Чураков Д. О.

Смуты в России наступали, как только падал авторитет государства и оно теряло свою сакральность. А народ в свою очередь переставал верить в государство и считаться с ним. Задержка с назревшими реформами и хаотичные шаги по их проведению не тормозили смуту, а лишь усиливали ее. Смута заканчивалась тогда, когда народ, почуяв смертельную угрозу, нависшую над страной, опять воссоздавал государство и обретал веру в его институты. Так было в начале XVII века, после Гражданской войны 1917–1920 годов.

Что заставляло наших потомков восстанавливать разрушенное государство, черпать силы и вдохновение в его мощи? Только ли инстинкт самосохранения? А может быть, еще изначальная и стихийная любовь к России, без которой, по словам Николая Бердяева, невозможен никакой творческий исторический путь? Сейчас, когда общество изживает последствия третьей русской смуты, постепенно переходя от разрушения к созиданию, особый смысл приобретают такие слова этого русского мыслителя: "Любовь наша к России, как и всякая любовь, — произвольна, она не есть любовь за качество и достоинство. Но любовь эта должна быть источником творческого созидания качеств и достоинств России".

Вот уже несколько лет, начиная работу спецкурса "Россия в годы второй смуты, 1916-1922", я первым делом спрашиваю студентов: "А знаете ли вы, что такое "смута"? Как правило, дискуссия приводит к параллели: семнадцатый год — семнадцатый век. Тогда тоже была смута — первая... Но почему, собственно говоря, первая? Разве до этого на Руси не было княжеских междоусобиц? Не топтали Русь кони ее врагов? Не было мощных народных восстаний? Было все это и не раз! Так почему же именно события начала XVII и начала XX века в народном сознании запечатлены как времена смуты? Очевидно, дело не только в размахе бедствия, но и в его природе. Что же отличает эти потрясения от остальных, так часто случавшихся в истории нашей страны?

Вопрос далеко не праздный. От ответа на него зависит, выживем ли мы сегодня или Третий Рим разделит- судьбу двух предшествующих... Обсуждение на семинаре то идёт тихо; академично, то взрывается митинговостью. Но постепенно выстраивается логическая цепочка, ведущая к пониманию глубинных причин событий. Итак, что же предшествовало смуте XVII века? Казни и опричнина Грозного Царя? Да нет же, Иван Грозный умер задолго до смуты. После него на русском престоле успели побывать два царя. А что несла их политика?

Федор Иоаннович, говорят, был глуповат, простоват. Но кто так говорит? Как кто — этому учили в школах, институтах. Возьмите, например, лучший советский вузовский учебник по истории, который даже в наши дни переиздали. Ни отдельного параграфа, ни отдельного раздела в нем о царе Федоре нет. Так, пара слов мимоходом. Но каких! "Поскольку Федор Иоаннович был слабоумен..." Писал эти строки видный советский историк, большой демократ, прораб перестройки В. Б. Кобрин! Но уж он то не мог не знать, кто зачислил Федора в дурачки — это прибывшие с Запада послы и торговые люди. Миф о слабоумии царя является результатом, как сказали бы сегодня, "черного пиара". Причем сознательного.

А что же русский народ, какого он был мнения о Федоре Иоанновиче? Народ считал царя блаженным. А на Руси блаженных почитали за святых. Считалось, что их устами говорит Бог. Вот и Патриарх Иов был мнения о сыне Грозного как о человеке величайшей христианской любви и благочестия, как об образце православного монарха, при котором страна жила спокойно и счастливо. О слабоумном правителе такое никто не скажет. Только вот почему-то оценки наших соотечественников на страницы учебников не попадали...

Результаты правления последнего из рода Рюриковичей налицо: открыто окно в Европу — построен торговый порт Архангельск, возводятся города-крепости. Россия возвратила утерянные в Ливонской войне Ям, Копорье, Ивангород, Карелу. Швеция дрогнула, запросила "вечного мира", обязалась больше не посягать на русские земли. Дрогнула, отпрянула и Польша... И как увенчание царствования Федора Иоанновича в 1589 году в России утверждается Патриаршество.

Да, это царствование было для России действительно счастливым, отсюда и ненависть к монарху врагов нашего государства. Но спокойным оно все же не было. Как всегда в годы мира и благоденствия знать начала искать себе личной выгоды. К власти рвется хитрый и себялюбивый политик Борис Годунов. По его инициативе устраивались казни неугодных, тайные убийства. При дворе шла ожесточенная борьба. В 1591 году погибает царевич Димитрий. Народ, не сомневаясь, приписывает убийство Борису... И вот человек, которого считают детоубийцей, восходит на русский престол. Так начинается смута.

Контуры первой русской смуты зримы и очевидны. Правящая верхушка, почувствовав волю после смерти Грозного Царя, предала национальные интересы. Лжедмитрий, пришедший в Россию с небольшой армией, по сути не встретил серьезного сопротивления. Это значит, что к этому времени государства уже не было...

Государство в России — больше, чем государство. Это возможность выжить, сохраниться. Это тот защитный купол, который веками пестовался русскими, окруженными суровой природой и жадными соседями. Его разрушение и есть смута. Разрушалась и вера народа. Вера в свое доброе государство. А ведь вера в государство — это элемент национальной идеологии. Княжеские междоусобицы ослабляли, но не уничтожали государство. Иностранные вторжения порой даже консолидировали его. Теперь же все было иначе. Лишь тогда, когда благодаря первому и второму народному ополчению сам народ смог себя консолидировать, воссоздав государство, он вновь поверил в него. Смута была преодолена.

Так постепенно подбираемся мы со студентами к событиям семнадцатого года и последующих лет прошлого века. Конечно, в этих событиях мы найдем и социальный, и экономический и любой другой фактор. Сыграли свою роль тяготы и последствия мировой войны. Можно прийти к общему мнению о причинах революций: февральской и октябрьской, постараться разобраться в том, кто прав и кто виноват в Гражданской войне. Но все это — события несколько другого ряда. Потому что сами по себе ни революция, ни Гражданская война, ни даже дрейф от континента Россия нескольких островков (Грузия, Польша, Финляндия, Украина...) еще не являлись смутой. Они даже могли и не вести к смуте. Просто все эти события наложились на нечто такое, что не всегда четко просматривается теми, кто привык мыслить рационально. Фоном событий 1916–1922 годов (а может быть, даже 1914–1924 годов) была именно смута — развал государства с последующим его воскрешением.

Это смута, переломным для которой стал год 1917, вызрела, конечно, не вдруг. Но проявилась она так же, как и три столетия назад. "Элита нации" вновь оказалась не на высоте. Она раскололась на интеллигенцию и бюрократию. То есть на тех, в чьих руках власть, и на тех, в чьих руках мнения об этой власти. А мнения о власти опять-таки черпались не у народа, а очень часто формировались под влиянием сложившихся на Западе стереотипов. Да и сама власть радела больше о собственных интересах. Она теряла свою сакральность. На совести этой власти было уже слишком многое, чтобы ей верить. И когда члены императорской фамилии стали отворачиваться от идеи монархии (а некоторые из них даже нацепили на себя красные революционные банты), а армия начала присягать Временному правительству (не выполнив ту присягу, которую давала прежде), тут уж каждый мог понять: государства, скрепляющего общество государственной идеи, более нет.

Собственно говоря, все последующие события после отречения Николая II — это попытка общества воссоздать свой защитный слой, свою кожу, панцирь. Свое государство. Многовековая мудрость народа, видимо, подсказывала ему, что без этого выжить не удастся. Поэтому окончанием второй русской смуты вполне можно считать принятие договора и декларации об образовании СССР на I съезде Советов нового союзного государства. По своей институциональной роли этот съезд — полнейший аналог Земского Собора, посадившего на русский трон молодого Михаила Романова. Даже по форме они похожи. Так же, как и Земские Соборы, Советы шли от земли, выражали волю большинства, воссоздавали снизу государственность.

Чем важны для нас, вступивших в XXI век, уроки этих двух русских смут? Прежде всего, наглядностью. Они наглядно доказывают: окружающее может быть не таким, каким оно кажется. Мы можем ходить между роскошных вывесок различных "высоких инстанций", любоваться старинными очертаниями Кремля, современной архитектурой административных зданий. Но за их стенами на самом деле может уже ничего не быть. Государство — это не только величественный фасад. Фасада может и не быть вовсе. Может даже казаться, что государства нет. Но если появилась объединяющая нацию идея, если купец отдает все нажитое в казну народного ополчения, если интернационалист обращается со страстным призывом "Отечество — в опасности!", значит, государство уже есть. Оно взрастает в разрухе и в хаосе, чтобы через некоторое время были сделаны открытия Ломоносова и Курчатова, написаны поэмы Пушкина и совершен полет Гагарина. Что бы русские полки, не важно, под чьим командованием — графа Захара Чернышева или крестьянского сына Георгия Жукова, вошли в Берлин

***

Уроки двух русских смут важны для нас еще и взлетом народного духа. Да, это были трагедии, но трагедии оптимистические. После падения наша страна каждый раз поднималась. И не может быть никаких сомнений, что так оно произойдет и вновь.