Статья на тему Христианские монастыри
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2014-10-19Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Христианские монастыри издавна были научными центрами Европы. Именно там в борьбе христианской догматики с многочисленными ересями выковывались основы современного научного мышления. Вокруг монастырских богословских школ зарождалось университетское образование современного типа.
В России ситуация была иной. При этом роль монастырей в цивилизационном освоении сегодняшней территории нашей страны была исключительно велика. В эпоху преподобного Иосифа Волоцкого или святителя Филиппа (Колычева) крупные обители, такие как Кирилло-Белозерская или Соловецкая, были носителями и распространителями самой передовой технологии того времени. Сегодня важно вспомнить и про значение монастырей как центров трудового образования и воспитания. Так, трудовое послушание в Соловецком монастыре на протяжении нескольких сезонов несли практически все подростки и юноши Русского Севера, распространяя затем по широким русским просторам и накопленную в монастыре технологическую культуру, и сформированную там этику труда.
Если же взглянуть на сегодняшние российские монастыри, большая их часть, по однажды сделанному замечанию диакона Андрея Кураева, представляет из себя с хозяйственной точки зрения, в лучшем случае, образцовые колхозы. Правильно ли это?
Одна из важнейших проблем современной России состоит в том, что две важнейших составляющих национально-государственного возрождения – (1) святоотеческая духовная традиция и (2) способность самостоятельно вести самые современные научно-технические разработки – оказались разорванными. По многим признакам грядущий век будет веком жесткой и жестокой борьбы, веком выживания России [1]. И в этой борьбе нам понадобится все умение и знание, какое только окажется под рукой. Так что если Россия не сохранит и не приумножит свои научно-технические достижения, она будет вытеснена с мировой арены и перестанет существовать в прежнем качестве.
Но если при этом Россия вновь не станет страной, которая – как государство и как народ – сверяет свое развитие с православными ценностями, она также потеряет свою идентичность, перестанет быть собой, а значит – просто перестанет быть.
Россия в двадцать первом веке может сохраниться лишь как такая держава, где Православие – не музейная достопримечательность, а надежная опора людей, создающих передовую науку и технику, богатую культуру, современное крепкое государство, где органично объединились церковная и светская мысль, глубокая молитва и сложная профессиональная работа. Без Православия это будет не Россия. Без всего остального – тоже.
Пока мы далеки от такого единства. Слишком мало воцерковленных людей среди научно-технической элиты. Слишком удалена даже у этих немногих их личная вера и церковная жизнь от исполнения их повседневного профессионального долга. Здесь можно наблюдать своего рода расщепление сознания, «шизофрению воскресного дня». Не случайно воцерковление многих людей научного труда, если оно не поверхностное, в итоге кончается уходом из науки и полным «опрощением», переходом в иную социальность.
Представляется, что в ситуации сегодняшнего кризиса монастырские общинные формы организации жизни и деятельности были бы способны вновь соединить личную религиозную аскезу и жертвенность с коллективным трудовым сверхусилием, одухотворенным высшей осмысленностью. Лишь такое соединение позволит осуществить конструктивное «стягивание» стремительно разбегающихся в разные стороны многочисленных областей знания и практики. Лишь такое соединение позволит добиться превращения национально-государственного подъема в общенародную сверхценность и практическую цель.
Естественно, речь не идет о превращении какого бы то ни было научного учреждения в монастырь. В таком случае это будет уже не монастырь, а казарма, дурная утопия. Абсолютное большинство научных сотрудников при любом развитии событий останется принадлежать к числу мирян, более того, в значительной мере и с неизбежностью к числу людей вообще невоцерковленных либо принадлежащих к иной религиозной традиции. Однако небольшая община православных монахов, окормляющих инженерные и научные разработки по самым современным направлениям, а также лично и квалифицированно участвующих в этих разработках, может явиться своего рода ядром кристаллизации профессиональных сообществ принципиально нового типа.
Ключевой момент здесь – восстановление этики служения. В этом движении необходимо объединить несколько реальностей, разорванных в настоящее время:
– строгое следование отеческой духовной традиции – православному христианству;
– владение всеми современными направлениями науки, инженерии, образования, информационной и организационной техники;
– свобода и полнота личностного самоопределения и самореализации;
– преданность и верность своему народу, государству, Церкви.
Пространством, где такое объединение способно осуществиться, может стать только целостная, живая и свободная личность. Поэтому для нас речь идет, прежде всего, о формировании личностных образцов инженера и ученого на пороге XXI века. Изживание «шизофрении воскресного дня» может произойти лишь позитивным образом, не путем насильственного отказа от чего-то необходимого, а путем творческого синтеза.
Конечно, технологическая реальность за последние 500 лет изменилась очень сильно. Сегодняшние технологии по большей части – плод обмирщенного, обезбоженного сознания. Но тем актуальнее задача их освоения и переработки сознанием воцерковленным, включения технических новаций, которые сами по себе не несут ни добра, ни зла, в реализацию Божьего замысла о мире и человеке, задача отвоевания этих творений человеческих рук, ума и сердца из-под власти князя мира сего. [2]
Внесение нравственного начала в мир науки и техники, сознательный отказ от крайностей безграничной научно-технической экспансии, от возведения новой Вавилонской башни, заставляет вспомнить об аскезе, самоограничении, отсечении личной страсти, похоти (в том числе похоти интеллектуальной) в служении Богу и ближнему. И здесь как нельзя более уместно обратиться к опыту православной монашеской аскезы, в том числе опыту искусства "различения духов".
В целом речь сегодня могла бы идти о новом цивилизационном походе Православия на просторах неоязыческой страны. И православные "монастыри высоких технологий" могли бы, наверное, явиться форпостами этого движения, опорными точками новой засечной черты.
Все предшествующие рассуждения с их привлекательным, но все-таки, быть может, чрезмерным пафосом выстраивались, прежде всего, с сугубо светской, мирской точки зрения. Как бы из соображений национально-государственной целесообразности. И в этом есть большая опасность. Не случайно А.И.Осипов в одном из недавних выступлений называет обмирщение, все более, по его словам, поражающее церковную жизнь, одной из наиболее опасных внутренних болезней Церкви. [3]
Это имеет прямое отношение к нашей теме. По словам А.И. Осипова, «...самым важным звеном в жизни Церкви является монашество. Оно – средоточие Православной Церкви, ее душа, ее основная духовная сила. Оно действительно соль Церкви. Монашество как ничто другое определяет духовное лицо Церкви. Поэтому первое и главное, о чем должно говорить – это об условиях духовной жизни в монастырях». Здесь усматривается ряд проблем:
1. «Искусственный рост числа открываемых монастырей. Их открывают в настоящий момент не по желанию и просьбе ищущих строгой духовной жизни, а, как правило, лишь по причине того, что на этом месте до революции был монастырь...
2. Ситуация еще более осложняется тем, что такое множество новых монастырей не имеет и не может иметь надлежащих духовных руководителей. Это приводит жизнь многих насельников, включая и священнослужителей, к самым печальным последствиям, избежать которые могут лишь весьма немногие...
3. Из этих "юношей" немало рождается тех псевдо- и младостарцев, которые требуют безусловного подчинения себе от всех, обращающихся к ним за духовной помощью и советом...»
Обсуждая эту тему с одним из уважаемых архиереев Русской Православной Церкви, я как-то услышал: «Раньше в монастыри шли служить... Богу служить. А теперь идут "спасаться". То есть, себя спасать. Отсюда и понижение уровня монашеской жизни, отсюда и соответствующая умонастроенность на опрощение, откидывание мирских знаний, навыков, умений». И откуда же в этой ситуации, при такой умонастроенности весьма значительной, если не большей, части современного русского монашества появятся насельники для «монастырей высоких технологий»?
Здесь можно вспомнить слова Честертона о том, что, входя в церковь, надо снимать шляпу, а не голову. Это конечно правильно – как принцип. Но здесь мы имеем дело с реальностью церковной жизни, своего рода внутрицерковной социологией. Реализация обсуждаемой идеи оказывается сегодня под большим вопросом. А идея, безусловно, красивая. Красивая, но этим, в значительной мере, и искусительная, ставящая много проблем. Стоит только представить себе, к каким духовным повреждениям может привести ее реализация при недостаточном уровне духовного руководства.
Тем не менее, с нашей точки зрения, наличие всех этих многочисленных болезненных проблем не отменяет актуальности и значимости приводимых нами рассуждений. В известном смысле, можно даже сказать: если поставленная задача не будет решена, полноценное, не маргинальное, воцерковление всей повседневной жизни так и не состоится.
Но давайте поднимемся от злобы дня еще немного – вспомним о целях и смысле монашеской жизни самой по себе. Вроде бы, представление о должном по этому вопросу на Западе и Востоке сильно расходится. Внутренний рисунок монашеской жизни Востока во многом определяется традицией исихазма. Руки могут быть заняты – голова и сердце должны быть свободны для умной молитвы. А высокоинтеллектуальный труд, научный или инженерный, не оставляет того свободного внутреннего пространства, как заготовка сена или дойка коров. Или может оставить?
Не имея ни достаточного личного опыта действительно глубокой молитвенной жизни, ни достаточной эрудиции в святоотеческих писаниях, не могу сказать, так ли это в действительности. Однако подобные вопрошания и сомнения приходилось не раз слышать от людей научного труда, искренне ищущих свой путь в Церкви, стремящихся приложить Ей на благо свои мирские знания и умения.
Совместима ли научно-инженерная деятельность с главными целями жизни монаха? И если да, то органически или достаточно случайно, механически. «Ученый монах» – тип в истории известный, но все-таки по преимуществу западный. Не является ли само появление этого типа результатом расхождения восточного и западного путей развития? Какие аналогии этому типу возникали в русле православной традиции? Вопросов здесь много. Видимо, для специалистов ответы на многие из них известны и даже тривиальны. Но эти ответы должны стать реальностью жизни и мысли сегодняшнего церковного народа. Причем всего, а не только образованной его части.
Представляется, что никакие сколько-нибудь серьезные практические действия в этой области будут невозможны без академической проработки, исторической и богословской, пусть не предваряющей, но, во всяком случае, сопровождающей.
Автор не одинок в своих размышлениях. [4] Вместе с тем он отчетливо осознает, что проектировать нововведения в монашеской жизни или новый тип монашеской общины – не дело мирянина. Его задача – лишь поместить некоторые вопросы в поле внимания Полноты Церковной, в том числе самих монашествующих и священноначалия. Поместить для критики, проработки и осуществления – или для критики и отвержения. Это уж как решит в итоге соборный церковный разум.
[1] А, возможно, и всей европейской цивилизации в ее традиционном смысле, то есть цивилизации, прежде всего, христианской.
[2] Вот что сказал по этому поводу Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II на открытии Соборных слушаний «Вера и знание: наука и техника на пороге XXI века» (18-20 марта 1998 года):
«...Наука и техника – это не только открытия, формулы, изобретения, все новые и новые рукотворные чудеса, которым поистине уже несть числа. Это в первую очередь люди, создатели всего этого богатства, такого привлекательного и нужного, но такого небезопасного. Вопрос о том, что движет этими людьми, определяет их духовную ориентацию, веру, идеалы, – очень значим для нас. Ведь по слову Священного Писания, в руке Божией «и мы и слова наши, и всякое разумение и искусство делания» (Прем. 7; 16).
Современную науку и технику часто и справедливо упрекают в том, что их развитие приводит к опасным для человечества результатам... Будучи, по видимости безусловным благом, предоставляющим человеку дополнительные степени свободы, новые технологии также могут вести и к новому порабощению людей, превращению человеческого сознания и личности в объект технологических манипуляций. Опасность подобного развития событий нельзя преуменьшать.
Наряду с этим следует признать совершенно неправильными звучащие иногда призывы к тому, чтобы совсем отказаться от современной техники, насильственными внешними мерами ограничить ее развитие. Ошибочны и попытки объявить всю область научно-технического знания чем-то принципиально враждебным Богу и Церкви.
Отказаться от науки и техники сегодня невозможно, да и не нужно. Важно только, чтобы они не служили построению новой вавилонской башни – глобального культа потребления, не вовлекали человечество в порочный круг создания и удовлетворения все новых и новых сиюминутных потребностей, а присущими им средствами способствовали устроению мирной, достойной и справедливой жизни, спасению людей от нищеты, голода, болезней, невежества. Наука должна служить насущным нуждам людей: в этом и заключается ее предназначение.
Вместе с тем данное служение не следует понимать как сугубо утилитарное. В этом высоком собрании не лишним будет вспомнить, что заповедали сегодняшним научным работникам великие ученые прошлого. Цель науки и главный долг ученого – это поиск истины. Поэтому православный взгляд на проблемы науки и техники заключается, в частности, и в том, чтобы отвергнуть многочисленные попытки поставить науку на службу не истине, не потребностям гармоничного устроения жизни, а частным корыстным интересам, в первую очередь интересам господства и наживы. Мы знаем, что критерий для уверенного отделения зерна от плевел в этой сложной области может дать вера, духовный опыт и духовное водительство Церкви...
Ученого, изобретателя, конструктора часто называют «творцом», «создателем». Действительно, их трудами в земном мире появляются веши, ранее в нем не существовавшие, которые еще несколько лет назад нельзя было даже представить. Это великая ответственность пред Богом и людьми. Ведь Творец и Создатель у мира один. Вот почему посреди своих трудов ученый должен пребывать в должном смирения и благоговении пред Богом, направляя свои усилия на то, чтобы в меру возможностей содействовать воплощению Божия замысла о мире и человеке. История убедительно свидетельствует: в ином случае всякий ученый, сколь бы талантлив и трудолюбив он ни был, становится легко уязвим для тяжких духовных болезней – гордыни, самомнения, ложной уверенности в неограниченных правах своей научной мысли...»
[3] «...Болезнь, по существу, одна – обмирщение, все более глубоко поражающее церковную жизнь. И самое опасное в ней – это ее оправдание как необходимого этапа на пути возрождения Церкви». – www.strana.ru. Профессор Алексей Осипов: духовная болезнь угрожает целостности Церкви. 21.02.2001.
[4] Вот, например, выдержка из недавнего выступления О.И.Генисаретского на тему «Духовные движения как социальная, культурная и конфессиональная реальность».
«…Далекий, казалось бы, еще от наших церковных нужд, но настоятельный вопрос о воцерковлении деятельности говорит о нашем стремлении не только богословски осмыслять, оправдывать предпринимаемую и повседневно претерпеваемую занятость, работу, труд, но и знать её место в полноте умодеятельной жизни, и не только знать, но и уметь управляться с ней, не теряя ни своей внутренней, «духовно-личностной» цельности, ни верности свидетельствования правды своей Церкови.
… Царь Петр Алексеевич, которого не всегда добрым словом поминают в церковной ограде, называл себя царем, в работе пребывающим! Это самоименование я склонен рассматривать не как горделивый самообраз, а как свидетельство того, что трудничество, работничество суть особого рода служение. И практическое вникновение в него тоже требует особой установки внимания: ибо речь тут идет не о физическом, тягловом труде, но о деятельности – и душевной, и умственной (интеллектуальной), будь она управленческой, проектной или организационной, в производстве, военном деле, или в спортивной сфере.
И, сдается мне, важнее всего попечение о воцерковлении деятельности этих именно разновидностей, поскольку тут – церковно не возделанная почва слишком многих соблазнов и грехов».
Литература и источники
1. Выготский Л.С. История развития высших психических функций// Собр. соч.: В 6т. Т. 3. М., 1983.
2. Досифей, архимандрит. Географическое, историческое и статистическое описание ставропигиального первоклассного Соловецкого монастыря. Ч. 1-2. М., 1836.
3. РГИА, ф. 1183, оп. 1, д. 6.
4. Кононов Ф.П. Воспоминания о жизни в Соловецком монастыре (рукопись). Архив СГИАПМЗ.
5. Столяров В.П. Монастырское хозяйство Муксалмы // Соловецкие острова. Большая Муксалма. М., 1996.
6. Столяров В. П. Историко-культурный комплекс "Соловки": Проблемы освоения, преемственности, сохранения // Русская культура вне границ: Информационно-аналитический сборник. 1996. № 1.
7. Столяров В. П. Некоторые подходы к анализу историко-культурного пространства территории (на примере Соловецкого архипелага) // Панорама культурной жизни стран СНГ и Балтии. Вып. 1. М., 1996.
8. Столяров В. П., Кулешова М.Е. Анализ практики управления особо ценной исторической территорией (Соловецкий архипелаг) // Наследие и современность. Вып. 3. М., 1996.
9. Федоров П.Ф. Соловки. Кронштадт, 1889.
В России ситуация была иной. При этом роль монастырей в цивилизационном освоении сегодняшней территории нашей страны была исключительно велика. В эпоху преподобного Иосифа Волоцкого или святителя Филиппа (Колычева) крупные обители, такие как Кирилло-Белозерская или Соловецкая, были носителями и распространителями самой передовой технологии того времени. Сегодня важно вспомнить и про значение монастырей как центров трудового образования и воспитания. Так, трудовое послушание в Соловецком монастыре на протяжении нескольких сезонов несли практически все подростки и юноши Русского Севера, распространяя затем по широким русским просторам и накопленную в монастыре технологическую культуру, и сформированную там этику труда.
Если же взглянуть на сегодняшние российские монастыри, большая их часть, по однажды сделанному замечанию диакона Андрея Кураева, представляет из себя с хозяйственной точки зрения, в лучшем случае, образцовые колхозы. Правильно ли это?
Одна из важнейших проблем современной России состоит в том, что две важнейших составляющих национально-государственного возрождения – (1) святоотеческая духовная традиция и (2) способность самостоятельно вести самые современные научно-технические разработки – оказались разорванными. По многим признакам грядущий век будет веком жесткой и жестокой борьбы, веком выживания России [1]. И в этой борьбе нам понадобится все умение и знание, какое только окажется под рукой. Так что если Россия не сохранит и не приумножит свои научно-технические достижения, она будет вытеснена с мировой арены и перестанет существовать в прежнем качестве.
Но если при этом Россия вновь не станет страной, которая – как государство и как народ – сверяет свое развитие с православными ценностями, она также потеряет свою идентичность, перестанет быть собой, а значит – просто перестанет быть.
Россия в двадцать первом веке может сохраниться лишь как такая держава, где Православие – не музейная достопримечательность, а надежная опора людей, создающих передовую науку и технику, богатую культуру, современное крепкое государство, где органично объединились церковная и светская мысль, глубокая молитва и сложная профессиональная работа. Без Православия это будет не Россия. Без всего остального – тоже.
Пока мы далеки от такого единства. Слишком мало воцерковленных людей среди научно-технической элиты. Слишком удалена даже у этих немногих их личная вера и церковная жизнь от исполнения их повседневного профессионального долга. Здесь можно наблюдать своего рода расщепление сознания, «шизофрению воскресного дня». Не случайно воцерковление многих людей научного труда, если оно не поверхностное, в итоге кончается уходом из науки и полным «опрощением», переходом в иную социальность.
Представляется, что в ситуации сегодняшнего кризиса монастырские общинные формы организации жизни и деятельности были бы способны вновь соединить личную религиозную аскезу и жертвенность с коллективным трудовым сверхусилием, одухотворенным высшей осмысленностью. Лишь такое соединение позволит осуществить конструктивное «стягивание» стремительно разбегающихся в разные стороны многочисленных областей знания и практики. Лишь такое соединение позволит добиться превращения национально-государственного подъема в общенародную сверхценность и практическую цель.
Естественно, речь не идет о превращении какого бы то ни было научного учреждения в монастырь. В таком случае это будет уже не монастырь, а казарма, дурная утопия. Абсолютное большинство научных сотрудников при любом развитии событий останется принадлежать к числу мирян, более того, в значительной мере и с неизбежностью к числу людей вообще невоцерковленных либо принадлежащих к иной религиозной традиции. Однако небольшая община православных монахов, окормляющих инженерные и научные разработки по самым современным направлениям, а также лично и квалифицированно участвующих в этих разработках, может явиться своего рода ядром кристаллизации профессиональных сообществ принципиально нового типа.
Ключевой момент здесь – восстановление этики служения. В этом движении необходимо объединить несколько реальностей, разорванных в настоящее время:
– строгое следование отеческой духовной традиции – православному христианству;
– владение всеми современными направлениями науки, инженерии, образования, информационной и организационной техники;
– свобода и полнота личностного самоопределения и самореализации;
– преданность и верность своему народу, государству, Церкви.
Пространством, где такое объединение способно осуществиться, может стать только целостная, живая и свободная личность. Поэтому для нас речь идет, прежде всего, о формировании личностных образцов инженера и ученого на пороге XXI века. Изживание «шизофрении воскресного дня» может произойти лишь позитивным образом, не путем насильственного отказа от чего-то необходимого, а путем творческого синтеза.
Конечно, технологическая реальность за последние 500 лет изменилась очень сильно. Сегодняшние технологии по большей части – плод обмирщенного, обезбоженного сознания. Но тем актуальнее задача их освоения и переработки сознанием воцерковленным, включения технических новаций, которые сами по себе не несут ни добра, ни зла, в реализацию Божьего замысла о мире и человеке, задача отвоевания этих творений человеческих рук, ума и сердца из-под власти князя мира сего. [2]
Внесение нравственного начала в мир науки и техники, сознательный отказ от крайностей безграничной научно-технической экспансии, от возведения новой Вавилонской башни, заставляет вспомнить об аскезе, самоограничении, отсечении личной страсти, похоти (в том числе похоти интеллектуальной) в служении Богу и ближнему. И здесь как нельзя более уместно обратиться к опыту православной монашеской аскезы, в том числе опыту искусства "различения духов".
В целом речь сегодня могла бы идти о новом цивилизационном походе Православия на просторах неоязыческой страны. И православные "монастыри высоких технологий" могли бы, наверное, явиться форпостами этого движения, опорными точками новой засечной черты.
Все предшествующие рассуждения с их привлекательным, но все-таки, быть может, чрезмерным пафосом выстраивались, прежде всего, с сугубо светской, мирской точки зрения. Как бы из соображений национально-государственной целесообразности. И в этом есть большая опасность. Не случайно А.И.Осипов в одном из недавних выступлений называет обмирщение, все более, по его словам, поражающее церковную жизнь, одной из наиболее опасных внутренних болезней Церкви. [3]
Это имеет прямое отношение к нашей теме. По словам А.И. Осипова, «...самым важным звеном в жизни Церкви является монашество. Оно – средоточие Православной Церкви, ее душа, ее основная духовная сила. Оно действительно соль Церкви. Монашество как ничто другое определяет духовное лицо Церкви. Поэтому первое и главное, о чем должно говорить – это об условиях духовной жизни в монастырях». Здесь усматривается ряд проблем:
1. «Искусственный рост числа открываемых монастырей. Их открывают в настоящий момент не по желанию и просьбе ищущих строгой духовной жизни, а, как правило, лишь по причине того, что на этом месте до революции был монастырь...
2. Ситуация еще более осложняется тем, что такое множество новых монастырей не имеет и не может иметь надлежащих духовных руководителей. Это приводит жизнь многих насельников, включая и священнослужителей, к самым печальным последствиям, избежать которые могут лишь весьма немногие...
3. Из этих "юношей" немало рождается тех псевдо- и младостарцев, которые требуют безусловного подчинения себе от всех, обращающихся к ним за духовной помощью и советом...»
Обсуждая эту тему с одним из уважаемых архиереев Русской Православной Церкви, я как-то услышал: «Раньше в монастыри шли служить... Богу служить. А теперь идут "спасаться". То есть, себя спасать. Отсюда и понижение уровня монашеской жизни, отсюда и соответствующая умонастроенность на опрощение, откидывание мирских знаний, навыков, умений». И откуда же в этой ситуации, при такой умонастроенности весьма значительной, если не большей, части современного русского монашества появятся насельники для «монастырей высоких технологий»?
Здесь можно вспомнить слова Честертона о том, что, входя в церковь, надо снимать шляпу, а не голову. Это конечно правильно – как принцип. Но здесь мы имеем дело с реальностью церковной жизни, своего рода внутрицерковной социологией. Реализация обсуждаемой идеи оказывается сегодня под большим вопросом. А идея, безусловно, красивая. Красивая, но этим, в значительной мере, и искусительная, ставящая много проблем. Стоит только представить себе, к каким духовным повреждениям может привести ее реализация при недостаточном уровне духовного руководства.
Тем не менее, с нашей точки зрения, наличие всех этих многочисленных болезненных проблем не отменяет актуальности и значимости приводимых нами рассуждений. В известном смысле, можно даже сказать: если поставленная задача не будет решена, полноценное, не маргинальное, воцерковление всей повседневной жизни так и не состоится.
Но давайте поднимемся от злобы дня еще немного – вспомним о целях и смысле монашеской жизни самой по себе. Вроде бы, представление о должном по этому вопросу на Западе и Востоке сильно расходится. Внутренний рисунок монашеской жизни Востока во многом определяется традицией исихазма. Руки могут быть заняты – голова и сердце должны быть свободны для умной молитвы. А высокоинтеллектуальный труд, научный или инженерный, не оставляет того свободного внутреннего пространства, как заготовка сена или дойка коров. Или может оставить?
Не имея ни достаточного личного опыта действительно глубокой молитвенной жизни, ни достаточной эрудиции в святоотеческих писаниях, не могу сказать, так ли это в действительности. Однако подобные вопрошания и сомнения приходилось не раз слышать от людей научного труда, искренне ищущих свой путь в Церкви, стремящихся приложить Ей на благо свои мирские знания и умения.
Совместима ли научно-инженерная деятельность с главными целями жизни монаха? И если да, то органически или достаточно случайно, механически. «Ученый монах» – тип в истории известный, но все-таки по преимуществу западный. Не является ли само появление этого типа результатом расхождения восточного и западного путей развития? Какие аналогии этому типу возникали в русле православной традиции? Вопросов здесь много. Видимо, для специалистов ответы на многие из них известны и даже тривиальны. Но эти ответы должны стать реальностью жизни и мысли сегодняшнего церковного народа. Причем всего, а не только образованной его части.
Представляется, что никакие сколько-нибудь серьезные практические действия в этой области будут невозможны без академической проработки, исторической и богословской, пусть не предваряющей, но, во всяком случае, сопровождающей.
Автор не одинок в своих размышлениях. [4] Вместе с тем он отчетливо осознает, что проектировать нововведения в монашеской жизни или новый тип монашеской общины – не дело мирянина. Его задача – лишь поместить некоторые вопросы в поле внимания Полноты Церковной, в том числе самих монашествующих и священноначалия. Поместить для критики, проработки и осуществления – или для критики и отвержения. Это уж как решит в итоге соборный церковный разум.
[1] А, возможно, и всей европейской цивилизации в ее традиционном смысле, то есть цивилизации, прежде всего, христианской.
[2] Вот что сказал по этому поводу Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II на открытии Соборных слушаний «Вера и знание: наука и техника на пороге XXI века» (18-20 марта 1998 года):
«...Наука и техника – это не только открытия, формулы, изобретения, все новые и новые рукотворные чудеса, которым поистине уже несть числа. Это в первую очередь люди, создатели всего этого богатства, такого привлекательного и нужного, но такого небезопасного. Вопрос о том, что движет этими людьми, определяет их духовную ориентацию, веру, идеалы, – очень значим для нас. Ведь по слову Священного Писания, в руке Божией «и мы и слова наши, и всякое разумение и искусство делания» (Прем. 7; 16).
Современную науку и технику часто и справедливо упрекают в том, что их развитие приводит к опасным для человечества результатам... Будучи, по видимости безусловным благом, предоставляющим человеку дополнительные степени свободы, новые технологии также могут вести и к новому порабощению людей, превращению человеческого сознания и личности в объект технологических манипуляций. Опасность подобного развития событий нельзя преуменьшать.
Наряду с этим следует признать совершенно неправильными звучащие иногда призывы к тому, чтобы совсем отказаться от современной техники, насильственными внешними мерами ограничить ее развитие. Ошибочны и попытки объявить всю область научно-технического знания чем-то принципиально враждебным Богу и Церкви.
Отказаться от науки и техники сегодня невозможно, да и не нужно. Важно только, чтобы они не служили построению новой вавилонской башни – глобального культа потребления, не вовлекали человечество в порочный круг создания и удовлетворения все новых и новых сиюминутных потребностей, а присущими им средствами способствовали устроению мирной, достойной и справедливой жизни, спасению людей от нищеты, голода, болезней, невежества. Наука должна служить насущным нуждам людей: в этом и заключается ее предназначение.
Вместе с тем данное служение не следует понимать как сугубо утилитарное. В этом высоком собрании не лишним будет вспомнить, что заповедали сегодняшним научным работникам великие ученые прошлого. Цель науки и главный долг ученого – это поиск истины. Поэтому православный взгляд на проблемы науки и техники заключается, в частности, и в том, чтобы отвергнуть многочисленные попытки поставить науку на службу не истине, не потребностям гармоничного устроения жизни, а частным корыстным интересам, в первую очередь интересам господства и наживы. Мы знаем, что критерий для уверенного отделения зерна от плевел в этой сложной области может дать вера, духовный опыт и духовное водительство Церкви...
Ученого, изобретателя, конструктора часто называют «творцом», «создателем». Действительно, их трудами в земном мире появляются веши, ранее в нем не существовавшие, которые еще несколько лет назад нельзя было даже представить. Это великая ответственность пред Богом и людьми. Ведь Творец и Создатель у мира один. Вот почему посреди своих трудов ученый должен пребывать в должном смирения и благоговении пред Богом, направляя свои усилия на то, чтобы в меру возможностей содействовать воплощению Божия замысла о мире и человеке. История убедительно свидетельствует: в ином случае всякий ученый, сколь бы талантлив и трудолюбив он ни был, становится легко уязвим для тяжких духовных болезней – гордыни, самомнения, ложной уверенности в неограниченных правах своей научной мысли...»
[3] «...Болезнь, по существу, одна – обмирщение, все более глубоко поражающее церковную жизнь. И самое опасное в ней – это ее оправдание как необходимого этапа на пути возрождения Церкви». – www.strana.ru. Профессор Алексей Осипов: духовная болезнь угрожает целостности Церкви. 21.02.2001.
[4] Вот, например, выдержка из недавнего выступления О.И.Генисаретского на тему «Духовные движения как социальная, культурная и конфессиональная реальность».
«…Далекий, казалось бы, еще от наших церковных нужд, но настоятельный вопрос о воцерковлении деятельности говорит о нашем стремлении не только богословски осмыслять, оправдывать предпринимаемую и повседневно претерпеваемую занятость, работу, труд, но и знать её место в полноте умодеятельной жизни, и не только знать, но и уметь управляться с ней, не теряя ни своей внутренней, «духовно-личностной» цельности, ни верности свидетельствования правды своей Церкови.
… Царь Петр Алексеевич, которого не всегда добрым словом поминают в церковной ограде, называл себя царем, в работе пребывающим! Это самоименование я склонен рассматривать не как горделивый самообраз, а как свидетельство того, что трудничество, работничество суть особого рода служение. И практическое вникновение в него тоже требует особой установки внимания: ибо речь тут идет не о физическом, тягловом труде, но о деятельности – и душевной, и умственной (интеллектуальной), будь она управленческой, проектной или организационной, в производстве, военном деле, или в спортивной сфере.
И, сдается мне, важнее всего попечение о воцерковлении деятельности этих именно разновидностей, поскольку тут – церковно не возделанная почва слишком многих соблазнов и грехов».
Литература и источники
1. Выготский Л.С. История развития высших психических функций// Собр. соч.: В 6т. Т. 3. М., 1983.
2. Досифей, архимандрит. Географическое, историческое и статистическое описание ставропигиального первоклассного Соловецкого монастыря. Ч. 1-2. М., 1836.
3. РГИА, ф. 1183, оп. 1, д. 6.
4. Кононов Ф.П. Воспоминания о жизни в Соловецком монастыре (рукопись). Архив СГИАПМЗ.
5. Столяров В.П. Монастырское хозяйство Муксалмы // Соловецкие острова. Большая Муксалма. М., 1996.
6. Столяров В. П. Историко-культурный комплекс "Соловки": Проблемы освоения, преемственности, сохранения // Русская культура вне границ: Информационно-аналитический сборник. 1996. № 1.
7. Столяров В. П. Некоторые подходы к анализу историко-культурного пространства территории (на примере Соловецкого архипелага) // Панорама культурной жизни стран СНГ и Балтии. Вып. 1. М., 1996.
8. Столяров В. П., Кулешова М.Е. Анализ практики управления особо ценной исторической территорией (Соловецкий архипелаг) // Наследие и современность. Вып. 3. М., 1996.
9. Федоров П.Ф. Соловки. Кронштадт, 1889.
Православные монастыри занимают особое место в развитии русской культуры. Широко известны складывавшиеся веками монастырские библиотечные собрания, иконописные школы, созданные трудами иноков шедевры архитектурного зодчества. Монастыри издревле являлись и образовательными центрами, источниками знания и духовной мудрости.
Монастырская культура характеризуется поразительной устойчивостью, способностью к постоянной внешней модернизации хозяйственных способов (технологий) освоения территории при сохранении внутреннего целеполагания культуры, высокой продуктивностью производства историко-культурного наследия. К сожалению, сам феномен монастырской православной культуры как составной части русской культуры до сих пор не до конца осмыслен с научной точки зрения, опыт монастырской практики, накапливавшийся веками, еще ждет своих исследователей - психологов, педагогов, социологов.
Коснемся некоторых аспектов практики образования (в широком смысле этого слова), характерной для одного из самых крупных монастырей России - Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря.
Как своеобразное "учреждение образования" обитель выполняла две функции: 1) являлась центром образовательной системы Беломорского региона; 2) готовила иноков для воспроизводства собственной структуры.
Система монастырского образования функционировала на протяжении XVI-XX вв. и окончательно оформилась ко 2-й половине XIX в. Соловецкий монастырь являлся духовным, культурным и хозяйственным центром обширного Беломорского региона, многотысячное население, которого составляли представители разных национальностей и культур - русские, саамы, прибалты, корелы, коми, ненцы и т.д. Приграничный регион на протяжении многих веков являлся ареной постоянного соперничества и войн с соседями - шведами, датчанами, поляками. Именно поэтому для государственного строительства жизненно необходимой была работа по культурной идентификации региона, которую и взял на себя Соловецкий монастырь. Безусловно, работа эта не манифестировалась и являлась органичной для монастырской культуры как следствие обычной монашеской практики.
Монастырю приходилось "рекрутировать" свое население из многоукладного полиэтнического пространства Беломорья. И основная цель монастырского обучения заключалась именно в "образовании" новых иноков. Необходимо отметить особую сложность такой задачи. Обучаемому следовало не только передать определенный объем знаний, но и сформировать его мировоззрение и новый образ жизни. Монастырская культура принципиально отличалась от региональных беломорских культур своей центростремительной направленностью и интровертностью, особым набором знаково-символического ряда и базовых ценностей. Ученик должен был не просто освоить некоторый набор знаний, но и перейти из привычного историко-культурного пространства ("домашнего") в новое - монастырское. Такой переход осуществлялся в несколько этапов, на протяжении довольно длительного времени.
I. Трудничество (безвозмездная работа на монастырь по обету) - этап ознакомления, "погружения" в монастырскую культуру.
Ежегодно в монастырь принимались до 200 мальчиков-"годовиков" в возрасте 14-16 лет, которые воспитывались здесь 2-3 года. К этому числу добавлялось 300-400 взрослых мужчин, приезжавших на Соловки, чтобы добровольно потрудиться на обитель. Из них и составлялся контингент "учеников", осваивавших азы новой культуры.
Погружение в культуру и общая культурная идентичность достигались путем:
1) смены историко-культурного пространства - особой (средовой) организации знаково-символического ряда Соловков. Вся территория архипелага была топонимически маркирована в соответствии с библейскими преданиями (горы Фавор, Голгофа, Троицкая губа и т.д.) и житиями местночтимых святых (гора Секирная, Савватиевский скит, Филиппова пустынь). Особо выделялись и отмечались поклонными крестами, часовнями, храмами опорные точки пространства, связанные с жизнью основателей обители (преподобных Зосимы, Савватия и Германа Соловецких, святителя Филиппа Московского, Елеазара Анзерского, Иова Голгофского и других местночтимых святых и отшельников), места исторических событий (например, осада монастыря англичанами во второй половине XIX в.);
2) смены временных координат - хронотопов - путем особой организации монастырского жития в соответствии с годовым циклом богослужений, включающим в себя наряду с событиями библейской истории и памятные даты местной, монастырской истории - праздники, связанные с жизнью местночтимых святых и знаменательными датами обители;
3) смены языка - богослужение и обучение велись на церковнославянском языке, отличном от множества бытовых "региональных" наречий.
Таким образом, на базе православного вероисповедания создавалась особая, "искусственная" интеркультурная площадка региональной идентификации.
Подростки-"годовики", направлявшиеся родителями в монастырь на обучение, находились на полном обеспечении обители. Группы учеников по 20-30 человек жили в больших комнатах специального общежития под присмотром особых наставников. В трехклассном училище они осваивали основы грамоты, арифметики, истории, Закона Божьего, обучались пению.
Параллельно в особых трудовых школах дети осваивали основы ремесел, выбирая специальность по желанию и способностям. Существовали косторезная, иконописная, столярная, сетная и прядильная, каменотесная, слесарная, малярная, бондарная, переплетная, портная, чеботарная школы. Наставники внимательно следили за успехами учеников, определяли их способности и склонности к разным видам работы. Пройдя курс обучения, некоторые из подростков, желая в дальнейшем поступить в монахи, оставались в обители.
В монастырских школах занимались и взрослые трудники-поморы, приезжавшие сюда на год-два. Одновременно, участвуя в сельскохозяйственных работах, поморы овладевали на Соловках самой передовой по тем временам агротехнологией, которую внедряли затем в регионе.
Однако не каждый человек был способен к иноческой жизни, обладал необходимыми психофизическими качествами. Далеко не всем трудникам удавалось пройти строгую систему отбора новых монахов. Многие тысячи поморов-мужчин, "окончив" начальную монастырскую школу, возвращались в родные поселения и через семью вводили новый, общерегиональный культурный уклад на всем Беломорье. Таким образом, монастырь превращался в своеобразный источник грамоты, университет для местных жителей (особо значимый в XVI-XVIII вв., когда обычных школ еще не было).
Этап трудничества был открытой ступенью монастырского образования, к нему допускались все желающие (мужчины), его окончание не предусматривало дальнейших обязательств перед обителью.
Следующие этапы монастырского образования являются закрытыми и малоизученными. Ограничимся кратким их описанием.
II. Послушание - этап вхождения в монастырскую культуру, овладения собственной психикой и телом, подготовки к монашеской жизни.
Основным качеством послушника, как видно из самого наименования ученика на этом этапе, должно быть неукоснительное следование требованиям персонального духовного наставника, отречение от собственной воли. Базовым процессом образования на этом этапе становится практика постоянной рефлексии (наблюдение за помыслами и делами), дополняющаяся элементами психоанализа "и духовного очищения на исповеди. Послушник учится управлять своими мыслями и поступками.
Происходит постепенная физиологическая перестройка организма - природная система репродуцирования переводится в новое русло, меняется система ценностей человека, на второй план отступают дом, семья, потомки. Такой переход поддерживается особым режимом питания, исключающим употребление мясной пищи, строгим соблюдением постов. Послушник включается в жесткий монастырский режим дня, рассчитанный поминутно и не оставляющий свободного времени.
Послушник принимается во внутренний монастырский круг, живет обычно в келье вместе с опытным монахом-наставником. Он обучается в братском шестиклассном училище и одной из ремесленных школ (послушание продолжается 6-8 лет). Лишь пройдя все испытания, освоив быт, монастырские правила, изучив особенности церковной службы, историю обители, послушник становился достойным пострига в монахи.
Однако до пострига он еще имел право покинуть монастырь.
III. Монашество - этап духовной работы в монастырском братстве, самосовершенствования на благо обители. Переход в монашество совершается через постриг - символический обряд нового рождения, отречения от "мира", семьи, собственности, личной истории. Знаком перехода служит нарицание послушника новым духовным именем. Со временем монах сам становится наставником новых послушников. В обязанности монахов входит и духовное окормление паломников, посещающих монастырь.
Для священномонахов (в них посвящались самые способные иноки) существовала еще одна ступень обучения - специальные курсы, которые вели приглашенные из Санкт-Петербургской духовной академии преподаватели. Монахам запрещалось без благословения настоятеля покидать пределы монастыря.
IV. Схимонашество, отшельничество, пустынножительство - этап индивидуальной, глубоко интровертной духовной работы. Схимонах ограничивал общение не только с мирскими людьми (паломниками), но и с братьями по обители. Результаты отшельничества, схимонашества проявлялись в духовном и телесном просветлении, очищении инока. При постриге в схимонашество вновь изменялось духовное имя человека. Обычно схимонахам запрещалось покидать стены обители.
V. Вершиной монашеского "умного делания" является старчество и преподобие. На этом этапе инок вновь обращается к "миру", но уже в обновленном качестве - как чтимый духовный учитель и наставник мирян. Преподобные и старцы становятся персонажами и достоянием монастырской истории, память о них передается монастырской культурой через века.
Такая система (пре)образования человека обеспечивала воспроизводство и развитие монастырской культуры, преемственность историко-культурного наследия и передачу локальной монастырской соловецкой культуры на весь Беломорский регион.
Монастырская культура характеризуется поразительной устойчивостью, способностью к постоянной внешней модернизации хозяйственных способов (технологий) освоения территории при сохранении внутреннего целеполагания культуры, высокой продуктивностью производства историко-культурного наследия. К сожалению, сам феномен монастырской православной культуры как составной части русской культуры до сих пор не до конца осмыслен с научной точки зрения, опыт монастырской практики, накапливавшийся веками, еще ждет своих исследователей - психологов, педагогов, социологов.
Коснемся некоторых аспектов практики образования (в широком смысле этого слова), характерной для одного из самых крупных монастырей России - Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря.
Как своеобразное "учреждение образования" обитель выполняла две функции: 1) являлась центром образовательной системы Беломорского региона; 2) готовила иноков для воспроизводства собственной структуры.
Система монастырского образования функционировала на протяжении XVI-XX вв. и окончательно оформилась ко 2-й половине XIX в. Соловецкий монастырь являлся духовным, культурным и хозяйственным центром обширного Беломорского региона, многотысячное население, которого составляли представители разных национальностей и культур - русские, саамы, прибалты, корелы, коми, ненцы и т.д. Приграничный регион на протяжении многих веков являлся ареной постоянного соперничества и войн с соседями - шведами, датчанами, поляками. Именно поэтому для государственного строительства жизненно необходимой была работа по культурной идентификации региона, которую и взял на себя Соловецкий монастырь. Безусловно, работа эта не манифестировалась и являлась органичной для монастырской культуры как следствие обычной монашеской практики.
Монастырю приходилось "рекрутировать" свое население из многоукладного полиэтнического пространства Беломорья. И основная цель монастырского обучения заключалась именно в "образовании" новых иноков. Необходимо отметить особую сложность такой задачи. Обучаемому следовало не только передать определенный объем знаний, но и сформировать его мировоззрение и новый образ жизни. Монастырская культура принципиально отличалась от региональных беломорских культур своей центростремительной направленностью и интровертностью, особым набором знаково-символического ряда и базовых ценностей. Ученик должен был не просто освоить некоторый набор знаний, но и перейти из привычного историко-культурного пространства ("домашнего") в новое - монастырское. Такой переход осуществлялся в несколько этапов, на протяжении довольно длительного времени.
I. Трудничество (безвозмездная работа на монастырь по обету) - этап ознакомления, "погружения" в монастырскую культуру.
Ежегодно в монастырь принимались до 200 мальчиков-"годовиков" в возрасте 14-16 лет, которые воспитывались здесь 2-3 года. К этому числу добавлялось 300-400 взрослых мужчин, приезжавших на Соловки, чтобы добровольно потрудиться на обитель. Из них и составлялся контингент "учеников", осваивавших азы новой культуры.
Погружение в культуру и общая культурная идентичность достигались путем:
1) смены историко-культурного пространства - особой (средовой) организации знаково-символического ряда Соловков. Вся территория архипелага была топонимически маркирована в соответствии с библейскими преданиями (горы Фавор, Голгофа, Троицкая губа и т.д.) и житиями местночтимых святых (гора Секирная, Савватиевский скит, Филиппова пустынь). Особо выделялись и отмечались поклонными крестами, часовнями, храмами опорные точки пространства, связанные с жизнью основателей обители (преподобных Зосимы, Савватия и Германа Соловецких, святителя Филиппа Московского, Елеазара Анзерского, Иова Голгофского и других местночтимых святых и отшельников), места исторических событий (например, осада монастыря англичанами во второй половине XIX в.);
2) смены временных координат - хронотопов - путем особой организации монастырского жития в соответствии с годовым циклом богослужений, включающим в себя наряду с событиями библейской истории и памятные даты местной, монастырской истории - праздники, связанные с жизнью местночтимых святых и знаменательными датами обители;
3) смены языка - богослужение и обучение велись на церковнославянском языке, отличном от множества бытовых "региональных" наречий.
Таким образом, на базе православного вероисповедания создавалась особая, "искусственная" интеркультурная площадка региональной идентификации.
Подростки-"годовики", направлявшиеся родителями в монастырь на обучение, находились на полном обеспечении обители. Группы учеников по 20-30 человек жили в больших комнатах специального общежития под присмотром особых наставников. В трехклассном училище они осваивали основы грамоты, арифметики, истории, Закона Божьего, обучались пению.
Параллельно в особых трудовых школах дети осваивали основы ремесел, выбирая специальность по желанию и способностям. Существовали косторезная, иконописная, столярная, сетная и прядильная, каменотесная, слесарная, малярная, бондарная, переплетная, портная, чеботарная школы. Наставники внимательно следили за успехами учеников, определяли их способности и склонности к разным видам работы. Пройдя курс обучения, некоторые из подростков, желая в дальнейшем поступить в монахи, оставались в обители.
В монастырских школах занимались и взрослые трудники-поморы, приезжавшие сюда на год-два. Одновременно, участвуя в сельскохозяйственных работах, поморы овладевали на Соловках самой передовой по тем временам агротехнологией, которую внедряли затем в регионе.
Однако не каждый человек был способен к иноческой жизни, обладал необходимыми психофизическими качествами. Далеко не всем трудникам удавалось пройти строгую систему отбора новых монахов. Многие тысячи поморов-мужчин, "окончив" начальную монастырскую школу, возвращались в родные поселения и через семью вводили новый, общерегиональный культурный уклад на всем Беломорье. Таким образом, монастырь превращался в своеобразный источник грамоты, университет для местных жителей (особо значимый в XVI-XVIII вв., когда обычных школ еще не было).
Этап трудничества был открытой ступенью монастырского образования, к нему допускались все желающие (мужчины), его окончание не предусматривало дальнейших обязательств перед обителью.
Следующие этапы монастырского образования являются закрытыми и малоизученными. Ограничимся кратким их описанием.
II. Послушание - этап вхождения в монастырскую культуру, овладения собственной психикой и телом, подготовки к монашеской жизни.
Основным качеством послушника, как видно из самого наименования ученика на этом этапе, должно быть неукоснительное следование требованиям персонального духовного наставника, отречение от собственной воли. Базовым процессом образования на этом этапе становится практика постоянной рефлексии (наблюдение за помыслами и делами), дополняющаяся элементами психоанализа "и духовного очищения на исповеди. Послушник учится управлять своими мыслями и поступками.
Происходит постепенная физиологическая перестройка организма - природная система репродуцирования переводится в новое русло, меняется система ценностей человека, на второй план отступают дом, семья, потомки. Такой переход поддерживается особым режимом питания, исключающим употребление мясной пищи, строгим соблюдением постов. Послушник включается в жесткий монастырский режим дня, рассчитанный поминутно и не оставляющий свободного времени.
Послушник принимается во внутренний монастырский круг, живет обычно в келье вместе с опытным монахом-наставником. Он обучается в братском шестиклассном училище и одной из ремесленных школ (послушание продолжается 6-8 лет). Лишь пройдя все испытания, освоив быт, монастырские правила, изучив особенности церковной службы, историю обители, послушник становился достойным пострига в монахи.
Однако до пострига он еще имел право покинуть монастырь.
III. Монашество - этап духовной работы в монастырском братстве, самосовершенствования на благо обители. Переход в монашество совершается через постриг - символический обряд нового рождения, отречения от "мира", семьи, собственности, личной истории. Знаком перехода служит нарицание послушника новым духовным именем. Со временем монах сам становится наставником новых послушников. В обязанности монахов входит и духовное окормление паломников, посещающих монастырь.
Для священномонахов (в них посвящались самые способные иноки) существовала еще одна ступень обучения - специальные курсы, которые вели приглашенные из Санкт-Петербургской духовной академии преподаватели. Монахам запрещалось без благословения настоятеля покидать пределы монастыря.
IV. Схимонашество, отшельничество, пустынножительство - этап индивидуальной, глубоко интровертной духовной работы. Схимонах ограничивал общение не только с мирскими людьми (паломниками), но и с братьями по обители. Результаты отшельничества, схимонашества проявлялись в духовном и телесном просветлении, очищении инока. При постриге в схимонашество вновь изменялось духовное имя человека. Обычно схимонахам запрещалось покидать стены обители.
V. Вершиной монашеского "умного делания" является старчество и преподобие. На этом этапе инок вновь обращается к "миру", но уже в обновленном качестве - как чтимый духовный учитель и наставник мирян. Преподобные и старцы становятся персонажами и достоянием монастырской истории, память о них передается монастырской культурой через века.
Такая система (пре)образования человека обеспечивала воспроизводство и развитие монастырской культуры, преемственность историко-культурного наследия и передачу локальной монастырской соловецкой культуры на весь Беломорский регион.
