Аннушкин В. И.

Слово Божие, лежащее, по словам евангелиста Иоанна, "в начале" всего сущего, явилось инструментом творения и нашло отражение в человеке – создании разумном и словесном. Человек и определяется в духовной литературе как "животное словесное", "тварь словесная" – одушевленное Божие творение, наделенное даром разума и слова:

"Человек есть вещь дивная, велия и прекрасная, дивно от предивнаго Бога осуществованная, … от души невещественныя и от плоти вещественныя пречюдне сложенная. Человек – преизрядное Владычне создание, яко всесвятыма и неописанныма рукама Божиима сплесканное, тако всесвятым и животворяшим дуновением Его оживленное. Человек – предизбраннейшее живущее, елико добротою живота, силою двизания и благолепием чювствования изобилно украшенное, толико светлостию словесньства и ясностию разума пребогато сияющее" (Слово о человеце. Рукописные речи при обучении риторике учеников Выговской литературной школы. Начало XVIII века).[1]

Идеями величия человека как существа, наделенного способностями мыслить и говорить, начинаются лучшие отечественные учебники, обучающие "словесным наукам". Н.Ф.Кошанский, учитель Пушкина в Царскосельском лицее, вдохновляет учеников, приступающих к изучению риторики и словесности, следующим рассуждением: "Ничто так не отличает человека от прочих животных, как сила ума и дар слова. Сии две способности неразлучны; они образуются вместе, взаимно и общими силами ведут человека к совершенству, к великой, небом ему указанной цели".[2]

Однако подобно тому, как с первородным грехом человеческая природа соединяет антонимические божественное и дьявольское начала, столь же антонимична будет оценка языка и словесных поступков человека. Поэтому, с одной стороны, сияет всесовершенное Божественное Слово (именно оно для христианина будет "речевым идеалом"), с другой стороны, языку и человеческому слову будет даваться оценка как "неудержимому злу, исполненному смертоносного яда" (Иак. 1, 26; 3, 5-10). Устремление человека к Богу требует совершенства словесного. Словом "уподобляется человек Богу, имеющему свое Слово. Слово человеческое подобно Слову Божию" (Св. Игнатий Брянчанинов). [3] Конечно, святитель имеет в виду долженствование: подобие не означает равенство, но сходство и устремление к уподобляемому. Там, где слово человеческое НЕ подобно Слову Божию, проявлена греховная человеческая природа, а грехи, как правило, будут словесно-речевые – от "языка" и "уст".

Раскрыв "Молитвослов", увидим, что грехи имеют обычно словесную природу, ибо каждое из согрешений либо прямо указывает на "слово" (злословие, прекословие), либо связано с речевым действием (как осуждение или укорение), либо через недолжные страсти соединено со словом (каковы гнев и ненависть):

"Согрешил: осуждением всех людей – живых и мертвых, злословием и гневом, памятозлобием, ненавистью, зло за зло воздаянием, оклеветанием, укорением, лукавством, леностью, обманом, лицемерием, пересудами, спорами, упрямством, нежеланием уступить и услужить ближнему; согрешил злорадством, зложелательством, злосетованием, оскорблением, надсмеянием, поношением и человекоугодием". [4] Из других согрешений также выделяются "речевые": празднословие, смехотворство, соблазнительное поведение с желанием нравиться и прельщать других, оскорбление, раздражение и осмеяние, непримирение, вражда и ненависть, прекословие и т.д.

Насколько ограничен этот пространный ряд? Можно ли привести его в систему? Что противостоит этим "темным" словам? Этот ряд "грехов" реально ограничен текстом, в котором одни понятия встречаются чаще, а другие реже. Он приводится в систему соотносящихся между собой качеств и поступков, иерархия которых выстраивалась не раз в духовной литературе как перечень грехов (пороков, страстей) и добродетелей. Поэтому и всякий практический анализ применения языка и слова, речи и уст будет содержать в себе и гимн языку, и осуждение.

Язык и словесная способность приобретают теперь ту двойственную противоположность, которая будет свойственна всему, что касается до человека. Язык может стать и добром, и злом, и благом, и несчастьем. Антонимические оценки языка (слова, речи, уст) пройдут через все роды, виды и жанры словесности, но содержательные и стилистические качества этих оценок будут существенно различаться в зависимости от философско-этической позиции авторов. Различными будут степень глубины оценки и стилистическое качество попыток рассматривать языковую действительность, но мысль о том, что "язык есть самый благодетельный и самый вредный орган у человека"[5] пронизывает все сентенции о нем.

Этот материал требует не только прояснения, но и систематизации. Ответить необходимо, по крайней мере, на следующие вопросы: где искать материал для раскрытия этой темы? Как организовать словесное обучение, воспитать человека, умеющего пользоваться словом? Какие науки занимаются практическим воплощением идей словесного воспитания, подготовки человека, умеющего владеть словом?

Термины язык, речь, слово, уста нередко употребляются в духовной литературе как синонимы. Во всяком случае в духовной литературе язык, слово, речь, уста обычно понимаются в значении инструмента (орудия) человеческого общения, передающего мысли и связующего нас друг с другом ради взаимных контактов. Человеческое слово – инструмент для создания единомыслия и единосердечия.

Если Слово Божие есть инструмент творения мира, то слово человеческое есть инструмент организации любой совместной деятельности. Очевидно, что наша жизнь приобретает либо божественную, либо греховную окраску в зависимости от того, каким становится наше слово (язык, речь, уста). Архиепископ Сергий Пражский пишет: "Наше слово ослабляется нашей греховностью и не приходит в жизнь полным звуком. Только отсеянное от греха слово является в полной силе, так как оно соединено тогда со Словом, сотворившим мир. Наше слово, исходя из тайников нашей души, неослабленное в своем исхождении греховностью, в силе потенциального добра, находящегося в нас, попадая во вне, несет в себе добро и свет, поскольку оно соединено с источником света Богом-Словом. Оно воплощается."[6]

Опыт словесного образования и воспитания лежит в основе формирования личности. Вот почему так важно разобраться в опыте, накопленном тысячелетиями духовного развития человечества, правильно оценивая достижения дохристианской речевой педагогики (фольклор, античность) и трезво представляя картину современной словесности, осложненной новыми "речевыми технологиями", как жизни человека в слове. Увидеть во всем этом историческом движении Промысел Божий, покорившись ему и направив человеческую волю к творческому созиданию совершенной личности – в этом вера и надежда сегодняшнего педагогического движения. Становление личности неотделимо от слова как основного инструмента передачи знания, воплощения мысли, чувства и воли, средства взаимообщения учителя и ученика.

Созидание мира через активную словотворческую работу представлено в опыте теории именования, смысл которой состоит в создании действительности посредством правильного и адекватного именования предметов. Краткое выражение этой формулы: "если имя дано верно, то дело повинуется". Эта формула характерна как для западной цивилизации (см. диалог Платона "Кратил"), так и для восточной (Конфуций). Наиболее совершенное ее выражение – в начальных строках Священного Писания, где замысел, Слово Божие и деяние объединены формулой "И сказал Бог". Сказанное Творцом воплощается в образе совершенного мира – так осуществляется классическое единство замысла, слова и деяния.

Сотворенный "по образу Божию" человек "нарекает имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым" (Быт 1, 27; 2, 20) – и его деяния в этот момент совершенны, поскольку сделаны до первородного греха. Падение и изгнание из рая означают для человека и лишение совершенной словесной способности. Слово становится свидетельством и носителем греховности, более того, его основным выразителем.

Материал, касающийся всесторонней оценки слова – языка – уст, требует в педагогических целях не столько прояснения, сколько систематического и выразительного описания. Так, современному педагогу представляется достаточно понятной и ходячей мысль о значении и роли языка, но он не находит (а учебники не дают) греющих и вдохновенных мыслей о Слове. Возникает эта ситуация, конечно, вследствие отсутствия обращения к опыту духовной литературы и духовного образования в целом. Между тем, языковое и духовное образование едины. Язык и формирование языковых способностей человека готовят выражение духовной сущности человека. Духовное образование как взращение в человеке образа Божия, пользуясь средствами языка, обрабатывает и создает в ученике его внутреннюю, религиозную, возвышенную сторону, формирует его дух и душу.

Результат современных педагогических деяний в сфере воспитания языка и духа бывает различен. Если при обучении язык представляет собой механический набор правил орфографии, орфоэпии и пунктуации ("выучил - и забыл"), набор склонений и спряжений, плохо ассоциируемый с практикой речи, то у среднего выпускника наших школ и университетов возникает сомнение относительно самой необходимости в языковом обучении.

Начала вульгарного отношения к языку и слову - в непонимании их практической ценности и духовной природы. Практическая ценность языка должна объясняться ученику с позиции всеобщности языка, охватывающего все сферы человеческой деятельности. От того, как человек владеет языком - инструментом организации деятельности - зависит и результат конкретной деятельности, и благополучие существования в целом.

Первоначальные дохристианские оценки языка и слова имеются в фольклоре как форме культурно-ценностных высказываний, которые народная память сохраняет как ценностную и руководящую к действию. В десятках образных выражений народная мораль фиксирует антонимичность оценок языка. С одной стороны, язык опасен ("язык мой - враг мой", "с коротким языком жизнь длиннее"), неумеющий пользоваться языком попадает в сложные ситуации (поэтому "лучше захромать на ногу, чем на язык"); с другой стороны, именно владение языком обеспечивает в жизни практический успех: "язык - стяг, дружины водит", "языком - что рычагом", "язык до Киева доведет" и т.д.

В фольклоре речь идет о достижении практического (обычно личного) успеха. С позиций обыденной морали это - начало языкового образования, и каждый человек постигает эти сведения еще в детстве. Затем (пользуясь этими правилами ежедневно и ежечасно!) человек как бы забывает о правилах речи, хотя именно ими организуется и проверяется всякая его деятельность. Общие правила ведения речи распространяются на все ситуации обыденной жизни и группируются в нескольких смысловых группах: соответствие мысли - слова - дела ("Сначала подумай - потом говори", "Сказано - сделано"); правила речевых отношений (основываются на вежливости: "доброе слово лучше мягкого пирога"; говорят о соблюдении темы беседы: "я - про сапоги, а ты - про пироги", требуют правильного выслушивания: "язык - один, уха – два, раз скажи – два раза послушай" и т.д.); вычленяются правила для слушающего и правила для говорящего. Эти правила впервые были систематизированы академиком РАО Ю.В. Рождественским.[7]

Фольклорные правила речи оказываются значимыми и фундаментальными для всех последующих видов словесности. Так правило, соответствия мысли, слова и дела будет одинаково значимо для всех видов речи и для всякого человека, какой бы профессии он ни был. Исторически известна формула "слова и дела", политики постоянно укоряют друг друга расхождением в соответствии слов и дел. Наиболее простой пример современен: "Если сказал, что при невыполнении своих обещаний "ляжешь на рельсы", ложись…" Но если говорить серьезно, то та же формула "мысль – слово – дело" неоднократно зафиксирована в православной молитве: "Господи, умом ли или помышлением, словом или делом согреших, прости мя".

Возможна систематизация правил и суждений о языке, зафиксированных в текстах Священного Писания. Наметим контуры этой систематизации через анализ фрагментов Ветхого и Нового Заветов. Предлагаемый анализ правил речи считаем возможным назвать религиозной этикой речи, поскольку духовная мораль, выраженная в этих текстах, будет говорить о нормах и рекомендациях в обращении с языком.

Религиозная этика речи создает свои построения не на основе практической морали, радеющей об интересах личного успеха, а на основе духовной морали, которая предполагает организацию духовного единства всех людей, установления мира, любви, прощения, терпения, великодушия. Взгляды на мир и принципы поведения человека оказываются другими, ценностными оказываются другие категории, которые, может быть, и звучали в практической морали, но были только "лично" выгодны. В религиозной морали все направлено на личность другого человека – "ближнего твоего", которого необходимо чувствовать "как самого себя" в неложном стремлении ко всеобщему союзу любви и всепрощения, единомыслия и единочувствования.

Анализ текстов Ветхого Завета возможно начать с "Книги притчей Соломоновых", где изложена этическая система взглядов на поведение человека вообще и речевое поведение, в частности. При этом сама проблематика "языка" или "уст", встречаясь в трети всего корпуса притч, находится как бы в стороне; отношение к "языку" как инструменту выражения страха Господня, мудрости и истины необходимо разглядеть в общей доктрине религиозного текста. В основе любого рассматриваемого ниже текста будет лежать не самодостаточный взгляд на язык, а православно-философская концепция взглядов на мир, место человека в мире, ценностные качества человека (то, что называется замечательным словом "добродетель"). Только уяснив эти философско-этические позиции, следует переходить к правилам самой речи, словесного убеждения, языковых поступков.

Последовательное прочтение "Книги притчей" показывает, как обращение к философии ("мудрости") постоянно соединено с действиями в языке. Одно как бы не существует без другого. Многообразие ситуаций, образно описанных в притчах, ведет к тому, что множество сентенций будут повторяться, однако богатство образов требуется для того, чтобы обратить читателя к целостной и непеременяемой системе взглядов.

Почитаем "притчи Соломоновы" глазами педагога, комментирующего текст на уроке современной риторики (словесности, русского языка или литературы - этот материал достаточно широк в своем педагогическом применении):

"Блажен человек, который снискал мудрость, и человек, который приобрел разум, - потому что приобретение ее лучше серебра, и прибыли от нее больше, нежели от золота" (3, 13-14). Обращение к мудрости, внимание к внутренней стороне человека, чистоте его сердца имеет прямое отношение к языку, является основой дальнейших рассуждений. Мудрость - основа красноречия. Практическая польза духовных наставлений - не сиюминутна, как от "золота", но вечна.

"Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что от него источники жизни. Отвергни от себя лживость уст и лукавство языка удали от себя" (4, 23-24). Чистота сердца дает человеку жизнь, долголетие, опору в существовании. "Лживость" и "лукавство" дают жизнь лишь "на мгновение". Антиномия истины и лжи, идущих от "языка", будет постоянно обсуждаться в разных сентенциях.

"Сын мой! внимай мудрости моей и приклони ухо твое к разуму моему, чтобы соблюсти рассудительность, и чтобы уста твои сохранили знание" (5, 1). Кроме многократного возврата к мудрости здесь и обучение искусству слушать (речевое качество), и результат такого "внимания": ты приобретешь "рассудительность", а "уста твои" - знание. Рассудительность как искусство говорить и "знающие" уста основываются на мудрости.

Систематизация правил, касающихся этики речи в "Книге притчей Соломоновых", возможна через выделение опорных слов-понятий, которые выражают основную идею изречения. При этом выясняется, что многие сентенции синонимичны, взаимопроникают друг в друга. Поэтому с педагогической точки зрения здесь требуется корректный комментарий, пытающийся обобщить этот сгущенный мудростью текст. Ср.:

Многословие - сдержанность: При многословии не миновать греха, а сдерживающий уста свои разумен (10, 19).

Уместность, действие речи: Радость человеку в ответе уст его, и как хорошо слово вовремя! (4, 23)

Пустословие - врачевание мудрым языком: Иной пустослов уязвляет как мечом, а язык мудрых врачует (12, 18)

Действие гнева как риторической эмоции: У глупого тотчас же выскажется гнев его, а благоразумный скрывает оскорбление (12, 16).

Ложь противопоставлена истине: Мерзость пред Господом - уста лживые, а говорящие истину - благоразумны Ему (13, 22). Уста праведного пасут многих, а глупые умирают от недостатка разума (13, 32)

Действие кротости на гнев: Кроткий ответ отвращает гнев, а оскорбительное слово возбуждает ярость (15, 1) и мн. др.

Анализ "Книги притчей" с точки зрения встречающихся слов-синонимов, обозначающих "слово", показал следующее частотное расположение: уста (67), слово (27), язык (26), речь (6). Самым частотным оказалось слово "уста" - они являются как бы рупорами, непосредственными действователями языка, - и эту метонимию будут продолжать многие православные писатели.

Педагог, работающий с учениками, может просить выписать и прокомментировать притчи, где употребляются данные слова. Например, перечень притчей со словом "уста" обретет следующий ряд сентенций:

1. Ибо Господь дает мудрость; из уст Его - знание и разум; (2:6)

2. Долгоденствие - в правой руке ее, а в левой у нее - богатство и слава; [из уст ее выходит правда; закон и милость она на языке носит;] (3:16)

3. Приобретай мудрость, приобретай разум: не забывай этого и не уклоняйся от слов уст моих. (4:5)

4. Отвергни от себя лживость уст, и лукавство языка удали от себя. (4:24)

5. Человек лукавый, человек нечестивый ходит со лживыми устами, (6:12)

6. Все слова уст моих справедливы; нет в них коварства и лукавства; (8:8)

7. Страх Господень - ненавидеть зло; гордость и высокомерие и злой путь и коварные уста я ненавижу. (8:13)

Характерны эпитеты, которые сопровождают антонимические оценки языка: среди положительных эпитетов к словам слово, язык, речь, уста находим: мудрый, разумный, умный, непорочный, праведный, правдивый, вдохновенный, добрый, верный, сказанный прилично, кроткий, мягкий, сладкий, приятный, важный, и т.д.; Среди отрицательных эпитетов выявляются: глупый, нечестивый, лживый, лукавый, льстивый, коварный, беззаконный, законопреступный, злой, оскорбительный, зловредный, тайный, пагубный, , пламенный , и т.д.

Перечень этих эпитетов неформален. Из них выводятся следующие рекомендации: практическая речь должна быть прежде всего мудрой, а не глупой; правдивой, а не лживой; полезной, а не зловредной; кроткой, а не гордой и необузданной. Эти рекомендации даются не как догма, а как размышление и творческое направление.

Трудность анализа данного материала (в этом же его красота) состоит в том, что читатель постепенно напитывается образными синонимическими оценками мудрости и истины, выраженными устами и языком.

Новый образ человека и его словесного поведения (по сравнению с дохристианской культурой)) выстраивается в Святом Евангелии. Чтобы понять эволюцию в учениях о речи, совершенную с приходом христианства, возможно сопоставить два текста: рассуждение о счастье и благе у Аристотеля в "Риторике" и Заповеди блаженства. Аристотель называет счастье "целью" всякого человека, и поэтому все разговоры, речи, "уговаривания или отговаривания касаются счастья". Выразительна его формула счастья: "Определим счастье как благосостояние, соединенное с добродетелью, или как довольство своей жизнью, или как приятнейший образ жизни…".[8]

Аристотелем описаны (именно в риторике как учении об убедительной речи) виды благ, дано определение понятий и видов добродетелей. Любопытен их перечень, соотносимый с категорией прекрасного в человеке: справедливость, мужество, благоразумие, щедрость, великодушие, бескорыстие, кротость, рассудительность, мудрость [9].

Христианское учение о блаженстве, вовсе не отвергая принципы практической морали, лежащие в основе речевого учения Аристотеля, тем не менее, кардинально меняет представление о человеке, смещает всю систему ценностей, предлагает иной характер поведения, в том числе, речевого.

В основание речемыслительного поведения и общения между людьми кладутся две формулы: (отношение к Богу) "Возлюби Господа Бога твоего сем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим"; (отношение к человеку в общении с ним) "Возлюби ближнего твоего как самого себя". Таким образом, религиозная этика закладывает любовь как основную речевую эмоцию в основание межличностного общения.

Поскольку в основании культуры лежит запрет, формулируется запрещение на определенные поступки: "не убий", "не прелюбы сотвори", "не укради". Иные запреты связаны с речевыми действиями: "не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна", другие налагают запрет если не на речь, то на ее психологическое основание – помысл или замысел: "не пожелай жены искренняго своего, не пожелай дому ближняго твоего, ни села его, ни раба его, ни рабыни его, и вола его, ни осла его, ни всякаго скота его, ни всего, елика суть ближняго твоего".

Как принципиальное обновление человеческих взаимоотношений должно быть оценено "открытие Христианством личности в человеке", когда было провозглашено: "Каждый человек бесконечно ценен и важен, уникален и неповторим, послан Богом на дело, которого за него никто другой не может исполнить и не исполнит". Христианство увидело в каждом человеке "уникальную индивидуальность, неистребимый никакими испытаниями и унижениями образ Божий…"[10] Главнейшей задачей образования становится с тех пор "формирование человека, цельной и целомудренной, нравственной личности".[11]

В настоящее время, пожалуй, можно лишь обозреть проблему в целом. Оценка "языка", "речи", "слов", "уст" содержится в Священном Писании, проповедях отцов церкви, в разных жанрах духовной литературы. Причем, оценки "языку" даются как бы внезапно, в контексте общего взгляда на мир. С одной стороны, россыпь этих материалов могла бы составить целый том отдельных сентенций и высказываний, с другой стороны, поражает единство общего взгляда на "язык", который наверняка в будущем можно будет систематизировать более точно.

Сила и влиятельность Священного писания как основного нравственно формирующего, культурно значимого текста европейской цивилизации были настолько велики, что вся последующая культура так или иначе основывается на них. В результате двухтысячелетнего развития выстроено цельное здание, в котором нижние "ранне-исторические этажи" (с мыслями отцов церкви или средневековых подвижников, например, аввы Дорофея или Исаака Сирина) гармонично соседствуют с "верхне-историческими", где православные подвижники последних двух столетий (святитель Филарет Московский, святой Иоанн Кронштадтский) продолжают наращивать многомысленные и словесноукрашенные этажи. В этом Доме Божием царствует удивительная стилистическая гармония, поскольку мысли св. Иоанна Кронштадтского будут ясно перекликаться (но не повторяться!) с мыслями Исаака Сирина или Иоанна Лествичника, а рассуждения Сергия Пражского или старца иеросхимонаха Сампсона (Сиверса), или отца Александра Ельчанинова – с мыслями и рассуждениями Василия Великого или Григория Богослова. Понятно происхождение этого чудодейственного мысле-словесного согласия – оно проистекает из общего источника: совершенного Слова Божия, воплощенного в текстах Священного Писания.

Взглянем же на ветви этого густого древа духовного красноречия, превосходного сада духовной словесности, благоуханием которого дышит и живет наш современный язык. Это – не преувеличение: современный русский язык в его совокупности – это не только новые речевые технологии, телевизор, компьютер, массовая пресса; это – и его церковно-славянская основа, глубокомыслие и сердечная сосредоточенность молитвы, богослужения, проповеди, всякий содержательно и стилистически значительный текст, обращенного к Духу и душе человека.

В настоящей статье возможен лишь конспективный просмотр страниц великих книг, в которых современный исследователь или педагог может обрести материалы для изучения проблем языка и слова. Это – лишь первая попытка привести в систему огромный материал. Вот что пишет Василий Великий в "Беседе о смиренномудрии":

"Да не будет у тебя софистических прикрас в слове … речей горделивых и решительных, но во всем отсекай величавость".[12] Какой совет выносится здесь? Удалить из речи лишние красоты, отсечь гордость, решительность и излишнюю величавость, умаляющие достоинство других и мешающие общению. И далее:

"Будь добр с другом, кроток со слугою, непамятозлобив на дерзких, человеколюбив к смиренным, утешай злосчастных, совершенно никого не презирай…" [13] Вновь в основание кладутся душевные качества ("добродетели"), которые не только готовят человека к общению, но и задают характер самого общения.

И лишь затем следуют речевые советы: "приветствуй с приятностью, отвечай со светлым лицом, ко всем будь благосклонен, доступен, не пускайся в похвалы самому себе, не вынуждай и других говорить о тебе, прикрывай, сколько можно, свои преимущества, а в грехах сам себя обвиняй и не жди обличения от других. Не будь тяжел в выговорах, обличай не скоро и не со страстным движением, ибо это признак высокомерия; не осуждай за маловажное, как будто сам ты строгий праведник…" [14]

По этим советам, сделанным более полутора тысячелетий назад, можно узнать недостатки и нашего общения: приветствуем ли мы сегодня друг друга с "приятностью" (удивительное слово, означающее "приятие" другого человека)? "светлы" или сумрачны наши лица, когда мы отвечаем на обращенное к нам слово? Ко всем ли мы благосклонны или только к близким и друзьям, к тем, кто нам нравится?.. Какой тренировки сердца и выдержки требует такая благосклонность! Разве не распускаем мы себя и свой язык, позволяя то тут, то там сказать резкое, недозволенное слово? Зато, когда человек становится таким благосклонным, он обретает уверенность и спокойствие в жизни.

Многочисленные советы относительно языка и уст находим в учениях Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Аввы Дорофея. Изложению этого материала необходимо посвятить отдельные исследования. Эти советы могут быть систематизированы тематически. Например, все авторы будут писать о многоглаголании:

"В какой мере язык воздерживается от многоглаголания, в такой озаряется ум к различению помышлений, а многоглаголанием приводится в замешательство и самый рассудительный ум" (Авва Дорофей); [15]

"Корень зла в многоглаголании, которое происходит от того, что человек не обдумывает своих мыслей и не управляет своим языком, - и таким образом делается неосторожным в слове, а вследствие этого удобопреклонным к злословию, лжи, насмешкам, которыя уже сами по себе весьма тяжкие грехи…" (Иоанн Лествичник).[16]

Даются речевые советы к пользованию языком:

"Пусть язык твой будет кроток, и никогда не встретится с тобою бесчестие. Приобрети уста сладкие, и все будут тебе друзьями. Не хвались никогда в речах своих делами своими, чтобы не быть посрамленным".[17]

Современный педагог обнаружит, как современен психологический анализ конфликтного диалога у христианских подвижников: "По тщеславию (человек) не может слышать слово от брата своего. Иной, когда услышит одно слово, смущается или отвечает пять слов или десять на одно слово, и враждует и огорчается. И когда спор прекратится, он продолжает иметь помыслы на сказавшего ему оное слово, и помнит зло, и жалеет, что он не сказал более того, что сказал, и готовит в себе еще худшие слова, чтобы сказать ему. И постоянно говорит: "Зачем я не сказал ему того-то, зачем он мне это сказал, и я ему то-то скажу," и постоянно гневается … Это значит, что зло обратилось в навык. Бог да избавит нас от такого устроения" (Авва Дорофей).[18]

Приведенные выше фрагменты лишь намечают данную тему. Продолжается она обращением к древнерусской литературе, где изучение образа человека в Древней Руси должно быть предпринято именно с позиций анализа образа человека говорящего, общающегося, иными словами, как воспроизводит себя древний русич в словесном общении со своим окружением.

Возможны, на наш взгляд, два направления исследований (оба используются в педагогической практике). Первый – изучение оценок языка и речи в разных сочинениях древнерусской литературе. Например, правила речи описаны в "Пчеле" XIII-XIV веков (сборник афоризмов и пословиц). Вот какие комментарии извлекаются из приводимых "Пчелой" сентенций:

человек весь выявляется и просвечивается его речью ("Фотий: Слово подобно зерцалу – как тем образ телесный и личный является, такоже и беседою душевный образ выражается…");

- правильная жизнь в слове делает человека благополучным ("Слово как благим житием одевает душу образом… ласточки тишину проповедуют весеннюю, а мудрые слова – беспечалие");

- в речи надо предпочитать слушание перед говорением ("Апостол рече: будь всяк человек скор на послушание, а ленив на глаголание");

- не празднословь, запрети пустые и праздные речи ("Пифагор: удобнее камень всуе пустити, нежели слово праздно");

- воспитывать надо не столько словом, сколько личнгостью и "делами" ("Уча, учи нравом, а не словом: кто словом мудр, а дела его несовершенны, тот хром есть"; "учитель нравом да покорит ученика");

- В правильном действии словом – оружие и зашита человека: "То же его знаменье, то же его град, то же его сила, то же его стена".[19]

Подобный анализ можно предпринять по множеству сочинений: "Домострою", сочинениям ораторской прозы и др.

Второе направление – реконструкция образцовых, рекомендательных качеств речи в сочинениях Древней Руси. Пытаясь представить образ древнерусского Древней Руси, нами был предпринят анализ слов, называющих образцовые качества речи. Дело в том, что при переводе определения науки риторики в первом отечественном учебнике 1620 года учитель-переводчик делал свои комментарии и назвал 6 (!) русских синонимов словам риторика и красноречие. Во всех этих словах фиксировалось определенное ценимое качество речи : "Риторика есть яже научает пути праваго и жития полезнаго добрословия. Сию науку сладкогласием или краснословием нарицает, (далее – учительское дополнение – А.В.) понеже красовито и удобно глаголати и писати научает". Затем ритор назван "учителем благословия", Димоньтен - "хитроречивым", а Кикерон – "началником латинскаго хитрословия".

Анализ слов подобного рода позволил выявить наиболее ценимые качества речи. Самыми частотными оказались слова с корнем благо- (благословие, благословесие, благоглаголание, благоязычие, благоречие, благоустие, благовестие благовещание и под. – этим списком количество корней не исчерпывается). Несомненно синонимичным ему являются сложные слова с корнем "добро-": доброречие, добробеседование и мн. др.

Любопытно, что слова с корнем красно- начинают активно употребляться не ранее второй половины XVII века, хотя красогласование имеется уже в Хронике Георгия Амартола. Красноглагольником Андрей Курбский называет Иоанна Грозного, "красноглаголанием…" жен "прельщаются человецы", но сам термин красноречие впервые употреблен хулителем красноречия протопопом Аввакумом. Так что красота речи оценивается (как и всякая мирская красота) двояко.

Анализ качеств речи, выраженных словами типа доброречие, краснословие показал, что в древнерусском языке XVII века было не только около 20-ти синонимов слову риторика, но положительным качествам речи противостоят отрицательные, причем в количестве корне й ничуть не меньшем, чем положительные. Все эти слова, конечно, показывают требования к речи и они систематизируются следующим образом:

1) благо / зло (благословие, доброречие / злословие, злоязычие, пагубословие. срамословие);

2) красота – некрасота (красноречие, златоустие / нелепословие, гнилословие);

3) правдословие, истиннословие / лжесловие, плетословие, кривоглаголагие, блядословие;

4) Способность к речи / бессловесие, безгласие (многовещание оценивается и как способность к речи, и как дурное многоглаголание);

5) "Краткословие, потребное везде (Максим Грек) / многоречие, велегласие, велеречие, долгословесье;

6) Содержательность речи / пустота речи (суемыслие и суесловие, празднословие, тщесловие);

7) Согласие, советъ / прекословие, супротивословие;

8) Восхваление / хула (славословие / вредословие, кощюнословие, грубословие);

9) Громкость / неблагозвучие (многогласие / негладкогласие);

10) Сладость словесная / грубость (сладкогласие, сладкоязычие / пагубословие, жестословие);

11) Остроумие (остроязычство) / косноязычие, косноглаголание. [20]

Духовная литература и педагогика XIX века продолжают развивать традиции, заложенные святоотческой литературой. Выше мы писали о той поразительной цельности и преемственности идей, которыми наполняется наша духовная литература. В данном случае представляется важным не просто перечень авторов (их много и они весьма разнородны стилистически), а анализ проблем, которые ставятся духовными писателями в отношении человеческого и Божественного Слова.

Эти проблемы, которые точнее назвать антиномиями слова, можно показать, обращаясь к классическим авторам духовной словесности:

1. Антиномия уединения / общения. С одной стороны, православная этика речи рекомендует уединение, ибо собеседование с Богом возможно только в сердечном уединении. Этого сердечного уединения и следует держаться даже в обществе, творя повсеместно молитву Иисусову. С другой стороны, "общительность является обязательной добродетелью христианина" [21] - в подтверждение этой мысли приводятся слова апостола Павла к Тимофею, "чтобы они (богатые – авт.) благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны" (1 Тим. 6, 18). Антиномия подтверждается словами Исаака Сирина: "Будь дружен со всеми, а мыслью пребывай один".

2. Антиномия молчания / доброречия. Молчание требуется для того, чтобы формировать духовную сосредоточенность, устремленность к Божественному, но молчание не должно перейти в "молчаливость, соединенную с ограниченностью – скудостью душевного содержания и нелюдимостью". [22] Проявление же доброты как основного качества христианина непременно требует доброречия как ответственного и нравственного отношения в слове к своему собеседнику или аудитории.

3. Антиномия бесстрастия / чувствования. Духовная этика речи, по-видимому требует нормализации жизни чувства с запретом на умышленное возбуждение ложных страстей в человеке (чем особенно грешит современная речевая действительность, стремящаяся всячески воздействовать на страстную сторону души). История слов "страсть" и "чувство" требует особого рассмотрения. Здесь лишь укажем, что страсть положена в основу речевого воздействия классическими теоретиками риторики. "Вся сила и мощь красноречия состоит в возбуждении страстей" (Цицерон).[23] "Основание красноречия суть страсти" (М.М.Сперанский).[24] Лучшие страницы, посвященные анализу "возбуждения и утоления страстей", имеются в "Кратком руководстве к красноречию" М.В.Ломоносова – ср. то, что пишет М.В.Ломоносов о любви: "Любовь есть склонность духа к другому кому, чтобы из его благополучия иметь услаждение. Сия страсть по справедливости может назваться мать других страстей… и т.д.".[25] Отрицать этическую компоненту в этих авторитетных для отечественной культуры текстах было бы невозможно. В то же время "страсть" в православной этике является синонимом греха и порока – поэтому в молитвенных обращениях найдем: "Господи, покрый мя от человек некоторых, и бесов, и страстей…"; "погаси пламень страстей моих"; (к Богородице) "Жизнодателя Бога рождшая, умерщвлена мя страстьми оживи… уврачуй души моея многолетния страсти" и мн.др.

4. "Чувства" же не только не запрещаются, но требуют всякого развития. Поэтому: "Господи, избави мя … окамененнаго нечувствия". Таким образом, рекомендуется "уставление страстей" и чувств, которые могут быть следствием правильно построенных речевых отношений.

В заключение лишь кратко коснемся вопроса: существуют ли специальные учения о речи (сегодня словом "речь" обозначается конкретное воплощение "языка", а "слово" понимается как троп, обозначающий, речевой процесс в целом)? История мировой и отечественной филологии отвечает на этот вопрос утвердительно. Наиболее общими учениями о речи были грамматика и риторика.

Первоначально грамматика – это учение о правильности речи. Правильность речи проявлялась прежде всего в нормализации употребления слов (это была этимология), звуков (просодия), соположения слов (синтаксис). Обращенность к правильности употребления слов приводила к классической формуле Н.Ф.Кошанского, объяснявшего в "Общей реторике" специфику каждой "словесной науки": "грамматика занимается словами" [26] . Именно грамматика ближе к понятию нормы, чем риторика, поскольку грамматика требовала осуществления принципов общей правильности речи, без чего принципиально невозможна речевая коммуникация.

Риторика, основываясь на принципах грамматической правильности, требует индивидуального творчества и мысле-стилевого новаторства, чему более всего соответствовал термин "изобретение". Изобретение в риторике предполагает новизну и оригинальность высказывания, без чего невозможно сформировать индивидуальный характер речевого общения, поиском которого всегда заняты участники речи.

Что касается убедительности и эффективности воздействия как главных целей риторических поступков, то имеется множество примеров отторжения от чрезмерной правильности в пользу риторического своеобразия мыслей, слов и характера произношения, которые именно стилевым своеобразием заставляют "склонять" аудиторию на свою сторону. В то же время и риторика, и стилистика несомненно основываются на понятиях правильности и нормы, отрицаясь от них лишь частично. Меру ориентации на норму, новаторского нарушения ее и предложения нового стиля мыслей и словесного оформления выбирает каждый речедеятель самостоятельно. Успех зависит от гармоничного соотношения нормированности и новаторства, ибо если речь неправильна, тебя могут обвинить в невладении литературным языком и вообще в безграмотности, но если в речи отсутствуют новые мысли и стилистическая оригинальность суждений, слов и голосоведения, оратор в совокупности его образа вообще не будет воспринят.

Отличие риторики от поэтики состояло в том, что риторика рассматривалась как общее учение о прозе, включающее в себя все виды реалистической словесности (более всего, деловой прозы). Реальной речи противопоставлялись "вымыслы" – ими занималась поэтика. Целью поэтического художественного творчества является не действительность и ее изменение, а мимесис - подражание действительности, переживание чувства прекрасного в языке. Поэтика занимается эстетическими "удовольствованиями" (Н.Ф.Кошанский), поэтому более всего обращена к поискам индивидуально-выразительных средств в языке. Отсюда классическое деление в русской словесности на виды речи, изучаемые в частной риторике философская, догматическая, историческая проза, ораторское красноречие) и п о э т и к е (эпос, лирика, драма, виды худождественной литературы).

Соотносительной с риторикой наукой была также логика (по-старинному диалектика), обучающая правильно мыслить, честно искать истину. Логика существует безотносительно к характеру оратора и аудитории, предполагая объективность доказательства. Разница между логикой и риторикой выразительно демонстрируется тем, что в риторике в целях убеждения действует не только логическое доказательство (по М.В.Ломоносову, иного человека нельзя убедить, "когда другое мнение в его уме вкоренилось",[27] но весь комплекс обстоятельств, сопутствующих речи (образ оратора и аудитории, отношения между ними, эмоция, композиция, стиль речи и т.д.).

Для современного духовного образования наибольшую необходимость представляет риторика, понимаемая не вульгарно (как ложное пустословие или многоглаголание), а научно, в соответствии с классической отечественной традицией. Эта традиция, вместившая идеи русского духовного красноречия (особая неразработанная тема), предполагает следующее понимание риторики:

1) Риторика – теория и искусство речи (а всякому человеку требуется определенное умение, техническая "выучка" (Цицерон), практической "ловкость" владеть мыслями и словами в разных ситуациях общения);

2) Риторика – "искусство мыслить". Обучение речи (языку, слову) невозможно без одновременного обучения мыслить (и мыслить нравственно), формировать мировоззрение, получать знания и выражать свою жизненную позицию в слове. Отсюда особая серьезность риторики как науки и искусства реального мыслеречевого творчества, выражающего позицию каждого человека в жизни. Основой риторики всегда были философия и этика, с приходом христианства меняется философская основа речи. Вне этой духовно-нравственной основы невозможно представить и современные методики преподавания риторики или иных многочисленных речевых технологий.

3) Риторика – Теория и практика совершенной речи и: убедительной, украшенной, уместной, эффективной, целесообразной и т.д. Каждый из авторов искал свои эпитеты в названии речевых дисциплин. Все эти "человеческие" качества речи терпели критику, т.к. всякая речь может быть обращена, что называется, "во зло"… Поэтому ограничены определения риторики как только теории "красноречия" (к красивой речи люди относятся с недоверием), или "убеждения" (спрашивают: как оно соединяется с нравственностью?), или "эффективности" речи (эффект - это хорошо, но для чего?). Поэтому в соответствии со стремлением человека к совершенному Божественному Слову предпочитаем назвать риторику учением о совершенной речи. И в этом положительном смысле тогда могут быть рассмотрены и определения риторики как науки или искусства убедительной, эффективной, подлинно украшенной, уместной и целесообразной речи.

4) Риторика – учение о речевом воспитании личности, поскольку в речи выражен весь человек, риторика способствует формированию всей личности человека, прежде всего его идеологии, знаний, жизненной позиции, способности выражать и защищать свою позицию словом. Соответствие этому требованию позволит воспитать такого человека, для которого его язык (слово, уста) станут подлинной "стеной" и "защитой".

Список литературы

1. Слово о человеце. // Аннушкин В.И. История русской риторики. Хрестоматия. Учебное пособие для студентов гуманитарных факультетов вузов. – М., 1998. – С.138.

2. Кошанский Н.Ф. Общая реторика. – Спб,, 1834. – С. 1.

3. Святитель Игнатий Брянчанинов. Рассуждение о человеческом слове в сравнении со Словом Божиим. // Язык мой – враг мой. – М., 1999. – С. 7.

4. Молитвослов. Молитвы на всякую потребу. – Спб., 1998. – С. 124.

5. Цветник духовный. Назидательные мысли и обрые советы, выбранные из творений мужей мудрых и святых. В двух частях. М., 1909. – М., 1992. – Ч. 2, с. 141.

6. Архиепископ Сергий Пражский. О подвиге общения. New Jork, 1981. – С. 4.

7. Рождественский Ю.В. Введение в общую филологию. М., 1979. – С. 20-36.

Аристотель. Риторика. //Античные риторики. Под ред. А.А.Тахо-Годи. – М., 1978. – С. 29.

8. Там же. – С. 43.

9. Слово Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II на Седьмых Рождественских чтениях. –М., 1999. С. 4-5.

10. Там же, с. 3.

11. Святой Василий Великий. Духовные наставления. – М., 1998. – С. 95.

12. Там же. – С. 95.

13. Там же. – С. 95.

14. Аввы Исаака Сирина. Слова подвижнические. М., 1993. – С. 39.

15. Лествица добродетелей. Уроки христианского усовершенствования, по руководству "Лествицы" преподобного отца нашего Иоанна, игумена синайской горы, Лествичника. – М., 1996. – С.32-33.

16. Аввы Исаака Сирина. Слова подвижнические… – С. 294.

17. Авва Дорофей. Поучения, послания, вопросы, ответы. Репринтное издание. М., 1991. – С. 128.

18. Семенов В.В. Древняя русская пчела по пергаменному списку. – Спб., 1893. – С 135, 154.

19. Подробный анализ этих слов с примерами из древнерусских текстов см. в кн.: Аннушкин В.И. История русской риторики. – М., 1998. – С. 18-32.

20. Язык мой – враг мой. – М., 1999. – С. 48.

21. Там же. – С. 40.

Цицерон Марк Туллий. Три трактата об ораторском искусстве. – М., 1972. С.

22. Сперанский М.М. Правила высшего красноречия. Спб., 1844. – С. 1.

23. Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию. ПСС, М._Л., 1951. – Т. VII. – С. 176.

24. Кошанский Н.Ф. Общая реторика. – Спб., 1834. – С. 3.

Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию. ПСС, М._Л., 1951. – Т. VII. – С. 166.