Пролог
    В каком году — рассчитывай,
    В какой земле — угадывай,
    На столбовой дороженьке
    Сошлись семь мужиков:
    Семь временнообязанных,
    Подтянутой губернии,
    Уезда Терпигорева,
    Пустопорожней волости,
    Из смежных деревень:
    Заплатова, Дырявина,
    Разутова, Знобишина,
    Горелова, Неелова —
    Неурожайна тож,
    Сошлися — и заспорили:
    Кому живется весело,
    Вольготно на Руси?
    Роман сказал: помещику,
    Демьян сказал: чиновнику,
    Лука сказал: попу.
    Купчине толстопузому! —
    Сказали братья Губины,
    Иван и Митродор.
    Старик Пахом потужился
    И молвил, в землю глядючи:
    Вельможному боярину,
    Министру государеву.
    А Пров сказал: царю...
    Мужик что бык: втемяшится
    В башку какая блажь —
    Колом ее оттудова
    Не выбьешь: упираются,
    Всяк на своем стоит!
    Каждый вышел из дому по делу, но за спором не заметили, как наступил вечер. Они ушли уже далеко от своих домов, верст на тридцать, решили отдохнуть до солнышка. Разожгли костер, сели пировать. Опять заспорили, отстаивая свою точку зрения, до драки доспорились. Уставшие мужики решили лечь спать, но тут Пахомушка поймал птенчика пеночки и размечтался: вот бы ему на крыльях облететь Русь и узнать; кому живется “весело, вольготно на Руси?” И каждый мужик добавляет, что не нужны крылья, а было бы пропитание, они своими ногами бы обошли Русь и узнали правду. Прилетевшая пеночка просит отпустить ее птенчика, а за это она обещает “выкуп большой”: даст скатерть-самобранку, которая будет их кормить в пути, да еще и одежду с обувью даст.
    У скатерти уселися” крестьяне и дали зарок домой не возвращаться, пока “не найдут решение” по своему спору.
    Часть первая
    Глава I
    ПОП
    Идут мужики по дороге, а вокруг “неудобная”, “заброшенная земля”, все залито водой, недаром “снег каждый день валил”. Встречаются им по пути такие же крестьяне, только к вечеру встретили попа. Крестьяне сняли шапки и загородили ему дорогу, священник испугался, но они рассказали ему о своем споре. Они просят попа “без смеху и без хитрости” им отвечать. Поп говорит:
    “В чем счастие, по-вашему?
    Покой, богатство, честь?
    Не так ли, други милые?”
    “Теперь посмотрим, братия,
    Каков попу покой?”
    С самого рождения учение поповичу достается трудно:
    Дороги наши трудные,
    Приход у нас большой.
    Болящий, умирающий,
    Рождающийся в мир
    Не избирают времени:
    В жнитво и в сенокос,
    В глухую ночь осеннюю,
    Зимой, в морозы лютые,
    И в половодье вешнее —
    Иди куда зовут!
    Идешь безотговорочно.
    И пусть бы только косточки
    Ломалися одни, —
    Нет! Всякий раз намается,
    Переболит душа.
    Не верьте, православные,
    Привычке есть предел:
    Нет сердца, выносящего
    Без некоего трепета
    Предсмертное хрипение,
    Надгробное рыдание,
    Сиротскую печаль!
    Потом поп рассказывает, как над поповским племенем насмехаются, издеваясь над попадьями и поповнами. Таким образом, ни покоя, ни почета, ни денег попу нет, приходы бедные, помещики живут в городах, а брошенные ими крестьяне бедствуют. Не то что они, а поп порой им деньги дает, т.к. они мрут с голоду. Рассказав свою печальную повесть, поп поехал, а крестьяне ругают Луку, который выкрикивал попа. Лука стоял, помалчивал,
    Боялся, не наклали бы
    Товарищи в бока.
    Глава II
    СЕЛЬСКАЯ ЯРМОНКА
    Недаром крестьяне ругают весну: кругом вода, нет зелени, скотину надо выгонять на поле, а травы все нет. Идут они мимо пустых деревень, удивляются, куда подевался весь народ. Встретившийся “детина” объясняет, что все ушли в село Кузьминское на ярмарку. Мужики решают тоже пойти туда поискать счастливого. Описано торговое село, довольно грязное, с двумя церквами: старообрядческой и православной, есть училище и гостиница. Рядом шумит богатая ярмарка. Люди пьют, гуляют, веселятся и плачут. Старообрядцы сердятся на разодетых крестьян, говорят, что в красных ситцах, которые они носят, “собачья кровь”, поэтому быть голоду! Странники   ходят по ярмарке и любуются разными товарами. Навстречу попадается плачущий старик: пропил он деньги и не на что купить внучке башмачки, а ведь обещал, и внучка ждет. Павлуша Веретенников, “барин”, выручил Вавилу, купил ботиночки для его внучки. Старик от радости даже поблагодарить забыл своего благодетеля. Есть тут и книжная лавка, в которой продают всякую ерунду. Некрасов горько восклицает:
    Эх! эх! придет ли времечко,
    Когда (приди, желанное!..)
    Дадут понять крестьянину,
    Что розь портрет портретику,
    Что книга книге розь?
    Когда мужик не Блюхера
    И не милорда глупого —
    Белинского и Гоголя
    С базара понесет?
    Ой, люди, люди русские!
    Крестьяне православные!
    Слыхали ли когда-нибудь
    Вы эти имена?
    То имена великие,
    Носили их, прославили
    Заступники народные!
    Вот вам бы их портретики
    Повесить в ваших горенках,
    Их книги почитать...
    Странники пошли в балаган “...Послушать, поглазеть. // Комедию с Петрушкою,.. // Хожалому, квартальному // Не в бровь, а прямо в глаз!” Странники к вечеру “покинули бурливое село”
    Глава III
    ПЬЯНАЯ НОЧЬ
    Повсюду мужики видят возвращающихся, спящих пьяных. Отрывочные фразы, обрывки бесед и песен несутся со всех сторон. Пьяный парень закапывает посреди дороги зипун и уверен, что хоронит мать; там мужики дерутся, пьяные бабы в канаве бранятся, в чьем доме хуже всего-Дорога многолюдная
    Что позже — безобразнее:
    Все чаще попадаются
    Избитые, ползущие,
    Лежащие пластом.
    У кабака крестьяне встретили Павлушу Веретенникова, купившего крестьянину ботиночки для его внучки. Павлуша записывал крестьянские песни и говорил, что
    “Умны крестьяне русские,
    Одно нехорошо,
    Что пьют до одурения,..”
    Но один пьяный выкрикнул: “А больше мы работаем,.. // А больше трезвых нас”.
    Сладка еда крестьянская,
    Весь век пила железная
    Жует, а есть не ест!
    Работаешь один,
    А чуть работа кончена,
    Гляди, стоят три дольщика:
    Бог, царь и господин!
    Нет меры хмелю русскому.
    А горе наше меряли?
    Работе мера есть?
    Мужик беды не меряет,
    Со всякою справляется,
    Какая ни приди.
    Мужик, трудясь, не думает,
    Что силы надорвет,
    Так неужли над чаркою
    Задуматься, что с лишнего
    В канаву угодишь?
    Жалеть — жалей умеючи,
    На мерочку господскую
    Крестьянина не мерь!
    Не белоручки нежные,
    А люди мы великие
    В работе и в гульбе!
    “Пиши: В деревне Босове
    Яким Нагой живет,
    Он до смерти работает,
    До полусмерти пьет!..”
    Яким жил в Питере, да вздумал тягаться с “купцом”, поэтому угодил в тюрьму. С тех пор лет тридцать “жарится на полосе под солнышком”. Купил он однажды сыну картиночек, развесил по стенам хаты. Было у Якима скоплено “целковых тридцать пять”. Случился пожар, ему бы деньги спасать, а он картинки стал собирать. Целковые слились в комок, теперь за них дают одиннадцать рублей.
    Крестьяне согласны с Якимом:
    “Пьем — значит, силу чувствуем!
    Придет печаль великая,
    Как перестанем пить!..
    Работа не свалила бы,
    Беда не одолела бы,
    Нас хмель не одолит!”
    Тут грянула удалая русская песня “про Волгу-матушку”, “про девичью красу”.   Крестьяне-странники подкрепились у скатерти-самобранки, оставили у ведра Романа караульным, а сами пошли искать счастливого.
    Глава IV
    СЧАСТЛИВЫЕ
    В толпе горластой, праздничной
    Похаживали странники,
    Прокликивали клич:
    “Эй! нет ли где счастливого?
    Явись! Коли окажется,
    Что счастливо живешь,
    У нас ведро готовое:
    Пей даром, сколько вздумаешь —
    На славу угостим!..”
    Много собралось “охотников хлебнуть вина бесплатного”.
    Пришедший дьячок сказал, что счастие в “благодушестве”, но его прогнали. Пришла “старуха старая” и сказала, что счастлива: у нее по осени уродилось реп до тысячи на небольшой гряде. Над нею посмеялись, но водки не дали. Пришел солдат и сказал, что счастлив он
    “...Что в двадцати сражениях
    Я был, а не убит!
    Ходил ни сыт, ни голоден,
    А смерти не дался!
    Нещадно бит я палками,
    А хоть пощупай — жив!”
    Солдату дали выпить:
    Ты счастлив — слова нет!
    “Каменотес олончанин” пришел похвалиться силою. Поднесли и ему. Пришел мужик с одышкою и посоветовал олончанину не хвастаться силою. Он тоже был силен, но надорвался, подняв на второй этаж четырнадцать пудов. Пришел “дворовый человек” и хвастался, что у боярина Переметье-ва он был любимый раб и болен благородною болезнью — “по ней, я дворянин”. “По-да-грой именуется!” Но мужичье не поднесли ему питье. Пришел “желтоволосый белорус” и сказал, что счастлив тем, что вдосталь ест ржаной хлеб. Пришел мужик “с скулою свороченной”. Троих его товарищей сломали медведи, а он живой. Ему поднесли. Пришли нищие и хвалились счастием, что им везде подают.
    Смекнули наши странники,
    Что даром водку тратили.
    Да кстати и ведерочку,
    Конец. “Ну, будет с вас!
    Эй, счастие мужицкое!
    Дырявое с заплатами,
    Горбатое с мозолями,
    Проваливай домой!”
    Советуют мужикам поискать Ермила Гирина — вот кто счастливый. Держал Ермила мельницу. Продать ее решили, Ермила торговался, ос-лся один соперник — купец Алтынников. Но Ермил перекупил мельнику. Надо только внести треть цены, а с собой денег у Ермила не было. Он Допросил получасовой отсрочки. В суде удивились, что он успеет за полчаса, №ДЬ до дому ему ехать тридцать пять верст, но полчаса дали. Пришел Ермил на торговую площадь, а в тот день базар был. Обратился Ермил к народу, чтобы дали ему взаймы:
    “Притихните, послушайте,
    Я слово вам скажу!”
    “Давно купец Алтынников
    Присватывался к мельнице,
    Да не плошал и я,
    Раз пять справлялся в городе,..”
    Вот сегодня приехал “без грошика”, а назначили торг и смеются, что
    (перехитрили:
    “Хитры, сильны подьячие,
    А мир их посильней,..”
    “Коли Ермила знаете,
    Коли Ермилу верите,
    Так выручайте, что ль!..”
    И чудо сотворилося —
    На всей базарной площади
    У каждого крестьянина,
    Как ветром, полу левую
    Заворотило вдруг!
    Сдивилися подьячие,
    Позеленел Алтынников,
    Когда он сполна всю тысячу
    Им выложил на стол!..
    В следующую пятницу Ермил “на той же площади рассчитывал народ”. Хотя он не записывал, у кого сколько брал, “выдать гроша лишнего Ермилу не пришлось”. Остался рубль лишний, до вечера Ермил искал хозяина, а вечером отдал слепым, потому что хозяин не сыскался. Странники интересуются, как Ермил завоевал такой авторитет у народа. Лет двадцать назад он был писарем, помогал крестьянам, не вымогая с них деньги. Потом вся вотчина выбрала Ермилу бурмистром. И Ермил семь лет служил народу честно, а потом вместо брата Митрия отдал в солдаты сына вдовы. От угрызений совести хотел Ермил повеситься. Вернули парнишку вдове, чтобы Ермил что над собой не сотворил. Как ни просили его, от должности ушел, арендовал мельницу и молол всем без обману. Странники хотят найти Ермилу, но поп сказал, что тот сидит в остроге. В губернии был крестьянский бунт, ничто не помогало, позвали Ермилу. Ему крестьяне верили,... но, не досказав историю, рассказчик заторопился домой, пообещав досказать потом. Вдруг послышался колокольчик. Крестьяне кинулись на дорогу, завидев помещика. Глава V
    ПОМЕЩИК
    Это ехал помещик Гаврила Афанасьевич Оболт-Оболдуев. Он испугался, увидев перед тройкой “семь рослых мужиков”, и, выхватив пистолет, стал угрожать мужикам, но те ему рассказали, что они не разбойники, а хотят узнать, счастливый ли он человек?
    “Скажи ж ты нам по-божески,
    Сладка ли жизнь помещичья?
    Ты как — вольготно, счастливо,
    Помещичек, живешь?”
    “Нахохотавшись досыта”, помещик стал говорить, что роду он древнего. Род его берет начало двести пятьдесят лет назад по отцу и триста лет назад по матери. Было время, говорит помещик, когда все оказывали им почет, все вокруг было собственностью рода. Бывало, по месяцу праздники устраивали. Какие роскошные охоты бывали по осени! И он поэтически рассказывает об этом. Потом вспоминает, что он наказывал крестьян, но любя. Зато в Христово воскресение целовался со всеми, не брезговал никем. Крестьяне услышали похоронный звон колоколов. А помещик сказал:
    “Звонят не по крестьянину!
    По жизни по помещичьей
    Звонят!.. Ой, жизнь широкая!
    Прости-прощай навек!
    Прощай и Русь помещичья!
    Теперь не та уж Русь!”
    По словам помещика, перевелось его сословие, усадьбы гибнут, леса рубятся, земля стоит не обрабатываемая. Народ пьет.
    Грамотеи кричат, что нужно работать, но помещики не привыкли:
    “Скажу я вам, не хвастая,
    Живу почти безвыездно
    В деревне сорок лет,
    А от ржаного колоса
    Не отличу ячменного,
    А мне поют: "Трудись!"”
    Помещик плачет, потому что кончилось вольготное житье: “Порвалась цепь великая,
    Порвалась — расскочилася:
    Одним концом по барину,
    Другим по мужику!..”
    Часть вторая
    КРЕСТЬЯНКА
    Пролог
    “Не все между мужчинами
    Отыскивать счастливого
    Пощупаем-ка баб!” —
    Решили наши странники
    И стали баб опрашивать.
    ...Сказали как отрезали:

    “У нас такой не водится,
    А есть в селе Клину:
    Корова холмогорская
    Не баба! доброумнее
    И глаже — бабы нет.
    Спросите вы Корчагину
    Матрену Тимофеевну,
    Она же: губернаторша...”
    Идут странники и любуются хлебами, льном:
    Вся овощь огородная
    Поспела: дети носятся
    Кто с репой, кто с морковкою,
    Подсолнечник лущат,
    А бабы свеклу дергают,
    Такая свекла добрая!
    Точь-в-точь сапожки красные,
    Лежат на полосе.
    Набрели странники на усадьбу. Господа живут за границей, приказчик ри смерти, а дворовые бродят как неприкаянные, смотрят, что можно стянуть: В пруду всех карасей повыловили.
    — Дорожки так загажены,
    Что срам! у девок каменных
    Отшиблены носы!
    Пропали фрукты-ягоды,
    Пропали гуси-лебеди
    У холуя в зобу!
    С барской усадьбы пошли странники в деревню. Легко вздохнули странники:
    Им после дворни ноющей
    Красива показалася
    Здоровая, поющая
    Толпа жнецов и жниц,..
    Они встретились с Матреной Тимофеевной, ради которой проделали неблизкий путь.
    Матрена Тимофеевна
    Осанистая женщина,
    Широкая и плотная,
    Лет тридцати осьми.
    Красива; волос с проседью,
    Глаза большие, строгие,
    Ресницы богатейшие,
    Сурова и смугла
    На ней рубаха белая,
    Да сарафан коротенький,
    Да серп через плечо.
    “Что нужно вам, молодчики?”

Странники уговаривают крестьянку рассказать о своей жизни. Матрена Тимофеевна отказывается:
    “У нас уж колос сыпется,
    Рук не хватает, милые”
    — А мы на что, кума?
    Давай серпы! Все семеро
    Как станем завтра — к вечеру
    Всю рожь твою сожнем!
    Тогда она согласилась:
    “Не скрою ничего!”
    Пока Матрена Тимофеевна управлялась с хозяйством, мужики уселись около скатерти самобранной.
    Уж звезды рассажалися
    По небу темно-синему,
    Высоко месяц стал,
    Когда пришла хозяюшка
    И стала нашим странникам
    “Всю душу открывать...”
    Глава I
    ДО ЗАМУЖЕСТВА
    Мне счастье в девках выпало:
    У нас была хорошая,
    Непьющая семья.
    Родители нежили дочку, да не долго. По пятому годку стали приучать к скотине, а с семи лет она уже сама ходила за коровой, носила отцу обед в поле, утят пасла, ходила за грибами и ягодами, сено ворошила... Работы хватало. Петь и плясать была мастерица. Посватался Филипп Корчагин — “питерщик”, печник.
    Тужила, горько плакала,
    А дело девка делала:
    На суженого искоса
    Поглядывала втай.
    Пригож-румян, широк-могуч,
    Рус волосом, тих говором —
    Пал на сердце Филипп!
    Матрена Тимофеевна поет старинную песню, вспоминает свою свадьбу.
    Глава II
    ПЕСНИ
    Странники подпевают Матрене Тимофеевне.
    Семья была большущая,
    Сварливая... цопала я
    С девичьей холи в ад!
    Муж ушел на работы, а ей велел терпеть золовок, свекра, свекровь. Муж вернулся и повеселела Матрена.
    Филипп на Благовещенье
    Ушел, а на Казанскую
    Я сына родила.
    Каким красавцем был сынок! А тут замучил своими ухаживаниями господский управляющий. Матрена кинулась к дедушке Савелию.
    — Что делать! Научи!
    Из всей мужниной родни, один дедушка жалел ее.
    — Ну, то-то! речь особая
    Грех промолчать про дедушку.
    Счастливец тоже был...
    Глава III
    САВЕЛИЙ, БОГАТЫРЬ СВЯТОРУССКИЙ
    Савелий, богатырь святорусский.
    С большущей сивой гривою,
    Чай, двадцать лет нестриженной,
    С большущей бородой,
    Дед на медведя смахивал,
    Особенно как нз лесу,
    Согнувшись, выходил.
    Вначале она его боялась, что, если он распрямится, пробьет головой потолок. Но распрямиться он не мог; ему, по рассказам, было сто лет. Дед жил в особой горнице
    Семейки недолюбливал,..
    К себе никого не пускал, а семья называла его “клейменым, каторжным”. На что дед весело отвечал:
    “Клейменый, да не раб!”
    Дед часто зло подшучивал над родственниками. Летом он добывал в лесу грибы и ягоды, птицу и мелких животных, а зимой разговаривал сам с собой на печи. Однажды Матрена Тимофеевна поинтересовалась, почему его зовут клейменым каторжным? “Я каторжником был”, — ответил он.
    За то что немца Фогеля, обидчика крестьянского, в землю живого закопал. Он рассказал, что жили они среди дремучих лесов вольготно. Только медведи их беспокоили, да с медведями справлялись. Он, подняв на рогатину медведицу, надорвал спину. По молодости она болела, а к старости согнулась, что не разогнуть. Помещик призывал их к себе в город и заставлял платить оброк. Под розгами крестьяне соглашались кое-что заплатить. Каждый год так звал их барин, драл розгами нещадно, но мало что имел. Когда старый помещик был убит под Варною, его наследник прислал к мужикам управителя немца. Немец поначалу был тихий. Если не можете платить, не платите, но работайте, например, обкопайте канавой болото, прорубите просеку. Привез немец свою семью, а крестьян до нитки разорил. Восемнадцать лет терпели управителя. Застроил немец фабрику и велел рыть колодец. Пришел к обеду ругать крестьян, а те его столкнули в вырытый колодец и закопали. За это Савелий попал на каторгу, бежал; его вернули и драли нещадно. Двадцать лет был на каторге да двадцать лет на поселении, там денег прикопил. Вернулся домой. Когда были деньги, его родственники любили, а теперь в глаза плюют.

 Глава IV
    ДЕМУШКА
    Описано как горело дерево, а с ним и птенцы в гнезде. Птицы яе было, чтобы спасти птенцов. Когда она прилетела, все уже сгорело. Одна рыдала пташечка,
    Да мертвых не докликалась
    До белого утра!..
    Матрена Тимофеевна рассказывает, что носила сынишку на работы, да свекровь заругала, велела оставить с дедушкой. Работая в поле, она услышала стоны и увидела ползущего деда:
    Ой, бедная молодушка!
    Сноха в дому последняя,
    Последняя раба!
    Стерпи грозу великую,
    Прими побои лишние,
    А с глазу неразумного
    Младенца не спускай!..
    Заснул старик на солнышке,
    Скормил свиньям Демидушку
    Придурковатый дед!..
    Чуть не умерла мать с горя. Потом приехали судейские и стали допрашивать понятых и Матрену, не состояла ли она в связи с Савелием:
    Я шепотком ответила:
    — Обидно, барин, шутите!
    Жена я мужу честная,
    А старику Савелию
    Сто лет... Чай, знаешь сам.
    Они обвинили Матрену в том, что она в сговоре со стариком погубила своего сына, а Матрена просила только, чтобы не вскрывали тельце сына! Вели без поругания
    Честному погребению
    Ребеночка предать!
    Зайдя в горницу, она увидела у гроба сына Савелия, читающего молитвы, и прогнала его, называя убийцей. Он же любил младенца. Дедушка успокаивал ее тем, что сколько ни живет крестьянин — мучится, а Демуш-ка ее — в раю.
    “...Легко ему, светло ему...”
    Глава V
    ВОЛЧИЦА
    Уж двадцать лет прошло с тех пор. Долго безутешная мать страдала. Дед ушел на покаяние в монастырь. Шло время, каждый год рождались дети, а через три года подкралась новая беда — умерли ее родители. Вер- нулся дедушка весь белый с покаяния, вскоре и он умер.
    Как приказал — исполнили:
    Зарыли рядом с Демою...
    Он прожил сто семь годов.
    Исполнилось восемь лет ее сыну Федоту, отдали его в подпаски. Пастух ушел, а волчица утащила овцу, Федот вначале отнял овцу у ослабевшей волчицы, а потом увидел, что овца уже сдохла, бросил ее опять волчице. Пришел в село и все сам рассказал. За это Федота хотели выпороть, но мать не отдала. Вместо малолетнего сына выпороли ее. Проводив сына со стадом, плачет Матрена, кличет умерших родителей, но нет у нее заступников.
    Глава VI
    ТРУДНЫЙ ГОД
    Был голод. Свекровь наплела соседям, что виною всему она, Матрена, т.к. одела в Рождество чистую рубаху.
    За мужем, за заступником,
    Я дешево отделалась;
    А женщину одну
    Никак за то же самое
    Убили насмерть кольями.
    С голодным не шути!..
    Чуть справились с бесхлебицей, рекрутчина пришла. Но Матрена Тимофеевна и не очень боялась, из семьи уже был взят рекрут. Она сидела дома, т.к. была беременна и дохаживала последние дни. Пришел расстроенный свекр и сказал, что берут в рекруты Филиппа. Матрена Тимофеевна поняла, что если заберут мужа в солдаты, она с детьми пропадет. Встала с печи и пошла в ночь.
    Глава VII
    ГУБЕРНАТОРША
    В морозную ночь молится Матрена Тимофеевна и идет в город. Придя к губернаторскому дому, она узнает у швейцара, когда можно прийти. Швейцар ей обещает помочь. Узнав, что едет губернаторша, Матрена Тимофеевна кинулась ей в ноги и рассказала свою беду.
    Не знала я, что делала
    (Да, видно, надоумила
    Владычица!..) Как брошусь я
    Ей в ноги: “Заступись!
    Обманом, не по-божески
    Кормильца и родителя
    У деточек берут!”
    Потеряла сознание крестьянка, а когда очнулась, то увидела себя в богатых покоях, рядом “рожонное дитя”.
    Спасибо губернаторше,
    Елене Александровне,
    Я столько благодарна ей,
    Как матери родной!
    Сама крестила мальчика
    И имя: Лиодорушка
    Младенцу избрала...
    Все выяснили, мужа вернули.

  Глава VIII
    БАБЬЯ ПРИТЧА
    А дальше,
    Ославили счастливицей,
    Прозвали губернаторшей
    Матрену с той поры.
    Теперь она правит домом, растит детей: пять сыновей у нее, одного уже взяли в рекруты... А потом добавила крестьянка: — А то, что вы затеяли
    Не дело — между бабами
    Счастливую искать!
    — Чего же вам еще?
    Не то ли вам рассказывать,
    Что дважды погорели мы,
    Что бог сибирской язвою
    Нас трижды посетил?
    Потуги лошадиные
    Несли мы; погуляла я,
    Как мерин в бороне!..
    Ногами я не топтана,
    Веревками не вязана,
    Иголками не колота...
    Чего же вам еще?
    По матери поруганной,
    Как по змее растоптанной,
    Кровь первенца прошла,..
    А вы — за счастьем сунулись!
    Обидно, молодцы!
    А женщин вы не трогайте, —
    Вот бог! ни с чем проходите
    До гробовой доски!
    Одна богомолка-странница сказывала:
    “Ключи от счастья женского,
    От нашей вольной волюшки
    Заброшены, потеряны
    У бога самого!”
    Часть третья
    ПОСЛЕДЫШ
    Главы 1-Ш
    На Петров день, (29/VI), пройдя деревни, пришли странники к Волге. А здесь огромные сенокосные просторы, и весь народ на покосе.
    По низменному берегу,
    На Волге травы рослые,
    Веселая косьба.
    Не выдержали странники:
    “Давно мы не работали,
    Давайте — покосим!”
    Натешившись, усталые,
    Присели к стогу завтракать...
    Приплыли на трех лодках помещики со свитою, детьми, собаками. Все обошли покос, приказали разметать огромный стог сена, якобы сырой. (Попробовали странники:
    Сухохонько сенцо!)
    Удивляются странники, почему помещик так себя ведет, ведь уже порядки новые, а он дурит по-старому. Крестьяне объясняют, что и сено не его,
    а “вотчины”.
    Странники, развернув скатерть самобранную, беседуют со стариком Вла-сушкой, просят объяснить, почему крестьяне ублажают помещика, и узнают: “Помещик наш особенный,
    Богатство непомерное,
    Чин важный, род вельможеский,
    Весь век чудил, дурил...”
    И когда узнал о “воле”, его хватил удар. Теперь левая половина в параличе. Кое-как оправившись после удара, старик поверил, что крестьян вернули помещикам. Его обманывают наследники, чтобы он в сердцах не лишил их богатого наследства. Крестьян наследники уговорили “потешить” барина, а холопа Ипата и уговаривать не надо, он барина любит за милости и служит не за страх, а за совесть. Какие же “милости” вспоминает Ипат: “Как был я мал, наш князюшка
    Меня рукою собственной
    В тележку запрягал;
    Достиг я резвой младости:
    Приехал в отпуск князюшка
    И, подгулявши, выкупал
    Меня, раба последнего,
    Зимою в проруби!..”
    А потом в метель заставил ехавшего на лошади Прова играть на скрипке, а когда тот упал, переехал князь его санями:
    “...Попридавили грудь”
    С вотчиной наследники договорились так:
    “Помалчивайте, кланяйтесь
    Да не перечьте хворому,
    Мы вас вознаградим:
    За лишний труд, за барщину,
    За слово даже бранное —
    За все заплатим вам.

Не долго жить сердечному,
    Навряд ли два-три месяца,
    Сам дохтур объявил!
    Уважьте нас, послушайтесь,
    Мы вам луга поемные
    По Волге подарим;..”
    Чуть дело не разладилось. Влас, будучи бурмистром, не хотел кланяться старику, ушел с должности. Тут же нашелся доброволец — Климка Лавин, — но он такой вороватый и пустой человек, что бурмистром оставили Власа, а перед барином вертится и кланяется Климка Лавин.
    Каждый день ездит помещик по деревне, придирается к крестьянам, а они:
    “Сойдемся — смех! У каждого
    Свой сказ про юродивого...”
    От барина поступают приказы один глупее другого: женить на вдове Те-рентьевой Гаврилу Жохова: невесте семьдесят, а жениху — шесть лет. Проходящее утром стадо коров разбудило барина, так он приказал пастухам “впредь унимать коров”. Не соглашался только крестьянин Агап потакать барину, а "потом среди дня попался с господским бревном. Надоело Агапу выслушивать барскую ругань, он и ответил. Помещик приказал при всех Агапа наказать. Барин не мог с крыльца сдвинуться, а Агап на конюшне просто орал:
    “Ни дать ни взять под розгами
    Кричал Агап, дурачился,
    Пока не допил штоф:
    Как из конюшни вынесли
    Его мертвецки пьяного
    Четыре мужика,
    Так барин даже сжалился:
    "Сам виноват, Агапушка!" —
    Он ласково сказал...”
    На что Влас-рассказчик заметил:
    “Хвали траву в стогу,
    А барина — в гробу!”
    “Вон от барина
    Посол идет: откушали!
    Зовет, должно быть, старосту,
    Пойду взгляну камедь!”
    Помещик спросил бурмистра, скоро ли закончат сенокос, тот ответил, что дня за два-три уберут все сено господское. “А наше — подождет!” Помещик целый час говорил, что крестьяне век будут помещичьи: “зажату быть в горсти!..” Бурмистр произносит верноподданнические речи, понравившиеся помещику, за это Климу поднесли стакан “заморского вина”. Затем Последыш захотел, чтобы его сыновья и снохи танцевали, приказал белокурой барыне: “Спой, Люба!” Хорошо пела барыня. Под песню уснул последыш, его сонного унесли в лодку, и уплыли господа. Вечером крестьяне узнали, что умер старый князь,
    Но радость их вахлацкая
    Была непродолжительна.
    Со смертию Последыша
    Пропала ласка барская:
    Опохмелиться не дали
    Гвардейцы вахлакам!
    А за луга поемные
    Наследники с крестьянами
    Тягаются доднесь.
    Влас за крестьян ходатаем,
    Живет в Москве... был в Питере...
    А толку что-то нет!
    Часть четвертая
    ПИР — НА ВЕСЬ МИР
    Посвящается
    Сергею Петровичу Боткину
    Вступление
    На окраине села “Шел пир, великий пир1” С дьячком Трифоном пришли его сыновья, семинаристы: Саввушка и Гриша.
    ...У Григория
    Лицо худое, бледное
    И волос тонкий, вьющийся,
    С оттенком красноты
    Простые парни, добрые.
    Косили, жали, сеяли
    И пили водку в праздники
    С крестьянством наравне.
    Сидят и думают мужики:
    Свои луга поемные
    Сдать старосте — на подати.
    Мужики просят Гришу спеть. Он поет “веселую”.
    Глава I
    ГОРЬКОЕ ВРЕМЯ — ГОРЬКИЕ ПЕСНИ
    Веселая
    Помещик свел со крестьянского двора себе корову, кур забрал и съел земский суд. Чуть подрастут ребята: “Царь возьмет мальчишек, // Барин —
    дочерей!”
    Потом все вместе грянули песню
    Барщинная
    Битый мужик ищет утешения в кабаке. Ехавший мимо мужик рассказал, что их били за бранные слова, пока не добились молчания. Потом свою историю рассказал Викентий Александрович, дворовый человек.
    Про холопа примерного — Якова верного
    Жил тридцать лет в деревне Поливанов, на взятки купивший деревеньку, не знавшийся с соседями, а только со своей сестрой. С родными, не только с крестьянами, был он жесток. Дочь обвенчал, а потом, поколотив, вместе с муженьком выгнал без всего. Холопа своего Якова в зубы бил каблуком.

   Люди холопского звания —
    Сущие псы иногда:
    Чем тяжелей наказания
    Тем им милей господа.
    Яков таким объявился из младости,
    Только и было у Якова радости:
    Барина холить, беречь, ублажать
    Да племяша-малолетка качать.
    Всю жизнь Яков при барине, вместе состарились. У барина ноги отказались ходить.
    Вынесет сам его Яков, уложит,
    Сам на долгушке свезет до сестры,
    Сам до старушки добраться поможет.
    Так они жили ладком — до поры.
    Подрос племянник Якова, Гриша, и бросился в ноги к барину, просясь жениться на Ирише. А барин сам ее приглядел для себя. Гришу он сдал в рекруты. Обиделся Яков — задурил. “Мертвую запил...” Кто не подойдет к барину, а угодить ему не могут. Через две недели Яков вернулся, якобы пожалел помещика. Все пошло по-старому. Собрались ехать к сестре барина. Яков свернул в бездорожье, в Чертов овраг, распряг лошадей, а барин испугался за свою жизнь и стал умолять Якова пощадить его, тот ответил:
    “Нашел душегуба!
    Стану я руки убийством марать,
    Нет, не тебе умирать!”
    Сам повесился Яков перед барином. Всю ночь барин маялся, утром его охотник нашел. Барин вернулся домой, каявшись:
    “Грешен я, грешен! Казните меня!”
    Еще рассказав пару страшных историй, мужики заспорили: кто грешней — кабатчики, помещики иль мужики? Доспорились до драки. А потом Ионушка, молчавший весь вечер, сказал:
     И так вас помирю!”
    Глава II
    СТРАННИКИ И БОГОМОЛЬЦЫ
    Много нищих на Руси, целыми селеньями ходили по осени “на подаяния”, есть много среди них проходимцев, умеющих подладиться к помещикам. Но есть и верующие богомольцы, чьими трудами собираются деньги на церкви. Вспомнили юродивого Фомушку, живущего по-божески, был и старообрядец Кропильников:
    Старик, вся жизнь которого
    То воля, то острог.
    А была еще Евфросиньюшка, посадская вдова; она появлялась в холерные года. Всех крестьяне принимают, долгими зимними вечерами слушают рассказы странников.
    Такая почва добрая —
    Душа народа русского...
    О сеятель! приди!..
    Иона, почтенный странник, поведал рассказ.
    О двух великих грешниках
    Он слышал эту быль в Соловках от отца Питиртма. Было двенадцать разбойников, их атаман - Кудеяр. Много разбойники награбили и погубили людей
    Вдруг у разбойника лютого
    Совесть господь пробудил.
    Совесть злодея осилила,
    Шайку свою распустил,
    Роздал на церкви имущество,
    Нож под ракитой зарыл.
    Ходил на богомолье, но не отмолил грехи, жил в лесу под дубом. Посланник бога указал ему путь к спасению — тем ножом, что убивал людей,
    он должен срезать дуб:
    “...Только что рухнется дерево —
    Цепи греха упадут”.
    Проезжал мимо пан Глуховский, насмехался над стариком, говоря:
    “Жить надо, старче, по-моему:
    Сколько холопов гублю,
    Мучу, пытаю и вешаю,
    А поглядел бы, как сплю!”
    Взбешенный отшельник воткнул свой нож в сердце Глуховскому, упал
    пан, и рухнуло дерево.
    Рухнуло древо, скатилося
    С инока бремя грехов!..
    Господу богу помолимся:
    Милуй нас, темных рабов!
    Глава III
    И СТАРОЕ И НОВОЕ
    Крестьянский грех
    Был “аммирал-вдовец”, за верную службу наградила его государыня восемью тысячами душ. Умирая, “аммирал” передал старосте Глебу ларец с вольной на всех восемь тысяч душ. Но наследник соблазнил старосту, дав ему вольную. Завещание сожгли. И до последней поры были восемь тысяч
    душ крепостными.
    “Так вот он, грех крестьянина!
    И впрямь страшенный грех!”
    Опять упали бедные
    На дно бездонной пропасти,
    Притихли, приубожились,
    Легли на животы;
    Лежали, думу думали
    И вдруг запели. Медленно,
    Как туча надвигается,
    Текли слова тягучие.

   Голодная
    О вечном голоде, работе и недосыпании мужика. Крестьяне убеждаются, что всему виною “крепостное право”. Оно множит грехи помещиков и несчастья рабов. Гриша сказал:
    “Не надо мне ни серебра,
    Ни золота, а дай господь,
    Чтоб землякам моим
    И каждому крестьянину
    Жилось вольготно-весело
    На всей святой Руси!”
    Увидели сонного Егорку Шутова и стали бить, за что не знают сами. Приказано “миром” бить, вот и бьют. Едет на возу старый солдат. Останавливается и поет.
    Солдатская
    Тошен свет,
    Правды нет,
    Жизнь тошна,
    Боль сильна.
    Клим ему подпевает про горькое житье.
    Глава IV
    ДОБРОЕ ВРЕМЯ — ДОБРЫЕ ПЕСНИ
    “Великий пир” кончился только к утру. Кто разошелся по домам, а странники улеглись спать тут же на берегу. Возвращаясь домой, пели Гриша с Саввою:
    Доля народа,
    Счастье его,
    Свет и свобода
    Прежде всего!
    Жили они беднее бедного крестьянина, не имели даже скотины. В семинарии Гриша голодал, только на вахлатчине отъедался. Дьячок хвалился сыновьями, но не думал, чем они питаются. Да и сам вечно голодал. Жена была куда заботливее его, поэтому и умерла рано. Вечно думала она о соли и пела песню.
    Соленая
    Не хочет сынок Гришенька есть несоленую еду. Господь посоветовал “посолить” мукой. Мать сыпет мукой, а солится еда ее обильными слезами. В семинарии часто Гриша вспоминал мать и ее песню.
    И скоро в сердце мальчика
    С любовью к бедной матери
    Любовь ко всей вахлатчине
    Слились — и лет пятнадцати
    Григорий твердо знал уже,
    Что будет жить для счастия
    Убогого и темного.
    Родного уголка.
    Есть два пути у России: одна дорога — “вражда-война”,"другая дорога честная. По ней идут лишь “сильные” и “любвеобильные”.
    ...На бой, на труд.
    Грише Добросклонову
    Ему судьба готовила
    Путь славный, имя громкое
    Народного заступника,
    Чахотку и Сибирь.
    Гриша поет:
    “В минуты унынья, о родина-мать!
    Я мыслью вперед улетаю.
    Еще суждено тебе много страдать,
    Но ты не погибнешь, я знаю.
    Была и в рабстве, и под татарами:
    “...Еще ты в семействе — раба;
    Но мать уже вольного сына”.
    Григорий идет к Волге, видит бурлаков.
    Бурлак
    Григорий рассуждает о тяжелой доле бурлака, а потом его мысли переходят и на всю Русь.
    Русь
    Ты и убогая,
    Ты и обильная,
    Ты и могучая,
    Ты и бессильная,
    Матушка Русь!
    Сила народная,
    Сила могучая —
    Совесть спокойная,
    Правда живучая!
    Ты и убогая,
    Ты и обильная,
    Ты и забитая,
    Ты и всесильная,
    Матушка Русь!..
    Автор убежден, что Гриша истинно счастливый:
    Быть бы нашим странникам под родною крышею,
    Если б знать могли они, что творилось с Гришею.