ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

«ВОЛГОГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

ЮРИДИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

КАФЕДРА УГОЛОВНОГО ПРОЦЕССА И КРИМИНАЛИСТИКИ
Доклад по дисциплине: «Проблемы организации и осуществления судебной власти  в РФ»

по теме: «Судебный контроль за ограничением неприкосновенности личности»
                 Магистранта:             Баштаева Х.К., гр. Ю-ОПДм 091
                                                       Преподаватель:    к.ю.н., доцент Блинова-Сычкарь И.В.
  
Волгоград 2010

      УПК РФ предусмотрел две основные формы судебного контроля на предварительном следствии: 1) в виде принятия решений о производстве отдельных следственных действий, ограничивающих конституционные права граждан (ч. 2 ст. 29) и 2) в виде рассмотрения жалоб на действия (бездействие) и решения прокурора, следователя, органа дознания и дознавателя (ч. 3 ст. 29, ст. 125 - 127).

      В соответствии с новым уголовно-процессуальным законодательством, ориентированным на Конституцию РФ, только суд правомочен принимать решения по применению заключения под стражу. Однако реализация этого положения была отложена на два года: ч. 2 ст. 29 УПК, предусматривающая судебные решения по упомянутым вопросам, должна была вступить в силу, начиная с 1 января 2004 года. Однако Конституционный Суд в своем Постановлении от 14 марта 2002г. предложил Федеральному Собранию незамедлительно внести в законодательство изменения с тем, чтобы обеспечить введение в действие норм, предусматривающих судебный порядок применения ареста (заключения под стражу), содержания под стражей, а также задержания подозреваемого на срок свыше 48 часов, с 1 июля 2002 года.

      Тем не менее, отсрочка вступления в силу ч. 2 ст. 29 УПК РФ была не случайна. Несмотря на демократичность данного института, вопрос о полной передаче суду функций ареста неоднозначно воспринят как учеными, так и практиками. Высказываются предположения, что это может привести к ослаблению гарантий законности и снижению эффективности уголовно-процессуальных мер в борьбе с преступностью. Во-первых, как отмечается практиками, надзор должен носить постоянный характер, а в некоторых ситуациях требуется, чтобы эта деятельность была оперативной и конфиденциальной. Трудно себе представить, чтобы суд мог обеспечить эти требования. Во-вторых, давая санкции на арест, судебная система наделяется правом вершить всю судьбу процесса от подозрения до осуждения. В-третьих, судебная деятельность еще сама не избавилась от многочисленных нарушений в сфере применения мер пресечения, в том числе ареста, а, следовательно, не может выступать жестким гарантом обеспечения прав граждан и, в этом качестве в настоящее время, не многим отличается от прокурорского надзора. По словам президента РФ "отечественная судебная система отстает от жизни… Для многих людей, пытающихся законно отстоять свои права, суд так и не стал "ни скорым, ни правым, ни справедливым". Тем не менее, необходимо признать, что компромиссный (двухуровневый) порядок заключения под стражу, продления срока содержания под стражей, а также судебный порядок помещения лица под домашний арест и в медицинский стационар (ч. 2 ст. 29, ч. 3 ст. 108, ст. 109, ч. 1 ст. 165, ч. 2 ст. 203 УПК РФ), за который высказывались многие ученые и практики, является крупным достижением на пути совершенствования законодательства.

      Судебный контроль в российском уголовном процессе — это проверка в суде решений и действий (бездействия) органов рассле­дования, прокурора, ОРД и принятие мер по выявлению и устране­нию ошибок и нарушений прав человека, допущенных дознавате­лем, следователем, прокурором, а также оперативно-розыскными органами на досудебных стадиях уголовного процесса.

      Для России остается актуальной проблема ограничения свободы и неприкосновенности личности в случаях, не связанных с за­держаниями и арестами, в частности при проведении следствен­ных и судебных действий, сопровождающихся принуждением. В ч. 2 ст. 179 УПК РФ установлено, что постановление о производ­стве освидетельствования обязательно для лица, в отношении ко­торого оно вынесено. Однако закон не разъясняет, что в данном случае надо понимать под обязательностью и возможно ли физи­ческое принуждение при отказе от освидетельствования. Анало­гичные ситуации возникают при проведении судебно-медицин­ской и судебно-психиатрической экспертизы (в том числе не свя­занной с помещением в стационар), личном обыске, получении образцов для сравнительного исследования, но закон не определя­ет, возможно ли принудительное производство этих следственных действий. Речь идет о существенных ограничениях права на непри­косновенность личности, не урегулированных или нечетко урегули­рованных законом, что порождает теоретические споры и разнобой на практике.

      Нельзя говорить о законном порядке лишения (ограничения) свободы, если сам закон исчерпывающим образом не регламенти­рует эту процедуру. Российское законодательство определяет по­рядок задержания, начиная от момента доставления задержанного в орган милиции (ст. 92 УПК РФ). Но отсутствует закон, который бы устанавливал порядок задержания подозреваемого на месте со­вершения преступления и доставления его в орган дознания. Спе­циалисты в области уголовного процесса утверждают, что это — сфера административного права, поскольку задержание произво­дится до возбуждения уголовного дела и вне процессуальной фор­мы. Административисты же обращают внимание на то, что в данном случае задержанию подвергается лицо, подозреваемое в соверше­нии преступления, а не административного проступка. В результа­те образовалась «ничейная зона», пробел, находящийся за преде­лами законодательного регулирования. Порядок задержания на месте регулируется всего лишь ведомственными актами, в частно­сти Уставом патрульно-постовой службы МВД РФ и ведомст­венными инструкциями. Эти нормативные акты не известны ши­рокому кругу граждан, поэтому они не осведомлены о своих правах в случае задержания. В соответствии со смыслом ст. 5 Конвенции порядок задержания подозреваемых на месте должен быть опре­делен УПК РФ или другим федеральным законом и включать та­кие элементы, как выяснение личности задержанного, сообщение о личности и полномочиях задерживающего, объяснение причин задержания, разъяснение подозреваемому права на молчание, права иметь защитника после доставления в орган дознания, про­ведение личного обыска при наличии подозрения, что у задержи­ваемого имеется оружие.

      Представляется, что избрание меры пресечения в два этапа (сначала продление задержания на 72 ч, а потом санкционирование судьей заключения под стражу) требует доставления подозревае­мого в суд дважды, а именно как при продлении задержания, так и при заключении под стражу. Подозреваемый имеет право на учас­тие в судебном заседании в обоих случаях, а иное ограничивало бы его право на защиту. Практика по этому пути не идет. Следователи нередко ходатайствуют о заключении подозреваемого под стражу, минуя этап продления задержания.

      Общность рассматриваемых видов лишения свободы проявля­ется и в том, что сроки задержания, домашнего ареста и пребыва­ния на экспертизе в психиатрическом или ином медицинском уч­реждении учитываются в пропорции 1 : 1 при избрании в качестве меры пресечения заключения под стражу.

      Применение всех вышеуказанных мер принуждения закон относит к компетенции районного судьи или военного суда того же уровня. Этот суд вправе продлить срок задержания подозреваемо­го на 72 ч, избрать в качестве меры пресечения заключение под стражу (ч. 4 ст. 108 УПК РФ); продлить срок заключения под стра­жу до 6, а затем и до 12 месяцев при совершении тяжких и особо тяжких преступлений в случаях особой сложности уголовного дела (ч. 2 ст. 109 УПК РФ); избрать в качестве меры пресечения домаш­ний арест (ч. 2 ст. 107 УПК РФ); вынести постановление о помеще­нии обвиняемого (подозреваемого) в психиатрическое или иное ме­дицинское учреждение. Представляется, что к решению этого во­проса надо подходить дифференцированно. Право решения вопроса о продлении срока задержания можно было бы доверить мировым судьям, так как они ближе к месту совершения преступления. Пра­во заключения обвиняемого под стражу на срок до 12 месяцев, пре­доставленное районным судам, представляется чрезмерным. Рань­ше, по УПК РСФСР, таким правом обладал лишь Генеральный прокурор. К тому же надо учитывать подследственность, подсуд­ность и сложность дел, по которым срок заключения под стражу составляет 12 месяцев. Районный судья, перегруженный уголов­ными делами и не имеющий достаточного опыта, может допускать ошибки при избрании мер пресечения на столь длительный срок. К тому же он в ряде случаев не может преодолеть давление, оказы­ваемое на него высокопоставленными лицами из следственных и прокурорских органов. Поэтому достаточно предоставить ему пра­во продления ареста на срок не более 6 месяцев. Это относится и к случаям продления срока домашнего ареста, а также помещения лиц на экспертизу в психиатрические и иные медицинские учреж­дения на срок более 30 дней.

      В ч. 13 ст. 108 УПК РФ установлено: не допускается возложе­ние полномочий, предусмотренных данной статьей, на одного и того же судью соответствующего суда сообразно с принципом распреде­ления уголовных дел. Это положение представляется спорным. Как раз наоборот — желательно, чтобы санкции на заключение под стражу выдавал один и тот же судья данного суда и чтобы он зани­мался также продлением сроков задержания и рассмотрения хода­тайств о проведении процессуальных действий, предусмотренных ст. 29, 114, 115, 165 УПК РФ, а также жалоб в порядке ст. 125 УПК РФ. В зависимости от объема работы рассмотрение такого рода во­просов может быть возложено на нескольких судей данного суда на определенный срок. Введение такого правила обеспечит более каче­ственное применение мер уголовно-процессуального принуждения и рассмотрения жалоб на действия (бездействие) и решения дозна­вателя, следователя, прокурора и определенную стабильность практики.

      В 1993г. во Франции была введена должность «судья по свободам и заключению», который санкционирует все аресты на предвари­тельном следствии (см. § 4 гл. 2), и такая особенность его компетенции не вызывает возражений.

      Среди причин, приводящих к нарушениям закона, часто называется недостаточная квалификация специалистов в органах, занимающихся расследованием уголовных дел. По данным Н. Соловьева, около двух третей всех следователей имеют стаж работы менее 3-х лет. Многие следователи нуждаются в повышении квалификации. Ю.А. Костанов отмечает: 94,% дознавателей и следователей не читают норм общего характера. Согласно опросу, 42,5% следователей, дознавателей, прокуроров вообще не изучают какую-либо литературу, посвященную правам человека. Значительное число дознавателей, следователей и прокуроров не признают ограничение конституционного права на неприкосновенность личности при применении различных мер уголовно-процессуального принуждения. Этим, видимо, объясняются как масштабы их применения, так грубейшие нарушения закона при их проведении. Незнание (не уяснение) соответствующих уголовно-процессуальных норм обуславливает широкую практику незаконного ограничения неприкосновенности личности.

      Хотя правомерное ограничение неприкосновенности личности осуществляется от имени государства и закона, оно происходит не автоматически, а является результатом проявления воли определенного лица, наделенного специальной компетенцией. Еще А.Ф. Кони утверждал: "Как бы хороши ни были правила деятельности, они могут потерять свою силу и значение в неопытных, грубых или недобросовестных руках".

      По мнению профессора Н.Н. Ковтуна одной из наиболее весомых гарантий обеспечения прав, свобод и законных интересов личности в уголовном судопроизводстве России, согласно Концепции судебной реформы, был заявлен независимый судебный контроль за действиями и решениями следственных органов, связанными с применением мер процессуального принуждения или иным ограничением конституционных прав участников процесса. Предполагалось, что установленные законом формы оперативной судебной проверки, основанные на принципиально отличных от прокурорского надзора или ведомственного процессуального контроля началах, со временем, явят себя в виде максимально эффективной и конституционной, по сути, гарантии от произвольности действий или решений публичных процессуальных органов, реально обеспечат права и свободы личности.

      В современном своем состоянии оперативный судебный контроль так и не стал надежной процессуальной гарантией обеспечения прав и свобод личности в уголовном судопроизводстве России. По итогам контроля (проверки) судами, в среднем, удовлетворяется 94% ходатайств следственных органов о применении к обвиняемым мер пресечения (ст. 108 УПК РФ) и до 98% ходатайств о производстве следственных действий (ст. 165 УПК РФ). По сути, суды не столько реально, объективно и независимо проверяют законность и обоснованность представленных в суд ходатайств следственных органов, сколько формально «штампуют» разрешения на применение мер процессуального принуждения.

      В итоге, уже сложившиеся по сути закономерности к формализации процедуры проверки. Нередко процедура контроля укладывается в 20-30 минут, за которые судьи успевают реализовать не только комплекс всех необходимых решений и действий, составляющих процессуальную форму проверки, но и, судя по протоколам, непосредственно «исследовать» до 150 представленных в суд документов. Практически 100% случаи, когда судьи никак не реагируют на явную процессуальную недопустимость представленных в суд сторонами (отдельных) материалов. Налицо и «групповой» метод проверки, когда в одном судебном заседании разрешается до десятка и более однородных ходатайств.

      Если обратиться к анализу статистических данных, отражающих (первые) показатели реализации оперативного судебного контроля (после введения в действие УПК РФ), налицо, прежде всего, сведения о резком сокращении ходатайств следственных органов, адресованных в суд и связанных с применением мер процессуального принуждения. К примеру, до июля 2002 года в СИЗО УИС Российской Федерации поступало ежемесячно 28-30 тыс. следственно-арестованных обвиняемых (подозреваемых). В первый месяц после вступления в силу УПК РФ их число сократилось практически вдвое – до 16 тысяч. Однако буквально в течение года показатели, характеризующие число следственных обращений и применение мер процессуального принуждения, обозначили явные  тенденции к росту. Более того, с ноября 2002 года численность следственно-арестованных значительно выросла, и в СИЗО УИС РФ вновь стало поступать в среднем до 30 тыс. арестованных в месяц. В абсолютных цифрах эти показатели, к примеру, в 2003 году составили – 311,5 тыс.; в 2004 году – 328,4 тыс.; в 2005 году – 380,5 тыс. следственно-арестованных.

      Объяснения данной динамики достаточно очевидны. В первые месяцы применения норм УПК РФ следственные органы и прокуроры как бы «присматривались» к возможным решениям суда, принимаемым в рамках процедур оперативного судебного контроля, к принципиальности деятельности и итоговых решений суда. По сути, органы уголовного преследования (как бы) «проверяли» суд, с одной стороны, на соответствие заявленным требованиям о его новой роли в состязательном и социально ориентированном уголовном процессе; с другой, на готовность, как и ранее, активно включиться в общее дело борьбы с преступностью и «боязнь» новых полномочий суда бесследно исчезла, применение мер процессуального принуждения стало обыденной рутиной следственных органов.

      Комитет министров Совета Европы уже в этом году настоятельно порекомендовал судьям, прокурорам и следователям Российской Федерации прибегать к досудебному содержанию под стражей только как к исключительной мере, более широко используя при этом существующие альтернативные меры пресечения и компенсаторные средства защиты.

      В Европарламенте ведут буквально подушный учет россиян, умерших в наших СИЗО. В 2008 году в следственных изоляторах России умерло от заболеваний 276 подследственных.

      В 2009 году от различных заболеваний в изоляторах умерли еще 233 неосужденных человека из 124 тысяч подследственных (по данным ФСИН на 1 августа 2010 года). В большинстве случаев они умирали из-за тяжелой, нередко трудноизлечимой болезни или патологии.

      Признавая наличие проблемы, 11 августа 2010 года в руководстве Генпрокуратуры РФ признали, что большинство заключенных в российских СИЗО и колониях имеют действительно серьезные заболевания.

      Связано это с тем, что до сегодняшнего дня при настойчивом требовании следствия и обвинения судьи все равно арестовывают людей с тяжелыми болезнями. А условия содержания в российских СИЗО гораздо тяжелее, чем в тюрьмах и колониях, и хронически текущие заболевания у арестантов в изоляторах неизбежно прогрессируют и обостряются.

      После того как 30 апреля 2010 года в хирургическом отделении больницы СИЗО «Матросская тишина» от диабетической нефропатии скончалась 53-летняя глава компании «КитЭлитНедвижимость» Вера Трифонова, в ФСИН произошли массовые кадровые перестановки.

      Сам президент России под давлением мирового сообщества в сентябре 2010 года даже внес в Госдуму законопроект, разрешающий освобождать из-под стражи подозреваемых или обвиняемых, имеющих тяжелые заболевания. К их числу, как планируется, будут отнесены: последняя стадия рака, туберкулез и диабет...

      Также, обращает на себя внимание незначительное снижение числа удовлетворённых ходатайств в 2008-2009 гг. Объяснение этому – повышенное и неоднократно публично озвученное внимание к складывающимся тенденциям  применения исследуемой меры пресечения со стороны высших руководителей Российской Федерации. Неоднократные «призывы» Президента РФ и Премьер-министра РФ к более сдержанному применению указанной меры, особенно, по делам об экономических преступлениях, не могли не сказаться на динамике ее применения. В итоге, весьма незначительное, по сути, снижение (на несколько десятых процента), как вносимых в суд ходатайств, так и их числа удовлетворённых судом обусловлено в целом сугубо политическими, а не уголовно-процессуальными, факторами. Есть основания полагать, что такого рода снижение будет прослеживаться и в будущем. Причем, скорее всего, по тем же факторами субъективного характера, никак не связанным с кардинальным (качественным, по сути) изменением характера деятельности (подходов) суда, реализующего данную форму судебного контроля.

      Примерно в том же контексте германского участкового судью, прежде всего, именуют «судьей за арестами», и именно этот срез его полномочий особо принципиален для нас в контексте исследования вопроса о том: что именно, и в каком направлении следует реформировать. Не менее принципиальны и подходы законодателя Латвии, где функции следственного судьи (посредством реализации оперативного судебного контроля) направлены именно к обеспечению конституционных прав и свобод личности в уголовном процессе, а не к собиранию доказательств и подготовке следственных материалов для суда.

      По пути создания специальных следственных судей пошли и в некоторых других странах СНГ. В уголовный процесс Республики Молдова, к примеру, введен «судья по уголовному преследованию», в компетенцию которого входит осуществление практически все превентивных судебно-контрольных действий (ст. 41 УРК РМ). Вопрос о введении специализированного следственного судьи активно обсуждается и применительно к реформированию УПК Украины.

      Современное уголовное судопроизводство России, определившее введение судебного контроля в досудебных стадиях, – пишет, к примеру,  Н.Г. Муратова, – предполагает возможность и необходимость введения в систему судебных органов новой должности – следственного судьи, который мог бы осуществлять все формы судебного контроля в досудебном производстве.

      По мнению профессора Барабаша А.С.: «если не с теоретических, то с практических позиций, обусловленных житейской психологией судей, нельзя судебный контроль и правосудие соединять в руках одного судьи». Об улучшении состояния дел по действующему кодексу говорить не приходится. Сами сторонники судебного контроля отмечают усиление карательных начал уголовной политики в период действия УПК РФ, и видят его в том, что за последние два-три года значительно выросло число арестов и задержаний. Институт судебного контроля, в рамках которого выдаются разрешения на действия, ограничивающие конституционные права, не оправдал их ожиданий. А.К. Утарбаев отмечает высокую  удовлетворяемость ходатайств, которые, как правило, необоснованны, что свидетельствует о низкой эффективности судебного контроля за следственными действиями. В процентном отношении «Доля удовлетворяемых судом ходатайств о даче согласия на заключение лица под стражу составляет ежегодно в среднем 91%».

      Раньше прокурор не годился в качестве субъекта, решающего вопрос об ограничении конституционных прав обвиняемого, оказалось, что и судья не годится по тем же самым основаниям, к которым добавляется важный момент: неестественность объединения в судебном органе функций правосудия с судебным контролем, что вообще ставит под сомнение осуществление такого контроля судом. М.К. Свиридов пишет, что существование судебного контроля в рамках уголовного процесса противоречит характеру применяемого при этом материального права и приводит аргументы, свидетельствующие о несоответствии судебного контроля назначению уголовного процесса. Указывает на реальную опасность того, что осуществление этого контроля втянет судей в расследование, лишит их объективности, породив обвинительный уклон. Эту же опасность отмечает и А.Д. Бойков. Кроме этого он указывает еще на один очень серьезный момент: в результате введения судебного контроля произошло смешение процессуальных функций расследования и правосудия, что, по его мнению, снижает «ответственность органов уголовного преследования за результаты деятельности как в правовом, так и в психологическом плане: решения в ходе расследования принимают не они, а судьи». К этому Ю.К. Якимович добавляет, что суд превращается не только в следователя, но еще и в прокурора, теряя при этом «свои главные преимущества: «независимость, беспристрастность, объективность». 

      Допустим, что законодатель в очередной раз игнорирует подобные соображения и согласится с предложениями о введении фигуры следственного судьи. Но может ли этот судья быть членом судейской корпорации, осуществляющей правосудие? Да и потом можем ли мы себе позволить такую роскошь как вводить новые штатные единицы для судей, которые будут осуществлять судебный контроль? По данным Е.Б. Мизулиной  «Почти в два раза увеличилась штатная численность судей. За 5 лет (время действия УПК РФ – А.Б.) численность судей с 16 742 возросла до 29 000. Это позволило  России сравняться по показателю соотношения судей к численности населения страны со странами Европейского Союза. По количественным показателям нам ничего не стоит сравняться с ведущими странами запада, если бы мы также просто могли сравняться и по качественным. Если в этой ситуации законодатель пойдет по пути расширения штатного состава судей для осуществления судебного контроля, то вряд ли его поймет налогоплательщик.

      Какой же из этого видится выход, где искать такого субъекта уголовного процесса, который мог бы быстро, оперативно, с позиций законности и обоснованности рассматривать жалобы граждан на незаконные действия органов расследования, нарушающие их права и законные интересы? А то, что он необходим – понятно всем. Для поисков его далеко ходить не надо, такой субъект вольно или невольно, скорее невольно, подготовлен самим законодателем – прокурор. Законодатель освободил его от функции процессуального руководства следственными органами. Это первый шаг к обеспечению его независимости, формально он сейчас не связан с результатами расследования.

      Делая вывод из предыдущего, можно придти к заключению, что нет серьезных препятствий против изменения в уголовном процессе места и роли прокурора. Законодатель, как  уже отмечалось выше, сделал к этому первый шаг – формально прокурор стал независим от результата расследования. Формально - в силу того, что применительно к прокуратуре Следственный комитет является ее структурной частью. И до тех пор, пока сохраняется это положение, в условиях роста числа совершенных преступлений, надзор будет отодвинут на второе место задачей раскрытия преступлений. О действительной независимости прокурорского надзора может идти речь только при организационном выделении следствия из прокуратуры и создании независимого Следственного комитета. Предложения об этом звучали уже не раз. Полагаю, изначально не возникла бы необходимость в судебном контроле, если бы у прокурора не было функции процессуального руководства, а следствие было бы организационно выделено. Сделает это законодатель, вернет ему активные надзорные полномочия, которые были переданы судье, причем в той форме, как они там реализуются, и надзорные полномочия руководителей следственных подразделений и мы получим прокурора, которого, по сути можно назвать следственным судьей. Независимый прокурор вполне сам сможет надзирать за законностью и обоснованностью всех действий и решений органа предварительного расследования и, используя активные средства прокурорского реагирования, немедленно устранять выявленные нарушения закона. Принятие этого решения делает независимым органом правосудия и суд.