Экология Москвы. XII в. – начало XX в.

Будрейко Е. Н.

Экологические проблемы Москвы имеют давние корни. Их предыстория восходит к XII в. — времени появления первых деревянных строений на высоком берегу Москвы-реки. Начало хозяйственного обустройства территории зарождавшегося города относится к XIII – XIV столетиям. Именно в это время постепенно складываются железоделательное, кирпичное, гончарное и кожевенное ремесла с центром в Зарядье.

Одновременно развивается сельское хозяйство; значительные площади отводятся под пахотные участки и пастбищные луга. Наделы для занятия сельским хозяйством и скотоводством выделяются сразу же за стенами Кремля. Население ведет охоту на зверей и птиц, рыбную ловлю с целью заготовки мяса, рыбы, пушнины для внутреннего потребления и продажи. В лесах Подмосковья развиваются углежжение, заготовка мочала и ивового корья, торфа, сенокошение, бортничество, сбор грибов, ягод, плодов, орехов, лекарственных растений и пр., которые носили как любительский, так и промысловый характер.

В наибольшей соседство быстро развивающегося города сказывается на прилегающих к нему лесных массивах. В связи с ростом населения, развитием промыслов, возведением крепостных сооружений увеличивается заготовка строительного леса, дров, других лесных материалов. Часто возникающие пожары и войны повышают спрос на древесину. Кроме того, рост населения требует расширения сельскохозяйственных угодий, под которые раскорчевываются все более значительные лесные площади. Все это оказывает постепенное, но серьезное воздействие на ландшафт, почву и рельеф местности, сокращает лесные богатства.

При Иване Калите 5 ноября 1339 г. был «заложен град Москов дубов». В течение пяти месяцев 1339–1340 гг. возводятся новые, мощные дубовые стены вокруг Кремля. Для строительства используются огромные дубовые бревна около аршина в диаметре. Вдоль бровки Боровицкого холма возводится новый деревянный великокняжеский дворец. Начинается строительство каменных храмов: Успенского собора (1327), церкви Спаса (1330), Архангельского собора (1333) и других зданий.

В 1365 г. Кремль жестоко пострадал от очередного пожара, поэтому внук Ивана Калиты — Дмитрий Иванович Донской (1350–1389) решает возвести стены из белого камня. Материал для строительства добывается в каменоломнях, расположенных по берегам реки Пахры (в районах современных Домодедова, Сьянова и Подольска). Только в одном 1367 г. добыли и израсходовали более 100 тыс. тонн камня. Постепенный переход на каменное строительство частично снижает нагрузку на прилегающие к городу леса, но одновременно увеличивает земляные работы. В дальнейшем они переросли в так называемые «карьерные технологии», и нанесли значительный урон экологическому благополучию и природной гармонии Москвы и близлежащих территорий.

В XIV в. происходят значительные изменения в агрохозяйстве города: существовавшие ранее обширные пашенные участки почти повсеместно сменяются огородами, пастбища перемещаются в Занеглименье и Заречье, где соседствуют с ремесленными слободами, а также лугами и болотами; затопляемые поймы пока не затрагиваются и являются исключительно сельскохозяйственными землями. Огороды в этот период часто располагаются на склонах, террасируя их и изменяя микрорельеф, почвы при этом «окультуриваются».

Интенсивное изменение природной среды в черте города связано также с созданием плотин и прудов — Великий (Красносельский) пруд на реке Ольховке, пруды (XV в.) и плотины с водяными мельницами (XVI–XVII вв.) на реке Яузе и др.

В период XIV–XVII вв. активно развиваются ремесленное и цеховое производство. Это относится прежде всего к изготовлению оружия, тканей, кожевенных, гончарных, ювелирных изделий, созданию гидротехнических сооружений, градостроению, химическому, металлургическому и пищевому промыслам.

Хозяйственная деятельность москвичей, также как и их бытовой уклад наносили немалый ущерб среде обитания и создавали экологические проблемы в городе. Наибольшему загрязнению подвергались реки, в которые сбрасывались жидкие бытовые отходы и сточные воды ремесленных мастерских. По отводным трубам и желобам из дворцов, палат, домов, монастырских поварен, квасоварен, мыленок (бань), портомоен (прачечных) загрязненные стоки, а иногда нечистоты и всякий мусор сбрасывались в реки, пруды, каналы. Водоемы загрязнялись и многочисленными производствами. А их, как отмечал современник, «вдоль рек и речушек всяких в Московии было великое множество», о чем свидетельствовало огромное количество раскинувшихся по берегам мельниц. Пушечный двор, пороховая мельница в Сыромятниках, Хамовный полотняный двор, «заведение зело палящих ружей и пищалей на Ходынке», Гранатный двор, кирпичное и кожевенное производства, шелковые мануфактуры в Лефортово, кузницы, стекольное и зеркальное производства в Воробьево, другие многочисленные объекты хозяйствования засоряют Москву-реку, Яузу, Неглинку, Сетунь, Сходню и прочие естественные и искусственные водоемы.

Поэтому большое значение приобретает организация снабжения жителей чистой питьевой водой.

В то время система снабжения водой была примитивной: во дворах и на улицах рыли колодцы, из которых с помощью ворота бадьями доставали воду. Первая попытка провести чистую воду в Кремль предпринимается еще при Иване Калите в 1339 г. Вода подавалась по трубам из сверленых дубовых стволов в потайной колодец на территории Кремля.

При Иване III во время строительства кирпичных кремлевских стен (1485–1495) под угловой Собакиной (ныне Арсенальной) башней находят ключ чистой воды. Его заключают в кирпичный колодец, из которого подают воду по кирпичным галереям к потайным колодцам, устроенным в Троицкой и Никольской башнях.

При царе Михаиле Федоровиче в 1632–1634 гг. в Кремле устраивают напорный водопровод. Из реки Москвы вода поступает в колодец Свибловой башни (ныне Водовозной), затем с помощью машины с конным приводом поднимается в свинцовый бак и по свинцовым трубам подводится в подвалы дворцов, на патриаршее подворье, к зданию приказов и другим сооружениям. Здесь вода поступает в баки, выложенные свинцом и опаянные оловом и разбирается для различных нужд.

Добыча белого камня, известняка, глины и других строительных материалов способствовала появлению оползней, усадке почвы, смещению пород, возникновению карстовых пустот. К развитию подобных процессов приводило и бурение многочисленных скважин, производившееся для добычи подземных соляных вод, поскольку других источников соли в Москве и Подмосковье не было. Дым и испарения, получавшиеся при сжигании топлива, производстве металлов, тканей, мыла, свечей, селитры, красителей, лекарств, загрязняли воздух. К этому же вели и часто случавшиеся в городе пожары.

Наибольший урон от хозяйственной деятельности претерпевают лесные массивы. Если в XII в. значительная часть территории Москвы была покрыта лесом, то к концу XVII в. леса в черте города практически полностью сводятся; сохраняются лишь заповедные территории — Измайлово и Лосиный остров. Огромное количество лесов вокруг Москвы обеспечивало город в изобилии топливом. Лес сплавляется по Москве-реке, зимой вывозится по санному пути. Наиболее ценные древесные породы — ель, сосна, дуб идут на строительство. В крестьянском быту — для городьбы, плетения, изготовления домашней утвари — используются подлесок, липа, ивняк, осина, ольха, другие, не представляющие промышленной ценности породы.

Большой ущерб лесам наносило производство поташа (углекислого калия) — важнейшего предмета экспорта. В XVII в. поташ занимал первое место среди русских товаров, вывозившихся за рубеж. «Его много больше иного вывозят и много также потребляют дома на мыловаренных заводах», — писал современник. Поташноделательные станы имелись в поместьях и вотчинах почти всех бояр. Были они и в царских засечных и бортных лесах. Урон для лесных массивов при изготовлении поташа объяснялся особенностями его получения: он добывался из золы, которая затем выщелачивалась, а щелок выпаривался. Многие гектары леса изводились при этом производстве. Дело дошло до того, что на Белогородской засечной линии под изготовление поташа были полностью вырублены дремучие леса, и тем самым открыт путь на Москву крымским татарам. В ситуацию немедленно вмешалось «государево око» и в 1659 г. был издан указ «о неотводе на поташное дело лесов никому не по каким коленопреклонениям и челобитиям».

В те далекие времена повседневный уклад жизни населения, его быт и нравы не способствовали чистоте и порядку в городе. По улицам расхаживали домашние животные и птица, базары и торговые ряды являли собой скопище мусора и хлама, улицы убирались редко и плохо, бытовые отходы и нечистоты по большей части никуда не вывозились, копоть от пожаров и костров, стружки и опилки, грязь, пыль, навоз, помет покрывали пешеходную и проезжую части дорог. Даже в Кремле дела с чистотой и порядком обстояли плачевно. В одном официальном документе, датированном 1727 г., говорилось: «От старого и доимочного приказов всякой пометной и непотребный сор от нужников и от постою лошадей и от колодников, которые содержатся из Обер-Бергамта, подвергает царскую казну немалой опасности, ибо от того является смрадный дух, а от того духа его императорского величества золотой и серебряной посуде и иной казне можно ожидать опасной вреды, от чего б не почернела». Выражаясь современным языком, санитарно-гигиеническое состояние Москвы было столь неудовлетворительным, что, начиная с конца XVII в., государственные и городские власти принимают ряд мер к исправлению положения дел.

Решающую роль в наведении порядка сыграл изданный в 1699 г. указ Петра I «о соблюдении чистоты в Москве и о наказании за выбрасывании сору и всякого помету на улицы и переулки». Он гласил: «На Москве и по большим улицам и по переулкам, чтобы помету и мертвечины нигде, ни против чьего двора не было, а было б везде чисто, и о том указал великий Государь сказать на Москве всяких чинов людям. А буде в Москве всяких чинов людей кто станут по большим улицам и по переулкам всякий помет и мертвечину бросать, и такие люди взяты будут в земский приказ и тем людям за то учинено будет наказанье, бить кнутом, да на них же взята будет пеня».

Такие меры объяснялись крайней загрязненностью столицы, которая еще больше усугублялась в период дождей, осенней и весенней распутиц. В это время на улицах случалась столь большая грязь, что сковывала всякое передвижение. Как свидетельствовал австрийский дипломат И. Корб, весной 1702 г. «улицы Немецкой слободы стали непроходимыми, повсюду там разбросаны повозки, которые так глубоко засели в грязь, что лошади бессильны их вытащить». Грязь на улицах слободы «доходила лошадям по брюхо».

Для уборки сора и пыли существовали специальные метельщики. Во время крестных ходов они шли впереди и очищали дорогу. Перед выездом царя люди в красной одежде мели проезжую часть, по которой должен был проследовать сановный кортеж.

Надзор за благоустройством города и исправностью дорог осуществлял приказ Земских дел. В соответствии с высочайшим повелением в конце XVII в. разворачиваются работы по мощению улиц камнем. Если в середине XVI в., по свидетельству современника, «…каменных мостовых в Москве нет, улицы выстланы бревнами и досками, крепко одна с другою сплоченными», то спустя сто лет проезжая часть центра Москвы состояла в большинстве своем из булыжных мостовых. С заменой деревянных покрытий каменными на улицах стало несколько чище.

Создание Петром I полицейских учреждений сопровождается возложением на них забот о незасорении рек и каналов и принятии мер против распространения эпидемических заболеваний. В этой связи интересно сослаться на высочайший указ от 10 октября 1723 г., в котором было запрещено зарывать трупы в черте города во многих московских церквах, которых вместе с монастырями в то время в Москве было до 350. Еще ранее, в 1657 г., запретили погребать в Кремле у церквей «для того, что в моровое поветрие погребены умершие многие люди с язвами, и чтоб от тех язвенных, как умерших у тех церквей учнут вновь погребать, моровое поветрие впредь на люди не учинилось».

Для борьбы с эпидемиями, наведения чистоты, предотвращения просачивания в грунт «смердной жижи» принимались меры по вывозу и «схоронению» всякого мусора и нечистот. Уже в XVI в. начали создаваться специальные «навозные и отхожие ямы», куда на специальных телегах в бочках свозилось «все то, что нос зело поражало непотребными запахами из нужников». К концу XVII в. относятся первые опыты по созданию простейших канализационных систем.

В целях сохранения чистоты речных и грунтовых вод принимаются меры по недопущению сброса в водоемы производственных и бытовых отходов, всякого мусора и хлама. В указе императрицы Екатерины II от 1767 г. говорилось: «Накрепко запретить и неослабно того наблюдать, чтобы в Москва-реку и прочие через город текущие воды никто никакого сору и хламу не бросал и на лед нечистот не вывозил». Развернулись работы по возведению набережных заградительных сооружений, углублению русел рек, созданию водных участков, защищенных от проникновения «ретивых до промыслов и всякого мало пекущегося о водной благодати люда». Принимавшиеся меры обеспечили в течение длительного времени экологическое благополучие города и равновесие между хозяйственной деятельностью человека и окружавшей его природой.

Дальнейшее увеличение антропогенной нагрузки и отрицательного влияния промышленности на природу Москвы и санитарно-гигиенические условия проживания в ней связано с переходом в XVIII-м — первой половине XIX вв. от мануфактурно-цеховой организации труда к фабрично-заводскому производству. Этот период характеризуется значительным расширением технологической базы важнейших отраслей промышленности и, в первую очередь, производства тканей. Успехи московских текстильщиков XVIII и XIX вв. в изготовлении полотняных, хлопчатобумажных, суконных и шелковых изделий общеизвестны. Продукция Трехгорной, Саввинской, Красносельской, Басманной, Пресненской и других фабрик вывела Москву в число крупнейших в мире производителей тканей.

Предприятия строились, как правило, вдоль Москвы-реки и Яузы, откуда легко было брать воду и куда удобно было сбрасывать стоки. Крупные промышленные районы сложились даже в местах, где Москва-река вступала в город и откуда шли на него основные ветровые потоки, например Трехгорная и Саввинская группы фабрик. Существенным изменениям подвергаются не только флора и фауна, но и коренные породы, рельеф, воды, атмосфера, начинает меняться микроклимат (различия в температурах города и сельской местности отмечены уже с XVIII в.). Таким образом, можно говорить, что с середины XIX в. характер загрязнения Москвы из локального перерастает в общегородской.

Во второй половине XIX и начале XX в. техническое развитие Москвы характеризуется капитализацией производственных отношений. Набирают силы процессы концентрации и централизации промышленности, объединяются товаропроизводители, возникают крупные монополии, акционерные общества, синдикаты, концерны, картели. В отличие от предыдущего этапа, на рубеже XIX–XX вв. развиваются преимущественно отрасли тяжелой промышленности: энергетика, машиностроение, металлообработка, а также топливная, химическая, транспорт. К числу наиболее известных предприятий, основанных во второй половине XIX в., можно отнести Механический завод С. А. Алексеева (1852), Заводы быв. Бромлей, Шмидта и Смидта (1857), Вагоностроительный завод (1862), Коломенский завод (1863), Людиновский завод (1869), Завод А. В. Бари (1880) и др.

В этот период резко повышается спрос на древесину для строительства железных дорог, городов, развития промышленности, увеличиваются темпы лесных рубок. Для исправления положения в 1888 г. был принят Лесной кодекс, который в 1889 и 1891 гг. был дополнен специальными инструкциями и поправками. Несмотря на это лесистость Московской губернии быстро сокращается. Это иллюстрируется следующими данными.

Год 1763 Ген. меж. 1861 1886 1914

Лесистость, % 45,5 43,8 38,8 38,7 26,3

Следует подчеркнуть, что со второй половины XIX в., в стране росло осознание того, что идет разбазаривание природных богатств русской земли. Отзвуки беспокойства мы встречаем в творчестве таких писателей и поэтов, как С. Т. Аксаков, Д. В. Григорович, Н. А. Некрасов, Г. И. Успенский. В 1880-е гг. одной из основных стала проблема сведения лесов. Недаром Хрущев, герой пьесы Чехова «Леший», а позднее — доктор Астров в пьесе «Дядя Ваня» провозглашал: «Ну, я допускаю, руби леса из нужды, но пора зачем истреблять их? Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи… Надо быть безрассудным варваром, чтобы… разрушать то, что мы не можем создать… Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен…». Претворить в жизнь идеи сохранения природы стремились деятели науки и культуры. Л. Н. Толстой обратился к правительству с проектом восстановления лесов и просьбой предоставить ему особые полномочия для проведения его в жизнь. Д. И. Менделеев настаивал на том, чтобы вырубка лесов не превышала их прироста.

Однако героических усилий энтузиастов было уже недостаточно. Масштабы использования природных ресурсов стремительно возрастали, причем как количественно, так и качественно. В начале XX в. И. Д. Лукашевич, бывший узник Шлиссельбургской крепости, народоволец, ставший впоследствии геологом, писал: «Если уже в настоящее время человек занял почетное место в природе среди других геологических факторов, то в будущем для его гения раскрываются необъятные горизонты… Силы людей будут направлены не на взаимную борьбу, а на переработку внешней природы сообразно нуждам человечества».

Рельеф Москвы к середине XIX в. подвергся существенным изменениям. По мере развития города постепенно срезались и сглаживались холмы и возвышения, береговые валы и песчаные дюны, спуски на крутых склонах Москва-реки, Яузы, Неглинной и ряде других водоемов. В черте города существовали сотни выкопанных прудов, рвов, каналов, огромное количество карьеров, из которых добывались глина, песок, гравий и известняк.

К концу XIX в. территория Москвы охватывается сплошной застройкой: если в первой половине столетия застроенные площади составляли менее трети города, а половину ее занимали сады, пустыри, пруды и реки, то в конце века площадь садов и бульваров сократилась до 16%, пустырей — до 8%. Более миллиона квадратных метров дорог было вымощено камнем. На московских улицах начал появляться асфальт. К 1875 г. в Москве было более 4,5 тыс. м2 асфальтовых мостовых, а к 1913 г. уже около 200 тыс. м2 мостовых имело усовершенствованное покрытие (асфальт и пр.). В 1890 г. в Москве насчитывалось около 670 предприятий, на них работало 77 тыс. чел.

К началу XX в. на территории города было уничтожено большинство природных комплексов и Москва стала представлять собой единый антропогенный ландшафт с достаточно неблагоприятными экологическими условиями. Деревьями было обсажено не более 10% улиц; лесистость территории области снизилась до 26%.

С середины 90-х гг. XIX в. вокруг Москвы появляются промышленные пригородные поселки со множеством фабрик и заводов — тихие, зеленые окраины города заменяются на дымное фабричное кольцо, крайне неблагоприятное с экологической точки зрения (Марьина Роща, Алексеевское, Ростокино, Богородское и др.).

На возникновение новых промышленных комплексов за городскими заставами влияло и то, что по договору 1864 г. управление территориями за пределами Камер-Коллежского города почти полностью перешло от города к земству. Земля за заставами стоила намного дешевле, а земство брало меньший налог с земли и предприятия. Кроме того, законы по части санитарии и благоустройства у земства были намного мягче, чем в городе.

Эти изменения значительно сказались и на природе Подмосковья: увеличилась выработка торфа и минерального сырья, возросли объемы добычи известняка по берегам рек, что повлекло за собой образование огромных карьеров. В итоге во многих местах не только не осталось дикой природы, но и нарушилась вся структура складывавшихся веками природно-территориальных комплексов: исчез растительный покров, был снят почвенный слой, образовались новые формы рельефа. Беспощадная вырубка лесов привела к локальным изменениям климата.

В этот же период в Москве возникают нынешние городские промышленные районы — Кунцево, Люблино, Перово и др. В 1913 г. число крупных предприятий приблизилось к 1000.

«Адресная и справочная книга о фабрично-заводских, главных ремесленных и торгово-промышленных предприятиях в Москве» за 1903 г. сообщает статистические данные по 839 фабрикам и заводам, на которых трудились 94 536 рабочих, и это был далеко не полный список. Согласно переписи 31 января 1902 г., из общего числа жителей Москвы с пригородами (1 173 469 человек) 10,3% (120 606 человек) составляли рабочие фабрик и заводов.

В первые десятилетия XX в. население Москвы с пригородами, по сравнению с серединой XIX в., возросло почти в 4 раза и к 1912 г. составило 1,6 млн. человек. Территория города при этом увеличилась вдвое и достигла 17,6 тыс. га. С северо-запада и востока к городу пришли первые железные дороги. Москва превратилась в главный узел железнодорожной сети страны. Вдоль транспортных путей, преимущественно на востоке и юге, вдоль Москвы-реки и Яузы строились промышленные предприятия, создавая полукольцо промышленной зоны города.

За несколько десятилетий тихая, патриархальная Москва превратилась в шумный индустриальный город: по улицам громыхал трамвай, работали железнодорожные вокзалы, дымили заводы и фабрики, облака белого пара стояли над электростанциями, красильни текстильных производств и гальванические участки машиностроительных предприятий отравляли водоемы, литейное производство поставляло груды формовочной земли, нефтепродукты и масла, промывные воды просачивались в землю, загрязняя и умерщвляя ее.

Индустриальное развитие Москвы ухудшало экологическую обстановку в ней, разрушало привычный уклад жизни горожан, тем более, что нередко промышленные предприятия строились прямо среди жилых кварталов, на месте старых усадеб, например известная шелковая фабрика К. Жиро в Хамовниках. Все это, естественно вызывало протест окрестных жителей. Архивы и периодика тех лет содержат немало тому свидетельств. В качестве примера приведем письмо почетного гражданина Д. Ф. Беляева, направленное московскому генерал-губернатору великому князю С. А. Романову.

Его Императорскому Высочеству Господину Московскому Генерал-Губернатору Потомственного Почетного Гражданина Дмитрия Федоровича Беляева: живущего в Москве, Рогожской части, 1-го участка: по Швивой горке, в своем доме.

Прошение

18 января 1903 г.

Я владею домом с землею Рогожской части 1-го участка по Швивой горке под № 526/574. В соседнем с моим домом владении наследников московского купца Алексея Семеновича Кудрявцева находится паровая кондитерская фабрика, на которой имеется несколько паровых труб и одна большая дымовая труба. Фабрика работает беспрерывно, и из многочисленных труб выходят ядовитые пары, которые производят крайне губительное и вредоносное действие на все окружающие предметы и наносят мне в моем владении постоянные и разнообразные убытки. Крыша на здании, примыкающем к забору, смежному с владением Кудрявцевых, вся проржавела и издырявилась настолько, что пришлось целиком заменить ее новою. Несмотря на то, что на остальных зданиях крыша до сих пор совершенно в порядке. Сменив два года тому назад крышу, я выкрасил ее, но вследствие губительного действия паров с фабрики окраска исчезла вскоре в то же лето и крыша вся почернела. Стена каменного здания постоянно подпревает и мокнет: деревянный забор, разделяющий наши владения, настолько подгнил, что упал, и я должен был заменить его новым за свой счет, так как требование мое к Кудрявцевым о постановке нового забора осталось без удовлетворения. Деревья, растущие в моем саду, вблизи забора постоянно чернеют, мокнут и гибнут, часто дерево принимает от действия паров дугообразную форму: каждый год я подсаживаю молодые деревья, но все они погибают. Зимою снег в моем саду и на крышах зданий принимает желтую окраску цвета ржавого железа, [а] впоследствии чернеет. Черный густой дым, выходящий из большой дымовой трубы, отличается едким удушливым запахом и распространяется большими клубами по моему владению, так что летом в доме, где я живу, невозможно открывать окна. Таким образом, пары и дым, выпускаемые с фабрики, помимо значительных и разнообразных материальных убытков, являются весьма вредными в гигиеническом отношении и представляют опасность для здоровья лиц, живущих в моем владении. Неоднократно обращался я как к умершему Алексею Семеновичу Кудрявцеву, так и к его наследникам с просьбами оградить мое владение от вредоносного действия паров и дыма, но все мои просьбы остались тщетными, и единственный исход для меня — обращение к Милостивому Покровительству Вашего Императорского Высочества.

На основании всего изложенного почтительнейше прошу Ваше Императорское Высочество сделать распоряжение о принятии мер к ограждению моего владения и лиц в нем живущих от вредоносного и губительного действия паров и дыма, выпускаемых из труб фабрики наследников Кудрявцева.

О имеющем последовать Милостивом Распоряжении Вашего Императорского Высочества почтительнейше прошу меня уведомить.

Потомственный почетный гражданин

Дмитрий Федорович Беляев

Другой пример имеет непосредственное отношение к развитию электрохимических производств. Одним из двух заводов, где выделяли медь электролитическим методом, был завод И. К. Николаева. Предприятие было основано в 1890 г. в Нижнем Новгороде. История его открытия такова.

Нижегородский 2-й гильдии купец И. К. Николаев в декабре 1889 г. подал в Нижегородское губернское правление просьбу разрешить ему установить паровой котел для отопления здания и «приведения в действие» динамомашины «для гальванопластического осаждения меди». Собственной земли Николаев не имел и арендовал на Владимирской площади дом Семенычева. Устройство завода тормозилось тем, что организованная Городской управой специальная комиссия, не могла дать заключения «о прочности каменной кладки здания». Такое заключение комиссия обещала дать лишь «по наступлению теплого времени».

В целях выяснения, «насколько означенное заведение безопасно для построек соседей» и находящегося вблизи Владимирского храма, в комиссию вошли: младший городской архитектор, «городовой», врач, пристав и архитектор от Городской управы. В конце февраля 1890 г. эта комиссия нашла, что «гальванопластическая мастерская… не может представлять какой-либо опасности» для соседних зданий, так как от них отделяется каменным брандмауером. Комиссия сочла возможным дать разрешение на организацию предприятия; вопрос же о прочности здания все же был отложен до весны. Комиссия постановила, что «помещение для мастерской удовлетворяет предполагаемому назначению», но «для удаления развивающихся при производстве газов» необходимо установить вентиляцию, а в котельной – снять деревянный потолок.

После повторного осмотра здания в мае 1890 г. строительное отделение Городской управы уведомило Нижегородское губернское правление, что на устройство Николаевым в здании Семенычева гальванопластической мастерской «препятствий не встречается». Однако владелец соседнего дома Канатов подал Городской управе протест, в котором писал, что организуемый Николаевым завод опасен в пожарном отношении, и от установленных на заводе машин будет шум, который принесет беспокойство ему и его квартирантам. Комиссия же сообщила, что шум будет «незначительный», и в начале июня 1890 г. Николаеву, наконец, было выдано разрешение на постройку завода.

Однако на этом данная история не закончилась. Категорические протесты со стороны соседей-домовладельцев, старосты Владимирского храма, а затем вмешавшихся в это дело нижегородского и арзамасского епископа продолжались.

В январе 1887 г. соседи-домовладельцы подали в Нижегородское правление коллективное заявление, в котором писали, что завод Николаева, именуемый «Электролитический завод», «получил совершенно другое назначение». На заводе, якобы, начали изготовлять эфирные масла, появились механический цех «с кузнечными и слесарными горнами», чугунно- и меднолитейная мастерские, токарные станки, начали производиться котельные работы.

В прошении о закрытии завода, подписанном 20 лицами, жаловались на копоть, дым, стук, грохот, а в особенности на «нечистоты, заражающие воздух». В связи с этой просьбой для обследования предприятия была назначена комиссия в составе двух техников о Губернского правления, архитектора Городской управы, фабричного инспектора, «городового» врача, брандмейстера и пристава. В феврале 1897 г. комиссия в своем акте записала, что на заводе Николаева изготовляется электролитическая медь и различные сплавы меди и олова. Раньше на заводе изготовляли нитрит. Выделки эфирных масел, производства котельных работ, чугунного литья, механического производства «комиссией не усмотрено». Копоти и дыма, выделяемых цехами завода, по мнению комиссии, было немного. Завод не дает «антигигиенических отбросов», но, наоборот, вещества, употребляемые на заводе, «имеют антисептическое значение».

В январе 1897 г. соседи-домовладельцы просили старосту соседнего с заводом Владимирского храма ходатайствовать перед начальником Нижегородской губ. о закрытии завода. В заявлении указывалось, что на заводе имеются большие запасы нефти и что «завод существует в настоящем его виде без всякого разрешения со стороны начальства».

Поскольку дело было решено в пользу Николаева, просьба о закрытии завода в мае 1897 г. было направлена в Губернское правление. Снова была назначена комиссия, которая осталась при прежнем мнении. Было лишь предложено увеличить высоту дымовых труб. Поскольку соседи-домовладельцы не согласились с постановлением комиссии, Нижегородское губернское правление в марте 1898 г. снова постановило организовать комиссию под председателем губернского инженера в составе: губернского архитектора, младшего архитектора, члена городской управы, городского архитектора, «городового» врача, местного санитарного врача, фабричного инспектора, пристава Макарьевской части, брандмейстера и владельца завода. На этот раз комиссия отметила ряд нарушений и предложила их устранить в течение двух месяцев, «в противном случае дело о закрытии завода передать на решение надлежащего суда».

Хотя один из членов комиссии в марте 1898 г. подал «особое мнение», считая, что он не видит «ни малейших оснований к закрытию завода», дело 9 апреля 1898 г. поступило к судебному следователю. Николаев в ноябре 1899 г. сообщил Губернскому правлению, что без литейной завод существовать не может, а потому он приступил к постройке завода в окрестностях Москвы. К осени 1899 г. предприятие было построено, а с половины октября завод в Нижнем Новгороде прекратил работу; на нем были сломаны все лишние постройки, машины вывезены в Москву на новый завод. Николаев просил Губернское правление сообщить Нижегородскому окружному суду о закрытии завода.

Проявления и последствия бурного промышленного развития Москвы на рубеже веков вызывали неприятие широких слоев интеллигенции. За короткий срок сформировались и развились идеи антитехницизма и чувства технофобии. Апокалипсические видения подчинения человеческого духа железу и машине присутствовали на страницах газет и журналов и в творчестве многих крупных писателей. Поэт Максимилиан Волошин писал в те годы:

Свист, грохот, лязг, движенье — заглушили

Живую человеческую речь,

Немыслимыми сделали молитву,

Беседу, размышленье; превратили

Царя вселенной в смазчика колес.

Машина победила человека:

Был нужен раб, чтоб вытирать ей пот,

Чтоб умащать промежности елеем,

Кормить углем и принимать помет.

И стали ей тогда необходимы:

Кишащий сгусток мускулов и воль,

Воспитанных в голодной дисциплине,

И жадный хам, продешевивший дух

За радости комфорта и мещанства.

При этом голоса апологетов индустриализации Москвы, научно-технического прогресса в целом, К. Э. Циолковского, П. К. Энгельмейера и др., заглушались более многочисленной партией их идейных противников.

Начиная со второй половины XVIII в. в целях уменьшения отрицательных последствий промышленного развития Московского региона властями города последовательно осуществляется комплекс мер, направленных на защиту природы, оздоровление среды обитания и улучшение санитарно-гигиенических условий проживания горожан. В ряду первоочередных и постоянных проблем стояло сооружение в Москве водопровода.

В 1767 г. в Законодательную комиссию в Санкт-Петербурге поступило прошение из Москвы «найти в удобных местах хорошую воду и увеличить идущие сквозь город реки проведением воды из ближайших мест». Рассматривавшийся 12 лет вопрос получил положительное решение, и в июле 1779 г. Штатс-Конторой по указу Екатерины II было отпущено 1 млн. рублей на сооружение водопровода из Мытищ в Москву. Строительство велось 25 лет и 28 октября 1804 г. состоялся первый пробный пуск воды. «Вода свежая здоровая,— восторженно свидетельствует один из современников,— уже поит всех жителей московских имевших в ней всегдашний недостаток. Сия вода, чистая и прозрачная, эта первая после воздуха потребность в жизни, проведена в столицу из мытищинских колодцев…».

В течение XIX в. вводятся в действие Бабьегорский, Краснохолмский, Ходынский и новый Мытищинский водопроводы. В 1904 г. была пущена наиболее совершенная система Москворецкого водоснабжения фильтрованной водой из Рублева. Большое внимание при сооружении водопровода уделялось очистке воды и предохранению ее от загрязнения. В этой связи интересно привести «Заключение» санитарного врача А. В. Молькова (1914), сделанное после обследования ближайшей к Рублеву части бассейна реки Москвы: «Раз речь идет об ограждении от загрязнения рек, нельзя останавливаться на том, чтобы охранять непосредственно их берега,— напротив, нужно идти по самой сущности дела туда, где находится первоисточник предполагаемого загрязнения. А если это так, то речь должна идти не о берегах рек, а о всей территории бассейна, их питающего».

Для наблюдения за очисткой воды была образована специальная комиссия. Для охраны реки от загрязнения и заражения впоследствии была образована «охранная зона». Для очистки воды вблизи деревни Рублево были построены отстойники или так называемые медленные (или английские) фильтры. На Рублевской станции впервые применялось отечественное оборудование — насосы с паровыми двигателями и машинное оборудование, изготовленное на Коломенском машиностроительном заводе по чертежам инженеров станции. Очищенная вода перекачивалась по чугунным водоводам в кирпичные резервуары на Воробьевых горах (частично сохранились до наших дней). От резервуаров провели водоводы в сторону Калужской заставы и в район Пироговской улицы.

С введением в действие Рублевской водопроводной станции устанавливается зона санитарной охраны на Московском водоисточнике. Производится отселение жителей, выкупаются у землевладельцев земли, сворачиваются дачные поселки, сельским жителям запрещается держать скот и казной за это выплачиваются компенсации. Для соблюдения специального режима зоны санитарной охраны выделяются специальные полицейские конные подразделения. Сокращается движение поездов до двух в сутки по железнодорожной ветке, проходящей в зоне санитарной охраны.

Важнейшим условием обеспечения санитарно-эпидемиологического благополучия в городе являлись организация вывозки и утилизации нечистот. До начала XIX в. специальные городские ямы, где скапливались нечистоты, имели, в основном, деревянные срубы. Через них клоачная жидкость легко просачивалась в почву, загрязняя ее и грунтовые воды, отравляя воздух. Вывозка шла довольно плохо. Огромное количество всякого рода нечистот оставалось в городе. Домовладельцы прибегали к разным ухищрениям, чтобы избавиться от них: незаконно спускали в водосточные трубы, естественные водотоки, во время дождей выбрасывали прямо на улицы. Все это вело к загрязнению рек и водоемов, в том числе Москвы-реки, Яузы, Неглинной. Из-за слива нечистот в Великий (Красносельский) пруд его площадь сократилась с 23 до 9 га к концу века. Бани и прачечные также спускали загрязненные воды прямо в водоемы.

В XIX в. ассенизационные обозы стали вывозить нечистоты за город в специально отведенные под них места. Однако нередко «золотари» не доезжали до свалок и выбрасывали содержимое обозов прямо на огороды или сливали в пруды.

В 1874–1877 гг. санитарными врачами и гигиенистами был проведен санитарный осмотр Москвы, в результате которого было выявлено достаточно много нездоровых мест: «Исследования проф. С. Ф. Бубнова, произведенные в 1885 году в Гигиенической лаборатории Московского университета, а затем исследования, выполненные инженером-химиком Л. М. Лялиным в 1895 году на Московской Городской санитарной станции, показали, что почва города Москвы оказывается загрязненной в высокой степени. Столь высокая степень загрязнения московской почвы, думаем мы, легко объясняется существованием обширного города при полном отсутствии правильно организованного удаления нечистот и отбросов, огромная доля которых оставалась на городской территории и загрязняла как почву, так и заключающуюся в ее порах грунтовую воду».

Для иллюстрации всего сказанного приведем выдержку из получившей большой общественный резонанс статьи Ф. Ф. Эрисмана «Настоящее состояние в санитарном отношении домов князя Вяземского в Петербурге», опубликованной в 1871 г. в «Архиве судебной медицины и общественной гигиены». Говоря о злостном нарушении этим домовладельцем элементарнейших санитарных правил, он писал: «Основания, по которым мировой судья… приговорил князя Вяземского к 11-дневному заключению в тюрьме, можно выразить в следующих немногих словах: 1) Существовали с ведома домовладельца трубы, соединяющие отхожие места с городскими водосточными трубами, предназначенными для проведения снега и дождевой воды со дворов и улиц в каналы и реки; вследствие этого большая часть испражнений из домов кн. Вяземского проходила в Фонтанку, из которой не только жильцы домов кн. Вяземского, но, как известно, почти все бедное население , живущее вблизи этой реки, берут воду для питья и стряпни…».

Ситуация с санитарным состоянием домов князя Вяземского не была исключительной для России. Сколько еще таких доходных домов существовало в разных городах, в том числе и в Москве!

В другой своей работе Эрисман указывает как на один из весьма неблагоприятных факторов внешней среды совершенно неудовлетворительное состояние очистки городов. В этой связи он провел экспериментальное исследование «испарений выгребных ям», единственное в санитарно-гигиенической литературе того времени.

В 80-е гг. XIX в. в Городской Думе был поставлен вопрос о создании единой городской системы канализации. В 1888 г. группа инженеров подготовила проект, который спустя четыре года, в 1892 г., был принят. В 1893 г. в центре Москвы начались первые работы. Для их проведения был принят специальный указ о принудительном отчуждении земель для устройства канализационных сооружений. В это же время начинает строиться ливнесточная канализация для отвода талых и дождевых вод.

В июле 1898 г. первые 219 владений получили канализацию. Ее пропускная способность составляла 5,4 тыс. м3/сут. Было проложено около 250 км керамических труб, 11 км городских кирпичных каналов, 10-километровый канал протянулся к Люблинским полям орошения, под которые было приспособлено 76 га земли. Люблинские поля были созданы в 1898 г. и первоначально представляли собой специально спланированные и подготовленные для почвенной очистки и обезвреживания городских нечистот земельные участки, которые использовались также и для выращивания сельскохозяйственных культур. В 1914 г. из-за значительной перегрузки поля орошения были переведены на режим полей фильтрации, то есть без выращивания культур. В последующем в дополнение к Люблинским полям были созданы Люберецкие поля фильтрации. Их общая мощность составляла 250 тыс. м3/сут.

Наблюдением за работой очистительных сооружений полей орошения заведовало до революции состоявшее при Канализационном отделе постоянное совещание по очистке сточных вод, организованное Городской Думой в начале 1910 г. под председательством главного инженера по канализации. На полях орошения были оборудованы химическая и бактерио-биологическая лаборатории, отчеты которых регулярно публиковались. Инициатором постановки опытов с Люблинскими полями орошения был Ф. Ф. Эрисман. Под его руководством на специальном участке, отведенном для очистки сточных вод выстроенных клиник Московского университета, были проведены исследования, результаты которых использовались при устройстве полей.

В связи со строительством в Москве водопровода и канализации в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона приведены следующие данные. Москва затратила на устройство водопровода 5 432 600 руб., а канализация обойдется ей не менее 15 млн. руб. При этом только уплата процентов составит около 5% всего городского бюджета. Если к перечисленному добавить еще расходы на устройство центральных боен, прачечных и дезинфекционных камер, то можно сказать, что на городскую медицину и санитарию были выделены весьма значительные суммы.

Помимо приведенных целевых расходов, на санитарию и медицину в Москве ежегодно затрачивалось 1 руб. 41 коп. на душу населения, или 12,9% бюджета. По этому показателю она занимала третье место среди городов России, после Петербурга и Варшавы. (Для сравнения — в Петербурге эта сумма составляла 1 руб 89 коп. или 21,8% всех городских расходов.)

Бытовой мусор и промышленные отходы свозились на свалки. Обезвреживание отбросов проводилось только на одной свалке на Сукином болоте. Вначале свалки находились вдали от жилья, но с ростом города жилье приблизилось к нездоровым местам, и возникла проблема утилизации отходов.

Интересно отметить, что работами на свалках нечистот, уборкой улиц часто занимались обитатели работных домов. Например, в 1895 г. Дому трудолюбия предоставили работы на Спасской свалке нечистот. Работы подобного рода считались выгодными. Так, если заработок чернорабочего в мастерских Дома составлял от 5 до 15 коп. в день, то работа на свалках оплачивалась дороже. Призреваемые также привлекались к уборке снега с железнодорожных путей.

В 1914 г. Городской Думой были отпущены кредиты по устройству мусоросжигательной станции за Пресненской заставой и тогда же приступили к ее строительству. Но в связи с началом Первой мировой войны этот проект так и не был реализован.

По мере индустриального развития Москвы и формирования транспортной сети встал новый для города вопрос о возможном устранении источников шума или понижении его порога. Грохот телег, лязг конок и трамваев, пронзительные сирены клаксонов, длительные гудки фабрик и заводов — все это вносило в жизнь привыкших к тишине и покою москвичей «малолюбезную для слуха и смущавшую душу озвученность». Власти города отнеслись со всей серьезностью ко вновь возникшей проблеме и разрешения на возведение новых промышленных объектов выдавали лишь при условии обеспечения последними мер по поддержанию тишины. Так, в принятом Московской Думой протоколе о сооружении первой в городе Георгиевской электростанции строителям вменялось в обязанность установить «такое и так оборудование, чтобы во время работы оного не было сотрясения почвы, или шума, могущего нарушить спокойствие живущих в прилегающих зданиях и благочиние при богослужении в ближайшем храме…».

По мере бурного развития промышленности все большее значение в городской жизни приобретали такие области медицины, как, используя современную терминологию, социально-производственная санитария и гигиена. Стали публиковаться и первые научные труды по этим проблемам. В работах Н. И. Соловьева «Москва и Петербург в санитарном отношении» (1874), «Протокол освидетельствования речек Неглинной и Самотеки» (1892), отчетах Комиссий и комитетов по очистке сточных вод и изысканию мер к охране водоемов (1910–1914), проявилась озабоченность их авторов не только состоянием города, но и здоровьем населения.

Подъем гигиенических исследований в России приходится на 1870–1910-е гг. Говоря об этом периоде, невозможно не упомянуть имя Федора Федоровича Эрисмана (1842–1915). В 1884 г. в он возглавил кафедру гигиены в Московском университете. Эрисман и земские врачи Е. А. Осипов, П. И. Куркин, С. М. Богословский, А. П. Песков создали русскую школу изучения санитарного состояния населенных территорий и населения. Они были участниками первых земских и городских санитарных органов.

Повышенное внимание к вопросам санитарии и гигиены в этот период не было случайным. Оно, в первую очередь, объяснялось чрезвычайно высокой смертностью и заболеваемостью населения России. В целом по стране смертность достигала 33,3 человек на тысячу жителей. В Москве в 1887–1896 гг. она составляла 28 чел. на 1000 жителей. Для сравнения приведем данные по столицам европейских стран за 1896 г.: в Вене умирало 22,19 чел., в Париже — 19,60, в Лондоне — 18,50, в Берлине — 17,75, в Стокгольме — 16,63. В Петербурге в 1883–1892 гг. смертность достигала 27,4 чел. на 1000 жителей. Основной причиной высокой смертности являлись инфекционные заболевания, возникновению эпидемий которых способствовали антисанитарные условия жизни в городах.

В 1873 г. по инициативе гласных Московского губернского земства во главе с председателем Московской губернской земской управы Д. А. Наумовым была создана особая санитарная комиссия, которой было поручено изучить вопрос о санитарном состоянии губернии и заболеваемости, в первую очередь сифилисом. Необходимо было выработать меры борьбы с инфекционными заболеваниями, а также выяснить влияние условий жизнедеятельности фабричных рабочих в распространении сифилиса. В декабре 1877 г. Московское губернское земское собрание заслушало доклад санитарной комиссии и вынесло решение ходатайствовать перед правительством о предоставлении земству права проводить исследования и описания санитарного состояния фабрик и заводов; оно просило также разрешить земским врачам и другим специалистам проводить санитарные обследования, посещать все фабрики и заводы, а также предоставить право пользоваться необходимыми материалами. Московский губернатор направил ходатайство в Петербург, однако вопрос не был разрешен до тех пор, пока не возникла угроза эпидемии чумы.

В конце 1878 г. вспыхнула чума в Ветлянке под Петербургом. С. П. Боткин и Общество русских врачей в Петербурге привлекли внимание общественности к угрозе распространения чумы и своими выступлениями и статьями вызвали беспокойство в правительственных кругах. В феврале 1879 г. московский губернатор после повторного ходатайства Московской губернской земской управы вновь обратился в Министерство внутренних дел с просьбой дать разрешение на проведение санитарных обследований в связи с угрозой возникновения эпидемии чумы. На этот раз разрешение было дано. В качестве руководителя обследований секретарь Губернской земской санитарной комиссии Д. А. Осипов пригласил Ф. Ф. Эрисмана.

В сентябре 1879 г. Эрисман переехал из Петербурга, где он жил до этого, в Москву. До конца года, в течение трех месяцев, он со своим молодым помощником А. В. Погожевым провел обследование 145 фабрик Клинского уезда с 4008 рабочими.

В 18 – 18 гг. по инициативе Московской городской земской управы Ф. Ф. Эрисман, А. В. Погожев и Е. М. Дементьев провели первое широкое обследование фабрик и заводов Московской губернии, результаты которого были опубликованы в 17 томах и двух дополнительных выпусках в 1890–1893 гг. Обследование проводилось по специально разработанной программе, которая включала изучение условий труда, жизни, состояния здоровья и уровня физического развития рабочих. Особое внимание уделялось выявлению связи между вредностью производства и профессиональными заболеваниями фабричного и заводского персонала. Наряду с этим ставились и такие задачи, как выяснение количества и состава отходов осматриваемых предприятий, изучение влияния фабрик и заводов на условия жизни окрестного населения.

В Московском областном историческом архиве хранится свыше 1 000 актов этого замечательного по своим масштабам и глубине — свыше 108 вопросов —обследования.

В 1880 г. на IV съезде врачей Московской губернии Эрисман сделал первый доклад по результатам этой работы, и с тех пор ежегодно выступал на них. Работа приносила благотворные результаты. В 1889 г. на X съезде врачей Московской губернии Ф. Ф. Эрисман с удовлетворением отмечал, что «даже такие уезды, в которых недавно организация земской медицины была неудовлетворительной, значительно подвинулись вперед». При ряде фабрик и заводов удалось открыть больницы, наладить медицинскую помощь рабочим. Особенно это касалось Московского, Волоколамского и частично Подольского уездов.

В 1884 г. в Москве была организована Комиссия санитарных врачей, состоявшая из двадцати избранных Московской Городской Думой санитарных попечителей и двадцати назначенных Московской Городской Управой санитарных врачей. Целью Комиссии являлось улучшение общих санитарных условий в столице. Деятельность их «была направлена на изучение санитарного положения города и на исследование и изучение санитарных и социально-экономических условий жизни и труда городского населения, причем имелось в виду, на основании собранного санитарно-статистического материала, вырабатывать обязательные постановления по санитарной части, которые бы регулировали и охватывали, по возможности, все санитарно-гигиенические стороны жизни и торгово-промышленной деятельности Москвы».

В 1884 г. было создано санитарное учреждение, осуществлявшее контроль за промышленными, торговыми и коммунальными объектами. В 1891 г. в Москве при Университетском Гигиеническом институте, которым руководил Ф. Ф. Эрисман, открылась первая в России санитарная станция и лаборатория по анализу пищевых, вкусовых и других продуктов.

Ф. Ф. Эрисман был крупным авторитетом в области гигиены водоснабжения. В его работе «К вопросу о качестве и количестве воды для водоснабжения городов» (1884) было впервые предложено разделение вод на питьевые, хозяйственно-бытовые и рыбохозяйственные; выработаны гигиенические основы к определению химического состава воды, по сути дела, предопределившие ее современную оценку с помощью такого показателя, как предельно-допустимая концентрация загрязняющего вещества; заложен подход к санитарной оценке ее отдельных показателей; высказаны мысли о значении органолептических признаков: прозрачности, запаха, вкуса. Известны его заключения о качестве мытищинской воды (1891). В 1885–1895 гг. ни один из крупных вопросов городского или земского водоснабжения не решался без его участия.

Говоря об активной и плодотворной деятельности санитарных врачей и гигиенистов, в первую очередь в Москве и Санкт-Петербурге, нельзя не упомянуть об огромном вкладе в эту область А. П. Доброславина (1842–1889), основоположника русской гигиенической науки, первого профессора гигиены в России, организатора Общества охраны народного здоровья (1878), основателя и редактора журнала «Здоровье» (1874–1884); А. В. Погожева, санитарного врача, автора получивших широкую известность трудов в области профессиональной гигиены, земской и фабрично-заводской медицины, фабрично-санитарного законодательства, редактора первого в России журнала по гигиене труда — «Промышленность и здоровье» (1902–1904); Е. М. Дементьева (1850–1918), санитарного врача и общественного деятеля, соратника Ф. Ф. Эрисмана, одного из первых русских ученых, разрабатывавших статистику труда и санитарную статистику, автора известной работы «Фабрика, что она дает населению, и что она у него берет» (1893); Г. В. Хлопина (1863–1929), ученого-гигиениста, ученика Ф. Ф. Эрисмана, автора многочисленных русских руководств по гигиене, одного из первых разработчиков аналитических методов исследования качества воды, воздуха, пищевых продуктов и т. д.

Ф. Ф. Эрисман является автором одного из теоретических подходов к оценке взаимоотношения человека и среды его обитания. Определяя цели гигиены, он утверждал, что ее задача — исследовать влияние на человека всевозможных явлений природы, действию которых он подвергается, далее — влияние той искусственной обстановки, среди которой он живет вследствие своего социального положения и, наконец, найти средства для смягчения действия всех неблагоприятных для организма человека условий со стороны природы и общества.

Будучи последовательным сторонником такого подхода, Эрисман и Осипов как деятели Московского губернского земства дали известный критический отзыв на проект комиссии С. П. Боткина об организации в России Министерства здравия. В нем они подчеркивали, что прежде всего необходимо коренное улучшение экономического положения крестьянства и рабочего класса, повышение их культурного уровня, изменение быта и условий труда, после чего только можно говорить о санитарном оздоровлении России.

Это не было голословным утверждением. На основании проведенного обследования, всей повседневной работы Ф. Ф. Эрисман установил, что уже в 1880-х гг. в ткацких и прядильных отделениях московских мануфактур сформировался тип постоянного фабричного рабочего, с ранних лет поступившего в фабричные мастерские, и не к чему, кроме фабричной работы, не приспособленного. Это рабочий по своим физическим данным отличался от среднестатистического жителя страны.

Еще более скрупулезно вопрос о причинах негативного влияния фабрично-заводского производства на здоровье рабочих и частично окрестного населения изучал Е. М. Дементьев. В работе «Фабрика, что она дает населению и что она у него берет», основанной на анализе огромнейшего массива статистического материала, он приходит к следующему выводу о причинах высокой заболеваемости и смертности рабочих: «…всегда и везде мы придем к одному и тому же фактору: испорченный дыханием (вернее, отравленный выдыхаемыми органическими ядами и углекислотой) воздух и чрезмерно повышенная температура, вследствие непомерного скопления людей в ограниченных замкнутых пространствах мастерских. Без всякого сомнения, это коренная причина неблагоприятного влияния фабрик в большей или меньшей степени ухудшается еще и вредностями самого производства, в виде высокой температуры, различной пыли и газов. Но по своему значению, по силе и количеству своего влияния, т. е. по влиянию обыкновенно на сравнительно лишь очень ограниченное число рабочих, почти все эти причины отступают на второй план» [с. 236].

Вторая неблагоприятная причина — тупой, однообразный машинный труд по 14–15, а иногда и 18 часов в сутки.

На фабриках, указывает он далее, не принимается никаких мер для оздоровления условий труда, устройства более просторных помещений, вентиляции. «…несколько больше внимания уделяется… порче воздуха специальными причинами, обусловливающимися родом производства, т. е. пылью (хлопка, шерсти и проч.), водяными парами и различными газами. Но… это делается в тех только случаях, когда сказанные приспособления служат к выгоде производства. Крупной пыли хлопка стараются не дать разлететься по трепальным, ибо, собранная, она вновь идет на переработку… И вместе с тем, той же хлопковой пыли, но мелкой и, следовательно, не имеющей цены, предоставляется свободно наполнять чесальные и другие мастерские бумагопрядильных фабрик, как предоставляется то же для пыли от грязной шерсти, пыли от грязного тряпья на писчебумажных фабриках, минеральной пыли на цементных заводах и т. д. и т. д. Во всех этих случаях приспособления для предупреждения выделения пыли или вовсе не делаются, или делаются так, чтобы предупредить разве крайнее ее количество, могущее затруднять самую работу. Мы не можем насчитать и десятка фабрик, где бы при устройстве сказанных приспособлений действительно имелись в виду интересы рабочих — их здоровье.

Вредные испарения (фосфора, мышьяка, ртути и др.) и различные газы, конечно, не представляют уже никакой ценности, а потому внимание фабрикантов останавливается опять-таки на тех из них, чрезмерное количество которых прямо затрудняет работы; в тех же случаях, когда вредное влияние их не сказывается непосредственно, никаких приспособлений для предупреждения выделения их в атмосферу мастерских или для быстрого удаления их так, чтобы они не попадали в легкие рабочих, обыкновенно вовсе не встречается».

При этом не только на мелких, но и на крупных, имеющих своих техников, фабриках эти приспособления «…устроены без должного знания, а иногда и вовсе нецелесообразно. Наконец, в некоторых случаях порча воздуха специальными причинами действительно трудно устранима, ибо происходит от грубости и неразумности самих приемов производства (напр., на заводах, вырабатывающих свинцовые белила) и незнакомства с более удобными и совершенными способами его».

Санитарная статистика показывает сильное преобладание на производствах, связанных с обработкой волокнистых материалов, рабочих в возрасте до 40 лет. Это связано с повышенной смертностью их от легочных заболеваний, главным образом, туберкулеза.

«Все бесчисленные примеры повышенной заболеваемости и смертности в тесных казармах и тюрьмах — разве все это не то же, что на наших фабриках?»,— спрашивает автор.

Естественно, что действие вредных условий производства на работающих было замечено раньше, чем на окрестных жителей и природу. Однако уже в вопроснике, составленном Эрисманом и Погожевым для своего обследования, на обращалось внимание этот фактор (2 вопроса из 108-ми). Что касается влияния сброса жидких производственных отходов на здоровье населения, то можно указать лишь исследования, проводившиеся в этот период на Украине — в Киевской и Харьковской губерниях — и относившиеся к сахарному и рафинадному производствам.

Небезынтересно отметить, что в условиях частного капитала и рыночного противостояния сюжеты о воздействии техники и производственных технологий на здоровье как рабочих, так и населения города в целом иногда использовались в неблаговидных целях протекции и лоббирования одних научно-технических решений в ущерб другим. Известно длительное и ожесточенное противостояние «Общества электрического освещения 1886 г.» и фирмы «Ганц и КО» по вопросу путей энергетического развития как Москвы, так и России в целом. «Общество…», противодействовавшее переходу в энергоснабжении на более экономически выгодную и технически прогрессивную систему переменного тока (а фирма «Ганц и КО» занималась поставками трансформаторов, необходимых при использовании переменного тока), сумело склонить известного московского врача А. Ф. Судакова к написанию лукаво-тенденциозной брошюры и прочтению цикла лекций в Политехническом музее под общим названием «О современных способах освещения и об их влиянии на жизнь и здоровье людей». В них фальсифицировались и подтасовывались факты, которые должны были, по замыслу руководства «Общества…», свидетельствовать о вреде переменного тока для здоровья населения и, как следствие, привести к отказу от его использования. Несмотря на изощренные формы давления «Общества…», Городская Дума приняла решение о постепенном переходе энергоснабжения города на систему переменного тока. Таким образом, промышленное развитие Москвы и защита ее населения и природы от его отрицательных последствий втягивали в свою орбиту самые различные государственные структуры и слои общества, преследовавшие зачастую диаметрально противоположные устремления и цели.

Многовековой опыт решения экологических проблем Москвы свидетельствует о том, сколь сложны, противоречивы и трагичны взаимоотношения человека со средой его обитания и как важны уроки прошлого для выстраивания и гармонизации этих отношений в настоящем и будущем.

Список литературы

1. Лихачева Э. А., Смирнова Е. Б. Экология Москвы за 150 лет. М. 1994.

2. Россия. Энциклопедический словарь /СПб. 1898.

3. Фальковский Н. И. Москва в истории техники. М. 1997.

4. Дворянцева И. И., Джерпетова Н. Н., Исмаилов Э. Н. и др. Динамика лесопокрытых площадей в ландшафтах центральной России с XVII по XX век //История изучения, использования и охраны природных ресурсов Москвы и Московского региона. М.1997. С.91–98.

5. Вайнер (Уинер) Д. Экология в Советской России. Архипелаг свободы: заповедники и охрана природы. М. 1991.

6. Рахилин В. К. Общество и живая природа. Краткий очерк истории взаимодействия. М.1989.

7. Оградить мое владение от вредоносного действия паров и дыма / Публикация А. Н. Давыдова //Исторический архив. № 3. 1997. С. 59–63.

8. Развитие инженерного дела в Москве. Исторические очерки. М., 1998.

9. Чехов А. П. Собрание сочинений. 1956. Т. 9.

10. Отчеты Московских городских санитарных врачей (санитарных, училищных и базарных смотрителей). М.: Гор. управа. 1891–1903 гг. 12 тт.

11. Обзор 25-летней деятельности Московского земства. 1865–1890. Попечение о народном здравии (Земская медицина). Материал обработан в губернском санитарном бюро. М.: Моск. губ. земская управа. Санитарное бюро. 1892. 132 с.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru