима в стране в случае участия США в войне. Кроме того, считает историк, американский народ, особенно после падения Франции в 1940. Автор, признавая, что в последние годы американские буржуазные историки распространяли понятие изоляционизма только на сферу внешнеполитических идей - ввиду участия США в мировых делах, - все же считает правомерным ставить вопрос об изоляционизме как внешнеполитической линии США в соотношении назревшей мировой войны. Он полагает, что методы и дух американской дипломатии в предвоенные годы, т. е. бездействие США перед лицом гитлеровской агрессии, вполне отвечали данному термину.

Исследователь не пытается усмотреть за миротворческими посланиями Ф. Рузвельта, как это делают и традиционные и новые апологеты предвоенной политики США, шагов к достижению коллективной безопасности. "Двойником европейского умиротворения был американский изоляционизм", - считает Гатцке. В соответствующих разделах содержится немало материалов о том, что в планировании и реализации агрессивных замыслов гитлеровской Германии не последняя роль отводилась политике "нейтралитета" США. Свидетельство - не в пользу утверждений буржуазных историков об объективном характере американского " невмешательства" в период резкого обострения международной обстановки.

Неразрывно связана с наметившейся в американской историографии общей линией возвращения проблеме изоляционизма статуса научной темы и тенденция реабилитировать взгляды изоляционистов консервативного крыла, таких, как Г. Гувер, Р. Тафт, Ч. Линдберг, и др. Послевьетнамский синдром и уотергейтское дело усилили внимание ряда историков к их высказываниям относительно эрозии власти конгресса, централизации президентской власти, необязательности для США войны с гитлеровской Германией. Следует принять во внимание, что некоторые участники "великих дебатов" 30-х годов продолжали выступать с мемуарами и устными свидетельствами, давая свою субъективную оценку событиям не столь отдаленного прошлого, оживляя тезисы "ревизионистской" историографии 40-50-х годов.

Остановимся на двух подобных работах середины 70-х годов, авторов которых трудно заподозрить в консерватизме. В 1975 г. вышла монография профессора Джоан Хофф Уилсон "Герберт Гувер, забытый прогрессист". В ней помимо анализа гуверовской концепции "твердого индивидуализма" уделялось внимание внешнеполитической идеологии экс-президента в эпоху "нового курса". Исследовательница определяет внешнеполитическую концепцию Гувера как "независимый интернационализм", основы которого сложились еще в 20-е годы, в бытность этого политического деятеля министром торговли в кабинете Гардинга. Гувер мечтал о лидерстве США в организации послевоенной мирововой экономики.

По мнению автора, Г. Гувер и в 30-е годы оставался верен своей идее, что ограниченное моральное и политическое вовлечение в мировые дела, сопровождавшееся контролируемой экономической экспансией, имело бы важное значение для США и отличалось бы от нежелательных крайностей: "интернационализма" Вильсона и экстремистского национализма таких изоляционистов, как Х. Джонсон и У. Бора. С позиций середины 70-х годов исследовательница рассматривала приверженность Гувера " мирному" проникновению американского капитала и идеологии за границу, что нашло, по ее мнению, отражение в отказе президента поддержать силой "доктрину Стимсона" в отношении Японии как " наиболее прогрессивную и современную черту дипломатии Гувера"

Дж. Х. Уилсон не кажутся реакционными сравнения Гувером экономики "нового курса" с фашизмом, обвинения Ф. Рузвельта в умышленном втягивании Соединенных Штатов в войну с Японией, поскольку в перспективе сегодняшнего дня обвинения президента в узурпации исполнительной власти видятся ей крайне актуальными Даже яростный антикоммунизм Г. Гувера выглядит в книге старательно подретушированным. Автора не смущает поддержка Гувером политики "умиротворения" одобрение им мюнхенского сговора, его заявления, что если даже 60% мирового населения и 40% торговли будут находиться под властью Гитлера и его союзников, то США в силу своей самообеспеченности смогут сохранить свои демократические свободы и процветание.

Иными словами, исследовательницу не интересует классовая основа внешнеполитических взглядов Гувера, выяснение того, интересы каких групп монополистического капитала представлял этот политик, высказавшийся за сотрудничество с гитлеровской Германией и милитаристской Японией, расценивавший Советский Союз как большую угрозу, нежели агрессия держав "оси". Она подчеркивает, что усиление интереса к идеям и взглядам Г. Гувера и "правых" и "левых" историков вызвано тем, что они в 70-е годы зазвучали крайне современно. Очевидно, что рассмотренное исследование методологически тяготеет к неприкрытому прагматизму и даже презентизму.

Монография радикального историка Р. Радоша "Пророки справа. Портреты консервативных критиков американского глобализма" претендует на непредвзятый взгляд. Автор отвергает презентистский подход к прошлому, которым грешили и отдельные "новые левые" историки, пытавшиеся подчинить изучение американской истории своей социально-политической активности. Но осуждение историком консенсуса и "инструментализма" буржуазной историографии в его собственном исследовании не опиралось на признание объективных закономерностей исторического развития.

Поэтому для радикала Радоша, рассматривавшего внешнюю политику США сквозь призму концепции "открытых дверей", также оказались вне поля зрения классовые и политические характеристики Ч. Бирда, Дж. Флинна, О. Виларда, Р. Тафта, разделявшего фашистские взгляды Л. Дэнниса. "Эти консерваторы, - отмечал историк, - поднимали вопросы и определяли проблемы, которые, по описанию Уильямов, прокладывали путь для либеральной и левой критики в будущем". Радош считает, что если прислушаться к этим критикам повнимательнее, опуская их идеологию и политическую приверженность, то они могут многому научить.

Значительное место в исследовании отводится анализу внешнеполитических взглядов известного историка Ч. Бирда. Автор подчеркивает, что Бирд разделял взгляды тех изоляционистов, которые находились в оппозиции фашизму, однако при этом не прослеживает тяготение историка к консерватизму его смыканию со сторонниками консервативной изоляционистской организации "Америка - прежде всего". Напротив, автор считает, что эта организация объединяла в своих рядах и радикальных, и консервативных "неинтервенционистов", хотя радикалы и часть либералов из числа изоляционистов после начала второй мировой войны покинули ряды этого течения, быстро эволюционировавшего к консерватизму и окончательно утратившего связь с антифашистскими и антимилитаристскими настроениями американского народа.

Радош высоко оценивает многие справедливые упреки Бирда в адрес администрации Ф. Рузвельта, часто вводившей американскую общественность в заблуждение относительно внешнеполитических акций правительства. Но он не видит явных натяжек фактов при реконструкции историком событий 30-х годов.

Взгляды сенатора Р. Тафта, который в отличие от либерала Бирда исповедовал консерватизм не только с конца 30-х - начала 40-х годов, также видятся Радошу "проницательными". "Из перспективы 70-х годов взгляды Тафта кажутся здравыми, мудрыми и реалистичными", - пишет исследователь. Пренебрегая социально-экономическим анализом содержания консервативного изоляционизма, таких его черт, как промюнхенский характер и ярый антикоммунизм. Р. Радош расходился с другими радикальными историками, которые, выделяя позитивные стороны течения изоляционизма 30-х годов, давали отрицательную оценку его консервативным идеям.

На страницах журнала "Политикал сайенс куотерли" в 1979 г. была опубликована дискуссия между леволиберальным критиком идеологии и политики "Пакс Американа" Р. Стилом и известным официальным историком-либералом А. Шлезингером, продолжившая тему идеализации изоляционистов-консерваторов. Р. Стил обвинил Ф. Рузвельта в том, что вместо кампании переубеждения противников помощи Англии и Франции в 1940-1941 гг., которые составляли меньшинство американцев, президент избрал путь их дискредитации и разгона организаций путем отождествления оппозиции с деятельностью пятой колонны. Историк находит в действиях Рузвельта, прибегшего к помощи ФБР и министерства юстиции, стремление избавиться от критиков, побудить общественность США принять концепцию глобализма, в направлении которой продвигалась его внешняя политика. Перекидывая мостик в настоящее, автор статьи заключает, что уже в эти годы появились зачатки отождествления критиков внешней политики с подрывными элементами.

А. Шлезингер, одобряя замысел Р. Стила восстановить реальный образ изоляциониста-критика, справедливо заключает, что сложную политическую фигуру Рузвельта надо рассматривать в историческом контексте, а не с позиций сегодняшнего дня. Он отмечает, что Ф. Рузвельт вполне обоснованно подчеркивал после начала второй мировой войны, что активность изоляционистов играла на руку пропаганде держав "оси". Из комментариев Шлезингера также следует, что президент слишком долго шел на компромисс с внешнеполитической оппозицией.

Свидетельством наличия рассматриваемой тенденции в 80-е годы является публикация литературы мемуарного характера, где оживляются "ревизионистские" концепции 40 -50-х годов. Вышедшая в 1983 г. книга "Трагический обман. ФДР и вовлечение Америки во вторую мировую войну написана известным в 30-е годы конгрессменом-изоляционистом Г. Фишем, который выступал с критикой внутренней и внешней политики президента Рузвельта "справа". Несмотря на преклонный возраст, ее автор, имеющий ряд других работ, энергично отстаивает тезисы историков-"ревизионистов", эксплуатировавших основные идеи консервативного изоляционизма, о том, что Ф. Рузвельт будто бы узурпировал президентскую власть и, нарушив конституционные свободы, предательски втянул Америку в войну с Германией через Японию.

Манипуляции правительств в области внешней политики. Однако в книге есть более откровенные свидетельства его политического кредо. Автор, не считаясь с историческими фактами о проводившейся западными державами и США политике попустительства агрессии, продолжает сетовать, что они в 1939 г. упустили шанс столкнуть Германию с СССР, не вступив с Гитлером в переговоры по поводу Данцига. Яростным антикоммунизмом дышит и такое признание, характерное для изоляционистов типа Р. Тафта и Г. Гувера и перекочевавшее в концепции "ревизионистов" второй мировой войны. "Практически, - пишет Г. Фиш, - война с Японией не была необходима. Это была катастрофа для двух народов, которые должны были больше бояться коммунистов, чем друг друга". Фиш сетует, что в результате освободительной борьбы народов с фашизмом в странах Восточной Европы и в Китае победили социалистические революции. Свои тезисы Фиш подкрепляет беззастенчивой фальсификацией деятельности Ф. Рузвельта, которого называет "прокоммунистом", и апологетикой агрессивной политики милитаристской Японии. В отличие от апологетических трудов о внешней политике Ф. Рузвельта, где роль США в развязывании второй мировой войны значительно преуменьшена, книга Фиша гипертрофирует влияние американских правящих кругов на подготовку Европы к войне, изображая Англию и Францию послушными марионетками.

Рассмотренная тенденция к реабилитации консервативных изоляционистов все же являлась побочной ветвью в усилиях американских историков исследовать сложное, не укладывающееся в " прокрустово ложе" ортодоксального подхода явление изоляционизма 30-х годов с позиций буржуазного объективизма. Выход фундаментальной монографии профессора Мэрилендского университета У. Коула "Рузвельт и изоляционисты, 1932-1945" можно рассматривать как своеобразный итог не только 35-летней деятельности историка по изучению различных сторон активности изоляционистов, но и как результат развития буржуазной историографии проблемы. Это исследование написано с привлечением обширных архивных материалов, переписки и интервью автора с живыми свидетелями "великих дебатов" 30-х - начала 40-х годов по вопросам участия США в войне.

Обобщая и развивая высказанные им ранее, и развитые М. Джонсоном и другими историками, взгляды о социально-экономических и идейных истоках американского изоляционизма, о внешнеполитической оппозиции администрации в предвоенный годы со стороны ряда влиятельных сенаторов и изоляционистских организаций, У. Коул в новой работе главное внимание сосредоточил на роли Ф. Рузвельта в переориентации Соединенных Штатов с внешнеполитических доктрин изоляционизма на многостороннее участие в мировых делах. "Изменение обстоятельств внутри страны и за рубежом, - пишет автор, - возможно, разрушило бы изоляционизм раньше или позже, с Рузвельтом или без него. Однако президент Рузвельт обеспечил лидерство для сокращения американского изоляционизма. С его победой над изоляционизмом исчезла поворотная точка для возврата к прошлому и Америки, и мира". В книге выделены три периода взаимоотношений президента с изоляционистами: 1932-1937 гг.; 1937-1940 гг.; 1940-1945 гг..

Предложенная Коулом общая концепция выдержана в традициях апологетической литературы о внешней политике администрации Рузвельта. Но его трактовка идейно-политического течения изоляционизма отходит от традиционных догматов и являет собой как бы синтез⁾ тех основных тенденций, которые отличают историографию проблемы на современном этапе. В работе отчетливо просматривается стремление исследователя с помощью новых документов восстановить реальный образ изоляциониста тех лет, который был, по его мнению, умышленно дискредитирован сторонниками "интернационалистской" политики и самим президентом пытавшимся сломить сопротивление оппозиции любыми средствами. Но, задаваясь этой научной целью, автор пробует ее достичь, не выходя за рамки официальной схемы, согласно которой решающая ответственность за политику попустительства агрессорам перекладывается с правящих кругов США на изоляционистские настроения широких народных масс. В одной из формулировок, встречающихся в книге, эта не новая идея буржуазной историографии звучит следующим образом: "Связанный сохраняющейся силой изоляционизма в Соединенных Штатах, президент Рузвельт не мог использовать и не использовал американскую мощь, чтобы поддержать сопротивление притязаниям Гитлера в Центральной Европе, Англии, Франции, Чехословакии и России".

Используя богатый фактический материал, Коул подробно анализирует позицию левого крыла в изоляционистском блоке в конгрессе, представленного у него в основном прогрессистами-республиканцами, Автор подчеркивает, что многие из них, поддерживая "новый курс" Рузвельта, были левее в своих взглядах на социально политические реформы, чем президент. Отстаивая политику "невовлечения" США в европейские дела, эти политические деятели, как пишет Коул, выражали интересы фермеров и мелкой городской буржуазия Запада и Среднего Запада.

Подробно останавливаясь на вопросе о расследовании сенатской комиссией Дж. Ная деятельности монополий, производящих вооружение и торгующих оружием, У. Коул указывает на антимонополизм, антимилитаризм н антиимпериализм во внешнеполитической идеологии изоляционистов-прогрессистов, Но он при этом не отмечает, что радикальные идеи реформизма прогрессистов, отражавшиеся в политическом изоляционизме, формировались под влиянием движения демократических низов и соответственно преломляла их настроения.

В работе отдается должное здравым суждениям таких изоляционистов, как сенатор Дж. Най, социалист Н. Томас, историк Ч. Бирд и др., которые считали, что распространение политики " нейтралитета" в 1937 г. и эмбарго на продажу оружия на гражданскую войну в Испании фактически служило помощью Франко в его мятеже против республиканского правительства. При освещении предвоенных дебатов о программе морских вооружений США Коул останавливается на антимилитаристских взглядах ряда изоляционистов, ошибочно преуменьшавших угрозу германского нацизма и японского милитаризма странам Западного полушария, но исходивших при этом из принципиально верных посылок относительно взаимосвязи между широкими военными приготовлениями, ростом международной напряженности и войной.

Занятый анализом взаимоотношений Рузвельта с сенаторами-прогрессистами, автор оставляет в тени консервативно настроенных изоляционистов. В работе отсутствует постановка принципиально важного вопроса о существовании до конца 30-х годов различий в подходе к проблеме вовлечения США в новую мировую войну между либерально-демократическим крылом изоляционистов, исходивших из концепции буржуазного реформизма, и представителями монополистического капитала, тесно связанными с германскими монополиями; финансистов, торговцев и промышленников, соперничавших с Великобританией на мировых рынках, а также откровенных антисоветчиков, профашистски настроенных государственных и общественных деятелей. Без этого нельзя понять действительное, классовое содержание политики американского "нейтралитета" как ориентированной на интересы монополий и шедшей в русле политики " умиротворения" агрессора. У автора же промюнхенский курс администрации Рузвельта находит полное оправдание, поскольку в качестве одного из главных препятствий на пути реализации внешнеполитических шагов президента США рассматривается изоляционизм масс, а предложения Советского Союза о создании системы коллективной безопасности в Европе в работе вообще не упоминаются.

Коул односторонне охарактеризовал внешнеполитическую оппозицию Рузвельту в правящих кругах, сделав акцент лишь на том, что внешне сближало ее со стихийным изоляционизмом широких слоев американского общества, имевшим своим главным источником традиции антимонополистической, антиимпериалистической борьбы, антивоенного движения. Такой подход несет особую нагрузку в предложенной автором трактовке темы. Цель его состоит в том, чтобы доказать, будто поиски Рузвельтом путей достижения коллективной безопасности в Европе и использования международного веса США для создания препятствия на пути агрессивных замыслов держав "оси" не могли быть реализованы главным образом из-за настроений американского народа, якобы адекватно выраженных оппозицией в конгрессе.

Игнорируя существовавшую до конца 30-х годов дифференциацию среди изоляционистов и сводя их идеологию преимущественно к идеям буржуазного реформизма и аграрного радикализма, историк затушевывает вопрос о том, что к началу 40-х годов в рядах изоляционистов объединялись наиболее консервативные представители этого течения. К моменту завоевания и истребления народов Европы гитлеровской Германией изоляционистские лозунги "невовлечения" и "свободы рук" носили откровенно реакционный, антинациональный характер.

То, что в условиях начавшейся мировой войны деятельность сплотившихся на реакционной основе изоляционистов, особенно представителей "Америка - прежде всего", по обработке общественного мнения в пользу политики "умиротворения" Германии за счет принесения в жертву национальных интересов других государств объективно носила подрывной характер и высоко расценивалась нацистской агентурой как бы не принимается Коулом в расчет.

Отмечая ярый антикоммунизм изоляционистов, когда они в противовес намерениям Рузвельта и Черчилля отстаивали необходимость для США воздержаться от помощи СССР после нападения на него гитлеровской Германии, исследователь лишь констатирует их позицию выжидания без ее объективной оценки как установки определенней части правящей верхушки на взаимное уничтожение своих главных соперников.

У. Коул больше склонен предъявлять обвинения методам борьбы с оппозицией со стороны администрации Ф. Рузвельта. Как и другие сторонники реабилитации изоляционистов консервативного крыла, автор отмечает, что администрация прибегала к "маккартистским" средствам борьбы с "инакомыслящими". Коул сетует, что широко использовались ассоциации с "пятой колонной" применительно к влиятельным изоляционистам.

С автором можно согласиться в том, что усилиями официальных кругов США и сторонниками активного вмешательства Америки в мировые дела было положено начало негативной оценке течения изоляционизма и его идейного наследия, просуществовавшей несколько десятилетий. Но при этом он не признает, что реакционный характер изоляционизма правящих кругов конца 30-40-х годов давал в руки защитников глобализма прекрасный повод.

"Открытие" же У. Коулом антимонополистических и антимилитаристских идей в изоляционизме 30-х годов использовано самим историком не в целях разграничения антивоенных и антифашистских настроений американской общественности и изоляционизма как империалистической политики "свободы рук". Напротив, изоляционизму правящего класса, рассмотренному односторонне и недиалектически, приписываются здоровые в своей основе мотивы и демократические традиции. В этом смысле работу Коула можно отнести к исследованиям, которые имеют тенденцию реабилитировать взгляды консервативных изоляционистов.

Попытки американских буржуазных историков выйти за пределы, навязанные ортодоксальным подходом к оценке изоляционизма 30-х годов, с помощью синтеза уже достигнутых результатов исследований и методологии буржуазного объективизма способствовали выявлению новых деталей и уточнению некоторых принципиальных положений относительно расстановки политических сил в США накануне второй мировой войны, внешнеполитических расчетов различных кругов Правящего класса, характера американского "нейтралитета" Тем не менее, принципы буржуазной методологии истории и политическая предвзятость авторов, которую редко кому-либо из них удается избежать, ограничивают рассмотрение изоляционизма 30-х годов заданным крутом вопросов, исключая из поля зрения буржуазных исследователей анализ расстановки классовых сил в стране и на международной арене идейно-политических корней и социально-экономической базы этого течения, его классового содержания, подлинных причин политики " нейтралитета" США. Внешняя политика Соединенных Штатов в предвоенные годы оказывается априори оправданной.