ШЕДЕВРЫ МИРОВОЙ НАУКИ Библиотека психоаналитической литературы под общей редакцией профессора M.M-Решетникова

Анна Фрейд Зигмунд Фрейд

ДЕТСКАЯ СЕКСУАЛЬНОСТЬ И ПСИХОАНАЛИЗ ДЕТСКИХ НЕВРОЗОВ

В.-Е. Институт Психоанализа Санкт-Петербург 1995

ISBN 5-88787-003-6

Фрейд А., Фрейд 3. Детская сексуальность и психоанализ детских неврозов (Сб. раб.). Состави­тель и ред. М.М.Решетников. - СПб.; В.-Е. Институт Психоанализа, 1995. - 483 с.

(с) Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 1995

Вступление

Благословленный и запретный инцест

Уже во время первых, еще не называемых психоаналитическими, сеансов, Фрейд обращает внимание на то, что в рассказах пациентов почти всегда выявляется повышенная фиксация на темах и психотравмирующих переживаниях, так или иначе связанных с попытками или результатами совращения их в детстве преимущественно со стороны близких родственников, и наиболее часто - дочерей отцами. В целом, и это хорошо нам известно из клинической практики, такие ситуации действительно нередки в семьях с отягощенным психиатрическим анамнезом. Как говорят психиатры:"Родственники наших больных - это родственники наших больных". Позднее признание роли психотравмирующих ситуаций раннего детства, и особенно -детской сексуальной травмы, в качестве пускового механизма психопатологии вошло в число основных постулатов психоанализа. Действительно, многие невротические нарушения сопровождаются сексуальными - в психиатрии это общепризнанный факт с конца прошлого века. Безусловно и то, что, как тогда, так и сейчас, рассказы невротических больных очень часто бывают достаточно специфически сексуально окрашены или тяготеют именно к этой сфере человеческих отношений. Тем не менее, вопрос о первичности или вторичное™, или закономерной связи сексуальных нарушений и невротического заболевания, по-прежнему, остается предметом дискуссии. Для Фрейда и ряда его современников повода для дискуссии в этом вопросе не было. Будет справедливым сказать, что многие открытия Фрейда были известны психиатрической науке гораздо раньше. Уже были описаны инцест, мазохизм, садизм, ранняя сексуальность и другие перверзии. Но с одним существенным отличием - все это изучалось, описывалось и признавалось лишь примени­тельно к клинической (психиатрической) практике и счита­лось правомерным в приложении к аномальному состоянию психики и поведения Что же тогда вызвало столь кате­горичное неприятие идей Фреда?

Фрейд впервые сказал, что сходные явления различ­ной степени выраженности в той или иной (явной или скрытой) форме присуши всем людям, представителям всех сословий, не делая исключения ни для своих коллег, ни для самого себя. Естественно, это могло быть и'было воспри­нято как вызов общественной морали и вызвало соответ­ствующую реакцию. Вспомним, что речь идет о достаточно религиозном, можно сказать • пуританском (не без элементов ханжества) обществе конца XIX века, когда роман "Мадам Бовари" был запрещен как безнравственный, а произведения Э.Золя вообще считались порнографическими. Поэтому обвинение в шарлатанстве было, по-видимому, не самым грубым определением начала научной деятельности Фрейда. И чтобы отстаивать такие взгляды нужно было иметь не только неисчерпаемый источник своей правоты, но и обла­дать почти отчаянной научной смелостью, ибо вероятность неприятия и осуждения была очевидной, а возможность по­нимания и признания - весьма гипотетичной. Через какое-то время, и, как отмечают некоторые историографы психоанализа - в известной степени в угоду общественному мнению, Фрейд качественно трансформирует свою гипотезу и делает неожиданное заключение, что было бы неверно обвинять всех отцов в извращенности, так как в рассказах невротических больных об обстоятельствах возникновения аффективных переживаний очень трудно, а нередко - невозможно отличить истину от вымысла (и с этим, я думаю, согласится любой специалист-практик, независимо от его отношения к психоанализу). Сущность же трансформации гипотезы Фрейда состояла в следующем: сексуально окрашенные рассказы пациентов могут быть лишь продуктом их болезненных фантазий, но эти фантазии, хотя и в искаженном виде, отражают их действительные желания и влечения. Таким образом, в новой интерпретации гипотезы Фрейда речь шла уже не об извращенности отцов, а о бессознательном желании дочерей быть соблазненными отцами. Так в психоанализе впервые появляется комплекс Электры. Идея о мальчиках, неосознанно желающих быть соблазненньми собственными матерями, широко известна далеко за рамками психиатрии (комплекс Эдипа). Нужно сразу отметить, что обе эти идеи у Фрейда носят достаточно метафоричный характер, а их некритичес­кое, я бы сказал - вульгарно-примитивизированное понима­ние и объяснение - исключительная привилегия горе-анали­тиков и дикого психоанализа. Тем не менее, эта метафора

достаточно точно отразила объективно существующие тенденции. Уже после описания упомянутых комплексов, Фрейд постулирует почти всегда присутствующую или неискорени­мую агрессивность ребенка по отношению к одному из родителей, чаще - одного с ним пола, объясняя эту агрес­сивность архаическим, то есть - фактически, генетически заданным, бессознательным желанием занять место одного из супругов во внутрисемейных, в том числе - сексуальных, отношениях. И это тоже отчасти метафора, хотя ее поведенческие эквиваленты хорошо известны всем достаточно вниматель­ным родителям: в определенном возрасте, а именно - соот­ветствующем Эдипальной фазе психосексуального развития ребенка, практически все наши дети в той или иной форме высказывают одну и ту же идею: "Вырасту, и женюсь на маме",- или, соответственно: "...Выйду замуж за папу". Это настолько обыденно, что мы даже не удивляемся, принимая этот вербальный эквивалент детских сексуальных пережи­ваний за одно из проявлений их сыновьей или дочерней, традиционно считающейся бесполой, любви. Хотя обычно ко времени этого заявления большинство родителей уже много­кратно были свидетелями проявлений первичной детской сек-суальнсти, правда - до этого направленной только на соб­ственное тело, что естественно и нормально для этого возраста. Предвидя возражения читателя-скептика или предпо­читающего оставаться в плену собственных иллюзий воин­ствующего моралиста, и, зная их типичные возражения, что все наши интерпретации лишь плод нашего собственного больного воображения, я предлагаю обратиться к объек­тивным данным и лишенной эмоций статистике. Не так давно доктор Эстер Кнорр Андерс (Германия) опубликовала данные, собранные в специализированном центре для анонимного обследования детей, подвергшихся сексуальному насилию. Эти данные свидетельствуют, что ежегодно в Германии около 1000 детей становятся объектом развратных действий, при этом 80% из них - девочки, а 98% прбступников - мужчины, и в 1/3 случаев - отцы своих жертв. Еще в 65% случаев - другие члены семьи, а также друзья и знакомые. И лишь в 5% случаев это совершенно чужие люди. Нужно отметить, что эти данные, конечно же, занижены, так как далеко не все дети, оказавшиеся в подобной ситуации, обращаются за помощью в центры анонимного обледования.

Аппеллируя к собственным наблюдениям, я могу сказать, что у двух моих пациенток (одной - жены и одной - дочери, случаи не связаны) такое непохвальное поведение мужей и отцов явилось лишь причиной немедленного развода без какой-либо огласки его истинных причин. При этом, если пациентка - бывшая жена, прервавшая сразу после развода вторую беременность, на всю жизнь сохранила демонстра­тивное отвращение и ненависть к бывшему избраннику, то соблазненная отцом пациентка-дочь в процессе многочис­ленных сеансов, вновь и вновь возвращаясь к этой теме, сообщала все новые (в том числе - вне-сексуальные) подроб­ности о периоде жизни с отцом, которые могли бы быть интерпретированы как оправдание его и поиск в нем пози­тивных черт. Когда же (отвечая на ее запрос) я сказал ей, что, судя по всему, он был не таким уж плохим человеком, я почувствовал, что огромный камень свалился с ее плеч. И, думаю, это достаточно общее явление: традиционные мечты и фантазии о сильном и мужественном, любящем тайно и беззаветны всегда оказывают более сильное влияние на оценки женщин, и редко кто из них действительно согла­шается, что ее соблазнитель, как бы порочен он не был -достоин только порицания. Мне известны также несколько аналогичных ситуаций, где главным "героем" был отчим, и, я предпола­гаю, что вероятность последних гораздо выше, так как, не вдаваясь в подробности, биологические основания запрета на инцест здесь присутствуют лишь гипотетически. Еще раз апеллируя к статистическим данным и суммируя изложенное, думаю, можно признать, что отказ Фрейда от первоначальной гипотезы об инцестуозных наклонностях отцов, вряд ли был достаточно обоснован, хотя это и не исключает особой и самостоятельной роли более поздней идеи о сексуальных фантазиях детей. Таким образом, мы скорее всего имеем дело с двусторонне направленным психологическим процессом, что, естественно, повышает вероятность его физической реализации. Нужно сказать, что вопрос об уже упомянутых выше неких биологических запретах на инцест является достаточно дискуссионным. Многие авторЫ подчеркивают, что обще­принятое отвращение к инцесту носит скорее социальную окраску, нежели имеет какие-то биологические основания, так как табу на инцест существует только в человеческом сообществе. Сексуальные контакты у животных абсолютно не регулируются какими бы то ни было кровными отно­

шениями. До настоящего времени существуют находящиеся на примитивных стадиях развития племена, где инцестуозное сожительство является нормой. В историческом аспекте инцест становится пре­ступлением, фактически, только с появлением Библии и Моисеевых законов, первоначально распространявшихся лишь на браки с единокровными сестрами. До этого он был достаточно обыденным явлением, что также нашло отра­жение в Библии: Лот вступил в инцестуозную связь со своими дочерьми (при этом инициатива принадлежала последним); Авраам женился на своей единокровной сестре Саре; Иаков -на сестре своей первой жены; Рувим вступил в связь с женой своего отца - Валлой; сам Моисей был сыном связанных кров­ным родством тети и племянника. Фактически, речь идет о целом периоде безгрешного и, следовательно, благослав-ленного инцеста. В определенном смысле все наши любовные отно­шения имеют инцестуозную составляющую, потому что в каждой женщине мужчина ищет свою первую любовь - мать, а девушка - отца, и именно несовпадение этих устойчивых подсознательных идеалов, трудно совместимых ролей (мужа-сына, жены-дочери) и социально обусловленных эталонов выбора нередко создает основы семейных конфликтов и неврозов, приобретающих самые причудливые формы. Я могу привести случай, когда лишь в процессе анализа пациентки удалось установить, что именно она сама постоянно подтал­кивала мужа к пьянству, так как именно этой черты не доста­вало ей для его полной идентификации с отцом. В большин­стве же тех, к сожалению - немногочисленных случаев, когда добрая, нежная и заботливая мать вновь воплощается в жене, а сильный, мужественный и ответственный отец - в муже, мы имеем действительно благославленные браки. Таким образом, инцестуозно окрашенный брак оказывается самым счастли­вым. В целом, тесно связанная с инцестуозностью, пробле­ма детской и взрослой сексуальности, ранее также составляв­шая одно из идеологических табу, только начинает входить в отечественную психологическую науку и психотерапевтичес-^кyк> практику. И мы надеемся, что предлагаемый читателю сборник работ основоположников и классиков этого направ­ления будет способствовать формированию адекватных и научно обоснованных подходов к этой проблеме. Профессор М.М.Решетников

Предисловие с русскому изданию

В течение последних лет русская психоаналитическая литература обогатилась целым рядом работ, частью пере-водньк, частью оригинальных, посвященных вопросам пси­хоанализа в детском возрасте. (Проф. З.Фрейд. «Психоана­лиз детских неврозов". Г.Грин. "Психоанализ в школе". Аб-рагам, Юнг, Джон, Тауск, Ференчи, Боррен, Непаллек, Со-кольницкая. "Психоанализ детского возраста". Мелания Клен. "Развитие одного ребенка". Гуд-Гельмут. "Новые пути к познанию детского возраста". Вульф. "Фантазия и реаль­ность в психике ребенка". Фридюнг. "Половая жизнь детей и ее значение для воспитания и врачебной практики", и др.) Между тем не только в русской, но и в немецкой пси­хоаналитической литературе почти совсем нет работ, в которых были бы указаны руководящие начала для при­менения психоанализа в детском возрасте, показания для проведения его и те своеобразные технические приемы, которыми он должен отличаться от психоанализа взрос­лых пациентов. Обсуждение затронутых здесь вопросов представляется тем более важным и своевременным, что и в среде психоаналитиков нет единодушия в этом отно­шении. В то время, как одни авторы полагают, что "с по­мощью анализа можно устранить или, по крайней мере, оказать благотворное влияние на каждое нарушение пси­хического или духовного развития ребенка" и, что "ана­лиз может оказаться весьма полезным также и для раз­вития нормального ребенка и станет с течением времени необходимым дополнением современного воспитания", другие авторы стоят на той точке зрения, что применение психоанализа в детском возрасте уместно "лишь в случае действительного инфантильного невроза". Еще большие разногласия по вопросу о применении психоанализа в детском возрасте существуют среди не психоаналитиков: психиатров, психологов и педологов. Диапазон этих разногласий необычайно велик: от резко­го отрицания и сурового осуждения психоана-\иза до об­щеобязательного применения его, как составной части исследования ребенка, от компромиссного признания не­которой ценности этого метода до авторитетных отзывов

Предисловие с русскому изданию

о психоанализе как об учении, прокладывающем новые пути к пониманию детской психики ¹⁾. В брошюре "Успе­хи психологии в России" проф. П.О.Эфрусси пишет: "При неосторожном пользовании этим методом вероятность влияния на ребенка в смысле ускорения темпа его сексу­ального развития чересчур велика. Остается пожелать, чтобы метод психоанализа не получил популярности сре­ди русских педагогов" ²⁾. В то же время в Детском Обсле-довательном Институте (в Ленинграде), возглавляемом известным русским педологом проф. А.С.Грибоедовым, психоаналитическое обследование является обязательной составной частью общего исследования всех воспитанни­ков. "Характерным для нашего времени, — пишет проф. Грибоедов, — является стремление обратить особенно вни­мание на социальные условия существования, в них отыс­кать корень или один из корней данного состояния воспи­танника а как био-социального существа (Е.П.Радин) и, ис­ходя из них, предпринять соответствующие лечебно-вос­питательные меры (био-социальное воздействие). Это стремление отражается и в русской литературе, и в аме­риканской: американские психопатические клиники и кли­ники психической гигиены в своих отчетах постоянно при­водят данные социального обследования и психоаналити­ческого толкования их" ^s>. Предлагаемая вниманию русских читателей работа Анны Фрейд, дочери творца психоанализа проф. З.Фрей­да, представляет собой четыре лекции по введению в тех­нику детского психоанализа, прочитанные ею в Венском Психоаналитическом Институте. Анна Фрейд делится со своими слушателями теми трудностями, с которьгми ей приходилось сталкиваться при проведении анализа в дет­ском возрасте. Аналитическая ситуация взрослого паци­ента во многом отличается от аналитической ситуации ребенка. Поэтому при проведении анализа у детей частью приходится отказываться от основных правил и испытан­ных технических приемов, с учетом применявшихся у взрослых пациентов, и вырабатывать новые, своеобразные технические приемы, которые определяются не столько

1) См. полемическую брошюру д-ра И А Перепел» "Фрейдиам и его ака­демическая оппозиция " Изд автора Ленинград. 1926. 2) Проф П.О.Эфрусси. "Успехи психологии в России" Изд "Начатки маний". Петроград, 1923 3) Предисловие к русскому переводу книги проф Штромайера "Психо­патология детского возраста " Госиздат, 1926

10

А. Фрейд

характером заболевания, сколько индивидуальностью ана­лизируемого ребенка. Приступая к проведению детского анализа, аналитик должен быть уверен, что анализ будет доведен до конца: прерванный анализ таит в себе целый ряд нежелательных моментов. Если ребенок уйдет от аналитика в период от­рицательного переноса и сопротивления, то все влечения, освобожденные к этому времени с помощью анализа, мо­гут быть использованы ребенком в худшую сторону. По­этому Анна Фрейд видит показание к детскому анализу не только в определенном заболевании ребенка, но и в характере окружающей его среды. Она предлагает огра­ничить пока круг детей, которые могут быть подвергну­ты психоанализу, детьми аналитиков, анализируемых и тех родителей, которые относятся к анализу с доверием и уважением и дают, таким образом, аналитику хотя бы некоторую уверенность в том, что анализ будет доведен до конца. "В тех же случаях, где не существует техничес­ких возможностей для соблюдения этих предосторожно­стей, следует, может быть, даже отказаться от проведения анализа", -считает А.Фрейд. Научная искренность, осторожность выводов, крити­ческое отношение к каждому из выставляемых утвер­ждений, глубоко вдумчивое отношение к изучаемому материалу — вот главное, что характеризует лекции Анны Фрейд. Являясь, с одной стороны, ценным прак­тическим приобретением для педагогов и педологов, ин­тересующихся психоанализом, они, с другой стороны, представляют собой наилучшее возражение тем крити­кам психоанализа, которые утверждают, что "в проти­воположность другим открытиям нашего века, фрей­дизм не знает эволюции, он не хочет быть теорией, а догматом, аксиомой" ¹⁾. А также тем из них, для кото­рых прочтение "этих прекрасных строк столь автори­тетного автора было особым удовольствием" ²⁾. Д-р Я.Коган

1) Проф. Л.Г.Оршанскчй. Предисловие к русскому переводу книги д-ра Г.Гуг-Гельмут. "Новые пути к познанию детского возраста". Изд. "Сеятель". Ленинград, 1926. 2) Проф. В.М.Гаккебуш. Журнал "Современная Психоневрология" за 1926 г. Т.Н. N 3.

Биографический очерк

Анна Фрейд /З. 12. 1895, Вена - S.10. 1982, Лондон/ "Наиболее важное и значимое "СВЕРХ-Я" международ­ного психоанализа", — так называли Анну Фрейд, осново-положницу детского психоанализа, почетного доктора многих университетов Европы и Америки, дочь и после­довательницу Зигмунда Фрейда. Анна родилась 3 декабря 1895 года и была самой млад­шей из шести детей 3. Фрейда. 3. Фрейд надеялся, что родится мальчик, и уже решил назвать его Вильгельмом в честь своего друга Вильгельма Флисса, предложившего идею бисексуальной природы человека, которую позднее использовал 3. Фрейд. Приват-доцент 3. Фрейд уже готов был послать своему другу дорогую по тем временам те­леграмму, но, когда родилась девочка, ограничился сооб­щением в одном из своих многочисленных писем. Матери Анны, Марте Фрейд, было тяжело справляться с шестью маленькими детьми и вести домашнее хозяйство. На помощь к ней в их дом переехала сестра матери, тетя Минна. Так у Анны стало сразу "две матери", и с самого рождения она оказалась в "коллективе" воспитателей. Чтобы содержать такую большую семью 3. Фрейду при­ходилось работать "до восемнадцати часов в день". Поэто­му с отцом дети общались в основном "во время каникул", когда 3. Фрейд целиком погружался в семью, любил путе­шествовать с детьми, собирать грибы. Но если с детьми случалось что-то неприятное, он спускался к ним на помощь "с высот своего Олимпа". Признание отца было для Анны Фрейд наивысшей наградой. Ради этого стоило приносить "жертвы", стараясь быть лучше и отодвигая "дурное и цар­ство фантазии". Анна Фрейд любила стихотворение Г. Гей­не "Гренадеры", в котором два наполеоновских солдата готовы принести себя в жертву любимому императору, от­казавшись от семьи и детей, а в награду за это они восста­нут к нему из могилы, когда он будет проезжать мимо. То ОН над могилою едет! Знамена победно шумят...

12

А. Фрейд

Тут выйдет в тебе, император, Из гроба твой верный солдат! В 1901 году Анна поступила в частную школу, где про­училась два года, и перешла в обычную народную школу. Потом она закончила частный лицей "Cottege Lyzeum" что давало ей право начать педагогическое образование, но было недостаточно для учебы в университете. Для этого • необходимо было закончить гимназию. В 16 лет, после выпускных экзаменов в лицее, встал вопрос, что делать дальше. В это время вышла замуж ее сестра Софи, любимица 3. Фрейда, которой восхищались все посетители отца. Анна и Софи жили в одной комна­те и были очень близки. Расставаясь, Анна обещала забо­титься о Софи, если с ней что-нибудь случиться. Но в этот период сама Анна была перед выбором: ста­нет ли она учительницей, или кто-то возьмет ее замуж, как сестру; как быть с дальнейшей учебой и с таким интерес­ным и притягательным миром, окружавшим ее отца? Ре­цепт 3. Фрейда был прост: "Путешествовать!" На пять ме­сяцев Анна уезжает в Италию. После этого она начинает свое педагогическое образование и в 1914 году сдает заклю­чительный экзамен. Пять лет А. Фрейд проработала учи­тельницей. Сдав в 1917 году еще один экзамен, она посту­пает на работу в тот же лицей, в котором училась сама. 3. Фрейд мог быть доволен успехами дочери. В одном из своих писем он хвалит ее и обеспокоен только двумя "недостатками": сутулой осанкой и чрезмерным увлечени­ем вязанием. Некоторые психоаналитики в шутку толко­вали это как замещение отсутствовавшей у Анны сексу­альной жизни, считая, что "постоянное движение вязаль­ных спиц символизирует непрерывный половой акт". Первый разговор с отцом о психоанализе состоялся во время одной из прогулок в 1909 году, когда Анне было 13 лет. Позднее отец разрешал ей присутствовать на своих лекциях, на заседаниях Психоаналитического общества, а иногда даже во время приема пациентов. С 1918 по 1921 год Анна проходила анализ у 3. Фрейда, если у него было на это время. Многих смущало такое явное нарушение психоаналитической марали, но "что дозволено Юпитеру, то недозволено Быку". Так получилось, что А. Фрейд единственная из детей оставалась рядом с отцом на протяжении всей его жизни. Когда началась Первая мировая война, братья были при­званы в армию, а сестры вышли замуж и разъехались.

Биографический очерк

13

Потенциальным женихам всегда было нелегко пробить­ся сквозь "панцирь" Анны, а война уменьшила вероятность брака еще больше. С 1918 года А. Фрейд принимает участие во всех Меж­дународных психоаналитических конгрессах и заседани­ях Венского психоаналитического общества. В 1920 году она вступает в состав английского отделения "Психоана­литического издательства". Ее особенно интересуют фан­тазии и сновидения наяву. Этому посвящен ее перевод с английского книги Julien Varendonck "Day-Dreaming". В 1922 году А. Фрейд произвела свое первое психоана­литическое исследование 15-летней девочки и сделала свой собственный доклад "Фантазия избиения во сне и наяву". Это было одним из условий приема в Венское психоана­литическое общество, членом которого теперь она стала. 1923 го^ был переломным в судьбе А. Фрейд. В этом году она открыла свою собственную психоаналитическую практику. В том же самом доме, где 3. Фрейд принимал взрослых пациентов, А. Фрейд устроила кабинет для детей. В этом же году Анна узнала, что ее отец болен раком. Это случилось совершенно неожиданно. Ей сообщили, что нужно забрать "господина профессора" из кабинета вра­ча, куда 3. Фрейд ушел, никому ничего не сказав, и где ему сделали операцию в связи с раком челюсти. Некото­рые современники отмечали, что именно благодаря посто­янной заботе своей дочери, 3. Фрейд смог прожить после этого еще 16 лет, перенеся 31 операцию. А. Фрейд ухажи­вала за ним, ежедневно санируя полость рта, сопровож­дала в поездках для лечения и изготовления протезов. Периодически она зачитывала его доклады, ездила вмес­то него на международные конгрессы, вела переговоры, в 1926 году стала секретарем, а через год Генеральным секретарем Международного психоаналитического обще­ства, принимала почетные награды 3. Фрейда. В 1930 году она ездила во Франкфурт-на-Майне получать за отца по­четную премию им. И.В. Гете. Она даже представляла тяжело больного 3. Фрейда на похоронах его матери. А. Фрейд взяла на себя часть переписки и научной работы отца, а в последующем повела ее самостоятельно. Однако поначалу А. Фрейд испытывала немало слож­ностей. Из-за отсутствия медицинского образования ей было трудно открыть собственную практику и добиться признания среди коллег. Сам 3. Фрейд считал психоана­лиз самостоятельным направлением и относил его скорее

14________________________________А. Фрейд к психологии, не без оснований опасаясь включения в ме­дицину в качестве одного из разделов в курсе психотера­пии. Тем не менее, медицинское "дилетантство" первое время сильно мешало А. Фрейд. Ей не посылали пациен­тов. Начинала она с анализа детей друзей и знакомых. Тяжело добивалась она признания и в психоаналитичес­кой среде. Здесь на новом уровне встала проблема детства, когда она боролась с братьями и сестрами за любовь отца. Теперь она соперничала с "приемными детьми" 3. Фрей­да, его многочисленными почитателями и сотрудниками: врачами, учеными, философами. Работа с детьми существенно отличалась от привычно­го "взрослого" психоанализа. Начать с того, что в отличии от взрослых пациентов, которые сами заинтересованы в лечении и оплачивают его, ребенка родители часто приво­дят к аналитику вопреки его воле, Дети иногда отказыва­лись разговаривать, прятались под стол, упрямились. Здесь очень пригодился педагогический опыт работы в лицее. А. Фрейд всегда могла расположить к себе учеников. Она рас­сказывала им интересные истории, разыгрывала Св. Нико­лая ("Деда Мороза"). Если было нужно установить довери­тельные отношения с ребенком, она сама залезала под стол, высовывала язык, показывала фокусы. Но никогда не за­бывала при этом о своих основнь1х целях. В 1925 году в Вену приехала Дороти Бёрлингам-Тиф-фани с четырьмя детьми и "без мужа", как отметил 3. Фрейд (ее муж жил отдельно, позднее он покончил с со­бой, выбросившись из окна). Дороти была дочерью бога­того фабриканта и изобретателя Тиффани, американско­го почитателя 3. Фрейда. А. Фрейд стала второй матерью для детей Д. Бёрлингам и для сына своей сестры Софи, умершей в 1920 году. Ей удавалось быть для них одновре­менно "взрослой" и в то же время таким же ребенком, как они. С ними она путешествовала, ходила купаться, игра­ла, рассказывала истории, водила в театр. А. Фрейд нашла им частных учителей — Петера Блоза и Эрика Эриксона, который сам в это время проходил у нее анализ. В 1928 году Д. Бёрлингам переехала в дом 3. Фрейда и жила с тех пор под одной крышей с А. Фрейд до самой смерти в 1979 году. Вокруг А. Фрейд образовался круг со­ратниц ("круг четырех дам": А. Фрейд, Д. Бёрлингам, Жан­ны Лампл-де«Гру, Марианны Ри-Криз). Это были женщи­ны уже побьшавшие замужем, или жившие с мужем раз­дельно, для которых муж бь1л гораздо менее значим, чем

Биографический очерк

15

психоанализ. Они окружали 3. Фрейда и одновременно от­гораживали его от других. Доступ к больному патриарху мог получить только тот, кто не вызывал возражений у Анны Фрейд. 3. Фрейд полностью доверял дочери. В историю психоанализа вошли, правда, и другие зна­менитые женщины, которые приблизились к 3. Фрейду еще до того времени, когда А. Фрейд взяла на себя роль помощника, секретаря, санитара и защитника отца. С эти­ми женщинами Анна находилась в постоянном соперни­честве. Особенно это касалось "прекрасной Елены", одной из основательниц женской психологии, Хелен Дейч. Она была на 11 лет старше Анны Фрейд, изучала медицину и проходила психоанализ у 3. Фрейда. В конце 1924 года она возглавила только что созданный Венский Психоаналити­ческий Институт. Анна же стала секретарем этого инсти­тута, читала в нем лекции по детскому психоанализу для воспитателей и педагогов. Первая книга А. Фрейд "Введение в технику детского психоанализа" вышла в 1927 году. В нее вошли четыре лек­ции, прочитанные в Венском Психоаналитическом Инсти­туте, знакомящие со спецификой детского психоанализа. В этот же период А. Фрейд вступает в длительную полеми­ку с другой известной исследовательницей детского разви­тия Мелани Клайн (1882-1960), при этом категорически про­тестуя против "прямого перевода" проявлений детской пси-" a. n /~< г\ хическои жизни на язык взрослого психоанализа. Сам о. Фрейд считал подход М. Клайн карикатурой на психоана­лиз. Так, например, указывая на примитивизм М. Клайн, 3. Фрейд отмечал, что такие игровые действия, как "стол­кновение двух повозок она интерпретирует как символичес­кое наблюдение половых сношений родителей", а опроки­дывание какой-нибудь другой игрушки как "агрессивное действие, направленное против отца". А. Фрейд считала, что психическая жизнь ребенка подчиняется иным психи­ческим законам, чем у взрослых. Внутренние психические инстанции формируются постепенно. Поэтому, как справед­ливо отмечала А. Фрейд, нельзя непосредственно перено­сить то, что наблюдаем у взрослых, на детей. В 1926 году М. Клайн переезжает из Берлина в Лондон. ТагТона неожиданно обретает много сторонников. Психо-звалитическому движению грозил раскол. 3. Фрейд очень не хотел еще одного повторения драмы с К.Г. Юнгом и А. Адлером и любой ценой стремился сохранить единство внутри психоанализа. Чтобы как-то сгладить усиливающе-

16

А. Фрейд

еся напряжение между английским и немецким психоана­лизом, А. Фрейд в 1927 году отправляется в Лондон, где участвует в "Симпозиуме по детскому анализу". "Золотые двадцатью подходили к концу. В 1930 году выходит новая книга А. Фрейд "Введение в психоанализ для педагогов". Работа над этой книгой показывает, как создавала свои труды А. Фрейд: сначала она формулиро­вала и излагала свои мысли в хорошо аргументированной форме лекций, а потом на основе многих лекций излага­ла материал в форме книги. Тридцатые годы несли с собой много проблем и труд­ностей, которые все больше давили на А. Фрейд. В 1931 году усилились финансовые затруднения в "Психоанали­тическом издательстве", основанном еще в начале двад­цатых годов на крупные пожертвования. Благодаря орга­низаторским способностям А. Фрейд, которая вела все необходимые переговоры, издательство удалось спасти от распада. В этом же году А. Фрейд становится секретарем Венского психоаналитического общества. Приближался 80-летний юбилей 3. Фрейда. А. Фрейд подготовила опцу особый подарок, которым он очень гордил­ся: в 1936 году, ко дню рождения 3. Фрейда, выходит основ­ной теоретический труд А. Фрейд "Я и механизмы защиты" (русский перевод "Психология "Я" и защитные механизмы"). В этой книге А. Фрейд выступает против широко распрост­раненного в тот период мнения, что психоанализ занимает­ся исключительно бессознательным. Объектом психоанали­за становится развитие "Я" как центра сознания. Еще одно важное событие того времени — создание пси­хоаналитических детских яслей "Jackson Nurseries", спон­сором которых стала доктор Эдит Джексон. Когда в 1933 году в Германии к власти пришел Гитлер и в огонь в числе первых полетели психоаналитические издания, запрещенные как еврейский вымысел, 3. Фрейд пошутил: "Цивилизация движется вперед: в Средние века меня бы сожгли на костре, а сегодня они сжигают только мои книги". Тогда он не мог еще предположить, что че­рез несколько лет в крематории концентрационного, лаге­ря сожгут всех его сестер. Чувствуя приближение опасности, многие психоанали­тики покидали Австрию. К 1938 году из 120 психоанали­тиков в Вене осталось только четыре. Старому 3. Фрейду очень тяжело было решиться на перемену места в его воз­расте и начать новую жизнь в чужой стране. Он был уве-

Биографчческий очерк.

17

рен, что он слишком стар, слишком болен и слишком из­вестен, чтобы его могли как-то преследовать. Только ког­да беда пришла непосредственно в его дом, 3. Фрейд при­нял решение об эмиграции. 11 марта 1938 года немецкие солдаты вошли в Вену, а 22 марта Анну Фрейд вызвали на допрос в Гестапо. На случай пыток она взяла с собой яд. Этот день был одним из самых страшных в ее жизни. В последующем, много путешествуя по миру, она никог­да больше не приезжала в Германию. А когда через мно­го лет, в 1971 году согласилась приехать на 27 междуна­родный конгресс в Вену, то прочла свой доклад на англий­ском языке. Тогда же вместе с многочисленными турис­тами А. Фрейд посетила дом-музей, где когда-то жила сама. В эмиграции А. Фрейд до самой смерти говорила только по-английски, доже со старыми знакомыми, с ко­торыми она когда-то говорила на своем родном немецком. Только благодаря помощи влиятельных друзей — французской принцессы Марии Бонапарт, послов США в Австрии и во Франции — удалось "выкупить" 3. Фрей­да, его жену и дочь у нацистов. В гестапо с 3. Фрейда взя­ли слово, что он подтвердит всем, что там с ним хорошо обращались. 3. Фрейд в свойственной ему саркастической манере пошутил тогда: "Я даже могу всем очень рекомен­довать гестапо". 4 июня 1938 года 3. Фрейд с женой и дочерью выеха­ли из Вены в Париж, а оттуда отправились в Англию, где провели всю оставшуюся жизнь. Британское психоанали­тическое общество находилось под сильным влиянием М. Клайн, а ее отношения с 3. Фрейдом и Анной "оставляли желать лучшего". Это отчасти объясняет, почему англий­ские аналитики не устроили особых торжеств в связи с приездом 3. Фрейда и его семьи. Но они тем не менее ока­зали им действенную помощь и поддержку. А. Фрейд, конечно, выразила свою искреннюю благодарность, но борьба двух женщин на этом не закончилась. В Лондон 3. Фрейд привез с собой из Вены большую часть своих книг, часть мебели и свою коллекцию антиквар­ных вещей. Ему так понравились новый дом и сад, что, как он шутил, ему хотелось сказать: "Хайль Гитлер", за то, что он все это получил. 3. Фрейд прожил еще год. Он умер 23 сентября 1939 года, когда уже началась Вторая мировая война и была оккупирована Польша. 3. Фрейд просил вра­ча и дочь облегчить его страдания в последние минуты, и помочь ему "уйти достойно". Но, даже когда Анна Фрейд

18

А Фрейд

поняла, что бесконечные страдания отца остановить уже нельзя, она не смогла этого сделать. После смерти 3. Фрейда А. Фрейд сразу же начала работу над "памятником" отцу — изданием его "Собрания сочинений". В 1942-1945 годах оно впервые вышло в Анг­лии, стране, находящейся* в состоянии войны с Германи­ей, на немецком языке. Первое время после приезда в Лондон А. Фрейд не могла получить право на работу в Англии. Когда началась война, она занялась организацией помощи английским детям — жертвам бомбардировок Лондона. Это была ее личная борьба с Гитлером. Привлекая помощников — пре­имущественно эмигрантов, А. Фрейд собирала пострадав­ших детей, организовывала для них помощь, вела пере­говоры и находила деньги среди различных фондов, фирм и частных лиц. В последующем их имена А. Фрейд пуб­ликовала на первых страницах своих произведений. В 1939 году она открыла детский военный приют-ясли "Hampsteac War Nurseries". За шесть лет войны в нем об­рели уход и заботу более 80 детей в возрасте от шести и более лет. На этом материале А. Фрейд изучала влияние разлуки ребенка с матерью, реакцию детей разного воз­раста на совместную жизнь, когда отношения со старши­ми товарищами заменяют отношения с родителями; осо бенностями развития Эдипова комплекса при отсутствии эдипальных объектов, особенно отца. Результаты этих ис­следований публиковались в "Ежемесячных отчетах", ко­торые нередко были так интересны, что их можно было читать как захватывающий детектив. (Известно, что А. Фрейд и ее отец сами любили читать детективы.) А. Фрейд утверждала новые для того времени подхо­ды к кормлению и пеленанию грудных детей, показыва­ла, как разрыв ребенка с родителями в раннем возрасте может иметь потом очень серьезные последствия. Все новшества А. Фрейд демонстрировала в своей повседнев­ной работе: она сама купала, пеленала, кормила детей, играла с ними. Кроме того она постоянно читала лекции для сотрудников. Многолетнее напряжение подорвало силы А. Фрейд. В конце 1945 года она заболела вирусным воспалением лег­ких и почти на 10 месяцев оказалась оторванной от своей привычной работы. В этот же период она занялась пере­водом на немецкий книг, написанных ранее с Д. Берлин-гам по-английски.

Биографический очерк

19

В 1943 году вновь обострились ее научные споры с М. Клайн. И опять появилась реальная угроза раскола психо­аналитиков на "клайнианцев" и "фрейдианцев". Тем не менее несмотря на эти разногласия и влияние М. Клайн с 1944 по 1949 года А. Фрейд избиралась Генеральным сек­ретарем Международной Психоаналитической Ассоциации. Особой заботой Анны было научное наследие 3. Фрейда, монополией на которое она обладала. Современники гош> рили, что каждый, кто что-то пишет о Фрейде, чувствует, как А. Фрейд заглядывает в его текст через плечо. После окончания войны Англия приняла 1000 сирот, спасенных из концентрационных лагерей. А. Фрейд вклю­чается в работу по их психоаналитическому обследованию и созданию специальных методов помощи. В 1947 году А. Фрейд открывает в Хэмпстеде курсы подготовки детских психоаналитиков. В год они готовили 408 специалистов. До настоящего времени это ведущий в Европе психоаналитический центр, где готовят специали стов в обласги детского психоанализа. Сейчас что частный институт, существующий в основном на финансовые по­жертвования. В 1952 году А. Фрейд становится директо­ром клиники детской терапии в Хэмпстеде. В 1950 году состоялась первая поездка А. Фрейд в США, где она читала лекции в университете Кларка (г. Вустер), в котором 40 лет назад с восторгом принимали ее отца. Американцы (эти полезные "деньгодаватели", как называл их 3. Фрейд) проявляли большой интерес к ра­боте А. Фрейд и присвоили ей степень почетного докто­ра. За 18 дней до своего американского "марафона" А. Фрейд встретила многих старых друзей по Вене: Э. Эрик-сона, X. Харгмана, X. Дейч и др. В университете Кларка А. Фрейд заявила о своей центральной теме — "развитие". Вернувшись в Лондон, А. Фрейд продолжала свою обыч ную работу в институте: лекции, семинары, учебный анализ, коллоквиумы по разбору представляемых случаев, решение организационных вопросов. По введенной еще 3. Фрейдом традиции, по средам педагоги, учащиеся и друзья приглаша­лись на доклады и дискуссии. По вторникам представлялись Для разбора терапевтические случаи. Одновременно с этим А. Фрейд продолжает работу над творческим наследием и биографией 3. Фрейда. До 1982 года А. Фрейд вела прием пациентов. К ней обращались многие знаменитости (в их числе — Мэрилин Монро, которой она поставила диагноз ис­терического и депрессивного склада личности).

20

А Фрейд

После 1950 года она ещ<е 12 раз побывала с лекциями в США. Стала почетным доктором университетов и медицин­ских колледжей в Филадельфии (1964 год), Чикаго (1966 год), Нью-Хейвене (1968 год), в Колумбийском (1978 год) и Гарвардском (1980 год) университетах. Европейские столи­цы она посещала в последовательности проведения между­народных конгрессов, стала почетным доктором Шеф-фильдского университета в Англии (1966 год), медицинско­го факультета Венского университета (1972 год), Универси­тета им И.В. Гете во Франкфурте-на-Майне (1981 год) Когда ей исполнилось бй, А. Фрейд несколько ограни­чила свои служебные обязанности и прекратила вести се­минары в Британском психоаналитическом объединении. В 1965 году к своему 70-летию А. Фрейд сама себе сде­лала подарок, завершив свой основной труд "Норма и па­тология в детстве", в котором она обобщает результаты многолетних эксперименга-льных и теоретических исследо­ваний детского развития В 1968 году она сама перевела его на свой родной язык. На немецком языке книга вышла под названием "Верные и ложные пути детского развития" А. Фрейд дополнила психоана1литическое учение концепцией целостности психической системы с "Я" в качестве ее цен­тра В учении о психических структурах личности она про­слеживает становление "ОНО", "Я" и "СВЕРХ-Я" ребенка, изучает соотношение их влияния на психику ребенка. Глав­ной заслугой А. Фрейд в этой области является выделение так называемых генетических линий развития. В 1973 году ее избирают почетным президентов Меж­дународной Психоаналитической Ассоциации Но для интенсивной работы сил уже не хватало. А. Фрейд долго страдала болезнью легких, болями в спине. В 1976 году к этому прибавилась еще и анемия. Ей стали необходимы переливания крови, сначала с большими перерывами, но потом и каждое воскресенье, чтобы в понедельник иметь возможность работать. Девизом ее стали слова Ф. Ницше: "Что меня не сломает, делает меня сильнее". А Фрейд пережила осиовные переломные моменты развития человечества в XX веке. В 60-е годы на ее гла­зах прошли студенческие в олнения, "сексуальная револю­ция", движение хиппи. Будущее психоанализа тревожило ее — она не видела его в рсгзовом свете 1 марта 1982 года с ней сл)'чился инсульт, вызвавший поражение ствола головного мозга Ее парализовало, на­рушилась речь и был поражен центр равновесия С боль-

Биографический очерк

21

шим трудом артикулировала она свои мысли, произнося едва понятные звуки Сама она считала свой паралич са­мым страшным, что с ней могло "случиться, и всю жизнь этого боялась, хотя даже в больнице она пыталась продол­жить работу над книгой о семейном праве. А. Фрейд умерла 8 октября 1982 года. За 60 лет психо аналитической работы и научной деятельности она подго­товила 88 докладов и лекций, а также более 90 статей, 32 из которых вошли в ее 10-томное "Собрание сочинений" А. Фрейд писала- "Когда в юности я, как это часто бы­вает с молоденькими девушками, была недовольна своей внешностью, я успокаивала себя традиционными тогда для Вены словами: "С определенного возраста каждая женщи­на приобретает такое лицо, какое она заслуживает", а это значит — такое лицо, какое она сама себе создает . Безусловно, А Фрейд сумела создать свое собственное лицо. Я Обухов

Анна Фрейд

Часть I ВВЕДЕНИЕ В ДЕТСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ

©Пер. с нем. Я.Коган

Введение в детский психоанализ

Лекция 1 Введение в детский анализ Трудно сказать что-нибудь об анализе в детском воз­расте, если предварительно не уяснить себе вопроса о том, в каких случаях вообще имеются показания к анализу у ребенка и в каких — лучше отказаться от него. Как извес­тно, Мелания Клейн (Берлин) подробно занималась этим вопросом. Она придерживается того взгляда, что с помо­щью анализа можно устранить или, по крайней мере, ока­зать благотворное влияние на нарушение психического развития ребенка. При этом анализ может оказаться весь­ма полезным и для развития нормального ребенка, а с течением времени станет необходимым дополнением вос­питания. Однако большинство венских психоаналитиков защищает другую точку зрения: анализ ребенка уместен лишь в случае действительного инфантильного невроза. Боюсь, что на протяжении моего курса я немногим смогу содействовать выяснению этого вопроса. Я смогу сообщить вам только, в каких случаях решение предпри­нять анализ оказывалось правильным, и когда проведение его терпело неудачу. Понятно, что успехи побуждали нас к проведению новых анализов, а неудачи отпугивали от такого намерения. Таким образом, мы приходим к выво­ду, что в тех случаях, когда речь идет о ребенке, анализ нуждается в некоторых модификациях и изменениях или же может применяться лишь при соблюдении определен­ных предосторожностей. Тогда же, когда нет технической возможности для соблюдения этих предосторожностей, следует, может быть, даже отказаться от проведения ана­лиза. На протяжении этого курса из многочисленных при­меров вы узнаете, на чем основаны указанные выше со­мнения. А пока я умышленно оставляю в сторону всякую попытку ответить на эти вопросы. Начиная с прошлого года я неоднократно получала предложения изложить на техническом семинаре Ферей-на .течение детского случая и обсудить технику детского

Лекция I. Введение в детский анализ

23

анализа. До сих пор я отклоняла эти предложения, боясь, что все, что можно сказать на эту тему, будет казаться чрезвычайно банальным и само собою понятным. Специ­альная техника детского анализа, поскольку она вообще является специальной, вытекает из одного очень просто­го положения: в подавляющем большинстве случаев взрос­лый — зрелое и независимое существо, а ребенок — незре­лое и несамостоятельное. Само собою разумеется, что при столь отличном объекте метод также не может оставать­ся тем же самым. То, что в одном случае было необходи­мым и безобидным действием, становится в другом слу­чае скорее сомнительным мероприятием. Однако, эти из­менения вытекают из существующей ситуации и вряд ли нуждаются в особом теоретическом обосновании. На протяжении последних двух с половиной лет я име­ла возможность подвергнуть длительному анализу около десяти детских случаев. Постараюсь представить сделан­ные мною при этом наблюдения в том виде, в каком они, вероятно, бросились бы в глаза каждому из вас. Начнем, с установки ребенка к началу аналитической работы. Рассмотрим аналогичную ситуацию у взрослого паци­ента. Человек чувствует себя больным вследствие каких-либо трудностей в своем собственном Я, в своей работе, в наслаждении жизнью. Из каких-либо соображений он доверяет терапевтической силе анализа или решается об­ратиться к определенному аналитику, видя в этом путь к исцелению. Конечно, дело не всегда обстоит так просто. Не всегда одни только внутренние трудности являются поводом к анализу; часто таким поводом является лишь столкновение с внешним миром, которое порождается этими трудностями. В действительности решение на ана­лиз не всегда принимается самостоятельно: нередко боль­шую роль играют настойчивые просьбы родственников или близких людей, становясь иногда потом неблагопри­ятным фактором для работы. Желательная и идеальная для лечения ситуация заключается в том, что пациент по собственному желанию заключает с аналитиком союз про­тив некоторой части своей душевной жизни. Этого, разумеется, нельзя встретить у ребенка. Реше­ние на анализ никогда не исходит от маленького пациента, оно всегда исходит от его родителей или от окружающих его лиц. Ребенка не спрашивают о его согласии. Даже если ему и поставили бы такой вопрос, он не смог бы вынес-

24

А Фрейд

ти свое суждение. Аналитик является чужим для негожа анализ — чем-то неизвестным. Но самое трудное заклю­чается в том, что лишь окружающие ребенка люди стра­дают от симптомов болезни или его дурного поведения, а для самого ребенка и болезнь во многих случаях вов­се не является болезнью. Он часто не чувствует даже никакого нарушения. Таким образом, в ситуации с ребен­ком отсутствует все то, что кажется необходимым в си­туации со взрослым: сознание болезни, добровольное решение и воля к выздоровлению. Не каждый аналитик, работающий с детьми, учитыва­ет это как серьезное препятствие в работе. Из работ Мела ни Клейн, например, вы узнали, как она справляется с эти­ми условиями, и какую технику она выработала в данном случае. В противоположность этому мне кажется целесо­образной попытка создать в случае работы с ребенком ту же ситуацию, которая оказалась столь благоприятной для взрослого человека, т.е. вызвать в нем каким-либо путем недостающую готовность и согласие на лечение. В качестве темы моей первой лекции я беру шесть раз­личных случаев в возрасте между шестью и одиннадца­тью годами. Я хочу показать вам, как мне удалось сде­лать маленьких пацентов "доступными для анализа" по­добно взрослым людям, т.е. создать у них сознание бо­лезни, вызвать доверие к анализу и аналитику и превра­тить стимул к лечению из внешнего во внутренний. Раз­решение этой задачи требует для детского анализа подго­товительного периода, которого мы не встречаем при ана­лизе взрослого человека. Я подчеркиваю, что все, что мы предпринимаем в этом периоде, не имеет еще ничего общего с действительной аналитической работой, т.е. здесь нет еще речи о переводе в сознание бессознатель­ных процессов или об аналитическом воздействии на пациента. Речь идет просто о переводе определенного неже­лательного состояния в другое желательное состояние с по­мощью всех средств, которыми располагает взрослый чело­век в отношении к ребенку. Этот подготовительный пери-ад — собственно говоря "дрессировка" для анализа — бу­дет тем продолжительнее, чем больше отличается пер­воначальное состояние ребенка от вышеописанного состо­яния идеального взрослого пациента. Однако, с другой стороны, не следует думать, что эта работа слишком трудна. Я вспоминаю об одном случае с маленькой шестилетней девочкой, которая в течение трех

Лекция 1 Введение в детский анализ

25

недель находилась в прошлом году под моим наблюдени­ем. Я должна была установить, является ли трудновоспи­туемая, малоподвижная и тяжелая психика ребенка ре­зультатом неблагоприятного предрасположения и неудов­летворительного интеллектуального развития или же в данном случае речь шла об особенно заторможенном и запущенном ребенке. Ближайшее рассмотрение выявило наличие необычайно тяжелого для этого раннего возрас­та невроза навязчивости при весьма развитом интеллек­те и очень острой логике. Маленькая девочка была уже знакома с двумя детьми, с которыми я провела анализ; в первый раз она явилась ко мне на прием вместе со своей подругой, которая была немного старше ее. Я не говори­ла с ней ни о чем особенном и дала ей лишь возможность несколько ознакомиться с чужой для нее обстановкой. Вскоре когда она явилась ко мне одна, я предприняла пер­вое наступление. Я сказала ей, что она, конечно, знает, почему ко мне приходили двое знакомых ей детей: один — потому что он никогда не мог сказать правду и хотел отучиться от этой привычки, другая — потому что она слишком много плакала и сама была удручена этим об­стоятельством. Не послали ли также и ее ко мне из таких соображений? На это она прямо ответила. "Во мне сидит черт. Можно ли вынуть его?" В первый момент я была по­ражена этим неожиданным ответом, но затем я сказала, что это можно сделать, но это — отнюдь не легкая рабо­та. И если я попытаюсь сделать это вместе с ней, то она должна будет исполнить много вещей, которые вовсе не будут ей приятны. Я имела в виду, что она должна будет рассказать мне все. Она серьезно задумалась на одну ми­нуту и затем возразила мне: "Если ты говоришь мне, что это единственный способ, с помощью которого это может быть сделано, и при том сделано скоро, то я согласна". Таким образом, она добровольно согласилась выполнять основное аналитическое правило. Ведь вначале мы и от ьзрослого не требуем большего. Вместе с тем она полнос­тью отдавала себе отчет и о продолжительности лечения. По истечении трех недель родители девочки оставались в нерешительности, оставить ли ее у меня для анализа или же лечить ее другим способом. Она же сама была очень обеспокоена, не хотела отказаться от возникшей у нее на­дежды на выздоровление и со все большей настойчивос­тью требовала, чтобы я освободила ее от черта в течение оставшихся трех или четырех дней, после которых она

26

А. Фрейд

должна была уехать. Я уверяла ее, что это невозможно, что это требует длительного совместного пребывания. Я не могла объяснит ей этого с помощью цифр, так как в силу своих многочисленных задержек, она не обладала еще арифметическими знаниями, хотя находилась уже в школьном возрасте. В ответ на это она уселась на пол и указала мне рисунок ковра: "Нужно ли для этого столько дней, — сказала она, — сколько красных точек имеется здесь? Или же еще столько, сколько зеленых точек?" Я объяснила ей, какое большое количество сеансов необхо­димо для лечения. С помощью небольших овалов на ри­сунке моего ковра. Она отлично поняла это и, приняв вслед за этим решение лечиться, приложила все усилия к тому, чтобы убедить своих родителей в необходимости длительной совместной работы со мной. Вы скажете, что в данном случае тяжесть невроза об­легчила аналитику его работу. Однако, я полагаю мнение это ошибочным. Приведу вам в качестве примера другой случай, в котором подготовительный период протекал аналогичным же образом, хотя в данном случае о насто­ящем неврозе не могло быть и речи. Около двух с половиной лет тому назад ко мне была приведена одиннадцатилетняя девочка, воспитание кото­рой доставляло ее родителям величайшие трудности. Она происходила из зажиточного мелкобуржуазного дома; семейные отношения были весьма неблагоприятны: отец был вялым и слабовольным человеком, мать умерла мно­го лет тому назад, взаимоотношения с мачехой и младшим сводным братом носили враждебный характер в силу многих обстоятельств. Целый ряд краж, совершенных ребенком, бесконечная серия грубой лжи, скрытность и неоткровенность в более серьезных и более мелких воп­росах — побудили мать обратиться по совету домашнего врача к помощи анализа. В данном случае аналитический "уговор" был столь же прост: "Родители не могут с тобой ничего сделать, — таково было основное положение наше­го уговора, -только с одной их помощью ты никогда не выйдешь из состояния постоянных сцен и конфликтов. Быть может, ты попытаешься сделать это с помощью по­стороннего человека?" Она сразу взяла меня в союзники против родителей подобно тому, как вышеописанная ма­ленькая пациентка, страдавшая неврозом навязчивости, взяла меня в союзники против своего черта. В данном слу­чае сознание болезни (невроза навязчивости) было очевид-

Лекция 1. Введение в детский анализ

27

но. заменено сознанием конфликта. Однако общий для обоих случаев действенный фактор, степень болезни, который возник в данном случае из оснований внешнего характера, имел в первом случае основания внутреннего характера. Мой образ действий в этом, втором, случае, был позаим­ствован мною у Айхгорна, который пользуется им при вос­питании беспризорных детей. Воспитатель, по мнению Ай­хгорна, должен прежде всего стать на сторону беспризор­ного и предположить, что этот последний прав в своей ус­тановке по отношению к окружающим людям. Только та­ким образом ему удастся работать со своим воспитанни­ком вместо того, чтобы работать против него. Я хотела бы здесь отметить только, что для такого рода работы пози­ция Айхгорна гораздо более выгодна, чем позиция анали­тика. Он уполномочен городом или государством прини­мать те или иные меры и имеет за собой авторитет долж­ностного лица. Аналитик же, как это известно ребенку, по­лучает полномочия и оплату от родителей; он всегда по­падает в ложное положение, когда действует против сво­их доверителей — даже если это в их интересах. И, дейст­вительно, при всякого рода необходимых переговорах с родителями этого ребенка я всегда чувствовала, что у меня нечиста совесть по отношению к ним, и спустя несколько недель анализ в силу этих невыясненных отношений пре­кратился из-за внешнего повода, несмотря на самые бла­гоприятные внутренние условия. Как бы то ни было в обоих этих случаях легко можно было создать предварительные условия, необходимые для на­чала анализа: сознание болезни, доверие и решение на анализ. Перейдем теперь к рассмотрению другой крайности: случаю, в котором нет ни одного из этих трех факторов. Речь идет о десятилетнем мальчике с неясными симп­томами многих страхов, нервозности, скрытности и детс­ких перверзных действий. В последние годы он совершил несколько мелких краж и одну крупную. Конфликт с ро­дителями не был открытым, сознательным; точно также при поверхностном рассмотрении нельзя было найти ни­чего, что свидетельствовало бы о осознании своего безот­радного в общем состояния или о желании изменить его. Его отношение ко мне бьхло крайне отрицательным и не­доверчивым, все его стремление было направлено на то, чтобы не допустить открытия его сексуальных тайн. В данном случае я не могла прибегнуть к одному из тех двух приемов, которые оказались столь удачными в прежних

28

А Фрейд

случаях Я не могла образовать союз с его сознательным "Я" против отщепившейся части его существа, так как он вовсе не замечал такого расщепления. Равным образом я не могла быть его союзницей в его борьбе с окружающим миром, с которым он (поскольку он осознавал это) был связан сильными чувствами Путь, по которому я долж­на была пойти, был, очевидно, иным, более трудным и менее непосредственнь1м. Речь шла о том, чтобы завоевать доверие, которого нельзя было добиться прямым путем, и навязать себя человеку, который уверен, что отлично сможет справиться и без меня Я пыталась добиться этого разными способами. В те­чение долгого времени я не предпринимала ничего, при­способляясь лишь к его капризам и подделываясь всеми прямыми и окольными путями под его настроения Если он приходил на сеанс в веселом настроении, — я тоже была веселой. Если он предпочитал во время сеанса си­деть под столом, то я вела себя так, как будто это было в порядке вещей: приподымала скатерть и беседовала с ним. Если он приходил с бечевкой в кармане и показы­вал мне, как он завязывает замысловатые узлы и проде­лывает разные фокусы, то я показывала ему, что я умею делать еще более замысловатые узлы и более поразитель­ные фокусы. Если он гримасничал, то я гримасничала еще больше, а если он предлагал мне попробовать, кто из нас сильнее, то я старалась показать ему, что я несрав­ненно более сильна Я следовала за ним также и в бесе­дах на различные темы: от приключений морских пира­тов и географических сведений до коллекций марок и любовных историй. При всех этих разговорах ни одна тема не казалась мне сомнительной или неподходящей для его возраста, и мои сообщения были построены та­ким образом, что они ни разу не вызвали в нем недове­рия, будто за ними скрыта воспитательная цель. Я вела себя наподобие кинофильма или приключенческого ро­мана, которые не преследуют никакой иной цели, кроме увлечения зрителя или читателя и которые приспособля ются с этой целью к интересам и потребностям своей пуб­лики И, действительно, моя первая цель заключалась ис ключительно в том, чтобы, представить собой интерес для мальчика То обстоятельство, что в течение этого подго­товительного периода я узнала очень многое о его более поверхностных интересах и наклонностях, было непред­виденным, но очень желательным побочным выигры-

Лекция 1 Введение в детский анализ

29

шем Спустя некоторое время я присоединила к этому другой фактор. Я незаметным образом оказалась полез ной для него, писала ему во время сеанса его письма на пишущей машинке, охотно помогала ему записывать его "сны на яву" и вымышленные им истории, которыми он очень гордился, и даже изготовляла для него во время сеанса разные безделушки Для одной маленькой девоч­ки, которая проходила в это же время подговительный период, я очень усердно занималась во время сеансов вязанием и постепенно одела всех ее кукол и игрушеч­ных зверей. Таким образом, я развила, коротко говоря, второе приятное качество, не только представляла собой интерес, но стала еще и полезной. Дополнительным выиг­рышем второго периода оказалось то обстоятельство, что благодаря писанию писем и вымышленных историй я мало-помалу была введена в кр\т его знакомств и фан­тастической деятельности. Но затем ко всему этому присоединилось еще нечто несравненно более важное Я дала ему понять, что, под­вергаясь анализу, он получает огромные практические преимущества так, например, наказуемые действия име­ют совершенно иные, гораздо более благоприятные по­следствия, если о них узнает сначала аналитик, а от него уже об этом узнают воспитатели. Таким образом, он при вык прибегать к анализу как к защите от наказания и к моей помощи — для заглаживания необдуманных поступ­ков Он просил меня положить на прежнее место украден­ные им деньги и приходил ко мне со всеми необходимы­ми, но неприятными признаниями, которые следовало сделать своим родителям Он проверял мою пригодность в этом отношении бесчисленное множество раз, прежде чем он решил действительно в нее поверить. Но затем уже не оставалось сомнений' я стала для него не только инте­ресным и полезным человеком, но и очень сильной лич­ностью, без помощи которой он уже не мог обойтись. С помощью этих трех качеств я стала ему необходима; мож­но было бы сказать, что он попал в состояние полной зави симости перенесения. Этого момента я и ждала, чтобы весь­ма энергично потребовать от него — не в форме словес­ного приказания и не сразу — соответствующей компенса­ции, а именно: выдачи всех его сокровенных тайн, столь необходимых для анализа, это заняло еще несколько бли­же иших недель, а лишь после этого можно было присту­пить к настоящему анализу

30

А. Фрейд

Вы видите, что я в данном случае вовсе не стремилась вызвать у ребенка осознание болезни, которое в дальней­шем пришло само собой совсем иным путем. Здесь зада­ча заключалась лишь в создании связи, которая должна была быть достаточно прочной для того, чтобы можно было осуществить дальнейший анализ. Однако, я боюсь, что после этого подробного описа­ния у вас создалось такое впечатление, будто вся суть зак­лючается именно в этой связи. Я постараюсь рассеять это впечатление с помощью других примеров, занимающих среднее положение между приведенными здесь крайни­ми случаями. Мне было предложено подвергнуть анализу другого де­сятилетнего мальчика, у которого в последнее время раз­вился крайне неприятный и беспокойный для окружаю­щих симптом: бурные припадки ярости и злости, наступав­шие у него без видимого внешнего повода. Они казались тем более странными, что ребенок был вообще затормо­женным и боязливым. В данном случае я легко завоева­ла его доверие, так как он знал меня раньше. Точно так­же решение подвергнуться анализу вполне совпадало с его собственными намерениями, так как его младшая сестра была уже моей пациенткой, и ревность к тем преимуще­ствам, которые она очевидно извлекала из своего положе­ния в семье, стимулировала и его желания. Несмотря на это, я не могла найти настоящей исходной точки для ана­лиза. Объяснить это было нетрудно. Хотя он частично сознавал свои страхи, как болезненное состояние, и хотел избавиться от них и от своих задержек, однако, с его глав­ным симптомом, с припадками ярости, дело обстояло как раз наоборот. Он несомненно гордился ими, рассматривал их, как нечто отличающее его от других, хотя бы даже в неблагоприятном для него смысле, и ему были приятны заботы родителей, вызванные его состоянием. Таким об­разом, он свыкся с этим симптомом и, вероятно, вел бы в то время борьбу за сохранение его, если бы была сделана попытка уничтожить его с помощью анализа. Я восполь­зовалась тут несколько скрытным и не совсем честным приемом. Я решила поссорить его с этой частью его суще­ства. Я заставляла его описывать мне свои припадки каж­дый раз, когда они имели место, и притворялась крайне озабоченной и огорченной. Я осведомлялась, насколько он вообще мог владеть собой в таком состоянии, и сравнива­ла его неистовство с поведением душевнобольного, кото-

Лекцчя ]. Введение в детский анализ

31

рому вряд ли могла уже понадобиться моя помощь. Это озадачило и испугало его, так как в его честолюбивые чер­ты отнюдь не входила возможность прослыть душевно­больным. Он стал стараться сдерживать свои порывы, сопротивляться им. Он не способствовал их проявлению, как раньше, но чувствовал, что действительно неспособен подавить их и-стал, таким образом, испытывать повышен­ное чувство болезни и неудовольствия. Наконец, после нескольких тщетных попыток такого рода, симптом пре­вратился, как я этого хотела, из ценного достояния в бес­покоящее инородное тело, для преодоления которого он обратился ко мне за помощью. Вас поразит, что я в этом случае вызвала состояние, существовавшее с самого начала у маленькой девочки, страдавшей неврозом навязчивости: расщепление в соб­ственном "Я" ребенка. Точно также и в другом случае с семилетней невротичной капризной девочкой мне при­шлось прибегнуть к такому же приему после длительно­го подготовительного периода, весьма аналогичного выше­описанному случаю. Я отделила от ее "Я" все дурнное в ней, персонифицировала его, дала ему собственное имя, противопоставила его ей и добилась, наконец, того, что она стала мне жаловаться на созданное таким образом новое лицо и поняла, насколько она страдала от него. Рука об руку с создавшимся таким образом сознанием болезни идет доступность ребенка анализу. Но здесь мы не должны забывать о другом препят­ствии. Я имела возможность подвергнуть длительному анализу очень одаренного и способного ребенка: ту опи­санную выше восьмилетнюю девочку, которая отличалась чрезмерной чувствительностью и которая так много пла­кала. Она искренне стремилась стать другой, она имела все данные и все возможности, чтобы использовать про­водимый мною анализ. Но работа над ней тормозилась всегда на определенном пункте, и я уже хотела удоволь­ствоваться теми небольшими результатами, которых мне удалось добиться: исчезновением самых мучительных сим­птомов. Тогда обнаружилось, что нежная привязанность к няне, относившейся отрицательно к предпринятому ана­лизу, и была той именно преградой, на которую наталки­вались наши старания, как только они действительно на­чинали проникать вглубь. Хотя она питала доверие к тому, что выяснялось при анализе и что я говорила ей, но толь­ко до известного предела, до которого она разрешала себе

32

А Фрейд

это и за которым начиналась ее преданность няне. Все, что выходило за этот предел, наталкивалось на упорное и не­преодолимое сопротивление. Она воспроизводила таким образом старый конфликт, который имел место при лю­бовном выборе между жившими отдельно друг от друга родителями и сыграл большую роль в ее развитии в ран­нем детском возрасте Но и это открытие мало помогло делу, так как теперешняя ее привязанность к воспитатель­нице была весьма реальна и обоснованна. Я начала упор­ную и настойчивую борьбу с этой няней за расположение ребенка. В этой борьбе обе стороны пользовались всеми доступными им средствами; я старалась пробудить в ней критику, пыталась поколебать ее слепую привязанность и стремилась использовать каждый маленький конфликт, какие ежедневно бывают в детской так, чтоб он располо­жил ребенка в мою пользу. Я заметила свою победу, ког­да маленькая девочка, рассказывая мне однажды об од­ном таком волновавшем ее домашнем инциденте, закон­чила свой рассказ вопросом' "Думаешь ли ты, что она права?" Вот когда анализ проник в более глубокие слои ее психики и дал наилучший результат из всех приведен­ных здесь случаев. В данном случае бььдо нетрудно решить вопрос: допус­тим ли такой образ действий, как борьба за расположение ребенка? Влияние воспитательницы, о которой идет речь, было неблагоприятным не только для анализа, но и для общего развития ребенка. Но представьте себе, в какое зат­руднительное положение вы попадаете, когда вашим про­тивником является не чужой человек, а родители ребенка. Или когда вы стоите перед вопросом: целесообразно ли для успеха аналитической работы лишать ребенка влияния, благоприятного и желательного в других отношениях. Мы еще вернемся к этому пункту при рассмотрении вопроса о практическом проведении детского анализа и об отношении его к окружающей ребенка среде. Я заканчиваю эту главу двумя небольшими сообщениями, из которых вы увидите, насколько ребенок может постичь смысл аналитической работы и терапевтической задачи. Лучший пример — неоднократно упоминавшаяся здесь маленькая девочка, страдавшая неврозом навязчивости. Она рассказывала мне однажды о необыкновенно благо­получном исходе ее борьбы со своим чертом и неожидан­но потребовала признания с моей стороны. "Анна Фрейд, — сказала она, — разве я не сильнее моего черта? Разве

Лекция 1 Введение в детский анализ

33

я не могу сама с ним справиться? Ты собственно не нуж­на мне для этой цели". Я полностью согласилась с ней. Разумеется, она гораздо сильнее его и может обойтись без моей помощи. "Но ты мне все-таки нужна", — сказала она, подумав немного. — "Ты должна помочь мне, что­бы я не была так несчастна, если я должна быть силь­нее его". Я думаю, что и от взрослого невротика нельзя ожидать лучшего понимания той перемены, на которую он надеется в результате аналитического лечения. Теперь еще второй случай. Мой десятилетний паци ент, которого я так подробно описала, находясь в более позднем периоде своего анализа, вступил однажды в при­емной в разговор со взрослым пациентом моего отца Тот рассказал ему, что его собака растерзала курицу, и он, хозяин собаки, должен был за нее заплатить. "Собаку следовало бы послать к Фрейду, — сказал мой малень­кий пациент, — ей нужен анализ" Взрослый ничего не ответил, но впоследствии выразил свое крайнее неодоб­рение. Какое странное впечатление сложилось у этого мальчика об анализе' Ведь собака не больна. Собаке за хотелось растерзать курицу, и она сделала это. — Я от­лично поняла, что мальчик хотел сказать этим. Он, дол­жно быть, подумал: "Бедная собака! Она так хотела бы быть хорошей, но в ней есть что-то, заставляющее ее по­ступать так жестоко с курицами" Вы видите, что у маленького запущенного невротика вместо сознания болезни легко возникает сознание испор­ченности, которое становится таким образом мотивом для проведения анализа.

Лекция 2 t Приемы детского анализа Я представляю себе, что мои последние выводы про­извели весьма странное впечатление на практических апалишков. Весь арсенал изложенных мною приемов противоречит в слишком многих пунктах правилам пси­хоаналитической техники, которыми мы до сих пор ру­ководствовались. Рассмотрим еще раз мои приемы. Я обещаю малень­кой девочке, что она выздоровеет: при этом я исхожу из тех соображений, что нельзя требовать от ребенка, чтобы он пошел по неизвестной ему дороге с незнакомым ему лицом к цели, в которой он неуверен. Я исполняю его оче­видное желание зависимости от авторитета и увереннос­ти в успехе. Я открыто предлагаю себя в союзники и вме­сте с ребенком критикую его родителей. В другом случае я веду тайную борьбу против домашней обстановки, в ко­торой живет ребенок и всеми средствами домогаюсь его любви. Я преувеличиваю опасность симптома и пугаю па­циента для достижения своей цели. И, наконец, я вкрады­ваюсь в доверие к детям и навязываю себя им, хотя они уверены, что отлично могут справиться и без меня. Куда же исчезает предписанная аналитику строгая сдержанность, осторожность при обещании пациенту воз­можности выздоровления или даже одного лишь улучше­ния, его абсолютная выдержанность во всех личных делах, полная откровенность в оценке болезни и неограниченная свобода, которая представляется пациенту, в любой мо­мент прекратить по своему желанию совместную работу? Хотя мы поддерживаем представление о такой свободе и у маленьких пациентов, но это остается в большей или меньшей степени фикцией: приблизительно так же обсто­ит дело и в школе. Если бы принять всерьез вытекающую отсюда свободу действий, то, по всей вероятности, на дру­гой день все классы пустовали бы. Я защищаюсь от воз­никшего, быть может, у вас предположения, что я посту-

Лекция 2. Приемы детского анализа

пила таким образом вследствие незнания или нарочито­го пренебрежения правилами психоаналитической техни­ки. Я полагаю, что я развила лишь в большей степени ос­новные элементы тех приемов, которыми пользуетесь вы все в отношении к своим пациентам, не подчеркивая это­го. Может быть, я в своей первой лекции несколько пре­увеличила разницу между первоначальной ситуацией ре­бенка и взрослого. Вы знаете, как скептически мы отно­симся в первые дни к решению пациента лечиться и к тому доверею, которое он питает к нам. Мы опасаемся, что можем потерять его еще до начала анализа, и приобрета­ем прочную почву для наших действий только тогда, ког­да мы вполне уверены в перенесении пациента. В первые дни с помощью ряда приемов, мало чем отличающихся от длительнь1х и необычных приемов, применяемых мною у детей, мы действуем на него почти незаметно, так чтоб не было никаких особых усилий с нашей стороны. Возьмем, например, депрессивного, меланхоличного пациента. В действительности аналитическая терапия и техника не предназначены для таких случаев. Но там, где такое лечение предпринимается, необходим подготови­тельный период, в течение которого мы будим в пациен­те интерес и мужество, необходимое для аналитической работы, ободряя его и вникая в его личные потребности. Приведем еще один пример. Как нам известно, правила психоаналитической техники предостерегают нас не при­ступать слишком рано к толкованию сновидений и не зна­комить таким образом пациента с его внутренними про­цессами, которые еще непонятны для него и которые мо­гут вызвать у него только протест. Однако, если мы име­ем дело с умным, образованным, скептически настроен­ным больным, страдающим неврозом навязчивости, то нам даже бывает приятно преподнести ему сразу же в начале лечения особенно красивое и убедительное толко­вание сновидения. Этим мы его заинтересовываем, удов­летворяем его высокие интеллектуальные запросы и, в сущности, делаем то же самое, что и работающий с деть­ми аналитик, демонстрирующий маленькому мальчику, что он умеет показывать с помощью бечевки лучшие фо­кусы, нежели сам ребенок. Точно также существует ана­логия в том, что имея дело с капризным и запущенным реоенком, мы становимся на его сторону и выражаем го­товность помочь ему в борьбе с окружающим миром. Мы показываем также и взрослому невротику, что хотим по-

36

А.Фрейд

мочь ему и поддержать его, и при всех семейных конф­ликтах мы всегда принимаем его сторону. Следовательно, и в данном случае мы становимся интересными и полез­ными для него людьми. Вопрос о влиянии сильной лично­сти и авторитета тоже играет здесь важную роль. Наблю­дение показывает, что в первоначальных стадиях анализа опытному и пользующемуся всеобщим уважением анали­тику гораздо легче удержать своих пациентов и обеспечить себя от их "бегства", чем молодому начинающему анали­тику. Первому далеко не всегда приходится испытывать на себе во время первых сеансов стольких проявлений "отри­цательного перенесения", проявлений ненависти и недове­рия, как последнему. Мы объясняем себе это различие нео­пытностью молодого аналитика, недостатком такта в обра­щении с пациентом, его поспешностью или слишком боль­шой осторожностью в толкованиях. Однако, я полагаю, что в данном случае следовало бы принять во внимание чисто внешний момент, связанный с авторитетом. Пациент спра­шивает себя не без основания: что это за человек, который вдруг претендует на то, чтобы стать таким огромным ав­торитетом? Дает ли ему право на это его положение во внешнем мире или отношение к нему других здоровых людей. Мы не должны трактовать это обязательно как оживление старых побуждений ненависти; в данном случае мы имеем дело скорее с проявлением здорового, критичес­кого ума, дающего знать о себе перед тем, как пациент по­падает в ситуацию аналитического перенесения. При такой оценке положения вещей аналитик, пользующийся извест­ностью и уважением, имеет те же преимущества, что и ра­ботающий с детьми аналитик, который с самого начала является более сильным и более взрослым, чем его малень­кий пациент, и который становится сильной личностью, стоящей вне всякого сомнения, когда ребенок чувствует, что его родители ставят авторитет аналитика выше своего. Следовательно, основные элементы такого подготови­тельного периода лечения, о которых я говорила выше, имеют место и при анализе взрослых пациентов. Но мне кажется, что я неправильно формулировала свою мысль. Было бы правильнее сказать: в технике анализа взрослых людей мы находим еще остатки тех мероприятий, кото­рые оказались необходимыми в отношении к ребенку. Пределы, в каких мы ими пользуемся, определяются тем, насколько взрослый пациент, которого мы имеем перед собой, остался еще незрелым и несамостоятельньш суще-

Лекцчя 2 Приемы детского анализа

37

ством и насколько он, следовательно, приближается в этом отношении к ребенку. До сих пор речь шла только о подготовительной ста­дии лечения и о создании аналитической ситуации. Допустим теперь, что аналитику действительно у далось с полющью вышеприведенных мероприятий завоевать дове­рие ребенка, что ребенок пришел к сознанию своей болезни и, руководствуясь своим собственным решением, стремится теперь изменить свое состояние. Таким образом, мы сто­им перед вторым вопросом, перед рассмотрением тех при­емов, которыми мы располагаем для собственно аналити­ческой работы с ребенком. В технике анализа взрослых пациентов мы имеем четы­ре таких вспомогательных приема. Мы пользуемся, во-пер­вых, всем тем, что может нам дать сознательное воспомина­ние пациента, для составления возможно более подробной истории болезни. Мы пользуемся толкованием сновидений. Мы перерабатываем и толкуем свободные ассоциации, кото­рые дает нам анализируемый. И пользуясь, наконец, тол кованием его реакций перенесения, мы пытаемся проникнуть в те его прежние переживания, которые иным путем не мо­гут быть переведены в сознание. Вы должны будете в даль­нейшем терпеливо подвергнуть систематическому рассмот­рению эти приемы и проверить, могут ли они быть приме­нены и использованы при детском анализе. Уже при составлении истории болезни на основании сознательных воспоминаний пациента, мы наталкиваемся на первое отличие: имея дело со взрослым пациентом, мы стараемся не использовать сведений, взятых у членов его семьи, а полагаемся исключительно на те сведения, кото­рые он сам может нам дать. Мы обосновываем это доб­ровольное ограничение тем, что сведения, полученные от членов семьи больного, в большинстве случаев бывают ненадежными, неполными, и окраска их обусловливается личной установкой того или иного члена семьи в отноше нии к больному. Ребенок же может рассказать нам лишь немногое о своей болезни. Его воспоминания ограничены небольшим периодом времени, пока на помощь ему не приходит анализ. Он так занят настоящими переживани­ями, что воспоминания о прошедшем бледнеют в сравне­нии с ними. Кроме того, он сам не знает, когда начались его отклонения и когда сущность его личности начала от­личаться от личности других детей. Ребенок мало склонен еще сравнивать себя с другими детьми, у него еще слиш-

38

А. Фрейд

ком мало собственных критериев, по которым он мог бы судить о своей недостаточности. Таким образом, анали­тик, работающий с детьми, фактически собирает анамнес­тические сведения у родителей пациента. При этом он учи­тывает всевозможные неточности и искажения, обуслов­ленные личными мотивами. Зато в области толкования сновидений те же приемы, какие прилуняются при анализе взрослых, остаются в силе для детского анализа. Во время анализа частота сновиде­ний у ребенка такая же, как и у взрослого. Ясность или непоятность сновидений зависит как в одном, так и в дру­гом случаях от силы сопротивления. Тем не менее детс­кие сновидения гораздо легче толковать, хотя они в пери­од анализа не всегда бывают так просты, как приведенные в "Толковании сновидений" ¹⁾ примеры. Мы находим в них все те искажения исполнения желаний, которые соответ­ствуют более сложной невротической организации малень­ких пациентов. Нет ничего легче, как сделать понятным для ребенка толкование сновидения. Когда он впервые рассказывает мне сновидение, я говорю ему: "Само сно­видение'ничего не может сделать; каждую свою часть оно откуда-нибудь да взяло". Затем я отправляюсь вместе с ребенком на поиски. Его занимает отыскивание отдельных элементов сновидения наподобие игры в кубики, и он с большим удовлетворением следит за тем, в каких ситуа­циях реальной жизни встречаются отдельные зрительные и звуковые образы сновидения.-Может быть, это проис­ходит оттого, что ребенок стоит ближе к сновидениям, чем взрослый человек. Может быть он, отыскивая смысл в сновидении, потому не удивляется, что раньше никогда не слыша научного мнения о бессмысленности сновидений. Во всяком случае он гордится удачным толкованием сно­видения. Кроме того, я часто видела, что даже неразви­тые дети, оказавшиеся весьма неподходящими для анали­за во всех других пунктах, справлялись с толкованием сно­видений. Два таких анализа я долгое время вела почти ис­ключительно с помощью сновидений. Но даже в том случае, когда маленький сновидец не дает нам свободных ассоциаций, часто бывает возможно осуществить толкование сновидения. Нам гораздо легче изучить ситуацию, в которой находится ребенок, охватить

I) Проф. З.Фрейд. Толкование сновидений. Изд. "Современные Пробле­мы ", Москва 1913.

Лекция 2. Приемы детского анализа

39

его переживания: круг лиц, с которыми он приходит в соприкосновение, значительне меньше, чем у взрослого человека. Мы обычно позволяем себе исполнить для тол­кования наше собственное значение ситуации взамен от­сутствующих свободньис ассоциаций. Нижеследующие два примера детских сновидений, не представляя собой ниче­го нового, явятся для вас наглядной иллюстрацией выше­описанных соотношений. На пятом месяце анализа десятилетней девочки я под­хожу, наконец, к вопросу об ее онанизме, в котором она сознается с чувством глубокой виновности. При онанизме она испытывает ощущение сильного жара, и ее отрица­тельное отношение действиям, связанным с гениталиями, распространяется также и на эти ощущения. Она начина­ет бояться огня, не хочет носить теплого платья. Опаса­ясь взрыва, она не может видеть без страха пламени в га­зовой печи, расположенной в ванной комнате рядом с ее спальней. Однажды вечером в отсутствии матери няня хочет растопить печь в ванной.комнате, но не может сама справиться и зовет на помощь старшего брата. Он тоже ничего не может сделать. Маленькая девочка стоит рядом, и ей кажется, что она могла бы справиться с этой рабо­той. В следующую ночь ей снится та же самая ситуация с той лишь разницей, что в сновидении она действительно помогает растопить печь, но допускает при этом какую-то ошибку, и печь взрывается. В наказание за это няня держит ее над огнем, так что она должна сгореть. Она просыпается, испытывает сильный страх, будит тотчас же свою мать, рассказывает ей свое сновидение и заканчива­ет свой рассказ предположением (основанным на своих аналитических познаниях), что это было, вероятно, снови­дение, связанное с мыслями о наказании. Других свобод­ных ассоциаций она не дает. Однако, в данном случае мне было легко дополнить их. Работа у печки заменяет, оче­видно, действия, связанные с ее собственным телом. На­личие таких же действий она предполагает и у брата. "Ошибка" в сновидении является выражением ее собствен­ной критики; взрыв изображает, вероятно, характер ее организма. Няня, предостерегающая ее от онанизма, имеет таким образом, основание для того, чтобы наказать ее. Два месяца спустя она видела второе сновидение, свя­занное с огнем следующего содержания: "На радиаторе центрального отопления лежат два кирпича разного цве­та. Л знаю, что дом сейчас загорится и испытываю страх.

38

А. Фрейд

ком мало собственных критериев, по которым он мог бы судить о своей недостаточности. Таким образом, анали­тик, работающий с детьми, фактически собирает анамнес­тические сведения у родителей пациента. При этом он учи­тывает всевозможные неточности и искажения, обуслов­ленные личными мотивами. Зато в области толкования сновидений те же приемы, какие применяются при анализе взрослых, остаются в силе для детского анализа. Во время анализа частота сновиде­ний у ребенка такая же, как и у взрослого. Ясность или непоятность сновидений зависит как в одном, так и в дру­гом случаях от силы сопротивления. Тем не менее детс­кие сновидения гораздо легче толковать, хотя они в пери­од анализа не всегда бывают так просты, как приведенные в "Толковании сновидений" ¹⁾ примеры. Мы находим в них все те искажения исполнения желаний, которые соответ­ствуют более сложной невротической организации малень­ких пациентов. Нет ничего легче, как сделать понятным для ребенка толкование сновидения. Когда он впервые рассказывает мне сновидение, я говорю ему: "Само сно­видение'ничего не может сделать; каждую свою часть оно откуда-нибудь да взяло". Затем я отправляюсь вместе с ребенком на поиски. Его занимает отыскивание отдельных элементов сновидения наподобие игры в кубики, и он с большим удовлетворением следит за тем, в каких ситуа­циях реальной жизни встречаются отдельные зрительные и звуковые образы сновидения. Может быть, это проис­ходит оттого, что ребенок стоит ближе к сновидениям, чем взрослый человек. Может быть он, отыскивая смысл в сновидении, потому не удивляется, что раньше никогда не слыша научного мнения о бессмысленности сновидений. Во всяком случае он гордится удачным толкованием сно­видения. Кроме того, я часто видела, что даже неразви­тые дети, оказавшиеся весьма неподходящими для анали­за во всех других пунктах, справлялись с толкованием сно­видений. Два таких анализа я долгое время вела почти ис­ключительно с помощью сновидений. Но даже в том случае, когда маленький сновидец не дает нам свободньк ассоциаций, часто бывает возможно осуществить толкование сновидения. Нам гораздо легче изучить ситуацию, в которой находится ребенок, охватить

I) Проф. З.Фрейд. Толкование сновидений. Изд. "Современные Пробле­мы ", Москва 1913.

Лекция 2. Приемы детского анализа

39

его переживания: круг лиц, с которыми он приходит в соприкосновение, значительне меньше, чем у взрослого человека. Мы обычно позволяем себе исполнить для тол­кования наше собственное значение ситуации взамен от­сутствующих свободньтх ассоциаций. Нижеследующие два примера детских сновидений, не представляя собой ниче­го нового, явятся для вас наглядной иллюстрацией выше­описанных соотношений. На пятом месяце анализа десятилетней девочки я под­хожу, наконец, к вопросу об ее онанизме, в котором она сознается с чувством глубокой виновности. При онанизме она испытывает ощущение сильного жара, и ее отрица­тельное отношение действиям, связанным с гениталиями, распространяется также и на эти ощущения. Она начина­ет бояться огня, не хочет носить теплого платья. Опаса­ясь взрыва, она не может видеть без страха пламени в га­зовой печи, расположенной в ванной комнате рядом с ее спальней. Однажды вечером в отсутствии матери няня хочет растопить печь в ванной.комнате, но не может сама справиться и зовет на помощь старшего брата. Он тоже ничего не может сделать. Маленькая девочка стоит рядом, и ей кажется, что она могла бы справиться с этой рабо­той. В следующую ночь ей снится та же самая ситуация с той лишь разницей, что в сновидении она действительно помогает растопить печь, но допускает при этом какую-то ошибку, и печь взрывается. В наказание за это няня держит ее над огнем, так что она должна сгореть. Она просыпается, испытывает сильный страх, будит тотчас же свою мать, рассказывает ей свое сновидение и заканчива­ет свой рассказ предположением (основанным на своих аналитических познаниях), что это было, вероятно, снови­дение, связанное с мыслями о наказании. Других свобод­ных ассоциаций она не дает. Однако, в данном случае мне было легко дополнить их. Работа у печки заменяет, оче­видно, действия, связанные с ее собственным телом. На­личие таких же действий она предполагает и у брата. "Ошибка" в сновидении является выражением ее собствен­ной критики; взрыв изображает, вероятно, характер ее организма. Няня, предостерегающая ее от онанизма, имеет таким образом, основание для того, чтобы наказать ее. Два месяца спустя она видела второе сновидение, свя­занное с огнем следующего содержания: "На радиаторе центрального отопления лежат два кирпича разного цве­та. Л знаю, что дом сейчас загорится и испытываю страх.

40

А Фрейд

Затем кто-то приходит и забирает кирпичи". Когда она проснулась, ее рука лежала на гениталиях. На этот раз она дает свободные ассоциации в связи с одним элементом сновидения, с кирпичами: ей сказали, что если положить себе кирпичи на голову, то не будешь расти. Исходя из этого, можно без труда дать толкование этого сновидения. "Не расти" — это наказание, которого она боится за свой онанизм. Значение огня мы знаем из прежнего сновиде­ния, как символ ее сексуального возбуждения. Таким об­разом, она занимается онанизмом во сне. Воспоминание предостерегает ее обо всех запретах, касающихся онаниз­ма, и она испытывает страх. Неизвестным лицом, убрав­шим кирпичи, являюсь, вероятно, я с моим успокаиваю­щим влиянием. Не все сновидения, имеющие место во время детского анализа, могут быть легко истолкованы. Но в общем права была эта маленькая девочка, страдавшая неврозом навяз­чивости, которая обычно начинала свой рассказ следую­щими словами: "Сегодня я видела странное сновидение. Но мы с тобой скоро узнаем, что все это значит". Наряду с толкованием сновидений большую роль в детс­ком анализе играют также "сны наяву ". Многие из детей, в работе с которыми я приобрела свой опыт, были стра­стными мечтателями. Рассказы об их фантазиях были для меня наилучшим вспомогательным средством при анализе. Обычно бывает очень легко побудить детей, до­верие которых уже завоевано в других областях, к рас­сказам о своих дневных фантазиях. Они рассказывают их легче. Очевидно стыдятся их меньше, чем взрослые люди, которые называют свои мечты "ребяческими". В то время, как взрослый человек обычно подвергает свои "сны наяву" анализу поздно и неохотно — именно вслед­ствие чувства стыда и отрицательного к ним отношения — появление их у ребенка часто оказывает большие ус­луги во время трудных первоначальных стадий анализа. Следующие примеры явятся для вас иллюстрацией трех типов таких фантазий. Простейшим типом является сон наяву как реакция на дневное переживание. Так, например, вышеупомянутая маленькая мечтательница в период, когда борьба с ее бра­тьями и сестрами за первенство играла важнейшую роль в ее анализе, реагирует на мнимое пренебрежительное от­ношение к ней в семье следующим сном наяву: "Я вооб­ще не хотела бы родиться, я хотела бы умереть. Иногда

Лекция 2 Приемы детского анализа

41

я представляю себе, что я умираю и потом опять появля­юсь на свет в виде животного или куклы. Если я появля­юсь на свет в виде куклы, то я знаю, кому я хотела бы принадлежать: маленькой девочке, у которой раньше слу­жила моя няня; она была особенно милая и хорошая. Я хотела бы быть ее куклой, и пусть бы она обращалась со мной, как вообще обращаются с куклами; я бы не обижа­лась на нее Я была бы прелестным, маленьким бэби, меня можно было бы умывать и делать со мной все, что угод­но. Девочка любила бы меня больше всех. Даже если она получила бы на Рождество новую куклу, я все-таки про­должала бы оставаться ее любимицей. Она никогда не любила бы другую куклу больше, чем свою бэби". Излиш­не прибавлять здесь, что ее брат и сестра, на которых боль­ше всего была направлена ее ревность, были младше, чем она. Ни одно ее сообщение, ни одна свободная ассоциация не могли бы яснее иллюстрировать ее теперешнюю ситу­ацию, чем эта маленькая фантазия. Шестилетняя больная неврозом навязчивости живет в начальный период своего анализа в знакомой семье. У нее наступает один из обычных припадков ярости, который резко осуждается другими детьми. Ее маленькая подруга отказывается даже спать с ней в одной комнате, что очень обижало мою пациентку. Но при анализе она рассказывает мне, что няня подарила ей игрушечного зайчика за то, что она была умницей, и уверяет меня вместе с тем, что дру­гие дети охотно спят с ней в одной комнате. Потом она рассказывает мне сон наяву, который она неожиданно увидела во время отдыха. Она будто бы не знала, что она его создает. Однажды жил маленький заяц, с которым его родные обращались плохо. Они хотели послать его к рез­нику, чтобы тот зарезал его. Зайчик узнал об этом. У него был совсем старенький автомобиль, на котором все-таки можно было ехать. Он достал его ночью, сел в него и уехал. Он приехал к красивому дому, в котором жила девочка (здесь она называет свое имя). Она услышала его плач, сошла вниз и впустила его, и он остался у нее жить" В чтом сне наяву отчетливо сквозит, таким образом, чув ство, что она лишняя и нежеланная, которое она хотела скрыть при анализе от меня и даже от себя. Она сама дважды фигурирует в этом сновидении, с одной стороны, в образе нелюбимого маленького зайчика, а, с другой сто роны, в виде девочки, которая отнеслась к зайчику так как она хотела бы, чтобы обращались и с ней.

42

А.Фрейд

Вторым, более сложным типом, является сон наяву с продолжением. С детьми, создающими такие сны наяву, "continued st­ories", часто бывает легко уже в самый первоначальный период анализа войти настолько в тесный контакт, что они ежедневно рассказывают продолжение своего сна наяву, исходя из которого можно судить о теперешнем внутрен­нем состоянии ребенка. В качестве третьего примера я привожу анализ девяти­летнего мальчика. Хотя в его снах наяву фигурируют раз­ные люди и разные ситуации, однако, они воспроизводят один и тот же тип переживаний во всевозможных вариа­циях. Он начал свой анализ рассказом многочисленных накопившихся у него фантазий. Во многих из них главны­ми действующими лицами были герой и король. Король угрожает герою пытками и } бийством, герой избегает это­го всевозможными способами. Все технические достижения, особенно воздушный флот, играют большую роль при пре­следовании героя. Большое значение имеет также режущая' машина, выпускающая при движении серповидные ножи в обе стороны. Фантазия кончается тем, что герой побеж­дает и делает королю все то, что тот хотел сделать герою. В другом сне наяву он изображает учительницу, кото­рая бьет и наказывает детей. В итоге все дети окружают ее, побеждают и бьют ее до тех пор, пока она не умирает. В третьем сне наяву фигурирует машина, которая на­носит удары. В конце концов, в нее вместо пленника, для которого она предназначена, попадает сам мучитель. У мальчика бь1л целый запас таких фантазий с беско­нечными вариациями. Совершенно не зная ребенка, мы догадываемся, что в основе всех этих фантазий лежит за­щита и месть за угрозу кастрации или, иными словами, во сне наяву кастрация производится над теми, кто первона­чально угрожал ею. Вы должны согласиться, что при таком начале анализа можно создать себе целый ряд представле­ний, существенных для дальнейшего течения анализа. Другим, техническим, вспомогательным, средством., ко­торым я пользовалась в некоторых из моих анализов, на­ряду со сновидениями и снами наяву было рисование. В трех приведенных мною случаях рисование заменило мне на не­которое время почти все другие вспомогательные приемы. Так, например, та девочка, которой снился огонь, в пери­од, когда она была занята своим кастрационном комплек­сом, беспрерывно рисовала страшные человекоподобные

Лекция 2. Приемы детского анализа

43

чудовища с чрезмерно длинным подбородком, длинным носом, бесконечно длинными волосами и страшными зу­бами. Имя этого, часто встречающегося в ее рисунках чу­довища было "кусак". Его занятием было, очевидно, от-кусывание члена, который был изображен на его теле столь различным образом. Содержанием целого ряда дру­гих рисунков, которые она создавала во время сеансов, сопровождая ими свои рассказы или же молча, были раз­нообразные существа, дети, птицы, змеи, куклы — все с бесконечно вытянутыми в длину руками, ногами, клюва­ми и хвостами. На другом рисунке, относящемся к тому же периоду, она с быстротой молнии изобразила все то, чем она хотела бы быть: мальчика (для того, чтобы иметь член), куклу (чтобы быть самой любимой), собачку (кото­рая была для нее представителем мужского пола) и юнгу, позаимствованного ею из фантазии, в которой она одна сопровождает в виде мальчика своего отца в кругосветном путешествии. Над всеми этими фигурами находился еще рисунок из сказки, которую она частью слышала, частью выдумала сама: ведьма, вырывающая великану волосы. Т.е. опять-таки изображение кастрации, в которой она в то время обвиняла свою мать. Удивительное впечатление производила серия картин из гораздо более позднего пе­риода, где в противоположность этому королева дает ма­ленькой принцессе, стоящей перед ней, прекрасный цве­ток на длинном стебельке (очевидно, опять символ penisa). Совсем иными были рисунки маленькой девочки, страдавшей неврозом навязчивости. Она иногда сопро­вождала иллюстрациями рассказы о своих анальных фантазиях, которые заполняли первую часть ее анализа. Так, например, она нарисовала сказочную страну, где все •обильем дышит, в которой люди вместо того, чтобы про­есть себе дорогу через горы каши и пирогов, как они это делают в сказке, должны съедать громадные кучи наво­за. Кроме того, у меня есть целый ряд ее рисунков, ко­торые изображают в нежнейших тонах цветы и сады и выполнены с величайшей тщательностью, чистотой и аккуратностью. Рисунки эти относятся к тому именно пе­риоду, когда она рассказывала мне свои отвратитель­ные анальные сны наяву. Я боюсь, что я нарисовала вам до сих пор слишком иде­альную картину соотношений при детском анализе. Члены семьи охотно дают необходимые сведения; ребенок сам оказывается усердным толкователем сновидений, рассказы-

44

А. Фрейд

вает нам свои многочисленные дневные фантазии и^достав-ляет нам кроме того целые серии интересных рисунков, на основании которых можно сделать те или иные выводы о его бессознательных побуждениях. После всего вышеизло­женного, казалось бы, не совсем понятно, почему детский анализ до сих пор считается особенно трудной областью аналитической техники и почему многие аналитики заяв­ляют, что они не знают, как приступить к лечению детей. Ответить на это нетрудно. Все описанные мною пре­имущества аннулируются благодаря тому, что ребенок отказывается давать нам свободные ассоциации. Он ста­вит аналитика в затруднительное положение вследствие того, что основной прием, на котором построена соб­ственно аналитическая техника, им почти совершенно не­применим. Требования, предъявляемые к взрослым па­циентам, как то: удобное лежачее положение, сознатель­ное решение не подвергать критике приходящие ему в голову мысли, сообщать аналитику все без исключения и обнажать, таким образом, то, что скрывается под по­верхностью его сознания, находятся в явном противоре­чии с сущностью ребенка. Разумеется, совершенно верно, что ребенка, которо­го вы привязали к себе вышеописанным образом и ко­торый испытывает необходимость в вас, можно заставить сделать многое. Он согласится иногда на ваше предло­жение дать свободные ассоциации, но только на корот­кое время и в угоду аналитику. Полученные таким обра­зом свободные ассоциации могут оказаться очень полез­ными и в случае затруднительной ситуации приносят нам иногда неожиданное объяснение. Однако, они всегда имеют характер однократного вспомогательного момента, а не прочного базиса, на который должна опираться вся аналитическая работа. Находясь в затруднительном положении и не зная, что предпринять дальше, я иногда предлагала одной малень­кой девочке, которая была особенно послушна при анали­зе и охотно исполняла мои желания и которая при боль­ших способностях к рисованию отличалась прекрасной зрительной памятью, — "видеть какие-нибудь картины". Тогда она садилась на корточки с закрытыми глазами и прислушивалась к тому, что происходило в ней. Таким образом она действительно дала мне объясне­ние длительной ситуации, обусловленной сопротивлением. Темой наших бесед была тогда борьба с онанизмом и ос-

Лекция 2. Приемы детского анализа

45

вобождение от няни, к которой она относилась с удвоен­ной нежностью для того, чтобы защитить себя от моих попыток уничтожить ее привязанность. Я предложила ей "увидеть какую-нибудь картину", и первая картина, кото­рая ей представилась, была: "няня улетает через море". В дополнение она сообщила, что вокруг меня танцевало много чертей и это означало, что я заставлю няню уйти, но тогда у нее не будет защиты от онанистического иску­шения, и я сделаю ее "гадкой". Иногда на помощь нам приходят нечаянные и неволь­ные ассоциации, и даже чаще, чем ассоциации, возника­ющие по нашему предложению и по желанию пациента. Здесь я опять привожу в пример случай с маленькой де­вочкой, страдавшей неврозом навязчивости. В наиболее важный период анализа нужно было ясно показать ей, что она испытывает к своей матери ненависть, от которой она до сих пор ограждала себя созданием своего "черта", без­личного олицетворения всех побуждений ненависти. Хотя она до сих пор охотно следовала за мной в анализе, но в этом месте она начала проявлять сопротивление. Одновре­менно с этим она проявляла в домашней обстановке на каждом шагу упрямство и злость, и по этому поводу я доказывала ей ежедневно, что вести себя так плохо мож­но только по отношению к человеку, которого ненави­дишь. В итоге она внешне как будто уступила под влия­нием приведенных мною новых и новых доказательств, но теперь она хотела узнать у меня также и причину чувства ненависти к якобы очень любимой матери. Я отказывалась дать ей об этом дальнейшие сведения, так как я тоже не знала этой причины. После минутного молчания она ска­зала: "Я всегда думаю, что причиной этого является сно­видение, которое я видела когда-то (несколько недель на­зад) и которого мы так и не поняли". (Я прошу ее повто­рить содержание этого сновидения, что она охотно испол­няет): "Там были все куклы, и мой зайчик тоже был там. Тогда я ушла, а зайчик начал горько плакать. Мне стало так жаль зайчика. Мне кажется, что я теперь всегда под­ражаю зайчику и плачу поэтому так, как он". В действи­тельности было, конечно, обратное; не она подражала зай­чику, а зайчик подражал ей. Она сама представляет в этом сновидении мать и обращается с зайчиком так, как мать обращалась с ней. Ассоциируя это сновидения с вопросом о причине ненависти к матери, она находит, наконец, тот упрек, которого ее сознание не хотело сделать матери:

46

А. Фрейд

мать постоянно уходила именно тогда, когда ребенок боль­ше всего нуждался в ней. Несколько дней спустя она еще раз повторяет этот про­цесс. Я настойчиво стараюсь привести ее вновь к этой теме после того, как ее грустное настроение, прояснившееся на минуту, опять овладевает ею. Она ничего не отвечает, но вдруг говорит с глубокой задумчивостью: "В Г. очень кра­сиво, вот туда и хотела бы опять поехать". При ближай­ших расспросах выясняется, что во время пребывания в этой дачной местности она пережила одни из наиболее тяжелых периодов своей жизни. Ее старший брат заболел коклюшем и был отвезен к родителям в город, а она с няней и двое младших детей были изолированы. "Няня всегда сердилась, когда я отнимала у маленьких детей игрушки", — говорит она вдруг. Таким образом, к мнимо­му предпочтению, которое отдавали якобы родители бра^ ту, присоединилось еще фактическое предпочтение, кото­рое няня действительно отдавала маленьким детям. Она чувствовала себя покинутой всеми и реагировала на это по-своему. Следовательно, на этот раз воспоминание о красивой местности привело ее к одному из самых тяже­лых упреков против матери. Я не ответила бы на эти три случая поразительных ас­социаций, если бы аналогичные ситуации не встречались часто при детском анализе. Вы знаете, что с такими же проявлениями мы обычно встречаемся и у взрослых. Отсутствие у ребенка готовности к ассоциациям побуж­дало всех занимавшихся до настоящего времени вопроса­ми детского анализа, найти что-нибудь, чем можно было бы заменить этот технический прием. Д-р Гуг-Гелъмут пыталась заменить данные, получаемые с помощью сво­бодных ассоциаций у взрослого человека, играми с ребен­ком, посещением его в домашней обстановке, подробным изучением всех обстоятельств его жизни. Мелания Клейн заменяет (согласно сделанным ею сообщениям) технику свободных ассоциаций, применяемую у взрослых пациен­тов, техникой игры у детей. Она исходит из того предполо­жения, что действие более свойственно маленькому ребен­ку нежели речь. Она представляет ему массу мелких игру­шек, целый мир в миниатюре, и дает ему, таким образом возможность действовать в этом игрушечном мире. Все действия, совершенные ребенком в такой обстановке, она сравнивает со свободными ассоциациями взрослого и со­провождает их толкованиями подобно тому, как мы это

Лекция 2 Приемы детского анализа

47

обычно делаем у взрослых пациентов. На первый взгляд может показаться, что мы безупречно восполняем этим ощутительный пробел в технике детского анализа. Одна­ко, я оставляю за собой право в следующей лекции рас­смотреть теоретические основания этой техники игры и привести их в связь с последним вопросом нашей темы, с ролью перенесения в детском анализе.

Лекция 3 Роль перенесения в детском анализе Я позволю себе повторить вкратце содержание после­дней лекции. Мы рассмотрели приемы детского анализа и узналц, что мы вынуждены составлять историю болезни на осно­вании анамнестических сведений, полученных от членов семьи больного вместо того, чтобы положиться исключи­тельно на сведения, которые дает нам пациент; мы узна­ли, что ребенок является хорошим толкователем снови­дений, и оценили значение снов наяву и свободных рисун­ков как технического приема. Кроме того, я должна была разочаровать вас сообщением, что ребенок не склонен давать свободные ассоциации и что это вынуждает нас искать, чем можно было бы заменить этот важнейший вспомогательный прием при анализе взрослых пациентов. Мы закончили нашу лекцию рассмотрением таких мето­дов, которыми пытались заменить технику свободньк ас­социаций, и отложили теоретическую оценку их до сле­дующей лекции. Разработанная Мелани Клейн техника игры, несомнен­но, очень ценна для наблюдения ребенка. Вместо того, чтобы вести трудное и связанное с большой затратой вре­мени наблюдение над ребенком в его домашей обстанов­ке, мы сразу переносим весь знакомый ему мир в комна­ту аналитика и предоставляем ребенку свободу действий в нем, на глазах у аналитика, но без вмешательства с его стороны. Таким образом, мы изучаем различные реакции ребенка, степень его агрессивности или сотрадания, а так­же его установку в отношении к разным предметам и людям, представленным с помощью игрушечных фигур. Преимущественно в сравнении с наблюдением в услови­ях реальной жизни заключается еще и в том, что игрушеч­ный мир удобен и подчинен воле ребенка; таким образом, ребенок может совершать в нем все те действия, которые осуществляются в реальном мире, исключительно в пре-

Лекция 3. Роль перенесения в детском анализе

49

делах фантазии вследствие того, что ребенок обладает. крайне недостаточной силой и властью. Все эти преиму­щества диктуют нам необходимость применения метода игры, разработанного Меланией Клейн при изучении ма­леньких детей, которые не умеют еще облекать свои мыс­ли в словесную форму. Мелания Клейн делает еще один важный шаг в приме­нении этой техники. Она придает каждой свободной игре ребенка такое же значение, как и свободной ассоциации взрослого пациента, и расшифровывает последовательно каждое действие, произведенное ребенком в такой обста­новке, облекая его в форму соответствующих мыслей, т.е. она старается найти в каждом действии, связанном с иг­рой, символическое значение, лежащее в основе его. Если ребенок опрокидывает фонарный столб или какую-нибудь игрушечную фигуру, то она объясняет это, например, аг­рессивным действием, направленным против отца. Игру ребенка, заключающуюся в том, что он устраивает столк­новение двух повозок, она учитывает как символическое выражение наблюдения половых сношений родителей. Работа Мелании Клейн заключается прежде всего в том, что она сопровождает действия ребенка расшифровыва­нием и толкованием, которое в свою очередь предуказы-вает направление дальнейших процессов у пациента, по­добно тому как это имеет место при толковании свобод­ных ассоциаций у взрослых людей. Рассмотрим еще раз, вправе ли мы сопоставлять такие действия ребенка, совершенные во время игры, с ассоци-ированием взрослого человека. Хотя ассоциция взросло­го "свободна", т.е. при возникновении ее пациент выклю­чает всякую сознательную направленность и воздействие на течение своих мыслей, но вместе с тем у него существу­ет определенное целевое представление: он, ассоциирую­щий таким образом, подвергается анализу. У ребенка от­сутствует это целевое представление. В начале я уже из­ложила вам, каким образом я стараюсь познакомить ма­ленького пациента с конечной целью предпринимаемого анализа. Но дети, для которых Мелания Клейн вырабо­тала свою технику игры, и прежде всего дети, находящи­еся в начальных стадиях либидинозного развития, слиш­ком малы, чтобы на них можно было воздействовать та­ким образом. Мелания Клейн считает одним из важных выигрышных моментов своего метода еще и то обстоя­тельство, что при нем предварительная подготовка ребен-

50

А. Фрейд

ка становится излишней. Таким образом, отсутствие у ребенка целевого представления является возражением против сделанного Меланией Клейн сопоставления игры со свободным ассоциированием. Если свободная игра ре­бенка не детерминирована тем же целевым представлени­ем, что и свободные ассоциации взрослого человека, то мы, пожалуй, не вправе рассматривать их всегда как таковые. Вместо символического толкования они часто допускают невинное объяснение. Ребенок, опрокидывающий фонар­ный столб, мог накануне видеть нечто подобное во время прогулки; столкновение повозок могло также быть воспро­изведением виденного им на улице происшествия, а ребе­нок, бегущий навстречу посетительнице и открывающий ее сумочку, вовсе не должен, как думает Мелания Клейн, сим­волически выражать таким образом свое любопытство, нет ли в гениталиях матери нового братца; ребенок действует скорее под впечатлением недавнего переживания, когда кто-нибудь из посетителей принес ему подарок в такой же сумочке. И у взрослого мы тоже не считаем себя вправе придавать всем его действиям и свободным ассоциациям символический смысл, а только тем из них, которые воз­никают под влиянием аналитической ситуации. Однако возражение, приведенное Т1ами против анали­тического применения техники, выработанной Меланией Клейн, может быть, с другой стороны, аннулировано. Со­вершенно верно, конечно, что игра ребенка допускает та­кое невинное толкование. Но почему он воспроизводит именно эти позаимствованные из его переживаний сцены с фонарем или двумя повозками? Не является ли симво­лическое значение, скрытое за этими наблюдениями, тем фактором, который заставляет ребенка отдавать им пред­почтение и воспроизводить их теперь, во время аналити­ческого сеанса? Верно и то, что у ребенка, совершающего те или иные действия, отсутствует представление цели, связанное с аналитической ситуацией и детерминирующие свободные ассоциации взрослых пациентов. Но, может быть, он в нем и не нуждается. Взрослый пациент должен выключить сознательным напряжением воли руководство своими мыслями и совершенно предоставить их течение воздействию живущих в нем бессознательных побужде­ний. Ребенок же не нуждается, может быть, в таком про­извольном изменении своей ситуации. Может быть, он всегда и во время всякой игры находится под влиянием своей бессознательной сферы.

Лекция 3. Роль перенесения в детском анализе

51

Вы видите,что вопрос о правильности или неправиль­ности сопоставления детской свободной игры со свобод­ной ассоциацией взрослого пациента не легко решить с помощью теоретических доводов и возражений. Поэтому то или иное решение данного вопроса необходимо прове­рить на практике. Подвергнем критике еще'один пункт техники Мелании Клейн. Кроме действий, которые производит ребенок с предоставленными ему игрушками, Мелания Клейн под­вергает толкованию все действия, совершаемые ребенком по отношению к находящимся в ее комнате предметам и по отношению к ней самой. И в этом она строго придер­живается прототипа аналитической ситуации взрослого пациента. Мы считаем себя вправе подвергать анализу поведение пациента во время сеанса, равно как и все его произвольные и непроизвольные действия, совершаемые им в нашем присутствии. Обоснование этого мы находим в состоянии перенесения, в котором находится пациент и которое может придавать определенное символическое значение обычно маловажным действиям. Однако, теперь возникает вопрос, находится ли вооб­ще ребенок в таком состоянии перенесения, как взрослый пациент, каким образом и в какой форме проявляется его перенесение и как оно может быть использовано для толкования? Итак, мы подходим к четвертому и самому важному пункту нашей темы, к роли перенесения как тех­нического вспомогательного приема при детском анализе. Ре­шение этого вопроса даст нам в то же время новый ма­териал для опровержения или подтверждения выводов Мелании Клейн. Вы помните из первой лекции, сколько усилий я при­ложила, чтобы добиться прочной привязанности ребенка ко мне и поставить его в состояние зависимости от меня. Я не стремилась бы к этому с такой энергией и с помо­щью стольких разнообразных приемов, если бы считала возможным провести детский анализ без такого перене­сения. Но нежная привязанность, положительное перене­сение (по аналитической терминологии), является предва­рительным условием для всей дальнейшей работы. Разу­меется, ребенок еще больше, чем взрослый пациент, ве­рит только любимым людям и только тогда исполняет что-ниоудь, если он делает это из любви к известному лицу. Для детского анализа эта привязанность необходима в гораздо большей мере, нежели для анализа взрослого па-

52

А. Фрейд

циента. Первый преследует кроме аналитических целей отчасти и воспитательные, на которых мы впоследствии остановимся более подробно, успехи же воспитания, все­гда (а не только при детском анализе) колеблются в зави­симости от чувства привязанности воспитанника к воспи­тателю. Мы не можем также сказать, что при детском анализе достаточно одного лишь перенесения для наших целей, независимо от того, имеет ли оно положительный или отрицательный характер. Мы знаем, что у взрослых мы можем в течение долгого периода времени мириться -с отрицательным перенесением, которое мы используем для наших целей, подвергая его систематическому толко­ванию и отыскивая его первоисточники. При детском же анализе отрицательные побуждения, направленные против аналитика, являются прежде всего неудобством, как бы много материала для выводов они нам ни давали. Мы стремимся разрушить и уничтожить их по возможности скорее. Настоящая плодотворная работа может быть осу­ществлена только при положительной привязанности. Возникновение такой нежной привязанности мы опи­сали подробно при рассмотрении введения в анализ. Про­явления ее в фантазиях, в мелких и крупных поступках почти ничем не отличаются от таких же поступков у взрос­лых пациентов. Проявления отрицательного перенесения мы встречаем во всех тех случаях, когда мы освобожда­ем из бессознательного часть вытесненного материала и навлекаем на себя благодаря этом}' сопротивление со сто­роны "Я". В этот момент мы кажемся ребенку самым опас­ным и страшным искусителем и навлекаем на себя все проявления ненависти и протеста, которые прежде отно­сились к его собственным запрещенным побуждениям. В нижеследующем я подробно привожу фантазию пе­ренесения, рассказанную мне неоднократно упоминавшей­ся здесь маленькой девочкой, страдавшей неврозом навяз­чивости. Внешний повод к возникновению этой фантазии был, очевидно, дан мной, так как я навестила ее накану­не в ее домашней обстановке и присутствовала при ее ве­черней ванне. На другой день она начала своей сеанс сло­вами: "Ты посетила меня в то время, когда я принимала ванну; в следующий раз я навещу тебя, когда ты будешь принимать ванну". Несколько позже она рассказала мне сон наяву, который она выдумала после моего ухода, лежа в постели перед тем, как заснуть. Ее собственные поясне­ния и примечания я привожу в скобках:

Лекция 3. Роль перенесения в детском анализе

53

"Все богатые люди не могли тебя терпеть. Твой отец, который был очень богат, тоже не мог тебя терпеть. (Это значит, что я сердита на твоего отца, знаешь ли ты это.) И ты никого не любила и ни с кем не проводила сеансов. Мои родители тоже ненавидели меня; и Ганс, и Аня, и Вальтер тоже ненавидели меня, все люди во всем мире ненавидели нас, даже люди, которые не знали нас, даже мертвые люди. Итак, ты любила только меня, а я — толь­ко тебя, и мы всегда были вместе. Все другие люди были очень богаты, а мы обе были очень бедны. Мы ничего не имели, даже платьев не было у нас, потому что они все отняли у нас. Только диван остался в комнате, и мы обе спали на нем. Но мы были очень счастливы друг с дру­гом. И тогда мы подумали, что у нас должен быть малень­кий бэби. Тогда мы смешали большое и маленькое, что­бы сделать бэби. Но потом мы подумали, что некрасиво делать из этого бэби. И мы начали смешивать лепестки цветов и другие вещи, и это дало мне бэби, потому что бэби был во мне. Он оставался во мне довольно долго (моя мама рассказывала мне, что бэби остаются очень долго в своих матерях), а потому пришел доктор и вынул его, но я вовсе не была больна (обыкновенно матери болеют, так сказала моя мама). Бэби был такой славный и милый, и мы подумали, что и мы хотели бы быть такими милыми, и мы превратились в совсем маленьких людей. Я была такая большая Т, а ты была такая большая Т. (Это про­исходит, мне кажется, оттого, что мы выяснили, что я хотела бы быть такой маленькой, как Вальтер и Ани.) И так как мы не имели ничего, то мы начали строить дом из розовых лепестков, и кровати из розовых лепестков, и подушки, и матрацы — все было сшито из розовых лепес­тков. Там, где оставались маленькие отверстия, мы встав­ляли какие-то белые кусочки. Вместо обоев у нас было тончайшее стекло, а на стенах были вырезаны разные узоры. Кресла тоже были вырезаны из стекла, но мы были такими легкими, что кресла не ломались, и мы не были слишком тяжелыми для них". (Я думаю, что моя мать потому не участвует в этом сновидении, что я вче­ра была на нее сердита.) Затем следует еще подробное описание мебели и домашней утвари. Она продолжала развивать, очевидно, в этом направлении свой сон наяву до тех пор, пока не уснула. При этом она придает боль­шое значение тому, что наша бедность, о которой она го­ворила вначале, совершенно исчезла под конец, и что мы

54

имели гораздо более красивые вещи, чем богатые люди, о которых она упоминала. Однако, эта же пациентка рассказывает мне в другой раз, что внутренний голос предостерегает ее относитель­но меня. Он говорит: "Не верь Анне Фрейд. Она лжет. Она тебе не поможет, она сделает тебя еще более гадкой. Она внесет перемену даже в твою внешность так, что ты станешь некрасивой. Все, что она говорит тебе, неправ­да. Скажи, что тебе нездоровится, оставайся в постели и не ходи к ней сегодня". Она заставляет этот голос умол­кнуть и говорит, что она должна будет рассказать все это во время сеанса. Другая маленькая пациентка в период, когда мы обсуж­даем вопрос о ее онанизме, видит меня во всевозможных унизительных положениях, нищенкой, бедной старухой, а однажды она увидела меня одну, стоящей посреди ком­наты, и множество чертей, танцующих вокруг меня. Таким образом, вы видите, что мы становимся, как и при анализе взрослых, мишенью, на которую устремляют­ся, смотря по обстоятельствам, положительные или отри­цательные побуждения пациентов. После этих примеров мы могли бы сказать, что при детском анализе перенсе-ние осуществляется в достаточной мере. Тем не менее нам предстоит разочарование именно в этой области аналити­ческой работы. Хотя ребенок поддерживает очень ожив­ленную связь с аналитиком, хотя он обнаруживает при этом очень много реакций, выработавшихся у него в ре­зультате взаимоотношений со своими родителями, хотя в смене, интенсивности и выражении своих чувств он дает нам важнейшие указания относительно формирования своего характера, однако невроз перенесения как таковой у ребенка не возникает. Все вы знаете, что я понимаю под этим. Взрослый не­вротик во время аналитического лечения постепенно ви­доизменяет симптомы, по поводу которых он предпри­нял лечение. Он отказывается от своих старых объектов, с которыми были связаны его фантазии и фиксирует заново свой невроз вокруг личности аналитика. Мы го­ворим, что он заменяет существовавшие до настоящего времени симптомы симптомами перенесения, переводит свой невроз, каков бы он ни был, в невроз перенесения и направляет теперь все свои анормальные реакции на новый объект перенесения, на аналитика. На этой новой, привычной для аналитика почве, на которой он может

Лекция 3. Роль перенесения в детском анализе

55

вместе с пациентом проследить возникновение и рост отдельных симптомов, на очищенном таким образом Операционном поле происходит затем окончательная борьба, постепенное осознание болезни и раскрытие ее бессознательного содержания. Мы можем указать две теоретические причины, в силу которых такое течение болезни с трудом может быть осу­ществлено у маленького ребенка. Одна из этих причин лежит в структуре детской личности, другая — в аналити­ке, работающем с детьми. Ребенок не соглашается, подобно взрослому, на "пере­издание" своих любовных привязанностей, потому что — если можно так выразиться — старое издание еще не ра­зошлось. Его первоначальные объекты, родители, суще­ствуют еще как любовные объекты, в реальности, а не в фантазии, как это имеет место у взрослого невротика; между родителями и ребенком существуют все взаимоот­ношения в пределах повседневной жизни, все радости и горести переживаются реально и связаны еще с ними. Аналитик приходит в эту ситуацию как новое лицо, и ему приходится, вероятно, делить с родителями любовь или ненависть ребенка. Ребенок не испытывает необходимос­ти заменить в своих переживаниях родителей аналитиком; последний не доставляет ребенку -по сравнению с перво­начальными объектами — всех тех выгод, которые ощу­щает взрослый пациент, заменяя фантастические объек­ты реально существующим лицом. Вернемся теперь к методу Мелании Клейн. Она утвер­ждает, что если ребенок встречает ее во время первого се­анса враждебно, относится к ней отрицательно или даже пытается ударить ее, то в этом можно усмотреть доказатель-•ство амбивалентной установки в отношении к магери. Од­нако, я полагаю, что дело обстоит иначе. Чем больше ма­ленький ребенок привязан к своей матери, тем меньше по­ложительных побуждений остается у него для чужих лю­дей. Яснее всего это обнаруживается у грудного младенца, который относится со страхом и отрицанием ко всем, кро­ме матери или няни. Скорее даже наоборот: именно с теми детьми, которые не избалованы любовным отношением к ним домашних, которые в семейном кругу не получают и сами не проявляют глубокой нежности, скорее всего уста­навливаются положительные взаимоотношения. Они полу­чают, наконец, от аналитика то, чего они долго и напрасно ожидали от первоначальных объектов.

56

А Фрейд

Однако, с другой стороны, аналитик, работающий с детьми, является мало подходящим объектом для такого перенесения, которое подлежало бы толкованию. Мы зна­ем, как мы должны вести себя для достижения этой цели во время анализа с взрослым пациентом. Мы остаемся безличными, лишенными своей индивидуальности, мы являемся как бы чистым листом бумаги, на который па­циент заносит все свои фантазии, обусловленные перене­сением, примерно наподобие того, как в кинематографе демонстрируют картины на пустом экране Мы избегаем накладывать на пациента те или иные запреты, разрешать ему то или иное удовлетворение. Если же несмотря на это пациенту кажется, что мы запрещаем или разрешаем ему что-либо, то нам легко объяснить ему, что материал для такого суждения он заимствует из своего прошлого. Аналитик, работающий с детьми, никоим образом не может оставаться безличным. Мы уже слышали, что он становится для ребенка интересным человеком, обладаю­щим всеми импонирующими и привлекательными качества­ми. Воспитательные задачи, которые, как вы услышите, присоединяются к анализу, требуют того, чтобы ребенок отлично знал, что аналитик считает желательным или не­желательным, что он одобряет и чего не одобряет. Такое ясно очерченное и во многих отношениях своеобразное лицо является, к сожалению, неудачным объектом для перенесения и мало пригодным для этой цели, когда дело доходит до толкования перенесения. Затруднение, которое возникает в данном случае, равносильно — если воспользо­ваться предыдущим сравнением — тому затруднению, ка­кое мы испытали бы, если бы на экране, на который дол­жна быть проецирована кинематографическая лента, была нарисована какая-нибудь картина. Чем богаче и красочней была бы эта картина, тем больше терялись бы очертания проецированной кинематографической ленты. Следовательно, у ребенка не возникает невроз перене сения. Несмотря на все положительные или отрицательные побуждения, направленные на аналитика, анормальные реакции ребенка продолжают разыгрываться там же, где они разыгрывались и раньше: в домашней среде. Отсюда вытекает очень трудная техническая задача, стоящая перед детским анализом: вместо того, чтобы ограничиться анали­тическим толкованием того, что происходит на глазах у аналитика, толкованием свободных ассоциаций или поступ­ков пациента, аналитик должен направить свое внимание

Лекция 3 Роль перенесения в детском анализе

57

туда., где разыгрываются невротические реакции, а имен­но: на домашнюю среду, окружающую ребенка. Таким об­разом, при детском анализе мы сталкиваемся с множеством технических и практических трудностей, с которьми я хочу вас лишь познакомить, не приводя никаких конкретных примеров. Если мы станем на эту точку зрения, то нам не­обходимо быть постоянно в курсе поведения ребенка, мы должны знать всех окружающих его лиц и быть до неко­торой степени уверенными в их реакциях по отношению к ребенку. Если взять идеальный случай, то мы должны де­лить работу с фактическими воспитателями ребенка, а зна­чит делить с ними его любовь и ненависть Там, где внешние обстоятельства или отношение роди­телей исключают возможность совместной работы, резуль­татом является утрата подлежащего анализу материала. Я припоминаю детские анализы, которые я проводила, пользуясь, в силу указанных причин, исключительно сно­видениями и снами наяву. Перенесение не давало матери­ала для толкования, а невротический материал ускользал от меня в большей мере, чем мне бы этого хотелось. Тем не менее и в этом вопросе, равно как и при началь­ной аналитической ситуации, мы располагаем целым ря­дом приемов и путей для того, чтобы уподобить положе­ние ребенка положению взрослого пациента, которое в гораздо большей мере пригодно для проведения анализа, другими словами, мы располагаем средствами для того, чтобы вызвать у ребенка невроз перенесения. Это стано­вится необходимым в том случае, где речь идет о тяже­лом невротическом заболевании в среде, отрицательно от­носящейся к анализу или к ребенку В этом случае необ ходимо удалить ребенка из семьи и поместить его в соот­ветствующее учреждение В виду того, что таких учреж­дений в настоящее время еще нет, мы вправе представлять их себе как учреждения, во главе которых стоит анали­тик, работающий с детьми, или — более конкретно — шко­лы, построенные на аналитических принципах и проводя­щие воспитательную работу совместно с аналитиком. В обоих случаях мы имели бы в первое время свободный от симптомов период, в течение которого! ребенок сжился бы с новой, благоприятной и покамест индифферентной ок­ружающей средой. Чем лучше он себя будет чувствовать в этот период, тем менее уместным и своевременным бу­дет проведение анализа В течение этого времени лучше всего оставить его в покое. Лишь когда он освоится с ок-

58

А. Фрейд

ружающей обстановкой, т.е. когда под влиянием реальной повседневной жизни у него установится связь с новой сре­дой, в которой первоначальные объекты постепенно потус­кнеют, когда в этом новом окружающем его мире вновь оживут его симптомы, когда его анормальные реакции сгруппируются вокруг новых лиц, когда у него возникает, таким образом, невроз перенесения, — лишь тогда он ста­нет вновь доступен для анализа. В учреждении первого рода, во главе которого стоял бы аналитик (в настоящее время мы не можем даже сказать, желателен ли такой тип учреждения) это был бы настоящий невроз перенесения в том же смысле, что и у взрослых пациентов, центральной фигурой которого является аналитик. Во втором случае мы искусственно улучшили бы домашнюю обстановку, мы за­менили бы ее такой обстановкой, которая дала бы нам воз­можность — когда это оказалось бы необходимым для ана­литической работы — взглянуть на поведение ребенка, так сказать, сверху и реакции которой по отношению к ребен­ку мы могли бы контролировать и регулировать. Таким образом, удаление ребенка из родительского дома в техническом отношении казалось бы нам самым удачным практическим разрешением вопроса. Но когда мы будем говорить о конечных стадиях анализа, вы услы­шите, сколько сомнений возникает относительно этого мероприятия. Мы нарушаем этим естественное развитие ребенка в важном пункте, мы преждевременно разлуча­ем ребенка с родителями в такое время, когда он неспо­собен ни к самостоятельной эмоциональной жизни, ни к свободному выбору новых любовных объектов в силу вне­шних условий. Даже в том случае, если детский анализ требует очень длительного периода времени, тем не ме­нее, в большинстве случаев, между его окончанием и раз­витием зрелости остается незаполненный промежуток, в течение которого ребенок во всех отношениях нуждается в воспитании, руководстве и защите. Но кто же нам даст какие бы то ни было гарантии, что ребенок сам найдет дорогу к правильным объектам после того, как нам уда­лось разрушить перенесение? К известному времени ребе­нок возвращается, таким образом, в родительский дом, в котором он чувствует себя чужим, дальнейшее руковод­ство его воспитанием доверяется, может быть, людям, с которыми мы его с трудом и насильно разлучили. В силу внутренних причин ребенок не может быть самостоятель­ным. Вследствие этого мы вновь ставим его в затрудни-

Лекция 3. Роль перенесения в детском анализе

59

тельное положение, в котором он, помимо всего, опять встречает в большинстве случаев условия, при которых возникли его первоначальные конфликты. Тогда он мо­жет либо снова пойти по совершенному уже однажды пути, который привел его к неврозу, либо же, если этот путь закрыт для него вследствие удачного аналитическо­го лечения, он идет противоположным путем к открыто­му возмущению. С точки зрения болезни это, может быть, и полезно, но с точки зрения социального порядка, явля­ющегося конечной целью воспитания и лечения ребенка, это далеко не выигрышный момент.

Лекция 4 Психоанализз в детском возрасте и воспитание Вы проследили вместе со мной два момента детского анализа. Эта, последняя лекция нашего курса будет по­священа рассмотрению третьего и, быть мож^т, самого важного момента. Позвольте мне еще раз сделать краткий обзор прочи­танного курса. В первой части его мы рассматривали вве­дение в аналитическое пользование детей. Мы можем ска­зать, что содержание ее, с точки зрения аналитической теории, совершенно индифферентно. Я описывала вам так пространно все эти мелкие, ребяческие и детские поступ­ки, вроде вязания и игр, все эти приемы, с помощью ко­торых мы домогались расположения ребенка, не потому, что я считаю их особенно важными для анализа; я пресле­довала совершенно иную цель' показать вам, каким недо ступным объектом является ребенок, как мало примени мы к нему даже испытаннейшие приемы научной терапии и как настойчиво он требует, чтобы к нему подходили, сообразуясь с его собственным детским своеобразием. Что бы ни начинали делать г ребенком, обучаем ли мы его ариф­метике или географии, воспитываем ли мы его или подвер-гаел'1 анализу, — мы должны прежде всего установить оп­ределенные эмоциональные взаимоотношения между собой и ребенком Чем труднее работа, которая предстоит нам, тем прочнее должна быть эта связь. Подготовительный период лечения, т е. создание такой связи следует своим собственным правилам, которые определяются личностью ребенка и покамест совершенно не зависят от аналитичес­кой терапии и техники — Вторая часть нашего курса была собственно аналитической; в ней я старалась дать вам об­зор тех путей, которыми мы можем приблизиться к бес­сознательной сфере ребенка Эта часть нашего курса, как я заметила, разочаровала вас, так как вам стало ясно, что как раз наиболее верные в большинстве случаев, специ­фические технические приемы, применяемые при анали-

Лекцчя 4. Психоанализз в детском возрасте и воспитание 61 зе взрослых, не могут быть использованы для лечения ребенка, что мы должны отказаться от многих требова­ний науки и добывать материал для анализа там, где мы можем его найти — аналогично тому, как мы поступаем в повседневной жизни при желании познакомиться с интим ными переживаниями человека.Разочарование относится в данном случае, как мне кажется, еще и к другому пунк ту. Другие аналитики часто спрашивали у меня, не имела ли я случая подойти гораздо ближе, чем это возможно при анализе взрослых пациентов, к процессам развития, кото­рые имели место в течение первых двух лет жизни, и на которые все настойчивее направляются наши аналитичес кие изыскания, связанные с открытием бессознательного Эти аналитики полагают, что ребенок стоит еще ближе к этому важному периоду, что вытеснение выражено у него еще не столь резко, что нам еще легко проникнуть через материал, наслоившийся на эти ранние переживания, и что таким образом здесь откроются, может быть, неожидан ные возможности для исследования. До сих пор я всегда должна была отвечать на этот вопрос отрицательно. Прав да, материал, который доставляет нам ребенок, как вы уже видели из приведенных мною примеров, особенно ясен и понятен. Он дает нам ключ к пониманию содержа ния детских неврозов; я оставляю за собой право дать опи сание их в другом месте. Этот материал дает нам много веских подтверждений таких фактов, о которых мы до сих пор говорили лишь на основании выводов, сделанных из анализов со взрослыми людьми. Однако, существую­щий у меня до настоящего времени опыт, накопленный с помощью описанной здесь техники, показывает, что мы не можем перешагнуть за тот период, когда у ребенка появ ляется речевая способность, то есть когда его мышление при равнивается к нашелу. Теоретически это ограничение на­ших возможностей, на мой взгляд, нетрудно понять. Все, что мы узнаем относительно этого "доисторического" пе­риода времени при анализе взрослых пациентов, добыва ет;я с помощью свободных ассоциаций и толкования ре акций перенесения, т.е. с помощью тех двух технических прьемов, которые неприменимы при детском анализе. Но, кроме того, наше положение в данном случае можно срав­нить с положением этнолога, который тщетно пытался бы пол /чить у первобытного народа ключ к пониманию дои сторического времени более кратким путем, чем при изу­чении культурного народа. Напротив того, у первобытно-

А. Фрейд

а он был бы лишен такого источника, как сказа-;фы, которые позволяют ему при изучении куль-1арода сделать вывод о доисторических временах. жже и у меленького ребенка нет еще реактивных ний и покрывающих воспоминаний, которые воз-лишъ во время латентного периода, и из которых ный впоследствии анализ может добыть скры-ними материал. Таким образом, вместо того, леть какие-нибудь преимущества перед анализом лыми пациентами, детский анализ оказывается ^.агодарным также и в добывании бессознатель-•ериала. ib я перехожу к третьей и последней части нашего использованию аналитического материала, кото-получен после тщательно проведенного подгото-iro периода с помощью описанных здесь прямых ых путей. После сделанных до сих пор выводов вы лены к тому, чтобы услышать от меня нечто но-тупающее от классических правил анализа. ' :отрим еще раз более подробно аналогичную си-/ взрослого пациента. Его невроз разыгрывается, наем, в пределах его психических инстанций меж-г факторами: между его бессознательными влече-го Я и сверх-Я, которое является представителем ix и эстетических требований общества. Задача заключается в том, чтобы путем осознания бес-ьных влечений упразднить конфликт, сугцеству-;жду этими тремя инстанциями. Побуждения, на-[еся до сих пор в вытесненном состоянии, не под-ъ вследствие этого воздействию сверх-Я. Анализ дает их, делает доступными влиянию сверх-Я, ко-ределяет теперь их дальнейшую судьбу. Место вы-[ занимает теперь сознательная критика, осужде->й части влечений, в то время как другие частич-мируются, отклоняются от сексуальных целей, ча-ке допускаются к удовлетворению. Этот новый 1ЯТНЫЙ исход связан с тем, что Я пациента, начи-о времени, когда 6ь1ло осуществлено первоначаль-еснение, вплоть до того времени, когда анализ [л свою освободительную работу, проделало все ческое и интеллектуальное развитие, и таким об-пациента может принимать теперь совсем иные [, чем те, которые принимались им раньше. Вле-лжны подвергнуться теперь разнообразным огра-

Лекцчя 4. Психоанализа в детском возрасте и воспитание 63 ничениям, а сверх-Я должно отказаться от некоторых сво­их преувеличенных притязаний. На общем поприще созна­тельной работы осуществляется теперь синтез между обе­ими инстанциями. Сравните теперь с этим ситуацию, с которой мы встре­чаемся у ребенка. Конечно, невроз ребенка тоже разыгры­вается в прееделах психических инстанций; и в данном слу­чае он тоже определяется тремя силами: влечениями, Я и сверх-Я. Но мы уже дважды сталкивались с обстоятель­ствами, подготовившими нас к тому, что при анализе ре­бенка внешний мир является, хотя и неудобным для ана­лиза, но органически важным фактором и оказывает очень сильное влияние на внутренние соотношения', во-первых, при рассмотрении начальной ситуации детского анализа мы были вынуждены считаться с тем, что такой важный мо­мент, как сознание болезни, существует не у самого ребен­ка, а у окружающих его лиц, и во-вторых, при описании ситуации перенесения выяснилось, что аналитику прихо­дится делить любовь и ненависть ребенка с его фактичес­кими объектами. Таким образом, нас не должно удивлять, что внешний мир оказывает гораздо более сильное влияние на механизм инфантильного невроза и на течение анализа, чем у взрослого пациента. Мы сказали раньше, что сверх-Я взрослого индивида является представителем моральных требований обще­ства, в котором живет человек. Мы знаем, что сверх-Я обязано своим происхождением отождествлению ребенка с первыми и самыми важными любовными объектами — с родителями, на которых опять-таки общество возложи­ло задачу внедрить в ребенка общеобязательные этичес­кие требования и добиться требуемого обществом ограни­чения влечений. Таким образом, требование, которое име­ло первоначально личный характер и исходило от родителей, становится лишь в ходе прогресса (от объектной любви к ро­дителям до отождествления с ними) Я-идеалом, независи-мьш от внешнего мира и его прототипов. У ребенка же о такой независимости не может быть и речи. Освобождение от привязанности к любимым объектам произойдет лишь в далеком будущем, отождествление же при продолжающейся объектной любви происходит очень медленно и частично. Тем не менее в этот ранний перииод сверх-Я существует, и многие отношения между ними и Я аналогич­ны соотношениям, существующим в более позднем возра-^СГ^- Однако, не следует упускать из виду постоянной сме-

64

А. Ф^ейд

Hbi взаимоотношений между сверх-Я и объектами, которым оно обязано своим возникновением; мы можем сравнить их с соотношениями, имеющими место в двух сообщающих­ся сосудах. Если усливаются хорошие отношения с родите­лями во внешнем мире, то одновременно усиливаются и притязания сверх-Я и энергия, с которой оно их предъяв­ляет. Если эти отношения ухудшаются, то одновременно слабеет и сверх-Я. Приведем в качестве первого примера совсем малень­кого ребенка. Если матери или няне удается приучить маленького ребенка после первого года жизни отправлять во время естественные надобности, то у нас получается такое впечатление, что ребенок соблюдает это требование чистоплотности не только из боязни или любви к матери или няне, но что у него самого возникает определенное отношение к этому требованию, что он сам радуется сво­ей опрятности и огорчается, если с ним случается несчас­тье в этом отношении. Правда, мы всегда замечаем, что последующая разлука с лицом, которое научило ребенка соблюдать опрятность (временная разлука с матерью или перемена няни) ставит под угрозу это завоевание. Ребенок становится опять неопрятным, таким же, каким он был до того, как его научили соблюдать опрятность; он снова на­чинает соблюдать ее лишь тогда, когда возвращается его мать или когда у него возникает привязанность к новой няне. Тем не менее впечатление, что ребенок предъявлял уже сам к себе требование соблюдать опрятность, не было ошибочным. Это требование существует, но оно только тогда ценно для ребенка, если авторитетное лицо суще­ствует как объект во внешнем мире. Если ребенок теряет связь с объектом, он утрачивает также и радость от испол­нения этого требования. В начале латентного периода соотношения продолжа­ют оставаться теми же самыми. При анализе взрослых мы часто получаем подтверждение того, какие опасные по­следствия для моральной сферы и структуры личности ребенка может им-еть каждое нарушение его привязан­ности к родителял1. Если ребенок теряет своих родителей в силу каких бы то ни было причин, и если они теряют для него ценность как объекты вследствие, скажем, душев­ного заболевания или совершенного им преступного дей­ствия, то он подвергается вместе с тем и опасности поте­рять или обесценить свое частично уже созданное сверх-Я. Из-за этого он не может уже противопоставить своим

Лекция 4. Психоанализа в детском возрасте и воспитание 65 влечениям, требующим удовлетворения, активных внут­ренних сил. Таким образом, можно было бы, пожалуй, объяснить возникновение некоторых дисеоциальных типов и психопатических личностей. Для характеристики этих соотношений, существующих еще и в конце латентного периода, я привожу пример, по­заимствованный мною из анализа мальчика, находящего­ся в периоде, предшествующем половой зрелости. Однаж­ды в начале лечения я спросила его по какому-то поводу, не бывает ли у него каких-нибудь дурных мыслей. Он от­ветил: "Если я нахожусь, например, один дома, и в доме есть фрукты. Родители ушли и не дали мне попробовать этих фруктов. Тогда я все время думаю о том, что теперь я мог бы попробовать их. Но я стараюсь думать о чем-ни­будь другом, потому что я не хочу красть". Я спросила его, всегда ли он может устоять против таких мыслей. Он от­ветил мне утвердительно, он никогда еще ничего не украл. "А если твое желание станет очень сильным,"— спросила я,— "что ты тогда сделаешь?" "Я все-таки ничего не возьму",— ответил он торжествующе,— "потому что я бо­юсь отца". Вы видите, что его сверх-Я достигло большой независимости, которая сказывается в его потребности не стать вором. Когда же искушение становится слишком сильным, он должен призвать на помощь то лицо (т.е. отца), которому обязано своим существованием это требование и от которого исходят предостережения и угрозы наказания. Другой ребенок, находясь в таком же положении, вспом­нил бы, может быть, о своей любви к матери. Эта слабость и зависимость требований детского Я-иде-ала, о которых я здесь говорю, вполне согласуется также с другим наблюдением, которое может быть сделано в любом случае при более близком ознакомлении с ним; ребенок имеет двойную мораль: одну, предназначенную для мира взрослых, и другую — для себя и своих сверстников. Мы знаем, например, что у ребенка в известном возрасте по­является чувство стыда, т.е. он избегает показываться го­лым и отправлять свои естественные нужды в присутствии чужих взрослых людей, а впоследствии также и в присут­ствии близких ему людей. Но мы знаем также, что эти самые дети без всякого стыда раздеваются в присутствии Других детей и что не всегда удается провести в жизнь запрещение ходить вместе с другими детьми в уборную. К своему удивлению, мы можем установить также, что дети брезгают некоторыми вещами только в присутствии

66

'А. Фрейд

взрослых, т.е. как бы под их давлением, в то время как . эта реакция не наступает у них, когда они находятся в одиночестве или в обществе детей. Я вспоминаю десяти­летнего мальчика, который во время прогулки оживлен­но воскликнул, указывая на кучу коровьего помета: "По­смотри, какая странная вещь..." Мгновение спустя он за­метил свою ошибку и густо покраснел. Затем он извинил­ся передо мною: он сразу не заметил, что это такое, в про­тивном случае он никогда не сказал бы этого. Однако, я знаю, что этот же самый мальчик охотно говорит со сво­ими товарищами, не краснея, об экскрементальных про­цессах. Этот же мальчик однажды уверял меня, что, ког­да он находится наедине с самим собою, он может трогать руками свой собственный кал, не испытывая при этом брезгливого чувства. Если при этом присутствует кто-ни­будь из взрослых, то ему даже трудно говорить об этом. Следовательно, стыд и отвращение, эти два важнейших реактивных образования, назначение которых заключает­ся в том, чтобы не допустить к удовлетворению анальные эксгибиционистические стремления, нуждаются даже пос­ле своего возникновения во взрослом объекте для своего ук­репления и активности. Эти замечания относительно зависимости детского сверх-Я и двойной морали ребенка в вопросах, связанных со стыдом и отвращением, приводят нас к важнейшему различию между детским анализом и анализом взрослого пациента. Детский анализ вообще не является приватным делом, касающимся исключительно двух людей, аналити­ка и его пациента. Поскольку детское сверх-Я еще не стало безличным представителем исходящих от внешнего мира тре­бований, поскольку оно еще органически связано с внешним миром., постольку существующие в этом внешнем мире объек­ты играют важную роль во время самого анализа и особенно последней его части, когда речь идет об использовании влече­ний, освобожденных от вытеснении. Вернемся еще раз к сравнению со взрослым невроти­ком. Мы сказали, что при анализе его нам приходится считаться с его влечениями, его Я и сверх-Я; если обстоя­тельства складываются благоприятно, нам не нужно бес­покоиться о судьбе побуждений, выплывающих из бессозна­тельной сферы. Они подпадают под влияние сверх-Я, кото­рое несет ответственность за их дальнейшую судьбу. Кому же мы предоставим решение этого вопроса при детском анализе? Принимая во внимание все вышеприве-

Лекцчя 4. Псчхоанализз в детском возрасте и воспитание 67 • денные выводы и сохраняя последовательность, мы мог­ли бы сказать: лица-и, воспитывающим ребенка, с которым его сверх-Я связано еще очень тесно, т.е. в большинстве слу­чаев родителям ребенка. Не забывайте с какими трудностями связано такое по­ложение вещей. Эти же самые родители или воспитатели предъявляли к ребенку чрезмерные требования и привели его вследствие этого к чрезмерному вытеснению и невро­зу. В данном случае между образованием невроза и осво­бождением от него с помощью анализа нет такого большого промежутка времени, как у взрослого пациента, Я которо­го проходит в течение этого периода все стадии своего раз­вития; таким образом, у взрослого пациента то Я, которое приняло первое решение, и то Я, которое предпринимает теперь проверку его, не являются уже больше идентичны­ми. Родители, которые привели ребенка к заболеванию и которые должны способствовать теперь его выздоровле­нию, являются фактически теми же самыми людьми с теми же самыми взглядами. Лишь в самом благоприятном слу­чае, будучи научены горьким опытом (болезнью ребенка), они готовы смягчить теперь свои требования. Таким обра­зом, было бы опасно предоставить им решение судьбы ос­вобожденных с'помощью анализа влечений. Слишком ве­лико опасение, что ребенок вынужден будет еще раз пой­ти по пути вытеснения, который опять приведет его к не­врозу. При таком положении вещей было бы целесообраз­нее вовсе отказаться от длительной и трудной освободитель­ной аналитической работы. Каков же выход из создавшегося положения? Допус­тимо ли преждевременно объявить ребенка совершенно­летним потому лишь, что он одержим неврозом и должен быть подвергнут анализу, и предоставить ему самому ре­шение важного вопроса, как ему поступить с освобожден­ными от вытеснения влечениями? Я не знаю, какими эти­ческими инстанциями он руководствовался бы, с помощью каких критериев или практических соображений он был бы в состоянии найти выход из этого трудного положения. Я полагаю, что если бы оставить его одного и лишить его какой бы то ни было помощи извне, он нашел бы лишь один-единственный кратчайший и удобный путь: путь не­посредственного удовлетворения. Однако, из аналитичес­кой теории и практики мы знаем, что именно в целях пре­дохранения от невроза нельзя допустить, чтобы ребенок испытал действительное удовлетворение на какой-либо

68

А Фрейд

ступени неизбежной перверзной сексуальности. В против­ном случае фиксация на испытанном однажды удоволь­ствии станет препятствием для дальнейшего нормально го развития, и стремление к повторению этого пережива­ния станет опасным стимулом для регрессии от более по­здних ступеней развития, ч Я вижу один только выход из этого затруднительного положения. Аналитик сам должен требовать, чтоб ему была предоставлена свобода действий для руководства ребенком в этом важнейшем вопросе; таким образом, он сможет обеспечить до некоторой степени результаты ана­лиза. Под его влиянием ребенок должен научиться, как вести себя по отношению к своим влечениям, в конечном итоге по его усмотрению будет решен вопрос о том, какую часть инфантильных сексуальных побуждений следует подавить или отбросить вследствие несовместимости их с культурным миром, какие влечения могут быть допуще ны к непосредственному удовлетворению и какие долж­ны подвергнуться сублимированию; в последнем случае воспитание должно придти на помощь ребенку всеми име­ющимися в его распоряжении средствами. Коротко гово­ря, аналитик должен суметь занять во время анализа с ре­бенком. место его Я идеала, он не должен начинать свою освободительную аналитическую работу до тех пор, пока не будет уверен в том, что он окончательно овладел этой психической инстанцией ребенка. И здесь — это для ана­литика очень важно играть роль сильной личности, о чем мы уже говорили в начале при введении в детский анализ. Только в том случае, если ребенок чувствует, что авто­ритет аналитика выше, чем авторитет его родителей, он согласится уступить наивысшее место в своей эмоциональ­ной жизни этому новому любовному объекту, занявшему место рядом с его родителями. Если родители ребенка, как я уже упоминала раньше, научены чему-нибудь болезнью ребенка и выражают го­товность приспособиться к требованиям аналитика, то в данном случае оказывается возможным произвести дей ствительное подразделение аналитической и воспитатель­ной работы между аналитическими сеансами и домашней обстановкой или скорее даже установить совместное дей­ствие обоих факторов. Воспитание ребенка не только не прекращается по окончании анализа, но полностью вновь переходит непосредственно из рук аналитика в руки ро­дителей, обогативших теперь свой опыт и разум.

Лекция 4 Психоанализа в детском возрасте и воспитание 69 Но если родители, пользуясь своим влиянием, затруд­няют работу аналитика, то ребенок, эмоциональная при­вязанность которого направлена и на аналитика и на ро­дителей, попадает в такое же положение, что и при несча­стном браке, где он становится объектом раздора. Тогда нам нечего будет удивляться, если в результате такого положения появятся все те отрицательные последствия при формировании характера ребенка, которые наблюда­ются при неудачно сложившейся семейной жизни Там ребенок пользуется конфликтом между отцом и матерью, здесь — между аналитиком и родителями, чтобы избавить­ся — как в первом, так и во втором случае — от всяких тре­бований Это положение становится опасным, если ребе­нок, у которого возникает сопротивление, сумеет так вос­становить своих родителей против аналитика, что они тре­буют прекращения анализа. Аналитик теряет ребенка в крайне неблагоприятный момент, когда у ребенка суще­ствует сопротивление и отрицательное перенесение, и мож­но не сомневаться в том, что все влечения, освобожден­ные до тех пор с помощью анализа, будут использованы ребенком в самую худшую сторону. В настоящее время я не начинаю детского анализа, если характеристика или аналитическая образованность родителей не гарантируют меня хотя бы до некоторой степени от такого исхода. Необходимо, чтобы аналитик полностью овладел дет­ской психикой. Я иллюстрирую это положение с помощью одного лишь последнего примера, речь идет здесь о шес­тилетней пациентке, неоднократно упоминавшейся боль­ной, страдавшей неврозом навязчивости. С помощью анализа я добилась того, что она позволи­ла своему "черту" говорить, после чего она начала расска­зывать мне очень много анальных фантазий, сначала нео­хотно, но заметим потом, что я не выражаю неудоволь­ствия, она начала рассказывать их смелее и подробнее. Сеанс проходил в сообщении анальньк фантазий и стал складочным местом для угнетавших ее раньше снов наяву. Во время этой беседы со мной она освобождалась также и от того давления, которое она постоянно испытывала на себе. Она сама назьшала время, проведенное у меня "часом своего отдыха". "Анна Фрейд, — сказала она мне однажды, — проведенный с тобою сеанс — это час моего отдыха. В это время мне не нужно сдерживать своего черта". "Знаешь, — добавила она тотчас же, — у меня есть еще одно время от­дыха: когда я сплю". Во время анализа и во время сна она

70

А. Фрейд

освобождалась, очевидно, от того, что у взрослого челове­ка равнозначно постоянной затрате энергии на поддержа­ние вытеснения. Ее освобождение сказалось прежде всего в том, что в ней происходила какая-то перемена, она ста­новилась внимательной и оживленной. Несколько времени спустя она сделала еще один шаг в этом направлении. Она начала рассказывать свои фан­тазии и анальные мысли, которые до сих пор тщательно скрывала; дома, когда к столу подавали какое-нибудь блю­до, она делала вполголоса какое-нибудь сравнение или произносила, обращаясь к другим детям, "грязную" шут­ку. Тогда ее воспитательница пришла ко мне, чтобы по­лучить соответствующие указания. Я в то время не име­ла еще опыта, приобретенного мною впоследствии при детском анализе, отнеслась к этому недостаточно серьез­но и посоветовала ей просто не обращать внимания на такие пустяки. Однако, результаты получились совершен­но неожиданные. Вследствие отсутствия критики ребенок потерял всякое чувство меры и начал обнаруживать в до­машней обстановке все, о чем до тех пор говорилось толь­ко у меня во время сеанса; она совершенно погрузилась в свои анальные представления, сравнения и выражения. Другим членам семьи это вскоре показалось невыноси­мым; поведение ребенка, особенно за обеденным столом, отбивало аппетит у всех, и как дети, так и взрослые мол­ча и неодобрительно покидали один за другим комнату. Моя маленькая пациентка вела себя как лицо, одержимое перверзией, или как взрослая душевнобольная и постави­ла себя вследствие этого вне человеческого общества. Ее родители, не желая наказывать ее, не изолировали ее от других детей, но в результате другие члены семьи нача­ли теперь избегать ее, у нее же самой исчезли в это вре­мя все задержки и в другом отношении. В течение несколь­ких дней она превратилась в веселого, шаловливого, из­балованного, довольного собой ребенка. Ее воспитательница пришла ко мне во второй раз по­жаловаться на ее поведение: состояние невыносимое, жизнь в доме нарушена. Что делать? Можно ли сказать ребенку, что рассказывание таких вещей само по себе еще не так страшно, но что она ее просит не делать этого дома. Я восстала против этого. Я должны была сознаться, что я действительно допустила ошибку, приписав сверх-Я ре­бенка самостоятельную сдерживающую силу, которой сверх-Я вовсе не обладало. Как только авторитетные лица,

Лекция 4. Психоанализз в детском возрасте и воспитание 71 существовавшие во внешнем мире, стали менее требова­тельны, тотчас же снисходительным стал и Я-идеал, быв­ший до тех пор очень строгим и обладавший достаточной силой, чтобы вызвать целый ряд симптомов невроза на­вязчивости. Я понадеялась на эту невротическую строгость Я-идеала, была неосторожна и не достигла при этом ни­чего для целей анализа. Я на некоторое время преврати­ла заторможенного, невротичного ребенка в капризного, можно было бы, пожалуй, сказать, перверзного ребенка, но кроме того, я-одновременно ухудшила ситуацию для своей работы, так как этот освобожденный ребенок имел теперь свой "час отдыха" в течение целого дня, перестал считать совместную нашу работу важной, не давал боль­ше соответствующего материала для анализа, потому что он рассеивал его в течение дня вместо того, чтобы соби­рать его для сеанса и мгновенно потерял необходимое для анализа сознание болезни. Для детского анализа в еще боль­шей Alepe, чем для анализа взрослых пациентов, сохраняет свою силу положение, что аналитическая работа лижет быть проведена лишь в состоянии неудовлетворенности. К счастью, положение оказалось лишь теоретически столь опасным, на практике его легко было исправить. Я попросила воспитательницу ничего не предпринимать и запастись еще немного терпением. Я обещала ей опять призвать ребенка к порядку, но не могла ей обещать, как скоро наступит улучшение. Во время следующего сеанса я действовала очень энергично. Я заявила ей, что она на­рушила договор. Я думала, что она рассказывала мне эти грязные вещи для того, чтобы избавиться от них, но те­перь я вижу, что это вовсе не так. Она охотно рассказы­вала все это в своем домашнем кругу, потому что это до­ставляло ей удовольствие. Я ничего не имею против это­го, но только я не понимаю, зачем я ей нужна тогда. Мы можем прекратить сеансы, и она будет иметь возможность тогда получать удовольствие. Но если она остается при своем первоначальном намерении, то она должна говорить об этих вещах только со мной и больше ни с кем; чем больше она будет воздерживаться от этого дома, тем боль­ше она будет вспоминать во время сеанса, тем больше я буду узнавать о ней, тем скорее я смогу освободить ее. Теперь она должна принять то или иное решение. После этого она очень побледнела, задумалась, посмотрела на меня и сказала с тем же серьезным согласием, как и при первом аналитическом уговоре: "Если ты говоришь, что

72

А. Фрейд

это так, то я больше не буду говорить об этом". Таким образом была восстановлена ее невротическая добросове­стность. С этих пор ее домашние не слыхали от нее боль­ше ни одного слова о таки)? вещах. Она опять преобрази­лась: из избалованного, перверзного ребенка она опять превратилась в заторможенного, вялого ребенка. Такое же превращение повторялось у этой самой па­циентки еще несколько раз во время ее лечения. Когда она впадала после освобождения с помощью анализа от свое­го очень тяжелого невроза навязчивости в другую край­ность, в "испорченность" или в перверзию, то у меня не было другого выхода, кроме как вновь воссоздать невроз U И и восстановить в правах исчезнувшего уже черта ; разу­меется, я делала это всякий раз в меньшем масштабе и с большей осторожностью и мягкостью, чем это делалось при прежнем воспитании, пока я, наконец, не добилась того, что ребенок мог придерживаться середины между этими двумя крайностями. Я не остановилась бы так подробно на этом примере, если бы все вышеописанные соотношения при детском анализе не были так ясно выражены в нем: слабость дет­ского Я идеала, зависимость его требований, а следователь­но, и невроза от внешнего мира, его неспособность сдержать без посторонней помощи освобожденные побуждения и выте­кающая из этого необходимость для аналитика обладать авторитетом в воспитательном отношении ¹⁾. Следователь­но, аналитик объединяет в своем лице две трудных и соб­ственно противоречащих друг другу задачи: он должен анализировать и воспитывать, т.е. он должен в одно и то же время позволять и запрещать, разрывать и вновь свя­зывать. Если это ему не удается, то анализ становится для ребенка индульгенцией, позволяющей ему делать все, что считается в обществе недозволенным. Если же разреше­ние этих задач удается аналитику, то он коррегирует не­удачное воспитание и анормальное развитие и дает воз­можность ребенку или тем, кто решает судьбу ребенка, исправить сделанные ошибки. Вы знаете, что в конце анализа со взрослыми людьми мы не вынуждаем пациента стать здоровым. Он сам реша-

// Эта авторитетность дает аналитику, работающему с детьми, воз­можность применять "активную терапию" по Ференчи, подавлять отдельные симптомы, что влечет за собой запруду либидо и достав­ляет, таки х образом, обильный материал для анализа

Лекция 4. Псчхоана тзз в детском возрасте и воспитание 73 ет, что ему сделать с новой предоставленной ему возмож­ностью. От него зависит, захочет ли он еще раз проделать путь, приведший его к неврозу, позволит ли ему развитие его Я пойти противоположным путем широкого удовлетво­рения своих влечений или же ему удастся найти средний путь между этими двумя, осуществить истинный анализ жи­вущих в нем сил. Точно также мы не можем заставить ро­дителей нашей маленький пациентки обращаться более бла­горазумно с выздоровевшим ребенком. Детский анализ не защищает ребенка от вреда, который может быть ему при­чинен в будущем. Он оперирует, главным образом, с про­шлым: конечно, он создает, таким образом, лучшую, рас­чищенную почву для будущего развития. Я полагаю, что из вышеизложенных соотношений для вас явствует важное указание относительно показаний к детскому анализу. Показание это диктуется не только оп-ределеннъш заболеванием ребенка. Детский анализ распро­страняется прежде всего на среду психоаналитиков, он должен ограничиться пока детьми аналитиков, анализируе­мых и родителей, которые относятся к анализу с определен­ным доверием и уважением. Только в такой среде можно будет без резкой грани перевести аналитическое воспита­ние, имеющее место во время лечения, в домашнее вос­питание. Там, где анализ ребенка не может органически срастись с его другой жизнью, а входит в его другие от­ношения как инородное тело и нарушает их, там анализ породит у ребенка еще больший конфликт по сравнению с теми, от которых освободит его лечение. Я боюсь, что это утверждение разочаровало тех из вас, которые были уже готовы отнестись к детскому анализу с некоторым доверием. Показав вам столько трудностей детского анализа, я не хотела бы закончить эти лекции, не сказав в нескольких словах о больших возможностях, которые имеет, несмот­ря на все трудности, детский анализ и даже о некоторых его преимуществах перед анализом со взрослыми пациен­тами. Я вижу прежде всего три такие возможности. У ребенка мы можем добиться совсем иных изменений характера, чем у взрослого. Ребенок, который под влия­нием своего невроза пошел по пути анормального разви­тия характера, должен проделать лишь короткий обрат­ный путь, чтобы снова попасть на нормальную и соответ­ствующую его истинной сущности дорогу. Он не постро­ил еще на этом п\ти, подобно взрослому всю свою буду-

74

А. Фрейд

щую жизнь, не избрал себе профессии под влиянием это­го анормального развития, не построил дружбы на этом базисе, не вступил на этой почве в любовные отношения, которые, перейдя потом в отождествление, в свою очередь оказали бы влияние на развитие его Я. При "анализе ха­рактера" у взрослого мы должны собственно распотро­шить всю его жизнь, сделать невозможное, а именно: ан­нулировать поступки, не только осознать их влияние, но и упразднить его, если мы хотим иметь действительный успех. Следовательно, в этом вопросе анализ ребенка име­ет много преимуществ перед анализом взрослых. Вторая возможность касается воздействия на сверх-Я. Смягчение его строгости является, как вы знаете, одним из требований, предъявляемых к анализу невроза. Здесь, однако, анализ взрослых пациентов встречает наибольшие затруднения; он должен вести борьбу с самыми старыми и самыми важными любовными объектами индивида, с родителями, которых он интроецировал путем отожде-ствия; память о них хранится в большинстве случаев с благоговением, и поэтому тем труднее бороться с ними. При детском анализе, как вы уже видели, мы имеем дело с живыми, реально существующими во внешнем мире лицами, которые не преображены воспоминаниями о них. Если к работе, ведущейся изнутри, присоединить еще ра­боту извне, если мы попытаемся видоизменить с помощью аналитического влияния не только существующее уже отождествление, но если наряду с этим мы постараемся видоизменить с помощью обычного человеческого воздей­ствия также и реальные объекты, то эффект получится полный и поразительный. То же самое относится и к третьему пункту. При работе со взрослыми мы должны ограничиться тем, что помогаем им приспособиться к окружающей среде. Мы не имеем ни намерения, ни возможности преобразовать эту среду соответ­ственно его потребностям, при детском же анализе мы лег­ко можем сделать это. Потребности ребенка проще, их лег­че понять и удовлетворить; наши возможности в соединении с возможностями родителей бывают при благоприятных ус­ловиях вполне достаточны, чтобы их каждой ступени лече­ния ребенка и улучшения его состояния доставлять ему все или многое из того, что ему необходимо. Таким образом, мы облегчаем ребенку приспособление, пытаясь приспособить окружающую среду к нему. И в данном случае мы проде­лываем двойную работу: изнутри и извне.

Лекция 4. Психоанализа в детском возрасте и воспитание 75 Я полагаю, что благодаря наличию трех этих момен­тов мы добиваемся в детском анализе — несмотря на вы­шеперечисленные трудности — такого изменения характе­ра, такого улучшения и выздоровления, о котором мы и не мечтаем при анализе взрослых. Я подготовлена к тому, что присутствующие здесь практические аналитики после всего вышеизложенного скажут: то, что я проделываю с детьми, настолько отсту­пает от общепринятых правил психоанализа, что оно не имеет уже ничего общего с ним. Это — "дикий" метод, ко­торый заимствует все у анализа, но не следует строгим аналитическим предписаниям. Но представьте себе такое положение: вообразите, что во время приема к вам при­ходит взрослый невротик и просит вас взять его на изле­чение; после более подробного ознакомления оказывает­ся, что его влечения, его интеллект так же мало развиты, зависят в такой же степени от окружающей среды, как и у моих маленьких пациентов. Тогда вы, вероятно, сказа­ли бы: "Фрейдовский анализ является прекрасным мето­дом, но он не создан для таких людей". И вы применили бы к нему смешанное лечение, вы вели бы чистый анализ постольку, поскольку это соответствовало бы его сущнос­ти, а в остальном вы воспользовались бы детским анали­зом, потому что лучшего он и не заслуживает в соответ­ствии с его инфантильным характером. Я думаю, что аналитический метод — предназначенный для определенного своеобразного объекта, для взрослого невротика — нисколько не пострадает, если мы попытаем­ся применить его в модифицированном виде к другим объектам. Если кто-нибудь захочет найти иное примене­ние психоанализа, не следует ставить ему это в упрек. Следует только всегда знать, что делаешь.

Анна Фрейд

НОРМА И ПАТОЛОГИЯ ДЕТСТВА

©Пер. с англ. Я.Обухов

Психопатологии детства и ее истоки

Глава 1 Истоки детской психопатологии

Понимание того, что истерики страдают прежде всего от своих воспоминаний, стало началом психоаналитическо­го учения и направляло затем аналитические исследов ания. Когда стало ясно, что анализ ничего не может прояснить без объяснения ранних психических процессов, аналитачес-кая терапия переключилась с настоящего пациентов иа их прошлое и с проблем взрослого на проблемы первых лет жизни. Таким образом рука об руку с постижением зрелой половой жизни идет постепенное понимание ее начально­го этапа, т.е. картины фаз инфантильной сексуальности и первых конфликтов влечений и Я. На основе психоа-нали-тического учения о неврозах возникли, идущие с ним в ногу учение об инфантильной сексуальности и построенные на нем едва намечающиеся очертания психоаналитической психологии и психопатологии детства. В начале психоаналитического движения эта новая те­ория была еще далека от практического использования. В то время анализ занимался совсем другими задачами. В технике терапии было важно закрепить переход от гип­ноза и внушения к свободной ассоциации и толкованию сопротивления и переноса. В научной работе существен­ным было систематизировать новый материал. Все, без исключения, результаты анализа взрослых указывали нл пос­ледовательность либидоносных фаз развития (оральная, анальная, фаллическая), на детали Эдипова и кастрацион-ного комплексов, на закономерность амнезии к раннему дет ству. В центре аналитических интересов стояла не непосред­ственная работа с детьми, а выводы о детских пережива­ниях, которые выявляются при анализе взрослых. Заполне­ние пробелов в памяти и обнаружение все новых подроб­ностей процесса развития при помощи метода реконструк­ции было тогда особой гордостью аналитика. После первых двух десятилетий аналитической работы настала эра применения знаний, полученных из анализа

Глава 1. Истоки детской психопатологии

77

взрослых, в практической педагогике. Анализ взрослых не­вротиков вскрыл возрастающее число важных ошибок в вос­питании. Не оставалось сомнений в их роли в образовании не­врозов. Неискренность родителей в сексуальных вопросах: не реально высокие моральные требования, чрезмерная строгость и чрезмерная снисходительность, ненужные запреты, нака­зания, ранние совращения оказались патогенными воздействи­ями, которым подвергается ребенок со стороны незнакомого лшра Казалось не было возможности путем изучения мира взрослых решительно изменить положение и воспитывать следующее поколение детей в более благоприятных усло­виях. В это\1 отношении задачи будущего для аналитиков заключались в "психоаналитическом воспитании", основан­ном на полученных в последнее время знаниях. На практике подобные задачи легче поставить, чем выполнить. Родители, учителя и воспитатели ожидали от психоанализа законченной системы, правил и предписаний. Аналитики же могли предложить лишь напоминания, пре­достережения, в лучшем случае советы. Аналитические знания о процессе развития росли в то время медленно от фазы инстинктивного развития к этапу связи с объектом, от любви к объекту к идентификации и идеал-образова­нию; от Я функции к Я-аппаратам; от страха и враждеб­ности к образованию компромиссов и симптомов; от сим­птомов обратно к фиксационным пунктам и к патогенной регрессии, от неврозов к нарушениям в развитии и откло­нениям в характере. Для аналитика каждая находка рас­крывала в плане педагогического мышления и действия новую надежду на предотвращение неврозов. В педагоги­ческом мире сохранялось разочарование, что новое пси­хоаналитическое учение о воспитании было не совершен­нее, чем лежащая в его основе теория, т.е. оно было не­полное, несистематическое, постоянно изменяющееся. Шаг за шагом происходил перенос психоаналитичес­ких открытий на педагогические предписания и действия, и примеры этому нетрудно найти. Многие анализы дава­ли убедительные доказательства травматического влияния так называемых "пра-происшествий", т.е. наблюдения по­лового акта родителей и сексуально стимулированного сна с отцом или матерью; педагогическим выводом из этого было предостережение родителей скрывать от детей их сексуальную жизнь и, наконец, удаление всех детей, даже самых маленьких, из родительской постели. Многие интел­лектуальные задержки оказались в анализе следствием не-

78

А. Фрейд

удовлетворенного сексуального любопытства в детстве; тот, кто хочет предостеречь от этого своего ребенка, должен про­водить ранние сексуальные разъяснения. Фригидность и им­потенция во взрослой жизни оказались следствиями детско­го мастурбационного запрета в частности и детского сексу­ального вытеснения в целом; исходя из этого, аналитичес­ки просвещенные родители развивали непредвиденную до этого терпимость к проявленим прегенитальной, оральной, анальной и фаллической сексуальности. Успех в аналитическом учении об инстинктах, признав­шим агрессивность эквивалентом сексуальности, потребо­вал допущения проявления детской амбивалентности и разрешения детям проявлять враждебные чувства против сестер, братьев и родителей. Для каждого знатока анали­за стала особенно выразительной патогенная роль страха, чувства вины, и создание атмосферы свободы, от страха в детстве является лучшей гарантией предупреждения невро­зов. Применительно к педагогическим рекомендациям это означает избегание всякой родительской строгости во внеш­нем. .пире, а также избегание всякого строгого авторитет­ного образца для образования Сверх-Я во внутреннем мире. Аналитическая теория, признающая в Я роль по­средника между внутренней инстанцией и требования­ми внешнего мира, рассматривала, со своей стороны, про­филактику неврозов в оздоровлении детского Я и давала родителям педагогические требования по укреплению Я-функции. Стоящие в последние десятилетия в центре вни­мания проблемы развития ребенка в первый год жизни и самых ранних отношений матери и ребенка дали повод для многочисленных и во многих отношениях революци­онных способов ухода за грудными детьми. Обзор педагогического учения первой половины века исключает сомнения в его незаконченном характере. С це­лью профилактики неврозов педагогические советы претер­певали изменения в связи с меняющимися представления­ми о причине неврозов и с проникновением анализа во все более глубокие и ранние слои личности. В исторической пос­ледовательности здоровье, казалось, люгло быть гарантировано в первую очередь благодаря свободе влечений (инстинктов), далее -прочности Я-инстанции и -функции и затем - нормальным. состоянием инфантильных отношений любви. Основанный на психоанализе педагогический перево­рот достиг, несмотря на некоторые обоснованные возра-жен1гя, большого успеха. Новое понимание потребности на

Главе I. Истоки детской психопатологии

79

оральной стадии (грудное вскармливание по потребности, постепенное отнятие от груди, избегание принуждения со ссылкой на количество и качество пиши) благоприятно воз­действует на снижение позднейших нарушений питания', новая терпимость к аутоэротической деятельности {соса­ние, мастурбация} в свою очередь снижает нарушение за­сыпания; новшества в воспитании опрятности [приучение в более позднем возрасте, замедление, большая снисходитель­ность} устраняют кореняющееся в анальной фазе упрям­ство маленьких детей; свобода в желании все смотреть и показывать в фаллической фазе укрепляет желание учить­ся и удовольствие от успеха; свобода агрессивности дает не­скованную физическую и духовную активность; большая откровенность в сексуальных вопросах открывает непредви­денные до этого доверительные отношения между родите­лями и детьми. В качестве оборотной стороны этих дос­тижений имеется определенное количество разочарований и неудач. Сексуальное просвещение детей, к примеру, при­водит, несмотря на все возлагаемые на него надежды, обычно к неожиданным последствиям. В противоречии здесь находятся, с одной стороны, реальные факты взрос­лой сексуальной жизни, а с другой, — незрелость инфан­тильной сексуальной конституции. На основании после­дней дети переводят даже тщательнейшие разъяснения на язык своей прегенитальной сексуальной теории (зачатие через рот, рождение через задний проход, половой акт как агрессивное наступление на женщину и т.д.), т.е. дети упор­ствуют в заблуждениях, которые закрепляются в развитии и исчезают лишь в процессе более позднего созревания. Последствия мастурбационной свободы также не только ожидаемы. При новом подходе было запланировано сни­жение мучительного чувства вины. В итоге образовался неожиданный дефицит со стороны морального развития, в котором значительную роль играла борьба за отучение от онанизма как ранний внутренний конфликт между Я и влечениями. Еще безнадежнее с предоставлением детям запланированной свободы от страхов. Где пропадает страх перед строгостью родителей, усиливается страх совести; где смягчается строгость Сверх-Я, дети преимущественно на­ходятся в страхе перед собственной силой влечения, которо­му они беспомощно остаются подвержены без вмешатель­ства внешней или внутренней инстанции. В итоге психоаналитическая педагогика так и остается перед целью, поставленной с самого начала. Дети, вырос-

80

А Фрейд

шие в новых условиях, могли бы в некоторых отношениях отличаться от прежних поколений. Но они не свободнее от страха и от конфликтов, и они не менее подвержены невро тическим и другим психическим нарушениям. Ошибка зак­лючается здесь не в отвержении воспитательного воздей­ствия, а в наших неправильных ожиданиях. Строго анали­тическое мышление должно подготовить нас к тому, что поиски определенного "корня неврозов" так же нереаль­ны, как и надежды на профилактику неврозов, основан ную на воспитании. Психоаналитический опыт показыва­ет, что неврозы есть цена, которую человечество платит за культурное развитие. ОНО, Я, СВЕРХ Я как психические инстанции имеют каждая свое собственное назначение и свои собственные методы работы. То, что они находятся в про­тиворечии Друг с другом, естественно и неизбежно, как и последствия, которые осознаются индивидом в форме внутренних конфликтов. Свобода от конфликтов и един­ство личности являются, таким образом, невыполнимыми идеалами человеческой культуры. Максимально, что мо­жет добиться разумное воспитание, это помочь конкретно­му ребенку избежать конфликта, что согласуется с услови­ями психического здоровья. Там, где внутреннее раздвоение слишком велико, патологические компромиссные образования между влечениями, Я и Сверх Я остаются, несмотря на все внешние условия, неизбежными. Введение детского анализа и его последствия

Когда усилия по предотвращению неврозов воспита­тельными воздействиями исчерпали себя, возник новый и эффективный инструмент: детский анализ, т.е. использо­вание аналитической техники и терапии в борьбе с ран­ними детскими конфликтами во время их возникновения. Для психоаналитической детской психологии, которая до этого базировалась исключительно на реконструкции анализа взрослых, таким образом открывался второй обильный источник. Для аналитиков стало важной теоре­тической задачей сравнение и противопоставления экспери­ментальных данных того и другого вида. Начали появлять­ся и взаимно коррегироваться выводы из анализа взрослых, из анализа старших детей и данные из анализа младших. Постепенно растет осведомленность в вопросах детства, основанная на психоаналитической специализации, которую общество ожидало с возникновения психоанализа. Детский

Глава 1 Истоки детской психопатологии

81

анализ объяснил "взаимодействие между внешним миром ребенка и развитием его внутреннего мира", открыл глаза на "бесчисленные подробности детской жизни"; он открььл подход к "реальным каждодневным переживаниям и фан­тазиям детей"; "'только в условиях детского анализа для взрос­лого наблюдателя могут быть доступны дневные фантазии и ночные страхи, игры. и творчество детей"¹⁾ . Для аналити­ческих терапевтов важно, что в раннем анализе для созна­ния пациента и наблюдения аналитика еще доступны ин­фантильные комплексы и их патологические послед­ствия; т.е. аналитик работает с возрастом, в котором пока еще не достигли своей полной силы инфантильная амнезия и покровные воспоминания. Кто в качестве детского аналитика непосредственно и годами прослеживал такое раннее развитие, приходит к выводам, которые не всегда совпадают с выводами, извле­ченными из анализа взрослых'. В этом плане детский ана­лиз добился большего, чем ожидаемое от него подтверж­дение реконструированных данных. Детский анализ спо собствует meopemuчecкoл^y решению та-и, где методы, рекон­струкции оставляют открытые вопросы, т.е. они ведут к "выбору между альтернативными гипотезами" ²⁾. Они выд­вигают в центр внимания ранее пренебрегаемые данные; они коррегируют перспективы. Как я в дальнейшем попы­таюсь показать, они могут также внести некоторый вклад в теорию психоаналитической терапии и психоаналитичес­кую метапсихологию.

Непосредственное наблюдение детей на службе психоаналитической детской психологии

Ханс Хартманн первый из теоретиков психоанализа пришел к тому, что для психоаналитической психологии в целом и для психоаналитической детской психологии в особенности не нужно "ограничиваться данными, получен­ными психоаналитическими методами" (1950). В практи­ческом анализе эта точка зрения была принята уже дав­но. Уже после появления работы З.Фрейда "Три статьи о сексуальной теории" (1905 г.) многие аналитики стали на­блюдать своих собственных детей и находить подтверж­дение существования инфантильной сексуальности, Эди-

0 См Эрнст Криз, 1950 и 1951 гг 4* См Эрнст Криз и Роберт Вальдер, 1936 г

82

А. Фрейд

пова и кастрационного комплексов. В этом направлении в 20-е и 30-е годы педагогический факультет Венского пси­хоаналитического института готовил воспитательниц дет­ских садов и учителей. Айхорн, Бернфельд и их ученики поставляли материал наблюдений за беспризорными деть­ми, юньпли преступниками и подростками, вступившими в пубертатный возраст. Во время и после второй мировой войны этому последовали гораздо больше специализиро­ванных учреждений и проектов, в которых в центр вни­мания становилось наблюдение за младенцами, маленьки­ми детьми и подростками. Хотя эти начинания были разветвленными и много­язычными для многих аналитиков трудно было переклю­читься с рассмотрения глубины, т.е. бессознательных вы­теснении, на поверхность, т.е. на проявляющееся поведе­ние. Имеет ли внешнеаналитическое наблюдение значение для аналитической теории, и что оно может быть, остава­лось в течение десятилетий открытым и спорным вопро­сом. И только постепенно изменялось широкое аналити­ческое мнение от отрицательного к положительному. Тому, что в конце концов они переубедились, мы благо­дарны прежде всего наблюдениям Рене Спитца, Джона Боулби, Маргарет Риббл, Маргарет Малер, Со-лли Про-венц и др., а также в теоретическом отношении различ­ным работам Эрнста Криза и Хайнца Хартмана.. В целом история отношений между наблюдением внут­ри и вне анализа поучительна и изменчива. Она заслужи­вает рассмотрения в ее исторической последовательности. Аналитик, как. глубинный психолог

Эта история начинается с неприятия и враждебного отношения со стороны анализа. В то давнее время, задол­го до возникновения детско-аналитической специализации, имелось только два узаконенных направления: выработ­ка аналитической техники и с ее помощью дальнейшее продвижение в область бессознательного. Оба проводи­лись в направлении, обратном поверхности сознания. Тог­да было особенно важно выделить различие между повер­хностью и глубиной, т.е. между поведением и мотиваци­ей, а не их тождественность. То, что мотивы скрыты за сознанием, т.е. могут быть бессознательными, было новым понятием, заслуживающим детального рассмотрения. Далекий от анализа мир не мог поверить в суще ствование

Глава 1. Истоки детской психопатологии

83

бессознательного, недоступного для сознания, или серьез­но отнестись к эффективности сил, о которых ничего не говорит их самонаблюдение. Сегодня, когда многие ана­литические аксиомы получили всеобщее интеллектуаль­ное признание, трудно не верить, не знать и думать ина­че, как при господствующем тогда отношении публики к анализу и аналитикам. Некоторые наделяют каждого ана­литического работника жуткой способностью угадывать с первого взгляда все тайны своего партнера; то, что в этом нет ничего особенного и что аналитические методы дают эффект только постепенно при строго определенных ус­ловиях, они могут игнорировать как не имеющий значе­ния факт. Другие — среди них и известные психиатры — не делают никакого различия между сознательным и бес­сознательным. Фактический инцест психопатического отца со своей дочерью значит для них тоже, что и вытес­нение Эдипова комплекса. В знаменитом тогда уголовном деле Хальсманна судья даже ссылался на желание смер­ти своему отцу у всех сыновей, не обращая внимания на различие между латентными и манифестными, вытеснен­ными, сдерживаемыми и допущенными к действию по­буждениями. Со стороны академической психологии были повторены попытки найти при помощи анкетирования до­казательства или опровержения существования Эдипова комплекса, т.е. проникнуть при помощи различных по своей природе методов за границы бессознательного и по­казать в сознательной памяти взрослых вытесненные ос­татки его инфантильных любовных порывов. Не редка была путаница между содержанием бессоз­нательного и его сознательной производной даже среди молодого поколения аналитиков. В учебных институтах, например, годами составляло труднейшую задачу убедить молодых психоаналитиков в различении между манифе-стным и латентным содержанием сновидений и удержать их от использования для толкования отдельно сознатель­ного текста сновидений. Не менее редким было чрезмер­ное рвение, которое побуждало даже опытных судить по малейшим внешним признакам о бессознательных комп­лексах, инцестных или мазохистических фантазиях, стра-^х^ кастрации или разрушительных желаниях смерти, не обращаясь к свободным ассоциациям, и вне аналитичес­кой ситуации. Толкования такого рода, проводимые на базе недостаточного материала, могли привести при тог­дашнем уровне знаний лишь к ошибочным вьшодам и еще

84

А. Фрейд

более понизить авторитет психоанализа. Поэтому неслу­чайно, что каждый серьезный аналитик сделал для себя правилом отказаться от внешних проявлений, продвигать­ся к вытесненному бессознательному только постепенно, при соблюдении всех правил толкований, т.е. оставаясь строго в пределах конкретной рабочей методики. Производные бессознательного как материал наблюдении

Даже радикальные глубинные психологи не могли ут­верждать что либо другое, чем то, что обстоятельства ана­литической ситуации оказывают большее влияние, чем эротическая направленность производных бессознательно­го. Это достигается: благодаря спокойствию пациента, снижению или прекращению ео критической функции, использованию личности аналитика как объекта перено­са, исключения действия и тем самым поступка. Само со­бой очевидно, что эти производные можно найти везде в повседневной жизни людей и что они заслуживают серь­езного рассмотрения. Такие прорывы из бессознательного появляются у взрослых в форме известных неловких и типичных действий, которые выдают скрытую причину; в форме типичных сновидений и символов сновидений, которые можно переводить без ассоциаций сновидящего. В детстве они появляются помимо этого и в форме неис­каженных мечтаний, которые можно легко понять; в фор­ме сознательных дневных фантазий, которые содержат лишь минимальные искажения либидных побуждений. При­мером последних служат героические и спасательные фанта­зии мальчиков на вершине развития позитивного Эдипова комплекса; семейный роман и фантазии близнецов латен­тного периода, в котором становится очевидным разочаро­вание в родителях; ударные фантазии, существование ко­торых указывает на фиксацию на анальном садомазохизме. Не все аналитики одинаково заинтересованы в этих спон­танных проявлениях и не готовы применить их в терапев­тической работе с пациентами. Некоторые, более, чем дру­гие, склонны выискивать их и делать из них общие зак­лючения. Некоторые идут дальше, чем разрешено орто­доксальному аналитику, поддаются на соблазны делать скороспелые выводы, предпочитают сокращать путь в бессознательное, в дальнейшем отказываются от совмес­тной работы с пациентом и тем самым уходят с правиль­ного пути анализа толкования сопротивления и переноса.

Глава 1 Истоки детской психопатологии

85

Из-за такого поведения их называют "дикими" аналитика­ми. Однако, это же умение угадывать, которое было опас­но при лечении, особенно нужно аналитическому наблю­дателю, который тем самым имеет возможность превра­щать различные виды поверхностных проявлений в зна­чительное аналитическое содержание. Защитные механизма Я как материал наблюдения

Следующий шаг в понятии знанчения поверхностных процессов связан с началами психоаналитической эго-психо-логии. Внимание аналитика равномерно распределяется, с одной стороны, на содержание бессознательного и его про­изводных, т.е. инстинктивных побуждений, желаний, фанта­зий и представлений, а, с другой стороны, на принадлежа­щие Я методы, которые слудат сдерживанию их от сознания. Если даже самозащитные механизмы автоматизированы, т е. действуют сами по себе. без ймешательства сознания, все равно их результаты проявляются и как таковые, если они сами по себе доступны вниманию наблюдателя. Единственный защитный механизм, которому прежнее утверждение полностью не соответствует, является самым важным. Это вытеснение. Где удается вытеснение, на по­верхности сознания нельзя увидеть ничего кроме пробе­ла, т.е. отсутствия побуждений или представлений, кото­рые, согласно нашему ожиданию, должны, в норме, суще­ствовать. Например, где родители считают свою малень­кую девочку "славной, нежной, послушной, скромной" аналитику не хватает соответствующих детству побужде­ний агрессии, жадности, упрямства и т.д. Где родители убеждены, что старший ребенок любит всех младших братьев и сестер, аналитик ищет вытесненную зависть и ревность. Где ребенок не проявляет любопытства и не желает ничего знать о появлении детей, половых разли­чиях и связи родителей, мы, по праву, судим о защитных процессах, жертвой которых стало каждое сознательное проявление нормального сексуального любопытства. Другие защитные механизмы Я облегчают работу ана­литического наблюдателя. Например, реактивные образо­вания без труда переводятся в им противоположное вытес­нение ОНО-содержаиия. Маленький мальчик, впадающий в состояние страха "всякий раз, когда родители вечером или при плохой погоде уходят" выдает тем самым свое вытес­ненное желание их смерти; то же самое справедливо для

86

А Фрейд

ребенка, который прислушивается ночью к дыханию спя щего брата или сестры, чтобы убедиться, "что он живой". О стыде, отвращении и жалости мы знаем, что как состоя ния они являются результатами длительной защитной борь­бы против неприличного желания и жестокости; там, где на поверхности они слишком явно представлены, мы автома­тически заключаем о силе отвергнутых побуждений. Так­же и сублимации без труда можно перевести в примитив­ные импульсы, от которых они произошли. Проэкции у ма­леньких детей соответствуют защите от множества неже­лательных для них побуждений и тому подобных свойств. Аналитический опыт работы с пациентами ведет от понимания отдельных механизмов к их комбинациям в типах характеров и личности, которые становятся види­мыми и доступными прямому наблюдению даже вне ана­лиза. В качестве первого примера этого рода мы находим в аналитической литературе описание навязчивого характе­ра, специфические свойства и наклонности которого - акку­ратность, опрятность, экономность, нерешительность, на­копительство и т. д. По происхождению они возникают из вытесненных побуждений анальной стадии. Неясно, почему этот ранний опыт не согласуется со многими другими по­добного рода и почему психическая поверхность в этом случае не может быть четкой. Здесь мы разделяем выс­казанное 3 Фрейдом предположение, "что и другие свой­ства характера сходным образом являются конденсатами или реактивными образованиями определенных прегени-тальных либидоформаций..." (1932, "Новая редакция лек­ция по введению в психоанализ") С момента написания этих строк в 1932 году уже под твердилось множество таких гипотез. Кроме анального характера сегодня мы уже знаем оральный и уретральный типы характера. Множество примеров индивидуального развития детей прямо указывают на специфические гене­тические фазы, которые лежат в их основе. Где дети по отношению к объекту, или в других случаях, проявляют жад­ность, ненасытность, требовательность, зависимость, где у них развит страх отравления и^ш имеются другие ослож­нения с питанием, мы не сомневаемся в том, что они за фиксировались на оральной стадии, и что регрессия к этой точке фиксации представляет постоянную опасность для их дальнейшего развития. Где на поверхность выступает жгучее тщеславие и импульсивное поведение, мы делаем зак­лючение о фиксационной точке в уретральной фазе. Для на-

Глава 1 Истоки детской психопатологии

87

блюдателя (или диагноста) важно знать, что в случаях пер­вого рода эквивалентность между вытесненным ОНО-со-держанием и проявляющимися Я-образованиями не слу­чайна и преходяща, а генетически обусловлена и законо­мерна. Достаточно взглянуть на психическую поверхность, чтобы понять, что происходит в обычно недоступных сло­ях психического аппарата Другие детские формы поведения как материал наблюдения То, что справедливо для защитных механизмов мало-помалу распространяется также и на другие детские фор мы поведения, действия, установки, которые "сигнализи­руют" наблюдателю происходящее в глубине, за ними Даже здесь есть исходные точки, навязанные положения ми анального происхождения, к которым затем детские аналитики пытаются присоединить формы поведения дру­гого происхождения. Одна из плодотворных фаз в этом отношении — фал лическая. Стыдливость и скромность, упоминавшиеся уже при реактивных образованиях, соответствуют инверсии желания выделиться. Частое у детей и особенно мешающее школьной жизни навязчивое состояние игры в дурочка те перь нам хорошо знакомо как случай извращения и иска жения стремления отличиться, выделиться, при котором фаллическое показное желание сдвинуто от позитивного к негативному Утрирование мужского поведения с буйной аг рессивностью является сверхкомпенсацией и выдает лежа щий за ним страх кастрации. Дети, которые жалуются на пренебрежение со стороны учителей в школе и плохое обраще ние со стороны товарищей, в действительности пассивны и должны бороться с пассивно мазохическими побуждениями Важны здесь и частые жалобы детей на скуку, которые почти всегда исходят из подавления мастурбационных фан тазий и занятий Наблюдение детей во время соматического заболевания также характеризует их психическое состояние Некото рые в это время ненасытны в своем желании к вниманию, утешению, заботе, другие отворачиваются от внешнего мира, хотят только спать и уединиться Обе формы пове­дения соответствуют двум типам распределения либидо первая — на объекты внешнего мира, последняя — на себя самого и на собственное тело Послушание детей по отно­шению к врачу, диете и другим необходимым ограниче-

88

А Фрейд

ниям свободы, не является всегда результатом благоразум-ности, как охотно думают родители Обычный, нормаль­ный ребенок, который во время болезни неожиданно ста­новится "послушным", вероятно, удовлетворяет таким образом регрессивные пассивные побуждения, либо он находится под впечатлением страха и чувства вины, ко­торое каждое заболевание взымает в качестве заслужен­ного штрафа за запрещенные действия. Ипохондрические дети, озабоченные своим собственным здоровьем, тем са мым выдают, что недостаточна материнская забота, или что дети ей справедливо или несправедливо не доверяют Еще один плодотворный источник наблюдения — детские игры. Рисование, поделки, игры на воде и на песке являются известными сублимациями анальных и уретральных жела ний Сексуально любопытный ребенок занимается разбором игрушек Железная минидорога, смоторя по тому, как в нее играет ребенок, характерна для целого ряда бессознательных фантазий нескончаемая последовательность столкновений выдает, что играющий ребенок бессознательно озабочен загадкой родительских половых отношений, пристрастие к туннелям и подземным дорогам соответствует любопытству к внутренностям тела, тяжело груженые вагоны символи­зируют мысли о беременности, концентрация на хорошей исправности и скорости игрушки происходит из радости мальчиков по поводу функции пениса Во время игры в фут бол игроки имеют широкую возможность открыто прояв­лять свое тайное отношение к своим старшим товарищам. Смотря по предпочитаемьм каждым футболистом пози­ции на поле детали его поведения символизируют его от­ношение к атаке, обороне, столкновению, успеху, пораже­нию и в итоге — к мужественности Конный спорт откры­вает соответствующие возможности для наблюдения дево чек Кто заинтересован только в ритмическом раскачива­нии при верховой езде, проявляет склонность к аутоэроти ке, усердие в кормлении, чистке лошади и т п. указывает на идентификацию с ролью ухаживающей матери, ьсадница, ко торая чувствует себя единой с большим животным и расце нивает лошадь как часть собственного тела, раскрывает, тем самым, и не подозревая об этом, — свою пенисовую за вистъ, радость абсолютного господства над лошадью соответ ствует фаллическому тщеславию Следующий материал для наблюдений находится в детских привычках питания Специалисту не нужно огра­ничиваться здесь исследованием детской ненасытности

Глава I Истоки детской психопате югии

89

или ее противоположности — отсутствия аппетита, кото­рые происходит из нарушения нормального функциони рования питания в оральной фазе Каждое конкретное предпочтение или антипатия в этой области соответству­ет тому или иному скрытому стремлению из оральной, анальной или агрессивной сексуальности. Отсюда следует, что различные привычки и сложности питания генетичес­ки обусловлены, и сами по себе благодаря своему возник­новению или исчезновению являются для наблюдателя (и для диагноста) важными отправными точками для опреде ления на какой из сменяющихся фаз развития фиксирован ребенок или на какой он в данной время находится Еще одним полем наблюдения является отношение ребенка к одежде Уже давно аналитически установлено, что показное желание самим телом может распростра­ниться на покров (одежду), и что проявляющееся желание одинаково относится к обоим Вытесненное желание, кро­ме того, возникает в поведении как пренебрежение или равнодушие к одежде. Вытеснения кожной эротики возни кают здесь в форме сверх чувствительности к жестким или "царапающим " материалам Пенисовая зависть девочек, те их негативное отношение к женскому телу, проявляет­ся либо в антипатии ко всем традиционным деталям жен ской одежды (кружева, петли итп ), либо в сверхсильном же лании дорогих и бросающихся в глаза нарядов и т.д. Итак, разнообразные формы поведения детей, в том числе и вне анализа, дома, в школе, в компании сверст­ников или взрослых, являются, как было показано, почти неисчерпаемыми источниками наблюдения. Для специа­листов каждое названное поведение генетически связано со специфическим инстинктивным побуждением, из кото­рого оно происходит, и информирует тем самым о латен­тном конфликте, который занимает центральное место в бессозантельном С другой стороны, для детского аналитика важно не забывать, что и энтузиазм непосредственного наблюде­ния, и извлекаемые из него выводы также представляют опасность То, что аналитик сам научился видеть за со знанием бессознательное, еще не значит, что он может также при лечении сделать его доступным маленькому пациенту. Типичные эквиваленты между ОНО-содержа нием и Я-позицией не являются хорошей основой для толковательной работы в анализе Символическое тол­кование пропускает и пренебрегает мерами Я против

90

А Фрейд

отстраненных содержании и повышает в итоге страхи и сопротивление пациента, вместо того, чтобы их постепен­но и терпеливо сокращать. Для аналитика также важно не обмануться мнимым изобилием новых результатов. Наряду с проявляющими­ся симптомами поведения, которые для нас стали очевид­ными, существует несметное количество других, которые не имеют определенного происхождения, или их проис­хождение пока неизвестно. Поэтому большая часть пове­дения детей еще загадочна и дожидается объяснения пу­тем исследования, и в том числе анализа. "Я" в непосредственном наблюдении

Когда речь заходит о глубоких слоях психического ап­парата, практический аналитик имеет преимущество перед далеким от анализа наблюдателем; лишь с включением исследования Я в глубинную психологию последний всту­пает в свои права. На основе факта, что большая часть Я и СВЕРХ-Я является манифестной и сознательной, были оставлены даже методы психологии сознания как законные вспомогательные средства в научной работе аналитика. Внеаналитическое наблюдение относится в первую оче­редь к "бесконфликтной" сфере "Я", т.е. к различным аппаратам сознания, которые служат восприятию внут­ренних и внешних раздражении. Даже если основанные на них идентификации, ценности и СВЕРХ-Я образования большей частью принадлежат к конфликтной сфере и тем самым являются материалом анализа, сами аппараты и процесс их созревания доступны все же оценке и измере­нию методами психологии сознания. При изучении Я- функции одинаково применяются ана­литические и внеаналитические методы наблюдения. Освоение моторики и развитие языка — двух важнейших Я-функций — может быть исследовано при помощи непос­редственного наблюдения извне. Функция памяти может быть протестирована, когда речь идет о качественной оценке; ее зависимость или независимость от принципа удовольствия может установить только анализ. Успех и неудача реальной проверки открывается непосредственно в поведени ребенка. Синтетическая функция работает не­заметно и выдает свою неисправность, помимо случаев сильнейших нарушений, только при применении микро­скопа аналитической техники.

Глава 1 Истоки детской психопатологии

91

Сочетание обоих рабочих методов мы используем так­же и там, где речь идет о жизненно важных первичных и вторичных процессах. То, что различие между этими дву­мя типами заключается в мыслительных процессах, и что первые отвечают за образование образов и символов, а последние — за рациональное мышление, является, как мы знаем, исключительно аналитическим достижением. Но как опознанные и описанные процессы оба они доступны и непосредственному наблюдению, особенно там, где они быстро сменяют друг друга, например, у маленьких детей или беспризорных подростков. В этих случаях вторичные процессы сохраняются, пока индивид находится в психи­ческом равновесии; когда же возрастают инстинктивные потребности (по сексуальному, агрессивному удовлетворе­нию и др.), господство переходит к первичным процессам. Переход от одного способа функционирования к другому проявляется затем в наблюдаемом изменении поведения. Наконец, в психоаналитической детской психологии су­ществует еще область, где многие аналитики предпочита­ют методы непосредственного наблюдения. Как мы знаем, аналитическая техника имеет свои ограничения. У детей — в результате способов выражения, которыми пользуется пациент. У взрослых — из-за границ перенесенного архаи­ческого материала, который не может быть использован для реконструкции раннеинфантильных переживаний. Несмотря на все усилия терапевтического анализа продви­нуться в изучении периода доязыкового развития и начала психической жизни младенца, многое в этой сфере остает­ся неизвестным и непонятным. Здесь решающую роль иг­рает непосредственное наблюдение за матерью, маленьким ребенком и ранними взаимоотношениями между ними. В результате наблюдения данные и гипотезы анализа попол­няются, проверяются, корректируются. В пользу непосредственного внеаналитического метода говорит также и то, что обнаружение имеющего тяжелые последствия страха разъединения у маленьких детей обя­зано наблюдениям в учреждениях, детских домах, госпи­талях и т.д., а не реконструкции из взрослого анализа или открытиям детского анализа. Несмотря на это было бы ошибкой переоценивать методы психологии сознания не в пользу аналитических методов. Убедительным аргумен­тов в этом вопросе является то, что доаналитические дет­ские психологи слепо проходили мимо фактов инфантиль­ной сексуальности, либидоносных фаз развития и инфан-

92

А Фрейд

тильных комплексов, за исключением их проявляющих­ся результатов. Впервые они открылись взору аналитичес­кого наблюдателя. На многие вопросы психоаналитической детской пси­хологии может ответить только комбинация непосред­ственного наблюдения, лонгитюдинального изучения и детского анализа. Детализированные записи о процессах развития на ранней стадии имеют особенное значение, ког­да их можно сравнить с результатами анализа в более позднем детском возрасте. Анализ маленьких детей явля­ется важной основой для дальнейшего прослеживания проявляющегося индивидуального характера. Экспери­менты этого рода взаимно пополняются и одновременно позволяют сделать критические выводы о надежности и точности применяемых в них рабочих методов.

Глава 2 Связь взрослого и детского анализа

Основы аналитической терапии

Чем успешнее утверждала себя новая специальность, тем отчетливее становились отличия детского и взросло­го анализа. Детские аналитики не торопились сами провозглашать свое отступление от классической техники. Напротив, все их стремления были направлены на то, чтобы подчеркнуть и выдвинуть на первый план сходство и идентичность обо­их методов. Они утверждали, что одни и те же основные терапевтические правила приемлемы как для детей, так и для взрослых пациентов. На языке детского анализа эти правила обязывают аналитика к следующему: ^s 1. Не пользоваться авторитетом в отношениях с паци­ентом, и тем самым, по возможности, исключить воздей­ствие внушения. 2. Никакими терапевтическими действиями не давать волю инстинктивньгм побуждениям. 3. Как можно меньше вмешиваться во внешнюю жизнь пациента, т.е. лишь изменять его жизненное окружение, а где надо, устранять явно вредные и травмирующие влияния. 4. Видеть в толковании сопротивления и переноса и в осознании бессознательного материала законное средство анализа. Следующая этим предписаниям техника детского ана­лиза ни в коей мере не уступала ортодоксальному взрос­лому анализу. Можно было быть уверенным, что успехи этой техники связаны с теми же фундаментальными прин­ципами; что сопротивление Я ОНО-содержаниям доступ­но объяснению и внимание терапевта направляется с од­ной психической инстанции на другую в зависимости от поступающего материала; что анализ идет от психической поверхности в глубину; что аналитик для пациента явля­ется объектом и что в переносе он трактуется, понимает-

94

А. Фрейд

ся и наделяется бессознательными фантазиями и установ­ками; что всплывающие из бессознательного инстинктив­ные побуждения в состоянии неудачи, насколько это воз­можно, анализируются, вместо их осуществления и дости­жения пациентом удовлетворения; что аналитик верит не в катарсический успех, а в терапевтическое влияние дос­тижений первичного и вторичного процессов. Другими словами, его терапевтические усилия направлены в кон­це концов на превращение ОНО в Я. Оздоровительные тенденции в психическом организме

С другой, неметодической позиции, трудно приравнивать детский анализ и предшествующий ему анализ взрослых. Согласно Эдварду Бибрингу (1937 г.) в психическом организме существуют силы, которые направлены на созда­ние психического равновесия. Основа аналитического успе­ха лежит в раскрытии и использовании этих спонтанных стремлений. "Оздоровительные тенденции", как назвал их Э.Бибринг, возникают в психической жизни в различных формах: как присущее индивиду стремление осуществить генетические процессы; как стремление к удовлетворению потребностей и повторению чувственных представлений; как преклонение перед нормой и инстинктивная антипатия к ненормальным проявлениям; как синтетическая функция Я; как способность к экстериоризированию, при котором для осуществления (персонификации) частей собственной личности используются внешние объекты. Чем болше мы стремимся найти у детей эти оздорови­тельные тенденции, характерные для взрослых, тем мень­ше мы встречаем их в действительности. Взрослый невро­тик хочет стать здоровым, что означает для него работос­пособность и сексуальную полноценность; дети во многих случаях хотят оставаться болънъши, пользуются прямой и косвенной выгодой болезни и уклоняются от приспособ­ления к неблагоприятному окружению. Где взрослый под­чинен навязчивому повторению, которое способствует про­цессам переноса, для ребенка на первом плане стоит сверх того жажда новых приключений, открытий и объектов. Синтетическая функция зрелого Я, выполняющая бесцен­ную службу при переработке значительного материала, у ребенка еще недостаточно развита. Она страдает от воз­растного предпочтения защитных механизмов, таких как отрицание, проекция, изоляция, расщепления Я. Стремле-

Глава 2 Связь взрослого и детского анализа

95

ние к удовлетворению побуждения, которое ответственно за спонтанное движение ОНО-содержания, у ребенка так сильно, что оно мешает аналитической работе вместо того, чтобы ей помогать. Короче, аналитик должен довольство­ваться тем, что со стороны природных оздоровительных тенденций ему не следует ждать помощи для своей рабо­ты, если только определенное исключение не создаст опять нарушенную согласованность. То, что у детей несравнимо эффективнее, чем у взрослых, так это стремление к осу­ществлению процессов развпгия. Оно способствует созре­ванию процессов, основанных на врожденных задатках. Половая жизнь взрослого невротика по большей час­ти переработана в его симптоматологии и благодаря силь­ному контрзамещению удерживается в этом состоянии; свежие приступы половой энергии направляются из-за это­го принуждения в соответствующее направление. В про­тивоположность этому незрелая личность ребенка флюк^ туирует, т.е. находится в состоянии постоянного изменЪ-" ния. Симптомы, служащие на одной из ступеней развития в качестве компромиссного или конфликтного решения, на следующей ступени не нужны и отбрасываются. Либи-донозная агрессивная энергия не является статической и связанной. Она свободна и способна вылиться при новых возможностях проявления, как только со стороны анали­тической терапии откроются такие пути. Дилемма для дет­ского аналитика заключается здесь в небезопасности оцен­ки аналитического успеха. За исключением сложнейших патологических случаев, после лечения нельзя решить насколько наблюдаемые успехи обязаны терапии, и какую часть из них можно приписать спонтанным процессам со­зревания и развития. Техника детского анализа

Практикующий детский аналитик нуждается в своей повседневной рабте в упорядоченной системе правил и предписаний, даже если с позиции теории лечения "тех­ника детского анализа" ничего больше не значит как ло­гическое следствие между зрелой и незрелой личностной структурой и между внешними условиями жизни в дет­стве и зрелости. Ребенку недостает благоразумного отношения к болез­ни, которое предполагает желание выздоровления и тера­певтический союз с врачом; слишком часто, однако, детс-

96

А.Фрейд

кое Я выступает на стороне сопротивления вместо того, чтобы препятствовать ему; нужно отнестись как к прави­лу, что ответственность за начало, проведение и заверше­ние лечения лежит не только на пациенте, но и на его ок­ружении; что в этом и во многих других отношениях ро­дители вовлечены в анализ как поддерживающие детскую функцию Я и СВЕРХ-Я и мешающие аналитической свя­зи между пациентом и аналитиком. Многие из предпосы­лок, необходимых для успеха аналитического лечения взрослых невротиков, отсутствуют у ребенка или должны с трудом отыскиваться при помощи технических вспомо­гательных средств. Отказ от свободных ассоциаций

Еще сложнее обстоит дело со свободными ассоциаци­ями. То, что для взрослого пациента является основным правилом, т.е. просьба без всякой критики сообщать свои мысли, наталкивается у детей на упрямое сопротивление. Во многих случаях они готовы так же, как взрослые, со­общать свои сны и дневные фантазии; но в противополож­ность взрослым они приводят лишь редкие мысли по по­воду отдельных элементов сновидений, и в итоге не откры­вают аналитику надежного пути от явного к латентному содержанию сновидений. Они делятся своими пережива­ниями с аналитиком, полагая, что во время анализа уста­навливаются отношения доверия; но без помощи свобод­ных ассоциаций их сообщения не могут выйти за рамки сознания. То, что ребенок не может или не хочет свобод­но ассоциировать, стало общеизвестно и имеет не одну причину. Для сознания это, пожалуй, позиция взрослого в качестве авторитета и СВЕРХ-Я, которая препятствует нео­граниченной откровенности ребенка. В бессознательном за этим стоит недоверие детского Я к своей собственной силе сопротивления половой жизни и поэтому полное отсутствие критики и цензуры представляет для незрелого индивида большую опасность, чем для зрелого человека. История детского анализа — ни что иное как бесконеч­ная цепочка попыток заменить отсутствие свободных ас­социаций другим техническим вспомогательным сред­ством. Свободная игра с так называемым "маленьким миром", рисование, изображение, моделирование, игры-фантазии всех видов пополняют детский анализ и долж­ны представить для аналитика материал для толкования.

Глава 2. Связь взрослого и детского анализа

97

Но даже там, где переносное поведение само доходит до крайности, из-за потерь свободных ассоциаций остается удручающее белое пятно. Ощутимым недостатком явля­ется то, что игровые действия ребенка дают прежде все­го символический материал, т.е. побуждают детского ана­литика к интерпретациям, которые подвержены ненадеж­ности и произволу толкования символов. Следующий недо­статок заключается в том, что производные бессознатель­ного, которые у взрослых появляются в форме всплыва­ющих мыслей, у ребенка появляются согласно своей при­роде в действиях. Эта замена слов действием изменяет основы аналитической ситуации. Мы по праву считаем непременным условием классической техники отсутствие каких-либо границ для свободной ассоциации при спокой­ствии пациента, т.е. при отсутствии моторики. Этот прин­цип невозможно соблюсти, когда пациент, как в детском анализе, активен, вместо того, чтобы сосредоточиться на разговоре. Как только ребенок подвергает себя или ана-тика опасности, как только он причиняет большой мате­риальный вред, сексуально совращает или пытается до­биться совращения, аналитик должен вмешаться, как бы он не хотел выйти из аналитической роли и удержать со­держащийся в действии всплывающий материал. Слова, представления, фантазии, как мы знаем, "не ограничены"; действия подчиняются другим заслонам. Нередко детский аналитик забывает это различие, ведет себя как при ана­лизе взрослых, и обещает ребенку, что в курсе лечения он может делать "что он хочет". Они понимают свою ошиб­ку только тогда, когда ребенок заходит слишком далеко и его действия переходят границу допустимого. Следующее отличие ассоциирования от действования, несмотря на свою значительность, на мой взгляд, до сих пор не замечалось. Там, где свободно приходящие мысли в первую очередь раскрывали сексуальные фантазии пациента, свободные действия параллельно влияли на агрессивные фан­тазии. Поэтому в переносе детей ведущую роль играет агрес­сия (точнее: агрессивная сторона прегенитальной сексуаль­ности). Она проявляется в нападках на объект переноса, в активных провокациях, плевании, толчках, ударах и т.дд. На практике не всегда развязанные аналитической свободой агрессивные побуждения сразу ставятся под кон­троль. Теоретически важно, что эта связь действования и агрессии угрожает получению ошибочного представления о количественных соотношениях либидо и агрессии.

98

А. Фрейд

Действование нормально в детском возрасте, т.е. соот­ветствует форме проявления уровня развития ребенка. Это не означает, что оно заключает в себе терапевтичес­кое воздействие, т.е. ведет к пониманию и внутреннему изменению. В анализе взрослых мы давно изучили, что действование отрицательно оценивается инстинктивными производными, особенно там, где его нельзя объяснить или где его объяснение неприемлемо для пациента. В детский анализ такое понимание проникло еще не везде, и остаток веры в очищающее целительное воздействие действования при случае еще можно найти. Объяснение и вербализация

В принципе детский аналитик, как и взрослый, должен из бессознательного материала делать сознательный. Но в деталях необходимы пояснения и поправки. Согласова­ние обоих методов прежде всего касается намеченной здесь цели, а именно расширения границ сознания, не да­вая возможности осуществиться более широкому господ­ству Я над стремлениями ОНО. Детский аналитик тоже стремится к этой цели, но его усилия осложняются утра­той свободных ассоциаций, интенсификацией действова­ния и другими техническими препятствиями. Различия между методами следует искать там, где речь идет о материале, требующем объяснения. Во взрослом анализе мы длительное время работали над материалом • при вторичном вытеснении, т.е. над осознанием производ­ных ОНО, которые когда-то были объяснены как неосоз­наваемые и защита которых разрушена. Только в поздних периодах обследования мы приходим к результатам пер­вичного вытеснения, т.е. к элементам, восходящим ко вре­мени развития речи, которые никогда не принадлежали организации Я и которые никогда не вспоминаются, а только могут возродиться в переносе. Чем младше пациент, тем разнообразнее аналитические события. В этом отношении дети латентного периода имеют много общего со взрослыми. Перед латенгностью, т.е. в эди-повый и пре-эдиповый периоды, количественные отношения между первичными и вторичными элементами, а также по­рядок их появления в анализе вывернуты наизнанку. Перед инфантильным Я стоит задача разобраться во внешнем и внутреннем мире восприятия. Инфантильное Я естественным образом осваивает оба мира при помощи

Глава 2. Связь взрослого и детского анализа

99

косвенных мыслительных процессов, основанных на раз­витии речи. Там, где это становление запаздывает, либо частично или полностью отсутствует, анализ может прий­ти на помощь развитию. В таких случаях технически зна­чимо в первую очередь превращение бессознательных побуж­дений в словесные представления как первый шаг на пути к сознанию, к принадлежности Я и к преодолению во вторич­ном процессе. В меньшей степени важно объяснение бес­сознательных процессов в собственном смысле слова. В понимание роли вербализации для развития малень­кого ребенка важный вклад внесла Анни Катан,.(19б1 г.). Она говорит, что между образованием СВЕРХ-Я и продви­жением от первичного к вторичному процессу существует непосредственная преходящая связь; что со своей стороны вторичный процесс связан с прогрессом в речевом разви­тии; что вербализация внешних восприятии предшествует вербализации внутренних восприятии; что последняя, в свою очередь, оказывает усиленное воздействие на разви­тие контроля реальности и овладения побуждениями. При более детальном рассмотрении мы видим, что уже в начале психоанализа признавалась роль слова в челове­ческом развитии. В связи с этим в 1893 году Фрейд цити­рует одного английского автора, который известен как основатель древней цивилизации, бросившего в своего врага не копье, а оскорбительное слово. В превращении бессознательного содержания ОНО в со­знательные словесные представления заключается сущность любого толкования и, таким образом, важнейший элемент анализа в любом возрасте. Все это особенно важной обсле­довании детей с задержками речевого и умственного раз­вития, с не очень богатой личностной организацией.

Анализ сопротивления

В начале детского анализа казалось вполне вероятным, что незрелое Я будет оказывать анализу меньше сопротив­ления, чем Я взрослого. Это ожидание ни в коей мере не оправдалось. Напротив, границы люжду Я и ОНО, сознатель­ным. и бессознательные, у ребенка проложены не менее стро­го, челл в более поздней жизни; побуждения производных ОНО и их включение в аналитический материал осуществ­ляется не легче, чем у взрослых; Я пациента тем боязли-вие держится за свою защиту, чем менее уверено оно чув­ствует себя в своем главенстве и роли посредника.

100

А. Фрейд

В теории классической терапии мы обычно классифи­цируем сопротивления на основе их происхождения. Мы различаем: 1) сопротивления Я, которые стремятся непос­редственно защищать от неудовольствия, страха и чувства вины.; 2) сопротивления СВЕРХ-Я, которые на основе мо­рали препятствуют всплыванию в сознании запрещенных представлений и фантазий; 3) сопротивления ОНО, кото­рые стремлением к удовлетворению всплывающих побуж­дений противостоят аналитическому процессу, или как про­изводные навязчивого повторения сопротивляются каж-доллу психическому новообразованию. Эти взрослые сопротивления есть и у детей. Дети ис­пользуют их дальше и создают дополнительные, далее перечисляемые трудности, которые характерны для их специфической внутренней и внешней позиции: 1. Дети во многих случаях попадают в анализ не по собственному желанию, они не добровольные пациенты. 2. Они живут как дети, для мгновения. И неминуемые в анализе чувства неудовольствия и страха значат для них больше, чем перспективы излечения в будущем. 3. Как и положено для их уровня развития, дети выда­ют материал не в словах, а в форме действий. Дети, за исключением навязчивых невротиков, действуют в анали­зе (см. выше о действии вместо ассоциации). 4. Незрелое Я, которое менее приспособлено к дав­лению побуждений и внешнего мира, чем позднее, рас­сматривает анализ как опасность, против которой оно усиливает свою защиту (см. выше об отказе от свобод­ной ассоциации). Особенно ощутима она в закономер­ной детской установке в начале пубертатности, т.е. в период возрастающей половой опасности, когда половая защита достигает кульминации. Дети во время предпу-бертатности часто сопротивляются анализу, как будто он вызов к раскрытию или регрессии к инфантильным удовлетворениям желаний. 5. В распоряжении детей больше сопротивления Я, челл у взрослых. Эти сопротивления соответствуют организа­ции защиты, в которой содержатся еще примитившей-шие ее формы, и наряду с ними сильны высоко органи­зованные механизмы Я. 6. Детское Я стоит на стороне своего сопротивления, вместо того, чтобы ему противодействовать (см. выше). Под давлением вызывающего страх материала или во время отрицательного переноса большинство детей хочет

Глава 2. Связь взрослого и детского анализа

101

выйти из анализа. Их можно удержать в обследовании лишь родительским воздействием. 7. Возрождение архаического материала в анализе про­тиворечит возрастному желанию оставить прошедшее в себе. Возникающие отсюда проблемы в различные перио­ды жизни по разному велики. Особенно критическим перио­дов для детского анализа является переход от эдиповой фазы к латентному периоду, когда ребенок, следуя условиям вос­питания, хочет уйти от инфантильных переживаний и за­быть их, в то время как аналитик принуждает противодей­ствовать начинающейся амнезии и поддерживать непосред­ственную коммуникацию с инфантильными комплексами. Невротические дети в этот период жизни не менее нужда­ются в лечении, чем до или после него, но они менее при­годны для анализа и увеличивают свое сопротивление. Похожее повторяется в пубертатности. Пубертатный подросток, который нормальным образом отошел от сво­их инфантильных объектов любви, испытывает особенную трудность, когда аналитический перенос вынуждает его не­посредственно снова пережить эти отношения. Многие та­кие анализы разбиваются о вытекающий отсюда конфликт. 8. Для детства характерно, что внутренние .конфликты разыгрываются в форме борьбы с внешним миром. Ребенок "сражается" с кем-либо из окружающих и тем самым облег­чает и отрицает свой внутренний дуализм. Анализ, который стремится вновь вызвать наружу действительное психичес­кое содержание и сделать его доступным сознанию, испыты­вает сильное сопротивление, которое под влиянием окруже­ния возрастает до полного отказа. Здесь для аналитика важно объяснить отрицательное поведение ребенка его защитой от страха и неудовольствия, вместо того, чтобы, не понимая, толковать его как "огрицательный перенос". Вышестоящее перечисление не оставляет сомнений в том, что в детском анализе техническое положение ана­литика сложнее, чем в анализе взрослых. Самым болез­ненным для детского анализа является обстоятельство, которое он- в течение длительного периода не может ре­шить из-за отсутствия добровольного сотрудничества со стороны своих пациентов. Перенос в детском анализе После упразднения вводной фазы и ее замены анали­зом защиты (Берта Борнштейн, 1949) уже не могло оста-

102

А.Фрейд

ваться неизменным мнение, что дети развивают отдельные реакции переноса, но не осуществляют полного перенос­ного невроза (А.Фрейд, 1936). Но это не должно означать, что я на основе сегодняшних представлений убеждена в идентичности переносного невроза у детей и взрослых. Отношения между обоими явлениями и сегодня еще ос­таются открытым вопросом. Его разрешение, в частности, осложняется двумя вышеназванными специфическими обстоятельствами детского анализа: упразднение свобод-ньк ассоциаций, без которых аналитик не может получить полную картину феномена переноса; и действование де­тей, которое выдвигает на первый план агрессивный пе­ренос, а не либидонозные реакции переноса. Сюда же относится и то, что понятие переноса во взрослом анализе в последние десятилетия претерпело различные изменения и по-разному рассматривается раз­личными аналитиками. Многие из нас придерживаются еще исходного воззрения, которое видит процесс перено­са приблизительно так: в начале обследования отноше­ния между аналитиком и анализируемым более или ме­нее реалистичны, т.е. соответствуют внешним обстоятель­ствам; в эти отношения по ходу анализа все больше и больше включаются либидонозные и агрессивные эле­менты, которые происходят из вытесненного и возрож­денного анализом детства пациента; это возрождение прошедшего продолжает в настоящем, пока централь­ный патологический конфликт не разыграется на лично­сти аналитика, и возникший таким образом мнимый пе­реносный невроз полностью не вытеснит на задний план реальное отношение врач — пациент; последнее реальное отношение вновь появляется в конце анализа, после того, как аналитик объяснением отделит от него инфантиль­ные элементы и после того, как феномены переноса со­общат аналитику и анализируемому ожидаемое понима­ние структуры и содержания невроза. По другим представлениям переносы на аналитика су­ществуют с начала обследования и должны быть заранее объяснены и включены в сознание пациента. Даже поми­мо их противопоставления реальной действительности, сами по себе они являются собственным материалом ана­лиза и тем самым имеют преимущество перед другими производными бессознательного, как, например, снови­дения, воспоминания, свободно приходящие в голову мысли и т.д. Аналитики, которые, таким образом, бази-

Глава 2. Связь взрослого и детского анализа 103 руют свою работу исключительно на переносе, убежде­ны, что все процессы внутри психического аппарата в конце концов восходят к отношениям объектов и могут быть проанализированы в переносе на аналитика; что все архаические начальные стадии отношений между объек­тами в равной мере доступны переносу и толкованию в анализе и изменению посредством анализа; что отдель­ное отношение индивида к человеку из внешнего мира является замещением со стороны агрессии или либидо и что по сравнению с этими отношениями между объекта­ми другие использования окружающих не играют суще­ственной роли. В крайних случаях переносное отношение объектов играет для аналитика настолько важную роль, что оно перестает быть средством в целях толкования и становится самостоятельной терапевтической целью. (Лечение пере­носом, коррекция патологии посредством переносных пе­реживаний и т.д.) Для разрешения этих и похожих спорных вопросов взрослого анализа детский аналитик может внести из сво­ей практики целый ряд положений, которые прежде все­го относятся к его роли по отношению к пациенту. Детский аналитик в качестве "нового объекта " для своего пациента Годы развития человека характеризует, как упоминалось выше, жажда приключений, которая соседствует с навяз­чивым повторением и во всем ему противоположна. Чем нормальнее ребенок, тем больше он находится под воздей­ствием первой; чем невротичнее — тем сильнее сгремление к повторению. Дети, попадающие в анализ, находятся под влиянием обоих тенденций. Для здоровой части их лично­сти аналитик является интересной новой фигурой, которая вступает в их жизнь и побуждает к новым типам отноше­ний; для больной стороны — он объект переноса, на кото­ром вынуждены повторяться старые формы отношений. Для техники эта двойная установка ребенка означает явную трудность. Там, где аналитик акцентирует первую роль и ведет себя сообразно с этим, он мешает переносу; где он делает обратное, он разочаровывает пациента в надеждах, которые с детской точки зрения вполне обоснованы. Для терапевта также не всегда легко различить, какую часть детского поведения приписать одной установке, а какую

104

А. Фрейд

другой. Такт, умение, благоразумие и свободное переклю­чение с одной роли на другую являются здесь техническим оружием детского анализа. Детский аналитик как субъект либидонозного и агрессивнее переносного замещения Различий между детьми и взрослыми меньше всего там, где речь идет о феноменах переноса в собственном смысле слова. Здесь вызванная аналитической ситуацией регрессия распространяется на все ступени и формы отношений объек­тов. Нарциссизм, симбиоз с матерью, несамостоятельность, предметное постоянство, амбивалентность, оральная, аналь­ная и фаллически-эдиповая прегенитальность все по своему, раньше или позже, в той или иной степени, форме, последо­вательности поступают в анализ. Осуществляющиеся таким образом переносы дают смотря по их происхождению ин­формацию о масштабе патологических регрессий пациента и об особых типах его патологии; соответственно своему про­исхождению они придают аналитической ситуации свой осо­бый характер. Возврат нарциссического поведения раскры­вается в анализе как отступление на себя самого и на свои интересы, безразличие к внешнему миру и к аналитику и не­доступность его усилиям. Новое появление симбиотических установок раскрывается в желании постоянной и ничем не нарушаемой совместной жизни с аналитиком. Перенос отно­шения между объектами на опорный тип создает техничес­кие трудности особого типа. На первый взгляд перенос воз­никает как беспомощность ребенка, т.е. как желание помо­щи. При внимательном рассмотрении раскрывается затем односторонность этого желания. Пациент все требует от ана­литика, не будучи готовым к какому-либо соответствующе­му ответному вознаграждению, усилию или сотрудничеству. Напротив, он в каждый момент готов разрушить отношения и тем самым анализ, даже если перед ним поставлены самые незначительные требования. Переносы из оральной фазы от­ветственны за ненасытные претензии ребенка к аналитику, а также и за неудовлетворенность всем предлагаемым (иг­ровой материал и т.д.); соответствующие побуждения из анальной фазы — за упрямство юного пациента, за скрыва­ние материала, за провокации и враждебность, которая ак­тивна и подвергает анализ опасности. Инфант11льные стра­хи потери любви и потери объекта появляются в анализе как послушание и пассивное подчинение и приводят к поверхно-

Глава 2. Связь взрослого и детского анализа

105

стным переносным успехам, из-за которых аналитик и роди­тели только часто обманываются и приходят в заблуждение. Понятно, что именно прегенитальные, преэдиповые стремления придают переносу ребенка отрицательный, мешающий анализу характер. Детский аналитик был бы в тяжелом положении, если бы он в то же время не рас­считывал на информацию, идущую из переноса объектной фиксации и из положительного и отрицательного Эдипо-ва комплекса и несущую с собой такую позицию Я как самонаблюдение, благоразумие и рациональное мышле­ние. Она укрепляетЧ-ерапевтический союз между ребен­ком и аналитиком и хотя бы немного помогает пациенту поддерживать сотрудничество, несмотря на давление со­противления и отрицательного переноса. Здесь вспоминаются одни из первых технических пред­писаний, что перенос всегда должен быть истолкован там, где он начинает служить переносу. Что касается детского анализа, то оказывается необходимым объяснить пре-эди-пову часть переноса» раньше эдиповой. На основании изложенного мы также понимаем, поче­му детский анализ встречает особые технические трудно­сти и почему становятся необходимыми технические по­правки, где они касаются маленьких детей, не достигших фаллической фазы, или детей, развитие которых замерло на пре-эдиповой ступени (в противоположность регрессии с более высокой на более низкую ступень развития). Для случаев этой категории не приспособлен ни один техничес­кий метод, который предусматривает разумное и добро­вольное сотрудничество пациента, т.е. позицию либидо и Я, которая еще не созрела. В техническом отношении анали­тики здесь многому научились и из анализа тех, кто рос без матери, сирот, выросших в концентрационных лагерях. Там, где во время своего развития дети не имели благопри­ятных возможностей получать длительный контакт с объек­том, в анализе также отсутствовали элементы переносно­го отношения к аналитику, используемые в аналитической работе (см. Эдит Людовик Гиомруа, 1963 г.). Детский аналитик как внешний представитель внутренней инстанции . ______

Мы впадаем в заблуждением, если считаем, что все переносные отношения между ребенком и аналитиком сводятся к прежним эмоциональным образованиям. На

106

А Фрейд

аналитика обрушиваются не только либидонозные и агрес­сивные замещения, но и также часто целые части детской личности, которые таким образом спроецированы на вне­шний мир, или, точнее сказать, экстериоризированы (см. также Варрен М-Броддей (1965 г.) и его исследования роли членов семьи в патологии детского возраста). Поскольку аналитик открыл для инстинктивных произ­водных (представлений, фантазий, действий) свободный доступ для проявления во всей полноте, он стал для ребен­ка представителем его ОНО, т.е. "совратителем" со всеми отрицательными и положительными последствиями, кото­рые приносит с собой эта роль. Настолько, насколько его вербализация и толкование снижают детские страхи, он играет роль помощника Я, за которого цепляется нуждаю­щийся в поддержке пациент. Так взрослый аналитик явля­ется одновременно перенесенным во внешний мир Сверх-Я и идеалом. Здесь возникает парадоксальная ситуация: ребенок боится критики со стороны этой созданной пере­носом авторитетной фигуры и ищет опять скрывшиеся от него производные ОНО, проявившиеся в анализе. Подобная экстериоризация — весьма ценный матери­ал, она позволяет объяснить конфликты между психичес­кими инстанциями. Она тем плодотворнее для анализа, чем строже мы проводим различие между ними и пере­носом объектных отношений. Необоснованно утвержде­ние, что в конце концов все внутренние конфликты сво­дятся к идентификации с окружающими людьми, стало быть, к прежним любовным отношениям. Обсуждая воп­рос о внутреннем мире ребенка, следует сказать, что в нем отношения между системами и инстанциями психи­ческого аппарата не менее значимы, чем отношения к миру объектов. Здесь мы не должны забывать, что и в анализе взрослых вслед за внешним перенесением кон­фликтов между психическими инстанциями и внутри психических инстанций внутренний мир ребенка тоже играет свою роль. Например, навязчивые невротики из­вестны как "сварливые" пациенты, т.е. их внутренние амбивалентные конфликты переносятся в ходе анализа как разногласия с аналитиком, которые горячо отстаи­ваются с их стороны. В конфликтах между активными и пассивными, мужскими и женскими стремлениями аналитик делается представителем той или другой сто­роны и в таком значении подавляется. Для маньяков ана­литик символизирует одновременно или в быстрой пос-

Глава 2 Связь взрослого и детского анализа

107

ледовательности объект маниакального стремления и силы Я, которые необходимы для его подавления. В по­граничных случаях шизофрении терапевту прежде все­го может выпасть роль помощника Я. В состоянии спу­танности или под давлением вызывающих страх фанта­зий пациент цепляется за рациональную позицию врача как за спасательный круг и использует тон его голоса или форму объяснения (больше, чем его содержание), чтобы взять на прицел одолевающие его первичные процессы. Аналитику важно различать, что союз таких пациентов с их терапевтами совсем другой, чем у истерика, который переносит на своего аналитика прежние любовные побуж­дения и хочет доставить себе самому удовлетворение. Перенесение внутренних инстанций и побуждений на аналитика является при таком рассмотрении специфичес­кой формой переноса, которое при правильном истолко­вании может внести ценнейший вклад в анализ.

Инфантильная зависимость и ее роль в детском и взрослом анализе

Кажется только вопросом техники то, насколько роди­тели пациента должны быть включены в терапевтическую работу. За этим лежит теоретически гораздо более важная проблема: начиная с какого периода можно рассматривать личность подрастающего человека как независимую струк­туру, т.е. когда ребенок перестает быть отражением и иг­рушкой окружающих его влияний внешнего мира. В сочинениях Фрейда мы находим ранние и многочис­ленные указания на значение детской зависимости для ста­новления характера, с одной стороны, и образования не­врозов, с другой. Как "биологический фактор" она несет ответственность, в первую очередь, за зрелость подраста­ющей личности. Из страха потери объекта, потери люб­ви и наказаний, которым подвержен беспомощный ребе­нок, вырастает податливость ребенка воспитанию, которая оборачивается во взрослой жизни "социальным страхом". Угрызения совести, происходящие из интериоризации ро­дительского авторитета, прямо ведут к невротическим кон­фликтам. Тому обстоятельству, что период зависимости ре­бенка от взрослого у человека намного длиннее, чем у всех других живых существ, Фрейд приписывал такие последствия, как способность любить в целом и эдиповы стремления в ча­стности, как культурная борьба против агрессии; как воз-

108

А Фрейд

никновение религии; как этика и мораль; короче, как важ­нейшие предпосылки, прогрессивного гуманизма и социализа ции человечества. (См. следующие места у З.Фрейда: "...биологические факты длительной несамостоятельно­сти и медленного созревания молодого человека..." (собр соч , т. XII, 328); ..мы понимаем, что Эдипов комплекс является психи­ческим коррелятом вторичных фундаментальных биологи­ческих фактов длительной инфантильной зависимости че­ловека.." (собр соч , XII, t26), "Биологическим (фактором) является длительно затя­нувшаяся беспомощность и зависимость маленького ребенка } чодеи Вн}тпри.иач,очно( существование человека в проти­воположность большинству животных относительно укоро­чено, на свет он появляется неподготовленнее, чем они. Тем сал1ым усиливается влияние реального внешнего мира, про­двигается дифференциация Я от ОНО, повышаются опасно­сти со стороны внешнего мира и чрезмерно вырастает зна­чение объекта, который один может защитить от этих опасностей и возместить потерянную внутрилшточную жизнь Этпт биологический люмснт и создает первые опас ные ситуации и вызывает потребность быть нобимым, ко торпя у-ш^ L/o-fw/c не покидает человека" (собр соч., XIV, 186); Защита детской беспомощности придает реакции на беспомощность, которую взрослый должен уважать и ре­лигиозное воспитание признавать, их характерные черты" (собр. соч., XIV, 345); ^Мотив борьбы индивида с "грехом" можно легко най­ти "в его беспомощности и зависимости от других и лучше всего можно охарактеризовать как страх потери любви" (собр.соч., XIV,483) Инфантильная зависимость в анализе взрослых

Анализ взрослых издавна стремится свести проявляю­щиеся явления зрелого периода к их латентным предше ствующим ступеням и тем самым возродить в переносе ин­фантильную беспомощность и зависимость С другой сто­роны, значение этих регрессий ограничено на их генетичес­кой роли Поскольку учитываются динамические, топичес­кие, структурные и экономические точки зрения, взрослый пациент остается самостоятельной ценностью со своими соб­ственными внутренними инстанциями, со своей собственной структурой личности и со своими закрепленными в этой

Глава 2 Связь взрослого и детского анализа

109

личности невротическими конфликтами, к которым вне­шний мир имеет лишь косвенное отношение. Классическая техника анализа взрослых является ло­гическим последствием и живым выражением этого убеж­дения. Это относится к основным правилам анализа, что внимание психоаналитика направлено исключительно на внутреннюю жизнь пациента; что аналитик объективно не видит окружение пациента, а только субъективно воспри­нимает его глазами пациента; что отношения между па­циентом и аналитиком исключают все вмешательства из вне; и что только таким образом создается ситуация, ког­да переносы из прошлого находят свое полное выражение. Несмотря на отдельные возражения (см., например, Б Р Лафорж, 1936, его взгляд на семейные неврозы и его требования к семейному анализу), основные принципы взрослого анализа в целом остаются неизменны.

Инфантильная зависимость в детском анализе Необходимо лишь разобраться в том, что ни .один из выше перечисленных аргументов для детства не обосно­ван, т.е. применительно к одному жизненному периоду в беспомощности и зависимости еще живы факторы насто­ящего. Насколько бы самостоятельным или несамостоя­тельным ни был ребенок, нужно в каждом конкретном случае заново в соответствии с возрастом устанавливать состояние развития и патологию. Для оценки состояния развития и степени существую­щей зависимости или достигнутой независимости у детс­кого аналитика имеется в распоряжении множество кри­териев Он изучает, с одной стороны, как разграничены друг с другом различные формы и аспекты зависимости; с другой стороны, меняющиеся отношения между ребен­ком и родителями в их хронологической последователь­ности Б этом плане можно проследить линию развития, согласно которой родители служат, соответственно возра­сту ребенка, следующим потребностям: а) потребности в объединении (симбиозе) с матерью в пе­риод, когда собственное сознание и внешний мир еще сли­ты в нарцисстической среде; б) потребности в помощи при ориентации во внешнем мире и при создании ситуаций удовлетворения; в) потребности в объектах внешнего мира, в которые мо­жет трансформироваться нарцисстическое либидо в на-

110

А. Фрейд

правлении объектного либидо; г) потребности в помощи и руководству при ориентации во внутреннем мире и при овладении им, т.е. при ограни­чении побуждений; д) потребности в образцах во внешнем мире как стимул для образования СВЕРХ-Я. Для аналитика также важно понимать, какую роль можно приписать влиянию родителей на возникновение патологических явлений. Здесь не всегда легко различить причину и следствие, т.е. не путать реакцию матери на ее нездорового (к примеру, аугичного) ребенка с ее патоген­ным влиянием на его развитие. Вероятнее всего эти раз­личия могут встретиться в одновременном анализе мате­ри и ребенка. Долговременные и дорогие исследования, вероятнее всего, оправдываются благодаря полученной в них информации. (См. по этому поводу публикации Гос­питаля "Ребенок, терапия, клиника" и авторов: Доротти Барленгхэм, 1955; Ильза Хеллман, I960; Катта Леви, I960; Марджори Спринц, 1962). Из анализа матери и ребенка мы узнали следующее: а) что для многих родителей их ребенок представляет со­бой либо идеальную фигуру, либо объект из их собствен­ного прошлого, что их соединение с ребенком зависит от этого мнимого отношения, и что ребенок развивается в духе этих фантазий, чтобы сохранять расположение к себе родителей, даже где ему самому причиняется наличие; б) что многие невротические или психотические родите­ли втягивают ребенка в свою патологическую систему и пренебрегают его собственными потребностями развития; в) что некоторые матери фактически разделяют симптом с ребенком и вместе с ним действуют в форме совмест­ного психоза, г) что патогенное влияние на ребенка тем сильнее, чем больше он выступает на стороне родителей в фактических действиях, а не только в фантазиях; в последнем случае анализ ребенка может удовлетвориться терапией, в пер­вом случае необходимо обследование референтного роди­теля, если ребенок должен быть освобожден от его пато­логической зависимости. Изветен факт: родители часто ответственны также за поддержание нарушений у ребенка. Многие из инфантиль­ных фобий, инфантильных нарушений питания, церемо­ний засыпания и т.п. могут появиться только при поддер­жке матери. Матери, которые также сильно боятся состо-

Глава 2. Связь взрослого и детского анализа

111

яния страха у ребенка, как и он сам, сами становятся за­щитниками его страха и тем сопричастны предостерега-ниям, избеганиям, отречениям и т.д. Часто инфантильные нарушения такого рода для наблюдателя еще очевиднее, когда невротические дети отдалены от своих родителей (как, например, при эвакуации лондонских детей в годы войны 1939-1945 гг.). Непременные навязчивые действия производятся навязчивоневротическими детьми на теле матери, а не на собственном теле. Для некоторых роди­телей анализ показал, что патология у ребенка отвечает некоторому бессознательному желанию с их стороны, и что по этой причине они вынуждены способствовать на­рушению вместо того, чтобы противостоять ему. Неопровержимый факт: родительской помощи отводит­ся важная роль при лечении. Здесь детский аналитик име­ет хорошие основания завидовать коллегам из взрослого анализа в исключительности отношений к их пациентам. О начале, продолжении и конце лечения в детском ана­лизе решает, как упоминалось выше, не Я пациента, а ра­зум и понимание родителей. Родителям, а не самому ре­бенку, выпадает задание поддерживать терапевтический союз с аналитиком, даже если сопротивления "и отрица­тельные переносы этому противодействуют; где Ъни вме­сто этого стоят на стороне сопротивления ребенка и раз­деляют его, анализ раньше времени разрушается. Где воз­растает положительный перенос, повышается обычно и ревность матери к аналитику и усиливается никогда не ис­чезающий детский конфликт лояльности. В общем фактическое участие родителей в аналитичес­ком процессе изменяется в зависимости от возраста ребен­ка, от типа его нарушения, от личности и патологии ро­дителей и от технических убеждений аналитика. Мы встречаемся со всеми имеющимися возможностями. На одном конце стоит преднамеренное отстранение родите­лей, пока это позволяют внешние обстоятельства и стро­гое соблюдение аналитической секретности по отношению к ним. От этого идет: частная информация через самого детского аналитика; одновременная консультация матери, чтобы дать ей возможность быть в курсе протекания ана­лиза; одновременная психотерапия отца или матери; при­сутствие матери на аналитическом занятии маленьких детей; инструкция матери по самостоятельному обраще­нию с маленькими детьми; одновременное подключение одного из родителей к анализу взрослых и т.д. На другом

110

А. Фрейд

правлении объектного либидо; г) потребности в помощи и руководству при ориентации во внутреннем мире и при овладении им, т.е. при ограни­чении побуждений; д) потребности в образцах во внешнем мире как стимул для образования СВЕРХ-Я. Для аналитика также важно понимать, какую роль можно приписать влиянию родителей на возникновение патологических явлений. Здесь не всегда легко различить причину и следствие, т.е. не путать реакцию матери на ее нездорового (к примеру, аутичного) ребенка с ее патоген­ным влиянием на его развитие. Вероятнее всего эти раз­личия могут встретиться в одновременном анализе мате­ри и ребенка. Долговременные и дорогие исследования, вероятнее всего, оправдываются благодаря полученной в них информации. (См. по этому поводу публикации Гос­питаля "Ребенок, терапия, клиника" и авторов: Доротги Барленгхэм, 1955; Ильза Хеллман, I960; Катта Леви, I960; Марджори Спринц, 1962). Из анализа матери и ребенка мы узнали следующее: а) что для многих родителей их ребенок представляет со­бой либо идеальную фигуру, либо объект из их собствен­ного прошлого, что их соединение с ребенком зависит от этого мнимого отношения, и что ребенок развивается в духе этих фантазий, чтобы сохранять расположение к себе родителей, даже где ему самому причиняется наличие; б) что многие невротические или психотические родите­ли втягивают ребенка в свою патологическую систему и пренебрегают его собственными потребностями развития; в) что некоторые матери фактически разделяют симптом с ребенком и вместе с ним действуют в форме совмест­ного психоза, г) что патогенное влияние на ребенка тем сильнее, чем больше он выступает на стороне родителей в фактических действиях, а не только в фантазиях; в последнем случае анализ ребенка может удовлетвориться терапией, в пер­вом случае необходимо обследование референтного роди­теля, если ребенок должен быть освобожден от его пато­логической зависимости. Изветен факт: родители часто ответственны также за поддержание нарушений у ребенка. Многие из инфантиль­ных фобий, инфантильных нарушений питания, церемо­ний засыпания и т.п. могут появиться только при поддер­жке матери. Матери, которые также сильно боятся состо-

Глава 2. Связь взрослого и детского анализа

111

яния страха у ребенка, как и он сам, сами становятся за­щитниками его страха и тем сопричастны предостерега-ниям, избеганиям, отречениям и т.д. Часто инфантильные нарушения такого рода для наблюдателя еще очевиднее, когда невротические дети отдалены от своих родителей (как, например, при эвакуации лондонских детей в годы войны 1939-1945 гг.). Непременные навязчивые действия производятся навязчивоневротическими детьми на теле матери, а не на собственном теле. Для некоторых роди­телей анализ показал, что патология у ребенка отвечает некоторому бессознательному желанию с их стороны, и что по этой причине они вынуждены способствовать на­рушению вместо того, чтобы противостоять ему. Неопровержимый факт: родительской помощи отводит­ся важная роль при лечении. Здесь детский аналитик име­ет хорошие основания завидовать коллегам из взрослого анализа в исключительности отношений к их пациентам. О начале, продолжении и конце лечения в детском ана­лизе решает, как упоминалось выше, не Я пациента, а ра­зум и понимание родителей. Родителям, а не самому ре­бенку, выпадает задание поддерживать терапевтический союз с аналитиком, даже если сопротивления "и отрица­тельные переносы этому противодействуют; где Ъни вме­сто этого стоят на стороне сопротивления ребенка и раз­деляют его, анализ раньше времени разрушается. Где воз­растает положительный перенос, повышается обьгано и ревность матери к аналитику и усиливается никогда не ис­чезающий детский конфликт лояльности. В общем фактическое участие родителей в аналитичес­ком процессе изменяется в зависимости от возраста ребен­ка, от типа его нарушения, от личности и патологии ро­дителей и от технических убеждений аналитика. Мы встречаемся со всеми имеющимися возможностями. На одном конце стоит преднамеренное отстранение родите­лей, пока это позволяют внешние обстоятельства и стро­гое соблюдение аналитической секретности по отношению к ним. От этого идет: частная информация через самого детского аналитика; одновременная консультация матери, чтобы дать ей возможность быть в курсе протекания ана­лиза; одновременная психотерапия отца или матери; при­сутствие матери на аналитическом занятии маленьких детей; инструкция матери по самостоятельному обраще­нию с маленькими детьми; одновременное подключение одного из родителей к анализу взрослых и т.д. На другом

112

А Фрейд

конце этой линии можно найти совсем крайнее мнение некоторых аналитиков, что анализ одного из родителей, или обоих родителей, является самым эффективным сред­ством лечения невроза у ребенка, даже без непосредствен­ного лечения самого ребенка

Инфантильная зависимость в аналитической литературе послевоенных лет Растущий аналитический интерес к первому году и к ранним отношениям матери и ребенка ставит в центр вни­мания и проблему инфантильной зависимости. Две выда­ющиеся работы из этой области освещают тему, с одной стороны, с позиции процессов созревания (Phyllis Gr-еепасге, I960), с другой стороны, с позиции материнской заботы (D.W.Wmmcott, I960). Совмещение обоих способов рассмотрения создает впечатляющую картину биологичес­кой и психологической зависимости ребенка в первые пе­риоды жизни, а также их далеко идущих последствий для последующего психического здоровья или болезни. Другие публикации, частично как результаты аналити­ческой работы, частично как итоги непосредственных вне-аналитических наблюдений, затронули следующие част­ные проблемы- роль проникновения в отношения матери и ребенка до развития языка (Winnicott, 1949); вклад пе­риода зависимости в индивидуальную конституцию (Ma­rtin Jzmes, I960); вредные последствия разлучения с мате­рью маленьких детей (А.Фрейд и Д Берлингам, 1949, 1950, Джон Боулби, 1952 и др.; Джеме Робертсон, 1958; Рене Спитц, 1945, 1946); влияние материнских отношений на начало жизни (Джойс Робергсон, 1962). Интерференция между внутренним и внешним миром в свете детского и взрослого анализов Впечатление от чрезвычайного значения инфантильной зависимости, с которой детский аналитик ежедневно имеет дело в своей работе, имеет продолжительные последствия на его теоретические убеждения. При работе со взрослыми и с полученными от них ре­зультатами для аналитика само собой разумеется более высокая оценка влияний внутреннего мира, чем внешне­го. От своих пациентов он научился, что изменения во внешних обстоятельствах жизни ведут не к изменению

Глава 2 Связь взрослого и детского анализа

113

настроения, а к отклонениям настроения, которые способ ствуют восприятию внешнего мира в искаженном свете; что внешний мир побуждает не деятельность фантазии, а бессознательный мир фантазий, который в своих целях использует реальный мир; что именно проекции из внут­реннего мира придают безвредным лицам из внешнего мира вид опасных преследователей; что в процессах пе­реноса картина его собственной личности испытывает по­хожие изменения и искажения, и т.д Чем глубже проис­ходит перенос аналитика в детство пациента, тем более возрастает его убеждение, что даже в инфантильные вре­мена решающие влияния закреплены во внутреннем мире индивида, а не в его внешнем мире. По указанным причинам аналитик взрослых непоколе­бимо стоит на психической реальности. Если он допуска ет ошибку в своих оценках, они обычно соответствуют этой установке' он склонен видеть все встречающиеся в ходе наблюдения переживания пациента только в свете сопротивления и переноса, и отказывать им в любом ре­альном значении, даже где оно оправдано Для детского аналитика, с другой стороны, все указа ния ведут в обратную сторону Выделяющаяся роль влия­ний окружающей среды раскрывается тем выразительнее, чем младше ребенок, и тем определеннее он подвержен влиянием объективного мира. Нетрудно ежедневное пове­дение и симптоматологию ребенка сводить к родительс­кой заботе или пренебрежению, к отношениям, основан­ным на любви или отсутствии любви, к переоценке или критической недооценке, либо даже сразу к гармонии или дисгармонии родительской супружеской жизни. Даже символический материал, который во время анализа при­носит ребенок, его игровые действия и т д происходят не только из его собственных фантазий Они содержат одно­временно сообщения о семейных событиях, указывают в какие ночи у родителей были половые сношения, когда произошла домашняя ссора, символизируют патологию и симптоматологию родителей и т.д Где детский аналитик ограничивается лишь внутренним миром ребенка, можно потерять много ценного материала, который относится к его внешнему миру (см также Августу Боннард, 1950, о "предающих жестах" ребенка). Даже в анализе более старших детей, у которых мате­риал больше, уже не появляется в форме игровых дей­ствий, внешние события дня часто играют неподобающе

114

А Фрейд

большую роль. В этих случаях, правда, речь идет о защи­те внутренних процессов на службе одного из многочис­ленных сопротивлений). Детскому аналитику и детскому анализу чрезвычаййо важно не быть введенным практическим опытом в теоре­тическое заблуждение. Неверно заключать из этого опы­та, что внешние мероприятия (кроме как у самых млад­ших) достаточны для устранения инфантильных наруше­нии. Кто верит в одностороннее терапевтическое влияние факторов внешнего мира, верит также в их односторон­нее патогенное влияние — воззрение, которое не может быть подтверждено психоаналитическим пониманием. Убеждение, которое мы приобрели при изучении невро­зов и других психических нарушений, доходит до того, что патогенные влияния можно найти с двух сторон, внутри и снаружи, что только их взаимодействие позволяет им создавать длительные патологические состояния в психи­ческом аппарате, и что последние могут быть устранены лишь там, где терапия обращается к психической инстан­ции и в состоянии добиться изменений соотношения сил между ОНО, Я и СВЕРХ-Я. Во взрослом анализе мы получаем так много обособ­ленных впечатлений о превосходстве психической реаль­ности над внешней реальностью, что нам трудно помнить о реальных лишениях, потерях, разочарованиях и т.п., которые играют роль возбуждающих элементов при воз­никновении заболевания. В детском анализе перед нами противоположная трудность: наше впечатление о внешних влияниях, которые действуют на ребенка, настолько по­трясающе, что мы находимся в опасности забыть, что толь­ко взаимодействие между окружающими факторами и врожденными или приобретенньпли позициями и установ­ками Я ведет к патологическому результату. Где аналитик обследует как детей, так и возрослых, ему не трудно разобраться в мнениях обеих сторон и придер­живаться теоретической точки зрения, которую этиологи­чески изложил Фрейд: "Для рассмотрения причины слу­чаи невротических заболеваний выстраиваются в ряд, внутри которого оба момента — сексуальная конституция и переживания... -представлены так, что один растет, ког­да другой уменьшается. На одном конце ряда стоят экст­ремальные случаи, о которых Вы с убеждением могли бы сказать эти люди вследствие их особенного либидонозно-го развития в любом случае заболели бы, что бы они не

Глава 2 Связь взрослого и детского анализа

115

переживали. На другом конце находятся случаи, о кото­рых Вы должны бь1ли бы отозваться противоположно: они непременно избежали бы болезни, если бы жизнь не бро­сила их в те или иные положения Для случаев внутри ряда встречаются больные с более или менее предраспо­ложенной сексуальной конституцией и с менее или более поврежденными жизненными требованиями. Их сексуаль­ная конституция не привела бы к неврозу, если бы не ело жились такие события, и, с другой стороны, эти события не повлияли бы на них травматически, если бы были дру­гие отношения либидо" (собр соч , XI 360) Аналитическая работа с детьми дает также возмож­ность исследовать насколько внутренние или внешние вли­яния, превосходящие определенный размер, могут пато генно влиять на себя. Случаями этого рода являются, с одной стороны, дети с врожденными нарушениями психи­ческого аппарата, при которых отсутствуют внутренние предварительные условия для нормального развития; с другой стороны, травматизированные или же осиротев­шие, или находящиеся под влиянием психически больных родителей, где в итоге нет внешних условий для нормаль­ной детской жизни Определенные отклонения от нор­мальной линии развития при этих обстоятельствах неиз­бежны. Но пока в рассмотрение входят структуры лично­сти и невроза, наши анализы показывают, что и при этом экстремальном положении дел речь идет о взаимодей­ствии между внешними и внутренними факторами, т.е. о реакциях определенной конституции на определенные влияния среды.

Глава 3 Нормальное детское развитие /масштабы и оценка/

О раннем диагнозе, прогнозах и профилактике

занятия по детскому анализу в официальных психоана­литических институтах связаны исключительно с терапевти­ческими задачами по отношению к психически больным детям. Будущий детский аналитик учится реконструировать самое раннее прошлое своего пациента и сводить симптомы к их первым истокам. Но он остается без инструмента там, где речь идет о том, как оценивать патогенные влияния по их будущему воздействию; как определить психическое раз­витие ребкна; как предсказать направление развития; как вмешаться во внешние жизненные обстоятельства ребенка; как проконтролировать родителей в их воспитательной дея­тельности; или как вообще сотрудничать по предотвращению невротического, психотического и диссоциального развития. Поворот от терапии к применению теории, к вопросам воспитания содержит одновременно поворот заинтересо­ванности от патологии к норме. Психоаналитическое изу­чение нормальных процессов достигло в последние деся­тилетия больших успехов, которые в первую очередь обя­заны достижениям в области психоаналитической детской психологии (см. здесь, в часности, работы Х.Гартмана и Э.Криза). Во взрослом анализе понятие нормы играет осо­бенно важную роль и всегда подвергается дискуссии, ког­да речь заходит об оценке успеха анализа ("нормальная" работоспособность и сексуальная состоятельность). В про­тивоположность этому детский аналитик, начиная со сво­ей первой встречи с ребенком, интересуется вопросом о его нормальности, т.е. о его нормальном или отклоняю­щимся от нормы состоянии развития. В одной из своих ранних работ о значении индикации для детского анализа (1945 г.) я старалась собрать матери­ал о том, что определяет необходимость ребенка в лечении,

Глава 3 Нормальное детское развитие

117

и показать, как развитие инстинкта, Я и СВЕРХ-Я может на основе либидонозной фазовой последовательности, с одной стороны, и хронологии функции С, с другой, быть оценено по его возрастному состоянию, его раннему или позднему созреванию. То, что диагностик узнает по этому поводу, относится, правда, в первую очередь, к прошлому пациента и к его патологии, и только совсем немного к нор­мальным процессам развития. Насколько очевидными мо­гут стать инфантильные конфликты и построенные на них компромиссные решения, настолько еще постепенное при­способление ребенка к внешнему миру, его жизненная спо­собность и будущие перспективы остаются в темноте. Перевод внешней реальности на психическую реальность

Насколько родители и воспитатели почувствуют дове­рие к детскому аналитику, они ждут от него ответа на бес­конечное число вопросов. То, что большинство их про­блем исходит из нормальной и повседневной семейной или школьной жизни, не является основанием для переклады­вания их ответственности на аналитически неграмотных лиц -воспитательниц детских садов, учителей, детских врачей, медицинских сестер, попечительниц и т.п. Напро­тив, основательное рассмотрение показьшает, как много может дать психоаналитическая теория при правильном применении к различным темам. Итак, компетентный аналитик должен решать, лучше ли, если молодая мать одна ухаживает за своим младенцем; вредит ли она его развитию, когда обращается за помощью к няне; является ли жизненно важным, чтобы она с ним не разлучалась, даже, если это необходимо старшему ребен­ку, супругу, собственным родителям и т.п.; в каком возрас­те впервые возможно такое разлучение, которое не причи­няет вреда. Другие вопросы гласят: в чем преимущества и недостатки груди или бутылки, строгого или свободного ре­жима в кормлении грудного ребенка? Какой лучший возраст для начала приучения к опрятности⁷' Когда мать перестает быть единственным объектом и когда другие взрослые или дети начинают играть роль в жизни маленького ребенка' Какой правильный возраст поступления в детский сад? Где необходимы хирургические вмешательства (обрезание, тон-зиллэктомия и т.п.), в каком возрасте они лучше всего пере­носятся? Какие дети чувствуют себя лучше в свободных школах, какие нуждаются в строгой учебной дисциплине?

118

А. Фрейд

Какой самый подходящий возраст для сексуального просве­щения? Какова оптимальная разница в возрасте у детей в семье, и в каком возрасте лучше всего переносится рожде­ние следующего ребенка? Как должны относиться родите­ли к аутоэротике? Хорошо ли предоставлять свободу соса­нию, мастурбации и т.д.? Распространяется ли это на сексу­альные игры детей друг с другом? Какая позиция лучше все­го по отношению к деткой агрессивности? Когда усыновлен­ные дети должны узнавать о своем усыновлении, и как мно­го они должны знать о своих настоящих родителях? Лучше ли дневные школы, чем интернаты? Нужно ли подросткам и внешне оставлять семейный союз, как только они внутрен­не, т.е. интуитивно, начинают отделяться от родителей? Относительно всех этих вопросов, даже очевидно про­стейших, у детского аналитика двойственная задача. Пер­вый необходимый шаг — это привитие родителям взгляда, что не существует удовлетворяющих всех ответов, а есть только такие, которые подходят конкретному ребенку, т.е. его особенной личности и особенному состоянию его разви­тия; что возраст развития ребенка не совпадает с его хро­нологическим возрастом, хотя родители в этом решитель­но уверены; что различия от ребенка к ребенку в темпе эмоционального развития и социального приспособления не меньше, чем со стороны физического и интеллектуально­го развития, и также различны для требований, которые по праву могут быть поставлены перед ребенком. Второй, еще более сложный шаг направлен на введе­ние родителей в чуждый им эмоциональный мир ребен­ка. Там, где родители рассматривают свои планы и наме­рения относительно ребенка, как разумные и соответству­ющие внешнему состоянию дел, дети переживают их в духе своей психической реальности, т.е. на основе соответ­ствующих их развитию конфликтов и страхов. Здесь ана­литик играет роль посредника между сторонами, который переводит требования родителей на язык детских комп­лексов и делает для них, таким образом, мало-помалу понятными фантастические ложные и окольные пути ин­фантильного способа мышления.

Четыре примера непонимания детей и взрослых

Непонимание между детьми и взросль1ми возникает в целом ряде областей из-за различных мыслительных и эмоциональных процессов.

Глава 3. Нормальное детское развитие

119

1. В области объектных отношений маленькие дети от­личаются от зрелых индивидов в первую очередь своей эго-центричностъю. В фазах первичного нарциссизма и любви к опорному типу ребенок, хотя и нуждается в матери боль­ше, чем в более поздней жизни, но использует ее исключи­тельно для удовлетворения отдельных потребностей, не осознавая ее роли в качестве самостоятельной личности. Что бы ни происходило с матерью, на этой ступени ребе­нок занят только своей собственной персоной. Удаление внимания матерью другим членам семьи, ее интересы, ее домашние и служебные заботы, изменения ее настроения, болезни и даже смерть, переживаются ребенком как выпав­шие на его долю лишения. Рождение следующего ребенка означает для малыша лишь то, что мать ему неверна, т.е. неприязнь с ее стороны, на которую он со своей стороны отвечает враждебностью, эмоциональной холодностью или повышенной требовательностью и сложностями. 2. В сексуальной области существует незрелость физи­ческого аппарата, которая приводит ребенка к тому, что­бы переводить половые проявления между родителями на язык своей собственной прегенитальности. Из этого воз­никает ошибочное понимание полового акта родителей как грубого нападения отца на мать и основанные на этом все сложности идентификации с мужскими и женскими партнерами в роли агрессора и жертвы, которые ответ­ственны за более позднюю неуверенность в сексуальной идентичности подрастающего индивида. Незрелость сек­суального аппарата в детстве ответственна также за изве­стный неуспех сексуального просвещения. Там, где роди­тели стараются передать интеллектуальные знания, ребе­нок отвечает соответствующими его физическому и эмо­циональному опыту "инфантильными сексуальными тео­риями", замещающими гениталии ртом и анусом, есте­ственную женскую роль — кастрацией и жестоким обра­щением женского партнера. 3. Различия в инфантильном образе мыслей не только качественные, но и количественные, поскольку они отно­сятся к относительной слабости вторичных процессов по сравнению с первичным процессом. Маленькие дети мо­гут быть поразительно "благоразумными", например, во время болезни к необходимости врачебного вмешатель­ства, к приему невкусных лекарств, к диете и т.д. Но к родительскому разочарованию эти установки оказывают­ся ненадежными. Чем ближе приближается визит врача

120

А Фрейд

или угрожающая операция, т.е чем больше возрастает страх, тем "неблагоразумнее" ведет себя ребенок, т.е. тем больше преобладает первичный образ мышления над вто­ричными мыслительными процессами: необходимое хи­рургическое вмешательство превращается в фантазии ребенка о преднамеренном повреждении врачом его тела; больничная койка становится тюрьмой; диета — лишение еды в качестве штрафа. Родители, допускающие такое (в их присутствии или отсутствии), превращаются в фанта­зиях ребенка из защитников от врагов и агрессоров в ми­шень для вспышек ненависти, гнева и ярости 4 Следующее важное различие между детьми и взрос лыми касается временной ориентации Для человеческой оценки течения времени решительно важно, исходит ли его измерение из инстинктивных процессов или из Я Ин­стинктивные побуждения по своей природе не выносят никаких отсрочек, являются, следовательно, "нетерпели­выми" стремлениями к удовлетворению. Ожидание, от­срочка и терпение принадлежат процессам Я, характер­ны для них и только постепенно вводятся в психический аппарат (путем включения мыслительных процессов). Взрослый измеряет время посредством своего Я, с привле­чением объективных вспомогательных средств, таких как часы и календарь. В противоположность этому дети изме­ряют время на основе субъективных инстинктивных про­цессов, т.е. потребностей и желаний. Их голод позволяет судить, что промежуток между приемами пищи "слишком долог", даже, когда мать пунктуально придерживается предписанного режима. В состоянии разлуки, тоски, в больнице и т.п. каждый промежуток времени может ка­заться "бесконечным" даже, если он по оценкам взрослых "короткий". Все то, что здесь для ребенка терпимо или нетерпимо, безобидно или вредно, целиком зависит от зрелости или незрелости его аппарата Я, слишком часто измеряется во вред ребенку исключительно посредством чуждого ему масштаба взрослых. Как естественно для детей переводить действия родите­лей на их собственный чувственный язык, так неизбежно для родителей на основе их взрослого образа мыслей недооце­нивать и не понимать переживания детей. Сведения родите­лей о психической предыстории их детей являются поэтому ненадежными, неполными и дезинформирующими. Родители, которые привели своих детей на клиническое исследование (по многочисленному опыту случаев госпита-

Глава 3 Нормальное детское развитие

121

ля детской клинической терапии), упоминают, например, между прочим, что грудной ребенок "сразу не брал грудь", что он после отсутствия матери "некоторое время ничего о ней не хотел знать"; либо во время болезни матери "ни­кем другим не может быть тронут"; что он осваивается в больнице только тогда, "когда минует первый страх". Инциденты этого рода, кажущиеся несущественными и кратковременными, слишком часто оказываются при более детальном аналитическом рассмотрении важными поворотными точками в эмоциональной жизни ребенка, т.е травматическими событиями, от которых берут свое начало страхи, патологические изменения, чувства непол­ноценности, задержки и симптомообразования. Психические линии развития

В аналитической работе мы разделяем, психическую лич-^ ность на ее составные части и отдельно следим за судьбой отдельных частей Ряды развития, которые при этом по­лучаются, касаются, с одной стороны, инстинктивной ча­сти, с другой, — инстанций Я и СВЕРХ-Я душевного аппа­рата. Мы определяем развитие сексуального инстинкта пос­ледовательностью либидоносных фаз (оральная, анально-са-дистическая, фаллическая, латентная, предпубертатная, пубертатная, генитальная). Для агрессивного инстинкта мы принимаем, что его определенные формы проявления пос­ледовательно подчинены либидному развитию (кусание, пле-вание, желания присоединения как оральная агрессивность; мучение, разрушение, жестокость как проявления анального садизма; властолюбие, хвастовство, зазнайство на фалли­ческой стадии; диссоциальные начала при предпубертатнос ти и пуоертатности и т д ) Для Я существуют "стадии развития действительного смысла" (Фереднци, 1913) и при­близительная хронология защитных механизмов (А.Фрейд, 1936); для СВЕРХ Я - последовательность идентификации с родительскими объектами и поступалъные интернализации родительского авторитета Для оценки интеллектуально­го развития аналитик использует тестирование интеллек­та, как и в академической психологии Этот по своей сущности односторонний способ рассмот­рения, который соответствует разбирающей и анализиру­ющей установке аналитика, оказывается, однако, неудов­летворительным, где речь идет не о терапии или теорети­ческом образовании, а о вопросах развития и воспитания,

122

А. Фрейд

для которьгх требуются не отдельные части, а весь душев­ный аппарата в целом. То, что для этой области работ необходимо — так это знание важнейших взаимоотноше­ний между потребностью и Я, установление Закономерно­сти, по которой они осуществляются на различных возра­стных ступенях и стадиях развития. В целом, такие ста­диальные последовательности, разумеется, легче всего можно сопоставить там, где основательно изучаются рас­сматриваемые влияния на обе стороны личности, как, на­пример, развитие сексуальности и агрессивности со сторо­ны инстинктов, развитие объектных отношений со сторо­ны Я, которые затем встречаются в последовательном оформлении человеческой любовной жизни и посред­ством их проявлений информируют о достигнутой в этом плане зрелости или незрелости, нормальности или ненор­мальности индивида. Сегодня мы располагаем в полученных из психоанали­тической детской психологии данных достаточными осно­ваниями, чтобы составить такие ряды развития и для дру­гих достижений детской личности. Наша задача при этом остается такая же: проследить, как соприкасаются Я и ОНО в их совместном влиянии; как постепенно прогрес­сируют овладение внутренним миром и приспособление к внешнему миру; и как свобода побуждений и фантазий медленно теряет силу и отходит на задний план, давая место овладению побуждениями и рациональности. Линии развития этого рода можно построить для нескон­чаемого количества областей: например, для области при­ема пищи, где ряд ступеней, начиная с младенческой ста­дии, проходит до разумных привычек питания взрослых; для области опрятности от первоначальной воспитатель­ной борьбы до автоматического овладения функциями опорожнения; для физической гигиены от зависимости от ухаживающего до самостоятельности; для отношения к старшим, торварищам от эгоизма и безразличия до друж­бы и взаимности; от развлечения на собственном или ма­теринском теле и от ^переходных объектов" (Винникотт, 1953) до игрушек и начал работоспособности. Продвижение по этим стадиальным направлениям в каж­дом отдельном случае являются результатом взаимодействия между происходящими со стороны побуждений, Я и СВЕРХ-Я процессами развития и их преобразованием посредством влияний внешнего мира, т.е. комплексного влияния созрева­ния, структурализации и приспособления. Получившиеся

Глава 3. Нормальное детское развитие

123

"Линии развития" являются скорее всего теоретическими абстракциями. Они пытаются передать правдоподобные кар­тины развития ребенка и его работоспособности. Типичная психоаналитическая линия развития: от инфантильной зависимости до любовной жизни взрослого Прослеживание инфантильных любовных отношений до их взрослых форм соответствует психоаналитической попытке выработать полный исторический порядок раз­вития для определенной стороны человеческой жизни. В основе явлений находятся, с одной стороны, свойствен­ные сексуальной потребности процессы созревания, ко­торые выражаются в либидоносных фазах (оральная, анальная, фаллическая), с другой стороны, (как указано выше) вклады, которые вносит Я в выбор и образование объектных отношений. То, что аналитик реконструиро­вал в анализе и подтвердил во внеаналитических наблю­дениях, можно следующим образом описать в последо­вательности стадий: 1) "биологическое единство" между матерью и ребенком в на­чале жизни, фаза, в которой нарциссизм матери распрос­траняется на ребенка, и ребенок со своей стороны включа­ет мать в свою "нарцисстическую среду" (Хоффер, 1952 г.); подразделения этого периода (М.Малер, 1952 г.) позволя­ют выделить аутический и симбиотический периоды, а так­же период, в котором в противоположных направлениях оказывают давление страх разлучения, с одной стороны, и желание самостоятельности, — с другой. Каждое из этих на­правлений развития подвержено множеству повреждений, которые характерны для данной ступени; 2) "любовь к опеке" или периоды ^отдельных объектов" (М.Клейн), предварительная ступень объектного отноше­ния, на которой выбор объекта еще регулируется не со сто­роны Я, а со стороны потребностей и инстинктивных по­буждений. Мы видим здесь, что либидо позитивно заполня­ет удовлетворение объектом. Заполнения этого рода являют­ся не константными, а обратимыми, если произойдет ис­полнение желаний. В состоянии покоя индивид возвращает­ся к нарцисстическому распределению; 3) стадия объектных отношений в собственном смысле сло­ва, на которой либидозаполнение делается независимым от удовлетворения потребностей и остается константно направ­ленным на определенную личность;

124

А Фрейд

4) амбивалентные отношения аналъно-садистической фазы, в которой либидо и агрессивность направлены на один и тот же объект; 5) эдипова (фаллическая) фаза, в которой ребенок делает це­лью своих сексуальных желаний обоих родителей и одного из них в особенности, а с другим соперничает; любопытство, хвастов­ство, выставление себя на показ выдвигаются на передний план поведения; у девочек Эдипов комплекс начинается как мужское, направленное на мать стремление, которое предше­ствует направленной на отца женской установке; 6) латентный период, в котором затухают прегениталъ-ные побуждения инфантильной сексуальности, проходит Эдипов комплекс и по большей части отступают либидо-носные заполнения родителей, которые направляются на ро­весников, учителей, предводителей групп, кумиров, нелично­стные идеалы, на ограниченные и сублимированные ин­тересы; разочарование в идеальном образе родителей рас­крывается в это время в жизни фантазий (семейный ро­ман, фантазии близнецов и т.д.); 7) предпубертатностъ, предварительная ступень собственной пубертатности, в которой очевидно устаревшие желания и установки инфантильной жизни обнаруживаются по-новому; 8) пубертатная фаза, в которой молодой человек имеет двойственную задачу, с одной стороны, освободиться от сво­их эдиповых объектов, с другой стороны, добиться овладения гениталъными зонами прегенитальных нарцисстических по­буждений. Пубертатность заканчивается, когда достигается этот шаг и происходит либидозаполнение нового, гетеросек-суалъного объекта любви за пределами семьи. Линия развития этого рода приводит при ее применении к практическим вопросам и неожиданным новым понима-ниям, даже где она повторяет, как в этом случае, в отдель­ных, последовательных позициях для аналитика лишь дав­но знакомое. В своей целостности она может дать точные сведения о притязаниях и ожиданиях, которые могут быть установлены для ребенка на каждой стадии развития. Например, мы начали понимать почему широко дис­кутируемые в последние годы разлучения матери и ребен­ка вызывают столь различные последствия; взгляд на ли­нию развития показывает, что на каждой ступени разлу­чения имеют различное значение и воспринимаются ребен­ком по-разному. Там, где ребенок и мать разделены друг от друга в фазе биологического единства (1), безразлич­но по какому поводу, мы видим в качестве результата у

Глава 3. Нормальное детское развитие

125

ребенка вспышку страха и страдания, разлучение в соб­ственном смысле слова (Боулби, I960). Где мать недоста­точно справляется с ролью источника удовольствий (2), следуют нарушения индивидуализации (Малер, 1952), анак-литические депрессии (Шнитц, 1946), другие дефективные проявления (Альперт, 1959), раннее созревание в развитии Я (Джеме, I960) или так называемое "фальшивое Я" (Вин-никотт, 1955). Где любовные стремление ребенка не нахо­дят в анально-садистической фазе подходящего объекта, или где объект ненадежен, там появляются нарушения в процессе смешения либидо и агрессивности или даже в их слиянии и ведут к агрессивно-деструктивным последствиям, которые остаются неподдающимися никакому воспита­тельному воздействию (А.Фрейд, 1949 г.). Разлучения ребенка и его объекта любви после достижения третьей ступени переносятся легче, чем прежде. Чем надеж­нее закрепились константные объектные отношения ребен­ка, т.е. чем независимее они от физического присутствия или отсутствия известной персоны и исходящих от нее удовлетворения или отказов, тем длиннее может длиться разлучение с ней, не приводя к травматическому дей­ствию. Здесь различные остановки на линии развития дают необходимые справки о предполагаемом воздействии пре­бывания в больнице, отсутствия родителей, поступления в детский сад и т.п., для чего один только хронологический возраст ребенка не может служить мерилом. Дальнейшими практическими выводами из этой же линии развития являются: — буйное прицепливание маленького ребенка к мате­ри (4) есть следствие пред-эдипальной амбивалентности, а не типичным поведением "избалованного" ребенка, как это часто утверждается; — родители заблуждаются, если они в пред-эдипаль­ной фазе (перед концом 4) ожидают вознаграждений в объектном отношении, которые появляются лишь на пя­той ступени; — ребенок не в состоянии вступить в какую-либо ком­панию, прежде чем он не перенесет часть своего либидо с родителей на старших товарищей (6). В случаях, где упа­док Эдипова комплекса затягивается и инфантильный невроз ребенка задерживается дольше, чем положено в 5, имеют место нарушения приспособления к компании, не­достающий интерес к школьной жизни, школьные стра­хи и большая тоска по дому;

126

А Фрейд

— адаптированные дети испытывают преимущественно в латентный период (6) трудности тогда, когда все дети переживают неминуемое разочарование в родителях и "се мейный роман", т е фантазия, что ребенок — не ребенок соб ственных родителей, путем которой реальность усыновле ния возрастает до мучительного переживания, — сублимации, которые впервые появляются в эдипаль-ной фазе (5) и полностью развиваются в лантентном пе­риоде (6), в предпубертатности (7) обычно пропадают, что нельзя приписывать ошибкам воспитания и неправильно­му развитию, а являются соответствующей развитию рег­рессией на более ранние стадии развития (2, 3, 4), — со стороны родителей право молодого человека (8) на покидание семьи должно так же серьезно приниматься, как право маленького ребенка (1, 2) на прицепление к своему объекту или право всех детей (1 7) на определенный объект ауто- эротического удовлетворения Линии развития телесной самостоятельности

То, что в человеческом развитии физическое Я предше­ствует всем другим сторонам развития Я, еще не значит, что ребенок раньше достигает своей телесной (физической) са мостоятельности, чем независимости от родителей в эмоци ональном и моральном отношении. Напротив, нарцисстичес-кая установка всех матерей по отношению к детскому телу находит подобие со стороны всех детей в чувстве телесного единства с матерью, в отсутствии телесных и личностных границ; а также в том факте, что в начале жизни различение между внутренним и внешним достигается не на основе воспри ятия объективной реальности, а на основе переживания удоволь ствия и неудовольствия Маленький ребенок обращается (или жестоко обращается) с грудью, лицом, рукой или волосами матери, как будто бы они его собственные части тела, одно­временно он ожидает от нее, что она чувствует его голод, его усталость, его потребности и чувства неудовольствия как свои собственные Чем больше ребенок в совсем раннем детстве находится под влиянием телесных потребностей, телесных побуждений и их производных, тем меньше сам он являет­ся властелином разновидностей и количеств своих удовлет­ворении, с единственным исключением аутоэротики, которая позволяет ему проявлять умеренное количество самостоя­тельности по отношению к внешнему миру Во всех осталь­ных отношениях, в связи со сном и приемом пищи, опорож-

Глава 3 Нормальное детское развитие

127

нением и гигиеной тела, предотвращением болезней и несча­стных случаев и т п., продолжительные пути развития дол­жны быть пройдены, прежде чем с ним будет снят материн­ский контроль, который будет передан самому подрастаю­щему человеку От стадии грудного вскармливания ребенка до рационального питания Проходит несколько лет, прежде чем ребенок может самостоятельно удовлетворять свою потребность в еде, т е. регулировать свое питание на основе собственного голода или аппетита, собственных пристастий и антипатий по от­ношению к количеству и виду блюд, не руководствуясь при этом ни своим отношением к воспитателю, ни своим осознанным и неосознанным миром фантазий. Ступени на пути развития, которые при этом преодолеваются, прибли зительно следующие. 1. Грудная стадия сама по себе, с кормлением грудью или из бутылочки, ре1ламентирована более или менее строгим режимом, т е определена либо часом, либо вре­менем, к которому младенец проголодается Нарушения в этом процессе заключаются в распорядке дня частично на основе нормальных колебаний потребности в питании и деятельности кишечника ребенка, частично на основе материнской установки и опасений относительно процес­са питания Подчеркнуто нетерпеливое ожидание време­ни кормления, слишком обильное или слишком незначи­тельное питание, насильное кормление отвергаемой едой мешает процессу удовлетворения и создает первые, час­то продолжающиеся до позднего детства сложности пита­ния Рядом с вызванным процессом питания оральным удовольствием находится приятное сосание пальца либо в качестве независимого аугоэротического занятия, либо в своей роли в качестве предшественника, сопутствующе­го явления, замены или помехи в приеме пищи 2 Отнятие от груди или бутььлки, исходящее либо от самого ребенка, либо от матери В последнем случае от более или менее осторожной формы отнятия зависит, протестует ли ребенок против лишения орального удоволь­ствия и приобретает ли он в результате этого нарушения питания Введение твердой пищи часто несет трудности Новшества относительно вкуса и консистенции некоторы­ми детьми приветствуются, но многими отвергаются

128

А Фрейд

3. Продвижение от кормления к первому самостоятель­ному приему пищи с использованием руки до использова­ния ложки Психическое значение слов "мать" и "питание" на этой ступени пока совпадает 4. Самостоятельное питание с использованием ложки и вилки. Разногласия между ребенком и матерью о коли­честве питания часто переносятся на формы принятия пищи, т.е "манеры питания" Сложности в отношениях матери и ребенка проявляются на этой ступени соответ­ственно ступени развития как страсть к сладостям. Новые ограничения в еде создаются в результате воспитания оп­рятности, т.е. на основе приобретенного вновь отвращения — реактивного образования, которое сдвинулось с аналь­ной на оральную область. 5. На эдиповой ступени психическое уравнение "пита­ние — мать" отходит на задний план и на его место стано­вятся происходящие из инфантильных сексуальных тео­рий фантазии: фантазия беременности, т.е боязнь увели­чения веса, ведет к отказу от еды, фантазия анального рож­дения -к нарушением приема пищи и опорожнения. Реактив­ные образования против вытесненного каннибализма и са­дизма становятся ощутимыми в выборе пищи. б. Латентный период несет понижение сексуализиро-ванности процесса питания с одновременным удовлетво­рением или увеличением удовольствия от питания. Разум­ная позиция Я по отношению к питанию усиливается за счет ослабления инстинктивных влияний и ведет к полной самостоятельности. В качестве остатков прошедшего раз­вития на всю жизнь остаются индивидуальные предпочте­ния и идиосинкразии (индивидуальная реакция на опреде­ленные вещества), так же как одержимость страстью по отношению к напиткам и наркотикам. Из этой специфической линии развития вытекают представления различного рода. Поведение маленькиого ребенка на второй ступени по отношению к отнятию от груди и к нововведенной пище особенно интересно для диагностика. Здесь индивид впер­вые открывается либо как консервативный, либо как про­грессивный в -своем поведении,т.е. как расположенный приветствовать все новое как желанную перемену или от­вергать каждое измение как угрожающее обычному удов­летворению желаний. Воля к прогрессу или отстаивание традиции легко переносятся с зоны приема пищи на дру­гие области развития.

Глава 3 Нормальное детское развитие

129

Приравнивание питания и матери, которое первостепен­но важно для первых четырех фаз развития, объективно подтверждает то, что матери с давних пор чувствовали субъективно, а именно, что каждый отказ маленького ре­бенка от еды оборачивается враждебнь1м побуждением, которое затем, со своей стороны, оборачивается обидчи­востью и негативными установками. Здесь мы также ясно видим, каким образом исчезают многие нарушения в пи­тании, когда вместо матери пищу дает кто-либо более или менее безразличный. Дети, которые у себя дома едят пло­хо, часто без осложнений едят в детском саду, в больни­це или в гостях у другой семьи, правда, не ликвидируя этими успехами в питании недостатков в присутствии ма­тери. Кроме того, мы понимаем, почему почти каждое травматическое разл)"чение матери и ребенка имеет непос­редственные последствия для приема пищи В состояни-я\ с градация от разлучения мы встречаем полный отказ от пищи (отк \оненпг каждого 'заменителя" матери) так же часто, как жадность к пищ< (гимво \ическая замена материнской любви оральным удовлетворением в еде). Сложности с питанием на пятой ступени, как описано выше, являются выражением конфликтов между внутрен­ними инстанциями (а не с объектом внешнего мира), и как таковые независимы от присутствия или отсутствия мате­ри, что дает важное указание для дифференцированного диагноза при осложнениях с питанием. С истечением шестой фазы завершаются инфантильные сложности с питанием. Взрослое самоопределение относи­тельно питания не оставляет места для внешних конфлик­тов в этой области, а только для внутренних противоречий. Проявившееся желание поесть находится в конфликте с латентной, происходящей из вытесненного бессознательно­го, нетерпимостью к определенным блюдам, привычкам и качествам питания и т.д. Нередко мы находим в пубертат-ности короткие периоды нормального приема пищи, преж­де чем невротические желудочные и кишечные нарушения взрослых займут место детских сложностей с питанием. От воспитания опрятности к. опрятности В отличие от обеих описанных линий развития здесь речь пойдет не о принципиальном поддержании инстинк­тивных производных при их постепенном переводе с не­посредственного на ограниченное инстинктивное удовлет-

130

А. Фрейд

ворение, а о замещении частных инстинктов (уретральный, анальный) их противоположностью, стало быть, речь пой­дет о выработке реактивных образований. Борьба между инстанциями Оно, Я, Сверх-Я и внешним миром становит­ся при этом особенно отчетливой. 1. Первая фаза соответствует периоду полной неограни­ченности опорожнения мочевого пузыря и кишечника. Длит­ся она долго или недолго, зависит не от присущих ново­рожденным процессов созревания, а от обычаев, привы чек и врачебных предписаний, которые влияют на дей­ствия матери. При сегодняшних обстоятельствах мы на­ходим следующие различия: в некоторых местах, страна'х и социальных слоях воспитание опрятности начинается че­рез несколько дней после рождения (удерживание младен­ца, условный рефлекс); в других местах такое воспитание откладывается до второго или третьего года жизни (до раз­вития объектных отношений и овладения своим Я). 2. В противоположность этим отношениям строится переход к следующей ступени, которая основывается не на влиянии внешнего мира, а на процессах созревания. С переходом, от оральной к анальной фазе развития увеличива ется либидонозное заполнение тела и тем самым сопротив­ление малыша против любого вмешательства в эти так для него ставшие важными процессы. Содержимое желудка в это время является для ребенка высоко ценным и отдается только "ради матери ", в качестве подарка для нее; в то же время опорожнение желудка выступает в его агрессивном значении и служит оружием для выражения досады и разо­чарования по отношению к матери. Нормальная для анально-садистической фазы эмоци­ональная амбивалентность выражается со стороны инстин­кта в двойственном замещении телесньк продуктов (по­средством либидо и агрессивности) и двойственной эмо­циональной установке к матери (смена любви и ненавис­ти). Со стороны Я одновременно имеют место побуждения любопытства и любознательности, направленные на теле сные внутренности, радость игры с водой, песком и пласти­лином, удовольствие от опорожнения переполненных сосудов и т.п.; агрессивные сопутствующие явления: желание к ов­ладению, замещению, разрушению и т.п. Неизбежным образом вступают окружающие условия и здесь в свои права. Как похожи все маленькие дети, пока дело касается инстинктивных и Я-процессов, так различ­но в этой фазе развитие личности в целом, которое в кон

Глава 3. Нормальное детское развитие

131

це концов зависит от принимаемых няней и воспитателем мер и от приспособления к ним. Некоторые матери оста­ются связанными с внутренними потребностями своих детей по отношению к анальным побуждениям не мень­ше, чем до этого к оральным желаниям; им удается играть надлежащую роль посредника между стремлением к гря­зи ребенка и требованием чистоты со стороны внешнего мира и воспитывать у ребенка, постепенно и снисходитель­но, овладение его собственными снимающими 'мышцами (сфинктер). Для других матерей собственные'вытеснения анального, реактивные образования, отвращения, опрят­ность и аккуратность делают такое поведение невозмож­ным. В этих случаях мы встречаем воспитание опрятнос­ти в его неожиданных формах. Мать со всей строгостью настаивает на своих требованиях опорожнения в опреде­ленное время и в определенном месте, а ребенок со своей стороны защищает также упрямо и бескомпромиссно свое право на самоопреде^ ^ние относительно мочи и кала. В итоге получается борьба между матерью и ребенком с от­рицательными последствиями для объектных отношений между ними, с одной стороны^и для образования характе­ра ребенка (упрямство, закостенелось реактивньк образо­ваний, навязчиво-невротические склонности), — с другой. 3. На третьей фазе ребенок перенимает установку окру­жающего мира к опрятности, идентифицирует себя с ней в этом плане и делает ее своей собственной. Овладение процессами опорожнения становится простейшим Сверх-Я по моральной сути; борьба за него продолжается далее в форме внутреннего конфликта между анальными и урет­ральными побуждениями и направленными против них механизмами защиты. В конце концов появляются отвра­щения против грязи, аккуратность и пункталъность в каче­стве гарантий против возвращения вытесненного. С регуляр­ностью опорожнения желудка приобретает Я такие свойства, как пунктуальность, добросовестность, надежность. Высокое оценивание телесного содержания сдвигается на другие облас­ти и интересы, такие как накопление, собирание и т.п. То, что мы видим перед собой, является в своей совокупности зна чительным преобразованием прегенитальных анальных и Уретральных инстинктивных производных. Там, где это преобразование проходит постепенно и без сопровождаю­щих шоковых переживаний, оно становится источником значительного самообладания, которое придает индивиду­альному характеру желательную твердость.

132

А Фрейд

С другой стороны, нельзя забывать, что приобретения такого рода основываются на идентификациях и интерна-лизациях и как таковые лишь после истечения Эдипова комплекса принадлежат к гарантированному активу лич­ности. В преэдипальное время (особенно к началу третьей фазы) контроль Я над анальными процессами еще зави­сит от положительного качества и стабильности объект­ных отношений Ребенок, например, может в собственном доме уже быть приучен к тому, чтобы использовать гор­шок или уборную. Но он переносит эту способность не автоматически на чужие, непривычные ситуации и вспо­могательные средства. При разочаровании матерью, раз­деление с ней и т.п., дети, с одной стороны, вновь аннули­руют собственное требование к чистоте и возрождают, с другой стороны, агрессивное использование процесса опо­рожнения Оба ведут к часто непонятным для взрослого мира происшествиям дефекации и мочеиспускания 4. Лишь в четвертой фазе овладение сфинктерами до­стигает своей окончательной формы и надежности. Пос­ле истечения эдипова периода рассматриваемые установ­ки становятся независимыми от объектного мира и отно­шения к нему и достигают уровня нейтрализованньк, ав­тономных содержимых Я и Сверх-Я. (См. Г.Гартман о "вторичной автономности", "Заметки о психоаналитичес­кой теории Я", 1950 г.) От безответственности к ответственности за свое тело Чувство ответственности за собственное тело устанав­ливается не быстрее, чем самостоятельность ребенка в вопросах питания и овладения опорожнением. Как было ранее показано (А Фрейд, 1952), ребенок предоставляет "доброй" маме ответственность за свое тело и заботу про­тив несчастных случаев и болезней, и оставляет за собой привилегию на беззаботность, безрассудство или даже безрассудную отвагу в этом отношении. Только в отсут­ствии матери, при ее утрате и при недостающей заботе дети начинают обращать внимание на свое собственное здоровье и безопасность, т.е заботиться о своем собствен­ном теле ипохондрическим образом. Как ни плохи наши знания в этом отношении, однако воз­можно установить некоторые стадии на этом пути развития 1. В качестве первой ступени в процессах созревания первого месяца жизни может быть выделен поворот агрес-

Глава 3 Нормальное детское развитие

133

сивности изнутри вовне. Это изменение жизненно важно, поскольку оно ограничивает причинение вреда своему соб­ственному телу (посредством царапания, кусания и т.п.) и оставляет лишь минимальные остатки тенденции на более поздний возраст. (Такие остаточные состояния не следу­ет смешивать с более поздним "обращением агрессивнос­ти против собственной личности", которое соответствует не какой-либо задержке в развитии, а защите Я.) Шаг в развитии, который мы здесь имеем перед собой, основан, с одной стороны, на выработке защиты, раздражением против боли, с другой стороны, — на материнском запол-• нении детского тела нарцисстическим либидо (Хоффер, 1950) Ребенок начинает ценить и беречь свое тело настоль­ко, насколько мать его любит. 2. Следующее продвижение целиком стоит под знаком развития Я. Ориентация на внешний мир, понимание по­следствия причины и воздействия, овладение опасными импульсами в смысле принципа реальности соединяют свои влияния с ранее приобретеншлми и перенимают за­дание беречь ребенка от внешних опасностей, таких как огонь, вода, падение с высоты и т.д. Как важны эти фун­кции Я для предотвращения от несчастных случаев, так мало обосновано, с другой стороны, полагаться на одно­временность или однообразность их роста. Там, где в раз­витии замедлена та или иная функция, ребенок остается под угрозой, т.е. неподобающе долго остается зависимым от материнской опеки. 3. Развитие до самостоятельности в этой области не завершается, пока дети не будут в состоянии также понять самые основные гигиенические и медицинские предписа­ния и подчиняться им сознательно и без сопротивления. Дети узнают, правда, сравнительно рано, что не все съе добно, что переедание имеет неприятные последствия и что необходиимо содержать тело в чистоте, но приобре­тения этого рода принадлежат скорее к участию оральных и анальных частных побуждений, чем к описываемым здесь линиям развития. То, что здесь важно, это, с одной стороны, предусмотрительность, которая служит предот вращению болезней, с другой стороны, в состоянии болез­ни соблюдение врачебных предписаний относительно при­ема лекарств, постельного режима и диеты. Поскольку дети не озабочены по поводу своего тела чувством вины или страхом кастрации, им чужды такие установки по сути. Они ведут себя так, как будто их ничто не может

134

А Фрейд

ударить, считают себя вправе устремляться к опасности и предоставляют матерям свое здоровье и безопасность обес­печить или вновь восстановить. Обычно подрастающий ребенок лишь освобождает мать от ее роли защитницы и ухаживательницы за его телом и устраняет тем самым окончательно последние остатки первоначального телесно­го симбиоза между ним и матерью.

Два следующих примера линий развития

Обе следующие здесь линии развития можно расценить лишь как примеры. Аналитику нетрудно на основе его знаний деталей установить полностью дальнейшую после­довательность ступеней такого рода; реконструкция про­шедшего из анализа взрослых годится для этого не менее, чем непосредственное наблюдение отдельных примеров развития детей Путь вт эгоизма к дружбе и участию в объединении людей В отношениях детей с их старшими товарищами мы различаем следующие фазы: 1. Маленький ребенок начинает с эгоцентрической сущ­ности, настроенный только на себя самого и свои нарцис-стические интересы. Другие дети не играют в этом огра­ниченном мире никакой роли. То, насколько они вообще замечаются, они воспринимаются как нарушители спокой­ствия и соперники в отношении к родителям. 2. Маленький ребенок начинает замечать других, но обходится с ними, как будто бы они неживые предметы, вид игрушек, с которыми можно что угодно делать и ко­торые можно, смотря по настроению, взять и бросить, можно приблизить или оттолкнуть 3 Ребенок начинает расценивать старших товарищей как партнеров по игре. Их помощь в строительстве, раз­рушении и планировании всех видов приветствуется. Но отношение к ним длится не дольше, чем игра, ради кото­рой оно появилось. 4 Партнер по игре постепенно становится другом, т.е. ребенок становится способным наделять других детей пред­метными устремлениями, любить их или ненавидеть, боять­ся или восхищаться, мериться с ними или идентифицировать­ся, уважать их желания, разделять с ними имущество и об­ходиться с ними во всех отношениях как с равноправными.

Глава 3 Нормальное детское развитие

135

Для вступления в общество детей эта линия развития дает некоторые практические выводы. Анализ первой и второй фазы показывает, что малень­кий ребенок в это время по своей сущности асоциален, факт, который не может изменить даже терпимая пози­ция более старших детей в семье или все противопостав­ляемые усилия матери. Общественная жизнь в этом воз­расте (ясли, детское учреждение и т.п.) в лучшем случае переносится ребенком, но не оказывает влияние на его развитие. С вступлением в третью фазу ребенок впервые становится способен участвовать в жизни братьев и сестер или иметь пользу от детского сада. Четвертая фаза обес­печивает далее готовность к долго длящейся, действенной дружбе или вражде, совместной работе со старшими то­варищами, т.е. делает индивида способным стать членом человеческого общества. Путь от аутоэротики к игрушке и от игры к работе 1. Первая "игра" грудного ребенка является поиском удовольствия при помощи рта, пальцев, поверхности кожи, визуальных впечатлений и т д. Поиск удовольствия происходит либо на собственном теле (аутоэротика), либо на теле матери (во время или после кормления), когда оба рассматриваются как равнозначные. 2. Заменой материнского или собственного тела стано­вится "переходный объект" (Винникотт, 1953), обычно мягкий предмет как, например, пеленка или подушка, покрывало или игрушечный медвежонок, т.е. первая иг­рушка, которая заполняется смесью нарцисстического и-объектного либидо. 3. Пристрастие само сдвигается с переходного объек­та на целую категорию похожих игрушек, т.е. обычно иг­рушечных зверей, которые служат в качестве символичес­ких объектов и, заполненные либидо и агрессией, раскры­вают для детской амбивалентности дальнейшие возмож­ности выражения. 4. Пристрастие к игрушечным зверям постепенно отхо­дит на задний план и сохраняет свое значение в общем только вечером в постели в качестве помощи при засыпа­нии, где переходный объект в силу своего двойственного заполнения (нарцисстического и направленного на объект) посредничает в переходе от активного интереса к внеш­нему миру к отходу ко сну

136

А. Фрейд

На место игровых объектов днем вступают игровые ма­териалы другого рода, которые выражают в первую оче­редь не эмоциональные отношения, а деятельности Я и свя­занные с ними фантазии. Такие деятельности, которые слу­жат непосредственному или целеограниченному (сублими­рованному) удовлетворению частных побуждений» соответ­ствуют приблизительно следующей хронологии: а) игровой материал, который служит наполнению допол­на и опорожнению до дна, размыканию и закрыванию, соединению одного с другим и т.д., т.е. символизирует от­верстия в теле и их функции; 6) подвижные игрушки для волочения, толкания, более быстрого передвижения и т.д., для повышения мышечно­го удовольствия; в) строительные материалы, с помощью которых можно создать все виды строений и опять разрушить, и которые, таким образом, приспособлены к амбивалентным стрем­лениям анально-садистической фазы как позитивно, так и негативно; г) игрушки, пригодные для символизации мужского и женского поведения и которые можно различным обра­зом использовать: * в индивидуальной ролевой игре, ** в эксгибиционистских целях в фаллическом сватовстве к эдипальному объекту, *** в эдипальной "семейной" игре в детской группе (что предполагает по меньшей мере на третьей фазе достиже­ние "путей дружбы"). Выражение мужских стремлений во время фалличес­кой фазы может происходить без непосредственной помо­щи игрового материала путем гимнастики и акробатики, т.е. посредством деятельностей Я, в которьсс детское тело в целом и умелое управление им символизируют фалли­ческую потенцию. 5. На пятой фазе само относящееся к игре удовольствие постепенно сдвигается на радость от успеха деятельности, т.е. в терминологии академической психологии на радость от удовольствия при выполнении задания, "деловая зре­лость", которая считается предпосылкой для школьной зрелости ребенка (Ш.Бюлер, 1935; Л.Данцигер, 1934). Насколько это последнее приобретение связано с инстин­ктивной жизнью ребенка и обусловлено ею, сегодня остает­ся еще для аналитика открытым вопросом, ответ на который явствует лишь из некоторых исходных данных. При этом

Глава 3 Нормальное детское развитие

137

может играть роль подражание матери и идентификация с ее активностью, а также и требования Сверх-Я; преобразо­вания пассивных переживаний в активные действия в каче­стве механизма защиты и приспособления; желание, которое осуществилось, т.е. достигнутая цель развития, и т.д. Успехами методов Монтессори практическим образом нам было показано, что одно из объектных отношений уже рано может дать непосредственную радость от достиг­нутого результата. Детский сад Монтессори исходит из того, чтобы дать возможность детям пережить на тщегель-но отобранном материале большую радость от самостоя­тельного достижения результатов и решения проблем, неожиданно этими возможностями в большом количестве пользуются уже маленькие дети. Там, где такие внешние вспомогательные средства не предлагаются, радость от достижения результата остается до более поздних детских лет связанной с объектным ми­ром и с исходящей из него похвалой удавшихся результа­тов и делается самостоятельной лишь после истечения эди-пова периода на основе идентификаций и интернализаций. 6. Путь от игры к работе идет далее через ряд дальней­ших приобретений (то, что здесь рассматривается, не яв­ляется определением понятия "работа" в психологическом и социальном значениях, а лишь перечислением продви­жений в развитии Я и овладении побуждениями, которые необходимы для приобретения работоспособности): а) ребенок должен научиться не проявлять к предложен­ному материалу неограниченную агрессию и деструкцию (разбрасывание, разрушение, нагромождение и т.д.), а ис­пользовать игровой материал позитивным и конструктив­ным образом, направленным на овладение, сдерживание и преобразование импульсов; б) он должен .научиться доводить до конца заранее наме­ченный план и не позволять себя запугать неудовольстви­ем или сложностями на пути к желанной цели; в) он должен научиться продвигаться от непосредственно­го к целеограниченному (сублимированному) удовлетво­рению побуждений, от сексуализации функций Я к нейт­рализации инстинктивной энергии, от принципа удоволь­ствия к принципу реальности. Работоспособность индивида в окольном и зрелом возрасте зависит от более или ме­нее хороших состояний этих предварительных условий. В конце этого ряда развития и в более слабой связи с ним находится некоторое количество других деятельнос-

138

А. Фрейд

теп, которые не безразличны для формирования личнос­ти, как, например, дневные фантазии, подвижные игры, спорт и хобби. Дневные фантазии: хронологически дневные фантазии следуют за игрой, т.е. по своей сущности они являются игрой без игрушек. Импульсы и желания, которые у бо­лее маленьких детей проявляются во всей полноте на ося­заемом игровом материале, более старшими детьми, под­ростками и часто взрослыми выдумываются в сознатель­ной деятельности фантазии и сопровождают их реальные переживания. Подвижные игры и спорт: игры этого рода получают свой выход в эдипальной семейной игре в детской группе (см. ступень 4, 2, *** этой линии развития), но развиваются, на­чиная от ролевой игры к символическому и сформирован­ному выражению таких жизненно важных действий как нападение, защита, соревнование и т.д. Участие в них под­чинено строгим правилам и требует, следовательно, от кон­кретного ребенка сравнительно высокую способность к при­способлению к внешнему миру, к использованию отказов; и по меньшей мере достижение третьей фазы на пути от эгоизма к человеческому сообществу. Подвижные игры и спортивные занятия нуждаются в своем собственном оснащении (в отличие от игрушки или игрового материала). Многое из этого оснащения симво­лизирует фаллически-агрессивные атрибуты и как тако­вые высоко ценятся их владельцами. В соревновании тело индивида, его ловкость и владе­ние им само является незаменимым средством для дости­жения цели. Везет ли определенному индивиду в этой области или нет, зависит в свете предшествующего изложения, стало быть не от одного единственного, а большого числа фак­торов. Необходимые предварительные условия являют­ся врожденными; приобретенными в развитии являются моторная сноровка, согласованное приспособление к группе, определенное количество свободной агресссии на службе удовлетворения тщеславия и т.д. Некоторое ко­личество таких предварительных условий естественным образом ведет также к некоторому количеству возмож­ных нарушений посредством задержек развития той или иной функции; посредством защиты анальной агрессии, с одной стороны, фаллически-эдипальной мужественно­сти, — с другой, и т.д.

Глава 3. Нормальное детское развитие

139

Хобби: на полпути между игрой и работой мы находим хобби человека, которые имеют с обеими много общего. Хобби имеют характер игры, поскольку они служат поиску удовольствия, а не строгим жизненным необходи-мостям; поскольку сублимированные удовлетворения, которым они следуют, еще близки эротической или агрес­сивной инстинктивной цели; поскольку затрачиваемая на них энергия еще смешана из сексуализированных и нейт-рализированных составляющих. Хобби одновременно являются разновидностью рабо­ты (в вышеописанном смысле), так как в этой деятельно­сти заранее намеченньш план осуществляется в реально-приемлемой форме и благодаря преодалению внешних препятствий и сложностей доводится до своего заплани­рованного конца. Обычное время для первого появления хобби — это ла­тентный период. Нормальным образом они начинаются с увлечения коллекционированием и формирования специ­альных интеллектуальных интересов, распространяются от этого на все возможные содержания и сферы и сохраняют­ся в той или иной форме в качестве сопутствующего явле­ния по отношению к работе во всей дальнейшей жизни. Гармония и дисгармония между линиями развития____ Казалось бы, мы ожидали от "нормального" ребенка, что его продвижения по конкретным линиям развития идут друг с другом в ногу. Клинически говоря, это значи­ло бы, что каждая достигнутая ступень на определенной линии развития встречается с достижением соответству­ющей ступени на других линиях. (Примером этого рода могло бы быть одновременное проявление константного объектного отношения (третья ступень на пути от инфан­тильной зависимости к взрослой любовной жизни) с начи нающейся самостоятельность в еде (третья ступень на ли­нии питания); с опорожнением в угоду матери (вторая сту­пень на пути к воспитанию опрятности); с первым приня­тием товарища по игре и с началом конструктивной игры (3 ii 4, в ступень соответствующих линий).) Мы склонны придерживаться представлений этого рода даже там, где клинический опыт мог бы нас вразумить. Не отрицается, что множество детей в своем развитии ведет себя иначе, отступая от гаких строгих норм. Конкретные дети могут в некоторых отношениях достичь продвинутых позиций

138

А Фрейд

теп, которые не безразличны для формирования личнос­ти, как, например, дневные фантазии, подвижные игры, спорт и хобби. Дневные фантазии хронологически дневные фантазии следуют за игрой, т.е по своей сущности они являются игрой без игрушек. Импульсы и желания, которые у бо­лее маленьких детей проявляются во всей полноте на ося­заемом игровом материале, более старшими детьми, под­ростками и часто взрослыми выдумываются в сознатель­ной деятельности фантазии и сопровождают их реальные переживания. Подвижные игры и спорт- игры этого рода получают свой выход в эдипальной семейной игре в детской группе (см. ступень 4, 2, *** этой линии развития), но развиваются, на­чиная от ролевой игры к символическому и сформирован­ному выражению таких жизненно важных действий как нападение, защита, соревнование и т.д. Участие в них под­чинено строгим правилам и требует, следовательно, от кон­кретного ребенка сравнительно высокую способность к при­способлению к внешнему миру, к использованию отказов; и по меньшей мере достижение третьей фазы на пути от эгоизма к человеческому сообществу Подвижные игры и спортивные занятия нуждаются в своем собственном оснащении (в отличие от игрушки или игрового материала) Многое из этого оснащения симво­лизирует фаллически агрессивные атрибуты и как тако вые высоко ценятся их владельцами В соревновании тело индивида, его ловкость и владе­ние им само является незаменимым средством для дости­жения цели Везет ли определенному индивиду в этой области или нет, зависит в свете предшествующего изложения, стало быть не от одного единственного, а большого числа фак­торов. Необходимые предварительные условия являют­ся врожденными; приобретенными в развитии являются моторная сноровка, согласованное приспособление к группе, определенное количество свободной агресссии на службе удовлетворения тщеславия и т.д. Некоторое ко­личество таких предварительных условий естественным образом ведет также к некоторому количеству возмож­ных нарушений посредством задержек развития той или иной функции, посредством защиты анальной агрессии, с одной стороны, фаллически эдипальной мужественно сти, — с другой, и т.д

Глава 3 Нормальное детское развитие

139

Хобби: на полпути между игрой и работой мы находим хобби человека, которые имеют с обеими много общего. Хобби имеют характер игры, поскольку они служат поиску удовольствия, а не строгим жизненным необходи-мостям; поскольку сублимированные удовлетворения, которым они следуют, еще близки эротической или агрес­сивной инстинктивной цели; поскольку затрачиваемая на них энергия еще смешана из сегсуализированных и нейт-рализированных составляющих. Хобби одновременно являются разновидностью рабо­ты (в вышеописанном смысле), так как в этой деятельно­сти заранее намеченный план осуществляется в реально-приемлемой форме и благодаря преодолению внешних препятствий и сложностей доводится до своего заплани­рованного конца. Обычное время для первого появления хобби — это ла­тентный период. Нормальным образом они начинаются с увлечения коллекционированием и формирования специ­альных интеллектуальных интересов, распространяются от этого на все возможные содержания и сферы и сохраняют­ся в той или иной форме в качестве сопутствующего явле­ния по отношению к работе во всей дальнейшей жизни. Гармония и дисгармония между линиями развития Казалось бы, мы ожидали от "нюрмального" ребенка, что его продвижения по конкретным линиям развития идут друг с другом в ногу. Клинически говоря, это значи­ло бы, что каждая достигнутая ступень на определенной линии развития встречается с достижением соответству­ющей ступени на других линиях. (Примером этого рода могло бы быть одновременное проявление константного объектного отношения (третья ступень на пути от инфан­тильной зависимости к взрослой любовной жизни) с начи нающейся самостоятельность в еде (третья ступень на ли­нии питания); с опорожнением в угоду матери (вторая сту­пень на пути к воспитанию опрятности), с первым приня тием товарища по игре и с началом конструктивной игры (3 и 4, в ступень соответствующих линий).) Мы склонны придерживаться представлений этого рода даже там, где клинический опыт мог бы нас вразумить. Не отрицается, что множество детей в своем развитии ведет себя иначе, отступая от гаких строгих норм Конкретные дети могут в некоторых отношениях достичь продвинутых позиций

140

А Фрейд

Гшва 3 Нормальное детское развитие

141

цесс развития замедляется там, где она остается равнодуш­ной или скрьшает свое одобрение. По-видимому здесь идет речь о процессах замещения, которые, исходя от матери, либидизируют определенные действия и тем самым побуж­дают ребенка к их более частому повторению. Подтверждения этим предположениям можно без тру­да найти в клиническом наблюдении. Там, где мать, ос­новываясь на своей собственной структуре личности, ис­пользует в качестве первого моста между собой и ребен­ком голос, а не телесный контакт, возникает раннее созре­вание в языковом развитии. Где она остается равнодуш­ной по отношению к развитию мускулов и чувствует себя ближе всего к ребенку, когда он улыбается, и улыбка ста­новится со стороны ребенка предпочтительным проявле­нием и средством проявления внимания и общения. Ма­тери, баюкающие ребенка при засыпании, воздействуют тем самым на его более позднее отношение к музьже, воз­можно, даже на его музыкальную "одаренность". Где ра­дость от движения ребенка не встречает отголоска в чув­ствах матери, они часто исчезают и замещаются телесной неловкостью и сонливостью и т.д. То, что настроение матери оказывает на ребенка реша­ющее влияние, принадлежит к самым ранним достижени­ям психоанализа, т.е. к основополагающим выводам из анализа взросльк пациентов. Депрессии матери, которые случаются в первые два года жизни, создают у маленько­го ребенка латентную предрасположенность к депрессив­ному заболеванию, которое часто проявляется лишь в го­раздо более поздней жизни. При таких обстоятельствах ребенок переживает свое единство и сплоченность с ма­терью не на основе ее участия в его развитии, 'а на основе его готовности разделить ее эмоциональное состояние. Так мы приходим к пониманию, что для развития ре­шающим является то, какие имеющиеся у всех индивидов наклонности и тенденции (включая депрессивные и мазо-хические) включены в первые объектные отношения ре­бенка. Что касается становления отношения мать — ребе­нок, оно либидонизируется и посредством усиленного за­мещения в развитии предпочитается всем другим. Мы обнаружили также, что непозволительно рассмат­ривать вытекающие отсюда дисгармонии между различны­ми линиями развития как патологические явления. До тех пор, пока рассогласования в темпе развития не станут чрез­мерно большими, они создают лишь вариации, которые

140

А. Фрейд

(как, например, в их объектных отношениях и их телесной самостоятельности), но в других областях оставаться на более низких ступенях (например, в связи с надолго рас­тянувшимся использованием переходных объектов в ка­честве игрушек или в отношении к старшим товарищам, которые являются для них лишь вещью). Некоторые дети высоко развиты, когда речь идет о вторичном процессе мышления, языке, игре, работоспособности и обществен­ной жизни, но в то же время ведут себя физически неса­мостоятельно как маленькие дети и т.д. Как часто встречаются в развитии такие дисгармо­нии, беспокоящие взрослое окружение своими послед­ствиями, как недостаточны наши познания об услови­ях их возникновения. Мы начнем с того, чтобы описывать их не односторон­не либо как врожденные, либо как приобретенные фак­торы, а исследовать — как в других областях аналитичес­кого мышления — наиболее закономерные взаимоотноше­ния между внутренним и внешним миром. При этом получается примерно следующее: Мы можем считать, что различные линии развития ес­тественным образом, т.е. при отсутствии врожденных или приобретенных при родах повреждениях, предопределены в конституции ребенка в качестве латентных возможностей. ОНО приносит с собой созревающую готовность относи­тельно фазового развития сексуального влечения и агрес­сивности; со стороны Я, вероятно, органически существуют некоторые тенденции, которые устанавливают организацию психической структуры, хронологическую последователь­ность образования функций Я и механизмов защиты, и, быть может, также некоторые количественные различия между генетическими направлениями. Забегание вперед или отставание по отдельным линиям развития следует приписать влиянию внешнего мира. В анализе более стар­ших детей и при реконструкции детства из анализа взрос­лых нетрудно установить такие влияния. Они имеют свою причину в личности родителей, их манерах, склонностях, поступках, идеалах и т.д.; в семейной атмосфере и в тра­дициях; в культурной среде, в которой растет ребенок. Прямое наблюдение за грудными и младенцами позволя­ет предположить, что индивидуальные пристрастия и анти­патии матери оказывают существенное влияние на разви­тие ребенка. Быстрее всего развивается то, что больше всего нравится матери и что оживленнее всего присутствует, про-

Глава 3. Нормальное детское развитие

141

цесс развития замедляется там, где она остается равнодуш­ной или скрьшает свое одобрение. По-видимому здесь идет речь о процессах замещения, которые, исходя от матери, либидизируют определенные действия и тем самым побуж­дают ребенка к их более частому повторению. Подтверждения этим предположениям можно без тру­да найти в клиническом наблюдении. Там, где мать, ос­новываясь на своей собственной структуре личности, ис­пользует в качестве первого моста между собой и ребен­ком голос, а не телесный контакт, возникает раннее созре­вание в языковом развитии. Где она остается равнодуш­ной по отношению к развитию мускулов и чувствует себя ближе всего к ребенку, когда он улыбается, и улыбка ста­новится со стороны ребенка предпочтительным проявле­нием и средством проявления внимания и общения. Ма­тери, баюкающие ребенка при засыпании, воздействуют тем самым на его более позднее отношение к музьпсе, воз­можно, даже на его музыкальную "одаренность". Где ра­дость от движения ребенка не встречает отголоска в чув­ствах матери, они часто исчезают и замещаются телесной неловкостью и сонливостью и т.д. То, что настроение матери оказывает на ребенка реша­ющее влияние, принадлежит к самым ранним достижени­ям психоанализа, т.е. к основополагающим выводам из анализа взрослых пациентов. Депрессии матери, которые случаются в первые два года жизни, создают у маленько­го ребенка латентную предрасположенность к депрессив­ному заболеванию, которое часто проявляется лишь в го­раздо более поздней жизни. При таких обстоятельствах ребенок переживает свое единство и сплоченность с ма­терью не на основе ее участия в его развитии, 'а на основе его готовности разделить ее эмоциональное состояние. Так мы приходим к пониманию, что для развития ре­шающим является то, какие имеющиеся у всех индивидов наклонности и тенденции (включая депрессивные и мазо-хические) включены в первые объектные отношения ре­бенка. Что касается становления отношения мать — ребе­нок, оно либидонизируется и посредством усиленного за­мещения в развитии предпочитается всем другим. Мы обнаружили также, что непозволительно рассмат­ривать вытекающие отсюда дисгармонии между различны­ми линиями развития как патологические явления. До тех пор, пока рассогласования в темпе развития не станут чрез­мерно большими, они создают лишь вариации, которые

140

А Фрейд

(как, например, в их объектных отношениях и их телесной самостоятельности), но в других областях оставаться на более низких ступенях (например, в связи с надолго рас­тянувшимся использованием переходных объектов в ка­честве игрушек или в отношении к старшим товарищам, которые являются для них лишь вещью). Некоторые дети высоко развиты, когда речь идет о вторичном процессе мышления, языке, игре, работоспособности и обществен­ной жизни, но в то же время ведут себя физически неса­мостоятельно как маленькие дети и т.д. Как часто встречаются в развитии такие дисгармо­нии, беспокоящие взрослое окружение своими послед­ствиями, как недостаточны наши познания об услови­ях их возникновения. Мы начнем с того, чтобы описывать их не односторон­не либо как врожденные, либо как приобретенные фак­торы, а исследовать — как в других областях аналитичес­кого мышления — наиболее закономерные взаимоотноше­ния между внутренним и внешним миром. При этом получается примерно следующее: Мы можем считать, что различные линии развития ес­тественным образом, т.е. при отсутствии врожденных или приобретенных при родах повреждениях, предопределены в конституции ребенка в качестве латентных возможностей. ОНО приносит с собой созревающую готовность относи­тельно фазового развития сексуального влечения и агрес­сивности; со стороны Я, вероятно, органически существуют некоторые тенденции, которые устанавливают организацию психической структуры, хронологическую последователь­ность образования функций Я и механизмов защиты, и, быть может, также некоторые количественные различия между генетическими направлениями. Забегание вперед или отставание по отдельным линиям развития следует приписать влиянию внешнего мира. В анализе более стар­ших детей и при реконструкции детства из анализа взрос­лых нетрудно установить такие влияния. Они имеют свою причину в личности родителей, их манерах, склонностях, поступках, идеалах и т.д.; в семейной атмосфере и в тра­дициях; в культурной среде, в которой растет ребенок. Прямое наблюдение за грудными и младенцами позволя­ет предположить, что индивидуальные пристрастия и анти­патии матери оказывают существенное влияние на разви­тие ребенка. Быстрее всего развивается то, что больше всего нравится матери и что оживленнее всего присутствует; про-

Гшва 3 Нормальное детское развитие

141

цесс развития замедляется там, где она остается равнодуш­ной или скрьшает свое одобрение. По-видимому здесь идет речь о процессах замещения, которые, исходя от матери, либидизируют определенные действия и тем самым побуж­дают ребенка к их более частому повторению. Подтверждения этим предположениям можно без тру­да найти в клиническом наблюдении. Там, где мать, ос­новываясь на своей собственной структуре личности, ис­пользует в качестве первого моста между собой и ребен­ком голос, а не телесный контакт, возникает раннее созре­вание в языковом развитии. Где она остается равнодуш­ной по отношению к развитию мускулов и чувствует себя ближе всего к ребенку, когда он улыбается, и улыбка ста­новится со стороны ребенка предпочтительным проявле­нием и средством проявления внимания и общения. Ма­тери, баюкающие ребенка при засыпании, воздействуют тем самым на его более позднее отношение к музыке, воз­можно, даже на его музыкальную "одаренность". Где ра­дость от движения ребенка не встречает отголоска в чув­ствах матери, они часто исчезают и замещаются телесной неловкостью и сонливостью и т.д. То, что настроение матери оказывает на ребенка реша­ющее влияние, принадлежит к самым ранним достижени­ям психоанализа, т.е. к основополагающим выводам из анализа взрослых пациентов. Депрессии матери, которые случаются в первые два года жизни, создают у маленько­го ребенка латентную предрасположенность к депрессив­ному заболеванию, которое часто проявляется лишь в го­раздо более поздней жизни. При таких обстоятельствах ребенок переживает свое единство и сплоченность с ма­терью не на основе ее участия в его развитии, 'а на основе его готовности разделить ее эмоциональное состояние. Так мы приходим к пониманию, что для развития ре­шающим является то, какие имеющиеся у всех индивидов наклонности и тенденции (включая депрессивные и мазо-хические) включены в первые объектные отношения ре­бенка. Что касается становления отношения мать — ребе­нок, оно либидонизируется и посредством усиленного за­мещения в развитии предпочитается всем другим. Мы обнаружили также, что непозволительно рассмат­ривать вытекающие отсюда дисгармонии между различны­ми линиями развития как патологические явления. До тех пор, пока рассогласования в темпе развития не станут чрез­мерно большими, они создают лишь вариации, которые

142

А Фрейд

наблюдаются у людей с самого раннего детского возраста, т.е. это многим из нас знакомые вариации в пределах нормы. Ступени развития как направляющие принципы в детской практике

Аналитик, который на основе вышеуказанного рассуж­дения вновь поднимает поставленные со стороны родите­лей вопросы, лучше, чем прежде, подготовлен для своей консультационной роли. Его заключения основываются больше на слишком часто обманчивом возрасте ребенка или его неизбежно односторонних интеллектуальных осо­бенностях. Вместо них в качестве отправного пункта ему служат ряд ступеней от незрелости к зрелости в перечис­ленных отношения. Как ребенок встретит рождение сле­дующего ребенка, пребывание в больнице, поступление в школу и т.д. зависит, согласно новым представлениям, полностью от того, созрел ли он для этого события, т.е. достиг ли он для этого необходимого уровня развития по рассматриваемым линиям. Там, где событие и уровень развития согласованы друг с другом, ребенок извлекает из случившегося пользу, все равно, охотно или неохотно это внешне происходит. Там, где такого нет или не встреча­ется во всех отношениях, ребенок чувствует себя в состо­янии отвращения, преодолеть которое он не может и по отношению к которому остается безуспешной даже доб­рожелательная помощь взрослых.

Практический пример: поступление в детский сад

Практическим примером оказания такой помощи явля­ется относительно аналитически корректное определение момента времени, когда ребенок в первый раз должен по­кидать семейный круг, разлучиться с матерью, вступить в общества детей. Для того, чтобы это события сделать для ребенка продуктивным, необходим минимальный уровень на линиях развития, которые впоследствии могут встретиться. Минимальный уровень на линии "от инфантильной зависимости к взрослой любовной жизни "

В доаналитическое время от всех детей, как само собой разумеющееся, ожидалось, что они в возрасте З-б лет дол­жны быть в состоянии при поступлении в детский сад раз-

Глауа 3. Нормальное детское развитие

143

лучиться с матерью перед его зданием, и с первого дня при­выкнуть к чужому окружению, чужой воспитательнице и чужим старшим товарищам. То, что поступившие нович­ки плачут о своих матерях и ничего или почти ничего не хотят знать о требованиях к ним, казалось несущественным. Для многих детей, действительно, начальные трудности и отчаяние через несколько дней уступают место более или менее удовлетворительному приспособлению. Для мень­шинства детей этот путь противоположен. Для них первые дни в детском саду беспроблемны и радостны. Затем через несколько дней для взрослых появляются совершенно нео­жиданные трудности вплоть до полного неповиновения до тех пор, пока ребенок не поймет и не прочувствует новый шаг со всеми его последствиями. Ни в одном из обоих слу­чаев взрослому не приходило в голову воспринимать про­являющиеся рано или поздно чувства детей серьезно или рассматривать их иначе, не только как неизбежное. Согласно нашим сегодняшним представлениям такие приступы отчаяния неминуемы лишь, когда ребенок посту­пает в детский сад прежде, чем он эмоционально будет к этому подготовлен. Определяющим является не хронологи­ческий возраст (3; б), а достигнутая ступень детской любов­ной жизни. На первой и второй ступенях этих линий разви­тия разлучение с матерью и привычным домашним очагом непереносимо. Как бы долго они не продолжались, ребенок по праву протестует* против неуважения его биолоически обоснованной зависимости от интимных объектов. Только когда достигается третья ступень и отношение ребенка к матери даже при ее отсутствии остается неизменным, легче переносится разлучение с ней и завязываются новые отноше­ния с другими взросльпли или со старшими товарищами. Но и тогда разлучение матери и ребенка должно проходить по­степенно и продолжительность времени отсутствия матери должна шаг за шагом увеличиваться. Лучше всех те детские сады, в которых вначале позволяют ребенку свободно нахо­диться либо с матерью, либо с группой. Минимальный интервал на генетической линии "к физической самостоятельности " _____

Некоторые новички в детском саду не в состоянии уча­ствовать в питании или использовать туалет для отправ­ления своих потребностей. Сами дети обосновывают это поведение необычностью предлагаемых блюд и санобо-

144

А. Фрейд

рудования, что однако является только рационализацией, за которой стоит соответствующая развитию неспособ­ность к действию. Дети естественньм образом оказывают­ся несостоятельными по этим пунктам, если по линии "к рациональному питанию" не достигнута по меньшей мере четвертая ступень, по линии "к опрятности" по меньшей мере третья ступень. Минимальный уровень на генетической линии "от эгоизма к дружбе и участию в человеческом обществе " Ребенок, который слишком рано, т.е. на первой или второй ступени, поступает в детский сад, не умеет завя­зывать отношения с другими детьми и воспринимается ими только как нарушитель спокойствия. На третьей сту­пени он начинает ценить наличие товарищей по игре. На четвертой ступени он имеет возможность играть важную, по обстоятельствам ведущую, роль среди старших това­рищей, дружить и т.д. Для индивидуального ребенка, как и для группы, вы­годно, если дети в слишком раннем генетическом возрас­те либо не принимаются, либо, в случае ошибочного при­ема, вновь исключаются и помещаются в резерв. Минимальный уровень на генетической линии "от аутоэротики к игрушке и от игры к работе "

В оптимальном случае поступление в детский сад при­ходится на четвертую ступень этой генетической линии, когда "игровые материалы ... позволяют проявиться дея-тельностям Я и связанным с ним фантазиям". Отсюда, к концу жизни в детскому саду в связи с развитием игруш­ки ребенок достигает пятой ступени работоспособности и тем самьш достигает школьной готовности. Задачей вос­питательниц на протяжении этих лет является организа­ция соответствующих занятий. Там, где они не удовлет­воряют потребности детей, возникает скука; где они их опережают, ребенок лишается своих достижений.

Поведение в детском саду. Отношения между внутренними инстанциями Приспособится ли ребенок в детском саду и оправда­ются ли возложенные на его поведение ожидания, зави-

Глава 3. Нормальное детское развитие

145

сит не только от отдельных генетических линий, но и, на­конец, от соотношения сил между ОНО и Я. В устремленном в мечтания педагогическом мышлении кое-где встречаются туманные представления об "идеаль­ном" детсадовском ребенке. Такой ребенок не является ни беспокойнь1м, ни нетерпеливым, а ведет себя спокойно и терпеливо; он выражает свои желания словами вместо того, чтобы удовлетворять их бесцеремонными действия­ми; он ждет пока придет его очередь; он удовлетворяется причитающейся ему долей, вместо того, чтобы требовать большего; он терпит лишения без излияния чувств. Каждая опытная воспитательница знает, что в действи­тельности таких детей не бывает; т.е. никакой конкретный ребенок не может выполнить все эти требования. Но она справедливо ожидает, что внутри детской группы отдель­ные дети будут добиваться некоторых из этих результатов. Аналитически говоря, это значит, что дети находятся на пути овладения своими импульсами и аффектами, вместо того, чтобы без сопротивления предаться им. То, что при этом согласно развитию им помогает, -двойственно. Со сто­роны Я существует прогресс от первичного процесса к вто­ричному процессу, который включает мышление, здравый смысл и соотнесение желания и его исполнения (Гартман, 1947); точно также прогресс от принципа удовольствия к принципу реальности. Со стороны ОНО исходит не менее эффективное, возможно, биологически обусловленное ос­лабление натиска инстинктивных потребностей. Воспитательница знает также, что ни один ребенок не может постоянно и при любых обстоятельствах сохранять свое лучшее поведение или свои лучшие достижения. Однако такие спады нормальны и ничего не значат для поступления в детский сад даже тогда, когда они проис­ходят часто и по незначительным причинам.

Регрессия как психический фактор развития

Не все известные из детской практики нарушения раз­вития объясняются описанными выше процессами. Отно­шения видятся сложнее, если задержки по отдельным ге­нетическим линиям и возникающие между линиями вре­менные рассогласования сочетаются с возвратными дви­жениями в психике, т.е. с регрессиями. Изучение органического роста в связи с анатомией, физиологией и неврологией является лучшим введением

144

А. Фрейд

рудования, что однако является только рационализацией, за которой стоит соответствующая развитию неспособ­ность к действию. Дети естественным образом оказывают­ся несостоятельными по этим пунктам, если по линии "к рациональному питанию" не достигнута по меньшей мере четвертая ступень, по линии "к опрятности" по меньшей мере третья ступень. Минимальный уровень на генетической линии "от эгоизма к дружбе и участию в человеческом обществе " Ребенок, который слишком рано, т.е. на первой или второй ступени, поступает в детский сад, не умеет завя­зывать отношения с другими детьми и воспринимается ими только как нарушитель спокойствия. На третьей сту­пени он начинает ценить наличие товарищей по игре. На четвертой ступени он имеет возможность играть важную, по обстоятельствам ведущую, роль среди старших това­рищей, дружить и т.д. Для индивидуального ребенка, как и для группы, вы­годно, если дети в слишком раннем генетическом возрас­те либо не принимаются, либо, в случае ошибочного при­ема, вновь исключаются и помещаются в резерв. Минимальный уровень на генетической линии "от аутоэротики к игрушке и от игры к работе "

В оптимальном случае поступление в детский сад при­ходится на четвертую ступень этой генетической линии, когда "игровые материалы ... позволяют проявиться дея-тельностям Я и связанным с ним фантазиям". Отсюда, к концу жизни в детскому саду в связи с развитием игруш­ки ребенок достигает пятой ступени работоспособности и тем самым достигает школьной готовности. Задачей вос­питательниц на протяжении этих лет является организа­ция соответствующих занятий. Там, где они не удовлет­воряют потребности детей, возникает скука; где они их опережают, ребенок лишается своих достижений. Поведение в детском саду. Отношения между внутренними инстанциями

Приспособится ли ребенок в детском саду и оправда­ются ли возложенные на его поведение ожидания, зави-

Глава 3. Нормальное детское развитие

145

сит не только от отдельных генетических линии, но и, на­конец, от соотношения сил между ОНО и Я. В устремленном в мечтания педагогическом мышлении кое-где встречаются туманные представления об "идеаль­ном" детсадовском ребенке. Такой ребенок не является ни беспокойным, ни нетерпеливым, а ведет себя спокойно и терпеливо; он выражает свои желания словами вместо того, чтобы удовлетворять их бесцеремонными действия­ми; он ждет пока придет его очередь; он удовлетворяется причитающейся ему долей, вместо того, чтобы требовать большего; он терпит лишения без излияния чувств. Каждая опытная воспитательница знает, что в действи­тельности таких детей не бывает; т.е. никакой конкретный ребенок не может выполнить все эти требования. Но она справедливо ожидает, что внутри детской группы отдель­ные дети будут добиваться некоторых из этих результатов. Аналитически говоря, это значит, что дети находятся на пути овладения своими импульсами и аффектами, вместо того, чтобы бев сопротивления предаться им. То, что при этом согласно развитию им помогает, -двойственно. Со сто­роны Я существует прогресс от первичного процесса к вто ричному процессу, который включает мышление, здравый смысл и соотнесение желания и его исполнения (Гартман, 1947); точно также прогресс от принципа удовольствия к принципу реальности. Со стороны ОНО исходит не менее эффективное, возможно, биологически обусловленное ос­лабление натиска инстинктивных потребностей. Воспитательница знает также, что ни один ребенок не может постоянно и при любьк обстоятельствах сохранять свое лучшее поведение или свои лучшие достижения. Однако такие спады нормальны и ничего не значат для поступления в детский сад даже тогда, когда они проис­ходят часто и по незначительным причинам.

Регрессия как психический фактор развития

Не все известные из детской практики нарушения раз­вития объясняются описанными выше процессами. Отно­шения видятся сложнее, если задержки по отдельным ге­нетическим линиям и возникающие между линиями вре­менные рассогласования сочетаются с возвратными дви­жениями в психике, т.е. с регрессиями. Изучение органического роста в связи с анатомией, физиологией и неврологией является лучшим введением

146

А. Фрейд

в понимание процессов развития в их двойственной обус­ловленности — предрасположенностью, с одной стороны, и влиянием внешней среды, — с другой. В физическом пла^ не существует прямая линия от незрелости ребенка к зре­лости взрослого. Естественным является непрерывное и неостанавливающееся продвижение по ней, за исключени­ем тяжельис интеркуррентных заболеваний. Только стар­ческие изменения опять идут в обратную сторону. Действительно, в психике раскрываются производные инстинктивньхх побуждений, импульсы и аффекты, интел­лектуальные и моральные способности и т.п. по заранее намеченному плану, который осуществляется во взаимоот­ношении с влиянием внешней среды. Но на этом аналогия заканчивается. В физическом развитии прогрессивное про­движение вперед остается единственной рассматриваемой силой. В психическом развитии нам дополнительно нужно считаться с явлениями, которые направлены в противопо­ложную сторону, а именно, с фиксациями и регрессиями. Лишь знание обоих, прогрессивного и регрессивного влия­ний и взаимодействия сил между ними ведет к удовлетво­рительной информации о судьбе процесса развития. Три формы регрессии

В своем дополнении (1914) к "Толкованию сновидений" (1900) Фрейд различает три разные формы регрессии: а) топическая регрессия, при которой психическое возбуж­дение течет от моторного конца психического аппарата обратно к своему сенсорному концу и достигает системы восприятия; процесс, на котором основано галлюцинатор­ное исполнение желаний (в отличие от рационального мышления); б) временная регрессия, которая возвращает­ся от более поздних к более ранним психическим струк­турам; в) формальная регрессия, при которой примитив­ные методы изложения вступают на место более зрелых форм выражения. В этой связи он говорит (Собр. соч., II/ III, 554): "Все три вида регрессии в основе однако являют­ся едиными и в большинстве случаев встречаются вмес те, ибо временно более старшее в то же время формаль­но примитивное и в психической тонике более близкое конечной зоне восприятия". Как бы однако не были похожи формы регрессии, в детской личности их проявления достаточно различ­ны, чтобы оправдать их отдельное рассмотрение и даль-

Глава 3. Нормальное детское развитие

147

нейшие подразделения — оба задания, для которых нам лучше перевести топографические рассуждения в "Тол­ковании сновидений" на более поздний метапсихологи-ческий язык. Цитированное положение гласит далее следующее: что регрессии могут происходить во всех психических инстанциях, в ОНО так же, как в Я и СВЕРХ-Я, что они распространяются, с одной стороны, на психическое содержание, с другой — на психические механизмы, что временные регрессии относятся к им­пульсам, целям влечения, объектным представлениям и содержаниям фантазий; топографические и формаль­ные регрессии к функциям Я, вторичным процессам, принципу реальности и т.д. Регрессии в инстинктивном и либидном развитии

По аналитическим работам временные регрессии изве­стны нам как самые глубокие и длительные, особенно в их влиянии на инстинктивные и либидные процессы. Они затрагивают, с одной стороны, объектный выбор (возврат к более ранним объектам) и форму объектных отношений (возврат к инфантильной зависимости), с другой стороны, инстинктивную организацию в ее единстве (возврат к пре-генитальным фазам с их агрессивными сопутствующими явлениями). Мы объясняем частое появление инстинктив­ных регрессий специфическим процессом, который свой­ственен инстинктивному развитию и которому с психичес­кой стороны не находится никакой противоположности: в соответствующей последовательности либидоносных и агрессивных ступеней и относящихся к ним объектах ни одна фаза полностью не преодолена. В то время, как глав­ная часть инстинктивной энергии находится в поступатель­ном движении, отдельные ее количества различной вели­чины остаются на пути назад (замораживаются) и созда­ют так называемые точки фиксации путем замещения пройденных инстинктивных целей и объектов (фиксации на аутоэротике и нарциссизме, на ранней связи с матерью, на пре-эдипальной и эдипальной зависимости, на орально-сти или на оральном каннибализме, на анальном садизме или на анальной пассивности, а эгоцентризме, экзибици-онизме и т.д.). Фиксации на этой предварительной ступе­ни возникают как следствие травматических переживаний какого-либо рода, т.е. на основе чрезмерных запретов или чрезмерного удовлетворения инстинктивных желаний на

146

А. Фрейд

в понимание процессов развития в их двойственной обус­ловленности — предрасположенностью, с одной стороны, и влиянием внешней среды, — с другой. В физическом пла^ не существует прямая линия от незрелости ребенка к зре­лости взрослого. Естественным является непрерывное и неостанавливающееся продвижение по ней, за исключени­ем тяжелых интеркуррентных заболеваний. Только стар­ческие изменения опять идут в обратную сторону. Действительно, в психике раскрываются производные инстинктивньк: побуждений, импульсы и аффекты, интел­лектуальные и моральные способности и т.п. по заранее намеченному плану, который осуществляется во взаимоот­ношении с влиянием внешней среды. Но на этом аналогия заканчивается В физическом развитии прогрессивное про­движение вперед остается единственной рассматриваемой силой. В психическом развитии нам дополнительно нужно считаться с явлениями, которые направлены в противопо­ложную сторону, а именно, с фиксациями и регрессиями. Лишь знание обоих, прогрессивного и регрессивного влия­ний и взаимодействия сил между ними ведет к удовлетво­рительной информации о судьбе процесса развития. Три формы регрессии

В своем дополнении (1914) к "Толкованию сновидений" (1900) Фрейд различает три разные формы регрессии: а) топическая регрессия, при которой психическое возбуж­дение течет от моторного конца психического аппарата обратно к своему сенсорному концу и достигает системы восприятия; процесс, на котором основано галлюцинатор­ное исполнение желаний (в отличие от рационального мышления); б) временная регрессия, которая возвращает­ся от более поздних к более ранним психическим струк­турам; в) формальная регрессия, при которой примитив­ные методы изложения вступают на место более зрелых форм выражения. В этой связи он говорит (Собр. соч., II/ III, 554): "Все три вида регрессии в основе однако являют­ся едиными и в большинстве случаев встречаются вмес­те, ибо временно более старшее в то же время формаль­но примитивное и в психической тонике более близкое конечной зоне восприятия". Как бы однако не были похожи формы регрессии, в детской личности их проявления достаточно различ­ны, чтобы оправдать их отдельное рассмотрение и даль-

Глава 3 Нормальное детское развитие

147

нейшие подразделения — оба задания, для которых нам лучше перевести топографические рассуждения в "Тол­ковании сновидений" на более поздний метапсихологи-ческий язык. Цитированное положение гласит далее следующее: что регрессии могут происходить во всех психических инстанциях, в ОНО так же, как в Я и СВЕРХ Я, что они распространяются, с одной стороны, на психическое содержание, с другой — на психические механизмы, что временные регрессии относятся к им­пульсам, целям влечения, объектным представлениям и содержаниям фантазий; топографические и формаль­ные регрессии к функциям Я, вторичным процессам, принципу реальности и т.д. Регрессии в инстинктивном и либидном развитии

По аналитическим работам временные регрессии изве­стны нам как самые глубокие и длительные, особенно в их влиянии на инстинктивные и либидные процессы. Они затрагивают, с одной стороны, объектный выбор (возврат к более ранним объектам) и форму объектных отношений (возврат к инфантильной зависимости), с другой стороны, инстинктивную организацию в ее единстве (возврат к пре-генитальным фазам с их агрессивными сопутствующими явлениями). Мы объясняем частое появление инстинктив­ных регрессий специфическим процессом, который свой­ственен инстинктивному развитию и которому с психичес­кой стороны не находится никакой противоположности: в соответствующей последовательности либидоносных и агрессивных ступеней и относящихся к ним объектах ни одна фаза полностью не преодолена. В то время, как глав­ная часть инстинктивной энергии находится в поступатель­ном движении, отдельные ее количества различной вели­чины остаются на пути назад (замораживаются) и созда­ют так называемые точки фиксации путем замещения пройденных инстинктивных целей и объектов (фиксации на аутоэротике и нарциссизме, на ранней связи с матерью, на пре-эдипальной и эдипальной зависимости, на орально-сти или на оральном каннибализме, на анальном садизме или на анальной пассивности, а эгоцентризме, экзибици-онизме и т.д.). Фиксации на этой предварительной ступе­ни возникают как следствие травматических переживаний какого-либо рода, т.е. на основе чрезмерных запретов или чрезмерного удовлетворения инстинктивных желаний на

148

А Фрейд

прегенитальных фазах. Являются ли их результаты осоз­нанными или неосознанными, направленными на Я или вытесненными, для дальнейших последствий не составля­ет большого различия. Во всех случаях их значение зак­лючается в способности связывать собой инстинктивную энергию, задерживать дальнейшее продвижение вперед и тем самым вредить нормальному протеканию половой и любовной жизни. Тесная связь между точками фиксации и регрессией была теоретически вне сомнений (см. З.Фрейд, 1916/17, с. 353: "Чем сильнее фиксации на генетическом пути, тем скорее функция посредством регрессии сдается внешним трудностям, достигая тех фиксаций..."). Посредством на­личия точек фиксации и по мере присущего им замеще­ния они являются постоянной притягательной силой, что представляет для более поздних инстинктивных функций лишь опасность. Регрессии сексуальной потребности ярко демонстриру­ются каждой хорошо изученной историей болезни, если их клинические описания тоже, в общем, как принято, соблюдены, чтобы полностью отразить факты. Мы слы­шим или читаем, например, что мальчик от фаллическо-эдипальной фазы на базе своего страха кастрации "регра дировал до анальной или оральной фазы". Такое описа­ние недостаточно, пока оно также не информирует в ка­кой форме и в каком окружении появилось возвратное движение. То, что произошло, не может быть ничем боль­ше, чем возвратом от соперничества с отцом и фантази­ей стать на его место в обладании матерью. В этом слу­чае, хотя и возрождается пре-эдипально значение матери и относящаяся к ней анальная или оральная зависимость, но за исключением этого изменения, все остается на пре­жнем месте: мать остается константным объектом (а не частньш объектом), и отводятся связанные с отношением матери сексуальные возбуждения как и прежде при фал­лической мастурбации. Подобное описание регрессии ("от фаллически-эдипа-ной к анальной или оральной ступени") может также оз­начать, что обратный процесс происходит с объектным отношением, т.е. что задано постоянство объекта и вновь создана соответствующая более ранней стадии развития "любовь к опорному типу". Там, где это происходит, объект теряет всякое значение как личность и расцени­вается только как средство для цели удовлетворения, —

Глава 3 Нормальное детское развитие

149

понижение любовной жизни, которое заключается в по­верхностности отношений, быстрой смене объектов и не­постоянстве. Третья возможность состоит в том, что описанная рег­рессия относится к отведению сексуального возбуждения. В этом случае фаллическая мастурбация исчезает из кли­нической картины и замещается импульсами, которые проявляются на пике возбуждения как голод, жажда, по зыв к мочеиспусканию или дефекации. Там, где описание одновременно относится ко всем трем возможностям сексуальных регрессий (регрессия цели побуждения, регрессия объектного отношения и про­цесс отвода) их клиническое описание, разумеется, гораз­до более сложное. (В практике детского анализа относительно легко раз­личать эти регрессии. Некоторые мальчики имеют в ре­шительные мгновения отчетливые эрекции (либо старают­ся подавить их любым способом). Другие выбегают при таких обстоятельствах из комнаты, чтобы помочиться или опорожниться Другие же начинают сосать сладости, либо жадно требуют попить. У З.Фрейда говорится, ^<^гo форма отвода возбуждения позволяет судить о сексуальной организации ребенка: "История инфантильного мевроза" (1918/14), собр. соч., XII, 113: "То, что наш мальчик в качестве знака своего сексуального возбуждения продуцирует опорожнение ки­шечника, нужно расценивать как знак его привнесенной сексуальной конституции. Он тотчас настраивается пассив­но, проявляет больше склонности к дальнейшей иденти­фикации с женщиной, чем с мужчиной".) Регрессии в развитии Я _____

На базе нашего клинически-аналитического опыта мы находимся под таким сильным впечатлением от каузаль ной связи между пунктами фиксации и регрессиями, что мы легко попадаем, в иллюзию распространения той же попытки объяснения от ОНО на сторону Я и СВЕРХ-Я. При Более близком рассмотрении отчетливым становится неправомочность этого^ Сущность фиксации состоит в удержании на однажды пережитом удовлетворении и на его заполнении некоторым количеством энергии. Оба эти процесса не играют никакой роли в построении Я. Кроме определенного сходства между инстинктивными и лично-

150

А. Фрейд

стными регрессиями последние подчиняются другим пра­вилам и законам, чем первые. Нормальные (временные} регрессии в развитии Я

Как бь1ло сказано выше, возвратные движения есть в до­стижениях и поведении детей в течение дня и не удивляют ни родителей, ни воспитателей. С давних пор народная муд­рость гласит: "дети делают два шага вперед и один назад". При более близком рассмотрении легко убедиться, что ни одна область детской жизни не избегает случайной регрес­сии: ни функции Я, такие как овладение двигательной сфе­рой, проверка реальности, синтетическая функция и язык; ни овладение сжимающими мьшщами — сфинктером; ни вторичные мыслительные процессы и фобическая защита; ни элементы социального приспособления; ни качества СВЕРХ-Я, такие как честность, справедливость и т.д. В каж­дом отдельном из этих отношений деткое поведение нена­дежно; способность, которая до определенного времени су­ществует или достигает некоторой высоты, может в следу­ющее мгновение исчезнуть или значительно уменьшиться. Такие регрессивные проявления даже более нормальны, чем их противоположность. Мы не имеем никакого права ожидать, что ребенок, изучивший язык взрослых, случай­но не вернется к бессмысленной речи и детской игре со сло­вами и звуками; или что приученный к опрятности ребенок не будет иметь никаких возвратов. Овладение процессами выделения не может и не должно наступать одним разом; его нормальный путь проходит через длительно длящееся непрерывное блуждание между успехами и неудачами, продвижениями и возвратами. В игре ребенок чередует целесообразное использование игрушки, устройства и т.п., бесцельное, разрушающее обращение с материалом и ауто-эротические занятия; в социальном приспособлении возвра­ты случаются в форме чистого эгоизма. Еще более поразительны, чем эти слишком уж частые проявления, -противоположные, неожиданные и, казалось бы, немотивированные внезапные продвижения вперед. Грудные дети могут день за днем отказываться от груди и переходить к бутылке, либо от бутылки к ложке или чашке, от жидкого к твердому питанию. Идиосинкразии по отношению к еде могут так внезапно исчезнуть, как они и наступили. Аутоэротические : .здтия, переходные объек­ты, церемонии засыпания в не >торых случаях идут тем

Глава 3. Нормальное детское развитие

151

же путем. В воспитании опрятности наряду с длительно продолжающейся борьбой бывают также молниеносные успехи. Плохие, агрессивные дети превращаются иногда за ночь в стеснительных, нерешительных. Родители и воспитатели часто радостно приветствуют такие изменения, не зная о том, что они имеют перед со­бой не "успехи воспитания", а следствия страшных пере­живаний и травматических влияний, которые подготавли­вают преждевременный конец одной из фаз детской ин­стинктивной жизни. Нормальное детское развитие, как мы его себе представляем, идет не скачками, а шаг за шагом, вперед и снова назад, с прогрессивными и регрессивными процессами в их постоянном чередовании. Функциональные регрессии в детской сознательной жизни В аналитической литературе мы находим лишь недо­статочные указания на эти сами по себе жизненно важные условия развития. Попытки с моей стороны заинтересо­вать членов Венского психоаналитического объединения в этих "нарушениях вторичного процесса в сознательной жизни ребенка" остались безуспешными. К этому време­ни (1930 г. и позже) я пыталась обобщить обстоятельства, при которых дети различного возраста с бодрствующим сознанием отходят от вторичных мыслительньгх процес­сов к первичному процессу. а) Такие регрессии можно наблюдать во время детского анализа, в котором основное аналитическое правило (или то, что соответствует ему применительно к ребенку) бла­гоприятствует уменьшению контроля Я, т.е. понижению защиты и увеличению деятельности фантазии, импульсив­ного поведения, бессознательных и предсознательных эле­ментов. При этих обстоятельствах на наших глазах изме­няется игра пациента: логика, рассудительность и чувство действительности отходят на задний план, а замещения, повторения и утрированности занимают их место. То, что начинается как разумная и упорядоченная игра фантазии, распадается на отдельные составные части, которые начи­нают бессвязно или используя неправильную связь управ­лять фантазией. Например, пятилетний ребенок играет с так называемым "маленьким миром" и использует фигу­ры, чтобы в соответствии с действительностью представ­лять драматическим образом семейные распри. Начиная с этого, игра постепенно уклоняется от контроля Я: борь-

152

А Фрейд

ба и ссора как центральные элементы берут верх, разум превращается в абсурд, исчезают различия между людь­ми и вещами, и на вершине игры конфликтируют уже не отец и мать, родители и дети друг с другом, а кухонная плита со шкафами, стол с креслами и т.п. Похожее про­исходит с рисунками детей: начинают рисовать военный корабль с двумя пушками на правильном месте, кончают множеством пушек над и под водой: так много, сколько есть места на бумаге. (Защита страха кастрации, которая здесь представляет собой мотив, в этом рассмотрении выпущена в пользу описания регрессивной формы.) Орально-агрессивные элементы, которые вначале находят символическое выражение у действительно кусающихся диких зверей (тигр, крокодил), уклоняются от связи с Я и возникают, как во сне, в невозможных сочетаниях. б) Похожие регрессивные явления мы находим также вне анализа, в нормальной детской жизни, в особенности перед отходом ко сну, когда даже самое рассудительное и лучше всего приспособленное поведение решительно меняется. Чем больше дети устают, тем более распрост­раняются все виды хорошего и плохого настроения, они ведут себя как маленькие дети, говорят бессмыслицу, от­вечают на самые незначительные причины яростными выпадами или требуют телесных нежностей, от которых в дневное время они давно освободились. В мыслительных процессах возникает увеличивающийся беспорядок с пер­северацией (настойчивым повторением) отдельных слов и предложений. В эмоциональной жизни возникают колеба­ния между буйной резвостью и слезами. Едва ли убеди­тельнее может быть представлена наблюдателю возмож­ность разложения Я. Отдельные функции Я подавляют ся друг другом, пока в конце концов Я не откажется от всякой деятельности и не предастся сну. в) Мое первое наблюдение такого возврата от вторич ного к первичному процессу было в мои собственные школьные годы, когда я была примерно шестнадцатилет ней ученицей. Временами нам попадался учебный план, в котором утомительные предметы следовали друг за дру гом без достаточного перерыва. Последствия для школь ной дисциплины были очень неожиданные. Девочки, ко­торые вчера были в состоянии спокойно и внимательно заниматься на занятиях, становились все более неспокой ными, пока на пятом или шестом уроке даже самые безо­бидные высказывания профессора не вызывали у них бур

Глава 3 Нормальное детское развитие

153

ного хихикания. Наши учителя-мужчины расценивали такие действия с большим негодованием, чем поведение "глупых дур" из поговорки. Мне негодование казалось не совсем уместным. Я понимала, что мы были переутомле­ны, но связь между усталостью и регрессией Я бь1ла тог­да для меня недоступной. Я под давлением. Дальнейший разбор регрессии Я Явления, которые в 30-е годы мало были симпатичны аналитическому миру, десятилетием позже начали притя-•гивать к себе большее внимание. Эрнст Крис на основе сво­его наблюдения детей в детском саду ввел понятие "темпа регрессии". Он показал на примерах, что дети, смотря по их возрасту и уровню развития, лишь в определенное вре­мя могут поддерживать свои достижения на достигнутой в соответствии с развитием высоте; чем младше ребенок, тем короче продолжительность перед спадом. Доказательства правильности этих предположений легко можно найти в повседневной жизни детского сада. Все дети работают на ранних утренних занятиях лучше, чем на более поздних. Если день пребывания в детском саду слишком длинный, игровые занятия теряют свой конструктивный характер; ухудшаются отношения детей друг с другом; менее хоро­шо переносятся лишения; на первый план выступают тем­пераментные вспышки и инстинктивное поведение. Другие авторы выделяют обстоятельства, которые очень сильно давят на Я и тем самым повреждается его функция (разумеется, часто также вызываются инстинк­тивные регрессии, предшествующие регрессиям Я, следу­ющие за ними или наступающие одновременно с ними). Такие влияния нужно искать в болезни, где физическая боль, недомогание, лихорадка и т.п. придавливают пове­дение почти всех детей, связанное со сном, приемом пищи, опрятностью, игрой и т.п. до форм более ранних ступеней развития. Больные дети — это почти во всех случаях дег-радирующие дети. И правы те, кто относится к ним не по их возрасту, а по их поведению и потребностям как к ма­леньким детям (А.Фрейд, 1952). Другие влияния исходят из психической области. Травматические переживания, страх, в особенности болезненность разлучения у малень­ких детей, являются причиной далеко идущих регрессий либидо и Я, которые наблюдаются в госпиталях, яслях, детских больницах и т.п. (В этой связи см. А.Фрейд и

154

А Фрейд

Д.Берлигнам (1949, 1950), Джон Боулби (I960), Джеймс Робертсон (1958), Рене Спитц (1945, 1946) и др.) Пока в рассмотрение входят регрессии Я, все эти слу­чаи едины в том, что обратное движение возвращается не к точкам фиксации (которые как таковые отсутствуют в Я), а в должном порядке опять спускаются вниз по шка­ле градации, которая была создана при поступательном развитии. Клиническое наблюдение подтверждает, что при регрессии Я первыми пропадают достижения, достиг­нутые последними. (См., например, потерю речевой спо­собности или дефекацию и энурез в постель разлученных со своей матерью маленьких детей.) Регрессии Я на службе защитной деятельности

Снижение достижений Я существуют также в областях, где их связь с собственно регрессивными явлениями не находила достаточного внимания. В то время как Я маленького ребенка себя создает, формирование его функций приносит с собою множество неприятностей. Лучшее знание внутреннего и внешнего мира противоречит причинному представлению о чистом стремлении Я; устоявшееся господство принципа реально­сти осложняет быстрое исполнение желаний; улучшившая ся работа памяти в нелицеприятной манере распространя­ется на приятные, неприятные и страшные переживания; синтетическая функция неминуемо создает болезненные конфликты и т.д. Подрастающий ребенок страдает от напора неприятных ощущений, которым он таким обра зом подвержен, и его Я начинает при помощи механизмов защиты защищать против них. Отречение, используемое по отношению к приходящим извне неприятным раздражителям, одновременно меша­ет также и исправному осуществлению функции восприя­тия. Вытеснения и реакционные образования, которые ог­раничивают права Я на сознательное душевное содержа­ние или превращаются в права Я, отнимают от господства Я целые области психического. Все три названные меха­низма тормозят и ограничивают функцию памяти. Про екция, которая убирает из внутреннего мира неожиданные элементы и относит их к внешнему миру, противоречит синтетической функции. Создание и упадок достижений Я происходят таким об­разом одновременно. В то время как созревание, развитие и

Глава 3. Нормальное детское развитие

155

приспособление стремятся к постоянному совершенствова­нию и расширению господства Я, защита от неприятностей стремится в противоположную сторону: каждое вторжение в функцию Я означает возникновение неудовольствия, стра­ха, конфликта. При таких обстоятельствах неудивительно, что в этой области поступательные и обратные, прогрессив­ные и регрессивные процессы тоже чередуются друг с Дру­гом или создают сложную картину клинического смешения. Инстинктивные и Я-регрессии. Их временная продолжительность ___ ___

Согласно предшествующему изложению инстинктив­ные, Я и СВЕРХ-Я-регрессии являются нормальным про­цессом, который сам закреплен в развитии и которому, по большей части, следует приписывать приспособительную способность ребенка. Открытый ребенку обратный путь к пройденным формам поведения и способам удовлетво­рения делает для него возможным переживать неприят­ные текущие события, не поддаваясь им (см. в этой связи высказывания Рене Спитца). Таким образом, регрессии служат приспособлению к внешнему миру не меньше, чем защите от внутреннего мира, и помогают в обоих отноше­ниях поддержанию нормального равновесия. Мы при этом не должны забывать о второй, менее желательной стороне регрессии. Регрессионные процессы действуют лишь пока они коротки и спонтанно направле­ны назад. Мы естественно ожидаем, что достижения, ко­торые нарушаются утомлением, вновь возвращаются к своей прежней высоте после отдыха и сна; что вызванные болезнью или разлучением регрессии длятся не многим более, чем их причины, и т.д. (Клиническое наблюдение показывает, что детям нужно различное время, чтобы после подобных происшествий вернуться на высоту их прежнего уровня развития.) Но оптимистические ожида­ния этого рода слишком уж часто не сбываются. Шоко­вые переживания, страхи, тяжелые заболевания и разоча­рования являются следствием регрессии в развитии и не появляются спонтанно: инстинктивная энергия остается связанной с целями, которые не соответствуют возрасту ребенка; функции Я и СВЕРХ-Я остаются пониженными; дальнейшее развитие ребенка оказывается поврежденным и выбитым из колеи. Там, где регрессии становятся пер­манентными, вместо того, чтобы оставаться временными,

156

А.Фрейд

они перестают играть роль элемента нормального разви­тия и превращаются в патогенные факторы. Сейчас мы ищем надежные критерии, которые должны позволить нам отличать перманентные регрессии от времен­ных. Только тогда, когда мы найдем такие критерии, ста­нет возможным прогнозировать дальнейшее развитие ре­бенка (нормальное или ненормальное). Но, несмотря на все усилия, на основе наших предшествующих знаний мы не в состоянии оценить в начале обратных движений, как далеко они пойдут, как долго они будут длиться, и хорошо ли, что они представляют собой не больше, чем преходящее состо­яние, не имеющее никаких последствий. Генетические линии в связи с регрессивными процессами С нашим пониманием нормальной (и ненормальной) роли регрессии растет также наше понимание процессов различных линий развития. Мы начинаем понимать, по­чему движение по линиям при всех обстоятельствах дол­жно быть двойственно направлено, и почему обратные шаги по ним не менее оправданны, чем продвижения впе­ред. Мы считаем не очень опасным, если поведение детей периодически ухудшается; привычки сна и питания более раннего возраста вновь всплывают в более поздние детс­кие годы (например, при болезни); если даже более стар­шие дети, ища утешения и защиты, возвращаются к при­митивнейшим формам пре-эдипальной связи с матерью (особенно под давлением страха, перед отходом ко сну и т.д.). Мы начинаем также понимать, что не на пользу здо­ровому развитию идет то, что взрослое окружение крити чески и осуждающе противостоит таким явлениям и тем самым способствует вьггеснениям и задержкам у ребенка, которые преграждают ему путь в прошлое. Итак, негармоничное личностное развитие основывается на целом ряде причин. Неравномерный прогресс по линиям развития, с одной стороны, и неравномерно длящиеся рег­рессии, — с другой, встречаются вместе и смешивают свое влияние. При этих обстоятельствах неудивительно, что ин­дивидуальные различия между людьми так велики, откло­нения от прямой линии развития заходят так далеко и оп­ределение строгой нормы так неудовлетворительны. Посто­янные взаимовлияния прогреса и регресса приносят с собой бесчисленные вариации в рамках нормального развития.

Глава 4 Патологическое детское развитие /масштабы и оценки/

Общие точки зрения

Переход от разнообразных вариаций в рамках нормы к действительной патологии является плавным, завися­щим скорее от изменений в количественном соотношении, чем от различий в сущности. Согласно нашим психоана­литическим представлениям психическое равновесие че­ловека основывается, с одной стороны, на отношении его внутренних инстанций друг к другу; с другой стороны, на отношении его личности в целом к внешнему миру, т.е. на связях, которые подвержены постояншлм колебаниям. Инстинктивная энергия спонтанно возрастает или падает, в зависимости от проживаемой индивидом фазы развития: так, например, в латентном периоде (ослабление), в пубер-татности (увеличение), в климаксе (увеличение). Силы Я и влияние СВЕРХ-Я снижаются, если на эти инстанции оказывается давление, точно так же, как и в состоянии усталости, при физической болезни и в преклонном воз­расте. Распределение желаний возрастает, если из-за по­тери объекта или других лишений понимаются возможно­сти удовлетворения. З.Фрейд говорит в связи с этим, "что мы не можем проводить резкую границу между "невро­тиками" и "нормальными" детьми и взрослыми; что "бо­лезнь" есть чисто практическое суммарное понятие, что предрасположение и переживание должны сойтись, что­бы преодолеть порог для достижения этой суммации; что вследствие этого многие индивиды то и дело переходят из класса здоровых в класс невротических больньис, хотя гораздо меньшее количество проделывает путь в другую сторону..." (Собр. соч., VII, 376). То, что эти положения касаются человека любого воз­раста, "детей так же, как и взрослых", не значит, что гра­ницу между здоровым и больным, нормальным и ненор-

158

А Фрейд

мальным еще сложнее провести у первых, чем у после­дних Изложенная выше картина детской сущности пока­зывает, что соотношение сил между ОНО и Я находится в постоянном колебании, что приспособление и защита, благоприятные и болезненные влияния проникают друг в друга; что каждое продвижение от одной ступени разви­тия к другой несет с собой опасность остановок, задержек, фиксаций и регрессий, что инстинкт и Я развиваются раз­ными темпами и тем самым могут вызвать беспорядок в продвижении по отдельным линиям развития, что времен ные регрессии превращаются в длительные состояния, короче, что число влияющих факторов, мешающих, под­рывающих или разрушающих психическое равновесие, едва ли можно оценить Диагностик, который должен создавать порядок в этих явлениях, находится в сложном положении, в кото ром имеющиеся системы классификации ему мало в чем могут помочь Современное состояние детского анализа показывает продвижение в различных положениях. Техника детско го анализа в значительной степени освободилась от дей­ствующих для взрослых основных правил, и, несмотря на многие трудности и препятствия, создала собственные предписания В теории удалось сделать открытия, которые поднимаются выше одного лишь подтверждения реконст­руированных у взрослых материалов и означают новый вклад в аналитические знания. Лишь там, где речь идет о классификации явлений, детский аналитик держит себя консервативно и продолжает довольствоваться диагноза­ми, как они приняты во взрослом анализе, а также в пси хиатрии и криминологии. По этому поводу он перенима ет в своей работе давно установленные формы, которые плохо подходят для новой психопатологии детства и ока­зываются недостаточными при диагнозе, прогнозе и выбо­ре метода лечения. Различия между описательным и метапсихологическим способом мышления При классификации детских (а также взрослых) нару­шений описательный способ мышления противоречит ме тапсихологическому; первый основывается на сходстве и различии между проявляющимися симптомами, после дний — на сравнении лежащих за ними скрытых причин

Глава 4 Патологическое детское развитие

159

Возможность классификации описания состояний болез­ни может удовлетворить лишь при поверхностном взгля­де В действительности речь не идет об углублении наше­го представления или о выработке существенных разли­чий между отдельными состояниями. Напротив, аналитик, удовлетворенный этим видом диагностического мышле­ния, неминуемо впадает в забл) ждение и вносит путани­цу в свои построенные на других принципах клинические и терапевтические взгляды Приведем лишь некоторые примеры: приступы ярос ти, страсть к путешествиям, страх разлучения и т.п. явля­ются диагностическими терминами, которые объединяют под одним и тем же именем самые разные состояния бо­лезни, т.е. клинические картины, которые по проявляюще­муся поведению и симптоматике похожи или даже иден тичны, но по своей метапсихологической структуре при­надлежит к совершенно различным -аналитическим кате­гориям и подлежат совершенно различным терапевтичес­ким воздейсгвиям. Так называемые приступы ярости детей имеют, напри­мер, три различных значения. Дляхамых маленьких они означают обычно не больше, чем соответствующий этому возрасту моторно-аффективный процесс отвода инстинк­тивных возбуждений, для которых в это время нет ника­кого другого выхода. Подобный симптом исчезает без какого-либо лечения, как только Я ребенка достаточно созреет, чтобы открыть для инстинктивных процессов другие возможности замещения (среди прочего, особенно в речи) — Те же самые симптомы могут также означать, что проявления ненависти и агрессии против объективно­го мира не могут проявиться в нем во всей полноте и на­правляются обратно на собственное тело ребенка и непос­редственно доступные ему предметы. (Самовредительство, "головой об стену", повреждение мебели и т.п.) В этом случае перенесенный аффект должен стать осознанным и вновь должны быть образованы связи с его причинной целью. — Третья возможность состоит в том, что предпо­лагаемый приступ ярости в действительности является приступом страха. Если фобичным детям мешают осуще­ствлять их защитные действия или избегания (т.е. подав­ление агорафобии при выходе школьной фобии при по­сещении школы), они отвечают б\"рными вспышками стра­ха, которые имеют для неквалифицированного наблюда­теля агрессивный характер и не отличаются от обычных

160

А Фрейд

приступов ярости и бешенства. Но такие состояния в от­личии от упоминавшихся до этого могут быть ликвидиро­ваны только двумя видами мероприятий: либо путем вос­становления фобической защиты (избегание вызывающих страх обстоятельств), либо путем аналитического нахож­дения, толкования и разрешения страха. Похоже обстоят дела с так называемым странствова­нием детей (блуждания, побеги, "прогуливание школы" и т.п.). Мы находим тот же самый симптом при различных обстоятельствах и с различными интерпретациями. Неко­торые дети убегают из дома, если они в семье подверже­ны жестокому обращению или если их либидонозная при­вязанность к семье необыкновенно слаба; некоторые про­пускают школьные занятия (и бродят вместо этого), если они боятся учителей или товарищей по классу, плохо учат­ся или хотят избежать порицаний и наказаний. В обоих случаях причина симптома внешняя и может быть устра­нена путем изменений внешних условий жизни. У других детей причина того же самого симптома лежит во внут­ренней жизни. Они находятся под влиянием побуждения из бессознательного и обычно ищут объект любви из их прошлого. С позиции описания верно, что они "убегают", но метапсихологически верно, что их странствование це­ленаправленно, даже если предписанная им со стороны ОНО цель является ничем иным как воплощением фан­тазии желаний. В этих случаях внешние вмешательства не имеют успеха; терапевтически необходимо внутреннее изменение путем аналитического толкования и перевода в сознательное неосознанного желания. Против частого диагноза страха разлучения можно вновь выдвинуть похожие возражения, но очень немного можно сказать против его сегодняшнего использования во многих детских клиниках, где то же самое обозначение без предостороженности применяется для самых различ­ных состояний. Метапсихологически не существует ниче­го похожего между страхом разлучения маленьких детей и школьным страхом латентных детей или ностальгией детей, оторванных от своих семей и живущих в интерна­те. В первом случае речь идет о нарушении биологичес­ки оправданной потребности (единство с матерью), на ко­торое ребенок отвечает страхом и отчаянием; ничто дру­гое не может здесь помочь как воссоединение с матерью или, как минимум, введение заменяющей персоны. Во вто­ром случае причина страха лежит в эмоциональной ам-

Глава 4 Патологическое детское развитие

161

бивалентности ребенка. В присутствии родителей любовь и ненависть уравновешивают друг друга; в их отсутствии усиливается опасение, что враждебные силы желания смерти родителям могут принести им действительный вред, и ребенок цепляется за родителей, чтобы охранять их от самого себя. Здесь действует воссоединение с роди­телями или беспрепятственное совместное пр.ебывание с ними только как поверхностное успокоение; симптом ус­тупает только перед аналитическим пониманием эмоцио­нального конфликта. Описание проявляющейся симптоматологии в этом и похожих случаях является недостаточным отправным пунктом для аналитического мышления и терапевтичес­ких действий. Различие в использовании диагностической терминологии для детей и взрослых Употребляемые нами диагностические обозначения относятся к различным психическим нарушениям во взрослой жизни и не оставляют никакого места, с одной стороны, для многочисленных видов и разновидностей нарушений развития, с другой стороны, для различения генетически обусловленных и конфликтно обусловленных симптомов. Непосредственные различия этого рода пред­ставляют, однако, в области детской психопатологии пер­востепенную важность. Рассматриваются ли ложь или жульничество детей, их агрессия или стремление к разру­шению, их извращенные занятия и т.п. как нормальные или ненормальные, целиком зависит от ступени развития, на которой они проявляются. Ложь. Мы спрашиваем, например, начиная с какого момен­та времени можно с уверенностью сказать, что ребенок "лжет", т.е. когда фальсификация правды принимает сим­птоматический характер и противоречит ожиданиям от ребенка. Потребность в правде, как мы ее знаем в более поздней жизни, существует, разумеется, не с самого нача­ла, а появляется лишь после прохождения ряда предвари­тельных ступеней. Маленький ребенок естественным об­разом пренебрегает всем неприятным в пользу приятно­го и отрекается от восприятия вызывающих неприятность и страх раздражителей, которые ему навязываются. Он ведет себя, стало быть, в связи с этим не иначе, как более

162

А Фрейд

старшие дети или взрослые, когда они лгут. Однако; для детского аналитика (или диагностика) важно привести во взаимосвязь примитивное отношение к правде в раннее время и более поздние симптомы лжи. Он не ожидает, что можно добиться безусловного признания реальных отно­шений, пока ребенок находится еще под господством прин­ципа удовольствия и первичного процесса. Только, когда принцип реальности, проверка реальности и рациональное мышление достигают определенной зрелости и ребенок продолжает, несмотря на это, фальсифицировать правду, аналитик по праву будет использовать термин "ложь". Некоторым детям нужно больше времени, чтобы эти функции Я созрели. Они лгут, т.е. вследствие этого они отрекаются даже в более старшем возрасте. Другие раз­вивают свое Я в соответствии с возрастом, но отступают вследствие неудач 'и разочарований на предшествующие примитивные ступени Среди них находятся лжецы-фан­тазеры, которые при помощи инфантильных методов ис­полнения желаний пытаются защититься от реальных неприятностей. На радикально другом конце ряда нахо­дятся дети, чьи функции Я сами по себе исправны, но ко­торые имеют иные, чем генетически обусловленные, осно­вания уклоняться от правды. Страх перед взрослыми, пе­ред порицаниями и наказаниями, жадность, мания вели­чия и т.п. могут быть мотивами в этом случае. Очевидно имеет смысл ограничить термин "ложь" этими последни­ми случаями "диссоциальной" лжи. Чаще всего в детской практике встречаются не чистые, а смешанные формы, в которые вносят свой вклад отре­чения, ложь-фантазия и диссоциальная ложь. После это­го диагносту предоставляется возможность разграничения друг от друга отдельных элементов и приписывание про­цессам созревания и развития, с одной стороны, и пережи­ваниям, с другой, соответствующей им роли при симпто-мообразовании. Воровство. Точно так же, как и в случае лжи, должны быть прой­дены определенные генетические ступени, прежде чем термин сможет получить диагностическое значение. Обычно приписывают "оральной жадности" этого пе­риода то, что дети присваивают себе все, на что направ­ляется их желание. Точнее говоря, это поведение обосно­вывается двояко. Оно соответствует принципу удоволь­ствия, вследствие которого ребенок, не задумываясь, при-

Глава 4 Патологическое детское развитие

163

сваивает себе все, что всегда приносит удовольствие, и точно так же автоматически предоставляет все вызываю­щие неприятности внешнему миру Оно соответствует так­же свойственной возрасту неспособности отличать себя от объекта. Как мы знаем грудной или маленький ребенок обращается с телом матери, как будто бы оно его собствен­ное, играет с ее пальцами, ее волосами не иначе, как при аутоэротике, или предоставляет ей там же самь1м образом свои части тела для игры. То, что маленькие дети могут попеременно подносить ложку к своему рту и ко рту ма­тери, часто неправильно интерпретируется как спонтанно возникающее раннее великодушие В действительности это ничто иное, как следствие отсутствия границ Я. Та же самая путаница между самим собой и объектным миром, которая порождает эту готовность отдавать, делает каж­дого маленького ребенка, несмотря на его невинность, уг­розой чужой собственности. Представление о "моем" и "твоем", которое в последу ющей жизни лежит в основе честности, вначале отсутству­ет в мире понятий ребенка и развивается очень медлен­но, отдельными этапами при постепенно увеличивающейся самостоятельности Я. Сначала ребенку начинает принад лежать собственное тело ("Я-тело"), затем родители, по­том переходные объекты, заполненные еще смешением нарцисстического и объектного либидо. Одновременно с чувством собственности в ребенке возникает также склон ность всеми силами защищать свое достояние против воз­действий извне. Дети понимают, что значит "лишиться", намного раньше, чем они учатся считаться с собственное тью другого Для последнего шага необходимо, чтобы от­ношения с внешним миром расширились и углубились и чтобы возникло осознание того, что окружающие люди берегут свою собственность не меньше, чем ребенок свою Развитие понятий "мой" и "твой", с другой стороны, недостаточно, чтобы оказать решающее влияние на пове­дение ребенка; этому развитию противостоят сильные желания присвоения собственности. Оральная жадность, анальногенные тенденции иметь, держать, собирать, ко пить, потребность в фалических символах склоняют к воровству. Воспитательным воздействиям и следующим за ними требованиям СВЕРХ-Я нелегко оказывать противо действие Я и закладывать основы честности. "Жульничает" ли ребенок или нет, т.е. что диагностичес ки и с социальной точки зрения обозначается как "вор",

164

А Фрейд

зависит в итоге от целого ряда положений. Отдельное жуль­ническое действие может основываться на том, что рассмат­риваемое детское Я запоздало в достижении своей самосто­ятельности; что объектные отношения между внешним миром и Я недостаточно сформированы; что отсутствует осознание; что СВЕРХ-Я является слишком инфантильным умственно неразвитые и отставшие дети жульничают из-за всех этих причин. Там, где развитие само по себе нормаль­но, ту же самую картину могут создавать временные рег­рессии в том или ином важном плане. Жульничество выс­тупает тогда временно и исчезает в дальнейшем развитии. Длительные регрессии в каждом из названных отношений приводят к жульничеству как компромиссному образова­нию, т.е. как невротическому симптому. Там, где ребенок жульничает, потому что его Я не может привести под свое господство нормальные, соответствующие возрасту жела­ния присвоения, это действие является "диссоциальнь1м" симптомом, т.е. знаком недостаточного приспособления к моральным требованиям внешнего мира. Так же, как при лжи, этиологические смешанные обра­зования более часто встречаются на практике, чем описан­ные выше чистые формы; мы имеем комбинированные след­ствия задержек в развитии, регрессий и дефектов Я и СВЕРХ-Я. То, что все диссоциальные дети прежде всего об­крадывают мать, может служить доказательством того, что все жульничество в конце концов возвращается к причинно­му единству "моего" и "твоего", себя самого и объекта. Масштабы тяжести заболевания

Нет сомнений в том, как относиться к происходящим в детстве психическим нарушениям: легкомысленно или серьезно. Во взрослой жизни мы ведем себя в этом отно­шении прежде всего по трем критериям: 1) по самой кар­тине симптома; 2) по силе субъективных ощущений стра­дания; 3) по величине нарушений жизненноважных дос­тижений. По понятным причинам ни одна из этих точек зрения не приемлема для детской жизни. 1. До тех пор, пока в рассмотрение входят симптомы, мы знаем, что в годы развития они означают не то же са­мое, что позже, где мы по ним "ориентируем себя в по­ставке диагноза" (З.Фрейд, 1916/17, Собр. соч., XI, с. 279). Детские задержки, симптомы и страхи не во всех случа­ях являются (как бывает позже) результатом патологичес-

Глава 4 Патологическое детское развитие

165

ких влияний, а также часто бывают сопутствующими яв­лениями нормальных процессов развития. Сколько бы определенная фаза развития ни ставила перед ребенком чрезмерных требований, могут встречаться симптомооб-разные явления, которые - предполагая разумное окру­жение — опять исчезают, как только осуществится приспо­собление к новой ступени или будет пройден ее пик. Сколько бы мы ни исследовали, даже такие мгновенные нарушения нелегко понять: они соответствуют предосте­режениям о уязвимости ребенка; они исчезают часто лишь внешне, т.е. они могут возникнуть путем новых наруше­ний на следующей ступени; они также оставляют после себя шрамы, которые могут с\ужить исходными пункта- . ми бо\ее позднего симптомного образования. Однако в конечном счете верно, что в детской жизни даже явно се­рьезные симптомы могут вновь исчезнуть. Фобические избегания, навязчиво невротическая осторожность, нару­шения сна и питания нередко отвергаются ребенком, едва только родители обращаются в клинику, просто напросто, если лежащие в их основе фантазии вызывают меньше страха, чем мешающие диагностические исследования. По тем же самым причинам вскоре после начала или во вре­мя воздействия изменяется или исчезает симптоматология. Симптоматологическое улучшение означает в итоге для ребенка еще меньше, чем для взрослых. 2. Похоже обстоит дело с субъективным страданием. Взрослые решаются пойти лечиться, если происходящее от болезни душевное страдание превосходит выносимые раз­меры. Иначе у детей, где фактор страдания сам по себе мало говорит о наличии или тяжести психического наруше­ния. За исключением состояний страха, которые тяжело переносятся ребенком, они меньше, чем взрослые страда­ют от своих симптомов. Например, фобические и навязчи­во невротические меры, служащие уклонению от страха и неудовольствия, желанны ребенку, и соответствующие им ограничения нормальной жизни больше мешают взросло^ му окружению, чем самому пациенту Нарушение питания и отказ от пищи, нарушения сна, припадки бешенства и т п. с позиции ребенка оправданы и только в глазах матери являются мешающими явлениями. Ребенок страдает от них только, пока окружающий мир препятствует ему проявлять их во всей полноте, и рассматривает затем вмешательство взрослых, а не сам симптом в качестве источника страда­ний. Даже постыдные симптомы как ночное недержание

166

А. Фрейд

мочи и кала часто рассматриваются самим ребенком как несущественные. Невротические задержки часто ведут к отводу всего либидо от вызывающей страх деятельности и тем самым к ограничению интересов Я, которое скрывает утрату активности и стремления к выгоде. Тяжелее всего пораженные, аутистичные или психотичные или душевно отсталые дети меньше всего чувствуют свое нарушенное состояние; и тем сильнее страдают родители. По другим основаниям также нельзя определить тя­жесть психического нарушения. Дети гораздо меньше страдают от своей психопатологии, чем от генетически обусловленных обстоятельств, т.е. от отказов, требований и трудностей приспособления, которые вызваны зависимо­стью от объективного мира и незрелостью их психического аппарата. В раннем детстве в качестве источников страха и неприятностей действуют неспособность удовлетворить собственные телесные потребности и инстинктивные же­лания, страхи разлучения, неминуемые разочарования в нереальных ожиданиях; на следующей (эдипальной) фазе это ревность, соперничество и страхи кастрации. Даже самые нормальные дети не долго "счастливы", и не ред­кость слезы, гнев, ярость. Чем лучше развивается ребенок, тем сильнее аффективно отвечает он на проявления по­вседневной жизни. Мы не ожидаем также ,что дети есте­ственным образом овладевают своими эмоциями, подда­ются их влиянию, осознают их, смиряются с обстоятель­ствами, подобно взрослым. Напротив, там, где мы нахо­дим такую уступчивость, мы подозреваем, что с ребенком что-то не в порядке, и предполагаем органическое повреж­дение или задержанное развитие Я, или чрезмерную пас­сивность в инстинктивной жизни. Маленькие дети, без протеста расстающиеся с родителями, вероятно (по внут­ренним или внешним причинам) либидонозно недостаточ­но с ними связаны. Дети, которые не рассматривают по­терю любви как помеху, могут находиться на пути аути-ческого развития. Где не действуют чувства стыда, отсут­ствует также развитие СВЕРХ-Я: болезненные внутренние конфликты являются платой, которую каждый индивид должен заплатить за высшее развитие своей личности. Как ни парадоксально звучит: субъективное страдание при­сутствует у каждого нормального ребенка и само по себе не может служить основанием для патологического развития. 3. Точно так же и третий, решающих для взрослых, фак­тор нарушения достижений в детской практике обманчив. Как

Глава 4. Патологическое детское развитие

167

показано выше, достижения в детском возрасте непостоян­ны, а изменяются от ступени к ступени, от генетического на­правления к генетическому направлению, ото дня ко дню, иногда от часа к часу (вследствие временных регрессий). Нельзя найти твердых пунктов для оценки, где колебания между прогрессом и регрессом свойственны нормальной жизни. Даже там, где очень долго задерживаются ухудше­ния функции и внешнее окружение озабочено, диагностичес­ки рискованно характеризовать ребенка на таком основании как "задержанного" или как "отставшего". Мы также не знаем, какое детское достижение заслу­живает названия "жизненноважного". Игры, учение, сво­бодная деятельность фантазии, тепло объектных отноше­ний, способность к приспособлению — все являются важ­ными для ребенка, однако по значению их нельзя сравни­вать с такими фундаментальными понятиями, как "способ­ность любить" и "работоспособность". Я возвращаюсь к более ранней гипотезе (1945), когда я утверждаю, что толь­ко одна способность в детской жизни заслуживает этого положения, а именно, способность нормально развивать­ся, проходить предписанные по плану ступени, формиро­вать все стороны личности и выполнять соответствующим образом требования внешнего мира. До тех пор, пока эти процессы проходят более или менее без помех, мы можем не опасаться за всплывающие симптомы. Как только раз­витие застревает, ребенок нуждается в лечении. Процессы развития как диагностические критерии Диагностические категории, в основе которых лежат иные, чем генетикопсихологические точки зрения, очевид­но являются недостаточными для этого нового понимания детских нарушений. Только тогда, когда диагност освобо­дится от них, он сможет отвлечь свое внимание от симп­томатологии и исследовать вместо этого, какие генетичес­кие ступени достиг его пациент в связи с ОНО, Я и СВЕРХ-Я, как далеко продвинулась структурация личности, т.е. обособление этих внутренних инстанций друг от друга и формирование их связей друг с другом; проходит ли пси­хическое явление еще при господстве первичного процес­са и принципа удовольствия или уже при вторичном про­цессе и принципе реальности; соответствует ли развитие ребенка в целом его возрасту, или он "созревает раньше" либо "отстает" и в каком отношении; как далеко уже зат-

168

А.Фрейд

ронула патология процессы развития или угрожает затро­нуть; имеет ли место в развитии регресс и когда, в каком объеме и до каких пунктов фиксации. Лишь исследование такого рода делает возможным связать друг с другом нормальные процессы развития, от­клонения от них и нарушения психического здоровья, а также осветить влияние важных факторов на психопа­тологию детства. Рассогласования между развитием ОНО и Я

Нашим ожиданиям соответствует, что патологические следствия оказываются там, где различные части личнос­ти развиваются с различной скоростью. Самый известный клинический пример этого рода состоит в этиологии на­вязчивого невроза, где Я и СВЕРХ-Я в своем формирова­нии опережают продвижения в инстинктивной жизни. Вследствие этого, высокие моральные и эстетические тре­бования совпадают с относительно примитивными инстин­ктивными побуждениями и фантазиями и вызывают кон­фликты, которые побуждают Я к своей навязчивой кон­фликтной деятельности. (См. у З.Фрейда: "Я не знаю, по­кажется ли очень рискованным, если я'... выскажу пред­положение, что временное опережение развитием Я раз­вития либидо должно привести к предрасположению к навязчивому неврозу" (собр. соч., VIII, 451).) Подобный результат может быть также следствием более поздней регрессии, как будет показано далее. Противоположную возможность, а именно замедление развития инстанции Я при нормальном или преждевре­менном инстинктивном развитии, сегодня можно встре­тить не менее часто или даже чаще. У таких "аутических" и пограничных детей далеко недостаточно развиты ни объектные отношения, ни функции СВЕРХ-Я, чтобы дер­жать под контролем первичные и агрессивные побужде­ния. На анально-садистической стадии вследствие этого отсутствует способность нейтрализовать либидо и агрес­сию и создавать важные для характера реакционные об­разования и сублимации; на фаллической стадии отсут­ствуют вклады со стороны Я в организацию эдипальных объектных отношений; в пубертатности Я приходит к сек­суальной зрелости без соответствующей возможности формировать эмоциональные образования, которые соот­ветствуют генитальной стадии.

Глава 4. Патологическое детское развитие

169

Другими словами: преждевременное развитие Я ведет к внутренним конфликтам и тем самым к неврозам; преж­девременное инстинктивное развитие — к дефектному и инстинктивному образованию характера (Михаэлс, 1955). Рассогласования между генетическими линиями Рассогласования между генетическими линиями лежат (как показано выше) в пределах нормы и являются лишь тогда исходным пунктом для нарушений, когда они пре­восходят ожидаемые пределы. Там, где происходят последние, родители и учителя чувствуют себя одинаково беспомощными. Такие дети невыносимы как члены семьи; мешают в школьном клас­се; ищут ссор в детских играх; они не подходят ни в ка­ком обществе, вызывают возмущение везде, где они бы­вают, и сами, как правило, несчастны и недовольны. В клиническом исследовании они также не подходят ни под одну из .обычных диагностических категорий, и их аномальность будет понята, лишь если мы будем рассмат­ривать ее с точки зрения генетических линий. Мы поняли далее, что достигнутые на различных лини­ях ступени не находятся ни в каком отношении друг с дру­гом. Высокое умственное развитие сочетается не только с плохими результатами в интеллектуальной области, но и с самым низким положением на пути к эмоциональной зре­лости, к телесной самостоятельности, в социальных отно­шениях со старшими товарищами. Такие рассогласования ведут к искусно рационализированному инстинктивному поведению, к разросшейся жизни фантазий, неудачам в воспитании опрятности, короче, к смешанной трудноразли­чимой по своей этиологии симптоматологии. В описатель­ных диагнозах подобные случаи обычно квалифицируют­ся как "предпсихотичные" или как "пограничные". В других случаях встречается рассогласование между линией от игры к работе, на которой задерживается ре­бенок, и линией к эмоциональной зрелости, социальному приспособлению и телесной самостоятельности, на кото­рой продвижение соответствует возрасту. Дети этого рода поступают на клиническое исследование из-за их неудач в учебе, которые нельзя объяснить ни их умственным раз­витием, ни их пока еще адекватным школьным поведени­ем. Исследовать нужно здесь именно там, где на специфи­ческой линии развития нет ожидаемых соответствий меж-

170

А. Фрейд

ду ОНО и Я, исследовать нужно есть ли дефект: в пере­ходе от принципа удовольствия к принципу реальности; или в недостаточном овладении и модификации прегени-тальных стремлений; или в запоздавшем смещении удо­вольствия от деятельности по решению задач; имеется ли регресс во всех или только отдельных направлениях, и т.д. В описательном диагнозе такие случаи встречаются как "интеллектуальные нарушения" (чего нет) или "недоста­точная концентрация" (что отвечает лишь внешней фор­ме явления). Патогенные регрессии

Регрессии (как показано в главе III) являются безвредны­ми или даже желательными, пока они как явления прехо­дящи, т.е. пока достигнутый прежде уровень развития спон­танно может быть вновь достигнут. Они действуют патоген­но, если их следствия продолжаются и причиненное ими повреждение вызывает новообразование внутри личности. Регрессии обоих видов могут появиться во всех частях психического аппарата. Там, где регрессия начинается в Я и СВЕРХ-Я и сводит достижения обоих на более низкий уровень, состояние ин­стинктивных производных косвенно повреждается. По­вреждения в Я и СВЕРХ-Я имеют последствия для овладе­ния инстинктами, повреждают защитную возможность и вызывают прорывы со стороны ОНО в организацию Я, которые ведут к инстинктивности, эмоциональным излия­ниям и иррациональному поведению, а также изменяют до неузнаваемости картину характера ребенка. Причины это­го падения личности, которые раскрьшаются при исследо­вании, — это обьгчно переживания, с преодолением которых не справилось Я и которые поэтому осуществились в фан­тазии: страх разлучения, тяжелые отказы со стороны объек­та любви, разочарования в объекте, которые приводят к распаду идентификаций (Джекобсон, 1946) и т.д. Вторая возможность в том, что регрессия начинается со стороны ОНО, и что инстанции Я противостоят непос­редственным примитивным инстинктивным производным, с которыми им приходится каким-либо образом заново сталкиваться. Такое столкновение может состоять в том, что инстин­ктивная регрессия вызывает после себя регрессии Я и СВЕРХ-Я, т.е. что Я снижает свои требования, чтобы ос-

Глава 4. Патологическое детское развитие

171

таться в согласии с инстинктом. В этом случае внутреннее равновесие остается сохранным и последствия инстинктив­ной регрессии оправданы по отношению к Я. Однако цена за новообразование — это снижение личности в целом по направлению к инфантилизму, к диссоциальности и к ин­стинктивности. Насколько далеко заходит патологическое нарушение, зависит от того, как сильны возвратные дви­жения в инстинкте и Я, до какого пункта фиксации дохо­дят последние, какие из достижений Я остаются сохран­ными и на каком генетическом уровне весь внутренний гкреворот вновь приходит в равновесие. Столкновение между Я и деградированным инстинк­том может принимать также обратные, лучше известные нам из анализа, формы. У детей, чье Я и СВЕРХ-Я рань­ше времени достигает высокого развития, образуется так называемая вторичная автономия достижений Я (Гартман, 1950), т.е. степень независимости от инстинктивной жиз­ни, которая дает им возможность отторгнуть от себя ин­стинктивные регрессии как враждебные Я. Вместо того, чтобы следовать за вновь всплывшими прегенитальными и агрессивными импульсами и допускать соответствую­щим им фантазии в сознание, эти дети развивают страх, укрепляют свою инстинктивную защиту и находят себе убежище, когда последнее не удается, в компромиссе меж­ду инстинктом и Я. Здесь мы видим перед собой доверен­ные нам внутренние конфликты, которые ведут к симп-томообразованию. На этой основе возникают инфантиль­ные неврозы, такие как истерический страх, фобии, Pavor Noctumus, навязчивые симптомы, церемониалы, задерж­ки и характерные неврозы. Хорошие примеры различия между оправданным-и и враждебными по отношению к Я последствиями инстинк­тивной регрессии мы находим в клинической работе с мальчиками, которые вследствие страха кастрации дегра­дировали с фаллической (эдипальной) на анально-садис-тическую ступень. Мальчики первого рода, у которых Я и СВЕРХ-Я втя­нуты в обратное движение, в поведении становятся неопрят­нее и агрессивнее, чем прежде; либо завистнее, чем преж­де, от своих матерей (т.е. менее самостоятельнь1ми); либо пассивнее и немужественнее. Короче, они без внутреннего противоречия еще раз развивают наклонности и свойства, которые принадлежат к прегенитальной сексуальности и агрессивности рассматриваемого пункта фиксации.

172

А Фрейд

У детей второго рода, у которых Я вполне достаточно, чтобы защищаться от последствий инстинктивной регрес­сии при помощи страха и чувства вины, специфическое патологическое следствие зависит от того, против какого инстинктивного элемента сильнее всего протестует их Я. Там, где одинаково энергично инстанциями Я отражают­ся анальность, садизм и пассивность, симптоматология распространена дальше всего. Там, где осуждение Я на­правлено только против неаккуратности, возникает чрез­мерная опрятность, навязчивое умывание и т.д.; там, где прежде всего отражаются агрессия и садизм, следствием являются подавление достижений и неспособность к сорев­нованию; где больше всего опасаются за пассивно-феми­нистические стремления, возникает повышенный страх кастрации или некомпенсированная агрессивная муже­ственность. Во всех случаях последствия — невротические, т.е. невротические симптомы или характеры. Из аналитического опыта, особенно на взрослых, здесь нужно отметить, что при неврозах Я в конце концов так­же подлежит разнообразным регрессиям и что в особен­ности навязчиво-невротические защитные формы (отрече­ние, магическое мышление, ничегонеделание) сводят фун­кцию Я на более низкий уровень. Этот вид регрессии Я является, однако, не причиной нарушения, а его следстви­ем; снижение здесь относится также только к достижени­ям Я, а не к требованиям СВЕРХ-Я, которые остаются ненарушенными. Напротив, невротическое Я делает все возможные усилия, чтобы воздать должное СВЕРХ-Я. Значение конфликтов и страха для диагноза В ходе нормального развития каждый индивид проходят ряд фаз, которые следует от причинного единства личности к ее композиции из различньк инстанций (ОНО, Я, СВЕРХ-Я, структура личности). Прежде всего подразделяется недиф­ференцированная до этого психическая масса на ОНО и Я, т.е. на две области действия, для которых характерна! различ­ные цели, намерения и методы функционирования. За этим первым разделением следует вторая "стадия в Я", т.е. подраз­деление инстанции на собственно Я и на вышестоящее над ним СВЕРХ-Я и идеал Я, которые по отношению к Я вьшолняют критическую и руководящую функцию. Насколько далеко зашел ребенок по этому пути или ос­тался на нем позади, можно установить в исследовании при

Глава 4. Патологическое детское развитие

173

помощи двояко проявляющихся явлений, а именно, по осо­бой форме его конфликтов и сопряженных с ними страхов. Мы различаем в детстве три вида конфликтов: вне­шний, глубоко осознанный и внутренний. Внешние конфликты

Внешние конфликты, которые разыгрываются между целостной личностью ребенка и объектным миром, воз­никают всегда, когда окружающий мир мешающе втор­гается в побуждения желаний ребенка и откладывает, ог­раничивает или запрещает их осуществление. Такие дей­ствия окружающего мира непреодолимы, пока сам ребе­нок неспособен овладеть своими инстинктивными побуж­дениями, т.е. пока его Я еще совпадает с ОНО и между ними не установлены никакие барьеры. Внешние конф­ликты являются отличительной чертой детства, т.е. вре­мени незрелости; где они остаются и в более позднее вре­мя или регрессивно возрождаются, мы характеризуем индивида в этом отношении как "инфантильного". — Есть страхи различных видов, сопряженные с этой формой конфликта и выдающие его существование, отличающи­еся по возрасту и уровню развития ребенка; общим для них является то, что источники находятся во внешнем мире. Их временная стадийная последовательность при­близительно следующая: страх гибели при утрате мате­ринской заботы (страх разлучения, страх утраты объек­та. во время биологического единства матери и ребенка); страх утраты любви (после установления постоянного любовного отношения к объекту); страх перед критикой и наказанием (во время анально-садистической фазы, на которой ребенок проецирует свою собственную агрессию на родителей, что увеличивает страх перед ними); страх кастрации (на фаллически-эдипальной фазе). Второй вид конфликтов, глубоко осознанные, наступа­ет после того, как ребенок посредством идентификации с родителями сделает их требования своими собственны­ми, и после того, как родительский авторитет по боль­шей части будет перенят СВЕРХ-Я. Немногим отличают­ся от прежнего конфликты по вопросам исполнения же­ланий или отказов. Однако столкновения и рассогласо­вания разыгрываются здесь уже не внешне между ребен­ком и его объектом, а в его внутренней жизни, между психическими инстанциями, где на долю Я выпадает раз-

174

А Фрейд

решение спора между инстинктивным желанием и тре­бованием СВЕРХ-Я, т.е. чувство вины. До тех пор, пока ощущается чувство вины, исследующий аналитик не со­мневается, что упомянутый ребенок создал ступени в Я, т.е. достиг СВЕРХ-Я. Главная отличительная черта третьей формы конф­ликтов, внутренней, состоит в том, что внешний мир не играет для нее никакой роли, ни прямой, как во внеш­нем конфликте, ни косвенной, как в осознанном. Внут­ренние конфликты этого рода возникают вследствие ге­нетически обусловленных отношений между ОНО и Я и различия их организаций. Инстинктивные производ­ные и аффекты противоположного рода, такие, как любовь и ненависть, активность и пассивность, муже­ственность и женственность, сосуществуют, не враждуя друг с другом, до тех пор, пока ОНО и первичный про­цесс владеют психическим аппаратом. Они становятся непереносимыми друг для друга и приводят к конфлик­ту, как только созревает Я и пытается при помощи син­тетической функции включить в свою организацию та­кие сопротивляющиеся содержания. Даже там, где со­держание ОНО качественно не сопротивляется, усили­ваясь лишь количественно, оно воспринимается Я как угроза и создает внутренний конфликт. Здесь возника­ют страхи особого рода и особым образом угрожают психическому равновесию индивида. Но в отличие от страха перед внешним миром или чувства вины они происходят в глубине и выдают свое присутствие обыч­но лишь в ходе аналитического лечения, а не во время диагностического обследования. Вышеизложенное подразделение конфликтов и стра­хов на три различных класса (внешний, осознанный, внутренний) оказывает диагносту существенную помощь, пока речь идет о классификации конфликтно обуслов­ленных детских нарушений и оценке их силы. Здесь так­же следует искать объяснения, почему некоторые случаи могут быть влечены на основе изменений во внешних условиях жизни (случаи первого рода, где на конфлик­ты патогенно влияет внешний мир); почему другие внут­ренние, т.е. требующие аналитической помощи, случаи доступны, однако, этим изменениям без труда (случаи второго рода с осознанными конфликтами как причиной болезни); и почему еще одни долго длящиеся аналити­ческие усилия необходимо требуют особенно сложного

Глава 4 Патологическое детское развитие

175

образа действия (внутренние инстинктивные конфликты, "бесконечные" анализы, З.Фрейд, 1937). Общие свойства и позиции в их значении для диагнозов и прогнозов

От исследующего аналитика ожидают не только уста­новления существующих в настоящее время детских на­рушений и их хода в прошлом, но и минимально неопре­деленных предсказаний перспектив лечения, т.е. восста­новления и поддержания психического здоровья. Для та­кого обзора будущего имеют значение не только описан­ные подробности процессов развития, но и, сверх того, личностные свойства, источник которых нужно искать либо во врожденной конституции, либо в самых ранних переживаниях индивида, и которые оказывают решитель­ное влияние на поддержание или нарушение психическо­го равновесия. Поскольку роль посредника между внут­ренними инстанциями и между личностью в целом и вне­шним миром выпадает на Я, эти свойства являются отли­чительным признаком Я. Самым примечательными из них являются: установка Я к неудовольствию и лишению; способность к сублимации; установка к страху; исправ­ность процесса развития и др. прогрессивные тенденции. Преодоление неудовольствия и способность к сублимации

Шансы ребенка остаться (или стать) психически здоро­вым во многом зависят от того, в каком объеме его Я спо­собно вынести лишение, т.е. преодолеть вызванное при таких обстоятельствах неудовольствие. Индивидуальные различия, по-видимому, нигде не проявляются более силь­но, чем у самых маленьких. Некоторые дети считают не­переносимым любую отсрочку или любое ограничение в удовлетворении инстинктивного желания и отвечают все­ми знаками гнева, ярости, неудовольствия и нетерпения; ничто не может их удовлетворить, кроме выполнения пер­воначального желания, и замещающие удовлетворения отвергаются как недостаточные. Такие сопротивления подчинению необходимости, часто неминуемости начина­ются обычно уже в младенческом возрасте и проявляют­ся сначала в области оральных желаний, с которых они распространяются на другие области и на более позднее время. В отличие от них других детей можно гораздо лег-

176

Л. Фрейд

че удовлетворить. Те же самые инстинктивные ограниче­ния ими переносятся, не вызывая такого же возмущения, и замещающие удовлетворения охотнее принимаются и служат уменьшению нежелания. Эти рано приобретенные установки сохраняются обычно на более поздние годы. Диагносты не сомневаются, что внутреннее равновесие у детей первого типа более подвержено опасности, чем у последних. Детское Я, которое вынуждено держать под контролем огромное количество неудовольствия, по необ­ходимости пользуется самыми примитивными вспомога­тельными средствами и методами защиты, такими, как от­речение и проекция, или примитивными методами отвода, такими, как взрывы гнева, бешенства и других аффектов. От таких вспомогательных средств путь лежит далее к па­тологическим компромиссным образованиям в форме не­вротических, диссоциальных и извращенных симптомов. Дети последнего типа имеют больше возможностей ней­трализовать и перенести на ограниченные, достижимые удовлетворения свою инстинктивную энергию. Способность к сублимации является бесценной помощью в борьбе за поддержание (или восстановление) психического здоровья. Преодоление страха

Аналитическое понимание учит нас, что не существу­ет бесстрашных детей, т.е. что различные формы страха как нормальные сопутствующие явления принадлежат к различным генетическим ступеням. (Страх разлучения соответствует ступени биологического единства матери и ребенка; страх лишения любви — константному объекту; страх кастрации — эдипову комплексу; чувство вины — об­разованию СВЕРХ-Я). Для прогнозов здесь важны скорее не формы и интенсивность страха, а способность к преодо­лению страха, которая присутствует у разных индивидов в различном объеме и от которой в конце концов зависит психическое равновесие. Дети, которые воспринимают каждое проявление стра­ха как непереносимое, особенно находятся в невротичес­кой опасности. Их Я вынуждено вытеснять и отрекаться от существования всех внешних и внутренних опасностей, т.е. от всех возможньк источников страха; или проециро­вать все внутренние опасности на внешний мир, из кото­рого они возвращаются к нему только еще более вызьша-ющими страх; или фобически удаляться от всех угроз

Глава 4. Патологическое детское развитие

177

страха и опасности. Избегание страха любой ценой стано­вится установкой, которая овладевает вначале детством, а позднее взрослой жизнью индивида и ведет через чрез­мерное использование механизмов защиты к неврозу. Психическое здоровье индивида имеет лучшие перспек­тивы там, где Я не избегает страха, а противостоит ему при помощи активных мероприятий, т.е. находит себе убежище в понимании, логическом мышлении, активных изменениях внешнего мира, агрессивных противодействи­ях. Такое Я может преодолеть большое количество стра­ха и легче обходиться без чрезмерных защитных, комп­ромиссных и симптомных образований. (Активное преодо­ление страха не следует смешивать с известными гипер-компенсациями детей. В первом случае Я защищает не­посредственно себя от грозящей опасности; в последнем — против фобических избеганий опасности. Хороший пример активного преодоления страха есть в наблюдении О.Исаковера за самым боязлив» тм ребенком, которьш говорит: "Солдат тоже боится, но ему это нипочем".

Прогрессивные и регрессивные тенденции

То, что направленные вперед и возвратные устремления существ)тот в психическом аппарате на протяжении всего детства, не означает, что их отношение друг к другу у всех индивидов одно и то же. Мы знаем, что для детей все но­вое радостно окрашено; они радуются новому блюду,-рас­ширению возможностей передвижения и независимости, перемещениям, которые уводят от матери к новым лицам и товарищам по играм и т.д. Ничего нет для них важнее, чем стать "большими", иметь возможность подражать взрослым, и что бы ни шло, хотя бы приблизительно, на­встречу этому желанию, возмещает им все затруднения и сложности, которые встают на их пути. В противополож­ность этим отношениям, каждое продвижение означает для других детей прежде всего отказ от старых источников удо­вольствия и как таковое делается страшным. TaKiix детей трудно отнять от груди, и они ощущают отнятие от груди часто как шок. Они не хотят стать большими, боятся по­кинуть мать и привычное окружение, страшатся чужих, позднее — ответственности и т.п. Клиническое заключение к какому типу относится оп­ределенный индивид, легче всего можно встретить при жизненных обстоятельствах, преодоление которых ставит

178

А. Фрейд

перед ребенком высокие требования, как, например, тя­желое заболевание организма или рождение нового ребен­ка в семье. Дети, чье стремление к прогрессу сильнее, чем регрессивные тенденции, используют более длительное время болезни часто для созревания Я, чувствуют себя по отношению к новорожденному как "старший" брат или "старшая" сестра. Где сильнее регрессивные склонности, ребенок делается во время болезни "инфантильнее", чем был прежде; новорожденному младенцу он завидует, и сам хочет вернуться в положение младенца. Различия этого рода не лишены прогностического зна­чения. Получение ребенком первого типа удовольствия от его успешных продвижений со своей стороны способству­юще и побуждающе влияет на созревание, развитие и при­способление. Дети второго типа находятся на каждой стадии развития в опасности застрять и создать точки фиксации, их равновесие легко нарушить, и их склонность к возврату легко становится исходным пунктом для стра­ха, обороны и невротических разрушений. Метапсихологическая картина развития

Каждое психоаналитическое изучение ребенка дает мно­жество фактов, которые касаются всех сторон и слоев лич­ности: телесного и психического; фактов, принадлежащих прошлому или настоящему, внешнему или внутреннему миру ребенка; вредного и полезного влияния; успехов и не­удач; фантазий и страхов; защитных процессов, симптомов и т.д. Чтобы ни нашел испытуемый, заслуживает его вни­мания, даже если подтверждение полученной информации должно быть перенесено на более позднюю работу. С дру­гой стороны, ни один отдельный факт сам по себе не мо­жет быть рассмотрен вне связи с другим материалом. Как аналитики, мы являемся представителями убеждения, что не только наследование определяет судьбу развития чело­века, но и унаследованное предрасположение во взаимодей­ствии с пережитыми событиями; что органические наруше­ния (физические дефекты, слепота и др.) ведут к самым разным психическим последствиям, смотря по окружающе­му влиянию, которому подвержен ребенок, и смотря по психическим вспомогательным средствам, которые имеют­ся в его распоряжении для преодоления собственных труд­ностей. Нужно ли оценивать страхи (см. выше) как пато­генные, зависит скорее не от вида и силы, а от формы и

Глава 4. Патологическое детское развитие

179

способа, которым ребенок их перерабатывает. Приступы ярости и излияния чувств нужно расценивать по-разному, смотря по тому, встречаются ли они спонтанно на пути раз­вития или получены путем подражания и идентификации с объектным миром. Травматические влияния на ребенка нельзя прочитать по проявившейся истории жизни, т.е. они зависят не от объективной важности события, а от его субъективного влияния на конкретного ребенка. Такие свой­ства, как мужество и трусливость, корыстолюбие и велико­душие, разумность и безрассудство, имеют различное зна­чение, смотря по жизненному окружению, хронологическо­му возрасту, фазе развития и генезису. Отдельные части кли­нического материала, извлеченные из них связи с целостной личностью, идентичны только по названию. В действитель­ности они так же мало подходят для употребления в инди­видуальном диагнозе, как и для сопоставления с мнимо иден­тичными элементами личности у других индивидов. Задача исследующего аналитика организовать органи­ческую связь в имеющемся материале, т.е. подвести под метапсихологическую точку зрения (динамически, генети­чески, экономически, структурно). Возникающая таким образом картина ребенка соответствует синтезу; или, смот­ря с другой стороны, расщеплению диагноза на его ана­литические составные части. Генетические картины этого рода можно получить в различные моменты времени (во время диагностического исследования; во время аналитического лечения; в конце лечения). Они служат различным целям: основной, т.е. общему диагнозу; его подтверждению или критическому освещению на основе вскрытого в анализе материале; оценке улучшения или лечения, т.е. терапевтической эф­фективности аналитических методов. "Метапсихологическая картина развития" начинается с внешних фактов, касающихся симптомов, описаний па­циента, семейной хроники и исторических фактов. Она содержит первую попытку оценить влияния окружающе­го мира по их предположительному значению. Отсюда описание переходит к внутренней жизни ребенка, упоря­доченной по структуре личности, динамическому соотно­шению сил между инстанциями, соотношению сил меж­ду ОНО и Я, приспособлению к внешнему миру и генети­ческим гипотезам (насколько они вытекают из проявляю­щегося материала). Полученное схематическое представ­ление примерно следующее:

180

А. Фрейд

План метапсихологической картины развития I. Причины исследования (нарушения развития, пробле­матичное поведение, задержки, страхи, симптомы и т.д.). II. Описание ребенка (внешний вид, манера держать себя, поведение). III. Семейный фон и история детства. IV. Предположительно важные влияния окружающе­го мира (положительные и отрицательные). V. Данные о развитии. А. Инстинктивное развитие 1. Либидо. — Следует исследовать а) развитие либидо: — достиг ли ребенок соответствующую своему возрасту фазу (оральную, анально-садистическую, фаллическую, латентный период, препубертат) и, в частности, удалось ли продвижение от анальности к фаллической сексуальности; — существует ли на достигнутой фазе ее главенство; — удерживается ли в момент исследования ребенок на достигнутой в развитии наивысшей ступени или происхо­дит регрессия к более ранним позициям; б) распределение либидо: — распределены ли либидные заполнения соответствую­щим образом между самим ребенком и объектным миром; — достаточно ли нарцисстического заполнения (первич­ный и вторичный нарциссцизм, заполнение телесного Я, Я и СВЕРХ-Я) для обеспечения соответствующего чувства себя; в какой степени зависит собственное чувство от объектных отношений; в) либидо объекта: — достигнута ли в стадиональной последовательности объектных отношений (нарцисстическая, по типу примы­кания и опоры, константность объекта, преэдипальная, целеограниченная, пубертатнообу словленная) соответству­ющая хронологическому возрасту' ступень; — удерживается ли на ней ребенок или есть регрессии к более ранним ступеням; — соответствует ли форма объектного отношения достиг­нутой (или регрессивно полученной) фазе развития либидо. 2. Агрессия. — Следует исследовать какие формы про­явления агрессии имеются в распоряжении ребенка: а) относительно ее количества., т.е. проявляющееся при­сутствие или отсутствие в клинической картине; 6) относительно формы и вида, т.е. в соответствии с фазовым развитием со стороны либидо;

Глава 4. Патологическое детское развитие

181

в) относительно направленности на внешний мир или на самого себя. Б. Развитие Я и СВЕРХ-Я Следует исследовать: а) насколько исправны или нарушены имеющиеся в распоряжении Я психические аппараты; б) насколько исправны функции Я (память, гуоверка реальности, синтетическая функция, вторичный процесс); обусловлены ли нарушения генетически или невротичес­ки; сформированы ли одновременно или неодновремен­но; каков коэффициент интеллектуальности; в) насколько развита защита Я: — направлена ли защита против определенной инстин­ктивной производной (здесь необходимо указать) или в целом против инстинктивной деятельности и инстинктив­ного удовлетворения; — соответствует ли возрасту (слишком примитивны или слишком рано созрели) используемые механизмы защиты; — подразделена ли защитная деятельность равномер­но на большое количество механизмов или ограничена не­большим количеством; — удачна или неудачна защитная деятельность, особен­но относительно страха; сохраняет ли, воссоздает ли она равновесие между инстанциями; возможна ли или подав­лена внутренняя подвижность, и т.п.; — проходит ли она зависимо или независимо от объек­тивного мира, и в какой степени (СВЕРХ-Я образование, осознанность, внешние конфликты); г) насколько функции Я вторично повреждены защит­ной деятельностью Я, т.е. какие потери в способности до­стижения успехов связаны с поддержанием инстинктивной защиты и овладением инстинктами. VI. Точки фиксации и регрессии (генетические данные) Мы считаем, что в основе всех инфантильных невро­зов и многих инфантильных психозов лежит возврат к генетически обусловленным точкам фиксации. Их отыс­кание в предыстории ребенка, вследствие этого, является одной из важнейших задач диагноста. Указания на точки фиксации находятся в материале на основе следующих проявляющихся явлений: а) на основе определенных свойств манер поведения, инстинктивный фон которого известен аналитику, они, таким образом, показывают на поверхности, что происхо­дит или происходило в глубине психического аппарата.

182

А Фрейд

Известнейший пример этого рода — проявляющаяся кар­тина навязчивого невротического характера, при котором такие свойства, как опрятность, любовь к порядку, эконом­ность, пунктуальность, скептицизм, нерешительность и т.п., указывают на конфликт анально-садистической фазы, и таким образом выдают точку фиксации на этом месте. Другие картины характеров или способы поведения таким же образом выдают точки фиксации на других областях или ступенях. (Озабоченность ребенка жизнью и здоровь­ем родителей, братьев и сестер означает особенные кон­фликты по поводу инфантильных желаний смерти; страх перед принятием лекарств, определенные сложности в питании и т п. соответствуют происходящей защитной борьбе против оральных фантазий; застенчивость как свойство Я означает отвергнутый эксгибиционизм в ОНО; тоска по дому — старый амбивалентный конфликт и т.д.); б) на основе детских фантазий, которые при благопри­ятных обстоятельствах открываются иногда в клиничес­ком исследовании, чаще становятся доступными диагнос ту посредством теста. (Насколько сложен часто бывает доступ к жизни фантазии в первом исследовании, настоль ко обилен материал фантазий — сознательных и бессоз­нательных — в аналитической обработке, где есть полней­шее ознакомление с патогенной предысторией пациента); в) на основе тех симптомов, при которых обеспечена и является типичной связь между бессознательным фоном и манифестной формой проявлений, которые таким об­разом (как при навязчивом неврозе) позволяют из карти­ны симптомов даже делать выводы о вытесненных про­цессах. Число таких симптомов не должно быть переоце­нено Многие симптомы, такие как, например, ложь, жуль­ничество, энурез и т п., возникают на самом различном инстинктивном фоне и не информативны во время диаг­ностического исследования. VII Конфликты (динамические и структурные данные) Нормальное развитие ребенка так же, как и его пато­логия, находится под влиянием конфликтов: с одной сто­роны, между внешним миром и внутренним миром, с Дру­гой стороны, между внутренними инстанциями. Перед диагностом стоит задача разобраться в этой игре сил и структурировать динамические процессы в схему: а) в качестве внешних конфликтов между личностью ребенка в целом и объектным миром (сопутствующий страх перед объектным миром);

Глава 4 Патологическое детское развитие

183

6) в качестве глубоко осознаваемых конфликтов меж­ду ОНО и инстанциями Я, после чего последние прини­мают в себя требования окружения, т.е. глубоко осозна­ют (сопутствующее чувство вины); в) в качестве глубоких внутренних конфликтов меж­ду противоречивыми и друг с другом несогласованными инстинктивными побуждениями (неразрешенная амбива­лентность между любовью и ненавистью, активность-пас сивность, мужественность-женственность). Судя по форме конфликта, которая выступает на первый план в жизни определенного ребенка, можно заключить. 1. о зрелости его структуры личности, т.е. степени ее независимости от объектного мира; 2. о тяжести его нарушения; 3 о типе методов воздействия, пригодньгх для улучше­ния или излечения. VIII. Общие свойства и позиции Для прогноза, если ли у определенного ребенка перс­пектива на спонтанное излечение нарушения или перспек­тива на успех лечения, важны следующие личностные свойства и способы поведения: а) позиция ребенка по отношению к отказам. Где отка­зы переносятся хуже, чем этого следует ожидать в соот­ветствии с возрастом, там страх и отвращение больше, чем Я способно преодолеть, и ребенок скорее находит выход в ведущих к болезни последовательностях регрессии, за щиты и симптомообразований. Там, где отказы переносят ся лучше, индивиду легче поддержать свое внутреннее равновесие или восстановить, если оно нарушено; б) способность ребенка сублимировать инстинктивные побуждения. Здесь велики индивидуальные различия Там, где применимы целеограниченные и нейтрализован­ные заменяющие удовлетворения, они компенсируют ре­бенку неминуемые разочарования в инстинктивной жиз­ни и уменьшают возможность патологических разруше­ний. Освобождение ограниченной сублимирующей способ­ности является важной задачей лечения, в) позиция ребенка по отношению к страху. Здесь важ но различать склонность к избеганию страха и склонность к активному преодолению страха. Первое ведет скорее к патологии; последнее является признаком здорового, хо­рошо организованного, деятельного Я; г) соотношение между продвижением и регрессией в процессах развития ребенка. Там, где направленные впе-

184

А Фрейд

ред устремления сильнее, чем возвратные, перспектива на поддержание здоровья или самоизлечение лучше, чем в противоположном случае: сильные толчки в развитии по­могают ребенку "заживить" свои симптомы. Там, где пре­имущество имеют регрессивные стремления и ребенок держится за архаические источники удовольствия, сопро­тивление против лечения также больше. Соотношение сил между обеими тенденциями выдает себя у отдельного ре­бенка через конфликт между желанием стать "большим" и нежеланием отказаться от инфантильных позиций и удовлетворении. IX. Диагностические категории Окончательное обобщение указанных пунктов не мо­жет быть проведено в используемых до сих пор диагнос­тических системах, а нуждается в диагностической схеме особого рода, в которой в центре внимания стоит отноше­ние различных нарушений к развитию и степень их откло­нения от нормального процесса развития. Итак, перед диагностом стоит задача выбора одной из перечисляемых далее возможностей: 1. что, кроме встречающихся трудностей в удовлетво­рении телесных потребностей, в отношении к окружающе­му миру, в повседневном поведении ребенка, его процес­сы развития сами по себе не повреждены, что нарушение, следовательно, остается в рамках нормы, 2. что симптомообразования, которые можно найти в клинической картине, соответствуют усилию преодолеть специфические генетические затруднения, и что продви­жение к следующим ступеням развития вновь спонтанно их ликвидирует; 3. что имеются инстинктивные регрессии к ранее при­обретенным точкам фиксации, и что их длительные по­следствия создают внутренние конфликты и ведут к ин­фантильным неврозам и нарушениям характера; 4. что происходящие инстинктивные регрессии влекут за собой регрессии Я и СВЕРХ-Я и ведут к инфантилиз­му, инстинктивности и т.п.; 5. что повреждения имеющихся задатков (путем орга­нических нарушений) или приобретенной на первом году жизни конституции (путем лишений, отказов, телесного заболевания и т.п.) причиняют вред процессу развития, препятствуют формированию и отделению внутренних инстанций и ведут к дефектным, отстающим в развитии или даже атипичным клиническим картинам;

Глава 4 Патологическое детское развитие__________185 6. что необъяснимые до этого процессы органическо­го, токсического или психического рода оказывают разру­шающее или вредоносное влияние на уже имеющиеся лич­ностные приобретения (потеря речи, торможение инстин­ктов, проверка реальности и т.д.) и застопоривают сам процесс развития (инфантильные психозы, аутизм и т.д.).

Глава 5 Патологическое детское развитие. Инфантильные предварительные ступени более поздних заболеваний Наше рассмотрение уровня развития, с одной стороны, и психопатологии наших клинических случаев, с другой, служит целому ряду целей. Оно преследует практические цели, поскольку оно содействует разрешению проблемы нуждаемости ребенка в лечении и (где терапия показана) отысканию подходящего метода. Оно проистекает из те­оретических интересов, т.е. из потребности углубить наше познание процессов развития и яснее различать между генетически обусловленными (проходящими) симптомами и длящейся патологией. Наконец, оно соответствует же­ланию больше узнать об инфантильных предварительных стадиях психических заболеваний (по д-ру Лизелотте Франкл: составить их "естественную историю"), с которы­ми аналитик должен бороться во взрослой терапии.

Фр

Инфантильные неврозы

Мы имеем все основания более осторожно считать себя диагностами в отношении инфантильных неврозов, чем в любой другой области. Наше знание инфантильных невро­зов начинается у зари анализа и познание этой болезнен­ной формы идет в ногу с познанием соответствующих взрослых форм болезни. У Фрейда мы находим заверение, что "детский невроз имеет типичное и образцовое значение" для невроза взрос-лости (Собр. соч., VII, 377, 1909); "они дают для правиль­ного понимания неврозов у взрослого примерно так же много, как детские сны для сновидений взрослых" (Собр. соч., XII, 31, 1918). "Стадия этих инфантильных неврозов предохраняет от порой опасного непонимания неврозов взрослых" (Собр. соч., XI, 278, 1916/17). "Если в более по­здней жизни вспыхнет невроз, то он, как правило, раскры-

Глава 5. Патологическое детское развитие

187

вается в анализе как прямое продолжение этого инфан­тильного заболевания" (там же, 378). То же самое соответствие мы находим между невро­тическими симптоматологиями у детей и взрослых. Исте­рия показывает в обоих случаях: те же самые беспочвен­ные страхи и приступы страха, конверсии в телесных сим­птомах; истерическая рвота и страх отравления; боязнь открытого пространства и боязнь животных (лишь клау­строфобия у детей бывает реже, но зато чаще — ситуатив; ные фобии перед школой, зубным врачом и т.п.). В навяз­чивом. неврозе у детей и взрослых встречаются амбивален­тность чувств, церемония засыпания и другие церемонии, навязчивая страсть к умыванию, навязчивые мысли, дей­ствия и числа, магические слова и жесты или их избега­ние, избегание или навязывание прикосновений и т.д. Если в рассмотрение входят задержки, то детским задержкам в игре и учебе соответствуют взрослые задержки в дости­жении результатов; ограниченное демонстративно-показ­ное удовольствие, агрессия, конкуренция вредят жизни и ребенка, и взрослого. В формировании личности у невро­тического ребенка присутствуют, как минимум, все пред­расположенности для клинической картины, которую мы позднее обозначили как "невротический характер". Более важным, чем соответствие, проявляющееся в симптоматологии, является соответствие в динамических соотношениях, лежащее в ее основе. Классическая этио­логическая формула как для инфантильного, так и для взрослого неврозов провозглашает: 1) начальное продви­жение к относительно высокому развитию инстинкта и Я (дети к фаллически-эдипальной, взрослые — к гениталь-ной сексуальности); 2) страшные и неприятные пережива­ния, отказы и т.п. на этой ступени (страх кастрации у де­тей); 3) регрессию от этого соответствующего возрасту уровня к прегенитальным точкам фиксации; 4) всплыва-ние инфантильных сексуально-агрессивных импульсов, желаний, фантазий; 5) несовместимость этих побуждений с требованиями СВЕРХ-Я, страхом, чувством вины, моби­лизацией защиты Я; б) защитную деятельность и компро­миссные образования; 7) как конечный результат — невро­тические симптомы или нарушения характера, известные, в частности, через специфическую точку фиксации, к ко­торой деградирует инстинкт (анально-садистическая, оральная), через специфическое содержание отвергнутых фантазий и через специфические механизмы защиты,

188

А Фрейд

которыми пользуется Я (вытеснение, реакционное образо­вание, проекция, поворот против себя самого и т.д.). В начальные годы, когда перед детским аналитиком представало лишь небольшое количество хорошо отобран­ных пациентов, мы ожидали найти такие инфантильные неврозы (по образцу "Маленького Ганса" и "человека-вол­ка") в большинстве случаев. Лишь переход от частной практики к работе в детских консультациях и детских клиниках изменил это представление и уводил от довери тельности к чужому материалу, т.е к громадному коли­честв} неясных, очень туманных клинических картин всех видов, которые нельзя структурировать ни в какую из из­вестных этиологических гипотез Первое разочарование состояло в том, что симптомы у детей в отличие от взрослых генетически согласова­ны не со строением личности индивида в целом, а час­то встречаются как отдельные явления или связаны с симптомами и характерными свойствами другой приро­ды и происхождения. Навязчиво невротические симп­томы такие, как церемонии засыпания, навязчивые чис­ла и т п., нередко встречаются у детей, которые по их обычной сущности нужно обозначить как истерические; точно так же истерические конверсии, фобии, психосо­матические симптомы — у обычно навязчиво невроти ческих детей Хорошо воспитанные, социально приспо­собленные, в общем, сознательные дети часто соверша­ют отдельные диссоциальные действия. Дети с тяжелым поведением в родительском доме часто бывают самы­ми сговорчивыми в школе и т.д. Далее пришло открытие, что отде \ьные формы инфан­тильных и взрослых неврозов переходят друг в друга не гладко и не без изменения. Часто бывает наоборот. Как сильно бывает похож "скверный" четырехлетний ребенок в агрессивном поведении, в грубости, инстинктивности и т.п на более позднего беспризорника или преступника, настолько мы не в праве рассматривать инфантильное состояние как предтечу взрослого нарушения. Мы можем иметь перед собой что-то совсем другое. Например, на чальную стадию навязчивого характера или навязчивого невроза Ранняя фобия или страховая истерия часто пре­вращается (не всегда) в более поздний навязчивый невроз. Ранний навязчивый невроз с классическими симптомами, которые ни в чем не отличаются от взрослых форм, мо­жет развиваться позднее в шизофрению и т.д

Глава 5 Патологическое детское развитие

189

Наше ближайшее представление об этих отношениях обнаруживает, что такая несогласованность хорошо обо снована. Игра сил, с которой связаны неврозы (инфантиль ные и взрослые), происходит между инстинктом и Я даже там, где деградированные инстинктивные побуждения остаются зафиксированными, у ребенка изменяются не пострадавшие еще от заболевания инстанции Я вследствие процессов созревания и развития. Желания смерти, агрес­сии, нечастные действия, которые еще были оправданы для Я и СВЕРХ-Я на ступени четырехлетних, могут быть отвергнуты на следующих ступенях как враждебнью Я: тем самым симптоматология изменяется от диссоциальной к навязчивой С прогрессирующим созреванием Я изме­няются также имеющиеся в распоряжении и используемые механизмы защиты. Телесные защитные формы такие, как конверсия л избегание, уходят на задний план, остав­ляя место защите в мыслительных процессах, таких, как числа, магические формулы, делание вида, как будто бы ничего не сл}"чилось, изоляции; с последними исчезают истерические симптомы и заменяются навязчиво невроти­ческими. Смешанные формы истерии и навязчивого не­вроза заявляют о себе тем, что истерические дети во вре­мя анально-садистического развития приобретают допол­нительные симптомы, которые соответствуют защитной борьбе этого периода; или тем, что инфантильные навяз­чивые неврозы несут в себе свои дополнительные беспоч­венные страхи, фобии и т.п. еще как остатки прежних периодов развития. Где в маленьких детях уже наблюда­ется сильная амбивалентность и застывшие навязчивые манеры более поздней анально садистической ступени, перспективы на будущее неблагоприятны. Такие явления, как расщепление и рассогласование в психическом аппа­рате, часто являются предвестниками позднейших психо-тических (шизофренических) расстройств. В противоположность нашим первоначальным ожидани­ям психопатологические явления в детской жизни встреча­ются не реже, а еще чаще, чем у взрослых. Мы обнаружи­ваем типичные инфантильные неврозы — навязчивые явле­ния, церемонии, приступы страха, фобии, травматические и психосоматические нарушения, нарушения характера и т.д , инфантильные психозы, аутистические состояния и т.д. Вок руг этого ядра, которое никоим образом не составляет боль­шинство, образуется затем ряд огромного множества других состояний: задержки (обусловленные не органически) в фор-

190

А Фрейд

мировании важньк достижений, таких как овладение мы­шечной активностью, речевой способностью, как овладение экскретивными процессами, как способностью посещать школу, как нарушения в процессах запоминания (в нарцис­сизме или объектном либидо); недостаточное овладение ин­стинктивными процессами, тенденциями к самоповрежде­нию и т.д. Где организация инстинкта и Я не достигла фал-лически-эдипальной ступени отсутств\ ет также возмож­ность собственного неврозообразования. Где защитные про­цессы остаются неразвитыми, в Я находятся вклинивания элементов ОНО вместо компромиссных образований. Где не существует влиятельного СВЕРХ-Я, возникает недоста­ток в моральных требованиях, глубоко осознаваемых кон­фликтах и чувстве вины. В этой области исследований отсутствуют психодинами­ческие объяснения, ведущие к пониманию клинических кар­тин. Некоторые из описанных явлений могли бы соответство­вать предварительным ступеням невроза, которые с прогрес­сирующим созреванием личности превращаются в типичные неврозы; другие соответствуют скорее неудачным попыткам неврозообразования, т.е. нецелесообразным усилиям создать при неблагоприятных внешних и внутренних обстоятель­ствах недолговременное внутреннее равновесие.

Генетически обусловленные нарушения

Генетически обусловленные нарушения имеют свой источник, с одной стороны, в зависимости ребенка от объектного мира, с другой, в требованиях, которые ставит перед детским Я сам генетический процесс. Следствия инфантильной зависимости

Прежде чем ребенок достигнет определенной степени самостоятельности, он во всех своих потребностях зависим от окружающего мира. Там, где мать (или повседневно ухаживающая персона) руководствуется в своих действи­ях не потребностями ребенка, а следует безличным, жес­тким предписаниям, возникают сложности, которые гово­рят о себе в виде нарушения сна, кормления, сложностей в процессах элиминации, страха одиночества. Мы легко упускаем из виду, что в четырех этих отно­шениях естественные потребности детей не совпадают с общепринятыми в нашей культуре обычаями и привычка-

Глава 5 Патологическое детское развитие

191

ми. Дети имеют свой индивидуальный ритм сна, который, однако, редко сочетается с желаниями окружающих; боль­шинство матерей кладут маленького ребенка в кровать или берут его оттуда в зависимости от того, как сон и бодрство­вание ребенка включаются в их собственный распорядок дня. У детей также есть собственное вспомогательное средство, чтобы облегчить путь от бодрствования ко сну. Они пользуются для этой цели аутоэротическими занятиями (со­сание пальца, мастурбации, переходный объект), однако, они зависят в их свободном использовании от невсегда су­ществующей терпимости матери. Согласно детской природе засыпание было бы легче всего в постели матери, в тесней­шем соприкосновении с излучаемым ею теплом -примитив­ное желание, противоречащее всем гигиеническим (а так­же аналитическим) предписаниям нашего времени. В свя­зи с кормлением, ребенку лишь в самых редких случаях предоставлено выбирать, когда должна быть еда (кроме кормления младенца по потребности), из чего она должна состоять и сколько ребенок хочет съесть. Нередко бывает, когда маленький ребенок нетерпеливо ждет кормления, когда он голодает, и когда его насильственно кормят, ког­да он не испытывает никакого желания есть. Воспитание опрятности слишком часто начинается в возрасте, в кото­ром еще нет ни способности к овладению сжимающими мышцами (сфинктером), ни развития телесной самостоя­тельности. Одиночество (т.е. отсутствие успокоительного присутствия матери или воспитательницы) на многие часы навязано ребенку в нашей западной культуре вопреки всем биологическим потребностям. Существует заблуждение, что для ребенка "полезно" одному спать, одному отдыхать, позднее одному играть. Такие насилия над природой, какими бы добрыми на­мерениями они не оправдывались, мешающе вклинивают­ся между желанием и его выполнением и препятствуют гладкому протеканию процессов удовлетворения потребно­стей. В результате матери ищут совета и помощи для ма­леньких детей, которые не могут заснуть или достаточно долго спать, хотя они очевидно устали; которые не хотят достаточно или правильно есть; или которые чрезмерно кричат, но не могут быть успокоены присутствием матери. Многих из этих нарушений можно избежать, если уход за грудным ребенком с самого начала разумного согласо­вать с его потребностями. Там, где они однажды появились, их сложно устранить, даже если мать готова изменить свою

192

А.Фрейд

позицию и свое вмешательство. Отказы и чувство неудо­вольствия, которые переживаются в связи с телесной или инстинктивной потребностью, остаются в воспоминании ребенка связанными с ней. Такое неприятное заполнение (вместо соответствующего приятного заполнения) снижает силу инстинкта, т.е. положительное стремление к удовлет­ворению и делает это стремление доступным для более поздних конфликтов и задержек (А.Фрейд, 1946). Непонимание инфантильных потребностей имеет и другие тяжелые последствия для более поздней жизни. В ходе развития личности, т.е. осознавания внешних воздей­ствий, ребенок идентифицирует себя также с позицией матери по отношению к его инстинктивной жизни. Там, где мать понимает, уважает и выполняет в рамках возмож­ности его желания, следует ожидать, что его Я похожим образом будет вести себя по отношению к ОНО. Там, где больше, чем необходимо, отодвигает, укорачивает или отменяет их удовлетворение, его Я также ведет себя бо­лее отчужденно по отношению к инстинктам, т.е. разви­вается установка, которую нужно считать предпосылкой более позднего невроза. Внутренние трудности

Как трудно избежать внешние рассогласования между матерью и ребенком, так беспомощен окружающий мир по отношению к внутренним сложностям ребенка. Внут­ренние трудности сильнее там, где для них подготавлива­ют почву внешние рассогласования, и легче переносимы там, где ненарушенная инстинктивная жизнь создает ре­бенку насыщенное удовольствие. Однако, они сами по себе неминуемы и не менее закономерны, чем процессы созре­вания и развития, на которых они основаны. В отличие от взрослых патологий они не длительны: они выступают в качестве сопутствующего явления ступени развития, кото­рая и дает им повод, и вновь исчезают с продвижением к следующей ступени, т.е. они "заживают". Нарушения сна В дальнейшем не все нарушения сна у детей являются следствием внешнего режима. Даже тогда, когда на первом году жизни тщательно предотвращены все вторжения в собственный ритм сна ребенка, на втором году встречают-

Глава 5. Патологическое детское развитие

193

ся нар}"шения сна. Нас не удивляет, если усталый малень­кий ребенок (в конце первого года) время от времени про­валивается в сон (при условии, что этому процессу не ме­шает никакая телесная потребность, такая как голод, и ни­какая телесная боль или неудовольствие). Но уже через несколько месяцев тот же самый ребенок, несмотря на свою усталость, будет протестовать, если его буд\т класть в по­стель, будет всеми силами бороться, звать мать и т.п. Оче­видно, что засыпание в это время не более, чем оно бь1ло прежде: автоматическое удовлетворение телесной потреб­ности. В дифференцированной структуре, которая суще­ствует на втооом году жизни, Я и ОНО, ребенок САМ и ОБЪЕКТНЫЙ мир уже отличаются друг от друга. Пере­ход от бодрствования ко сну означает теперь три вещи: вытягивание всего либидо из объекта, отвод всех интересов Я от внешнего мира и опускание Я в ОНО. Ничто из это­го не легко; все эти процессы создают у ребенка страх, лишь заставляют его тем более ожесточенно бороться против сна и дают повод бесконечным желаниям присутствия матери, ночного света, открытой двери, стакана воды и т.п. Лишь когда объективные отношения ребенка станут постояннее и его организация Я будет чувствовать себя увереннее, опять исчезнут эти трудности: немного более старший ребенок может позволить себе тогда заснуть. Как уже упоминалось выше, дети имеют свои собствен­ные вспомогательные средства, чтобы осуществить переход от бодрствования ко сну. Аутоэротические занятия служат возврату либидо из внешнего мира к собственному телу; "переходные объекты" (игрушечный медвежонок и т.п.) выдвигаются между материнским объектом н телом. В бо­лее поздние детские годы (латентный период) или даже когда прекращаются аутоэротика и особенно онанизм, от­давая справедливость Я, из внутренних конфликтов обра­зуются новые нарушения засыпания. Появляющиеся симп­томы, которые сопровождают эту борьбу за отвьпсание, обычно являются навязчивыми, такими как навязчивые просьбы, навязчивые числа, навязчивые мысли и т.д. По внешнему виду нарушения засыпания у детей похо­жи на нарушения сна депрессивных и меланхоличных взрослых. Однако, несмотря на определенные поверхност­ные соответствия, лежащая за ними метапсихологическая картина совершенно другая. В действительности оба явле­ния имеют мало общего, и детское нарушение не следует рассматривать как предтечу взрослого нарушения. Общее

194

А Фрейд

между ними есть лишь в том, что функция сна очевидно предрасположена к нарушениям и тем самь1м может слу­жить ареной борьбы для внутренних конфликтов. Нарушения кормления

История детских нарушений кормления во всех своих подробностях еще лучше известна аналитик) (См. выше, гл. III, соответствующая генетическая линия. Также А.Фрейд, 1946.) Здесь множество трудностей в кормлении сменяют друг друга как сопутствующие явления развития инстинкта и Я. Первые нарушения образуются при грудном вскарм­ливании младенца, где они обусловлены множеством при­чин Со стороны матери следует 11меть ввиду телесные пре­пятствия, такие как формы грудного соска, скудность сек­реции молока и т.п.; или психические препятствия в фор­ме ее отношения к кормлению грудью. Со своей стороны грудной ребенок может привнести телесные трудности, как например, неподготовленный сосательный рефлекс, орга­нически обусловленное снижение пищевой потребности; или психические трудности как автоматический ответ на страх или амбивалентность матери. Следующим частым нарушением является отказ от пищи после отнятия от груди. Его можно предотвратить, если отнятие от груди или бутылочки происходит не мгно­венно, а постепенно. Там, где оно переживается ребенком как травма, оно оставляет после себя последствия в фор­ме негативной установки к приему пищи, недоверия про­тив каждого нового вкусового ощущения, отвержения не­привычных блюд, снижения орального чувства удоволь­ствия и т.д Случается и противоположное' дети, которые были оторваны от груди внезапно, остаются на всю пос­ледующую жизнь голодающими и жаждущими. На следующей степени еда вькодит на аренду борьбы, на которой амбивалентность ребенка по отношению к ма­тери находит свое выражение. (Впечатляющий клиничес­кий пример этого — маленький ребенок, который в гневе к матери имел обыкновение не только выплевывать то, чем она его кормила, но и еще соскребал последние остатки пищи с языка.) Такая борьба с матерью разьпуывается вок­руг того, что нужно съесть (отказ от определенных блюд, болезненная тоска по другим блюдам и т п), сколько нуж­но съесть и каким образом след) ет есть (сидеть за столом спокойно, соблюдать правила поведения за столом и т.п.).

Глава 5. Патологическое детское развитие

195

Лишь несколько позднее и без такого же отношения к объекту появляется: отвращение к определенным блюдам, которое исходит из воспитания опрятности, т.е. из защиты от анальных побуждений; предпочтение питания без мяса, которое соответствует (там, где вегетарианство не обуслов­лено взрослым окружение) вытеснению каннибалистских, садистских фантазий; или отказ от приема пищи, который восходит к отвергаемым фантазиям беременности. Нередко родители боятся, что эти безобидные сложно­сти являются предвестниками угрожающих жизни отка­зов от еды (невротическая анорексия, отсутствие аппети-. та) и без лечения могут в них перейти. Описанные нару­шения не являются признаками патологических измене­ний, а генетически обусловлены и как таковые недолгов­ременны. Они только тогда дают повод для опасения, ког­да каждое неприятное окрашивание процесса питания ос­лабляет удовольствие от еды и тем самым содействует осложнениям на следующей ступени. Чем обширнее дет­ские нарушения питания, тем основательнее подготавли­вается также почва для невротических желудочных и ки­шечных нарушений взрослой жизни. Архаические страхи

Страх с самого начала принадлежит к эмоциональной жизни ребенка, еще раньше, чем разовьются специфичес­кие формы страха, которые, с одной стороны, соответству­ют состоянию его объектных отношений, с другой сторо­ны, формированию его внутреннего мира (см. гл IV). Буйные, так назьшаемые "архаические" страхи малень­кого ребенка возникают спонтанно и не могут быть сведе­ны к предшествующим опасным ситуациям или неприят­ным переживаниям. Внешне они выражаются как страх перед темнотой, страх оставаться одному, страх перед чу­жими, перед новыми впечатлениями, перед громкими шо­рохами (перед громом, ветром и т.п.). Внешне есть сходство между ранними архаическими страхами и поздними фоби­ями, которое, однако, нельзя подтвердить метапсихологи-чески. Фобии фаллической фазы являются результатом высокоразвитых психических процессов (регрессии, смеще­ния, конфликты); в противоположность им архаические страхи являются отличительными признаками незрелости и слабости Я, в распоряжении которого существует еще мало средств преодоления страха и которое, кроме того,

196

А. Фрейд

реагирует паническим состоянием на раздражения, с пони­манием и преодолением которых оно не справляется. Чем более увеличивается зрелость Я, тем более уходит на задний план эта форма страха. Проверка реальности, логическое мышление, возрастание разумности, уменьше­ние проекций и магического мышления делают окружа­ющий мир менее угрожающим.

Нарушенное поведение маленьких детей

Когда сложности некоторых маленьких детей увеличи­ваются до пика, матери не могут больше с ними справлять­ся. На вершине аяально-садистической фазы проявляются свои инстинктивные стремления либо непосредственно в виде удовольствия от грязи, удовольствия от разрушения и моторного беспокойства, либо реактивно в виде неспособ­ности расставаться, в виде мучительного обращения, жалоб, неудовлетворения, хаотичного излияния чувств. Не смотря на эти тяжело переносимые окружающим миром, квазипатологические явления, не следует очень серьезно воспринимать состояние в целом. Оно объясня­ется недостатком возможностей отвода, которые находят­ся в распоряжении детей этого возраста, и картина изме» нится с увеличивающимся развитием функций Я, таких как мышление, речь (А.Катан, 1961), игра, возможности сублимации и т.д. Проходящая навязчивая фаза

С одной стороны, мы привыкли приписывать любовь к порядку, опрятность, магическое мышление и церемонии засыпания навязчивому неврозу или навязчивому характе­ру, однако, с другой стороны, наблюдаем их проявления почти у всех детей на вершине или перед спадом анальной прегенитальности. То в результате воспитания опрятности, то на основе развития Я, которое временами (если даже не регулярно) сочетается с преодолением анальных побужде­ний (Г.Гартман, 1950), дети ведут себя, как будто они навяз­чиво неврсшгчны, не являясь такими в метапсихологичес-ком смысле. Очевидная патология этой возрастной ступе­ни вновь исчезает, как только развитие инстинкта и Я про­двигается к фаллически-эдипальной фазе. Связь этой генетически обусловленной навязчивой фазы с более поздним навязчивым неврозом, с другой

Глава 5. Патологическое детское развитие__________197 стороны, нельзя проглядеть. Происходящие в ней пережи­вания создают точку фиксации, к которой позднее сходят­ся регрессии (возвращаясь от фаллической фазы). Даже если ранняя навязчивая фаза сама еще не может быть названа невротической, возврат к ней, защита от ее воз- -рождения, возникающие из этого конфликты и компро­миссные образования в конце концов становятся причи­ной навязчивого невроза.

Генетически обусловленные нарушения на фаллической фазе предпубертатности и пубертатности

То что генетические сдвиги не только ответственны за нарушения, то также за спонтанное излечение, становит­ся особенно ясно там, где генетически обусловленные из­менения являются качественными, т.е. касаются экономи­ческих отношений в инстинктивной жизни или в органи­зации Я. На фаллической фазе, например, увеличивает­ся инстинктивная сила, а с ней защита от страха кастра­ции, страха смерти, желания смерти и пр., которая созда­ет клиническую картину смещения задержек, сверхком­пенсаций, регрессивных и пассивных действий. В целом угрожающий возникнуть синдром может, однако, ни во что не вылиться, если сила Эдипова комплекса снижает­ся и ребенок делает биологически предписанный шаг в латентный период. С ослаблением инстинктивной интен­сивности инфантильный невротик становится относитель­но беспроблемным. Обратное наступает со следующим генетическим сдви­гом, который знаменует собой переход от латентного пе­риода к предпубертатности. Здесь вновь появляются уси­лившиеся оральные и анальные побуждения, предэдипаль-ного прошлого, угрожающие многим появившимся в ла­тентном периоде достижениям (социальное приспособле­ние, сублимации). Полная видимость психического здоро­вья и внутреннего равновесия вновь исчезает; остаются, с одной стороны, невротические, с другой стороны, диссо-циальные действия, которые придают предпубертатности ее противоречивый характер. Далее следует хорошо известная аналитику из многих исследований картина пубертатности (см. Айслер, 1958; Гелеерд, 1958; также А.Фрейд, 1936). Вновь всплывающие генитальные побуждения помогают утвердить мужествен­ность и скорее покончить с привнесенными из негативно-

198

А. Фрейд

го эдипова комплекса пассивно-феминистическими стрем­лениями и другими прегенитальными остаточными про­явлениями. С другой стороны, пубертатный сдвиг созда­ет свою собственную симптоматологию, которая при не­благоприятных обстоятельствах равносильна психическим и юридическим нарушениям и начинает отступать лишь с вступлением во взрослость. (Г.Нагера в работе "Инфан­тильные неврозы", 1966, предлагает следующую хроноло­гическую последовательность ступеней: а) нарушения развития (посредством внешнего воздей­ствия на процесс развития); б) генетически обусловленные конфликты (как нормальные сопутствующие явления генетических продвижений); в) невротические конфликты (между инстинктивными тре­бованиями и осознанными требованиями внешнего мира); г) инфантильные неврозы.) Диссоциальность и криминальность как диагностические категории в детской клинике Социальное приспособление и хронологический воз­раст. Юридическая и психологическая точки зрения. Обсуждавшаяся выше неуверенность, когда мы впра­ве сказать, что ребенок "врет" или "ворует", становится сильнее, когда мы распространяем вопрос на целую об­ласть социального приспособления и его неудачи. Начиная с какого возраста несовершеннолетний может быть привлечен к суду (суду для несовершеннолетних) и отвечать перед законом за свои действия, по-разному ре­шается в различных государствах и на различных конти­нентах. В центральноевропейских странах средний возраст 13-14 лет. В Англии и Америке мы находим постепенную градацию юридических мер, начиная с 8 лет до полной ответственности с 16, 18 или 21 года. Европейские крими­нологи солидарны в том, что "желательно вводить полную ответственность перед законом не раньше 18 лет". Воспитатели и аналитики чувствуют себя в этой обла­сти не более уверенно,'чем криминологи. Мы лишь счи таем, что нецелесообразно характеризовать детей асоци­альными, диссоциальными или преступными прежде, чем их развитие достигнет уровня, который связан с соци­альным приспособлением. Мы пытаемся утвердить эту точку зрения даже там, где действие и поведение наруша­ют все предписания и моральные требования семьи или

Глава 5 Патологическое детское развитие

199

социального сообщества. Социальному приспособлению очевидно должно предшествовать эмоциональное и интел­лектуальное понимание таких предписаний и идентифи­кация с социальными требованиями, которая следует за идентификацией с родителями как их представителями. Мы солидарны с юридическим миром в том, что такое приспособление наступает медленно, в соответствии с хро­нологическим возрастом. Но мы ожидаем его в целом раньше, чем криминологи. С наступлением Эдипова ком­плекса, по нашему мнению, должны, как минимум, по­явиться основы для социального приспособления. Теория и практика в этом отношении идут рука об руку. Мы понимаем теоретически, что ребенок на предэдипальной фазе ни в юридическом, ни в метапсихологическом смысле не может быть адаптированным членом человечес­кого общества. Несмотря на это, мы используем в клини­ческом исследовании и для этих ранних возрастных кате­горий такие термины, как асоциальные, запущенные, обще­ственно неприспособленные или, как минимум, "латентно запущенные (беспризорные)" дети (Айхорн, 1925). В этих случаях мы имеем ввиду не окончательное социальное при­способление созревшего индивида, а много промежуточных ступеней и частичных успехов, которые характерны для пути к социализации. Там, где ребенок, подрастая, не де­лает соответствующих продвижений по этой ступенчатой лестнице, он вызывает нашу озабоченность в том, что ожи­даемый конечный результат не появится или будет суще­ствовать лишь в ограниченном размере. Мы не сомневаемся, что окончательное социальное приспособление основывается на целом множестве усло­вий, т.е. что генетические продвижения в каждом пункте и со всех сторон психического аппарата должны сочетать­ся друг с другом, чтобы достичь этого действия. Чем боль­ше мы знаем об этих отдельных условиях, тем лучше мы можем предсказывать более позднюю диссоциальность, даже если ко времени установления диагноза в клиничес­кой картине можно увидеть лишь едва заметный намек на рассогласование между генетическими линиями, рас­хождение в темпе развития инстинкта и Я или недостат­ки и слабости в объектных отношениях. Такое расщепление социального приспособления на его генетически-исторические элементы кладет конец также и заблуждению, что диссоциальность или криминальность, как назологические понятия, едины, что их можно свес

199

200

А. Фрейд

TII к специфическим внутренним причинам, таким как духовная и моральная неполноценность, либо к специфи­ческим влияниям окружающего мира, таким как разлу­чение с родительским домом, распад семьи и т.п. Чем меньше мы говорим о специфических причинах диссоци-альности, тем более становится для нас само собой разу­меющимся рассмотрение социального приспособления как конечного результата инстинктивной судьбы, т.е. припи-сьтание его модификации стремлений, которые естествен­ным образом существуют в каждом нормальном ребенке. теоретическая позиция такого рода облегчает сопоставле­ние генетических линий, которые ведут к рассматривае­мым здесь патологическим результатам. Как и следовало ожидать, такое движение в .сторону аномалий является более туманным, спутанным и труднее прослеживаемым, чем приведенные выше нормальные линии развития. Новорожденный под господством принципа удовольствия Новорожденный знает лишь один закон, а именно, прин­цип удовольствия, которому слепо подчинены все его про­явления. Под господством этого принципа приветствуются приятные переживания, отвергается неприятное и на как можно более низком уровне удерживается напряженность. Для будущей жизни новорожденного имеет значение то, что он может самостоятельно регулировать удовольствие и неудовольствие только тогда, когда удовлетворение осу­ществляется на собственном теле (т.е. аутоэротика). Ухаживающая мать как первая законодательница

Для осуществления телесных потребностей ребенка, таких как голод, сон, температурная регуляция, младенец полностью предоставлен ухаживающему за ним лицу; на­сколько сильно поиск удовольствия является внутренним принципом, настолько сильно зависит удовлетворение желаний от значений внешнего мира. Мать исполняет и отвергает желания ребенка и благодаря этой роли, стано­вится не только его первым объектом любви (по типу при­мыкания, опоры), но также и его первым законодателем. Первые правила и законы внешнего мира, которые стано­вятся ощутимы для ребенка, относятся к частоте и коли­честву предоставляемых ему удовлетворении. Решающим здесь является то, как различные методы ухода за груд-

Глава 5. Патологическое детское развитие

201

ным ребенком (или сама мать и ее советчики) настроены к установленному самим ребенком принципу удоволь­ствия: действуют ли они ему наперекор или руководству­ются им в своих действиях. Некоторые целиком ставят уход за ребенком на службу инстинктивной и потребнос-тной регуляции на основе условных рефлексов и для этой цели используют отказы, ограничивают удовлетворения и следуют пути диаметрально противоположному устремле­ниям желаний ребенка (мрачный деспот). Другие действу­ют противоположным образом, избегают подвергать ре­бенка неприятным переживаниям и как только возмож­но больше подготавливают ему приятных удовлетворении (кормление по потребности и пр.). Грудной ребенок, поддерживание жизни которого зави­сит от материнской заботы, безысходно подвержен возло-женнь1М на него правилам, предписаниям и режиму. Он вос­принимает режим как враждебную силу, пока он готовит ему неприятности, и как дружественную, пока он приносит ему удовлетворения. Несмотря на свою беспомощность ребенку, однако, удается сформировать на основе заботы о нем оп­ределенные действия по отношению к матери. Матери начи­нают уже в этом раннем возрасте различать два рода детей: послушных, "хороших", легко управляемых и нетерпимых, своевольных, тяжелых, которые буйно протестуют против каждого требуемого от них ограничения.

Внешнее ограничение инстинктивного удовлетворения Чем самостоятельнее подрастающий маленький ребе­нок в отношении приема пищи, сна и т.д., тем более от­ходят на задний план телесные потребности в борьбе с внешним миром и уступают свое место инстинктивным желаниям. Ребенок преследует далее удовлетворение сво­их эгоистических, прегенитальных или агрессивных жела­ний с тем же самым рвением, как прежде стремился к насыщению своего чувства голода, и сталкивается — так же, как и прежде, — с ограничениями, которые налагает на него внешний мир. Для ребенка естественно желание осуществить свои инстинктивные цели без отлагательства, не учитывая окружающие обстоятельства; взрослый мир должен, хочет он этого или нет, сдерживающе вмешивать­ся, чтобы предохранить самого ребенка от вреда или что­бы защитить других людей и вещи от его крайностей. Вследствие этой несогласованности между внутренним и

202

А. Фрейд

внешним, стремлением к удовольствию и учетом реально­сти все дети этого возраста запутаны в постоянных слож­ностях со своим окружением и естественным образом не­послушны, нелюбезны, упрямы, т.е. "плохие".

Осознание внешних ограничений

Мы характеризуем индивида как незрелого до тех пор, пока инстинктивные желания и их осуществление разделе­ны между ним и его окружением следующим образом: желание на его стороне, решение об удовлетворении или отказе на стороне внешнего мира. От этой моральной за­висимости, которая для детства является нормальной, идет далее длинный и трудный путь развития к нормальному взрослому состоянию, в котором зрелый человек в состоя­нии быть судьей в собственном деле, т.е. на основе состав­ленных в себе самом ожиданий и внутренних идеалов кон­тролировать свои намерения, подвергать их рассудительно­му анализированию и самостоятельно решать, нужно ли побуждение отклонить, отложить или превратить в дей­ствие. Такая моральная независимость является результа­том многочисленных внутренних столкновений между про-* изводными ОНО, с одной стороны, и способностями и фун­кциями Я, с другой стороны. Некоторые из противореча­щих друг другу влияний, которые ведут то в направлении к социализации, то к диссоциальности, приводятся далее.

Роль "принципов психического события " для социализации индивида Принцип удовольствия в его исходной форме и его более поздняя трансформация в принцип реальности оба являются присущими психическому аппарату законами, овладевающими каждый в свое время психическими про­цессами. Принцип удовольствия господствует, как описа­но выше, в раннем детстве без внутреннего сопротивления и после этого времени также владеет еще всеми психичес­кими достижениями, которые тесно связаны с ОНО, та­кими как бессознательная и (в незначительной степени) сознательная жизнь фантазий, жизнь сновидений, симп-томообразование при неврозе и психозе. Оба принципа соответствуют теоретическим психологическим понятиям, т.е. намерению охарактеризовать определенные виды пси­хического события и отличить их друг от друга. Они не

Глава 5. Патологическое детское развитие

203

содержат в своем исходном значении никакой моральной или социальной оценки. Однако в их применении к социализации индивида та­кие оценочные суждения нельзя обойти. Кто находится под властью принципа удовольствия, руководствуется в своих действиях исключительно и без учета внешних отношений своим стремлением к удовольствию. Лишь принцип реаль­ности создает пространство для отсрочки, задержки и уче­та социального окружения и его требований. Это может обозначать лишь то, что принцип удовольствия и диссоци-альное или асоциальное поведение сплетены так тесно, как принцип реальности и состоявшаяся социализация. С другой стороны, в этой области необходима осторож­ность, потому что отношение между принципом реально­сти и социализацией не так ясно, как кажется на первый взгляд. Август Айхорн (1925) первым указал на то, что беспризорные и юные преступники могут достичь высокой степени принципа реальности, не ставя эту способность на службу социализации. Предположение, что переход от принципа удовольствия к принципу реальности является предварительньш условием социализации индивида, со­храняет свое значение. Однако обратное не верно: продви­жение к принципу реальности само по себе не дает ника­кой уверенности, что индивид будет следовать соци­альным требованиям. Формирование принципа реальности прежде всего опре­деляет растущую способность переносить инстинктивные отказы и отсрочки, переносить инстинктивные цели и до­вольствоваться ограниченными замещающими удовольстви­ями, т.е. понижениями качества удовольствия. Многие ав­торы рассматривают эту способность как решающую для социализации, а существование неограниченного получения удовольствия как решающее для неудачи приспособления. Против такого мнения, несмотря на его частичную правиль­ность, говорит то обстоятельство, что в нем могут быть не учтены другие столь же важные воздействия.

Роль развития функции Я для социализации

Продвижение ребенка от принципа удовольствия к принципу реальности (и тем самым к возможности соци­ализации) не может наступить прежде чем различные функции Я не достигнут определенных ступеней развития. Лишь когда в психическом аппарате будут заложены сле-

204

А. Фрейд

ды воспоминаяий, стало быть возникнет память, действия ребенка смогут осуществляться на основе опыта и пред­видения, следовательно реально направленны. Без конт­роля реальности нет никакого различия между внутренним и внешним, фантазией и реальностью стало быть также нет никакого основания для замены галлюцинаторных осуществлении желаний приспособленными действиями. Лишь приобретение речи делает ребенка членом челове­ческого общества. Связанные с речевой способностью вто­ричные процессы, такие как логика, разумное мышление, способствуют пониманию взаимосвязи между причиной и следствием, не делая каждое приспособление к требовани­ям окружающего мира лишь слепым подчинением. Рука об руку с этим развитием идет продвижение от импуль­сивного поведения к ориентировочному продумыванию дей­ствий, посредством которого между желанием и удовлет­воряющим действием включаются интеллектуальные про­цессы. Одним из важнейших шагов к социализации явля­ется возможно овладение двигательной сферой посредством Я, которое кладет конец инстинктивным действиям. На­конец, социальная позиция человека основывается также на его синтетической функции, не оставаясь хаотически разрозненной работой импульсов, желаний, настроений, склонностей и пр., не соединяясь в едином лице с чувством ответственности за себя самого и за окружающий мир. То, что человек должен вырасти из пределов первич­ного процесса, прежде чем вопрос встанет о социальном приспособлении, настолько само собой разумеется, что возможно именно из-за того обстоятельства не принима­ются во внимание другие направления. Мы не ожидаем, что маленький ребенок будет вести себя социально, преж­де чем он сможет вспоминать, говорить, думать и разум­но анализировать. Мы не удивимся, если умственно отста­лый и органически дефективный ребенок не будет иметь никакого социального приспособления (кроме основанно­го на дрессуре) или если патологические регрессии Я в более поздней жизни вновь разр\тцат сделанные в этом направлении приобретения. Роль механизмов Я для социализации Посредством становления принципа реальности, с одной стороны, и вторичных мыслительных процессов, с другой, начинают сближаться друг с др)том внутренние оценки

Глава 5. Патологическое детское развитие 205 ребенка и оценки его окружения. Однако дистанция меж­ду ними может исчезнуть только тогда, когда дальнейшие влияния делаются действенными, а именно, появляются механизмы Я, которые имеют дело с любовными связями ребенка, и начинают сглаживаться основополагающие раз­личия между самим собой и объектным миром. Прежде всего здесь важно стремление к подражанию, которое рано делается заметным и увеличивается по силе по мере обращения внимания на внешний мир. Малень­кий ребенок не остается пассивным, он пытается, по мень­шей мере, в своей фантазии (позже во многих действиях) перевести себя в роль ухаживающей матери и тем самым отнимает от нее для себя некоторое количество всемогу­щего господства над процессами удовлетворения. Где подражание ведет к получению удовольствия, ему соответствует, начиная с преэдипальной стадии, идентифика­ция, которая означает желание сделать из случайного под­ражания что-либо прочное и продолжительное, а именно, так изменить себя самого, чтобы все больше и больше содержать привлекательные черты родителей. Социальные действия родителей, как они есть, переводятся тем самым из внешне­го мира во внутренний мир ребенка, становятся его идеалом и предтечей его СВЕРХ-Я ("Ступень в Я"). Такие идентифи­кации дают ребенку преимущество, что он, как и в свои бо­лее ранние времена, вновь может чувствовать себя единым с матерью, даже если это новое единство ребенка и матери ограничивается областью морали и образования идеала. Во время и после отступления эдипального периода эта новая внутренняя инстанция наделяется одалживаемым у родителей авторш-етом и получает посредством интроек-ции (перенос субъектных ощущений на объект) разряд внутреннего законодателя. Притязания на инстинктивную регуляцию, которые прежде были лишь желательным образцом, заменены теперь СВЕРХ-Я в качестве требова­ний. Пока Я их выполняет, оно вознаграждается (со сто­роны СВЕРХ-Я) чувством самоудовлетворения и самоува­жения; если Я занимает позицию инстинктивного желания и следует запретам СВЕРХ-Я, оно наказывается со сторо­ны СВЕРХ-Я посредством чувства вины. То, что прежде происходило как борьба за социальное приспособление между ребенком и родителями, повторяется, таким обра­зом, как внутренний конфликт между побуждениями желаний ребенка и его внутренними (созданными по об­разцу внешнего мира) законодателем.

206

А. Фрейд

Образование эффективного СВЕРХ-Я означает для ребенка решающий прогресс в социализации; вместо того, чтобы быть подверженным моральным требованиям сво­его социального окружения, он теперь сам принимает в них участие и может чувствовать себя их представителем. Несмотря на это, будет ошибкой переоценивать независи­мость также жесткого детского СВЕРХ-Я. Внутренний авторитет требует еще на долгие годы поддержки и опо­ры авторитетной фигуры из внешнего мира и может раз­рушиться, если либо объектные отношения к родителям, либо идентификация с ними разрушается посредством сильных разочарований или шоковых переживаний. ОНО как помеха социализации

То, что развитие Я и СВЕРХ-Я у нормального ребенка за относительно короткое время достигает далеко постав­ленной цели, легко вводит наблюдателя в заблуждение относительно бесконечных трудностей и препятствий, ко­торые нужно преодолеть на пути. Мотивы, которые тол­кают ребенка к положительной установке, признанию и, наконец, присвоению социальных требований исходят из эмоциональных отношений к своим важнейшим объектам, к родителям, и, соответственно, являются сильными. С другой стороны, нельзя забывать, что для ребенка не ме­нее неотложно удовлетворение его собственных инстинк­тивных желаний. Для каждого ребенка является болезнен­ным открытием, что прегенитальная сексуальность и ин­фантильная агрессивность, составляющие ядро его инстин­ктивной жизни и вызывающие в своей исходной форме возмущение, не подходят для мира взрослых и должны претерпеть далеко идущую трансформацию, прежде чем они смогут быть допущены к дозволенному проявлению. От него требуется, чтобы он отрекся от части себя само­го, чтобы быть принятым в социальное сообщество. На помощь процессу приходит, с другой стороны, то, что не все необходимые инстинктивные модификации должны быть получены посредством внутренних столкновений, что, по меньшей мере, некоторые претерпевают спонтанные изменения, которые обусловлены созреванием и ростом. Самые ранние каннибалистские фантазии, например, становятся жертвой первичных вытеснении, т.е. они от­нюдь не вмещаются в структуру Я и исчезают, еще рань­ше, чем Я приведет к движение свои защитные усилия.

Глава 5. Патологическое детское развитие

207

Точно так же и главная часть беспочвенной агрессивнос­ти и деструкции маленького ребенка спонтанно связыва­ется и усмиряется не посредством усилий со стороны Я или воспитания, а посредством его слияния с детским ли­бидо (Слияние между либидо и агрессией). Так же и анальные побуждения нашего культурного ребенка почти автоматически находят дорогу к ограниченному смеще­нию и сублимированию, до тех пор пока воспитательные мероприятия в этом отношении не вмешиваются в есте­ственный отвод мешающе и опрокидывающе. Защитные достижения, требующиеся ребенку как само собой разумеющиеся, тем не менее остаются значительны­ми. Не все инфантильные инстинктивные производные ус­тупчивы и большинство их ведет к конфликтам вначале с окружающим миром, затем с инстанциями Я (поскольку они вобрали в себя требования окружающего мира). Затем Я теряет способность обращаться с инстинктом как источни­ком удовольствия и вместо этого проверяет является ли ин­стинкт с точки зрения окружающего мира и собственного СВЕРХ-Я приличным или неприличным, допустимым или недопустимым. Смотря объективно, не следует отрицать, что почти все нормальные элементы инфантильной жизни (та­кие, как жадность, корыстолюбие, ревность, желание смер­ти и пр.) толкают индивида в направлении диссоциальнос-ти, если они остаются неизмененными, и что социализация совпадает с защитой от них. Естественным образом проис­ходит практически то, что Я со своей защитной организаци­ей оказывает им сопротивление. Определенные производные ОНО полностью вытягиваются (вытесняются) из сознатель­ного Я; другие переходят в свою противоположность (реак­ционные образования); или направляются на другие, отдален­ные от инстинктивной цели (сублимация); сдвигаются с соб­ственной персоны на другую (проекция) и др. Осуществле­ние немногих чуждых Я побуждений таких, как фалличес­кая сексуальность, откладывается на будущее. Защитные процессы, задача которых охранять социаль­ное будущее индивида, одновременно воздействуют на цело­стную личность задерживающе, ограничивающе и обедняю-ще, оказывают вред, который может свестись либо к выбо­ру защитных механизмов, либо к чрезмерному давлению воспитания. Защитные мероприятия сами по себе не являют­ся (как это представляется некоторым авторам) односторон­не болезнетворными (вытеснение, реакционное образование) или поддерживающими здоровье (отсрочка, сублимация).

208

А Фрейд

Они постоянно включают в себя и тот и другой, т.е. одновре­менно стоят на службе внутреннего инстинктивного преодо­ления и внешнего приспособления, которые в конце концов являются лишь двумя сторонами одного и того же процес­са. Между процессами развития и защитными процессами не существует никакого внутреннего противоречия; напротив, организация защитного процесса сама является важной и не­обходимой составной частью развития Я Действительные противоположности, на которые мы здесь наталкиваемся, лежат глубже, между индивидом и обществом: свобода ин­дивидуальной личности (включая инстинктивную свободу) против положения индивида в обществе (включая ограниче­ние инстинкта). Такое противоречие между обоими целями говорит против гладкого протекания процесса социализации (Вместо того, чтобы различать нормальные и патологичес­кие механизмы защиты, целесообразно проверить отдельные мероприятия по следующим точкам зрения. А) Соответствие возрасту. Защитные механизмы имеют свою собственную хронологию, с которой мы, по меньшей мере, частично знакомы. Вредные воздействия их приме­нения вероятнее, если они появляются слишком рано или дольше, чем положено, остаются в силе. Отречения и про­екции, например, в одной ранней детской фазе "нормаль ны", а в более поздней действуют патогенно. Вытеснение и реакционное образование ведут к застыванию детской лич­ности, если они слишком рано приходят в употребление. Б) Равновесие Мы рассматриваем как положительное то, когда защитная организация не ограничена на приме­нении небольшого числа мероприятий, а имеет для различ­ных опасностей в распоряжении различные механизмы. В) Интенсивность. Ведет ли защитная деятельность к неврозу или к внешнему приспособлению, зависит не толь ко от выбора механизмов, но также от интенсивности, с которой они применяются. Чрезмерность овладения ин­стинктами может привести только к неврозу. Г) Длительность. Никакой защитный механизм не дол­жен действовать дольше, чем опасность, против которой он изначально направлен.

Неудачи социализации

Чем больше необходимо предварительных условий для процесса развития, тем многочисленнее нарушения, кото­рым он подвержен В случае социализации ребенка пред

Глава 5 Патологическое детское развитие

209

варительные условия, как говорилось выше, лежат в двух областях: внешне — в воспитательных воздействиях; внут­ренне — в созревании, росте и развитии ОНО, Я и СВЕРХ-Я. Внешние воздействия различны от случая к случаю, в зависимости от семьи, социального положения и культур­ной принадлежности; внутренние воздействия изменяют­ся в зависимости от индивидуальных судеб развития ин­стинкта и Я. Из этого следуют значительнейшие различия в формировании социального сознания относительно'мо­мента появления, дальности действия и надежности. Не имеет смысла устанавливать гипотетические нормы, где вариаций так необозримо много, как здесь Неудача социализации сводится в психоаналитической литературе преимущественно к отдельному влиянию. То, что повреждения в высшем развитии Я (смотри выше) ведут к диссоциальности, согласуются с психологически­ми тестовыми результатами у многих беспризорных и зло­умышленников: низкий коэффициент интеллектуальнос­ти, умственное отставание, инфантильная личность и т.п. (См. Михаэлс, 1955, "Инстинктивный характер злоумыш­ленников"). У многих авторов (А.Айхорн, 1925, Августа Боннард, 1950) на переднем плане стоит то, что диссоци-альная или криминальная позиция родителей перенима­ется в СВЕРХ-Я ребенка посредством идентификации. То, что нарушения и насильственные прерывания в объектном отношении к родителям предрасполагают к диссоциаль­ности, сначала появилось у А.Айхорн (1925), позднее у Джона Боулби (1944), и принято сегодня как аксиома. У многих авторов количественным факторам в патоге­незе уделяется больше внимания, чем не менее значимьш качественным. Каждое изменение в силе инстинкта и Я или в их отношении друг к другу означает опасность для еще очень беззащитной социальной позиции ребенка. Там, где Я, все равно по какой причине, теряет силу, оно теряет так­же господство над нормальной инстинктивностью, так что примитивное стремление к удовольствию и эгоистические настроения занимают место соответствующее возрасту, со­циально приспособленного поведения. Там, где в особенно­сти ) силиваются заполнения инстинктивности в целом или определенного отдельного инстинкта, не хватает обыкновен­ной защитной деятельности, чтобы добиться необходимо­го для социального приспособления овладения. Такие ка­чественные отклонения, с другой стороны, свойственны нормальной генетической судьбе. Головная боль, телесное

210

А. Фрейд

заболевание, страх, шокообразное переживание обессили­вающе действуют на Я. Инстинктивная сила увеличивает­ся или падает смотря по внешним впечатлениям, таким как совращение, сексуальные наблюдения, чрезмерный приток отказов и удовлетворении, или из-за внутренних причин, как при переходах между различными генетическими сту­пенями. (Например, спад инстинктивной силы при перехо­де от эдипова комплекса к латентному периоду, которому соответствует социально приспособленное поведение латен­тного ребенка.) До тех пор, пока существуют качественные отклонения этого рода, социальное приспособление ребен­ка остается незащищенным, ненадежнь1м и подверженным постоянным изменениям. По мнению многих авторов, частые неудачи социально­го приспособления приписываются лишь в незначительной -мере инфантильной сексуальности и по большей части упорству инфантильной агрессивности. По моему мнению, эта точка зрения не подтверждается экспериментально. Там, где агрессивные стремления вступают в нормальные взаимоотношения с либидо, они скорее влияют на социали­зацию побуждающе, чем сдерживающе. Грудной ребенок нуждается в агрессивных (т.е. активных) стремлениях, что­бы обеспечить свое обращение к внешнему миру и свое удержание в нем; у маленького ребенка агрессия усилива­ет желание стать большим и независимым и поставить себя на месго родителей, т.е. идентифицироваться с ними. Об­разование сверх-Я зависит от агрессии, поскольку направ­ленные наружу агрессивные побуждения отводятся от объектного мира и ставятся в распоряжение Сверх-Я. Только там, где смешение между агрессивностью и ли­бидо не происходит или где позднее происходит расслое­ние, агрессивность (в качестве чистой агрессивности или деструкции) становится угрозой социального поведения. Причины этому лежат обыкновенно не на стороне агрессив­ного инстинкта, а на стороне либидоносных процессов. Если либидные отношения отстают в развитии или повреждают­ся посредством таких событий как разочарование в объек­те, разлучение с объектом, потеря объекта, они оказывают­ся слишком слабыми, чтобы связывать множество агрессив­ных элементов. Опасным местом здесь является анально-садистическая фаза, где, с одной стороны, особенно силь­на агрессивность, а с другой стороны, либидоносные отно­шения ребенка к окружающему миру находятся под угро­зой его амбивалентности. В это время часто случается, что

Глава 5 Патологическое детское развитие

211

агрессивные побуждения не поддаются воздействию либи­до, и в качестве чистой деструкции направляются то про­тив внешнего мира, то против самого себя. Такие дети ста­новятся бесцеремонными, жадными, скандальными и недо­брожелательными в своем отношении к внешнему миру и остаются недоступными для воспитательного воздействия или протеста со стороны СВЕРХ-Я. Где фузия (слияние) между агрессией и либидо не возрождается посредством удачных объектных образований, дальнейшее развитие идет к беспризорности и криминальности. От семейного союза к. социальному сообществу

Подражание, идентификация и интроекция (перенос субъективньк ощущений на объект), которые существуют на протяжении всего времени развития, не могут вывес­ти ребенка дальше чем до уподобления родителям. Они являются необходимыми предварительными условиями для последующего вступления в социальное сообщество взрослых, однако они означают не более, чем начало. Прежде чем не будет сделан шаг через семью наружу, итоговое достижение остается беззащитным даже там, где нет никакой существенной разницы между семейной мо­ралью и общественной моралью. Моральные и этические воззрения внутри семьи доступ­ны для отдельного ребенка с двух сторон. С одной сторо­ны, они являются важной составной частью родительской личности, так что ребенок может сделать их своими соб­ственными на пути любви к объекту и идентификации. С другой стороны, они используются родителями индивиду­ально с учетом специфических особенностей ребенка и с проникновением в его специфические трудности, предпоч­тения и склонности. Пока родители сами нарцистически идентифицированы со своим ребенком, они не ставят ни­каких требований, которые превосходят либо детскую по­знавательную способность, либо силу детского Я; учитыва­ются возраст, индивидуальность, положение в семейном союзе. Наряду с многими преимуществами это поведение ребенка в семье имеет также свои недостатки. Некоторые дети ожидают как само собой разумеющегося найти также и вне семьи подобное внимательное отношение и реагиру­ют потрясением, если это ожидание рушится. Несмотря на это, начальная терпимость по отношению к ребенку явля­ется жизненно необходимой; где ее нет, ребенок возвращает

212

А. Фрейд

обратно из окружающего мира свои либидные заполнения и становится недоступным для его воздействия. Школа, куда затем поступает ребенок, сходна еще с се­мейной жизнью, поскольку стоящие перед ребенком тре­бования исходят от авторитетного лица, т.е. от учителя, которьш заполнен либидо, является объектом восхищения и может быть использован как объект идентификации. Помимо этого школьный порядок является безличност­ным. Даже если предписания и правила различны для более младших и более старших классов (то есть для раз­личного возраста), внутри школьного класса существует одинаковый порядок для всех учеников, хотя они тоже индивидуально отличаются друг от друга. Многие дети считают из-за этого трудньш привыкание к школе. Домаш­няя адаптация переносится на школьную жизнь не сразу. Со следующим шагом из школы в общественную жизнь исчезают и последние остатки индивидуального вниматель­ного отношения. То, что все граждане равны перед зако­ном не является только преимуществом; это означает так­же отказ от всех персональных преимуществ. Законы яв­ляются жесткими и безличными и нарушение их подлежит легальным санкциям, все равно какие жертвы для индивида означает их применение, облегчает ли или осложняет эту жертву его характер и интеллектуальный уровень. Един­ственными исключениями в этом отношении являются — или недавно были — душевнобольные и душевнонеполно-ценные индивиды, чьи дефекты мешают им, согласно ле­гальному мнению, различать "добро" и "зло". Мы не требуем от нормального индивида, чтобы он знал все множество общественных предписаний, прини­мал их и делал их своими собственными. От него ожида­ется за исключением основополагающих правил морали и этики лишь то, чтобы он признавал необходимость права и закона и был в принципе готов подчиниться им. Поло­жение "хорошего гражданина" по отношению к закону в конце концов не многим отличается от позиции ребенка, слепо признающего авторитет родителей; уголовный пре­ступник (все равно на каком основании) похож на ребен­ка, который игнорирует авторитет родителей, не поддается и противодействует ему. В отличие от описанного выше есть такие люди, чьи моральные требования к себе самому строже и выше, чем от них ожидает и желает окружающий мир. Их идеалы исходят из идентификации не с реальными родителями,

Глава 5. Патологическое детское развитие 213 а с идеализированным образом-родителя. Их СВЕРХ-Я использует при осуществлении своих намерений агрессию, которую другие индивиды используют для борьбы с вне­шним миром. При всех ограничениях, которые налагает на них их (навязчиво-невротический) характер, такие люди чувствуют себя самоуверенно и морально превосходят сво­их ближних: они достигают того, что они являются "соб­ственным господином" собственных вещей, стоя не за пре­делами закона, а над ним.

Гомосексуальность как диагностическая категория в детской клинике

Гомосексуальные побуждения, которые появляются во время развития, не легче разместить в классификации психопатологии детства, чем диссоциальные. Мы наталки­ваемся на те же самые вопросы: начиная с какого возрас­та поведение характеризуется как гомосексуальное; какие отношения существуют между нормальными психосексу­альными генетическими ступенями и гомосексуальными явлениями; и насколько возможно определить предвари­тельные ступени гомосексуальности и предсказать откло­нения от нормальной сексуальности во взрослой жизни по их первым признакам. С момента появления в 1905 году работы З.Фрейда "Три очерка по теории сексуальности" растущая психоана­литическая литература работает над темой гомосексуаль­ности. Не все эти публикации имеют отношение к детско­му возрасту. Важное различие между проявляющейся и латентной гомосексуальностью, например, основывается на фактическом осуществлении сексуальных действий у взрослых (бессознательные фантазии или проявляющие­ся акты) и не может быть сразу перенесено на сексуаль­ные игры детей. Различие между пассивной и активной гомосексуальностью (или лежащими в их основе фанта­зиями) касается роли партнера в сексуальном сношении, т.е. актов, которые входят в рассмотрение только после пубертатности. Многие обсуждавшиеся вопросы о том, насколько излечима гомосексуальность, также касаются только взрослых, которые воспринимают это отклонение либо приемлемьш для себя, либо страдают от него и под его давлением ищут врачебной помощи. Ряд других вопросов, которые также встречаются в литературе, имеют большое значение для детского анали-

214

А. Фрейд

тика. Здесь следует подчеркнуть в особенности три темы: роль однополовости и разнополовости для выбора объек­та; различия между реконструкцией из анализа взрослых и прямым наблюдением, за ребенком для оценки сексуаль­ной направленности; общие вопросы сведения гомосексу­альности либо к врожденнь1м, либо к приобретенным вли­янием и их взаимоотношениям друг с другом. Выбор объекта в зависимости от возрастных ступеней То, что оба пола в детстве заполняют либидо как женс­кие, так и мужские объекты, принадлежит к основополага­ющим открытиям психоанализа. На различных возрастных и генетических ступенях выбор объекта происходит на осно­ве различных потребностей и необходимостей. Объединения с лицами того же пола является поэтому так же нормаль­ными, как объединения с лицами противоположного пола и никакое из этих предпочтений неприемлемо для прогнози­рования более поздней нормы и аномалии. (См. у З.Фрейда: "Выбор объекта представляется психоанализу скорее неза­висимым от пола объекта, как его можно наблюдать в детс­ком возрасте, в примитивных состояниях и раннеисторичес-ких времена, где существуют одинаково свободные директи­вы относительно мужских и женских объектов, чем изна­чально заданным" (собр. соч., V, 44,1915).) Маленькие дети в начале жизни выбирают свои объек­ты на основе осуществления своих потребностей и желаний, не обращая внимания на половую принадлежность. Мать заполняется либидо, потому что ее ухаживание доставля­ет удовольствие, отец — вследствие своего удивительного всемогущества, как защитник, как повелитель матери и т.д. Там, где отец вместо матери перенимает уход за ребенком, ребенок переносит на него "отношение к матери"; где мать играет в семье ведущую роль, к ней направляется "отноше­ние к отцу". Однако естественным образом ребенок и того и другого пола либидоносно связан с обоими полами. Мы по праву говорим, что маленький ребенок является ни го­мосексуальным, ни гетеросексуальным. Мы можем с тем же правом также сказать, что он является и тем и другим. То, что первый выбор объекта у человека происходит на такой основе, подтверждается при переносах на анали­тика во время лечения. Здесь также пол имеет мало зна­чения. Отношение к отцу и матери переносится как на мужчину аналитика, так и на женщину.

Глава 5. Патологическое детское развитие

215

В самом деле, исключая этот первый "выбор объекта по типу опоры и поддержки" (т.е. на основе удовлетворения потребностей), все прегениталъные частные инстинкты ведут себя тем же самым образом. Они исходят из удовлетворе­нии, для которых сексуальный аппарат партнера не игра­ет никакой роли, однако его другие свойства и действия имеют для них значение. Там, где мать доставляет ребен­ку оральное или анальное удовольствие, мы можем сказать, что мальчик является на этой фазе гетеросексуальным, девочка — гомосексуальной; где отец и мать смешивают свои роли, результат противоположен. В связи с выбором объекта здесь рассматривается специфическая цель част­ного инстинкта, который пока независим от пола. В противоположность предшествующей генетической ступени на фаллической фазе пол объекта любви стоит на первом месте. Генетически обусловленная высокая оценка мужского органа побуждает как мальчиков, так и девочек выбирать объект, который обладает пенисом или которому по меньшей мере в фантазиях приписывается обладание пенисом (фаллическая мать). Как бы ни про­исходило прежде их сексуальное развитие, на этой ступе­ни они не могут освободиться "от выделенного посред­ством определенного условия объекта". ("Как наш малень­кий Ганс, который одинаково нежен как с мальчиками, так и с девочками и при случае зовет своего друга Фрица "своей самой любимой девочкой". Ганс гомосексуален, как только могут быть гомосексуальны все дети в полном со­ответствии с фактом, который нельзя не замечать, что он знаешь лишь один вид гениталиев, гениталиев как у него самого" З.Фрейд, Собр. соч., VII, 344-345.) Сам эдипов комплекс (как положительный, так и отри­цательный) конечно основывается на половом различии и выбор объекта эдипальных детей происходит не иначе чем среди взрослых. Положительная эдипальная связь с роди­телями противоположного пола по внешнему проявлению похожа во всех отношениях на взрослую гетеросексуаль-ность, связь с родителем того же пола — на взрослую гомо­сексуальность. Оба проявления находятся в рамках нор­мального развития и основываются на биологически, обус­ловленной бисексуальности человека. С другой стороны, здесь существуют качественные различия в заполнениях, которые можно рассматривать как первые предвестники более поздних отклонений от нормальной сексуальной цели. Ребенок обнаруживает большую притягательную

216

А.Фрейд

силу, которая исходит либо от мужского, либо от женско­го объекта и основьшается на впечатлениях от пре-эдипаль-ного времени. Здесь имеет значение как отец и мать выпол-няют свои собственные мужские и женские роли. Где оста­ются фиксации на агрессивно-садистической стороне аналь­ной фазы, они толкают мальчика в сторону положитель­ного Эдипова комплекса и к последующей гетеросексуаль-ности; фиксации на оральной и анальной пассивности тол­кают в обратную сторону, а именно к отрицательному эди-пову комплексу и к более поздней гомосексуальности. Со вступлением в латентный период эти предвестники опять отступают на задний план, за исключением случа­ев невротических детей с неразрешенными эдипальными образованиями. Здоровый латентный ребенок, у которо­го на первом плане находятся ограниченные, отодвинутые и сублимированные стремления, выбирает свои объекты опять без особого внимания к их полу. Например, учите­ля, которые играют большую роль для школьника, запол­няются положительно или отрицательно, т.е. любимы, уважаемы, внушают страх и т.п., не на основе их муже­ственности или женственности, а потому что они готовы помочь, могут понять и увлечь, бьшают строгими, непри­ступными и вызывающими страх. Важно также обратить внимание на то, что в латентном периоде либидоносное отношение к старшим товарищам строится иначе, чем у взрослых. То, что мальчики предпо­читают друзей или товарищей по игре мужского пола и отстраняются от девочек, внешне кажется проявлением гомосексуального выбора объекта, в действительности же является признаком здоровой мужественности (т.е. после­дующей гетеросексуальности); более поздняя гомосексуаль­ность проявляет себя противоположным образом, т.е. такой мальчик ищет общество девочек и предпочитает их игруш­ки, их книги и занятия. Девочки, стремящиеся играть с мальчиками, разделяющие их интересы и т.п., не ищут муж­ского партнера, а хотят сами быть мальчиками. В эту сто­рону их толкает пенисная зависимость и комплекс муже­ственности, а не их феминистические установки. В латентности в качестве внешне проявляющейся гомо­сексуальности выступает то, что соответствует, следова­тельно, гетеросексуальным побуждениям; внешне прояв­ляющаяся гетеросексуальность соответствует гомосексу­альности. Перевернутое состояние объясняется тем, что на этой генетической ступени отношения к старшим товари-

Глава 5. Патологическое детское развитие 217 щам основываются не на объектных отношениях к парт­неру, а на идентификации с ним. Ребенок стремится к "тождественности" (см. пословицу "свой свояка видит из­далека") с соратниками, что обыкновенно включает в себя факт одинакового пола. В предпубертатности гомосексуальные связи не менее часты и также не менее нормальны, чем гетеросексуаль-ные. Они мало или ничего не значат для более позднего выбора объекта и основываются прежде всего на повто­рении старых, прегенитальных отношений. Гомосексуальный выбор объекта в пубертатности осно­ван по большей части на частых в этом периоде жизни рег­рессиях от либидного заполнения объекта к себялюбию (нарциссизму) и первичной идентификации. В таких случа­ях субъект служит для самого себя, или правильнее сказать, для идеальной картины самого себя, включая собственную идеализированную сексуальную функцию, как партнер. Сходство таких отношений с гомосексуальными связями между взрослыми мужчинами является лишь поверхност­ным. С метапсихологической точки зрения, последние связи соответствуют заполнению какого-либо партнера объект­ным либидо; первые отношения являются нарцисстически-ми феноменами и принадлежат вместе с многими други­ми к шизоидным симптомам, которые появляются в пубер­татности. Они показывают, как глубоко заходит в отдель­ном случае регрессия либидо и мало что говорят, как скла­дывается будущая любовная жизнь индивида. Реконструкции и прогнозы в области гомосексуальности Предшествующее исследование различных генетичес­ких ступеней дает поразительно мало опорных данных для прогнозирования более поздней гомосексуальности. В пол­ной противоположности этх»1у анализу взрослых гомосек­суалистов не оставляет никакого сомнения в том, что их (латентное или проявляющееся) отклонение от нормаль­ной сексуальной цели восходит к инфантильным истокам и связано с судьбой прегенитальных частных инстинктов и ранних объектных образований. В психоаналитической литературе мы находим в этой связи указаний на следу­ющие пункты, которые в реконструкции истории детства таких пациентов оказываются патогенными: 1) конституционная предрасположенность, т.е. врожденная бисексуальность как основа гомосексуальности (З.Фрейд,

218

А Фрейд

"Три очерка по теории сексуальности, 1905, особенно до­полнительные примечания 1915 г., "Анализ фобии одно­го пятилетнего мальчика", 1909; Ф.Бем "Статьи по психо­логии гомосексуализма", Психоаналитический журнал N б за 1920 г., с. 297-319; Задгер "Учение о половых извра­щениях" 1921; Д.Брайн, "Бисексуальность", Психоанали­тический журнал N 11 за 1930 г., с. 150-166; Нунберг, 1947; Гиллеспиэ "симпозиум по гомосексуализму", Психоанали­тический журнал N 45 за 1964 г., с. 203-209); 2) нарциссизм, побуждающий индивида выбирать сексу­ального партнера по своему подобию (З.Ференци "О роли гомосексуализма в патогенезе паранойи", "Основы психо­анализа" N 1 за 1911 г.; "К нозологии мужской гомосексу­альности (гомоэротики)", "Основы психоанализа" N 1 за 1914 г.; З.Фрейд "К введению нарциссизма", 1914; Ф.Бем "О двух типах мужского гомосексуализма", Психоанали­тический журнал, N 19 за 1933 г., с. 499-506); 3) оральные и анальные корни гомосексуализма (Ф.Бем, 1933; Грете Бибринг, "Об оральном компоненте мужской инверсии". Психологический журнал, N 25, 1940, с. 124-130; Задгер, 1921; Б.Д.Левин, 1933); 4) переоценивание пениса на фаллической фазе (З.Фрейд, 1909; Задгер, "Сексуальная психопатия и внутренняя сек­реция", 1920; Е.Джонс, "Фаллическая фаза", Психоанали­тический журнал, N 19, 1932 г., с. 322-351; Б.Д.Левин, 1933; Р.М.Ловенштейн, 1935; О.Фенцхель, "Символическое "тождество" девочка = фаллус (греч. половой член)". Пси­хоаналитический журнал, N 22, 1936 г.,. с. 299-314; Ф.Па­ше "Симпозиум по гомосексуализму", Психоаналитичес­кий журнал, N 45, 1964 г., с. 210-213); 5) чрезмерная положительная или отрицательная связь (любовь или ненависть) с отцом или матерью (З.Фрейд, "Три очерка по теории сексуальности, 1905, "Из истории инфантильного невроза", 1918, "О некоторых невротичес­ких механизмах при ревности, паранойе и гомосексуализ­ме", 1922; Задгер, 1921; Э.Вайс "Об одной еще не описан­ной фазе развития догетеросексуальной любви", Психо­аналитический журнал, Nil, 1925 г., с. 429-443; Ф.Бем "О комплексе женственности мужчины", 1930, "О двух типах мужского гомосекс)ализма", 1933; Вульф "06 одном слу­чае мужского гомосексуализма". Психоаналитический журнал, N 26, 1941 г., с. 105-121); 6) травматически влияющее наблюдение женских генита-лиев или наблюдения менструации (Дали, "Менструаци-

Глава 5. Патологическое детское развитие

219

онный комплекс", "Имаго", 14, 1928; Нунберг, 1947); 7) зависть к телу матери (Ф.Бем, 1930; М.Клейн "Зависть и благодарность" в кн. "Духовная жизнь маленького ре­бенка", 1962); 8) ревность к младшим братьям, которые из соперников ста­новятся объектами любви (З.Фрейд, 1922; Лагаш, 1950); и т.д. Допущения такого рода исходят из анализа взрослых невротиков, у которых связи между их прошлым и насто­ящим хорошо документированы посредством аналитичес­кого материала. Несмотря на это, эти открытия нельзя использовать в обратном направлении, а именно для пред­сказания последующей гомосексуальности там, где при наблюдении или анализе ребенка появляются соответству­ющие факты. Шаткость любого прогноза можно проил­люстрировать на следующем примере: При различных формах мужского гомосексуализма аналитику посредством большого множества обследова­ний хорошо виден феминистически-пассивный тип. В про­являющемся внешне поведении такие мужчины привяза-ны к матери, неспособны и не хотят сексуальной связи с женским полом и находятся в постоянном поиске мужс­кого партнера, обычно из социально более низкого слоя, которые обладают такими физическими свойствами, как подчеркнуто мужской внешний вид, сила мускулов, силь­ное оволосение и пр. Реконструкция их истории детства в анализе показывает: страстное объединение с матерью в период от оральной до вершины фаллической генетичес­кой ступени; сильная антипатия к женскому полу, обыч­но вследствие травматического открытия женских генита-лиев у матери или сестры; промежуток времени большо­го восхищения перед отцовским пенисом. Влияние этих элементов на формирование гомосексуальности является в таких случаях несомненным. С другой стороны, те же самые психические факты можно найти не только в предыстории пассивно-фемини­стических гомосексуалистов, но они также являются нор­мальным состоянием любого мужского развития. То же самое объединение с матерью, которое у более позднего гомосексуалиста увеличивает страх кастрации перед от­цом и отбрасывает его на оральную или анальную ступень, является для нормального ребенка необходимой частью его положительного эдипова комплекса и предвестников его последующей гетеросексуальности. Открытие женских гениталиев, которое на всю жизнь отталкивает первых от

220

А. Фрейд

женского пола, присутствует в нормальном ходе генети­ческих событий. Оно естественным образом завершает фазу, на которой ребенок приписывает всем людям обла­дание пенисом, и оставляет после себя у мальчика обыч­но не более чем преходящее возрастание страха кастра­ции, которое наряду с этим оказывает способствующее влияние на его защиту от женских побуждений, на его гордость за собственную мужественность, на его фалли­ческое зазнайство перед "кастрированными" девочками. Восхищение перед пенисом "большого" мужчины, которое овладевает любовной жизнью пассивно-феминистическо­го гомосексуализма, также является само по себе нормаль­ной генетической ступенью в отношении к отцу. Различие заключается лишь в том, что более поздний гомосексуа­лист на этом застревает и продолжает наделять свои муж­ские объекты всеми признаками обожаемой силы, вели­чины и мужественности, в то время как более поздний гетеросексуальный индивид перерастает эту ступень, иден­тифицируется с отцом как с обладателем пениса и исполь­зует для себя самого отцовскую мужественность. На основании этого примера мы видим, что описанные инфантильные элементы не определяют сами по себе пос­ледующую сексуальную идентичность и что только их дальнейшая судьба определяет гомо- или гетеросексуаль-ность. Эта судьба зависит однако от множества сопутству­ющих обстоятельств, которые нелегко установить, в ана­литической реконструкции и которые не поддаются уче­ту при прогнозировании. Внешние и внутренние, каче­ственные и количественные влияния действуют вместе. Является ли объединение с матерью мальчика его первым шагом к мужественности или он будет вытеснять ради матери направленные на нее свои агрессивно-мужские стремления, зависит не только от него самого, т.е. от силы его фаллической сексуальности, интенсивности его каст-рационных страхов и желаний или от притягательной силы, исходящих от старых точек фиксации. Такую же большую роль играет позиция и действия матери. Не все равно: как она осуществляет на его оральной и анальной генетической ступени кормление и воспитание опрятнос­ти; приветствует ли она его зависимость или гордится его растущей независимостью от ее ухаживания; восхищает­ся ли она его фаллической мужественностью или откло­няет его эдипово сватовство как непозволимое. Не следу­ет также недооценивать значение временной последова-

Глава 5. Патологическое детское развитие

221

тельности событий. Встречающиеся у любого ребенка трав­матические наблюдения, врачебные вмешательства и пр. действуют как угроза кастрации. Сила этих воздействий зависит от того, в какой момент времени они случаются и тем более усиливаются, когда они сочетаются с вершиной фаллической мастурбации, отрицательшлм эдиповым ком­плексом, усилившимся чувством вины и т.п. Кастрацион-ные страхи и желания зависят со своей стороны от инди­видуальной личности отца, его строгости или снисходитель­ности, его пригодности для роли мужского образца и пр. Там, где в семейном союзе нет отца (отсутствие, развод, смерть), для эдипального ребенка отсутствует также гаран­тия, что его собственные сексуальные стремления по отно­шению к матери не выйдут за определенные рамки. В фан­тазиях отсутствие отца обычно приписывается влиянию ма­тери, т.е. ребенок считает, что мать устранила отца из-за его агрессивной мужественности и ждет такого же наказания на основании своих собственных аналогичных желаний. Влияния, которые воздействуют на сексуальное разви­тие, на этом еще не кончаются. Сюда присоединяются роковые происшей-вия такие, как несчастья, совращения, болезни, потеря объекта из-за смерти родителей, недоступ­ность или отсутствие подходящих гетеросексуальных объектов в окружающем мире пубертатных субъектов и пр. События этого рода нельзя предвидеть. Они могут в любой момент времени задержать, изменить, повернуть в обратную сторону направление развития ребенка. Чем больше количество воздействий, с которыми ди­агностик должен считаться, тем безысходнее представля­ется предсказание будущего развития в этой области. Сдерживающие и способствующие воздействия в развитии гомосексуальности

Выгоднее отказаться от поиска инфантильных предва­рительных ступеней у взрослых гомосексуалистов и вме­сто этого проверить, какие нормальные генетические фазы способствуют, а какие тормозят последующую гомо­сексуальность. Такое исследование основывается на пред­положении, что во все время детского роста оба сексуаль­ных течения естественным образом находятся рядом друг с другом, боятся друг с другом за превосходство и попе­ременно извлекают преимущество из либидоносных пози­ций, которые имеют место в ходе развития.

222

А. Фрейд

С этой точки зрения следующие факторы можно от­нести к способствующим гомосексуальности: 1. Врожденная бисексуальность, наделяющая всех инди­видов мужскими и женскими свойствами и дозволяющая им предлагать свои услуги мужским и женским любовным объектам или заполнять их как объект либидо. Появляю­щиеся на преэдипальном периоде идентификации с обоими родителями действуют как усиление бисексуальной пред­расположенности и создают конституциональную основу для последующего воздействия других источников. 2. Первичный и вторичный нарциссизм, т.е. заполнение себя самого нарцисстическим либидо. Пока выбор объекта в последующем детстве соответствует этому образцу, будут позитивно заполняться лица, которые в наибольшей степе­ни похожи на самого ребенка (в том числе того же пола). Отношения этого рода (нарцисстического) характерны для латентного периода, предпубертатности и пубертатности. 3. Любовные объединения по типу поддержки и опо­ры, для которых пол объекта не входит в рассмотрение. Фиксация на этой ступени (фиксация на ухаживающей матери) имеет для женского гомосексуализма большее значение, чем для мужского. 4. Либидонизация ануса и генетически обусловленные пассивные стремления анальной фазы, которые наделяют телесный фон мальчиков феминистическими установками. 5. Пенисовая зависимость как основа мужских иденти­фикаций девочек. б. Переоценивание пениса на фаллической фазе как основа мужской антипатии к беспенисовому ("кастриро­ванному") объекту любви. 7. Отрицательный эдипов комплекс как нормальная "гомосексуальная" генетическая ступень. В качестве сдерживания гомосексуальных воздействий и гарантии нормальной гетеросексуальности можно на­звать следующие воздействия: 1. Либидо-экономический фактор, который на протя­жении всего детства решает какое из обоих сексуальных направлений имеет преимущество. То, что постоянно спо­собствует гетеросексуальности, сдерживает гомосексуаль­ность, так это, например, мужская фаллическая фаза и положительный эдипов комплекс, которые ликвидируют возможные остатки от анальной пассивности (и связан­ные с ними гомосексуальные наклонности). Толчки, ис­ходящие от генитальной сексуальности в период пубер-

Глава 5. Патологическое детское развитие

223

татности, действуют в одном и том же направлении ге-теросексуальном. 2. Страхи кастрации, которые при определенных обсто­ятельствах вызьшают отвращение к женскому полу и тем самым гомосексуализм, а при других обстоятельствах дей­ствуют в противоположном направлении. Они ведут к за­щите пассивно-феминистической установки к отцу (которая предполагает отречение от пениса) или к чрезмерно агрес­сивному поведению "фальшивой мужественности" с подчер­кнутым успехом у женщин и отрицанием любой возмож­ности кастрации или феминистических побуждений. 3. Реакционные образования против анальности, в осо­бенности отвращение, преграждают путь к явным гомосек­суальным занятиям, (но не к их латентным формам). 4. Стремление завершить ход развития и "биологичес­кий здравый смысл" (Эдвард Бибринг "К развитию и про­блематике теории инстинктов", 1936) действуют на по'льзу гетеросексуальности. В целом соотношение сил между обоими стремлениями колеблется на протяжении всего детства вследствие вне­шних и внутренних обстоятельств, обусловленных судьбой и развитием. Остается справедливым, что "решение об окончательных сексуальных отношениях ... наступает лишь после пубертатности." (З.Фрейд, Собр. соч., V, 44,1905/1915). Другие извращения, одержимость страстью и пр. как диагностические категории в детской клинике Другими диагностическими категориями, которые нельзя применить непосредственно с детям, являются трансвестизм (половое извращение, переодевание в одежду противоположного пола), фетишизм и одержи­мость страстью. Основания для этого очевидны, поскольку речь идет об извращениях. В то время как инфантильная сексуаль­ность как таковая извращена полиморфно, не имеет смысла обозначать определенные сексуальные занятия ребенка как извращения, как это часто случается в дет­ской практике. Очевидно, вопрос нужно поставить ина­че. Для диагноза (и прогноза) важно знать, какие част­ные инстинкты или какие части частных инстинктов гро­зят сопротивляться подчинению под главенством гени-тальных зон, какие, следовательно, имеют перспективу заложить основу последующим извращениям взрослых.

224

А. Фрейд

Положение этого рода еще более усложняется тем, что многие дети по проявляющейся клинической карти­не неотличимы от взрослых извращений; диагностик должен придерживаться метапсихологического разбора отдельных факторов, чтобы ясно видеть различия. Мы объявляем взрослого "извращенным", если генитальные зоны не играют никакой или играют только подчиненную роль в его сексуальной жизни, т.е. если в самом сексу­альном акте прегенитальные частные инстинкты для него более значимы, чем вступление или сопутствующие яв­ления к генитальному половому сношению. Дефиниция этого рода абстрактно не применима до тех пор, пока не входит в рассмотрение половое сношение и прегениталь­ные зоны законным образом играют главную роль в сек­суальной жизни. До пубертатности дети, следовательно, не могут быть извращенными (или извращены естествен­ным образом), и мы должны искать другие точки зрения, чтобы классифицировать извращенно появляющиеся симптомы в психоаналитически ориентированной психо­патологии детства. Клинические открытия указывают на то, что так назы­ваемая извращенная симптоматология ребенка может быть сведена к двойственному отклонению от нормально­го процесса развития. Отклонения, касающиеся временной последовательности и инстинктивной силы. Мы находим нарушения во временной последователь­ности, когда эрогенные зоны тела на переходят на пе­редний план в ожидаемой или соответствующей возра­сту последовательности, или их значение для инфан­тильной сексуальной жизни слишком долго сохраняет­ся, вместо того чтобы уступить свою роль следующей зоне. Такие явления, за исключением обычных регрес­сий, также нередки. В качестве примера здесь может служить протекание кожной эротики. В начале жизни кожная эротика име­ет большое значение. Приятное прикосновение матери к поверхности тела имеет для ребенка много значений. Оно либидонизирует отдельные части тела, помогает формированию тела-Я, повышает нарциссизм и одновре­менно укрепляет объектное отношение между матерью и ребенком. Если осуществляются эти потребности, ко­торые естественным образом не длятся более первых двух лет жизни, изменяется также и позиция кожной эротики. Мы смотрим на это другими глазами, если дети

Глава 5. Патологическое детское развитие

225

предпочитают на анальной или фаллической ступени приятное раздражение кожи всем другим удовлетворе-ниям, в особенности, если к этому времени сексуальное возбуждение ребенка уже нашло новые отводящие пути. Если, например, мальчик на эдипальной ступени возбуж­дается посредством кожного контакта с матерью и отво­дит возбуждение в фаллической мастурбации, тогда он подобен извращенному взрослому, у которого раздраже­ние прегенитальной зоны ведет к генитальному организ­му. Акцент здесь находится в промежутке между источ­никами возбуждения и отводящим органом. (Хорошим примером такого "извращенного" ребенка был пациент Изабель Парет в госпитале детской клинической тера­пии. (Анализ от 2 1/2 до 4,6 лет.) В его случае было воз­можно свести сексуальное удовольствие от поглаживания к совращению, т.е. к предпочтению матерью такого спе­цифического контакта с ребенком.) Отклонения от обыкновенной силы инстинкта являют­ся таким частым явлением, что более или менее находят­ся в рамках нормы. Каждый сексуальный частный ин­стинкт и каждая форма агрессивности в любое время в детстве может с какой-либо стороны усилиться и завладеть картиной инстинктивной жизни. В некоторых случаях та­кое явление обусловлено конституционально, как, напри­мер, у детей алкоголиков, наркоманов или маниакально-депрессивных больных, у которых на первом месте нахо­дятся оральные стремления; или у детей навязчиво невро­тических больных, у которых особенную роль играют анальные тенденции, которые затем вторично еще более усиливаются действиями родителей при воспитании опрят­ности. Влияние окружающего мира, такие как неправиль­ные воспитательные мероприятия, совращение, недостаю­щая воспитательная помощь при овладении инстинктами, действуют в том же направлении. Такое главенство определенного частного инстинкта над всеми остальными, которое создает в детстве карти­ну "извращения", чаще всего исходит из взаимодействия между влиянием окружающей среды и внутренними фак­торами, как, например, особенная слабость инстанций Я по сравнению с инстинктом, или, обратное, особенная стро­гость СВЕРХ-Я и возросшая защитная деятельность. Хо­роший пример последнего случая -мальчики, которые ве­дут себя как фаллические эксгибиционисты (а также оцени­ваются как таковые), однако поведение которых основа-

226

А. Фрейд

но на защите от страхов и желании кастрации, а не слу­жит — как у взрослых эксгибиционистов — получению сек­суального удовольствия. Одержимость страстью в детстве (патологическое вле­чение)

То, что выступает в детстве как "одержимость страс­тью" (и соответствует усилению оральных стремлений), касается почти исключительно сладостей. Некоторые дети ведут себя по отношению к сладостям не иначе, чем одер­жимые страстью взрослые по отношению к алкоголю или наркотикам. Они чувствуют ту же самую непреодолимую потребность и используют свое удовлетворение тем же самым образом, как и взрослые, чтобы подавить чувство страха, пустоты, разочарования, депрессии и т.д. Не ина­че, чем взрослые, они также готовы на все, чтобы удов­летворить свою страсть, т.е. они лгут, жульничают и пр., чтобы овладеть необходимыми сладостями. Сходство между инфантильной и взрослой страстью, с другой стороны, лежит лишь на поверхности, т.е. в оче­видном поведении, а не на психологическом заднем пла­не. Инфантильная страсть к сладостям соответствует от­носительно простому, непосредственному выражению орального частного инстинкта, чья сила в этих случаях посредством ранних переживаний (отказов и пр.) дости­гает максимума. Такое предпочтение оральному удовлет­ворению сохраняется и в последующей жизни, однако пе­реключается обычно со сладостей на что-либо другое, как, например, особенное удовольствие при еде (гурманство), курение и пр. (В специфическом случае: неумеренное пи­тье воды.) В их любовной жизни они ищут таких людей в качестве объектов, от которых могут ожидать утешения, помощи и поддержки во всех трудностях жизни. Одержимость страстью взрослых другого рода, т.е. она является высоко организованным симптоматическим обра­зованием, которое, с одной стороны, поддерживается ораль­ным желанием, с другой стороны, пассивно-феминистичес­кими и вредящими себе самому стремлениями. Для взрос­лого объект или субстанция, на которые направлена его страсть, являются не только хорошими, доставляющими удовольствие и удовлетворение (как сладости для ребенка), но и одновременно повреждающими, ослабляющими, по­давляющими, кастрирующими (что также причиняют чрез-

Глава 5. Патологическое детское развитие

227

мерное потребление алкоголя и наркотики). Лишь слияние обоих противоположно направленных желаний (силы и слабости, активности и пассивности, мужественности и жен­ственности) образует действительную одержимость страс­тью к какому-либо объекту. Этому процессу мы не нахо­дим в детстве соответствующего эквивалента. Трансвестизм в детстве

Так же, как и патологическое влечение к сладостям, детский Трансвестизм соответствует количественному ак­центированию принадлежащих нормальному развитию стремлений до тех пор, пока они не превосходят обычных размеров. В этих случаях усиление инстинкта касается либо мужской, либо женской стороны детской личности. Известно, что принадлежащие другому полу или взрос­лым части одежды имеют для ребенка особую привлека­тельность. "Переодевание" является излюбленной игрой, дающей детям возможность представить себя в роли отца или матери, брата или сестры и подражать их деятельно­сти. Зонт, прогулочная трость или шляпа отца достаточ­ны для воображения ребенка, чтобы превратиться в отца; сумочка, туфли, губная помада то же самое делают для матери. Фирмы по производству игрушек выпускают шле­мы для летчиков и полицейских, фуражки для кондукто­ров, наряд из перьев для индейцев, форму для медицинс­ких сестер. Для детей одежда является магическим сред­ством для превращения в какой-либо желанный образец. Половые различия играют при переодевании, по крайней мере для девочек, подчиненную роль, по сравнению с раз­личиями в возрасте, положении, важности и т.д. За исключением игры у девочек на ступени пенисовой зависти предпочтение мужской одежды является настоль­ко распространенным, что оно вызывает мало внимания. Родители беспокоятся только тогда, когда девочка при любых обстоятельствах отказывается (а на самом деле не в состоянии) надеть женские платья (даже для детского общества или в качестве подруги). Но даже в тех случа­ях, где чрезмерно повышаются пенисовая зависть, жела­ние мужественности или отвержение женственности, де­вочка в одежде мальчика еще не является тем же самым, что взрослая женщина в мужской одежде. Поведение пос­ледней есть прямое следствие сексуальной жизни и направ­лено на создание сладострастного чувства удовольствия.

228

А Фрейд

В первом случае сексуального возбуждения гораздо мень­ше, чем зависти и ревности к тому, в чем мальчики пре­восходят девочек. В первом случае речь также идет об отречении от кастрационных фантазий и от чувства вины за мастурбацию, которая в фантазии девочек принадле­жит стало быть столь же их защитной организации, как и прямым выражением их мужских устремлений. Трансвестизм мальчиков не обусловлен теми же усло­виями. Согласно нашим современным представлениям (еще пятьдесят лет назад существовал обычай одевать маленьких мальчиков до двух или трех лет как девочек) женская одежда для мальчиков, как само собой разуме­ется, не пользуется уважением ни на какой ступени раз­вития. Где несмотря на это проявляются такие предпоч­тения, они вызывают опасения как вероятные предвестни­ки более поздних сексуальных отклонений. В числе подобных случаев (в диагностическом иссле­довании или аналитической обработке в госпитале детс­кой клинической терапии) было возможным разобраться в скрытых причинах отклоняющегося от нормы поведе­ния. Клинические находки у отдельных детей в общем согласовались друг с другом. Симптом (предпочтение женской одежды) появляется, согласно этим исследованиям, между вторым и третьим годом жизни не изолированно, а одновременно с другими женскими манерами, как например, открыто высказывае­мое желание быть девочкой, иметь имя девочки, играть с куклами и делить с ними другие игрушки девочек. Части одежды или нижнее белье, которые мальчик находит и действительно одевает, принадлежат матери или сестре, возлюбленной девочке и т.д.; предпочитаются подчеркну­то женские, отделанные кружевами и т.п. части одежды и белья. Там где такие вещи находятся вне пределов досяга­емости, собственная одежда используется как будто она платье девочки (пояс, кофточка поверх одежды, затянутая талия). Некоторые дети открыто показываются в таком костюме, другие прячут части одежды, которыми они зав ладели, и одевают их лишь тайно в постели и т.д Там, где родители принимают меры, ребенок отказывается от сво­их действий или находит им рациональные оправдания или "душераздирающе плачет" (по сообщению одной матери), если он лишен возможности осуществить свое намерение. Сходство между внешними обстоятельствами отдель ных случаев не менее примечательно. Почти во всех рас

Глава 5. Патологическое детское развитие

229

сматриваемых случаях матери или предпочитают дочь сыну или перед рождением ребенка надеялись, что ро­дится дочка (или по словам одного маленького пациен­та: "Мама не может переносить мужчин, потому что она не может переносить папу"). Нередко матери помогают мальчикам в их намерениях и покупают им женскую одежду ("чтобы положить конец ссоре между детьми"). В предыстории рассматриваемых детей часто встречают­ся переживания расставаний и потери объекта (матери, какой-либо девочки и пр.). Аналитический материал в качестве скрытого плана внешне наблюдаемого симптома дает множество мотивов: домогание любви матери в роли предпочитаемой сестры; отказ от фаллической мужественности "ради матери"; удержание на потерянном женском объекте любви посред­ством частичной идентификации (свойств одежды). Как и у девочек, у мальчиков речь также идет о коли чественных изменениях в их либидной экономике. Лишь там, где женский компонент значительно усиливается, гордость за мужественность, мужскую одежду и пр. мо­жет отойти на задний план так, что может появиться сим­птом. Где этого нет, появляется такая же ревность к сест­ре, домогательство матери, идентификация с ней и дру­гие формы выражения. Другой источник трансвестизма в поведении обоих по­лов — это, вероятно, фиксации ребенка на генетических ступенях, на которых кто-либо как объект заполняет не целиком, а только его части, представляющие целое, на которое в результате легко переносится либидо: с (муж­ского или женского) тела на его внешние оболочки. Со­гласно Дж.К.Флюгель (1930) символика одежды восхо­дит к этой фазе. Вопрос, следует ли рассматривать детский трансвес-тизм как предвестник взрослого извращения, согласно этим соображениям легко можно разрешить. Очевидно, это симптоматическое поведение ребенка в большинстве случаев не следует воспринимать иначе, чем другие ком­промиссные образования, которые основаны на конфлик­те между мужественностью и женственностью. У девочек симптом связан с фазой пенисовой зависти и исчезает, когда она проходит; у мальчиков — с пассивной фемини-стичностью анальной фазы, с отрицательным эдиповым комплексом и соответствующими регрессиями. Посколь­ку трасвестизм служит защите от страха (страха разлуче-

230

А Фрейд

ния, страха потери любви, страха кастрации), ему нужно длиться не дольше, чем генетически обусловленный мак­симум этих страхов. Наряду с этим есть также случаи, где инфантильный трансвестизм не следует ни одной из упомянутых выше целей, а как носитель инфантильной сексуальности сопро­вождается всеми признаками сильного сексуального воз­буждения. Симптом тогда такой же, как взрослое извра­щение, и вероятно непрерывно будет продолжаться до него. (В анализе взрослых такие сипмтомы обычно мож­но свести к 3-5 году жизни.) В этом отношении подверже­ны опасности, вероятно, те дети, которые занимаются трансвестизмом тайно, вечером, в постели. Диагностичес­кое различие между более или менее безвредными и опас­ными случаями нельзя однако провести непосредственно. Дети могут иметь также другие основания для своей та­инственности, кроме скрывания сексуального возбужде­ния. Лишь там, где можно гарантировать, что мастурба­ция и эрекция сопровождают трансвестизм, мы должны принять, что перед нами не преходящее явление, а дли­тельный симптом, т.е. начало последующего извращения. Фетишизм в детстве

Двусторонность кажущегося извращенным поведения, с одной стороны, как средства для защиты, с другой сто­роны, как выражения сексуальных потребностей, стано­вится еще отчетливей там, где речь идет о "фетишизме" детей. Эта тема нашла обширную разработку в психоана­литической литературе (подробную библиографию см. у Мелитты Сперлинг, 1963, "Фетишизм у детей"). Несмот­ря на некоторые различия во мнениях, большинство ав­торов едины в том, "что детский фетишизм хотя и похож на взрослый", но так называемый, фетиш детей "принад­лежит к процессу, который в некоторых случаях приво­дит к взрослому фетишизму, 'а. в других нет" (Сперлинг, 1963), Вульф (1946) особенно защищает это мнение, ког­да говорит, что "эти патологические явления ... на преэди-пальном этапе не более, чем реакции ребенка на ограни­ченные или неудовлетворенные инстинктивные побужде­ния"; или что "фетишистское поведение хотя и бывает частым у детей", основополагающие психологические от­ношения "отличаются, однако, от взрослого фетишизма". Высказывания обоих авторов (как и предшествующие рас-

Глава 5 Патологическое детское развитие

231

суждения) не оставляют никакого сомнения, что нецеле­сообразно использовать одно и то же описание для детс­ких и взрослых форм проявления и тем самым создавать ошибочное впечатление, что за одинаково проявляющи­мися поверхностями явлениями можно найти одинаковую метапсихологическую структуру. Дети и взрослые имеют здесь общую тенденцию запол­нять большим количеством нарцисстического или объек­тного либидо определенные объекты, собственные или чужие части тела. На основе этого заполнения вещь (или часть тела) начинают играть роль частичного объекта (или объекта опорной потребности) и становится незаменимой для рассматриваемого индивида. В анализе взрослых фе­тишистов обычно не трудно найти бессознательное значе­ние фетиша. Фетиш многих мужчин -это символ вообра­жаемого пениса фаллической матери, с которым связано сексуальное возбуждение. Фетиш пассивных гомосексуа­листов — это, как говорилось раньше, фаллос (пенис) отца, заменяющий собственную мужественность индивида. В последнем случае возможность сексуального возбуждения (и удовлетворения) также связана с видом фетиша, его поиски являются навязчиво-невротическими и там, где он недосягаем, гомосексуалист чувствует себя пустым, каст­рированным и страдает от сексуальных лишений. Фетиш взрослых не оставляет, стало быть, никаких сомнений о его значительной роли в его сексуальной жиз­ни: он является несомненным центром, вокруг которого сконцентрировано все сексуальное возбуждение и его от­водные возможности. Иначе обстоят дела у ребенка, где объект фетиша может принимать самые различные зна­чения и служить самым различным целям ОНО или Я в зависимости от достигнутой генетической ступени. Напри­мер, для грудного ребенка любой предмет (соска) или часть тела (палец) может быть незаменимым и перепол­ненным либидо при условии, что они выполняют две за­дачи: создавать оральное удовольствие и уменьшать стра­хи расставания у ребенка (страх одиночества, страх поте­ри любви) путем подтверждения ненарушимого доставле­ния удовольствия. Согласно Вульфу (1946), значение фе­тиша заключается в это время в том, что он может напо­минать "тело матери и в особенности материнскую грудь". Этот род фетиша замещается на следующей ступени ка­ким-либо мягким предметом, игрушкой, подушкой, кон­чиком одеяла и пр., который заполняется нарцисстичес-

232

А. Фрейд

ким или объектным либидо, и в качестве "переходного объекта" (Винниготг, 1953) создает мост между собствен­ным телом ребенка и матерью как персоной внешнего мира. Согласно Винниготту, ступень переходного объек­та принадлежит "нормальному эмоциональному разви­тию" и заложена в самом ребенке, а не в действиях мате­ри. Согласно Мелитте Сперлинг (1963), речь здесь идет о "специфическом нарушении эмоционального развития и его патологическом проявлении", при котором вина ло­жится на бессознательные чувства и установки матери. "Переходные" или "фетишизированные" объекты игра­ют особенную роль при вечернем засыпании, где они помо­гают ребенку отвлечь свой интерес от внешнего мира; т.е. подготавливают и делают возможным состояние сна. Мно­гие дети не в состоянии заснуть и растеряны, если по какой-либо причине потеряны, находятся вне досягаемости и т.п. столь важные для них вещи. В таких случаях многие ма­тери послушно идут на поиск этих вещей, чтобы положить конец плачу ребенка. Мелитта Сперлинг спрашивает, ка­ким образом "сам по себе ненужный предмет может стать важнее, чем мать", и делает вывод, что такое смещение может происходить "не без инициативы со стороны мате­ри". Используемый Винниготтом контраргумент более убе­дителен: переходный объект удовлетворяет и успокаивает ребенка на основе своего двойного заполнения, которое дает ему возможность служить одновременно аутоэротизму и любви к объекту. Кроме того, переходный объект имеет преимущество в том, что он—в противоположность мате­ри — не имеет собственной воли, не уходит и не приходит, что за некоторым исключением не нужно бояться его по­тери. Утверждение Сперлинг, что "мать служит причиной фетишистского поведения и вносит свой вклад в выбор фетиша" позволяет сделать вывод, что все усилия матери в этом отношении остались бы безуспешными, если бы обус­ловленные развитием постоянные смбны аутоэротики, нар­циссизма и любви к объекту не стремились в ребенке к та­кому выходу из положения. Даже не считая роль фетишизированного объекта для либидного развития, он имеет много др)тих связей с поли­морфно извращенной сексуальностью ребенка. Прикоснове­ние, ритмическое поглаживание, теребение, потирание о его мягкую поверхность создает чувство удовольствия на коже (кожная эротика). Его запах, в особенности специфический свойственный ему запах тела, доставляет удовольствие, ко-

Глава 5. Патологическое детское развитие

233

торое принадлежит к анальной сфере; здесь есть также тес­ная связь с трансвестизмом, при котором используемые ча­сти одежды и белья другого пола служат фетишем. Во вре­мя анального садизма необходим переходный объект, т.к. полная эмоциональная амбивалентность ребенка может быть на нем вымещена. Во время фаллической фазы (Вульф, 1946) фетиш, наконец, перенимает роль пениса (собственно­го, отца или воображаемого пениса матери). Насколько этот инфантильный псевдо-фетишизм явля­ется предвестником последующего извращения, сказать трудно. Анализ взрослых фетишистов не оставляет сомне­ний в том, что их фетиш происходит из раннего детства и перенимается из этого далекого периода без каких-либо изменения во взрослую жизнь. Нога или палец, определен­ная часть одежды, перчатка, определенный, исходящий от матери шорох сопровождают индивида на всем его жиз­ненном пути как непременное предварительное условие для возникновения и отведения сексуального возбуждения. Наблюдение и анализ детей показывают, однако, с такой же уверенностью, что инфантильный фетиш встречается несравненно чаще, чем взрослое извращение, что может лишь означать, что фетишизированное поведение детей связано с определенной генетической ступенью и в боль­шинстве случаев исчезает, когда ступень преодолена ре­бенком, т.е. он "вырос" из нее. В качестве опорного пункта для различения между про­ходящими и длительными формами здесь также служит связанное только с фетишем сексуальное возбуждение, которое отсутствует там, где "переходный объект" служит Я и защитной деятельности. Фетиш, стоящий в центре ин­фантильной сексуальной жизни, имеет шанс сохраниться на всю последующую жизнь. Детские случаи этого рода нередко описываются в психоаналитической литературе (см. Мелитта Сперлинг, 1963; А-Фрейд и С.Дав, 1951, опи­савшие 4,6-летнего мальчика, потерявшего родителей и по­павшего в жизнь группы, который получал удовлетворение от навязчивого сосания, навязчивой мастурбации, аутоэро­тики и фетишизма. "Он выработал привычку сосать мочал­ки других детей, которые висят на крючках в ванной ком­нате и концентрировал всю свою страсть на этом занятии. ... Мочалки были его фетишем. Во время сосания он имел обыкновение ритмично поглаживать мочалкой свой нос, или он брал к руки все шесть мочалок одновременно, или сжимал их между коленями. На прогулках он едва мог

234

А Фрейд

дождаться возвращения домой, тут же устремлялся в ван­ную комнату с восторженным криком: "Мочалки, мочал­ки!" Его фаллическое возбуждение и фаллическая мастур­бация были очевидны. Фетиш сам по себе не был однако фаллическим символом. Те же самые мочалки теряли всю свою притягательную силу, если они были свеже вымыты, т.е. не имели запаха. Можно лишь сделать вывод, что воз буждающее обстоятельство связано с запахом и, вероятно, с воспоминаниями о ранних оральных удовлетворениях при грудном вскармливании"). Прогностическое значение инфантильных извращений

Исследования, о которых говорилось выше, призыва­ют аналитика быть осторожным в своих прогнозах. Част­ный инстинкт, который в одном из описанных отношений (временном или по силе) отклоняется от нормы, с одной стороны, может позднее попасть еще под господство ге-нитальной зоны, а с другой стороны, может также сохра­нить свое центральное положение и тем самым стать яд­ром последующего извращения. Его окончательная судь­ба не решается до пубертатности и в конце концов зави­сит от следующих условий: 1. от соотношения сил между прегенитальными частными инстинктами и появляющимися в пубертатности гениталь-ными сдвигами; 2. от количества либидо, которое во время развития заст­ревает на прегенитальных точках фиксации и ослабляет посредством своей притягательной силы генитальность; 3. от соотношения сил между прогрессивными и регрес­сивными стремлениями, т.е. является ли желание стать большим сильнее, чем удержание на инфантильных источ­никах удовольствия; 4. от успеха или неуспеха первьк генитальных объектных отношений пубертатных индивидов. Ненадежность наших прогнозов увеличивается тем сильнее, чем больше количество воздействий, которые нужно принимать во внимание, и чем больше количество воздействий, которые нужно принимать во внимание, тем больше значение этих воздействий зависит не от их вида, а от масштаба заполнения). (Относительная инстинктив­ная сила и пр.)

Глава 6 Пути и возможности терапии Психоаналитическая детская амбулатория (как, напри­мер, госпиталь детской клинической терапии) дает воз "ложность увидеть психопатологию детства во всем ее объеме. Наблюдаемые в клинике случаи, с одной сторо­ны начинаются с самых обыкновенных нарушений разви­тия и воспитания, с плохой ) спеваемости в школе и с за­держек в темпе созревания; они включают в себя травма-тизированных и совращенных индивидов, подлинно ин­фантильные неврозы и отсюда переходят к другим край­ностям: к пограничным случаям запущенности и психозов, к детскому аутизму и т.д. В аналитическом обследовании направление работы раздваивается' на терапию и исследование. Одинаковые технические мероприятия служат обоим целям, которые в зависимости от обстоятельств идут рука об руку друг с дру­гом, в одном русле, или попеременно вытесняются на зад­ний план. В некоторых случаях детский аналитик чувству­ет, что отнимающее много времени аналитическое лечение можно было бы предотвратить, если бы своевременно были проведены воспитательная помощь и консультация родите­лей, т.е. если бы более оптимальные внешние обстоятель­ства создали более хорошие внутренние генетические воз­можности. В других случаях аналитик чувствует себя уве­ренным в диагнозе и не сомневается, что анализ ребенка является самым подходящим средством для его излечения. Еще в других случаях преобладают неизвестные и загадоч­ные факторы. Аналитик должен тогда довольствоваться мнением, что его метод лучше, чем какой-либо другой, под ходит для прояснения неопределенности. Только когда по­лучено представление о генетических, динамических и ли­бидо-экономических отношениях таких форм болезни, можно попробовать организовать их в систему инфантиль­ной психопатологии и, на основе диагноза и прогноза, про­водить наиболее подходящий метод лечения.

236

А. Фрейд

Где детский анализ не приводит к ожидаемой цели, мы склонны приписывать неудачу неблагоприятным внешним условиям: как, например, недостаточное терапевтическое мастерство со стороны аналитика; недостаточное сотрудни­чество со стороны родителей; короткая продолжительность лечения; угнетенность телесной болезнью; удары судьбы и травматические события в семье; чередование терапевтов; и т.д. Где анализ удается, мы рассматриваем результат как само собой разумеющийся и не спрашиваем, как получает­ся, что один и тот же метод, создавая строго неизменные условия, может быть применим к такому большому коли­честву самых различных форм болезни.

Классический психоанализ взрослых. Область пр1шенения и определение

Исходной областью применения психоанализа были взрослые неврозы, а соответствующей областью примене­ния детского анализа — инфантильные неврозы. (Иначе у Мелании Клейн и ее учеников, которые с самого начала детского анализа обращались также к тяжелым наруше­ниям Я и психозам.) С возрастанием познаний о взрослых увеличивалось также поле деятельности аналитика (см. симпозиум 1954 г. "Расширение сферы психоанализа"), которое стало включать в себя, с небольшими техничес­кими изменениями, одержимость страстью и различные формы преступлений. Аналогичное развитие можно про­следить с этого времени в области детского анализа. Поскольку рассмотрению подвергается взрослый ана­лиз, в психоаналитической литературе последних тридца­ти лет отмечается растущее число работ по теории и прак­тике психоаналитического метода и по изучению приве­денного в движение анализом процесса исцеления. (Вме­сто того, чтобы приводить отдельных авторов и их мне­ния, далее приводится список симпозиумов, которые скон­центрированы вокруг этой темы. 1936 г. — XIV Международный психоаналитический конгресс в Мариенбаде. "Симпозиум по теории терапев­тических результатов" (Гловер, Фенихель, Страчи, Бер-гель, Нунберг, Э.Бибринг), Межд. психоан. жур. XXIII, 1. 1952 г. — Американская психоаналитическая ассоциа­ция, зимнее заседание, Нью-Йорк. "Традиционная психо­аналитическая техника и ее разновидности" (Орр, Греенак-ре, Александер, Вейгерт), Ж. амер. психоан. асе. 2.

Глава 6. Пути и возможности терапии

237

1953 г. — Американская психоаналитическая ассоциа­ция, годичное заседание, Лос Анжелос. "Психоанализ и динамика психотерапии" (Э.Бибринг, Гилль, Александер, Формм-Рейхман, Рангель), Ж. ам. психоан. асе. 2. 1954 г. — Симпозиум в Арден Хаус, Нью-Йорк. "Расши­рение сферы применения психоанализа" (Стоун, Джекоб-сен, А.Фрейд), Ж. амер. психоанал. асе. 2. 1957 г. — Симпозиум, Международный психоаналити­ческий конгресс в Париже. "Разновидности классической психоаналитической техники" (Гриинсон, Ловенштейн, Буве, Эйслер, Рейх, Нахт), Межд. психоанал. ж. 39.) Из докладов по этим дискуссиям можно выделить сле­дующие определения цели аналитической работы: — цель анализа — изменить взаимоотношения между ОНО, Я и СВЕРХ-Я (Э.Бибринг, 1937 г.) — аналитическая терапия исходит из того, чтобы отменить или изменить защитные процессы и "действовать в качестве воспитания Я к терпимости по отношению к постоянно не­изменным проявлениям" (Фенихель, Симпозиум, 1937) • — анализ понижает непримиримость СВЕРХ-Я (Страчи,* Симпозиум, 1937) — целью анализа является осуществление интрапсихических изменений в личности пациента (Жилль см. Панель, 1954) — аналитик имеет цель углубить сознание пациента, так, чтобы он смог сам находить собственные решения для своих невротических конфликтов, проводить непрерыв­ные изменения в Я, ОНО, СВЕРХ-Я и тем самым поддер­живать превосходство Я над другими инстанциями (Гри-инзон, Симпозиум, 1958). Эти и многие другие неназванные здесь авторы — все сходятся в том, что терапевтическое влияние анализа со­стоит прежде всего в том, чтобы изменить соотношение сил между ОНО, Я и СВЕРХ-Я, чтобы повышать взаим­ную терпимость к их соответствующим намерениям и та­ким образом создавать лучшее психическое равновесие. Такое определение цели аналитической работы основа­но на предположении, что нарушения рассматриваемых в анализе пациентов прежде всего обусловлены психичес­кими конфликтами, и что все другие возможные пато­генные воздействия по своему значению отстоят далеко позади патогенного воздействия конфликта. (Например, нарушения объектного отношения, Р.Вальдер, см. у Зет-зел, 1953) Для этих авторов оценка различных техничес­ких процедур зависит от того, насколько каждое отдель-

238

А*Фрейд

ное мероприятие служит описанной выше цели аналити­ческой обработки.

Детский анализ. Его обоснование

\ Перечисленные выше определения касаются анализа взрослых,, однако они не менее значимы для детского ана­литика. Они побуждают его проверить, имеют ли силу также и в сфере его деятельности те же самые отношения между психическим конфликтом, психическим нарушени­ем и психоаналитической обработкой. Наконец, сравнение детского анализа с классическим анализом взрослых за­висит от того, имеют ли оба метода одинаковые предва­рительные условия и основываются ли они на одинаковых основополагающих принципах.

Психический конфликт в детском анализе "нормальные " конфликты в анализе (1 диагностическая категория)

Как говорилось прежде, внутренние конфликты являют­ся нормальным явлением, без которых не может быть до­стигнут более высокий уровень развития личности. Они становятся заметными в ребенке лишь тогда, когда начнут отделяться друг от друга ОНО и Я, позднее Я и СВЕРХ-Я, т.е. с момента, когда каждой отдельной психической инстан­ции соответствуют свои особые цели и намерения. На долю Я естественным образом выпадает роль по­средника между инстанциями и по созданию равновесия между ними. Однако в детстве это задание может быть осуществлено только при поддержке и содействии со сто­роны родителей. Где такой помощи нет, ребенок попада­ет в состояние замешательства и беспомощности, которое при определенных обстоятельствах требует аналитической обработки. Перед детским аналитиком встает тогда зада­ча разъяснить, представить возникшие трудности ребен­ку словами, растолковать их, если они бессознательные, разрешить страхи, если они появляются, устранить бес­цельные защитные реакции, пока они не развились даль­ше, открыть или сохранить открытыми отводные пути для инстинктивных производных. Аналитическая деятель­ность этого рода действует как воспитательная и развива­ющая помощь в лучшем смысле этого слова. В этой свя­зи справедливо часто высказываемое утверждение, что все дети, здоровые или больные, в ранние годы могут извлечь

Глава 6. Пути и возможности терапии

239

пользу или анализа. Несмотря на это, остается открытым вопрос, не свалили ли на детский анализ задачу, которая естественным образом принадлежит Я ребенка и повсед­невной поддержке его окружения. Нарушения развития в анализе (2 диагностическая категория) __ __

Беспомощность родителей и потребность в аналитичес­кой обработке более оправданы там, где нарушения во внутреннем равновесии ребенка основаны на том, что ин­стинкт и Я в развитии не идут в ногу друг с другом. Как говорилось выше (см. гл. IV), дети страдают от внутрен­них конфликтов, если Я и СВЕРХ-Я развиваются преж­девременно и внутренние притязания со стороны этих инстанций временно совпадают с агрессивно-жестокими производными орального и анального частного инстинк­та. Хотя последние проявления и соответствуют возрасту, ребенок не воспринимает их в таких случаях как оправ­данные со стороны Я и вынужден их отражать. В проти­воположном случае, когда Я развивается медленнее, чем инстинкт, преданный прегенитальным импульсам ребенок чувствует себя беспомощным. Несмотря на субъективное чувство страдания и несмот­ря на всплывающую симптоматологию, решение за или против аналитической обработки также является в этих случаях неокончательным. Возможно, что разрыв между развитием инстинкта и Я будет спонтанно компенсирован в последующей жизни даже без анализа; возможно так­же, что он продолжится и что потребуется анализ, чтобы устранить тяжелые последствия. Перед диагностиком стоит здесь сложное задание пред­видеть развитие, для выправления которого нет достаточ­ных оснований. Инфантильные неврозы как собственная сфера приложения детского анализа (3 диагностическая категория)

Диагностик чувствует себя легче, если он сталкивает­ся с инфантильным неврозом, в связи с которым не воз­никает подобных сомнений. Метапсихологически анали­тик лучше всего знаком со строением невроза. Различие между ребенком и взрослым здесь лежит лишь в вызы­вающей невроз причине, которую в первом случае следу-

240

А. Фрейд

ет искать в конфликтах эдипова периода. Поскольку в рассмотрение входит симптоматология, то и для инфан­тильного, и для взрослого невроза имеет силу одинаковая последовательность возникновения: от угрожающей опас­ности (отказ, инстинктивное отречение, угроза кастрации, угрожающая потеря любви) к страху (страх потери объек­та, потери любви, страх кастрации, чувство вини); от стра­ха к регрессии на какой-то точке фиксации в более ран­ней ступени либидного развития; на основе регрессии всплывают прегенитальные инстинктивные производные, которые невыносимы для Я; защитные процессы, имею­щие цель опять исключить из Я эти производные; неуда­чи защиты и компромиссные образования между инстин­ктом и Я; появление симптома. Роль,выпадающая аналитику во время анализа, также почти совпадает с роль взрослого аналитика: он может придти на помощь детскому Я в его внутренней борьбе, и при благоприятных обстоятельствах эта помощь охот­но принимается ребенком. Часто возникает вопрос, начиная с какого возраста можно считать, что Я ребенка достаточно созрело, чтобы положительно относиться к аналитической обработке. Ответ, очевидно, следует искать не в хронологическом возрасте, а в других показателях. То, что Я принимает участие во внутреннем конфликте и навязывает внутрен­ней жизни компромиссы, т.е. симптомы, само по себе яв­ляется признаком того, что оно имеет намерение утвер­дить себя. В этом случае мы можем, по меньшей мере те­оретически, принять, что оно также будет иметь намере­ние образовать терапевтический союз с аналитиком. Такой союз с ребенком наступает тем скорее, чем от­вратительнее кажутся ему невротические симптомы в его собственном ощущении. Субъективный фактор страдания, который, как говорилось выше, не является хорошим при­знаком, если речь идет об определении объективной тя­жести заболевания, является тем более надежным, если мы пытаемся предсказать насколько ребенок будет сотруд­ничать в своем собственном анализе. Дети страдают фи­зически от своих психо-соматических желудочно-кишеч-ных нарушений, экзем, астматических приступов, голов­ных болей и психически обусловленных расстройств сна; они страдают психически от своих страхов и от ограниче­ний свободы, которые возлагают на них их фобии. Навяз­чиво-невротические дети чувствуют себя беспомощными

Глава 6. Пути и возможности терапии

241

по отношению к незнакомым силам, которые вынуждают их совершать изнуряющие и бессмысленные действия. Случается, что дети бывают в состоянии открыто вы­разить такие чувства, как показывают следующие при­меры. Т^ак, один 4,6-летний пациент говорит своему ана­литику, после того как он в его присутствии осуществ­лял навязчивые действия: "Теперь ты, по крайней мере, видишь, что я вынужден делать, хочу я этого или нет". Или одна б-летняя девочка со школьной фобией гово­рит своей маме: "Ты не должна думать, что я не хочу идти в школу. Я хочу, но я не могу". Один тяжелый латентный ребенок, старший среди более младших бра­тьев и сестер, мучимый угнетающей ревностью и пени-совой завистью, бормочет про себя: "Все другие дети хорошие, только я плохой. Почему я должен быть пло­хим?" Все эти дети в таком случае выражали именно то чувство, что они не такие, какими они хотят быть, и что их собственное Я ничего не может сделать, чтобы осу­ществить их собственные СВЕРХ-Я-требования. (См. также Борнштейн, 1951) С другой стороны, от такого отношения к собственным трудностям мы не можем ожидать больше, чем оно делает ребенка доступным для знакомства с анализом. Оно ис­чезает в анализе само, как только начинают играть роль сопротивление и перенос; оно является, в отличие от взрос­лых, недостаточно постоянным и недостаточно прочным, чтобы противостоять смене эмоций во время аналитичес­кой обработки и неминуемым в анализе отказам, разоча­рованиям, чувствам страха и пр. Я анализируемых взрослых имеет двойственную роль. Оно расщепляется при аналитической обработке на на­блюдающую и наблюдаемую части. Позиция, которая по­могает преодолеть многие трудности и смывается одоле­вающими чувствами только на вершине переноса невро­за. Как подробно описал Рихард Штерба ("Судьба Я в терапевтическом процессе", Межд. психоанал. журнал, XX, 1934), наблюдающая часть Я идентифицирована с ролью аналитика, разделяет его растущее понимание внут­ренних процессов и принимает действенное участие в те­рапевтической работе. Мы не имеем никакого основания ожидать от ребен­ка соответствующего понимания своих внутренних про­цессов. Так называемая интроспекция является способ­ностью взрослых, которая в детстве еще не сформиро-

242

А. Фрейд

вана. Где есть предрасположенности в этом направле­нии, они принадлежат не нормальному развитию, а па­тологическим расщеплениям, например, расщеплению между любовью и ненависть, как оно имеет место в по­вышенной эмоциональной амбивалентности, или уси­ленному расщеплению'между Я и СВЕРХ-Я, которое проявляется в качестве чувства вины, самокритики и са­моистязания при инфантильных навязчивых неврозах и навязчивых характерах. Не считая такие случаи, дети не имеют обыкновения давать себе отчет, что с ними происходит. Их любопыт­ство и интерес остаются на долгие годы целиком направ­ленными на внешний мир. Лишь в пубертатности мы на­ходим у определенных шизоидных типов чрезмерное и обычно мучительное занятие собственной персоной и внут­ренними процессами. Отсутствие понимания собственной внутренней жизни заключается в склонности детей превращать каждый внут­ренний конфликт в конфликт с внешним миром. Если дети в своих действиях идут против своей совести, они скорее дадут родителям наказать себя за какое-нибудь, часто давно случившееся непослушание, вместо того, что­бы испытывать чувство вины, исходящее из собственного СВЕРХ-Я. Например, латентные дети, которые охраняют свои сексуальные фантазии и занятия, делают после каж­дого акта мастурбации все, что только возможно, чтобы настроить против себя внешний мир (учителей, родителей и пр.). Преступное поведение детей во многих случаях можно тем же самым образом свести к поиску наказания. ("Нарушитель из-за чувства вины"). Большинство известных нам механизмов защиты пре­следует такую же цель. При инфантильных неврозах вы­зывающие страх оральные и анальные побуждения, же­лание смерти родителям, братьям и сестрам и т.п. сме­щаются из внутреннего мира на персоны внешнего мира (проецируются). Тем самым внутренняя борьба против запретного инстинктивного желания превращается во внешнюю борьбу против мнимого соблазнителя или пре­следователя, и ребенок может чувствовать себя не винов­ным. Таких смещений особенно много при инфантиль­ных фобиях. В этом случае аналитик должен обратно превратить кажущуюся исходящей извне опасность опять в лежащий в ее основе внутренний конфликт между ин­стинктом, Я и СВЕРХ-Я.

Глава 6 Путч и возможности терапии

243

Для детского аналитика важно уяснить себе, как весь­ма прямое бегство от внутреннего конфликта воздейству­ет на все отношение ребенка к лечению. Ребенок ожида­ет для своего облегчения не внутренних изменений, а из­менений во внешнем мире. Он хочет сменить школу, чтобы покинуть учителя, который является для него не чем иным, как внешним представителем его внутренней совести; или покинуть товарища по классу, который по­средством проекции своих собственных инстинктивных желаний воспринимается как соблазнитель; или усколь­знуть от агрессивных друзей, чьи устрашающие выпады . на самом деле лишь исполняют его собственные пассив-но-мазохистические желания. Терапевт, который спра­ведливо возражает против таких "попыток исцеления", превращается в глазах ребенка из ожидаемого помощ­ника в новую и увеличивающуюся опасность. К сожалению аналитика родители слишком часто встают на сторону ребенка. Они также верят скорее в эф­фективность изменений в окружающем мире (смена школы, устранений от "плохого общества" и пр.), чем в изменения самого ребенка. Технически говоря, важно не смешивать трудности этого рода с сопротивлением, проистекающем в самом анализе из вытеснении и переносов, которое можно раз­решить при помощи разъяснений. Недостаток понима­ния болезни и бегство от внутренних конфликтов явля­ются препятствием при аналитической обработке. Од­нако эти явления сами по себе принадлежат к нормаль­ным средствам, с помощью которых слабое Я борется в детстве против большого количества страха и непри­ятностей. Лишь там, где доверие к взрослому достаточ­но большое, ребенку хватает мужества подвергнуть себя при его помощи без какого-то либо отречения опаснос­ти внутреннего мира. Здесь легко возразить, что многие взрослые невро­тики также проявляют похожий недостаток понимания болезни и соответствующую склонность к отречению от внутренних конфликтов. Различие для терапии несмот­ря на это значительнее. Взрослые, у которых крайне сильна эта точка зрения, избегают не только восприя­тия своих конфликтов, они избегают также аналитичес­кую терапию и вместо этого ищут свое спасение в бес­конечных действиях во внешнем мире. Лишь детский аналитик имеет дело с пациентами, которые не добро-

244

А Фрейд

вольно, не следуя своим собственным намерениям, при­няли решение подвергнуться аналитической обработке, методы которой причиняют им неприятность, страх и отказы всех видов. Видоизменения инфантильных неврозов в детском анализе (4 диагностическая категория) Отношение ребенка к аналитику также другое там, где речь идет не об инфантильном неврозе в собствен­ном смысле слова, а об описанном выше видоизменении, при котором инстанции Я не противостоят деградирован-ным инстинктивным производным, а приспосабливают­ся к ним тем, что сами деградируют, т.е. снисходят на более низкую ступень развития, чтобы таким образом устранить любую возможность конфликта между ОНО и Я. (Инфантильные, атипичные нарушения, явления запущенности и пр.) Целостная личность ребенка тем самым сведена на более низкий уровень. Любое терапев­тическое вмешательство является нежелаемым, потому что оно угрожает созданному равновесию. Если аналитик в этих случаях хочет быть лицом более важным, чем нарушитель спокойствия, он должен работать над тем, чтобы воссоздать внутренние противоречия между Я и ОНО, т.е. он должен покровительствовать или даже вы­зывать те же самые конфликты, от которых он пытает­ся освободить настоящих невротиков. В технике детского анализа эта очевидно парадоксаль­ная терапевтическая задача была впервые введена дву­мя авторами. Август Айхорн первым описал (1925), что он чувство­вал себя при лечении юных беспризорньис беспомощным, пока их Я делало общее дело с их инстинктивными же­ланиями и находилось в оппозиции к нему и к социаль­ному окружению. Он старался привязать (нарцисстичес-ки) ребенка к себе, побудить его к идентификации со своей персоной и ее ценностями и, таким образом, внедрить в ядро его личности конфликты. Чем больше беспризорник превращался (или обратно превращался) таким образом в невротика, тем более доступным находил он его для проводимой по нормальным правилам аналитической об­работке. Для Айхорна, как и для многих других авторов, существование внутренних конфликтов было равнознач­но анализируемое™ индивида.

Глава 6 Пути и возможности терапии

245

Предложенная мною в 1926 году вводная фаза для дет­ского анализа служила той же самой цели. (А не достиже­нию, как часто ошибочно думают, слепого эффекта-пере­носа.) Наряду с первыми пробными попытками проникнуть в личную жизнь и тайны ребенка аналитик имеет задачу направить взгляд ребенка в себя самого и противодейство­вать его отречению. Так же, как Айхорн, я придерживалась мнения, что восприятие и возрождение внутренних конф­ликтов должно предшествовать их толкованию и поиску новых разрушений. В сегодняшней нашей технике, где ввод­ная фаза больше не играет никакой роли, мы ожидаем того же разъяснения противоречий между ОНО и Я от вскры­тия и толкования защитных механизмов и стоящего за ними бессознательного содержания. Обобщая, можно сказать, что детский анализ лучше всего выполняет свою роль терапии'там, где психическое нарушение основывается на конфликтах во внутренней жизни ребенка, все равно являются ли такие конфлик­ты преходящими и генетически обусловленными или длительными и невротическими. Не считая поверхност­ных улучшений, которые мы приписываем положитель­ному эмоциональному отклонению ребенка к аналитику (эффект переноса), частичный или полный результат из­лечения обычно можно свести в отдельности к осознанию вытесненного материала и к толкованию сопротивления и переноса, т.е. к аналитической работе в самом строгом смысле слова. При генетических нарушениях (2 диагностическая ка­тегория) это прежде всего толкование и проработка опас­ных ситуаций и страхов, которые оказывают терапевтичес­кое влияние, устраняют регрессии и вновь возобновляют дальнейшее развитие там, где оно застревает. При инфан­тильных неврозах (3 диагностическая категория) исчеза­ют приступы страха, церемонии засыпания, навязчивые действия и пр., если их бессознательное содержание дела­ется осознанным, навязчивые прикосновения или страхи прикосновения отвергаются, если ребенок научается пони­мать их связь с мастурбацией или со своими агрессивны­ми фантазиями; фобии реагируют на толкование эдипо-ва комплекса, на котором они основаны; фиксации на травматических переживаниях можно разрешить, пока сама травма может быть обратно вызвана в сознательном воспоминании или пока она может быть воссоздана при переносе и истолкована.

246

А Фрейд

Как показано выше, невротическое симптомообразова-ние вредит ребенку в двух отношениях, с одной стороны, посредством ограничения его достижений Я В соответствии с этим терапевтическая задача детского анализа двойствен­на. Толковательная работа, которая направлена то на защи­ту, то на защищамое, приносит попеременно облегчение, с одной стороны, запуганному Я, с другой стороны, недоста­точно удовлетворенным и лишенным своего отведения ин­стинктивным побуждениям. Мы ожидаем, наконец, от ана­лиза невротических детей удовлетворение, обогащение и ненарушенное дальнейшее развитие их личности Терапевтические мероприятия при нарушениях у невротических натур

Чем дальше удаляемся мы от обусловленных конфлик­тами нарушений (1-4 диагностические категории), тем больше отличаются детали лечебного процесса даже там, где методы детского анализа еще применимы и достига­ют значительных улучшений Терапевтические элементы в психоаналитическом методе Особенностями аналитических методов, на которые прежде всего возлагают свои надежды аналитики, явля­ются толкование сопротивления и переноса, расширение со­знания за счет бессознательных частей ОНО, Я и СВЕРХ-Я и вытекаюшее из этого расширение господства Я над другими частями личности. Наряду с этими важнейшими элементами существуют далее, как повсеместно признано, целый ряд других особенностей, которые более или менее преднамеренно или непреднамеренно проявляются попут­но. В детском анализе большую роль играет занятие с пред-сознательным. содержанием. Если аналитик воплощает его в слове и проводит полностью в сознание, он уменьшает тем самым страхи, которые вызываются посредством каж­дого прямого толкования бессознательного Суггестивные (внушающие) элементы нельзя целиком исключить из анализа, особенно из детского В глазах ребенка аналитик в качестве взрослого постоянно является авторитетной фигурой. Так называемые, "воспитательные" эффекты детского анализа нужно относить на этот счет. Пока дети воспринимают аналитика как действительно новый объект (а не как объект переноса), они используют эмоциональ-

Глава 6 Пути и возможности терапии

247

ное отношение к нему не для разъяснения прошлого, а для коррекции и компенсации разочарований в объектах люб­ви из предшествующих времен. В детском анализе успо­коение страха (вместо его анализа) также более или менее неминуемо. Уже одно лишь присутствие надежного взрос­лого действует успокаивающе на инфантильные состояния страха, абсолютно несмотря на дружественное участие, проявляемое аналитиком, на отсутствие упреков и^крити ки в аналитической ситуации и т.д Аналитик, который хочет проводить настоящую обра ботку, делает все, чтобы отделить последние, неаналити­ческие средства от участия в анализе Он должен, одна­ко, осознавать, что его усилия не всегда успешны. Как бы прочно не лежали в его руках выбор метода обработки и его осуществление, природа процесса излечения в конце концов зависит не от него, а от индивидуальной природы, личности и специфической формы болезни пациента. Ференци цитирует (1909) высказывание Фрейда, которое сводится к тому, что невротики постоянно сами себя обра­батывают посредством переносов, всегда, когда аналитик хочет осуществить свою обработку. В другом месте (отчас­ти по устному сообщению) Фрейд излагает похожие поло­жения, как, например: что пациенты попадают в анализ не на основании усилий аналитика, а сами цепляются за ана­литическую ситуацию на основании своих индивидуальных форм болезни: истерик посредством переноса своих страс­тных побуждений любви и ненависти, которые хотят удов­летвориться на аналитике; навязчивый невротик посред­ством проекции своих желаний всемогущества над анали­тиком, в фантастическом осуществлении которых он затем участвует при переносе; мазохист ради страдания, которые он извлекает из анализа, садист, чтобы проявить во всей полноте мучения персоны аналитика; одержимый страстью, поскольку он замещает персоной аналитика цель своей стра­сти (алкоголь, наркотики) и т д. Сходным образом К.РАйслер (1950) пишет в связи с патологией Я, что каждый отдельный пациент исходя из своей индивидуальной патологии навязывает аналитику из­менения технического действия, и что исходя из вида этих изменений (параметров) можно извлечь выводы о харак­тере нарушения Я пациента. Высказывания обоих авторов можно применить с оп­ределенными поправками к детскому анализу. В качестве аналитиков мы открываем находящемуся в обработке

248

А. Фрейд

ребенку доступ ко всем содержащимся в методе терапев­тическим элементам. Далее мы открываем, что даже там, где наша техника не изменяется, процесс излечения в ре­бенке идет самыми различными путями, т.е. что те тера­певтические элементы оказываются самыми эффективны­ми, которые лучше всего соответствуют специфической форме болезни ребенка. Отношения между формой болезни, терапевтическим средством и лечебным процессом Наши диагностические категории, которые стремятся создать новый порядок в психопатологии детства (см. гл. IV), одновременно ведут также к новому пониманию в области теории и техники лечебного процесса в детском анализе. Как показывают следующие рассуждения, каж­дое отдельное нарушение имеет свое характерное влияние не только на цель обработки, но также на эффективность ее средств и на природу лечебного процесса. Как показано выше, терапевтический процесс бесспор­нее всего при различных предварительных ступенях инфан­тильных неврозов и при самих инфантильных неврозах (1-3 диагностические категории). Здесь аналитические сред­ства представлены в собственном смысле слова, запуская процесс изменений и улучшений. Пока аналитик соответ­ственно выполняет свою роль, ни внушение, ни коррекция старых эмоциональных отношений, ни поверхностное успо­коение страха не играют достойной внимания роли. Ребе­нок может обратиться к ним, если он находится в непови­новении и делает все возможное, чтобы избежать настоя­щего анализа, т.е. понимания своего собственного конфлик­та. Однако, аналитик может быть убежден, что действи­тельные изменения могут быть вызваны не этими основа­ниями. Детские терапевты и воспитатели-консультанты осу­ществляют таким образом при различных детских психо­терапиях не изменения во взаимоотношениях между ОНО, Я и СВЕРХ-, а лишь изменения в симптоматологии или в поведении ребенка, т.е. улучшения, основывающиеся на совершенно других и более поверхностных процессах, ос­тавляющих незатронутыми сами неврозы. Совершенно другие отношения при не невротических нарушениях (5 диагностическая категория). Здесь на пере­дний план выступают вторичные терапевтические сред­ства, отдельно или в соединении друг с другом, в то вре-

Глава 6. Путч и возможности терапии

249

мя как толкование бессознательного, материала переноса или сопротивления, даже где нет сомнения в его правиль­ности, или остается неэффективным, или в некоторых случаях имеет даже неожиданные последствия. Ухудшения, как следствие толкования, можно наблю­дать, например, при пограничных случаях инфантильного психоза. У таких детей обычно наблюдается пышная жизнь фантазий. Результаты их силы воображения проявляются не в таких же искажениях, как сознательные фантазии не­вротических детей; они легко доступны аналитику, легко понятны и дают надежные сведения о страхах и о содер­жании ОНО, которые преследуют ребенка. Если, однако, эти фантазии будут истолкованы таким же образом, как у невротика, не последует такое же заметное снижение стра­ха и внутреннего напряжения. Напротив, к разочарованию аналитика ребенок использует само толкование в смысле своей патологии. Он воспринимает дословный текст и де­лает сказанное аналитиком основанием для все более рас­ширяющейся (и вызывающей все больший страх) деятель­ности фантазии. Чем корректнее ведет себя аналитик в смысле аналитической техники, тем неожиданнее ведет себя ребенок; он охотно и без обычного сопротивления де­лает аналитика посвященным в свои фантазии, однако, у него при этом существует намерение не избавиться от пос­ледних, а воссоздать их при помощи аналитика, по мень­шей мере установить с ним " " ("безумие вдвоем"). Эта цель, хотя и соотаетствует патологии ребенка, но не соответствует ее возникновению. На таких случаях аналитик учится, что для их терапии нецелесообразно толковать содержание фантазий, и что его аналитическая работа должна ограни­чиваться тем, чтобы обозначать словом для ребенка пред-сознательные опасные ситуации и страхи и помочь ему по­нять их, воспринять их в своих мыслительных процессах и постепенно подчинить своему сознательному Я. В случа­ях, где трудно различать тяжелые инфантильные неврозы и пограничные случаи психозов, этот отрицательный тера­певтический эффект толкования бессознательного может служить диагностическим указателем. У детей с сильно нарушенной эмоциональной жизнью раз­личия лежат прежде всего в области толкования переносов. Эти пациенты проявляют в их установке к аналитику все признаки либидоносной стадии, на которой их развитие в этом отношении застревает. Они не различают свою соб­ственную персону и персону аналитика, т.е. они переносят

250______________________________А.Фрейд на него изначальное единство матери и ребенка (симбиоз); или рассматривают аналитика лишь как средство к удов­летворению своих желаний (любовь по типу потребности в опоре и поддержке); или они извлекают обратное свое либидное заполнение, когда аналитик запрещает им что-либо или ставит перед ними какие-либо требования к Со­трудничеству (недостаточная константность в объектном отношении). Толкование переноса действует здесь только в тех случаях, когда нарушение восходит или к травмати­ческим переживаниям (разочарованиям и т.д.), или регрес­сиям от высших ступеней развития либидо. Там где повреж­дения основываются на значительных лишениях и отказах со стороны первых объектов любви в начале жизни, тол­кование переноса остается без заметного эффекта. С дру­гой стороны, в анализе улучшаются также и эти состояния, и дети делают отчетливые продвижения от более низких к более высоким ступеням либидного развития. Здесь ана­литику важно понимать, что не следует относить улучше­ния на счет собственного анализа. Для этого пациента те­рапевтически эффективно терпеливое, сочувствующее, не­нарушенное ничем потворство взрослых, которое отзыва-ется в ребенке, если оно не приходит слишком поздно, и побуждает к дальнейшему развитию остатки от нормаль­ных либидных установок. В рамках детского анализа мы видим здесь перед собой, стало быть, действительно коррек­цию прошлого, а не анализ прошедшего. (Улучшения или излечения этого рода отличаются от аналитических резуль­татов тем, что они обусловлены временем. Мы находим их скорее всего там, где терапия находится еще в такой же фазе развития, в которой происходит повреждение, или во всяком случае не намного позже. Очень ранние поврежде­ния не позволяют в более поздние годы таким образом ис­правлять их, т.е. развитие нельзя наверстать, если подхо­дящее для него время прошло, за исключением случаев, когда еще остаются неповрежденными достаточные осно­вания для дальнейшего развития.) У детей с сильными интеллектуальными нарушениями рассматриваемые здесь различия лежат в области преодо­ления страха. Такие пациенты обычно страдают в большой степени от их архаических страхов (см. гл. V). Из-за отста­вания их функций Я они дольше, чем другие, не в состоя­нии ориентироваться во внутреннем и внешнем мире. При­ходящие с обоих сторон побуждения не могут быть преодо­лены и создают страхи, которые, со своей стороны, привле-

Глава 6. Пути и возможности терапии

251

кают на себя все имеющееся внимание Я и задерживают его дальнейшее развитие. Здесь вмешивается аналитическая обработка, аналитик подчиняет своим усилиям беспомощ­ное Я ребенка, облегчает напряжение и таким образом ос­вобождает силы для дальнейшего развития, которые до этого истощались в попытках преодоления страха. Во вре­мя обработки ребенок продвигается далее среди форм стра­ха, которые естественным образом протекают как след­ствие спонтанного развития Я, а именно от архаических страхов (страх уничтожения и пр.) к страху расставания, страху потери любви, страху кастрации, чувству вины и пр. Для аналитика важно помнить, что этих успехов добивается не его аналитическая деятельность, а приписанная ему ре­бенком роль при успокоении страха. Вопреки нашим ожиданиям улучшения в детском ана­лизе можно достичь даже в случаях органического пора­жения (5 диагностическая категория). Где вред лежит преж­де всего в обеднении инстинктивной жизни, и Я относитель­но нормально развито, аналитическая обработка действу­ет благотворно посредством стимуляции жизни фантазии и способствования всем возможным лишь инстинктивным производным; в противоположном случае, при поврежде­ниях Я при относительно нормальной инстинктивной жиз­ни личность ребенка извлекает пользу из поддержки Я, которую ребенок находит в аналитике. В этих случаях так­же не сам анализ, а содержащиеся в нем вторичные эле­менты оказывают благоприятное терапевтическое влияние. В анализе нарушенных подростков мы находим полное соответствие между смешанными формами в их психопа­тологии и постоянной сменой в их поведении по отноше­нию к аналитической терапии. По описанию К.Р-Айслер (1958), подросток объединяет в себе признаки неврозов и психозов, преступности и одержимости страстью и т.п. На этом основании он ждет от аналитика такой же беспрерыв­ной смены в технике, которая приспособлена к этим раз­личным формам болезни. Выводы, которые Айслер дела­ет о технике терапевта, дают возможность, следуя ходу наших мыслей, обратиться также к поведению анализиру­емого: подросток выбирает в нетерпеливой последователь­ности соответствующей чередованию его внутренних состо­яний, те технические средства анализа, которые он может использовать для своего внутреннего облечения. Пока он является невротиком, он обращает внимание на подлин­ные аналитические толкования; для его одержимости стра-

252

А Фрейд

стью ему необходим аналитик; пока он наводнен своими инстанктнь1ми побуждениями, он нуждается в аналитике как помощнике Я; пока его Я и ОНО выполняют общее дело, он воспринимает анализ как угрозу и стремится к его прекращению и т.д.

Заключение

Пути и средства терапии в детстве так же многочислен­ны, как и возникающие на пути развития нарушения, и так же различаются друг от друга, как и различные части дет­ской личности Где речь заходит о парализующих задер­жках и укоренившейся невротической симптоматологии, помогает только детский анализ, который изменяет соот­ношение сил между психическими инстанциями В случае других нарушений, при которых связь с внешним миром в значительной мере сохранна, могут оказать свое влия­ние дом, школа и более поверхностные психотерапии Хорошим примером такого воздействия извне является первый год жизни, в течение которого установка и действия ухаживающей матери имеют решающее значение для нор­мального или аномального, быстрого или замедленного развития маленького ребенка. В последующие годы роди­тели также могут сделать много для того, чтобы вновь вы-ровнить несогласованность в темпе развития между различ­ными генетическими линиями. Если сами родители направ­ляют свое внимание, свои интересы и свое либидо в направ­лении, в которых ребенок отстал, то интересы и либидо ребенка последуют за ними и будут способствовать прогрес­су в этом ранее отставшем направлении. Вместо этого ро­дители обычно оказывают свое влияние в противополож­ном направлении' где детский интеллект развивается рано, родители склонны делать все, чтобы давать ему дальней­шую пищу, где опережает время развитие речи, родители еще больше говорят с ребенком, где особенно высоко раз­вита моторика, они создают все новые возможности для упражнений Своевременное понимание имеющихся у ро­дителей терапевтических возможностей делает здесь мно­гое для того, чтобы сократить такие ошибки и оказать ран­нее благотворное воздействие на развитие. По отношению к разрушительным тенденциям вне­шний мир также не такой беспомощный, как часто счи­тают. Где увеличивающаяся агрессивность и деструкция

254

А. Фрейд

маленького ребенка восходит к недостаточным любовным образованиям, помогает открытие новых возможностей для либидных связей с окружающим миром. Либидное развитие само по себе значительно зависит от того, кто из окружения идет навстречу ребенку и его либидным по­требностям. Я ребенка реагирует на возможности иденти­фикации, которые предлагает ему объектный мир. Чув­ство вины и страх перед слишком строгим СВЕРХ-Я внут­ри ребенка часто могут быть облегчены, если кто-либо из внешнего мира временно возьмет на себя роль его совес­ти и снизит муки совести и т.п. Чем чаще мы видим пе­ред собой такие благоприятные изменения, тем больше растет наше убеждение, что возможности целительного (терапевтического) воздействия на детское развитие со стороны родителей почти так же неограничены, как и ис­ходящие от них, вызывающие болезнь влияния. Из положений предшествующей главы можно было бы сделать вывод, что имеет смысл сводить каждую отдель­ную детскую форму болезни к специальным методам об­работки, отвечающим их специфическим структурам. На практике это значило бы, что либидоносно нарушенный ребенок нуждается в технике, нацеленной непосредствен­но на проработку его симбиотических или аутических на­строений (Маргарет Малер, 1955); что дети, заболевшие психическими нарушениями в первый год жизни, долж­ны получить возможность компенсировать себя материн­ским объектом за происшедшие лишения (Август Аль-перт, 1959); что случаи с тяжелыми повреждениями Я или пограничные случаи психозов принадлежат аналитичес­кой обработке, направленной на усиление Я и т.д. Специфические терапии этого рода без сомнения ме­нее дорогостоящие и меньше отнимают времени, что дет­ский анализ. Они также экономичнее, потому что они не предлагают ребенку терапевтических возможностей, ко­торые он вследствие своей специфической симптоматоло­гии не может использовать. В качестве основного момен­та в своей технике они содержат и развивают также то, что в аналитических методах является лишь побочным сопутствующим явлением и т.д. Такие аргументы, на первый взгляд, кажутся убеди­тельными, однако, не выдерживают более детального рас­смотрения. Против них говорит то, что во множестве слу­чаев практически невозможно структурировать их непос­редственно в определенную диагностическую категорию.

Заключение

255

Мы имеем перед собой смешанные формы, в которых присутствуют элементы самых разных видов при различ­ном объеме присутствия болезненного состояния. Наруше­ния в эмоциональной жизни ребенка, например, обычно косвенно ведут к отвлечению его интересов от внешнего мира и тем самым к интеллектуальным нарушениям, т.е. к повреждениям Я. Острые травмы обычно не бывают одинокими, а повторяются, т.е. становятся хроническими повреждениями. Явления запущенности во многих случа­ях имеют невротическое основание. Атипичное развитие и пограничные случаи включают многие симптомы инфан­тильных нервозов. За исключением самых тяжелых слу­чаев (б диагностическая категория) у психически больных детей мы также находим много здоровых элементов их личности, которые следуют нормальному пути развития. Психопатология детства является, стало быть, скорее всего однозначной настолько, насколько хватает нашего знания. Она основывается на бесчисленном множестве противоречащих себе воздействий и создает бесчисленное множество противоречивых картин. Чем больше терапев­тических возможностей открывают ребенку методы ана­литической обработки, тем больше вследствие этого пер­спектива, что его многосторонние терапевтические потреб­ности смогут найти в них удовлетворение. За применение детского анализа вне области инфантиль­ных неврозов говорит также еще и дальнейшее рассужде­ние. Лишь аналитический метод одновременно служит двум целям: терапии и исследованию. Там, где мы отказы­ваемся от них, мы отказываемся также от дальнейшего про­никновения в еще темные области инфантильной психопа­тологии. Вполне возможно, что в будущем наших диагнос­тических критериев будет вполне достаточно, чтобы дать нам возможность ограничить терапию ребенка с самого на­чала конкретным лечебным фактором. Теперешнее состо­яние наших знаний еще не дает нам права такой гарантии. Пока мы не будем знать больше, нам лучше работать с ме­тодом, который ведет терапевтов к новым знаниям и одно­временно позволяет ребенку прокладывать свой собствен­ный путь к излечению или улучшению.

Краткий словарь психоаналитических терминов

Амбивалентность (чувств) — наличие "нежных" и враж­дебных чувств, одновременно испытываемых человеком по от­ношению к одному и тому же лицу. Аутоэротизм — удовлетворение сексуальных влечении при отсутствии какого-либо постороннего (внешнего объекта), т.е. с помощью органов и участков собственного тела. Приме­ром аутоэротической деятельности является сосание младенца, целью которого (наряду с пищевым насыщением) выступает так­же получение наслаждения. А. характеризует, по Фрейду, нор­мальную раннюю стадию развития сексуальности. Бессознательное [UnbewuBtes) — 1) в широком ("описа­тельном", по Фрейду) смысле — те содержания психической жизни, о наличии которых человек либо не подозревает в дан­ный момент, либо не знает о них в течение длительного време­ни, либо вообще никогда не знал. Выделяются два вида так на­зываемого Б.: предсознательное и собственно Б. (см. п. 2); 2) в более строгом ("динамическом") смысле Б. может быть назва­но только то, осознание чего, в отличие от предсознательного, требует значительных усилий или же вообще невозможно. Б. в этом смысле может быть, по Фрейду, как самое "низкое" (безу­держные сексуальные и агрессивные влечения Оно}, так и самое "высокое" в душевной жизни (деятельность сверх-^). Боязнь — см. страх. Влечения [Triebe) — пограничные, по Фрейду, образования между физическим и психическим (соматическим и душевным), "психические представители" возникающих в недрах телесного аппарата и достигающих души раздражении. Характеризуются четырься аспектами: источником, целью, объектом и силой (энергией). В ранних работах Фрейд противопоставлял В. Я (спо­собствующие самосохранению индивида) и сексуальные В., спо­собствующие сохранению вида (иногда в ущерб самосохране­нию). С начала 20-х годов им развивается концепция о разделе­ния В. на В. к жизни и В. к смерти. Влечения к жизни [Lebenstriebe) — влечения, целью ко­торых является сохранения, поддержание и развертывание жиз­ни во всех ее аспектах и формах. В поздних работах Фрейда про­тивопоставляются влечениям к смерти. Сексуальные влечения и влечения к самосохранению относятся к В. к ж.

Краткий словарь психоаналитических терминов

257

Влечения к смерти {Todestriebe} — присущие индивиду, как правило, бессознательные тенденции к саморазрушению и возврату в неорганическое состояние. Вовне проявляются в аг­рессии по отношению к лицам и предметам. В поздней концеп­ции влечений противопоставляются Фрейдом влечениям к жиз­ни. Находясь в норме в известном единстве с последними, в па­тологических случаях могут вылиться в садистские извращения, самообвинения у меланхоликов и др. Вторичная обработка — один из механизмов работы сно­видения, заключающийся в перегруппировке и связывании эле­ментов явного сновидения в более или менее гармоничное целое. Выбор объекта (Objektwahl) — выбор партнера по любви и дружбе. Существуют два основных вида В.о.: 1') по типу "опо­ры"; 2) по "нарцисстическому типу". В первом случае объект выбирают по образу исходного отношения к родителям, в осно­ве которого лежит стремление к заботе, поддержке. Во втором случае объект выбирается по образцу собственной личности, которую любят больше, чем какой-либо внешний объект. Вынужденный отказ (Versagung, Frustration, англ. fr­ustration) — немецкий вариант термина "фрустрация", пережи­вание вынужденного отказа от удовлетворения влечений. В.о. может быть вызван неблагоприятными внешними обстоятель­ствами (содержание в тюрьме, отсутствие соответствующего круга общения и др.) и внутренними усиловиями (влечения от­клоняются как неприемлемые силыми Я — сверх-Л). Вытеснение (Verdrangung) — перевод психического содер­жания из сознания в бессознательное и/или удерживание его в бессознательном состоянии. Поддерживается определенными бессознательными силами. Один из важнейших защитных ме­ханизмов, благодаря которому неприемлемые для Я желания становятся бессознательными. Динамическое рассмотрение душевных про­цессов — рассмотрение психических процессов и явлений как форм проявления определенных целенаправленных и, как пра­вило, скрытых от сознания тенденций, влечений и т.п., находя­щихся между собой в единстве и борьбе, а также с точки зре­ния переходов из одной подсистемы душевной жизни в другую. Задержка (Hemmung) — остановка развития на одной из его ступеней. Термин "задержка" используется Фрейдом также в качестве синонима слова "препятствие" ("тормоз" развития ка­кого-либо влечения). Замещение (Ersetzung) — один из механизмов перевода бес­сознательных, неприемлемых для Я (сверх-Л) желаний в при­емлемые формы. Результатом Зз. являются, например, ошибоч-

258

А Фрейд

тле деитвия, невротические симптомы, остроты, определенные характеристики сновидения и др. Защита [Abwehr) психическая — совокупность бессознатель­ных психических процессов, которые призваны защитить Я от угроз со стороны реальности (как правило, в детстве) или со сто­роны влечений и/или сверх Я (у взрослых). Для 3. может быть использован любой психический процесс или деятельность (труд, игра и т п ), а также специальные защитные механизмы. Защитные механизмы (Abwehrmechantsmen) — специаль ные формы психической защиты, вырабатываемые силами Я К ним относятся вытеснение, сублимация, регрессия и др Идентификация (отождествление) — бессознательный процесс, благодаря которому индивид (например, ребенок) ве дет себя, думает и чувствует, как это делал бы другой человек, с которым он себя идентифицирует (например, мать или отец) Играет важнейшую роль в формировании личности. Инцест — сексуальные отношение (коитус) с кровными род­ственниками. Испуг (Schreck) — аффективное состояние страха, возник шее в ситуации опасности, к которой не было готовности (см также страх, свободный страх) Истерия страха (Angsthystene) — невроз, основным симп томом которого являются разнообразные фобии. Комплекс — совокупность аффективно заряженных мыс лей, интересов и установок личности, воздействие которых на актуальную психическую жизнь, как правило, бессознательно Складывается главным образом в раннем детстве и обусловли вает многие зкономерности последующей психической жизни Фрейдом выделяются Эдипов комплекс, комплекс кастрации экскрементальный комплекс и др Комплекс кастрации (кастрауионный комплекс) — ком плекс, возникающий у ребенка в тесной связи с детским сексу альным развитием сексуальными исследованиями детей и детс кими сексуальными теориями) Основным проявлением К к \ мальчика является возникающий под влиянием мнимых или ре альных угроз со стороны взрослых страх потерять свой половой орган в качестве наказания за детский онанизм. У девочки К.к состоит в своеобразном, появляющемся после открытия разли чия полов сплаве чувств страха и зависти к мужскому полово­му органу, определенных сексуальных фантазий и т п. Латентный период — определенная фаза детского раз­вития (примерно от 5-6 лет до начала пубертатного периода), в которой сексуальное развитие как бы на время прерывается. Ран-

Краткий словарь психоаналитических терминов

259

недетские переживания из области сесуального подвергаются вы теснению и заслоняются покрывающими воспоминаниями. Ин­тересы ребенка обращаются в этот период главным образом на общение с товарищами по играм, школьное обучение и т п Либидо — одно из ключевых понятий психоанализа Исход­но обозначало лежащую в основе всех сексуальных проявлений индивида психическую энергию, использовалось как синоним сексуального влечения В более поздних работах Фрейд исполь зует понятие Л как синоним влечения к жизни (Эроса) г Нарциссизм — привязанность либидо к собственномк Я как к объекту Может быть первичным (когда Я и Оно еще не отделены друг от друга), сменяющимся в норме привязанностью части либидо к внешним объектам, и вторичным, когда часть либидо "отвязывается" от объектов и вновь обращается на Я Невроз — психически обусловленное расстройство, симп томы которого выражают в символической форме породившей его душевный конфликт (конфликт влечений), в частности сек суальных влечений и влечений Я Невроз страха (Angstneurose) — невроз, главным симптом-мо которого является свободный страх Объект либидо (Objektiibido) — та чать либидо, которая направлена к одному или нескольким внешним объектам, про­тивостоит ^либидо Оно (Es] — самая нижняя (глубинная) подструктура душев ного аппарата, содержания которой бессознательны Содержит в себе безудержные сексуальные и агрессивные влечения. Руко­водствуется принципом удовольствия, находится в конфликтных отношениях с Я и сверх Я. Ошибочное действие (Fehlleistung) — общее название для целого класса действий "с дефектом", т е действий, при . выполнении которых обнаруживаются ошибки различного ха­рактера. К О.д. относятся: оговорки, описки, очитки, заклады­вание и затеривание предметов, ошибки памяти и др. Возник­новение О.д. объясняется столкновением противоречащих друг другу намерений и проявлением в столь своеобразной форме Од,— против воли субъекта — намерения, которое он старает­ся скрыть Перенесение, перенос, трансфер (Ubertragung) —пе ренос пациентом на психоаналитика чувств, испытываемых им к другим людям, как правило, к родителям, т.е. проекция ран-недетских установок и желаний в отношении родителей на дру­гое лицо. В зависимости от характера этих чувств (нежно-дру­жеские или злобно-ревнивые) П. может быть позитивным или негативным П обнаруживается и в повседневной жизни

260

А. Фрейд

Покрывающие воспоминания [Deckerrinerungen) — сохранившиеся в памяти воспоминания о событиях первых 5-6 лет жизни, отличающиеся особой яркостью и кажущейся не­значительностью. В силу механизма смещения как бы "покры­вают" наиболее существенные воспоминания детства, подвер­гшиеся вытеснению. Однако все забытое из них можно извлечь путем психоанализа. Предсознательное [VorbewuBtes) — содержания душев­ной жизни, которые в данный момент неосознаваемы, но могут легко стать таковыми, если "привлекут к себе взоры сознания". "Топографически" слой П. располагается между слоем бессоз­нательного и сознанием. Привязанность к объекту {(Objekt) Besetzung, англ. с-athexis) — фиксированность либидо на определенных объектах в силу выбора объекта, "прилипчивость" либидо к объектам; дос­ловно данный термин переводится как "захват" объектов, их "за-ряженность" либидозной энергией. Принцип реальности — принцип регуляции психичес­кой жизни, выражающийся в учете реальных условий и возмож­ностей удовлетворения влечения и зачастую в отказе от различ­ных способов получения удовольствия. Влечения Я подчиняют­ся П.р. Он противостоит принципу удовольствия. В ряде поздних работ Фрейд рассматривал П.р. как модификацию принципа удовольствия. Принцип удовольствия — принцип регуляции психи­ческой жизни, заключающийся в стремлении избегать неудо­вольствия и неограниченно получать наслаждение. Царит в Оно. Противостоит принципу реальности. Противодействие (Gegenbesetzung, англ. anti-cathexiz, caunter-cathexis) — форма, в которой проявляется противостояние Я первичной энергии влечений. Силы противодействия застав­ляют либидо принять такую форму выражения, которая была бы одновременно формой, приемлемой для Я. Тем самым от­крывается путь для образования невротического симптома. Дос­ловно данный термин переводится как "контр-захват", "контр­заполнение" (см. привязанность к объекту). Психоанализ — термин П. употребляется в трех основ­ных смыслах: 1) особый подход к исследованию тех душевных процессов, которые, с точки зрения Фрейда, не могут быть адек­ватно изучены с помощью других методов; предполагает ряд тех­нических приемов, имеющих целью вскрыть бессознательный смысл ошибочных действий, скрытые мысли сновидения и т.п.; 2) метод лечения невротических заболеваний, заключающийся в доведении до сознания пациента бессознательных психических содержаний; 3) теоретическое направление в психологии, разви-

Краткий словарь психоаналитических терминов

261

1

вающее особые представления о структуре душевной жизни, взаимодействии отдельных подструктур и т.п. Работа сновидения — процессы, благодаря которым из скрытых мыслей сновидения, соматических раздражителей во время сна, остатков дневных впечатлений формируется явное содержание сновидения. Фрейд различает четыре основных ме­ханизма Р.с.: 1) сгущение; 2) смещение; 3) вторичная обработка; 4) наглядное (образное) изображение мыслей и высказываний. Разрядка (Abfuhr} напряжения — по представлению Фрей­да, возникающее внутри психического аппарата благодаря вне­шним и внутренним раздражителям напряжение должно разря­диться вовне и тем самым восстановить определенное психичес­кое равновесие. Средством этой разрядки может быть плач ("выплакаться"), смех, движения ("дать волю своей ярости") и др. Однако арсенал используемых при этом средств достаточ­но скуден. Кроме того, не все они приемлемы в социальном от­ношении. Поэтому имеющееся напряжение может разрядиться в таких формах, как сновидение, или даже в виде невротичес­ких симптомов, например в виде страха. Реактивное образование (Reaktionsbildung) — результат работы одного из защитных механизмов, которая приводит к возникновению способа поведения, прямо противоположного бессознательному вытесненному стремлению (например, преуве­личенная забота матери о ребенке, которого она ненавидит или ненавидела, и т.п.). Регрессия — возврат психического развития на более ран­нюю ступень. Сверх-Л" (Uber-Ich) — высшая инстанция в структуре душев­ной жизни, выполняющая роль внутреннего цензора, совести и т.п. С. -Я возникает с исчезновением Эдипова комплекса. Дея­тельность С.-Я остается бессознательной (см. также .Я-идеал). Свободный страх (Angst, frei flottier ends, Angstbereitschafr, англ. generalized anxiety) — беспредметный страх, который "не зна­ет" вызывающего его объекта (для обозначения С.с. Фрейд исполь­зует также термин, буквально переводимый как "готовность к стра­ху", иногда как "готовность в виде страха"). В настоящее время для обозначения С.с. существует термин "тревога", "тревожность". Сгущение (Verdichtung) — слияние различных представле­ний в одно составное. Один из важнейших механизмов работы сновидения. Сексуальное — данный термин употребляется в широком и узком смысле слова. В узком смысле означает то, что имеет отношение к продолжению рода. В широком смысле С. вклю­чает также получение наслаждения от эрогенных зон, не обяза-

262

А. Фрейд

тельно связанного с размножением, и еще более широко — на­слаждение от функционирования любых органов. Сексуальное развитие — начинается, по Фрейду, не в пубертатный период, а практически с рождения. Проходит ряд этапов, различающихся господством определенных эрогенных зон. Этими этапами являются: 1) оральная фаза (1-й год жизни), эрогенные зоны — слизистые оболочки рта и губ; 2) анальная фаза (2-3-й годы), эрогенная зона — слизистая оболочка заднего прохода; 3) фаллическая фаза (4-6-й годы), эрогенная зона — пенис (фаллос), характеризуется детским онанизмом, формиро­ванием Эдипова комплекса; 4) латентный период; 5) гениталь-ная фаза (с начала пубертатного периода) — фаза"развитой сек­суальности, частные влечения подчиняются господству либидо, удовлетворяются путем нормальной половой деятельности. По­скольку, однако, сексуальное развитие является, по Фрейду, "си-стемообразующим" фактором всего развития в целом, постоль­ку данная схема может рассматриваться и как схема (периоди­зация) развития личности вообще. Симптоматическое действие {Seymptomhanslung} — ка­жущееся незначительным действие (перебирание вещей, скла­док платья, пуговиц, напевание про себя мелодий и т.п.), имею­щее, как и ошибочное действие, скрытый смысл. Скрытые мысли сновидения [Idtente Traumgedanken) — бессознательное (собственное) содержание сновидения, скры­вающееся за явными, искажающими его содержаниями. Смещение (Verseheibung) — один из основных механизмов работы сновидения, а также искажения бессознательных мыс­лей и желаний в других явных формах психической жизни, зак­лючается в смещении акцента с главного на второстепенное. В результате С., например, важнейший скрьпый элемент представ­лен в явном содержании сновидения весьма отдаленными и не­значительными намеками. Сновидение (Traum) — душевная жизнь во время сна. Це­лью С. является устранение мешающих сну раздражителей в форме галлюцинаторного исполнения неудовлетворенных в бод­рствующем состоянии желаний. Имеет явную форму выраже­ния (явное содержание С.) и скрытое за ней бессознательное со­держание (скрытые мысли С.). Сон [Schlaf] — состояние, характеризующееся с психичес­кой стороны потерей интереса к внешему миру. Биологической целью С. является отдых. Отличается Фрейдом от сновидения. Сопротивление (Widerstand} — стремление не допустить в сознание вытесненные бессознательные желания и мысли. Во время психоаналитических сеансов выражается в сопротивлении

1

Краткий словарь психоаналитических терминов 263 психоаналитику (критика врача, перенесение, отказ сообщить приходящие в голову мысли на основании того, что они "совер­шенно бессмысленны" или не важны и т.п.), остающемся бессоз­нательным для пациента. Страх (Agnst) — аффективное состояние ожидания какой-либо опасности. Страх перед каким-либо конкретным объектом называется Фрейдом боязнью (Furcht), в патологических случа­ях — фобией. Фрейдом различаются также так называемый сво­бодный страх (см.) и испуг (см.). Сублимация — отклонение энергии сексуальных влече­ний от их прямой цели получения удовольствия и продолжения рода и направление ее к несексуальным (социальным) целям. Толкование (Deutung) — раскрытие скрытого смысла сим­птомов, сновидений, ошибочных действий и т.п. Топическое рассмотрение душевных процессов — схематическое "пространственное" представление стрктуры душевной жизни в виде различных слоев (инстанций), имеющих свое особое местоположение, функции и закономерности разви­тия. Первоначально топическая схема строения душевной жиз­ни была представлены у Фрейда тремя инстанциями: бессозна­тельным, предсознательным и сознанием, взаимоотношения между которыми регулировались цензурой. С начала 20-х годов Фрейд выделяет в структуре психичестйзй жизни иные инстан­ции: Я, Оно и сверх-Я. Две последние подсистемы локализова­ны в слое "бессознательное". Фиксация — 1) упорное следование однажды принятой ус­тановке, привычке, способу действия; один из примеров Ф. — сек­суальная Ф. на определенном партнере или способе сексуально­го удовлетворения, делающая невозможной иную форму поло­вой жизни; 2) (на травме) — "застревание" больного на каком-либо травмирующем переживании из его прошлого, выражаю­щееся в навязчивом появлении одних и тех же симптомов, не­возможности самому освободиться от них и т.п. Фобия — непреодолимый навязчивый страх перед каким-либо предметом или явлением. Фрейдом выделяются две группы Ф.: 1) "житейские страхи" (страх смерти, инфекции и т.п.); 2) спе­циальные Ф. (боязнь открытых пространств, определенных жи­вотных и т.п.). Причиной фобии, как и любого другого симпто­ма, является бессознательный конфликт душевных стремлений. Цензура [цензор) — образное представление тех сил, кото­рые стремятся не допустить в сознание бессознательные мысли и желания. Частные (парциальные} влечения (Partialtriebe) — появ­ляющиеся на различных стадиях детского развития отдельные

264

А.Фрейд

типы влечений (оральные, анальные, садистские, влечения к под­глядыванию и др.), которые в начале генитальнои фазы интег­рируются под приматом генитальной зоны и подчиняются сек­суальным (в узком смысле слова) влечениям. Эдипов комплекс — характерная установка ребенка Ъо отношению к родителям, которая складывается в фаллической фазе сексуального развития примерно между 3 и 4 годами. На­зван по имени героя древнегреческой легенды царя Эдипа, ко­торый, не зная того, убил собственного отца и женился на соб­ственной матери. Для мальчика обычно характерен позитивный Э.к. (любовь к матери и желание инцеста с ней и одновременно ревность и ненависть по отношению к отцу с желанием устра­нить его как соперника). Может развиться, однако, и негативный (обратный) Э.к. — любовь к отцу и ненависть к матери. Зачас­тую обе формы сочетаются и возникает амбивалентная установ­ка по отношению к родителям. У девочки аналогичный комп­лекс (любовь к отцу и ненависть к матери) и обратный к нему называется комплексом Электры. Экоиомигческое рассмотрение душевных про­цессов — рассмотрение психических процессов с точки зрения их энергетического обеспечения (в частности, энергией либидо). Энергетическим источником, согласно Фрейду, является Оно. Электры комплекс — см. Эдипов комплекс. Я (Ich) — подструктура душевной жизни, выступающая посред­ником между сверх-Л и Оно, индивидом и реальностью. Несет на себе функцию восприятия внешнего мира и приспособления к нему, стремится учесть и согласовать между собой требования реальности, Оно и сверх-^У. Подчиняется принципу реальности. Я-идеал (Ichideal) — в работах Фрейда часто употребляет­ся как синоним caepx-.Я. Однако ряд комментаторов творечества З.Фрейда считают, что следует различать csepx-Я как резуль­тат изначальных раннедетских идентификаций с родителями и Л-идеал как результат более поздних идентификаций с более широким кругом лиц. Л-и. представляет моральные обществен­ные нормы. В течение жизни может неоднократно изменяться. Я-либидо (Ichlibido) — часть либидо,' направленная на соб­ственное Я. Противостоит объект-либидо (см. также нарциссизм). Явное содержание сновидения (manifester. Тг-aummhalt) — образы сновидения, как они представлены видяще­му сон, символическое изображение скрытых мыслей сновидения. Составитель кандидат психологических наук Е.Е.Соколова

Библиография трудов Анны Фрейд (1895-1W2)

Анна Фрейд (3.12.1895, Вена - 08.10.1982, Лондон) - извест­ная исследовательница детского развития, дочь создателя пси­хоанализа проф. Зигмудна Фрейда, разрабатывала классическую теорию детства. Первое теоретическое исследование: "Введение в детский психоанали^", 1922 г. В 1927 г. "Введение в технику детского психоанализа" (на русском языке опубликовано в 1927 г. в г. Одессе). С 1923 г. — собственная практика. В 1936 г. вы­шел основной теоретической труд "Я" и механизм защиты". После оккупации Австрии в 1938 г. Германией эмигрировала с родителями в Англию. С 1940 г. А.Фрейд работала в детском военном госпитале в Лондое (Hampstead Child-Therapy Chlinik). По результатам этой работы совместно с Дороти Берлингам были опублико­ваны работы "Дети в военное время..." (1942) и "Дети без се­мьи..." (1943). В 1965 г. выходит итоговый труд А.Фрейд "Норма и патоло­гия детского развития". В том же году совместно с Тези Берг-манн она написала книгу "Дети в госпитале". Основные произведения: собр. соч. в 8 тт.: The Writings of Anna Freud, New York, International Universitites Press. London, Hogarth press amd The Instituts of Psycho-Analysis. I. Собрания сочинений: на английском языке Freud A.: The Writings of Anna Freud New York, Internatonal Universities Press. London/ Hogarth Press and The Institut og psycho-Analysis. 1. Введение в психоанализ. Лекции для детских аналитиков и учителей. 1922-1935 (1974) Introsuction to Psychoanalyse Lectures for Child Analysts ans Teachers. 2. Эго и механизмы защиты. 1936 (1971) The Ego and the mec­hanisms of Difer. 3. Дети, лишенные семьи, и сообщения о военном детском доме "Hampstead Nurseries". 1939-1945 (1974) Inlunts without Fem-ilies and Reports on the Hampstead Nurseries. 4. Показания для детского анализа и другие статьи. 1945-1956 (1968) Indications for Child Analysis and other Pupers. 5. Результаты исследований из "Hampstead Child Therapy Cl­inic" и другие статьи. 1956-1965 (1970) Research at the Hampstead Child Therapy Clinic and other Pupers. 6. Норма и патология детского развития. Оценка и развитие. 1965 (1969) Normality and Pathology in the Childhood. Assessment and Development.

266

А. Фрейд

7. Проблемы психоаналитического воспитания, диагностики и техники терапии. 1966-1970 (1971) Problems of Psychoanalytic Tr­aining, Diagnosis and the Techique of Therapy. 8. Психоаналитическая психология и нормальное развитие. 1970-1980 (1981) Psychoanalytic Psychology of Normal Development. на немецком языке Freud, A.: Die Schtiften der Anna Freud С Munchen; Rinsler Verlag, 1980, 10 томов; январь 1987, 10 т. 1. 1922-1936, Введение в психоанализ, лекции для детских психоаналитиков и учителей, "Я" и механизмы защиты. Ein Luhrung in die Psychoanalyse, Vortrugdur Kinderanalytiker und 6ekrer, DOS Ich und dir Abwehrmechanismen. 2. 1939-1945, Дети войны, сообщения из военного детского дома "'Hampstead Nurewsies"194:1 и 1942 годов. Kriegskinder, Barichte aus den Kriegskinderheimen "Hampstead Nurseries" 1941 und 1942. 3. 1939-1945, Дети приютов, сообщения из военного детского дома "Hampstead Nurseries" 1943 и 1945 годов. Anstultskinder, Berichte aus den Kriegskinderheimen "Hampstead Nurseries" 1943-1945. 4. 1945-1956, Показания для детского анализа и другие ста­тьи. Indikationsstellung in der Kinderanalyse und andere Schriften. 5. 1945-1956, Психоанализ и воспитание и другие статьи. Ps-ychoanaluse und Erziehund und andere Schriften. 6. 1956-1965, Результаты исследований из "Hempstead Child Therapy Clinic" и другие статьи. For schungsergebnisse aus der "Ha­mpstead Chlid Therapy Clinic " und andere Schriften. 7. 1956-1965, Применение психоаналитического знания в дет­ском воспитании и другие статьи. Anwe.rd.und psychoanalytischen Wissens auf die Kindererzichung und andere Schriften. 8. 1965, Норма и патология детского развития. Wege und Ir-rwege in der Kinderentwicklung. 9. 1966-1970, Проблемы психоаналитического образования, диагноза и терапевтической техники. Problems der psychianalytisc-hen Ausbildung, der Diagnose ind der therapeutischen Technik. 10. 1971-1980, Психоаналитические доклады по нормальному детскому развитию, общий указатель. Psychoanalytische Beitroge zur normalen Kinderentwicklung. Geramtregister. II. Перые издания отдельных основных произ­ведений: Введение в технику детского анализа, Лейпциг/Вена/Цюрих, МЕЖД. ПСИХОАН. ИЗД., 1927. Введение в психоанализ для педагогов, четыре лекции, Штут-ттарт, Гишюкратес, 1930. "Я" и механизмы защиты. Вена, МЕЖД ПСИХОАН ИЗД, 1936. (совм. с Дороги Берлингам) Дети в военное время..., Лондон, 1942. (совм. с Дороги Берлингам) Дети, лишенные семьи ..., Лон­дон, 1943, -"-. Норма и патология детского развития, Нью-Йорк, International Universites Press, 1965. (совм. с Т.Бергманн) Дети в госпитале, Нью-Йорк, —"—, 1965.

Библиография трудов Анны Фрейд 267 III. Книги об Анне Фрейд: 1. Бессер, 3.: Жизнь и дело Анны Фрейд. Дисс., Майнц, 1976, с. 231-245. Besser, R.: Leben und Werk von Anne Freud, Diss, Mainz, 1976. 2. Петере, Уве Хенрик: Анна Фрейд — жизнь для ребенка, Мюнхен, 1976, с. 362. Peters, Uve Henrik: Anna Freud - Ein leben 'fur das Kind, Verlag Rindler. 3. Зальбер, Вильгельм: Анна Фрейд, Реинбек бай Гамбург, 1985, с. 149. Salber, Wilhelm: Anna Freus. Reinbek bei Hamburg, Au­gust 1985, Rowohit Taschenbuch Verlug GmbH.

Зигмунд Фрейд

Часть II ПСИХОАНАЛИЗ ДЕТСКИХ НЕВРОЗОВ

©Пер. с нем. К.Фельцман и М.Вульф

Анализ фобии пятилетнего мальчика^ /Психоанализ детского страха/

1-Введение Болезнь и излечение весьма юного пациента, о ко-ropbix я буду говорить в настоящей статье, строго говоря, наблю­дались не мной. Хотя в общем я и руководил лечением и даже раз лично принимал участие в разговоре с мальчи­ком, но самое лечение проводилось отцом ребенка, кото­рому я и приношу свою благодарность за заметки, пере­данные мне для опубликования. Заслуга отца идет еще дальше; я думаю, что другому лицу вообще не удалось бы побудить ребенка к таким признаниям; без знаний, бла­годаря которым отец мог истолковывать показания свое­го пятилетнего сына, нельзя было бы никак обойтись, и технические трудности психоанализа в столь юном возра­сте остались бы непреодолимыми. Только совмещение в одном лице родительского и врачебного авторитета, совпа­дение чувства любви с интересом к науке позволило здесь использовать метод, который в подобных случаях вообще вряд ли мог бы быть применен. Но особенное значение этого наблюдения заключается в следующем. Врач, зани­мающийся психоанализом взрослого невротика, раскры­вающий слой за слоем психические образования, прихо­дит, наконец, к известным предположениям о детской сек­суальности, в компонентах которой он видит производи­тельную силу для всех невротических симптомов после­дующей жизни. Я изложил эти предположения в опубли­кованных мною в 1905 году трех статьях по теории поло­вого влечения. И я знаю, что для незнакомого с психоана­лизом они покажутся настолько же чуждыми, насколько для психоаналитика неопровержимыми. Но и психоанали­тик должен сознаться в своем желании получить более прямым и коротким путем доказательство этих основных положений. Изучить у ребенка его сексуальные побужде­ния и возникновение у него желаний благодаря их свеже­сти значительно легче, чем у взрослого, где их приходит­ся извлекать из под многочисленных наслоений. Тем бо-1) Перевод доктора О.Б.Фельцмана

Введение

271

лее, что, по нашему убеждению, они составляют достояние конституции (предрасположения) всех людей и только у невротика оказываются усиленными или искаженными. С этой целью я уже давно побуждаю своих друзей и учеников собирать наблюдения над половой жизнью де­тей, которая обыкновенно по тем или другим причинам остается незамеченной или скрытой. Среди материала, ко­торый попадал в мои руки, сведения о маленьком Гансе заняли выдающееся место. Его родители, оба — мои бли­жайшие приверженцы, решили воспитать своего первен­ца с минимальным принуждением, какое требуется для со-храния добрых нравов. И так как дитя развилось в весе­лого, славного и бойкого мальчишку, попытки воспитать его без строгости, дать ему возможность свободно расти и проявлять себя, очевидно, привели к хорошим резуль­татам. Я воспроизвожу здесь записки отца о маленьком Гансе и, конечно, я всячески воздержусь от искажения наивности и искренности, столь обычных в детской ком­нате, не обращая внимания на ненужные условности. Первые сведения о Гансе относятся к тому времени, когда ему еще не было полных трех лет. Уже тогда его различные разговоры и вопросы обнаруживали особенно живой интерес к той части тела, которую он на своем язы­ке обычно называл Wiwimacher. Так, однажды он задал своей матери вопрос: Ганс: "Мама, у тебя есть Wiwimacher?" Мать: "Само собой разумеется. Почему ты спрашиваешь?" Ганс: "Я только подумал." В этом же возрасте он входит в коровник и видит, как доят корову. "Смотри", говорит он, "из Wiwimacher'a те­чет молоко". Уже эти первые наблюдения позволяют ожидать, что многое, если не большая часть из того, что проявляет ма­ленький Ганс, окажется типичным для сексуального раз­вития ребенка. Я уже однажды указывал 1), что не нуж­но приходить в ужас, когда встречаешься у женщины с представлением о сосании полового члена. Это непристой­ное побуждение довольно безобидно по своему происхож­дению, так как представление о сосании связано в нем с материнской грудью, причем вымя коровы занимает со­ответствующее ему среднее место, ибо по природе это — грудная железа, а по виду и положению своему — penis. Открытие маленького Ганса подтверждает последнюю часть моего предположения.

3. Фрейд

В то же время его интерес к Wiwimacher'y не исклю­чительно теоретический. Как можно предполагать, у него имеется также стремление прикасаться к своему полово­му органу. В возрасте 3,5 лет мать застала его держащим руку на penis'e. Мать грозит ему: "Если ты это будешь делать, я позову доктора А., и он отрежет тебе твой Wi-wimacher. Чем же ты тогда будешь делать wiwi?" Ганс: "Моим роро." Тут он отвечает еще без сознания вины, но приобре­тает при этом "кастрационный комплекс", который так часто можно найти при анализе невротиков, хотя все они против этого протестуют. О значении этого элемента в истории развития ребенка можно было бы сказать мно­го весьма существенного. Кастрационный комплекс оста­вил заметные следы в мифологии (и не только гречес­кой). Я уже говорил о его роли в "Толковании сновиде­ний" и других статьях. Почти в том же возрасте (3.5 года) в Шенбрунне перед клеткой льва он возбужденно и радостно кричит: "Я ви­дел у льва Wiwimacher". Большую часть того значения, которым пользуются жи­вотные -герои мифов и сказок, нужно, вероятно, припи­сать той откровенности, с которой они показывают любоз­нательному младенцу свои половые органы и их сексуаль­ное функционирование. Сексуальное любопытство наше­го Ганса не знает сомнений, оно делает его исследовате­лем и дает ему возможность правильного познавания. 3 3/4 лет он видит на вокзале, как из локомотива вы­пускается вода. "Смотри, локомотив делает wiwi. А где его Wiwimacher?" Через минутку он глубокомысленно прибавляет: "У со­баки, у лошади есть Wiwimacher, а у стола и стула — нет". Таким образом он установил существенный признак для различия одушевленного от неодушевленного. Любознательность и сексуальное любопытство, по-ви­димому, тесно связаны между собой. Любопытство Ганса направлено преимущественно на родителей. Ганс (3 3/4 лет): "Папа, и у тебя есть Wiwimacher?" Отец: "Да, конечно". Ганс: "Но я его никогда не видел, когда ты раздевался". В другой раз он напряженно смотрит на мать, когда та раздевается на ночь. Она спрашивает: "Почему ты так смотришь?" Ганс: "Я смотрю только, есть ли у тебя тоже Wiwimacher?"

Введение

273

Мать: "Конечно. Разве ты этого не знал?" Ганс: "Нет, я думал, что так как ты большая, то и Wiwimacher у тебя, как-у лошади". Отметим это ожидание маленького Ганса. Позже оно получит свое значение. Большое значение в жизни Ганса — рождение малень­кой сестры Анны — имело место, когда Гансу было как раз 3.5 года (апрель 1903 — октябрь 1906 г.). Его поведение при этом непосредственно отмечено отцом: "В 5 часов утра, при начале родовьос болей, постель Ганса переносят в соседнюю комнату. Здесь он в 7 часов просыпается, слышит стоны жены и спрашивает: "Отчего это мама кашляет?" — И пос­ле паузы: "Сегодня, наверное, придет аист". "Вероятно, ему в последние дни часто говорили, что аист принесет мальчика или девочку, и он совершенно пра­вильно ассоциирует необычные стоны с приходом аиста". "Позже его приводят на кухню. В передней он видит сумку врача и спрашивает: "Что это такое?" Ему отвеча­ют: "Сумка". Тогда он убежденно заявляет: "Сегодня придет аист". После родов акушерка приходит на кухню и заказывает чай. Ганс обращает на это внимание и го-„ * *• и „ ворит: Ага, когда мамочка кашляет, она получает чаи . Затем его зовут в комнаты, но он смотрит не на мать, а на сосуды с водой, окрашенной кровью, и с некоторым смущением говорит: "А у меня из Wiwimacher'a никог­да кровь не течет". Все его замечания показывают, что он приводит в связь необычное в окружающей обстановке с прибытием аиста. На все он смотрит с усиленным вниманием и с гримасой недоверия. Без сомнения, в нем прочно засело первое не­доверие по отношению к аисту. "Ганс относится весьма ревниво к новомупришельцу, и, когда последнего хвалят, находят красивым и т.д., он тут же презрительно замечает: "А у нее зато нет зубов"'¹. Дело в том, что Ганс, увидев ее в первый раз, был пора­жен тем обстоятельством, что она не говорит, и объяснил это отсутствием у нее зубов. Само собой понятно, что в первые дни на него меньше обращали внимание, и он за­болел ангиной. В лихорадочном бреду он говорил: "А я не хочу никакой сестрички!" ., ,

1) Опять типичное поведение. Другой брат, старший всего на два года, при аналогичных обстоятельствах выкрикивал со слезами: "Слишком мала, слишком мала ".

274

3 Фрейд

Приблизительно через полгода ревность его прошла, и он стал нежным, но уверенным в своем превосходстве братом' . "Несколько позже (через неделю) Ганс смотрит, как ку­пают его сестрицу, и замечает: "A Wi\vimacher у нее еще мал", и, утешая ее, прибавляет: "Ну, когда она будет рас­ти, он станет больше"²¹. В этом же возрасте (3 3/4 года) Ганс в первый раз рас-сказыва-ет свой сон: "Сегодня, когда я спал, я думал, что я в Гмундене с Марикой". "Марика — это 13-летняя дочь домохозяина, которая ча­сто играла с ним". Когда отец в его присутствии рассказывает про этот сон матери, Ганс поправляет его: "Не с Марикой, а совсем один с Марикой". Здесь нужно отметить следующее: "Летом 1906 года Ганс находился в Гмундене, где он целые дни возился с детьми домохозяина. Когда мы уехали из Гмундена, мы 1) Другой мальчик, постарше, при появлении на свет братца говорит "Пусть его аист назад заберет " Сравним это с тем, что я говорил в "Толковании сновидении " о являющейся в сновидениях смерти до­рогих родных 2) К подобному же умозаключению в тех же выражениях пришли другие два мальчика, когда с любопытством в первый раз разглядывали живот своей маленькой сестрички Можно было бы прийти в ужас по поводу этой ранней испорченности детского интеллекта Поче­му эти юные исследователи не констатируют того, что видят, а именно, что никакого Wiwimacher'а нет? Для нашего маленького Ганса это понятно. Мы знаем, как при помощи тщательной индукции он установил для себя общее положение, что живое отличается от не­живого наличностью Wiwimacher'a; мать поддерживала его в этом убеждении, давая ему утвердительные ответы относительно лиц, ук­лонившихся от его наблюдения. И теперь он совершенно неспособен отказаться от своего приобретения после наблюдения над малень­кой сестрой Он приходит к заключению, что Wiwimacher имеется и здесь, и он слишком мал, но он будет расти, пока не станет столь же большим, как у лошади Для реабилитации нашего маленького Ганса мы сделаем еще больше Соб­ственно говоря, он поступает не хуже философа Вундтовской шко­лы, который считает сознание никогда не отсутствующим призна­ком психический жизни, как Ганс считает Wiwimacher неотъемле­мым признаком всего живого Когда философ наталкивается на пси-хическ ие явления, в которых сознание совершенно не участвует, он называют их не бессознательными, а смутно сознаваемыми Wiwimac­her еще очень мал' И при этом сравнении преимущество все-таки на стороне нашего маленького Ганса, потому что, как это часто бы­вает при сексуальных исследованиях детей, за их заблуждениями все­гда кроется частица истины Ведь у маленькой девочки все-таки есть маленький Wiwimacher, который мы называем клитором, но кото­рый HP растет, а остается недоразвитым

Введение

275

думали, что для Ганса прощание и переезд в город ока­жутся тяжелыми. К удивлению, ничего подобного не было. Он, по-видимому, радовался перемене и несколько недель о Гмундене говорил очень мало. Только через не­сколько недель у него начали появляться довольно живые воспоминания о времени, проведенном в Гмундене. Уже 4 недели, как он перерабатывает эти воспоминания в фан­тазии. В своих фантазиях он играет с детьми Олей, Бер­той и Фрицом, разговаривает с ними, как будто ,они нахо­дятся тут же, и способен развлекаться таким образом це­лыми часами. Теперь, когда у него появилась сестра, его, по-видимому, занимает проблема появления на свет детей; он называет Берту и Ольгу "своими детьми" и один раз заявляет: "И моих детей Берту и Ольгу принес аист". Те­перешний сон его после б-месячного отсутствия из Гмун­дена нужно, по-видимому, понимать как выражение же­лания поехать в Гмунден". Так пишет отец; я тут же отмечу, что Ганс своим после­дним заявлением о "своих детях", которых ему будто бы при­нес аист, громко противоречит скрытому в нем сомнению. К счастью, отец отметил здесь кое-что, оказавшееся в будущем необыкновенно ценным. "Я рисую Гансу, который в последнее время часто бы­вал в Шенбрунне, жирафа. Он говорит мне: "Нарисуй же и Wiwimacher". —"Пририсуй его сам". Тогда он пририсо­вывает посредине живота маленькую палочку, которую сейчас же удлиняет, замечая: "Wiwimacher длиннее". "Я прохожу с Гансом мимо лошади, которая урини-рует. Он замечает: "У лошади Wiwimacher внизу, как и у меня". "Он смотрит, как купается его 3-месячная сестра, и то­ном сострадания заявляет: "У нее совсем, совсем малень­кий Wiwimacher". "Он раздевает куклу, которую ему подарили, внима­тельно осматривает ее и говорит: "А у этой совсем малень­кий Wiwimacher". Мы уже знаем, что благодаря этой формуле ему удает­ся поддержать правильность своего открытия. Всякий исследователь находится в опасности иной раз впасть в ошибку. Утешением ему может послужить то обстоятельство, что не он один заблуждается таким обра­зом, а подобно нашему Гансу в нижеследующем примере он может сослаться в свое оправдание на смешение поня­тий, имеющееся в разговорном языке. Так, он видит в сво-

276

3. Фрейд

ей книжке обезьяну, показывает на ее закрученный квер­ху хвост и говорит: "Смотри, папа, Wiwimacher"¹¹. Из-за своего интереса к Wiwimacher'y он выдумал себе совершенно своеобразную игру. В передней помещается клозет и кладовая. С некоторого времени Ганс ходит в эту кладовую и говорит: "Я иду в мой клозет". Однажды я заглядываю туда, чтобы посмотреть, что он там делает. Оказывается, что он обнажает свой penis и говорит: "Я делаю виви", — это означает, что он играет в клозет. Ха­рактер игры проявляется не только в том, что он на са­мом деле не уренирует, но и в том, что вместо того, что­бы идти в клозет, предпочитает кладовую, которую он называет "своим клозетом". Мы будем несправедливы к Гансу, если проследим только автоэротические черты его сексуальной жизни. Его отец может нам сообщить свои подробные наблюдения над его любовными проявлениями к другим детям; в про­явлениях этих можно констатировать "выбор объекта", как у взрослого. И здесь мы имеем дело с весьма подвиж­ностью и полигамическими наклонностями. "Зимою (3 3/4 года) я беру с собою Ганса на каток и зна­комлю его там с двумя дочурками моего коллеги в возрас­те приблизительно около 10 лет. Ганс присаживается к ним. Они, в сознании своего зрелого возраста, смотрят с презре­нием на малыша. А он глядит на них с обожанием во взгля­де, и, хотя это не производит на них никакого впечатления, он называет их уже "своими девочками": "Где же мои де­вочки? Когда же придут мои девочки?" А дома в течение нескольких недель он пристает ка мне с вопросом: "А ког­да я опять пойду на каток к моим девочкам?" "5-летний кузен находится в гостях у Ганса (которому теперь 4 года). Ганс много раз обнимает его и однажды при таком нежном объятии говорит: "Как я тебя люблю!" Это первая, но не последняя черта гомосексуальности, с которой мы встретимся у Ганса. Наш маленький Ганс на­чинает казаться образцом испорченности! "Мы переехали на новую квартиру (Гансу 4 года). Из кухни дверь ведет на балкончик, с которого видна нахо­дящаяся напротив во дворе квартира. Здесь Ганс открыл девочку 7—8 лет. Теперь он, чтобы глядеть на нее, садится на ступеньку, ведущую к балкончику, и остается там ча-

1) На немецком (нелитературном) языке хвост и penis носят одно на­звание. (перев.).

Введение ________ 277 сами. Особенно в 4 часа пополудни, когда девочка прихо­дит из школы, его нельзя удержать в комната» -»ли укс-ти с его наблюдательного поста. Однажды, когДАД^во*! ка в обычное время не показывается у окна, Ганс начина­ет волноваться и приставать ко всем с вопросами: "Когда придет девочка? где девочка?" и т.д., а затем, ИОГДа она появляется, Ганс счастлив и уже не отводит глаз от ее квартиры. Сила, с которою проявилась эта "любовь на расстоянии", объясняется тем, что у Ганса нет товарищей и подруг. Для нормального развития ребенка, по-видимо­му, необходимо постоянное общение с другими детьми". "Такое общение выпало на долю Ганса, когда мы на лето (4 1/2 года) переехали в Гмунден. В нашем доме с ним играют дети домохозяина: Франц (12 лет), Фриц (8 лет), Ольга (7 лет) и Берта (5 лет) и, кроме того, дети соседей: Анна (10 лет) и еще две девочки 9 и 7 лет, имен которых я не знаю. Его любимец — Фриц, которого он часто обни­мает и уверяет в своей любви. Однажды на вопрос, какая из девочек ему больше всего нравится, он отвечает: "Фриц". В то же время он по отношению к девочкам аг­рессивен, держится мужчиной, обнимает и целует их, что Берте, например, очень нравится. Вечером, когда Берта вькодит из комнаты, Ганс обнимает ее и в самом нежном тоне говорит: "Берта, и милая же ты!" Но это ему не ме­шает целовать и других девочек и уверять в своей любви. Ему нравится и Марика — 14-летняя дочь домохозяина, которая с ним играет. Вечером, когда его укладьшают в постель, он говорит: "Пусть Марика спит со мной". Когда ему указывают, что это невозможно, он говорит: "Тогда пусть она спит с папой или с мамой". Когда ему возража­ют, что и это невозможно, так как она должна спать у сво­их родителей, завязывается следующий диалог: Ганс: "Тогда я пойду спать к Марике". Мама: "Ты, действительно, хочешь уйти от мамы и спать внизу?" Ганс: "Но я ведь утром к кофе опять приду наверх". Мама: "Если ты, действительно, хочешь уйти от папы и мамы, забери свою куртку, штанишки и—с богом!" "Ганс забирает свои вещи и идет спать к Марике, но его, конечно, возвращают обратно". За желанием: "пусть Марика спит у нас" скрыто, конеч­но, другое: пусть Марика, в обществе которой он так охот­но бывает, войдет в нашу семью. Но, несомненно, другое. Так как отец и мать Ганса, хоть и нечасто, брали его к себе

278

3. Фрейд

в кровать, и при лежании с ними у него пробуждались эротические ощущения, то, вероятно, и желание спать с Марикой имеет свой эротический смысл. Для Ганса, как и для всех детей, лежание в постели с отцом или матерью -источник эротических возбуждений. Наш Ганс, несмотря на его гомосексуальные наклон­ности, при расспросах матери ведет себя, как настоящий мужчина. "И в нижеследующем случае Ганс говорит матери: "Слу­шай, я ужасно хотел бы один раз поспать с этой девочкой". Этот случай становится весьма забавным, так как Ганс дер­жится, как взрослый влюбленный. В ресторан, где мы обе­даем уже несколько дней, приходит хорошенькая 8-летняя девочка, в которую Ганс, конечно, сейчас же влюбляется. Он все время вертится на своем стуле, чтобы одним глазом поглядеть на нее; после обеда он становится около нее, что­бы пококетничать с ней, но жестоко краснеет, если заме­чает, что за ним наблюдают. Когда взгляд его встречается со взглядом девочки, он стыдливо отворачивается в проти­воположную сторону. Его поведение, конечно, развлекает всех посетителей ресторана. Каждый день, когда его ведут в ресторан, он спрашивает: "Как ты думаешь, девочка бу­дет там сегодня?" Когда она, наконец, приходит, он крас­неет, как взрослый при таких же условиях. Однажды он приходит ко мне сияющий и шепчет мне на ухо: "Слушай, я уже знаю, где живет девочка. Я видел ее там и там, где она поднималась на лестницу". В то время, как у себя он агрессивен по отношению к девочкам, здесь он держится, как платонически вздыхающий поклонник. Бьпъ-может, это связано и с тем, что девочки в доме — деревенские дети, а это — культурная дама. Выше уже было упомянуто, что он высказывал желание спать с этой девочкой". "Так как я не хочу оставить Ганса в том состоянии ду­шевного напряжения, в котором он находится благодаря любви к девочке, я знакомлю его с ней и приглашаю ее прийти к нам в сад к тому времени, когда он выспится после обеда. Ганс в ожидании визита девочки приходит в такое возбуждение, что он в первый раз не может после обеда заснуть и беспокойно вертится в постели. Мать его спрашивает: "Почему ты не спишь? Бьпъ-может, ты дума­ешь о девочке?" На что Ганс, счастливый, отвечает: "Да". Кроме этого, когда он пришел домой, он всем рассказал: "Сегодня ко мне придет девочка", и все время приставал к Марике: "Послушай, как ты думаешь, будет она со мной

Введение

279

мила, поцелует она меня, когда я ее поцелую?" и т.п. "После обеда шел дождь и посещение не состоялось, а Ганс утешился в игре с Бертой и Ольгой". Дальнейшие наблюдения, все еще из периода'пребыва­ния в деревне, заставляют думать, что у мальчика появ­ляется и кое-что новое. "Ганс (4 1/4 лет). Сегодня утром мать, как каждый день, купает Ганса и после купания вытирает его и напудрива­ет. Когда мать очень осторожно припудривает penis, что­бы его не коснуться, Ганс говорит: "Почему ты здесь не трогаешь пальцем?" Мать: "Потому что это свинство". Ганс: "Что это значит? Свинство? Почему?" Мать: "Потому что это неприлично". Ганс (смеясь): "Но приятно"¹'. Почти в это же время сновидения Ганса по содержа­нию своему резко отличаются от той смелости, которую он обнаружил по отношению к матери. Это первый иска­женный до неузнаваемости сон мальчика. Только благо­даря проницательности отца удается истолковать его. "Ганс 4 1/4 лет. Сон. Сегодня утром Ганс просыпается и рассказывает: "Слушай, сегодня ночью я думал: Один говорит: кто хочет ко мне прийти? Тогда кто-то говорит: "Я". Тогда он должен его заставить сделать виви". "Из дальнейших вопросов становится ясно, что в этом сне зрительные впечатления отсутствуют, и он принадлежит к чисто слуховому типу. Несколько дней назад Ганс играл с детьми домохозяина, своими приятельницами Бертой (7 лет) и Ольгой (5 лет), в разные игры и между прочим в фанты (А. "Чей фант в моей руке?" В. "Мой". Тогда В. на­значают, что он должен сделать). Сон Ганса имеет подра­жание игре в фанты, только Ганс хочет, чтобы тот, кому принадлежит фант, был присужден не к обычным поцелу­ям или пощечинам, а к уринированию или, точнее говоря, кто-то должен его (Ганса) заставить делать vviwi". "Я прошу его еще раз рассказать свой сон; он расска­зывает его теми же словами, но вместо "тогда кто-то го-

1) Про подобную же попытку совращения рассказывала мне одна невро­патка-мать, которая не хотела верить в возможность детской ма­стурбации. Ей пришлось сшить своей маленькой девочке 3 1/2 лет панталоны; когда она примерила их, то, чтобы узнать, не будут ли они ее беспокоить при ходьбе, она провела рукой по внутренней по­верхности бедер. Тут девочка вдруг сразу прижала ногами руку и попросила: "Мама, оставь там руку, — это так хорошо ".

280

З.Фрейд

ворит" произносит: "Тогда она говорит". Эта "она", веро­ятно, Берта или Ольга, с которыми он играл. Следователь­но, в переводе сон означает следующее: я играю с девоч­ками в фанты и спрашиваю: кто хочет ко мне прийти? Она (Берта или ольга) отвечает: "Я". Тогда она должна меня поставить делать делать виви (т.е. помочь при ури-нировании, что, по-видимому, для Ганса приятно)". Ясно, что этот процесс, когда Гансу расстегивают шта­нишки и вынимают его penis, окрашен для него приятным чувством. Во время прогулок эту помощь Гансу оказьта-ет отец, что и дает повод фиксировать гомосексуальную склонность к отцу. "Два дня назад он, как я уже сообщал, спрашивал мать во время мытья и припудривания, почему она не прика­сается к его penis'y пальцами. Вчера, когда я его отвел в сторонку для уринирования, он впервые попросил меня отвести к задней стороне дома, чтобы никто не мог видеть, и заметил: "В прошлом году, когда я делал виви, Берта и Ольга смотрели на меня". Это, по моему мнению, долж­но означать, что в прошлом году это любопытство девиц было для него приятно, а теперь — нет. Эксгибиционное удовольствие (от обнажения половых органов) теперь под­вергается вытеснению. Вытеснение желания, чтобы Бер­та и Ольга смотрели, как он делает виви (или помогали ему при этом), объясняет появление этого желания во сне, которому он придал красивую форму игры в фанты. С этого времени я несколько раз наблюдал, что он хочет делать виви незаметно для всех". Я тут же отмечу, что и этот сон подчиняется закону, который я привел в своем "Толковании сновидений". Раз­говоры, которые имеют место во сне, происходят от соб­ственных или услышанных разговоров в течение ближай­ших дней к моменту сна. Вскоре после переезда в Вену отец фиксирует еще одно наблюдение: "Ганс, 4 1/2 лет, еще раз смотрит, как купа­ют его маленькую сестру, и начинает смеяться. Его спра­шивают: почему?" Ганс: "Я смеюсь над Wiwimacher'ом у Анны". — Почему? "Потому что Wiwimacher у нее такой красивый". Ответ, конечно, ложный. Wiwimacher ему показался ко­мичным. Но, между прочим, теперь он впервые в такой форме признает разницу между мужским и женским по­ловым органом вместо того, чтобы отрицать ее.

П. История болезни и анализ "Уважаемый г-н профессор! Я посылаю вам опять ча­стицу Ганса, на этот раз, к сожалению, материал для ис­тории болезни. Как вы видите из прочитанного, у Ганса в последние дни развилось нервное расстройство, кото­рое меня с женой беспокоит, так как мы не можем най­ти средства устранить его. Прошу разрешить мне прий­ти к вам завтра, а пока посылаю вам имеющийся у меня материал в записях. "Сексуальное возбуждение, вызванное нежностью мате­ри, вероятно, является причиной нервного расстройства, но вызывающего момента я не могу обнаружить. Страх, что его на улице укусит лошадь, быть может, связан с тем, что он был где-нибудь испуган видом большого penis'a. Как вы знаете, он уже раньше заметил большой penis лошади, и тогда он пришел к заключению, что у матери, так как она большая, Wiwimacher должен быть, как у лошади. "Как взяться за то, чтобы извлечь полезное из этих предположений, я не знаю. Быть может, он где-нибудь видел эксгибициониста? Или все это имеет отношение только к матери? "Нам весьма неприятно, что он уже теперь начинает нам задавать загадки." "Если не считать страха выйти на улицу и дурного на­строения по вечерам, то Ганс и теперь все такой же бой­кий и веселый мальчик." Не соглашаясь пока ни с вполне понятными опасени­ями отца, ни с его первыми попытками дать объяснения, попробуем прежде всего разобраться в материале. В нашу задачу вовсе не входит сразу "понять" болезнь. Это может удасться только позже, когда мы получим от нее достаточно впечатлений. Воздержимся пока от оконча­тельного мнения и одинаковым вниманием отнесёмся ко всем данным наблюдения. Первые сведения, которые относятся к первым числам января 1908 года, гласят:

282

3 Фрейд

"Ганс (4 3/4 года) утром входит к матери с плачем и на вопрос, почему он плачет, говорит: "Когда я спал, я думал, что ты ушла, и у меня нет мамы, чтобы ласкаться к ней". "Итак — тревожный сон. Нечто подобное я уже заме­тил летом в Гмундене. Вечером в постели он большей ча стью бывал нежно настроен, и однажды он выразился при близительно так: "А когда у меня не будет мамы, когда ты уйдешь", или что-то в этом роде, я не могу вспомнить дословно Когда он приходил в такое элегическое настро­ение, мать брала его к себе в постель" "Около 5-го января Ганс пришел утром к матери в по­стель и по этому поводу рассказал ей следующее "Ты зна ешь, что тетя М. сказала: "А у него славная писка'"' "(Тетка М. 4 недели тому назад жила у нас, однажды, присутствуя при купании мальчика, она действительно сказала тихо вышеприведенные слова моей жене. Ганс услышал и постарался это использовать)". "7 января он идет, как обычно, с нянею в городской парк, на улице он начинает плакать и требует, чтобы его вели домой, так как он хочет приласкаться к матери. Дома на вопрос, почему он нехотел идти дальше и плакал, он не хочет дать ответа. Вплоть до вечера он, как обыкновенно, весел, вечером становится, по-видимому, тревожен, плачет, и его никак нельзя увести от матери; он опять хочет "лас­каться" Потом он становится весел и ночь спит хорошо". "8 января жена хочет сама с ним пойти гулять, чтобы видеть, что с ним происходит, и именно в Шенбрунн, куда он обыкновенно охотно ходит. Он опять начинает плакать, не хочет отойти от матери, боится. Наконец, он все-таки идет, но на улице на него находит явный страх. По возвра щении из Шенбрунна Ганс после долгого упорства заявля­ет матери: "Я боялся, что меня укусит лошадь". (Действи­тельно, в Шенбрунне он начал беспокоиться при виде ло­шади). Вечером у него опять был припадок страха вроде вчерашнего с требованием материнских ласк. Его успока­ивают. Он со слезами говорит: "Я знаю, завтра я должен опять пойти гулять", и затем: "Лошадь придет в комнату" "В тот же день его спрашивает мать "Ты, может быть, трогаешь рукою Wiwimacher?" На это он отвечает: "Да, каждый вечер, когда я в кровати". На следующий день, 9 1) Писка — penis Нежность по отношению к половым органам детей, выражающаяся в словах и в поступках со стороны нежных родствен­ников, а иногда и самих родителей, составляет обычное явление, которым полны психоанализы

История болезни и анализ

283

января перед послеобеденным сном его предупреждают не трогать рукой Wiwimacher'a. На соответствующий воп­рос после пробуждения он отвечает, что он все-таки на короткое время клал туда руку". Все это могло быть началом и страха, и фобии. Мы видим, что у нас есть достаточное основание отделить их друг от друга. В общем, материал кажется нам вполне достаточным для ориентировки, и никакой другой момент не является столь благоприятным для понимания, как это, к сожалению, обычно пропускаемая или замалчиваемая начальная стадия. Расстройство начинается с тревожно-нежных мыслей, а затем с тревожного сна. Содержание последнего: потерять мать, так, что к ней нельзя будет ласкаться. Итак, нежность к матери должна быть ненор­мально повышена. Это — основной феномен болезненно­го состояния. Вспомним еще обе попытки к совращению, которые Ганс предпринимал по отношению к матери. Первая из них имела место летом, вторая — непосредствен­но перед появлением боязни улицы и представляло собою просто рекомендацию своего полового органа. Эта повы­шенная нежность к матери превращается в страх, или как мы говорим, она подвергается вытеснению. Мы не знаем еще, откуда идет толчок к вытеснению; может быть, здесь играет роль интенсивность возбуждения, которая не по силам ребенку, быть-может, здесь принимают участие другие силы, о которых мы еще не знаем. Мы узнаем все это позже. Этот страх, соответствующий вытесненному эротическому влечению, как и всякий дет­ский страх, не имеет объекта; это еще только страх, а не боязнь. Дитя не может знать чего оно боится, и когда Ганс на прогулке с нянею не хочет сказать, чего он боится, то это потому, что он этого еще не знает. Он говорит то, что знает, что ему на улице не хватает мамы; с которой он мог бы понежничать, и от которой он не хочет уйти. Тут он во всей своей искренности выдает первый смысл своего отвращения к улице. Кроме этого, его тревожные состояния перед сном, от­четливо окрашенные нежностью, следовавшие одно за другим два вечера подряд, доказывают, что в начале бо­лезни у него еще не было фобии улиц^ прогулок .или даже лошадей, в противном случае его вечернее состоя ние было бы необъяснимо: кто перед тем, как идти спать думает об улице или прогулке? С другой стороны — весь ма легко себе представить, что на него вечером напада-

284

3. Фрейд

ет страх потому, что перед тем, как лечь в постель, им с особенной силой овладевает libido, объектом которого является мать, а цель которого — спать у матери». Он уже из опыта знает, что при подобных настроениях в Гмун-дене мать брала его к себе в постель, и ему хотелось бы добиться этого в Вене. При этом не надо забывать, что в Гмундене он одно время был с матерью один, так как отец не мог там находиться в продолжение всего кани­кулярного времени, а кроме того, там нежность Ганса была распределена между рядом товарищей, друзей и приятельниц, которых здесь не было, и все libido могло нераздельно направляться на мать. Итак, страх соответствует вытесненной любовной тос­ке (Sehnsucht). Но он далеко не эквивалентен этой любов­ной тоске, и вытеснение тоже кое-чего стоит. Любовная тоска может быть целиком превращена в удовлетворение, когда к нему допускают желаемый объект. При страхе это лечение уже бесполезно. Страх остается даже тогда, ког­да тоска могла быть удовлетворена. Страх уже больше нельзя полностью превратить в libido, которое чем-то удер­живается в состоянии вытеснения. Это обнаруживается на первой же прогулке с матерью и все таки одержим стра­хом, иначе говоря, неудовлетворенным стремлением к ней. Конечно, страх слабее, — он все-таки гуляет в то вре­мя как няню он заставил вернуться; к тому же улица не совсем подходящее место для ласк и для всего того, чего хочется маленькому влюбленному. Но страх уже выдер­жал испытание, и теперь он должен найти объект. На этой прогулке он в первый раз высказывает страх, что его уку­сит лошадь. Откуда взялся материал для этой фобии? Вероятно, из тех еще неизвестных комплексов, которые повели к вытеснению и удержали в вытесненном состоя­нии libido к матери. Это еще одна загадка данного случая, дальнейшее развитие которой нам придется проследить для того, чтобы найти решение. Некоторые опорные пун­кты, заслуживающие внимания, дал нам уже отец, а имен­но — что Ганс с интересом наблюдал лошадей благодаря их большому Wiwimacher'y, что, по его мнению, у мате­ри должен быть такой же Wiwimacher, как у лошадей и т.п. На основании этого можно было бы думать, что ло­шадь — это только замена матери. Но почему Ганс выс­казывает вечером боязнь, что лошадь придет в комнату? Скажут, что это глупая тревожная мысль маленького ре­бенка. Но невроз, как и сон, не говорит ничего глупого.

История болезни и анализ

285

Мы всегда бранимся тогда, когда ничего не понимаем. Это значит облегчить себе задачу. От этого искушения мы должны удержаться еще и в другом отношении. Ганс сознавался, что для удовольствия он перед засыпанием каждую ночь возится со своим penis'ом. Ну, скажет практический врач, теперь все ясно. Ребенок онанирует, и отсюда страх. Пусть так! То, что дитя вызывало у себя ощущения удовольствия, никак не объясняет нам его страха, и, наоборот, делает последний загадочньпл. Состояния страха не вызьшаются ни онаниз­мом, ни удовлетворением. При этом мы должны иметь ввиду, что наш Ганс, которому теперь 4 3/4 года, достав­ляет себе каждый вечер это удовольствие уже с год, и мы позже узнаем, что он как раз теперь борется с этой при­вычкой, что уже скорее вяжется с вытеснением и с обра­зованием страха. Мы должны стать на сторону доброй и, конечно, весь­ма заботливой матери. Отец обвиняет ее, и не совсем без основания, что она своей преувеличенной нежностью и слишком частой готовностью взять мальчика к себе-д кро­вать вызвала появление невроза; мы могли бы также сде­лать ей упрек в том, что она ускорила наступление вытес­нения своим энергичным отказом в ответ на его домога­тельства ("Это — свинство"). Но ее положение затрудни­тельно, и она только исполняет веление судьбы. Я уславливаюсь с отцом , чтобы тот сказал мальчи­ку, что история с лошадьми — это глупость и больше ни­чего. На самом деле он болен оттого, что слишком не­жен с матерью и хочет, чтобы она его брала к себе в кро­вать. Он теперь боится лошадей потому, что так заинте­ресовал Wiwimacher у лошадей. Он сам заметил, что не­правильно так сильно интересоваться Wiwimacher'ом, даже своим собственным, и это совершенно верно. Да­лее я предложил отцу взяться за сексуальное просвеще­ние Ганса. Так как мы из записей отца знаем, что libido Ганса связано с желанием видеть Wiwimacher матери, то нужно отвлечь его от этой цели, сообщив ему, что у ма­тери и у всех других женщин, как это он уже видел у Анны, Wiwimacher'a вообще не имеется. Последнее объяснение следует дать при удобном случае после ка­кого-нибудь вопроса со стороны Ганса. Следующие известия, касающиеся нашего маленького Ганса, обнимают период с 1-го по 17-е марта. Месячная пауза вскоре получит свое объяснение.

28о

З.Фрейд

"После разъяснения'' следует более спокойный период, когда Ганса можно ежедневно, без особенного труда, вес­ти гулять в городской парк. Его страх перед лошадьми превращается скорее в навязчивое стремление смотреть на лошадей. Он говорит: "Я должен смотреть на лошадей и тогда я их боюсь". » После инфлюэнцы, которая его на 2 недели приковала к постели, фобия его опять настолько усилилась, что его ни­как нельзя было заставить выйти на улицу; в крайнем слу­чае он выходит на балкон. Еженедельно он ездит со мной в Лайнц²¹ по воскресеньям так как в этот день на улице мало экипажей, то ему нужно пройти очень короткое расстояние до станции. В Лайнце он однажды отказывается выйти из сада на улицу гулять, так как перед садом стоит экипаж. Еще через неделю, которую ему пришлось оставаться дома, так как у него вырезали аденоиды, фобия опять усилилась. Он хотя все еще выходит на балкон, но не идет гулять; он быст­ро возвращается, когда подходит к воротам. "В воскресенье 1-го марта по дороге на вокзал у меня завязывается с ним следующий разговор. Я опять стара­юсь ему объяснить, что лошади не кусаются. Он: "Но бе­лые лошади кусаются. В Гмундене есть белая лошадь, которая кусается. Когда перед ней держат палец, она ку­сает". (Меня удивляет, что он говорит "палец" вместо "руку"). Затем он рассказывает следующую историю, ко­торую я здесь передаю более связно. "Когда Лицци должна была уезжать, перед ее домом стоял экипаж с белой лошадью, чтобы отвезти вещи на вокзал (Лицци, как он мне рассказывает, это — девочка, жившая в соседнем доме). Ее отец стоял близко около лошади; лошадь повернула голову (чтобы его тронуть), а он и говорит Лицци: "Не давай пальцев белой лошади, а то она тебя укусит". — Я говорю на это: "Слушай, мне ка­жется, что то, что ты думаешь, вовсе не лошадь, a Wiw-imacher, которого нельзя трогать руками". Он: "Но ведь Wiwimacher не кусается?" Я: "Все может быть!" На что он весьма оживленно ста­рается доказать, что там действительно была белая лошадь³¹.

1) Что означает его страх, но еще ничего — о Wiwimacher'e женщин. 2) Предместье Вены, где живут его дедушка и бабушка. 3) У отца нет основания сомневаться, что Ганс рассказывает здесь дей­ствительное происшествие. Впрочем, при ощущениях зуда в головке члена, заставляющих прикасаться к нему, дети говорят обыкновен­но: "Меня кусает ".

История болезни и анализ

287

"2-го марта, когда он опять обнаруживает страх, я го­ворю ему: "Знаешь, что? Глупость — так называет .он фо­бию — пропадет, если ты будешь чаще ходить гулять.. Те­перь она так сильна, потому что ты из-за болезни ,не вы­ходил из дому". : Он: "О, нет, она так сильна потому, что я начал каж­дую ночь трогать рукою свой Wiwimacher". Врач и пациент, отец и сын, сходятся на том, что при­писывают отвыканию от онанизма главную роль в, па­тогенезе нынешнего состояния. Но имеются указания и на значение других моментов. "3 марта к нам поступила новая прислуга, которая воз­будила в Гансе особую симпатию. Так как она при уборке комнат сажает его на себя, он назьшает ее "моя лошадь" и всегда держит ее за юбку, понукая ее. 10 марта он говорит ей: "Когда вы сделаете то-то и то-то, вы должны будете со­вершенно раздеться, даже снять рубашку" (он думает, в наказание, но за этими словами легко видеть и желание). Она: "Ну что же из этого, я подумаю, что у меня нет денег на платье". Он: "Но это же стыд, ведь все увидят Wiwimacher". Старое любопытство направлено на новый объект, и, как это бывает в периоды вытеснения, оно прикрывается морализующей тенденцией! "Утром 13 марта я говорю Гансу: "Знаешь, когда ты перестанешь трогать свой Wiwimacher, твоя глупость нач­нет проходить". Ганс: "Я ведь больше не трогаю Wiwimacher'а". Я: "Но ты этого всегда хотел бы". Ганс: "Да, это так, но "хотеть" не значит "делать", а "делать" — это не "хотеть".(!!) Я: "Для того, чтобы ты не хотел, тебе сегодня на ночь наденут мешок". "После этого мы выходим за ворота. Он, хотя еще и испытывает страх, но, благодаря надежде на облегчение своей борьбы, говорит заметно храбрее: "Ну, завтра, ког­да я получу мешок, глупости больше не будет". На самом деле он пугается лошадей значительно меньше и доволь­но спокойно пропускает мимо себя проезжающие кареты". "В следующее воскресенье, 15 марта, Ганс обещал по­ехать со мной в Лайнц. Сначала он отказывается, нако­нец, он все-таки идет со мной. На улице, где мало экипа­жей, он чувствует себя хорошо и говорит: "Это умно, что боженька уже выпустил лошадь". По дороге я объясняю

288

3 Фрейд

ему, что у его сестры нет такого же Wiwimacher'a. У мамы нет, у Анны нет и т.д. Ганс. "У тебя есть Wiwimacher?" Я. "Конечно, а ты что думал?" Ганс (после паузы): "Как же девочки делают wiwi, ког­да у них нет Wiwimacher'a?" Я. "У них нет такого Wiwimacher'a, как у тебя, разве ты не видел, когда АНН} купали?" "В продолжении всего дня он весел, катается на санях и т.д. Только к вечеру он становится печальным, и, по-ви­димому, опять боится лошадей." "Вечером нервный припадок и потребность в нежнича-нии выражены слабее, чем в прежние дни. На следующий день мать берет его с собой в город, и на улице он испы­тывает большой страх. На другой день он остается дома — и очень весел. На следующее утро около б часов он вхо­дит к нам испуганный. На вопрос, что с ним, он расска­зывает: "Я чуть-чуть трогал пальцем Wiwimacher. Потом я увидел маму совсем голой в сорочке, и она показала мне свой Wiwimacher. Я показал Грете⁴, моей Грете, что мама делает, и показал ей мой Wiwimacher. Тут я скоро и от­нял руку от Wiwimacher'a" На мое замечание, что может быть только одно из двух- или в сорочке, или совершен­но голая, Ганс говорит: "Она была в сорочке, но сорочка была такая короткая, что я видел Wiwimacher". "Все это в целом — не сон, но эквивалентная сну она-нистическая фантазия. То, что он заставляет делать мать, служит, по-видимому, для его собственного оправдания: раз мама показывает Wiwimacher, можно и мне." На этой фантазии мы можем отметить следующее, во-первых, что замечание матери в свое время имело на него сильное влияние, и, во-вторых, что разъяснение об отсут­ствии у женщин Wiwimacher'a еще не было им принято. Он сожалеет, что на самом деле это так, и в своей фанта­зии прочно держится за свою точку зрения. Быть может, у него есть свои основания отказывать отцу в доверии. Недельный отчет отца: "Уважаемый г-н профессор! Ниже следует продолжение истории нашего Ганса, инте­реснейший отрывок. Быть может, я позволю себе посетить вас в понедельник, в приемные часы, и, если удастся, при-

1) Грета — одна из девочек в Гиундене, о которой Ганс теперь как раз фантазирует, он разговаривает и играет с ней

История болезни и анализ

289

веду с собой Ганса, конечно, если он пойдет. Сегодня я его спросил' "Хочешь пойти со мной в понедельник на при­ем к профессору, который у тебя отнимет глупость?" Он: "Нет" Я. "Но у него есть очень хорошенькая девочка". Пос­ле этого он охотно и с удовольствием дает свое согласие. "Воскресенье, 22 марта. Чтобы несколько расширить вос­кресную программу дня, я предлагаю Гансу поехать снача­ла в Шенбрунн и только оттуда к обеду — в Лайнц. Таким образом, ему приходится не только пройти пешком от квар­тиры до станции у таможни, но еще от станции Гитцинг в Шенбрунн, а оттуда к станции парового трамвая Гитцинг. Все это он и проделывает, при чем он, когда видит лошадей, быстро отворачивается, так как ему делается, по-видимому, страшно. Отворачивается он по совету матери." "В Шенбрунне он проявляет страх перед животными, на которых он до того смотрел без боязни. Так, он ни за что не хочет войти в домик, в котором находится жираф, не хочет войти к слону, который его обыкновенно весьма развлекает. Он боится всех крупных животных, а около маленьких чувствует себя хорошо. Среди птиц на этот раз он боится пеликана, чего раньше никогда не было, благо­даря, вероятно, его величине." "Я ему на это говорю: "Знаешь, почему ты боишься больших животных? У больших животных большой Wiwimacher, а ты на самом деле испытываешь страх пе­ред большим Wiwimacher'ом". Ганс: "Но я ведь никогда не видел Wiwimacher'a у боль­ших животных'⁴¹. Я: "У лошади ты видел, а ведь лошадь тоже большое животное". Ганс: "Да, у лошади — часто. Один раз в Гмундене, ког­да перед домом стоял экипаж, один раз перед таможней". Я: "Когда ты был маленьким, ты, вероятно, в Гмунде­не вошел в конюшню..." Ганс (прерывая): "Да, я каждый день в Гмундене , ког­да лошади приходили домой, я заходил в конюшню". Я: "..и ты, вероятно, начал бояться, когда однажды увидел у лошади большой Wiwimacher. Но тебе этого не­чего пугаться. У больших животных большой Wiwimacher, у маленьких — маленький".

!) Это неверно Сравни его восклицание перед клеткой льва' здесь, веро­ятно, начинается забывание вследствие вытеснения

290

-3 Фрейд

Ганс: "И у всех людей есть Wiwimacher, и Wiwimacher вырастет вместе со мной, когда я стану больше; ведь он уже вырос". "На этом разговор прекращается; в следующие дни страх, как будто, опять увеличился, Он не решается вый­ти за ворота, куда его обыкновенно водят после обеда". Последние слова утешения Ганса проливают свет на положение вещей и дают нам возможность внести неко­торую поправку в утверждения отца. Верно, что он боит­ся больших животных, потому что он должен думать об их большом Wiwimacher'e, но собственно нельзя еще го­ворить, что он испытывает страх перед самым большим Wiwimacher'ом. Представление о таковом было у него раньше безусловно окрашено чувством удовольствия, и он всячески старался как-нибудь увидеть этот Wiwimacher. С того времени это удовольствие было испорчено обраще­нием удовольствия в неудовольствие, которое, непонятным еще для нас образом, охватило все его сексуальное иссле­дование и, что для нас более ясно, после известного опы­та и размышлений привело его к мучительным выводам. Из его самоутешения: Wiwimacher вырастет, когда я вы­расту, можно заключить, что он при своих наблюдениях всегда занимался сравнениями и остался весьма неудовлет­воренным величиной своего собственного Wiwimacher'а. Об этом дефекте напоминают ему большие животные, которые для него по этой причине неприятны. Но так как весь ход мыслей, вероятно, никак не может стать ясно сознаваемым, то это тягостное ощущение превращается в страх; таким образом, страх его построен как на прежнем удовольствии, так и на теперешнем неудовольствии. Пос­ле того, как состояние страха уже установилось, страх поглощает все остальные ощущения. Когда процесс вытес­нения прогрессирует, когда представления, связанные с аффектом и уже бывшие осознанными, все больше ото­двигаются в бессознательное, — все аффекты могут пре­вратиться в страх. Курьезное замечание Ганса: "Он ведь уже вырос", дает нам возможность, в связи с его самоутешением, угадать многое, что он не может высказать и чего он не высказал при настоящем анализе. Я заполню этот дефект моими предположениями, со­ставленными на основании анализа взрослых. Но я наде­юсь, что мои дополнения не покажутся включенными на­сильственно и произвольно. "Ведь я же вырос". Об этом

История бспезни и анализ

291

Ганс думает на зло и для самоутешения, но это напоми­нает нам и старую угрозу матери, что ему отрежут Wi­wimacher, если он будет продолжать возиться с ним. Эта угроза тогда, когда ему было 3 1/2 года, не произвела впе­чатления. Он с невозмутимостью ответил, что он тогда будет делать wiwi своим роро. Можно считать вполне ти­пичным, что угроза кастрацией оказала свое влияние толь­ко через больший промежуток времени, и он теперь — че­рез 1 1/2 года — находится в страхе лишиться дорогой ча­стички своего *'я". Подобные проявляющиеся лишь впос­ледствии влияния приказаний и угроз, сделанных в дет­стве, можно наблюдать и в других болезненных случаях, где интервал охватывает десятилетия и больше. Я даже знаю случаи, когда вытесненное и "явившееся впослед­ствии послушание" оказывало существенное влияние на детерминирование болезненных симптомов. Разъяснение, которое Ганс недавно получил об отсут­ствии Wiwimacher'a у женщин, могло только поколебать его доверие к себе и пробудить кастрационный комплекс. Поэтому он и протестовал против него, и поэтому же не получилось лечебного эффекта от этого сообщения: раз действительно имеются живые существа, у которых нет никакого Wiwimacher'a, тогда уже нет ничего невероятно­го в том, что у него могут отнять Wiwimacher и таким об­разом сделают его женщиной¹¹. "Ночью с 27-го на 28-е Ганс неожиданно для нас в тем­ноте встает с своей кровати и приходит к нам. Его комна­та отделена от нашей спальни кабинетом. Мы спрашива­ем его, зачем он пришел, не боялся ли он чего-нибудь. Он говорит: "Нет, я это скажу завтра", засыпает в нашей кро­вати, и затем уже его относят в его кровать".

1) Я не могу настолько прервать изложение, чтобы указать, как много типичного в этом бессознательном ходе мыслей, который я припи­сываю маленькому Гансу Кастрационный комплекс — это самый глу­бокий бессознательный корень антисемитизма, потому что еще в детской мальчик часто слышит, что у евреев отрезают что-то — он думает, что кусок penis'а, и это дает ему право относиться с презрением к евреям И сознание превосходства над женщиной име­ет тот же бессознательный корень Вейнингер, этот талантливый и сексуально больной молодой философ,, который после своей удиви­тельной книги "По 1 и характер " покончил жизнь самоубийством, в одной обратившей на себя внимание многих главе осыпал евреев и женщин с одинаковой злобой одинаковыми ругательствами Вейнин­гер, как невротик, стоял всецело под влиянием инфантильных комп­лексов, отношение к кастрационно «у комплексу — это общее для женщины и еврея

292

3. Фрейд

"На следующее утро я начинаю его усовещивать', что­бы узнать, зачем он ночью пришел к нам. Йосле некото­рого сопротивления развивается следующий диалог, кото­рый я сейчас же стенографически записываю. Он: "Ночью в комнате был один большой, а другой из­мятый жираф, и большой поднял крик, потому что я от­нял у него измятого. Потом он перестал кричать, а потом я сел на измятого жирафа". Я, с удивлением: "Что? Измятый жираф? Как это было?" Он: "Да" (быстро приносит бумагу, быстро мнет и го­ворит мне): "Вот так был он измят". Я: "И ты сел на измятого жирафа? Как?" Он это мне опять показывает и садится на пол. Я: "Зачем же ты пришел в комнату?" Он: "Этого я сам не знаю". Я: "Ты, боялся?" Он: "Нет, наверное нет". Я: "Тебе снились жирафы?" Он: "Нет, не снились; я себе это представлял, все это я придумал, проснулся я уже раньше". Я: "Что это должно значить: измятый жираф? Ведь ты знаешь, что жирафа нельзя смять, как кусок бумаги". Он: "Это я знаю. Я себе так и представлял. Этого даже не бывает на свете''. Измятый жираф совсем лежал на полу, а я его взял себе, взял руками". Я: "Что, разве можно такого большого жирафа взять руками?" Он: "Я взял руками измятого". Я: "А где в это время был большой?" Он: "Большой-то стоял дальше, в сторонке". Я: "А что ты сделал с измятым?" Он: "Я его немножко подержал в руке, пока большой перестал кричать, а потом сел на него". Я: "А зачем большой кричал?" Он: "Потому что я у него отнял маленького". Замеча­ет, что я все записываю, и спрашивает: "Зачем ты все за­писываешь?" Я: "Потому что я все это пошлю одному профессору, который у тебя отнимет "глупость". Он: "Ага, а ты ведь написал и то, что мама сняла ру­башку, ты это тоже дашь профессору?" Я: "Да, и ты можешь поверить, что он не поймет, как I) Ганс на своем языке определенно заявляет, что это была фантазия.

История болезни и анализ

293

i"')

можно измять жирафа". Он: "А ты ему скажи, что я сам этого не знаю, и тогда он не будет спрашивать, а когда он спросит, что такое из­мятый жираф, пусть он нам напишет, и мы ему ответим или сейчас напишем, что я сам этого не знаю". Я: "Почему же ты пришел ночью?" Он: "Я этого не знаю". Я: "Скажи-ка мне скоро, о чем ты теперь думаешь?" Его желания: а) Он (с юмором): "О малиновом соке". 6) Я: "О чем еще?" в) Он: "О настоящем ружье для убивания насмерть" Я: "Тебе ведь это не снилось?" Он: "Наверное, нет; нет, — я знаю совершенно опреде­ленно". "Он продолжает рассказывать: "Мама меня так долго просила, чтобы я ей сказал, зачем я пришел ночью. А я этого не хотел сказать, потому что мне было стыдно пе­ред мамой". Я: "Почему?" Он: "Я этого не знаю". "В действительности жена моя расспрашивала его все утро, пока он не рассказал ей историю с жирафами". "В тот же день фантазия с жирафами получает разгадку". "Большой жираф — это я (большой penis — длинная шея), измятый жираф — моя жена (ее половой орган), и все это в результате моего разъяснения". "Жираф: см.поездку в Шенбрунн". "Кроме того, изображение жирафа и слона висят над его кроватью". Все вместе есть репродукция сцены, повторяющейся в последнее время почти каждое утро. Ганс приходит утром к нам, и моя жена не может удержаться, чтобы не взять его на несколько минут к себе в кровать. Тут я обыкновен­но начинаю ее убеждать не делать этого ("большой жираф кричал, потому что я отнял у него измятого"), а она с раз­дражением мне отвечает, что это бессмыслица, что одна минута не. может иметь последствий и т.д. После этого Ганс остается у нее на короткое время ("тогда большой жираф перестал кричать, и тогда я сел на измятого жирафа"). 1) Отец, чувствуя свою беспомощность, пробует применить классичес­кий прием психоанализа. Это немного ему помогает, но полученные данные могут все-таки иметь глубокий смысл в свете дальнейших открытий.

294

-3. Фрейд

"Разрешение этой семейной сцены, транспонированной на жизнь жирафов, сводится к следующему: ночью у него появилась сильная тоска по матери, ее ласкам, ее полово­му органу, и поэтому он пришел в спальню. Все это — про­должение его боязни лошадей". Я мог бы к остроумному толкованию отца прибавить только следующее: "сесть на что-нибудь" у Ганса, вероят­но, соответствует представлению от обладании. Все вмес­те — это фантазия упрямства, которая с чувством удовлет­ворения связана с победой над сопротивлением отца: "Кри­чи, сколько хочешь, а мама все-таки возьмет меня в кро­вать, и мама принадлежит мне". Таким образом, за этой фантазией скрывается все то, что предполагает отец: страх, что его не любит мать, потому что его Wiwimacher несравненно меньше, чем у отца. На следующее утро отец находит подтверждение сво­его толкования. "В воскресенье, 29 марта, я еду с Гансом в Лайнц. В дверях, прощаясь, я шутя говорю жене: "Прощай, боль­шой жираф". Ганс спрашивает: "Почему жираф?" Я: "Большой жираф — это мама". Ганс: "Неправда, а разве Анна — это измятый жираф?" "В вагоне я разъясняю ему фантазию с жирафами. Он сначала говорит: "Да, это верно", а затем, когда я ему ука­зываю, что большой жираф — это я, так как длинная шея напомнила ему Wiwimacher, он говорит: "У мамы тоже шея, как у жирафа, — я это видел, когда мама мыла свою белую шею'⁴¹. "В понедельник 30 марта утром Ганс приходит ко мне и говорит: "Слушай, сегодня я раздумывал о двух вещах". — "Первая?" "Я был с тобою в Шенбрунне у овец, и там мы пролезли под веревки, потом мы это сказали сторожу у входа, он нас и сцапал". Второе он забыл. "По поводу этого я могу заметить следующее: когда мы в воскресенье в зоологическом саду хотели подойти к ов­цам, оказалось, что это место было ограждено веревкой, так что мы не могли попасть туда. Ганс был весьма удив­лен, что ограждение сделано только веревкой, под кото­рую легко пролезть. Я сказал ему, что приличные люди

1) Ганс подтверждает теперь толкование в той части, что оба жира­фа соответствуют отцу и матери, но он не соглашается с сексу­альной символикой, по которой жираф должен соответствовать penis 'у. Возможно, что эта символика верна, но от Ганса, по-види­мому, пока большего нельзя и требовать.

История болезни и анализ

295

не пролезают под веревку. Ганс заметил, что ведь это так легко сделать. На что я ему сказал, что тогда придет сто­рож, который такого человека и уведет. У входа в Шенб-рунн стоит гвардеец, о котором я говорил Гансу, что он арестовывает дурных детей". "В этот же день, по возвращении от Вас, Ганс сознал­ся еще в нескольких желаниях сделать что-нибудь запре­щенное: "Слушай, сегодня рано утром я опять о чем-то ду­мал". "О чем?" "Я ехал с тобой в вагоне; мы разбили стек­ло, и городовой нас забрал". Правильное продолжение фантазии с жирафами. Он чувствует, что нельзя стремиться к обладанию матерью; он натолкнулся на границу, за которой следует кровосмеше­ние. Но он считает это запретньпя только для себя. При всех запретных шалостях, которые он воспроизводит в своей фантазии, всегда присутствует отец, который вместе с ним подвергается аресту. Отец, — как думает он, — ведь тоже проделывает с матерью загадочное и запретное, как он себе представляет, что-то насильственное вроде разбивания стек­ла или проникания в загражденное пространство. В этот же день в мои приемные часы меня посетили отец с сыном. Я уже раньше знал этого забавного малыша, ми­лого в своей самоуверенности, которого мне всегда приятно было видеть. Не знаю, вспомнил ли он меня, но он вел себя безупречно, как вполне разумный член человеческого обще­ства. Консультация была коротка. Отец начал с того, что страх Ганса перед лошадьми, несмотря на все разъяснения, не уменьшился. Мы должны были сознаться и в том, что связь между лошадьми, перед которыми он чувствовал страх, и между раскрытыми побуждениями нежности к ма­тери довольно слабая. Детали, которые я теперь узнал (Ган­са больше всего смущает то, что лошади имеют над глаза­ми, и нечто черное у их рта), никак нельзя было объяснить теми данными, которые у нас имелись. Но когда я смотрел на них обоих и выслушивал рассказ о страхе, у меня блес­нула мысль о следующей части толкования, которая, как я мог понять, должна была ускользнуть от отца. Я шутя спро­сил Ганса, не носят ли его лошади очков. Он отрицает это. Носит ли его отец очки? Это он опять отрицает, даже воп­реки очевидности. Не называет ли он черным у "рта" усы? Затем я объясняю ему, что он чувствует страх перед отцом, потому что он так любит мать. Он мог бы думать, что отец за это на него зол. Но это неправда. Отец его все-таки силь­но любит, и он может без страха во всем ему сознаваться.

296

3. Фрейд

Давно, когда Ганса не бьь\о на свете, я уже знал, что появится маленький Ганс, который будет так любить свою мать и по­этому будет чувствовать страх перед отцом. И я об ,этом даже рассказьшал его отцу. Тут отец прерывает меня: "По­чему ты думаешь, что я сержусь на тебя? Разве я тебя ругал или бил?" "Да, ты меня бил", заявляет Ганс. "Это неправда. Когда?" "Сегодня перед обедом, и отец вспоминает, что Ганс его совершенно неожиданно толкнул в живот, после чего он рефлекторно шлепнул его рукою. Замечательно, что эту де­таль отец не привел в связь с неврозом и только теперь он усмотрел в этом поступке выражение враждебного отноше­ния мальчика, а также, быть может, проявление необходи­мости получить за это наказание¹⁾. На обратном пути Ганс спрашивает у отца: "Разве про­фессор разговаривает с богом, что он все мог знать рань­ше?" Я мог бы очень гордиться этим признанием из детс­ких уст, если бы я сам не вызвал его своим шутливым хвастовством. После этой консультации я почти ежеднев­но получал сведения об изменениях в состоянии малень­кого пациента. Нельзя было, конечно, ожидать, что он после моего сообщения сразу освободится от страхов, но оказалось, что ему теперь уже была дана возможность обнаружить свои бессознательные продукции и расплес­ти свою фобию. С этого времени он проделал программу, которую я уже заранее мог бы изложить его отцу. "2-го апреля можно констатировать первое существенное улучшение. В то время, как до сих пор его никак нельзя было заставить выйти за ворота ;на сколько-нибудь продол­жительное время, и он со всеми признаками ужаса мчался домой, когда появлялись лошади, теперь он остается перед воротами целый час и даже тогда, когда проезжают мимо акипажи, что } ии<, случается довольно часто. Время от вре­мени он бежит в дом, когда видит вдали лошадей, но он сейчас же, как бы передумавши, возвращается обратно. Но от страха оста-лась уже только частица, и нельзя не конста­тировать улучшения со времени разъяснения". Вечером он говорит: "Раз мы уже идем за ворота, мы поедем и в парк". „„ * л-го апреля он рано утром приходит ко мне в кровать, в то время как за последние дни он больше не приходил

История болезни и анализ

297

I) Эту реакцию мальчик повторил позже более отчетливым и полным образом. Он сначала ударил отца в руку, а затем начал эту же руку нежно целовать.

L

ко мне и как бы гордился своим воздержанием. Я спра­шиваю: "Почему же ты сегодня пришел?" Ганс: "Пока я буду бояться, я больше не приду". Я: "Значит, ты приходишь ко мне потому, что ты боишься?" Ганс: "Когда я не у тебя — я боюсь; когда я не у тебя в кровати — я боюсь. Когда я больше не буду бояться, я больше не приду". Я: "Значит ты меня любишь, и тебе жутко, когда ты утром находишься в своей постели; поэтому ты приходишь ко мне?" Ганс: "Да. А почему ты сказал мне, что я люблю маму, и на меня находит страх, когда я люблю тебя?" Мальчик теперь в своих выражениях становится нео­быкновенно ясным. Он дает понять, что в нем борет­ся любовь к отцу с враждебностью к нему же вследствие соперничества по отношению к матери, и он делает отцу упрек за то, что тот до сих пор не обратил внимания на эту игру сил, которая превращалась в страх. Отец его еще не вполне понимает, потому что он только после этого разговора убеждается во враждебности мальчика, на ко­торой я настаивал уже при нашей консультации. Нижесле­дующее, которое я привожу в неизменном виде, собствен­но говоря, более важно в смысле разъяснения для отца, чем для маленького пациента. "Это возражение я, к сожалению, не сразу понял во всем его значении. Так как Ганс любит мать, он, очевид­но, хочет, чтобы меня не было, и он тогда 6ь1л бы на мес­те отца. Это подавленное враждебное желание становит­ся страхом за отца, и он приходит рано утром ко мне, что­бы видеть, не ушел ли я. К сожалению, я в этот момент этого не понял и говорю ему: "Когда ты один, тебе жутко, что меня нет, и ты прихо­дишь сюда". Ганс: "Когда тебя нет, я боюсь, что ты не придешь домой". Я: "Разве я когда-нибудь грозил тебе тем, что не при­ду домой?" Ганс: "Ты — нет, но мама — да. Мама говорила мне, что она больше не придет". (Вероятно, он дурно вел себя, и она пригрозила ему своим уходом). Я: "Она это сказала тебе, потому что ты дурно себя вел". Ганс: "Да". Я: "Значит, ты боишься, что я уйду, потому что ты себя дурно вел, и из-за этого ты приходишь ко мне?" За завтраком я встаю из-за стола, и Ганс говорит мне: "Папа, не убегай отсюда!" Я обращаю внимание на то, что

298

3. Фрейд

он говорит "убегай" вместо "уходи", и отвечаю ему: "Ата, ты боишься, что лошадь убежит отсюда?" Он смеется". Мы знаем, что эта часть страха Ганса носит двойствен­ный характер: страх перед отцом и страх за отца. Первое происходит от враждебности по отношении к отцу, второе — от конфликта между нежностью, которая здесь реактив­но увеличена, и враждебностью. Отец продолжает: "Это, несомненно, начало важной части анализа. То, что он решается в крайнем случае толь­ко выйти за ворота, но от ворот не отходит, что он при первом приступе страха возвращается с половины пути — мотивировано страхом не застать родителей дома, пото­му что они ушли. Он не отходит от дома из любви к ма­тери и боится, что я уйду вследствие его враждебных же­ланий (по отношению ко мне) занять место отца". "Летом я несколько раз по своим делам ездил из Гмун-дена в Вену; тогда отцом был он. Напоминаю, что страх перед лошадьми связан с переживанием в Гмундене, ког­да лошадь должна была отвезти багаж Лицции на вокзал. Вытесненное желание, чтобы я поехал на вокзал, и он ос­тался один с матерью ("чтобы лошадь уехала") превраща­ется в страх перед отъездом лошадей. И действительно, ничего не наводит на него большего страха, как отъезд повозок со двора таможни, находящейся против нас.

таможенные склады

^_:_г< возы

платформа

решетка

а

улица

ворота

"Эта новая часть (враждебные помыслы против отца) обнаруживается только после того, как он узнает, что я не сержусь на него за то, что он так любит маму." "После обеда я опять выхожу с ним за ворота, он опять ходит перед домом и остается там даже тогда, ког­да проезжают экипажи. Только при проезде некоторых экипажей он испытывает страх и бежит во двор. Он даже

История болезни и анализ

299

мне объясняет: "Не все белые лошади кусаются". Это зна­чит: после анализа в.некоторых белых лошадях он узнал отца, и они больше не кусаются, но остаются еще другие, которые кусаются." "План улицы перед нашими воротами следующий: на­против находится склад таможни с платформой, к кото­рой в течение всего дня подъезжают возы, чтобы забрать ящики и т.п. От улицы этот двор отделяется решеткой. Как раз против нашей квартиры находятся ворота этого двора. Я уже несколько дней замечаю, что Ганс испыты­вает особенно сильный страх, когда возы въезжают и вы­езжают из этих ворот и при этом должны поворачивать. В свое время я его спросил, чего он так боится, на что ска­зал мне: "Я боюсь, что лошади упадут во время поворо­та" (А). Также сильно волнуется он, когда возы, стоящие перед платформой для выгрузки, неожиданно приходят в движение, чтобы отъехать (В). Далее (С) он больше бо­ится больших ломовых лошадей, чем маленьких, кресть­янских лошадей — больше, чем элегантных (как, напри­мер, в экипажах). Он также испытывает больший страх, когда воз проезжает мимо очень быстро (D), чем когда ло­шади плетутся медленно. Все эти различия ^выступили отчетливо только в последние дни". Я позволил бы себе сказать, что благодаря анализу стал смелее не только пациент, но и его фобия, которая реша­ется выступать с большей ясностью. "5-го апреля Ганс опять приходит в спальню и отсыла­ется нами обратно в свою кровать. Я говорю ему: "До тех пор, пока ты будешь рано утром приходить в спальню, страх перед лошадьми не исчезнет". Но он упорствует и отвечает: "Я все-таки буду приходить, когда у меня страх". Итак. он не хочет, чтобы ему запретили визиты к маме. "После завтрака мы должны сойти вниз. Ганс очень радуется этому и собирается, вместо того, чтобы остать­ся, как обыкновенно, у ворот, перейти через улицу во двор, где, как он часто наблюдал, играет много мальчиков. Я говорю ему, что мне доставит удовольствие, когда он пе­рейдет улицу, и, пользуясь случаем, спрашиваю его, поче­му он испытывает страх, когда нагруженные возы отъез­жают от платформы (В). Ганс: "Я боюсь, когда я стою у воза, а воз быстро отъез­жает, тогда я стою на нем, хочу оттуда влезть на доски (платформу) и отъезжаю вместе с возом". Я: "А когда воз стоит, тогда ты не боишься? Почему?"

300

3 Фрейд

Ганс: "Когда воз стоит, я скоро вхожу на него и пере­хожу на доски". (Ганс, таким образом, собирается перелезть через воз на платформу и боится, что воз тронется, когда он будет стоять на нем). Я: "Может быть, ты боишься, что, когда ты уедешь с возом, ты не придешь больше домой?" Ганс: "О, нет, я всегда могу еще прийти к маме на возу или на извозчике; я ему даже могу сказать номер дома". Я: "Чего же ты тогда боишься?" Ганс: "Я этого не знаю, но профессор это будет знать" Я: "Так ты думаешь, что он узнает? Почему тебе хо­чется перебраться через воз на доски'" Ганс: "Потому что я еще никогда там наверху не был, а мне так хотелось бы быть там, и знаешь почему? Пото­му, что я хотел бы нагружать и разгружать тюки и лазить по ним. Мне ужасно хотелося бы лазить по тюкам. А зна­ешь, от кого я научился лазить? Я видел, что мальчишки лазят на тюках, и мне тоже хотелось бы это делать". "Его желание не осуществилось, потому что, когда Ганс решился выйти за ворота, несколько шагов по улице выз­вали в нем слишком большое сопротивление, так как во дворе все время проезжали возы". Профессор знает также только то, что эта предпола­гаемая Гансом игра с нагруженными возами должна иметь символическое, замещающее отношение к другому жела­нию, которое еще не высказано. Но это желание можно было бы конструировать и теперь, если бы это не показа лось слишком смелым. "После обеда мы опять идет за ворота, и по возвраще­нии я спрашиваю Ганса" " Каких лошадей ты, собственно, больше всего боишься'" Ганс: "Всех". Я "Это неверно" Ганс: "Больше всего я боюся лошадей, которые имеют что-то у рта". Я. "О чем бы говоришь? О железе, которое у них во рту?" Ганс: "Нет, у них есть что-то черное у рта (прикрывает свой рот рукой)". Я: "Может быть, усы?" Ганс (смеется): "О, нет!" Я. "Это имеется у всех лошадей?" Ганс: "Нет, только у некоторых". Я: "Что же у них у рта?"

История болезни и анализ

301

Ганс: "Что-то черное". Я думаю, что, на самом деле, это -ремень, который ломовые лошади носят поперек головы. "Я боюсь тоже больше всего мебельных фургонов". Я: "Почему?" Ганс: "Я думаю, что когда ломовые лошади тянут тя­желый фургон, они могут упасть". Я: "Значит, маленьких возов ты не боишься?" Ганс: "Нет, маленьких и почтовых я не боюсь. Я еще больше всего боюсь, когда проезжает омнибус". Я: "Почему? Потому что он такой большой?" Ганс: "Нет, потому что однажды у омнибуса упала лошадь". Я: "Когда?" Ганс: "Однажды, когда я шел с мамой, несмотря на "глупость", когда я купил жилетку" (Это потом подтверждается матерью). Я: "Что ты подумал, когда упала лошадь?" Ганс: "Что теперь всегда будет так, — все лошади в ом­нибусах будут падать". Я. "В каждом омнибусе?" Ганс: "Да, и в мебельных фургонах. В мебельных не так часто". Я: "Тогда уже у тебя была твоя глупость?" Ганс: "Нет, я ее только что получил. Когда лошадь от мебельного фургона"упала, я так сильно испугался! Потом уже, когда я пошел, я получил свою глупость". Я: "Ведь глупость была в том, что ты подумал, что тебя укусит лошадь, а теперь, как оказывается, ты боялся, что упадет лошадь?" Ганс: "Опрокинется и укусит" '1 Я: "Почему же ты так испугался'" Ганс. "Потому что лошадь делала ногами так (ложит­ся на землю и начинает барахтаться) Я испугался, пото му что она ногами производила шум" Я: "Где ты тогда был с мамой?" Ганс: "Сначала на катке, потом в кафе, потом покупа­ли жилетку, потом в кондитерской, а потом вечером до­мой мы проходили через парк". (Моя жена подтверждает все это, а также и то, что не­посредственно за этим появился страх). Я: "Лошадь умерла после того, как упала?"

_____________________________________________________________________

1) Ганс прав, как бы невероятно ни звучала это комбинация Как ока­жется впоследствии, связь заключается в 'том, что лошадь (отец) укусит его за его желание, чтобы она (отец) опрокинулась.

301

302

3. Фрейд

Ганс: "Да". Я: "Откуда ты это знаешь?" Ганс: "Потому что я это видел (смеется). Нет, она со­всем не умерла". Я: "Быть может, ты подумал, что она умерла?" Ганс: "Нет, наверно нет. Я это сказал только в шутку". (Выражение лица его тогда было серьезным). "Так как он уже устал, я оставляю его в покое. Он ус­певает еще мне рассказать, что он сначала боялся лоша­дей, впряженных ы омнибус, а позже всяких других и только недавно — лошадей, впряженных в мебельные фургоны". "На обратном пути из Лайнца еще несколько вопросов: Я: "Когда лошадь от омнибуса упала, какого цвета она была? Белого, красного, коричневого, серого?" Ганс: "Черного, обе лошади были черные". Я: "Была она велика или мала?" Ганс: "Велика". Я: "Толстая или худая?" Ганс: "Толстая, очень большая и толстая". Я: "Когда лошадь упала, думал ты о папе?" Ганс: "Может быть. Да, это возможно". Отец, быть может, во многих пунктах производит свои исследования без успеха; но во всяком случае нисколько не вредно ближе познакомиться с подобной фобией, ко­торой мы охотно давали бы названия по ее новым объек­там. Мы таким образом узнаем, насколько, собственно говоря, эта фобия универсальна. Она направлена на ло­шадей и на экипажи, на то, что лошади падают и кусают­ся, на лошадей с особенными признаками, на возы, кото­рые сильно нагружены. Предупредим уже теперь, что все эти особенности происходят от того, что страх первона­чально относился не к лошадям и только вторично был перенесен (транспонирован) на них и фиксировался в ме­стах комплекса лошадей, которые подходящи для извес­тного переноса. Мы должны особенно высоко оценить один существенный факт, добытый допьпъшанием отца. Мы узнали действительный довод, вызвавший появление фобии. Это — момент, когда мальчик видел, как упала большая ломовая лошадь, и во всяком случае одно из тол­кований этого впечатления, подчеркнутое отцом, указы­вает на то, что Ганс тогда ощущал желание, чтобы его отец также упал — умер. Серьезное выражение во время рассказа как бы соответствует этому бессознательному

История болезни и анализ

303

смыслу. Не скрывается ли за этим и другая мысль? И что должен означать этот шум, производимьш ногами? "С некоторого времени Ганс играет в комнате в лошад­ки, бегает, падает, топает ногами, ржет. Один раз он под­вязывает себе мешочек, в виде мешка для корма. Несколь­ко раз он подбегает ко мне и кусает". Таким образом, он принимает последние толкования более решительно, чем это можно сделать на словах... Но при этом меняются роли, так как эта игра служит для фантазии, основанной на желании. Следовательно, он — лошадь, он кусает отца, а в остальном он отождествляет себя с отцом. "В последние два дня я замечаю, что Ганс самым ре­шительным образом выступает против меня, хотя без дерзости, а скорее шаловливо. Не оттого ли это, что он больше не боится меня -лошади?" "б апреля. После обеда я с Гансом находимся перед домом. При появлении лошадей я каждый раз спрашиваю, не видит ли он у них "черного рта". Он каждый раз отве­чает на это отрицанием. Я спрашиваю, как именно выг­лядит это черное железо. Таким образом, мое первое предположение, что это ремень в упряжи ломовых лоша­дей, не подтверждается. Я спрашиваю, не напоминает ли это "черное" усы; он говорит: только цветом. Итак, я до сих пор не знаю, что это на самом деле." "Страх становится меньше. Он решается на этот раз подойти к соседнему дому, но он быстро возвращается, когда слышит издали приближение лошадей. Если воз проезжает и останавливается у нашего дома, он в страхе бежит домой, так как лошадь топает ногой. Я спрашиваю его, чего он боится, быть может, его пугает то, что лошадь так делает (при этом я топаю ногой). Он говорит: "Не де­лай такого же шума ногами!" Сравни с его словами по поводу падения лошади от омнибуса." "Особенно пугается он, когда проезжает мебельный фургон. Он тогда вбегает в комнаты. Я равнодушно спра­шиваю его: "Разве мебельный фургон похож на омнибус?" "Он ничего не отвечает. Я повторяю вопрос. Тогда он говорит: "Ну конечно, иначе я не боялся бы мебель­ного фургона". ' "7-е апреля. Сегодня я опять спрашиваю, как выглядит "черное у рта лошади". Ганс говорит: "Как намордник". Уди­вительно то, что за последние три дня ни разу не проезжала лошадь, у которой имелся бы подобный "намордник". Я сам

304

3 Фрейд

ни разу не видел подобной лошади во время прогулок, хотя Ганс настаивал на том, что такие лошади существуют. Я по­дозреваю, что ему действительно толстый ремень у рта напом­нил усы, и что после моего толкования и этот страх исчез." "Улучшение состояния Ганса становится более проч­ным, радиус-круга его деятельности, считая наши ворота центром, становится все больше Он решается даже на то, что до сих пор было невозможно, — перебежать на про­тивоположный тротуар. Весь оставшийся еще страх свя­зан только со сценой с омнибусом, и смысл этой сцены мне во всяком случае еще не ясен". "9 апреля. Сегодня утром Ганс входит, когда я, обна­женный до пояса, умываюсь. Ганс: "Папа, ведь ты красивый, такой белый'" Я "Не правда ли, как белая лошадь⁷" Ганс "Только усы черные Или, может быть, это чер­ный намордник?" "Я рассказываю ему, что я вчера вечером был у про­фессора, и говорю: "Он хотел бы еще кое что узнать", на что Ганс замечает" "Это мне ужасно любопытно". "Я говорю ему, что знаю, при каких обстоятельствах он подымает шум ногами. Он прерывает меня: "Не правда ли, когда я сержусь или когда мне нужно делать "Lumpf", a хочется лучше играть". (Когда он злится, он обыкновенно топает ногами. Деталь "Lumpf означает акт дефекации. Когда Ганс был маленький, он однажды, вставая с горшеч-ка, сказал: "Смотри — Lumpf. (Он хотел сказать Strumpf (чулок), имея ввиду сходство по форме и по цвету). Это обозначение осталось и до сих пор — Раньше, когда его нужно было сажать на судно, а ему не хотелось прекратить игру, он обыкновенно топал ногами, начинал дрожать и иногда бросался на землю)". Я- "Ты подергиваешь ногами и тогда, когда тебе нуж­но сделать wiwi, а ты удерживаешься, потому что предпо­читаешь играть". Он" "Слушай, мне нужно сделать wiwi", — и он как бы для подтверждения выходит". Отец во время его визита ко мне спрашивал меня, что должно было напоминать Гансу подергивание ногами ло­шади Я указал ему на то, что это может напоминать Гансу его собственную реакцию задерживаемого позыва к моче­испусканию. Ганс подтверждает это тем, что у него во вре­мя разговора появляется позыв, и он указывает еще и дру­гие значения "шума, производимого ногами".

История болезни и анализ

305

"Затем мы идем за ворота. Когда проезжает воз с уг­лем, он говорит мне: "Слушай, угольный воз тоже наво­дит на меня страх". Я: "Быть может, потому, что он такой же большой, как омнибус?" Ганс: "Да, и потому, что он сильно нагружен, и лошадям приходится так много тянуть, и они легко могут упасть. Когда воз пустой, я не боюсь". Действительно, как это вы­яснено, он испытывает страх только перед грузовиками. И все же положение вещей довольно неясно. Анализ мало подвигается вперед, и я боюсь, что изложение его скоро мо­жет показаться скучным для читателя. Но такие темные пе­риоды бывают в каждом психоанализе. Вскоре Ганс, совер­шенно неожиданно для нас, переходит в другую область. "Я прихожу и беседую с женой, которая сделала раз­ные покупки и показывает их мне. Между ними — жел­тые дамские панталоны. Ганс много раз говорит "пфуй", бросается на землю и отплевьшается. Жена говорит, что он так делал уже несколько раз, когда видел панталоны". Я спрашиваю: "Почему ты говоришь "пфуй"?" Ганс: "Из-за панталон" Я" "Почему? Из-за цвета, потому что они желтые и на­поминают тебе wiwi или Lumpf?" Ганс: "Lumpf ведь не желтый, он белый или черный". -Непосредственно за этим: "Слушай, легко делать Lumpf, когда ешь сыр?" (Это я ему раз сказал, когда он меня спро­сил, почему я ем сыр) . Я-"Да". Ганс. "Поэтому ты всегда рано утром уже идешь делать Lumpf? Мне хотелось бы съесть бутерброд с сыром". "Уже вчера, когда он играл на улице, он спрашивал меня: "Слушай, не правда ли, после того, как много пры­гаешь, легко делаешь Lumpf?" — Уже давно действие его кишечника связано с некоторыми затруднениями, часто приходится прибегать к детскому меду и клистирам. Один раз его привычные запоры настолько усилились, что жена обращалась за советом к доктору Л. Доктор высказал мнение, что Ганса перекармливают, что и соответствова­ло действительности, и посоветовал сократить количество принимаемой им пищи, что сейчас же вызвало заметное улучшение. В последние дни запоры опять стали чаще. "После обеда я говорю ему: "Будем опять писать про­фессору", и он мне диктует. "Когда я видел желтые пан-

306

3. Фрейд

талоны, я сказал "пфуй", плюнул, бросился на пол, заж­мурил глаза и не смотрел". Я: "Почему?" Ганс: "Потому что я увидел желтью панталоны, и ког­да я увидел черные ¹⁾ панталоны, я тоже сделал что-то в этом роде. Черные это тоже панталоны, только они чер­ные (прерывает себя). Слушай, я очень рад; когда я могу писать профессору, я всегда очень рад". Я: "Почему ты сказал "пфуй"? Тебе это противно?" Ганс: "Да, потому что я их увидел. Я подумал, что мне нужно делать Lumpf". Я: "Почему?" Ганс: "Я не знаю". Я: "Когда ты видел черные панталоны?" Ганс: "Однажды давно, когда у нас была Анна (прислу­га), у мамы, она только что принесла их после покупки домой". (Это подтверждается моей женой). Я: "И тебе было противно?" Ганс: "Да". Я: "Ты маму видел в таких панталонах?" Ганс: "Нет". Я: "А когда она одевалась?" Ганс: "Желтые я уже раз видел, когда она их купила (противоречие! Желтые он увидел в первый раз, когда она их купила). В черных она ходит сегодня (верно!), потому что я видел, как она их утром снимала". Я: "Как? Утром она снимала черные панталоны?" Ганс: "Утром, когда она уходила, она сняла черные панталоны, а когда вернулась, она еще раз одела черные панталоны". "Мне это кажется бессмыслицей, и я расспрашиваю жену. Она говорит, что все это неверно. Она, конечно.-не переодевала панталон перед уходом." "Я тут-ж< спраши­ваю Ганса: "Ведь мама говорит, что все это неверно". Ганс: "Мне так кажется. Быть может, я забыл, что она не сняла панталон. (С неудовольствием): оставь меня, на­конец, в покое". К разъяснению этой истории с панталонами я тут же должен заметить следующее: Ганс, очевидно, лицемерит, когда притворяется довольным, что от него требуют от-

1) У моей жены имеются уже несколько недель панталоны "реформ " для велосипедной езды.

История болезни и анализ 307 вета по этому вопросу. К концу он сбрасывает свою мас­ку и становится дерзким по отношению к отцу. Разговор идет о вещах, которые раньше доставляли ему много удо­вольствия и которые теперь, после наступившего вытесне­ния, вызывают в нем большой стыд и даже отвращение. Он даже в этом случае лжет, придумывая для наблюдав­шейся им перемены панталон у матери другие поводы. На самом деле, снимание и одевание панталон находится в связи с комплексом дефекации. Отец в точности знает, в чем здесь дело, и что Ганс старается скрыть. "Я спрашиваю свою жену, часто ли Ганс присутствовал, когда она удалялась в клозет. Она говорит "Да, часто он хны­чет до тех пор, пока ему это разрешают; это делали все дети". \ Запомним себе хорошо это вытесненное уже теперь удовольствие видеть мать при акте дефекации. "Мы идем за ворота. Ганс очень весел, и когда он бе­гает, изображая лошадь, я спрашиваю: "Послушай, кто, собственно говоря, вьючная лошадь? Я, ты или мама?" Ганс (сразу): "Я, я — молодая лошадь". "В период сильнейшего страха, когда страх находил на него при виде скачущих лошадей, я, чтобы успокоить его, , сказал: "Знаешь, это — молодые лошади, — они скачут, как мальчишки. Ведь ты тоже скачешь, а ты мальчик". С того времени он при виде скачущих лошадей говорит: "Это верно — это молодые лошади!" "Когда мы возвращаемся домой, я на лестнице, почти ничего не думая, спрашиваю: "В Гмундене ты играл с деть­ми в лошадки?" Он: "Да! (задумывается). Мне кажется, что я там при­обрел мою "глупость". Я: "Кто был лошадкой?" Он: "Я, а Берта была кучером". Я: "Не упал ли ты, когда был лошадкой?" Ганс: "Нет! Когда Берта погоняла меня — ну!, я быст­ро бегал, почти вскачь". Я: "А в омнибусы вы никогда не играли?" Ганс: "Нет — в обыкновенные возы и в лошадки-без-воза. Ведь всегда у лошадки есть воз, он может остаться дома, а лошадь бегает без воза". Я: "Вы часто играли в лошадки?" Ганс: "Очень часто. — Фриц (также сын домохозяина) был тоже однажды лошадью, а Франц кучером, и Фриц так скоро бежал, что вдруг наступил на камень, и у него пошла кровь".

308

З.Фрейд

Я: "Может быть, он упал?" Ганс: "Нет, он опустил ногу в воду и потом обернул" ее

платком ''. Я: "Ты часто был лошадью?" Ганс: "О, да". Я: "И ты там приобрел "глупость"?" Ганс: "Потому что они там всегда, говорили: "За ло­шадь" и "за лошадь" (он подчеркивает это "за" (wegen)); поэтому, может быть, что они говорили "за лошадь", я и заполучил свою глупость"²⁾. Некоторое время отец бесплодно производит исследо­вания по другим путям. Я: "Дети тогда рассказывали что-нибудь о лошади?" Ганс: "Да!" Я: "А что?" Ганс: "Я это забыл"; Я: "Может быть, они что-нибудь рассказывали о ее Wiwimacher'e?" Ганс: "О, нет!" Я: "Там ты уже боялся лошадей?" Ганс: "О, нет, я совсем не боялся". Я: "Может быть, Берта говорила о том, что лошадь..." Ганс (прерывая): "Делает wiwi? Нет!" "10 апреля я стараюсь продолжить вчерашний разго­вор и хочу узнать, что означает "за лошадь". Ганс не мо­жет этого вспомнить; он знает только, что утром несколь­ко детей стояло перед воротами и выкрикивало "за ло­шадь, за лошадь". Он сам тоже стоял там. Когда я станов-люся настойчивее, он заявляет, что дети вовсе не говори­ли "за лошадь", и что он неправильно вспомнил". Я: "Ведь вы часто бывали также в конюшне и, навер­но, говорили о лошади?" — "Мы ничего не говорили". — "А о чем же вы разго­варивали?" — "Ни о-чем". — "Вас было столько детей, и 1) См дальше Отец, вполне справедливо полагает, что Фриц тогда упал 2) Поясняю. Ганс не хочет утверждать, что тогда заполучил глупость, а только в связи с теми событиями Обыкновенно так и бывает, как в теории, что тот же предмет, который раньше вызывал высокое наслаждение, теперь делается предметом фобии И я могу дополнить за ребенка, который этого не умеет сказать, что словечко "за " (w-esen) открыло путь распространению фобии с лошади на воз (Ганс привык слышать и произносить воз — W(a')gen вместо Wagen). He нужно забывать, насколько конкретнее, чем взрослые, относятся к словам дети, и сколь значительны должны быть для них ассоциации по сходству слов

История болезни и анализ

309

вы ни о чем не говорили?" — "Кое о чем говорили,, но не о лошади". — "А о чем?" —"Я теперь уже этого не знаю". "Я оставляю эту тему, так как очевидно, что сопротив­ление слишком велико ¹⁾, и спрашиваю: "С Бертою ты охотно играл?" Он: "Да, очень охотно, а с Ольгой — нет; знаешь, что сделала Ольга? Грета наверху подарила мне раз бумаж­ный мяч, а Ольга его разорвала на куски. Берта бы никог­да его не разорвала. С Бертой я очень охотно играл". Я: "Ты видел, как выглядит Wiwimacher Берты?" Он: "Нет, я видел Wiwimacher лошади, потому что я всегда бывал в стойле". Я: "И тут тебе стало интересно знать, как выглядит Wiwimacher у Берты и мамы?" Он: "Да!" "Я напоминаю ему его жалобы на то, что девочка все­гда ходила смотреть, как он делает wiwi". Он: "Берта тоже всегда смотрела (без огорчения, ско­рее с удовольствием), очень часто. В маленьком саду, там, где посажена редиска, я делал wiwi, а она стояла у ворот и смотрела". Я: "А когда она делала wiwi, смотрел ты?" Он: "Она ходила в клозет". Я: "А тебе становилось интересно?" Он: "Ведь я был внутри, в клозете, когда она там была". "(&го соответствует действительности: хозяева нам зло рас­сказали, и я припоминаю, что мы запретили Гансу делать это)". Я: "Ты ей говорил, что хочешь войти?" Он: "Я входил сам и потому, что Берта мне это разре­шила. Это ведь не стыдно". Я: "И тебе было бы приятно увидеть Wiwimacher?" Он: "Да, но я его не видел". "Я напоминаю ему сон в Гмундене относительно зна­чения фантов в моей руке и спрашиваю: "Тебе в Гмунде­не хотелось, чтобы Берта помогла тебе сделать wiwi?" Он: "Я ей никогда этого не говорил". Я: "А почему ты этого никогда ей не говорил?" Он: "Потому что я об этом никогда не думал (преры­вает себя). Когда я обо всем этом напишу профессору, глупость скоро пройдет, не правда ли?"

1) Здесь, собственно, ничего другого нельзя было извлечь, кроме словес­ной ассоциации, ускользнувшей от отца. Хороший образчик условий, при которых психоаналитические попытки оканчиваются н'еудачей.

310

3 Фрейд

Я: "Почему тебе хотелось, чтобы Берта помогла тебе делать vviwi?" Он: "Я не знаю. Потому что она смотрела". Я: "Ты думал о том, что она положит руку на Wi-wimacher?" Он: "Да (отклоняется). В Гмундене было очень весело. В маленьком саду, где растет редиска, лежит маленькая куча песку, там я играю с лопаткой". Это сад, где он все­гда делал wiwi". Я: "Когда ты в Гмундене ложился в постель, ты тро­гал руками Wiwimacher?" Он: "Нет, еще нет. В Гмундене я так хорошо спал, что об том еще не думал. Только на прежней квартире и те­перь я это делал". Я- "А Берта никогда не трогала руками твоего Wi-wimacher'a?" Он: "Она этого никогда не делала, потому что я ей об этом никогда не говорил". Я: "А когда тебе этого хотелось?" Он: "Кажется, однажды в Гмундене". Я: "Только один раз?" Он: "Да, чаще". Я: "Всегда, когда ты делал wiwi, она подглядывала, — может, ей было любопытно видеть, как ты делаешь wiwi?" Он: "Может быть, ей было любопытно видеть, как выг­лядит мой Wiwimacher". Я: "Но и тебе это было любопытно только по отноше­нию к Берте?" Он: "К Берте и к Ольге". Я "К кому еще'" Он: "Больше ни к кому". Я- "Ведь это неправда Ведь и по отношению к маме?" Он: "Ну к маме, конечно". Я: "Но теперь тебе уже не любопытно. Ведь ты знаешь, как выглядит Wiwimacher Анны". Он: "Но он ведь будет расти, не правда ли?"¹⁾ Я: "Да, конечно... Но когда он вырастет, он все-таки не будет походить на твой". Он: "Это я знаю. Он будет такой, как теперь, только больше". Я: "В Гмундене тебе было любопытно видеть, как мама раздевается?"

1) Он хочет быть утренным, что его собственный Wiwi будет расти

История болезни и анализ

311

Он: "Да, и у Анны, когда ее купали, я видел малень­кий Wiwimacher". Я: "И у мамы?" Он: "Нет!" Я: "Тебе было противно видеть мамины панталоны?" Он: "Только черные, когда она их купила, и я их уви­дел, я плюнул. А когда она их надевала и снимала, я тогда не пле­вал. Я плевал тогда потому, что черные панталоны чер­ны как Lumpf, а желтые, как Wiwi, и когда я смотрю на них, мне кажется, что нужно делать Wiwi. Когда мама носит панталоны, я их не вижу, потому что сверху она носит платье". Я: "А когда она раздевается?" Он: "Тогда я не плюю. Но когда панталоны новые, они выглядят ка Lumpf. А когда они старые, краска сходит с них, и они становятся грязными. Когда их покупают, они новые, а когда не покупают, они старые". Я: "Значит, старые панталоны не вызывают в тебе от­вращения?" Он: "Когда они старые, они ведь немного чернее, чем Lumpf, не правда ли? Немножечко чернее"¹⁾. Я: "Ты часто бывал с мамой в клозете?" Он: "Очень часто". Я: "Тебе там не было противно?" Он: "Да... Нет!" Я: "Ты охотно присутствуешь при том, когда мама де­лает wiwi или Lumpf?" Он: "Очень охотно". Я: "Почему так охотно?" Он: "Я этого не знаю". Я: "Потому что ты думаешь, что увидишь Wiwima­cher?" Он: "Да, я тоже так думаю". Я: "Почему ты в Лайнце никогда нехочешь идти в клозет?" "(В Лайнце он всегда просит, чтобы я его не сводил в клозет. Он один раз испугался шума воды, спущенной для промывания клозета)".

1) Наш Ганс не может справиться с темой, которую он не знает, как изложить Быть может, он думает, что панталоны вызывают в нем отвращение только после их покупки, на теле матери они больше не вызывают у него ассоциации с Lumpf'ом или с wiwi, тогда уже они интересуют его в другом направлении

312

3 Фрейд

Он: "Потому что там, когда тянут ручку вниз, получа­ется большой шум". Я: "Этого ты боишься?" Он "Да'" Я "А здесь, в нашем клозете?" Oil "Здесь — нет. В Лайнце я пугаюсь, когда ты спус­каешь воду. И когда я нахожусь в клозете, и вода стекает вниз, я тоже пугаюся". "Чтобы показать мне, что в нашей квартире он не бо­ится, он заставляет меня пойти в клозет и спустить воду. Затем он объясняет: "Сначала делается большой шум, а потом поменьше (когда вода стекает). Когда большой шум, я лучше оста­юсь внутри клозета, а когда слабый шум, я предпочитаю выйти из клозета". Я: "Потому что ты боишься?" Он: "Потому что мне ужасно хочется видеть большой шум (он поправляет себя), слышать, и я предпочитаю ос­таваться внутри, чтобы хорошо слышать его". Я: "Что же напоминает тебе большой шум?" Он: "Что мне в клозете нужно делать Lumpf. (To же самое, что при виде черных панталон)". Я "1 [очему^' Он: "Не знаю. Нет, я знаю, что большой шум напоми­нает мне шум, который слышен, когда делаешь Lumpf. Большой шум напоминает Lumpf, маленький — wiwi. (Ср. черные и желтью панталоны)". Я: "Слушай, а не был ли омнибус такого же цвета, как Lumpf? (По его словам, черного цвета)". Он (пораженный): "Да'" Я должен вставить несколько слов. Отец расспраши­вает, слишком много и по готовому плану, вместо того, чтобы дать мальчику высказаться. Вследствие этого ана­лиз становится неясным и сомнительным,-Ганс'тядет'по своему пути, и когда его хотят свести с него, — он умол­кает. Очевидно, его интерес, неизвестно почему, направ­лен теперь на Lumpf и на wiwi. История с шумом выяс­нена так же мало, как и история с черными и желтыми панталонами. Я готов думать, что его тонкий слух отме­тил разницу в шуме, который производят при мочеиспус­кании мужчины и женщины. Анализ искусственно сжал материал и свел его к разнице между мочеиспусканием и дефекацией Читателю, который сам еще не произво­дил психоанализа, я могу посоветовать не стремиться

История болезни и анализ

313

понимать все сразу. Необходимо ко всему отнестись с бес­пристрастным вниманием и ждать дальнейшего. "11 апреля. Сегодня утром Ганс опять приходит в спаль­ню и, как всегда в последние дни, его сейчас же выводят вон." "Позже он рассказывает: "Слушай, я кое о чем подумал: Я сижу в ванне¹⁾, тут приходит слесарь и отвинчивает ее²¹. Затем он берет большой бурав и ударяет меня в живот". Отец переводит для себя эту фантазию: "Я—в крова­ти у мамы. Приходит папа и выгоняет меня. Своим боль­шим penis'ом он отталкивает меня от мамы". Оставим пока еще наше заключение невысказанным. "Далее он рассказывает нечто другое, что он придумал: "Мы едем в поезде, идущем в Гмунден. На станции мы начинаем надевать верхнее платье, но не успеваем этого сделать, и поезд уходит вместе с нами". "Позже я спрашиваю: "Видел ли ты, как лошадь дела­ет Lumpf?" Ганс: "Да, очень часто". Я: "Что же, она при этом производила сильный шум?" Ганс: "Да!" Я: "Что же напоминает тебе этот шум?" Ганс: "Такой же шум бывает, когда Lumpf падает в горшочек". "Вьючная лошадь, которая падает и производит шум ногами, вероятно, и есть Lumpf, который при падении про­изводит шум. Страх перед дефекацией, страх перед пере­груженным возом, главным образом, соответствует стра­ху перед перегруженным животом". По этим окольным путям начинает для отца выяснять­ся истинное положение вещей. "11 апреля за обедом Ганс говорит: "Хорошо, если бы мы в Гмундене имели ванну, чтобы мне не нужно было ходить в баню". Дело в том, что в Гмундене его, чтобы вы­мыть, водили всегда в соседнюю баню, против чего он обык­новенно протестовал с плачем. И в Вене он всегда подыма­ет крик, когда его, чтобы выкупать, сажают или кладут в большую ванну. Он должен купаться стоя или на коленях". Эти слова Ганса, который теперь начинает своими са­мостоятельными показаниями давать пищу для психоана-лиаа, устанавливают связь между обеими соседними фан-

1) Ганса купает мать 2) Чтобы взять ее в починку

314

З.Фрейд

тазиями (о слесаре, отвинчивающим ванну, и о неудавшей­ся поездке в Гмунден). Из последней фантазии отец совер­шенно правильно сделал вьшод об отвращении к Гмунде-ну. Кроме того, мы имеем здесь опять хороший пример того, как вьшлывающее из области бессознательного ста­новится понятным не при помощи предыдущего, а при помощи последующего. "Я спрашиваю его, чего и почему он боится в боль­шой ванне". Ганс. "Потому, что я упаду туда". Я: "Почему же ты раньше никогда не боялся, когда тебя купали в маленькой ванне?" Ганс. "Ведь я в ней сидел, ведь я в ней не мог лечь, по­тому что она была слишком мала". Я: "А когда ты в Гмундене катался на лодке, ты не бо­ялся, что упадешь в воду?" Ганс: "Нет, потому что я удерживался руками, и тогда я не мог упасть. Я боюсь, что упаду, только тогда, когда купаюсь в большой ванне". Я: "Тебя ведь купает мама. Разве ты боишься, что мама гебя бросит в воду?" Ганс: "Что она отнимет свои руки, и я упаду в воду с головой". Я: "Ты же знаешь, что мама любит тебя, ведь она не отнимет рук". Ганс: Я так подумал". Я: "Почему?" Ганс' "Этого я точно не знаю". Я: "Быть может, потому, что ты шалил и поэтому ду­мал, что она тебя больше не любит?" Ганс- "Да". Я: "А когда ты присутствовал при купании Анны, тебе не хотелось, чтобы мама отняла руки и уронила Анну в воду?" Ганс. "Да". Мы думаем, что отец угадал это совершенно верно. "12 апреля. На обратном пути из Лайнца в вагоне 2-го класса Ганс при виде черной кожаной обивки говорит: "Пфуй, я плюю, а когда я вижу черные панталоны и черных лошадей, я тоже плюю, потому что я должен делать Lumpf". Я: "Быть может, ты у мамы видел что-нибудь черное, что тебя испугало?" Ганс: "Да". Я: "А что?" Ганс: "Я не знаю, черную блузу или черные чулки .

История болезни и анализ

315

Я: "Быть может, ты увидел чернью волосы на Wiwim-acher'e, когда ты был любопытным и подглядывал?" Ганс (оправдываясь): "Но Wiwimacher'a я не видел". "Когда он однажды снова обнаружил страх при виде воза, выезжавшего из противолежащих ворот, я спросил его: "Не похожи ли эти ворота на роро'" Он. "А лошади на Lumpf?" После этого каждый раз при виде выезжающего из ворот воза он говорит' "Смот­ри, идет Lumpf. Выражение Lumpfi он употребляет в пер­вый раз, оно звучит как ласкательное имя Моя своячни-ца называет своего ребенка Wumpfi "13 апреля при виде куска печенки в супе он говорит "Пфуй, Lumpf" Он ест, по-видимому, неохотно, и рубленое мясо, которое ему по форме и цвету напоминает Lumpf." "Вечером моя жена рассказывает, что Ганс бь1Л на бал­коне и сказал ей: "Я думал, что Анна была на балконе и упала вниз" Я ему часто говорил, что когда Анна на бал­коне, он должен следить за ней, чтобы она не подошла к барьеру, которьш декандент -слесарь конструировал весь­ма нелепо, с большими отверстиями, которые мне при­шлось заделать проволочной сеткой Здесь вытесненное желание Ганса весьма прозрачно. Мать спросила его, не было ли бы ему приятнее, если бы Анна совсем не суще­ствовала. На это он ответил утвердительно "14 апреля. Тема, касающаяся Анны, все еще на пер­вом плане. Мы можем вспомнить из прежних записей, что он почувствовал антипатию к новорожденной, отнявшей у него часть родительской любви, эта антипатия и теперь еще не исчезла и только отчасти компенсируется преуве­личенной нежностью. Он уже часто поговаривал, чтобы аист больше не носил детей, чтобы мы дали аисту денег, чтобы тот больше не приносил детей из большого ящика, в котором находятся дети (Ср. страх перед мебельным фургоном. Не выглядит ли омнибус как большой ящик?). Анна производит столько крику; это ему тяжело. "Однажды он неожиданно заявляет- "Ты можешь вспомнить, как пришла Анна? Она лежала в кровати у мамы такая милая и славная (эта похвала звучала подо­зрительно-фальшиво¹). "Затем мы внизу перед домом. Можно опять отметить большое улучшение. Даже ломовики вызывают в нем бо­лее слабый страх. Один раз он с радостью кричит- "Вот едет лошадь с черным у рта", и я, наконец, могу конста­тировать, что это лошадь с кожаным намордником Но

316

3. Фрейд

Ганс не испытывает никакого страха перед этой лошадью." "Однажды он стучит своей палочкой о мостовую и спра­шивает: "Слушай, тут лежит человек... который похоронен... или это бывает только на кладбище?" Таким образом его занимает теперь не только загадка жизни, но и смерти.*' "По возвращении я вижу в передней ящик, и Ганс гово­рит ¹⁾: "Анна ехала с нами в Гмунден в таком ящике. Каждый раз, когда мы ехали в Гмунден, она ехала с нами в ящике. Ты мне уже опять не веришь? Это, папа, уже на самом деле. По­верь мне, мы достали большой ящик, полный детей, и они сидели там, в ванне. (В этот ящик упаковывалась ванна). Я их посадил туда, верно. Я хорошо припоминаю это"²¹. Я: "Что ты можешь припомнить?" Ганс: "Что Анна ездила в ящике, потому что я этого не забыл. Честное слово!" Я: "Но ведь в прошлом году Анна ехала с нами в вагоне". Ганс: "Но раньше она всегда ездила с нами в ящике". Я: "Не маме ли принадлежал ящик?" Ганс: "Да, он был у мамы". Я: "Где же?" Ганс: "Дома на полу". Я: "Может быть, она носила его с собой?"³) Ганс: "Нет! Когда мы теперь поедем в Гмунден, Анна опять поедет в ящике". Я: "Как же она вылезла из ящика?" Ганс: "Ее вытащили". Я: "Мама?" Ганс: "Я и мама. Потом мы сели в экипаж. Анна еха­ла верхом на лошади, а кучер погонял. Кучер сидел йа козлах. Ты был с нами. Даже мама это знает. Мама это­го не знает, потому что она опять это забыла, но не нуж­но ей ничего говорить". "Я заставляю его все повторить". Ганс: "Потом Анна вылезла". Я: "Она ведь еще и ходить не могла!" Ганс: "Мы ее тогда снесли на руках". 1) Для нас ясно, почему тема "Анна " идет непосредственно за темою "Lumpf": Анна — сама Lumpf, все новорожденные дети -Lumpf'ы. 2) Тут он начинает фантазировать Мы узнаем, что для него ящик и ванна обозначают одно и то же, — это пространство, в котором находятся дети. Обратим внимание на его повторные уверения. 3) Ящик, конечно, живот матери. Отец хочет указать Гансу, что он это понял. И тот ящик, в котором выставляют героя мифов, на­чиная с Саргона из Агады, представляет то же самое.

История болезни и анализ

317

Я: "Как же она могла сидеть на лошади, ведь в про­шлом году она еще совсем не умела сидеть". Ганс: "О да, она уже сидела и кричала ну! ну! И щел­кала кнутом, который раньше был у меня. Стремян у ло­шади не было, А Анна ехала верхом; папа, а может быть, это не шутка". Что должна означать эта настойчиво повторяемая и удерживаемая бессмыслица? О, это ничуть не бессмысли­ца,^ это пародия — месть Ганса отцу. Она должна означать приблизительно следующее: Если ты в состоянии думать, что я могу поверить в аиста, который в октябре будто бы принес Анну, тогда как я уже летом, когда мы ехали в Гмунден, заметил у матери большой живот, то я могу тре­бовать, чтобы и ты верил моим вымыслам. Что другое может означать его утверждение, что Анна уже в прошлое лето ездила в ящике в Гмунден, как не его осведомлен­ность о беременности матери? То, что он и для следую­щего года предполагает эту поездку в ящике, соответству­ет обычному появлению из прошлого бессознательных мыслей. Или у него есть особые основания для страха, что к ближайшей летней поездке мать опять будет беремен­на. Тут уже мы узнали, что именно испортило ему поезд­ку в Гмунден, — это видно из второй его фантазии. "Позже я спрашиваю его, как, собственно говоря, Анна после рождения пришла к маме в постель". Тут он уже имеет возможность развернуться и подраз­нить отца. Ганс: "Пришла Анна. Госпожа Краус (акушерка) уло­жила ее в кровать. Ведь она еще не умела ходить. А аист нес ее в своем клюве. Ведь ходить она еще не могла (не останавливаясь, продолжает). Аист подошел к лестнице и постучал; здесь все спали, а у него был подходящий ключ; он отпер двери и уложил Анну в твою¹⁾ кровать, а мама спала; — нет, аист уложил Анну в мамину кровать. Уже была ночь, и аист совершенно спокойно уложил ее в кро­вать и совсем без шума, а потом взял себе шляпу и ушел обратно. Нет, шляпы у него не было". Я: "Кто взял себе шляпу? Может быть, доктор?" Ганс: "А потом аист ушел к себе домой и потом позво­нил, и все в доме уже больше не спали. Но этого не рас­сказывай ни маме, ни Тине (кухарка). Это тайна!"

I) Конечно, ирония, как и последующая просьба не выдать этой тайны матери

318

3. Фрейд

Я: "Ты любишь Анну?" Ганс: "Да, очень". Я: "Было бы тебе приятнее, если бы Анны не было, или ты рад, что она есть?" Ганс: "Мне было бы приятнее, если бы она не появи­лась на свет". Я: "Почему?" Ганс: "По крайней мере, она нечсричала бы так, а я не могу переносить крика". Я: "Ведь ты и сам кричишь?" Ганс: "А ведь Анна тоже кричит". Я: "Почему ты этого не переносишь?" Ганс: "Потому что она так сильно кричит". Я: "Но ведь она совсем не кричит". Ганс: "Когда ее шлепают по голому роро, она кричит". Я: "Ты ее уже когда-нибудь шлепал?" Ганс: "Когда мама шлепает ее, она кричит". Я: "Ты этого не любишь?" Ганс: "Нет... Почему? Потому что она своим криком производит такой шум". Я: "Если тебе было приятнее, чтобы ее не было на све­те, значит, ты ее не любишь". (Ганс соглашается). Я: "Поэтому ты думал, что мама отнимет руки во вре­мя купания, и Анна упадет в воду..." Ганс (дополняет): "... и умрет". Я: "И ты остался бы тогда один с мамой. А хороший мальчик этого все-таки не желает". Ганс: "Но думать ему можно". Я: "А ведь это нехорошо". Ганс: "Когда он об этом думает, это все-таки хорошо, потому что тогда можно написать об этом профессору"¹¹. "Позже я говорю ему: "Знаешь, когда Анна станет боль­ше и научится говорить, ты будешь ее уже больше любить". Ганс: "О, нет. Ведь я ее люблю. Когда она осенью уже будет большая, я пойду с ней один в парк и буду ей все объяснять". "Когда я хочу заняться дальнейшими разъяснениями, он прерывает меня, вероятно, чтобы объяснить мне, что это не так плохо, когда он желает смерти Анне". Ганс: "Послушай, ведь она уже давно была на свете, даже 1) Славный маленький Ганс! Я даже у взрослых не желал бы для себя луч­шего понимания психоанализа.

История болезни и анализ

319

когда ее не было. Ведь у аиста она тоже уже была на свете". Я: "Нет, у аиста она, пожалуй, и не была". Ганс: "Кто же ее принес? У аиста она была". Я: "Откуда же он ее принес?" Ганс: "Ну, от себя". Я: "Где же она у него там находилась?" Ганс: "В ящике, в аистином ящике". Я: "А как выглядит этот ящик?" Ганс: "Он красный. Выкрашен в красный цвет (кровь!)" Я: "А кто тебе это сказал?" Ганс: "Мама; я так подумал,; так в книжке нарисовано". Я: "В какой книжке?" Ганс: "В книжке с картинками". (Я велю принести его первую книжку с картинками. Там изображено гнездо аиста с аистами на красной трубе. Это и есть тот ящик. Интересно, что на той же странице изображена лошадь, которую подковывают. Ганс помещает детей в ящик, так как он не находит их в гнезде)". Я: "Что же аист с ней сделал?" • Ганс: "Тогда он принес Анну сюда. В клюве. Знаешь, это тот аист, из Шенбрунна, который укусил зонтик". (Вос­поминание о меленьком происшествии в Шенбрунне).' Я: "Ты видел, как аист принес Анну?" Ганс: "Послушай, ведь я тогда еще спал. А утром уже никакой аист не может принести девочку или мальчика". Я: "Почему?" Ганс: "Он не может этого. Аист этого не может. Зна­ешь, почему? Чтобы люди сначала не видели, и чтобы сразу, когда наступит утро, девочка уже была тут"¹⁾. Я: "Но тогда было очень интересно знать, как аист это сделал?" Ганс: "О, да!" Я: "А как выглядела Анна, когда она пришла?" Ганс (неискренне): "Совсем белая и миленькая, как золотая". Я: "Но когда ты ее увидел в первый раз, она же тебе не понравилась?" Ганс: "О, очень!" Я: "Ведь ты был поражен, что она такая маленькая?"

1) Непоследовательность Ганса не должна нас останавливать. В пре­дыдущем разговоре из его сферы бессознательного выявилось его не­доверие к басне об аисте, связанное с чувством горечи по отноше­нию к делающему из этого тайну отцу. Теперь он спокойнее и от­вечает официальными соображениями, при помощи которых он кое-как мог себе выяснить столь трудную гипотезу об аисте.

320

3. Фрейд

Ганс: "Да". Я: "Как велика была она?" Ганс: "Как молодой аист". Я. "А еще как кто? Может быть, как Lumpf?" Ганс: "О, нет, Lumpf много больше, — капельку мень­ше, чем Анна теперь". Я уже раньше говорил отцу, что фобия Ганса может быть сведена к мыслям и желаниям, связанным с рожде­нием сестренки. Но я упустил обратить его внимание на то, что по инфантильной сексуальной теории ребенок — это Lumpf, так что Ганс должен пройти и через экскре-ментальный комплекс. Вследствие этого моего упущения и произошло временное затемнение лечения. Теперь пос­ле сделанного разъяснения отец попытался выслушать вто­рично Ганса по поводу этого важного пункта. "На следующий день я велю ему рассказать еще раз вчерашнюю историю. Ганс рассказывает" "Анна поехала в Гмунден в большом ящике , мама в купе, а Анна в то­варном поезде с ящиком, и когда мы приехали в Гмунден, я и мама вынули Анну и посадили на лошадь. Кучер си­дел на козлах, а у Анны был прошлогодний кнут; она сте­гала лошадь и все кричала — но-но, и это было ужасно ве­село, а кучер тоже стегал лошади — Кучер вовсе не сте­гал, потому что кнут был v Липлы — Кучер держал вож­жи, мы ка-/кд1.т па < с вокзала ездили домой в экипаже (Ганс старается здесь согласовать действительность с фан­тазией). В Гмундене мы сняли Анну с лошади, и она сама пошла по лестнице". "Когда Анна в прошлом году жила в Гмундене, ей было всего 8 месяцев. Годом раньше, в период, на который, по-видимому, направлена фантазия Ганса, ко времени при­езда в Гмунден, жена находилась в конце 5-го месяца бе­ременности". Я: "Ведь в прошлом году Анна была уже на свете?" Ганс: "В прошлом году она ездила в коляске, но годом раньше, когда уже она у нас была на свете..." Я: "Анна уже была у нас?" Ганс: "Да, ведь ты же всегда ездил со мной в лодке, и Анна прислуживала тебе". Я: "Но ведь это происходило не в прошлом году. Анны тогда еще не было вовсе на свете". Ганс: "Да, тогда она уже была на свете. Когда она еха­ла в ящике, она уже могла ходить и говорить: "Анна". "(Она научилась этому только 4 месяца тому назад)".

История болезни и анализ 321 Я: "Но ее тогда ведь не было еще у нас". Ганс: "О, да, тогда все-таки была у аиста". Я: "А сколько лет Анне?" Ганс: "Осенью ей будет два года; Анна была тогда, ведь ты это знаешь". Я: "А когда же она была у аиста в аистином ящике?" Ганс: "Уже давно, еще до того, как она ехала в ящике. Уже очень давно". Я: "А когда Анна научилась ходить? Когда она была в Гмундене, она ведь еще не умела ходить". Ганс: "В прошлом году — нет, а то умела". Я: "Но Анна только раз была в Гмундене". Ганс: "Нет! Она была два раза; да, это верно. Я это очень хорошо помню. Спроси только маму, она тебе это уже скажет". Я: "Ведь это уже неверно". Ганс: "Да, это верно. Когда она в первый раз была в Гмундене, она могла уже ходить и ездить верхом, а уже позже нужно бь1ло ее нести. — Нет, она только позже ез­дила верхом, а в прошлом году ее нужно было нести". Я: "Но она ведь только недавно начала ходить. В Ган­се она еще не умела ходить". Ганс: "Да, запиши себе только. Я могу очень хорошо вспомнить. — Почему ты смеешься?" Я: "Потому, что ты плут; ты очень хорошо знаешь, что Анна была только раз в Гмундене". Ганс: "Нет, это неверно. В первый раз она ездила вер­хом на лошади..., а во второй раз (по-видимому, начина­ет терять уверенность)". Я: "Быть может, мама была лошадью?" Ганс: "Нет, на настоящей лошади в одноконном экипаже". Я: "Но ведь мы всегда ездили на паре". Ганс: "Тогда это был извозчичий экипаж". Я: "Что Анна ела в ящике?" Ганс: "Ей дали туда бутерброд, селедку и редиску (Гмунде-новский ужин), и так как Анна ехала, она нама­зала себе бутерб-род и 50 раз ела". Я: "И она не кричала?" Ганс: "Нет". Я: "Что же она делала?" Ганс: "Сидела там совершенно спокойно". Я: "И не стучала?" Ганс: "Нет, она все время ела и ни разу не пошевелилась. Она выпила два больших горшка кофе — до утра ничего

320

-3. Фрейд

Ганс: "Да". Я: "Как велика была она?" Ганс: "Как молодой аист". Я. "А еще как кто? Может быть, как Lumpf?" Ганс: "О, нет,, Lumpf много больше, — капельку мень­ше, чем Анна теперь". Я уже раньш'е говорил отцу, что фобия Ганса может быть сведена к мыслям и желаниям, связанным с рожде­нием сестренки. Но я упустил обратить его внимание на то, что по инфантильной сексуальной теории ребенок — это Lumpf, так что Ганс должен пройти и через экскре-ментальный ком'плекс. Вследствие этого моего упущения и произошло временное затемнение лечения. Теперь пос­ле сделанного разъяснения отец попытался выслушать вто­рично Ганса по поводу этого важного пункта. "На следующий день я велю ему рассказать еще раз вчерашнюю историю. Ганс рассказывает: "Анна поехала в Гмунден в большом ящике , мама в купе, а Анна в то­варном поезде с ящиком, и когда мы приехали в Гмунден, я и мама вынули Анну и посадили на лошадь. Кучер си­дел на козлах, а у Анны был прошлогодний кнут; она сте­гала лошадь и все кричала — но-по, и это было ужасно ве­село, а кучер тоже стегал лошади — Кучер вовсе не сте­гал, потому что кнут был v Лнилы. — Кучер держал вож­жи, мы каждый n,i t с вокзала ездили домой в экипаже (Ганс старается здесь согласовать действительность с фан­тазией). В Гмундене мы сняли Анну с лошади, и она сама пошла по лестнице". "Когда Анна в прошлом году жила в Гмундене, ей бь1ло всего 8 месяцев. Годом раньше, в период, на который, по-видимому, направлена фантазия Ганса, ко времени при­езда в Гмунден, жена находилась в конце 5-го месяца бе­ременности". Я: "Ведь в прошлом году Анна была уже на свете?" Ганс: "В прошлом году она ездила в коляске, но годом раньше, когда уже она у нас была на свете..." Я: "Анна уже была у нас?" Ганс: "Да, ведь ты же всегда ездил со мной в лодке, и Анна прислуживала тебе". Я: "Но ведь это происходило не в прошлом году. Анны тогда еще не было вовсе на свете". Ганс: "Да, тогда она уже была на свете. Когда она еха­ла в ящике, она уже могла ходить и говорить: "Анна". "(Она научилась этому только 4 месяца тому назад)".

История болезни и анализ 321 Я: "Но ее тогда ведь не было еще у нас". Ганс: "О, да, тогда все-таки была у аиста". Я: "А сколько лет Анне?" Ганс: "Осенью ей будет два года; Анна была тогда, ведь ты это знаешь". Я: "А когда же она была у аиста в аистином ящике?" Ганс: "Уже давно, еще до того, как она ехала в ящике. Уже очень давно". Я: "А когда Анна научилась ходить? Когда она была в Гмундене, она ведь еще не умела ходить". Ганс: "В прошлом году — нет, а то умела". Я: "Но Анна только раз была в Гмундене". Ганс: "Нет! Она была два раза; да, это верно. Я это очень хорошо помню. Спроси только маму, она тебе это уже скажет". Я: "Ведь это уже неверно". Ганс: "Да, это верно. Когда она в первый раз была в Гмундене, она могла уже ходить и ездить верхом, а уже позже нужно было ее нести. — Нет, она только позже ез­дила верхом, а в прошлом году ее нужно было нести". Я: "Но она ведь только недавно начала ходить. В Ган­се она еще не умела ходить". Ганс: "Да, запиши себе только. Я могу очень хорошо вспомнить. — Почему ты смеешься?" Я: "Потому, что ты плут; ты очень хорошо знаешь, что Анна была только раз в Гмундене". Ганс: "Нет, это неверно. В первый раз она ездила вер­хом на лошади..., а во второй раз (по-видимому, начина­ет терять уверенность)". Я: "Быть может, мама была лошадью?" Ганс: "Нет, на настоящей лошади в одноконном экипаже". Я: "Но ведь мы всегда ездили на паре". Ганс: "Тогда это был извозчичий экипаж". Я: "Что Анна ела в ящике?" Ганс: "Ей дали туда бутерброд, селедку и редиску (Гмунде-новский ужин), и так как Анна ехала, она нама­зала себе бутерб-род и 50 раз ела". Я: "И она не кричала?" Ганс: "Нет". Я: "Что же она делала?" Ганс: "Сидела там совершенно спокойно". Я: "И не стучала?" Ганс: "Нет, она все время ела и ни разу не пошевелилась. Она выпила два больших горшка кофе — до утра ничего

322

3 Фрейд

не осталось, а весь сор она оставила в ящике и листья от редиски, и ножик, она все это прибрала, как заяц, и в одну минуту 6ь1ла уже готова Вот была спешка' Я даже сам с Анной ехал в ящике, и я в ящике спал всю ночь (мы на са­мом деле года два назад ночью ездили в Гмунден), а мама ехала в купе; мы все время ели и в вагоне, это было очень весело... — Она вовсе не ехала верхом на лошади (теперь он уже колеблется, так как он знает, что мы ехали в пар­ном экипаже)... она сидела в экипаже Это уже верно, но я ехал один с Анной... мама ехала верхом на лошади, а Ка­ролина (прошлогодняя прислуга) ехала на другой... Слушай, все, что я тебе тут рассказываю, все неверно". Я. "Что неверно?" Ганс: "Все не так. Послушай. Мы посадим ее и меня в ящик¹⁾, а я в ящике сделаю wiwi в панталоны, мне это все равно, это совсем не стыдно Слушай, это серьезно, и все-таки очень весело!" "Затем он рассказывает, как вчера, историю о прихо­де аиста, но не говорит, что аист при )'ходе взял шляпу". Я- "Где же у аиста был ключ от дверей?" Ганс: "В кармане" Я- "А где у аиста карман?" Ганс: "В клюве". Я: "В клюве? Я еще не видел ни одного аиста с клю­чом в клюве". Ганс: "А как же он мог войти? Как входит аист в две­ри? Это неверно, я ошибся, аист позвонил, и кто-то ему открыл дверь". Я- "Как же он звонит'" Ганс: "В звонок" Я: "Как он это делает'" Ганс "Он берет клюв и нажимает им звонок". Я: "И он опять запер дверь?" Ганс: "Нет, прислуга ее заперла. Она уже проснулась. Она отперла ему дверь и заперла". Я: "Где живет аист⁷" Ганс: "Где? В ящике, где он держит девочек. Может быть, В Шенбрунне". Я' "Я в Шенбрунне не видел никакого ящика". Ганс: "Он, вероятно, находится где-то подальше. — Знаешь, как аист открывает ящик? Он берет клюв — в ящике есть замок — и одной половинкой его так откры-

I) Ящик для Гмунденовского багажа, который стоит в передней

История болезни и анализ

323

вает (демонстрирует это мне на ящике письменного сто­ла). Тут есть и ручка". Я: "Разве такая девочка не слишком тяжела для аиста?" Ганс: "О, нет!" Я: "Послушай, не похож ли омнибус на ящик аиста?" Ганс: "Да!" Я: "И мебельный фургон?" Ганс: "Гадкий фургон — тоже". "17 апреля. Вчера Ганс исполнил свое давнишнее наме­рение и пошел во двор, находящийся против нашего дома. Сегодня он этого уже не хотел сделать, потому что как раз против ворот у платформы стоял воз. Он сказал мне: "Когда там стоит воз, я боюсь, что я стану дразнить ло­шадей, они упадут и произведут ногами шум". Я: "А как дразнят лошадей?" Ганс: "Когда их ругают, тогда дразнят их, и когда им кри-чат но-но" '>. Я: "Ты дразнил уже лошадей?" Ганс: "Да, уже часто. Я боюсь, что я это сделаю, но это не так". Я: "В Гмундене ты уже дразнил лошадей?" Ганс" "нет" Я: "Но ты охотно дразнишь лошадей?" Ганс: "Да, очень охотно". Я: "Тебе хотелось и стегнуть их кнутом?" Ганс: "Да". Я: "Тебе хотелось бы так бить лошадей, как мама бьет Анну? Ведь тебе это тоже приятно?" Ганс: "Лошадям это не 'вредно, когда их бьют. (Я так ему говорил в свое время, чтобы умерить его страх перед битием лошадей). Я это однажды на самом деле сделал. Я один раз имел кнут и ударил лошадь, она упала и про­извела ногами шум". Я: "Когда?" Ганс: "В Гмундене" Я: "Настоящую лошадь? Запряженную в экипаж?" Ганс: "Она была без экипажа". Я: "Где же она была?" Ганс: "Я ее держал, чтобы она не убежала. (Все это, конечно, весьма невероятно)".

I) Часто, когда кучера били и понукали лошадей, на него находил боль­шой страх

324

З.Фрейд

Я: "Где это было?" Ганс: "У источника". Я: "Кто же тебе это позволил? Разве кучер ее там ос­тавил?" Ганс: "Ну, лошадь из конюшни". Я: "Как же она пришла к источнику?" Ганс: "Я ее привел". Я: "Откуда? Из конюшни?" Ганс: "Я ее вывел потому, что я хотел ее побить". Я: "Разве в конюшне никого не было?" Ганс: "О, да, Людвиг (кучер в Гмундене)". Я: "Он это тебе позволил?" Ганс: "Я с ним ласково поговорил, и он сказал, что я могу это сделать". Я: "А что ты ему сказал?" Ганс: "Можно ли мне взять лошадь, бить ее и кричать? А он сказал — да". Я: "А ее много бил?" Ганс: "Все, что я тебе тут рассказывал, совсем неверно". Я: "А что же из этого верно?" .: : Ганс: "Ничего не верно. Я тебе все это рассказал толь­ко в шутку". Я: "Ты ни разу не вел лошадь из конюшни?" Ганс: "О, нет!" Я: "Но тебе этого хотелось?" Ганс: "Конечно, хотелось. Я об этом думал". Я: "В Гмундене?" Ганс: "Нет, только здесь. Я уже об этом думал рано утром, когда я только что оделся; нет, еще в постели". Я: "Почему же ты об этом никогда не рассказывал?" Ганс: "Я об этом не подумал". Я: "Ты думал об этом, потому что видел это на улицах?" Ганс: "Да!" Я: "Кого, собственно, тебе хотелось бы ударить — маму, Анну или меня?" Ганс: "Маму". Я: "Почему?" Ганс: "Вот ее я хотел бы побить". „' Я: "Разве ты когда-нибудь видел, что ктонибудь бьет маму?" Ганс: "Я этого еще никогда не видел, во всей моей жизни". Я: "И ты все-таки хотел бы это сделать. Как бы ты хо­тел это сделать?" Ганс: "Выбивалкой". (Мама часто 1розит ему побить его выбивалкой).

325

История болезни и анализ

"На сегодня я должен прекратить разговор". "На улице Ганс разъясняет мне: омнибусы, мебельные, угольные возы — все это аистины ящики". Это должно означать — беременные женщины. Сади­стический порыв непосредственно перед разговором нахо­дится, вероятно, в связи с нашей темой. "21 апреля. Сегодня утром Ганс рассказывает, что он себе подумал: "Поезд был в Лайнце, и я поехал с Лайнц-ской бабушкой в таможню. Ты еще не сошел с моста, а второй поезд был уже в Сан-Байт. Когда ты сошел, поезд уже пришел, и тут мы вошли в вагон". "(Вчера Ганс был в Лайнце. Чтобы выйти на перрон, нужно пройти через мост. С перрона вдоль рельсов вид­на дорога до самой станции Сан-Байт. Здесь дело не со­всем ясно. Вероятно, вначале Ганс представлял себе, что он уехал с первьпл поездом, на которьш я опоздал. Потом пришел с полустанка Сан-Вайт другой поезд, на котором я и поехал. Он изменил часть этой фантазии бегства, и у него вышло, что мы оба уехали вторым поездом. Sh-a фантазия стоит в связи с последней неистолкованной, по которой мы в Гмундене потратили слишком много вре­мени на переодевание в вагоне, пока поезд не ушел оттуда)". "После обеда — мы перед домом. Ганс вбегает внезап­но в дом, когда проезжает парный экипаж, в котором я не могу заметить ничего необыкновенного. Я спрашиваю его, что с ним. Он говорит: "Я боюсь, потому что лошади так горды, что упадут" (лошади были сдерживаемы на вожжах кучером и шли мелким шагом с поднятою голо­вою, — они, действительно, шли "гордо")". "Я спрашиваю его, кто, собственно, так горд". Он: "Ты, когда я иду к маме в кровать". Я: "Ты, значит, хотел бы, чтобы я упал?" Он: "Да, чтобы ты голый (он думает: босой, как в свое время фриц) ушибся о камень, чтобы потекла кровь; по крайней мере я смогу хоть немножко побыть с мамой нат едине. Когда ты войдешь в квартиру, я могу скоро убе­жать, чтобы ты этого не видел". Я: "Ты можешь вспомнить, кто ушибся о камень?" Он: "Да, Фриц". Я: "Что ты подумал, когда упал Фриц?"¹⁾ Он: "Чтобы ты споткнулся о камень и упал". I) Значит, Фриц действительно упал, — что в свое время отрицал Ганс.

326

3. Фрейд

Я: "Тебе, значит, сильно хотелось к маме?" Он: "Да!" Я. "А почему я, собственно, ругаюсь?" Он: "Этого я не знаю (!!)". Я: "Почему?" Он: "Потому что ты ревнуешь". Я. "Ведь это неправда". Он: "Да, это правда, ты ревнуешь, я это знаю. Это, дол­жно быть, верно". "По-видимому, мое объяснение, что только маленькие мальчики приходят к маме в кровать, а большие спят в собственной кровати, мало импонировало ему". "Я подозреваю, что желание "дразнить" лошадь, бить и кричать на нее относится не к маме, как он говорил, а ко мне, Он тогда указал на мать, потому что не решился Nine сознаться в другом. В последние дни он особенно не­жен по отношению ко мне". С чувством превосходства, которое так легко приобре­тается "потом", мы может внести поправку в предположе­ния отца, указавши, что желание Ганса "дразнить" лошадь двойное и составилось из неясного садистического поры­ва по отношению к матери и ясного желания мести по отношению к отцу. Последнее не могло быть репродуци­ровано раньше, чем в связи с комплексом беременности не наступила очередь первого. При образовании фобии из бессознательных мыслей происходит процесс сгущения; поэтому путь психоанализа никогда не может повторить путь развития невроза. "22 апреля. Сегодня утром Ганс опять "что-то подумал": "Один уличный мальчишка ехал в вагончике; пришел кондуктор, раздел мальчишку донага и оставил его там до утра, а утром мальчик заплатил кондуктору 5000 гуль­денов, чтобы тот позволил ему ехать s этом вагончике" "(Против нас проходит Северная железная дорога. На за­пасном пути стоит дрезина. Ганс видел, как мальчишка на ней катался, и ему самому хотелось прокатиться на ней. Я ему сказал, что этого нельзя делать, а то придет кондуктор Вто­рой элемент фантазии -вытесненное желание обнажиться)". Мы замечаем уже несколько времени, что фантазия Ганса работает "под знаком способов передвижения" и с известной последовательностью идет от лошади, которая тащит воз, к железной дороге. Так ко всякой боязни улиц со временем присоединяется страх перед ездой на железной дороге

История болезни и анализ

327

"Днем я узнаю, что Ганс все утро играл с резиновой кук­лой, которую он называл Гретой. Через отверстие, в которое раньше был вделан свисток, он воткнул в середину малень­кий перочинный ножик, а затем для того, чтобы ножик вы­пал из куклы, оторвал ей ноги. Няне он сказал, указывая на соответствующее место: "Смотри, здесь Wiwimacher!" Я: "Во что ты играл сегодня с куклой?" Он: "Я оторвал ей ноги, знаешь, почему? Потому что внутри был ножи­чек, который принадлежал маме. Я всунул его туда, где пуговка пищит, а потом вырвал ноги, и оттуда ножик и выпал". Я: "Зачем же ты разодрал ноги? Чтобы ты мог увидеть Wiwimacher?" Он: "Он и раньше там был, так что я его мог видеть". Я: "А зачем же ты всунул нож?" Он: "Я не знаю". Я: "А как выглядит ножичек?" "Он приносит мне его". Я: "Ты думал, что это, быть может, маленький ребенок?" Он: "Нет, я ничего не думал, но мне кажется, что аист или кто другой однажды получил маленького ребенка". Я: "Когда?" Он: "Однажды. Я об этом слышал, или я вовсе не слы­шал, или я заговорился". Я: "Что значит заговорился?" Он: "Это неверно". Я: "Все, что ни говорят, немножко верно". Он: "Ну да, немножко". Я (меняя тему): "Как, по твоему, появляются на свет цыплята?" Он: "Аист выращивает их, нет, боженька". "Я объясняю ему, что куры несут яйца, а из яиц выхо­дят цыплята". "Ганс смеется". Я: "Почему ты смеешься?" Ганс: "Потому что мне нравится то, что ты рассказываешь". "Он говорит, что он уже это видел". Я: "Где же?" Он:"У тебя". Я: "Где же я нес яйца?" Ганс: "В Гмундене ты положил яйцо в траву и тут вдруг выскочил цыпленок. Ты однажды положил яйцо, — это я знаю, я знаю это совершенно точно, потому что это мама мне рассказывала".

328

3 Фрейг

Я: "Я спрошу маму, правда ли это?" Ганс: "Это совсем неверно, но я уже раз положи.', яйцо и оттуда выскочила курочка". Я: "Где?" Ганс: "В Гмундене, я лег в траву, нет, стал на колени и дети тут совсем не смотрели, а на утро я рассказал им "Ищите, дети, я вчера положил яйцо". И тут они вдруг посмотрели и вдруг нашли яйцо, и тут из него вьшз-л ма-ленький Ганс. Чего же ты смеешься? Мама этого не зна ет, и Каролина этого не знает, потому что никто не смот­рел, а я вдруг положил яйцо, и вдруг оно там оказалось Верно. Папа, когда вырастет курочка из яйца? Ког-:а егс оставляют в покое? Можно его есть?" "Я объясняю ему это". Ганс: "Ну да, оставим его у курицы, тогда вырастет цыпленок. Упакуем его в ящик и отправим в Гмушен". Ганс смелым приемом захватил в свои руки веденае ана лиза, так как родители медлили с давно уместными разъяс­нениями, и в блестящей срорме симптомного действия пока зал: Видите, таким образом я представляю себе рождение. То, что он рассказывал няне о смысле его игры с кук лой, было неискренне, а перед отцом он это упрямо отри­цает и говорит, что он только хотел видеть Wiwimacher После того, как отец в виде уступки рассказал о происхож дении цыплят из яиц, его неудовлетворенность, недоверие и имеющиеся знания соединяются в великолепную на смешку, которая в последних словах содержит уже опре-деленньш намек на рождение сестры. Я: "Во что ты играл с куклой?" Ганс: "Я говорил ей: Грета". Я: "Почему?" Ганс: "Потому что я говорил Грета". Я: "Кого изображал ты?" Ганс: "Я ее няньчил, как настоящего ребенка". Я: "Хотелось бы тебе иметь маленькую девочки "-'' Ганс: "О, да. Почему нет? Я бы хотел иметь, но мама­не надо иметь, я этого не хочу". "(Так он уже часто говорил. Он боится, что третий ре­бенок еще больше сократит его права)". Я: "Ведь только у женщины бывают дети". Ганс: "У меня будет девочка". Я: "Откуда ты ее получишь'?" Ганс: "Ну, от аиста. Он вынет девочку, положит девоч ку в яйцо, а из яйца выйдет еще одна Анна, еше одна

История болезни и анализ

329

Анна. А из Анны еще будет одна Анна. Нет, выйдет толь­ко одна Анна". Я: "Тебе бы очень хотелось иметь девочку?" Ганс: "Да, в будущем году у меня появится одна, кото­рая тоже будет называться Анна". Я: "Почему же мама не должна иметь девочки?" Ганс: "Потому что я хочу иметь девочку". Я: "Но у тебя же не может быть девочки". Ганс: "О, да, мальчик получает девочку, а девочка по­лучает мальчика"¹⁾. Я: "У мальчика не бывает детей. Дети бывают только у женщин, у мам". Ганс: "Почему не у меня?" Я: "Потому что так устроил господь бог". Ганс: "Почему у тебя не может быть ребенка? О, да, у тебя уже будет, подожди только". Я: "Долго мне придется ждать?" Ганс: "Ведь я принадлежу тебе". Я: "Но на свет принесла тебя мама. Значит, ты принад­лежишь маме и мне". Ганс: "А Анна принадлежит мне или маме?" Я: "Маме". Ганс: "Нет, мне. А почему не мне и маме?" Я: "Анна принадлежит мне, маме и тебе". Ганс: "Разве вот так!" Естественно, что ребенку недостает существенной час­ти в понимании сексуальных отношений до тех пор, пока для него остается неоткрытым женский половой орган. "24 апреля мне и моей жене удается разъяснить Ган­су, что дети вырастают в самой маме, и потом они при сильных болях, с помощью напряжения, как Lumpf, вы­ходят на свет." "После обеда мы сидим перед домом. У него насту­пило уже заметное облегчение, — он бежит за экипажа­ми, и только то обстоятельство, что он не решается отой­ти далеко от ворот или пойти далеко гулять, указывает на остатки страха". "25 апреля Ганс налетает на меня и ударяет головой в живот, что случилось один раз и раньше. Я спрашиваю его, не коза ли он. Он говорит: "Нет, баран". — "Где ты видел барана? 1) Опять отрывок детской сексуальной теории с неожиданным смыслом

330

3 Фрейд

Он. "В Гмундене. У Фрица был баран". (Фриц имел для игры маленькую живую овцу) Я: "Расскажи мне об овечке, что она делала?" Ганс' "Знаешь, фрейлен Мицци (учительница, которая жила в доме) сажала всегда Анну на овечку, так чтоювеч-ка не могла встать и могла бодаться А когда от нее отхо­дят, она бодается, потому что у нее есть рожки. Вот Фриц водит ее на веревочке и привязывает к дереву Он всегда привязывает ее к дереву". Я: "А тебя овечка боднула?" Ганс. "Она вскочила на меня, Фриц меня однажды под­вел Я раз подошел к ней и ничего не знал, а она вдруг на меня вскочила Это было очень весело — я не испугался" Я "Это вероятно, неправд а'" Я: "Ты папу любишь?" Ганс. "О, да" Я. "А может быть, и нет?" (Ганс играет с маленькой лошадкой. В этот момент лошадка падает Он кричит: Упала лошадка' Смотри, какой шум она делает!) Я "Ты немножко злишься на папу за то, что мама его любит" Ганс: "Нет". Я: "Почему же ты так всегда плачешь, когда мама це­лует меня' Потому что ты ревнив". Ганс: "Да, пожалуй". Я. "Тебе, небось, хотелось быть палой?" Ганс- "О, да" Я. "А что бы ты захотел сделать, если бы ты был папой'" Ганс "А ты Гансом' Я бы тогда возил тебя каждое вос­кресенье в Лайнц, нет, каждый будний день Если бы я был папой, я был бы совсем хорошим". Я: "А что бы ты делал с мамой?" Ганс. "Я брал бы ее тоже в Лайнц". Я: "А что еще?" Ганс: "Ничего". Я: "А почему же ты ревнуешь?" Ганс: "Я этого не знаю". Я: "А в Гмундене ты тоже ревновал'" Ганс: "В Гмундене нет (это неправда). В Гмундене я имел свои вещи, сад и детей" Я "Ты можешь вспомнить, как у коровы родился теленок?" Ганс: "О, да. Он приехал туда в тележке". (Это, навер­но, ему рассказали в Гмундене. И здесь — удар теории об

История болезни и анализ

331

аисте) "А другая корова выжала его из своего зада". (Это уже результат разъяснения, которое он хочет привести в соответствие с "теорией о тележке"). Я. "Ведь это неправда, что он приехал в тележке, ведь он вышел из коровы, которая была в стойле". "Ганс, оспаривая это, говорит, что утром видел тележ­ку. Я обращаю его внимание на то, что ему, вероятно, рас­сказывали, что теленок прибыл в тележке. В конце кон­цов он допускает это: "Мне, вероятно, это рассказывала Берта, или нет, или, может быть, хозяин. Он был при этом, и это ведь было ночью, — значит, это все так, как я тебе говорю, или, кажется, мне про это никто не говорил, а я думал об этом ночью" "Если я не ошибаюсь, теленка увезли в тележке; отсю­да и путаница". Я: "Почему ты не думал, что аист принес его?" Ганс "Я этого не хотел думать". Я: "Но ведь ты думал, что аист принес Анну?" Ганс. "В то утро (родов) я так и думал. Папа, а господин R. (хозяин) был при том, как теленок вышел из коровы'"¹⁾ Я. "Не знаю, а ты как думаешь?" Ганс. "Я уже верю.. Папа, ты часто видел у лошади что-то черное вокруг рта?" Я: "Я это уже много раз видел на улице в Гмундене"²¹. Я: "В Гмундене ты часто бывал в кровати у матери'" Ганс "Да!" Я: "И ты воображал, что ты папа?" Ганс "Да'" Я. "И тогда у тебя был страх перед папою'" Ганс: "Ведь ты все знаешь, я ничего не знал" Я: "Когда Фриц упал, ты думал: "если бы так папа упал", и когда овечка тебя боднула, ты думал "если бы она папу боднула". Ты можешь вспомнить о похоронах в Гмундене? (Пер­вые похороны, которые видел Ганс. Он о них часто вспо­минает)". (Несомненное покрывающее воспоминание) Ганс- "Да, а что ^ам было'" Я- "Ты думал тогда, что если бы умер папа, ты был бы на ei о месте '

1) Ганс, имеющий основание относиться недоверчиво к показаниям взрос­лых, теперь гоображает, не заслуживает ли хозяин большего дове­рия, чем отги 2) Связь здесь & ебующст по поводу черного рта лошади отец долго не хотел ему в"рить, пока, наконец, истина не выяснилась

332

3. Фрейд

Ганс: "Да!" Я: "Перед какими возами ты, собственно, все еще ис-

?"

пьпъшаешь страх:" Ганс: "Перед всеми". Я: "Ведь это неправда?" Ганс: "Перед пролетками и одноконными экипажами я страха не испытываю. Перед омнибусами и вьючными возами только тогда, когда они нагружены, а когда они пусты, я не боюсь. Когда воз нагружен доверху, и примем одна лошадь, я боюсь, а когда он нагружен и впряжены две лошади — я не боюсь". Я: "Ты испытываешь страх перед омнибусами, потому что на них много людей?" Ганс: "Потому что на крыше так много поклажи". Я: "Мама, когда она получила Анну, была тоже на­гружена?" Ганс: "Мама будет опять нагружена, когда она опять получит ребенка, пока один вырастет, и пока опять будет один там, внутри". Я: "А тебе бы этого хотелось?" Ганс: "Да!" Я: "Ты говорил, что не хочешь, чтобы мама получила еще одного младенца". Ганс: "Тогда она больше не будет нагружена. Мама говорила, что когда она больше не захочет, то и бог это­го не захочет. (Понятно, что Ганс вчера уже спрашивал, нет ли в маме еще детей. Я ему сказал, что нет, и что, если господь не захочет, в ней не будут расти дети)". Ганс: "Но мне мама говорила, что когда она не захо­чет, больше у нее не вырастет детей, а ты говоришь, ког­да бог не захочет". "Я ему сказал, что это именно так, как я говорю, на что он заметил: "Ведь ты был при этом и знаешь это, навер­ное, лучше". Он допросил и мать, и та примирила оба показания, сказавши, что когда она не захочет, то и бог не захочет" ¹⁾. Я: "Мне кажется, что ты все-таки хотел бы, чтобы у мамы был ребенок?" Ганс: "А иметь его я не хочу". Я: "Но ты этого желаешь?" Ганс: "Пожалуй, желаю".

I) Се quefemme veut, dieu le veut. Умный Ганс ч здесь додумался до очень серьезной проблемы.

История болезни и анализ

333

Я: "Знаешь,

ь, почему? Потому что тебе хотелось бы быть папой". Ганс: "Да... Как эта история?" Я: "Какая история?" Ганс^ "У папы не бывает детей, а как же бывает, когда я хотел бы быть папой?" Я: "Ты хотел бы быть папой и женатым на маме, хо­тел бы быть таким большим, как я, иметь такие же усы, как у меня, и ты хотел бы, чтобы у мамы был ребенок". Ганс: "Папа, когда я буду женатым, у меня будет ре­бенок, когда я женюсь на маме и не захочу иметь ребен­ка, то и бог не захочет". Я: "А тебе хотелось бы быть женатым на маме?" Ганс: "О, да". Здесь ясно видно, как в фантазии еще портится радость благодаря неуверенности в роли отца и вследствие сомне­ний в том, от кого зависит деторождение. "Вечером в тот же день Ганс, когда его укладывают в постель, говорит мне: "Послушай, знаешь, что я теперь делаю? Я теперь до 10 часов буду разговаривать с Гретой, она у меня в кровати. Мои дети всегда у меня в кровати. Ты мне можешь сказать, что это означает?" — Так как он уже совсем сонный, я обещаю ему записать это завтра, и он засыпает". Из прежних записей видно, что Ганс со времени воз­вращения из Гмундена всегда фантазирует о своих "де­тях", ведет с ними разговоры и т.д."¹⁾. "26 апреля я его спрашиваю, почему он всегда говорит о своих детях". Ганс: "Почему? Потому что мне так хочется иметь де­тей, но я этого не хочу, мне не хотелось бы их иметь"²⁾. Я: "Ты всегда так себе представлял, что Берта, Ольга и т.д. — твои дети?" Ганс: "Да, Франц, Фриц, Поль (его товарищ в Лайнце) и Лоди" (вымышленное имя, его любимица, о которой он 1) Нет нужды видеть здесь, в этой страсти к обладанию детьми, жен­скую черту. Так как он самые счастливые переживания получал у матери в качестве ребенка, он теперь возобновляет их в активной роли, при чем он сам изображает мать. 2) Это столь удивительное противоречие — 'то же, что между фанта­зией и действительностью, "желать " и "иметь ". Он знает, что в действительности он ребенок, и другие дети мешали бы ему, а в своей фантазии — мать, и ему нужны дети, чтобы иметь возможность повторить на них пережитые им ласки.

334

3. Фрейд

чаще всего говорит). — Я отмечаю здесь, что эта Лоди по­явилась не только в последние дни, но существует со дня последнего разъяснения (24 апреля)". Я: "Кто это Лоди? Она живет в Гмундене?" Ганс: "Нет". Я: "А существует на самом деле эта Лоди?" Ганс: "Да, я знаю ее". Я: "Которую?" Ганс: "Ту, которую я имею". Я: "Как она выглядит?" Ганс: "Как? Черные глаза, черные волосы; я ее однаж­ды встретил с Марикой (в Гмундене), когда я шел в город". "Когда я хочу узнать подробности, оказывается, что все это вьвдумано"¹⁾. Я: "Значит, ты думал, что ты — мама?" Ганс: "Я, действительно, и был мамой". Я: "Что же ты, собственно, делал с детьми?" Ганс: "Я их клал к себе спать, мальчиков и девочек". Я: "Каждый день?", Ганс: "Ну, конечно". Я: "Ты разговаривал с ними?" Ганс: "Когда не все дети влезали в постель, я некото­рых клал на диван, а некоторых в детскую коляску, а ког­да еще оставались дети, я их нес на чердак и клал в ящик; там еще были дети, и я их уложил в другой ящик". Я: "Значит, аистины ящики стояли на чердаке?" Ганс: "Да". Я: "Когда у тебя появились дети, Анна уже была на свете?" Ганс: "Да, уже давно". Я: "А как ты думал, от кого ты получил этих детей?" Ганс: "Ну, от меня"²¹. Я: "Ведь ты тогда еще не знал, что дети рождаются кем-нибудь". Ганс: "Я думал, что их принес аист". (Очевидно, ложь и увертка)³¹. Я: "Вчера у тебя была Грета, но ведь ты знаешь, что мальчик не может иметь детей". Ганс: "Ну да, но я все-таки в это верю". Я: "Как тебе пришло в голову имя Лоди? Ведь так ни одну девочку не зовут. Может быть, Лотти?" I) Возможно, что Ганс случайно встреченную девочку возвел в идеал, который, впрочем, по цвету глаз и волос уподобил матери. 2) Иначе Ганс и не может ответить, как с точки зрения автоэротизма. 3) Это — дети фантазии — мастурбаторных ощущений.

История болезни и анализ

335

Ганс: "О, нет, Лоди. Я не знаю, но ведь это все-таки красивое имя". Я (шутя): "Может быть, ты думаешь Шоколоди?" Ганс (сейчас же): "Saffalodi³¹... потому что я люблю есть колбасу и салами". Я: "Послушай, не выглядит ли Saffalodi, как Lumpf?" Ганс: "Да!" Я: "А как выглядит Lumpf?" Ганс: "Черным. Как это и это (показывает на мои бро­ви и усы)". Я: "А как еще, круглый как Saffalodi?" Ганс: "Да". Я: "Когда ты еще сидел на горшке, и когда выходил Lumpf, ты думал, что у тебя появляется ребенок?" Ганс (смеясь): "Да, на** улице и здесь". Я: "Ты знаешь, как падали лошади, везущие омнибус. Ведь воз выглядит, как детский ящик, и когда черная ло­шадь падала, то это было так..." Ганс (дополняет): "Как когда имеют детей". Я: "А что ты думал, когда она начала топать ногами?" Ганс: "Ну, когда я не хочу сесть на горшочек, а луч­ше хочу играть, я так топаю ногами. (Тут же он топа­ет ногой)". "При этом он интересуется тем, охотно или неохотно имеют детей". "Ганс сегодня все время играет в багажные ящики, на­гружает их и разгружает, хочет иметь игрушечный воз с такими ящиками. Во дворе таможни его больше всего интересовали нагрузка и разгрузка возов. Он и пугался больше всего в тот момент, когда нагруженный воз дол­жен был отъехать: "Лошади упадут!" Двери таможни он называл "дырами" (Loch) (первая, вторая, третья... дыра). Теперь он говорит Podlloch (anus)." "Страх почти совершенно прошел. Ганс старается только оставаться вблизи дома, чтобы иметь возмож­ность вернуться в случае страха. Но он больше не вбе­гает в дом и все время остается на улице. Его болезнь, как известно, началась с того, что он плача вернулся с прогулки, и когда его вторично заставили идти гулять, он дошел только до городской станции "Таможня", с ко­торой виден еще наш дом. Во время родов жены он, ко-3) Saffaladi — первелатная колбаса. Моя жена иногда рассказывает, что ее тетка говорила всегда Soffilodi. Ганс, может быть, слышал это.

336

3. Фрейд

нечно, был удален от нее, и теперешний страх, мешаю­щий ему удалиться от дома, соответствует тогдашней тоске по матери". "30 апреля. Так как Ганс опять играет со своими вооб­ражаемыми детьми, я говорю ему: "Как, дети твои все еще живут? Ведь ты знаешь, что у мальчика не бывает детей". Ганс: "Я знаю это. Прежде я был мамой, а теперь я папа". Я: "А кто мать твоих детей?" Ганс: "Ну, мама, а ты дедушка". Я: "Значит, ты хотел бы быть взрослым, как я, жена­тым на маме, и чтобы у нее бььли дети?" Ганс: "Да, мне хотелось бы, а та из Лайнца (моя мать) тогда будет бабушкой". Все выходит хорошо. Маленький Эдип нашел более счастливое разрешение, чем это предписано судьбой. Он желает отцу, вместо того, чтобы устранить его, того же счастья, что он требует и для себя; он производит отца в дедушки и женит его на его собственной матери. " 1 мая. Ганс днем приходит ко мне и говорит: "Знаешь, что? Напишем кое-что для профессора". Я: "А что?" Ганс: "Перед обедом я со всеми своими детьми был в клозете. Сначала я делал Lumpf и wiwi, а они смотрели. Потом я их посадил, они делали Lumpf и wiwi, а я их вы­тер бумажкой. Знаешь, почему? Потому что мне очень хотелось бы иметь детей, я бы делал с ними все, что де­лают с маленькими детьми, водил бы их в клозет, обмы­вал и подтирал бы их, все, что делают с детьми". После признания в этой фантазии вряд ли можно еще сомневаться в удовольствии, которое связано у Ганса с экскрементальными функциями. "После обеда он в первый раз решается пойти в город­ской парк. По случаю 1-го мая на улице меньше, чем обыч­но, но все же достаточно экипажей, которые на него до сих пор наводили страх. Он гордится своей способностью, и я должен с ним вечером еще раз пойти в городской парк. На пути мы встречаем омнибус, который он мне указы вает: смотри, вот воз, воз аистиного ящика! Когда он ут­ром идет со мной опять в парк, он ведет себя так, что его болезнь можно считать излеченной. "2 мая Ганс рано утром приходит ко мне: "Слушай, я сегодня что-то думал". Сначала он это забыл, а потом рас-

История болезни и анализ

337

сказывает мне со значительным сопротивлением: "При­шел водопроводчик и сначала клещами отнял у меня мой зад, дал мне другой, а потом и другой Wiwimacher. Он сказал мне: "Покажи мне зад", и я должен был повернуть­ся, а потом он мне сказал: "Покажи мне Wiwimacher". Отец улавливает смысл этой фантазии-желания и ни ми­нуты не сомневается в единственно допустимом толковании. Я: "Он дал тебе больший Wiwimacher и больший зад". Ганс: "Да!" Я: "Как у папы, потому что ты очень хотел быть папой?" Ганс: "Да, и мне хотелось бы иметь такие же усы, как у тебя, и такие же волосы (показывает волосы на моей груди)". "Толкование недавно рассказанной фантазии — водо­проводчик пришел и отвинтил ванну, а потом воткнул мне бурав в живот -сводится теперь к следующему. Большая ванна обозначает зад. Бурав или отвертка, как это и тог­да указывалось — Wiwimacher¹⁾. Эти фантазии слишком идентичны. Тут открывается также новый доступ к стра­ху Ганса перед большой ванною. Ему неприятно, что его зад слишком мал для большой ванны". В следующие дни мать несколько раз обращается ко мне с выражением своей радости по поводу выздоровле­ния мальчика.

Дополнение, сделанное отцом спустя неделю: "Уважаемьш профессор! Я хотел бы дополнить исто­рию болезни Ганса еще нижеследующим. "1. Ремиссия после первого разъяснения не была на­столько совершенна, насколько я ее, быть может, изобра­зил. Ганс во всяком случае шел гулять, но с принуждени­ем и большим страхом. Один раз он дошел со мной до станции "Таможня", откуда виден наш дом, а дальше ни за что не хотел идти." "2. К словам малиновый сок и ружье. Малиновый сок Ганс получает при запоре. Ружье — Schiessgewehr. Ганс ча­сто смешивает слова schiessen и scheissen — стрелять и ис­пражняться."

!) Может быть, следует прибавить, что слово "бурав " имеет отноше­ние к слову "родить " (Bohrer — geboren, Geburt) Ребенок не различа­ет gebohri от geboren Я принимаю это предположение, высказанное опытным коллегой, но сомневаюсь, имеем ли мы здесь дело с глубокой общей связью или только с использованием случайного созвучья в не­мецком языке И Прометей (Праманта) -создатель людей — этимо­логически соответствует бураву Ср Abraham- Traum und Mythus

338

З.Фрейд

"3. Когда Ганса перевели из нашей спальни в отдель­ную комнату, ему было приблизительно 4 года". "4. Следы остались еще теперь и выражаются не в стра­хе, а во вполне нормальной страсти к вопросам. Вопросы относятся преимущественно к тому, из чего делаются раз­личные предметы (трамваи, машины и т.д.), кто их дела­ет и т.д. Характеристично для большинства вопросов, что Ганс задает их, несмотря на то, что у него ответ уже го­тов. Он хочет только удостовериться. Когда он меня од­нажды очень утомил своими вопросами и я сказал ему: "Разве ты думаешь, что я могу ответить на все твои воп­росы?", он ответил мне: "Я думал, что ты и это знаешь, раз ты знал о лошади". "5. О своей болезни Ганс говорит, как о чем-то, давно прошедшем: Тогда, когда у меня была глупость". "б. Неразрешенный остаток, над которым Ганс лома­ет себе голову, это: что делает с ребенком отец, раз мать производит его на свет. Это можно заключить из его воп­росов: Не правда ли, я принадлежу также тебе (он дума­ет, не только матери). Ему неясно, почему он принадле­жит мне. С другой стороны, у меня нет прямых доказа­тельств, чтобы предполагать, как говорили вы, что он под­слушал coitus родителей". "7. При изложении, быть может, следовало больше под­черкнуть силу страха. Иначе могут сказать: "Нужно было его основательно поколотить, и он тогда бы пошел гулять". Я здесь же могу прибавить: с последней фантазией Ганса был побежден страх, исходящий из кастрационно-го комплекса, при чем томительное ожидание было заме­нено надеждой на лучшее. Да, приходит врач, водопровод­чик и т.п., отнимает penis, но только для того, чтобы дать ему больший. Что касается остального, пусть наш малень­кий исследователь преждевременно приобретет опыт, что всякое знание есть только частица, и что на каждой сту­пени знания всегда останется неразрешимый остаток.

Ш. Эпикриз Это наблюдение над развитием и разрешением фобии у пятилетнего мальчика я имею ввиду разобрать в трех направлениях: во-первых, насколько оно подтверждает по­ложения, выставленные мной в 1905 году в "Теории поло­вого влечения"; во-вторых, что дает наблюдение к пони­манию это столь частой формы болезни; в-третьих, что можно извлечь из него для выяснения душевной жизни ре­бенка и для критики наших обычных планов воспитания. 1 У меня получается впечатление, что картина сексуаль­ной жизни ребенка, представляющаяся из наблюдений над маленьким Гансом, хорошо совпадает с описанием, кото­рое я набросал в моей теории полового влечения на осно­вании психоаналитических исследований над взрослыми. Но прежде, чем я приступлю к исследованию деталей это­го совпадения, я должен ответить на два возражения, ко­торые могут возникнуть при оценке этого анализа. Пер­вое возражение: быть может, Ганс ненормальный ребенок, и, как видно из его болезни, предрасположен к неврозу, т.-е. ребенок с "тяжелой наследственностью", а поэтому, быть может, выводы, правильные по отношению к нему, не следует переносить на других, нормальных детей. На это возражение, которое не уничтожает, а только ограни­чивает ценность наблюдения, я отвечу позже. Второе и более основательное возражение — это то, что анализ ре­бенка, произведенный его отцом, находящимся под влия­нием моих теоретических взглядов, захваченным моими предвзятостями, вряд ли может иметь какую-нибудь объективную цену. Само собой понятно, что ребенок в высокой степени внушаем и, быть может, особенно по от­ношению к отцу. Чтобы угодить отцу, он даст взвалить на себя все, что угодно, в благодарность за то, что тот с ним так много занимается; естественно, что все высказанное им, как фантазии, сновидения и приходящие в голову мысли, идет в том направлении, на которое его толкали.

340

3. Фрейд

Коротко, это опять все "внушение", которое у ребенка сравнительно со взрослым удается легче скрыть. Я припоминаю время, когда я, 22 года назад, начал вмешиваться в научные споры. С какой насмешкой тогда старое поколение неврологов и психиатров отнеслось к "внушению" и его влияниям. С того времени положение вещей совершенно изменилось: противодействие со слиш­ком большой поспешностью перешло в готовность идти навстречу. И это произошло не только благодаря влиянию, которое в эти десятилетия должны были иметь работы Льебо, Бернгейма (liebeault, Bemheim) и их учеников, но еще вероятнее благодаря сделанному открытию, что при­менение этого модного термина "внушение" дает большую экономию в процессе мышления. Ведь никто не знает и не старается узнать, что такое внушение, откуда оно идет и когда оно имело место. Достаточно, что все неудобное в психической жизни можно назвать "внушением". Я не разделяю излюбленного теперь взгляда, что детс­кие показания все без исключения произвольны и не зас­луживают доверия. В психическом вообще нет произ­вола. Недостоверность показаний у детей основана на пре­обладании фантазии, у взрослых -на преобладании пред­взятых мнений. Вообще, и ребенок не лжет без основания, и у него даже имеется большая любовь к правде, чем у взрослого. Было бы слишком несправедливо по отноше­нию к Гансу отбросить все его показания. Можно вполне отчетливо разобрать, где он под давлением сопротивления лукавит или старается скрыть что-нибудь, где он во всем соглашается с отцом (и эти места совсем недоказательны) и, наконец, где он, освобожденный от давления, стреми­тельно сообщает все, что является его внутренней правдой и что он до сих пор знал только один.'Большей достовер­ности не представляют и показания взрослых. Но остает­ся все-таки заслуживающим сожаления, что никакое из­ложение психоанализа не передает впечатлений, которые выносишь при проведении его, и что окончательная убеж­денность никогда не наступает после чтения, а только пос­ле личного переживания. Но этот недостаток в одинако­вой степени присущ и анализам над взрослыми. Родители изображают Ганса веселым откровенным ре­бенком; таким он и должен быть, судя по воспитанию, ко­торое дают ему его родители, из которого исключены наши обычные огрехи воспитания. До тех пор, пока Ганс в весе­лой наивности производил свои исследования, не подозре-

Эпчкриз

341

вая возможного появления конфликтов, он сообщал их без задержки, и наблюдения из периода до фобии можно при­нимать тут же без всякого сомнения. В период болезни и во время психоанализа у него возникает несоответствие между тем, что он говорит и что он думает. Причина это-J'O отчасти та, что у него набирается слишком много бессоз­нательного материала, чтобы он мог им сразу овладеть, а отчасти — это внутренние задержки, происходящие вслед­ствие его отношений к родителям. Я утверждаю совершен­но беспристрастно, что и эти последние затруднения ока­зались ничуть не больше, чем при анализах взрослых. Конечно, при анализе приходилось говорить Гансу мно­го такого, чего он сам не умел сказать; подсказывать ему мысли, которые у него еще не успели появиться; прихо­дилось направлять его внимание в сторону, от которой отец ждал очередных разрешений. Все это ослабляет до­казательную силу анализа; но так поступают при всех пси­хоанализах. Психоанализ не есть научное, свободное от тенденциозности исследование, а терапевтический прием; он сам по себе ничего не хочет доказать, а только кое-что изменить. Каждый раз в психоанализе врач указывает пациенту на сознательные ожидаемые представления, с помощью которых он был бы в состоянии познать бессоз­нательное и воспринять его один раз в большем, другой раз в более скромном размере. И есть случаи, где требу­ется большая поддержка, а другие — где меньшая. Без по­добной поддержки никто не обходится. То, с чем пациент может справиться сам, есть легкое расстройство, а ничуть не невроз, который является совершенно чуждым для нашего "я". Чтобы осилить такой невроз, нужна помощь другого, и только если этот другой может помочь, тогда невроз излечим. Если в самом существе психоза лежит отворачивание от "другого", как это, по-видимому, харак­теристично для состояний группы "dementia praecox", то такие психозы, несмотря на все наши усилия, окажутся неизлечимыми. Можно допустить, что ребенок, вследствие слабого развития его интеллектуальной системы, нужда­ется в особенно интенсивной помощи. Но все то, что врач сообщает больному, вытекает из аналитического опыта, и если врачебное вмешательство приводит в связь и к раз­решению патогенный материал, то этот факт можно счи­тать достаточно убедительным. И все-таки наш маленький пациент во время анализа проявил достаточно самостоятельности, чтобы его можно

342

3 Фрейд

было оправдать от обвинения во "внушаемости". Он, как все дети, без всякого внешнего побуждения применяет свои детские сексуальные теории к своему материалу. Эти теории слишком чужды взрослому; в этом случае я даже сделал упущение, не подготовив отца к тому, что путь к теме о разрешении от беременности идет через экскреци-онный комплекс. И то, что вследствие моей поспешности привело к затемнению части анализа, дало, по крайней мере, хорошее свидетельство в неподдельности и самосто­ятельности мыслительной работы у Ганса. Он вдруг заин­тересовался экскрементами, в то время как отец, по­дозреваемый во внушении, еще не знал, что из этого вый­дет. Столь же мало зависело от отца развитие обеих фан­тазий о водопроводчике, которые исходили из давно при­обретенного "кастрационного комплекса". Я должен здесь сознаться в том, что я совершенно скрыл от отца ожида­ние этой связи из теоретического интереса, чтобы не ос­лабить силы столь трудно достигаемого доказательства. При дальнейшем углублении в детали анализа мы встретим еще много новых доказательств в независимос­ти нашего Ганса от "внушения", но здесь я прекращаю обсуждение первого возражения. Я знаю, что и этот ана­лиз не убедит тех, кто не дает себя убедить, и продолжаю обработку этих наблюдений для тех читателей, которые уже имели случаи убедиться в объективности бессозна­тельного патогенного материала. Я не могу не высказать приятного сознания, что число последних растет. Первая черта, которую можно отнести к сексуальной жизни маленького Ганса, это необыкновенно живой инте­рес к своему "Wiwimacher'y", как он называет этот орган по одной из важных его функций, неизбежной для детской. Интерес этот делает его исследователем; таким образом он открывает, что на основании присутствия или отсутствия этого органа можно отличать живое от неживого. Суще­ствование этой столь значительной части тела он предпо­лагает у всех живых существ, которых он считает подоб­ными себе; он изучает его на больших животных, делает предположения о существовании его у родителей, и даже сама очевидность не мешает ему констатировать налич­ность этого органа у новорожденной сестры. Можно ска­зать, что, если бы ему пришлось признать существование этого органа у подобного себе живого существа, это было бы слишком большим потрясением основ его "миросозер-

Эпикриз

343

цания" -все равно, что этот орган отняли бы и у него. По­этому, вероятно, угроза матери, содержащая в себе возмож­ность потери Wiwimacher'a, самым поспешным образом подвергается вытеснению, и ей придется обнаружить свое действие только впоследствии. В этом комплексе принимает участие мать, потому что прикосновение ее к этому органу доставляло ему ощущение удовольствия. Наш мальчик начал свою автоэротическую сексуальную деятельность обычным и вполне нормальным образом. Удовольствие, испытываемое на собственном половом органе, переходит в удовольствие при глядений в его актив­ном и пассивном развитии; это то, что А.Адлер (Alf. Adier) весьма удачно назвал скрещиванием влечения (Tnebversch(-а )nkung)¹⁾. Мальчик ищет случая видеть Wiwimacher других лиц, у него развивается сексуальное любопытство, и ему нра­вится показывать свои половые органы. Один из его снов, из начального периода вытеснения, содержит желание, чтобы одна из его маленьких приятельниц помогала ему при мо­чеиспускании и таким образом могла видеть его половой орган. Сон этот доказывает, что его желание оставалось до этого невытесненным. Более поздние сообщения подтверж­дают, что ему удавалось находить себе такого рода удовлет­ворение. Активное направление сексуального удовольствия от рассматривания вскоре связывается у него с определенным мотивом. Когда он повторно высказывает отцу и матери со­жаление, что он никогда не видел их половых органов, то причиной этого является, вероятно, его желание сравнивать. "Я" всегда остается масштабом, которым оценивается мир, путем постоянного сравнения с собой научаешься по­нимать его. Ганс Заметил, что большие животные имеют половой орган, на много больший, чем у него; поэтому он предполагает подобное же соотношение и для своих ро­дителей, и ему хотелось бы убедиться в этом. У мамы, по его словам, наверно, такой же Wiwimacher, "как у лоша­ди". Таким образом, у него приготовлено утешение, что Wiwimacher будет расти вместе с ним; получается впечат-. ление, что желание ребенка быть большим он проециру­ет только на половые органы. Итак, в сексуальной конституции маленького Ганса уже с самого начала зона половых органов оказывается более других эрогенных зон окрашенной чувством удовольствия.

1) Der Aggressionatneb т Leben und in dem Neurose Fortschr der Mediyrt 1908, N 19

344

-3 Фрейд

Кроме них, у него проявляется еще удовольствие от экск-рементальной зоны, в отверстиях для выделения мочи и кала. Когда он в своей последней "фантазии о счастье", которой кончилась его болезнь, имеет детей, водит их в клозет, заставляет их делать wiwi, подтирает их и делает с ними все то, что делают с детьми, то из этого можно, не­сомненно, сделать вывод, что все эти процедуры в его дет­ские годы были для него источником наслаждения. Это наслаждение от эрогенных зон, которое он получал при помощи ухода матери, ведет его к выбору объекта, но все-таки нужно считать возможным, что он уже и раньше при­вык доставлять себе это наслаждение автоэротическим пу­тем, что он принадлежит к числу тех детей, которые лю­бят задерживать экскременты до тех пор, пока выделение их доставит им раздражение, связанное с наслаждением Я говорю лишь, что это возможно, потому что в анализе это не выяснено; "делание шума ногами", перед которым он позже испытывает страх, дает некоторые указания в этом направлении. В общем, эти источники наслаждения не под­черкнуты у него так резко, как у других детей. Он скоро сделался опрятным; упускание мочи в постели и в течение дня не играло никакой роли в его первые годы, у него не было даже следа отвратительной для взрослых привычки играть своими экскрементами {эта привычка снова появля­ется на исходе психической регрессии (инволюции)) Отметим здесь же, что мы, несомненно, наблюдали у него в период фобии вытеснение этих обоих хорошо раз­витых у него компонентов. Он стыдится выпускать мочу перед посторонними, он жалуется на себя за то, что кла­дет руку на свой Wiwimacher, старается избавиться от она­низма и чувствует отвращение перед "Lumpf, "wiwi" и всем, что это напоминает В своей фантазии об уходе за детьми он опять уничтожает это вытеснение Сексуальная конституция нашего Ганса, по-видимому, не содержит в себе предрасположения к развитию перверсий и их негатива (здесь мы можем ограничиться истерией) Насколько мне пришлось узнать (а здесь, действительно, надо быть осторожным), прирожденная конституция исте­риков (при перверсиях это понятно само собой) отличает­ся тем, что зона половых органов отступает на второй план перед другими эрогенными зонами Из этого правила ис­ключение составляет одно определенное уклонение сексу­альной жизни. У лиц, которые стали впоследствии гомосек­суальными и которые, по моим ожиданиям и по наблюде-

Эпикриз

345

ниям Задгера, проделывают в детстве амфигенную фазу, мы встречаем инфантильное преобладание зоны половых органов и, особенно, мужского органа. И это превознесение мужского полового органа становится роковым для гомо­сексуалистов Они в детстве избирают женщину своим сек­суальным объектом до тех пор, пока подозревают у нее обязательное существование такого же органа, как у муж­чин, когда они убеждаются, что женщина разочаровала их в этом пункте, она становится для них неприемлимой в ка­честве сексуального объекта Они не могут себе представить без penis'a лицо, которое должно их привлекать к сексуаль­ным отношениям, и при благоприятном случае они фикси руют свое либидо к "женщине с penis'ом", к юноше с же­ноподобной внешностью Итак, гомосексуальные — это лица, которые вследствие эрогенного значения собственных половых органов лишены возможности принять сексуаль­ный объект без половых органов, подобных своим. Ни пути развития от автоэротизма до любви к объекту они фикси­ровались на месте, находящемся ближе к автоэротизму. Нет никакого основания допускать существование осо­бого гомосексуального влечения Гомосексуальный выраба­тывается не вследствие особенности во влечении, а—в вы­боре объекта. Я могу сослаться на указание, которое я сде­лал в "Теории полового влечения", что мы ошибочно пред­ставляем себе слишком тесной связь между влечением и объектом в сексуальной жизни. Гомосексуальньш со свои­ми, быть может, нормальными влечениями не может раз­вязаться со своим объектом, выбранным им благодаря из­вестному условию В своем детстве, когда это условие обыч­но имеет место, он может вести себя как наш маленький Ганс, который без различия нежен как с мальчиками, так и с девочками, и который при случае называет своего Дру­га Фрица "своей милейшей девочкой". Ганс гомосексуален, как все дети, соответственно тому, что он знает только один вид половых органов — такой, как у него. Дальнейшее развитие нашего маленького эротика идет не к гомосексуальности, но к энергичной полигамически про­являющейся мужественности, в которой он в зависимости от меняющихся женских объектов знает, как действовать: в одном случае от решительно наступает, в других он страст­но и стыдливо тоскует В период, когда других объектов в любви нет, его склонность возвращается к матери (от кото­рой он уходит к другим), чтобы здесь потерпеть крушение в форме невроза. Тут только мы узнаем, до какой интенсив-

346

3. Фрейд

ноет развивается любовь к матери, и какая судьба ее постиг­ла. Сексуальная цель, которую он преследовал у своих при­ятельниц, "спать у них", исходила от матери. Цель эта опре­делена словами, которыми пользуются и в зрелом возрасте, хотя с другим, более богатым содержанием. Мальчик наш о6ь1чнь1м путем, в годы раннего детства, нашел путь к люб­ви к объекту и новый источник наслаждения: сон рядом с матерью стал для него определяющим. В это сложном чув­стве мы могли бы на первое место поставить удовольствие при прикосновении к коже, которое лежит в нашей консти­туции, и которое, по кажущейся искусственной номенклату­ре Молля (Moll), можно было бы назвать удовлетворением влечения к контректации (к прикосновению). В своих отношениях к отцу и матери Ганс самым ярким образом подтверждает все то, что я в своей сексуальной теории говорил о сексуальных отношениях детей к роди­телям. Он действительно маленький Эдип, который хотел бы "устранить прочь" отца, чтобы самому остаться с кра­сивой матерью, спать с ней. Это желание появилось во вре­мя летнего пребывания в деревне, когда перемены, связан­ные с присутствием или отсутствием отца, указали ему на условия, от которых зависела желаемая интимность с ма­терью. Тогда, летом, он удовольствовался желанием, что­бы отец уехал. К этому желанию позже присоединился страх быть укушенным белой лошадью, — благодаря слу­чайному впечатлению, полученному при отъезде другого отца. Позже, вероятно, в Вене, где на отъезд отца больше нельзя бьгло рассчитывать, уже появилось другое желание, чтобы отец подолгу был в отсутствии, был мертв. Исходящий из этого желания смерти отца и, следова­тельно, нормально мотивированный страх перед ним обра­зовал самое большое препятствие для анализа, пока оно не было устранено во время разговора у меня на дому¹⁾. На самом деле наш Ганс вовсе не злодей и даже не та­кой ребенок, у которого жестокие и насильственные склон­ности человеческой природы развиваются без задержек в этот период его жизни. Напротив, он необыкновенно добро­душен и нежен; отец отметил, что превращение агрессивной наклонности в сострадание произошло довольно рано. Еще

1) Обе случайные мысли Ганса: малиновый сок ч ружье для убывания, наверное, детерминированы не с одной только стороны. Вероятно, они столько же связаны с ненавистью к отцу, сколько с комплек­сом запора. Отец, который сам угадал последнюю связь, думает еще при "малиновом соке " о "крови ".

Эпикриз

347

задолго до фобии он начинал беспокоиться, когда при нем в детской игре били "лошадку", и он никогда не оставался равнодушным, когда в его присутствии кто-то плакал. В од­ном месте анализа у него в известной связи обнаруживается

подавленная частица садизма ''; но она подавлена, и мы поз­же из этой связи сможем догадаться, зачем эта частица по­явилась, и что она должна заместить. Ганс сердечно любит отца, по отношению к которому он питает желание смерти, и в то время, как его ум не признает этого противоречия²⁾, он оказывается принужденным его демонстрировать тем, что он ударяет отца и сейчас же целует то место, которое уда­рил. И нам следует остеречься признать это противоречие пре-досудительнь1м; из таких противоположностей преимуще­ственно и складывается жизнь чувства у людей³¹; быть может, если бы это бь1ло иначе, дело не доходило бы до вытеснения и до невроза. Эти контрастные пары в ссрере чувств у взрос­лых доходят одновременно до сознания только на. высоте любовной страсти; обыкновенно один член такой пары подав­ляет другой до тех пор, пока удается держать его скрытым. В душе детей такие пары могут довольно мирно сосущество­вать рядом, несмотря на их внутреннее противоречие. Наибольшее значение для психосексуального развития нашего мальчика имело рождение сестры, когда ему было 3 1/2 года. Это событие обострило его отношения к родите­лям, поставило для его мышления неразрешимые задачи, а присутствие при ее туалете оживило в нем следы воспоми­наний из его собственных прежних переживаний, связанных с наслаждением. И это влияние вполне типично. В неожи­данно большем количестве историй жизни и болезни нуж­но взять за исходньш пункт эту вспьпцку сексуального на­слаждения и сексуального любопытства, связанньк с рож­дением следующего ребенка. Поведение Ганса по отношению к пришельцу то же самое, что я описал в "Толковании сно­видений". Во время лихорадки, через несколько дней после рождения сестры, он обнаруживает, насколько мало он со­глашается с этим увеличением семьи. Здесь всегда прежде всего появляется враждебность, а затем уже может последо­вать и нежность⁴¹. Страх, что может появиться еще новый

J) Желание бить и дразнить лошадей. 2) См. критические вопросы, предложенные отцу. 3) "Я — не книга — результат фантазии, Я — человек со всеми его про­тиворечиями". (C.F.Meyer, Huttens leWe Tage). 4) Сравни его намерение по отношению к тому периоду, когда малень­кая девочка сможет говорить.

348

3. Фрейд

ребенок, с этого момента занимает определенное место в его сознательном мышлении. В неврозе эта подавленная враж­дебность замещается особь1м страхом перед ванной. В ана­лизе он откровенно обнаруживает свое желание смерти сес­тре, и не только в тех намеках, которые отец должен допол­нить. Его самокритика указывает ему, что желание не столь скверно, как аналогичное желание по отношению к отцу. Но бессознательно он, очевидно, к обоим относится одинаково, потому что и отец, и сестра отнимают у него маму, мешают ему быть с ней одному. Это событие и связанные с ним вновь ожившие пережи­вания дали еще и другое направление его желаниям. В по­бедной заключительной фантазии он подводит итог всем своим эротическим побуждениям, происходящим из авто­эротической фазы и связанным с любовью к объекту. Он женится на своей прекрасной матери, имеет несчетное чис­ло детей, за которыми он по своему может ухаживать. 2 В один прекрасный день Ганс заболевает на улице стра­хом. Он не может еще сказать, чего он боится, но уже в начале своего припадка страха он выдает отцу мотив сво­его заболевания, выгоды болезни. Он хочет оставаться около матери, ласкаться к ней; в этой тоске по матери некоторую роль, как думает отец, могло сыграть воспоми­нание, что он был удален о нее, когда появилась новорож­денная. Вскоре выясняется, что этот страх уже больше не может быть обратно заменен тоскою, так как он испыты­вает страх даже тогда, когда мать идет с ним. А между тем мы получает указание, на что фиксируется его либи­до, превратившееся в страх. Он обнаруживает весьма спе­циальный страх, что его укусит белая лошадь. Такое болезненное состояние мы называем "фобией", и мы могли бы причислить ее к боязни лошадей, но последняя отличается тем, что неспособность ходить по улице легко исправима, когда больного сопровождает известное выбран­ное для этого лицо и в крайнем случае врач. Фобия Ганса не вьвдерживает этого условия, она перестает быть связан­ной с пространством и все отчетливее избирает своим объек­том лошадь; в первые же дни на высоте своего тревожного состояния он высказывает опасение, что "лошадь войдет в комнату", которое мне так облегчило понимание его страха. Положение фобий в системе неврозов до сих пор было неопределенным. Кажется, можно с уверенностью сказать,

Эпикриз

349

что в фобиях нужно видеть только синдромы, принадле­жащие к различньпл неврозам, и им не следует придавать значение особых болезненных процессов. Для фобий наи­более частых, как у нашего пациента, мне кажется целесо­образным название истерии страха (Angsthysterie); я пред­ложил его д-ру Штеккелю (W. Steckel), когда он взялся за описание нервных состояний страха, и я надеюсь, что это название получит права гражданства¹⁾. Оправданием ему служит полное соответствие между психическим механиз­мом этих фобий и истерией, за исключением одного пунк­та, очень важного для различения этих форм. Либидо, ос­вобожденное из патогенного материала путем вытеснения в истерии страха, не конвертируется, т.-е. не переходит из сферы психики на телесную иннервацию, а остается свобод­ным в виде страха. Во всех случаях болезни эта истерия страха может в каких угодно размерах комбинироваться с "конверсионной истерией". Но существуют как чистые слу­чаи конверсионной истерии без всякого страха, так и слу­чаи чистой истерии страха, выражающиеся в ощущениях страха и фобиях без примеси конверсии; случай нашего Ганса принадлежит к числу последних. Истерии страха принадлежат к числу наиболее частых психоневротических заболеваний и, самое главное, появ­ляющихся раньше всех в жизни; это, можно сказать, — неврозы периода детства. Когда мать рассказывает про своего ребенка, что он "нервен", то можно в 9 случаях из 10-ти рассчитывать, что ребенок имеет какой-нибудь страх или много страхов за раз. К сожалению, более тонкий механизм этих столь важных заболеваний еще недостаточ­но изучен. Еще не установлено, находятся ли эти условия происхождения истерии страха (в отличие от конверсион­ной истерии и других неврозов) в конституционных момен­тах или в случайных переживаниях, и какая комбинация тех или иных условий дает эту болезнь. Мне кажется, что это невротическое заболевание меньше всего зависит от особой конституции и вследствие этого легче всего может быть приобретено во всякий период жизни. Довольно легко выделить один существенный признак истерии страха Эта болезнь всегда развивается преимуще­ственно в фобию; в конце концов больной может освобо­диться от страхов, но только за счет задержек и ограниче­ний, которым он должен себя подвергнуть. При истерии

1) W Steckel Nerv(o)se Angstrtusl(a-)nde und ihre Behandlung 1908

350

ЗФреуд

страха уже начинается психическая работа, имеющая це­лью психически связать ставший свободным страх. Но эта работа не может не превратить страх обратно в либидо, ни связать его с теми комплексами, из которых происходит это либидо. Не остается ничего другого, как предупреждать всякий повод к развитию страха путем психических над-строек в форме осторожности, задержки, запрещения. Эти психические прикрытия проявляются наружу в форме фобии и кажутся нам сущностью болезни. Нужно сказать, что лечение истерии страха было до сих пор чисто отрицательным. Опыт показал, что невозможно, а при некоторых обстоятельствах даже опасно, достигать излечения болезни насильственным путем, ставя больного в такое положение, при котором у него должен развивать­ся страх, после того, как его лишают прикрытия. Таким образом, его заставляют искать себе защиты там, где он надеется ее найти, и проявляют к нему не имеющее на него влияния презрение за его "непонятную трусость". Для родителей нашего маленького пациента с самого на­чала уже бь1ло ясно, что здесь ни насмешкой, ни строгостью ничего сделать нельзя, и что нужно искать доступа к его вытесненным желаниям психоаналитическим путем. Успех вознаградил необычайные труды отца, и его сообщения дают нам возможность проникнуть в самую структуру подобной фобии и проследить путь предпринятого анализа. Мне не кажется невероятным, что для читателя этот аналлз вследствие его обширности и обстоятельности по­терял в некоторой мере свою ясность. Поэтому я хочу сна­чала вкратце повторить его, оставляя ненужные подроб­ности и отмечая те факты, которые шаг за шагом можно будет констатировать. Прежде всего мы узнаем, что вспышка припадка стра­ха была не столь внезапна, как это может показаться с первого взгляда. За несколько дней до того ребенок про­снулся от кошмарного сна: мать ушла, и теперь у него "нет мамы, чтобы ласкаться к ней". Уже этот сон указывает на процесс вытеснения значительной интенсивности Его нельзя истолковывать так, как большинство тревожных сновидений, что мальчик испытал во сне страх соматичес­кого происхождения и затем уже использовал его для ис­полнения интенсивно вытесненного желания (ср. "Толко­вание сновидений"). Сновидение Ганса — это настоящее сновидение наказания и вытеснения, при котором наруша-

Эпикриз

351

ется самая функция сновидения, так как Ганс со страхом пробуждается. Можно легко восстановить самый процесс, имевший место в бессознательном. Мальчику снилось, что его ласкает мать, что он спит у нее: все наслаждение пре­вратилось в страх, и все содержание представления ста­ло прямо противоположным. Вытеснение одержало побе­ду над механизмом сновидения. Но начало этоапсихологической ситуации можно от­нести еще к более раннему периоду. Уже летом у него подобные тоскливо-тревожные настроения, во время ко­торых он высказывал приблизительно то же, что и теперь, и которые давали ему то преимущество, что мать брала его к себе в постель. С этого периода мы могли бы уже признать существование у Ганса повышенного сексуально­го возбуждения, объектом которого оказалась мать, а ин­тенсивность которого выразилась в двух попытках совра­щения матери (последняя незадолго до появления страха). Это возбуждение привело его к ежевечернему мастурба-торному удовлетворению. Произошло ли превращение возбуждения спонтанно, вследствие отказа матери или вследствие случайного пробуждения прежних впечатле­ний при случае, послужившим "поводом" к заболеванию, этого решить нельзя, но это и безразлично, так как все три возможности не противоречат друг другу. Но несомненен факт превращения сексуального возбуждения в страх. Мы уже слышали о поведении мальчика в начале его страха и о первом содержании страха, на которое он ука­зывал, а именно, что его укусит лошадь. Тут происходит первое вмешательство терапии. Родители указывают на то, что страх является результатом мастурбации, и ста­раются его отучить от нее. Я принимаю меры к тому, что­бы ему основательно подчеркнули его нежность к мате­ри, которую ему хотелось бы выменять на страх перед лошадьми. Маленькое улучшение, наступившее после этой меры, вскоре во время соматической болезни исче­зает. Состояние остается неизмененным. Вскоре Ганс находит источник боязни, что его укусит лошадь, в вос­поминании о впечатлении в Гмундене. Уезжающий отеи предупреждал тогда сына: "Не подноси пальца лошади, иначе она тебя укусит". Словесная форма, в которую Ганс облек предостережение отца, напоминает форму, в которой было сделано предупреждение против онаниз­ма. Получается впечатление, что родители правы, пола­гая, что Ганс испытывает страх перед своим онанистичес-

352

3 Фрейд

ким удовлетворением. Но связь получается все еще не­прочная, и лошадь кажется попавшей в свою устрашаю­щую роль совершенно случайно. Я высказал предположение, что вытесненное желание Ганса могло означать, что он во что бы то ни стало хо­чет BitqeTb"Wiwimaher" матери. Так как поведение его по отношению к новопоступившей прислуге соответствова­ло моему предположению, то отец дает ему первое разъяснение: "У женщин нет Wiwimaher'a". На эту пер­вую помощь Ганс реагирует сообщением своей фантазии, в которой он видел мать прикасающейся к его Wiwi-maher'y. Эта фантазия и высказанное в разговоре заме­чание, что его Wiwimaher все-таки вырос, дают возмож­ность в первый раз заглянуть в ход бессознательных мыслей пациента. Он действительно находился под впе­чатлением угрозы матери кастрацией, которая имела место 1 1/4 года назад, так как фантазия, что мать дела­ет то же самое (обыкновенный прием обвиняемых детей), должна освободить его от страха перед угрозой; это — защитная фантазия. В то же время мы должны сказать, что родители извлекли у Ганса из его патогенно-действу­ющего материала тему интереса к Wiwimaher'y. Он пос­ледовал за ними в этом направлении, но самостоятель­но не принимал участия в анализе. Терапевтического успеха еще не было заметно. Анализ далеко ушел от лошадей, и сообщение, что у женщин нет Wiwimaher'a, по своему содержанию скорее способно было усилить его заботы о сохранении собственного Wiwimaher'a. Но мы прежде всего стремимся не к терапевтическо­му успеху; мы желаем привести пациента к тому, чтобы он мог сознательно охватить свои бессознательные побуж­дения. Этого мы достигаем, когда на основании указаний, которые он нам делает, при помощи нашего искусства толкования своими словами вводим в его сознание бессоз­нательный комплекс. Следы сходства между тем, что он услышал, и тем, что он ищет, что само, несмотря на все сопротивления, стремится дойти до сознания, помогают ему найти бессознательное. Врач идет немного впереди; пациент идет за ним своими путями до тех пор, пока у определенного пункта они не встретятся. Новички в пси­хоанализе обыкновенно сливают в одно эти два момента и считают, что момент, в который им стал известен бес­сознательный комплекс больного, в то же время есть мо­мент, когда этот комплекс стал понятен и больному. Они

Эпикриз

353

ждут слишком многого, желая вылечить больного от со­общения ему такого знания, между тем как сам больной может использовать сообщенное ему только для того, что­бы с его помощью найти бессознательный комплекс в сфере бессознательного там, где он застрял. Первого ус­пеха подобного рода мы достигаем теперь у Ганса. После частичной победы над его кастрационным комплексом ori теперь в состоянии сообщить свои желания по отношению к матери, он делает это в еще искаженной форме в виде фантазии о двух жирафах, из которых одна безуспешно кричит в то время, как сам Ганс овладевает другой. Ов-ладевание он изображает тем, что он садится на нее. В этой фантазии отец узнает воспроизведение сцены, которая ут­ром разыгралась в спальне между родителями и мальчи­ком, и он тут же спешит освободить желание от всего, что его искажает. Обе жирафы — это отец и мать. Форма фан­тазии с жирафами в достаточной мере детерминирована посещением этих больших животных в Шенбрунне, кото­рое имело место несколько дней назад, рисунком жирафы, ко-юрый отец сохранил из прежнего времени, и, быть мо­жет, благодаря бессознательному сравнению, связанному с высокой и неподвижной шеей жирафыЧ. Мы замечаем, что жирафа, как большое и по своему Wiwimaher'y интересное животное, могла бы сделаться конкурентом лошади в ее устрашающей роли; а то, что отец и мать выведены в виде жираф, дает нам пока еще неиспользованное указание на значение вызьшающих страх лошадей. Две меньшие фантазии, которые Ганс рассказывает непосредственно после истории с жирафами, ускользают от истолкования со стороны отца, а их сообщение не'при­носит и Гансу никакой пользы. Содержание этих фанта­зий состоит в том, что он в Шенбрунне стремится проник­нуть в огороженное пространство, и что он в вагоне раз­бивает стекло; в обоих случаях подчеркивается преступ­ное в поступках и соучастие отца. Но все, что оставалось непонятым, возникает опять; как рвущийся на свободу дух, оно не находит себе покоя до тех пор, пока дело не доходит до освобождения и разрешения. Понимание обеих преступных фантазий не представля­ет для нас никаких затруднений. Они принадлежат ком­плексу овладевания матерью. В мальчике, как будто, про-

1) С этим находится в соответствии высказанное позже удивление Ганса по поводу шеи его отца

354

-3. Фрейд

бивает себе дорогу неясное представление о том, что сле­довало бы сделать с матерью, чтобы достичь полного ов-ладевания ею. И для того, что он не может понять, он на­ходит известные образные подстановки, общим для кото­рых является насильственное, запретное, а содержание которых так удивительно хорошо соответствует скрытой действительности. Мы может теперь сказать, что это — символические фантазии о coitus'e, и ни в коем случае нельзя считать второстепенным то, что отец в них прини­мает участие: "Я бы хотел делать с мамой что-то запрет­ное, не знаю, что именно, но знаю, что и ты это делаешь". Фантазия о жирафах усилила во мне убеждение, кото­рое возникло при словах маленького Ганса: "лошадь при­дет в комнату", и я нашел этот момент подходящим, что­бы сообщить существенно важную предпосылку в его бес­сознательных побуждениях: его страх перед отцом вследствие ревнивых и враждебных желаний по отноше­нию к нему. Этим я отчасти истолковал ему страх перед лошадьми и именно, что лошадь — это отец, перед кото­рым он испытывает страх с достаточным основанием. Известные подробности, как страх перед чем-то черным у рта и у глаз (усы и очки, как преимущества взрослого), казались мне перенесенными на лошадей с отца. Подобным разъяснением я устранил у Ганса самое су­щественное сопротивление по отношению к обнаружи­ванию бессознательных мыслей, так как отец сам испол­нял роль врача. С этого времени мы перешагнули через высшую точку болезни, материал начал притекать в изо­билии, маленький пациент обнаруживал мужество сооб­щать отдельные подробности своей фобии и вскоре само­стоятельно принял участие в ходе анализа¹¹. Теперь только можно узнать, перед какими объекта­ми и впечатлениями Ганс испытывает страх. Не только перед лошадьми и перед тем, что его укусит лошадь (этот страх скоро утихает), а перед экипажами, мебельными фургонами и омнибусами, общим для которых оказыва­ется их тяжелая нагрузка, перед лошадьми, которые на-

1) Страх перед отцом, даже в тех анализах, которые врач предприни­мает с посторонними, играет весьма значительную роль, как сопро­тивление против репродукции бессознательного патогенного мате­риала. Эти сопротивления отчасти принадлежат к "мотивам", с другой стороны, как в настоящем случае, они составляют частицу бессознательного материала, по содержанию способного служить задержкой для репродукции другой части анализа

Эпикриз

355

чинают двигаться, которые выглядят большими и тяже­лыми, которые скоро бегут. Смысл этих определений указывает сам Ганс; он испытывает страх, что лошади упадут, и содержанием его фобии он делает все то, что способствует падению лошади. Весьма нередко приходится услышать настоящее содер­жание фобии, правильную формулировку навязчивого импульса и т.п. только после ряда психоаналитических усилий. Вытеснение касается не только бессознательных комплексов, — оно направлено также на непрерывно об­разующиеся дериваты их и мешают самим больным заме­тить продукты из болезни. Тут часто оказываешься в нео­быкновенном положении, когда в качестве врача прихо­дится прийти на помощь болезни, чтобы вызвать к ней внимание. Но только тот, кто совершенно не разбирается в сущности психоанализа, будет выставлять на первый план эту фазу усилий и ждать вследствие этого вреда от анализа. Истина в том, что нюрнбержцы никого не веша­ют прежде, чем не заполучат в свои руки, и что требует­ся известная работа, чтобы овладеть теми болезненными образованиями, которые хочешь разрушить. В своих замечаниях, сопровождающих историю болез­ни, я упомянул уже о том, что весьма поучительно настоль-* ко углубиться в детали фобии, чтобы можно было выне­сти верное впечатление о вторично появившемся соотно­шении между страхом и его объектами. Отсюда происхо­дит своеобразная расплывчатость и в то же время стро­гая обусловленность сущности фобии. Материал для этих вторичных образований наш маленький пациент, очевид­но, получил из впечатлений, связанных с положением квартиры напротив таможни. По этой причине он выска­зывает заторможенное страхом побуждение играть, подоб­но мальчикам на улице, вокруг нагруженных возов, бага­жа, бочек и ящиков. В этой стадии анализа он сталкивается опять с доволь­но безобидным переживанием, которое непосредственно предшествовало началу заболевания и которое можно считать для него поводом. Во время прогулки с матерью он видел, как впряженная в омнибус лошадь упала и за­дергала ногами. Это произвело на него большое впечат­ление. Он сильно испугался и думал, что лошадь околе­ла; с этого времени все лошади могут упасть. Отец ука­зывает Гансу на то, что, когда лошадь упала, тот думал об отце и, вероятно, желал, чтобы отец также упал и умер.

354

3 Фрейд

бивает себе дорогу неясное представление о том, что сле­довало бы сделать с матерью, чтобы достичь полного ов-ладевания ею. И для того, что он не может понять, он на­ходит известные образные подстановки, общим для кото­рых является насильственное, запретное, а содержание которых так удивительно хорошо соответствует скрытой действительности. Мы может теперь сказать, что это — символические фантазии о coitus'e, и ни в коем случае нельзя считать второстепенным то, что отец в них прини­мает участие: "Я бы хотел делать с мамой что-то запрет­ное, не знаю, что именно, но знаю, что и ты это делаешь". Фантазия о жирафах усилила во мне убеждение, кото­рое возникло при словах маленького Ганса: "лошадь при­дет в комнату", и я нашел этот момент подходящим, что­бы сообщить существенно важную предпосылку в его бес­сознательных побуждениях: его страх перед отцом вследствие ревнивых и враждебных желаний по отноше­нию к нему. Этим я отчасти истолковал ему страх перед лошадьми и именно, что лошадь — это отец, перед кото­рым он испытывает страх с достаточным основанием. Известные подробности, как страх перед чем-то черным у рта и у глаз (усы и очки, как преимущества взрослого), казались мне перенесенными на лошадей с отца. Подобным разъяснением я устранил у Ганса самое су­щественное сопротивление по отношению к обнаружи­ванию бессознательных мыслей, так как отец сам испол­нял роль врача. С этого времени мы перешагнули через высшую точку болезни, материал начал притекать в изо­билии, маленький пациент обнаруживал мужество сооб­щать отдельные подробности своей фобии и вскоре само­стоятельно принял участие в ходе анализа¹⁾. Теперь только можно узнать, перед какими объекта­ми и впечатлениями Ганс испытывает страх. Не только перед лошадьми и перед тем, что его укусит лошадь (этот страх скоро утихает), а перед экипажами, мебельными фургонами и омнибусами, общим для которых оказыва ется их тяжелая нагрузка, перед лошадьми, которые на-

1) Страх перед отцом, даже в тех анализах, которые врач предприни­мает с посторонними, играет весьма значительную роль, как сопро­тивление против репродукции бессознательного патогенного мате­риала Эти сопротивления отчасти принадлежат к "мотивам", с другой стороны, как в настоящем случае, они составляют частицу бессознательного материала, по содержанию способного служить задержкой для репродукции другой части анализа

Эпикриз

355

чинают двигаться, которые выглядят большими и тяже­лыми, которые скоро бегут. Смысл этих определений указывает сам Ганс, он испытывает страх, что лошади упадут, и содержанием его фобии он делает все то, что способствует падению лошади. Весьма нередко приходится услышать настоящее содер­жание фобии, правильную формулировку навязчивого импульса и т.п. только после ряда психоаналитических усилий. Вытеснение касается не только бессознательных комплексов, — оно направлено также на непрерывно об­разующиеся дериваты их и мешают самим больным заме­тить продукты из болезни. Тут часто оказываешься в нео­быкновенном положении, когда в качестве врача прихо­дится прийти на помощь болезни, чтобы вызвать к ней внимание. Но только тот, кто совершенно не разбирается в сущности психоанализа, будет выставлять на первый план эту фазу усилий и ждать вследствие этого вреда от анализа. Истина в том, что нюрнбержцы никого не веша­ют прежде, чем не заполучат в свои руки, и что требует­ся известная работа, чтобы овладеть теми болезненными образованиями, которые хочешь разрушить. В своих замечаниях, сопровождающих историю болез­ни, я упомянул уже о том, что весьма поучительно настоль-* ко углубиться в детали фобии, чтобы можно было выне­сти верное впечатление о вторично появившемся соотно­шении между страхом и его объектами. Отсюда происхо­дит своеобразная расплывчатость и в то же время стро­гая обусловленность сущности фобии. Материал для этих вторичных образований наш маленький пациент, очевид­но, получил из впечатлений, связанных с положением квартиры напротив таможни. По этой причине он выска­зывает заторможенное страхом побуждение играть, подоб­но мальчикам на улице, вокруг нагруженных возов, бага­жа, бочек и ящиков. В этой стадии анализа он сталкивается опять с доволь­но безобидным переживанием, которое непосредственно предшествовало началу заболевания и которое можно считать для него поводом. Во время прогулки с матерью он видел, как впряженная в омнибус лошадь упала и за­дергала ногами Это произвело на него большое впечат­ление Он сильно испугался и думал, что лошадь околе­ла; с этого времени все лошади могут упасть. Отец ука­зывает Гансу на то, что, когда лошадь упала, тот думал об отце и, верЬятно, желал, чтобы отец также упал и умер.

356

3 Фрейд

Ганс не протестует против этого толкования; несколько позже он принимает его, изображая в игре, как он кусает отца При этом он идентифицирует отца с лошадью и те­перь он уже держится по отношению к отцу свободно, без страха и даже несколько дерзко. Но страх перед лошадь­ми не исчез, и еще неясно, вследствие каких ассоциаций падающая лошадь пробудила бессознательные желания. Резюмируем все, что получили до сих пор: за проявлен­ным страхом, что лошадь его укусит, открывается более глу­боко лежащий страх, что лошади упадут, и обе лошади, ку сающая и падающая, это отец, который его накажет за его дурные желания. Матери в этом анализе мы еще не касались. Совершенно неожиданно и уже, наверное, без участия отца Ганса начинает занимать "комплекс испражнения", и он обнаруживает отвращение к предметам, которые на­поминают ему действие кишечника. Отец, который здесь идет за Гансом довольно неохотно, проводит, между про­чим, свой анализ в желательном для него направлении и напоминает Гансу про одно переживание в Гмундене, впечатление от которого скрывается за падающей лоша­дью. Его любимый товарищ игр и, быть может, конку­рент у его приятельниц, Фриц, во время игры в лошад­ки споткнулся о камень, упал, а из раненой ноги у него пошла кровь Переживание с упавшей лошадью от ом­нибуса вызвало воспоминание об этом несчастном слу­чае. Любопытно, что Ганс, который в это время был за­нят другими вещами, сначала отрицает падение Фрица (которое устанавливает связь) и признает его только в более поздней стадии анализа. Но для нас очень интерес­но отметить, каким образом превращение либидо в страх проецируется в главный объект фобии — лошадь. Лоша­ди были для Ганса самыми интересными большими жи­вотными, игра в лошадки — самой любимой игрой с его товарищами — детьми. Предположение, что отец первый изображал для него лошадь, подтверждается отцом, и, таким образом, при несчастном случае в Гмундене Фриц мог быть замещен отцом. После наступившей волны вы­теснения он должен был уже испытывать страх перед ло­шадьми, с которыми до этого у него было связано столько удовольствий. Но мы уже сказали, что этим последним важным разъяснением о действительности повода болезни мы обя­заны вмешательству отца. Ганс остается при своих фекаль­ных интересах, и мы в конце концов должны за ним сле-

Эпикриз

357

довать. Мы узнаем, что он уже обыкновенно навязывал­ся матери с просьбой сопровождать ее в клозет, и что он то же предлагал заместительнице матери — свое приятель­нице Берте, пока это не стало известным и не было зап­рещено. Удовольствие, испытываемое при наблюдении за известными операциями у любимого лица, соответствует также "сплетению влечения", пример которого мы уже заметили у Ганса. Наконец, и отец идет на эту фекальную символику и признает аналогию между тяжело нагружен-нь1м возом и обремененным каловыми массами животом, между тем, как выезжает из ворот воз, и тем, как выде­ляется кал из живота, и т.п. Но позиция Ганса в анализе сравнительно с прежни­ми стадиями существенно изменилась. В то время как раньше отец мог всегда сказать ему наперед, что будет потом, и Ганс, следуя указаниям, плелся за ним, теперь наоборот, Ганс уверенно спешит вперед, и отец должен прилагать усилия, чтобы поспевать за ним. Ганс, как бы самостоятельно, приводит новую фантазию: слесарь или водопроводчик отвинтил ванну, в которой находится Ганс, и своим большим буравом толкнул его в живот. С этого момента уже наше понимание с трудом поспевает за материалом. Только позже нам удается догадаться, что это есть искаженная страхом переработка фантазии оплодотворения. Большая ванна, в которой Ганс сидит в воде, это — живот матери; "бурав", который уже отцу напомнил большой penis, упоминается как способ опло­дотворения. Конечно, это звучит довольно курьезно, если мы истолкуем фантазию так: "Твоим большим penis'ом ты меня "пробуравил" (привел к появлению на свет) и всадил меня в чрево матери". Но пока фантазия остает­ся неистолкованною и служит Гансу только связью для продолжения его сообщений. Перед купаньем в большой ванне Ганс обнаруживает страх, который тоже оказывается сложным. Однако часть его пока ускользает от нас, другая вскоре выясняется от­ношением его к купанию маленькой сестры. Ганс соглаша­ется с тем, что у него есть желание, чтобы мать во время купания сестренки уронила ее, и чтобы та умерла; его соб­ственный страх при купании был страхом перед возмез­дием за это злое желание, перед наказанием, которое бу­дет состоять в том, что так и с ним поступят. Тут он ос­тавляет тему экскрементов и непосредственно переходит к теме о сестренке. Но мы может подозревать, что озна-

358

,3. Фрейд

чает этот переход. Ничего другого, как то, что маленькая Анна сама "Lumpf", что все дети "Lumpfbi" и рождаются наподобие дефекации. Теперь мы понимаем, что все виды возов только возы для аистиных ящиков и представляют для него интерес только как символическое замещение беременности, и что падение ломовой или тяжело нагру­женной лошади может означать только разрешение от беременности. Таким образом, падающая лошадь означа­ла не только умирающего отца, но и рожающую мать. И тут Ганс подносит сюрприз, к которому мы на самом деле не были подготовлены. Уже когда ему было 3 1/2 года, он обратил внимание на беременность матери, закон­чившуюся рождением сестренки, и он конструировал для себя — во всяком случае после родов — истинное положе­ние вещей, никому не открьтая этого и, быть может, не будучи в состоянии сделать это. Тогда можно было толь­ко наблюдать, что непосредственно после родов он скеп­тически относился ко всем признакам, которые должны были указывать на присутствие аиста. Но то, что он в бес­сознательной части своей психики и противоположно сво­им официальным заявлениям знал, откуда пришло дитя, и где оно раньше находилось, подтверждается этим ана­лизом вне всякого сомнения; быть может, это даже самая неопровержимая часть анализа. Доказательством этому служит упорно держащаяся и украшенная столькими деталями фантазия о том, что Анна уже летом, до ее рождения, находилась с ними в Гмунде-не, что она туда переезжала и что она тогда была способ­на к большему, чем через год после ее рождения. Дерзость, с которой Ганс преподносит эту фантазию, бесчисленные лживые вымыслы, которые он в нее вплетает, не совсем лишены права: все это должно служить местью отцу, на которого он сердится за то, что тот вводил его в заблужде­ние сказкой об аисте. Как будто он хотел сказать: если ты мог считать меня столь глупым, чтобы я поверил в аиста, который принес Анну, тогда я могу и от тебя требовать, чтобы ты мои выдумки принял за истину. В довольно про­зрачном соотношении с этим актом мести маленького ис­следователя находится фантазия о том, как он Дразнит и бьет лошадей. И эта фантазия тоже связана с двух сторон; с одной — она опирается на дерзости, которые он только что наносил отцу, а с другой стороны она вновь обнаруживает неясные садистские желания по отношению к матери, ко­торые вначале, когда мы еще их не понимали, проявлялись

Эпикриз

359

в фантазиях о преступных поступках. Он и сознательно признает весьма приятным бить маму. Теперь нам уже нечего ожидать многих загадок. Неяс­ная фантазия об опоздании поезда кажется предшествен­ницей последующего помещения отца у бабушки в Лайн-це, так как в этой фантазии дело идет о путешествии в Лайнц, и бабушка участвует в ней. Другая фантазия, в которой мальчик дает кондуктору 50 000 флор., чтобы тот позволил ему ехать на дрезине, звучит просто как план от­купить мать у отца, сила которого отчасти в его богатстве. Затем он признается в желании устранить отца и согла­шается с обоснованием этого желания (потому что отец мешает его интимности с матерью) с такой откровеннос­тью, до какой он до сих пор еще не доходил. Мы не дол­жны удивляться, что одни и те же побуждения во время анализа выплывают по нескольку раз; дело в том, что монотонность происходит только от приемов толкования; для Ганса это не простые пов горения, а прогрессирующее развитие от скромного намека до сознательной ясности, свободной от всяких искажений. Все, что последует теперь, это — только исходящие от Ганса подтверждения фактов, несомненных для толко­вания, благодаря анализу. В довольно недвусмысленных симптомных поступках, которые он слегка прикрывает перед прислугой, а не перед отцом, он показывает, как он представляет себе деторождение; но при более внима­тельном наблюдении мы можем отметить еще кое-что, в анализе больше не появившееся. Он втыкает в круглое отверстие резиновой куклы маленький ножичек, принад­лежащий матери, и затем дает ему выпасть оттуда, при чем он разрывает ноги кукле, раздвигая их в стороны. Последовавшее за этим разъяснение родителей, что дети действительно вырастают в чреве матери и выходят от­туда, как каловые массы при испражнении, оказывает­ся запоздавшим; оно ему уже ничего нового сказать не может. При помощи другого, как бы случайно последо­вавшего симптомного поступка он допускает, что он же­лал смерти отца; он опрокидывает лошадь, с которой играл в тот момент, когда отец говорит ему о желании смерти. На словах он подтверждает, что тяжело нагру­женные возы представляют для него беременность мате­ри, а падение лошади — процесс родов. Великолепное подтверждение того, что все дети — Lu­mpfbi, мы видим в придуманном им для его любимого

360

3. Фрейд

ребенка имени "Лоди". Но оно становится нам известным несколько поздно, так как мы узнаем, что он давно игра­ет с этим "колбасным" ребенком¹⁾. Обе заключительные фантазии Ганса, которыми закон­чилось его излечение, мы отметили уже раньше. ОднаЪ водопроводчике, который ему приделывает новый и, как угадывает отец, больший "Wiwimaher", является не исклю­чительно повторением прежней фантазии, в которой фи­гурировали водопроводчик и ванна. Это — победная фан­тазия, которой преодолевается страх перед кастрацией. Вторая фантазия, подтверждающая желание быть же­натым на матери и иметь с ней много детей, не исчерпы­вает одного только содержания тех бессознательных ком­плексов, которые пробудились при виде падающей лоша­ди и вызвали вспышку страха. Цель ее в исправлении все­го того, что было совершенно неприемлемо в тех мыслях; вместо того, чтобы умертвить отца, он делает его безвред­ным женитьбой на бабушке. С этой фантазией вполне правильно заканчивается болезнь и анализ. Во время хода анализа определенного случая болезни нельзя получить наглядного впечатления о структуре и развитии невроза. Это дело синтетической работы, кото­рую нужно предпринять потом. Если мы произведем этот синтез для фобии нашего маленького Ганса, то мы нач­нем с его конституции, с его преобладающих сексуальных желаний и его переживаний до рождения сестры, о чем мы говорили на первых страницах этой статьи. Появление на свет этой сестры принесло для него много такого, что с этого момента больше не оставляло его в покое. Прежде всего частица лишения: вначале временная разлука с матерью, а позже длительное уменьшение ее заботливости и внимания, которые он должен был делить с сестрой. Во-вторых, все то, что на его глазах мать про­делывала с его сестренкой, пробудило в нем вновь его пе­реживания, связанные с чувством наслаждения из того периода, когда он был грудным младенцем. Оба эти вли­яния усилили в нем его эротические потребности, вслед-

1). Кажущаяся сначала странной мысль гениального рисовальщика Т. Т. Heine, изображающего на страницах Simplicissimus'a, как ребенок мясника попадает в колбасную машину, как родители оплакивают его в виде сосиски, как его отпевают и как он возносится па небо, благодаря эпизоду о Lodi находит свое объяснение в инфантильных фантазиях.

Эпикриз

361

ствие чего он начал чувствовать необходимость удовлет­ворения. Ущерб, который ему принесла сестра, он компен­сировал себе фантазией, что у него самого есть дети. Пока он в Гмундене на самом деле мог играть с этими детьми, его нежность находила себе достаточное отвлечение. Но по возвращении в Вену, опять одинокий, он направил все свои требования на мать и претерпел опять лишение, когда его в возрасте 4 лет удалили из спальни родителей. Его повышенная эротическая возбудимость обнаружилась в фантазиях, в которых вызывались, чтобы разделить его одиночество, его летние товарищи, и в правильных авто­эротических удовлетворениях при помощи мастурбатор-ного раздражения полового органа. В-третьих, рождение его сестры дало толчок для мыс­лительной работы, которой, с одной стороны, нельзя было разрешить, и которая, с другой стороны, впутывала его в конфликты чувств. Пред ним предстала большая загадка, откуда появля­ются дети; быть может, первая проблема, разрешение ко­торой начинает беспокоить духовные силы ребенка, и ко­торая в измененном виде воспроизведена, вероятно, в за­гадке фиванского сфинкса. Предложенное Гансу объясне­ние, что аист принес Анну, он отклонил. Все-таки он за­метил, что у матери за несколько месяцев до рождения девочки сделался большой живот, что она потом лежала в постели, во время рождения девочки стонала, и затем встала похудевшей. Таким образом, он пришел к заклю­чению, что Анна находилась в животе матери и затем вылезла из него как "Lumpf. Этот процесс рождения в его представлении был связан с удовольствием, так как он опирался на прежние собственные ощущения удоволь­ствия при акте дефекации, и поэтому с удвоенной моти­вировкой мог желать иметь детей, чтобы их с удовольстви­ем рожать, а потом (наряду с удовольствием от компен­сации) ухаживать за ними. Во всем этом не лежало ниче­го, что могло бы привести к сомнению или к конфликту. Но тут было еще кое-что, нарушавшее его покой. Отец должен был иметь отношение к рождению маленькой Анны, так как он утверждал, что как Анна, так и он, Ганс, — его дети. Но, наверное, это не отец принес их на свет, а мама. Этот отец стоял у него поперек дороги к маме. В присутствии отца он не мог спать у матери, а когда мать хотела брать Ганса в постель, отец подымал крик. Гансу пришлось испытать, как это хорошо, когда отец находит-

362

-3. Фрейд

i ся в отсутствии, и желание устранить отца было вполне естественным. Затем эта враждебность получила подкреп­ление. Отец рассказал ему ложь про аиста и этим сделал для него невозможным просить разъяснения по поводу этих вещей. Он не только мешал ему лежать у мамы в постели, а скрывал от него знание, к которому стремился Ганс. Отец наносил ему ущерб в обоих направлениях, и все это, очевидно, к своей выгоде. Первый, сначала неразрешимый, душевный конфликт создало то обстоятельство, что того же самого отца, ко­торого он должен был ненавидеть как конкурента, он раньше любил и должен был любить дальше, потому что тот для него был первым образцом, товарищем, а в пер­вые годы и нянькой. С развитием Ганса любовь должна была одержать верх и подавить ненависть в то самое вре­мя, когда эта ненависть поддерживалась любовью к ма­тери. Но отец не только знал, откуда приходят дети, он сам в этом принимал участие, что Ганс не совсем ясно мог подозревать. Что-то здесь должен был делать Wiwimaher, возбужде­ние которого сопровождало все эти мысли, и, вероятно, большой Wiwimaher, больший, чем Ганс находил у себя. Если следовать указаниям ощущений, которые тут появ­лялись, то здесь должно было иметь место насилие над мамой, разбивание, открывание, внедрение в закрытое пространство, импульсы, которые Ганс чувствовал в себе. Но хотя он находился уже на пути, чтобы на основании своих ощущений в penis'e постулировать vaginam, он все-таки не мог разрешить этой загадки, так как у него не было знаний того, что необходимо Wiwimaher'y. И, наобо­рот, разрешению препятствовала уверенность в том, что у мамы такой же "Wiwimaher", как и у него. Попытка ре­шения вопроса о том, что нужно было предпринять с ма­терью, чтобы у нее появились дети, затерялась в области бессознательного. И без применения остались оба актив­ных импульса — враждебный против отца и садистичес­ки любовный по отношению к матери, первый вследствие существующей наряду с ненавистью любви, второй — вследствие беспомощности, вытекающей из инфантиль­ных сексуальных теорий. Только в таком виде, опираясь на результаты анализа, я мог конструировать бессознательные комплексы и стрем­ления, вытеснение и воскрешение которых вызвало у ма­ленького Ганса фобию. Я знаю, что тут слишком много

Эпикриз

363

приписывается мыслительным способностям мальчика в возрасте 4-5 лет, но я руковожусь только тем, что мы уз­нали, и не поддаюсь влиянию предвзятостей, вытекающих из нашего незнания. Быть может, можно было использо­вать страх перед топаньем ногами лошади, чтобы выпол­нить несколько пустых мест в нашем процессе толкования. Даже сам Ганс говорил, что это напоминает ему его топа-ние ногами, когда его заставляют прервать игру, чтобы пойти в клозет; таким образом, этот элемент невроза ста­новится в связь с проблемой, охотно ли или с принужде­нием получает мама детей; но у меня не получается впе­чатления, что этим разъясняется значение "топания нога­ми". Моего предположения, что у Ганса пробудилось вос­поминание о половом сношении родителей, замеченном им в спальне, отец подтвердить не мог. Итак, удовлетво­римся тем, что мы узнали. Благодаря какому влиянию в описанной ситуации появи­лось у Ганса превращение страстного желания в страх, с какого конца имело место вытеснение, — сказать трудно, и это можно решить только после сравнения со многими по­добными анализами. Вызвала ли вспышку интеллектуаль­ная недостаточность ребенка разрешить трудную загадку деторождения и использовать развившиеся при приближе­нии к разрешению агрессивные импульсы; или недостаточ­ность соматическая, невыносливость его конституции к пра­вильно проделывавшемуся мастурбаторному удовлетворе­нию; или самая продолжительность сексуального возбуж­дения в столь высокой интенсивности должна была повес­ти к перевороту, — все это я оставляю под вопросом, пока дальнейший опыт не придет нам на помощь. Приписать случайному поводу слишком много влияния на появление заболевания запрещают условия времени, так как намеки на страх наблюдались у Ганса задолго до того, как он присутствовал на улице при падении лошади. Но во всяком случае невроз непосредственно опирает­ся на это случайное переживание и сохраняет его следы, возводя лошадь в объект страха. Само по себе это впечат­ление не имеет "силы травмы"; только прежнее значение лошади, как предмета особой любви и интереса, и ассо­циация и более подходящим для роли травмы пережива­нием в Гмундене, когда во время игры в лошадки упал Фриц, а затем уже легкий путь ассоциации от Фрица к отцу придали этому случайно наблюдавшемуся несчастию столь большую действительную силу. Да, вероятно, и этих

364

З.Фрейд

отношений оказалось бы мало, если бы, благодаря гибко­сти и многосторонности ассоциационных связей, то же впечатление не оказалось способным затронуть другой комплекс, затаившийся у Ганса в сфере бессознательно­го, — роды беременной матери. С этого времени был от­крыт путь к возвращению вытесненного, и по этому пути патогенньш материал был переработан (транспонирован) на комплекс лошади, и все сопутствующие аффекты ока­зались превращенными в страх. Весьма интересно, что идейному содержанию фобии пришлось еще подвергнуться искажению и дополнению прежде, чем оно дошло до сознания. Первая формулиров­ка страха, высказанная Гансом: "лошадь укусит меня"; она обусловлена другой сценой в Гмундене, которая, с одной стороны, имеет отношение к враждебным желаниям, на-правленнь1м на отца, с дугой — напоминает предостереже­ние по поводу онанизма. Здесь проявилось также отвле­кающее влияние, которое, вероятно, исходило от родите­лей; я не уверен, что сообщения о Гансе тогда записыва­лись достаточно тщательно, чтобы решиться сказать, дал ли он эту формулировку для своего страха до или толь­ко после предупреждения матери по поводу мастурбации. В противоположность приведенной истории болезни я склонен предположить последнее. В остальном довольно ясно, что враждебный комплекс по отношению к отцу повсюду скрывает похотливый комплекс по отношению к матери; точно так же, как и в анализе, он первым откры­вается и разрешается. В других случаях болезни нашлось бы больше данных, чтобы говорить о структуре невроза, его развитии и рас­пространении, но история болезни нашего маленького Ганса слишком коротка; она вскоре же после начала сме­няется историей лечения. Когда фобия в продолжение лечения казалась дальше развивающейся, привлекала к себе новые объекты и новые условия, лечивший Ганса отец оказывался, конечно, достаточно благоразумным, чтобы видеть в этом только проявление уже готового, а не про­дукцию нового, в котором можно было бы винить лече­ние. На такое понимание в других случаях лечения не все­гда можно рассчитывать. Прежде, чем закончить этот синтез, я должен принять в соображение еще другую точку зрения, при которой мы очутимся посреди трудностей понимания невротических состояний. Мы видим, как нашего маленького пациента

Эпикриз

365

охватывает волна вытеснения, которое касается преимуще­ственно его преобладающих сексуальных компонентов ¹⁾. Он признается в онанизме, с отвращением отвергает от себя все то, что напоминает экскременты и операции, связанные с действием кишечника. Но это не те компоненты, которые затронуты поводом к заболеванию (падение лошади) и ко­торые дают материал для симптомов, содержание фобии. Таким образом, здесь есть повод установить принципи­альное различие. Вероятно, можно достигнуть более глу­бокого понимания случая болезни, если обратиться к тем другим компонентам, которые удовлетворяют обоим вы­шеприведенным условиям. У Ганса это -стремления, кото­рые уже раньше были подавлены и которые, насколько мы знаем, никогда не могли проявиться незаторможенны­ми: враждебно ревнивые чувства к отцу и садистические, соответствующие предчувствию coitus'a, влечения к мате­ри. В этих ранних подавлениях находится, быть может, предрасположение для позже появившейся болезни. Эти агрессивные наклонности не нашли у Ганса никакого вы­хода, и как только они в период лишения и повышенного сексуального возбуждения стремились проявиться с боль­шей силой, вспыхнула борьба, которую мы называем "фо­бией". Во время ее проникает в сознание, как содержание фобии, част вытесненных представлений, искаженных и переработанных на другой комплекс; но несомненно, что это — жалкий успех. Победа остается за вытеснением, ко­торое при этом случае захватывает и другие компоненты. Но это ничего не изменяет в том, что сущность болезнен­ного состояния остается безусловно связанной с природой компонентов влечения, подлежащих удалению. Цель и содержание фобии — это далеко идущее ограничение сво­боды движения и, таким образом, мощная реакция про­тив неясных двигательных импульсов, которые особенно стремятся направиться на мать. Лошадь для нашего маль­чика всегда была образцом удовольствия от движения ("я молодая лошадь", говорит Ганс, прыгая), но так как удо­вольствие от движения заключает в себе импульс coitus'a, то это удовольствие невроз ограничивает, а лошадь воз­водится в символ ужаса. Кажется, что вытесненным вле­чениям в неврозе ничего больше не остается, как честь I) Отец наблюдал даже, что одновременно с этим вытеснением у ре­бенка наступает в известной мере сублимирование Вместе с наступ­лением боязливости он проявляет повышенный интерес к музыке и развивает унаследованное музыкальное дарование.

366

,3 Фрейд

доставлять в сознание поводы для страха Но как бы ни было отчетливо выраженной победа сексуального отклоне­ния в фобии, все-таки компромиссная природа болезни не допускает, чтобы вытесненное могло достичь чего-либо другого Фобия перед лошадью — все-таки препятствие вый­ти на улицу и может служить средством остаться дома у любимой матери Здесь победила его нежность к матери, любящий цепляется вследствие своей фобии за любимый объект, но он, конечно, заботится и о том, чтобы не испы­тать опасности. В этих обоих влияниях обнаруживается настоящая природа невротического заболевания. Недавно А.Адлер в богатой идеями работе, из которой я взял термин "сплетение влечения", писал, что страх проис­ходит от подавления так назьшаемого "агрессивного влече­ния", и в обширном синтезе он приписал этому влечению главную роль "в жизни и в неврозе" Если бы мы, в конце концов, были склонны признать, что в нашем случае фобии страх объясняется вытеснением агрессивных склонностей, враждебной — к отцу и садистической — к матери, то мы имели бы блестящее подтверждение взглядов Адлера И все-таки я с этим не могу согласиться, так как это ведет к вно­сящим заблуждение обобщениям Я не могу решиться при­знать особое агрессивное влечение наряду и на одинаковых правах с известными нам влечениями самосохранения и сек­суальным Мне кажется, что Адлер неправильно считает особенным влечением общий и непременный характер вся­кого влечения и именно то "влекущее", побуждающее в них, что мы могли бы описать как способность давать толчок дви­гательной сфере Из всех влечений не осталось бы ничего, кроме отношения к цели, после того, как мы отняли бы от них отношение к средствам для достижения этой цели, "аг­рессивное влечение" Несмотря на всю неуверенность и не­ясность нашего учения о влечениях, я все-таки пока держался без привычных воззрений, которые признают за каждым вле­чением свою собственную возможность сделаться агрессив­ным и без того, чтобы быть направленным на объект. И в обоих влечениях, достигших вытеснения у Ганса, я признал бы давно известные компоненты сексуального либидо. 3 Прежде, чем я приступлю к своим кратким замечани ям по поводу того, что можно извлечь ценного из фобии маленького Ганса для жизни и воспитания детей, я дол­жен ответить на возражение, что Ганс — невротик, отяг

Эпикриз

367

ченный наследственностью дегенерат и ненормальный ребенок сравнительно с другими детьми Мне уже зара­нее досадно думать, как сторонники существования "нор­мального человека" будут третировать нашего маленько­го бедного Ганса, после того как узнают, что у него, дей­ствительно, можно отметить наследственное отягощение. Я в свое время пришел на помощь его прекрасной ма­тери, которая в своем конфликте девичьего периода за­болела неврозом, и это даже было началом моего сбли­жения с его родителями. Но я позволю себе лишь с боль­шой робостью привести кое-что в его защиту. Прежде всего, Ганс совсем не то, что после строгого наблюдения можно было бы назвать дегенеративным, наследственно обреченным на нервозность ребенком На оборот, это скорее физически хорошо развитой, веселый, любезный, с живым умом мальчишка, который может вызвать радость не только у отца. Конечно, не подлежит сомнению его скороспелое половое развитие, но для пра­вильного суждения у нас нет достаточного сравнительно­го материала Так, например, из одного массового иссле­дования, произведенного в Америке, я мог видеть, что подобный же ранний выбор объекта и любовные ощуще­ния у мальчиков вовсе не так редки; а так как то же изве­стно и из истории детства "великих" людей, то я склонен думать, что сексуальная скороспелость является редко отсутствующим коррелятом интеллектуального развития, и поэтому она является у одаренных детей чаще, чем этого можно было ожидать. Открыто сознаваясь в моем неравнодушии к малень­кому Гансу, я должен заявить, что он не единственный ребенок, который в периоде детства был одержим фоби­ями. Известно, что эти заболевания необыкновенно часты, и даже у таких детей, воспитание которых в смысле стро­гости не оставляет желать ничего большего. Такие дети позже или делаются невротиками, или остаются здоровы­ми Их фобии заглушаются криками в детской, потому что для лечения они недоступны и, наверное, весьма не­удобны. В течение месяцев или лет эти фобии ослабева­ют и кажутся излеченными; какие психические изменения обуславливают подобное излечение, какие связаны с ними изменения характера, об этом никто не узнает И когда приступаешь к психоанализу взрослого невротика, у кото­рого болезнь, предположим, обнаружилась только в годы зрелости, то каждый раз узнаешь, что его невроз связан

368

3. Фрейд

с таким детским страхом и представляет только его про­должение, и что непрерывная, а в то же время ничем не нарушаемая психическая работа, начинаясь с детских кон­фликтов, продолжается и дальше в жизни, независимо от того, отличатся ли первый симптом постоянством или ис­чезал под давлением обстоятельств. -Таким образом, я думаю, что наш Ганс был болен не сильнее, чем многие другие дети, на которых не налагают клейма дегенерата; но так как его воспитывали возможно бережно, без запу­гиваний и возможно малым принуждением, то и его страх проявился более открыто. У этого страха не было моти­вов нечистой совести и страха перед наказанием, которые, наверное, обыкновенно оказывают влияние на его умень­шение. Я склонен думать, что мы обращаем слишком много внимания на симптомы и мало заботимся о том, откуда они происходят. Ведь в деле воспитания детей мы ничего больше не желаем, как покоя, не желаем пережи­вать никаких трудностей, коротко сказать, мы культиви­руем послушного ребенка и слишком мало обращаем вни­мания, полезен ли для него такой ход развития. Итак, я могу предположить, что продуцирование фобии Гансом было для него целительным, 1) потому, что оно направи­ло внимание родителей на неизбежные трудности, кото­рые ребенку при современном культурном воспитании приносит преодоление прирожденных компонентов влече­ния, 2) потому, что его болезнь повлекла за собой подачу помощи отцом. Быть может, у него даже есть преимуще­ство перед другими детьми, что он больше не носит в себе того ядра вытесненных комплексов, которое в дальнейшей жизни всякий раз должно иметь какое-нибудь значение. Оно, наверное, приносит с собой в известной мере непра­вильности в развитии характера, если не предрасположе­ние к будущему неврозу. Я склонен так думать, но не знаю, согласятся ли со мной и другие, не знаю также, под­твердит все это опыт. Но должен спросить, чем повредили Гансу выведенные на свет комплексы, которые не только вытесняются деть­ми, но которых боятся и родители? Разве мальчик начал серьезно относиться к своим претензиям на мать, или ме­сто дурных намерений по отношению к отцу заняли по­ступки? Этого, наверное, боялись бы все те, которые не могут оценить сущность психоанализа думают, что мож­но усилить дурные побуждения, если сделать их сознатель­ными. Эти мудрецы только тогда поступают последова-

Эпт оиз

369

тельно, когда они всячески убеждают не заниматься теми дурзлми вещами, которые кроются за неврозом. Во вся­ком случае, они при этом забывают, что они врачи, и у них обнаруживается фатальное сходство с шекспировским Dog berry в "Много шуму из пустяков", который тоже дает строке совет держаться вдали от всякого общения с по-павгшмися ворами и разбойниками. Подобньш сброд вов­се Е? компания для честных людей! '* Наоборот, единственные последствие анализа — это то, что Ганс выздоравливает, не боится больше лошадей и начинает относиться к отцу более по-товарищески, о чем пос' едний сообщает с усмешкой. Но все, что отец теряет в уьзжении, он выигрывает в доверии. "Я думал, что ты знаешь все, потому что ты знал это о лошади". Благода­ря анализу, успех вытеснения не. ослабляется, влечения, которые были в свое время подавлены, остаются подавлен-HbDssi. Но успех получается другим путем, так как анализ заменяет автоматический и эксцессивный процесс вытес-ненгя полным и целесообразным преодолением при помо­щи высших духовных инстанций. Одним словом, он заменяет вытеснение осуждением. Нам кажется, что анализ дает давно ожидаемое доказатель­стве того, что сознание носит биологическую функцию, и с его выступлением связаны значительные преимущества. Если бы я мог сам все устроить по своему, я решился бы ^ать мальчику еще одно разъяснение, которого роди­теля не сделали. Я подтвердил бы его импульсивные предчувствия, рассказавши ему о существовании vaginae и cc.tus'a, и таким образом еще больше уменьшил нераз­решенный остаток и положил бы конец его стремлению к задаванию вопросов. Я убежден, что вследствие этих разъяснений не пострадала бы ни его любовь к матери, ни его детский характер, и он понял бы, что с занятия­ми УГИМИ важными, даже импозантньши вопросами нуж­но подождать, пока не исполнится его желание стать большим. Но педагогический эксперимент не был дове­ден так далеко.

1) Я -е могу удержаться, чтобы не задать вопроса, откуда противники *')их взглядов получают свои, по-видимому, обширные знания насчет гого, играют ли роль вытесненные сексуальные влечения (и какие из гл) в этиологии неврозов, если они закрывают рот пациенту, как глько он начинает говорить про свои комплексы и производные Единственное знание, которое остается для них доступным, — это ^ общения мои и моих последователей

370

3 Фрейд

Что между "нервными" и "нормальными" детьми и взрослыми нельзя провести резкой границы, что "бо­лезнь" — это чисто практическое суммарное понятие, что предрасположение и переживание должны встретиться, чтобы переступить порог достижения этой суммации, что вследствие этого то и дело многие индивидуумы перехо­дят из класса здоровых в разряд нервно-больных, а го­раздо меньшее число людей проделывает обратный путь от болезни к здоровью, — все это вещи, о которых уже столько людей говорило и столько поддерживало, что я со своими утверждениями, наверное, окажусь не одино ким. Что воспитание ребенка может оказать мощное вли­яние в пользу или во вред предрасположению к болез ни при этом процессе суммации, считается по меньшей мере весьма вероятным. Но чего надо добиваться при воспитании и где надо в него вмешаться, до сих пор ос­тается под вопросом. До сих пор воспитание всегда ставило себе задачей обуздывание или часто настоящее подавление влечений; успех получался далеко не удовлетворительный, а там, где он имелся, то—к выгоде небольшого числа избранных, для которьгх такого подавления и не требовалось. Никто даже не спрашивал себя, каким путем и какими жертва­ми достигается подавление неудобных влечений. Но по­пробуем эту задачу заменить другой, а именно — сделать индивидуума при наименьших потерях в его активности пригодным для культурной социальной жизни. Тогда нуж­но принять во внимание все разъяснения, полученные от психоанализа, по поводу происхождения патогенных ком­плексов и ядра всякой нервозности, и воспитатель найдет уже в этом неоценимые указания, как держать себя по отношению к ребенку. Какие практические выводы мож­но отсюда извлечь, и насколько наш опыт может оправ­дать проведение этих выводов в нашу жизнь при совре менных социальных отношениях, я предоставлю другим для испытания и разрешения Я не могу расстаться с фобией нашего маленького па­циента, не высказавши предположения, которые делает для меня этот анализ, приведший к излечению, особен­но ценным. Строго говоря, из этого анализа я не узнал ничего нового, ничего такого, чего я уже раньше, быть может, в менее отчетливой и непосредственной форме, не мог угадать у других взрослых. Неврозы этих других больных каждый раз можно свести на такие же инфан-

Эпчкриз

371

тильные комплексы, которые открывались за фобией Ганса. Поэтому я хотел бы считать этот детский невроз типичным и образцовым, как если бы ничто не мешало приписывать разнообразие невротических явлений вытес­нения и богатство патогенного материала происхожде­нию от очень немногих процессов и одних и тех же ком­плексах представлений.

Из истории одного детского невроза^

I. Предварительные замечания Заболевание, о котором я намерен здесь сообщить, -опять-таки, в виде отрывка — отличается целым рядом особенностей, которые необходимо отдельно подчеркнуть, прежде чем приступить к изложению самого случая. Слу­чай этот касается молодого человека, впавшего на 18-м году жизни, после гоноррейной инфекции, в тяжелую бо­лезнь, выражавшуюся в полной его зависимости от окру­жающих; он совершенно не был способен к существова­нию к тому времени, когда — спустя несколько лет после заболевания — с ним было предпринято психоаналитичес­кое лечение. Первые десять юношеский лет до момента заболевания он прожил почти в нормальном состоянии здоровья и закончил среднее образование без особых зат­руднений. Но в предшествующие годы благополучие на­рушалось тяжелыми невротическими страданиями, начав­шимися как раз перед самым днем его рождения, на пя­том году жизни, в форме истерии страха (фобии живот­ных), превратившейся затем в невроз навязчивости с ре­лигиозным содержанием, причем некоторые симптомы сохранились до восьмилетнего возраста. Содержание моего сообщения составит только этот детский невроз. На прямое предложение пациента с

1) Эта история болезни написана вскоре после окончания лечения зимою 1914-] 5 г под свежим еще тогда впечатлением тех новых толкова­ний, которые Юнг (Jung) u Адлер (Adier) хотели придать результа­там психоанахиза Она, таким образом, примыкает к опубликован­ной в Jahrbuch der Psychoanalyse, VI, статье "К истории психоана­литического движения " (см III выпуск этой библиотеки) и дополня­ет содержащуюся там личную, по существу, полемику с объективной оценкой аналитического Она первоначально была предназначена для следующего тома журнала, но так как появление его затянулось на неопределенное время вследствие помех великой войны, то я решился включить ее в этот сборник, выпускаемый новым издателем Многое из того, что должно было быть впервые высказано в этой статье, я должен был между тем разобрать в моих "Лекциях по введению в пси­хоанализ, 1916-17"(см вып 1 и II этой библиотеки) Текст первой ру­кописи не подвергся никакому, сколько-нибудь значительному измене­нию, дополнения отмечались квадратными скобками

Предварительные замечания

373

просьбой дать ему полное описание его заболевания, ле­чения и выздоровления, я ответил отказом, так как счи­таю эту задачу технически неосуществимой и социально недопустимой. Благодаря этому пропадает возможность показать связь между его инфантильным заболеванием и более поздним окончательным. Относительно последнего я могу сказать только, что больной провел много време­ни в немецких санаториях, и тогда его заболевание авто­ритетным специалистом было квалифицировано, как ма­ниакально-депрессивное. Этот диагноз был несомненно верен по отношению к отцу пациента, жизнь которого, полная интересов и деятельности, неоднократно наруша­лась припадками тяжелой депрессии. У сына, при много­летнем наблюдении, мне не удавалось ни разу наблюдать перемену настроения, которая по своей интенсивности или по условиям своего возникновения превосходила бы то, что было естественно при той или иной создавшейся пси­хической ситуации. Об этом случае у меня сложилось представление, как об одном из тех, в которые клиничес­кая психиатрия ставит разнообразные и различные диаг­нозы, и которые нужно понимать как последствие невро­за навязчивости, самопроизвольно закончившегося выздо­ровлением с дефектом. В моем описании будет, следовательно, идти речь об инфантильном неврозе, подвергнувшемуся анализу не тог­да, когда он был, а лишь пятнадцать лет спустя после того, как он прошел. Такое положение имеет свои преимущества, но вместе с тем и свои недостатки по сравнению с другим. К анализу, производимому непосредственно над невротичес­ким ребенком, кажется, можно отнестись с большим дове­рием, но такой анализ не может быть очень содержателен; приходится подсказывать ребенку очень много слов и мыс­лей, и все же самые глубокие слои могут оказаться непро-ницаемь1ми для сознания. Анализ детского заболевания, проходящий через среду воспоминаний, у взрослых и ду­ховно зрель1х свободен от этих ограничений; но необходи­мо принять во внимание искажения и переработку, кото­рым подвергаются собственные воспоминания, когда рас­сматриваешь их ретроспективно в более поздний период жизни. В первом случае получаются, пожалуй, более убе­дительные результаты, второй — гораздо поучительней. Во всяком случае, можно утверждать, что анализы детских неврозов могут претендовать на особенно повы­шенный теоретический интерес. Для правильного пони-

374

мания неврозов взрослых они дают приблизительно столько же, сколько детские сны для снов взрослых. Дело не в том, что их легче разобрать или что они бед­нее элементами; трудность проникновения в душевную жизнь ребенка делает работу врача при их анализе осо­бенно тяжелой. Но в них отпадает так много из поздней­ших наслоений, что самое существенное в неврозе выс­тупает особенно ярко. Сопротивление, оказываемое вы­водам психоанализа, в настоящей фазе борьбы за психо­анализ, как известно, приняло новые формы. Прежде довольствовались тем, что отрицали действительную ре­альность утверждаемых анализом фактов, а для этого лучшим техническим методом было — избегать каких-либо проверок личным опытом. Этот прием, как будто, постепенно сходит на нет; теперь идут другим путем: факты признают, но выводы, к которым эти факты при­водят, стараются истолковать как-нибудь по иному и та­ким образом их обезвредить, чтобы снова освободиться от всех неприличных новинок. Изучение детских невро­зов убеждает в полной несостоятельности этих нетруд­ных или насильственных попыток перетолковать все по иному. Оно доказывает преобладающее участие так охот­но отрицаемых либидонозных влечений в формировании невроза и открывает отсутствие отдаленных культурных целей и стремлений, неизвестных ребенку и не имеющих поэтому для него никакого значения. Другая черта, на которую излагаемый здесь анализ пытается обратить внимание, находится в связи с тяже­стью заболевания и длительностью его лечения. Анали­зы, приводящие в короткий срок к благоприятному ис­ходу, ценны для самочувствия терапевта и служат дока­зательством врачебного значения психоанализа; для ус­пехов научного познания они, по большей части, ничего не дают. На них ничему новому не научишься. Они толь­ко потому так быстро удаются, что все необходимое из­вестно уже заранее. Новое можно узнать только из ана­лизов, представляющие особые трудности, для преодоле­ния которых требуется, конечно, много времени. Толь­ко в таких случаях удается добраться до самых глубоких и примитивных слоев душевного развития и там найти разрешение проблем позднейших душевных формирова­ний. Тогда начинаешь думать, что только тот анализ, который проник так далеко, заслуживает этого названия. Разумеется, один только случай не научает всему, что

Предварительные замечания

375

хотелось бы знать. Вернее говоря, он мог бы научить все­му, если только сам в состоянии все понимать и не вы­нужден довольствоваться немногим благодаря собствен­ной неопытности при восприятии. В отношении таких плодотворных трудностей описы­ваемый здесь случай болезни не оставляет желать ничего лучшего. Первые годы лечения не дали почти никакой перемены. Счастливое стечение обстоятельств привело к тому, что, несмотря ни на что, внешние условия сделали возможным продолжение терапевтических попыток. Охотно допускаю, что при менее благоприятных услови­ях лечение через некоторое время было бы прекращено; что касается точки зрения врача, то я могу сказать толь­ко, что в таких случаях последний должен вести себя так же "вне времени", как и само бессознательное, если толь­ко он хочет что-нибудь узнать и чего-нибудь достичь. Это ему в конце концов удается, если он в состоянии отказать­ся от близорукого терапевтического честолюбия. Ту без­дну терпения, покорности, понимания и доверия, которые требуются от больного и его родных, можно встретить только в немногих случаях. Но аналитик может себе ска­зать, что выводы, полученные в одном случае после такой длительной работы, помогут ему значительно сократить срок лечения следующего такого же тяжелого заболева­ния и таким образом постепенно преодолеть "вневремен-ность'' бессознательного, подчинившись ему в первый раз. Пациент, которым я здесь занят, долгое время оставал­ся недоступным под броней "установки" покорного безу­частия. Он внимательно слушал, понимал, но его ничего не трогало. Его безупречная интеллигентность была как бы отрезана от действовавших сил влечений, господство­вавших над всем его поведением в немногих оставшихся ему жизненных отношениях. Потребовалось длительное воспитание, чтобы заставить его принять самостоятельное участие в работе; а когда вследствие этих стараний насту­пило первое облегчение, он немедленно прекратил рабо­ту, чтобы не допустить дальнейших изменений и, таким образом, остаться в создавшейся уютной обстановке. Его боязнь перед необходимостью самостоятельного существо­вания была так велика, что превосходила все страдания, вызванные болезнью. Нашелся только один путь, который помог преодолеть ее. Мне пришлось ждать до тех пор, пока привязанность к моей личности настолько окрепла, что составила противовес этой болезни, и тогда я исполь-

376

3 Фрейд

зовал этот фактор против другого. Руководствуясь верным признакам своевременности, я решил, что лечение долж­но быть закончено к определенному сроку независимо от того, насколько оно пока продвинулось вперед. У,меня было твердое решение не нарушать этого срока; пациент, наконец, поверил серьезности моего намерения. Под не­умолимым давлением этого определенного срока его со­противление пошло на уступки, как и его привязанность к болезни, и тогда анализ в относительно очень короткое время вскрыл весь материал, который сделал возможным разрешение его задержек и уничтожение его симптомов. К этому последнему периоду работы, когда сопротивле­ние временно исчезло и больной производил впечатление просветленности, обычно возможной только в гипнозе, относятся все те объяснения, которые сделали для меня возможным понимание детского невроза. Таким образом, ход этого лечения иллюстрирует уже давно установленное аналитической техникой по­ложение, что длина пути, который должен пройти ана­лиз, и обилие материала, которое приходится на этом пути преодолеть, не имеют значения в сравнении с со­противлением, оказываемым во время работы самим больным; с ним приходится считаться лишь постольку, поскольку они по необходимости пропорциональны это­му" сопротивлению. Это тот же процесс, какой имеет место, когда наступающая армия тратит недели и меся­цы, чтобы пройти расстояние, которое в мирное время можно проехать за несколько часов скорым поездом и которое за некоторое время до того было пройдено враждебной ей армией за несколько дней. Третья осо­бенность описанного здесь анализа опять-так затрудни­ла решение опубликовать его Результаты его в общем вполне удовлетворительно совпадали с нашими прежни­ми знаниям или составляли хорошее к ним дополнение Но некоторые детали казались мне такими замечатель­ными и невероятными, что у меня явилось сомнение в возможности завоевать для них доверие других. Я тре­бовал от пациента строжайшей критики по отношению к свои воспоминаниям, но он не находил в своих пока­заниях ничего невероятного и продолжал на них наста­ивать Читатели, по крайней мере, должны быть убеж­дены в том, что я сам передаю только сообщенное мне как независимое переживание, без всякого влияния со стороны делаемых мною предположений. В таком слу-

Предварительные замечания

377

чае мне ничего другого не оставалось, как вспомнить ту мудрость, которая гласит, что между небом и землей происходят такие вещи, какие и не снились нашим муд­рецам. Тому, кто сумел бы еще основательней освобо диться от влияния предвзятых убеждений, удалось бы наверное открыть еще больше подобного рода вещей.

Историю моего больного я не могу писать ни чисто ис­торически, ни чисто прагматически; я не могу дать ни ис­тории лечения, ни истории болезни, а вынужден комбини­ровать эти оба способа изложения. Как известно, не найде­но еще пути передать в изложении то личное убеждение, которое создается в результате проведенного анализа. Ис­черпывающими протокольными записями во время анали­тического сеанса наверное ничего не сделаешь; составление их исключается к тому же и техникой лечения. Поэтому подобные анализы не следует публиковать с целью убедить тех, кто до сих пор относится отрицательно и недоверчи­во. Можно надеяться дать что-нибудь новое только таким исследователям, которые составили себе уже определенное убеждение на основании собственного опыта с больными. Начну с того, что опишу мир, окружавший ребенка, и то, что легко было узнать из истории его детства и что в тече­ние многих лет лечения не дополнялось и не выяснялось. Рано женившиеся родители жили в счастливом браке, на который первую тень бросили их болезни: женская болезнь матери и первые припадки депрессии у отца, имев­шие последствием его отсутствие из дома. Пациент науча­ется, разумеется, только гораздо позже понимать болезнь отца, но с болезненным состоянием матери он знакомит­ся уже в ранние детские годы. Из-за этой болезни мать сравнительно мало занималась детьми. Однажды, быть может, на шестом году жизни, он слышит, идя рядом с матерью и держа ее за руку,- ее жалобы врачу, которого она проводит на станцию; он запоминает ее слова с тем, чтобы использовать их для себя. Он не единственный ре­бенок; у него есть еще сестра, старше его на два года, жи­вая, одаренная и преждевременно испорченная, которой суждено сыграть большую роль в его жизни. За ним ухаживает, насколько хватает его воспомина­ний, необразованная старая женщина из народа, питаю­щая к нему неисчерпаемую нежность. Он заменил ей рано

Обзор среды и история болезни

379

умершего сына. Семья живет в имении, из которого летом переезжает в другое. Большой город находится недалеко от обоих имений. Целый период его детства составляет продажа родителями имений и переезд в город. Часто в течение долгого времени, в том или другом имении про­живают близкие родственники, братья отца, сестры мате­ри, их дети и дедушка и бабушка со стороны матери. Ле­том обыкновенно родители уезжают на несколько недель. Одно "покрывающее воспоминание" (Deckerinnenmg) ри­сует ему картину, как он со своей няней смотрит вслед экипажу, увозящему отца, мать и сестру, а затем спокой­но возвращается домой. Он был тогда, вероятно, очень маленьким ¹⁾. Следующим летом сестра осталась дома; была приглашена ^вернантка-лшличанка, ко-юрой было поручено наблюдение за детьми. В более позднем возрасте ему много рассказывали о его детстве²¹. Многое он сам знал, но, разумеется, без времен­ной или внутренней связи. Одно из этих преданий, несмет­ное число раз повторяемое впоследствии, по поводу его позднейшего заболевания, знакомит нас с проблемой, раз­решение которой будет нас занимать. Сначала он был, будто бы, кротким, послушным и спокойным ребенком, так что обыкновенно говорили, что ему следовало бы быть девочкой, а старшей сестре его — мальчуганом. Не Однаж­ды родители, возвратившись из летней поездки, нйп1ли в нем большую перемену. Он стал недовольным, раздражи­тельным, несдержаншлм, обижался по всякому поводу, бесился и кричал, как дикарь, так что родители, видя, что состояние его не меняется, высказывали опасение, что позже не будет возможности посылать его в школу. Это было в то лето, когда появилась англичанка-гувернантка, которая оказалась глупой, несносной особой, а к тому же еще и пьяницей. Мать поэтому была склонна привести в I) Два с половиной года Почти все сроки удалось впоследствии точно установить 2) Сообщениями такого рода нельзя обыкновенно пользоваться, как ма­териалом, заслуживающие^ неограниченного доверия. Весьма есте­ственно без особого труда заполнить пробелы воспоминаний пациен­та расспросам старших членов семьи, однако, я не могу с достаточной решительностью предупредить против такого приема То, что род­ственники рассказывают при подобных расспросах, подлежит воз­можно критическому отношению. Всегда приходится вести изложе­ние в зависимости от такого рода сообщений, при этом нарушает­ся доверие к анализу, так как над ним наставлена другая инстан­ция То, что только удается вспомнить, проявляется в дальнейшем течении анализа

380

3 Фрейд

связь перемену в характере мальчика влиянием англичан­ки, предполагая, что последняя привела его в раздраже­ние своим обращением. Проницательная бабушка, провед­шая лето с детьми, придерживалась мнения, что раздра­жительность ребенка вызвана раздорами между англичан­кой и няней. Англичанка неоднократно назьшала ее ведь­мой и выгоняла из комнаты. Ребенок открыто принимал сторону любимой няни и проявлял свою ненависть к гу­вернантке. Как бы то ни было, вскоре после возвращения родителей англичанку отпустили, а в несносном характе­ре ребенка в то же время ничто не переменилось. У пациента сохранилось воспоминание об этом тяже­лом времени. Он рассказывает, что первое бурное прояв­ление его характера имело место на Рождестве, когда он не получил двойного подарка, как то ему следовало, по­тому что день Рождества был одновременно и днем его рождения. Своими капризами и обидами он не щадил даже любимую няню и может быть ее-то мучил самым жестоким образом. Но эта фаза изменения характера не­разрывно связана в его воспоминаниях со многими други­ми странными и болезненными явлениями, которых он не умеет распределить во временной последовательности. Все, что сейчас последует в рассказе, — что не могло иметь место в одно и то же время и что полно внутреннего про­тиворечия, — он приводит к одному и тому же времени, которое определяет, как "еще в первом имении". Он по­лагает, что выехал из этого имения, когда ему было пять лет. Он помнит, что страдал "страхом", — чем пользова­лась его сестра, чтобы мучить его. У него была книжка с картинками, в которой был изображен волк, стоявший на задних лапах и широко шагавший. Когда ему попадалась на глаза эта книга, он начинал иссупленно кричать, боясь, что придет волк и сожрет его. Но сестра всегда умела так устраивать, что ему приходилось смотреть на эту картин­ку, и радовалась его испугу. Однако, он боялся и других животных, маленьких и больших. Однажды он гнался за красивой большой бабочкой с крыльями в желтых полос­ках, заостренных к концу, желая поймать насекомое (это был, вероятно, "Адмирал"). Вдруг его охватил ужасный страх перед этим насекомым, и он с криком прекратил ловлю. Он питал также к жукам и гусеницам страх и от­вращение. Но ему удалось вспомнить, что в то же время он мучил жуков и разрезал гусениц; и лошади внушали ему жуткое чувство. Когда били лошадь, он не мог сдер-

Обзор среды и история болезни

381

живать крика и однажды должен был из-за этого уйти из цирка. В других случаях он сам любил бить лошадей. Но по воспоминаниям своим он не мог решить, проявлялись ли эти противоположные отношения к животным одновре­менно, или же одно отношение сменялось другим, а в пос­леднем случае, в какой последовательности и когда. Он не мог также сказать, сменилось ли у него это тяжелое время фазой болезни, или сохранилось и в течение пос­ледней. Во всяком случае, его последующие рассказы оп­равдывали предположение, будто в те детские годы он перенес вполне явное заболевание неврозом навязчивос­ти. Он рассказал, что долгое время был очень набожен. Перед сном он должен был долго молиться и творить бес­конечно длинный ряд крестных знамений. Вечером он обыкновенно со скамейкой, на которую взбирался, обхо­дил все иконы, висевшие в комнате и проникновенно це­ловал каждую. С этим благочестивым церемониалом очень плохо, — а может быть, очень хорошо, -вязалось то обстоятельство, что он вспоминал богохульные мысли, возникавшие в уме его, как навождение диавола. Он дол­жен был думать: бог — свинья или бог — кал. Однажды во время путешествия на немецкий курорт отстрадал от навязчивости, так как должен был думать о святой трои­це, когда видел на улице три кучки навоза или другого кала. Тогда же он совершал своеобразный церемониал, когда видел людей, внушавших ему жалость: нищих, ка­лек, старцев. Он должен был с шумом выдохнуть воздух, чтобы не стать таким, как они; при определенных других условиях — втягивать также с силой воздух. Мне казалось вполне естественным предположение, что эти явные сим­птомы невроза навязчивости относятся к несколько более позднему возрасту и к периоду развития, чем явления страха и жестокости по отношению к животным. Более зрелые годы жизни пациента протекали при очень неблагоприятном отношении к отцу, который тог­да после неоднократных припадков депрессии не мог скрывать болезненных сторон своего характера. В течение первых лет детства взаимоотношения между сыном и от­цом отличались большой нежностью, воспоминания о ко­торой сохранились в памяти ребенка. Отец очень любил его и охотно с ним играл. Мальчик с малых лет гордился отцом и говорил, что хочет быть таким господином, как тот. Няня говорила ему, что сестра принадлежит матери, а он — отцу, чем он был очень доволен. На исходе детства

382

3. Фрейд

между ним и отцом произошло охлаждение. Отец явно оказывал предпочтение сестре, что очень огорчало маль­чика. Позже в отношениях к отцу доминировал страх. Около восьмилетнего возраста исчезли все явления, которые пациент относит к периоду жизни, начавшемуся с "испорченности" (Schlimmheit). Они исчезли не сразу, а несколько раз появлялись снова, но в конце концов исчез­ли, как думает больной, под влиянием учителей и воспи­тателей, которые к тому времени заняли место воспита­тельниц-женщин. Таковы, в общих контурах, загадки, разрешение которых предстояло найти психоанализу: от­куда взялась внезапная перемена характера мальчика, что означала его фобия п его перверсии, каким образом на­шла на него его навязчивая набожность и какая связь меж­ду этими всеми феноменами? Еще раз напоминаю, что наша терапевтическая работа касалась более позднего рецентного невротического заболевания и что объяснение тех более ранних проблем могло получиться только тог­да, когда течение анализа на некоторое время отступало от настоящего и вынуждало нас направляться обходным путем через самое раннее детство.

III. Соблазн и его непосредственные последствия

Самое естественное предположение имело, понятно, в виду англичанку-гувернантку, в присутствии которой наступила перемена в мальчике. У него сохранились два непонятных "покрывающих воспоминания" (deckerinn-^runeen^ относите льно пг^ Однажды, идя впереди, она сказала тем, кто за ней шел. посмотрите-ка на мой хвос­тик! Однажды во время езды, к великой радости детей, у нее улетела шляпа. Это указывало на кастрационный комплекс и вызывало предположение, что ее угроза по адресу мальчика много способствовала тому, что он стал так странно себя вести. Высказывать анализируемому такого рода предположения не представляют никакой опасности; они никогда не вредят анализу, если оказы­ваются ошибочными, и никто не станет их высказывать, не имея надежды приблизиться благодаря этому к дей­ствительности. Под непосредственным влиянием этого предположения у больного появились сновидения, толко­вание Koropbix не вполне удавалось, но которые, как буд­то, всегда вращались вокруг одного и того же содержа­ния. Поскольку их можно было понять, дело в них шло об агрессивных действиях мальчика по отношению к се­стре или гувернантке и об энергичных выговорах и на­казаниях за это. Как будто... после купания... обнажить сестру... покрывала... или одеяла... хотел сорвать или что-то в этом роде. Но из толкования не удалось получить что-либо определенное, и когда создалось впечатление, что в этих снах один и тот же материал разрабатывает­ся различным образом, то не могло уже подлежать со­мнению, как следует понимать эти мнимые воспомина­ния. Речь могла быть тут только о фантазиях, относящих­ся к детству, которые некогда возникли у больного, ве­роятно, в юношеские годы, и которые теперь снова по­явились в такой трудно узнаваемой форме. Понимание их далось не сразу, когда пациент вдруг вспомнил тот факт, что сестра соблазнила его на сексу-

384

3 Фрейд

альные поступки, "когда он был еще совсем мал, в пер­вом имении". Сперва явилось воспоминание, что в клозе­те, которым дети часто пользовались вместе, она предло­жила ему: покажем друг другу роро (задние части), и за словом последовало и дело Позже припомнилось более существенное в соблазне ее во всех деталях по времени и месту. Дело происходило весной, в такое время, когда отца не было дома; дети играли на полу в комнате, а мать что-то делала в соседней. Сестра схватила его орган, играла с ним и при этом рассказывала как бы в объяснение непо­нятные вещи про няню Няня делает то же самое со все­ми, например, с садовником, она ставит его половой орган внич и "!лт"\1 берет его гешт vr" 1аким образом, понятны сгалп предугаданные преж де фантазии. Они должны были уничтожить воспомина­ния о событии, которое оскорбляло позже мужское само­любие пациента, и достигли этой цели, заменив историчес­кую истину чем-то желательным. Согласно этим фанта­зиям, не он играл пассивную роль по отношению к сеет ре, а наоборот, он был агрессивен, хотел видеть сестру обнаженной, был остановлен и наказан и поэтому впал в гнев, о котором так много рассказывает домашняя тради ция. Было также целесообразно вплести в эту выдумку гувернантку, которой мать и бабушка приписывали глав­ную вину в его припадках гнева. Эти фантазии вполне соответствовали сложившимся легендам, которыми со временем великая и гордая нация старается окутать ела бость и неудачи своего появления на арене истории. В действительности, во всей этой истории соблазна и его последствий гувернантка могла принимать только весь­ма отдаленное участие. Сцена с сестрой имела место вес­ною того же года, в летние месяцы которого появилась гувернантка для замены отсутствующих родителей. Враж­дебность мальчика к гувернантке возникла иным образом. Тем, что она ругала няню и назвала ее ведьмой, она по­шла в его глазах по стопам сестры, рассказавшей впервые чудовищные вещи про няню, и, таким образом, дала ему возможность проявить по отношению к ней ту же антипа­тию, которая, как мы услышим, возникла к сестре вслед ствие соблазна. Но соблазн, совершенный сестрой, несомненно, не был фантазией Достоверность его была подтверждена расска­зом в более поздние зрелые годы, которого пациент ни­когда не забывал Двоюродный брат, старший более, чем

Соблазн и его непосредственные последствия

385

на десять лет, в беседе о сестре однажды рассказал ему, что он прекрасно помнит, что она была любопытная чув­ственная девочка. Ребенком четырех или пяти лет она как-то взобралась к нему на колени, расстегнула брюки, что­бы взять в руки его орган. Я прерываю теперь историю детства моего пациента, чтобы сказать несколько слов об этой сестре, ее разви­тии, дальнейшей судьбе и об ее влиянии на него. Она была двумя годами старше его и стояла всегда выше его по своему развитию. Ребенком она была мальчишески шаловливым, а затем стала блестяще развиваться интел­лектуально, отличаясь острым реалистическим умом, в занятиях предпочитала естественные науки, но также пя-<,а.\^ и стихи, которые ои-ц ценил очень высоко. Она ду­ховно значительно превосходила своих первых многочис­ленных поклонников и обычно смеялась'над ними. Но с началом двадцатых годов своей жизни она стала впадать в удрученное состояние, жаловалась, что недостаточно красива, и стала избегать общество. Ее отправили путе­шествовать в сопровождении близкой немолодой дамы; по возвращении она рассказывала совершенно невероят­ные вещи о том, как спутница ее мучила, но сохраняла, однако, сильную привязанность к своей мнимой мучи тельнице. Во время второго путешествия вскоре после этого она отравилась и умерла вдали от дома. Вероятно, ее заболевание было началом Dementia ргаесох. Она слу­жила одним из доказательств значительной невропати­ческой наследственности семьи, но никоим образом не единственным доказательством ее. Один дядя, брат отца, после многих лет жизни, полной чудачеств, умер, прояв­ляя симптомы тяжелого неврозы навязчивости; значи­тельное число родственников страдало и страдает более легкими нервными болезнями. Для нашего пациента сестра была в детстве не считая соблазна — неудобным конкурентом в отношениях к ро­дителям; беспощадно подчеркиваемое превосходство ее было для него очень тягостным. Он особенно завидовал ей за то уважение, которое отец оказывал ее умственным способностям и проявляемой интеллектуальной деятель­ности, между тем как он, интеллектуально подавленный со времени возникновения его невроза навязчивости, дол­жен был довольствоваться более низкой оценкой. С четыр­надцатилетнего возраста отношения между братом и сес трои стали улучшаться; сходный духовный склад и общая

386

З.Фрейд

оппозиция родителям сблизила их настолько, что между ними установились самые лучшие приятельские отноше­ния. Во время одного бурного сексуального возбуждения при наступлении половой зрелости он решился попытаться завязать с ней интимные физические отношения. Когда же она ему отказала в такой же мере решительно, как и лов­ко, он немедленно обратился к молоденькой крестьянской девушке, прислуживавшей в доме и носившей то же имя, что и сестра. Этим он совершил шаг, предопределивший гетеросексуальный выбор объекта, потому что все девуш­ки, в которых он впоследствии, при явных признаках на­вязчивости, влюблялся, были также прислугой, в отноше­нии образования и интеллигентности уступавшими ему. Если все эти лица были заместителями запретной для него сестры, то нельзя не признать, что решающим моментом при выборе объекта была тенденция унизить сестру, унич­тожить ее интеллектуальное превосходство, которое в былое время так подавляло его. Мотивам такого рода, продиктованным волей к могу­ществу, влечением индивида к самоутверждению, Адлер подчинил, наряду со всеми другими проявлениями, также и сексуальное поведение человека. Никогда не отрицая значения таких мотивов могущества, я никогда не был убежден в том, что они действительно могут играть при­писываемую им доминирующую и исключительную роль. Если бы я не довел анализ моего пациента до конца, то наблюдения, сделанные мной в этом случае, должны были бы послужить поводом к тому, чтобы исправить мое пред­взятое мнение в пользу взглядов Адлера. Неожиданным образом конец этого анализа дал новый материал, из ко­торого стало ясно, что эти мотивы могущества (в нашем случае тенденция унижения) влияли на выбор объекта только как дополнительная тенденция и как рационали­зация, между тем как настоящая, глубокая, детерминиру­ющая причина дала мне возможность остаться при моих прежних убеждениях ^ч. Когда случилось известие о смерти сестры, рассказы­вал пациент, он почувствовал еле ощутимый намек на душевную боль. Он заставлял себя проявлять признаки печали и с полным душевным спокойствием мог радовать­ся тому, что остался теперь единственным наследником. К этому времени он находился уже в течение нескольких

1) См. ниже.

Соблазн и его непосредственные последствия

387

лет во власти своей последней болезни. Должен сознать­ся, что одно только это сообщение лишило меня на неко­торое время уверенности в правильности моего диагноза. Можно бь1ло допустить, что боль из-за потери самого лю­бимого члена семьи в проявлении своем наткнется на за­держку из-за непрекращающейся ревности и вследствие примеси ставшей бессознательной инцестуозной влюблен­ности, но я все же не мог отказаться от мысли, что непро­явленный взрыв душевной боли должен был найти себе какую-нибудь замену. Эта замена в конце концов нашлась в другом, оставшемся ему непонятным проявлении чувств. Несколько месяцев спустя после смерти сестры он сам совершил путешествие в TV местность, где она умерла, посетил там место дуэли великого поэта, бывшей) тогда его идеалом, и проливал горячие слезы на этой могиле. Эта реакция казалась ему самому странной, потому что ему было хорошо известно, что со смерти обожаемого поэта прошло больше, чем два поколения. Он понял ее только тогда, когда вспомнил, что отец часто сравнивал стихотворения покойной сестры с произведениями вели­кого поэта. Другое указание на правильное понимание этого акта почитания, оказанного как будто поэту, он слу­чайно привел в своем рассказе. Прежде он неоднократно повторял, что сестра застрелилась, а теперь он должен внести поправку, что она приняла яд, Но поэт на дуэли был застреляй из пистолета. Теперь возвращаюсь к истории брата, которую я, од­нако, с этого момента должен в некоторой части изложить прагматически. Оказалось, что в то время, когда сестра начала свои попытки соблазна, мальчику было 31/4—3 1/2 года. Это произошло, как сказано, весною того же года, в летние месяцы которого появилась гувернантка, и ког­да осенью родители, по своем возвращении домой, нашли в нем такую глубокую перемену. Весьма естественно эту перемену в нем привести в связь с имевшим место в этот период времени пробуждением его сексуальности. Как реагировал мальчик на соблазн его старшей сест­ры? Ответ гласит: отказом, но отказ относился к лицу, а не к делу. Сестра, как половой объект, оказалась для него неприемлимой, вероятно, потому, что отношение к ней вследствие соревнования из-за любви родителей приняло враждебный характер. Он стал ее избегать, и ее ухажи­вания скоро кончились. Но он старался вместо нее найти другое любимое лицо, и рассказы самой сестры, ссылав-

388

3 Фрейд

шейся на пример няни, руководили ее выбором. Он начал поэтому играть перед няней своим органом, что, как и во многих других случаях, когда дети не скрывают своего онанизма, должно пониматься, как попытка соблазнить Няня разочаровала его, сделала серьезное лицо и сказа­ла, что нехорошо так делать: у детей, которые этим зани­маются, на этом месте делается "рана". Влияние этих слов, напоминающих угрозу, можно проследить в различных направлениях. Благодаря им ос лабла его привязанность к няне. Теперь он мог бы на нее рассердиться, позже, когда наступили его припадки яро сти, оказалось также, что он действительно озлоблен про­тив нее Но д \я него было характерно, что всякую л.иби-динозную позицию, от которой он должен Оыл онувз.иь ся, он сначала упорно защищал против новой. Когда на сцену появилась гувернантка и обругала няню, прогнала из комнаты, пыталась подорвать ее авторитет, он преуве­личил свою любовь к няне и проявил ненависть и упрям ство по отношению к нападающей гувернантке Тем не менее, втайне он стал искать другой секс} альный объект Соблазн указал ему на пассивную сексуальную цель — ис­кание чьих-либо прикосновений к своим гениталиям; мы услышим, от кого он хотел этого добиться и какие пути вели его к этому выбору. В полном соответствии с нашим ожиданием, мы узна­ем, что с первыми генитальными возбуждениями начались его сексуальные исследования л что скоро он столкнулся с проблемой кастрации. В это время он имел возможность наблюдать при мочеиспускании свою сестру и ее приятель­ницу. Благодаря своей проницательности, он мог бы и сам, наблюдая их, понять настоящее положение вещей, но он вел себя при этом так, как нам это известно о других маль чиках. Он отклонил мысль, что видит здесь подтвержде ние раны, которой угрожала няня, и объяснил себе, что это "переднее роро" девочек. Такое решение не покончи­ло с темой о кастрации; во всем, что он слышал, он нахо­дил новые намеки на нее. Когда однажды детям дали ок рашенные продолговатые конфеты, то гувернантка, склон­ная к диким фантазиям, объявила, что это куски разре­занный змей. Это напомнило ему, что отец однажды во время гуляния увидел змею и разрубил ее своей палкой на куски. Он слышал, как читали историю (из "Рейнеке-Лиса"), как волк хотел зимой ловить рыбу и пользовался своим хвостом для приманки, причем хвост примерз и

Соблазн и его непосредственные последствия

389

оторвался. Он расспрашивал о различных названиях, ко­торыми обозначают лошадей в зависимости от сохране­ния ими половых признаков. Он был, следовательно, за­нят мыслями о кастрации, но не верил в нее еще и не бо­ялся ее. Известные ему в то время сказки навели его на другие сексуальные проблемы. В "Красной Шапочке" и в "Семи козлятах" детей вынимают из живота волка. Был ли, следовательно, волк женским существом или, может быть, и мужчины могли иметь в животе детей? В то вре­мя это еще не было решено. Впрочем, во время этих ис следовании он не знал еще страха перед волком. Один из рассказов пациента откроет нам путь к пони манию перемены в характере, которая наступила у него во ире\1Я ото, '1.гпия ^>о,(1пе\ей в игдаленной связи с со­блазном Он рассказывает, что после отказа няни и ее уг­роз он скоро перестал онанировать. Начинающаяся сексу­альная жизнь под руководством генитальной зоны подвер­глась, таким образом, внешней задержке и отброшена была под влиянием этой задержки на прежнюю фазу пре-генитальной организации Вследствие подавления онаниз­ма, сексуальная жизнь мальчика приняла анально-садис-тический характер Он стал раздражительным, проявлял склонность к мучительству и удовлетворял себя таким образом, мучая людей и животных. Главным его объек­том была любимая няня, которую он ухитрялся мучить до того, что она заливалась слезами. Таким образом он мстил ей за полученньш отказ и одновременно удовлетворял свое половое желание в форме, соответствующей регрессивной фазе. Он начал проявлять жестокость к маленьким жи­вотным, ловить мух, чтобы оторвать у них крылья, давить жуков, в фантазии он любил бить также и крупных жи­вотных, лошадей Это все 6ь1ли безусловно активные, са­дистические проявления, об анальных чувствованиях этого времени речь пойдет в дальнейшем. Чрезвычайно ценно, что одновременно в воспоминани­ях пациента всплывали фантазии совершенно иного рода, содержащие картины того, как бьют и секут мальчиков, особенно бьют по пенису, а каких мальчиков должны были заменить эти анонимные объекты, легко понять из других фантазий, которые рисовали ему картины того, как престолонаследника запирают в карцер и бьют. Пре­столонаследником был, очевидно, он сам, садизм обратил­ся, следовательно,, в фантазии против него самого и пре­вратился в мазохизм. То обстоятельство, что половой

390

3 Фрейд

орган сам получает наказание, заставляет сделать вывод, что при этом превращении принимало участие сознание своей вины, что относилось к онанизму. В анализе не оставалось сомнения, что эти пассивные стремления появились одновременно или очень скоро пос­ле активно-садистических¹⁾. Это соответствует необычай­но ясной, интенсивной и длительной амбивалентности больного, которая здесь впервые проявилась в равномер­ном развитии противоположных частичных влечений. Такое положение вещей осталось и в будущем для него так же характерным, как и другая черта, выражающаяся в том, что, собственно говоря, ни одна из имевшихся у него когда-либо позиций либидо не уничтожалась вполне бо­лее поздней. Она сохранялась наряду со всеми другими и давала ему возможность постоянно колебаться, что было несовместимо с образованием установившегося характера. Мазохистические стремления мальчика приводят к другому пункту, упоминания о котором я избегал, пото­му что он был окончательно установлен только анализом следующей фазы развития пациента. Я уже упомянул, что после отказа, полученного от няни, он не стал больше свя­зывать с ней свои либидонозные ожидания и направил свои виды на другое лицо, как на сексуальный объект. Этим лицом был тогда отсутствующий отец. К этому вы­бору его привело совпадение случайных различных мо­ментов, в том числе и случайных, как-то воспоминание о змее, рассеченной на куски отцом; но главным образом он возобновил этим выбором свой первый и первоначальный выбор объекта, который, в соответствии в нарцисизмом маленького ребенка, совершен был путем отождествления. Мы уже слышали, что отец был для него образцом, вы­зывающим удивление, что на вопрос о том, чем он хочет быть, он обыкновенно отвечал: "господином, как отец". Этот объект идентификации его активных сгремлений стал теперь сексуальным объектом пассивного психичес­кого течения в анально-садистической фазе. Создается впечатление, будто соблазн, совершенный сестрой, втол­кнул его в пассивную роль и дал ему пассивную сексуаль­ную цель. Под постоянным влиянием этого переживания он описал теперь путь от сестры через няню к отцу, от

I) Под пассивными стремлениями я понимаю стремления с пассивной сексуальной целью, но имею при этом в виду не превращение одного влечения в другое, а только превращение цели в указанном смысле

Соблазн и его непосредственные последствия

391

пассивной установки по отношению к женщине к такому же отношению к мужчине и нашел при этом еще связь со своей прежней естественной фазой развития. Отец стал теперь снова объектом; идентификация, в соответствии с высшим развитием, сменилась выбором объекта; превра­щение активной направленности в пассивную было резуль­татом и признаком случившегося между тем соблазна. Активная установка по отношению к всемогущему отцу в садистической фазе была бы, разумеется, не так легко осуществима Когда отец вернулся к концу лета или осе­нью, припадки ярости и сцены буйства ребенка получили новое применение. По отношению к няне они служили активно-садистическим целям, по отношению к отцу они преследовали мазохические намерения. Проявлениями своей испорченности он хотел заставить отца прибегнуть к наказанию и ударам и получить от него, таким образом, желанное мазохическое сексуальное удовлетворение. Его припадки крика были прямо попытками к соблазну. Со­ответственно мотивировке мазохизма, он нашел бы при таком наказании также удовлегворение своего чувства вины. У него сохранилось воспоминание о том, как он во время такой сцены "испорченности" начинает громче кри­чать, как только к нему подходит отец. Но отец его не бьет, а старается успокоить тем, что играет с ним, как мячом, подушками постельки. Я не знаю, как часто необъяснимая "испорченность" ребенка дает родителям и воспитателям повод вспомнить о такой типичной связи фактов. Ребенок, который ведет себя так несносно, этим самым делает признание и хочет спровоцировать наказание. В наказании он ищет одновре­менно и успокоения сознания своей вины, и удовлетворе­ния своих мазохических сексуальных стремлений. Дальнейшим разъяснением нашего случая мы обязаны появившемуся с большой точностью воспоминанию о том, что все симптомы страха присоединились к признакам перемены в характере только после одного события. До того не было никакого страха, а непосредственно после события страх проявился в мучительной форме. Время этого превращения можно установить с полной точностью; это случилось перед самым днем рождения его на пятом году жизни Период детства, которым мы займемся, рас­падается благодаря этому сроку на две фазы" первая — "испорченности" и перверзности от момента соблазна в 3 1/4 года до дня рождения, и более длинная последующая,

392

3 Фрейд

в которой преобладают признаки невроза. Но событие, делающее такое подразделение возможным, было не внешней травмой, а сновидением, после которого он про­снулся со страхом.

IV. Сновидение и первичная сцена Этот сон, из-за содержащегося в нем сказочного мате­риала, я публиковал уже в другом месте ¹⁾ и сначала по­вторю уже сообщенное там-"Мне снилось, что — ночь, и я лежу в моей кровати (моя кровать стояла так, что ноги приходились к окну, перед окном находился ряд старых ореховых деревьев. Знаю, что бь1ла зима, когда я видел этот сон, и ночь). Вдруг окно само распахнулось и в большом испуге я вижу, что на большом ореховом дереве перед окном сидят несколько белых волков. Их было шесть или семь штук. Волки были совершенно белы и скорей похожи на лисиц или овчарок, так как у них были большие хвосты, как у лисиц, и уши их торчали, как у собак, когда они насторожатся. С боль­шим страхом, очевидно, боясь быть съеденным волками, я вскрикнул и проснулся Няня поспешила к моей кроват­ке, чтобы посмотреть, что со мной случилось. Прошло довольно много времени, пока я убедился, что то был толь­ко сон — так естественно и ясно рисовалась мне картина, как открывается окно и как волки сидят на дереве. Нако­нец, я успокоился, почувствовал себя так, будто избежал какой-то опасности, и опять заснул". "Единственным действием во сне было то, как распах­нулось окно, потому что волки сидели спокойно без вся­кого движения на ветках дерева, справа и слева от ство­ла и глядели на меня. Как будто все свое внимание они сосредоточили на мне. Думаю, что это был мой первый кошмарный сон. Мне было тогда три, четыре, самое большее — пять лет. До одиннадцати или двенадцатилет­него возраста я с тех пор боялся увидеть что-нибудь страшное во сне". При этом он дает еще рисунок, изображающий дере­во с волками на нем, подтверждающий его описание. Ана­лиз сновидения вскрывает нижеследующий материал. !) Сказочный материал в сновидениях Int Zeitschr f(u )r (a )i~[fl P-&\choanalyse В I, 1913

394

3 Фрейд

Это сновидение он всегда приводил в связь с воспоми­нанием о том, что в эти годы детства он проявлял всегда совершенно невероятный страх перед картинкой в одной книжке сказок, изображавшей волка. Старшая, значитель­но превосходившая его по развитию сестра, часто дразни-\а его, показывая ему под каким-нибудь предлогом имен­но эту картинку, вследствие чего он начинал ужасно кри­чать На картинке волк был изображен стоящим на зад­них лапах, с выставленной вперед одной задней лапой и протянутыми вперед передними лапами и навостренными ушами. Он думает, что картинка была иллюстрацией к сказке о Красной Шапочке Почему волки белы⁷ Это напоминает ему овец, боль­шие стада кото; ы\ разводились недалеко от имения Отец брал его иногда с собой при посещении этих стад, и он бывал в таких случаях всегда горд и счастлив. Позже — по наведенным справкам весьма возможно, что это было незадолго до сновидения — среди овец появился мор. Отец выписал своего ученика Пастера (Pasteur), который сделал животным прививку, но после прививки они погибали еще в большем количестве, чем до этого Каким образом волки попали на дерево⁷ По этому по­воду ему припоминается история, которую он слышал от дедушки. Он не может вспомнить, слышал ли он это до или после сновидения, но по содержанию рассказа это безусловно должно было предшествовать сновидению История эта гласит- Один портной сидел за работой в ком­нате, как вдруг распахнулось окно и на него прыгнул волк Портной бьет его аршином — нет, поправляется он — пор­тной схватывает его за хвост и отрывает хвост, так что ис пуганный волк убегает Несколько времени спустя порт ной шел лесом и вдруг видит стаю волков, от которых спасается на дерево Сначала волки растерялись, но нахо­дившийся среди них бесхвостый, желая отомстить порт­ному, предлагает, чтобы один волк влез на другого с тем, чтобы самый верхний добрался до портного Сам он — матерый старый волк — составит основание этой пирами­ды. Волки так и делают, но портной узнал наказанного посетителя и закричал вдруг, как и тогда: ловите серого за хвост. При этом воспоминании бесхвостый волк испу­гался, убежал, а все прочие свалились вниз В этом рассказе имеется дерево, на котором в снови­дении сидят волки Но он имеет также вполне связь с ка-страционным комплексов У сгарого волка портной ото-

Сновчденче и первичная сцена

395

рвал хвост Лисьи хвосты у волков в сновидении являют­ся вероятно компенсацией за эту "бесхвостость" Почему их имеется пять или шесть волков? На этот вопрос не находилось ответа, пока я не выразил сомнения в том, может ли его страшная картинка относиться непре­менно к сказке о Красной Шапочке Эта сказка дает по­вод только к двум иллюстрациям, ко встрече Красной Шапочки с во \ком в лесу и к сцене, когда волк лежит в чепчике бабуцпси в ее кровати. За воспоминанием о кар­тинке должна, следовательно, скрываться какая-нибудь другая сказка Тогда он скоро вспомнил, что такой сказ­кой может быть только сказка и волке и семи козлятах. Здесь имеется также число семь, потому что волк пожи­рает только шестерых козлят, а седьмой прячется в ящи ке от часов Также и белое встречается в этой сказке, по­тому что волк велит пекарю выбелить себе ногу, после того, как козлята при первом посещении узнали его по серой лапе Впрочем, в обеих сказках много общего. В обеих имеет место пожирание, взрезание живота, извле­чение съеденных, замена их тяжелыми камнями и, нако­нец, в обеих злой волк погибает В сказке о козлятах встре­чается также и дерево После обеда волк ложится под деревом и храпит Этим сном я должен буду заняться еще в другом мес­те, благодаря особому обстоятельству, и подробнее истол­ковать и оценить его. Это первый кошмарный сон, сохра­нившийся в воспоминаниях детства, содержание которого, в связи с другими снами, последовавшими вскоре после этого, и с известными событиями детства сновидца, будят совершенно исключительный интерес. Здесь мы ограничи­ваемся указанием на отношение сновидения к двум сказкам, имеющим много общего между собой, к "Красной Шапоч ке" и к "Волку и семи козлятам" Впечатление от этих ска­зок выразилось у ребенка в форме настоящей фобии жи­вотных, отличающейся от других подобный случаев толь­ко тем, что страшное животное было не легко доступным для восприятия объектом (вроде лошади и собаки), а зна­комо лишь по рассказам и из книжки с картинками В другой раз я подробно изложу, какое объяснение име­ют чти фобии животных и какое значение следует им при­писывать Пока замечу только, что это объяснение очень подо одит к главному характеру, который носил невроз сно­видца в более позднем возрасте Страх перед отцом был сильнейшим мотивом его заболевания, и амбивалентная

396

3. Фрейд

установка ко всякому заместителю отца господствовала во всей его жизни, как и в его поведении во время лечения. Если волк был у моего пациента только первым заме­стителем отца, то возникает вопрос, имеют ли сказки о волке, который пожирает козлят, и о Красной Шапочке своим тайным содержанием что-либо другое, чем инфан­тильный страх "перед отцом" ¹⁾. У отца моего пациента была, кроме того, особенность "ласковой брани", которую проявляют многие в обращении со своими детьми, и уг­роза в шутку: "я тебя съем" в первые годы, вероятно, не раз была произнесена, когда позже строгий отец, играя, ласкал своего маленького сына. Одна моя пациентка рас­сказала мне, что оба ее ребенка никогда не могли полю­бить дедушку, погому что, играя с ними, он их часто пу­гал тем, что вскроет им живот. Оставим в стороне все, что в этой статье предвосхища­ет использование сновидения, и вернемся к его ближайше­му толкованию. Хочу заметить, что это толкование соста­вило задачу, разрешение которой тянулось в течение не­скольких лет. Пациент сообщил сновидение очень рано и скоро присоединился к моему убеждению, что за этим скрывается причина его инфантильного невроза. В пери­од лечения мы часто возвращались к сновидению, но толь­ко благодаря самостоятельной работе пациента. Он все­гда подчеркивал, что два момента сновидения произвели на него самое сильное впечатление, во-первых — полное спокойствие и неподвижность волков и, во-вторых, напря­женное внимание, с которым они на него глядели. Так же казалось ему замечательным то длительное чувство реаль­ности, которым закончился сон. С этого последнего мы и начнем. Из нашего опыта с толкованием сновидений нам известно, что этому чувству реальности нужно придавать определенное значение. Оно убеждает нас в том, что нечто в латентном содержании сновидения имеет право считаться воспоминанием дей­ствительности, т.е. что сновидение имеет отношение к со­бытиям действительности, которые на самом деле име­ли место, а не только разыгрались в фантазии. Разумеет­ся, речь может идти только о действительности чего-либо, что неизвестно; например, убеждение, что дед действи-

1) Сравни подчеркнутое О Rank 'ом сходство этих обеих сказок с мифом о Кроносе (V(o )lkerpsychologische Paralielen w den mfantilen Sexiialt-heorien; Zentralblatt f(u')r Psychoanalyse, II, 8)

Сновидение и первичная сцена

397

тельно рассказал историю про портного и волка, или что ему, сновидцу, действительно читали вслух сказки про Красную Шапочку и про семь козлят, никогда не могло быть заменено чувством действительности более длитель ным, чем сновидение. Сновидение, как будто, намекало на какое-го событие, реальность которого подчеркивается особенно в противоположность нереальности сказок. Если за содержанием сновидения предполагать такую неизвестную, т.е. ко времени, когда приснился сон, уже за­бытую, сцену, то эта сцена должна была иметь место в очень раннем детстве. Сновидец так и говорит: когда я ви­дел этот сон, мне было три, четыре, самое большее пять лет. Мы можем прибавить ii этот сон \те что-то напомнил, что должно быть отнесено к еще более раннему периоду. К содержанию этой сцены должно привести то, что сно­видец подчеркнул из явного содержания сновидения, — мо­менты внимательного разглядывания и неподвижности. Мы, разумеется, ждем, что этот материал воспроизводит в каком-нибудь искажении неизвестный материал, может быть, даже искаженный в смысле полной противоположности. Из сырого материала, который дал первый анализ с па­циентом, можно было также сделать несколько выводов, которые удалось вплести в искомую связь. За упоминанием об овцеводстве можно было искать доказательств его сексу­альных исследований, интересы которых он мог удовлетво­рять во время своего посещения стад совместно с отцом, но при этом также должны были иметь место и намеки на страх смерти, потому что овцы погибли, по большей части, от мора. То, что в сновидении' было ярче всего, — волки на дереве, прямо вело к рассказу деда, в котором не могло быть ниче­го другого, захватывающего и возбуждающего сновидение, как только связь с кастрационным комплексом. Из первого неполного анализа сновидения мы далее заключили, что волк является заместителем отца, так что в этом первом кошмарном сне проявился страх перед от­цом — страх, который с того времени преобладал во всей его жизни. Такой вывод сам по себе, правда, не был еще обязателен. Но если в результате предварительного ана­лиза мы сопоставим то, что удается вывести из данного сновидцем материала, то у нас имеются приблизительно следующие отрывки для реконструкции: Действительное событие — относится к очень раннему возрасту — разглядывание — неподвижность — сексуаль­ные проблемы — кастрация — отец — что-то страшное.

398

3 Фрейд

Однажды пациент стал продолжать толкование снови­дения. Место сновидения, говорил он, в котором значится: вдруг окно само распахнулось, не совсем выяснено в отно­шении к окну, у которого сидит портной и через которое в комнату впрыгивает волк. Оно должно означать: вдруг от­крываются глаза. Следовательно, я сплю и вдруг просыпа­юсь, при этом что-то вижу: дерево с волками на нем. Про­тив этого ничего нельзя было возразить, но это можно было использовать дальше. Внимательное разглядывание, припи­сываемое в сновидении волкам, оказывается, нужно пере­нести на него самого. Тут в решительном пункте имело место превращение в противоположное, которое, впрочем, проявляется посредством другого превращения в явном содержании сновидения Превращением было также и то, что волки сидели на дереве, между тем как, по рассказу деда, они находились внизу и не могли влезть на дерево. Если в таком случае и другой момент, подчеркнутый сновидцем, искажен превращением в противоположное, тогда вместо неподвижности (волки сидят совершенно неподвижно, глядят на небо и не трогаются с места) дол­жно наблюдаться большое движение. Он, следовательно, внезапно проснулся и увидел перед собой сцену, заключав­шуюся в большом движении, на которую он смотрел с напряженным вниманием. В одном случае искажение со­стоит в замене субъекта объектом, активности пассивнос­тью, быть рассматриваемым вместо рассматривать; в дру­гом случае — в превращении в противоположное: спокой­ствие вместо подвижности. Дальнейший шаг вперед в понимании сновидения со­ставила появившаяся внезапно мысль: дерево это — елка. Теперь он уже знал, что сновидение появилось перед са­мым рождеством в ожидании сочельника. Так как день рождества был также и днем его рождения, то явилась возможность с точностью установить время сновидения и происшедшего в связи с ним изменения его душевного состояния. Это было накануне дня его рождения на чет­вертом году жизни. Он заснул в напряженном ожидании того дня, когда должен был получить двойные подарки. Нам известно, что ребенок при таких условиях легко пред­восхищает исполнение своих желаний в сновидении. В сновидении, следовательно, было уже рождество, содер­жание сновидения показывало ему предназначенные для него подарки, которые висели на дереве. Но вместо подар­ков оказались волки, и сон закончился тем, что им овла-

СновиВение и первичная сцена

399

дел страх быть съеденным волком (вероятно, отцом) и тогда он прибег к помощи няни. Знание его сексуального развития до сновидения дает нам возможность восполнить пробел в сновидении и объяснить превращение удовлет­ворения в страх. Среди образующих сон желаний сильней всего, вероятно, было желание получить сексуальное удов­летворение, которого он тогда добивался от отца. Силе этого желания удалось освежить давно забытые следы воспоминаний о сцене, которая могла ему показать, какой вид имело сексуальное удовлетворение, доставляемое от­цом, и в результате появился испуг, отчаяние перед испол­нением этого желания, вытеснение этого душевного дви­жения, выразившегося в этом желании, и он обратился в бегство от отца к не представляющей опасности няне. Значение этого срока — рождества — сохранилось в указанном воспоминании о первом припадке ярости, явив­шейся следствием неудовлетворенности рождественскими подарками. Воспоминание соединило правильное с непра­вильным; оно не могло быть верным без всяких измене­ний, потому что, согласно часто повторяемым показани­ям родителей, его "испорченность" обратила на себя вни­мание уже после их возвращения осенью, а не на рожде­стве; но самое существенное во взаимоотношении между недостаточным любовным удовлетворением, яростью и рождеством сохранилось в воспоминании. Но какой образ мог вызвать действующую в ночное время сексуальную тоску и оказаться в состоянии так ин­тенсивно отпугнуть от желанного удовлетворения? Судя по материалу анализа, этот образ должен был выполнить одно условие: он должен был подходить для того, чтобы обосновать убеждение в существовании кастрации. Страх кастрации становился в таком случае двигателем для пре­вращения аффекта. Тут я подхожу к месту, где мне приходится придержи­ваться хода анализа. Боюсь, это будет в то же время и тем местом, где читатель перестанет мне верить В ту ночь из хаоса бессознательных следов воспринятых впечатлений оживилась картина коитуса между родителя­ми при не самых обыкновенньк и для наблюдения особен­но благоприятных обстоятельствах. Постепенно удалось для всех вопросов, которые могли быть связаны с этой сце­ной, получить удовлетворительные ответы, благодаря тому, что этот первый сон в течение лечения возвращался с бес­конечными изменениями и в повторных изданиях, которым

400

,3 Фрейд

анализ давал желаемое объяснение Так выяснился сперва возраст ребенка во время этого наблюдения, а именно — около 1 1/2 года¹⁾ Он страдал тогда малярией, припадок которой наступал ежедневно в один и тот же час ²⁾ С деся тилетнего возраста он был подвержен временами депрес CIIBHLIM настроениям, начинавшимся после обеда и дости гавшим наибольшей высоты к пяти часам Этот симптом сохранился еще и во время аналитическою лечения Воз вращающаяся депрессия заменяла тогдашний припадок лихорадки и слабости, пятый час был или временем наи­большего повышения температуры или наблюденного ко­итуса, если оба срока вообще не совпадали³⁾ Вероятно, именно вследствие этой болезни он находился в комнате родителей Эта подтвержденная непосредственной тради цией болезнь заставляет нас перенести это событие на лето и вместе с тем предположить, что ребенку, родившемуся на рождестве, могло быть п+1 1/2 года Он спал, следова тельно, в комнате своих родителей в своей кроватке и про­снулся, вследствие повышающейся температуры, после обе­да, может быть, около пяти часов, отмеченных позже деп рессией Это согласуется с предположением о том, что это происходило в жаркий летний день, если допустить, что родители полураздетые ⁴⁾ прилегли отдохнуть после обеда Когда он проснулся, он стал свидетелем трижды повторен­ного ⁵⁾ коитуса a tergo, мог при этом видеть gemtahae мате­ри и perns отца и понял значение происходящего⁶⁾ Нако­нец, он помешал общению родителей и позже будет сказа но, каким именно образом

I) Наряду с этим мота бы оыть речь с гораздо меньшей вероятностью о едва допустимом в сущности возрасте в 1/2 года 2) Сравни позднейшее возвращение этого момента в неврозе навязчивое ти В сновидениях во время лечения — замена сильным ветром 1) С этим нужно привести в связь и то, что пациент нарисовал для иллюстрации сна только пять волков хотя в тексте сна говорится о шести или семи 2) В белом белье, белые волки 3) Почему три раза ⁷ Вдруг он стал утверждать, что эту деталь я узнал путем толкования Но это было неверно Эта мысль пришла ему сама в голову без какой бы то ни было критики и по обыкновению своему он ее приписал мне и благодаря такой проекции сделал ее более вероятной 4) Хочу сказать, что происходящее он понял в то время, когда ему при снился сон, в четыре года а не тогда когда сделал свое наблюдение В 1 1/2 года он по лучил определенное впечатление, понимание кото рого стало для него возможный позже в то время когда он видел сон благодаря своему развитию сексуальному возбуждению и сексу альному исследованию

Сновидение и первичная сцена

401

В сущности, ничего необыкновенного нет в этом, и не производит впечатления дикой фантазии тот факт, что молодая, несколько лет тому назад поженившаяся суп ружеская пара после послеобеденного сна в жаркую лет нюю пору предается нежному общению и не обращает при этом внимания на присутствие полуторагодовалого спящего в своей кровати ребенка Я полагаю, что это скорее нечто банальное, повседневное, и предполагаемое положение при коитусе не может повлиять на наше мне ние В особенное ги, если из имеющегося .материала не следует, что коитус всякий раз производился в положе нии a tegro Одного раза было достаточно, чтобы дать зрителю возможность сделать наблюдения, которые Ьыло бы очень тр\дно сделать или даже совсем невоз можно при другом положении любящих Содержание самой сцены не может, поэтому, быть доказательством того, что она не заслуживает доверия Сомнение в веро ятности направится на три других пункта на то, что ре бенок в раннем возрасте 1 1/2 лет окажется в состоянии воспринять такой сложный процесс и с такой точностью сохранить его в бессозна! ельном, во вторых — против того, что последующая, дошедшая до понимания, обра ботка воспринятого таким образом впечатления возмож на в четыре года, и, наконец, что может удастся каким бы то ни было способом довести до сознания подробно сти такой сцены, пережитой и понятой при таких обсто ятельствах в общей связи и убедительным образом ¹⁾ Позже я более тщательно исследую эти и другие со мнения, уверяю читателя, что я не менее, чем он, кри тически отношусь к допущению такого наблюдения у ре бенка, и прошу его вместе со мной решиться пока по верить в реальность этой сцены Сперва продолжим изу чение этой "первичной сцены" ("Urszene") к сновидению,

1) Из первой из этих трудностей нельзя вычти допустив что ребенок к тому времени когда он наблюдал эту сцену, был вероятно стар ше на год то есть ему оыло 2 1/2 года когда он, может быть уже умел вполне хорошо говорить Для моего пациента благодаря сово купности привходящих обстоятельств в данном случае такое ото двигание времени событии почти исключается Впрочем, необходи мо принять во внимание что подобные сцены наблюдения родитель ского коитуса вовсе не редко открываются в анализе Но условием их является именно то что они случаются в раннем детстве Чем старше ребенок тем тщательней на известном социальном уровне родители станут ооерегать реоенка от возможности делать тако го рода наблюдения

402

3 Фрейд

к симптомам и к истории жизни пациента. Мы просле­дим в отдельности, какое действие произвело содержа­ние сцены, по существу, и одно из ее зрительных впе­чатлений, в частности. Под последним я понимаю положение родителей, ко­торое он видел, — вертикальное мужчины и звероподоб­ное, согнутое -женщины. Мы уже слышали, что в то вре­мя, когда он страдал страхами, сестра пугала его кар­тинкой из сказок, на которой волк был изображен в вер­тикальном положении, с выдвинутой вперед задней ла­пой, протянутыми вперед передними и навостренными ушами. Во время лечения он не пожалел трудов на по­иски в антикварных магазинах, пока не отыскал книж­ку сказок из своего детства и узнал пугавшую его кар­тинку в иллюстрации к сказке о "Волке и семи козля­тах". Он полагал, что положение волка могло ему на­помнить положение отца во время сконструированной "первичной сцены". Эта картинка, во всяком случае, стала исходным пунктом дальнейшего развития страха. Когда он на седьмом или восьмом году жизни однаж­ды узнал, что завтра к нему придет новый учитель, он в ближайшую ночь видел этого учителя во сне в виде льва, который с громким рыканием приближался к его кровати в положении волка на той картинке, и опять проснулся со страхом. Фобия волка была тогда уже преодолена, у него была поэтому свободная возмож­ность выбрать себе нового зверя, как предмет страха, и в этом позднем сновидении он узнал в учителе замес­тителя отца. Каждый учитель его в более поздние годы его детства играл ту же роль отца и приобретал влия­ние отца как в хорошую, так и в дурную сторону. Судьба дала ему особенный повод освежить свою фо­бию волка в гимназическое время и лежавшее в осно­ве ее отношения сделать исходной точкой тяжелых за­держек. Учитель, преподававший в его классе латынь, назывался Вольф (волк). С самого начала он стал его бояться; однажды учитель его жестоко выбранил из-за глупой ошибки в латинском переводе, и с тех пор он не мог уже освободиться от чувства парализующего стра­ха перед этим учителем, страха, который скоро пере­несся на других \-чителей. Но и случай, при котором он ошибся в переводе, не был свободен от внутренних от­ношений. Он должен был перевести латинское слово "filius" и перевел его, употребив французское слово "fils"

Сновидение и первичная сцена

403

вместо соответствующего слова на родном языке. Волк все еще оставался отцом ¹⁾. Первый "преходящий симптом" ("passagere Symptom")²⁾, который появился у пациента во время лечения, относился еще к фобии волка и к сказке о семи козлятах. В комнате, где происходили первые сеансы, находились большие стен ные часы против пациента, лежавшего отвернувшись от меня на диване. Я обратил внимание на то, что он время от вре­мени поворачивал ко мне лицо, смотрел на меня очень дру­желюбно, как будто старался умилостивить меня, и затем переводил взор на часы. Я полагал тогда, что этим он вы­ражает свое сильное желание поскорей закончить сеанс. Долгое время спустя пациент напомнил мне эту игру вы ражения его лица и жестов и дал мне ее объяснение, напом­нив, что самый молодой из семи козлят спрятался в ящи­ке стенных часов, между тем как шесть остальных его бра­тьев были съедены волком. Он хотел тогда сказать: будь добр со мной Должен ли я тебя бояться? Сожрешь ли ты меня? Должен ли я спрятаться от тебя в ящике от часов, как самый молодой из козлят? Волк, которого он боялся, был, несомненно, его отец, но страх перед волком был связан с условием вертикаль­ного положения. На основании своих воспоминаний он с полной определенностью утверждает, что изображения волка, идущего на всех четырех лапах, как в сказке "Крас­ная Шапочка", лежащего в кровати, не испугали бы его. Не меньшее значение имело положение, в котором он, согласно нашей конструкции первичной сцены, видел женщину; но это значение осталось ограниченным в сек­суальной области. Самым замечательным явлением в его любовной жизни по наступлении зрелости были припад ки навязчивой чувственной влюбленности, которые насту­пали и вновь исчезали в загадочной последовательности,

1) После этой брани со стороны учителя — Вочьфа ему стало известно общее мнение товарищей, что учитель для примирения ждет от него денег К этому мы вернемся позже Могу себе представить, какое большое значение это имело бы для рационалистического на такую историю болезни, если бы можно было предположить, что весь страх перед волком в действительности исходил от учителя латинского языка с такой фамилией, что он был проецирован обратно в дет­ство и вызвал при посредстве иллюстрации к сказке фантазию о . первичной сцене Но с этим согласиться нельзя, первенство фобии волка во времени и перенесение ее в детские годы в первом имении установлены с несомненностью А сновидение в 4 года⁷ ?.) Ferencv — (U )ber passagere Symptombildung w(a:)hrend der Analyse Zen-iralblattf Psychoanalyse, II Jhg 1912 S 588ff

404

3. Фрейд

развивали в нем колоссальную энергию даже в периоды заторможенносги и овладеть которыми бь1ло совершенно не в его власти. Полную оценку этой навязчивой любви я должен отложить до другого места вследствие особенно ценной связи ее с другими моментами, но здесь могу ука­зать, что она была связана с определенным, скрытым для него условием, узнать о котором удалось только во вре­мя лечения. Женщина должна была занять положение, какое в первичной сцене мы приписываем матери. Круп­ные, бросающиеся в глаза задние части он с юных лет вос­принимал, как самую привлекательную прелесть женщи­ны; коитус a tergo почти не доставлял ему наслаждения. Критическое соображение вполне оправдывает возможное здесь возражение, что такое сексуальное предпочтение, оказываемое задним частям тела, составляет общий харак­тер лиц, склонных к неврозу навязчивости, и не оправды­вает объяснение, приписываемое особенному впечатлению, имевшему место в детские годы. Оно входит в состав анально-эротического предрасположения и относится к тем архаическим чертам, которыми отличается эта кон­ституция. Коитус a tegro — more ferrarum можно ведь фи­логенетически рассматривать, как более старую форму. Мы вернемся к этому пункту в позднейшей дискуссии, когда приведем материал, касающийся бессознательных условий его любовного чувства. Будем теперь продолжать рассмотрение отношений между сновидением и первичной сценой. Согласно тепе­решним нашим ожиданиям, сон должен был представить ребенку, радующемуся исполнению своих желаний к рож­деству, картину сексуального удовлетворения отцом в том виде, в каком он это наблюдал в той первичной сцене, что стало образцом собственного удовлетворения, которое он желал получить от отца. Но вместо этой картины появля­ется материал истории, незадолго до того рассказанной дедом: дерево, волки, "бесхвостость" в форме сверхком­пенсации в виде пушистых хвостов означенных волков. Здесь у нас не хватает связи*, ассоциативного моста, кото­рый ведет от содержания первичной сцены к истории о волке. Эта связь создается опять-таки только этим поло­жением. Бесхвостый волк предлагает другим в рассказе деда взобраться на него. Эта деталь вызвала в воспоми­наниях картину первичной сцены. Таким путем матери­ал первичной сцены мог быть заменен материалом из ис­тории о волке и при этом одновременно двое родителей

Сновидение ч первичная сцена

405

могли быть заменены по желанию несколькими волками. Ближайшее превращение содержания сновидения состо­яло в том, что история о волке приспособилась к содер­жанию сказки о "Семи козлятах", позаимствовав у нее число семь¹⁾. Превращение материала: первичная сцена — история о волке — сказка о семи козлятах — является от­ражением развития хода мыслей во время образования сновидения: тоска по сексуальному удовлетворению отцом — понимание связанного с ним условия кастрации — страх перед отцом. Полагаю, что кошмарный сон четырехлет­него ребенка только теперь ясен вполне²¹.

I) Шесть 11ли семь значится во сне' 6 — число съеденных детей, 7-ой спасается а часовой ящик Строгий зи^он толкования сновидения сохраняет свою cu.iy, каждая деталь получает свое объяснение. 2) После того, как нам удался синтез этого сна, я хочу попробовать изложить в ясной форме отношение явного содержания сновидения к скрытым его мыслям. Ночь, я лежу в своей кровати. Последнее является началом репродукции первичной сцены "Ночь " — представляет собой искажение вместо — я спал. Замечание' я знаю, что бьпа зима, когда мне это присни­лось, и ночь, — относится к воспоминанию о сновидений и не вхо­дит в его содержание. Оно вполне верно: это была одна из ночей, ближайших ко дню его рождения, тек рождеству Вдруг окно само распахнулось. Это нужно понимать — вдруг я сам про­сыпаюсь, воспоминание о первичной сцене Влияние истории о волке, в которой волк вскакивает через окно, оказывает свое модифицирую­щее действие и превращает непосредственное выражение в обратное. Введение окна служит одновременно для того, чтобы переместить в настоящее время следующее содержание сновидения. В сочельник вдруг открывается дверь и появляется елка с подарками. Здесь сказывает­ся таким образом влияние действительного рождественского ожида­ния, которое включает в себя сексуальное удовлетворение. Большое ореховое дерево заменяет елку. т.е. относится к действитель­ному; кроме того, еще дерево из истории о волке, на которое взби­рается преследуемый портной, и под которым стерегут его волки. Высокое дерево является также, как я в этом часто убеждался, символом наблюдения Voyeurtum' если сидишь на дереве, можешь ви­деть все, что происходит внизу, а сам остаешься невидимым Срав­ни известную историю Боккаччо и др. Волки Их число: шесть ши семь В истории о волке появляется целая стая без указания числа Определение числа указывает влияние сказки о семи козлятах, из которых съедено шесть. Замена числа два в пер­вичной сцене несколькими, что было бы абсурдно в первичной сцене, желательно сопротивлению, как средство искажения В сделанном к этому сну рисунке сновидец подчеркнул число пять, исправляющее, вероятно, указание' была ночь Они сидят на дереве Во-первых, они заменяют висящие на дереве рожде­ственские подарки Но они также помещены на дерево потому, что это может означать' они глядят В истории деда они находятся под деревом Их отношение к дереву превращено, следовательно, во сне в обратное, откуда приходится заключить, что в содержании сновиде­ния имеют место еще и другие превращения латентного материала

406

3. Фрейд

После всего вышесказанного я могу лишь вкратце оста­новиться на патологическом влиянии "первичной сцены" и на тех изменениях, которые пробуждение этой сцены выз­вало в его сексуальном развитии. Проследим только то дей­ствие, которое нашло себе выражение в сновидении. Поз­же выяснится, что не одно только сексуальное течение про-Они глядят на него с напряженным вниманием. Эта черта происходит все­цело из первичной сцены, за счет полного превращения в сновидений. Они совсем белые. Эта несущественная, сама по себе. но резко подчерк­нутая в рассказе сновидца черта, своей интенсивностью обязана зна­чительной спайке элементов из всех слоев материала и соединяет второстепенные детали других источников сновидения со значитель­ной частью первичной сцены. Это последнее детерминирование ис­ходит из белизны нос11.1Ы1пгп ч постельного белья родителей; сюда же относится белизна овечьих стад, собак пастухов, как намек на его сексуальное исследование над животными, белизна в сказке о семи козлятах, в которой мать узнают по белизне ее руки. Ниже мы пой­мем, что белое белье является также намеком на смерть. Они сидят неподвижно. Этим высказывается противоречие с странным содержанием виденной сцены, с подвижностью, которая, благодаря свя­занному с ней положению, соединяет первичную сцену с историей о волке. У них хвосты, как у лисиц. Это должно противоречить результату, ко­торый получился от влияния первичной сцены на историю о волке, и в этом приходится признать самый важный вывод, к которому привело его сексуальное исследование: значит, действительно существует кас­трация. Испуг, с которым встречается этот результат размышления, находит себе, наконец, выход в сновидении и приводит его к концу. Страх быть съеденным волками. Сновидцу казалось, что этот страх не мотивирован содержанием сновидения. Он говори.1: мне не следовало бы бояться, потому что волки были скорее похожи на лисиц или на собак, они на меня не бросались для того, чтобы укусить меня, и они были совершенно спокойны и совсем не страшны. Мы узнаем, что работа сновидения некоторое время старалась обезвредить мучитель­ные содержания, превратив их в противоположные (они неподвиж­ны, у них самые прекрасные хвосты), пока, наконец, это средство уже не помогает, и страх берет верх. Он достигает этого при по­мощи сказки, в которой детки — козлята пожираются волком — отцом. Возможно, что это место сказки само по себе напомнило шутливые угрозы отца, когда он играл с ребенком, так что страх быть съеденным волком так. же хорошо мог быть воспоминанием, как и заменой путем сдвига. Мотивы желаний в этом сновидений совершенно осязательны; к поверхно­стным желаниям дня, чтобы скорее уже наступило рождество (сны от нетерпения), присоединяется более глубокое непрекращающееся в то же время желание сексуального удовлетворения от отца, которое сначала заменяется желанием снова увидать то, что тогда произв&ю такое сильное впечатление. Тогда протекает психический процесс от испол­нения этого желания в воспоминаниях о первичной сцене до ставшего теперь неизбежным отказа этого желания и вытеснения. Обстоятельность и подробность изложения, необходимые благодаря ста­ранию дать читателю какой-нибудь эквивалент взамен убедительно­сти проведенного над самим собой анализа, пусть убедит его не тре­бовать публикации анализов, тянувшихся в течение нескольких лет. .

Сновидение и первичная сцена

407

изошло от этой первичной сцены, а целый ряд течений, прямо расщепление сексуальной жизни. Далее мы долж­ны будем принять во внимание, что оживление этой сцены (я нарочно избегаю слова: воспоминание) имеет то же дей­ствие, как если бы это было настоящее переживание. Сце­на действует спустя некоторое время, и за это время — в промежутке между полутора и четырьмя годами — она не потеряла своей нежности. Может быть, мы в дальнейшем найдем признаки того, что определенное действие она ока­зала уже в то время, когда была воспринята, т.е. начиная с полугорых лет. Когда пациент погружался в ситуацию пер­вичной сцены, то он высказал следующее самонаблюдение. Раньше он полагал, что наблюдаемое происшествие пред­ставляет собой акт насилия, но этому не соответствовало выражение удовольствия, которое он видел на лице мате­ри; он должен был признать, что дело идет тут об удовлет­ворении ¹⁾. Существенно новым, что дало ему наблюдение над общением родителей, было убеждение в действитель­ном существовании кастрации, возможность которой уже раньше занимала его мысли (вид обеих девочек, пускавших мочу, угроза няни, объяснение гувернантки, данные ею кон-

1) Правильнее всего, может быть, мы поймем указание пациента, если допустим, что сначала предметом его наблюдения был коитус в нор­мальном положении, который должен произвести впечатление сади­стического акта. Только после этого переменилось положение, так что у него был случай сделать другие наблюдения и рассуждать иначе. Но это предположение не достоверно и не кажется мне необходи­мым. Сокращенное изложение текста не должно заставить нас за­быть настоящее положение вещей, а именно, что анализируемый в возрасте 25 лет выражал словами впечатления и душевные движе­ния, относившиеся к четырехлетнему возрасту, которые тогда он выразить не сумел бы. Если пренебречь этим замечанием, то легко может показаться комичным и невероятным, что четырехлетний ребенок может быть способным высказывать такие специальные суждения ч ученые мысли. Это просто второй случай запоздалого действия. В возрасте полутора лет ребенок получает впечатление, на которое он не может достаточно полно реагировать. В четы­рехлетнем возрасте, когда это впечатление снова оживает, оно про­изводит на него сильное впечатление, и он начинает его понимать. И только двадцать лет спустя, во время анализа, ему удается со­знательным мышлением понять то, что в нем тогда происходило. Анализируемый вполне правильно не принимает во внимание эти три временные фазы и переносит свое настоящее я в далекую прошлую ситуацию. Мы следуем за ним в этом, потому что при правильном самонаблюдении и толковании эффект должен получиться такой, будто можно было бы пренебречь промежутком между второй и третьей временной фазой. У нас также нет других средств описать процессы во второй фазе.

408

3 Фрейд

феты, воспоминание о том, что отец палкой разрубил на куски змею) Ибо теперь он видел собственными глазами рану, о которой говорила няня, и понял, что существование ее является необходимым условием для общения с отцом Он не мог уже смешивать ее с роро, как при наблюдении над маленькими девочками¹⁾ Сновидение закончилось страхом, от которого он успо­коился не раньше, чем к нему подошла няня. Он, следо­вательно, бежал от отца к ней Страх был отказом от желания сексуального удовлетворения отцом, стремление к которому ему было внушено сном. Формулировка стра­ха: быть съеденным отцом, была только, как мы услы­шим, регрессивным превращением желания иметь обще­ние с отцом, т.е оыть им так удовлетворенным, как мать Его последняя сексуальная цель, пассивная установка к отцу, подверглась вытеснению, ее место занял страх перед отцом в форме фобии волка А каковы двигающие силы этого вытеснения? Судя по всему положению вещей, такой силой могло быть только нарцистическое генитальное либидо, которое из опасения за свой мужской орган воспротивилось удовлетворению; необходимым условием казался отказ от этого органа. В угрожаемом нарцисизме он почерпал то мужество, с ко­торым противился пассивной установке к отцу Теперь мы обращаем внимание на то, что в этом пун­кте изложения мы должны изменить нашу терминологию. Во время сновидения он достиг новой фазы в сексуальной организации До сих пор сексуальные противоположнос­ти выражались для него в активном и пассивном. Со вре­мени соблазна его сексуальная цель была пассивной, вы ражалась в желании, чтобы дотрагивались до его генита­лий; затем, благодаря регрессии на прежнюю ступень са диетически-анальной организации превратилась в мазохи-ческую, в желание быть избитым и наказанным. Ему было безразлично, достигнет ли он этой цели у мужчины или женщины. Не принимая во внимание различие полов, он перешел от няни к отцу, требовал от няни, чтобы она ка­салась его органа, и желал спровоцировать отца на нака­зание При этом гениталии во внимание не принимались, в фантазии о том, чтобы его били по пенису, нашла себе выражение связь, скрытая благодаря регрессии. Активи

I) Как он справился далее с этой частью проблемы, мы узнаем ниже при исследовании его анальной эротики

Сновидение и первичная сцена

409

рование первичной сцены в сновидении снова привело его обратно к генитальной организации. Он открыл вагину и биологическое значение мужского и женского. Он понял теперь, что активное равнозначно мужскому, и пассивное — женскому. Его пассивная сексуальная цель должна; •6bi теперь превратиться в женскую, получить выражение i чтобы отец совершил над ним половой акт, вместо; что­бы отец бил по гениталиям или по роро. Эта женская цель подпала теперь вытеснению, и ее пришлось заменить стра­хом перед волком. Здесь мы должны прервать обсуждение его сексуаль­ного развития до тех пор, пока на эту раннюю стадию его истории не прольется новый свет из более поздних стадий Для оценки,,фобии волка мы ^ще прибавим, что волками стали и мать, и отец Мать стала кастрированным волком, который позволил другим взобраться на себя, отец превра­тился в волка, который взбирался. Но мы слышали, как он уверял, что его страх относился только к стоящему волку, т.е. к отцу. Далее, мы должны обратить внимание на то, что страх, которым закончился сон, имел прообраз в рассказе деда В этом рассказе кастрированного волка, который позволил другим взобраться на себя, охватыва­ет страх, как только ему напоминают о его "бесхвостос-ти". Похоже на то, как будто в процессе сновидения он отождествил себя с кастрированной матерью и воспроти­вился этому в вполне правильном убеждении: если ты хочешь получить удовлетворение от отца, то должен, как мать, согласиться на кастрацию; но я этого не хочу. Итак, явный протест мужественности! Однако, уясним себе, что сексуальное развитие случая, подлежащее сейчас нашему изучению, страдает для нашего исследования тем недостат­ком, что протекает с нарушениями. Сначала на него про­изводит решительное влияние соблазн, а затем его нару­шает сцена наблюдения коитуса, которая впоследствии действует, как второй соблазн.

V. Несколько принципиальных соображений

Белый медведь и кит, как говорят, не могут вести друг с другом войны, так как каждый ограничен пределами своей стихии, и не могут попасть друг к другу, Так же не­возможно и мне вести дискуссии с работниками в облас­ти психологии или невротики, не признающими исходных положений психоанализа и считающими его результаты искусственными. Наряду с этим в последние годы разви­лась оппозиция и других авторов, которые, по их собствен­ному мнению по крайней мере, стоят на почве анализа, не оспаривают его техники и результатов и оставляют за со­бой только право из того же материала делать иные вы­воды и по другому понимать его. Но теоретические возражения по большей части оста­ются бесплодными.. Как только начинаешь отдаляться от материала, из которого приходится исходить, сейчас же подвергаешься опасности опьянеть от собственных взгля­дов и даже отстаивать мнения, которым противоречит всякое наблюдение. Поэтому мне кажется несомненно целесообразней бороться с противоположными взгляда­ми тем, что подвергаешь их испытанию на отдельных случаях и проблемах. Выше я указал, что многие, наверное, будут считать невероятным, "чтобы ребенок в раннем возрасте полуто­ра лет оказался в состоянии получать восприятия такого сложного процесса и с такой точностью сохранить их в бессознательном, во-вторых, чтобы позже — в возрасте че­тырех лет — возможна была дошедшая до сознательного понимания обработка этого материала, и, наконец, чтобы каким-нибудь методом могло удасться довести убедитель­ным и связным образом до сознания и подробности такой сцены, пережитой и понятой при таких обстоятельствах". Последний вопрос чисто фактический. Кто берет на себя труд вести анализ в таких глубинах при помощи опи­санной техники, тот убедится, что это весьма возможно; кто этого не делает и обрывает анализ в каком-нибудь

Несколько принципиальных соображении

411

более высоком слое, тот лишается возможности судить об этом. Но этим не разрешается понимание того, что добы­то путем глубокого анализа. Оба других соображения опираются на пренебрежи­тельную оценку ранних детских впечатлений, для которых не допускается такого длительного действия. Причину неврозов желают искать исключительно в серьезных кон­фликтах более поздней поры жизни и предполагают, что значение детства раздувается в анализе благодаря склон­ности невротиков выражать свои интересы настоящего времени воспоминаниями и символами прошлого. При такой оценке инфантильного момента отпадает много, что принадлежит к самым интимным особенностям анализа, разумеется, также многое, что вызывает сопротивление ему и подрывает доверие стоящих в стороне от него. Итак, мы возбуждаем дискуссию по поводу взгляда, что такие сцены раннего детства, какие открывает исчерпывающий анализ неврозов, например, нашего случая, не представ­ляют собой репродукции настоящих событий, которым можно приписать влияние на дальнейший склад жизни и на образование симптомов; это только образование фан­тазий, возникающих в период созревания и предназначен­ных в известной степени для символической замены ре­альных желаний и интересов, и обязанных своим возник­новением регрессивной тенденции, отходу от задач насто­ящей действительности. Если это так, то нет, разумеется, надобности в том, чтобы делать такие странные допуще­ния по поводу душевной жизни и интеллектуальных спо­собностей детей в самом раннем возрасте. Этому взгляду соответствует, помимо общего нам всем желания рацио­нализации и упрощения трудных задач, также и нечто фактическое. Является также возможность устранить на­перед сомнения, возникающие именно у практического аналитика. Приходится сознаться, что если верен выше­изложенный взгляд на инфантильные сцены, то в прове­дении анализа сначала ничего не меняется. Если у невро­тика имеется дурная особенность отнимать свой интерес от настоящего и направлять его на такие регрессивные замены его фантазии, то ничего другого нельзя сделать, как последовать за ними на этом пути и привести в его сознание эти бессознательные продукции, потому что, не­зависимо от их реальной незначимости, они чрезвычайно ценны для нас, как временные носители и обладатели интереса, который мы хотим освободить и направить на

412

3. Фрейд

задачи настоящей действительности. Анализ необходимо вести точно также, как если в наивном доверии принимать за истину такие фантазии. Пришлось бы сказать больно­му: "ну, хорошо; ваш невроз протекал так, как будто бы в детском возрасте у вас такие впечатления были и затем продолжали свое действие. Но вы ведь видите, что это невозможно, это были продукты вашей фантазии, кото­рые должны были отвлечь вас от предстоявших вам ре­альных задач. Теперь позвольте нам исследовать, каковы были эти задачи и какие соединительные пути существо­вали между этими задачами и вашими фантазиями". Пос­ле того, как будет покончено с этими детскими фантази­ями, будет приступлено ко второй части лечения, имею­щей ввиду реальную жизнь. Сокращение этого пути, т.е. изменение применяемого до сих пор психоаналитического лечения, было бы техни­чески недопустимо. Если не довести до сознания больно­го эти фантазии в их полном объеме, то нельзя дать ему возможности располагать связанным с ними интересом. Если отвлечь его от них, когда начинаешь догадываться об их существовании и общем объеме, то только поддер­живаешь'таким образом работу вытеснения, благодаря которой они оказались недосягаемыми для всех усилий больного освободиться от их влияний. Если преждевремен­но обесценить их в его глазах, открыв ему, что речь идет только о фантазиях, не имеющих никакого реального зна­чения, то никогда не встретишь с его стороны содействия для приведения их в его сознание. Аналитическая техни­ка не должна поэтому при правильном ведении подверг­нуться никакому изменению, независимо от оценки этих инфантильных сцен. Я упомянул, что, понимая эти сцены, как агрессивные фантазии, можно сослаться, для подкрепления, на неко­торые фактические моменты. Прежде всего, следующее: эти инфантильные сцены репродуцируются в лечении — поскольку хватает до настоящего времени моего опыта — не как воспоминание, они — результаты конструкции. Понятно, многим благодаря одному этому признанию спор покажется уже разрешенным. Я не хотел бы быть неправильно понятым. Всякий ана­литик знает и много раз убеждался, что при удачном ле­чении пациент сообщает много воспоминаний из детства, в появлении которых — быть может, первичном появле­нии — врач не чувствует себя совершенно виновным, так

Несколько принципиальных соображений

413

как никакими конструктивными попытками он не навязы­вал больному воспоминаний подобного содержания. Эти бессознательные раньше воспоминания вовсе не должны всегда быть верными; они могут быть и верными, но час­то они представляют собой искаженную правду, перепу­таны с созданными фантазией элементами, совершенно так же, как сохранившиеся в памяти так называемые по­крывающие воспоминания. Я хочу только сказать: сцены вроде тех, что у моего пациента, из такого раннего пери­ода и такого содержания, которым приходится придавать такое исключительное значение в истории этого случая, воспроизводятся обыкновенно не как воспоминания, но их приходится с трудом ii постепенно угадывать — констру­ировать -из целого ряда намеков. Вполне достаточно для доказательства, если я соглашусь, что такие сцены, в слу­чаях невроза навязчивости, не доходят до сознания, как воспоминания, или если я ограничусь ссылкой на один только этот случай, который мы изучает. Я не придерживаюсь мнения, будто эти сцены должны быть обязательно фантазиями, потому что они не возника­ют вновь в виде воспоминаний. Мне кажется, что они впол­не равноценны воспоминанию, если они — как в нашем слу­чае — заменены сновидениями, анализ которых всегда при­водит к той же сцене и которые в неумолимой переработ­ке воспроизводят каждую отдельную часть своего содержа­ния. Видеть сны значит тоже вспоминать, хотя и в услови­ях ночного времени и образования сновидений. Этим по­стоянным повторением в сновидениях я объясняю себе, что постепенно у самого пациента создается глубокое убежде­ние в реальности первичной сцены, убеждение, ни в чем не уступающее убеждению, основанному на воспоминании¹⁾. Противникам незачем, разумеется, отказываться от борь­бы против этих доказательств, как от безнадежной. Как из­вестно, снами можно управлять²¹. А убеждение анализируе­мого может быть результатом внушения, для которого все

1) Доказательством тому, как рано я стал заниматься этой проблемой, мжет послужить место из первого издания моего "Толкования сно­видений ", 1900 Там, на стр 126, по поводу анализа встречающейся в < новидении речи' этого нельзя уже больше иметь, эта речь принадле­жит самому мне, несколько дней тому назад я ей объявил, что "са­мые ранние детские воспоминания, как воспоминания, больше уже не-дхтупны (нем их нельзя уже больше иметь, как воспоминания), но заменяются "перенесением " ч сновидениями в течение анализа " I) Механизм сновидения не поддается влиянию, но содержание сновиде­ния частично поддается воздействию

414

3. Фрейд

еще ищут роли в игре психических сил при аналитическом лечении. Психотерапевт старого склада внушил бы своему пациенту, что он здоров, преодолел свои задержки и т.п. А психоаналитик внушает ему, что он ребеиком имел то или иное переживание, которое он должен теперь вспомнить, чтобы выздороветь. Вот и все различие м<ежду ними. Уясним себе, что последняя попытка противников дать объяснешм этим сценам сводится к гораздо большему унич­тожению инфантильных сцен, чем это указывалось рань­ше. Они представляют собой не действительность, а фан­тазии. Теперь становится ясно: фантазии принадлежат не больному, а самому аналитику, который навязывает их ана­лизируемому под влиянием каких-то личных комплексов. Правда, аналитик, слушающий этот упрек, припомнит для своего успокоения, как постепенно сложилась конструкция этой будто бы внушаемой им фантазии; как образование ее во многих пунктах происходило совершенно независи­мо от врачебного воздействия; как, начиная с одной опре­деленной фазы лечения, все, казалось, приводит к ней, и как в синтезе от нее исходят самые большие и самые ма­ленькие проблемы и особенности истори и болезни находят свое разрешение в этом одном только предположении; он укажет еще на то, что не может допустить у себя такой проницательности, чтобы измыслить событие, которое от­вечало всем этим требованиям. Но и эта защита не повли­яет на противную сторону, которая не пережила сама ана­лиза. Утонченный самообман -скажет одна сторона, тупость суждения — другая; и такой спор решить невозможно. Обратимся к другому моменту, подкрепляющему взгляд противников на сконструированную инфантиль­ную сцену. Он заключается в следующем: все процессы, на которые ссылаются для объяснения спорного образо­вания, как фантазии, действительно существуют, и необ­ходимо признать их большое значение. Потеря интере­са к задачам реальной жизни¹⁾, существование фантазий, как замены несовершенных действий, регрессивная тен­денция, проявляющаяся в этих образованиях, — регрес­сивная больше, чем в одном смысле, поскольку одновре­менно наступает отход от жизни и возврат к прошлому, — все это вполне правильно, и анализом можно всегда это подтвердить. Можно было бы подумать, что этого впол-I) Исходя из серьезных основании, я предпочитаю говорить: отход ли­бидо от актуальных конфликтов.

Несколько принципиальных соображений

415

не достаточно, чтобы объяснить ранние детские воспоми­нания, о которых идет речь, и это объяснение, согласно экономическим принципам науки, имело бы преимуще­ство перед другими, которое не может обойтись без но­вых и странных предположений. Позволю себе в этом месте обратить внимание на то, что возражения в современной психоаналитической ли­тературе обыкновенно изготовляются согласно принци­пу pars pro toto. Из очень сложного ансамбля извлекают часть действующих факторов, объявляют их истиной и во имя этой истины возражают против другой части или против сего. Если присмотреться к тому, какая именно группа пользуется этим преимуществом то оказывается, что именно та, которая содержит уже известное из дру­гих источников или ближе всего к нему подходит. Тако­вы у Юнга актуальность п регрессия, у Адлера эгоисти­ческие мотивы. Оставленным же. отброшенным, как заб­луждение, оказывается именно то. что ново в психоана-.•• изе и что составляет его особенность. Таким путем уда­ется легче всего отбросить революционные удары неудоб­ного псиуоапализа. Нелишне подчеркнуть, что ни один из моментов, при­водимых противной точкой зрения для объяснения сцен детства, Юнгу незачем создавать, как новое учение- 'Ак­туальный конфликт, отход от реальности, заменяющее удовлетворение в фантазии, регрессия к материалу из прошлого, — все это, и в том же сопоставлении, может быть, только с незначительными изменениями в термино­логии, составляло всегда основную часть моего же учения. Это было не все учение, а только часть, являющаяся при­чиной и действующая в регрессивном направлении от ре­альности к образованию невроза. Кроме того, я оставил еще свободное место для другого прогрессирующего вли­яния, действующего от детских впечатлений, указывающе­го путь либидо, которое отступает от жизни, и объясняю­щего непонятную иначе регрессию к детству. Таким обра­зом, по моему мнению, оба момента действуют при обра­зовании симптомов, но прежнее совместное действие ка­жется мне также имеющим большое значение. Я утверж--даю, что влияние детства чувствуется уже в первоначаль­ной ситуации образования неврозов, так как оно решаю­щим образом содействует определению момента: — ока­зывается ли индивид несостоятельным и в каком именно месте, при одолении реальных проблем жизни.

416

3. Фрейд

Спор, следовательно, идет о значении инфантильного момента. Задача состоит в том, чтобы найти такой случай, который может доказать это значение вне всякого сомне­ния. Но таким именно и является разбираемый нами здесь так подробно случай, который отличается тем, что неврозу в более поздний период жизни предшествовал невроз в раннем периоде детства. Поэтому-то я и остановился на этом случае с целью опубликовать его. Если бы кто-нибудь захотел считать его несоответствующим намеченной цели, потому что фобия животных кажется ему недостаточно важной, чтобы считать ее самостоятельным неврозом, то я хочу ему указать на то, что без всякого интервала к этой фобии присоединился навязчивый церемониал, навязчи­вые действия и мысли, о которых будет речь в последую­щих частях этой статьи. Прежде всего невротическое заболевание на пятом или четвертом году жизни показывает, что детские пережива­ния сами по себе оказываются в состоянии продуцировать невроз, и что для этого не требуется отказа от поставлен­ной в жизни задачи. Мне возразят, что и ребенку беспре­рывно предъявляются требования, от которых он желал бы избавиться. Это верно, но жизнь ребенка дошкольно­го возраста нетрудно видеть насквозь, можно ведь иссле­довать, -имеется ли в ней "задача", являющаяся причиной невроза. Но обычно отмечают только влечения, удовлет­ворение которых невозможно для ребенка, одоление ко­торых ему не под силу, и источники, из которых эти вле­чения проистекают. Громадное сокращение интервала между возникнове­нием невроза и временем, когда разыгрались детские пе­реживания, о которых идет речь, приводит,как и следо­вало ожидать, к крайнему уменьшению регрессивной ча­сти причинных моментов и ведет к открытому проявле­нию прогрессивной части их, влиянию ранних впечатле­ний. Эта история болезни, как я надеюсь, даст ясную кар­тину этих обстоятельств. Но еще и по другим основани­ям этот детский невроз дает решительный ответ на воп­рос о природе первичных сцен или самых ранних, откры­тых анализом, детских переживаний. Допустим, что никто не возражает против того, что подобная первичная сцена технически сконструирована правильно, что она необходима для обобщающего разре­шения всех загадок, которые у нас возникают благодаря симптоматике детского заболевания, что из этой сцены

Несколько принципиальных соображений

417

исходят все влияния, подобно тому, как к ней привели все нити анализа — тогда, если принять во внимание ее содер­жание, она не может оказаться чем-нибудь иным, как реп­родукцией пережитой ребенком реальности. Потому что ребенок может, как и взрослый, продуцировать фантазии только при помощи каким-либо образом приобретенного материала; пути такого приобретения для ребенка частич­но (как, например, чтение) недоступны, время, которым он располагает для такого приобретения, коротко и его легко изучить для открытия таких источников приобретения. В нашем случае первичная сцена содержит картину по­лового общения между родителями в положении, особен­но благоприятном для некоторых наблюдений. Если бы мы открыли эту сцену у больного, симптомы которого, т.е. вли­яние сцены, проявились когда-нибудь в более позднем пе­риоде жизни, то это вовсе не доказывало бы еще реально­сти этой сцены. Такой больной может в самые различные моменты длинного интервала приобрести те впечатления, представления и знания, которые он впоследствии превра­щает в фантастическую картину, проецирует ее в детство и связывает с родителями. Но если действия такой сцены проявляются на четвертом и пятом году жизни, то ребенок должен был видеть эту сцену еще в более раннем возрас­те. Но тогда сохраняют свою силу все те выводы, к кото-pbiM мы пришли посредством анализа инфантильного не­вроза. Разве только кто-нибудь стал бы утверждать, что пациент бессознательно вообразил себе не только эту пер­вичную сцену, но сочинил также и изменение своего харак­тера, свой страх перед волком и свою религиозную навяз­чивость — но такое мнение прямо противоречило бы его обычному трезвому складу и прямой традиции его семьи. Итак, приходится остаться при том — другой возможности я не вижу, — что анализ, исходящий из его детского невро­за, представляет собой бессмысленную ш}-гку или же что все обстояло именно так, как я изложил это выше. Выше нам показалась странной двусмысленность того места, где говорится, что особенная любовь пациента к женским nates и к коитусу в таком положении, при кото­ром эти части особенно выдаются, должна происходить от наблюденного коитуса родителей, между тем как такое предпочтение составляет общую черту предрасположен­ных к неврозу навязчивости архаических конструкций. Здесь само напрашивается объяснение, разрешающее про­тиворечие, как сверх детерминирование. ,\ицо, у которо-

418

3 Фрейд

го он наблюдал это положение при коитусе, был ведь его родной отец, от которого он и мог унаследовать эту кон-ституциональную особенность. Против этого не говорит ни последующая болезнь отца, ни история семьи, брат отца, как уже сказано, умер в состоянии, которое следует счи­тать тяжёлой болезнью навязчивости В связи с этим нам вспоминается, что сестра, соблаз­няя 3 1/2 — годовалого мальчика, высказала о няне стран­ную клевету, что та ставит всех на голову и прикасается к их гениталиям. Тут у нас напрашивается мысль, что, может быть, и сестра в таком же раннем возрасте видела те же сцены, что позже брат, и это навело ее на мысль о том, что при половом акте становятся на голову Такое предположение содержало бы указание на источник ее собственного преждевременного сексуального развития В мои намерения первоначально не входило продол­жать здесь обсуждение вопроса о реальной ценности "пер­вичной сцены", но так как я вынужден был коснуться этой темы в моих "Лекциях по введению в психоанализ" в бо­лее широком освещении вопроса и не с полемической це­лью, то могло бы повести к недоразумению, если бы я не применил решающих там точек зрения к разбираемому здесь случаю. В дополнение и исправление сказанного я продолжаю поэтому возможно еще одно понимание пер вичной сцены, лежащей в основе сновидения, которое зна­чительно меняет принятое раньше решение и избавляет нас от многих затруднений. Учение, желающее свести инфантильные сцены к регрессившлм символам, все же ничего не выиграет и при этой модификации; оно мне кажется вообще окончательно опровергнутым этим — как и всяким другим — анализам детского невроза Я полагаю, что можно представить себе положение ве­щей и следующим образом Мы не может отказаться от предположения, будто ребенок наблюдал коитус, вид кото­рого привел его к убеждению, что кастрация может быть чем-то большим, чем одна только п) стая угроза, также зна­чение, которое приобретает положение мужчины и женщи­ны для развития страха, и условие любви не оставляет нам никакого другого выбора, как только прийти к заключению, что должен быть коитус a tegro, more fen-arum Но другой момент не так незаменим, и от него можно отказаться Может быть, ребенок наблюдал коитус не родителей, а животных и перенес его на родителей, как бы сделав зак­лючение, что родители поступают точно так же

Несколько принципиальных соображений

419

В пользу такого взгляда говорит прежде всего то, что волки в сновидении представляют собой, собственно гово­ря, овчарок и на рисунке кажутся таковыми Незадолго до сновидения мальчика неоднократно брали на осмотр овец, где он мог видеть таких больших белых собак и ве­роятно, наблюдать их при коитусе Я хотел бы также при вести в связь с этим число три, которое сновидец выдви­нул без всякой дальнейшей мотивировки, и предположить, что у него сохранилось в памяти, что он сделал три таких наблюдения над овчарками Возбужденный ожиданием в ночь, когда он видел сон, он перенес воспринятую недав­но картину, запечатлевшуюся в памяти, со всеми деталя­ми на родителей, вследствие чего только и стали возмож­ны 1акие мо1}-чие деисгвия аффектов Теперь вдруг яви лось понимание этих впечатлений, воспринятых, может быть, несколько недель или месяцев до того, — процесс, который может каждый из нас испытать на самом себе. Перенесение с совокупляющихся собак на родителей со­вершилось не в виде словесного вывода, а благодаря тому, что в воспоминании всплыла реальная сцена нежности родителей, которая слилась с ситуацией коитуса. Все ус тановленные анализом сновидения детали сцены могут быть воспроизведены вполне правильно Дело, действи­тельно, происходило летом после обеда, когда ребенок болел малярией, родители были оба в белом и присутство­вали при том, когда ребенок проснулся со сна, но -сцена была самая невинная. Все остальное прибавило потом желание любопытного ребенка подглядеть любовное об­щение родителей на основании его опыта с собаками, и тогда вымышленная таким образом сцена привела ко всем тем последствиям, которые мы ей приписьшаем, таким же, как если бы она была совершенно реальна и не была скле­ена из двух частей, одной ранней — индифферентной и позднейшей, произведшей очень сильное впечатление. Совершенно очевидно, насколько меньше предъявля­ется требований к нашему доверию в последнем случае. Нам незачем больше предполагать, что родители совер­шали коитус в присутствии хотя и очень маленького ре­бенка, — представление, не очень-то для нас приятное Зна­чительно уменьшается момент запоздалости действия; он относится теперь только к нескольким месяцам четвертого года жизни ребенка и вовсе не доходит до темных первых \ет детства Ничего странного не остается в поведении ребенка, который переносит с собак на родителей и боит

420

3 Фрейд

ся волка вместо отца. Ребенок находится в фазе развития своего мировоззрения, которое в "Тотем и Табу" называ­ется возвращением тотемизма. Учение, желающее объяс­нить первичные сцены неврозов обратным фантазирова­нием переживаний поздних лет, приобретает, по-видимо­му, в нашем наблюдении, несмотря на ранний четырехлет­ний возраст, в нашем невротике веское подтверждение. Как он ни молод, ему все же удалось заменить впечатле­ние из четвертого года жизни вымышленной травмой в возрасте полутора лет; но регрессия не кажется ни зага­дочной, ни тенденциозной. Сцена, которую нужно было создать, должна была отвечать известным условиям, ко­торые благодаря обстоятельствам жизни сновидца могли иметь место только в ранние годы, например, то обстоя­тельство, что он находился в кровати в спальне родителей. Но большинство читателей придаст решающее значе­ние тому, что я могу еще прибавить из аналитических ре­зультатов других случаев в пользу правильности предло­женного последнего взгляда. Сцена наблюдения родитель­ского коитуса в очень раннем детстве — будь то реальное воспоминание или фантазия — вовсе не составляет редко­сти в анализах невротических людей. Может быть, она так же часто встречается и у не ставших невротиками. Может быть, она составляет постоянную часть их — сознательно­го или бессознательного — сокровища воспоминаний. Но всякий раз, когда мне удавалось развить подобную сцену благодаря анализу, она имела те же особенности, которые приводят нас в смущение и у нашего пациента: она отно­силась к коитусу a tegro, который один только и дает воз­можность зрителю разглядеть гениталии. Тут уже не при­ходится более сомневаться, что дело идет только о фан­тазии, которая, может быть, всегда вызывается наблюде­нием над сексуальным общением животных. И еще боль­ше; я уже заметил, что мое описание "первичной сцены" осталось несовершенным, так как я отложил до другого раза сообщение о том, каким образом ребенок мешает общению родителей. Должен прибавить, что и способ, каким он это делает, один и тот же во всех случаях. Могу себе представить, что навлек на себя тяжелые подозрения со стороны читателя этой истории болезни. Если я располагал этими доказательствами в пользу та­кого понимания "первичной сцены", то как я мог взять на себя защиту другого понимания, кажущегося таким абсурдньхм? Или, может быть, в промежуток времени

Несколько принципиальных соображений

421

между описанием этой истории болезни и этого добав­ления я приобрел новый опыт, заставивший меня изме­нить мое первоначальное понимание, и по каким-либо мотивам я и хотел в этом сознаться? Зато я сознаюсь в чем-то другом: на этот раз я собираюсь закончить обсуж­дение вопроса о реальной ценности первичной сцены с поп liquet. Эта история болезни еще не закончена; в даль­нейшем в ее течении всплывет момент, который нарушит уверенность нашу в настоящую минуту. Тогда уже ниче­го другого не останется, как сослаться на то место в моих "Лекциях", где я обсуждаю проблему первичных фанта­зий (Urphantasien) или первичных сцен.

VI. Невроз навязчивости

В третий раз он подвергся влиянию, изменившему реши­тельным образом его развитие. Когда ему было 4 1/2 года, и его состояние раздражительности и боязливости все еще не улучшалось, мать решила познакомить его с библией, в надежде отвлечь его и поднять его настроение. Это ей уда­лось, введение религии в систему воспитания положило конец предшествующей фазе, но повлекло за собой заме­ну симптомов страха симптомами навязчивости. До того он с трудом засыпал, так как боялся, что увидит во сне такие же дурные вещи, как в ночь перед рождеством, теперь прежде чем лечь в постель, он должен был целовать все иконы в комнате, читать молитвы и класть бесконечное ко­личество раз крестное знамение на постель и на самого себя. Его детство явно расчленилось для нас теперь на сле­дующие эпохи во-первых, время, предшествующее соблаз ну (3 1/4 года), когда имела место первая сцена, во-вторых, время изменения характера до страшного сновидения (4 года), в-третьих, фобия животного до знакомства с рели­гией (4 1/2 года), а с этого момента период невроза навяз­чивости до десятилетнего возраста включительно Внезап­ной и гладкой замены одной фазы последующей не бы­вает в силу природы вещей и обстоятельств; не было и у нашего пациента, для которого, наоборот, характерны были сохранение в силе всего прошлого и одновременное существование самых различных течений. "Испорчен­ность" не исчезла, когда наступил страх, и, постепенно уменьшаясь, продолжалась во время набожности Но о фобии волков в этой последней фазе нет больше речи Невроз навязчивости протекал с перерывами; первый при­падок был самым длинным и интенсивным, следующие наступали в восемь и десять лет, всякий раз по поводам, которые находились в явной связи с содержанием невро­за. Мать сама рассказывала ему священную историю и, кроме того, велела няне Ч1гтать eviy о ней из книги, разук­рашенной иллюстрациями Главное значение при этом

Невроз навязчивости

423

придавалось, разумеется, истории страстей господних. Няня, которая была очень набожна и суеверна, давала по этому поводу свои объяснения, но должна была также выслушивать все возражения и сомнения маленького кри­тика. И если колебания и борьба, которые его теперь на­чали потрясать, к конце концов закончились победой веры, то это произошло не без влияния няни. То, что он мне рассказал, как воспоминание о своих реакциях на знакомство с религией, встретило с моей сто­роны сначала решительное недоверие. Это, говорил я, не могло быть мыслями 4 1/2 — 5-летнего ребенка; вероятно, он перенес в это раннее прошлое то, что явилось плодом размышления 30-летнего взрослого человека¹⁾ Но пациент ничего и знать не хотел о такой поправке; его не удалось убедить в этом, как и во многих других раз­личиях во взглядах между нами; связь между припомина­емыми им мыслями и симптомами, о которых он сообщал, как и то, что они вполне подходили к его сексуальному развитию, заставили меня, в конце концов, поверить ему. Я сказал себе тогда также, что критика учений религии, которую я не хотел допустить у ребенка, выполняется толь­ко самым минимальным числом взрослых людей. Я приведу теперь материал его воспоминаний и потом уже поищу путь, который ведет к его пониманию Впечатление, произведенное на него рассказами священ­ной истории, было, по его словам, сначала неприятное. Сперва он возмущался страдальческим характером лично­сти Христа, а потом всей совокупностью его истории. Он направил свою недовольную критику против бога-отца. Если он, мол, так всемогущ, то это вина, что люди так дур­ны и мучают других, за что попадают потом в ад ЕМ} сле­довало бы сдс\ать ii\ \t^ OIUIIMII, он iii-M огвеи.»ьиЮ1 за все зло и все мучения Он возмутился заповедью, требующей подставить другую щек\, если получишь удар по одной, и тем, что Христос на кресте желал, чтобы его миновала сия чаша, но также и тем, что не совершилось чуда, которое

1) Я делал также неоднократно попытки передвинуть историю больно­го, по крайней мере, на один год, т е отнести соблазн к возрасту 4 1/2 года, а сновидение на пятую годовщину рождения В интервалах ничего нельзя было изменить, но пациент оставался и в этом отно­шении непоколебимым, хотя и не мог совершенно устранить во мне последнюю тень сомнения Для впечатления, которое получается от его истории и всех связанных с ней выводов и соображений, такая отсрочки на год была бы совершенно безразличной

424

3 Фрейд

доказало бы, что он сын божий Его острый ум был уже таким образом пробужден и с неумолимой строгостью вскрывал все слабые стороны освященной легенды. Но скоро к этой рационалистической крт-ике присое­динились мудрствования и сомнения, которые могут об­наружить яам сотрудничество потаенных душевных дви­жения.Юдин из первых вопросов, поставленных им няне, был, — имел ли Христос заднюю часть. Няня ответила, что он бь1л1богом;»но также и человеком. Как человек он имел и делал все как другие люди. Это его совершенно не удов­летворило, но он сумел сам себя успокоить, подумав, что задняя часть ведь составляет только продолжение ног. Едва \ сяокоеюп.ш страх nppf'я вынужденным унижением священной ;г>соЬы опять разгорелся, когда у него возник новый вопрос" испражнялся ли также Христос? Он не ре­шался доставить этот вопрос благочестивой няне, но сЛл нашел выход, лучше которого она не могла бы ему ука­зать. Так как Христос сделал из ничего вино, то он мог, вероятно,/ также превратить пищу в ничего и мог таким образом избавиться от необходимости дефекации. Мы ^приблизимся к понятию этих умствований, если начнем сюписанной раньше части его сексуального разви­тия Нам известно, что его сексуальная жизнь после отпо­ра, данного ему няней, и связанного с ним подавления на­чинающейся генитальной деятельности развилась в сторо­ну садизма и мазохизма. Он мучил и терзал животных, фантазировал о нанесении ударов лошадям, а с другой стороны о том, как престолонаследника бьют '1. В садиз­ме он сохранял самую старую идентификацию с отцом, в мазохизме он избрал себе отца в сексуальные объекты. Он находился полностью в фазе прегенитальной организации и превратил свой мазохизм по отношению к отцу в жен­ственную установку к нему же, в гомосексуальность. Но такого успеха это сновидение не имело, оно закончилось страхом. Отношение к отцу, которое от сексуальной цели, состоящей в желании испытать от него телесное наказа­ние, должно было привести к следующей цели — иметь, как женщина, с отцом половое сношение, — было, благо­даря противодействию его нарцистйческой мужественно­сти, отброшено на еще более примитивную ступень; по­средством сдвига на замену отца волком, оно затем отще­пилось, тсак страх быть съеденным отцом, но чтим нико-

I) Особенно, об ударах по пенису

Невроз навязчивости

425

им образом не исчерпалось Скорее мы сможем понять ка­жущееся таким сложным положение вещей, если будем твердо Помнить, что у него одновременно существуют три сексуальных стремления, направленных на отца. Со вре­мени сновидения он был гомосексуален в бессознательном, а в неврозе, на уровне каннибализма ¹⁾, господствующей осталась прежняя мазохическая установка. Все три тече­ния имел» пассивные сексуальные цели; объект был тот же, те же сексуальные стремления, но произошло расщеп­ление ^ix на три различных уровня. Знание'священной истории дало ему возможность суб­лимировать господствующую мазохическую установку к отц\ Он¹ cr'aA Хрястом что ему особенно легко было бла­годаря" одному и тому же дню рождения Этим он стал чем-то большим, а также — чему пока не придавалось еще большого значения — мужчиной. В сомнении, имел ли Христос заднюю часть слегка отражается вытесненная го­мосексуальная установка, так как все это мудрствование те могло иметь никакого другого значения, кроме вопро­са, может ли он быть использован отцом, как женщина, как мать в первичной сцене Когда мы придем к разреше­нию второй навязчивой идеи, мы увидим, что это толко­вание^ подтверждается. Вытеснению пассивной гомосексу-альнЬсти соответствовало соображение, что заслуживает резкого порицания -связывать священную особу с такими предположениями. Заметны его старания освободить свои новые сублимации от придатка, который они получали из источников вытесненного. Но это ему не удалось. Мы еще не понимаем, почему он восставал также про­тив пассивного характера Христа и против истязаний со стороны отца и этим стал отрицать свой прежний мазохи-ческий идеал даже в его сублимированной фюрме. Мы мо­жем предположить, что этот второй конфликт особенно благоприятствовал проявлению унижающих навязчивых мыслей из первого конфликта (между господствующим мйэохическим и вытесненным гомосексуальным течением), потому что ведь вполне естественно, если в душевном кон­фликте суммируются друге другом все противоположные течения, идущие даже из самых различных источников. Мотив его сопротивления вместе с проявляемой критикой религии мы узнаем из новых его сообщений.

I) Выражающемся в стреле (желании) быть съеденным, волком-отцом. (Примечание переводчики)

426

З^Фрейд

Из рассказов священной истории выиграли ФакЯс^ его сексуальные исследования. До сих пор у него- не было ни­какого основания думать, что дети происходят только от женщины Напротив, няня дала ему повод верить, Ч-WQH ребенок отца, а сестра — матери, и это более близкое от­ношение к отцу было для него очень ценно Теперь он ус­лышал, что Марию звали богородицей Значит, дети про­исходили от матери, и слова^ няни не следует больше верить Далее, благодаря этому рассказу он не знал боль­ше, кто именно был отцом Христа. Он был склонным 'Счи-тать таковым Иосифа, потому что слышал, что они все­гда в месте жили, но няня сказала, что Иосиф был толь­ко как отец, а настоящим отцом был бог Tvr он тгчего Не Moi понячь Он понял ю\ько ю, что если ob этом во обще еще можно спорить, то, значит, отношения между сьшом и отцом не такие близкие, как он себе представлял. Ребенок чувствовал в известной мере ту амбивалент­ность чувств к отцу, которая отразилась во всех религи­ях, и напал на свою религию вследствие ослабления этих отношений к отцу Разумеется, его оппозиция скоро пере­стала быть сомнением в истинах учения и обратилась пря­мо против особы бога. Бог сурово и жестоко обращался со своим сыном, но не лучше относился он к людям Он принес своего сына в жертву и того же требовал от Авра­ама. Ребенок начал бояться бога. Если он был Христом, то отец был богом. Но бог, ко­торого ему навязывала религия, не был настоящей заме­ной отца, которого он любил и которого не хотел позво­лить у себя отнять Любовь к этому отцу была источни­ком его критического остроумия. Он сопротивлялся богу для того, чтобы иметь возможность сохранить отца, и при этом, собственно говоря, защищал старого отца против нового Ему пришлось тут проделать трудное дело отхо­да от привязанности к отцу (Ablosung vom Vater). Итак, это была старая, проявившаяся в самом раннем детстве любовь к отцу, у которой он черпал энергию для борьбы против бога и остроту ума для критики религии. Но с другой стороны, эта враждебность к новому оогу не была также первоначальным; актом, она имела прообраз во враждебных душевных движениях к отцу, появивших­ся под влиянием страшного сновидения,и, по существу, была только их обновлением Оба противоположных дви­жения чувств, которым предстояло управлять веей его последующей жизнью, столкнулись здесь для -амбйвален

Невроз навязчивости

427

тной борьбы вокруг темы религии. То, что получилось из этой борьбы, как симптом,— богохульственные мысли, на­вязчивость, владевшая им и заставляющая думать, бог -грязь, бог — свинья, — было, поэтому, настоящим компро­миссным результатом, как нам покажет анализ этих идей в связи с анальной эротикой Некоторые другие симптомы навязчивости менее ти­пичного характера так же несомненно ведут к отцу, но дают также возможность открыть связь невроза навязчи­вости с прежними случаями. К богобоязненному церемониалу, которь1м он в конце концов искупал свое богохульство, относилась также запо­ведь при известных условиях торжественным образом ды­ша гь При LDiiepmeiiHii крестоги дна-мешм он должен Ьь1л всякий раз глубоко вдыхать или сильно выдыхать. На его родном языке выдох (Hauch) то же самое, что дух (Geist). Это была, следовательно, роль святого духа. Он должен был вдохнуть святой дух и выдохнуть злых духов, о которых он слышал и читал¹⁾ Этим злым духам он приписал также и богохульные мысли, за которые он должен был наложить на себя столько покаяния. Но он должен был выдыхать, ког­да он видел нищих, калек, старых, внушающих жалость людей, и он не понимал, какая связь между этой навязчиво­стью и духами Он отдавал себе отчет только в том, что де­лает это, чтобы не стать таким, как эти люди Тут анализ в связи с сновидением привел к тому объяс­нению, что выдыхание при виде людей, внушающих сожа­ление, началось только на седьмом году жизни и имело отношение к отцу. Он несколько месяцев не видел отца, когда мать однажды сказала, что поедет с детьми в город и покажет им что-то такое, что их очень обрадует Она привела их в санаторий, в котором они увидались с отцом, он плохо выглядел, и сыну было его очень жалко. Отец, следовательно, был прообразом всех калек, попрошаек и нищих, в присутствии которых он должен был выдыхать, подобно тому, как он обычно бывает прообразом рож, которые показываются в состоянии страха, и карикатур, которые рисуют в насмешку В другом месте мы еще уз­наем, что эта установка сострадания относится еще к осо­бенной детали первичной сцены, которая так поздно про­явилась в неврозе навязчивости.

1) Kw мы еще услышим, этот симптом развился на шестом году жиз­ни когда он уже умел читать

428

3 Фрейд

Желание не стать таким, как калеки, мотивировавшее вьщыхание в присутствии последних, бььло, следовательно, старой идентификацией с отцом, превращенной в негатив. Все же он копировал отца в положительном смысле, пото­му что глубокое вдыхание было подражанием шуму, кото­рый при коитусе, как он слышал, издавал отец ¹⁾. Святой дух обязан был своим происхождением этому признаку чувственного возбуждения у мужчин Благодаря вытесне­нию это дыхание стало злым духом, для которого имеется еще и другая генеалогия, а именно малярия, которой он был болен во время первичной сцены. Отрицание этих злых духов соответствовало явно ас-кетпчегкоп черте прояп \яв1иепся от" и в других реакци ях Коыа он услышал, чю Христос вселил однажды злых духов в свиней, давших затем с кучи, то он подумал о том, что сестра в свои первые детские годы еще до того, как он мог об этом помнить, скатилась со скалистой до­рожки на берег. Она, значит, тоже была таким злым ду­хом и свиньей, отсюда короткий путь вел к богу-свинье Отец сам, как оказалось, также находится во власти чув­ственности. Когда он узнал историю первых людей, то обратил внимание на сходство своей судьбы с судьбой Адама В разговоре с няней он лицемерно удивился тому, что Адам позволил женщине навлечь на себя несчастье, и обещал няне, что никогда не женится. В это время рез­ко проявилась враждебность к женщине вследствие со­блазна сестрой. В его будущей любовной жизни ему очень-часто мешала эта враждебность. Сестра стала для него надолго воплощением искушения и греха. Когда он испо­ведовался, он казался себе чистым и безгрешным, и затем ему казалось, будто сестра подстерегает его, чтобы снова ввергнуть его в грех, и не успевал он опомниться, как он провоцировал уже какой-нибудь спор с сестрой, благода­ря которому снова становился грешным. Таким образом, он вынужден был все время снова воспроизводить акт соб­лазна. Кстати, как его ни мучили его богохульственные мысли, он никогда не рассказывал о них на исповеди. Незаметно мы перешли к симптоматике невроза навяз чивости более поздних лет и потому, пропустив многое, что было в это время, расскажем о его конце. Нам уже извест­но, что невроз этот, никогда не прекращаясь окончатель но, усиливался от времени до времени периодически, один I) При допущении реальности первичной сцены

Невроз навязчивости

429

раз, — что нам еще не может быть понятным, — когда на той же улице умер мальчик, с которым он себя отождеств­лял. В десятилетнем возрасте к нему был приглашен гувер­нер — немец, который вскоре приобрел на него очень боль­шое влияние Очень поучительно, что вся его тяжелая на­божность исчезла и никогда больше не оживала, после того, как он заметил и в поучительных беседах с учителем уз­нал, что этот заместитель отца не придает никакого значе­ния набожности и не верит в истины религии. Набожность исчезла вместе с зависимостью от отца, которого сменил другой, более общительный отец Это произошло, правда, не без последней вспышки невроза навязчивости, из кото­рой особенно запомнилась ему навязчивость — вспоминать о свяюй троит- всякий раз, когда видишь на улице три куч ки навоза, лежащие вместе Он никогда не поддавался ка­кому-нибудь воздействию, не сделав попытки удержать обесцененное Когда учитель убедил его не быть жестоким по отношению к мелким животным, он положил конец и этим злым поступкам, но не без того, чтобы основательно удовлетвориться предварительно еще раз разрезыванием гусениц. Так же он вел себя и во время аналитического ле­чения, проявляя преходящую и "отрицательную" реакцию После всякого окончательного разрешения симптома он на короткое время пытался отрицать его действие ухудшени­ем разрешенного симптома. Известно, что дети вообще ве­дут себя подобным образом по отношению к запрещению. Когда на них накричишь за то, что они производят, напри­мер, бесконечный шум, то прежде, чем прекратить его, они его повторяют еще раз после запрещения. Они достигли этим того, что прекратили шум, как будто, добровольно, а запрещения не послушались. Под влиянием немецкого учителя развилась еще новая и лучшая сублимация его садизма, одержавшего в связи с приближавшимся тогда его половым созреванием, верх над мазохизмом. Он стал мечтать о военщине, о формах, оружии и лошадях и беспрерывно отдавался этим грезам Т^-ким образом, под влиянием мужчины он освободился от своей пассивной установки и сперва находился на до­вольно нормальном пути Отзвуком зависимости от учи­теля, покинувшего его вскоре после этого, было то, что в последующей жизни он отдавал предпочтение немецкому элементу (врачи, санатории, женщины) перед родным (за-мешением отца), что создало большие преимущества пе­ренесению в лечении

430

3. Фрейд

Ко времени перед освобождением благодаря учителю относится еще сновидение, о котором я упоминаю, пото­му что оно было забыто до соответствующего случая в лечении. Он видел себя верхом на лошади, преследуе­мым огромной гусеницей. Он узнал в этом сне намек на прежнее сновидение из периода жизни, предшествовав­шего учителю, которое мы давно уже истолковали. В том прежнем сновидении он видел черта в черном одеянии, в вертикальном положении, которое в свое время так на­пугало его в волке и во льве. Протянутым пальцем черт указывал на огромную улитку. Он сейчас же понял, что этот черт есть демон из известной поэмы, а само снови­дение — переработка очень распространенной картины, изображающей демона в любовной сцене с девушкой. Улитка была вместо женщины, как исключительно жен­ский сексуальный символ. Руководясь указывающим жестом демона, мы смогли скоро прийти к заключению, что смысл сна состоит в том, что сновидец тоскует по ком-то, кто дал бы ему последние еще недостающие на­ставления о загадке полового общения, как в свое вре­мя отец в первичной сцене дал ему первые. По поводу более позднего сновидения, в котором жен­ский символ заменен мужским, он вспоминает одно опре­деленное переживание незадолго до сновидения. Однаж­ды он проезжал верхом в имении мимо спящего мужика, возле которого лежал его сын. Мальчик разбудил отца и сказал ему что-то, вслед за чем отец стал ругать и пресле­довать всадника, так что последний поспешил удалиться на своей лошади. К этому присоединяется второе воспо­минание, что в том же имении имелись деревья, совершен­но белые от того, что были облеплены гусеницами. Нам понятно, что он бежал также перед реализацией фанта­зии, что сын спит с отцом, и что он примешал сюда бе­лые деревья, чтобы намекнуть на кошмарный сон о белых волках на ореховом дереве. Это был, следовательно, про­сто взрыв страха перед женственной установкой к муж­чине, от которой он сначала защищался посредством ре­лигиозной сублимации, а скоро затем посредством воинс­кой, еще более действительной установки. Но большой ошибкой было бы полагать, что после прекращения симптомов навязчивости невроз навязчиво­сти не оставил у него никакого следа. Процесс привел к победе благочестивой веры над критически-исследова­тельским протестом, и предпосылкой его было вытесне-

Невроз навязчивости

431

ние гомосексуальной установки. Оба фактора привели к устойчивым дефектам. Интеллектуальная деятельность после этого первого большого поражения тяжело пост­радала. Прилежания к учению не развилось, и больше не проявлялся у него тот острый ум, который в свое вре­мя, в раннем пятилетнем возрасте разрушил своей кри­тикой учения религии. Совершившееся во время того кошмарного сновидения вытеснение слишком сильной го­мосексуальности сохранило это душевное движение ог­ромной важности за бессознательным, задержало его таким образом при его первоначальной целевой установ­ке и отняло его от всех тех сублимаций, на которые оно обычно направ\яется У пациента поэтому не бы\о тех социальных интересов, которые дают содержание жиз­ни. Только тогда, когда в лечении удалось освободить эту скованность гомосексуальности, положение вещей смог­ло принять л)-чший оборот, и очень интересно было на­блюдать, как — без непосредственного указания врача -всякая освобожденная доля гомосексуального либидо стремилась найти себе применение в жизни и приобщить­ся к большой общественной деятельности человека.

VII. Анальная эротика и кастрационный комплекс

Прошу читателя вспомнить, что эту историю детского невроза я получил, так сказать, как побочный продукт во время анализа заболевания в зрелом возрасте. Я должен 6ь1л составить ее из еще меньших отрывков, чем те, каки­ми обыкновенно раиюлш аешь для синтеза. — Эта, не груд­ная обычно работа, имеет свою естественную границу там, где дело идет о расположении в плоскости описания обра­зования, имеющего различные протяжения. Я, следователь­но, должен удовлетвориться тем, что предлагаю отдельные члены, которые читатель должен сам соединить в одно живое, целое. Как неоднократно подчеркивалось, описан­ный невроз навязчивости возник на почве садистически анальной конституции. Но до сих пор речь шла. только о главном факторе: о садизме и его превращениях. Все, что касается анальной эротики, было преднамеренно оставле­но в стороне, теперь же необходимо все вместе дополнить. Аналитики уже давно перешли к заключению, что мно­гочисленные влечения, объединенные в понятии анальной эротики, имеют необычайное, неподдающееся достаточно высокой оценке, значение для всего строя сексуальной жиз­ни и душевной деятельности. А также и то, что одно из са­мых важных проявлений преобразованной эротики из этого источника проявляется в обращении с деньгами; этот цен­ный материал в течение жизни привлек к себе психический интерес, направленный первоначально на кал, продукт анальной зоны. Мы привыкли объяснять экскременталь-ным наслаждением интерес к деньгам, поскольку он, по природе своей, либидинозен и не рационален, и требовать от нормального человека, ч гобы он в своих отношениях к деньгам был безусловно свободен от либидинозных влия­ний и руководился реальными соображениями. У нашего пациента во время его позднейшего заболе­вания отношение к деньгам было нарушено в особенно жестокой мере, и это имело далеко не малое значение для его несамостоятельности и жизненной пригодности. Бла-

Анольная эротика и кастрационный комплекс

433

годаря наследству от отца и от дяди он стал очень богат, явно придавал большое значение тому, чтобы слыть бо­гатым, и, очень огорчался, когда его в этом отношении недооценивали. Но он знал, сколько он имел, сколько тра­тил и сколько у него оставалось, трудно было сказать, счи­тать ли его скупым или расточительным. Он вел себя то так, то иначе, но никогда его поведение не указьшало на преднамеренную последовательность. Судя по некоторым странным чертам, которые я ниже упомяну, можно было бы его считать за ненормального скупца, который в богат­стве видит самые большие преимущества своей личности, и, в сравнении с денежными интересами, не принимает даже во внимание какие бы то ни было интересы чувства. Но др}1;!\ oil ценил не по их Ьога.1иву и во многих слу чаях проявлял себя скорее скромным и готовым оказать помощь другому. Он не умел сознательно распоряжаться деньгами, они имели для него какое-то другое значение. Я уже упомянул, что мне казалось очень подозритель­ным то, как он утешил себя в гибели сестры, ставшей за последние годы его лучшим товарищем, соображением: теперь ему незачем делить с ней наследство родителей. Еще страннее, может быть, было то спокойствие, с которым он это рассказывал, как будто бы совсем не понимал бесчув­ственности, в которой таким образом признавался. Хотя анализ реабилитировал его, показав, что боль за сестру подверглась сдвигу, но тогда ведь только стало совсем не­понятно, что в обогащении он хотел найти замену сестры. В другом случае его поведение казалось ему самому загадочным. После смерти отца оставшееся имущество было разделено между ним и матерью. Мать управляла имуществом и, как он сам признавал, шла навстречу его денежным требованиям щедро и самым безупречным об­разом. И тем не менее, каждое обсуждение денежных вопросов между ними кончалось жесточайшими упрека­ми с его стороны, что она его не любит, что она думает только о том, чтобы сэкономить на нем, и что она, веро­ятно, желала бы лучше всего видеть его мертвым, чтобы одной распоряжаться деньгами. Мать, плача, уверяла в своем бескорыстии, он стыдился и совершенно искренне уверял, что вовсе этого и не думает, но был уверен, что при ближайшем случае повторит эту сцену. Что кал задолго до анализа имел для него значение денег, -это явствует из многих случаев, из которых я со­общу только два. В то время, когда кишечник его еще не

434

3. Фрейд

был захвачен болезнью, он однажды в одном большом городе навестил своего бедного кузена. Когда он ушел, он упрекал себя в том, что не оказал этому родственнику денежной помощи, и непосредственно за этим "у него бььл, быть может, самый обильный стул в его жизни". Два года спустя он назначил этому кузену ренту. Другой случай: в 18-летнем возрасте, во время подготовки к экзамену зре­лости, он посетил товарища и обсуждал с ним, что бы лучше предпринять, так как оба боялись провалиться на экзамене¹⁾. Решили подкупить служителя гимназии, и его доля в требуемой сумме была, разумеется, самая большая. По дороге домой он думал о том, что готов дать еще боль­ше, если он только выдержит, если на экзамене с ним ни­чего нс сл)-чится, н с ним, действительно, случилось дру­гое несчастье еще раньше, чем он успел дойти до дома²¹. Мы готовы услышать, что в своем последующем забо­левании он страдал упорньми, хотя и колеблющимися по различным поводам, расстройствами кишечника. Когда он начал у меня лечиться, он привык к клизмам, которые ему делал сопровождавший его человек; самостоятельно опо­рожнения кишечника не бывало месяцами, если не случа­лось внезапного возбуждения определенного характера, вследствие которого несколько дней устанавливалось пра­вильное действие кишечника. Главная его жалоба состоя­ла в том, что мир окутан для него завесой или, что он от­делен от мира завесой; Эта завеса разрывалась только в тот момент, когда при вливании опорожнялось содержи­мое кишечника, и тогда он снова чувствовал себя здоро­вым и нормальным³¹. Коллега, к которому я направил его для освидетельство­вания кишечника, был достаточно проницателен и диагно­стировал функциональное и даже психически обусловлен­ное расстройство и воздержался от серьезных назначений. Впрочем, ни эти назначения, ни предписанная диета не ока­зали никакой пользы. В годы аналогического лечения не было произвольного действия кишечника (не считая указан­ных внезапных влияний). Больного удалось убедить, что всякая интенсивная обработка упрямого органа еще ухуд-

I) Пациент говорит, что на его родном языке нет употребления слова "провал " (Durchfall) д.гя обозначения кишечных расстройств. 2) Этот оборот речи имеет на родном языке пациента такое же зна­чение, как и по-немецки. 3) Действие было одинаковое независимо от того, делал ли он вливание сам или поручал другому.

Анальная эротика и кастрационный комплекс

435

шила бы его состояние, и он удовлетворился тем, что вы­зывал действие кишечника один или два раза в неделю посредством вливания или приемом слабительного. При изложении нарушений кишечника я предоставил позднейшему состоянию болезни пациента больше места, чем это входило в план данной работы, посвященной его детскому неврозу. К этому побудили меня два основания, во-первых, то, что симптоматика кишечника, собственно с малыми изменениями, перешла из детского невроза в позднейший, и во-вторых, при окончании лечения на его долю выпала главная роль. Известно, какое значение имеет для врача, анализиру­ющего невроз навязчивости, сомнение. Оно является са­мым сильным оружием больного, предпочтительным средством его сопротивления. Благодаря этому сомнению пациенту удавалось, забаррикадировавшись почтитель­ным безразличием, годами противиться всем усилиям ле­чения. Ничего не менялось, и не было никакого средства убедить его в чем-нибудь. Наконец, я понял, какое значе­ние нарушение кишечника могло иметь для моих целей; оно представляло собой ту долю истерии, которая всегда лежит в основе невроза навязчивости. Я обещал пациен­ту полное восстановление деятельности его кишечника, сделал, благодаря этому обещанию, его недоверие явным и получил затем удовлетворение, видя, как исчезло его сомнение, когда кишечник, как истерически больной орган, начал принимать участи в работе и в течение не­многих недель восстановил свою нормальную, так долго нарушенную функцию. Теперь возвращаюсь к детству пациента, к периоду, когда кал для него не мог иметь значения денег. Нарушения кишечника у него появились очень рано, прежде всего — самое частое и естественное у ребенка недер­жание кала. Но мы, безусловно, правы, если не согласны с патологическим объяснением этих ранних случаев и видим в них только доказательство намерения не допустить до по­мехи или задержки в удовольствии, связанном с функцией опорожнения кишечника. Большое удовольствие ог аналь­ных острот и проявлений, которое обычно соответствует ес­тественно грубости некоторых классов общества, сохрани­лось у него и после начала позднейшего заболевания. Во время пребывания англичанки-гувернантки неоднок­ратно случалось, что он и няня должны были оставаться в комнате ненавистной воспитательницы. Няня, вполне

436

3 Фрейд

верно понимая, констатировала тогда, что именно в эти ночи он пачкался в кровати, чего уже давно не было Он вовсе этого не стыдился, то было выражение упрямства по отношению к гувернантке. Год спустя (в 4 1/2 года), в период страхов случилось, что он днем испачкал штаны. Он ужасно стыдился и пла­кал, когда его мыли. он так не может жить. За это вре­мя, значит, что-то изменилось, и на след этого изменения нас навело исследование его жалобы. Оказалось, что сло­ва: так он не может больше жить — он повторял за кем-то другим Однажды¹⁾ мать взяла его с собой, когда про­вожала на станцию посетившего ее врача Дорогой она жа­ловалась на боли и кровотечения, и v нее вырвались те же слова " 1 ак я не могу больше жить", она не думала, что ребенок, которого она вела за руку, сохранит их в памя­ти. Жалоба, которую, между прочим, бесконечное число раз повторял в своей последующей болезни, означала, следовательно, идентификацию с матерью. Скоро появилось воспоминание о недостающем по вре­мени и содержанию своему звене между этими двумя со­бытиями. Это случилось однажды в начале периодов его страха, когда озабоченная мать велела принять меры пре­досторожности, чтобы уберечь детей от дизентерии, вспыхнувшей по соседству с имением. Он осведомился, что такое дизентерия, и когда услышал, что при дизенте­рии находят кровь в испражнениях, он очень испугался и стал утверждать, что и в его испражнениях имеется кровь; он боялся умереть от дизентерии, но посредством иссле­дования его удалось убедить, что он ошибся и что ему не­чего бояться. Мы понимаем, что в этом страхе пыталось проявиться отождествление с матерью, о кровотечениях которой он слышал в ее разговоре с врачом При его пос­ледующей попытке к отождествления (в 4 1/2 года) он упу­стил момент крови; он больше не понимал себя, полагал, что стыдится и не знал, что дрожит то страха смерти, ко­торый вполне определенно проявился в его жалобе Страдавшая женской болезнью мать вообще тогда бо­ялась за детей; весьма вероятно, что его боязливость, по­мимо ее собственных мотивов, упиралась еще на отожде­ствление с матерью. Что же обозначает это отождествление с матерью^?

I) Точнее не установлено, когда это было во всяко м случае — перед кош­марным сном в 4 года, вероятно — перед отъездом родителей

Анальная эротика и кастрационный комплекс

437

Между дерзким использованием недержания кала в 3 1/2 года и ужасом перед этим недержанием в 4 1/2 года имело место сновидение, с которого начался его период страха и которое объяснило ему пережитую им в 1 1/2 года сцену ¹⁾ и дало ему понимание роли женщины при поло­вом акте Весьма естественно перемену по отношению к дефекации привести в связь с этим большим переворотом. Дизентерией, очевидно, называлась, по его мнению, бо­лезнь, на которую, как он слышал, мать жаловалась, что "с такой болезнью нельзя жить", он считал мать больной не женской, и кишечной болезнью. Под влиянием первич­ной сцены он открыл связь между заболеванием матери и тем, что сделал с ней отец²¹, и его страх перед кровью в испражнениях, т е страх быть таким же больным, как мать, был отрицанием отождествления с матерью в той сексуальной сцене, — тем же отрицанием, с которым он проснулся после сновидения. Но страх был также доказа­тельством того, что в последующей обработке первичной сцены он поставил себя на место матери, завидовал ей в ее отношениях к отцу Орган, в котором могло проявить­ся это отождествление с женщиной, пассивно гомосексу­альная остановка к мужчине, был анальной зоной. Нару­шения функций этой зоны приобрели значение гомосек­суальных нежных душевных движений и сохранили это значение во время последующего заболевания. В этом месте нам придется услышать возражение, об­суждение которого внесет много ясности в запутанное, по-видимому, положение вещей Ведь мы уже должны были предположить, что во время процесса сновидения он по­нял, что женщина кастрирована, что вместо мужского органа ) нее рана, которой пользуются для полового об­щения, что кастрация является необходимым условием женственности, и что под влиянием угрозы такой потери он вытеснил женскую установку к мужчине и со страхом проснулся от гомосексуальных мечтаний Как вяжется это понимание полового общения, это признание вагины с избранием кишечника для идентификации с женщиной? Не покоются ли кишечные симптомы на вероятно более старом, находящемся в полном противоречии с кастраци-онным страхом понимании, что вььход из кишечного трак­та является местом сексуального общения'

I) Си предыдущее 2) При че'1 он вероятно, не ошибся

438

3. Фрейд

Несомненно, это противоречие существует, И оба по­нимания вовсе не вяжутся друг с другом. Вопрос только в том, должны ли они вязаться. Наше недоумение проис­ходит от того, что мы всегда склонны относится к бессоз­нательным душевным процессам, как к сознательным и забывать о глубоком различии обеих психических систем. Когда в возбужденном ожидании в рождественском сно­видении ему представилась картина когда-то наблюденно­го (или сконструированного) полового общения родителей, то, несомненно, сперва явилось старое понимание его, по которому частью тела женщины, воспринимающей мужс­кой орган, является выход из кишечного канала. Что же другое он мог подумать, когда в 1 1/2 года был свидетелем этой сцены ¹⁾? Л теперь присоединилось то, что впервые случилось в 4 года. Его последующий опыт, услышанные намеки на кастрацию проснулись и набросили тень сомне­ния на "теорию клоаки", дали ему знание полового разли­чия и сексуальной роли женщины. Он вел себя при этом как вообще ведут себя дети, когда им дают нежелательные для них объяснение — сексуальное или какое-нибудь дру­гое. Он отброс11л новое — в данном случае из мотива стра­ха кастрации, и уцепился за старое. Он решил вопрос в пользу кишечшпса и против вагины таким же образом и из таких же мотивов, как позже он стал на сторону отца про­тив бога. Новое объяснение было отвергнуто, а старая тео­рия сохранена; последняя могла дать материал для отож­дествления с женщиной, проявившегося потом, как страх перед смертью от кишечника и как первое религиозное со­мнение, имел ли Христос заднюю часть и т.п.... Дело не в том, что новый взгляд остался без всякого влияния, как раз наоборот: он оказал невероятно сильное действие, став мо­тивом для того, чтобы удержать в вытеснении весь процесс сновидения и исключить его из позднейшей сознательной переработки. Но этим исчерпано было его влияние, — на разрешение сексуальной проблемы он не оказал никакого действия. Разумеется, было несомненным противоречием то, что с того времени мог существовать страх кастрации, наряду с отождествлением с женщиной при посредстве кишечника. Но противоречие это было только логическое, что не имеет большого значения. Весь процесс скорее ха­рактеризует теперь то, как работает бессознательное. Вы­теснение представляет собой нечто другое, чем осуждение. 1) Или пока он не понимал coitus'а собак.

Анальная эротика и кастрационныи комплекс

439

Когда мы изучали происхождение фобии волка, мы проследили влияние нового взгляда на половой акт. Те­перь, исследуя нарушение деятельности кишечника, мы находимся на почве старой теории клоаки. Обе точки зре­ния остаются отделенными одна от другой вытеснением. Отвергнутая актом вытеснения женская установка к муж­чине как бы сконцентрировалась в симптоматике кишеч­ника и проявляется в часто наступающих поносах, запо­рах и болях в кишечнике в детском возрасте. Более по­здние сексуальные фантазии, создавшиеся на основании правильных сексуальных знаний, могут регрессивным образом проявиться, как нарушение деятельности кишеч­ника. Но мы их не поймем, пока не откроем изменения значения кала со времени первого детского периода¹⁾. Раньше я в одном месте намекнул, что часть содержа­ние первичной сцены еще осталась, и теперь я могу ее по­полнить. Ребенок прервал общение родителей испражнени­ем, которое могло мотивировать его крик. К критике это­го добавления относится все то, что я раньше привел при обсуждении остального содержания этой сцены. Пациент принял этот сконструированньш заключительный акт и как будто подтвердил его "проходящим симптомообразовани-ем" (passagere Symptombildung). Дальнейшее добавление, предложенное мной, что отец, недовольный помехой, вы­разил свое недовольство тем, что выругался, должно было отпасть. Материал анализа на это не реагировал. Деталь, которую я теперь прибавил, не может, разуме­ется, быть поставленной в ряд с остальным содержанием сцены. Дело тут идет не о впечатлении извне, возвраще­ния которого можно ждать во многих позднейших призна­ках, а о реакции самого ребенка. Во всей истории ничего не изменилось бы, если бы этого проявления тогда не было или же если бы оно было вставлено в события сцены из позднейшего. Но не подлежит никакому сомнению то, как его нужно понимать. Оно означает возбужденность аналь­ной зоны (в самом широком смысле). В других случаях такого рода наблюдение сексуального акта закончилось мочеиспусканием; взрослый мужчина при таких же усло­виях почувствовал бы эрекцию. То обстоятельство, что наш мальчуган продуцирует, как признак своего сексуаль­ного возбуждения, опорожнение кишечника, нужно пони-

1) Ср. статью: "Превращение влечений и т.д. ", третий выпуск этой библиотеки.

440

3. Фрейд

мать, как характерную черту его врожденной сексуальной конституции. Он сейчас же становится пассивным, прояв­ляет больше склонности к отождествлению в последую­щем с женщиной, чем с мужчиной. Он, как и всякий другой ребенок, пользуется при этом содержание кишечника в его первом и первона­чальном значении. Кал представляет собой первый по­дарок, первую жертву нежности ребенка, часть соб­ственного тела его, от которой он отказывается, но толь­ко в пользу любимого лица¹⁾. Использование для того, чтобы поступить наперекор, как в нашем случае в 3 1/2 года по отношении к гувер­нантке, представляет собой только отрицательное пре­вращение этого подарка. "Grumus merdae", которое воры оставляют на месте преступления, имеет, по-видимому, оба значения: насмешку и регрессивно выраженное воз­мещение. Всегда, когда достигнута более высокая сту­пень, прежнее может найти применение еще в отрица­тельно униженном смысле. Вытеснение находит себе выражение в противоположном²¹. На более поздней ступени развития кал получает зна­чение ребенка. Ребенок ведь рождается через задний про­ход как испражнение. Значение кала, как подарка, лег­ко допускает это превращение. В обычном разговоре ре­бенок называется "подарком"; часто о женщине говорят, что она "подарила" ребенка мужу, но в бессознательном вполне правильно принимается во внимание и другая сто­рона отношений, т.е. женщина " получает" ребенка в по­дарок от мужчины. Значение кала, как денег, ответвляется в другом на­правлении от его значения, как подарка. Раннее покрывающее воспоминание нашего больного о случившемся результатом того, что он к Рождеству по-

1) Я думаю, что легко доказать, что младенцы пачкают своими экск­рементами только тех лиц, которых они знают и любят. Чужих они не удостаивают таким отличием. В 3-х статьях о сексуальной те­ории я упомянул о самом первом значении кала для автоэротическо­го раздражения слизистой оболочки кишечника; как дальнейшее за­воевание к этому присоединяется, что при дефекации большое зна­чение имеет внимание к объекту, которого ребенок слушается и идет навстречу ему. Это же отношение сохраняется и в дальнейшем в том, что более взрослый ребенок позволяет только некоторым пред­почитаемым лицам сажать себя на горшок или помогать при моче­испускании. при чем, однако, принимаются во внимание и другие цели. 2) В бессознательном, как известно, не существует "нет "; противополож­ности совпадают. Отрицание вводится только процессом вытеснения.

Анальная эротика и кастрационныч комплекс

441

лучил недостаточно много подарков, разоблачает теперь свой более глубокий смысл. Ему недоставало сексуаль­ного удовлетворения, которое он понимал, как анальное. Его сексуальное исследование до сновидения уже подго­товило его к этому, а во время процесса образования сно­видения он понял, что сексуальный акт разрешает загад­ку происхождения маленьких детей. Еще до сновидения он не переносил маленьких детей. Однажды он нашел маленькую еще голую птичку, выпавшую из гнезда, при­нял ее за маленького человечка и испугался его. Анализ доказал, что все те маленькие животные, гусеницы, на­секомые, на которых он бььл так зол, имеют для него зна­чение маленьких детей ¹⁾. Его отношения к старшей сес­тре дали ему повод много раздумывать над взаимоотно­шениями между старшими и младшими детьми. Когда ему однажды няня сказала, что мать его так сильно лю­бит, потому что он младший, то у него явился вполне по­нятный мотив желать, чтобы за ним не последовал еще младший ребенок. Под влиянием сновидения, воспроиз­ведшего перед ним общение родителей, у него снова ожил страх перед этим младшим. Нам нужно поэтому к известным уже сексуальным те­чениям прибавить еще новое, которое, как и другие, про­исходит из воспроизведенной им в сновидении первичной сцены. В отождествлении своем с женщиной (с матерью) он готов подарить отцу ребенка и ревнует к матери, ко­торая это уже сделала и, быть может, снова сделает. Обходным путем через общий результат значения по­дарка деньги могут приобрести значение ребенка и в та­ком виде могут стать выражением женского (гомосексу­ального) удовлетворения. Этот процесс совершился у на­шего пациента, когда однажды — в то время брат и сест­ра находились в немецкой санатории — он увидел, как отец дал сестре деньги в виде двух бумажек большого досто­инства. В своей фантазии он всегда подозревал отца в близости с сестрой. Тут в нем проснулась ревность, он бросился на сестру, когда они остались одни, и с такой настойчивостью и с такими упреками стал требовать свою долю в деньгах, что сестра, плача, бросила ему все. Его рассердила не только реальная стоимость денег, а еще гораздо больше денег, анально-сексуальное удовлетворе-

I) Также вши, которые в сновидениях и фобиях часто означают малень­ких детей.

442

3 Фрейд

ние от отца. В этом отношении он мог утешиться, когда — при жизни отца -умерла сестра. Его возмутительная мысль при известии о ее смерти означало только: теперь я единственный ребенок, теперь отец может любить меня одного. Но гомосексуальная подоплека этого безусловно доступного сознанию соображения была так невыносима, что его замаскированно в неизменной жадности оказалось возможным как большее облегчение. То же самое было, когда, после смерти отца, он делал матери те несправедливые упреки, что она его хочет об­мануть в денежном отношении, что на больше любит день­ги, чем его. Старая ревность, что она любила еще друго­го ребенка, кроме него, что после него она желала иметь еще ребенка, вырывала у него обвинение, беспочвенность которого он сам сознавал. Благодаря анализу значения кала нам становится те­перь ясным, что навязчивые мысли, которые должны были привести бога в связь с калом, имеют еще другое значение, кроме оскорбления, которое он в них сознавал. Это были настоящие компромиссные образования, в ко­торых нежное преданное течение принимает такое же участие, как враждебное и оскорбительное. "Бог-кал" было, вероятно, сокращением приглашения, которое при­ходится слышать и в несокращенной форме. "Испраж­няться на бога", "испражняться богу" — означает также подарить ему ребенка. Старое отрицательно-унизительное значение подарка в навязчивых словах соединено с более поздним, развившемся из него значением ребенка. В пос­леднем значении находит себе выражение женская не­жность, готовность отказаться от мужественности, если за это получаешь любовь от женщины. Таким образом, это — душевное ^движение против бога, которое недвусмыслен­ными словами выражено в бредовой системе параноичес­кого президента сената Шребера¹⁾. Когда, я позже сообщу о последнем разрешении симп­тома у моего пациента, то можно будет еще раз показать, что нарушение кишечника служило гомосексуальному гечению и выражало женск\то установку к отцу. Новое значение кала должно открыть нам путь к описанию кас-грационного комплекса. Раздражая эрогенную слизистую оболочку кишечника, твердая каловая масса приобретает для него роль актив-

I) См. анализ в Samm! Kl Schriften ;. Neurosenlehre, 111 F

Анальная эротика и кастрационныи комплекс

443

ного органа, действует так, ка пенис на слизистую оболоч­ку вагины, и становится как бы предшественником пени­са в эпоху клоаки. Отдача кала в пользу (из любви) како­го-нибудь другого лица в свое время становится прообра­зом кастрации; это первый случай отказа от части соб­ственного тела¹⁾, чтобы приобрести милость другого лю­бимого человека. Обычно нарцистическая любовь к сво­ему пенису не лишена известного притока со стороны анальной эротики. Кал, ребенок, пенис — образуют, таким образом, нечто единое, бессознательное понятие — sit venia verbo — отделенного от тела "маленького". По этим соеди­нительным путям могут произойти сдвиги и усиления при­вязанности либидо, имеющие значение для патологии и открытые анализом. Первоначальное отношение нашего пациента к про­блеме кастрации нам уже известно. Он отрицал кастра­цию и остался на точке зрения общения через задний проход. Если я сказал, что он отрицал ее, то главное зна­чение этого выражения состоит в том, что он ничего не хотел о ней знать в смысле вытеснения. Таким образом, в существовании ее не имело места, собственно, никакое суждение, но было так, будто бы кастрации вовсе не су­ществовало. Однако, эта установка не могла быть окон­чательной, не оставалась даже в течение всех лет его дет­ского невроза. Позже имеются веские доказательства того, что он признавал кастрацию, как факт. Он и в этом пункте ведет себя так, как это было показательно для его существа, что, разумеется, так необыкновенно затрудняет нам описание и понимание его. Он сначала противился, а потом уступил, но одна реакция не прекратила другую. В конце концов, у него одновременно имелись два про­тивоположных течения, из которых одно пугалось каст­рации, а другое готово было принять ее и утешиться жен­ственностью, как заменой. Третье, самое старое и глубо­кое, которое просто отрицало кастрацию, при чем воп­рос о реальности ее еще не возникал, было, несомненно, еще также жизненно. В другом месте я рассказал галлю­цинацию этого же пациента из пятого года жизни, к ко­торой я хочу присоединить небольшой комментарий²¹: "Когда мне было пять лет, я играл в саду возле няни и резал перочинным ножом кору одного из тех ореховых

I) А ч иенно так ребенок относится к калу 2) См выпуск IVэтой библиотеки стр 87

444

3. Фрейд

деревьев, которые играли роль ¹⁾ в моем сновидении²¹. Вдруг я заметил с невыразимым ужасом, что так перере­зал себе мизинец (правой или левой) руки, что он остал­ся висеть на коже. Я не чувствовал боли, а только силь­ный страх. Я не решался сказать об этом находящейся в нескольких шагах няне, а опустился на ближайшую ска­мью и остался сидеть, неспособный бросить еще взгляд на палец. Наконец, я успокоился, посмотрел на палец, и ока­залось, что он был совершенно невредим". Нам известно, что в 4 1/2 года после знакомства с свя­щенной историей, у него началась интенсивная работа мысли, которая закончилась навязчивой набожностью. Мы может поэтому предположить, что эта галлюцинация случилась в то время, когда он решился признать реаль­ность кастрации, и что она, может быть, отмечает имен­но этот шаг. И маленькая корректура пациента тоже пред­ставляет некоторый интерес. Если он галлюцинировал то же жуткое переживание, о котором Тассо (Tasso) расска­зывает в "Освобожденном Иерусалиме" о своем герое Тан-креде, то имеет свое оправдание и толкование, что и для моего маленького пациента дерево означало женщину. Он играл, следовательно, при этом роль отца и привел зна­комое ему кровотечение матери в связь с открытой им кастрацией женщины, "раной". Поводом к галлюцинации про отрезанный палец послу­жил, как он позже сообщил, рассказ о том, что у одной родственницы, которая родилась с шестью пальцами, этот лишний палец был сейчас же отрублен топором. У жен­щин, следовательно, не было пениса потому, что при рож­дении его у них отрезали. Таким путем он принял во вре­мя невроза навязчивости то, что знал уже во время про­цесса образования сновидения и что тогда отверг посред­ством вытеснения. Также и ритуальное обрезание Хрис­та, как вообще евреев, не могло при чтении священной истории и разговорах о ней остаться ему неизвестным. Не подлежит никакому сомнению, что к тому време­ни отец стал для него тем страшилищем, со стороны ко­торого ему угрожает кастрация — от жестокого бога, с которым он тогда боролся, который заставляет людей

I) См. M(a:)rchenstoffe im Tr(a:)umen. Intern. Zeitschriftf. (a:)i7.t. PsA. 1, 2 N. 2) Корректура при последующем рассказе: мне кажется, что я резал не дерево. Это — слияние с другим воспоминанием, которое также из­вращено гал-шцинациеч. будто я сделал надрез ножом в дереве и будто ' при этом из дерева появилась кровь.

Анальная эротика и кастрационный комплекс

445

провиниться, чтобы за тем за это их наказывать, который приносит в жертву своего сына и сынов человечества, и роторый отразился на характере отца, которого он, с дру­гой стороны, старался защитить против этого бога. Маль­чику предстояло тут выполнить филогенетическую схему, и он осуществил это, хотя его личные переживания это­му не соответствовали. Угрозы кастрацией или намеки на нее, с которыми он сталкивался, исходили от женщин ¹⁾, но это не могло надолго задержать конечный результат. В конце концов, все же отец стал тем лицом, со стороны которого он боялся кастрации. В этом пункте наследствен­ность одержала победу над случайным переживанием; в доисторическую эпоху человечества, несомненно, отец совершал кастрацию в наказание, а затем уменьшал его до обрезания. Чем дальше он в процессе невроза навязчи­вости продвигался по пути вытеснения чувственности, тем естественней было бы для него приписывать подобные, злостные намерения отцу, настоящему представителю чувственных проявлений. Отождествление отца с кастратором²⁾ приобрело гро­мадное значение, став источником острой, усилившейся до желания смерти бессознательной враждебности к нему и чувства вины, как реакции на эту враждебность. Но пока он вел себя нормально, т.е. как всякий невротик, находя­щийся во власти комплекса Эдипа. Замечательно, что и в этом отношении у него было противоположное течение, в котором отец был кастрированным и, как таковой, вы­зывал у него сострадание. При анализе церемониала дыхания в присутствии ка­лек, нищих и т.д. я показал, что и этот симптом относил­ся к отцу, который вызвал в нем сострадание при посе­щении им лечебницы. Анализ дал возможность просле­дить эту нить еще дальше. В очень раннем возрасте, ве­роятно, еще до соблазна (3 1/4 года), в имении был бед­ный поденщик, который носил в дом воду; он не мог го­ворить, будто бы потому, что ему отрезали язык. Веро-

I) Мы знаем это относительно няни и узнаем то же относительно другой женщины. 2) К самым мучительным, но также и нелепым симптомам его будуще­го страдания принадлежит его отношение ко всякому... портному, которому он заказывал когда-либо платье, его робость и уважение перед этим высокопоставленным лицом, его старание расположить последнего в свою пользу несоразмерными чаевыми и отчаяние по по­воду результатов работы, независимо от того, какими они оказа­лись в действительности.

446

3 Фреид

ятно, это был глухонемой. Ребенок его очень любил и жа­лел от всего сердца. Когда несчастный умер, он искал его не небе¹⁾. Это был первый калека, вызвавший в ним жа­лость; судя по» общей связи и порядку в анализе, он был, несомненно, заместителем отца. Анализ открыл в связи с этим калекой воспоминание о других симпатичных сл}тах, о которых он подчеркнул, что они были болезненны или евреи (обрезание!). И лакей, который помогал чистить его при его несчастьи в 4 1/2 года, был евреем, чахоточным, и вызывал в нем состра­дание. Все эти лица относятся ко времени до посещения отца в санатории, т.е. до образования симптома, который посредством в ыдыхания не должен был допустить отож­дествления с внушающими жалость. Тут анализ в связи со сновидением снова повернул к самому раннему перио­ду и побудил его к утверждению, что при коитусе в пер­вичной сцене он наблюдал исчезновение пениса, пожалел по этому поводу отца и радовался появлению нового орга­на, который считал потерянным. Итак, — новое чувство, опять-таки исходящее из этой сцены. Нарцистическое про­исхождение сострадания, за которое говорит само слово, здесь вполне очевидно.

1) В связи с эт1ш упоминаю о сновидениях, которые он видел позже, чем кошмарный сон. но еще в первом имении, и представлявших сцену коитуса между небесными те юми

Vin. Дополнения из самого раннего детства Разрешение

Во многих анализах бывает так, что при приближении к концу вдруг всплывает новый материал, остававший­ся до того тщательно скрытым Или же однажды дела­ется мельком незначительное замечание равнодушным тоном, как будто это нечто совершенно излишнее, к это­му в другой раз присоединяется что-то новое, что уже за­ставляет врача насторожиться, и, наконец, в том обрыв­ке воспоминаний, которому не придавалось значения, от­крывается ключ к самым важным тайнам, окутывающим невроз больного. Еще в начале мой пациент рассказал о том времени, когда его испорченность стала переходить в страх. Он преследовал прекрасную большую бабочку с желтыми полосками, большие крылья которой заканчивались ост­рыми углами, т.е. адмирала. Вдруг, когда он увидел, как бабочка опустилась на цветок, им овладел ужасный страх перед насекомым, и он с криком убежал. От времени до времени он возвращался в анализе к этому воспоминанию, требующему объяснения, которое долго не давалось. Заранее можно было предположить, что подобная деталь сохранилась в воспоминании не сама по себе, а занимала место более важного, как по­крывающее воспоминание, с чем она была каким-либо образом связана. Однажды он сказал, что это насеко­мое на его языке называется бабочка, старая бабушка; вообще, бабочки казались ему женщинами и девушка­ми, а жуки или гусеницы — мальчиками. При той сце­не страха должно было простться воспоминание о ка­ком-нибудь женском существе Не хочу умолчать, что тогда я предположил, как возможность, что желтые полисы адмирала напомнили ему такие же полосы на платье, которое носила женщина. Делаю это только для того, чтобы показать на примере, как, обыкновенно, бывают недостаточны комбинации врача для разреше-

448

З.Фрейд

ния возникающих вопросов, и как неверно взваливать ответственность за результаты анализа на фантазию врача и на внушение с его стороны. В связи с чем-то совершенно другим, много месяцев спустя, пациент за­метил, что распускание и складывание крыльев бабоч­ки, когда она опустилась, произвело на него самое не­приятное впечатление. Это было так, как если женщи­на раздвигает ноги, и при этом получается фигура рим­ского V, — как известно, время, в которое еще в детс­кие годы, но также и теперь обыкновенно наступало у него пониженное настроение. Подобная мысль мне никогда не пришла бы в голову, но ценность ее возрастала от соображения, что вскрытый ею ход ассоциаций носил чисто инфантильный характер. Внимание детей, как я часто замечал, привлекается гораз­до больше движением, чем покоящимися формами, и ча­сто на основании сходства движения у них являются та­кие ассоциации, которые взрослые упускают, не обращая на них внимания. Затем маленькая проблема снова приостановилась. Я хочу еще указать на то основательное предположение, будто острые, палкообразные концы крыльев бабочки могли иметь значение генитальных символов. Однажды очень робко и неясно всплыло у больного нечто вроде воспоминания о том, как очень рано, еще до няни, за детьми ходила девушка, которую он очень любил; у нее было то же имя, что у матери. Несомненно, он от­вечал на ее нежность. Итак, забытая первая любовь. Мы согласились оба на том, что, вероятно, произошло нечто, что потом приобрело большое значение. Затем, в другой раз он исправил свое воспоминание. Ее не могли звать так, как мать, это было с его стороны ошиб­кой, которая показывала, что в его воспоминаниях она слилась с матерью. Настоящее ее имя припомнилось ему косвенным путем. Вдруг он вспомнил о сарае в первом имении, в котором хранились собранные плоды, и об оп­ределенном сорте груш великолепного вкуса, больших с желтыми полосками на кожице. На его родном языке эти плоды называются груша, — это и было ее имя. Таким образом стало ясно, что за покрывающим вос­поминанием о преследуемой бабочке скрывалось воспоми­нание об этой девушке. Но желтые полосы находились не на платье, а на груше. Но откуда же взялся страх, когда ожило воспоминание о ней.

Дополнения из самого раннего детства

449

Возможна была следующая комбинация: у этой девуш­ки он маленьким ребенком впервые увидел движения ног, которое и запомнил, как знак римского V, — движения, которые открыли доступ к гениталиям. Мы отказались от этой комбинации и ждали дальнейшего материала. - Скоро появилось воспоминание об одной сцене, не­полное, но вполне определенное, поскольку оно сохра­нилось. Груша лежала на полу, возле нее стоял чан и метла из коротких прутьев; он был тут же, она дразни­ла или высмеивала его. То, что тут недоставало, легко было пополнить дру­гими воспоминаниями. В первые месяцы лечения он рас­сказывал о навязчивой влюбленности в крестьянскую девушку, от которой заразился болезнью, послужившей поводом к дальнейшему заболеванию. Странным обра­зом он противился тогда назвать имя девушки. То был совсем единичный случай сопротивления; обычно он бе­зусловно подчинялся основному аналитическому прави­лу. Но он утверждал, что должен очень стыдиться, про­износя это имя, потому что оно совсем мужицкое. Знат­ные девушки никогда не носили бы такого имени. Имя, которое, наконец, стало известным, было Матрена. Оно звучало матерински. Стыд был, очевидно, не по адре­су. Самого факта, что это увлечение относилось к про­стой девушке, он не стыдился, а только ее имени. Если это приключение с Матреной могло иметь нечто общее со сценой с Грушей, то стыд нужно перенести на это раннее происшествие. В другой раз он рассказал, что, когда он узнал о жиз­ни Иоганна Гусса, он был очень потрясен этой историей, и его внимание было приковано к связкам хвороста, ко­торые тащили на его костер. Симпатии к Гуссу будят вполне определенное подозрение; я часто находил их у молодых пациентов, и мне всегда удавалось объяснить их одинаковым образом. Один из них сделал даже дра­матическую обработку судьбы Гусса. Он начал писать драму в тот день, когда лишился объекта своей тайной влюбленности; Гусе погиб от огня, и, как другие отвеча­ющие такому же условию, он становился героем бывших энуретиков (enuresis — недержание мочи). Вязки хворо­ста на костер Гусса мой пациент сам поставил в связь с веником (связка прутьев) молодой девушки. Этот материал легко подошел к тому, чтобы воспол­нить изъян воспоминаний в сцене с Грушей. Глядя, как

450

-3. Фрейд

девушка моет пол, он помочился в комнате, и после это­го она в шутку погрозила ему кастрацией¹⁾. Не знаю, догадываются ли уже читатели, почему я так подробно сообщаю этот эпизод из раннего детства²⁾. Он образует важную связь между первичной сценой и более поздней навязчивой влюбленностью, сыгравшей такую решительную роль в его судьбе, и, кроме того, вводит еще условие любви, объясняющее эту навязчивость. Когда он увидел, как девушка лежала на полу, занятая мытьем этого пола, стоя на коленях с выдающимися впе­ред частями задними частями, а спиной — в горизонталь­ном направлении, он узнал в ней положение, которое мать занимала в сцене коитуса Она стала его матерью, им ов ладело сексуальное возбуждение, вследствие того, что в его воспоминании ожила та картина, и он поступил по отноше­нию к девушке, как отец, поступок которого он тогда мог понять, как мочеиспускание. Мочеиспускание на пол у ре­бенка было в сущности попыткой к соблазн}-, и девушка ответила угрозой кастрации, как будто бы она его поняла. Навязчивость, исходящая из первичной сцены, перенес­лась на эту сцену с Грушей и продолжала свое действие. Но условие любви потерпело изменение, указывающее на влияние второй сцены С положения женщины оно пере неслось на ее деятельность в таком положении. Это ста­ло очевидным, например, в переживании с Матреной. Он гулял по деревне, принадлежащей (более позднему) име­нию, и на берегу пруда увидел крестьянскую девушку, сто­явшую на коленях и занятую мытьем белья в пруде. Он моментально и непреодолимой силой влюбился в прачку, хотя и не видал еще ее лица. Благодаря своему положе­нию и работе она заняла для него место Гр\тпи. Мы по­нимаем теперь, почему стыд, относившийся к содержанию в сцене с Грушей, связался с именем Матрены. Навязчивое влияние сцены с Грушей проявилось еще яснее в другом припадке влюбленности за несколько лет

I) Весьма замечательно, что реакция стыда так тесно связана с непро­извольным мочеиспусканием (дневным и ночным), а не. как следовало бы ожидать, с недержанием кала Опыт не оставляет в этой от­ношении никакого сомнения Заставляет задуматься также посто­янная связь между недержанием мочи и огнем. Весьма возможно, что в этих реакциях и связях мы имеем дело с осадками культуры чело­вечества, идущими глубже всего и сохранившими для нас свои следы в мифах и фольклоре 2) По вре мени он с учился в возрасте 2 1/2 лет — между предполагае­мым наблюдением коитуса и соблазном

Дополнения из самого раннего' детства

451

до этого. Молодая крестьянская девушка, исполнявшая в доме обязанности служанки, нравилась ему уже давно, но ему удавалось все же сдержать себя и не приближаться к ней. Однажды он был охвачен влюбленностью, когда за­стал ее одну в комнате. Он нашел ее лежащей на полу, занятой мытьем пола, а возле нее находились ведро и мет­ла, т.е. совсем так, как та девушка в детстве. Даже его окончательный выбор объекта, получивший такое большое значение в его жизни благодаря подробно­стям обстоятельств, которых здесь нельзя привести, ока­зывается в зависимости от таких же условий любви, про­явлением навязчивости, которая, начиная с первичной сцены и через сцену с Грушей, владела выбором его объек­та. Прежде я заметил, что признаю у пациента стремле­ние к унижению объекта его любви. Это объясняется ре­акцией на давление от превосходства сестры над ним. Но я тогда обещал показать, что не один только этот мотив, самостоятельный по природе своей, имел решающее зна­чение, а он покрывал более глубоко детерминированные, чисто эротические мотивы. Эту мотивировку проявило воспоминание о моющей пол девушке, стоящей по свое­му положению ниже его. Все позднейшие объекты люб­ви были заместительницами этой одной, которая, в свою очередь, сама была, благодаря случайному положению, первой заместительницей матери. В первой мысли, при­шедшей пациенту в голову по вопросу о страхе перед ба­бочкой, потом уже легко узнать отдаленный намек на пер­вичную сцену (5-ый час). Отношение сцены с Грушей к угрозу кастрацией он подтвердил особенно содержатель­ным сновидением, которое он сумел сам истолковать. Он сказал: мне снилось, будто какой-то человек отрывает крылья espe. — Espe? Я должен спросить, что вы хотите этим сказать? — Насекомое с желтыми полосками на теле, которое кусает. Это, вероятно, намек на Грушу, грушу с желтыми полосками. — Wespe — оса, хотите вы сказать? — поправил я. — Разве это называется wespe? Я, право, ду­мал, что это называется — espe (он, как и многие другие, пользуется тем, что говорит на чужом ему языке, чтобы скрыть свои симптоматические действия). Но — espe ведь это же я сам — P.S. (инициалы его имени). — Espe, разу­меется, искалеченное Wespe. Сон ясен: он мстит Груше за ее угрозу кастрацией. Поступок ребенка в 2 1/2 года в сцене с Грушей пред ставляет собой первое известное нам действие первичной

452

3. Фрейд

сцены; в этом поступке он является копией отца, и мы можем в нем узнать тенденцию в том направлении, кото­рое позже заслужит название мужского. Соблазн вынуж­дает его на пассивность, которая тоже уже была подготов­лена его положением зрителя при общении родителей. Из истории лечения я должен еще подчеркнуть, что получилось впечатление, будто с отдалением сцены с Гру­шей, первым переживанием, которое он, действительно, сумел вспомнить и вспомнил без моих предположений и моей помощи, разрешилась задача лечения. С этого мо­мента не было больше сопротивления, оставалось еще только собирать и составить весь добытый материал. Ста­рая теория травм, построенная на впечатлениях из психо­аналитической теории, вдруг опять получила свое значе­ние. Из критического интереса я еще рез сделал попытку навязать пациенту другое понимание его истории, более приемлимое для трезвого рассудка. В сцене с Грушей со­мневаться не приходится, но сама по себе она не имеет никакого значения; лишь впоследствии она усилилась бла­годаря регрессии, исходящей из событий, связанных с выбором его объекта, который, вследствие тенденции уни­жения, перенесся с сестры' на прислуг}'. Наблюдение же коитуса представляет его фантазию, явившуюся в более поздние годы; историческим ядром ее могли быть какие-нибудь наблюдения или собственные переживания -хотя бы наблюдение какого-нибудь самого невинного вливания. Некоторые читатели, может быть, подумают, что только сделав это предположение, я приблизился к пониманию данного случая. Пациент же посмотрел на меня, не пони­мая, в чем дело, когда я изложил ему этот взгляд, и никог­да больше на него не реагировал. Собственные мои дока­зательства против такой рационализации я изложил выше. Но сцена с Грушей содержит не только условия выбо­ра объекта, имеющие решающее значение для всей жиз­ни пациента, но остерегает нас от ошибки переоценить значение тенденции унизить женщину. Она может также оправдать меня в моем прежнем отказе от точки зрения, объясняющей первичную сцену, как несомненный резуль­тат наблюдения над животными незадолго до сновидения. Она возникла сама в воспоминании больного, без моего содействия. Объясняющийся ею страх перед бабочкой в желтых полосках показывает, что содержание ее имело большое значение или что была возможность придать впоследствии ее содержанию такое значение. Все это зна-

Дополнения из самого раннего детства

453

чительное, чего не было в воспоминаниях, можно было с точностью пополнить благодаря мыслям, сопровождав­шим эти воспоминания и связанным с ними выводам. Тог­да оказалось, что страх перед бабочкой совершенно ана­логичен страху перед кастрацией; он в обоих случаях был страхом перед кастрацией, относившемся сперва к лицам, грозившим кастрацией, и перенесенным затем на других, с которыми он в соответствии с филогенетическим прооб­разом должен был связаться. Сцена с Грушей произошла в 2 1/2 года, а страшное переживание с. бабочкой — навер­ное после страшного сновидения. Легко было понять, что возникшее позже понимание возможности кастрации выз­вало впоследствии уже страх в сцене с Грушей; но сама эта сцена не содержала ничего отталкивающего или невероят­ного, а скорее банальные детали, в которых нет никакого основания сомневаться. Ничего не наводит на мысль объяс­нить ее фантазией ребенка; да это и вряд ли возможно. Возникает вопрос, вправе ли мы видеть сексуальное возбуждение в мочеиспускании стоящего мальчика в то время, когда стоящая на коленях девушка моет пол? В таком случае его возбуждение указывало бы на влияние прежнего впечатления, которое могло в такой же мере исходить от действительно имевшей место первичной сце­ны, как и от наблюдения над животными, сделанного до 2 1/2-летнего возраста. Или все это положение было совер­шенно невинно, мочеиспускание ребенка чисто случай­ным, и вся эта сцена была сексуализирована только впос­ледствии, в воспоминаниях, после того как открыто было значение подобных положений? Тут я не рискую дать решающий ответ. Должен ска­зать, что считаю большой заслугой психоанализа уже са­мую постановку такого вопроса. Но не могу отрицать, что сцена с Грушей, роль, которую ей пришлось сыграть в анализе, и влияние ее в жизни легче и полнее всего объяс­няются, если считать в данном случае первичную сцену реальной, хотя в других случаях она может быть фанта­зией. В сущности, ничего невозможного в ней нет; допу­щение ее реальности очень хорошо вяжется с возбужда­ющим влиянием наблюдения за животными, на которое указывают овчарки в картине сновидения. От этого неудовлетворительного заключения перехожу к разбору вопроса, разрешить который я пытался в "Лек­циях по введению в психоанализ". Я сам хотел бы знать, была ли первичная сцена у моего пациента фантазией или

454

3. Фрейд

реальным переживанием, но, принимая во внимание дру­гие подобные случаи, приходится сказать, что, в сущнос­ти, вовсе не важно разрешить этот вопрос. Сцены наблю­дения родительского сексуального общения, соблазна в детстве, угрозы кастрацией представляют собой несомнен­но унаследованное психическое достояние, филогенетичес­кое наследство, но могут также быть приобретением в результате личного переживания. У моего пациента со­блазн, исходивший от старшей сестры, был неоспоримой реальностью; почему же не принять то же самое для на­блюдения родительского коитуса? В первичной истории невроза мы видим только то, что ребенок прибегает к этому филогенетическому пережива­нию в том случае, когда его личного переживания недоста­точно. Изъян в индивидуальной истине он заполняет исто­рической истиной, на место собственного опыта ставит опыт предков. В признании этого филогенетического наследства я вполне согласен с Юнгом ("Психология бессознательных процессов", 1917, труд, который не мог уже оказать влия­ния на мои "Лекции"); но я считаю неправильным прибе­гать для объяснения к филогенезу, не исчерпав предвари­тельно всех возможностей онтогенеза; я не понимаю, поче­му упрямо оспаривают у самого раннего детского периода то значение, которое охотно признают за самой ранней эпо­хой предков; не могу не признать, что филогенетические мотивы и продукции сами нуждаются в объяснении, кото­рое могут им дать в ряде случаев переживания индивиду­ального детства, и, в конце концов, я не удивляюсь, если те же условия, сохранившись, органически создают у каж­дого в отдельности то, что эти условия однажды в отдален­ные времена создали и передали по наследству, как пред­расположение к личному приобретению. К промежутку времени между первичной сценой и со­блазном (1 1/2—3 1/4 года) нужно отнести еще и немого водовоза, который был для ребенка заместителем отца подобно тому, как Груша была заместительницей матери. Полагаю, что неправильно говорить тут о тенденции к унижению, хотя оба родителя оказываются замененными прислугой. Ребенок не обращает внимания на социальные различия, которые имеют для него еще мало значения, и ставит в один ряд с родителями и незначителькоях по сво­ему положению людей, если они только проявляют к нему такую же любовь, как родители. Так же мало значения имеет эта тенденция при замене родителей животными,

Дополнения из самого раннего детства

455

низкая оценка которых ребенку совершенно чужда. Не­зависимо от такого унижения, для замены родителей бе­рутся также дяди и тети, как это доказывают неоднократ­ные воспоминания у моего пациента. К этому же времени относятся смутные сведения о фазе, в которой он хотел есть только сладости, так что опасались за его жизнь. Ему рассказали про дядю, кото­рый также отказывался от еды и умер молодым от исто­щения. Он слышал еще, что в возрасте трех месяцев он был так тяжело болен (воспалением легких?), что для него уже готовили саван. Удалось его запугать, и он опять на­чал есть; в старшем детском возрасте он даже преувели­чил эту обязанность, как бы для того, чтобы защитить себя от угрожающей смерти. Страх смерти, который тог­да в нем возбудили для его защиты, позже снова проявил­ся, когда мать предупреждала его против опасности дизен­терии; еще позже он спровоцировал припадок невроза навязчивости. В другом месте мы постараемся исследовать происхождение и значение последнего. Нарушению в принятии пищи я хотел бы придать зна­чение самого первого невротического заболевания, так что нарушение в принятии пищи, фобия волка, навязчивая набожность дают совершенный ряд детских заболеваний, которые повлекли за собой предрасположение к невроти­ческой болезни в годы после наступления половой зрело­сти. Мне возразят, что не многие дети не подвергаются подобным нарушениям вроде временного нежелания есть или фобии животных. Но этому аргументу я очень рад. Я готов утверждать, что всякий невроз взрослого зиждется на Тгго детском неврозе, который, однако, не всегда дос­таточно интенсивен, чтобы его заметили и узнали в нем болезнь. Теоретическое значение инфантильного невроза для понимания заболеваний, которые мы считаем невро­зами и хотим объяснить только вливаниями более поздне­го периода жизни только увеличивается от такого возра­жения. Если бы наш пациент в придачу к своему наруше­нию в принятии пищи и фобии животного не получил еще навязчивой набожности, то история его детства мало чем отличалась бы от истории других детей, и мы были бы беднее ценными материалами, которые уберегли бы нас от легко допускаемых ошибок. Анализ не был бы неудовлетворителен, если бы не при­вел к пониманию тех жалоб, которыми пациент опреде­лял свою болезнь. Они гласили, что мир как бы окутан

456

3. Фрейд

для него завесой, и психоаналитический опыт отрицает возможность того, что эти слова не имеют значения и сто формулировка эта случайна. Эта завеса разрывалась — удивительным образом — только в таком положении, ког­да после клизмы каловые массы проходили через задний проход. Тогда он снова чувствовал себя хорошо, и на ко­роткое время мир казался ему ясным. Выяснение значе­ния этой "завесы" подвигалось с такими же трудностями, как и выяснение страха перед бабочкой. Последний не ограничивался одной только завесой, она рассеивалась, превращаясь в чувство сумеречности, "ten(e')bres" и в дру­гие неуловимые вещи. Только незадолго до окончания лечения он вспомнил, что слышал, будто родился на свет в "сорочке". Поэтому считал себя всегда особым счастливчиком, с которым не может произойти ничего плохого. Эта уверенность поки­нула его только тогда, когда он вынужден был согласить­ся с тем, что гонорройное заболевание приносит тяжелый вред его здоровью. Этот удар по его нарцизму сломил его. Мы скажем, что он повторил этим механизм, который однажды уже сыграл у него роль. И фобия волка возник­ла у него тогда, когда он столкнулся с фактом возможно­сти кастрации, а гоноррею он, очевидно, поставил в один ряд с кастрацией. Счастливая "сорочка", следовательно, и есть та завеса, которая укрывает его от мира и мир от него. Его жалоба представляет собой, собственно говоря, замаскированную фантазию-желание, она рисует его снова в утробе матери; правда, в этой фантазии осуществляется бегство от мира. Ее можно формулировать: я так несчастен в жизни, я дол­жен снова вернуться в утробу матери. Какое значение имеет то, что эта символическая, при рождении реальная, завеса разрывается в момент испраж­нения после клизмы, что при таком условии его покида­ет болезнь? Общая связь дает нам возможность ответить: когда разрывается завеса рождения, он начинает видеть мир и снова рождается. Стул представляет собой ребен­ка, каким он вторично является для счастливой жизни. Это и есть фантазия возрождения, на которую Юнг недав­но обратил внимание и которой он отвел такое господству­ющее положение в желаниях невротика. Было бы прекрасно, если бы все кончалось на этом. Некоторые особенности ситуации и требования необходи­мой связи со специальной историей жизни заставляют нас

Дополнения из самого раннего детства

457

продолжать толкование. Условия возрождения требуют, чтобы ему ставил клизму мужчина (этого мужчину уже позже он по необходимости заменил сам). Это может оз­начать только то, что он отождествил себя с матерью, отца заменил этот мужчина, клизма повторяет акт совокупле­ния, плодом которого является каловый ребенок — опять-таки он сам. Фантазия возрождения опять-таки тесно свя­зана с условием сексуального удовлетворения мужчиной. Значение всего, следовательно, такое: только став в поло­жение женщины, заменив мать с тем, чтобы получить удовлетворение от отца и родить ему ребенка, он освобо­дится от своей болезни. Фантазия возрождения была здесь только исковерканным, цензурированным переизданием гомосексуальной фантазии-желания. Если ближе присмотримся, то должны будем заметить, что в этом условии своего выздоровления больной толь­ко воспроизводит ситуацию так называемой первичной сцены; тогда он хотел подменить собою мать; калового ребенка, как мы уже давно предположили раньше, од, в той сцене воспроизвел сам. Он все еще фиксирован, как бы связан со сценой, ставшей решающей для его сексуаль­ной жизни, возвращение которой в ту ночь сновидения положило начало его болезни. Разрыв завесы аналогичен открыванию глаз, распахнувшемуся окну. Первичная сце­на превратилась в условие выздоровления. То, что изображается в жалобах, и то, что составляет исключение, можно легко соединить в одно целое, которое в таком случае открывает весь свой смысл. Он желает вер­нуться в материнское лоно, не просто для того, чтобы сно­ва родиться, а чтобы отец застал его там при коитусе, дал ему удовлетворение, и чтобы он родил отцу ребенка. Быть рожденным отцом, как он это сначала думал, быть им сексуально удовлетворенным, подарить ему ре­бенка, отказавшись при этом от своей мужественности и выражаясь языком анальной эротики: этими желаниями замыкается круг фиксации на отце; в этом гомосексуаль­ность нашла свое высшее и самое интимное выражение¹⁾. Я полагаю, что этот пример проливает свет на смысл и происхождение фантазии и пребывании в материнском лоне и возрождении его. Фантазия о пребывании в лоне, 1) Возможное побочное значение, что завеса представляет собою дев­ственную плеву, разрываюи{уюся при сношений с отцом, не совпада­ет с условием излечения и не имеет никакого отношения к жизни пациента, для которого девственность не имела никакого значения.

458

З.Фрейд

как и в нашем случае, произошла от привязанности к отцу. Является желание быть в лоне матери, чтобы за­менить ее при коитусе, занять ее место у отца. Фантазия возрождения является, вероятно, всегда ослабленной фантазией, так сказать — евфемизмом инцестуозного общения с матерью, анагогическим сокращением его, пользуясь выражением Зильберера (Silberer). Возникает желание вернуться к положению, которое ребенок зани­мал в гениталиях матери, при чем мужчина отождеств­ляется с его пенисам, заменяет его собой. Тогда обе фан­тазии оказываются противоположными, выражающими желание общения с отцом или матерью, в зависимости от мужской или женской установки данного лица. Не исключается возможность и того, что в жалобе и в усло­виях выздоровления нашего пациента объединены обе фантазии, т.е. оба инцестуозных желания. Хочу сделать еще раз попытку перетолковать после­дние результаты анализа по образцу объяснений против­ников: пациент жалуется на свое бегство от мира в ти­пичной фантазии о пребывании в утробе матери и ви­дит свое исцеление только в типичном образе возрож­дения. Это последнее он выражает в анальных симпто­мах в соответствии с преобладающим у него предрас­положением. По образцу анальной фантазии возрожде­ния он создал себе детскую сцену, воспроизводящую его желание в архаически-символических выражениях. За­тем его симптомы сплетаются так, как будто они исхо­дили из такой первичной сцены. Он должен был ре­шиться на весь этот обратный путь, потому что натол­кнулся на жизненные задачи, для разрешения которых он был слишком ленив, или потому что у него было полное основание относиться с недоверием к своей ма-лоценности; он полагал, что таким способом он лучше всего защитит себя от унижения. Все это было бы хорошо и прекрасно, если бы несча­стному в 4 года не приснился сон, с которого начался его невроз; сон, вызванный рассказами деда о портном и вол­ке, и толкование которого делает необходимым предпо­ложение о такой первичной сцене. 06 эти мелочные, но неопровержимые факты разбиваются, к сожалению, все те облегчения, которые нам хотят создать теории Юнга и Адлера. Настоящее положение вещей, как мне кажет­ся, говорит скорее за то, что фантазия о возрождении происходит от первичной сцены, чем наоборот, что пер-

Дополнения из самого раннего детства

459

вичная сцена является отражением фантазии возрожде­ния. Может быть, можно также допустить, что тогда, в 4 года после рождения, пациент был еще слишком мо­лод, чтобы уже желать себе возрождения. Но от этого последнего аргумента я должен отказаться''.

1) Допускаю, что этот вопрос — самый тонкий во всем психоаналити­ческом учении. Я не нуждался в сообщениях Юнга и Адлера, чтобы критически задуматься над возможностью, что утверждаемые ана­лизом детские переживания. — пережитые в невероятно раннем воз­расте! — скорее основаны на фантшиях, сочиненных по поводу бо­лее поздних случаев, и чти необходимо допустить проявление кон-ституционального момента или филогенетически унатедоиинниМ предрасположения во всех тех случаях, когда в анализах находишь влияние детского впечатления на последующую жизнь. Наоборот, ничто не вызывало во мне больше сомнений, никакая другая неуве­ренность не удерживала сильнее от публикации. Я первый открыл как роль фантазии для образования симптомов, так и "обратное фан­тазирование " в детство более поздних наблюдений и последующую сексуализацию этих фантазий — на что не указал бы никто из про­тивников. (См. "Толкование сновидений ". I издание, стр.49, и при­мечание к случаю невроза навязчивого состояния. I9W. стр.164, ^а-mml. Kl. Schrift.111. Folgel. Если я все-таки остался при своих более трудных и менее приемлимых чзгляоах. то это случилось олагч')аря аргументам, на которые наводит исследователя описанный здесь случай или любой другой детский невроз, и которые я здесь предла­гаю на суд читателя.

IX. Выводы и проблемы Не знаю, удалось ли читателю предлагаемого описания анализа составить себе ясную картину возникновения и развития болезни у моего пациента. Опасаюсь, что это скорее не так. Но как мало я обычно ни защищаю ИСКУС­СТВО моего изложения, на этот раз я хотел бы сослаться на смягчающие обстоятельства. Передо мною стояла за­дача, за которую никто еще никогда не брался: ввести в описание такие ранние фазы и такие глубокие слои душев­ной жизни; и лучше уже разрешить плохо эту задачу, чем обратиться перед нею в бегство, которое, помимо всего, должно быть связано с известными опасностями для стру­сившего. Итак, лучше уж смело показать, что не останав­ливаешься и перед сознанием своей недостаточности. Сам случай был не особенно благоприятен. Изучение ребенка сквозь призму сознания взрослого, что сделало возможным получить обилие сведений о детстве, — долж­но было искупаться тем, что анализ был разорван на самые мелкие крохи; это и привело к соответствующему несовер­шенству его описания. Личные особенности, чуждый наше­му пониманию национальный характер, ставили большие трудности перед необходимостью вчувствоваться в лич­ность больного. Пропасть между милой, идущей навстре­чу личностью больного, его острым интеллектом, благород­ным образом мыслей и совершенно неукротимыми поры­вами влечений сделало необходимой очень длительную подготовительную и воспитательную работу, благодаря которой еще больше пострадала ясность. Но сам пациент совершенно не виноват в том, что характер этого случая ставит самые трудные задачи перед описанием. В психоло­гии взрослого нам счастливо удалось разделить душевные процессы на сознательные и бессознательные и описать их с достаточной ясностью. В отношении ребенка это разли­чие почти недоступно нам. Часто не решаешься сам указать, что следовало бы считать сознательным, что -бессознатель­ным. Психические процессы, которые стали господствую-

Выводы и проблемы

461

щими и которые, судя по их позднейшему проявлению, должны быть отнесены к сознательным, все же не были осознаны ребенком. Легко понять, почему сознание не при­обрело еще у ребенка всех характеризующих его призна­ков: оно находится в процессе развития и не обладает еще способностью превратиться в словесные представления. Обыкновенно мы всегда грешим тем, что путаем феномен, как восприятие в сознании, с принадлежностью его к какой-нибудь предполагаемой психической системе, которую мы должны были как-нибудь условно назвать, но которую так­же называем сознанием (система Bw); эта путаница безобид­на при психологическом описании взрослого, но вводит в заблуждение при описании деленной жизни ребенка. Вве­дение "предсознательного" тут тоже мало помогает, пото­му что предсознательное ребенка также мало совпадает с предсознательным взрослого. Приходится поэтому удовлет­вориться тем, что сознаешь все темные стороны вопроса. Само собой понятно, что случай, подобный описанно­му здесь, мог бы послужить поводом для дискуссии о всех результатах и проблемах психоанализа. Это была бы бес­конечная и ничем не оправдываемая работа. Нужно ска­зать себе, что из одного случая всего не узнаешь, всего на нам не разрешишь, и удовлетворшъся тем, что использу­ешь его для того, что он всего яснее обнаруживает. Зада­ча дать объяснения, стоящая перед психоанализом вооб­ще, узко ограничена. Объяснить нужно бросающиеся в глаза симптомы, вскрывая их происхождение; психичес­ких механизмов и влечений, к которым приходишь таким путем, объяснять не приходится; их можно только опи­сать. Для того, чтобы прийти к новым общим положени­ям из того, что констатировано в отношении этих после­дних пунктов, нужно иметь много таких хорошо и глубо­ко анализированных случаев. Их нелегко получить, каж­дый в отдельности требует долголетней работы. В этой области возможен поэтому только очень медленный успех. Весьма естественно, поэтому, искушение "наскрести" у некоторого числа лиц на психической поверхности кое-какие данные, а остальное заменить общими соображени­ями, которые затем ставятся под защиту какого-нибудь философского направления. В пользу такого метода мож­но привести и практическую необходимость, но требова­ния науки нельзя удовлетворить никаким суррогатом¹¹.

1) Нииек ни Stekel'я Ред

462

З.Фрейд

Я хочу попробовать набросать синтетический обзор сек­суального развития моего пациента, при котором могу на­чать с самьхх ранних проявлении. Первое, что мы о ним слышим, это нарушение удовольствия от еды (Esslust), в котором я, на основании опыта в других случаях, однако, без какой бы то ни было категоричности в утверждение, склонен видеть результат какого-то процесса в сексуаль­ной области. Первую явно сексуальную организацию я должен видеть в так называемой каннибальной или ораль­ной фазе, в которой главную роль еще играет первона­чальная связь сексуального возбуждения с влечением к пище. Непосредственных проявлений этой фазы ждать не приходится, но при наступлении каких-нибудь нарушений в этой области должны быть соответствующие проявле­ния. Нарушение влечения к пище — которое может, разу­меется, иметь еще и другие причины — обращает наше внимание на то, что организму не удалось справиться с сек­суальным возбуждением. Сексуальной целью этой фазы мог бы быть только каннибализм, пожирание; у нашего пациента это проявляется как регрессия в более высокой ступени в виде страха: быть съеденным волком. Извест­но, что в гораздо более старшем возрасте, у девушек во время наступления половой зрелости или вскоре после этого, встречается невроз, выражающий отрицание сексу­альности посредством анорексии; ее можно привести в связь с этой оральной фазой сексуальной жизни. На вы­соте пароксизма влюбленности ("я бы мог тебя съесть от любви") и в ласковом общении с маленькими детьми, при чем взрослый сам ведет себя, как ребенок, опять появля­ется любовная цель оральной организации. В другом ме­сте я высказал предположение, что у отца моего пациен­та была привычка "ласковой ругани", что он играл с ре­бенком в волка или собаку и в шутку угрожал ему, что сожрет его. Пациент подтвердил это предположение сво­им странным поведением в перенесении. Как только он, отступая перед трудностями лечения, возвращался к "пе­ренесению", он угрожал тем, что съест, сожрет, а позже всевозможными другими истязаниями, — что было все только выражением нежности. В разговорном языке сохранился отпечаток этой ораль­ной сексуальной фазы: говорят об "аппетитном" любовном объекте, возлюбленную называют "сладкой". Мы вспоми­наем, что наш маленький пациент хотел есть только слад­кое- Сладости, конфеты в сновидении обыкновенно зани-

Выводы и проблемы

463

мают место ласк, сексуального удовлетворения. По-видимому, к этой же фазе относится страх (в слу­чае заболеваний, разумеется), который проявляется как страх за жизнь и может привязаться ко всему, что ре­бенку покажется для этого подходящим. У нашего па­циента этот страх использовали для того, чтобы побу­дить ребенка преодолеть его нежелание есть и даже для сверхкомпенсации этого нежелания. Оставаясь на почве предположения, о котором столько было речи, и помня, что наблюдение за коитусом, которое оказало на буду­щее его во многих отношениях огромное влияние, при­ходится на возраст в 1 1/2 года, — несомненно раньше, чем время наступления затруднений с едой, -мы можем набрести на мысль о возможных источниках этого на­рушения в принятии пищи. Может быть, позволитель­но допустить, что это наблюдение ускорило процессы полового созревания и этим оказало непосредственные, хотя и незаметные влияния. Мне, разумеется, также известно, что симптоматику этого периода, страх перед волком, нарушение в приня­тии пищи можно объяснить проще, не принимая во вни­мание сексуальность и прегенитальную ступень ее органи­зации. Кто охотно игнорирует признаки невротика и свя­зи явлений, предпочтет это другое объяснение, и я не смо­гу помешать ему в этом. Об этих зачатках сексуальной жизни трудно узнать что-нибудь убедительное иначе, чем указанным окольным путем. Сцена с Грушей (в 2 1/2 года) показывает нам ребенка в начале развития, которое должно быть признано нор­мальным, за исключением, может быть, некоторой преж­девременности: отождествление с отцом, мочевая эроти­ка (Harnerotik), как замена мужественности. Все развитие находится под влиянием первичной сцены. Отождествле­ние с отцом мы до сих пор понимали, как нарцистичес-кое, но, принимая во внимание содержание первичной сцены, мы не может отрицать, что оно уже соответствует ступени генитальной организации. Мужской орган начал играть свою роль и, под влиянием соблазна со стороны сестры, продолжает играть эту роль. Однако, получается впечатление, будто соблазн не только способствует развитию, а в гораздо большей сте­пени нарушает его и отклоняет. Он создает пассивную сек­суальную цель, которая по существу несовместима с актив­ностью мужских гениталий. При первом же внешнем пре-

464

3 Фрейд

пятствии, при намеке няни на кастрацию (в 3 1/2 года), робкая еще генитальная организация рушится и регресси­рует на предшествовавшую ей ступень садистически-аналь­ной организации, которая в противном случай была бы, может быть, пройдена при таких же легких признаках, как у других детей В садистически анальной организации легко узнать дальнейшее развитие оральной Насильственная мужская активность, проявляемая над объектом, которой отлича­ется садистически-анальная организация, находит себе место, как подготовительный акт для пожирания, кото­рое в таком случае становится сексуальной целью. Этот подготовите \ьньш акт становится самостоятельной це­лью (при садистически анальной организации) Новше­ство по сравнению с предыдущей ступенью состоит по существу в том, что воспринимающий пассивный орган, отделенный ото рта, развивается в анальной зоне Здесь сами собой напрашиваются биологические параллели или взгляд на прегенитальные человеческие организации, как на остатки такого устройства, какое остается навсегда у некоторых классов животных Так же характеризует эту ступень конструирование исследовательского влече­ния из его компонентов Анальная эротика не очень-то бросается в глаза. Кал под влиянием садизма обменял свое значение, как выра­жение нежности, на агрессивное В превращении садизма в мазохизм принимает участие также и чувство вины, ука­зывающее на процессы развития в других сферах поми­мо сексуальной. Соблазн продолжает оказывать свое влияние, поддер­живая пассивность сексуальной цели. Он превращает те­перь садизм в большей части его в пассивную противо­положность его, в мазохизм Еще вопрос, можно ли все­цело поставить ему в счет характер пассивности, так как реакция 1 1/2-годовалого ребенка на наблюденный кои­тус была уже преимущественно пассивной Заражение сексуальным возбуждением выразилось в испражнении, в котором, хотя, необходимо различать и активную долю Наряду с мазохизмом, господствующим в его сек­суальных стремлениях и выражающимся в фантазиях, сохраняется и садизм, и проявляется по отношению к маленьким животным Его сексуальные исследования начались после соблазна и по существу посвящены двум проблемам откуда являются дети и можно ли лишить-

Выводы и проблемы

465

ся гениталий, — и сплетаются с проявлениями его влече­ний Эти же исследования направляют его садистические наклонности на маленьких зверей, как на представите­лей маленьких детей Наше описание дошло почти до четвертой годовщины его жизни, до момента, когда после сновидения начина­ется запоздалое влияние увиденного коитуса Разыгрыва ющиеся теперь процессы мы не мо/кем ни полностью по­нять ни в достаточной мере описать. Оживление карта нь1, ставшей теперь понятной благодаря интеллектуально м\ развитию, действует как свежее событие, но так же как и новая травма, как удар со стороны, аналогичный соблаз н\ Нарушенная генитальная организация сразу снова вое clamBAHBiieim, но достигнутый в шовидениях успех не может быть сохранен Процесс, который можно поставить в ряд только с вытеснением, ведет к отказу от нового и к замене его фобией Садистически анальная организация сохраняется, таким образом, также и в наступившей теперь фазе фобии жи­вотных с той лишь разницей, что к ней примешиваются явления страха Ребенок продолжает проявлять садистичес­кие ii мазохистические влечения, но только реагирует стра хом на некоторые части их, превращение садизма в проти воположность его делает, вероятно, успехи в дальнейшем Из анализа кошмарного сновидения мы узнаем, что вытеснение связывается с признанием кастрации. Новое отрицается, потому что принятие стоило бы пениса. Более тщательное соображение открывает приблизительно сле­дующее- вытесненной оказывается гомосексуальная уста новка в генитальном смысле, образовавшаяся под влияни ем нового знания. Но эта установка сохраняется в бессоз-нате \ьном, образовав изолированный глубокий слой Дви-гате \ем этого вытеснения, по-видимому, является нарци-стическая мужественность гениталий, вступающая в дав­но ) уке подготовляющийся конфликт с пассивностью го­мосексуальной цели Вытеснение яв \яется, таким образом, следствием мужественности Возникает искушение, исходя из этого положения, из­менить часть психоаналитической теории Кажется, что нащупываешь руками, будто конфликт между мужскими и женскими устремлениями, т.е бисексуальность, именно, и ведет к вытеснению и образованию невроза Однако, такой взгляд не отличается полнотой Из двух борющих­ся сексуальных течений одно приемлемо для "я", а дру

466

3 Фрейд

roe оскорбляет нарцистический интерес; поэтому оно под­падает вытеснению. И в этом случае опять-таки "я" создает вытеснение в пользу одного из сексуальных течений. В других случаях нет такого конфликта между мужествен­ностью и женственностью; имеется только одно сексуаль­ное устремление, которое добивается торжества, но непри­емлемо для некоторых сил "я" и поэтому устраняется Гораздо чаще, чем конфликты в пределах самой сексуаль­ности, встречаются другие, возникающие между сексуаль­ностью и моральными тенденциями "я" Таков моральный конфликт в нашем случае. Подчеркивание бисексуально­сти, как мотива вытеснения, оказалось бы слишком узким, указание на конфликт между "я" и сексуальным стремле нием (лиоидо) покрывает все возможности. Против учения о "мужском протесте", разработанно­го Адлером, можно возразить, что вытеснение никоим образом не становится всегда на сторону мужественнос­ти и относится к женственности. В большом количестве случаев именно мужественность подвергается вытесне­нию со стороны "я". Правильная оценка вытеснения в нашем случае приво­дит к оспариванию того, что нарцистическая мужествен­ность является единственным мотивом вытеснения Гомо сексуальная установка, возникающая во время сновидения, так интенсивна, что "я" маленького человека оказывает ся не в состоянии владеть ею и защищается от нее посред­ством процесса вытеснения С этой целью привлекается на помощь противоположная этой гомосексуальности нар­цистическая мужественность гениталий Только во избе жание недоразумений необходимо указать, что все нарци стические душевные движения исходят от "я" и остаются при нем А вытеснения направлены против либидонозных привязанностей к объектам Обратимся от процесса вытеснения, с которым нам не удалось справиться до конца, к состоянию, создавшемуся при пробуждении после сновидения Если бы действитель но во время процесса сновидения мужественность победи ла гомосексуальность (женственность), то мы должны были бы найти господство активного сексуального устрем­ления с выраженным мужским характером Об этом нет речи, сущность сексуальной организации не изменилась, садистически-анальная фаза продолжает свое существова­ние, она осталась господствующей Победа мужественно­сти проявляется только в том, что теперь в ответ на пас-

Выводы и проб1вмы

467

сивные сексуальные цели господствующей организации (мазохистическои, по не женской) является реакция стра­ха Нет победоносного мужского сексуального течения, существует только пассивное и сопротивление ему. Могу себе представить, какие трудности представляет для читателя непривычное, но неизбежное разделение активно мужского и пассивно женского, и поэтому не ста­ну избегать повторений Состояние после сновидения мож­но описать следующим образом сексуальные устремления расщепились, в бессознательном достигнута ступень гени тальной организации и сконструирована очень интенсив пая гомосексуальность, над этим имеется (возможно — в сознании) прежнее гатистическое и преимущественно мазохистическое сексу сильные течения, я в оЬщем изме нило свое отношение к сексуальности, оно находится в состоянии отрицания сексуальности и со страхом откло­няет господствующие мазохистические цели, подобно тому, как реашровало на на более глубокие гомосексуаль­ные цели ^e^I, ч ю образовало фобии Рез\ль1ат сновиде ния состоял, следовательно, не с-юлько в победе мужско го течения, сколько в реакции против женского, пассив ного Было большой натянутостью желать приписывать этому течению характер мужественности У "я" нет ника ких сексуальных устремлений, а только интерес к само­сохранению и к удержанию своего нарцизма. Рассмотрим теперь фобию. Она возникла на уровне генитальной организации, показывает нам сравнительно простой механизм истерии страха. "Я" защищается путем развития страха от того, что оценивает как слишком боль­шую опасность, от гомосексуального удовлетворения Все же процесс вытеснения оставляет явный след Объект, с которым связалась внушающая страх сексуальная цель, должен в сознании быть заменен другим. Сознается страх не перед отцом, а перед волком Дело не ограничивается образованием фобии с одним только этим содержанием Некоторое время спустя волка сменяет лев С садистичес кими душевными движениями по отношению к малень ким детям конкурирует фобия перед ними, как предста внтеля\ш соперников, возможных маленьких детей (у матери) Особенно интересно возникновение фобии бабоч ки Оно как бы повторяет механизм, создавший в снови­дении фобию волка Случайный толчок оживляет старое переживание, сцену с Грушей, угроза кастрацией которой начинает действовать некоторое время спустя, между тем

468

-3 Фрейд

как эта угроза не оказала никакого действия тогда, когда была произнесена¹⁾. Можно сказать, что страх, принимающий участие в об­разовании этой фобии, является кастрационным страхом. Это мнение не противоречит взгляду, что страх произошел из вытеснения гомосексуального либидо. Обеими формули­ровками обозначают тот же процесс, что "я" отнимает ли­бидо у гомосексуального желания, и это либидо превраща­ется в свободно витающий страх, который затем удается сконцентрировать на фобии. В первой формулировке был только отмечен также и мотив, которым руководится "я". При ближайшем рассмотрении оказывается, что это первое ^a болев а ш ie нашего nanneirra lie исчерпывается од ной только фобией (не принимая во внимание нарушение в принятии пищи), а должно быть понято, как настоящая истерия, состоящая кроме симптомов страха еще и из яв­лений конверзии. Часть гомосексуальных душевных движе­ний сохраняется в болезненных явлениях, которыми захва­чены органы; начиная с этого времени, а также и гораздо позже, кишечник ведет себя как истерически больной орган. Бессознательная, вытесненная гомосексуальность сконцентрировалась на функции кишечника. Именно эта часть истерии оказала нам самые ценные услуги впослед ствии, при аналитическом разрешении заболевания.

1) Как указано выше, сцену с Грушей пациент припомнил сам, в возник­новении этого воспоминания конструкции или поведение врача не принимали никакого участия, изъяны в воспоминании о ней были ана­лизом восполнены таким образом, что заслуживают названия безуп­речного, если вообще придавать какую-нибудь ценность методу ана­литической работы Рационалистическое толкование этой фобии могло бы только сказать ничего необыкновенного нет в том. что расположенный к боязливости ребенок получает припадок страха и от бабочки с желтыми полосками, вероятно, вследствие врожден­ной склонности к страху (Ср Stanley Holl, A Synthetic genetic Study of fear Amer J of Psychology, XXV, 1914) He зная причины этому, ребенок ищет какои-нибудь связи в детстве для этого страха и пользуется -случачным сходством имени и одинаковостью полос, что­бы сконструировать себе фантазию о приключении с нянькой, о ко­торой еще сохранилось воспоминание Но если побочные условия не­винного само по сеое события. — мытье пола. метла, ведро, прояв­ляют в дальнейшей жизни такую силу, что навсегда и навязчиво обус­лавливают выбор объекта у этого человека, то фобия бабочки при­обретает непонятное значение Положение вещей становится, по крайней мере, сто гь же замечательным, как и предполагаемое мною, и пропадает вся выгода от рационалистического понимания этой сцены Сцена с Грушей для нас особенно ценна, так как на ней мы можем подготовить свое суждение для понимания менее достовер­ной первичной сцены

Выводы и проблемы

469

Теперь у нас должно хватить мужества разобрать еще более сложные условия невроза навязчивости. Представим себе еще раз всю ситуацию: господствующее мазохистичес-кое и вытесненное гомосексуальное сексуальные течения, а с другой стороны — "я", захваченное истерическим от­странением обоих, какие процессы превращают это состо­яние в невроз навязчивости? Превращение происходит не самопроизвольно, благода­ря дальнейшему внутреннему развитию, а благодаря посто­роннему влиянию извне. Явное следствие его состоит в том, что стоявшее на первом месте отношение к отцу, которое до того находило себе выражение в фобии волка, выража­ется теперь в навяушпой набожности Не МОГУ не указать на ч о, что этот процесс у нашего пациента является прямым подтверждением взгляда, высказанного мною в "Тотем и Табу" ¹⁾ об отношении животного — тотема к божеству. Я склонился там в пользу того взгляда, что представление о божестве не является дальнейшим развитием тотема, а воз­никает независимо от него на смену ему из общего обоим корня. Тотем представляет собой первого заместителя отца, а бог -позднейшего, в котором отец снова приобретает свой человеческий образ. То же имеет место и у нашего боль­ного В фобии волка пациент проделывает тотемистичес кую ступень заместителя отца, ступень, которая затем об­рывается и, вследствие новых отношений между ним и от­цом, сменяется фазой религиозной набожности. Влияние, произведшее это превращение, исходило из религиозного учения и священной истории, с которыми он познакомился при посредстве матери. Результаты соответ­ствуют тому, чего добивалось воспитание. Садистически-мазохистическая организация медленно приходит к кон­цу, фобия волка быстро исчезает, вместо боязливого от­рицания сексуальности наступает высшая ее форма. На­божность становится господствующим фактором в жиз­ни ребенка. Но все эти преодоления совершаются не без борьбы, признаком которой являются богохульственные мысли и вследствие которых утверждается навязчивое преувеличение религиозного церемониала. Еслд не считать этих патологических феноменов, то можно сказать, что в этом случае религия совершила все то, для чего она вводится в воспитание. Она укротила сек­суальные стремления ребенка, дав им возможность субли-

I) "Тотем и Табу ", V выпуск этой библиотеки

470

3 Фрейд

мироваться и остановиться на чем-нибудь твердо, умень­шила значение его семейных отношений и предотврати­ла угрожавшую ему изоляцию благодаря тому, что откры­ла для него связь с великой общественностью людей. Ди­кий запуганный ребенок стал социальным, нравственным и поддающимся воспитанию Главным двигателем религиозного влияния было отож­дествление с образом Христа, который стал ему особен­но близок благодаря случайности его рождения Здесь слишком большая любовь к отцу, сделавшая необходи­мым вытеснение, нашла, наконец, выход в идеальной суб­лимации. В образе Христа можно было любить отца, на­зывавшегося теперь богом, г таким усерчием, которое 1ще'1но искало выхода ни и i ношению к земному отцу Пути, которыми можно было проявить эт\ любовь, были предуказаны религией; им чуждо чувство вины, которо­го нельзя отделить от индивидуальных любовных стрем­лений. Если таким образом самое глубокое, уже сражен­ное, как бессознательная гомосексуальность, сексуальное стремление могло еще быть дренировано, то поверхност­ное мазохистическое стремление нашло себе несравнен­ную сублимацию в сказаниях о муках Христа, который отдал себя в жертву па истязания по поручению и в честь своего божественного отца. Таким образом, благодаря смеси удовлетворения, сублимации и отвлечения от чув­ственного на чисто духовные процессы и открытию соци­альных отношений, какие она дает верующему, религия сделала свое дело у свихнувшегося с пути ребенка. Его противодействие религии вначале име \о три раз­личных исходных пункта. Во первых, это было отклоне­ние всяких новшеств,— чему примеры мы уже видели. Он защищал всякую однажды занятую позицию либидо в страхе перед потерей при отказе от нее и из недоверия к возможности найти полную замену ей в новой позиции. Это и есть та важная и фундаментальная психологичес­кая особенность, которую я описал в трех статьях по тео­рии сексуальности, как особенность к фиксации. Юнг хо тел, под названием психической "инертности" (Tr(a )ghe-it), сделать ее главной причиной всех неудач невротиков. Я думаю, что он неправ, она идет гораздо дальше и игра­ет значительную роль также и в жизни не нервных людей. Легкая подвижность или неподвижность либидинозных, а также и др)того рода привязанностей энергии составляет особую характерную черту, свойственную многим нор-

Выводы и проблемы

471

мальным, и вместе с тем не у всех нервных она встреча­ется; до сих пор эту черту не удалось привести в связь с другими особенностями психики, и она, как простое чис­ло, не делится ни на какие составные части. Нам извест­но только то, что свойство подвижности психических при­вязанностей энергии с возрастом заметно уменьшается. Оно составило для нас одно из показаний для установле­ния границ возможности психоаналитического воздей­ствия. Но встречаются лица, у которых эта психическая пластичность сохраняется гораздо дольше обычного воз­раста, а у других она пропадает в очень раннем возрасте. Если последнее бывает у невротиков, то с огорчением от­крываешь, что при одинаковых, по видимому, \ словиях у них не удается устранить таких изменений, с которыми у других удается легко справиться. Поэтому и при превра­щении психических процессов приходится принимать во внимание понятие об энтропии, большая степень которой мешает исчезновению уже совершившегося. Вторым пунктом для нападения был для него факт, что в основе самого религиозного учения нет одинакового от­ношения к богу-отцу, что оно проникнуто признаками амбивалентной установки, господствовавшей при возник­новении этого учения Эту амбивалентность он сразу по­чувствовал, благодаря большому развитию этой черты у него самого, и связал с ней ту острую критику, которая так поразила нас у ребенка в возрасте пяти лет. Но самое боль­шое значение имел несомненно третий момент, влиянию которого мы должны приписать патологические послед­ствия его борьбы против религии. Течение, которое стре­милось к мужчине и должно было подвергнуться субли-мированию при помощи религии, не было уже свободно, а частично отделено благодаря вытеснению, вследствие чего оно не могло быть сублимировано и осталось связан­ным со своей первоначальной сексуальной целью. Благо­даря такой связи вытесненная часть стремилась проло­жить себе дорогу к сублимированной части или привлечь ее к себе Первые размышления, касающиеся личности Христа, содержали уже вопрос о том, может ли возвышен ный сын выполнить также и застрявшее в бессознатель­ном сексуальное отношение к отцу. Отказ от этих стрем­лений не имел иных последствий, кроме появления как будто богохульств енных навязчивых мыслей, в которых проявилась физическая нежность к богу в форме униже­ния его. Жестокая борьба против этих компромиссных

472

3. Фрейд

Выводы и проблемы

473

образований должна была привести к навязчивому преуве­личению всех действий, в которых находили выход, со­гласно религиозному предписанию, набожность и чистая любовь к богу. В конце концов, победила религия, но ее основа, коренящаяся во влечениях, оказалась несравнен­но более сильной, чем устойчивость продуктов ее субли-мирования. Как только жизнь дала ему нового заместите­ля отца, влияние которого направилось против религии, он отказался от нее и заменил ее другим. Вспомним еще интересное осложнение, а именно, что набожность разви­лась под влиянием женщин (мать, няня), между тем как мужское влияние способствовало освобождению от нее. Развитие невроза навязчивости па почве анально-сади-стической сексуальной организации в общем подтвержда­ет то, что в другом месте я говорил о "предрасположению к неврозу навязчивости" ¹⁾. Но предшествующая тяжелая истерия делает наш случай в этом отношении неясным. Я хочу закончить обзор сексуального развития нашего боль­ного коротким освещением дальнейших его изменений. С наступлением половой зрелости у него появилась сильная чувственность, которую следует считать нормальной, муж­ское течение с сексуальной целью генитальной организа­ции, переживания которой заполняют весь период, пред­шествовавший вторичному заболеванию. Они непосред­ственно связаны со сценой с Грушей, заимствуют у этой сцены навязчивый характер возникающей припадками и вдруг исчезающей влюбленности, причем ей приходится бороться с задержками, исходящими из остатков инфан­тильного невроза. Наконец, посредством сильного поры­ва к женщине, он завоевал себе полную мужественность; с этого времени он крепко держится этого сексуального объекта, но радостей от этого не испытывает, потому что сильная теперь совершенно бессознательная склонность к мужчине, сконцентрировавшая в себе все силы последних фаз развития, постоянно отрывает его от женщины и зас­тавляет сильно преувеличивать, в промежутках, свою за­висимость от женского объекта. Приступая к лечению, он жаловался, что не может долго оставаться верным жен­щине, и вся работа направилась на то, чтобы открыть ему его бессознательное отношение к мужчине. Прибегая к краткой формулировке, можно сказать, что отличитель­ной чертой его детства было колебание между активнос-

I) Internal. Zeitschrift vir (a:)n.tlich. Psychoanalyse. I Bd. 1913. S. 525 ff.

I

тью и пассивностью, его юности — борьба за мужествен­ность, и периода жизни с момента заболевания — борьба за объект мужских устремлений. Повод к его заболевани­ям не совпадает ни с одним из "типов невротических за­болеваний", которые я объединил, как специальные слу­чаи "несостоятельности"¹⁾, и таким образом обращает вни­мание на известный изъян в перечисленном ряду типов. Он заболел, когда органическая болезнь гениталий разбу­дила в нем страх кастрации, нанесла смертельный удар его нарцизму и заставила его отказаться от ожидания ис­ключительной к себе благосклонности судьбы. Он забо­лел, следовательно, благодаря нарцистической "несосто­ятельности" Эта огромная сила его парцисизма вполне со­гласуется с другими признаками сексуального развития, протекавшего с задержками, а именно с тем, что его ге-теросексуальный любовный выбор при всех своей энергии содержал так мало психических устремлений, и что гомо­сексуальная установка, настолько более близкая нарцисиз-му, с такой настойчивостью проявлялась у него, как бес­сознательная сила. Разумеется, при таких нарушениях психоаналитическое лечение не может произвести внезап­ного переворота и сравнить его развитие с нормальным; оно в состоянии только устранить препятствие и расчис­тить пути к тому, чтобы жизненные влияния могли дать развитию лучшее направление. Как особенности его психического существа, раскрытые психоанализом, но не выясненные и соответственно не подвергшиеся непосредственному воздействию, я называю упомянутую уже устойчивость его фиксации, невероятное развитие наклонностей к амбивалентности и, как третью черту конституции, заслуживающей названия архаичес­кой, способность сохранять одновременно годньши к фун­кционированию самые различные и противоположные либидинозные привязанности. Постоянное колебание меж­ду этими привязанностями, долгое время как бы исклю­чающее всякое окончательное изживание и продвижение вперед в лечении, преобладало во всей картине болезни последнего периода, которой я могу лишь слегка коснуть­ся. Вне всякого сомнения, это была черта характерная для бессознательного, но перешедшая у него и на достигшие сознания процессы. Но эта черта проявлялась у него толь­ко на результатах эффективных переживаний, в области /; Zentralbl. f(u:)r Psychoanalyse. II, 6. 1912.

474

3 Фрейд

чистой логики он проявил, наоборот, исключительное умение в улавливании противоречий и непонятного Бла­годаря этому его душевная жизнь производит то же впе­чатление, что и древняя египетская религия, столь непос­тижимая для нас, так как она сохраняет все ступени раз­вития одновременно с конечными результатами, самых древних богов и значения божества — наряду с самыми последними, располагает в одной плоскости то, что в ходе развития других составляет глубокие наслоения Я довел до конца то, что хотел сообщить об этом слу­чае заболевания Только еще две из многочисленных про­блем, которые этот случай затрагивает, кажутся мне дос­тойными особого упоминания Первая касается филогене тически унаследованных схем, под влиянием которых жиз­ненные впечатления, как под руководством философских "категорий", укладываются в определенный порядок Я готов защищать взгляд, что они составляют осадки истории человеческой культуры Комплекс Эдипа, обнимающий отношения ребенка к родителям, принадлежит к числу этих схем или, вернее, составляет известный пример этого рода В тех случаях, когда переживания не соответствуют унас ледованной схеме, совершается переработка их фантазий, работу которой проследгпъ в деталям было бы безусловно полезно Именно эти случаи лучше всего могут показать нам самостоятельное существование схем Мы часто можем заметить, что схема одерживает победу над индивидуаль­ным переживанием, как, например, в нашем случае, когда отец становится кастратором и угрозой детской сексуаль­ности, несмотря на отрицательный, в общем, комплекс Эдипа Другое влияние этой схемы выражается в том, что кормилица занимает место матери или сливается с нею Противоречия между переживанием и схемой доставляют, по-видимому, богатый материал детским конфликтам Вторая проблема стоит близко к этой, но она несравнен­но более значительна Если принять во внимание отноше­ние семилетнего ребенка к ожившей первичной сцене¹⁾ или даже если только подумать о гораздо более простых реак­циях полуторагодовалого ребенка при переживании этой

1) Могу не считаться с тем что это поведение получило свое словесное выражение только два десятилетия спустя, потому что все влия­ние, приписываемое нами этой сцене выразилось в форме симпто­мов, навязчивостеи и т д уже в детстве, задолго до анализа При этом совершенно безразлично, считать in ее первичной сценой или первичной фантазией

Выводы и проблемы

475

сцены, то нельзя не согласиться с мнением, что у ребенка при этом проявляется влияние своего рода трудноопреде­лимого знания, чего-то, похожего на подготовку к понима нйю¹⁾ В чем оно может состоять, — об этом у него нет ни­какого представления,) нас имеется только великолепная аналогия с глубоким инстинктивным знанием у животных Если бы и у человека существовало инстинктивное зна ние, то не Ьыло бы ничего удивительного в юм, что оно преимущественно касалось Ьы процессов сексуальной жизни, xo^я никоим образом не ограничивалось бы толь ко ими Это инстинктивное составляло Ьы ядро бессозна тельного, примитивную душевную деятельность, которая впос\Р4(. гвпи ш[звер1ае-1ся г тропа ц закрывается разви вающимся у человека разумом, но часто оно, быть может, у всех, сохраняет способность притянуть к себе высшие духовные силы Вытеснение было бы возвращением к этой инстинктивной ступени, и человек расплачивался бы та ким образом за свои великие завоевания своей наклонно стью к неврозу, а самая возможность возникновения не­врозов доказывала бы существование прежней инстинк тпвной предварительной ступени психического развития Значение же ранних травм в детстве заключается в таком случае в том, что пос \едние доставляют материал этому бессознательному, защищающий его от полного поглоще­ния последующим развитием Мне известно, что подобные мысли, подчеркивающие унаследованный филогенетически приобретенный мо мент душевной жизни, высказывались с различных сто­рон, и я даже думаю, что им слишком поспешно уделя лось место в психоаналитических взглядах Они мне ка жутся допустимыми только тогда, когда психоанализ, со храняя вполне корректную линию различных инстанций в добытом им материале, доходит до следов унас\едо ванного, после того, как он проник сквозь все наслоения индивидуально приобретенного

I) Снова должен подчеркнуть что все эти рассуждения были оь. север шенно излишнлмч если оы сновидение и невроз не относи гись к пе рчоду детства

Из истории детской души¹⁾

Два случая детской лжи Вполне понятно, что дети лгут, когда они этим подража­ют лжи взрослых. Но некоторые случаи лжи хорошо воспи­танных, неиспорченных детей имеют особое значение, и вос­питателям следует задуматься над ними вместо того, чтобы сердиться на так\то ложь. Она совершается под влиянием очень сильной любви и становится пагубной, если вызывает недоразумения между ребенком и любимым им лицом. 1 Семилетняя девочка (во втором классе) просила у отца денег на покупку красок, чтобы окрасить к пасхе писан-ки. Отец отказал ей в этом, сославшись на отсутствие де­нег. Вскоре после этого девочка снова просит у отца де­нег, чтобы сделать свой взнос на покупку венка умершей владетельной особе страны. Каждый ученик школы дол­жен был внести пятьдесят пфеннигов. Отец дает ей десять марок; она уплачивает свой взнос, кладет отцу на стол девять марок, а на остальные пятьдесят пфеннигов поку­пает краски, которые прячет в свой шкафчик. За столом отец с раздражением спрашивает ее, что она сделала с недостающими пятьюдесятью пфеннигами, уже не купи­ла ли она все-таки на них красок. Она это отрицает, но ее выдает старший на.два года брат, с которым она совмес­тно собралась окрашивать яйца; краски нашли в шкафу. Рассерженный отец предоставляет матери наказать про­винившуюся, и она была очень строго наказана. Мать пос­ле этого сама была потрясена, когда заметила, в какое отчаяние пришел ребенок. Она осыпает девочку ласками после наказания, ведет ее гулять, чтоб утешить ее. Но впе­чатление от этого переживания, названного самой паци­енткой "поворотным пунктом" в ее юности, оказывается неизгладимым. До того она была резвая, самоуверенная девочка, а с той поры она становится робкой, боязливой. Будучи невестой, она однажды переживает ей самой не-

I) Internationale Zeitachrift f(u )r (a:)ntliche Psychoanalyse, I. 1913

Из истории детской души

477

понятную вспышку ярости, когда мать покупает ей мебель л приданое. У нее мелькает мысль, что деньги принадле­жат ей, и никто не имеет права распоряжаться ими даже для нее. Молодой женщиной она не решается просить у мужа денег на личные расходы и без всякой надобности отделяет от его денег "свои". Во время лечения случается несколько раз, что муж опаздывает с присылкой денег, так что она остается в чужом городе без всяких средств. Ког­да однажды она мне это рассказала, я хотел взять с нее слово, что если такой случай повторится, она займет у меня ту незначительную сумму, которая ей пока нужна на расходы. Она обещает, но когда в следующий раз она была стеснена в деньгах, обещания своего не сдержала, а предпочла взять деньги под залог своих драгоценностей. Она объявила, что не может брать у меня денег. Присвоение пятидесяти пфеннигов в детстве имело зна­чение, которого отец не мог подозревать. За некоторое вре­мя до поступления в школу она выкинула удивительную штуку с деньгами. Соседка, с которой она была в дружес­ких отношениях, просила ее проводить в лавку своего малы­ша, снабдив небольшой суммой денег для покупки чего-то. Оставшиеся после покупки деньги она, как старшая, понес­ла домой. Но, встретив на улице прислугу соседки, она бро­сила деньги на мостовую. При анализе этого, ей самой непо­нятного поступка, ей пришла в голову мысль об Иуде, кото­рый швырнул сребреники, полученные за предательство Христа. Она с уверенностью утверждает, что знала повество­вание о страданиях Христа еще до поступления в школу. Но в каком отношении она могла отождествить себя с Иудой? Когда ей бььло три с половиной года, у нее была бон­на, к которой она сильно привязалась. Эта девушка всту­пила в эротическую связь с одним врачом, на прием к ко­торому она являлась вместе с ребенком. Вероятно, ребе­нок стал тогда свидетелем различных инцидентов сексу­ального характера. Видела ли она, что врач давал девуш­ке деньги, с точностью нельзя установить, но не подлежит никакому сомнению, что девушка дарила ребенку мелкие монеты, чтобы этим обеспечить его молчание, и на эти деньги делались по дороге домой покупки (вероятно, сла­сти). Возможно, что и сам врач иной раз дарил девочке деньги. Однако, ребенок все же выдал матери девушку, из чувства ревности. Она так вызывающе играла получен­ными мелкими монетами, что мать не могла не спросить: откуда у тебя деньги? Девушке отказали.

478

3. Фрейд

Итак, уже с самого раннего возраста получение от кого-нибудь денег приобрело для нее значение любовных от ношении, физического отдавания себя. Взять у отца деньги имело значение объяснения в любви. Фантазия, будто отец ее возлюбленный, была так соблазнительна, что при по­мощи ее детское желание иметь краски для пасхальных яиц, несмотря на запрещение, легко было осуществить. Но сознаться в присвоении денег она не могла, она должна была отрицать, потому что в настоящем мотиве этого по­ступка, ею самой неосознанном, она сознаться не могла. Наказание со стороны отца было, следовательно, выраже­нием того, что он отвергает предложенную ему нежность, выражением его презрения, и потому надломило ее. Во время лечения наступило вдруг состояние глубокой удру­ченности, разрешение которого и привело к воспоминани­ям о всем вышеизложенном, когда я однажды вынужден был, как бы в подражание выраженному отцом презре­нию, просить ее не приносить мне цветов. Для психоаналитика вряд ли нужно еще подчеркнуть, что это маленькое детское переживание представляет из себя один из столь частых случаев сохранения ранней анальной эротики в поздней любовной жизни. Из того же источника происходит наслаждение от окрашивания яиц 2 Одна женщина тяжело заболела вследствие своей не­способности справиться с предъявленными ей жизнью требованиями. До того она была исключительно толковая, правдивая, серьезная и хорошая девушка, а потом милая женщина. Но еще раньше, в первые годы жизни, она была своенравным, прихотливым ребенком. В то время, когда она еще в школе быстро преобразилась в слишком доб­рую и слишком совестливую, с ней произошли такие вещи, которые дали повод к тяжелым упрекам во время болез­ни и в которых она видела доказательство своей глубокой испорченности. Воспоминания убеждали ее в том, что она тогда часто хвастала и лгала. Однажды по дороге в шко­лу одна подруга ее прихвастнула: а у нас вчера к обеду было мороженое ¹⁾. Она возразила: о, мороженое подает­ся у нас каждый день В действительности, она даже не понимала, что значит подавать к обеду мороженое; она знала лед только в виде длинных кусков, которые разво-

I) fJo-не.мецки мороженое ч кд обозначается одни.\1 ч тем же словом EIS, благодаря чему ч возможно было девочке спутать оба представления

Из истории детской души

479

зятся на повозках, но она полагала, что под этим подра­зумевается что-то, имеющее особый шик, и поэтому не хотела отставать от подруги. Когда ей было десять лет, то во время урока рисова­ния им однажды задано было нарисовать от руки круг. Но она воспользовалась для этого циркулем и таким об­разом с легкостью нарисовала совершенный круг и с тор­жеством показала свою работу соседке. Учитель подо-ше-л ближе, услышал ее хвастовство, открыл след цир­ку ALH в кругу и потребовал у девочки объяснений. Но она упорно отрицала все, не сдавалась ни на какие доказа­тельства и наконец, совершенно замолчала. Учитель со­вещался по этому поводу с отцом; оба пришли к реше­нию оставить этот поступок без последствий, так как де­вочка обыкновенно ведет себя хорошо. Оба случая лжи ребенка были мотивированы тем же комплексом. Как у старшей из пятерых детей в^семье, у маленькой девочки рано развилась очень сильная привя-зандюсть к отцу, из-за которой в зрелом возрасте сужде­но было рушиться счастью ее жизни. Скоро, однако, она не могла не заметить, что к ее любимому отцу вовсе не подходит то величие, которое она готова была ему при­писать. Ему приходилось бороться с денежными затруд­нениями, он вовсе не был так могуществен и знатен, как она воображала. Но с таким умалением своего идеала она не могла примириться. Сосредоточив, по женскому обы­чаю, все свое честолюбие на любимом мужчине, она под­пала под власть сильнейшего побуждения к тому, чтоб быть отцу поддержкой против всех. Она хвастала поэто­му перед подругой, чтобы избавить отца от унижений. Когда позже она узнала, что лед (мороженое) к обеду нуж­но перевести словом "glace", то у нее открылся ассоциа­тивный путь к тому, чтобы упреки благодаря этим воспо-ми наниям привели, в конце концов, к страху перед стек­лянными (Glas) осколками и черепками. Отец был прекрасным рисовальщиком и часто вызы­вал своим талантом восторг и восхищение у детей. Отож­дествляя себя с отцом, она нарисовала в школе тот круг, который мог ей удасться только благодаря обманным при­емам. Словно она хотела похвастать: смотри-ка, что уме­ет мой отец! Сознание вины, которое было связано с та­кой слишком сильной привязанностью к отцу, выразилось в попытке солгать; сознаться она не могла по то же при­чине, что и девочка в вышеизложенном наблюдении, по-

480

3. Фрейд

ОГЛАВЛЕНИЕ

тому что в таком случае она должна была сознаться в сво­ей тайной инцестуозной любви. Не следует преуменьшать значение таких эпизодов из детской жизни. Было бы грубой ошибкой, если бы на ос­новании таких детских проступков ставился диагноз в смысле развития безнравственного характера. Однако, подобные проступки находятся в связи с самыми сильны­ми побуждениями детской души и указывают на предрас­положение к тому, чтобы в дальнейшем жизнь сложилась так или иначе, или к тому, чтобы развился невроз.

Часть I Вступление . Благословленный и запретный инцест 3 Предисловие к русскому изданию 8 Биографический очерк 11 ВВЕДЕНИЕ В ДЕТСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ. А.Фрейд Лекция 1 Введение в детский анализ 22 Лекция 2 Приемы детского анализа 34 Лекция 3 Роль перенесения в детском анализе 48 Лекция 4 Психоанализ в детском возрасте и воспитание 60 ПСИХОПАТОЛОГИЯ ДЕТСТВА И ЕЕ ИСТОКИ Глава 1 Истоки детской психопатологии 76 Глава 2 Связь взрослого и детского анализа 93 Глава 3 Нормальное детское развитие (масштабы и оценка) - 116 Глава 4 Патологическое детское развитие (масштабы и оценки) 157 Глава 5 Патологическое детское развитие Инфантильные предварительные ступени более поздних заболеваний 186 Глава 6 Пути и возможности терапии 235 Краткий словарь психоаналитических терминов 256 Библиография 265

482

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть II ПСИХОАНАЛИЗ ДЕТСКИХ НЕВРОЗОВ. 3. Фрейд Анализ фобии пятилетнего мальчика т т»„_ _.,—--

I Введение II История болезни и анализ III Эпикриз Из истории одного детского невроза т т-т_-.__-_-_ ^г

I П Ш IV V VI VII VIII IX

Предварительные замечания Обзор среды и история болезни Соблазн и его непосредственные последствия Сновидения и первичная сцена Несколько принципиальных соображений Невроз навязчивости Анальная эротика и кастрационный комплекс Дополнения из самого раннего детства Разрешение Выводы п проблемы

1Ь жшни детской души

270 281 339 372 378 383 393 410 422 432 447 460 474