Ранчин А. М.

Святой Меркурий, о котором повествуется в этом произведении, —принимает смерть во исполнение речения Христа, призывавшего верующих жертвовать своею душою во имя ближних: "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Евангелие от Ин. гл. 15, ст. 13). Меркурий принимает смерть, отводя угрозу гибели от жителей города Смоленска.

Сюжет Слова — чудесная жертва святого во спасение города и его обитателей. Был "некто человекъ млад верстою (возрастом. — А. Р.) именем Меркурий во граде Смоленске", сиявший благочестием и усердно, истово и слезно молившийся за смолян — жителей "Петровского ста" (одного из городских "концов", районов). Однажды войска "злочестиваго царя" подошли почти к самому Смоленску. В то время Богородица явилась в храме (согласно Минейной редакции, это Успенский собор в Смоленском кремле, по известию Жулевской редакции, — церковь Печерского монастыря) некоему пономарю (церковнослужителю), и повелела отыскать Меркурия и передать ему: "Зовет тя Божия мати!". (Согласно Минейной редакции, пономарь слышит глас от иконы Богородицы, в Жулевской редакции говорится о явлении церковнослужителю самой Пресвятой Марии.) Пришедшему в эту церковь Меркурию является Богоматерь и призывает его идти против Батыя, обещая победу. Но после одоления Батыевых полчищ Меркурий должен обречь себя на смерть. Его встретит "человекъ, красенъ лицемъ", которому Меркурий отдаст свой меч, "и усечет ти главу". Богородица возвещает святому и о посмертном чуде, которое с ним совершится: Меркурий возьмет отсеченную главу в руку и так придет в город, где будет погребен. (Обо всем этом Богоматерь говорит Меркурию в Жулевской редакции Слова, предупреждая о будущих чудесах; в Минейной редакции эти чудеса также описаны, но Меркурий заранее не знает о них.).

Как установил Л.Т. Белецкий, призыв на исполнение служения Богу посредством извещения святого пономарем восходит к переведенному с греческого Житию Алексея Человека Божия, которое было одним из наиболее известных переводных житий на Руси. (См.: Белецкий Л.Т. К литературной истории повести о Меркурии Смоленском (по поводу статьи г. П. Миндалева "Повесть о Меркурии Смоленском и былевой эпос". Казань, 1913).. Пг., 1914. С. 11.)

Меркурий, приняв благословение от Богородицы и получив от нее оружие, "изыде из церкви". Он чудесно "обрете ту прехрабра коня стояща, и восседъ на нь, и исшед из града". Святой воин одолевает татар, "злочестивый же царь, ведевъ (узнав. — А. Р.) таково побеждение людей своих, велиим страхом и ужасом одержим бысть, и скоро отбежа града того без успеха в мале дружине".

Меркурию же явился прекрасный воин, под меч которого святой преклонил голову, "и усечен бысть. И тако блаженный, взем главу свою в руку свою, а в другую руку коня своего, и пришед во град свой безглавен. Людие же видевше такое, удивляющеся Божию строению".

В тексте Жулевской редакции повествуется о том, как святой был встречен некоей девицей, шедшей по воду, и та, "зря святаго без главы идуща, и начат святаго нелепо (грубо. — А. Р.) бранити". Как заметила исследовательница Слова о Меркурии Смоленском М.Б. Плюханова, "здесь имеется в виду стандартная для фольклора форма изображения эротической ситуации: девица вышла по воду, молодец пришел коня поить. Но, вопреки обыкновению, молодец Меркурий является перед девицей с отрубленной головой в руке, чем вызывает ее гнев" (Плюханова М.Б. Сюжеты и символы Московского царства. С. 93).

История о девице, бранившей святого, несшего в руке свою отрубленную голову, содержится и в устной легенде о Меркурии, бытовавшей в Смоленской губернии в XIX в. Очевидно, этот эпизод Жулевской редакции Слова о Меркурии Смоленском восходит к народным легендам о святом.

Войдя в город, Меркурий умирает, "конь же той невидим бысть от него". Архиепископ и смоляне пытаются торжественно погрести святого, но не могут перенести его тело. После усердных молитв архиепископа Божий глас возвестил: "О слуга Господень, о сем не скорби: кто посла на победу, той и погребет его". На третий день смоленский святитель увидел сквозь оконце "ясно в велицей светлости, аки в солнечной зари исшедши ис церкви, Пречистая Богородице со архистратиги (военачальники ангельских сил. — А. Р.) Господни Михаилом и Гавриилом. И дошедше места того, идеже лежаше тело святаго, и принесше во свою соборную церковь и положи на месте своем во гробе, идеже есть и ныне <…>".

Очень часто исследователи возводят чудесные, легендарные мотивы в древнерусской книжности к фольклору. Распространено мнение, что и повествование о Меркурии восходит к устным народным сказаниям, объясняющим, почему в 1239—1240 гг. Смоленск избежал участи большинства русских городов и не был разорен войсками Батыя.

Например, комментатор Слова, Л.А. Дмитриев пишет: ""Слово о Меркурии Смоленском" как письменное произведение было создано не ранее второй половины XV — начала XVI в. Но в основе этого литературного памятника лежит местная смоленская легенда, возникшая в годы монголо-татарского нашествия и владычества. <…>

В сказании о переяславском богатыре Демьяне Куденевиче, которое зафиксировано под 1148 г. в Никоновской летописи, рассказывается, что переяславский богатырь Демьян выступает один против осадивших Переяславль врагов, избивает их и обращает в бегство, но сам, вернувшись в город, умирает от ран. Сходен с этим сказанием и сюжет былины о Сухмане Домантьевиче. Этот же эпический мотив лежит и в основе легенды о Меркурии Смоленском. Но здесь он трактуется в житийно-религиозном плане" (Дмитриев Л.А. Слово о Меркурии Смоленском // Памятники литературы Древней Руси: XIII век. М., 1981. С. 560).

Действительно, о чудесах повествуют многие народные легенды и предания. Однако описания чудесного не менее широко распространены в переводной и оригинальной древнерусской словесности, и было бы неоправданным полагать, что, как правило, источник описаний сверхъестественных мотивов в древнерусской книжности — это устная словесность. Фольклор сам испытывал влияние со стороны письменной словесности, и чудесные мотивы проникали в него часто из древнерусской агиографии.

Фольклорное происхождение несомненно лишь у эпизода, повествующего о девице, вышедшей по воду и ставшей грубо бранить святого, несшего в руке собственную отсеченную голову. Сюжет Слова неоригинален, но он восходит не к фольклору, а к переводному Житию великомученика Меркурия Кесарийского (его память празднуется церковью 24 ноября старого стиля, к этому же дню была приурочена и память Меркурия Смоленского). Святой великомученик Меркурий, живший, согласно Житию, в III в., скиф по происхождению, служил воином в римской армии. Император-язычник Декий выступил в поход с большим войском против варваров. В одном из сражений святому Меркурию явился ангел Господень и подал ему меч со словами: "Не бойся, смело иди на врагов. Когда победишь, не забудь Господа Бога твоего". С этим мечом святой воин прошел сквозь варварские полчища, уничтожил множество врагов и убил самого царя варваров, обеспечив победу римлянам. Благодарный император щедро наградил святого Меркурия за храбрость и сделал его военачальником.

Вскоре Меркурию вновь явился ангел, призывая святого к служению Господу. Меркурий отказался участвовать в жертвоприношении языческим богам и был призван к императору. Он бросил к ногам императора воинский пояс и мантию и отказался от всех почестей. В темнице Меркурию снова явился ангел, укреплял его и призвал мужественно претерпеть все страдания за Христа.

Мученика растянули над огнем, резали ножами, били плетьми так, что кровь из его ран гасила пламя. Но каждый раз, умирающий, в темнице он получал от Бога исцеление.

Перед смертью Меркурий сподобился видения самого Господа, обещавшего ему скорое избавление от мучений. Святой был обезглавлен в городе Кесарии Каппадокийской (Малая Азия). Его тело благоухало миром и фимиамом, подавая исцеление многим болящим.

Уже после смерти святой воин Христов Меркурий, как рассказывает Житие Василия Великого, сослужил воинскую службу на благо церкви. По молитвам святителя Василия Великого, архиепископа Кесарийского, перед иконой Богородицы об избавлении христиан от их гонителя, императора-язычника Юлиана Отступника (правил в 361—363 гг.) Пресвятая Дева послала воина Меркурия в помощь церкви. Образ великомученика, запечатленный на иконе рядом с образом Богородицы, стал невидим, а затем вновь показался с окровавленным копьем.

В это самое время Юлиан Отступник был пронзен в походе против персов копьем неизвестного воина, который тотчас стал невидим.

Соотнесенность с переводными текстами, повествующими о Меркурии Кесарийском, особенно очевидна в тексте Минейной редакции Слова: здесь Меркурию Смоленскому приписано римское происхождение. Меркурий Кесарийский был, по-видимому, небесным покровителем первого смоленского князя Вячеслава (XI в.), сына Ярослава Мудрого. Историк В.Л. Янин полагает, что потому в Смоленске могло существовать особое почитание Меркурия Кесарийского. Приурочение чуда русского святого Меркурия к Смоленску, возможно, как-то связано с особым почитанием в этом городе Меркурия Кесарийского. См.: Янин В.Л. Актовые печати Древней Руси X—XV вв. М., 1970. Т. 1. С. 16. (Параллели между Словом о Меркурии Смоленском и переводными Житиями Меркурия Кесарийского и Василия Великого, а также оригинальными древнерусскими произведениями московского периода подробно рассмотрены М.Б. Плюхановой.)

Время создания Слова неизвестно. Безусловно, оно не современно эпохе завоевания Руси монголо-татарами. В Жулевской редакции Слова упоминается о гибели Батыя в Венгрии. Это исторически недостоверное известие восходит к венгерским преданиям. О гибели Батыя в Венгрии рассказывает так называемое Слово об убиении злочестивого царя Батыя. Оно было, вероятно, составлено книжником сербского происхождения Пахомием Логофетом, или Пахомием Сербом в начале 1470-х гг. Соответственно, если не само Слово о Меркурии Смоленском, то Жулевская редакция или ее основа (протограф) едва ли могли быть написаны до этого времени (См.: Белецкий Л.Т. К литературной истории повести о Меркурии Смоленском… . С. 14—15).

Топографические реалии Смоленска, упоминаемые в Слове, относятся к достаточно позднему времени: эти упоминания свидетельствуют, что Слово не могло быть создано ранее XVI в. По мнению М. Б. Плюхановой, в Повести о Меркурии Смоленском выразилась идеи, отличительные для историософского сознания Московской державы, а сам памятник создан после присоединения Смоленска к Москве в 1514 г., скорее всего в княжение Василия III или в царствование Ивана Грозного. К XVI в. относит составление Слова и Н.В. Рамазанова — автор новейшего исследования этого произведения (Святые русские римляне Антоний Римлянин и Меркурий Смоленский / Подг. текстов и исследование Н.В. Рамазановой. СПб., 2005.).

Избавление Смоленска от полчищ Батыя представлено в Слове как череда чудес, как вхождение, раскрытие трансцендентного, потустороннего мира в земном пространстве. Избавитель, святой Меркурий, действует как орудие в руках божественных сил. Он пассивен, лишен собственной воли, всецело отдавая себя исполнению провиденциального замысла Бога. Бог и Богоматерь вооружают его, они же заботятся и о его погребении (людям похоронить святого не дано). Платой за спасение города оказывается жизнь святого мученика, причем Меркурий принимает смерть не от руки врагов-иноверцев, что обычно для мученических житий, а от руки некоего прекрасного воина, очевидно ангела. Святого не дано убить нечестивым завоевателям, он может пасть только от оружия небесного воина. Не случайно во всех других редакциях Слова о Меркурии Смоленском святой гибнет от руки татарского воина.

Убиение святого после его воинской победы над врагом встречается в агиографии. Так, в Житии Димитрия Солунского изображается гибель исполина Лия от руки Нестора, ученика святого Димитрия (эта параллель кратко рассмотрена М.Б. Плюхановой). Но Нестора после этого казнит нечестивый царь-мучитель, а не предает смерти ангел.

Основные мотивы Слова — жертва во имя спасения города и одоления иноверцев и забота, проявляемая Богородицей о городе, покровительство Пресвятой Девы городу. Забота о городе, его защита — один из главных сюжетов книжности Московской Руси. О спасении Москвы от войск Темир-Аксака (хана Тимура) благодаря иконе Владимирской Богоматери рассказывает так называемая летописная Повесть о Темир-Аксаке (Тимуре); этот мотив особенно усилен в поздних версиях Повести, относящихся к XVI в. (в Никоновской летописи, в Степенной книге). Именно в Московской Руси приобретает особенное историософское значение воспоминание о покровительстве Богоматери Константинополю, отразившееся в церковном празднике Покрова Богородицы.

В Минейной редакции Слова есть значимое сходство с Повестью о Темир-Аксаке из Никоновской летописи. Темир-Аксак видит во сне святителей, воспрещающих ему разорить Москву; вслед за ними ему является сама Богородица. Они описаны так: "имуще жезлы златы в руках и претяще ему зело; и се внезапу виде над святители на воздусе жену в багряных ризах с множеством воинства претяще ему люте".

В Минейной же редакции Слова о Меркурии Смоленском бегущие вспять от Смоленска воины Батыя восклицают: "Люто бо есть братися, яко зрим молъниеносных мужей побарающих, иже же немилостивно посекающи. Болъма же того видехомъ ту стоящу жену красну, превелику, солнцеообразну сущу, яко и мертвыхъ на помощь воставляющи и противу нас посылающи".

Упоминание о мертвых, посылаемых Богородицей на спасение города, навеяно Житием Василия Великого, в котором Богоматерь отправляет на спасение Кесарии именно умершего Меркурия Кесарийского.

В Минейной редакции Слова о Меркурии Смоленском приводится пространный плач земли о бедствиях, принесенных полчищами Батыя: "Тогда бо земля восплакася, яко же некая чадолюбивая мати зрящи ону беду, бывающу на странах всех христианьскых предел <…> и младенцы ссущая отторгаху от пазух недр матерьних, и о земли удараяху <…> оскверниша же честны девьства <…> чаде мои, чаде мои, прогневавшеи Господа своего и моего Творца Христа Бога. Вижу вас, от пазухи моеа отторгаемы, и в поганьския рукы немилостиво впадша".

Параллели к этому плачу многочисленны в памятниках московской книжности, посвященных борьбе Руси с монголо-татарами. В так называемой Пространной летописной повести о Куликовской битве горюет Москва об убиенных в сражении: "<…> [И] бысть в граде Москве туга велика, и по всемь его пределомъ, и плач горекъ, и глас рыданиа. И слышно бысть, сииречь высокых, Рахиль же есть, рыдание крепко, плачющеся чад своих и с великимь рыданием и въздыханиемь не хотяше ся утешити <…>".

О плаче Русской земли пишется и в другом произведении, посвященном Куликовской битве, — в "Задонщине": "И оттоля Руская земля седит невесела; а от Калатьския рати (битвы на реке Калке. — А. Р.) до Мамаева побоища тугою и печалию покрышася, плачющися, чады своя поминаючи <…>".

О плаче Русской и Татарской земли говорится в третьем памятнике, посвященном Куликовской битве, — в "Сказании о Мамаевом побоище".

Эти фрагменты в Слове о Меркурии Смоленском и в памятниках Куликовского цикла восходят к ветхозаветным прообразам-образцам. Они напоминают плач из Книги пророка Иеремии и Книгу Плач Иеремии. К плачу земли из Слова ближе всего стихи из Книги пророка Исаии: "Луки их сразят юношей и не пощадят плода чрева: глас их не сжалится над детьми" (глава 13, ст. 18); ср. Книга Иеремии, гл. 31, ст. 15: "Так говорит Господь: голос слышен в Раме, вопль и горькое рыдание; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться о детях своих, ибо их нет"; Плач Иеремии, гл. 1, ст. 1—2: "Как одиноко сидит город, некогда многолюдный! он стал, как вдова; великий между народами, князь над областями сделался данником. Горько плачет он ночью, и слезы его на ланитах его. Нет у него утешителя из всех, любивших его; все друзья его изменили ему, сделались врагами ему".

Плач земли в Слове переходит в усердное и слезное моление: "Слышасте ли, како ону беду видевъши, земля и нестерьпе, и воспи жреломъ к Творьцу моляся, кольми паче стократное и милостивное на нас показася дивьное заступление Царицы госпожи Богородицы".

В так называемой Смоленской редакции Слова плач земли и моление Богородицы превращены в плач-моление персонифицированной Церкви: "В то убо время и земля вся возмутися, немогуще носити христианския крови пролитиа, яже вся видяще и слышаще Церковь Божиа, мати наша, по вселенъней сущая <…> от болезни сердца возопи, плачуще и рыдающе, глагола: "Кто азъ есмъ, яже вижду чада моя живо дивии зверие поглощают"".

Эволюция плача в Слове тонко и точно определена М.Б. Плюхановой: "Так житие Меркурия Смоленского в своих изменениях приходит к общему и столь важному результату для словесности Московского царства — к слиянию в единый образ Богородицы, Церкви и Русской земли" (Плюханова М.Б. Сюжеты и символы Московского царства. С. 77). По ее же замечанию, "традиции духовной словесности не допускали образов однозначной победы или однозначной гибели. <…> В словесности московского периода на первый план выходят образы святых князей, воинов-мучеников, в условиях страдания Руси и Церкви свершающих за нее подвиг и тем одерживающих победу в смерти, торжествующих в страдании" (Там же. С. 77). Таковы князь Михаил Черниговский и боярин Феодор в изображении Слова похвального Льва Аникиты Филолога, превращенные из мучеников за Христа в доблестных борцов за христианскую веру. Таковы в "Сказании о Мамаевом побоище" иноки Пересвет и Ослябя, принимающие смерть на Куликовом поле, и князь Дмитрий Донской, проливший в битве кровь за христианскую веру и за Русскую землю. Таков и Меркурий Смоленский.

Парадокс гибели-победы воплощен в Слове о Меркурии Смоленском в символическом мотиве хождения святого с собственной отрубленной головой (этот мотив восходит, по-видимому, прежде всего к переводным житиям Дионисия Ареопагита). Дионисию была отсечена голова за исповедание христианской веры. Он "cвою главу аки некую почесть в руках <…> приемь, до места доволнаго прииде, ношаше же главу аки некую победу в руце сам, божественою всяко носим благодатию".

В оригинальном русском житии мученика Ивана Казанского повествуется, как за отказ принять ислам казанские татары отсекли святому голову; Иван умер, но по прошествии некоего времени восстал с земли, взял в руку отрубленную голову, пришел к русским, находившимся в Казани, принял причастие и молился до рассвета. Утром он скончался.

Одним из важных образцов для составления Слова, по-видимому, явилось Слово об убиении злочестивого царя Батыя, принадлежащее книжнику XV в. Пахомию Сербу, жившему и писавшему на Руси (на это указал Л.Т. Белецкий). В этом памятнике повествуется о пленении Батыем Угорской (Венгерской земли). Венгерский король Владислав слезно и горько молил Бога об избавлении Венгерской земли от Батыевой рати, "и слезам, текущимъ от очию его, речным быстринамъ подобляахуся. Идеже аще падаху на мраморие, оно прохождаху насквозе, еже есть и до сего дне знамение то видети на мрамориехъ". Бог склоняется к Владиславу, некий голос обещает королю победу над "варварами". Король находит оседланного коня и секиру. Он побеждает врагов и убивает самого Батыя.

В Слове о Меркурии Смоленском одоление Батыевой рати Меркурием — предвестие и преддверие конечной гибели "злочестиваго царя" от руки венгерского короля Владислава.

Так мученичество Меркурия вписывается в череду событий мировой истории.

Слово о Меркурии Смоленском как памятник книжности сложилось под влиянием также прежде всего книжных памятников, а не фольклора. По поводу параллелей между Словом и народной поэзией, былинами Л.Т. Белецкий заметил: "Былевые мотивы, если они и есть, являются результатом лишь наслоений в эпоху существования повести в устной традиции" (Белецкий Л.Т. К литературной истории Повести о Меркурии Смоленском. С. 17).