Екатерина Андреева

Финское взморье со стороны Васильевского острова, незаметно переходящего теперь территориями заводов в остров Голодай и дальше в намытый при советской власти берег, когда-то безымянное кладбище, теперь застроено жилыми домами в стиле позднебрежневского маньеризма. Устье Смоленки, которое хотели заткнуть памятником к годовщине ВОСРа, но все тянули с постройкой из-за цеховой борьбы за выгодный заказ, так и осталась пустой прогалиной, облицованной гранитом, по которой с морского пространства на материк, как по невидимому тоннелю, закачивается повышенная светоносность, всегда, даже в плохую погоду, пребывающая над заливом. Собственно побережье, за исключением небольшого участка на задах Прибалтийской гостиницы, представляет собой уступы, образованные свалкой строительных отходов. Летом их покрывают заросли клевера, в которых проложены тропинки вниз к воде; в земле чернеют нагретые солнцем рваные камеры и блестит битое стекло. У воды в хорошую погоду на бетонных плитах располагаются отдыхающие граждане: интеллигентного вида особы в купальниках вносят в море на руках своих собак и выпускают их плавать на глубине, в полосе прибоя верещат младенцы, на мелкой гальке сонно потягиваются девушки, молодые люди покуривают и потягивают пиво "Балтика", степенного вида бомжи разводят костерки и жарят сосиски на ржавых металлических прутах, отломанных от строительной арматуры. Вид берега вызывает в памяти картины Сильвестра Щедрина с рыбачьими кострами и итальянской беднотой вокруг них под сенью равнодушно прекрасной природы.

Прямо по курсу пирамидой возвышается Кронштадтский морской собор. Сбоку от него видны трубы, на длинной дистанции уходящие в небо, как египетские обелиски. Минималистическая выразительность этого пейзажа кажется непревзойденным произведением известного художника, который в1980-х годах исповедовал линию горизонта.

Путешествие в Кронштадт стало популярным богемным маршрутом, когда на этот далекий остров перебрался Олег Евгеньевич Котельников и в свойственной местной культуре иронической музейно-пушкинской манере стал называть себя смотрителем Сухого Дока. Следовало сесть на кораблик, пришвартованный у последнего причала в том месте, где начинается из Малой Невы Смоленка. Корабль "Ракета" - моднейший году в 1968 - привозит пассажиров к заброшенному деревянному КПП, приятно посеревшему от времени, как деревенский забор. За КПП надо взять направление влево через парк, чтобы попасть к Сухому Доку - главной цели путешествия. Это название соответствует гигантскому полузаброшенному шлюзу, ложе которого вырыли еще при Петре, а стены и дно облицевали циклопическими гранитными плитами при Екатерине. Теперь в Сухом Доке видны остовы ржавых кораблей и по временам доносится шум работающих механизмов. Подойти к нему можно только с тыла через двор конструктивистского жилого дома, опоясанного ярусами бесконечных балконов. Должно быть, в 1920-х годах здесь получали квартиры бесстрашные капераны и матросы-отличники службы на Краснознаменном Балтфлоте. Теперь их потомки засидели широкие геометрические гульбища, достойные Корбюзье, бельем, велосипедами, ящиками овощей и штабелями пустых бутылок. Во дворе дома за высоким забором с грозной надписью на воротах ветшает какой-то военный объект. Если зайти на его территорию и взобраться на отвесный склон Сухого Дока, оказываешься прямо над гигантской мясорубкой, которая подтаскивает к себе и режет на куски старые суда. Как и любую великую архитектуру, Сухой Док лучше осматривать зимой, когда цветущие ветви (а над ним расположен яблоневый сад) не отвлекают внимание от геометрии гранитного дна, такой же величественной формулы стиля второй половины 18 века как "Темницы" Пиранези или девизы Великой Французской революции.

Паломничества к Сухому Доку, которые устраивали в конце 1990-х известные петербургские любители обмереть над вечностью, обычно заканчивались гульбой на пляже или на кораблике по пути на форты (страшный Чумной, который поражает воображение пустыми формами свивающихся чугунных лестниц над пропастью взорванных этажей; другие с названиями как будто из "Алисы" - Красная горка и Серая лошадь). Самый проэстетизированный выезд на кронштадтские форты осуществил Т.Новиков в августе 1998 года: он посвятил свой поход очищению местного искусства и литературного творчества путем сожжения похабных картинок, черновиков, газет и даже кинопленок. Небесным патроном акции назначили Джироламо Савонаролу, но, должно быть, и лик местного святого Отца Иоанна Кронштадского, чей дух сообщает этим валам настоящую монастырскую крепость, припоминали с трепетом собравшиеся.

Стальные листы толщиной в палец, прикрывающие со времен первой мировой бойницы кронштадских укреплений, обращенных к Европе, на которых загорать даже лучше, чем на бастионах Петропавловской крепости - залог серьезности сугубо петербургских наслаждений дисциплиной, чреватой разгулом. Залог веселья под стенами крепостей и тюрьмы, окруженных пляжами, радостных зрелищ классических порядков колонн, обвитых едва заметными фризами из сплетающихся нереид и тритонов, трофеев и пылающих факелов.